Ну, давайте, почему бы и нет.

С чего начнем?

Маше Тимофеевой двадцать четыре года, и она энигмастер. Яснее говоря, специалист по раскрытию тайн.

Когда никакие прочие средства не помогают, ничего разумного в голову не приходит, вообще непонятно, что стряслось и как выходить из ситуации, приглашают энигмастера.

Существует целое профессиональное сообщество энигмастеров – Тезаурус. У этого термина несколько значений, но в точном переводе с греческого он означает «сокровище». Что также можно толковать по-разному: или как нечто ценное, или нечто скрытное. Тезаурус, организация с богатой и долгой историей, не особо афиширует свою деятельность, хотя в XXIII веке это скорее дань традиции, нежели сколько-нибудь насущная необходимость.

В профессии энигмастера необходимо много знать, быстро соображать и уметь находить истинное решение на основании неточной и даже ложной информации.

Главное орудие энигмастера – это интуиция. Почти как у хорошего детектива, хотя о преступлениях, как правило, речь не идет. Чаще приходится сталкиваться с необычными проявлениями естественных сил и объективных законов природы. Поэтому энигмастеры не верят в чудеса и всякую мистику. Они точно знают: любому феномену можно найти рациональное объяснение, не выходящее за пределы научной картины мира. А если не удастся, то это лишь кажущееся противоречие, потому что законы природы всегда шире их актуального понимания.

Маша – начинающий энигмастер, неопытный. Но все, кто с нею сталкивался в деле, полагают, что у нее прекрасные задатки.

Она работает в составе группы с довольно странным названием, о котором позже.

Координатора группы зовут Гена Пермяков, а прозвище у него – Пармезан. Ну, так сложилось. Еще в эту группу входят Стася Чехова – специалист по информационным потокам, Эля Бортник – практический экспериментатор и Артем Леденцов, по прозвищу, как и следовало бы ожидать, Леденец, – эксперт в технических вопросах. Все они тоже энигмастеры, но только Маша справедливо считается универсалом. В принципе, с ее навыками она могла бы работать и в одиночку, но в группе веселее и не приходится отвлекаться на рутину и посторонние материи. Для этого существует Пармезан, который недурно со всем справляется, хотя постоянно собою недоволен и считает, что напрасно занимает чужое место. Фокус в том, что никто на его место не претендует: все желают творческой свободы.

Теперь о названии группы.

В самом начале сама собой возникла тема: как назвать коллектив из пяти человек, связанный общим делом.

Решением, что напрашивалось словно бы само собой, было найти благозвучное производное от числительного «пять» на каком-нибудь языке.

Обсуждение состоялось на борту галактической станции «Тинторера», в кают-компании глубокой ночью. Протекало оно столь же энергично, сколь и бестолково.

– Печеньки! – объявила Эля Бортник.

– Это еще почему? – удивился Леденец.

– От польского «pięć», – пояснила Эля.

– Стаська и Элька еще как-нибудь сойдут за печеньки, – сказал Леденец с сомнением, – а вот Генка или Машка…

– Не будь таким буквалистом, – пожурила его Маша. – Дай волю воображению!

– Нупау! – сказала Стася Чехова, которой по должности надлежало быть полиглотом.

– Что-что? – удивился Пармезан.

– Нупау, – повторила Стася и на всякий случай нахохлилась.

Леденец вытаращил глаза:

– Откуда ты такое выкопала?!

– Не помню, – прикинулась Стася. – Из какого-то индейского языка.

– Стася, не копайся в Глобале понапрасну, – распорядился Пармезан. – Все равно не нравится.

– Гонин, – тотчас же сказала Стася. – Это по-японски.

– Как это было у Азиза Несина, – задумчиво промолвила Маша. – Футбольная команда «Гонимые вечной нуждой».

– Тогда гомэнтай, – сказала Стася, немного смутившись. – Тоже по-японски. Критиковать всякий может.

– Так мы ни до чего не договоримся, – промолвил Пармезан. – Нужно радикальное решение.

– Мое дело – подбросить в костер воображения побольше дровишек, – пожала плечами Стася. – Вииси, по-фински. Нга, по-тибетски. Тано, на суахили. Панча, на санскрите…

– Панча, тринадцатое, – ввернул Леденец.

– Длинно, – сказала Эля. – И банально.

– Бэш, по-ойротски, – продолжала Стася. – Хаа, по-лаосски.

– Пятнашки, – предложила Маша.

– Чересчур игриво, – сказала Эля. – Мы с тобой еще сойдем за пятнашки, а ты посмотри на Гену! Он пудов на шесть запросто потянет.

