Глава 1

Ночь завораживала. Шедшие всю неделю дожди вычистили город от грязи, что тоннами выбрасывали в атмосферу заводы и автомобили, шныряющие по улицам подобно раковым клеткам по венам человеческого организма. Дождь лил, как из ведра. День за днём, ночь за ночью – и вот воздух стал чист и прозрачен, а звёздное небо опустилось практически на самые плечи.

Всю неделю – впрочем, как и в остальные дни – Катя стремилась на крышу, подальше от становившейся всё теснее квартиры. Дождь не мешал, нет – он приходил нотой настоящего и ничего не требующего от неё лично мира. Мира, который существовал сам по себе, бесстрастно взирая на живущих под небесами, и нисколько не переживая о чьём-то благополучии.

А ещё дождь являлся антиподом огня, что снился Кате почти каждую ночь, с момента, когда она начала осознавать себя – как существо, наделённое разумом и внутренним миром. Это произошло очень рано, в отличие от других детей. На вид они были совершенно одинаковые – розовокожие пухлощёкие карапузы, пускающие пузыри и кричащие во всю мощь небольших, но уже сильных лёгких. Да, с виду они не отличались. Но уже тогда к ней приходили сны.

Такой простой сон – над миром бушевал огонь. Везде, куда достигал взгляд – плясали огненные смерчи, свиваясь в диковинные буквы непонятного языка. Пламя влекло к себе, распахивая жаркие объятия. И она, раз за разом, устремлялась в это горнило, но, внезапно пугаясь, останавливалась у мятущейся стены жара. И тогда огонь умирал, оседая серой пылью. Мир вдали таял точно так же, рассыпаясь, словно выгоревшая головня, в лёгкий пепел.

Катя не знала, почему ей снился один и тот же сон. Просто, он пришёл однажды и стал неотъемлемой частью жизни. Единственное, что Катя знала точно, так это то, что рассказывать про такие сны кому-либо – нельзя.

Странностей у девочки и так хватало. И усугублять положение ещё и новостью о навязчивых снах – это могло покачнуть переполненную лодку чужого терпения. А чужими были все. Даже родители.

Мать и отец любили дочь, она знала. Катя была для них всем – смыслом жизни и наказанием, счастьем и проклятием. Что превалировало в этих чувствах – она и само порой не понимала. Ставшие с первых же минут прозрачными до самых глубин омутов сознания, родители иногда становились закрытыми, одеваясь в непроницаемую броню. Это выглядело так – обычно радужные, ауры становились похожими на старые мятые газеты, пылящиеся в углу под мойкой. И тогда Катя переставала Видеть их, да и Слышать тоже. Оставались обычные пять чувств – и это не очень радовало.

Хотя, так было интереснее: всё вдруг превращалось в головоломку, что позволяло оттачивать обыденные человеческие умения понимать другого. Так, как понимали друг друга мать с отцом. С полуслова, с полунамека, с лёгкого движения ресниц и полуулыбки – родители читали мысли и желания другой своей половины, как раскрытую книгу. А ведь они были обычные люди, как и любая пара из шести с лишним миллиардов населения этой небольшой планеты.

Понимание других людей пришло к Кате очень рано. Она вдруг услышала мысли окружающих, и увидела окружающее их сияние, которое рассказывало очень многое. Если быть точным, то это случилось прямо в родильном доме. Переговариваясь с окружающими комками плоти на изначальном детском языке, она удивилась вспыхнувшему вокруг них световому кокону. Катя увидела, как протекают мыслишки в головках соседей и соседок. Слышала, как шумит кровь в венах малышей. Она ощущала, как рождаются слова у гигантов, приходящих с едой и объятиями. Наверное, если бы она захотела, то увидела бы, как бьются их сердца.

Катя упрятала пришедшее знание. Слишком уж ясным было понимание слабости хрупкой оболочки, которой лишь предстояло стать телом, несущим сильное «Я».

И она превратилась в такую же гусеничку, поглощающую пищу и изрыгающую отходы жизнедеятельности, дожидаясь момента, когда можно будет задуматься о трансформации. Она надеялась, что это произойдет скоро.

Мозг малышки постоянно работал, впитывая информацию для размышлений, и переваривая её. Пищей для ума становилось абсолютно всё – игрушки, весёлая болтовня родителей, игра света на потолке, шум ветра и пение птиц за окном. Всё, что она могла увидеть и услышать, а порой – представить и додумать.

Что-то мигнуло в бездонной глуби неба. Катя отряхнулась от задумчивости и присмотрелась. Падающая звезда – это мигнул, сгорая, очередной метеорит, вошедший в атмосферу земли.

«Так и мы все, – подумалось ей. – Как букашки на свече, сгорим, и следа не останется, кроме пятна на сетчатке. Хотя, если подумать, свет от вспышки уйдёт в космос и превратится в бессмертную волну, несущуюся, чёрт знает куда. Интересно, как далеко она дойдёт».

Мысль понравилась, уводя от набивших оскомину воспоминаний о детстве. Она улыбнулась, всё-таки под звёздами очищение происходило быстрее. И эффективнее. Вот и сейчас – пусть детская, и даже не особо умная – мысль забавляла. Подкорка будет прокручивать задачку, так и эдак, ещё некоторое время, отпустив сознание на вольные хлеба.

