1.

— Ваш ход, мастер!

Кратов открыл глаза. Оказывается, он успел задремать за то время, пока противник обдумывал, куда бы ему двинуть свои войска. И даже увидел какой-то сон, припомнить который, конечно же, сейчас вряд ли смог бы.

— Я переместил Зелёного Колдуна на чёрное поле в секторе 1025, а Красную Даму — на лужайку перед замком Трёх Секретов, — любезно пояснил Шойкхасс.

— Сильный ход, — заметил Кратов. — Вы поставили меня в затруднительное положение.

Слова были необязательны и пусты. Просто чем-то нужно было заполнить образовавшуюся паузу.

— Тактика игры и заключается в том, чтобы беспрестанно ставить противника в затруднительное положение.

— Скорее — это одно из многих маленьких удовольствий игрового процесса…

Шойкхасс выпростал из переплетения золотистых нитей, что образовывали вокруг его тела некое подобие кокона, верхнюю конечность и нарисовал на своём лице контуры улыбки. В ксенологии это именовалось корявым термином «мимиграфика». Как и у всех тоссфенхов (экономя фонетические усилия, люди величали их когда унижительным прозвищем «тоссы», а когда ласковым «тосики» — в зависимости от контекста), его яйцевидный, туго обтянутый молочно-белой блестящей кожей череп начисто лишён был мимических мышц.

— В наших мирах Зелёного Колдуна чаще называют Дремлющим Богом, — сказал Шойкхасс. — Кажется, у людей есть пословица: не будите спящего тигра…

— Собаку, — поправил Кратов. — Наши дома спокон веку охраняли млекопитающие. Хотя, возможно, у какого-то из народов, населяющих Землю и планеты Федерации, в пословице фигурирует именно тигр. Существовали нации, которые боготворили тигров, а собак употребляли в пищу. Какая угроза может исходить от бульонного мяса?.. К рептилиям же мы питали извечное недоверие.

— Вот как? — Длинный, оканчивающийся заботливо изострённым когтем палец начертил вертикальные линии в тех местах, где у людей находились брови. — В таком случае, вы и со мной должны чувствовать себя настороже.

— Так и есть. Разве можно чувствовать себя непринуждённо за игровым полем с таким соперником, как вы, советник Шойкхасс?

— Нельзя, — согласно покивал тот. — Я не позволю вам расслабиться. Малейшая оплошность — и вы в Зоне Забвения.

Кратов покосился на Зону Забвения. Там уже прохлаждались две его фигуры — боевой единорог и малый сфинкс.

— Ничего, — сказал он. — У меня ещё есть в запасе два трикстера.

— Один, — безжалостно напомнил Шойкхасс. — У вас остался только один трикстер. Первого вы использовали позавчера, на Эфирном Поле.

— Да, я забыл…

— Вы не забыли. Вы просто решили проверить меня. Вы не доверяете рептилиям. А мы ничего не слышали о млекопитающих вот уже несколько миллионов лет.

— И тут явились мы…

— И тут явились вы.

— …и всё опошлили, — Шойкхасс стремительно очертил скабрёзную ухмылку: он неплохо знал земные анекдоты, а чувство юмора, хотя и достаточно своеобычное, было у него почти человеческим. — Эволюция — дама капризная. Ей нет нужды всюду следовать одним путём. Как и вашей Красной Даме…

— Кстати, и вашей Пурпурной Леди…

— На Земле динозавры вымерли, а рептилии деградировали. На Тоссханне всё сложилось иначе.

— А ведь наши миры так похожи!

— Просто удивительно… Поэтому мы оба здесь.

— Исключительно поэтому.

Это была удивительная беседа. Они обменивались куртуазными репликами, цепляя одну за другую, нанизывая слово на слово, словно плели нескончаемое кружево из малозначащих событий и образов. Как будто в этом гигантском, совершенно пустом зале одновременно творилось две игры, и не разобрать было, где прерывалась одна и продолжалась другая. Красная Дама перемещалась в меловой период и приканчивала на корню стада ничего не подозревавших динозавров. Орды Чингисхана огнём и мечом прокатывались по чёрным и белым полям, чтобы сгинуть без следа в Зоне Забвения. Под высокими сводами порхало эхо экзальтированных спичей Гитлера и Сталина, перемежаемое стуком фигур по игровому полю… Шойкхасс, совсем по-человечески заложив пару конечностей (кажется, среднюю) за спину, убрёл в дальний конец зала, где за стрельчатыми окнами можно было видеть медленно разворачивающийся внизу зеленовато-голубой шар в тонком ореоле атмосферы. Кратов тоже оторвал седалище от кресла и неспешно обошёл сложившуюся композицию по периметру. «Бросить бы всё к чёртовой матери, вернуться на стационар «Протей», залезть в горячую ванну… выпить холодного пива… уснуть и видеть сны. И пускай Пурпурная Леди сама подкараулит Красную Даму в укромном уголке Эфирного Поля и выцарапает ей зенки».

— Однако же, неплохая мысль, — буркнул он под нос.

И пихнул эту распутную бабёнку в пурпурной мантилье в сторону Трёх Секретов.

2.

— Так, что у нас? — быстро спросил Моргенштерн.

— Пурпурная Леди скрадывает Красную Даму возле замка Трёх Секретов, — с трудом ворочая языком, сказал Кратов. — Зелёный Колдун прёт к Свирели, как танк. Боюсь, мой Дождевой Маг его упустил.

— Я тоже этого боюсь… — Моргенштерн запустил пальцы под жидкую бородень и почесал шею. — Наша прошлая домашняя заготовка себя не оправдала. Чёртов ящер! А где вы оставили второго единорога и малого сфинкса?

— Единорог утомлён и жуёт сено в хлеву на ферме Двенадцати Сосен. А малый сфинкс загадывает свои загадки призракам в Зоне Забвения.

— Ничего, — сказал Моргенштерн без особой уверенности. — Ещё не всё потеряно. У вас ведь есть трикстер.

— Но позиция не так плоха, чтобы пускать его в ход.

— Мы и не станем этого делать… до поры. Мы что-нибудь придумаем… с Дождевым Магом.

Моргенштерн поманил пальцем — к видеалу, воспроизводившему позицию, как её оставили игроки перед уходом на перерыв, подкатил когитр в необычной для такого рода техники форме шара. Гроссмейстер прихватил его с собой прямо с Земли, отказавшись от услуг местных кладезей мудрости. «Бен Бецалель и его верный маленький Голем…» — подумал Кратов. Натан Моргенштерн и впрямь походил на легендарного пражского раввина — если бы тот вдруг оставил опасное баловство с чернокнижием и на старости лет решил предаться радостям жизни. Кратов постоял над этой неразлучной парочкой, скептически обозревая мелькавшие на экране сценарии поведения Дождевого Мага. По его скромному разумению, это был тупиковый ход событий. Впрочем, сейчас он соображал настолько мало, что вряд ли годился Моргенштерну не то что в советчики, а и в мальчики для подавания прохладительных напитков. Поэтому он просто торчал позади, как декорация (а вернее сказать: как большой, в натуральную величину, насквозь глиняный и очень тупой Голем), усиленно моргая свинцовыми веками, и дожидался, пока не появится Урсула и не заберёт его в свои владения.

Урсула не запозднилась, молча взяла его за локоть и повлекла за собой. Они шли пустынными коридорами «Протея», и никто не попадался им навстречу. То ли все были заняты своими делами, то ли сказано было не путаться под ногами… то ли по локальному времени была глубокая ночь. Распахнулась белая дверь («Повелитель Туманов перемещается на белое поле», — автоматически отметил Кратов), заботливые руки подхватили его, во мгновение ока избавили от одежды, уложили — ложе было не мягкое и не жёсткое, а в самый раз. «Подождите, — попытался было протестовать Кратов, — мне нужно поговорить с Данбаром!» Но сопротивляться Урсуле он был не в состоянии и в лучшие времена. «Спать!» — просто прикрикнула на него эта колдунья и легонько ткнула ладошкой в лоб. Как будто заботливо подтолкнула его, стоящего на самом краю пропасти беспамятства.

И ему не оставалось ничего иного, как ухнуть в эту пропасть вниз головой. Голова налита была чугунной тяжестью и прекрасно справлялась с ролью гири.

Он закрыл глаза…

3.

И тут же открыл.

По крайней мере, ему так показалось.

Но вместо Урсулы в изголовье уже сидел, аккуратно уложив пузо на колени, директор «Протея» Фергус Данбар. Огромный и уютный, в окладистой русой бороде, при располагающей к доверительным беседам лысине в венчике из пышных русых кудрей, как всегда — в ковбойке с закатанными рукавами и просторных джинсах на помочах и с расстёгнутой верхней пуговицей. И, как всегда, смотрел на него с нескрываемым любопытством.

— Однажды вы объясните мне, зачем ксенологу такие мышцы, — сказал он.

— Никто не рождается ксенологом, — улыбнулся Кратов. — Как наши дела, Фергус?

— Безнадёжны, — отвечал тот с ангельской улыбкой.

— Так же, как и вчера?

— И даже ещё хуже!

— Аминь…

Кратов пружинисто вскочил сразу на обе ноги — Данбар слегка посунулся назад, поглядывая на него, как на расшалившегося телёнка, — и подошёл к видеалу, имитировавшему распахнутое настежь окно. Сквозь наивные ажурные занавесочки пробивалось живое, тёплое свечение плывшей под стационаром планеты. Полтыщи километров до прекраснейших бескрайних лугов, поросших густой зелёной травой, до изумительных лесных массивов с изобилием целительной хвои, до спокойных тёплых морей с прозрачными изумрудными водами…

— Материковая Аркадия, — сказал Кратов.

Данбар привстал со своего кресла, заглядывая ему через плечо.

— Угу, — согласился он. — Жемчужное море, Берег Русалок.

— Они назовут это по-другому.

— Да уж наверное…

— Я даже знаю как. Я видел их карты.

— Не надо, — попросил Данбар. — Не хочу я слышать эти названия… в которых одни шипящие да свистящие.

— И не станет в Галактике планеты по имени Сиринга, — безжалостно продолжал Кратов. — А появится планета по имени Хиуссоахасас.

— Прекратите, Констатин! — сказал Данбар. — Что за нужда вам травить душу?!

— Азарт обостряет чувства, — промолвил Кратов. — А злость — сестра азарта.

— Не хватало, чтобы вы обозлились на целую разумную расу, — проворчал Данбар. — Если бы разведчики тоссфенхов пришли сюда первыми, мы бы и слыхом не слыхали про эту планету.

— Но они не пришли первыми. Они пришли одновременно с нами. И я не хочу отдавать им Сирингу.

— А уж я-то как! — вздохнул Данбар.

— И я даже не могу как следует на них разозлиться!

— И я тоже.

— Вы нашли мне то, о чём я просил?

— Угу, — Данбар выудил из нагрудного кармана ковбойки кристаллик в золотой оправке и перебросил Кратову. — У вас широкий спектр интересов. Я даже не поленился и сам всё это просмотрел. Ни одного упоминания о рептилоидах вообще и тоссфенхах в частности!

— В середине XXI века человечество серьёзно полагало себя одиноким во вселенной, — пояснил Кратов. — Перед ним стояли совершенно иные проблемы.

— Счастливцы! — Данбар вздохнул ещё горше. — Не ведать о тоссах и считать, что есть какие-то проблемы!

4.

— Ганс! — окликнул Кратов.

Долговязый, угрюмого вида драйвер в мешковатом комбинезоне и шёлковой куртке поверх всего (на спине был вышит беснующийся золотой дракон с вываленным алым языком), остановился и спросил грубовато:

— Ну, чего ещё?

— Поди-ка сюда.

Ганс утолкал руки в карманы и вразвалочку приблизился.

— Ну? — буркнул он без особенного радушия.

— Летал? — строго осведомился Кратов.

Драйвер внимательно изучал гладкую, без видимых изъянов, поверхность потолка. Когда ему наскучило это занятие, он переключил внимание на пол у себя под ногами.

— Я задал вопрос, — свирепо напомнил Кратов.

— Ну, летал, — чуть слышно проронил Ганс.

— Засранец, — энергично сказал Кратов. — Орёл хренов. Из Галактики нешто хочешь вылететь?

— Ещё чего, — проворчал тот.

— И ведь вылетишь. И не то обидно, что вылетишь, хоть и драйвер ты, по отзывам, не самый скверный. А то, что репутацию ты нам запятнаешь. Опачкаешь, можно сказать, перед лицом партнёров по контакту все живые души, что есть на «Протее», своим беспримерным раздолбайством.