– Лима, по-индонезийски, – не унималась Стася. – Мыллынычгаё…

– О! – вскричал Леденец. – Мне уже нравится. Что это за потрясающий язык?

– Корякский, – ответила Стася.

– Среди нас нет ни одного коряка, – сказала Маша.

– Возможно, я в душе коряк, – заявил Леденец. – Вольный кочевник, отважный рыболов.

– В душе ты ктулху, – сказала Эля с сарказмом.

– И это тоже, – не спорил Леденец. – Стася, как по-корякски «ктулху»?

– Мимлин Нынпыкин Емгымгыйнын, – сказала та. – Но если уж речь зашла о тебе, то ты у нас гэвыгыйнын.

– Гениально! – воскликнул Леденец. – А что это означает?

– Недоразумение, – кротко ответила Стася.

– Квинтет, – осторожно промолвил Пармезан. – Синклит. Пентагон.

– У последнего слова не очень хорошая предыстория, – заметила Маша. – А нам нужно наполнить свою жизнь добром и светом.

– Позиция критика всегда самая выгодная, – напомнила Стася.

– Да что же мы зациклились на числительных? – спросила Маша. – Давайте искать нестандартные решения. Мы энигмастеры или хвост кошачий?

– И верно, – сказал Пармезан. – Сегодня нас пятеро. А завтра…

– Лично я на заслуженный отдых пока не собираюсь, – быстро заявил Леденец.

– …шестеро, – закончил Пармезан. – А то и больше.

Все замолчали, а потом Маша вдруг сказала:

– Команда Ы.

– «Операция Ы», – тотчас же откликнулась Стася.

– Голый вепрь Ы, проклятый святым Микой, – подхватил Леденец.

– И мы-ы-ы, – закончила Эля. – Вот компания какая!

И они со Стасей и Машей исполнили куплет и припев «Мы едем-едем-едем». Тихонько, чтобы не привлекать стороннего внимания, но с большим воодушевлением.

– Мне нравится, – смущенно сказал Пармезан.

– Как мы поем? – с надеждой спросила Маша.

– И это тоже, – сказал Гена и порозовел. – Но я имел в виду название.

– Да мне тоже, в общем, нравится, – сказал Леденец. – Хотя…

– Мы ведь не собираемся употреблять это в официальной переписке, – заметила Эля.

– Да здравствует «Команда Ы»! – громким шепотом возгласила Стася. – Событие нужно немедленно отметить.

С хрустальным звоном содвинулись бокалы, полные молочного коктейля с шоколадной крошкой…

Но мы, кажется, до сих пор толком не нарисовали Машу.

Нет, она не красавица в обычном понимании. Слишком крупные черты на слишком узком пространстве лица. Большие карие глаза. Большой, не слишком улыбчивый рот. И, конечно же, большой нос, который удивительным образом завершает весь портрет, сообщая ему необходимую гармонию.

Такой выдающийся во всех смыслах нос достался от мамы. В комплекте с густыми волосами, черными, жесткими и совершенно неуправляемыми, и жарким темпераментом.

Машину маму, если хотите знать, зовут Кармен, и она стопроцентная испанская женщина, со всеми достоинствами, да и недостатками тоже. Папе, Николаю Викторовичу, с ней приходилось непросто, но он не отступил перед временными трудностями. В конце концов, бьющуюся посуду всегда можно заменить на ударопрочную, оставив некоторый восполняемый резерв для разрешения семейных конфликтов. Если к уральскому стойкому характеру добавить педагогическое остроумие, никакая цель не покажется чересчур затруднительной. Ставить перед собой нереальные задачи, чтобы затем с блеском воплотить их в жизнь, всегда было у Тимофеевых в крови.

На счастье, энергичный нрав прихотливо сочетается в Машиной маме с океаном здравого смысла. Поэтому вот уже много лет родители живут душа в душу, служа наглядной иллюстрацией народной мудрости про милых, что если и бранятся, то таким вот диковинным образом всего лишь тешатся. Хотя окрестные народные промыслы по изготовлению специальной хрупкой посуды для снятия стрессов пока не зачахли окончательно.

Между тем, неискушенному взору Маша представляется девушкой романтического склада характера, сдержанной и даже немного меланхоличной. Сторонний наблюдатель не представляет, что иной раз творится у Маши на душе, какие там бушуют шторма и какие молнии бьют по белым гребнистым валам. И каких усилий ей стоит удерживать весь этот ад внутри себя…

Да почти никаких.