Вздохнув глубоко, Катя, откинулась и снова вгляделась в небо. Теперь это превратилось в чистое удовольствие. В её восприятии каждая звезда имела уникальные цвет, голос и песню. Да, небесные светлячки пели для неё. Лишь ради этого она готова была приходить на крышу каждую ночь. А на даче она и вовсе спала на улице – в гамаке, или на старой раскладушке, укутавшись в древний плед, пропахший ромашками. Там отсутствовал смрад человеческих мыслей – на природе люди отдыхали от всего, и – даже от себя. А в городе приходилось закрываться постоянно, следя, как бы не проползла чужая эмоция и не срезонировала на тонких струнах эмпатии.

Катя поёжилась, отгоняя воспоминание. Да, тогда получилось очень плохо. Поссорившись с матерью, она нечаянно раскрыла своё сознание и внезапно оказалась во власти чужих эмоций – где-то в соседнем подъезде пьяный мужик избивал жену. Несущаяся от него волна ненависти вошла в Катю. И вышла из неё бушующим торнадо, разлетевшись во все стороны и затопив сознания всех людей в радиусе около ста метров, настолько она открылась тогда. Злополучный вечер запомнил весь дом. И старушки судачили ещё не одну неделю, вспоминая «ту» пятницу. А Катя ещё долго шептала слова благодарности звёздам, за то, что тогда не случилось смертоубийства. Разбитые губы, выбитые зубы, поломанная мебель и выбитые стёкла – не в счёт.

А мама с папой не почувствовали. «Блаженные, – усмехнулась Катя, – Ничто их не берёт».

Хотела бы и она так. Найти свою половину, чтобы не бояться ничего и никого. А самое главное – быть любимой, ощущать тепло и уют. Не из родительских побуждений, а по-настоящему. Стать желанной и единственной – как ей этого хотелось, кто бы только знал. Она всё отдала бы за чувство близости, но – увы.

Катя вспомнила, каким был первый – и последний – случай такой близости.

Это произошло в детском саду. Пять лет, старшая группа. Уже считающие себя взрослыми и безумно галантными дети. Василёк из второй группы долго ухаживал за ней. Куда там взрослым самцам до церемонности чистого душой мальчишки. Игрушки, конфеты… Особенно запомнился рожок мороженого, протащенный в сад непонятно каким образом.

Вот тогда-то он и чмокнул её прямо в измазанные пломбиром и вишнёвым джемом губы. И она, от непривычного чувства близости – открылась. И завизжала от страха, увидев, как потекла перед её взором Васина кожа, открывая спрятанные внутри венки и артерии, а потом и бьющееся сердце, которое, вдруг, затрепыхалось пойманным мотыльком. Перед Катей проносились образы – мальчишка, паренёк, мужчина… кровь на асфальте… Она оттолкнула Василька, и друг отлетел, стукнувшись о кабинку головой. Рёву было много, с обеих сторон. И она навсегда запомнила испуганный, обиженно-недоумённый взгляд Василя, когда он уходил домой.

На другой день Катя намеренно поссорилась с ним. И больше никому не давала поводов для сближения. «Снежная королева» – прозвище появилось уже в выпускной группе. «Умничка. Но задавака. И глаза-холоднючие, как ледышки» – так её охарактеризовала нянечка, Илона Павловна. Старых кровей, бабуля не лезла за словом в карман и не стеснялась выдавать хлёсткие эпитеты детям, не взирая на статус их родителей. Если бы она знала, в каком ужасе пребывала Катя, считающая, что поцелуй чуть не стал причиной смерти Василя – то смягчилась бы. Наверняка. Но – она не знала. И не знал никто. Все семь лет в школе Катя оставалась точно такой же ледышкой, отбивая неуклюжие попытки одноклассников и мальчишек из других классов сблизиться.

А ею увлекались многие. Худощавая, с идеальной развитой фигурой классических пропорций, длинноногая и с пышной шевелюрой огненных волос – Катя словно сошла с обложки буклета дорогих импортных кукол. Вот только глаза. Синие – но не небесной синью, нет. Глаза синели, как уходящие в лёд дыры. Взгляда этих замораживателей хватало, чтобы у воздыхателя не приключалось второго приступа обожания. Порой добавлялась и пара-тройка слов. Не обидных, нет – а идеально описывающих глубинную суть недостатков наглеца, посягнувшего на дружбу с ней. С самой Снежной Королевой. Она находила, что сказать каждому – ведь это совсем не сложно для того, кто видит людей насквозь. Скрепя своё сердце, она защищала чужие. И плакала по ночам, закрывшись от мира шторами одиночества.