Ганс упёрся взглядом в дальний конец коридора, ничему не возражая.

— Садился? — продолжал дознаваться Кратов.

— Нет, — прошептал Ганс.

— Врёшь.

— Богом клянусь…

— Да ты в Бога не веришь.

Драйвер обиженно вскинул подбородок:

— Я, блин-оладья, добропорядочный христианин, православный!

— Ладно, раб божий, — смягчился Кратов. — Где хоть летал-то?

— Где, где… — пробубнил Ганс. — Где всегда… над Аркадией.

— Ещё где?

— Ну, ещё над Огигией немножко.

— Тебя кто-нибудь видел? Я имею в виду — из патруля тоссов?

— Меня и наши, блин-оладья, не увидят, — горделиво заявил Ганс.

— А сам-то что видел?

Драйвер мечтательно прикрыл глаза.

— Красиво там… — промолвил он после продолжительной паузы.

— Это я знаю, что красиво. А как красиво? И что красиво?

Ганс снова зажмурился. Его обычно мрачная физиономия сделалась совершенно детской.

— Очень красиво, — ответил он. — И всё красиво.

— Иди уж, православный, — хмыкнул Кратов.

Драйвер с видимым облегчением нырнул в ближайшую дверь. Кратов посмотрел на часы: до истечения тайм-аута ему оставалось сорок минут. А он уже отдохнул, набрался сил, получил указания от гроссмейстера Моргенштерна (вопреки ожиданиям, тот всё же придумал, как реанимировать увядшего было Дождевого Мага и усилить позиции Пурпурной Леди), испортил настроение хулигану-драйверу и ещё располагал изрядным запасом свободного времени. Он не спеша двигался по коридору в сторону гибкого переходника, соединявшего «Протей» со стационаром тоссфенхов (тот носил гордое имя «Эштапсаптеокх», что переводилось как «Закованный в угольно-чёрную чешуйчатую броню» и примерно соответствовало действительности). Навстречу ему попалась стайка молодняка, в которой добрую половину составляли ксенологи, значительная часть приходилась на долю резервных операторов, а остальные были положительно не знакомы. Юнцы и юницы, как им и положено, галдели на все голоса. Завидя Кратова, они почтительно приумолкли и расступились.

— На гильотину, доктор? — участливо спросил кто-то.

— На неё, родимую, — в задумчивости ответил Кратов.

— Как там единорог? Не отдышался ещё после Грота Девяти Черепов?

— Да уж скоро отдышится.

Позади него прозвучало негромкое:

— Мягко вам грохнуться, доктор…

Кратов рефлекторно вскинул над головой два растопыренных пальца. И уже свернув за очередной поворот, вдруг понял, что его проводили традиционным плоддерским напутствием.

Определённо, в этой Галактике ничего нельзя было утаить от любопытствующих…

За поворотом его поджидал Том Ван Тондер, комиссар Звёздного Патруля. Стоял, заложив большие пальцы за широкий кожаный ремень, широко расставив ноги в голубых форменных брюках, заправленных в высокие сапоги, соблюдая на морщинистом, тёмном от «загара тысячи звёзд» лице выражение полного равнодушия.

— Вам бы платок на шею, Том, — сказал Кратов, — и два кольта за пояс. А вместо шлюза позади вас хорошо смотрелся бы добрый салун, с выпивкой, девочками и мордобоем.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Ван Тондер. — И, если можно, звезду шерифа на грудь… Мне об этом уже говорили.

— Кто же это такой проницательный? — сдержанно изумился Кратов.

— Вы, сэр.

— Возможно… Что-то случилось, Том?

— Можно сказать и так. Мы засекли два лёгких катера тоссов, что намеревались снизиться ниже контрольной зоны над Огигией.

— И, разумеется, сбили, — понизив голос, предположил Кратов.

— Нет, сэр, — невозмутимо возразил Ван Тондер. — Это запрещено уставом Звёздного Патруля и протоколом о всеобщем моратории на углублённые исследования планеты Сиринга от десятого марта сего года. Мы воспрепятствовали нарушению контрольной зоны посредством вытесняющего маневрирования, а после известили об инциденте командора Шхеактэушха и советника Шойкхасса. Я счёл, что и вам будет небесполезно знать об этом… в вашей игре.

— Вы поступили правильно, комиссар, — с чувством сказал Кратов.

— Благодарю вас, сэр.

Кратов испытующе поглядел на комиссара.

— Послушайте, Том, — сказал он. — А как там наши драйверы — не пошаливают?

Ван Тондер выдержал красноречивую паузу.

— Нет, сэр, — наконец ответил он, не моргнув глазом. — Такое вряд ли возможно. Наши драйверы относятся к заключённым соглашениям и протоколам со всей возможной ответственностью.

— Разумеется… — брюзгливо сказал Кратов и повернулся, чтобы уходить.

— Мягко вам грохнуться, сэр, — с чистым сердцем пожелал ему Ван Тондер.

«И ты, Брут», — подумал Кратов, салютуя двумя распяленными пальцами.

Уже возле самого шлюза, за которым заканчивалась территория Федерации и начиналась нейтральная зона, его встретил директор Данбар. К его обычному наряду довольно неожиданным образом добавился галстук.

— Доктор Кратов, — сказал он значительным голосом. — Разрешите представить вам наших гостей с Земли.

И совершил рукой изысканный жест в сторону двух незнакомцев, что без большой храбрости выглядывали из-за его широкой спины.

— Шлыков, Герман Александрович, — поклонился, выходя на свет, невысокий, ухоженный, весь составленный из разнообразных округлостей молодец, примерно одних с Кратовым лет. Его безукоризненный кремовый костюм слабо гармонировал с рабочими интерьерами «Протея». Длинные светлые пряди гладко зачёсаны назад, на лице застыла благожелательная улыбка. — Я представляю информационное агентство «Планетариум». Это одно из крупнейших агентств Федерации…

— Ева-Лилит Миракль, — бесцеремонно прервав его, назвалась худая, угловатая девушка в бесформенном длинном свитере из разнопестрой пряжи, из-под которого торчали голые острые колени (на правом колене имела место свежая ссадина). Чёрные проволочно-жёсткие волосы были всклокочены и, кажется, неважно вымыты. Запавшие чёрные глаза глядели неприветливо и настороженно. Над большим ртом без следов помады топориком нависал огромный для такого узкого личика нос. Голос был хриплый, как бы простуженный. Рядом с лощёным Шлыковым эта девица смотрелась сущей ведьмой. — Информационное агентство «Экстра-Террестриал», — при этом имени Шлыков состроил едва приметную брезгливую гримасу. — Знаете такое?

— А как же! — соврал Кратов. — Добро пожаловать, — прибавил он без особенного энтузиазма.

— Человечество проявляет большой интерес к событиям вокруг Сиринги, — сказал Шлыков. Похоже, он загодя приготовил этот спич. — Наше здесь присутствие тому порукой. «Планетариум» в моём лице желал бы получить эксклюзивную информацию из первых уст. Как вы знаете, на Земле по-разному относятся к тому, что происходит в межзвёздном эфире. Наша цель — убедить их, что люди, работающие в Галактическом Братстве, не забывают и об интересах родной планеты…

— Пожалуй, на этом наше знакомство с доктором Кратовым прервётся, — вмешался Данбар. — Сейчас он направляется на очередной раунд переговоров с представителями наших коллег тоссфенхов. А уж вернувшись, ответит на ваши вопросы со всей присущей ему откровенностью.

— А можно мне с вами? — насморочным басом спросила Ева-Лилит.

— Нет, нет, — поспешно сказал Данбар, опережая изготовившегося было продемонстрировать «присущую ему откровенность» Кратова. — Сейчас мы с вами посетим смотровую площадку, где можно полюбоваться красотами Сиринги в натуральных цветах и объёмах…

Кратов кивнул журналистам и набрал на кодовой панели длинную комбинацию из символов графического астролинга. Диафрагма люка бесшумно разошлась, открывая проход в нейтральную зону.

— Константин, — сказал ему вдогонку Данбар. — Мягко вам грохнуться.

5.

— Сильный ход, — сказал Шойкхасс раздумчиво. — За ним чувствуется большой опыт и глубокие познания в комбинаторной теории. Наверняка за этим стоит господин Моргенштерн…

— Вы знакомы? — спросил Кратов, уходя от прямого подтверждения.

— Заочно. Лет восемь назад мы даже сыграли одну партию… по ЭМ-связи. Это было прекрасно и чрезвычайно утомительно. На каждую транспозицию уходило по два-три заката.

— Я не покажусь бестактным, если полюбопытствую об исходе той игры?

— Мы прекратили партию где-то на середине. Каждый из нас полагал, что его позиция ведёт к успеху. К тому же, мы оба довольно откровенно применяли тактику блефа — а это требует чрезвычайной осмотрительности и предполагает личный контроль за ходами оппонента! — и уже запутались, кто и где сплутовал. Эти игры по галактической сети — весьма дорогое удовольствие…

— А как у нас обстоят дела нынче? Ведь вы, я полагаю, не отказались от блефа раз и навсегда?

Шойкхасс нарисовал саркастическую улыбку, как он её понимал: один уголок рта приподнят, другой опущен.

— Тактика блефа строится на убеждении противника, что никакого блефа нет и в помине. Угадайте с двух раз, что я отвечу на ваш вопрос?

Кратов хохотнул.

— И примите к сведению, что к моменту отказа от продолжения партии у каждого из нас на руках было по меньшей мере четыре трикстера, — продолжал тоссфенх. — Какой нормальный гроссмейстер в здравом уме станет вести честную игру с такими фигурами?! У нас же с вами, как мне представляется, не больше одного. Или я ошибаюсь?

— Тактика блефа предполагает, что я с пеной у рта пущусь заверять вас в вашей прозорливости, — резвился Кратов.

Рептилоид навис над игровым полем. Все три пары его рук раздумчиво шевелились над замком Трёх Секретов.

— Что вы замышляете, мастер? — рассуждал он. — К чему эти эволюции вашей Пурпурной Леди? Ведь это же цвета ей явно не присущие и не подобающие…

— На этом и строится комбинация, содержание которой я вам не открою ни за какие коврижки. Вам же знакомо неудержимое влечение к контрастам, если угодно — к катахрезам и оксюморонам. Раса тоссфенхов никогда не питала пристрастия к зелёному и голубому. Ваши цвета — красный и песочно-жёлтый. Цвета тоссханнских ландшафтов и растительности. На Уссхесайсе и Эссиухше, как мне известно, примерно та же затейливая гамма…

— Вы прекрасно осведомлены о будничных реалиях наших миров.

Кратов едва удержался, чтобы не брякнуть: «Благодарю вас, сэр».

— Это моя работа, — скромно заметил он.

— Я слышал, что у людей предпочтения всё же не в пример шире, — сказал Шойкхасс. — Закутанная в хлорофилловую вуаль Земля. Красный Марс. Чёрная Венера. Жёлто-зелёная Амрита. Серо-стальной Титанум. Пепельная Магия и дождливо-голубая Эльдорадо… Люди способны привыкнуть к любому небу и любой тверди. Страсть к разнообразию и боязнь рутины — в их крови. Красного, кстати сказать, цвета… Отчего же они так рвутся заполучить ещё одну Землю? Или с той, первой, у них неладно? Она неизлечимо больна, и людям необходимо привычное глазу, заранее обустроенное местечко для отступления?

— Ваши информаторы преувеличивают недуги моей родины. Земля не так благополучна, как нам хотелось бы. Но кризис, кажется, миновал, и планета на пути к выздоровлению. Серо-жёлтые пятна лишаёв-пустынь возвращаются в естественные пределы, а в перспективе должны и вовсе исчезнуть. Я и сам вырос среди степей и песков, но сейчас там, где прошло моё детство, — зелёные сады. Что же до ещё одной Земли… Сиринга и вправду похожа на Землю. И мне больно было бы думать, что этот прекрасный мир кому-то придёт в очень умную голову перекроить по своему усмотрению. Содрать с него одежды из зелёного шёлка и напялить грубый красный балахон.

