1.

Пузатенький большеголовый человечек на светящемся табло предупредительно топырил трёхпалые ладошки, призывая остановиться. По залу гулял зябкий ветерок, и человечку, следовало думать, нежарко было на своём месте. Кратов подмигнул бедолаге, как старому знакомому. Такие же человечки сопровождали его на всём пути от Земли до Сфазиса, неизменно указывая на помещения, где будет удобно разместиться и провести время вертикальному гуманоиду. Иногда они явно и беззастенчиво вводили в заблуждение: мало приятного было проторчать битый час в наглухо задраенном скафандре, не видя ни зги за курящимся жёлтым дымом, как это приключилось на борту попутного галатрампа от Сириуса до какой-то заурядной жёлтой звёздочки, не имевшей даже имени — только замысловатый цифровой индекс, начинавшийся с пяти нулей кряду. Но тут Кратов мог винить лишь самого себя: не захотел подождать сутки до отлёта комфортабельного рейсового трансгала «Сириус-Сфазис», решил на перекладных… Что ж, в Галактике наверняка существовали гуманоиды, которым по вкусу пришлась бы удушливая — кажется, даже ядовитая — атмосфера в пассажирском салоне галатрампа. Да и Кратов, в конечном-то итоге, тоже не прогадал. Так или иначе, он уже был на Сфазисе, хотя свободно мог бы ещё валяться на диване в отеле «У собаки Баскервилей» (единственная на что-то годная планета на орбите вокруг Большого Сириуса, называлась, естественно, Сенбернар, а все отели носили самые фантастические собачьи имена) и накачиваться пивом, либо праздно слоняться среди нацеленных в чёрное небо игл стылого газа, в обоих случаях равно околевая от скуки.

Кроме Кратова и человечка-пиктограммы в просторном зале космопорта никого не было. Очевидно, Кратов оказался единственным гуманоидом, прибывшим сюда за весь день. От этой мысли ему сделалось неуютно, и он, чтобы успокоиться и заодно совладать с лёгким ознобом — скорее от волнения, чем от холода, — тщательно, на все застёжки, запаковал свой анорак и поглубже надвинул капюшон. Подавляя дурацкое желание сложить ладони рупором и крикнуть: «Люди! Ау-у!», он двинулся через центр зала к огромной извилистой щели в стене. По всей видимости, щель была окном в местном духе. Оттуда исходил мощный поток холодного воздуха. В окне трепыхался лоскуток светящегося зеленоватого неба.

Откуда-то снизу перед самым лицом Кратова всплыла белая фигура, окаймлённая призрачным сиянием. Кратов шарахнулся. Фантом впорхнул в окно и, приговаривая: «Кажется, я не заставил себя ждать», материализовался в очень высокого человека неопределённых лет, безукоризненно лысого, с крупным хищным носом и пронзительно-голубыми глазами. Пришелец был облачён в шарообразный гермошлем и нечто белое и развевающееся, на манер тоги древнеримского сенатора.

— Рад видеть вас в добром здравии, — учтиво сказал он. — Меня зовут Жан Батист Рошар, я второй секретарь земного представительства на Сфазисе. Мне препоручено встретить вас и снабдить некоторой предварительной информацией.

— Весьма кстати, — серьёзно произнёс Кратов, быстро приходя в себя.

— К моему глубокому сожалению, — продолжал Рошар, — через несколько минут прибывает ещё одно… гм… лицо, которое мне также предписано окружить всевозможной заботой. Ибо оно гораздо более беспомощно в местных условиях, нежели мы, люди. Речь идёт об одном учёном из системы Конская Голова.

— Плазмоид? — с живым интересом осведомился Кратов.

— Именно! А плазмоиды, как общеизвестно, испытывают неудобства в любых условиях, где присутствует хотя бы малый намёк на силу тяжести. — Рошар выдержал многозначительную паузу и добавил: — Мерцальники планеты Финрволинауэркаф составляют редкое исключение… Поэтому я ограничусь в отношении вас, коллега Кратов, лишь общими указаниями, далее полагаясь на вашу подготовку и жизненный опыт, каковые представляются мне изрядными.

— Я весь внимание, сударь, — не удержался тот.

— Надлежит вам совершить полёт на юго-юго-восток в течение достаточно непродолжительного времени. Затем на вашем личном браслете вспыхнет сигнал вызова, указывающий на настоятельную необходимость снизиться. Там вашему взору явится уголок райской зелени, занимаемый нашим представительством. В своём кругу мы называем его Парадиз… Вы будете лишены возможности ошибиться, ибо упомянутый уголок со всех сторон окружён контрастно пустынными участками различных, но только не зелёных, цветов: их населяют посланцы разумных рас, не питающих пристрастия к хлорофиллу.

— Чувствительно вам признателен, — промолвил Кратов. — Однако же позволено мне будет узнать: каким способом уготовлено мне проследовать к месту моего назначения?

— О, это просто, — с готовностью сказал Рошар. — Вот так.

И он взлетел.

— Сфазианская служба транспорта, — пояснил Рошар, порхая под самым потолком. — Скорость, высоту и направление укажете сами. В принципе вы можете лететь гораздо быстрее звука.

— Вот уж ни к чему, — пробормотал Кратов. — А впрочем… Как вы это делаете?

— Не поверю, что вы никогда не слышали о гравитационных туннелях.

— Слышал, разумеется. В теории.

— Теперь вам представится счастливая возможность ознакомиться с ними на практике. Ну в самом деле, не тратить же бесценное время на перемещения в пространстве! Достаточно в той или иной форме высказать пожелание лететь — и вот вы уже летите. Старожилы обращаются к службе транспорта мысленно. Вам по первости будет извинительно вслух. Однако… — Рошар прислушался. — Мне следует покинуть вас, коллега. Подходите к окну и отважно прыгайте вниз. Только не забудьте указать направление: юго-юго-восток. Не то вас снесёт к Стеле Братства. Километровая плита, имитация под гранит, барельефы, письмена, потрясающее зрелище, но сейчас вам туда не надо. И постарайтесь избежать немотивированных снижений. На вас могут обидеться за нарушение экстерриториальности. Последнее — шутка. Где ваш багаж?

— Видите ли, там целый контейнер всяких вещей, а я пока не сориентировался и не знаю, куда обратиться…

— Тогда можете не беспокоиться. Эти хлопоты я возьму на себя.

Кратов церемонно поклонился.

Он не был бы удивлён, если бы Рошар проделал перед ним какой-нибудь реверанс. Но всё обошлось. Второй секретарь деловито кивнул, окутался ореолом и бестелесной тенью заскользил к выходу.

Кратов выглянул в щель. Он тут же испытал постыдное головокружение.

Космопорт парил над поверхностью Сфазиса на безумной высоте. Далеко внизу стлались кисейные облака, в просветах между ними привольно кружили почти неразличимые серебристые фигурки.

— Костей не собрать… — проворчал Кратов.

— Исключено, — немедленно ответили ему из пустоты. Голос был нечеловеческий, вероятнее всего — синтезированный. Наверное, так мог бы разговаривать славный деревянный Буратино. — Вашему здоровью на Сфазисе никогда и ничто не угрожает. О вас помнят. О вас заботятся.

— Кто это? — спросил Кратов в лёгком замешательстве.

— Сфазианская служба персональной безопасности, — с достоинством ответил Буратино.

— Где вы?

— Мы — всегда рядом.

— Рядом… — вздохнул Кратов. — Выходит, вы всегда всё обо всех знаете?

— Получается, — согласился Буратино. — Но это не является нарушением свободы личности. Служба персональной безопасности обезличена, поскольку в ней не состоят разумные существа естественного происхождения, и не передаёт никакой информации за пределы своей компетенции. Обращайте на нас не больше внимания, чем на мебель или одежду. В сущности, мы и есть ваша одежда, хотя в несколько более широком смысле.

— Постараюсь, — сказал Кратов без особенной уверенности. — Умей мои брюки говорить, я бы, скорее всего, носил килт…

Он ещё раз выглянул в окно.

К сердцу подступил холодок.

«Что значит — прыгайте вниз?! Похоже, надо мной здесь решили подшутить. Этот лысый мотылёк с куртуазными ухватками. А заодно и Буратино-невидимка. Целая планета шутников… Да что я, будто красна девица! — рассердился он. — Подумаешь, не доставили его за ручку до самых апартаментов!.. В конце концов, Рошар занимается своим делом и справедливо полагает, что с Земли не пришлют сопливого юнца, за которым нужен присмотр…»

— Ну как, похож я на сопливого юнца? — пробормотал Кратов, оттягивая неизбежный миг прыжка в бездну.

— Вы хотели бы получить ответ? — откликнулся услужливый голосок.

— Ни за что! — жалобно вскричал Кратов.

— Ну, тогда смелее вперёд, — с некоторым, как почудилось Кратову, злорадством сказал Буратино.

«Не трусь, звездоход, — подумал Кратов. — На тебя Галактика смотрит!»

Он присел на край окна и перекинул ноги наружу, пятками ощущая громадную высоту. Анорак наполнился упругим ветром, капюшон парусом забился над плечами. «Мамочка моя, — подумал Кратов. — Только бы хвалёный гравитационный туннель не забарахлил!..» Эта мысль его развеселила: сфазианская техника НЕ МОГЛА барахлить. Напряжённо улыбаясь, он заставил себя разжать пальцы, судорожно впившиеся в подоконник, и тихонько, будто в ледяную воду, соскользнул в бездну…

Вместо того, чтобы камнем ухнуть вниз, он прочно, устойчиво завис в метре от колоссального витка раковины космопорта, лениво разворачивавшейся в струях неживого зелёного света. Светилось само небо — у Сфазиса, искусственной планеты-гиганта, не было солнца. Окно неторопливо уплывало от Кратова куда-то вверх, пока он сражался с паническим желанием вскарабкаться обратно. «Должно быть, я крайне глупо выгляжу со стороны… А как я должен выглядеть? Во мне, как и во всяком нормальном человеке, крепко сидит убеждение, что летать можно лишь на чём-либо. Или внутри чего-либо. На худой конец — за что-либо уцепившись…» Кратов осторожно приблизил руку к лицу — она была охвачена знакомым уже призрачным ореолом.

— Вперёд, — попросил он шёпотом. — Юго-юго-восток…

Космопорт лихо прянул прочь, хотя никакого движения не ощущалось. Даже парусившийся поначалу анорак опал.

— Летим, звездоход! — обрадовался Кратов и уже твёрдым голосом скомандовал: — Быстрее! Ещё быстрее!

2.

Кратов летел над Сфазисом ниже облаков, напоминая себе не то осеннего паучка-путешественника, не то сорванный порывом ветра листик. Ему хотелось бы удивиться как положено. Всё же рождённый ползать — и летит, будто вольный сын эфира!.. Однако для этого необходимо было остановиться, сосредоточиться, попытаться осмыслить первые впечатления, а останавливаться он покуда совсем не желал. Временами Кратов пробовал махать руками на манер крыльев, чтобы как-то управлять движением, но это если и помогало, то слабо, а скорее мешало.

«Дьявольщина, мне же надо направо», — в растерянности подумал он, и его незамедлительно развернуло направо. «Хорошо бы пониже», — возжелал он, ободрённый успехом, — и тут же покатился под уклон невидимой воздушной горки.

Чувствуя, что начинает окончательно осваиваться в своём необыкновенном положении, Кратов отважился принять непринуждённую сидячую позу, и ему это удалось, хотя и кувыркнуло предварительно через голову несколько раз. Под ногами неторопливо, торжественно распахивалась бескрайняя панорама Сфазиса, разлинованная на правильные разноцветные участки, что придавало ей разительное сходство с гигантской шахматной доской. Кратов напрягал зрение, стараясь разглядеть хотя бы что-нибудь, и порой ему везло. Он видел прямоугольные коробки из ноздреватого белого камня, совершенно безжизненные, словно бы покинутые обитателями. А у подножия голубых туповерхих термитников, напротив, отмечалось активное копошение… Некоторые клетки шахматной доски были плотно укутаны клубами дыма, спокойно вихрившимися в очерченных для них пределах. В иных от края до края расстилалась бликующая водная гладь, не нарушаемая ни единым всплеском. Третьи живо и болезненно напомнили ему мёртво-серые пески Псаммы…

Сигнал вызова сработал внезапно. Перед этим Кратов увлечённо загляделся на строение, до чрезвычайности похожее на руины рыцарского замка, и потому не заметил, как под ним возник прямоугольник «райской зелени» с умилительно аккуратными домиками, крытыми разноцветной черепицей. Заложив крутой вираж — так, что в ушах запело! — Кратов пошёл на снижение. Теперь он воображал себя ни дать ни взять Бабой-Ягой в ступе, атакующей передовые позиции воинства добрых молодцев…

На миг ему померещилось, будто он врезался в упругую перепонку, которая расступилась перед ним и тут же сомкнулась позади. После ряда неуклюжих маневров на малой высоте ему удалось-таки совершить благополучную посадку посреди лужайки, поросшей живописным разнотравьем. Земля больно ударила по пяткам, и Кратов замахал руками, чтобы удержать равновесие.

К лужайке со всех сторон подступали низкие деревья с тяжкими кронами и кривыми стволами в глянцево-лиловой коре. За ними маячил двухэтажный коттедж — этакий пряничный домик с леденцовыми окошками. После некоторого колебания Кратов двинулся туда, стараясь не помять зелёный ковёр под ногами. Но хрусткая жёсткая трава, очевидно, была привычна к неделикатному обхождению и моментально распрямлялась следом за ним.

На крыльцо пряничного домика вышла высокая и очень красивая женщина в лёгком белом сарафане, с корзинкой в руке. Заслонив глаза от света ладошкой, она попыталась получше рассмотреть визитёра. Её золотистые волосы немыслимой длины и роскоши ниспадали через загорелое плечо едва ли не до колен.

— Здравствуйте, — сказала она низким голосом, отдавшимся у Кратова где-то под сердцем. — Вы будете у нас работать? Меня зовут Рута. Добро пожаловать в Парадиз.

— Константин, — представился Кратов, чувствуя себя весьма нелепо в громоздком анораке. — Можно Костя…

— А я знаю, — произнесла Рута, легко сбежала по ступенькам и ушла за домик.

«И это всё?» — подумал Кратов. Пожав плечами, он поднялся на крыльцо, толкнул дверь и очутился в маленькой прихожей, где пахло сушёными травами и, кажется, грибами. Висевшее на стене маленькое пыльное зеркало безжалостно отразило его вытянутую физиономию.

— Кто там? — послышался недовольный скрипучий голос. — Что ты забыла, Руточка?

— Это не Руточка, — с нарастающим раздражением сказал Кратов и вошёл в комнату.

Первым, что бросилось ему в глаза, было огромное кресло. Оно было обито чёрной кожей, в медных бляхах, с невероятно высокой, выгнутой назад спинкой. В кресле восседал пожилой человек в просторной пижаме восточного орнамента. Измождённое, морщинистое лицо его было запрокинуто, седые кустистые брови страдальчески вздыблены. Это был Григорий Матвеевич Энграф, руководитель представительства Федерации планет Солнца при Галактическом Братстве. По правую руку от Энграфа располагался низенький столик. Он был засыпан листами плотной бумаги, исчёрканными вдоль и поперёк, большей частью скомканными. Такие же листы были обильно рассеяны по полу. Слева находился обширный, во всю стену, мемоселектор, бешено мигавший разноцветными индикаторами поиска на десятках экранов. Маленький тумбообразный когитр присосался перифералами к мемоселектору и тоже трудился вовсю. А рядышком — у Кратова даже слюнки потекли — мирно пребывал прекрасно выполненный, компактный и высокопродуктивный лингвар экстра-класса «Мегагениус Креатиф». Стационарного типа, зато избирательность на любом уровне! Там, где до сих пор доводилось работать Кратову, применялись, как правило, лингвистические анализаторы типа «Портатиф де люкс», избирательность которых оставляла желать много лучшего. В контактах с разумными расами, обладавшими звуковой связной речью, они ещё куда-то годились. Но едва только доходило до абстрактных категорий пространственной или, не к ночи будь помянуто, тактильной природы, как эти лингвары начинали пробуксовывать… По экрану «Мегагениуса» метались нервные искры, время от времени он прерывал своё размышление и принимался вещать глубоким многозначительным голосом что-нибудь вроде: «Летать… вылетать… пролетать…» На лице Энграфа мелькала гримаса сдержанного отвращения, и смущённый лингвар немедля умолкал. Помимо названного, в комнате не было никакой иной мебели. Кратов успел приметить, что ещё два кресла попросту были выкинуты на веранду, где и торчали в жалком состоянии кверху витыми ножками, а затем всё его внимание было отдано лингвару.