Снова мигнула падающая звезда, и Катя улыбнулась. Вторая – это уже много. Она успела загадать желание, пусть оно исполнится, даже и не скоро. Желание не новое, очень простое: «Пусть появится кто-то, как я. Избавьте меня от одиночества, пожалуйста, звёзды – я прошу Вас…»

Она не особо верила в чудеса, хотя, если задуматься – сама являлась таковым. В глазах окружающих людей, раскрыв лишь частичку своего потенциала, она стала бы кем угодно, появись вдруг такое желание. Вот только, желания не возникало. Катя была иной, не такой, как они. И вознося детские просьбы ночному небу, твёрдо уповала на теорию вероятности, рассчитывая – раз появилась она, то есть и ещё кто-то. Не бывает ничего абсолютно случайного в этом мире, всё повторяется, так или иначе. И где-то в ночи есть подобный ей. А может, и не один. И – даже не одна. Так считал холодный разум, проснувшийся вместе с первым криком, который издала когда-то новорожденная.

Катя прислушалась к ночи, и улыбка угасла. Похоже, отец снова решил провести задушевную беседу, и теперь тяжело поднимался на крышу.

Замок на чердачную дверь он ставил не единожды. Раз за разом, запоры чудесным образом оказывались вскрытыми без особого шума, и он смирился. Заваривать двери наглухо отец не осмелился, это грозило неприятностями с Жэком и ментами.

Вот и он. Кате было жалко отца, отдававшего все силы на воспитание дочери и на здоровье матери. Но принятое однажды решение отдалить от себя всех – распространилось и на них. Катя боялась раскрываться, помня, как дрогнуло, останавливаясь, сердце Василька. Улыбка, тёплое: «Я люблю вас, мам, пап…», и не более. Она боялась. За них.

Катя вздохнула, уже зная, что сейчас услышит.

– Кать, ну разве так можно? – задыхающийся от подъёма на крышу отец даже не стал приводить себя в порядок. – Ну, сколько можно на крышу шастать? Мама там беспокоится. Ей что-то приснилось, пошла к тебе – а тебя снова нет. Ну, хоть дверь на чердак оставила открытой, и то ладно.

Но зачем, опять-то? Кать??

– Пап, посмотри какая ночь… – внутри всё рвалось, но голос не дрожал. – Уже две звёзды упали… Помнишь, как ты учил?

Отец растерянно умолк. Да, он помнил, конечно же. Катя увидела отцовские мысли, и себя в них. Снова стало горько.

Стреляющий угольками костёрок на берегу вялотекущей реки, тёмное пятно палатки в ночи. Они тогда пошли в поход, на два дня с ночёвкой у реки. Отец умудрился наловить рыбы, соорудив удочку из срубленной талины и куска лески с катушки, извлечённой из кармана старой энцефалитки. И сварил уху, со смехом отбросив в сторону выданные матерью в дорогу банки тушёнки и сгущённого молока. А потом он и Катя облазили все кусты на опушке леска, и нарвали там листьев смородины и травы, которую отец назвал белоголовиком. Чай получился бесподобным.

Затем они сидели и смотрели на небо, считая упавшие звёзды. Про каждую небожительницу, что прочерчивала небо, отец рассказывал увлекательную историю. И, конечно же, рассказал про обычай загадывания желания на упавшую звезду. Она тогда загадала найти себе подобных, в первый раз. И погрузилась в мягкие потоки счастья, хотя и не подавала вида. Но отец почувствовал. Наверное, часть её эмоций всё-таки просочилась наружу – и он тоже окунулся в счастье. Если бы с ними оказалась и мама, Катя не удержалась бы – и тогда лёд одиночества раскололся бы, не вынеся волшебства звёздной ночи. Но мамы с ними не было.

Седеющий мужчина и семилетняя девчушка сидели у костра и весело болтали, смеясь и подкидывая в костёр маленькие щепки. И ворох искр, поднимающийся от костра, вторил радостному смеху, возносясь к Млечному Пути.

«Да, вот так всё и было, пап. Ты же помнишь, я слышу…» – подумала Катя. А отец закашлялся и присел рядом.

– Да, Катюш. Я помню. Как не помнить… Не думал, что ты… – голос прервался.

– Пап… ну, пап… не надо. Не мучайтесь вы, и не бойтесь. Сколько уже говорить-то. Мне хорошо здесь, ты же должен понимать. Звёзды – они не люди, с ними легко разговаривать.

– А мы, с нами тяжело?

– Пап. Не начинай снова… – Катин голос похолодел. – Я прошу, не начинай. И маме скажи. Хотя, я и сама могу.

– Да нет уж… я сам. Домой пойдёшь?

– Посижу еще, до третьей звёзды, пап… до третьей звёзды.

Отец вздрогнул и сгорбился, а Катя чертыхнулась про себя. Дважды за вечер давить на одну и ту же точку – недостойно. И, глядя в спину отца, потерянно бредущего к выходу на чердак, кляла себя на все лады. Конечно же – не забыв закрыться от мира.

Послушав мысли отца и убедившись, что он благополучно добрался до квартиры, Катя поднялась с выступа переборки и подошла к ограждению на краю крыши. Набегающий снизу ветер взъерошил волосы, и она зажмурилась, как кошка. А потом открыла глаза и устремила взор вдаль. Ночной город сиял, а улицы струились между пятнистыми тушами кварталов огненными змеями. Но её не интересовали огни города – она надеялась, что сможет уловить настоящий огонь, подобный своему. Хотя и боялась, что другие закрываются точно так же, как и она.