Прошли времена, когда Маша слыла драчуньей и сорвиголовой. Вначале родители, позднее добрые и умные учителя научили ее хитрому искусству самообладания. А затем уж и Тезаурус крепко внушил ей представление о том, что разум всегда важнее эмоций. Почти всегда. Ну, как правило.

Существует верная примета: если в Машину речь вплетаются испанские словечки, а то и целые фразы, значит, она нервничает и теряет самоконтроль. Необузданная мамина натура рвется на свободу. А когда вырвется – спасайся кто может.

Но случается такое крайне редко. Да почти никогда не случается. Потому что Маша знает заклинание или мантру – кому как нравится. И это заклинание приводит ее в доброе расположение духа. Вот оно: «Я всех люблю. Кого-то больше, кого-то меньше, кого-то совсем чуть-чуть. Никаких исключений. Потому что все люди заслуживают любви». Ну, что-то в этом роде.

Если кто-то все же обходится с Машей не лучшим образом – а такое, как ни странно, случается иногда! – она огорчается, но виду не подает. Переживает молча, про себя. И даже плачет. Но чтобы нарваться на ответную Машину резкость, нужно очень постараться!

Еще у Маши есть брат Виктор, который старше на пять лет. Они настолько разные, что не сразу и догадаешься о том, что они родня. Виктор – весь в отца: невысокий белобрысый крепыш, круглая коротко стриженая голова, нос картофелинкой, маленькие серые глаза и основательный инженерный ум, густо приправленный острым народным юмором. Маша, наоборот, смуглая, высокая и худая, можно сказать – утонченная… нездешняя. Вся в маму.

Друг дружку они обожают.

И каждый считает другого умнее себя.

Так мы нарисуем Машу когда-нибудь или нет?!

Еще несколько штрихов.

У Маши длинные сильные ноги, потому что она много и серьезно занималась танцами. А еще, немного и легкомысленно, – шорт-треком. Руки у нее тоже сильные, хотя времена, когда она дралась с подружками, по понятным причинам канули в Лету.

Маша вообще довольно сильная девушка. Не смотрите, что со стороны она напоминает собой розового фламинго – такая же тонкая, изящная. И с большим носом. Особенно когда оденется в свое любимое розовое. На самом деле в этой легкомысленной розовой упаковке скрывается молодой гепард. С когтями, зубами, обманчивым мурлыканьем и всем, что полагается представителю семейства кошачьих.

Что еще?..

Ах да, голос.

Голос у Маши смешной. Тонкий, высокий и немного шершавый. Несерьезный, как у мультяшки.

С одной стороны, это создает определенные проблемы в профессиональном общении. Трудно воспринимать всерьез доводы, произносимые кукольным голоском.

Но этот же самый голос иногда способен привести собеседника в почти гипнотическое состояние, когда смысл произносимых слов пролетает мимо восприятия.

В обычной жизни Маша делает недовольную гримасу и щелкает перед носом пальцами (пальцы у нее длинные и тонкие, что называется – музыкальные; щелчок выходит негромкий). И сердито произносит что-нибудь вроде: «Эй, ты еще здесь? Я что – с собой разговариваю? Есть кто-нибудь дома?» – или какую-нибудь другую обидную фразу.

В профессиональной же сфере она, что греха таить, иной раз этим инструментом беззастенчиво пользуется.

Иногда она бывает чрезмерно упряма, что наверняка пройдет с годами. А иногда становится жесткой, как стальной стержень, и тут уж ее ни согнуть, ни переспорить. Для энигмастера, которому приходится иметь дело с очень разными оппонентами, в том числе и ни на грош ему не доверяющими, качество отнюдь не лишнее.

Вот, собственно, и весь Машин портрет.

Так и остается загадкой, почему многие, кто оказывается рядом с нею в этом хаотическом мире, с высокой степенью вероятности в нее вдруг влюбляются.

В чем секрет? Что тому причиной? Характер, между прочим, далеко не ангельский? Голос, взгляд? Может быть, нос?!

Кажется, нам этого не понять.

Эти строки любезно предоставлены молодым художником Константином Шендриковым, который имел удовольствие несколько раз рисовать Машу Тимофееву с натуры. Они тоже ничего не объясняют и даже наоборот, запутывают еще сильнее.

Отнесем некоторый настроенческий декаданс на счет молодости автора. По нашим сведениям, период его душевных терзаний был весьма непродолжителен, и сейчас юноша вполне счастлив, как и полагается творческой личности, – влюблен и любим. И утверждает, что это было мимолетное увлечение, которое осталось в прошлом. Но как-то уж чересчур неуверенно.

Он, как и все, даже себе не сумел объяснить ровным счетом ничего.