— Вернее было бы сказать: красные доспехи рыцаря… Нас не страшат долгие и тяжкие труды, если они ведут к ослепительной цели. В этом заключён удивительный парадокс нашего менталитета. Вы должны знать, что три наших мира давно и серьёзно перенаселены. Чего не скажешь о мирах Федерации… Побывайте на Тоссханне, где зародилась наша раса. И вы увидите, на какие чудеса изобретательности способен разум, чтобы отвоевать себе жизненное пространство. Посетите Эссиухш, чтобы узнать, с чего мы начинаем и куда придём. Тоссфенхи — терпеливая и трудолюбивая раса. Но мы не питаем страсти к перемещениям в пространстве. Мы домоседы. Иное дело — вы, люди. Темпы вашей галактической экспансии достойны уважения. Они поражают и кое у кого вызывают настороженность. Подумать только: расстояние от Земли до Тайкуна, её удаленнейшей колонии, составляет тридцать тысяч световых лет! Ваши корабли носятся по просторам вселенной, как по волнам маленького внутреннего моря! Прыжок с одного края мироздания на другой для вас — обычное дело, каботаж! Что вам Хиуссоахасас? Так, случайная находка, сколько их ещё будет? Он даже не слишком выгодно расположен, в стороне от излюбленной вашей трассы Земля — Титанум. Между тем, с нами всё обстоит иначе. Мы ждали эту планету. Мы вычисляли её и целенаправленно искали. Пригодная для обустройства и заселения планета в каком-то десятке светолет от метрополии — это сущий дар богов нашей неспешной, основательной в поступках расе…

— Я размышлял на эту тему в минуты досуга, — кивнул Кратов. — Быть может, мы с вами, уважаемый советник, играем не в те игры. Чем строить друг другу козни на Эфирном Поле да загонять иллюзорные фигурки в Зону Забвения, не лучше ли нам обсудить некий совместный взаимовыгодный проект, в котором тоссфенхи бы выступили управляющим началом, а люди — движущей силой?

Шойкхасс подрисовал своим глазам иронический прищур.

— Вы предлагаете сделку? — спросил он.

— Ничего дурного в том не вижу.

— Я что-то упустил в игровой позиции? Мне она не кажется проигрышной для вас… в настоящий момент.

— Я и не собираюсь капитулировать. Более того: я абсолютно уверен в победе, потому что вы ещё не знаете силы моего трикстера.

— Да знаю я! — рептилоид сразу четырьмя руками совершил отметающий жест. Что недвусмысленно указывало на его внутреннее волнение.

— Скажем, мы могли бы силами нашей Звёздной Разведки в обозримые сроки найти планету, целиком отвечающую вашим представлениям о благополучии, в пределах разумной досягаемости для ваших колонистов, и передать цивилизации тоссфенхов… на необременительных для обеих сторон условиях.

— Планетарная концессия?

— Она самая. И даже с правом выкупа имущества, сиречь планеты, спустя некоторое время.

— И что же это будет за срок?

— Скажем, тысяча земных лет… или вдвое меньше. Как договоримся.

— В чём же ваша выгода?

— Скажем, две сотые части добываемого сырья.

— Это всё?

— Обучение наших специалистов вашим технологиям терраформирования.

— Допустим. Что ещё?

— Клянусь хвостом святого Итсеасша — практически всё!

— Вы даже посвящены в тайны нашего пантеона, — одобрительно покачал матовым черепом Шойкхасс. — И кажется мне, я знаю, о чём идёт речь.

— Это секрет Полишинеля. Разумеется, о Паворе.

— Вы так и не решились начать его колонизацию сами?

— Ну, права на Павор заявлены надлежащим образом и давно утверждены. Эта планета наша со всеми её потрохами… а мы до сих пор не ведаем, что у неё за потроха. Руки не доходят.

— Руки не доходят — или опасаетесь прокола, как на Псамме?

Кратов помолчал, внимательно разглядывая лицо-маску рептилоида. Тот даже не пытался придать окостенелым чертам хоть какое-то выражение. «Кажется, в этом уголке Галактики все знают о моём плоддерстве…»

— И это тоже, — сказал он наконец. — Мы вложили в Псамму диких размеров средства, которые пошли прахом. Но у Павора есть громадное преимущество: он необитаем.

— Значит, там есть проблемы с атмосферой?

— Не более существенные, нежели на Уссхесайсе двести лет назад…

— Неплохо. Вы сбываете с рук повисший мёртвым грузом мир, получая с того постоянный доход натуральными продуктами и технологиями. Взамен вам достаётся любезный вашему сердцу «голубой ряд», да ещё рычаг для политического контроля над целой цивилизацией.

— Мы никогда не злоупотребляли политическим контролем. Такого рода рычаги не созданы, чтобы ими баловались.

— Это правда. Даже когда на Ггейгтуу сменился режим правления, вы не напомнили о своих правах на две их лучших планеты. А спокойно продолжали получать свой процент…

— Вот видите, мы — расчётливые и сдержанные партнёры.

— Это и есть ваш второй трикстер, о котором вы оговорились в прошлую нашу встречу?

— Скажем так: это один из моих вторых трикстеров.

— Буду с вами откровенен. Меня вполне устроила бы такая сделка. Меня — как состоятельного аристократа, обладателя значительной недвижимости как на Тоссханне, так и на Уссхесайсе. Ещё одна планета не изменит моего имущественного и сословного положения. И я, не имея права объявить о согласии с ходу, отложу его оглашение до следующего раза. Мне тоже нужно посоветоваться со своими консультантами… — Шойкхасс поиграл пальцами возле висков, будто раздумывая, какую же ему мину обозначить на сей раз. И, наконец, изобразил узенькие лукавые глазёнки. — Ну, а если я предложу такую формулу: концессия на Павор — одно, а спор за Хиуссоахасас — другое? Давайте отделим пиво от мух. Ведь мы, как и вы, тоже непрочь выйти из этой ситуации с двумя мирами в кармане вместо одного! Будете ли вы огорчены настолько, что откажетесь от дальнейших переговоров о Паворе?

— Я буду огорчён, — мрачно сказал Кратов. — Но, конечно же, не настолько. Не стану же я, в самом деле, шантажировать целую расу!

— На это я и рассчитывал, — пальцы Шойкхасса изобразили лукавую ухмылку. — Но, дабы эта психологическая пилюля не показалась вам чересчур горькой, напомню: не я принимаю окончательные решения. Возможно там, наверху, решат, что… э-э… голубь в небе не так хорош, как чижик в руках.

— В небе положено быть журавлю, — поправил Кратов.

— А в руках — просто чижик или таки чижик-пыжик? Я не настолько сведущ в земной фауне, как желал бы.

— Воробей, — мстительно добавил Кратов. — Чижик-пыжик занят иным. Пьёт водку.

— А, помню! — оживился Шойкхасс. — Пьёт, а как же! Из фонтана, кажется… Но вернёмся же к игре. Мне не нравятся ваши манёвры возле моих фаворитов. Не затем ли всё это затевается, чтобы отвлечь моё внимание от каких-то ещё более неприятных интриг в удалённых секторах? Вроде Двенадцати Сосен или Вулкана Страстей? Не несётся ли кто наперерез моему Зелёному Колдуну из области Теней Прошлого? Или… — он сплёл сразу двадцать своих пальцев над головой в некое подобие «кошачьей колыбельки», — уж не придумали ли вы, как выпростать своего боевого зверя из Зоны Забвения?!

— А разве такое возможно? — спросил Кратов самым бесхитростным тоном.

— В этой игре возможно всё, мой друг… — Тоссфенх разогнулся и встретил Кратова прямым взглядом — глаза в глаза. — Вот сейчас я сделаю очередной ход, который поставит вас в тупик… а в это время какой-нибудь из бесчисленных ваших кораблей наткнётся на точно такую же планету… как вы это называете… «голубого ряда». Хотя правильнее было бы говорить: «зелёный ряд». Ведь вы души не чаете в хлорофилле, это фундамент вашего метаболизма… Так вот: наткнётся ваш разведчик на эту планету-близнец и беспрепятственно предъявит на свою находку право «пришедшего первым»! И окажется перед вами на весах целых две планеты «голубого ряда». Как поступите вы тогда? Пожертвуете ли вашими убеждениями? Отдадите нам Хиуссоахасас, чтобы поскорее заняться тем, что само идёт в руки? Или продолжите эту изнурительную игру в Пришедшего Первым?

— Послушайте, советник, — осведомился Кратов. — А у вас самого — сколько трикстеров в загашнике?

6.

— Марк, все материалы по Павору — мне на ладонь, и очень быстро!

— Через полчаса, — сказал торговый атташе Марк Ларокк, кругленький, лысоватый и немного пучеглазый.

— Хорошо. Я буду у Урсулы. А если она к тому времени меня убюкает — положите в изголовье.

— Есть сложности, — вздохнул Ларокк, уложив руки на пузике. — Павор по праву «пришедшего первым» является собственностью частной компании.

— Разве его нашла не Звёздная Разведка?!

— Увы, звездоходы не вездесущи… Первыми на Павор набрели вольные охотники из «Гала-Никель».

Кратов обхватил голову обеими руками.

— Это как раз та проблема, которой мне сейчас недоставало для полного счастья, — объявил он.

— Если хотите, я займусь ею, — предложил Ларокк.

— Хочу, — сказал Кратов. — За тридцать процентов агентского вознаграждения.

— Мне и двадцати достаточно. Я окручу эту парочку из спортивного интереса!

— Тихо, тихо, — Кратов сделал предостерегающий жест. — Тоссы ещё не подтвердили своего энтузиазма.

— А куда они денутся! — пренебрежительно фыркнул Ларокк.

— Марк, вы что-то знаете? — насторожился Кратов. — Я имею в виду: что-то, чего не знаю я, но знаете вы и ещё — тоссфенхи?

— Вы тоже могли бы знать, если бы углублённо занимались мониторингом сырьевых ресурсов… Когда парни из «Гала-Никель» набрели на Павор, то поначалу прыгали до потолка, а чуть позже желали бы лечь на грунт. На планете подтверждено около двухсот открытых месторождений трансуранов, в числе которых чрезвычайно редкие элементы, например, нептуний, и даже лукашиний и шаламовий в форме устойчивых изотопов. А что творится в его недрах, одному богу известно.

— Кажется, я сболтнул советнику Шойкхассу лишнее, — проворчал Кратов. — Павор вполне пригодится нам самим.

— Подождите, я не закончил. В «Гала-Никеле» сразу поняли, что в одиночку такое чудище не разработают. А держать его в кармане для коллекции экономически неэффективно. Они объявили вначале закрытый тендер на долгосрочную аренду Павора, потом открытый — о котором маркетологи Тоссханна просто обязаны знать! — но, видать, пожадничали и в результате остались ни с чем. Вдобавок, Звёздные Разведчики очень удачно для Федерации и самым роковым образом для «Гала-Никеля» набрели на Сильван, который меньше Павора, ближе к накатанным магистралям и обладает слабой кислородосодержащей атмосферой, после чего акции Павора упали практически до нуля. Я думаю, «Гала-Никель» немного покочевряжится для вида, но согласится. За скромную арендную плату в один процент.

— Я запросил два процента.

— И правильно сделали. Один процент — это пространство для торга, да и наши с вами комиссионные.

— Сорок процентов комиссионных ваши, — сказал Кратов, — и оставьте все материалы по Павору у себя.

7.

— Отчего вы не пьёте, Константин? — спросил Шлыков, поднимая к свету шарообразный бокал. — Это лучшее красное вино урожая 133 года.

— Мне сейчас нужны кристально ясные мозги, — сказал тот. — И я даже не знаю, где такие взять.

— Вы противник алкоголя?

— Скажем так: не самый ярый поборник. В большинстве житейских ситуаций предпочитаю пиво. Хотя несколько раз… — Кратов поперхнулся, углядев в масляных глазках журналиста охотничий блеск. — Ну уж нет, — усмехнулся он. — Я скорее разоткровенничаюсь перед советником Шойкхассом, нежели перед вами!

— И напрасно. Живая чёрточка в забронзовелом облике не помешает.

— Ну, я неподоходящий объект для публичного интереса.

— А кто же тогда подходящий?

— Если вы пробудете на «Протее» ещё декаду, я представлю вас Шойкхассу.

— А, этому ящеру… Поймите, Костя: моей аудитории неинтересны ящеры. Ну что любопытного может быть в инопланетянине?! То, что у него чешуйчатая кожа и четыре руки?..

— У тоссфенхов нет чешуи, — терпеливо возразил Кратов. — Их эпидермис напоминает прекрасно выработанную искусственную крокодиловую кожу. Например, производства фирмы «Кастро Кокодрилос Кубанос». И у тоссфенхов шесть рук. И две ноги.