Горизонт снова прочертила падающая звезда. Третья. Пора и домой, сказанного не воротишь… а она всегда поступала соответственно своим словам и обещаниям.

Сноровисто спустившись по лесенке с чердака, она отправилась домой. Стараясь не шуметь, отперла дверь и проскользнула в свою комнату. Мать не выглянула, значит, обиделась крепко, хотя не покажет и вида, как всегда. В чём-то они были похожи. Возможно, свою твёрдость Катя почерпнула именно у матери, очень возможно. Катя прогнала пустую мысль, чтобы та не вертелась в голове всю ночь.

Быстро переоделась, накинула пижаму и скользнула в постель. Звёзд в окне не было видно – посаженные когда-то давно под окнами мелкие чахлые прутья превратились в мощные высокие берёзы, и теперь застилали небо и съедали весь свет. Маленький кусочек звёздной глубины был доступен только с одной точки, там Катя и сидела обычно, готовя школьные задания. Но стоило появиться небольшому облачку – и всё… небо и звёзды за окном пропадали. И ей становилось одиноко.

Глаза закрылись сами собой. И пришёл сон.

«Иди в огонь» – шёпот прозвучал, как гром. В мире сна всегда раздавался только один звук – ярость бьющегося пламени и шорох осыпающегося пепла. И неожиданный шёпот расколол сон, как орех.

Катя не могла понять, откуда взялся голос. Сон ушёл, вместе с огнём. И – Голосом. Это было… необычно. И – неприятно. И даже – страшно. Она вдруг почувствовала неуверенность, как любая девушка на Земле, которую во сне посещают Голоса.

«Наяву осталось услышать», – хихикнула она. – «И всё, привет Кащенко».

Ситуация требовала какого-то решения. Катя подумала, и решилась на аналитик-сон. Принимая решение, она колебалась, но другого пути не видела.

Выровняла дыхание, расслабилась… и сон не заставил себя ждать, заключив её в свои объятия. Но, подсознание уже ждало – не страшась, а анализируя.

Огонь ревел тысячей адских домен. В обычном сне он являлся ей ласковым зверем, не выпускающим когтей. Но сейчас, в осознанном сне – уподобился разъярённому дракону, что желал спалить всё и вся. И притягивал, как и всегда, даже сильнее. Завитки огня привычно свивались в непонятные слова… символы бегали один за другим, распадаясь в искры, а она не понимала ни единого из них.

И снова донёсся шёпот.

– Иди в огонь… войди… стань огнём.

– Кто ты? – Слышать собственный голос со стороны было необычно. Это отличалось от воспроизведения видео или аудиозаписи. Она словно стояла где-то в сторонке, и наблюдала за чужаком, лишь похожим на неё.

– Иди в огонь. Сожги себя и воспрянь очищенной… – Шёпот манил.

– Кто ты такой? Такое… что ты вообще и откуда? – Вопросы не доходили до Голоса, он твердил своё, раз за разом, и Кате стало скучно. Сон оказался глупым, словно кто-то включил для неё закольцованную запись, хихикая в кулачок.

– Иди в огонь. Стань им. Сгори… – Шёпот постепенно затихал и отдалялся, словно поняв, наконец, что стал неинтересен. И исчез. А пламя взревело и опало привычным пеплом.

Катя проснулась. За окном тускло отсвечивало утро. Свет, как всегда, доходил до комнаты лишь рваными, отражёнными кусками.

Раздумывая над странностями сна, Катя побрела в ванную. Споро умылась и почистила зубы. Родители уже уехали. Они вечно опасались опоздать.

То, что они приезжали на работу почти каждый раз минут на сорок раньше – в расчёт не принималось. А, может, они уезжали пораньше, чтобы избежать утренних встреч и возможных упрёков. Но завтрак всегда был готов и ожидал Катю на небольшом подносе. Лёгкий, вкусный, сытный. Такой, каким и должен быть приготовленный для любимого человека завтрак. Это Катя тоже понимала.

Позавтракав и собрав всё необходимое, она отправилась в школу.

День прошёл, как обычно. Одноклассники привычно сторонились ледышки. Учителя тоже не желали выслушивать её холодные умствования по поводу устаревших конспектов. В общем – скучно. Шесть уроков пролетели быстро. Катя думала о Голосе – как, откуда и почему он появился во сне. И не свидетельствовало ли это о расстройстве, а то и начале распада её психики. Но то, что голос не просто приснился, а был чем-то самостоятельным, она уяснила чётко и надёжно. Подсознание, работающее на сто процентов и под полным контролем, позволяло вытворять и не такое. Если бы она желала, то давно стала медалистом и призёром большинства олимпиад школы и города. Вопрос – зачем? Быть известной, да ещё в качестве супер-ботана – ей не нравилось, слишком уныло и скучно. И так уж, далеко не фея.

Катя уже направлялась на выход, когда наткнулась на него. Или – он на неё.

Разбитного вида паренёк, с взъерошенной шевелюрой и бегающими глазами на мятом лице, подвалил, словно старый знакомый. Она с сомнением посмотрела на дорогой, но безвкусный прикид, и решила подождать продолжения банкета. Хотя, то, что виделось в его ауре – ей совершенно не нравилось. Словно клубок змей гнездился в незнакомце, постоянно переползая из руки в руку, покусывая владельца… И ему это нравилось!