— Молодой человек, — вдруг сказал Энграф, открывая чёрные, слегка навыкате, глаза. — Отойдите, вы заслонили мне видеал своим крупом.

Кратов встрепенулся, ток его сладостных мечтаний был прерван. Обернувшись, он обнаружил позади себя большой экран, по которому медленно ползли, повторяясь через равные промежутки, светящиеся письмена.

— Возьмите себе с веранды сиделку и угнездитесь где-нибудь, чтобы ничего не закрывать спинищей, — приказал Энграф. Кратов бегом бросился исполнять. — Кстати, как вы сюда попали? — спросил он, когда тот вернулся.

— Меня зовут Константин Кратов… Собственно, мне было предложено прибыть сюда работать.

— Изумительно. В том смысле, что я изумлён… Вы ксенолог третьего класса?

— Собственно…

— Повторяю, я и сам удивлён до чрезвычайности. Обычно к нам направляют специалистов высшей квалификации. Ну, руководство имеет на этот счёт свои соображения, а отзывы о вас недурные. Методика трансактивного взаимодействия при спонтанных преконтактных связях — ваших извилин дело?

— Собственно, не только моих…

— Тогда сидите молча.

Потрясённый Кратов едва сдержался, чтобы ещё раз не пролепетать: «Собственно…», и съёжился в кресле, бросая жалкие взгляды то на экран, то на свирепого старца. «Чем ему не угодила методика?» — думал он в растерянности. Энграф сидел, вперив недвижный взор в пустоту и беззвучно шевеля губами. Затем, словно взорвавшись, начинал лихорадочно писать, не глядя на бумагу. Период активности сменялся трансом — худые длинные пальцы медленно сгребали густо исчерченный листок в горсть и вялым движением препровождали на пол…

— Разброс параметров велик, — не удержался Кратов. — Вероятно, вследствие избытка металепсисов. Типичный тропеический язык.

— Цыц! — рявкнул Энграф. — За что купил, за то и продаю!

— Где?

— Что — где? — опешил Энграф.

— Где купили? — хладнокровно спросил Кратов. Он уже вполне пришёл в себя.

На миг ему показалось, что Энграф сейчас ударит его.

Как нельзя кстати вмешавшийся лингвар забормотал: «Неделимый… неделя… раздельник…»

— Бездельник, — брезгливо произнёс Григорий Матвеевич и лихо щёлкнул пальцами.

Лингвар осёкся на полуслове.

— Как вы догадались, коллега, — будто ни в чём не бывало заговорил Энграф, — это изложение в ксенолингвистических метафразах некоего послания. Упомянутое послание поступило на детекторы корабля ксенологической миссии землян, исследовавшей планету Винде-Миатрикс III. Немедленно после этого корабль был атакован и обращён в бегство… Точнее, мы отозвали миссию до выяснения обстоятельств. Ваш покорный слуга возится с этой ахинеей уже целую вечность. Согласитесь, что не столь часто ксенологические миссии подвергаются нападению вот так, за здорово живёшь… Вероятно, ключ к разгадке содержится в послании, но покуда он недоступен нашему пониманию.

— Необходима моя помощь? — с надеждой спросил Кратов.

— Отнюдь, юноша, — снисходительно промолвил Энграф. — С этим управлюсь я один. Вопрос лишь — когда? Миссия на Винде-Миатрикс III пока не расформирована и в полной боевой выкладке мается на стационаре «Святая Дева», ожидая моего решения… А вы отдыхайте, обживайтесь в нашем прелестном уголке. Вся здешняя растительность доставлена с Земли, только вот запах у неё какой-то… излишне экзотический. Атмосфера влияет, что ли? Но овощи, грибы и ягоды произрастают вполне исправно. Половина этого дома свободна, можете занимать. А можете поселиться и в одиночестве — кажется, два или три коттеджа всё ещё пусты… Имеется пруд, лужайка для спортивных игр, лес для прогулок под луной… вот только луна отсутствует.

— Извините, — ввернул Кратов. — Но я прибыл сюда не ради игр и прогулок.

— Никто и не намеревается позволять вам бездельничать бесконечно, милейший Константин… э-э…

— Костя, — хмуро подсказал тот.

— Допустим. Не позднее завтрашнего вечера к нам поступит оперативная информация со стационара Горчакова, и вы займётесь её анализом.

— А что там?..

— Не знаю, — отрезал Энграф. — Она ещё не поступила, а я не провидец. Сразу предупреждаю: вы прибыли сюда не на день и не на два, как опрометчиво полагаете, а на постоянную работу. То, что вы всего лишь ксенолог третьего класса, дела не меняет: пахать будете не меньше моего. Коли вас направили на Сфазис — значит, вы того заслуживаете. Я, к сожалению, занят, Рошар тоже в трудах, первый секретарь Гунганг в отъезде, остальные — в инспекциях на своих стационарах. Так что на избыток заботы не уповайте. Впрочем… Можете обратиться к Руточке Скайдре, она у нас свободна.

— Тоже ксенолог? — осторожно спросил Кратов.

— Господь с вами! Женщина — и ксенолог?! Руточка у нас эколог. Следит за благополучием Парадиза и его постояльцев.

Кратов поднялся из кресла, сознавая, что становится обременительным собеседником. Энграф выпростал из необъятного рукава и протянул ему старчески хрупкую ладонь.

— Не серчайте, — сказал он. — Мы действительно очень заняты. В нашей работе редко выдаются перерывы. Да вы и сами в том скоро убедитесь.

— Я не сержусь, — вздохнул Кратов и подержал его ладонь, опасаясь повредить чрезмерным пожатием.

— Не могу понять, — произнёс Энграф задумчиво. — Как вы умудрились так проколоться на Псамме? Судя по вашим аттестациям, этого не могло произойти. Да и методика ваша…

— Тогда я ещё не был ксенологом, — сквозь зубы ответил Кратов. — Всего лишь драйвером.

— Следовательно, вы бывший звездоход?.. Занятно. А ведь именно вам приписывается остроумное предотвращение потенциального межрасового конфликта. Очевидно, я что-то упустил, необходимо будет обратиться к материалам миссии на Псамму…

Кратов поспешно вышел на крыльцо.

Он огляделся. Странные корявые деревья вокруг дома по пристальном рассмотрении оказались обычными вишнями, но запах от них исходил действительно непривычный. Кратов медленно стянул с плеч анорак, а поразмыслив, заодно избавился и от свитера. Здесь, в этом уголке райской зелени, ему предстояло жить и работать долгие годы. По крайней мере, до тех пор, пока он будет ощущать себя годным к этой деятельности. Оставалось загадкой, за какие заслуги он, в общем-то заурядный ксенолог с ничтожным опытом, был внезапно направлен сюда, в самое сердце Галактического Братства. Но, так или иначе, это произошло, и теперь ему следовало доказать, что он пришёл на своё место, а не на чужое, что ошибки не случилось…

Но он никак не мог понять, нравится ему здесь или нет!

3.

Руточка Скайдре сидела на корточках перед кустом малины и споро, со знанием предмета обирала его. Корзинка её доверху была полна ягод. Чуть поодаль, на огуречной грядке, примостился мощный мохнатый пёс пегой масти и с любовным интересом следил за быстрыми руками Руточки, вывалив розовый влажный язык чуть ли не до земли. При виде Кратова пёс весьма сдержанно крутнул пышным хвостом и вопросительно поглядел на женщину, ожидая разъяснений.

— Это Костя, — сказала ему Руточка. — Он будет у нас жить. Люби его и береги.

Пёс нехотя оторвал тяжёлый зад от тёплой грядки и подошёл, ткнувшись широкой бородатой мордой Кратову в колени. Тот погладил его по загривку, и пёс удалился, полагая, что для первого знакомства достаточно.

— Его зовут, естественно, Полкан, — промолвила Руточка. — В переводе с древнерусского — кентавр. Как ещё можно окрестить такого могучего зверя? Он здесь для поддержания нормального психологического климата в коллективе. У него есть подруга по имени Мавка, но сейчас она улетела с Мишей Бурцевым на стационар не то Клермонта, не то Гленарвана. А может, и вовсе на Пратамру… Наш Полкан переживает разлуку, но виду не подаёт. Он до краёв исполнен чувства собственного достоинства, хотя и редкостный бездельник. Эти сумасшедшие ксенологи не обращают на него никакого внимания. Впрочем, и на меня тоже.

— И на меня, — признался Кратов.

— Значит, нас здесь четверо собак… Какой может быть нормальный климат в коллективе, когда они по макушку в своей работе? — пожаловалась Руточка. — Если их не принуждать, они прекратят есть, пить, спать! Спортивные занятия для них — сущая трагедия. Григорий Матвеевич вторую неделю сидит в своём проклятом кресле, в темноте, и неотрывно смотрит на видеал. А это в его возрасте вредно для глаз! Рошар носится с какими-то плазмоидами. Гунганг посреди ночи сорвался и улетел неведомо куда. Я не удивлюсь, если у них уже образовались жировые складки на талиях… Ешьте малину, Костя.

Кратов молча сунул пятерню в корзину, сопровождаемый ревнивым взглядом Полкана.

— Что вы намерены делать, Костя? — спросила Руточка, отбрасывая со лба золотую прядь. Её милое лицо было перепачкано алым соком и землёй, широко расставленные васильковые глаза смотрели с выжидательным любопытством.

— То же, что и все. Способствовать формированию пангалактической культуры или, как любят восклицать дилетанты, Единого Разума Галактики.

— Я тоже люблю так восклицать, когда меня спрашивают, — сказала Руточка. — А который вам годик, если не секрет?

— Тридцать четвёртый. На Земле кто-то опрометчиво счёл меня крупным специалистом по прикладной ксенологии. Иначе я не ел бы сейчас ваши ягоды.

— Вон что, — усмехнулась Руточка. — Теперь понимаю. Дня три назад Рошар поцапался с Григорием Матвеевичем по теоретическим вопросам, и они раз двадцать упомянули вашу фамилию, причём оба ссылались на какую-то методику чего-то этакого, да ещё на какой-то псаммийский прецедент… Вы составите с Энграфом неплохой альянс. Он — кабинетный мыслитель, вы — умелый практик. Сколько на вашем счету контактов?

— Три, — сдержанно сказал Кратов.

— Небогато… Скоро нелёгкая унесёт вас отсюда в заоблачные дали, и вы станете изредка возвращаться в свой домик — усталый, задёрганный, с нездоровым цветом лица, с полным отсутствием аппетита, с жировыми складками, свисающими через пояс. И будете безобразно спать до полудня, не обращая внимания на нас с Полканом и Мавкой, а если обращая — то лишь затем, чтобы гнать с глаз долой…

— Руточка! — запротестовал Кратов. — Ничего, что я вас так называю?.. Это невозможно! На вас нельзя не обращать внимания. Тем более гонять!

— Правда? — недоверчиво спросила женщина. — Полкан, ты слышал?

Пёс привстал с насиженной грядки и заворчал.

— Он понял вас превратно, — пояснила Руточка. — А может быть, учуял признаки лицемерия. К тому же, он вообще недолюбливает ксенологов. Из-за меня и из-за Мавки.

Она подняла голову и к чему-то прислушалась.

— Ну вот, — сказала она удручённо. — Уже пора обедать. Сейчас Григорий Матвеевич будет метать в меня тяжёлые предметы. Только, пожалуйста, не вмешивайтесь и не вслушивайтесь в те оскорбления, которыми он станет меня осыпать. Почаще внушайте себе, что по натуре своей это добрейший, деликатнейший человек. Но он делается невыносим, когда чего-то не понимает. Огромная удача для нас, что это случается не так часто. Как правило, Григорий Матвеевич понимает всё на белом свете… А правда, Костя, что вы были плоддером?

— Правда, — неохотно сказал Кратов. — Шесть лет. Всё тот же «псаммийский прецедент». Он же «инцидент».

— Но Гунганг утверждал, что вы были признаны невиновным в случившемся.

«Я тогда был мальчишкой, — подумал Кратов, нервно покусывая губу. — И очень любил стрелять из фогратора. Любил и умел. Поэтому никому не дано снять с меня ответственность за мои меткие выстрелы…»

— Плоддеры, — Руточка покачала головой. — Добровольные изгнанники. Адский труд и смертельный риск ежечасно… на протяжении шести лет! Вообразить невозможно. Наверное, вы сделаны из гранита.

— Можете отколоть кусочек, — фыркнул Кратов. — А к чему это вы все здесь постоянно прислушиваетесь?

— Ах, да, — промолвила Руточка. — Вы у нас новичок. К сфазианской службе времени. Подумайте или произнесите вслух: «Время!» И вам сообщат…

— Двенадцать часов сорок пять минут тридцать секунд, — вклинился в беседу знакомый кукольный голосок. — Тридцать три… тридцать шесть… Второй сегмент пятого малого сфазианского интервала.

— Вот именно, — подтвердила Руточка. — Кстати, мы обедаем в саду, не опаздывайте.

Она встала, отряхнула подол сарафана от нападавших с куста листьев и высохших плодоножек, а затем неторопливой, но уверенной походкой направилась к пряничному домику, где в одиночестве страдал Энграф. Следом за ней, покачивая крутыми боками, тронулся Полкан. В зубах он нёс корзинку. Кратов с сожалением проводил их взглядом. Он вынужден был признаться себе, что был бы непрочь ещё поболтать со славной Руточкой. Только бы она не спрашивала про Псамму.

— Коллега Энграф! — донеслось с веранды. — Обедать!

— А поди ты!.. — загремело в ответ.

Всё остальное покрыл раздражённый лай Полкана.

Кратов сдёрнул с малинового куста не замеченную Руточкой ягоду, вздохнул и побрёл куда глаза глядят. Несмотря на отсутствие солнца, не на шутку припекало. Он расстегнул рубашку сверху донизу и закатал рукава.

— Интересно, — пробормотал он. — Как у меня с жировыми отложениями?

— Неважно, — откликнулся неутомимый Буратино. — Они у вас практически незаметны.

— А это кто?

— Сфазианская служба здоровья. О вас помнят. О вас заботятся.

— Мамочка моя, — засмеялся Кратов. — Океаны заботы и любви! Даже Полкан — и тот обязан всех любить.

— А как же иначе? — спросил Буратино слегка озадаченно. — Разве бывает по-другому?

— Бывает. К сожалению… А может быть, к добру?

— Где? Где? — всполошился невидимый собеседник. — Назовите координаты!

— Это… м-м… за пределами Сфазиса.

— Жаль, — совсем огорчился Буратино. — Мы со Сфазиса — никуда.

За фруктовыми деревьями неизвестной разновидности Кратов обнаружил обещанный прекрасный пруд в окружении камышей и карликовых плакучих ив. О большем удовольствии нельзя было и мечтать. Сбросив на ходу одежды, Кратов с разбега бултыхнулся в прогретую воду, распугал дремавших у поверхности толстопузых тилапий и со счастливым фырканьем вынырнул на середине. Раскинув руки, он замер в невесомости на лёгкой волне и прикрыл глаза. Остатки раздражения и неуверенности покидали его душу, вымытые прозрачными струями. «Прелестный уголок, — вспомнил он слова Энграфа. — Мечта… Как здорово и быстро можно здесь работать! Вместо того, чтобы сидеть перед унылыми когитрами и лингварами и медленно дуреть от их зудения — выйти под самосветящееся небо, погулять по саду, мимоходом срывая переспелые вишни, поболтать с милой женщиной Руточкой Скайдре. Побегать наперегонки с Полканом, который хотя и обязан любить всех, но однако же любит лишь тех, кто готов платить ему взаимностью — пусть даже обычным похлопыванием по загривку. А затем бултыхнуться в пруд и переплыть его туда-обратно раз этак с несколько. И если после этого в твою башку не придёт решение всех проблем — значит, ты безнадёжный тупица, не ксенологом тебе быть, а разве что инструктором по атлетизму…»

4.