— Да хоть двадцать, — отмахнулся Шлыков. — Это банальное преумножение числа сущностей сверх необходимого. Уильям Оккам, четырнадцатый век. Куда более занятно выглядит сам конфликт, в эпицентре которого мы находимся. Ваши прогнозы? Возможно ли вооружённое противостояние между людьми и ящерами?

— Ах, вот оно что… Вы соскучились по театрам военных действий? Пепел Хемингуэя стучит в ваше сердце?

— И соскучился, — согласно покивал Шлыков. — И пепел стучит. Место журналиста — рядом с палёным мясом. Это тоже трюизм, но ничего более свежего в нашем ремесле ещё не изобрели. Вы хотите, чтобы на вас обращали благосклонное внимание?

— Хочу, — честно признался Кратов.

— Вы хотите, чтобы простые обыватели, попирающие земную поверхность и никогда от неё не отрывавшиеся, с сочувствием отнеслись к плодам ваших трудов?

— Просто мечтаю.

— Ну, так поймайте их на крючок, возбудите в них интерес. Напрасно рассчитывать на сочувствие, если у вас тут ничего не происходит. Я торчу здесь уже сорок восемь часов, а никто никому даже в морду не дал! Этот ваш шериф… комиссар Ван Тондер… суконным языком, с самой постной физиономией, какую только можно себе вообразить, рассказал мне, что на прошлой декаде патруль ящеров едва не сбил нашего лётчика. Подхожу к означенному лётчику…

— К Гансу, небось? — ухмыльнулся Кратов.

— К нему самому. Спрашиваю: ну как ты? Небось, пальцы тянутся к гашетке — свести счёты с обидчиками? А он: какие ещё, блин-оладья, обидчики? Это вы, блин-оладья, о ком? О ящерах, говорю, о рептилоидах. А он: это где вы тут видели ящеров? Ну как же, говорю, а тоссы разве не ящеры?! А он: какие же они ящеры, когда мы с ними, блин-оладья, пиво пьём в нейтралке, да анекдоты о феминах травим?

Кратов засмеялся.

— Да уж, — сказал он. — Когда руки заняты банкой пива, стрелять несподручно.

— Я его спрашиваю: но ведь что-то тебе в них наверняка не нравится! А как же, отвечает, есть у них одна паскудная особенность. Какая же? Рук, говорит, много, в покере легче мухлевать!

— Что же вас удивляет и злит?

— Я не понимаю драматургии конфликта, вот что!

— Да нет здесь никакого конфликта!

— Как же нет?! Две могущественные расы соперничают за право обладать целой планетой. Переговоры зашли в тупик. Воздушное пространство планеты, ставшей яблоком раздора, патрулируется самым жесточайшим образом. Это ли не конфликт?

— Ну, допустим, если вам так нравится…

— Тогда где же накал страстей? Где противостояние? Где скрытые пружины, интриги, драка бульдогов под ковром? Пиво они, видите ли, пьют в нейтралке!..

— Должен вас разочаровать, Герман, — сказал Кратов. — Всё вами перечисленное, безусловно, присутствует в той или иной форме. Но только, если угодно, в более цивилизованной. Не обижайтесь, но ваши сведения о ситуации вокруг Сиринги настолько поверхностны, что я даже не знаю, как их с вами обсуждать. Это не ваша вина, это общая и извечная беда вашего цеха. Вы не владеете материалом. Кстати, кто вас сюда пригласил?

— Вам не приходит в голову, что мы сами могли заинтересоваться тем, что здесь творится? — напыжился Шлыков.

— Могло бы прийти, если бы прилетели вы один. Или эта страшная девушка… не к ночи будь помянута. Но не оба вместе. Я не сведущ в рейтинге информационных служб, но такое ощущение, что ваши фирмы находятся на разных его концах.

— Так и есть, — подтвердил Шлыков. — «Планетариум» — старинное и уважаемое агентство, основанное ещё в прошлом веке и располагающее сетевыми узлами на всех планетах Федерации. Что же до «Экстра-Террестриал», то это мелкая контора, которой десяток лет от роду, и специализируются они на низкопробных, бульварных сенсациях…

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Ну, хорошо: пригласил нас директор Данбар. Обещал много интересного и неожиданного. Похоже, что обманул… Вы всё правильно понимаете. На Земле девять человек из десяти, а то и больше, даже не подозревают, что существует такая планета Сиринга. Из тысячи лишь один знает о тоссфенхах. И единицы смогут внятно объяснить, зачем нам нужно Галактическое Братство. Вы со своими эфирными прожектами оторвались от Земли невероятно далеко и уже не замечаете того, что там у нас, внизу, творится и что нас действительно волнует. Я мог бы сейчас болтать с доктором Феррисом о его проекте регенерации тихоокеанских глубин. Или пытать кого-то из «Джакартской пятёрки» насчёт третьей генетической революции. Или взять карт-бланш и смотаться в Канаду к антропологам с их людьми-2. Вместо этого я сижу здесь, за триллионы километров от своей семьи, в крохотном неуютном баре, пью вино, которое сам же и привёз, и не могу понять, кой чёрт меня сюда занёс.

— А директор Данбар не уточнял, какого рода ожидаются неожиданности?

— Неплохой каламбур, — сказал Шлыков. — Нет, не уточнял… Знаете, на что похоже это ваше космическое сооружение?..

— Стационар, — подсказал Кратов.

— …этот ваш стационар? Ни на какой форпост науки и культуры он не похож, не надейтесь. А похож он на более или менее отлаженный механизм, где все детали и узлы подогнаны, хорошо смазаны и вертятся, как ему, механизму то есть, нужно. Что в особенности отвратительно… Какие-то типы с озабоченными рожами появляются в коридоре неведомо откуда и спешат неведомо куда. Куда ни загляни — светятся какие-то дурацкие экраны, на которых непонятно что. Вот сейчас поздний вечер, а в баре — ни единой живой души…

— Спасибо, — сказал Кратов.

Дверь бара бесшумно распахнулась, так же бесшумно вкатился торговый атташе Ларокк и пробрался в дальний угол, откуда тотчас же начал делать Кратову непонятные знаки и строить зверские гримасы.

— Один нормальный человек, — продолжал сетовать Шлыков. — Этот лётчик… Ганс.

— Он не лётчик, а драйвер, — поправил Кратов.

— Ну, неважно. И тот временами становится безобразно серьёзным, ни с того ни с сего переходит на какой-то варварский сленг, который называется отчего-то «экспо», срывается с места и пропадает на десятки часов… Какие-то странные психологи, что блуждают по космическому сооружению…

— По стационару.

— …будто неприкаянные души. Вы-то здесь зачем, спрашиваю. А один, деликатнейший, немолодой уже человек, профессор Раппопорт, ответствует: не могу вам сообщить всё в подробностях, ибо связан есмь словом чести, а прибавлю лишь, что и сам пребываю в изрядном неведении… Директор Данбар вот уже сутки обещает рассказать мне, из-за чего весь сыр-бор, и беспардонно манкирует!

— Спросите меня, — пожал плечами Кратов. — Я расскажу вам то же самое, только, наверное, короче. А уж когда Данбар освободится, вы вытрясете из него подробности. А заодно и выведаете про его трикстеры…

— Про что?!

— Я имел в виду: про то интересное и неожиданное, что он вам обещал. И поделитесь со мной.

— Годится, — промолвил Шлыков. — Рассказывайте.

— Издревле в Галактике существует некое джентльменское соглашение, в просторечии называемое правом «пришедшего первым». Не путать с правом первой ночи, хотя суть примерно та же… Оно заключается в том, что цивилизация, чей представитель первым ступит на поверхность некой планеты, обретает все права на её исследование, эксплуатацию и колонизацию. Если, конечно же, пожелает. Этими правами «пришедший первым» волен распорядиться по своему усмотрению, и если они доказаны, то никто не может их оспорить. Когда-то давно, на заре Галактического Братства, такие попытки предпринимались. Доходило до локальных вооружённых конфликтов, которые не приводили ни к чему полезному, а единственно лишь к истощению ресурсов конфликтующих сторон и пустой трате времени… Вы, Герман, сейчас сделались похожи на бультерьера, учуявшего крысу, но принуждён вас разочаровать: последний такой конфликт разрешился миром и признанием права «пришедшего первым» полторы тысячи лет тому назад…

— А эхайны? — спросил Шлыков.

— Какие ещё эхайны? — спросил Кратов рассеянно.

— Э, бросьте! Меня вам не провести, я не «страшная девушка» из «Экстра-Террестриал»!

— Я слабо понимаю, о чём идёт речь, — сказал Кратов. — Но если бы и в самом деле где-то вдруг запахло… гм… палёным мясом, то бишь возникла угроза межрасового конфликта, то вы были бы в числе последних, кому я своей властью позволил бы туда сунуться.

— Подите к чёрту! — обиделся Шлыков. — Стал бы я тогда вас спрашивать!.. Ладно, рассказывайте, что было дальше.

— Дальше было вот что: два года назад произошло событие беспрецедентное, как радостное, так и неприятное. Была открыта планета Сиринга, безусловно относимая к «голубому ряду». Вы знаете, что такое «голубой ряд»?

— А вот вы мне сейчас и расскажете.

— Это неформальное обозначение планет, абсолютно пригодных к обитанию для человеческой расы. Земля — типичный образчик «голубого ряда». Да ещё, пожалуй, Амрита. К примеру, тот же Титанум к «голубому ряду» не относится, а Магия, Эльдорадо и Царица Савская относятся с большими оговорками. Упомяну, что на другом конце этой цветовой шкалы существует так называемый «чёрный ряд». То есть небесные тела, на которых люди жить никогда не смогут и не станут, а лезут в этот ад исключительно по врождённому любопытству.

— Вы переоцениваете людей, — сказал Шлыков недоверчиво. — Кому может быть любопытен ад?

— Например, мне. И я там бывал не однажды.

— Дадите интервью?

— Уж лучше сам опишу… когда-нибудь. Двинемся же дальше. «Голубой ряд» в Галактике очень редок, для Звёздного Разведчика нет большей удачи, чем найти такой мир и увековечить своё имя. Поэтому я и назвал открытие Сиринги событием беспрецедентным и радостным. Омрачено же ликование было тем, что в тот же день и час на орбите планеты появились корабли тоссфенхов. Образно говоря, мы потянулись к жемчужине — и столкнулись руками.

— Наши предки бы в подобной ситуации не церемонились. Спалили бы корабли конкурентов к чёртовой матери — и концы в океанскую воду!

— Поэтому у наших предков зачастую не оставалось потомства… Тоссфенхи, как и мы, предъявили на этот мир право «пришедшего первым». Но, поскольку наши расы не питают взаимного предубеждения и неприязни — что, увы, ещё встречается в межрасовых отношениях, — мы сочли за благо не впутывать в наши внутренние дела высшие инстанции Галактического Братства и обо всём договориться полюбовно.

— Ну, и?..

— Чем по сей день мы и заняты. Опять же говоря красиво, мы сами загнали себя в патовую ситуацию. Первый год смешанная комиссия реконструировала поминутный хронометраж орбитальных манёвров людей и тоссфенхов. Выяснено было, что люди встали на орбиту на четырнадцать минут раньше. Зато тоссы… тоссфенхи раньше нас вошли в верхние слои атмосферы и уже оттуда их вытащили к столу переговоров. Решено было до прихода к согласию воздержаться от высадки на поверхность Сиринги — что означало бы безусловное заявление упомянутого права. Над планетой циркулируют патрули обеих рас. Установлена контрольная зона, куда не следует влетать кому-либо, кроме патруля. А ниже её — запретная зона, в которой нарушитель будет попросту уничтожен и распылён…

— И что же, не находилось смельчаков-патриотов, которые рискнули бы на благо отечества взять эту планету силой?

— То есть нарушить запрет и высадиться на Сиринге? В общем, здесь все патриоты. И смельчаки есть. А вот идиотов или провокаторов пока не отмечено. Во-первых, запретная зона действительно непреодолима для кораблей Галактического Братства. А во-вторых, попытка её преодолеть связана с таким шлейфом политических, этических и иных последствий, что никакому разумному человеку, со сколько-нибудь сложившимся пониманием социальной ответственности, это даже в голову не придёт. Если чей-либо корабль будет уничтожен, между нами и тоссфенхами возникнет напряжённость. Оборвутся научные и экономические связи. Пострадавшим посочувствуют, но впредь не захотят с ними иметь дело другие расы. Будет создан скверный прецедент, быть автором коего — честь самая сомнительная. И далее в том же духе…

— Но что-то же здесь происходит?!