– Слышь, чува… – голос подстать внутреннему содержанию был странно дрожащим. Парень постоянно сглатывал что-то и едва сдерживался от шмыгания. – Это, слышь, чё скажу.

– Что вам нужно? – Катя остановилась. Похоже, шутка превращалась в фарс. А незнакомец – в клоуна, который ошибся адресом. – Вы меня с кем-то путаете.

– Да не, я ничё не попутал. Я ж вижу – ты из наших… хочешь чего-нить?

– Из каких – ваших? Что я должна хотеть? – Катя растерялась.

– Да ты из себя не строй умницу-то, вон глаза стеклянные. Ручки чистые… колёсами закидываешься или по клею прикалываешься? У меня полный набор, малышка. – Парень расстегнул пару пуговиц на кожаном пиджачке, но Катя остановила его.

– Я сейчас охрану вызову, не хватало еще, чтобы в школе наркоту толкали!

Напор девушки слегка обескуражил пушера, и взгляд его заметался по сторонам, растекаясь внезапно, словно теряя фокус. У Кати эта картина вызвала стойкое ощущение лицезрения раздавленной кошки. Оглядевшись и убедившись, что рядом никого не видно, парень оскалился.

– А ты чё из себя строишь-то? Чё ты мне мозг паришь, тебя ж все обдолбышем считают. Я, типа, мимо шёл и к девчонке подошёл, ты чё мне тут? Вечно шар стеклянный. А ещё чушь всякую городишь постоянно. Ты индигу из себя не строй, клуха драная. Тоже мне, придумала. Я тебе дело предлагаю, по чесноку! У меня товар, у тебя – мани. Ченьдж?

Катю смяло негодование. Она не могла вдохнуть и ответить этому мерзкому негодяю, внезапно вторгшемуся в её жизнь и несущему сейчас что-то несусветное. Она – наркоманка? Ненормальная, наширявшаяся где-то за углом пустышка, мешающая всем? Огонь внутри вдруг вспыхнул жарким маревом…

– Кто я, говоришь? Индиго, клуха драная? – Катя схватила парня за руку и уставилась прямо в глаза. – А что ты вообще знаешь об индиго? Ты… что ты можешь знать? – Ярость взметнулась жарким огнём.

И пламя её ненависти потекло в зрачки пушера. Тщедушный парнишка согнулся перед ней и содрогался всем телом, не в силах вырвать руку из цепкого захвата и оторвать взгляд от иссушающего огня.

– Полный набор, говоришь? Ну, так я тебе разбавлю ассортимент. Огоньку, с самой преисподней, устроит? Первая доза – бесплатно! – Катя не знала, откуда пришли слова, что сейчас рвались из неё гневным потоком.

Но обладатель кожаного пиджака – и полного набора чего-то грязного под ним – уже ничего не слышал. Остекленевшие глаза уставились куда-то далеко, а из уголка рта потекла тонкая нитка слюны, рисуя на глади кожи затейливые спиральки.

– Тьфу, господи… – Катя отпустила руку и отскочила от трясущегося парня.

Её и саму трясло. Она словно вернулась в прошлое. Когда она впала в ярость, плоть парня под её взглядом стала прозрачной, и глазам предстало изъязвленное сердце. И потекли образы его будущего. Ему оставалось совсем немного, гуляющая по венам чернота наркоты съедала остатки жизни бешеными темпами. Но сердце всё-таки ещё трепыхалось, не желая останавливаться… И, собрав себя в тугой комок льда, Катя сумела отпустить узду, чтобы оно не замерло совсем, здесь и сейчас.

Сознание она ему изломала сильно, пусть и не специально, а во внезапном порыве. В голове пушера сейчас творился полный бардак. Быстро его просмотрев, Катя вздохнула облегчённо – ничего непоправимого не произошло. До вечера он отойдет, но запомнит все ощущаемые сейчас радости бытия.

Повинуясь внезапному импульсу, Катя добавила незнакомцу в подсознание отвращение к наркоте. Вообще ко всей… Она даже подумывала создать рвотный рефлекс от упоминания любого препарата, но решила, что полученного урока хватит. Хотя… Лёгких позывов ему теперь не избежать.

Придержав дыхание и уйдя в обычный холод, она взяла пушера за руку и отвела к подоконнику, где и усадила на пол. Посторонних эта картина ничем не заинтересовала бы – ученик-переросток отдыхает, возможно, перед контрольной. Пусть посидит, пока не попадётся на глаза кому-нибудь, кто любит задавать вопросы. Там уже и разберутся.

Она огляделась. Вроде, никто в пределах видимости так и не появился. Значит, всё нормально. Кроме одного – она сорвалась. Замарала себя грязью этого недочеловека, выпустив на волю ярость внутреннего огня. Рука до сих пор ощущалась испачканной липкой чернотой. Словно мерзость парня зацепилась и за неё. Хотелось очиститься, удалить с себя гадостное ощущение.

Она приехала домой и долго мылась, ожесточённо оттирая руки. Стало легче, и как будто бы отпустило. Но на крышу сегодня не тянуло.

