Игорь Авилов

– Тебя подбросить? – спрашивает мой напарник.

– Нет. Я немного пройдусь. Здесь недалеко.

– Ну, как знаешь…

Элкар отрывается от мокрого асфальта и полого уходит в черное небо. Некоторое время я различаю его призрачный силуэт на фоне подсвеченных изнутри арок и переходов. Потом он вливается в плотный поток пассажирских машин и пропадает из виду.

Волоча гудящие ноги, я бреду по Гигаполису. Мимо изукрашенных витрин, мимо дергано вспыхивающей рекламы товара, которого нет и не предвидится, мимо огромных щитов с биржевыми новостями, которые никому не интересны. Задерживаюсь у анимированной афиши кинотеатра. Какой-то дурной боевик: пальба, перекошенные рожи, состоящие в основном из челюстей, и, естественно, голые задницы… Сквозь стеклянную дверь кассы видно, что билеты есть на все сеансы, а вот зрителей, напротив, нет. Та кучка мелкой шпаны, что прячется от дождя под растрескавшимся бетонным козырьком, в расчет не идет. Боевик они видели уже сто раз – по пиратским каналам домашнего видео. Они ищут приключений. Но в такой промозглый вечер все напрасно. Шпана курит дешевые сигареты, временами гнусно гогочет, пихает друг дружку конечностями, неумело имитируя технику капоэйры. Должно быть, кончится тем, что скуки ради они передерутся меж собой и разбредутся-таки по домам, на радость папочкам-мамочкам.

Холодно. Я надвигаю на лицо капюшон, поглубже уталкиваю руки в карманы и сутулюсь. Мне тоже не хочется домой. Но больше идти некуда. И нет сил на приключения.

Сегодня было все, что только может выпасть на долю трассера. И травля расплодившихся крыс в теплосети. И оцепление вокруг мэрии. И бешеный кобольд в подъезде Биржевого союза. И освобождение частного дома от самовольно вселившихся многодетных мамаш из «отбойной волны». И черт знает что еще. Поэтому я ни на что больше не годен, кроме как пешком протащиться несколько кварталов, попутно проветривая затуманенные мозги, добраться до опостылевшего дивана и упасть там до утра.

Завтра будет то же самое.

Возле маленького бара с сомнительной репутацией мерзнут голоногие нимфетки. Нынче на них спросу нет. Какое-то время они шепотом обсуждают, имеет ли смысл привязаться ко мне. И вполне справедливо решают: нет, не имеет…

Сворачиваю с освещенной улицы в подворотню. Сразу за разнопестрой показухой офисов и маркетов начинается темень и грязь жилых кварталов. Никто не ремонтировал эти переулочки и дома за последние двадцать лет. Стены из проеденного кислотными ливнями кирпича. Стены из выщербленных панелей, ничем серьезным уже не скрепленных. Стены из разбитого стекла и рассыпавшегося в прах бетона. За ними живут. Точнее, пытаются жить. Латают дыры в стенах и потолках. Травят крыс и травятся при этом сами. Кипятком, фальшивыми излучателями пси-волн и липовыми бабкиными заговорами гоняют мутировавшую нечисть. Спят здесь, любят здесь, рождаются и умирают здесь. И при всем том каждое утро выходят из домов и идут на работу. Только поэтому и стоит еще Гигаполис.

Я и сам – один из них.

Может быть, зря все это?

Если в один паршивый день плюнуть на все и уехать… хоть куда, хоть к неграм в Африку… может быть, этот несуразный город рухнет, наконец, и рассеется, как богом проклятый Вавилон?

Двор совсем безлюден. Кому охота сидеть на лавочке в такую дрянную погоду? При тусклом свете окон (значит, дали-таки электричество! И на том спасибо власти родной…) старательно обхожу вонючие лужи, в которых плавают нечистоты и крысиная падаль. Вот и мой подъезд.

Перед тем, как открыть разбухшую от сырости дверь, оборачиваюсь.

Мне показалось, будто кто-то окликнул меня по имени.

И в самом деле, в тени давно умершего корявого дерева маячит плоская сгорбленная фигура.

Когда она отлипает от полусгнившего ствола, на лицо позднего визитера падает слабый лучик света из окна второго этажа. И я узнаю его.

Это Рим Гафиев.