Григорий Матвеевич с недовольным видом сидел за деревянным столом под вишней, уткнувшись печальным носом в чашку с кумысом.

— Ты исчадие ада, — сказал он Руточке. — Откуда ты произошла на мою голову?

— То ли ещё будет, — произнесла Руточка обещающе. — Надоело с вами нянчиться. Вот свяжусь с Землёй и наябедничаю на всех — пусть отзывают на принудительный отдых!

— Только посмей! — жалобно вскричал Энграф. — Ну, буду я играть в этот проклятый теннис и в футбол буду, шут с ним, но ты — молчи!

— Так-то, — сказала Руточка и победоносно поглядела на Кратова.

Тот одобрительно кивал, подметая вторую порцию овощного салата из глубокой глиняной миски.

— Как вы устроились, коллега? — спросил Энграф.

— Думаю, что прекрасно, — сказал Кратов. — Хотя, признаться, у меня ещё не было повода заглянуть в свои комнаты. И я где-то потерял свой анорак.

— Пустяки, — промолвил Энграф. — Полкан разыщет. Верно, Полкан?

Пёс настороженно покосился на него, словно ожидая подвоха, и нехотя поплёлся в глубь сада.

— В отличие от некоторых, — заметила Руточка, — Костя уже успел поплавать в моём пруду. Зачем я, спрашивается, разбила здесь пруд?

— Очень удобно, когда нужно кого-нибудь легко и быстро утопить, — сказал Энграф. Оборотившись к Кратову, он продолжил: — Пусть вас не шокирует скромное убранство наших жилищ. Мы редко принимаем гостей. Кому придёт в голову фантазия отправляться в гости в скафандре? Для непосредственных переговоров существуют особые нейтральные зоны. А в повседневной практике мы пользуемся обычными многоканальными видеалами…

— Григорий Матвеевич! — обиженно перебила Руточка. — Вы отнимаете у меня хлеб. Вот вы сейчас убредёте в свою келью, а о чём я должна буду целый день говорить с Костей? Не о ксенологии же!

— А ты не встревай, когда старшие беседуют, — сказал Энграф. — В прежние времена это называлось бесчинством. От слова «чин». Титул у тебя, голубушка, не соответствует…

— Кстати, о титулах, — обрадовалась Руточка. — Да будет вам ведомо, Костя, что Григорий Матвеевич в нашем кругу носит неофициальный титул Галактического Посла, что вполне отвечает роду его занятий.

— На ксенологических стационарах его величают точно так же, — подтвердил Кратов.

— Скорость распространения слухов в вакууме намного превышает световую, — с плохо скрытым удовлетворением проворчал Энграф.

— И вот я подумала, — продолжала Руточка, — что поскольку вы, доктор Кратов, станете работать преимущественно в удалённых миссиях, то вам вполне подойдёт титул Галактического Консула.

— А что, впечатляет, — согласился Энграф. — Хотя и не без претенциозности.

— Зато красиво, — сказала Руточка. — И куда выразительнее, чем ваши официальные должности.

— Не привьётся, — промолвил Кратов. — Ко мне прозвища с детства не льнут. Последний раз я носил титул Великого вождя Шаровая Молния семнадцать лет назад.

— У меня лёгкая рука, — заверила его Руточка.

— Ах ты, Рутишна, — игриво сказал Энграф. — Чертовка… Не рука у тебя, а язык! Оставляю вас, коллега, на заклание этой юной, но перспективной ведьме.

Напевая бравурный мотивчик, Галактический Посол удалился решать свои ребусы. Едва только он скрылся за дверью, как из-за деревьев не спеша появился Полкан, старательно задирая морду, чтобы не волочить зажатый в полусомкнутых зубах кратовский анорак по траве.

— Спасибо, коллега, — промолвил Кратов.

Полкан небрежно мотнул хвостом.

— Вы ешьте и пейте, Костя, — сказала Руточка. — А я могу говорить и без вашего участия. В общем-то, мне известны все ваши возможные вопросы. А вам — большинство моих ответов.

— Не думаю, — усмехнулся Кратов. — Можете вы мне объяснить, почему я здесь?

— Не иначе, это всё ваша хитроумная методика. Редко случается, чтобы начинающий ксенолог сразу, с ходу, предложил что-то толковое. Обычно это происходит с обретением опыта. Вас приняли за вундеркинда. А вы разве не вундеркинд?

— Боюсь, что нет. У вундеркиндов — врождённые таланты. У меня — только усидчивость и любознательность.

— Ещё год назад Гунганг сказал Григорию Матвеевичу: «Вот тоже восходящая звезда — некто Кратов…»

— Ну уж! — зарделся тот.

— Такими словами и сказал! «Хороша звезда, — возразил Григорий Матвеевич. — Так проколоться на Псамме!» — «Проколоться может любой, — заметил Гунганг. — А спасти контакт в подобной провальной ситуации?» — «Озарение!» — упирался Григорий Матвеевич. «Не омрачённое пагубным пристрастием к удобным чёрным креслам», — съязвил Гунганг. Потом они перешли на свой обычный сленг, и я перестала их понимать.

— Вынужден буду принять вашу версию. За неимением лучшего.

— В вас наверняка зреет следующий вопрос: почему нас так мало.

— А почему вас так мало?

— Нас вовсе не мало — здесь постоянно проживают двадцать три человека, хотя не было случая, чтобы все оказались на местах одновременно. За всеми, кроме Энграфа, меня и Полкана с Мавкой, закреплено по нескольку ксенологических стационаров. Каждый стационар, в свою очередь, располагает командой примерно из ста квалифицированных ксенологов и без числа обслуживающего персонала. Всевозможные драйверы, экзобиологи, астрофизики, медики… Всё это небесное воинство рассредоточено по большим и малым исследовательским миссиям, которые подготавливают, устанавливают и поддерживают непосредственные контакты с братьями по разуму. И тем самым всемерно способствуют формированию Единого Разума Галактики… Ну, это вы должны знать лучше меня.

— Угу, — сказал Кратов.

— Если я что-то смыслю в ваших делах, — продолжала Руточка, — то для начала, учитывая ваш скромный опыт в координационной деятельности, вам в епархию будет передан стационар Ивана Ивановича Горчакова «Лернейская Гидра», один из самых благополучных. Там покуда не предвидится никаких проблем. Затем, наверное, стационар Росса Дэйнджерфилда «Моби Дик». Постепенно на вашу голову свалятся задачки посложнее… Все будут рады переложить излишек забот на ваши плечи, благо они просторные, — Руточка помолчала, разглядывая его без большой застенчивости. — Может быть, из-за них-то вас и пригласили в Парадиз.

— У меня есть один знакомый драйвер, Джед Торонуолу, — произнёс Кратов. — Когда он приходит в зоосад, самцы-гориллы начинают прятать своих подружек. Уж тогда лучше бы его сюда…

— А вас — к гориллам? — хихикнула Руточка. — Вот когда ваш знакомый самец придумает какую-нибудь потрясающую методику, Совет ксенологов рассмотрит и его кандидатуру. Были прецеденты… — она вдруг воздела указательный палец к небесам и заговорила нараспев. — Вы, доктор Кратов, попали в нервный узел, простирающий свои нейроны повсюду, где человечество соприкасается с другими разумными расами — как входящими в Галактическое Братство, так и аутсайдерами. Предрекаю, что вам, относительно молодому человеку, полному сил и творческой энергии, да ещё восходящей звезде, уготована участь некоего блуждающего нерва в этой схеме…

— Образно, — отметил Кратов. — Только согласится ли Григорий Матвеевич с вашим прогнозом?

— А это его прогноз. Он даже обрадуется всякой вашей инициативе. Григорий Матвеевич, все знают, великий теоретик, координатор и дипломат. Но дальше порога своего кабинета он не ступает. В космосе он беспомощен, как младенец, или, что вам понятнее, как плазмоид в поле тяготения. Обобщать большие объёмы информации, делать правильные выводы на основании противоречивых и часто недостоверных данных — это он может. В экстремальных же ситуациях, как точно подметил Гунганг, в цейтноте он теряет весь свой блеск. Хотя, по легендам, в молодости это был звёздный разведчик высокого класса. Как сейчас говорят — звездоход… Но с возрастом ему наскучило метаться по Галактике и жонглировать фогратором, и он подался в ксенологи. Как и вы, Костя.

— Вы полагаете, к ста годам я тоже буду беспомощен, как… гм… плазмоид? — озабоченно спросил Кратов.

— А давайте проэкспериментируем! — хихикнула Руточка.

— И откуда вы всё знаете?! — сощурился он.

— Я первая всех встречаю и последняя провожаю. Прочим не до того. А я, как известно, эколог, и моя обязанность поддерживать…

— …нормальный психологический климат в коллективе, — с наслаждением подхватил Кратов.

— Вы уже выучили. Да, я здесь именно для этого. Как и Полкан с Мавкой. Верно, доктор Полкан?

Пёс моргнул в знак согласия, улыбаясь во всю широкую медвежью морду.

— Пойдёмте, Костя, — сказала Руточка. — Мы покажем вам Парадиз.

— Да, но на столе не прибрано, — в замешательстве проговорил Кратов. — Насколько я понял, у вас принято обходиться без техники?

— Ну, не до такой же степени! Ох, уж мне эти плоддерские ухватки… Существует сфазианская служба быта. Помните, как в сказке: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что?

— Не помню, — соврал Кратов.

— Как-нибудь я расскажу вам эту сказку, — пообещала Руточка.

5.

Этот день мог считаться потерянным. До конца его не состоялось ничего примечательного. Только неспешные прогулки по саду, в котором прятались погружённые в запустение маленькие домики. Хозяева их являлись лишь затем, чтобы выспаться, да и то не каждую ночь.

В ужин, когда над Парадизом начали сгущаться сумерки (в соответствии с установленным Руточкой сценарием биологического цикла), имели место энергичные словопрения его превосходительства Галактического Посла и госпожи эколога. По-видимому, они стали одной из застольных традиций… Впрочем, тоскливое выражение лица Кратова вынудило их прекратить перепалку. Энграф истолковал всё по-своему и деловито, с неподдельной заинтересованностью, осведомился у Кратова о граничных значениях коэффициента толерантности для семигуманоидов третьего класса. Кратов поднапряг свою память и дал ему такую справку. Хотя у него возникло тяжкое подозрение, что этот коэффициент нужен Энграфу, примерно как бегемоту веер…

Затем Григорий Матвеевич поднялся, поцеловал Руточку в лоб и величественно удалился к себе. Руточкину бдительность это не усыпило, и она послала вдогонку уведомление о том, что если заметит ночью хотя бы отблеск света в его окнах, то немедленно, не сходя с места, потребует его отправки на Землю, потому что по ночам спят мышата и ежата, и ксенологи тоже спят. На что Энграф небрежно, через плечо, ответствовал: «А также поросята и котята, не исключая экологов, — вместо того, чтобы заглядывать в чужие окна!»

Руточка не нашлась, что возразить, но лицо её выразило такое отчаяние, что теперь уже Кратов преисполнился сочувствия.

— Ну, что вы, Руточка, не стоит… — сказал он. — Вы же видите — человек увлечён своей работой!

— Ступайте отдыхать, Костя, — обречённо ответила женщина. — Это вы сейчас такой чуткий. Погляжу я на вас через месяц…

Кратову не хотелось никуда уходить, но здравый смысл подсказывал, что Руточке не до него. Вздохнув, он отправился в свои апартаменты.

Ему достались три комнаты по соседству с Энграфом — гостиная, рабочий кабинет и спальня, совершенно пустые и однако же носящие следы каждодневной уборки.

— Сфазианская служба быта, — произнёс Кратов с иронией, но старый приятель Буратино всё понял буквально.

— Что бы вы хотели? — спросил он из пустоты.

Кратов смущённо хмыкнул: его снова застали врасплох.

— Какое-нибудь освещение для начала… — пробормотал он, и тут же вспыхнули не примеченные сразу светильники в виде старинных канделябров. — И что-нибудь вроде мебели…

— Какой стиль вы предпочитаете? Ампир, рококо, модерн?.. Ну-у, то, о чём вы сейчас подумали, трудно назвать мебелью.

— Возможно. Это была каюта космического корабля. А теперь в голову лезут какие-то гамбсовские стулья…

— У вас на Земле в последнее время стал популярен стиль «бореаль».

— Я согласен. Всё равно не знаю, что это такое.

— Могу я просить вас перейти в другую комнату?

Кратов в некоторой растерянности подчинился, оставив дверь открытой. Пол и стены гостиной зашевелились, заколыхались и с аппетитным чмоканьем принялись рождать низкие округлые кресла, приземистый многоугольный стол, пышный диван цвета морской волны…

— Послушайте, — сказал Кратов. — А нельзя ли мне сюда такой же лингвар, как у Григория Матвеевича… я имею в виду «Мегагениус Креатиф»? И заодно хороший, сообразительный когитр средней мощности?

— Лингвар, лингвар… — забормотал Буратино. — Ах, лингвистический анализатор в гуманоидно-ориентированном исполнении! Есть небольшая сложность: необходимо снестить со сфазианской службой информации… Так что раньше утра мы, к нашему сожалению, не сможем вам помочь.

— Меня это вполне устроит, — удовлетворённо сказал Кратов.

— Тогда перейдите, пожалуйста, в гостиную, а мы займёмся спальней.

В гостиной Кратов плюхнулся в кресло и с изумлением обнаружил возле подлокотника свой багаж — контейнер со всякой сентиментальной ерундой, личной библиотекой и любимыми костюмами для ношения в соответствующих погодных условиях и особо торжественных случаях. Разбирать вещи он оставил на завтра, подозревая, что грядущий день по насыщенности событиями окажется сродни ушедшему. Единственное, в чём он не сумел себе отказать, так это извлечь томик старо-японской лирики, предусмотрительно помещённый на самом верху.

прочёл Кратов наугад. И, как всегда, прочитанное было удивительно созвучно его настроению.

Затем он принял душ и направился в свежеустроенную спальню. Как выяснилось, стиль «бореаль» предполагал низкое, похожее на раковину морского гребешка, лежбище такой ширины, что на нём вполне могли бы с комфортом разместиться все наличные обитатели Парадиза, не исключая Полкана. Кратов сбросил кимоно и повалился на ложе. Особой мягкостью оно не отличалось. Откуда-то сверху медленно спустилось тончайшее покрывало, язычки тёплого нереального пламени в канделябрах замигали и растаяли. Кратов перевернулся на спину, раскинул руки и замер, глядя в темноту.

Итак, он провёл первый свой день на Сфазисе.

Грех было пожаловаться на обилие впечатлений. Горстка людей затерялась среди по-домашнему зелёных деревьев и трав. По грядкам с земными овощами разгуливают земные дворовые собаки. В обычном пруду с обычной водой плещется земная рыба. Где-то несутся заурядные куры-пеструшки. Пасутся козы Машка и Катька, строго охраняемые пожилым, но знающим своё дело козлом, обладателем чудного имени «Гэндальф Серый». А со всех сторон к ним подступает совершенно чужой мир.