Общаться с миром в таком взвинченном состоянии совсем не хотелось. Включила лёгкий амбиент, прилегла на старую думку – и внезапно уснула. Мать, зашедшая в комнату, удивилась дочери, уснувшей засветло. Такого не случалось уже давно. А ещё Катя странно лежала, держа руку на отлёте.

Сон пришёл, как всегда. Вот только ощущение грязи проникло и туда. Рука зудела, словно в ней что-то жило. Катя избегала даже взглянуть на неё, боясь увидеть там копошащихся червей. Обычно холодная, она вдруг оказалась беззащитной от прикосновения к чуждой черноте.

И тут снова зазвучал Голос, словно услышав её терзания:

– Иди в огонь. Сожги себя и воспрянь очищенной. Очистись.

Странным образом, слова наложились на состояние души и разума. Она вдруг решилась, страшась и желая одновременно. Как всегда. Но – сегодня она была готова на всё. Огонь влёк так давно. И так уже слишком много его развеялось пеплом за минувшие года.

Катя боялась лишь одного – что огонь рассыплется, не дождавшись. Раскинув руки, она бросилась в бушующее пламя.

 

Глава 2

Он не понимал где находится, что с ним. Мир вокруг штормило, он превратился в калейдоскоп и бесконечные цветные мазки мельтешили перед глазами, вызывая тошноту. Накатившая неизвестно откуда дурнота не уходила.

Он не помнил, что и как случилось. Да и случилось ли?

Утро началось хорошо, ну, или – как обычно. «Хорошо» не было уже давно. День сменял день, и они походили на полных близнецов. В памяти плавало, как он собирался в семьсот двадцать третью школу – что-то там он намеревался сделать, воспоминания об этом были чёткими. Как и предвкушение очередной победы.

«Какой победы?» – чёрт, он не мог вспомнить. Значит, что-то обыденное, привычное. И, наверняка, связано с новым клиентом… Да, точно.

Тело скрутило позывом рвоты, кислая волна подкатила к горлу и билась там пеной, грозя вырваться наружу. Да что же это такое, привычная мысль о бизнесе и связанном с ним товаром вогнали в дрожь и пот, превращая в развалину, подобную тем, над которыми он всегда смеялся. Издевался, протягивая дозу – «Чёрт, снова… как же мне плохо-то, а…» – и дразняще отдёргивал от тянущихся к нему исколотых рук.

Брат натаскивал его недолго. Он быстро, раз и навсегда, впечатал ему в сознание это чувство – превосходства над быдлом, что копошилось под ногами и являлось, на самом деле, лишь одним – кошельком. Тем самым, что открывается для умеющих брать. А это брат умел. Ой, как умел. И научил тому же и его – выискивать среди людей червей, которых можно превратить в подобие личинок шелкопряда – и тянуть из них золотые нити в обмен на еду. И едой этой становилась доза.

Существовали разные виды червячков, и каждый из них предпочитал свою – особенную еду – без которой уже не мог жить, потому что доза изменяла суть, превращала в окуклившихся существ, живших в ином мире и подчинённых лишь одному – получению кайфа. Куколки не задумывались об этом, считая очередную дозу лишь необязательным десертом к обычному меню. Но – глубоко ошибались.

Валет так и находил потенциальных клиентов – они и впрямь походили на червей. Для него они были, как вставшие на один конец длинные бледные штуки без лица и без глаз. Бледные, но не бесцветные. Каждый червь имел свою особенность, будь то оттенок цвета, или толщина колец червячьего тела – присмотревшись, Валет быстро узнавал, что же хочет этот, очередной в списке, источник бабла.

А вот его брату, Кайзеру, для этого хватало простого мимолетного взгляда. В глубоких кавернах глаз таилось мрачное нечто, повергающее окружение в беспрекословное подчинение. Выходец из детдома, прошедший сквозь горнило казённых стен, Кирилл Бузин заработал прозвище там же, благодаря любви к железному порядку, что культивировали в Германии прошлых веков. И порядок устанавливал сам – такой, какой считал нужным.

Выходя из стен детдома в свободное плавание, Кайзер стал свободным на самом деле, имея немалый начальный капиталец и крепкую, сбитую из таких же как он, ватагу пацанов, повязанных с ним разным, в том числе и кровью. Пустырь городка, где располагался их детдом, хранил немало историй, каждая из которых добавляла цементу между кирпичиками его будущего Дома.

Да, Кайзер, а имя он разрешал называть только близким, мечтал о своём Доме, по типу того, как в далёкой Сицилии создавались семейные кланы матео, чьим символом была лупара. И не торопясь, шаг за шагом, продвигался к этому. Хотя, Сицилия была далеко, и тамошние порядки были точно так же далеки от того, что царило здесь, дома.

Молодому волчонку поначалу пришлось несладко. Город давно разделили между собой старые волки. А кое-где сидели звери и пострашнее. Лавируя между ними, где-то прогибаясь, а где и скаля зубы – Кайзер потихоньку выбивался в цвет. И нашёл себе нишу в одном из районов, открыв там ночной клуб из разряда «Дорого и гламурно». В такие места обычно и слетаются мажоры и бабочки-однодневки, и для них в клубе разбрасывались вкуснейшие и разнообразнейшие приманки. Раз. Другой. Третий. И всё – куколка готова.