— Разумеется. По-прежнему работает смешанная комиссия, которую возглавляют директор Данбар и командор Шхеактэушх. Пользуясь благоприятным моментом, возникли несколько побочных комиссий по культурным и экономическим контактам. Вон тот человек в углу, что пытается привлечь моё внимание неуклюжими телодвижениями, — торговый атташе Ларокк, он уже заключил несколько прекрасных контрактов с тоссфенхами и наверняка на этом не успокоится. Драйверы и ксенологи обеих рас совместно развлекаются и выпивают… Когда мы расстанемся — то расстанемся очень близкими друзьями.

— Как скоро это произойдёт?

— К сожалению, очень скоро.

— Отчего же «к сожалению»?

— Потому что нам будет не хватать друг друга. Прецедент с Сирингой имеет двоякую ценность. Быть может, он послужит очередным примером того, как развязывать гордиевы узлы. И ещё — как завязывать морские узлы Галактического Братства. Если бы Сиринги не было — её следовало бы выдумать.

— Но с чего вы взяли, что это закончится скоро?

— Ну, во-первых, ничто не тянется вечно. Либо договорятся Данбар и Шхеактэушх, либо… закончится наша партия с советником Шойкхассом.

— Какая ещё партия? — ревниво осведомился Шлыков.

— Разве директор Данбар ничего вам не рассказывал? — с самым невинным видом изумился Кратов. — Да ведь это самое уморительное, что здесь происходит!

— Ну же, не томите душу!

— Я прибыл сюда полгода назад и был весьма огорчён развитием событий. Мы встретились с советником Шойкхассом и, как бы даже и в шутку, придумали, как решить этот спор с помощью, так сказать, Божьего промысла. Полный, конечно, бред… Я предложил разыграть планету, а уж советник получил право выбора оружия. И он выбрал игру, известную по всей Галактике, на Земле именуемую «маджиквест».

— А, этот плод греха шахмат, домино и детской ролевой игры «Шёл солдат со службы»! — Шлыков отставил бокал и напрягся, пытаясь осмыслить услышанное. — Подождите. Вы что же — хотите сказать, что играете в кости на целую планету?!

— Угу, — кивнул Кратов, поднимаясь.

— Вот это и есть то, что я называю «сенсация»… — пробормотал Шлыков. — Э, э, куда вы навострились?

— Увы, мой друг, — притворно вздохнул Кратов. — Дела. Мой черёд бросать кости…

— Константин! — закричал вдогонку Шлыков. — Подробности — мне, а не этой выдре! Побожитесь!

Кратов уже направлялся к выходу, когда на него набросился Ларокк.

— Всё хорошо, — страстно пробормотал он. — Всё идёт отлично. Президент «Гала-Никель» отказался.

— Что же хорошего? — подивился Кратов.

— А то, что у них тяжёлое финансовое положение. Вторую неделю идёт совет директоров…

— Почти всё, как у нас!

— Я сделал информацию о желании тоссфенхов арендовать Павор, этот монструозный неликвид, широким достоянием ограниченной гласности.

— Спасибо, — горько усмехнулся Кратов. — А как вы намерены воздействовать на тоссов, если они тоже откажутся?

— Воздействовать на тоссов, — резонно заметил Ларокк, — станете вы. За ваши шестьдесят процентов комиссионных.

— Я лучше повешусь, — буркнул Кратов, по стеночке выползая в коридор.

В коридоре его также поджидали.

— Я всё слышала, — задушенным басом объявила Ева-Лилит Миракль. От «страшной девушки» пахло крепким табаком, пивом и какими-то совершенно не гармонировавшими с её инфернальным обликом духами. — Так что подробности — этой выдре, а не тому суслику.

8.

— В моём распоряжении десять минут, мадемуазель, — сказал Кратов. — И это действительно шестьсот секунд, а не три часа, как вы опрометчиво полагаете.

— Мы успеем, — просипела Ева-Лилит и угрожающе шмыгнула красной носярой. — Во что вы играете с тосиком?

— Вы, я вижу, не теряли времени даром. По крайней мере, освоили терминологию. На Земле игра называется «маджиквест». Правила её таковы…

— Я умею играть в «мадж».

— ?!

— В чём дело? Вы полагаете, что ксенология, русская водка и «маджиквест» — это привилегии мужчин?! Я ещё восемь лет назад выполнила норматив мастера.

— Тогда вам нет нужды объяснять, почему Шойкхасс выбрал именно эту игру.

— Послушаю вашу версию.

— Вы знаете, сколько лет этой игре?

— Её придумали в конце прошлого века. Кажется, в Индии…

— Ничего похожего. Её занесли на Землю. Вместе с иными плодами галактической интеграции.

— Наш учитель говорил про Индию! На худой конец — про Таиланд!..

— Ваш учитель был обычным самозванцем, — мягко возразил Кратов, — каких всегда полно вокруг всякого популярного времяпрепровождения. Словно мух возле сами знаете чего. Уж не знаю, чему и как он вас там учил. Так что я бы на вашем месте не слишком кичился мастерским нормативом…

— Ну вот, — пробурчала Ева-Лилит. — Только подцепишь какую-нибудь приятную заразу, и окажется, что во всём виноваты чужики!

— Барышня, вы что — метарасистка?!

— Сочувствующая. А вы?

— То, что вы называете «интеррасист».

— Было бы нелепо ждать от вас чего-то иного!

— Так вот: на самом деле происхождение «маджиквеста» уходит корнями в такую древность, что нам, жалким эфемерам, и вообразить невозможно. Изобрёл её неизвестно кто и неизвестно где. А усовершенствовали, упорядочили правила и ввели в повсеместное употребление дэшуонги с Беты Жирафа, древние рептилоиды, заложившие несколько кирпичей в самое основание Галактического Братства. Они же и подсунули её сейл-командору Майтхилишарану Арора, каковой имел удовольствие доставить «маджиквест» к белым куполам родной Индии, как вы справедливо отметили — в 89 году прошлого века. Тогда же началась, а спустя пять лет благополучно угасла эпидемия поголовного увлечения «маджиквестом», единственным следствием которой стало учреждение тысяч игровых федераций, клубов и кружков. Большая часть оных к концу прошлого века счастливо развалилась, а сам «мадж» превратился в органичную компоненту человеческой культуры, наравне с шахматами, рэндзю и, если хотите, детским лото. Несмотря на это в галактических масштабах игроки Федерации лавров не снискали. Есть, конечно, имена, чтимые под любыми звёздами. Возьмём хотя бы гроссмейстера Натана Моргенштерна, который, кстати, сейчас находится на «Протее».

— А, я его видела, игривый такой старичок, очень похожий на раввина-расстригу!

— Игривый — во всех смыслах, не исключая «мадж». Поосторожнее с ним… Вот он, например, объясняет это печальное обстоятельство естественными различиями в протекании мыслительных процессов у рептилоидов и теплокровных гуманоидов. Мы по-разному строим иерархию ценностей, по-разному прогнозируем игровые ситуации. А что ни говорите, «маджиквест» придуман рептилоидами для рептилоидов…

— Что мешало вам отказаться?

— Во-первых, моё честное слово, — усмехнулся Кратов. — Ведь не мог же я предложить ему поединок на татами!

— Вы увлекаетесь спортивными единоборствами?

— От случая к случаю… Только не стоит об этом сообщать всему миру, мисс!

— Весь мир и не подозревает о существовании «Экстра-Террестриал». Наша аудитория намного ограниченнее… Что же «во-вторых»?

— Вы знаете, что цель игры в «маджиквест» — обойти соперника в завоевании некого великолепного трофея, который возникает спустя первый десяток или два транспозиций. Иными словами, это игра в «пришедшего первым». А это значит, что мы с Шойкхассом сговорились за условным полем боя переиграть реальную ситуацию, что завела две разумных расы в тупик.

— Итак, вы дали слово, и тосс, с типичным ящерским хладнокровием, вас подловил.

— Угу… Ситуация складывалась для нас не самым удачным образом, потому что, вдобавок к явной человеческой неспособности на равных сражаться с рептилоидами, вскорости открылось: Шойкхасс — гроссмейстер, а я — жалкий дилетант. Но, ко всеобщему удивлению, я оказал мэтру отчаянное сопротивление и даже выиграл у него несколько секторов. Мы вошли в азарт, и решено было отнестись к происходящему со всей ответственностью. Тем более что у смешанной комиссии дела шли по-прежнему ни шатко ни валко… Мне позволено было обзавестись тренером-аналитиком, и я выдернул с метрополии Натана Моргенштерна. Да и сам Шойкхасс, подозреваю, не погнушался теоретической поддержкой… Мы с удивлением следили за тем, как против нашей воли тактика развития игры, а чуть позднее — и определившийся трофей поразительным образом согласуются с причинами, по которым мы торчим в этом уголке вселенной. Это была какая-то мистика. Божий промысел во плоти!

— Я вся горю от нетерпения!

— Мы трижды бросали по шесть костей, чтобы определить характеристики трофея, и знаете что вышло? Речная Свирель!

— В чём же, блин-оладья, мистика?!

— А в том, фройляйн, что планета называется «Сиринга»! Так звали нимфу, любви которой домогался козлоногий бог Пан, но ничего не добился, потому что Сиринга обратилась в тростник. И расстроенный Пан не придумал ничего лучшего, как вырезать из тростникового стебля самую первую свирель… Но в момент поименования трофея челюсть отпала не только у меня, но и у советника Шойкхасса! Я впервые видел по-настоящему озадаченного тоссфенха — с пастью, распахнутой настежь!

— Почему, почему, почему?!

— Потому что тосское название планеты, Хиуссоахасас, переводится как «флейта прохладных струй»!

Ева-Лилит восторженно взвыла (так могла бы радоваться жизни сирена воздушной тревоги времён последней мировой войны).

— Моё! — воскликнула она. — Всё — мне, а не этому улизанному хвощу из «Планетариума»!

— Не жадничайте, — строго сказал Кратов. — У вас разные экологические ниши, поэтому хватит всем, — он посмотрел на часы. — Итак, фрекен, пошли последние десять секунд нашего с вами удивительного свидания.

— Ладно вам, — сказала Ева-Лилит. — Кому достанется Сиринга?

— Нам.

— Откуда такая уверенность? Ведь в «мадж» вы всё равно проиграете!

— Проиграю. Все так и думают. Но я-то играю на выигрыш и потому не имею права думать иначе и не буду. К тому же, у нас обоих карманы набиты трикстерами.

— И что с того?

— Раз вы — маджик-мастер, сеньорита, то должны помнить: вводимый в игру трикстер имеет ту особенность, что он не обязательно приносит успех его употребившему, но непременно наносит урон противнику. Я очень надеюсь, что мой трикстер сыграет в мою пользу, — Кратов помолчал. — Успеть бы только его употребить…

— Ещё вопрос: зачем на ксенологическом стационаре психологи?

— Психологи нужны не только журналистам, — сказал Кратов, — а и ксенологам. У ксенологов тоже бывают нервы.

— Ксенологам нужны психоаналитики! А таким дуболомам, как вы, от стресса лучше всего помогают тёплые, ласковые бабы.

— Всё, всё, выметайтесь.

— Последний вопросик, наираспоследнейший! — просипела Ева-Лилит. — Это у вас что на экране?

— Одна информационная подборка, — уклончиво промолвил Кратов. — Праздное, изволите видеть, любопытство…

— А я и поверила!

— Ну хорошо. Вот это — статистика древних звёздных экспедиций, отправленных с Земли и близлежащих обитаемых миров в эту область пространства и не вернувшихся в срок. А это — стандартная программа планетологических экспериментов, установленная для проекта практических исследований дальнего космоса «Луч». Утверждена Комитетом по использованию космического пространства ООН 31 августа 2096 года.

— И что? — осторожно спросила «страшная девушка».

— И то, — ответил Кратов. — И прихватите с собой того «жучка», что вы приклеили к ножке кресла.

— Пардон, — растерянно сказала Ева-Лилит. — Но их там два.

9.

— Всё готово, — торжественно сказал директор Данбар.

— Будьте чрезвычайно внимательны, — распорядился Кратов. — Вне зависимости от развития событий. И, когда всё произойдёт — если произойдёт по моему сценарию, — немедленно дайте мне знать.