…Во время прогулки Руточка подвела Кратова к самым границам сектора. Тот ожидал встретить здесь нечто вроде древних пограничных столбов, какой-нибудь силовой барьер, глухую стену, наконец. Однако дальше попросту ничего не было. Травяной ковёр внезапно, без перехода, обрывался в никуда, в прозрачную бездонную пустоту. И только протянув руку, Кратов наткнулся на ожидаемую преграду, опознав привычное по исследовательским миссиям изолирующее поле… По ту сторону лежал чужой сектор, надёжно укрытый от любопытства землян — точно так же, как и они были упрятаны от посторонних взглядов…

Тогда-то у Кратова впервые и возникла эта странная, навязчивая ассоциация с музеем, где в больших, прекрасно оборудованных витринах помещены живые и очень занятные для посетителей экспонаты. Поддерживаются необходимая температура, освещение, гравитация. Создана соответствующая газовая оболочка. И кто-то невидимый, неосязаемый, невообразимый вращает Сфазис, с любопытством разглядывая величайшую в Галактике коллекцию так называемых «разумных существ»…

6.

Посреди ночи Кратов неожиданно проснулся от ощущения близости чужого присутствия.

Он открыл глаза и потянул покрывало на себя. Нет, он не испугался — эмоциональный фон пришельца не содержал угрозы. Но и не желал бы оказаться захваченным врасплох…

Поначалу не раздавалось ни звука. Затем кто-то шумно завозился в гостиной. С грохотом опрокинулось кресло, широко распахнулась дверь спальни… Кратов неплохо видел в темноте, и всё же ему стало не по себе, когда в нескольких шагах возник белый призрак без головы и рук, с тем, чтобы тяжкой и неотвратимой поступью двинуться к ложу в стиле «бореаль»…

— Свет! — приказал Кратов.

— Дьявольщина! — воскликнул призрак, шарахаясь в сторону. — Кто здесь?!

Это был здоровенный человечище в белом комбинезоне, лицо и кисти рук его по цвету напоминали хорошо обожжённую глину. Он растерянно мигал маленькими чёрными глазками, глядя на подобравшегося Кратова.

Тот сразу припомнил загадочные слова Руточки о горилле, выдумавшей потрясающую ксенологическую методику.

— Меня зовут Фред Гунганг, — хрипло сказал великан. — Мне срочно понадобился видеал. Энграф к своему не подпустит, ползти к себе в коттедж не захотелось, и я сунулся сюда. Я не знал, что здесь уже занято. Ты кто, мальчик?

— Моя фамилия Кратов… — начал было тот, расслабляясь.

Его слова произвели на пришельца неотразимое впечатление.

Воздев руки к потолку и едва не касаясь его, Гунганг заметался по спальне.

— Кратов! — рычал он. — О! Наконец-то! Трансактивное взаимодействие! Поливариантность ксенологического интерфейсинга! О! Кратов!..

Утихомирившись, он рухнул на свободный участок лежбища.

— Далась вам моя методика, — пробормотал польщённый Кратов. — Ну что, что особенного-то? Так и зазнаться недолго…

— Твоя методика, мальчик, открыла глаза мне, старому черномазому чёрту, на многие вещи, — просипел Гунганг. — Лежи, не вставай. В конце концов, если тебе неловко, я тоже могу лечь… До твоей работы я был противником участия землян в контактах с негуманоидами. Спокон веку считалось, что человек не сможет понять, к примеру, разумную плесень, существуй такая в природе. Нет точек соприкосновения! Ну разве что — через посредников… А ты, сам того не сознавая, заявил мне: ерунда, может. Если не сидеть сложа руки и пялясь на экран лингвара… Кстати, ты когда-нибудь участвовал в контакте с числом посредников более двух?

— Не довелось.

— И не ввязывайся! Посредники имеют обыкновение беспардонно врать, причём собственное враньё сами же принимают за чистую монету и убеждают в этом соседних посредников. В результате самое простое утверждение искажается до полнейшей ахинеи. А потом все удивляются, что возникают межрасовые конфликты…

— Что-нибудь серьёзное?

— Было, было серьёзное. Хвала небесам, удалось подавить конфликт в зародыше, хотя для этого пришлось организовать дублирующую цепь посредников. Попробуй-ка передать без искажений информацию от колонии полипов к арахноморфам! Первые всю жизнь сиднем сидят на одном месте. Вторые теряют ощущение реальности, если проведут в состоянии покоя более пяти минут… А ты, мальчик, наверняка думал, играя в бирюльки с квазигуманоидами, семигуманоидами и ортогуманоидами, что в Галактическом Братстве царит полное взаимопонимание и благолепие? Что все разумные расы, рука об руку, щупальце о ложноножку, под руководством сверхмудрых тектонов неуклонно движутся к пангалактической культуре?

— Я так не думал, — сдержанно сказал Кратов. — И учили меня не так.

— Всё сатанински сложно, коллега, — похоже, Гунганг слышал только себя. — Я с умилением вспоминаю историю. Наши отчаянно самонадеянные предки ещё в конце двадцатого века пытались завязать контакты с иными цивилизациями при помощи радиосигналов. Какое счастье, что им не удалось! Если бы даже они и сподобились пробудить к себе чей-то интерес, пучина непонимания повергла бы их в депрессию. Кто реально мог бы их услышать? Кристалломимы с Летящей звезды Барнарда. Сам знаешь, какие это любители неформального общения. Медузы-ветроносцы на газовых пузырях Росс 154, что тоже не подарок. Одна надежда на какой-нибудь случившийся поблизости рейдер нкианхов… Человечество заработало бы комплекс неполноценности! Или, имея пагубную привычку рубить гордиевы узлы, впуталось бы в межрасовый конфликт…

— Лет через сто о нас с вами будут говорить то же самое, — улыбнулся Кратов. И осторожно напомнил: — Помнится, вы искали видеал?

— А ну их всех! — отмахнулся Гунганг. — Могу я впервые за несколько недель поболтать с братом по разуму попросту, без посредников?! Или тебе неприятно моё общество, мальчик?

— Отнюдь, я весь внимание.

— Прибавь ещё — «сир»! Уже успел познакомиться с Рошаром. Знакомый лексикон. Так о чём это мы?.. Да! Приступая к работе на высших уровнях Галактического Братства, дружок, ты всю свою жизнь посвящаешь прогулкам по лезвию остро заточенного ножа. Содружество цивилизаций оказалось мало напоминающим слюнявый альянс, воспетый писателями прошлого. Где все только и делают, что изъясняются друг другу в любви да спешат обменяться познаниями… Ни хрена похожего! Это клубок сложных и противоречивых взаимоотношений, строящихся на том объективном обстоятельстве, что для каждой цивилизации самое главное — это её жизненные интересы, её среда обитания. А поскольку средой обитания каждой цивилизации является вся Галактика, то функция Галактического Братства в первую очередь сводится к тому, чтобы согласовывать взаимоисключающие устремления. Да ещё и направить их в единое русло, потому что альтернативы пангалактической культуре попросту не существует. Бедные тектоны! Как только у них мозги не взрываются?! Ну, разумеется, «многовекторное мышление», то бишь способность думать одновременно во многих плоскостях. Что там ещё?.. «Чувство мира», сиречь мгновенное извлечение полной информации о любом участке матушки Галактики. «Дыхание тектона» — неконтролируемые инфразвуковые импульсы, как плата за все эти удовольствия. Да ещё скромная помощь всех нас и нам подобных… Хвала небесам, Галактика велика и просторна! Но ведь она пронизана разумом насквозь, скоро в ней станет тесно. Вот тогда-то всем придётся жарковато.

— Неужели так плохо? — спросил Кратов с недоверием.

— Почему плохо? — изумился Гунганг. — Разве я сказал «плохо»? Я сказал — сложно. Это же естественное состояние высокоорганизованной материи. Хорошо и просто живётся лишь инфузориям: набрела на лакомый кусочек — лопай, не набрела — впадай в спячку до лучших времён… Конечно, доброжелательность органически присуща всем членам Галактического Братства. Ну, практически всем! — поправился он, увидев ироническую ухмылку Кратова. — Согласись, что Ярхамда и Вифкенх вполне лояльны к базовой идеологии Братства. Что же до эхайнов, то это какое-то нелепое и непонятное отклонение от нормы…

— Кто такие эхайны? — быстро спросил Кратов.

— Зубная боль тектонов. Да теперь и наша тоже, — отмахнулся Гунганг. — Лучше тебе про них не знать. И мне заодно… Так вот, к вопросу о доброжелательности. Когда речь идёт о будущем целой разумной расы, приходится наступать на горло самым благим намерениям. Тогда-то и срабатывают законы Братства, которым следует подчиняться неукоснительно, ибо они объективны. Взвешивать не только личную выгоду, но и выгоду соседей. Иначе рано или поздно припрёт и тебя… Уметь уступать! Способность уступать — свойство, присущее только высокоразвитым цивилизациям…

Гунганг проворно поднялся и с наслаждением потянулся.

— В сущности, лишь один закон действует в нашей Галактике, — заявил он. — А все прочие — лишь следствия из него.

— Что же это за закон?

— Разум должен быть вечен. Это закон законов. Закон больших звёзд! Обведи его себе в рамочку, мальчик, и повесь на стену. Он обуславливает необходимость взаимопонимания между всеми мыслящими существами. И неизбежность образования пангалактической культуры. И то, что убивать себе подобных и неподобных нельзя. И то, что мы с тобой проторчим среди себе неподобных всю жизнь. И то, что ты сейчас уснёшь, а я убреду к себе, потому что видеала ты в своих хоромах пока что не сотворил…

— Это я, к стыду своему, упустил, — покаялся Кратов.

— …а мне он нужен позарез, и поэтому я спать не буду, как и пять предыдущих ночей и миллион последующих.

— Если это правда, то вам необходимо отдохнуть, Фред, — сказал Кратов рассудительно. — В наших делах нужно иметь свежую голову.

— Пустяки, — беспечно произнёс Гунганг. — Я вообще могу не спать. И ты сможешь, когда потребуется. А про «свежую голову» занятно было бы рассказать моим нынешним клиентам, — он захихикал. — Дело в том, что означенный орган у них попросту отсутствует.

— Послушайте, — забеспокоился Кратов. — Вы сейчас уйдёте и снова исчезнете. А я хотел бы о многом поговорить с вами.

— Мальчик, — нежно сказал гигант. — Говорить с тобой — одно удовольствие. Потому что ты не перебиваешь, а только поддакиваешь и задаёшь не так чтобы уж очень глупые вопросы. Ты гениально слушаешь собеседника, и я с ностальгией буду вспоминать о тебе среди бесцеремонных посредников. Которые постоянно норовят тебя перебить и требуют разъяснения каждому твоему слову, да ещё с привлечением синонимов… Я буду стремиться к тебе! Ну, за тот бесконечный промежуток времени, что ты проведёшь на Сфазисе, мы наверняка увидимся ещё не раз. А теперь я удаляюсь, ибо ночью, как любит подчёркивать милая девочка Руточка, спят мышата и ежата, не спит только старый чёрт Фред Гунганг. Что же до тебя, то ты ещё крайне юн, чтобы обижать её непослушанием… Кстати, я эту белую девочку не увижу, и потому доверяю тебе поцеловать её от моего имени в ясный, не омрачённый заботами лобик.

С этими словами он ринулся в тёмную гостиную. Оттуда сразу же донёсся грохот роняемого контейнера, хриплые апелляции к дьяволу и звук торопливых тяжёлых шагов. Жалобно скрипнуло крыльцо, зашуршала дверь. И всё стихло.

7.

Поутру Кратов обнаружил в кабинете обещанный лингвар. Некоторое время он молча стоял возле прибора, затаив дыхание, и упивался сладостью минуты. Никогда ещё в его распоряжении не было такого мощного инструмента. Трудно было вообразить, какие горы он не мог бы теперь своротить. Верно, так же чувствовал себя пещерный человек, окунув корявые свои пальцы в лужицу охры… Наконец Кратов отважился погладить «Мегагениус» по матовому боку. Примостившийся у письменного стола когитр взирал на происходящее с философским равнодушием, лениво помигивая глазёнками-видеорецепторами.

— Спасибо, — сказал Кратов, обращаясь к незримому Буратино.

— Это вы мне? — осведомился когитр и на всякий случай ответил: — Пожалуйста.

На радостях Кратов искупался в пруду — вода показалась ему жутко холодной, — а затем вдоволь надурился на берегу с Полканом, донельзя ему за то благодарным. Придя на лужайку, он застал там Руточку и второго секретаря, ожесточённо рубившихся в бадминтон. Рошар, обнажённый по пояс, бил точно и, как показалось Кратову, безжалостно. Его движения были расчётливы и до автоматизма выверены. На голом черепе проступали мелкие росинки пота. Что же касалось Руточки, то от неё валил пар.

— Достаточно, сударыня, вы побеждены, — с церемонным поклоном объявил Рошар. — Благоволите признать этот очевидный факт.

Закусив губку, Руточка швырнула ракетку в траву и ушла за деревья. Кратову это не слишком понравилось. Он было двинулся следом, лихорадочно вспоминая, какими словами полагается утешать хорошеньких женщин. Но на полпути его перехватил Рошар.

— Приветствую вас, коллега, — невозмутимо произнёс он. — Каково почивалось? Как это у русских: «На новом месте приснись жениху невеста»?.. Пусть вас не смущает несколько подавленное настроение нашего очаровательного эколога. Руточка желала доказать мне, что ввиду чрезмерного усердия в своей деятельности я пренебрегал телесным благополучием и стал-де окончательно немощен. Мы заключили пари. Естественно, я одержал полную викторию, как и в прежние добрые времена. А женщины, да будет вам ведомо, не любят терпеть поражений — нигде и никогда… Какой вид спорта вы предпочитаете?

— Борьбу, — мрачно ответил Кратов, высматривая обиженную Руточку.

— О, достойное похвалы увлечение! — воскликнул Рошар и внезапно кинулся на Кратова, обхватив его жилистыми руками поперёк туловища.

Прежде чем застигнутый врасплох Кратов успел опомниться, сработали условные рефлексы. Второй секретарь безо всякого вмешательства сфазианских служб взлетел примерно на высоту собственного роста — только ногами вперёд, а затем с воплем обрушился на траву. В последний момент Кратов заботливо подстраховал его и аккуратно приземлил на обе лопатки. А подоспевший к месту событий Полкан тщательно и со вкусом облаял побеждённого.

— Пожалуйста, не сердитесь, доктор Рошар, — расстроенно проговорил Кратов. — Но вы первый начали…

— Бесподобно, — просипел Рошар. — Что это было?!

— Сэоинагэ, бросок через плечо из классического дзюдо. В комбинации с удушающим захватом нами-дзюдзи-дзимэ…

— Звучит впечатляюще. А выглядит и много более того… Но не затруднит ли вас, коллега, убрать руки с моего горла, пока я ещё немного дышу?

— Да, разумеется, — смутился Кратов и отпустил Рошара.

— Напрасно, — мстительно промолвила подошедшая Руточка. — Вот было бы славно поставить его на голову и продержать в таком положении до обеда. И унизительно, и хоть какое-то обращение к хатха-йоге…

— Только не это! — запротестовал Рошар. — Мне предстоит аудиенция у коллеги плазмоида, а моё объяснение своего отсутствия под столь экзотическим предлогом вряд ли встретит у него понимание.

— Григорий Матвеевич так и не появлялся, — удручённо заметила Руточка.

— Ночные бдения, — с готовностью наябедничал Рошар.

— Руточка, — наконец отважился Кратов. — Ночью меня посетил Фред Гунганг.

— О боже, — сказала женщина. — Все посходили с ума! Надеюсь, он не приставал к вам с глупостями?

— Он лишь просил поцеловать вас от его имени. Как это он выразился — в не омрачённый заботами лобик.

— Отчего же не омрачённый? — усмехнулась Руточка. — Ещё и как омрачённый. Великая забота — отучить взрослых людей от ребячества в отношении своего бренного и, увы, быстро изнашивающегося тела. Понимаете, Жан? Я хочу, чтобы ваше тело ещё вам послужило. Почему я должна этого хотеть, а не вы?

— И действительно! — притворился Рошар. — Что вам за интерес в моём теле? Чем эта старая рухлядь может вам послужить, кроме мишени для насмешек? Все мои робкие ухаживания были отринуты ещё три года назад, когда я был в прекрасной форме, относительно молод и хорош собой. А нынче, когда здесь появился этот юный супермен…

— Что же, — терпеливо осведомился Кратов. — В лобик нельзя?