Клуб превратился в гигантское тутовое дерево, на котором трудились сотни шелкопрядов, ткущих золотое полотно, нить за нитью. А потом Кайзер решил, что пора раскинуть паутину пошире, и его пушеры, выйдя из полумрака дансинга, растеклись по окрестным улицам и школам.

«Колёса, пыльца, травка – но ничего жёсткого. Детство надо беречь» – усмехаясь, напутствовал в дорогу уже заматерелый волк своих борзых щенят. И они оправдывали свой хлеб.

Валета снова скрутило спазмом от воспоминания о наркоте. Самое страшное, что его, кажется, накрывала ломка.

Небольшая доза – «У, больно-о-о-о-о» – сейчас не помешала бы. Но, стоило подумать об этом, и тело мучительно среагировало позывами к рвоте. Вчерашняя привычная «радость» превратилась в источник мучения. И – страха.

Если Кайзер заметит признаки ломки – добра не жди. Таков закон стаи – не касаться дряни, которая предназначена для червей. Вообще никакой, ибо волчий удел – сила, а не грязные сортиры, где один шприц на всех и могила затем – тоже общая.

Кайзер ненавидел нарков и любителей закинуться. Ненавидел чистой лютой ненавистью, корни которой уходили в далёкое прошлое, ещё в детдом. Некоторые из его стаи помнили те события, оказавшись их участниками. Валет тоже был там. И знал, чем обернется понимание Кайзером глубины падения братишки Валеры – большой болью, а то и изгнанием. Хотя, быть может, брат его простит. А может и наоборот – сочтёт предателем памяти.

Валет зацепился случайно. Точно так же, как и все, кого он сажал, мимоходом, на дозу – шутя, думая, что это всего лишь один раз.

Он тогда охаживал нехилую такую девочку, не зная как подступиться. Охаживал-охаживал, и, в конце концов, оказался в одной постели с ней, закинутой суровой дозой дряни, которую он же и продал. И, плавясь от жара женской ласки – не устоял, прельстившись обещанием запредельного секса. Секс был и вправду вне границ обычного. Его тогда накрыло так, как никогда до этого. После – такое повторялось. И не раз. Но, каждый раз доза становилась чуть больше, а потом её стало не хватать. Кокс сменился герычем.

Валет не считал себя червяком, ведь он стоял выше быдла. Вот только, безумно хотелось вкатить дозу.

Мир снова завертелся. В голове метались какие-то образы, отказывающиеся складываться во что-то единое и понятное. Далёкий голос, от которого несло гневом и злостью. И чувство прикосновения, кидающее в жар, словно по венам прокатывалась волна жидкого огня. И от этой волны вставляло никак не меньше, чем от дозы.

Его вывернуло наизнанку.

Сплёвывая сгусток желчи он зарекся думать о наркоте. Вообще. Пусть мир рухнет и всё сгорит. Пусть его разнесёт на куски. Пусть Кайзер вспорет ему брюхо в назидание новым псам. Пусть. Гори оно всё огнем. Тем самым, что сейчас горел внутри и выжигал в нём его самого, дотла. Того, каким он стал в детдоме. И что там останется в итоге – он не знал. И не хотел знать.

На кровати билось в судорогах существо, не похожее на человека. Нет, там извивался на невидимом крючке невидимого рыболова бледный бесцветный червяк.

И в его подсознание медленно, но неуклонно, пробивался странный сон.

 

Глава 3

Машина неслась вперёд, мягко покачиваясь на неровностях дороги, которая уходила куда-то вдаль и растекалась там по линии горизонта.

Странное дело, несмотря на то, что погода стояла изумительная, и не выбраться в такой день на природу было просто кощунственно – трасса пустовала. Позади и впереди шоссе оставалось девственно чистым.

Изредка из марева разогретого воздуха выскакивала встречная, налетая сердитым шмелем и тотчас исчезая где-то позади. Пару раз их, устремлённый в далекую даль минивен обгоняли, подмигивая аварийкой и торжествующе сигналя, точно такие же, летящие куда-то вдаль машины – но сидящим внутри было всё равно.

Они торопились, но гнать с безумной скоростью? Нет, такого сумасшествия водитель себе позволить не мог.

Игорь поглядывал на супругу, сидящую на заднем сидении. Мария сидела там напряжённая, и не обращала внимания ни на пролетающие за окнами красоты природы, ни на поддерживающие реплики мужа. Она была целиком поглощена сынишкой, который находился рядом с ней в детском сидении.

Мощное массивное сооружение больше походило на кровать, но именно этого они и хотели, выбирая автокресло для Висса. Продавец тогда едва не охрип, расписывая достоинства различных моделей. И, в конце концов, они выбрали именно эту, как обеспечивающую максимальную безопасность и комфорт.