— Любопытно, каким образом? — усмехнулся Данбар. — По взаимному соглашению доступ посторонних в зал для игры и связь игроков с внешним миром запрещены под страхом проигрыша. Этак мы снова загоним себя в угол.

— В зале есть окна. Такие, знаете, стрельчатые. Пошлите кого-нибудь из драйверов, пусть полетает снаружи, как бы между прочим, и посветит прожекторами. Цветами Сиринги, зелёными и голубыми.

— Константин, — тихо сказал Данбар. — А если вы просчитались?

— Значит, я просчитался, — с неохотой ответил Кратов. — Игра есть игра… Узнаю о собственном фиаско, выйдя из зала. А из зала я выйду, скорее всего, не победителем… — он тяжело вздохнул. — Но, по моим прогнозам, это должно случиться с часу на час. Первыми идём мы. Потом ветроносцы с Росса 154. Потом орки с Гнемунга. Потом ещё три расы, но с очень большим отставанием, все они остаются за флагом.

— Ну, не знаю… Мы просканировали всё пространство вокруг Сиринги, все его уголки и закоулочки.

— На этом-то и строится весь расчёт. Раз вы ничего не нашли, значит — тоссы не найдут и подавно. Только следите, чтобы сдуру никто — ни тоссы, ни в особенности комиссар Ван Тондер — не вздумал пускать в ход оружие!

— Действие протокола о всеобщем моратории на углублённые исследования планеты Сиринга от десятого марта сего года распространяется на космические аппараты Федерации и Тоссханна. Для Ван Тондера это как чтение Библии на сон грядущий.

— И всё же, и всё же… А скажите, Фергус, зачем вы притащили сюда этих борзописцев?

— Господин Консул! — с укоризной сказал директор Данбар. — Вы совершенно не заботитесь о скрижалях!

— Хм! — Кратов с сомнением покосился на дверь, к которой, по его предположениям, наверняка прилипло чьё-то ухо с простенькой золотой серёжкой. — Вы считаете, что Десять заповедей были высечены на камне такими же пустобрёхами?!

10.

— Как это вам удалось? — с одобрением спросил Шойкхасс. — Я ведь, признаться, уже и забыл про ваших зверьков! — он начертил на лбу две извилистых линии, что должны были свидетельствовать о напряжённой работе мысли. — Что теперь прикажете делать с двумя единорогами вместо одного, да ещё с этим затейником-сфинксом?

— Вам остаётся капитулировать, советник, — не удержался от небольшой язвы Кратов.

Тоссфенх изобразил кривую ухмылку.

— Я обдумаю ваше предложение. Но предоставим же вашей четвероногой троице перебираться через Огненные Мосты и займёмся Пурпурной Леди.

— Подождите, — забеспокоился Кратов. — Какие ещё Огненные Мосты?!

— А, простите, — сказал Шойкхасс. — Я только что пустил в дело свой трикстер. Разве вы не заметили это по записи транспозиции?

Кратов выругал себя за ротозейство и обратился к таблице последних ходов. Действительно, трикстер только вступил в игру и, как водится, всё и всем испортил. Перекрыл боевым тварям Кратова торную дорогу к лагерям противника. Но и самому Шойкхассу навечно отрезал доступ к живительной влаге Водопадов Ободрения. И коль скоро советник решил отказаться от дармового восстановления тактико-технических качеств своих фигур, это могло означать лишь то, что у него созрел план скорого и победного завершения партии.

— Надеюсь, ваша амазонка не страдает суицидальным комплексом? — с плохо скрываемой иронией осведомился Шойкхасс.

— Отнюдь, — проворчал Кратов. — Это вполне здравомыслящая и рассудительная особа.

— А значит, при серьёзной угрозе её чести и достоинству она непременно ретируется. Или же у вас в резерве есть ещё какая-то… чуть не сорвалось с языка «гадость»!.. нетривиальная комбинация.

Ничего подобного у Кратова не было. В камерном анализе партии они с Моргенштерном, уж и не чая одержать верх, уповали на строенную мощь вырвавшихся на волю зверей, которая могла повергнуть порядки Шойкхасса в хаос и на какое-то время отвлечь его от стремительного бега напролом к желанному трофею. Теперь-то уж не оставалось никаких сил на земле и на воде, способных задержать его.

Кроме единственного трикстера, который ещё не обрушил на игровое поле весь свой разрушительный порыв.

— Вижу и чувствую, — продолжал резвиться тоссфенх. — Зуд в ваших ладонях невольно передаётся и мне. Но наберитесь смирения и оцените всё изящество, с которым я стану омрачать вам доброе расположение духа на протяжении всего вечера.

— Сейчас утро, — буркнул Кратов.

— Перефразируя вашу старинную пословицу — что человеку утро, тоссфенху — вечер…

Жизнерадостно потирая руки — их число, казалось, возросло ещё вдвое! — Шойкхасс кружил по залу. Словно выбирал, с какого конца приступить к нарезанию именинного торта. Кратов, тихонько вздыхая, тащился за ним на небольшом расстоянии. Ему нужно было продержаться, оказывая отчаянное и по возможности эффективное сопротивление, ещё не меньше двух часов. Ничто не свидетельствовало в пользу того, что ему это удастся.

— Но до того, как на ваши войска падёт предгрозовая тьма, — сказал Шойкхасс, — позвольте мне слегка порадовать вас, мастер.

— Какой я вам мастер…

— Мы всесторонне рассмотрели ваше великодушное предложение, сделанное нам в предыдущую встречу, о концессии на Павор. И сочли его весьма перспективным. Когда прикажете приступить к переговорам?

— Торговый атташе Ларокк занят подготовкой документов с нашей стороны. Он вас известит.

— Со своей стороны мы также хотели бы сделать жест доброй воли…

— Неужели откажетесь от Сиринги?!

— Увы, друг мой. Лично я сделал бы это лишь из уважения к вам, но… Спор зашёл чересчур далеко. Весь Тоссханн с живейшим интересом следит за развитием событий. Полагаю, что и Федерация не ожидает от нас малодушной капитуляции.

«Федерация даже не подозревает о том, что вы существуете, — подумал Кратов. — Или это тоже было сказано с подковыркой, хитрый ты чемодан из крокодиловой кожи?»

— Федерация была бы счастлива, если бы вдруг бесследно исчезли все камни преткновения на пути к нашему всеобъемлющему сотрудничеству, — сдвоедушничал он.

— Ну, вне зависимости от того, чем разрешится ситуация с Хиуссоахасасом, мы, бесспорно, останемся самыми искренними друзьями. Особенно если получим в подтверждение дружбы концессию на Павор… Вы слыхали о терраформ-технологии «кремниевой трансмутации»?

— Я не самый большой специалист в этой области.

— Будь вы и специалист, я бы простил ваше невежество. Когда мы предложили эту технологию Совету гилургов, они тоже изумились её простоте и действенности… Вы уже как-то отмечали наше пристрастие к песчаным ландшафтам. Там, где природные условия не отвечают нашим вкусам, мы способны создать привычную для нас среду обитания искусственно, используя стандартные терраформ-технологии.

— Превращаете зелёный шарик в песочно-жёлтый, — поддакнул Кратов. — Что и светит Сиринге в случае вашей победы…

— Мы не ищем лёгких путей. Нам нравится видеть, как планета меняет свой облик на наших глазах. Конечно, наши представления о прекрасном отличны от ваших и порой вступают с вашими эстетическими чувствами в дерзкое противоречие. Мы любим превращать ваши миры в наши. Всё же мы очень разные.

— «Мы не можем ждать милостей от природы»? — спросил Кратов.

— Но возможен и обратный процесс, — продолжал Шойкхасс, пропуская толстенную шпильку мимо ушей. — Научная мысль иногда движется в самых непредсказуемых направлениях. Казалось бы, зачем нам технология, позволяющая обращать сухие, лишённые заметной растительности пустыни во вполне пристойные по земным понятиям сероземы? Разработчиков в своё время лишили вознаграждения и сгоряча даже хотели казнить — время было строгое. Но потом вспомнили о том, что у нас есть друзья с самыми разнообразными экологическими запросами, а следовательно — есть рынок сбыта для подобных знаний…

— У нас тоже есть сходные технологии, — заметил Кратов.

— Конечно, есть. Вы же гораздо более динамично прогрессирующая раса, нежели тоссфенхи. Вы глубже интегрированы в ноосферу Галактического Братства. Но — ваша технология, в отличие от нашей, требует больших затрат энергии и, что особенно важно, времени. Вы предпочитаете открыть десяток новых планет, чем подогнать под свои запросы одну-единственную. Все ваши опыты по практическому терраформированию ограничены Землёй, где вы вот уже два века пытаетесь устранить следы собственной неаккуратности, да ещё, пожалуй, Титанумом. Мы за тот же срок превратили Уссхесайс из мёртвого, голого, лишённого атмосферы каменного шара в достаточно комфортабельный мирок.

— Хорошо, — сказал Кратов. — Цена нашему согласию — разумеется, Сиринга?

— Разумеется, Хиуссоахасас, — кивнул советник.

— Меня распнут на стенах главного шлюза, если я соглашусь.

— А вы не соглашайтесь. Наоборот, шумите и скандальте, порицайте хладнокровных ящеров за присущее им коварство, призывайте на мою голову громы, молнии, фограторные импульсы. Моя голова, — Шойкхасс похлопал себя по лакированной плеши, — и не такое сносила. Зачем вам соглашаться на предательскую сделку? Когда можно попросту забыть про трикстер в кармане…

— Стало быть, я забываю про трикстер, — размышлял Кратов. — Даже не забываю — всего лишь не успеваю употребить его до того момента, как партия становится безнадёжна. Или употребляю там, где будет нанесён ущерб и мне, и вам в равных долях… — Шойкхасс энергично кивал в такт каждому его слову. — Вы с гиканьем и свистом устремляетесь за Речной Свирелью, между тем как Сиринга мягко планирует на ваши шесть ладоней. А затем человечество ни с того ни с сего вдруг оказывается облагодетельствовано замечательной терраформ-технологией…

— Никто не усмотрит связи. Всем известно, что в сравнении со мной вы… как бы вам сказать, чтобы не обидеть… игрок довольно скверный. Даже гроссмейстер Моргенштерн был бы в затруднении спасти такую запущенную позицию. Так что это будет не подношение сомнительного свойства, а утешительный приз проигравшему в честной борьбе. Мы, тоссфенхи, даже среди рептилоидов славимся великодушием. И потом, мы можем оформить это как первоначальный взнос за концессию на Паворе!

— Советник, а ведь вы опасаетесь моего трикстера! — погрозил пальцем Кратов.

— Конечно, опасаюсь, — согласился тот. — Механизм трикстеров для того и введён в правила игры, чтобы до определённой степени уравнять шансы игроков разного класса. Кто знает, что взбредёт в голову этому вашему трикстеру?! А я не люблю рисковать. Мы, тоссфенхи, великодушны, но не безрассудны. Мы ценим хорошо подготовленные экспромты.

— Выходит, моя позиция не так уж и слаба, как вы пытаетесь её представить. Беззастенчиво используя свой авторитет гроссмейстера и изначально присущую мне, как представителю теплокровных млекопитающих, доверчивость!

— Ваша позиция далеко не так сильна, как воображаете вы, — жёстко проговорил Шойкхасс, — да и маэстро Моргенштерн. Я просто хочу сэкономить ваше и своё время. А ещё — сохранить спонтанно возникшие между нашими расами добрые отношения. А ещё — дать вам прилично заработать. Ведь у вас есть в этом деле свой естественный меркантильный интерес?

«Уж не его ли микрофончик содрала с ножки кресла сеньорита Миракль?!»

— Есть, — счёл за благо согласиться Кратов. — Но не стоит его переоценивать. Даже по земным меркам я состоятельный человек. Что мне тысяча-другая лишних энектов? Так что я не буду на вас в обиде, если вы решите пренебречь моими меркантильными интересами. Я тоже устал от этой игры и хотел бы поскорее прихлопнуть вашего Зелёного Колдуна, надругаться над Красной Дамой и пропиликать марш победы на Речной Свирели. И уж всего дороже мне, как профессиональному ксенологу, добрые отношения. Я даже не уверен, что они пострадают, если Сиринга всё же достанется людям. А вы сомневаетесь?