— Целуйте куда хотите, — проворчала Руточка.

— Да что же вы медлите, неразумное дитя?! — застонал Рошар. — Исполняйте волю старшего товарища! Эх, где же я-то пропадал всю ночь…

— Валяйте, Костя, — вздохнула Руточка, подставляя щёку.

Стол уже был накрыт, радуя глаз своим изобилием. Преобладали дары местного огорода: молодые, в пупырышках, огурцы и удлинённые, глянцево-красные помидоры, ворох пахучей зелени на деревянном подносе… Самым же замечательным было то, что из домика без приглашения вышел Энграф в неизменном халате. Пробурчав приветствие, он приступил к завтраку. Судя по всему, Галактический Посол был в самом скверном расположении духа. Глаза его, пустые и безразличные, были уставлены в миску с малиной, но, разумеется, не видели ни миски, ни её содержимого, ни вообще ничего доброго и светлого в этом мире.

— Мне кажется, — сказала Руточка, — что назрела необходимость довести до сведения земного руководства…

— Не надо, голубушка, — остановил её Рошар, погладив по локотку. — Отложи свои нотации до лучших времён. Сейчас контакт с Григорием Матвеевичем невозможен. В ксенологии существует такое понятие: сезонная контактная мобильность. Проиллюстрирую примером. Зимой, скажем, с медведями контакт немыслим, разве что с шатунами. А знаешь галактическую байку о Молчащих? Так вот…

Энграф резко сдвинул посуду рукавом халата. Его клочковатые брови взметнулись кверху.

— Я ценю ваше чувство юмора, Батист, — лязгнул он. — Однако всему есть мера. Потрудитесь уважать хотя бы мой возраст.

— Простите, Григорий Матвеевич, — пробормотал Рошар. Лицо его сделалось бурым от примешавшейся к загару краски. — Ваш возраст я, безусловно, уважаю…

Энграф опустил голову и нервно побарабанил пальцами по столешнице. Затем молча встал и ушёл к себе.

Затянувшуюся паузу первым нарушил Рошар, который выглядел непривычно сконфуженным.

— Скандал в благородном семействе, — сказал он, хорохорясь. — Что это нынче с нашим Послом? Я его таким ещё не видывал.

— Зато я вижу каждый день, — произнесла Руточка. — В психологической атмосфере коллектива наблюдается похолодание. Первый заморозок… Нет уж, дудки!

Она выскочила из-за стола и почти бегом направилась к своему коттеджу.

— Да что здесь происходит, наконец? — встревоженно спросил Кратов.

— Руточка всецело права, — сказал Рошар в задумчивости. — Мы крупно заработались. Я тут со своими шуточками… Интересно, хватит ей решимости связаться-таки с Землёй?

Громко хлопнула дверь, и на пороге пряничного домика возник Энграф. Оглядевшись, он с неожиданной резвостью бросился вслед за Руточкой.

— Примется уговаривать, — усмехнулся Рошар. — И наверняка в том преуспеет. Крупнейший ксенолог, выдающийся специалист по уговорам — и слабая женщина. А напрасно…

— Да нельзя же так, — вскипел Кратов. — Что-то надо делать!

— Бесспорно. Да только что надо? И кому надо? Руточка чересчур добра, её способен растрогать кто угодно. Энграф ничего не видит дальше своих манускриптов. Гунганг бывает здесь набегами, преимущественно по ночам, и ему кажется, что всё прекрасно. Бурцев не бывает здесь практически никогда. А вам что-нибудь говорят такие имена, как Маккристал, Осмер, Стигант?

— Говорят. Маккристал вёл у нас спецкурс по инициативным контактам. Работа Осмера с ихтиоморфами-клилкеш была предметом моей статьи в «Ксенологическом вестнике». А со Стигантом я проторчал три месяца в миссии на Лутхеоне, и у нас даже обнаружились общие пристрастия, в частности — светлое пиво…

— Наверное, для вас окажется сюрпризом известие, что эта троица также живёт и работает в Парадизе. Вернее, Парадиз является официальным адресом их пребывания. Потому что даже я не могу припомнить, когда имел несравненную честь общаться с кем-либо из упомянутых особ.

— А что же вы?

— А что я? — Рошар пожал плечами. — У меня аудиенция…

Из-за вишен появился Энграф. Утолкав руки в карманы великолепного халата, он приблизился к столу. Остановился, переминаясь с ноги на ногу.

— Батист, — сказал он. — Я был несколько несдержан.

— Да полно, Григорий Матвеевич! — запротестовал Рошар. — Вы абсолютно справедливо заметили, что нынче мой юмор в значительной степени лишён присущей ему утончённости…

— Хитрец, — горько усмехнулся Энграф. — Вы же знаете — эта история с нападением на корабль вышибла меня из колеи. Оставим же это. У меня к вам просьба: прежде чем вы умчитесь к своему плазмоиду, передайте коллеге Кратову дела по стационару Горчакова.

— Всенепременно, — сказал Рошар.

Ссутулившись и волоча ноги, Энграф побрёл прочь — куда-то между домов, за пышный куст смородины. На него было больно смотреть.

— У меня такое подозрение, что Руточка не дала себя уговорить, — сказал Кратов.

— Небезосновательно, — согласился Рошар. — Всё к лучшему в этом странном мире… Кстати, о стационаре Горчакова.

— Я весь обратился в слух, сударь…

— Собственно, что я могу вам передать? Стационар, сиречь постоянно действующая, плането-независимая ксенологическая база «Лернейская Гидра», содержится Иваном Ивановичем Горчаковым в исключительном порядке. В настоящее время он медленно дрейфует в межзвёздном эфире в сторону одной премиленькой планетки, которую мы желали бы исследовать на предмет освоения. Названия планетки, не взыщите, не помню… На его борту обитают семьдесят шесть ксенологов, значительная часть коих трудится на поприще пангалактической культуры в окрестных системах. Никаких проблем, ничего экстраординарного в обозримом будущем там не предвидится. Исчерпывающую информацию вы можете получить по обычным каналам ЭМ-связи от Горчакова лично.

— Могу я там побывать?

— Вне всякого сомнения. Как это проделать, проконсультируйтесь у Руточки… — Рошар обратил лицо к небу и прислушался. — Меня ждут. Принуждён покинуть вас, — он усмехнулся, — Ваше превосходительство Галактический Консул.

8.

Взгляд Руточки был печален. В уголках глаз проступили прежде неразличимые под загаром мелкие морщинки.

— Вот и вы — тоже… — сказала она. — Что же, пойдёмте в наш зверинец.

— Куда? — опешил Кратов.

Руточка молча шагала впереди. Трусивший рядом Полкан вдруг замер и присел, глухо заворчав. Шерсть на его загривке встопорщилась гребнем, уши отлегли, между подрагивающих губ обнажились страшные белые клыки… А затем могучий и отважный пёс поджал хвостище и ударился в паническое бегство.

Ошеломлённый Кратов увидел, как у самых ног Руточки разверзлась пропасть.

Оттуда выметнулась трепещущая радужная перепонка, вспучилась гигантским мыльным пузырём и бесшумно лопнула. А на её месте осталась круглая платформа из чёрного, отполированного до зеркального блеска металла, подпиравшая огромную перламутровую раковину. Внутри раковины высились постаменты из пористого камня, в большинстве своём пустые.

Но на ближайшем вольготно возлежала серая лоснящаяся туша, похожая на средних размеров кита. Туша была покрыта редкой жёсткой шерстью, бока её чуть заметно вздымались.

— Вот ваш межзвёздный транспорт, — сказала Руточка. — Молодой, полный сил и энергии. Как и вы…

— Он что же — живой?!

— Представьте себе. Это биотехн. Специально выращен для экзометральных переходов. Программы старта-финиша заложены в нём на уровне инстинктов. Вдобавок, как и большинство биотехнов, он наделён зачатками разума и способен испытывать привязанность к хозяину. Которого не спутает ни с кем и с которым находится в непрерывном телепатическом контакте. Господи, и здесь это слово — контакт… — поморщилась женщина. — Со временем, когда вы привыкнете друг к другу, он будет о вас трогательно заботиться.

— Как же узнает, что я и есть его хозяин?

— Когда войдёте в кабину, опустите ладони на пульт и посидите так минут пять-десять. За это время он успеет вас признать и полюбить. Правда, просто?

Борясь с лёгким отвращением, Кратов приблизился к биотехну и осторожно потыкал пальцем в бок. Он ощутил упругое и тёплое тело, едва заметно дрогнувшее от прикосновения. С громким чмоканьем туша распахнула воронкообразный рот, затянутый белёсой плёнкой.

— Он приглашает вас в кабину, — пояснила Руточка. — На плёнку не обращайте внимания: это всего лишь защитный фильтр. Там, внутри, установлен пульт-интерфейс, он сгодится вам на первое время. В нём хранятся система координат и правила ориентировки в экзометрии. Можете назвать место, куда хотите лететь, а интерфейс переведёт ваши слова биотехну. Чтобы вернуться из любой точки Галактики сюда, достаточно сказать вслух или мысленно: «Домой». Биотехн всегда помнит, где его дом… Вот, кажется, и всё.

Она повернулась и пошла прочь, низко склонив голову. Ветер, играя, взбрасывал её золотые волосы.

— Руточка! — позвал Кратов.

Женщина ускорила шаги.

— Как вы мне надоели… — услышал он.

Кратов едва совладал с желанием догнать её, обнять за плечи, приласкать и утешить, словно обиженного ребёнка. Но это явно не было решением. «Что-то надо делать, — подумал он. — Не опоздай, звездоход!»

— Ладушки, — сказал он вслух. — Лететь так лететь!

Его рука беспрепятственно прошла сквозь экран. Зажмурившись, Кратов пригнулся и полез в отверстие, готовый ко всему. Даже к тому, что его тотчас же начнут жевать и переваривать. Однако пальцы упёрлись в сухую податливую преграду. Только тогда он осмелился открыть глаза.

Никаких сюрпризов его не ожидало. Всё оказалось как в обычной пилотской кабине. Впрочем, приборы отсутствовали начисто. Имелось углубление в задней стенке, на глазах обернувшееся креслом. Гладкий выступ впереди, очевидно, и был обещанным пультом. Выпуклое бельмо над ним наполнилось светом и стало панорамным экраном. Кратов увидел сходящиеся вокруг постамента стены раковины, а за ними — деревья с застывшими кронами и уходящую Руточку.

— Здравствуй, зверюга, — сказал он биотехну. — Говорят, я твой хозяин.

Он положил ладони на пульт.

Поначалу он не почувствовал ничего особенного, кроме слабой вибрации. Затем лёгкое покалывание прошло сквозь кожу ладоней, отозвалось в каждом нерве непроизвольно напрягшегося тела. Незримые нити связали его с этим чудо-зверем в единое целое.

Кратов откинулся в кресле, погружаясь в медленные, спокойные мысли биотехна…

Биотехн умел думать и принимать решения — иначе ему ни за что не сориентироваться в открытом космосе, а тем более в экзометрии. Но способности его были сродни инстинктам птичьих стай, находящих дорогу по звёздам, а побуждения сводились к защите хозяина от малейшей опасности. Раса биотехнов для космических полётов была создана искусственно, на основе живых существ-анаэробов, природной средой обитания которых являлась непосредственно экзометрия — «внемерное пространство», позволяющее кораблям Галактического Братства мгновенно покрывать гигантские расстояния. В экзометрии обитали дикие сородичи биотехна, и встреча с ними по определению сулила не меньше неприятностей, нежели нуль-потоки, отбиравшие энергию. (И то и другое реально угрожало путешественникам лишь на границах двух пространств. И вообще, за двадцать девять веков полётов был зафиксирован лишь один достоверный случай нападения экзометрального хищника на космический корабль. Да, пожалуй, ещё один предполагаемый — двенадцать лет назад, на мини-трамп класса «гиппогриф», бортовой индекс «пятьсот-пятьсот», следовавший от Земли к галактической базе «Антарес». Такова была официально принятая версия. Хотя Кратов совершенно точно знал, что никакое дикое животное здесь не замешано…) Отныне для биотехна не было никого ближе и роднее, чем Кратов, и он был готов служить ему, пока не умрёт — а умирать он ещё не научился. Если нужно, он будет драться за него до последнего импульса энергии в своих бездонных накопителях, даже если вся Галактика восстанет против них двоих…

Кратов отдёрнул ладони, и наваждение прервалось. Он снова ощутил себя человеком, а не командным придатком к этой серой туше, до краёв преисполненной любви и преданности.

— Хочешь, я стану звать тебя Чудо-Юдо-Рыба-Кит? — спросил он.

Биотехн пришёл от этой мысли в щенячий восторг.

— Тогда летим, — сказал Кратов.

— Куда? — с готовностью осведомился Чудо-Юдо.

— Сто метров прямо, — решительно произнёс Кратов. — И сядем на зелёной лужайке для спортивных игр. Это можно?

Он ожидал, что получит отказ. Что биотехн выразит удивление. Что ни черта не поймёт и попросит разъяснений. Но того лишь развеселила предложенная система координат. Гигантский зверь оказался сообразительным… Он торжественно, без суеты и спешки всплыл над платформой и развернулся тупым носом в указанном направлении.

В течение минуты с небольшим, что ушла на набор высоты, скольжение по-над верхушками деревьев и снижение, Кратов успел несколько раз спросить у себя, правильно ли он поступает.

9.

— Мама! — вскрикнула Руточка.

Она отшатнулась, в испуге заслоняя лицо загорелыми руками.

В двух шагах от неё, возникший из ниоткуда, подрагивая лоснящимися боками, на траву мягко шлёпнулся чудовищный биотехн. Из люка высунулась сияющая физиономия Кратова.

— Вы делаете поразительные успехи, — упавшим голосом сказала Руточка.

— Ни к чему комплименты, — твёрдо промолвил Кратов. — Полезайте в кабину.

— Это зачем?!

— Потом как-нибудь объясню.

Он почти силой втащил её внутрь и усадил рядом — в предусмотрительно раздвинувшееся кресло.

Затиснутая тяжёлым кратовским плечом, Руточка в полной растерянности наблюдала за его манипуляциями. Кратов нежно поглаживал пульт, губы его беззвучно шевелились, по лицу блуждала блаженная улыбка. На экране перед ними стремительно проваливался книзу привычный райский пейзаж.

— Что происходит, Костя? — строго спросила Руточка.

— Ничего особенного, — пояснил тот. — Я вас похитил. Умыкнул!

Руточка не выдержала и рассмеялась.

— И что же вы сделаете со мной? Потребуете выкуп?

— Не исключено, — сказал Кратов серьёзно. В его голосе появились официозные нотки. — Мне стало известно, что всё своё личное время вы посвятили благополучию Парадиза и населяющих его неблагодарных ксенологов. Что вы, требуя от доктора Энграфа и его коллег уважительного отношения к собственному здоровью, пренебрегаете своим. В частности — не посещаете Землю, а тем паче другие курортные миры, в полагающиеся вам периоды отдыха. Я считаю такое положение вещей ненормальным и под свою ответственность отправляю вас в отпуск, вернуться из которого вы имеете право не ранее, чем через месяц.

— Ого! — удивилась Руточка. — Уж не на Землю ли мы летим?

— Вот именно.

Руточка окаменела от неожиданности. Затем отчаянно попыталась выкарабкаться из своего угла.

— Остановите это чудовище! — воскликнула она. — Я хочу выйти!

— Ну что вы, Рута, — мягко сказал Кратов. — Из этого вида транспорта нельзя выскакивать на ходу. Тем более, что мы удалились от Сфазиса парсеков на пятьдесят.

— Вы соображаете, что наделали?! — закричала Руточка. — Самодур! Плоддер несчастный! Кому от этого станет хуже? Они-то и не заметят моего отсутствия, а за садом и огородом нужен уход! Пора делать прививку яблоням, подвязывать виноград, пропалывать грядки!.. А кто будет чистить пруд от тины? Коза Машка со дня на день ждёт потомства, какой может быть отпуск?!

— Да, я бывший плоддер, — обещающим тоном произнёс Кратов. — У меня скверный характер и дурные манеры. Так что не советую со мной пререкаться. Иначе я запрещу вам появляться на Сфазисе в течение года.

— Первым же рейсом я вернусь, — упрямо сказала Руточка.

— А я снова вас умыкну.

— Всё равно…

— Нет, не всё! — рявкнул Кратов. — Вы что — нянька этим великовозрастным сорванцам?! Может быть, носы и попы будете им вытирать? Даже мне видно, что им доставляет удовольствие, когда вы бегаете за ними. А вы терпите, когда вас ни во что не ставят!.. Ничего страшного за время вашего отсутствия не произойдёт, могу вас уверить. Разве что ксенологи обнаружат, как им недостаёт вашей заботы. И коза отлично разрешится без вашего надзора, как поступали её предки тысячи лет… Послушайте, Рута, у вас есть семья?

— Родители, в Тукумсе. Какое это имеет значение?!

— Если вы захотите… — Кратов замялся. — В общем… если у вас появится настоящая семья, то я добьюсь продления вашего отпуска на любой срок, — он стиснул зубы и уставился в чёрный экран перед собой. — Потому что работа — работой, но женщине положено иметь детей!

— Костя! Вы думаете, что это так просто — создать семью, нарожать детей?

— Тоже мне, премудрость! — он снова замолчал, оценив весь идиотизм своей реплики. — Нет, я так не думаю. Но всё же гораздо проще, чем вы подозреваете. Не надо только сидеть сложа руки и сетовать на горькую судьбинушку!

Руточка вдруг прыснула и расхохоталась.

— Нет, это невозможно! — всхлипывая, вымолвила она. — Мальчик, который агукал и пускал пузыри, на радость папочке с мамочкой, когда я впервые поцеловалась, учит меня жизни!.. Костик, я же на миллион лет старше вас, неужели не видно?!

— Не видно!

— Слабый комплимент, но всё же…

— И что с того, что вы явились на свет чуть раньше меня? Как разумно вы использовали это преимущество? Что успели повидать такого, чего не видел я? Что такого необыкновенного пережили на своём Сфазисе, в компании Полкана да Мавки, за бесконечными прививками, прополками и козьими проблемами?

— А что пережил ты? — вспылила она. — Детство, отрочество, юность? Ну, был звездоходом, угодил в плоддеры, подался в ксенологи… Одну девочку потерял, другую оставил сам… И одна-две женщины — без любви и привязанности… Ведь так, не больше?! А я тоже родилась не на Сфазисе, у меня есть своё прошлое!

— И что с того? — снова спросил Кратов. — Наверняка донимали своей заботой кого-нибудь ещё. А избыток внимания вреден даже детям и кошкам — у них капризы начинаются. Разве удивительно, что Энграф у вас научился капризничать? «О вас помнят, о вас заботятся!» — передразнил он. — Океаны любви, сплошной розовый сироп. Тошнит!

Не замеченный орбитальными станциями слежения, биотехн вынырнул из экзометрии на самом подходе к верхним слоям земной атмосферы. Игнорируя все законы небесной механики, попирая все аэродинамические правила, он сразу, вертикально, будто камнем ко дну, пошёл на снижение. «Никогда такого не видел, — ворчал Чудо-Юдо. — Всё незнакомое… вязкое… пахучее…» Он пробил плотные пегие облака и теперь аккуратно опускался на дневную сторону планеты, чуть покачиваясь в восходящих потоках.

— Хочу напомнить вам, госпожа Скайдре, — сказал Кратов. — Как и полагается, по прибытии на Землю вы обязаны представить своему руководству полный и объективный отчёт о состоянии дел на Сфазисе. Надеюсь, вы ни о чём не умолчите.

— Я тоже, — вздохнула Руточка. — Надеюсь…

Чудо-Юдо-Рыба-Кит спланировал в густой ковыль, посреди бесконечной дикой степи, в ложбину между двумя давно обрушившимися курганами. Он продолжал бухтеть и жаловаться, но Кратов уже не слушал его. Он выскочил наружу и, стоя по пояс в сырой траве, жадно впитывал её усталый шелест, далёкие крики всполошённых птиц, раскаты удалявшегося грома. Только что здесь прокатилась гроза, и ещё накрапывал мелкий дождик.

— Пяти дней не прошло, — сказал Кратов. — А успел соскучиться!

Он помог Руточке покинуть кабину, и теперь они стояли рядом, держась за руки, которые забыли расцепить. Мокрые и немного встревоженные оттого, что и им передалась грозовая тревога самой степи.

— Где это мы плюхнулись? — спросила Руточка.

— Честное слово, не знаю. С воздуха я видел автостраду неподалёку. Если хотите, я вас провожу.

— Не хочу. Здесь я сама. Выберусь на дорогу и вызову какой-нибудь транспорт, — она помолчала. — Костик, а где же ваша семья? Я имею в виду — настоящая семья? А?

Кратов не ответил.

Руточка пошла вперёд, раздвигая ковыль руками, оступаясь на невидимых бугорках. Временами она оборачивалась, и в её взгляде Кратову мерещилась огромная неуверенность. Тогда он шутливо грозил ей пальцем.

Потом он вернулся в кабину и долго сидел у открытого люка, молча улыбаясь собственным мыслям.

— Мальчик, — наконец пробормотал он. — Сопляк. Тоже… выбрал время…

Он закрыл глаза, и память услужливо вернула ему все накопившиеся за неполные сутки воспоминания. Вот Руточка тайком хихикает над его суетливым усердием в освоении премудростей сфазианского быта. Вот она тигрицей атакует разнеженного Энграфа. Вот она безучастно бредёт по тропинке среди земных вишен и яблонь под чужим бессолнечным небом…

«Послушай, звездоход, — подумал он. — Когда же ты окончательно повзрослеешь? Уж как тебя жизнь ни мотала, ни била об острые углы… Пора бы тебе на четвёртом десятке отучиться влюбляться во всех без исключения красивых женщин Галактики. И вообще, биографию Галактического Консула, — здесь он сардонически усмехнулся, — подобает открыть каким-нибудь настоящим делом!»

Мановением руки Кратов закрыл люк.

— Чудушко, — величественно приказал он. — Домой, Китяра.

Когда биотехн, ворча на атмосферное электричество, что донимало его щекоткой, всплывал над степью к зашторенному низкими тучами небу, Кратову помстилось, будто на обочине автострады одиноко застыла женская фигура.

Он стиснул зубы, отвёл взгляд от экрана и не смотрел на него всю дорогу.

10.

Сначала в облаке густого тумана возникла огромная продолговатая тень. Случившийся неподалёку Саул Эктор готов был поклясться, что она свалилась с неба. Потом от неё отделилась призрачная фигура размерами поменьше и двинулась в его сторону. Фигуру мотало из стороны в сторону, а временами даже складывало пополам. Когда клубы тумана расступились, перед Эктором явился здоровенный человекообразный детина в потёртых джинсах и чёрном свитере. Иными словами, без намёка на скафандр или другое защитное облачение. По искажённому страдальческой гримасой лицу пришельца текли слёзы, а из глотки доносился сдавленный хрип.

Первым побуждением Эктора было бежать со всех ног на станцию за подмогой. Вторым — завопить от ужаса. И уж только потом он догадался, что перед ним вовсе не мифический горный большерук, которым так любят стращать своих детей обитатели этих мест. Горные большеруки не носят джинсы. Они вообще не знают одежды. К тому же, с головы до ног они покрыты густой шерстью. Так говорят аборигены… А пришелец имел такую короткую причёску, что казался лысым.

Поэтому Саул Эктор совладал с эмоциями, сорвал с бедра запасную маску и ткнул незнакомцу в залитую слезами физиономию.

— Спа… сибо… — задушенно просипел тот на вполне понятном языке.

— Вы кто? — спросил Эктор потрясённо.

— Кратов… Константин Кратов… я прибыл из Парадиза…

— Парадиз? Где это?

— Не важно… — Кратов закашлялся. — Если можно, проводите меня в тёплое и сухое место… где можно дышать.

— Разумеется, — сказал Эктор. — Но это не курортный мирок. Это зона контакта Пирош-Ас. Вы, господин Кратов, находитесь на территории ксенологической миссии.

— Я знаю, — пропыхтел тот сквозь маску. — Мне сюда и надо. Я хотел повидать доктора Артура Клермонта.

— Вы договаривались о встрече? — осведомился Эктор с горькой иронией. — Я бы и сам хотел того же…

С высоты своего роста Кратов поглядел на него сквозь слёзы. Даже под маской было видно, как он удивлён.

Всё же, было в нём что-то от горного большерука. Как врут аборигены, порой большеруки оказываются чрезвычайно наивными. Что иногда позволяет героям мифов обвести этих чудовищных людоедов вокруг пальца.

В помещении станции было пусто и темно. Саул Эктор стянул с головы защитный шлем и привычно пригладил волосы. Кратов медленно отнял маску от лица и молча озирался. Кажется, ему здесь не нравилось.

— Эй! — позвал Эктор. — Есть кто живой?

Дверь биологической лаборатории приоткрылась, оттуда выглянул Блэк-Джек, в обычном своём клеёнчатом фартуке поверх той пёстрой тряпки, что он горделиво называл саронгом.

— Что вопишь? — спросил Блэк-Джек сердито. — Устриц мне распугаешь. Все давно разошлись по постам, а ты чего здесь ошиваешься?

Он увидел нелепую фигуру гостя и на какое-то время расстался со своим красноречием.

— Это Блэк-Джек, — сказал Эктор. — Сегодня он дежурный по станции.

— А где доктор Клермонт? — нетерпеливо спросил Кратов.

— Ха! — сказал Блэк-Джек и скрылся за дверью.

— Я полагаю, что доктор Клермонт у себя, — сказал Эктор. — Только не уверен, что он вас примет. И всё же кто вы? Здесь не полагается быть никому, кроме ксенологов и лиц, имеющих специальный допуск. Существует такой документ, именуемый «Кодекс о контактах». Так вот, его нарушение карается…

— Я читал, — прервал его Кратов. — Я ксенолог третьего класса. И у меня есть допуск.

— Вот и хорошо, — пробормотал Саул Эктор.

В миссии не было ни одного человека, чей класс превышал бы четвёртый. Кроме, разумеется, самого Клермонта… У самого Эктора был шестой класс, и то лишь полгода. Но если этот тип был направлен сюда на поддержку, то его могли бы по меньшей мере предварительно ознакомить с составом атмосферы планеты Пирош-Ас. Конечно, здешней газовой смесью можно дышать… когда нет выбора.

— А теперь объясните мне, что вы имели в виду, говоря, будто доктор Клермонт меня не примет, — сказал Кратов.

— Может быть, вы хотите кофе? — спросил Саул Эктор.

— Я хочу кофе, — проворчал Кратов. — С пончиками. Сразу после беседы с начальником миссии.

— Боюсь, что после беседы вам захочется цианистого калия, — усмехнулся Эктор.

— Отчего же?

Саул Эктор скрестил руки на груди и привалился к стене.

— Парадиз, — сказал он. — Где это? На другом конце Галактики?

— Я неточно выразился, — промолвил Кратов. — Вообще-то я прибыл из земного представительства на Сфазисе.

— А! — Эктор покивал головой. — Теперь понятно. Тогда вам наверняка известен наш непосредственный куратор, доктор Рошар…

— Имел ни с чем не сравнимое удовольствие состоять в общении, — фыркнул тот.

— …и вы могли бы у него выяснить все подробности наших неприятностей, — закончил Саул Эктор.

— А вот такого ни с чем не сравнимого удовольствия, увы, не имел, — сказал Кратов. — Честно признаюсь: здесь я случайно. Я ищу собаку.

— Собаку?!

— Собаку женского пола, по моим сведениям — беспородную, по имени Мавка, — терпеливо разъяснил Кратов. — Довольно-таки продолжительное время тому назад она покинула Сфазис вместе с доктором Михаилом Бурцевым, и с тех пор о них нет никаких известий. Ну, благополучие господина Бурцева меня практически не заботит…

— Здесь нет собак, — сказал Саул Эктор сквозь зубы. — Здесь нет кошек. Здесь нет даже мух! Здесь всё так плохо, что дохнут даже бактерии!

— Я только что слышал об устрицах.

— Устрицами мы называем представителей местной фауны, имеющих с одноимёнными земными моллюсками некоторое сходство. Они точно так же пригодны в пищу. Отличие же состоит в том, что устрицы планеты Пирош-Ас сухопутны и обладают тонким слухом. Если раздражать означенный слух грубыми звуками, это ползучее дерьмо теряет свои вкусовые качества! Вам ясно?

— Угу, — сказал Кратов. — Насчёт добычи красного пирошита вы не договорились. И решили обойтись устрицами.

— Верно! — Саул Эктор слегка поаплодировал. — Редкая проницательность. Мы не договорились насчёт красного пирошита. Мы провалили сделку с чёрным пирошитом. С нами не хотят разговаривать. Мы сами не хотим разговаривать друг с другом! И доктор Клермонт сидит в своём кабинете безвылазно вторую неделю, надеясь что-то придумать.

— Занятно, — ввернул Кратов. — Похоже, это общепринятая в кругах высшего руководства практика…

— А вот экспортировать устриц мы не собираемся. Мы едим их сами!

— Ну и приятного аппетита, — пожал плечами Кратов. — Что ж вы кипятитесь-то?

— Просто я думал, что вы прибыли нам помочь, — с досадой сказал Эктор. — А вы просто ищете какую-то дурацкую собаку. Как это я сразу не догадался? Конечно, подготовленный специалист не явится на Пирош-Ас в таком снаряжении…

— То, что Мавки здесь нет, я уже понял. Но и помочь не откажусь. Хотя… — Кратов скептически поморщился. — С налёту лезть в дела по контакту — самое последнее дело.

Он повернулся на каблуках и ткнул пальцем в ближайшую дверь.

— Это кабинет начальника миссии? — спросил он.

Саул Эктор отрицательно помотал головой.

— Это инфобанк, — сказал он безотрадно. — Сюда вы можете войти свободно. А из кабинета Клермонта вас выкинут.

— Как вы себе это представляете? — сощурился Кратов.

На мгновение он стал схож с горным большеруком из предания о сорока девушках и храбром витязе. В одном из вариантов предания глупый большерук всё перепутал: сожрал сорок девушек, а над витязем надругался.

11.

— Итак, — промолвил Тамия вкрадчиво. — Не наступило ли сладостное время переговоров о вещах, что интересуют нас обоих?

— Полагаю, что нет, — медовым голосом ответил виконт Лойцхи. — Вещи не имеют крыльев. Вещи не имеют ног. Они подождут. А мы с вами, светлейший граф, отдадим дань уважения сырому мясу болотной рептилии с гарниром из маринованного хвоща. Ибо рептилия не может ждать, она попросту протухнет. И вы между тем поведаете мне о благополучии своих кристальнейших сородичей третьей руки, а я разочтусь с вами той же бесценной монетой.

— Должны ли мы омыть лица и сменить седалища, дабы не оскорбить пренебрежением столь изысканный деликатес? — вслух осведомился Тамия.

Про себя же он говорил совсем другие слова.

— Полагаю, что нет, — прожурчал виконт Лойцхи. — То, что ползает перед тем, как послужить пищей, не вправе рассчитывать на все мыслимые знаки почтения.

Две жены виконта, блистающие неувядаемой красотой (старшая, Вуйлра, весила не меньше пяти центнеров и передвигалась при помощи специальной каталки, в которую её снаряжали каждое утро дородные служанки; младшая, Вхойгл, ещё не достигла такой телесной роскоши и для перемещения пользовалась собственными ногами), сладко улыбаясь, подали упомянутое блюдо. Тамия внимательно исследовал гарнир — кроме хвоща и водорослей, ничего иного не присутствовало. Предмет переговоров упорно изымался из поля зрения.