— Да, пожалуй, что и нет, — раздумчиво сказал тоссфенх. — Это единственное, в чём я не сомневаюсь. Мы настолько сблизились за эти два года, что горячие головы в нашем Канцеляриуме строят планы ассоциированного членства в Федерации…

— Это был бы сильный ход. Самый сильный ваш ход в этой игре. Мы — вместе с вами — получаем Сирингу. На которую вам, собственно говоря, уже наплевать. Ибо взамен вы легко и непринуждённо получаете доступ к Павору и Сильвану. А также к Мантикоре, Сенбернару и Юаньгуй.

— Вас это тревожит?

— Напротив. Я даже предполагаю, что вы справились бы с колонизацией этих не слишком приветливых к людям миров гораздо скорее и успешнее. Но…

— Но?

— Вряд ли эта в высшей степени разумная идея найдёт поддержку в административных кругах Федерации. По крайней мере, в настоящий момент.

— Я тоже реалист, мастер Кратов… Итак?

— Простите?

— Что вы скажете? Как вам мой план почётного проигрыша? Говорите совершенно откровенно: никто нас не услышит.

— Я не прощу себе, если не употреблю трикстера против такого великого игрока, как вы, советник…

— Ну, что ж — это дипломатичный и честный отказ, — медленно и, как показалось, разочарованно промолвил Шойкхасс. — В конце концов, я тоже фанат игры. Оставить её в кульминационной фазе, не узнав всех истинных путей её развития, для меня было бы чрезвычайно огорчительно. Не сочтите, что я пытался склонить вас к предательству интересов человеческой расы. Я лишь хотел пощадить ваше самолюбие. Чтобы вы оставались в счастливом заблуждении, будто с выгодой сдали партию, а не продули самым бездарным и безобразным образом. Чтобы питали в себе иллюзию, что могли ещё долго и умело сопротивляться. Не хотите — как хотите. Потому что отныне события на игровом поле станут разворачиваться самым ужасным для Пурпурной Дамы и Дождевого Мага образом. И ничто им не поможет — ни бог из машины, ни даже целая свора взбесившихся трикстеров… Вот мой ход, мастер.

Шойкхасс переместил Красную Даму на задворки замка Трёх Секретов — под защиту колдовских чар Дремлющего Бога. Бережно сомкнул пальцы на затейливой шляпке оскалившегося демона…

И опустил фигуру перед вскинувшей ладони в магическом пассе Пурпурной Дамой — на дорожку белого мрамора, куда из стрельчатого окна падали сине-зелёные отблески прожекторов вертевшегося вокруг нейтралки катера.

— Трикстер, — объявил Кратов.

11.

Совершив посадочный манёвр над морским побережьем (Материковая Аркадия, Жемчужное море, Берег Русалок), громоздкий, лишённый изящества в обводах, покрытый совершенно неуместными в этом раю броневыми плитами космический аппарат без опознавательных знаков опустился на песчаную косу. С грохотом и лязгом выдвинулись опоры, закрепляя это доисторическое чудище в устойчивом положении.

Прошло ещё минут десять-пятнадцать, и в брюхе аппарата вскрылся люк.

Человек в тяжёлом, стеснявшем движения скафандре спрыгнул на светлый песок, погрузившись почти по колено. Поколебавшись, откинул забрало шлема. Лицо было обычное, только очень бледное, отчего на нём контрастно выделялись пышные чёрные усы.

Ещё несколько минут человек просто стоял и дышал, прикрыв глаза. Казалось, он получал от этого удовольствие.

Затем он поднял руку и требовательно щёлкнул пальцами (в тугой перчатке из металлизированного каучука щелчок получился совсем слабым), и из люка ему спустили длинный свёрток в полупрозрачном чехле.

Чехол был снят и брошен под ноги. Свёрток оказался прямоугольным полотнищем из тяжёлой, пропитанной быстротвердеющим составом материи на титановом древке. Материя была расправлена и буквально на глазах обратилась в застывший прямоугольник, белый с синим рисунком — стилизованное изображение материков внутри концентрических окружностей, в обрамлении лавровых ветвей, над которым восходили три большие, неравные по размерам звезды.

12.

— Эффектно, ничего не возразишь, — заметил Моргенштерн. — Да только что вы сейчас намерены делать с этим вашим трикстером?

— Ей-богу, не знаю, — усмехнулся Кратов. — Мне нужно было лишь прервать игру. Что я и сделал.

— Воображаю, как трещит черепушка у бедного Шойкхасса!

— И ошибётесь. То есть, конечно, трещать-то она трещит, но не из-за моего несообразного трикстера. Советник сейчас занят просчётом вариантов дальнейшего развития событий, после того, как в наш спор за планету нагло вмешалась третья сила.

— Во-первых, трикстер — всегда третья сила, выступающая на стороне её величества Случайности. А во-вторых, ни один гроссмейстер не перестанет обдумывать отложенную партию, какие бы хляби небесные не разверзлись.

— Ещё пива?

— Пожалуй…

Кратов сходил к бару и принёс очередную охапку жестяных банок.

— А вы почему здесь, а не там? — спросил Моргенштерн.

— Я не специалист по общению с людьми, — пояснил Кратов. — Будь это те же орки, те же ветроносцы — тогда обращайтесь ко мне. А с людьми, да ещё из XXI века, пускай разговаривают психологи. И, разумеется, директор Данбар.

— Эти парни одолели почти восемьдесят световых лет, проведя больше двухсот лет в гибернации, чтобы найти Сирингу и взять. И лишить невинности, воткнув в её пышное лоно флаг Организации Объединённых Наций… которой давно не существует. Да-а, страдальцу Фергусу нелегко будет объяснить этим ребятам, отчего мы прибыли сюда за считанные часы и целых два года мозолились, не коснувшись изумрудных трав Аркадии даже носком ботинка.

— Откуда им было знать о Галактическом Братстве, о ксенодипломатии, о праве «пришедшего первым»?..

— …которое они с таким варварским блеском реализовали?

— Эту банку, — со значением в голосе объявил Кратов, — я поднимаю за тех, кто летел к Сиринге двести сорок лет и всё же пришёл первым.

— Лехаим, — сказал Моргенштерн. Он высадил своё пиво единым духом, стёр пену с усов, застенчиво рыгнул и спросил: — Этим кораблём… как бишь его?.. «Луч XII»… командует, разумеется, ваш соотечественник, русский? Вы же всегда были лидерами в освоении звёздных трасс!

— Угу, — пробулькал Кратов. Покончив с банкой, он колоссальным усилием воли подавил отрыжку. — Но этот корабль стартовал в эпоху, когда национальный признак уже не играл прежней роли. Всё уже определялось профессиональными качествами. Командира зовут Маттео Гримальди, и он уроженец не то Андорры, не то Монако — на сей счёт в первоисточниках существуют разночтения. Но русских в экипаже пятеро, в том числе одна женщина. Её имя Александра Морозова, но комментаторы тех времён предпочитают ласковое «Олеся»…

— И вы, несомненно, вскорости за нею приударите, — с непонятной укоризной предположил Моргенштерн. — Все знают, что Галактический Консул любит только самых красивых или самых необычных женщин. Причём всех сразу.

— Глупости, — смутился Кратов. — Несомненно лишь то, что вскорости меня на «Протее» с собаками не сыщут…

Чтобы окончательно успокоить ваше внезапно проснувшееся национальное самосознание, сообщу также, что евреев там шестеро, хотя трое считают себя североамериканцами, а один — русским.

— Тогда я выпью за евреев, которые не побоялись остаться евреями даже в космосе, — возгласил Моргенштерн.

От Кратова потребовалось немалое умственное напряжение, чтобы оценить всю глубину этой сентенции. Груда пустых банок на столике бара, увы, не располагала к интеллектуальному подъёму.

— А я за тех евреев, что искренне посчитали себя русскими, — наконец придумал он.

— Непонятно отчего, — сказал Моргенштерн, — не то в виде метаболической реакции на ваш тост, не то пиво чересчур свежее… но мне придётся покинуть вас на время… хм… мастер.

— Идите к чёрту! — пожелал ему Кратов.

Моргенштерн выбрался из своего угла и нетвёрдой походкой устремился к выходу из бара. В дверях он вдруг замер, отшатнулся, подобрал живот и совершил нечто вроде мушкетёрской отмашки шляпой. А затем вдруг исполнился неподобающей суетливости и трусцой канул в коридор.

13.

Вошедшая Ева-Лилит приветственно шмыгнула носом.

— Нигде никого нет, — пробасила она. — Вот тоска-то!

— Не понимаю, — сказал Кратов. — Вы хотели сенсацию. Вы её получили. Так чего же вы ошиваетесь на полупустом стационаре, в то время как ваш коллега берёт интервью у астронавтов из прошлого?!

— Вы и вправду не понимаете, — фыркнула «страшная девушка», плюхаясь в свободное кресло. На её высоко заголившемся бедре темнел свежий синяк. — Я ньюсмейкер-модератор, и Шлыков ньюсмейкер-модератор, но мы животные разных видов. Шлыков не станет брать у них интервью. Его фирму не интересуют подробности. Её интересуют только заголовки, поскольку новостей на Земле и в Галактике столько, что их не вместит никакая сетка вещания, да и никакое человеческое восприятие. Сообщение о том, что из небытия возник звездолёт-призрак и мечом Александра Македонского пал на гордиев узел вокруг Сиринги, будет состоять из пятнадцатисекундного видеоряда и закадрового текста. И всё! А деталями, когда всё устаканится, а Шлыков сгинет, как ночной кошмар, займусь я. И это будет трёхчасовое интервью в шести эпизодах, с планами интерьеров «Луча», интимными подробностями типа «кто с кем и как часто», поисками прямых потомков и прочим оживляжем. И в одном из эпизодов найдётся местечко вам, не беспокойтесь…

— Хотите пива? — осведомился Кратов.

— Я хочу подохнуть, — сказала Ева-Лилит. — С тех пор, как я попала сюда, меня преследуют тридцать три несчастья. Я непрестанно чихаю, кашляю и рыдаю. Потому что у меня аллергия дьявол знает на что, быть может — на этих ваших чужиков… тоссов.

— Но вы не видели, а следовательно, и не обоняли ни одного живого тосса, — заметил Кратов.

— Зато я обоняю вас и всех этих типов, что шляются в нейтралку, чтобы там миловаться с этими отвратительными ящерами… Я всё время разбиваю колени о какие-то выступы. От вашего ледяного пива у меня болит горло. Никто в радиусе восьмидесяти световых лет не курит мои любимые сигареты и не моет голову моим любимым шампунем. Я не рождена для этого места. Мне тесно в ваших коридорах, похожих на кишечник кашалота. Спасибо хотя бы за то, что по ним не летают пташки и не гадят мне на голову, и не приходится выстригать целые пряди, чтобы избавиться от говна в причёске… Господи, за что мне это испытание? Только за то, что я хочу довести до моих зрителей, которым в сущности плевать на всё, радостное известие, что у Федерации появился ещё один угол, куда можно будет приткнуться, когда земное бытие станет окончательно невмоготу?! — последние слова она произнесла на остатке дыхания, почти шёпотом. После чего нервным движением вскрыла ближайшую банку.

Возникший как бы из пустоты Ларокк деликатно дотронулся до кратовского плеча.

— Всё хорошо, — сказал он интимнейшим тоном. — Совет директоров сместил президента. Они распродают всё, вплоть до пресс-папье. Сюда уже летит их менеджер.

— Что такое «пресс-папье»? — рассеянно спросила Ева-Лилит.

— Тоссы тоже согласны, — сказал Кратов, не испытывая никаких чувств по поводу этой удачной во всех отношениях сделки. — Свяжитесь с Шойкхассом.

— А он меня не убьёт? — усомнился Ларокк. — После того, как вы нагрели их с Сирингой?

— Бизнес есть бизнес, — промолвил Кратов не слишком уверенно. — Сиринга — это Сиринга, а Павор — это Павор… В любом случае убить он захочет меня.

— Что значит «нагрели»? — оживилась Ева-Лилит.

Загадочно улыбаясь, Ларокк удалился.

14.

— Никто никого не нагревал, — энергично возразил Кратов. — Нашли кого слушать! Это же торговый атташе Ларокк!

— Так, так, — протянула «страшная девушка». — Теперь я понимаю, для чего вам понадобились эти странные, как бы вовсе к делу не относящиеся сведения. О древних звёздных экспедициях, о хронометраже планетологических исследований… Вы точно знали, что сюда летит третий лишний, и делали всё, чтобы расчистить ему дорожку!