Виконт, довольно урча, выбрал из окровавленных кусков бедрышко и принялся глодать. «Я грязное животное, — горестно подумал Тамия. — Мне ли, потомку древнейшего самурайского рода, заниматься тем, чем я сейчас займусь? Или это испытание, которое я должен с честью выдержать во приумножение славы своих предков?.. Однако же, будем справедливы. Мясо болотной рептилии столь же отвратительно на вид, сколь приятно на вкус. И даже напоминает мне сасими из рыбы фугу…» Он выбрал ошмёток поопрятнее и отправил в рот вместе с пучком гарнира. «Увы мне, сасими во много раз вкуснее. В сто раз… в миллион…»

— Позволено мне будет поведать прекрасному виконту о внучатом племяннике свекрови моей двоюродной сестры со стороны отца, — начал он.

Истово кланяясь, вошёл Сойшулзаг, слуга, по причине низкого происхождения поджарый и раздражающе угловатый в движениях. За десять шагов он, кряхтя и втягивая живот, опустился на колени и пополз в направлении виконта Лойцхи. Достигнув пределов досягаемости его слуха, он зашептал что-то (Тамия вслушался) на плебейском диалекте, которым пока не удосужился овладеть никто из ксенологов. Виконт слушал его, пренебрежительно вскинув пышную синюю бровь.

— А! — вдруг воскликнул он и всплеснул конечностями. — Великое счастье для вас, светлейший граф! Великая честь для меня и моего дома! Этот подлый прислужник сообщил мне, что прибыл ваш сеньор…

— Мой сеньор? — переспросил Тамия, изо всех сил стараясь не показать смятения. — О! Это неописуемое счастье! Но я не ждал его так скоро.

Сказать по правде, он не ждал вообще никого. И сейчас терялся в догадках, кто же тот наглец, что посмел ввалиться с улицы, в грязных сапогах и халате, заляпанном навозом, в хрустальную пагоду контакта…

Меж тем виконт отдавал приказания жёнам и челяди. За столом уже устроено было дополнительное седалище. «Может быть, всё не так плохо, как кажется, — подумал Тамия, поглаживая ладонями сильно отросший за время контакта живот. — Мне и вправду не помешал бы хороший сеньор, чтобы подтолкнуть фабулу контакта, который уж очень долго топчется на месте. И хорошо бы, чтобы небеса послали мне умного сеньора. Например, доктора Энграфа. Но тот, увы мне, не имеет обычая покидать своего дома ради удалённых миссий. Да что там: я вполне удовольствовался бы и доктором Рошаром. Но тот слишком худ, чтобы виконт воспринял его всерьёз. Здесь встречают не по одёжке, а по брюху… И уж вовсе опрометчиво будет рассчитывать на доктора Гунганга, который, похоже, и не подозревает о существовании планеты Пратамра, о моей миссии в этом мире, да и о прекрасном виконте Лойцхи. А ведь мы подконтрольны именно доктору Гунгангу!» Он не стал строить иных догадок, потому что если это был бесстыжий самозванец, то по правилам местного этикета ему полагалось что-нибудь отсечь. И уж в самую последнюю очередь это будет голова…

Ухнул медный гонг, вполне музыкально запели раздвигаемые двери. Появилось лицо, объявившее себя сеньором графа Тамия.

— Я позволю сделать предположение, что благоуханный гость не владеет нашей низменной речью, — сказал виконт. — Не будет ли для графа обременительно выступить посредником между мудростью его сиятельного сеньора и нашими дурно вымытыми ушами? И на какой титул угодно ему будет обращать своё возвышенное внимание?

Тамия склонил гладко выбритую голову в знак согласия и с трудом обернулся навстречу вошедшему.

Дурные предчувствия его не обманули.

Гость был ему положительно не знаком. Тамия готов был поклясться, что никогда прежде не встречал этого худого (а по здешним стандартам — отвратительно худого) юнца в невыносимо простых одеждах.

— У вас есть полминуты, чтобы объяснить мне, кто вы и что здесь делаете, — очаровательно улыбаясь, прошипел Тамия. — Потому что за другие полминуты я должен буду придумать для вас какую-нибудь удобоваримую легенду.

— Меня зовут Константин Кратов, сэнсэй, — сказал тот до нахальства спокойно. — Я прибыл со Сфазиса. Здесь я действительно по воле случая, потому что на базе миссии мне не сказали ничего вразумительного и предложили дождаться вас. Но я не могу ждать.

— Надеюсь, вы ксенолог? — вздохнул Тамия.

— Ещё бы! — хмыкнул тот. — Я ищу собаку. Её зовут Мавка…

— …и она подруга несравненного Полкана, — докончил Тамия. — Я знаю Мавку, но её здесь нет и быть не может. Иначе нам пришлось бы подать её на стол в качестве ответного блюда. Здесь едят всё, что движется. Съедят и вас, потому что ваше поведение лежит за рамками приличий!

— Разве? — удивился Кратов. — Тогда я что-то упустил в местных нравах. Пока я летел сюда с Пирош-Аса, мне удалось кое-что освежить в памяти…

— Стоп! — шёпотом рявкнул Тамия. Развернувшись к виконту, он возгласил: — Его ослепительное сиятельство маркиз Кратов со Сфазиса. С высочайшей инспекцией и новыми предложениями прекраснейшему виконту Лойцхи.

— О! — вскричал тот. — О! Бесподобная честь! Могу я надеяться их услышать?

— Вне всякого сомнения. Сейчас маркиз доведёт их до моего скудного ума…

— Не утруждайте себя переводом, Манмосу-сан, — сказал Кратов, сообщая своей физиономии чудовищно надменное выражение (что хотя бы отчасти укладывалось в границы этикета). — Я неплохо владею пратамрийским языком. Есть некоторые трудности с разговорной речью, но на слух я всё воспринимаю без проблем.

Тамия закряхтел от удовольствия. Его только что назвали «Мамонтом», то бишь борцовским псевдонимом, под которым он некогда прославился на сумоистском ринге-«дохё».

— Вы что, специально готовились… к экспедиции за собакой Мавкой? — спросил он с напускной строгостью в голосе — в полном расчёте на то, что виконт, меланхолично жевавший пучок хвоща, не горазд в интонациях человеческой речи.

— Я защищал дипломный проект по вашим трудам. Вы, случаем, не знакомы с моей статьёй «Гастрономические культы Южной Пратамры в свете мифологических архетипов»?

— «Ксенологический вестник» за август прошлого года? Так это были вы?! — Тамия приосанился и даже попытался подобрать своё брюхо. — Уж не обессудьте, я мог не запомнить ваше имя, а вот основные положения вашего опуса мне памятны. И я не во всём с ними согласен, кое в чём выводы ваши представляются излишне поверхностными, даже скоропалительными…

— Для меня будет огромной честью вступить с вами в дискуссию, сэнсэй. Но боюсь, не сейчас. Я должен-таки вернуть Мавку в Парадиз, — Кратов порыскал любопытным взглядом по столу. — А где же легендарный «акрор»? Не могу же я побывать на Пратамре и не отведать этого чуда!

— Увы мне, — сказал Тамия. — Отсутствие на столе плодов акрора, он же «хлебный куст», он же «райское яблоко», недвусмысленно демонстрирует нежелание прекраснейшего виконта Лойцхи и его дома делиться с нами секретом выращивания этой удивительной культуры. Ради чего я и сижу здесь второй месяц, пожирая то, что иной раз и в землю зарывать стыдно…

— А что же, понятия о субординации здесь так же сильны, как и в старые добрые времена небесноликого императора Влацры? — сощурился Кратов.

— Это одна из незыблемых основ общественного благополучия, — важно кивнул Тамия.

— Поскольку вы и ваш гостеприимный хозяин имеют упоительную радость находиться на одной ступени табели о рангах, — сказал Кратов раздумчиво, — то я, в полном соответствии с тем, как вы меня отрекомендовали, по меньшей мере на один приступок выше любого из вас.

— Это невероятно, — проворчал Тамия. — Но это правда.

Кратов надул щёки и подбоченился. Кратов как сумел выпятил живот. Кратов скорчил безобразно чванливую гримасу. Он стал похож на японского чиновника со средневековой гравюры, принимающего взятку.

— Велите хозяину подать плоды акрора! — рявкнул он гнусным голосом. — Да поживее, ибо я спешу и не намерен умереть от скуки и голода за этим паршивым столом!

Тамия прикрыл глаза от отвращения к происходящему. А затем перевёл сказанное обратившемуся во внимание виконту Лойцхи. «Сейчас телохранители попытаются нас нашинковать, — подумал он устало. — Придётся удирать через эти проклятые раздвижные двери. Как в прошлый раз. Раздвигаются они секунд двадцать-тридцать… не переставая распевать свои песенки. Интересно, этот юный наглец запомнил обратную дорогу? Потому что двери, допустим, я попросту снесу своим пузом. Как в прошлый раз. А после мне придётся прикрывать его отступление…»

Виконт молчал не менее пяти минут. И никто не смел нарушить его размышлений. Тамия едва заметно привстал, чтобы сподручнее было вытянуть из-под себя тесак. Он тоже молчал и даже не глядел в сторону свалившегося ему на голову несносного сеньора.

— Пусть подадут выпить! — внезапно взревел тот.

— Маркиз, мать вашу, — сказал Тамия по-русски. — Уймётесь вы сегодня или нет?

— Да! — так же неожиданно подхватил непотребные вопли вельможного хама просветлевший лицом виконт Лойцхи. — Напитков сверкающему гостю! Крови древесного моллюска с перцем и солью! И два… нет, три блюда акрора на стол!

Кратов, наоборот, сразу потускнел и напрягся.

— Я должен это пить? — спросил он, нарочито небрежно принимая ведёрный кубок из пухлых конечностей красавицы Вхойгл (которая беззастенчиво строила ему глазки и даже неуклюже пыталась задеть колоссальным окороком).

— Ещё бы! — сказал Тамия со злорадством. — И до дна.

Кратов поднёс кубок к лицу и шумно отхлебнул — на другом конце стола виконт одобрительно хрюкнул.

— Отменно! — гаркнул Кратов и поперхнулся. Его тёмное от «загара тысячи звёзд» лицо обрело зеленоватый оттенок. — Клянусь хвостом покойного императора Влацры, ничего не пил гаже с тех пор, как родился… А где же акрор?

— Он перед вами, маркиз, — любезно промолвил Тамия, выбирая из плетёного блюда спелый плод, похожий на поджаристую плюшку, и с поклоном поднося гостю.

— Гм! — Кратов с недоверием повертел акрор в руках. — И он действительно излечивает от всех желудочных болезней? И выводит радиационные шлаки из организма?

— Под метёлку, милейший маркиз, — сказал Тамия. — А также обладает многими иными целебными эффектами, которые я не стану сейчас перечислять, дабы поберечь ваше драгоценное время. Не то вы никогда не уберётесь с этой планеты…

— Тогда переведите хозяину, что я забираю одно блюдо с собой, — брезгливо произнёс Кратов. — И чтобы к вечеру вы подписали договор о взаимообразном обмене всем полезным и приятным, что есть в наших двух мирах.

Тамия, храня каменное выражение лица, перевёл.

Виконт выглядел озабоченным.

— Я не в силах отказать столь значительному гостю, — промямлил он, пряча глаза. — Но секрет разведения акрора передаётся внутри дома Лойцхи из рода в род и никогда не покидал его стен…

Кратов нахмурился, потом выкатил глаза, привстал и вдруг завопил что-то на совершенно непонятном наречии. Виконт проворно отпрянул, но нашёл в себе силы ответить на том же языке. Некоторое время они орали друг на друга, брызгая слюной и колотя ладонями по каменному полу перед собой. Между тем как ни черта не понимающий Тамия озадаченно жевал бесценные плоды из ближайшего блюда.

Понемногу в этом невероятном диалоге стали преобладать выкрики «Осс!», означавшие согласие, а затем он оборвался так же внезапно, как и начался. Виконт шумно перевёл дух и утёр обильный пот с низкого лба. Кратов не глядя нащупал кубок с пойлом и припал к нему.

— Что это было? — осторожно спросил Тамия.

— Старо-пратамрийский литературный диалект, — ответил Кратов, утирая рот. — Вроде нашей латыни. Никто не использует его в обыденной речи, но всякий аристократ знать обязан. Я же выучил его в процессе работы над статьёй. И, как выяснилось, ещё не забыл. У меня с детства способности к языкам… А вы разве его не знали, сэнсэй?!

— Нет, — прошипел Тамия. Его отношение к этому несуразному типу меняло свою полярность с каждой минутой. — Латынь, иврит и санскрит я также не знаю… О чём вы так славно посекретничали?

— Ну, мы практически обо всём договорились, — сказал Кратов беспечно. — Весь этот акрор я забираю. Договор будет подписан. Дом Лойцхи делится с нами секретом выращивания «хлебного куста». Взамен мы открываем им секрет дебульфикации оврохоблуна.

— Я не знаю, что такое эта проклятая «дебульфикация оврохоблуна»! — застонал Тамия.

— Я тоже. Запишите, чтобы не забыть, как произносится… Виконт не отважился спросить у меня, но перед вами подобного трепета он не испытывает. К завтрашнему утру вам надлежит решить, что же это такое. И поделиться тайной исполнения означенного процесса с прекраснейшим виконтом. Разумеется, обмен должен быть эквивалентный, без обмана. Никаких бус и зеркалец…

— Да, да! — с энтузиазмом подхватил виконт, услышавший знакомое слово. — Оврохоблун!

— Но в порыве азарта наш гостеприимный хозяин выдвинул одно условие, — заметил Кратов, — которое я, не торгуясь, принял.

— Что же это за чёртово условие? — обречённо спросил Тамия.

— Завтра же состоится поединок двух борцов. Одного выставит дом Лойцхи, другого — мы. Если победит наш борец, дом Лойцхи не будет настаивать на исполнении нашей части договора.

— Я знаком с местной разновидностью борьбы, — пренебрежительно фыркнул Тамия. — Жалкое подобие сумо. Если не считать группы приёмов, исполняемых хвостом… И кто же будет наш борец? Вы?

— К моему великому сожалению, я должен спешить на Сфазис. Подозреваю также, что здесь не сыскать борцов моей весовой категории, разве что среди юниоров. Я назвал вас, Манмосу-сан… — Кратов сделал паузу, ожидая взрыва негодования. И просчитался. Тамия, ухмыляясь, потянулся за куском болотной рептилии. Кратов продолжил вкрадчиво: — Впрочем, у вас есть время отказаться от поединка, либо подыскать себе достойную замену. Разумеется, сэнсэй, вы великий мастер, непобедимый чемпион, ёкодзуна, но… годы берут своё. И, возможно, вам всё же придётся поломать голову над дебульфикацией оврохоблуна…

— Не придётся, — проворчал Тамия. — Можете забыть это словесное ветропускание.

12.

Привлечённый шумом в коридоре, Колин Гленарван поднялся из-за своего стола и выглянул за дверь. Он с неудовольствием отметил, что там собрались почти все, кто обитал и трудился на стационаре «Чёрная Кобра».

— Что это? — спросил Гленарван свирепо. — Бунт? Или — как это? — забастовка? Что означает это сборище?

Шум понемногу стих.

— Они хотят отобрать у нас собаку, — сказал ксенолог Элмар.

— И ничего взамен, — поддакнул драйвер Бевон.

— Да мы и не хотим ничего взамен! — воскликнула эта экзальтированная особа, медик Криста Скорикова. — Мы так привыкли к нашей Мавочке!

— Мы протестуем!

— У нас даже кошки приличной нет!

— Даже черепахи!..

— Кто хочет её забрать? — спросил Гленарван.

— Я, — ответил не примеченный сразу здоровенный тип в потёртых джинсах с подозрительными пятнами на коленях и пожёванном чёрном свитере.

— По какому праву?

— Меня зовут Кратов, — тяжко вздохнув, сказал тип. Похоже, он произносил это не впервые за последние минуты. — Константин Кратов. Я ксенолог. Прибыл со Сфазиса. Там у Мавки законный супруг…

— Так давайте его к нам! — рявкнул техник Скоморовский.

— Щеночки пойдут!.. — мечтательно зажмурилась эта экзальтированная особа Криста Скорикова.

— Послушайте, — сказал Гленарван, приближаясь. — Мавку сюда привёз доктор Бурцев. И оставил здесь, руководствуясь какими-то, полагаю, весьма основательными мотивами. А вы явились невесть откуда, намерены отбыть невесть куда, и ещё претендуете на то, чтобы лишить собаки целый человеческий коллектив…

— Не только человеческий, — буркнул мирмек Ятуупт и нервно перебрал суставчатыми конечностями.

— Это произвол, — сказал Элмар.

— Беспредел, — поправил Скоморовский.

— Как можно жить на свете без собаки?! — заломила ручонки эта экзальтированная особа Криста Скорикова.

— Мы вас даже не знаем, — промолвил Гленарван и осёкся.

Он потянул носом. От незваного гостя исходил отчётливый запах сырого мяса.

— Знаете что, — сказал он твёрдо. — Мавку я вам не отдам. Есть у меня подозрение, что вы её… того…

— Чего — того? — нахмурился Кратов.

— В общем, я здесь директор, и я вам не доверяю, — подытожил Гленарван. — Не нравитесь вы мне.

— И мне, — сказал Бевон.

— И мне, — согласился Скоморовский.

— Это какой-то каннибал, — пискнула экзальтированная Криста Скорикова.

— Доктор Бурцев не руководствовался ничем, — сказал Кратов устало. — Он выказал обычное человеческое раздолбайство. Он просто забыл Мавку на вашем стационаре — это чтобы вы не мнили о себе бог весть что. Но я счастлив, что Мавке здесь было хорошо, и благодарен, что вы проявили к ней такое участие.

— Это лесть, — проницательно сказал Ятуупт. — Нас пытаются улестить и подкупить.

— Нет, — возразил Кратов. — Просто я хочу подсластить вам горечь расставания. А то, что от меня разит всякой дрянью, не секрет даже для меня. Хотя я уже принюхался за пару часов. До вас я побывал на Пратамре…

— А-а, — сказал Элмар. — Тогда понятно.

— Там сырое мясо жрут, — пояснил окружающим Скоморовский.

— Правда, готовят его отменно, — добавил Бевон.

— Пальчики оближешь, — подтвердила Криста Скорикова.

— Как поживает профессор Тамия? — участливо спросил Гленарван.

— Преуспевает, — лаконично ответил Кратов. — Знаете что? — вдруг оживился он. — Пускай Мавка сама решает!

— Пускай! — загалдели в толпе.

— Мавка! Мавочка! Мавушка!

Люди расступились. В образовавшийся проход с достоинством ступила небольшая дворняжка и замерла, подняв переднюю лапу и подрагивая хвостом. У неё была удивительная шерсть: где жёсткая и короткая, а где наоборот, мягкая и длинная. Вдобавок, она не имела чётко выраженной масти. С некоторой натяжкой её можно было назвать «розовой».

Кратов опустился на колени.

— Мава, — сказал он бархатным голосом. — Полкан соскучился.

Собака розовой масти сдержанно улыбнулась и завиляла хвостом.

— Ничего тут не поделаешь, — сказал Скоморовский, обращаясь к окружающим.

— Полкан — это, знаете ли, Полкан, — понимающе вздохнул Бевон. — А кто мы против Полкана?

— Так, местоименное наречие, — покачал головой Элмар. — Кто, где, когда…

— А у них там любовь, — удостоверила Криста Скорикова.

— Прощай, Мавка, — сказал Гленарван печально.

Кратов уже выпрямился во весь свой изрядный рост и теперь смущённо переминался с ноги на ногу.

— Коллеги, — сказал он прочувствованно. — Мне и вправду жаль, что так получилось. Поэтому я торжественно обязуюсь привезти вам козлёнка.

— Беленького! — требовательно пропищала Криста Скорикова. — И чёрненького!

— И чёрненького, — согласился Кратов. — Через пару месяцев.

— И щеночка, — добавил Элмар.

— И кошечку!

— И черепаху!!!

— Тихо! — гаркнул Гленарван. — Прекратите базар! Что мы, сами о себе не позаботимся? Дети малые! Собак, кошек и пресмыкающихся вам обеспечу лично я. Козлята остаются за Сфазисом. Ещё вопросы? Нет? Тогда по местам!

— Коллеги, — заискивающе сказал Кратов. — А не найдётся ли у вас пивка? Залить кровь древесного моллюска… — лицо его дрогнуло, — с перцем и солью…

Воцарилась сострадательная тишина. Затем со всех сторон к Кратову протянулись руки с жестяными банками.

13.

Кратов отворил дверь с табличкой «Лернейская Гидра. Директор стационара» и вошёл. На него не обратили внимания. Он деликатно откашлялся. Результат был тот же — нулевой. Тогда он бережно толкнул Мавку ногой в бок.

Собака негромко тявкнула.

Человек за столом поднял голову и со слабым любопытством посмотрел на Кратова. Потом он увидел Мавку, и всякий интерес в его взгляде окончательно угас.

— Здравствуйте, — сказал Кратов. — Я прибыл со Сфазиса. Меня зовут Константин Кратов, я ксенолог. Вы Иван Иванович Горчаков?

— Здравствуйте, — тусклым голосом промолвил человек за столом. — Иван Иванович в отпуске. На Земле. Если вы обратитесь в туристическое бюро «Алтайское золото», город Бийск, то, возможно, вам точнее укажут, где его найти.

— А вы кто?

— Я его заместитель. Ивар Бокслейтнер, — он горестно усмехнулся уголком рта. — Забавно, правда? Директора зовут Иван, его заместителя — Ивар, а главного ксенолога — Иво, — пожевав кончик зажатого в кулаке стила, он добавил: — Ещё есть один Иоганн, одна Иоанна и чёрт знает сколько Джонов…

— У вас всё в порядке? — спросил Кратов осторожно.

— У нас? — Бокслейтнер оторвался от чтения разложенных перед ним бумаг и с заметным напряжением пожал плечами. — Полагаю, что да. А что у нас может быть не в порядке?

— Какие-нибудь проблемы… сложности…

— Наверняка у нас есть и сложности, и проблемы. Но мы их решаем… А вы инспектор?

— Нет, — сказал Кратов, смутившись. — Мне поручено курировать вашу работу.

Бокслейтнер, кряхтя, вместе с креслом повернулся к нему вполоборота.

— Как, вы сказали, вас зовут? — спросил он.

— Констатин Кратов.

— «Кра… тов»… — Бокслейтнер вывел его имя стилом на вывешенной над столом чёрной дощечке. Затем проставил дату и зачеркнул предыдущую строчку.

Кратов пригляделся и прочёл там: «Григорий М. Энграф», а чуть выше следовали уже вполне ему известные имена почти всех обитателей Парадиза. Если судить по датам, никто не занимался «Лернейской Гидрой» больше двух лет.

— Вообще-то я надолго, — сказал он обещающе.

— И прекрасно, — пробормотал Бокслейтнер.

— Так у вас и вправду всё хорошо?

— Я не говорил: «хорошо», — поправил его Бокслейтнер. — Я говорил, что мы со всем справляемся сами.

Кратов поглядел на Мавку. Та сочувственно улыбнулась.

— Но вы обещаете обратиться ко мне, если понадобится помощь?

— Обещаю, — вяло проговорил Бокслейтнер. — Почему бы и нет?

— Так я ухожу?

— Если спешите — то всего доброго.

— А если не спешу? — саркастически спросил Кратов.

— Тогда я вызову моего пресс-секретаря Мари-Луизу. И она будет вас развлекать болтовнёй… угощать коктейлями… — лицо заместителя директора страшно исказилось, и он с огромным усилием подавил зевок. — Купать в бассейне…

Кратов помолчал.

— Пожалуй, я спешу, — проронил он наконец.

— Угу, — сказал Бокслейтнер, не поднимая глаз.

14.

— Я слушаю вас, Григорий Матвеевич, — сказал Кратов, неслышно возникая в дверях.

Энграф лежал в кресле, закутавшись во всё тот же грандиозный свой халатище. Он был сердит и нахохлен.

— Где Руточка? — спросил он сварливо.

— Я отправил её на Землю, — с готовностью сообщил Кратов. — Надолго.

— Вы с ума… — начал было взводить себя Энграф, но натолкнулся на полный ледяной безмятежности взгляд Кратова и осёкся. Помолчав, он буркнул: — Вы могли бы приличия ради иногда согласовывать свои решения со мной. Как-никак, я руковожу представительством.

— Согласовывать? — кротко переспросил Кратов. — Зачем?

— То есть как? — опешил Энграф. — Вы самовольно лишаете наш коллектив одного из его членов, обрекая на упадок всё наше достаточно хрупкое экологическое благополучие. И потом — хотелось бы предварительно поговорить с человеком, отбывающим на Землю. Вы же знаете, как все мы ценим и любим нашу Руточку…

— Ложь, — спокойно возразил Кратов.

Энграф с возмущением передёрнул плечами.

— Я не потерплю такого тона, — произнёс он резким голосом.

— А она терпела, — сказал Кратов. — Сносила от вас любой тон, любые капризы, и со временем вы перестали замечать в ней не то что женщину, а и человека. Вы и ваши коллеги воспринимали её как досадное обстоятельство. С которым приходится мириться и надлежит бороться в меру сил — где иронией, а где грубостью. Как побочный эффект бесподобных условий для работы. Разве можно, Григорий Матвеевич, называть красивую женщину исчадьем ада?

— Этого не было! — неуверенно запротестовал Энграф.

— И не то ещё было! А когда человек видит, что ни он, ни труд его никому не нужны, он теряет к себе уважение, тупеет и остывает. Так что не ценили вы и не любили Руточку. Вы, специалисты по контактам с самыми что ни на есть невероятными разумными субстанциями, потерпели провал в контакте с обычным человеком. Прокололись! Простите, но это свидетельствует о вашей профессиональной некомпетентности.

— Так уж и сразу, — желчно проговорил Энграф. — Конечно, все мы несколько увлечены своей работой, но в ксенологии ничего не добьёшься без полной самоотдачи. Как и во всяком серьёзном деле, между прочим. Каждый из нас находится на своём месте и, что вполне естественно, требует уважения к плодам своего труда. Мы — ксенологи, а Руточка — эколог…

— Она ваш труд, насколько мне известно, уважает, — вставил Кратов.

— И не вам судить о компетентности, — сказал Энграф наставительно. — Моей и чьей бы то ни было. Вы здесь без году неделя, вы ещё мальчик…

— Стоп, — оборвал его Кратов. — Договоримся на пороге. Я вам не мальчик. Если я здесь, на Сфазисе, значит — я ваш коллега и требую к себе соответствующего отношения. А если вы имеете в виду мой возраст, то вам придётся смириться с тем обстоятельством, что я стану называть вас дедушкой!

Энграф даже дышать перестал от негодования. Он сцепил длинные пальцы в замок так, что они побелели, но совладал с собой.

— Хорошо, — выдавил он. — Согласен. Тут вы, как ни досадно, правы.

— Вот вы обиделись, что я не пришёл к вам за советом, — сказал Кратов. — А часто ли к вам обращаются другие? Например, знаете ли вы, где сейчас второй секретарь представительства Жан Батист Рошар?

— Болтает со своим плазмоидом, вероятно, — ответил Энграф пренебрежительно.

— Вполне предположимо… Но ещё более вероятно, что в данный момент он рыщет по огороду в поисках Руточки, чтобы она сготовила ему обед.

Энграф поспешно глянул в окно. Он увидел нелепую в своей хламиде долговязую фигуру Рошара, в позе огородного пугала замершую над огуречными грядками.

— А может быть, вы знаете, о чём он болтает с плазмоидом? — осведомился Кратов. — А где пропадает целыми сутками Фред Гунганг? А чем занят Бурцев, этот персонаж местного фольклора, который вообще здесь не появляется? Чем занят хотя бы один из сотрудников вверенного вам человеческого сообщества?

Энграф конфузливо покусал губы.

— Бездельников здесь нет, — пробормотал он.

— Коллега Рошар испытывает на плазмоиде свою экспериментальную методику организации инконтактных связей посредством среды образов и понятий высшей математики. Занятно, спору нет, но в это время обострилась ситуация в ксенологической миссии Клермонта, которая ведёт переговоры с обитателями системы Пирош-Ас о совместной добыче ценных минералов для земной медицины. Миссия подконтрольна Рошару, и там нет ксенологов классом выше четвёртого, потому что никто не ждал сложностей. Я был там два часа назад, кое-что мы придумали, но нужна срочная поддержка… Коллега Гунганг участвует в ипостаси посредника в любопытном многоступенчатом контакте. Между тем, в подконтрольной ему группе профессора Дзиро Тамия царит уныние, потому что аборигены планеты Пратамра саботируют контакт. А ведь они владеют секретом выращивания знаменитого «хлебного куста», который нигде, кроме Пратамры, доселе не произрастал. Кстати, я оттуда прихватил с собой корзинку… Коллега Бурцев канул в небытие, внедрившись в племя примитивных гуманоидов Вериты, а на «Чёрной Кобре» он был не более получаса и позабыл там несчастную Мавку, обрекая тем самым Полкана на одиночество. Что ему до переживаний какого-то там Полкана?! Слава богу, за ней был хороший присмотр… Я уже слетал и доставил Мавку в Парадиз, можете не хвататься за браслет… И кстати, вы разгадали смысл того послания с Винде-Миатрикс III?

— Нет, — еле слышно сказал Энграф. — Не успел…

— Потому что сегодня ночью его расшифровала работавшая независимо от вас группа интегральных когитров Западно-Уральского филиала Академии наук, не так ли? Да-а… — протянул Кратов укоризненно. — А вы бились над ним… точнее, бездарно убили на него целую неделю своего драгоценного времени!

— Вы и это знаете, — криво усмехнулся Энграф. — Уж лучше бы вам заняться вверенным вашему попечению стационаром Горчакова!

— Я и там был, — заявил Кратов. — У них полный порядок. Настолько полный, что от скуки мухи дохнут.

— Неужели вы успели столько натворить за одно утро? — спросил Энграф недоверчиво.

— Ничего фантастического здесь нет. Главное — не сидеть сложа руки, не уговаривать самого себя: мол, всё едино не успеть…

— Нет, вы не мальчик, — произнёс Энграф задумчиво. — Вы, коллега, дьявольский коктейль из звездохода, плоддера и ксенолога, с явным преобладанием первых двух компонент! Как ни огорчительно, вы опять оказались правы. Да, я увлёкся, потерял время… Но ведь это же было зверски интересно! И то, чем заняты Рошар и Гунганг, тоже интересно! Интересно даже мне! Как этим не увлечься, не позабыть обо всём на свете?! Разве вы никогда не шли на поводу у собственного любопытства?

Кратов неопределённо пожал плечами.

— Разумеется, мы очень легко стали поддаваться на собственные уговоры, — продолжал Энграф. — Особенно убедительно действует довод, что-де годы уже немалые. Преподлейший, должно заметить, довод!.. Человек начинает дряхлеть именно в тот момент, когда впервые согласится с мыслью о своей старости. Да, мыслить, оценивать, анализировать — это мы здорово умеем. А ведь зачастую необходимо отложить всяческие рефлексии на потом и как следует пошевелить конечностями! Успевать, а не искать индульгенций собственным опозданиям! Как вы находите, коллега?

— Григорий Матвеевич, — сказал Кратов вкрадчиво. — Хочу поставить вас в известность, что на время отпуска госпожи Скайдре вам придётся возложить на свои плечи бремя прополки и подвязывания виноградных кустов.

— Как это? — насупился Энграф.

— Очень просто, — пояснил Кратов с охотой. — Руками и мотыгой. Экология — хозяйство хлопотное, так что всем хватит забот. К примеру, я иду, — он тяжко вздохнул, — принимать роды у козы Машки.