— И снова мимо! — Кратов вылил в себя остатки содержимого пивной банки, внимательно исследовал этикетку, поинтересовался даже сроком конечной реализации. Ему настоятельно требовались время и силы, чтобы собраться с мыслями. Ева же Лилит буравила его горящими чёрными глазищами и нетерпеливо, во всё нарастающем темпе, барабанила костлявыми пальцами по столешнице. — Ничего я не знал… точно. То есть, вначале я не поверил, что такой лакомый кусочек, в такой невероятной близости от метрополии, мог пробыть вне поля зрения окрестных галактических цивилизаций. В числе которых тоссфенхи, к примеру, даже не числятся… Я сделал запрос в отделение истории космических исследований. Там мне подтвердили: да, верно, ещё в середине XXI века на основании данных, полученных орбитальным телескопом «Хойл», было доказано наличие у звезды Мелисса — в ту пору она так не называлась, — больших планет с кислородосодержащей атмосферой. А из этого с полной предопределённостью следовало её включение в планы перспективных исследований. Ибо наших предков в первую очередь интересовали поиски новых земель. А поскольку в означенных планах имя «Мелисса» не фигурировало, нам, за рутиной и текучкой, не бросилось в глаза ещё два года назад, когда великое стояние над Сирингой только затевалось, упоминание о старой экспедиции звездолёта «Луч XII». Одной из немногих, что не воротились в срок… А потом как-то сразу взяло и бросилось.

— Разумеется, вам?

— Нет, это был один из астрофизиков, доктор Юрай Малох.

— Я могу с ним поговорить?

— Можете. Он улетел с «Протея» полгода назад… И мы сразу поняли, что Гримальди и его ребята — единственный и самый сильный наш трикстер в этой игре.

— Трикстер характерен тем, что последствия его применения трудно предсказуемы и не всегда идут во благо его обладателю…

— Ещё бы! Гримальди мог опоздать, потому что планеты у Мелиссы были открыты не только людьми, но и другими расами. И означенные расы тоже некогда отправили к ним свои корабли. Кстати, они всё ещё летят и, вполне возможно, вскорости здесь объявятся… Гримальди мог не долететь вовсе, потому что все эти годы его посудину грызла метеоритная пыль и выжигала космическая радиация. Мы оценивали его шансы как один к тысяче…

— «Мы» — это значит, что на «Протее» все знали о Гримальди?

— Практически все, — согласно кивнул Кратов. — И очень на меня надеялись.

— А ваша задача, как игрока, состояла лишь в том, чтобы не продуть Шойкхассу прежде, чем просияет «Луч XII»?

— Здесь мои шансы на успех были ещё плоше. Он — гроссмейстер, а я… так, жалкий неофит, построивший всю тактику на блефе.

Ева-Лилит снова взвыла, как это умела делать только она: сиреной воздушной тревоги.

— Но эта тактика себя оправдала! — сказала она. — Вы запылили мозги не только тоссам, но и мне, и этому хомяку из «Планетариума»!

— Наверное, оправдала. Но сейчас я не знаю, что лучше — приобретённая планета или утраченная дружба…

— Конечно же, планета! — горячо возразила Ева-Лилит.

Кратов лишь уныло вздохнул.

— Да бросьте, — сказала «страшная девушка». — Этот чужик вряд ли заподозрит, что вы почти год водили его за нос.

— Во-первых, у тоссфенхов нет носа, — заметил Кратов. — Во-вторых, он не глупее нас с вами, а в некоторых отношениях и мудрее… во всяком случае, меня. А в-третьих, чем дольше я работаю в Галактическом Братстве, тем чаще задумываюсь о системе вселенских ценностей. Мне постоянно кажется, что мы платим слишком большую цену не за тот товар.

— Не забивайте себе голову пустяками, — пробасила Ева-Лилит. — Поделите Сирингу пополам. Отдайте одно полушарие тоссам, а другое оставьте себе!

— Такие эксперименты в Галактике уже проводились.

— И что же?

— Результаты… пока не обнадёживают. Можно поделить планету. Можно расселить на ней две расы так, чтобы они сосуществовали не пересекаясь. Или пересекаясь как можно реже и лишь в силу крайней необходимости. Но жить на планете будут не только ксенологи и не обязательно ксенологи, а обычные люди и обычные тоссы. Со всеми их недостатками. Со врождённой и пока ещё не изжитой, увы, ксенофобией. А тут ещё этот идиотский всплеск метарасизма на Земле-матушке… Зачем нам дополнительные сложности к уже известным и более или менее изученным? — Кратов горько усмехнулся. — И потом — Сиринга отныне одна из планет Федерации. Каково на ней будет тоссам? Как вообще можно жить на чужой земле, постоянно сознавая, что однажды тебя могут вежливо, со всевозможной учтивостью, с извинениями и реверансами, попросить освободить занимаемую площадь? Конечно, сейчас мы даже не можем вообразить причину, по которой это вдруг произойдёт. Но кто знает, что ждёт нас в тёмном будущем?

— Почему это будущее — тёмное?

— Тёмное — не значит «мрачное». Всего лишь сокрытое от наших взоров…

Длинные пальцы с обломанными ногтями легли на сжатый кратовский кулак.

— Этак вы с ума сойдёте, — нежно проурчала Ева-Лилит.

— Просто я ещё не отошёл от игры. Честно говоря, внутри у меня всё дрожит от напряжения. Так, что поверхность выпитого пива покрыта мелкой рябью.

— Вам нужна… нужен психоаналитик. Может быть, я справлюсь?

Кратов приподнял бровь.

— Все знают, что Галактический Консул любит самых красивых женщин, — продолжала девица. — Но также и самых необычных. А где в мире вы ещё сыщете такую уродину, как я? Конечно, ни одна женщина не обязана быть уродиной. Чудеса косметической пластики, то-сё… Но должна же я хоть чем-то выделяться из толпы?!

— Если выделяться — то зачем же именно этим?.. — начал было Кратов, и вдруг почувствовал, что у него положительно не осталось никаких сил на умные беседы. И что эта лохматая ведьма несомненно права.

Он уже собрался известить её об этом, как вдруг дверь бара с треском распахнулась.

15.

— Константин! — сказал выросший на пороге Моргенштерн. — Я пришёл лишь за тем, чтобы с извинениями покинуть ваше общество. В конце концов, мой удел состоит не в том, чтобы пропускать сквозь себя пивные реки, а в кознях и хитросплетениях прекраснейшей игры во вселенной!

— К чему эти словесные орнаменты, — буркнул Кратов. — Вы что, где-то нашли себе достойного соперника?

— Достойный ли — это решит игра, — чванливо сказал Моргенштерн.

Ему пришлось посторониться, потому что в дверном проёме вдруг обозначилась несуразная многорукая фигура в золотом коконе.

— Мастер Кратов, — обратился советник Шойкхасс, нетвёрдым жестом начертив на матово-белом челе складки чрезвычайной озабоченности. — Мы двое сочли, что вы вряд ли решите вернуться к неоконченной партии. И… как бы поделикатнее выразиться… вознамерились устранить лишние звенья.

Тоссфенх совершил двумя верхними конечностями красноречивое движение, как будто выдирал с корнями застарелый сорняк из грядки. При этом он на миг утратил равновесие и с трудом успел зацепиться остальными четырьмя за что придётся, а именно: за дверь, за гроссмейстера Моргенштерна и за едва не выпавшую из тайников его одеяния немалую ёмкость хрустального стекла. Ёмкость была наполовину пуста.

— Клянусь хвостом и жвалами святого Итсеасша! — потрясённо вымолвил Кратов.

— Не богохульствуйте, мастер, — величественно произнёс Шойкхасс. — Здесь дамы. Впрочем… я не уверен, — Ева-Лилит обескураженно сделала слабую попытку придать своей куделе видимость причёски. — Вас удивляет моё состояние?

— Признаться, да.

— А что же, прикажете мне радоваться?! Упустить целую планету, которая сама шла в руки! Мы, древняя раса великих ящеров, бездарно уступили каким-то жалким суашха…

— Вы хотите меня убить? — спросил Кратов, придав своему голосу столько кротости, сколько дозволяло выпитое пиво.

— Хочу, — с удовольствием заявил Шойкхасс. — Но не стану. Я переполнен обидой и… этой отравой, — он гневно посмотрел на хрустальный сосуд. — Однако, не объявлять же Федерации войну из-за дурацкой планеты!

— Так мы идём играть? — нетерпеливо осведомился Моргенштерн.

— Но, с другой стороны, — советник пририсовал своим глазам задумчивость, — наивно и самонадеянно было бы с нашей стороны рассчитывать вырвать лакомый кус из пасти таких прослывших на всю Галактику хищников, как люди! Впрочем, нам, кажется, достался Павор… Что же до этого, — Шойкхасс снова посмотрел на полупустую ёмкость, — то я злоупотребил горячительным из благородных побуждений. Я просто попытался уравнять наши с гроссмейстером Моргенштерном шансы. И даже великодушно предоставил ему определённую фору!

— Да пойдём же! — теребил его за выпуклости кокона Моргенштерн.

— Мы с Натаном будем в нейтральной зоне, — заявил тоссфенх. — В игровом зале. Благоволите не беспокоить. Там есть пиво и… всё, что нужно. Этот ваш идиотический трикстер натворил дел… Я проиграл планету. Но там, — сразу три длинные руки простёрлись в сторону нейтралки, — я непременно выиграю! — Моргенштерн негодующе дёрнулся. — Ещё мгновение, дорогой Натан… Послушайте, мастер… А если бы это были не люди? Если бы это был кто-нибудь из тех, что отныне и навсегда остался вторым… вы позволили бы им высадиться?

— Я ни секунды не размышлял об этом, — честно сказал Кратов. — Но, согласитесь, эти люди, что шли к Сиринге два с половиной века и взяли её с лёту, заслуживают этой планеты больше, чем мы — толпа засранцев, пытавшаяся выторговать друг у друга право на поступок.

— Вы хитрый маленький суашха, — погрозил пальцем Шойкхасс. — Вы далеко пойдёте, увы всем нам…

Моргенштерну наконец удалось вытащить его в коридор. Уже оттуда донёсся его воинственный фальцет: «Насчёт непременного выигрыша: Шойк, вы всегда удачно писаете против ветра?» — «Что вы имеете в виду, Натан?! Ни ветер, ни смерч, ни прочие атмосферные явления никак не сказываются на моей каллиграфии…» — «Что?.. Но я не имел в виду: пишете! Я хотел сказать: писаете, совершаете мочеиспускание, ссыте, мать вашу!»

— Этот ящер был очень огорчён, — сказала Ева-Лилит.

— Но убивать меня всё же не стал, — хмыкнул Кратов.

— И… он довольно мил.

— Поживите среди них — и одним метарасистом на белом свете станет меньше.

— А что такое суашха?

— Чужик, — сказал Кратов. — А точнее — «млекопит». Уничижительное прозвище людей на языке тоссфенхов.

— Так мы идём… играть? — строго спросила «страшная девушка», умело воспроизводя капризные интонации гроссмейстера Моргенштерна.

— Похоже на то, — вздохнул Кратов с притворной обречённостью. –

— А, эти ваши любимые «танка»…

— «Хокку», — поправил Кратов. — Трёхстишия называются «хокку», а «танка» — это пятистишия. Чем менее я трезв, тем чаще цитирую очень старые «хокку». Можно предположить, что перед тем, как упасть в беспамятстве, я вообще перестану изъясняться прозой.

— Не нужно беспамятства. Лучше скажите мне комплимент.

— Это обязательно?

— Я знаю, что это непростая задача… Но мы же суашха, а не какие-нибудь там чужики!

Кратов сосредоточился.

— У вас большой манящий рот, — сказал он. — Ваших губ хочется касаться. У вас прекрасные чёрные глаза, самые большие в мире. У вас самый большой в мире нос…

— Негодяй! — воскликнула Ева-Лилит.

— У вас прекрасные волосы. Только их нужно хорошенько вымыть и расчесать.

— А каким шампунем вы пользуетесь?

— Каким придётся. Сейчас, например, помню только, что на картинке — палевая киска с голубыми глазами.

— Знаю, «Поцелуй сиамской кошки»… Терпеть не могу: ужасно неудобные флаконы!

— Я сам вымою вам голову, — пообещал Кратов.

— Я уже мурлыкаю, — нежным басом откликнулась Ева-Лилит, принимая его руку.