Сынишка возлежал в кресле, как король на выезде, и радостно улыбался беззубым ртом. Ему было интересно, ведь не каждый день удаётся отправиться в путешествие, покинув привычные стены. И сейчас он впитывал в себя каждую минуту поездки, вглядываясь в пролетающие снаружи картинки. Время от времени малыш начинал возиться, размахивая ручонками в тщетной попытке освободиться от пут, и заливисто смеялся, когда мать поправляла его, щекоча и гладя, как котёнка. Смех сына прогонял напряжение, которое поселилось на лице и в глазах матери.

Она сейчас походила на птицу, раскинувшую крылья над птенцом в ожидании удара. Мария вглядывалась в личико сына, ловя его смех и веселье, как ловит свет солнца одинокий цветок. И ловя их, она боялась, что это солнце внезапно затянет чёрная пелена тяжёлых туч.

Игорь стиснул зубы, и нога, сама собой, придавила педаль газа. Стрелка спидометра рванула по кругу, но он подавил невольный выплеск подсознания и мотор, недовольно урча, сбавил обороты. Оставалось совсем чуть-чуть, спешить не стоит, ведь дорога коварна. Он чувствовал напряжение, повисшее в салоне тяжелым мартеновским ковшом, обжигая и давя на плечи и ему и Марии.

Если бы сыну сейчас стало вновь плохо, то он не знал, что сделал бы тогда – втопил бы педаль до упора, или наоборот, уткнулся в обочину и ждал, скрипя зубами и сжимая бесстрастный руль до ломоты в суставах? Лучше уж не думать и не зазывать беду. И он старался не думать.

Поездка стала погоней за надеждой. Пусть и предстояло съездить всего на неполную сотню километров от города. Последнее средство, к которому они даже никогда и не думали прибегать, но все остальные были уже давно испробованы и ничего не дали.

Визиты в поликлинику, больницы… консультации со всеми, до кого только можно пробиться – за плату, или по дружескому блату – в ход пошло всё. Но ничего не помогало – все что-то спрашивали, изучали, назначали тьму анализов и выписывали потом точно такую же тьму лекарств. И ни один при этом не смог сказать, что же, собственно, приключилось такое с их малышом.

После изучения на вкладышах к выписанным лекарствам свойств и возможных побочных действий становилось понятно, что врачи стреляют из пушки по воробьям. Причём палили они по площадям, а не по конкретной цели. На возмущённые вопросы ответ у эскулапов был один: «Мы лечим… Как можем, да – но лечим. Что-то, да поможет. А вы надейтесь, мамаша…».

А Виссариончик всё чаще впадал в Это состояние.

Самым страшным для них оказалось то, что Это, казалось бы, не причиняет сыну никаких хлопот и боли. Ребёнок просто деревенел и становился похожим на куклу, хрупкую и неживую. Глаза его, обычно бездонные, внезапно становились пустыми и безжизненными, а потом глазные яблоки закатывались, являя миру голубовато-белую упругую плоть. Несколько минут, полчаса, час – когда как, всегда по разному. И каждый раз Виссариончик оживал и играл себе дальше, словно ничего и не случилось.

Игорь вспомнил, как впервые ощутил сынишку.

Мария тогда счастливо засмеялась и с загадочным видом протянула мужу руку. И прижала протянутую в ответ ладонь мужа к выпирающему животу. Игорь даже не понял сначала, что происходит, но его мягко толкнуло и он ощутил, как по руке и выше, прямо в него, прокатилась тёплая волна. И он замер, прислушиваясь к тому, что жило сейчас в его любимой жене, и одновременно – в нём. Необъяснимо и волшебно. А Мария счастливо улыбалась, внимая этому волшебству.

Беременность протекала тоже как по волшебству. Токсикоз так и остался для них страшной сказкой – рассказанной многими, но так и не сбывшейся. С каждым днём Мария лишь расцветала, обретая посконную красоту женщины, становящейся матерью. Ни располневший стан, ни припухлость лица – ничего не могло спрятать красоты.

Игорь тогда часто шептал слова благодарности небесам, одаривших его и Марию этой радостью. Ведь они стремились к этому все годы совместной жизни, мечтая о ребёнке. Как говорится – работали изо всех сил. Но, ребёнок так и не появлялся. И вдруг, когда они уже устали от надежд – случилось!

Да, не было никаких предпосылок. Ни определения правильного времени для зачатия, ни диеты и прочих медицинских и житейских хитростей. Ни-че-го. Но в один прекрасный день, смущённая донельзя жена дрожащим голосом, пропитанным надеждой и страхом, попросила его добежать до аптеки.

Женские подсчёты на этот раз не обманули – задержка оказалась той самой. И он тогда обнял чудеснейшее создание на земле, которое стало для него вдвойне дороже, ибо несло в себе продолжение их обоих.

Он покрыл её в тот день поцелуями. Всю, сантиметр за сантиметром, палец за пальцем. И долго ещё вглядывался в глаза, наполнившиеся новым знанием. Ведь она стала носителем новой жизни. И жизнь эта, не спеша – день за днём, час за часом – развивалась и готовилась к свету.

После того раза, когда он ощутил первый толчок ещё нерождённого сына, Игорь очень изменился, став совсем другим. Ведь он не просто почувствовал шевеление, нет, он прикоснулся к чему-то более глубокому – и личному. Раз за разом, прикасаясь к животу жены, он разговаривал с растущим комком плоти, которому суждено стать его продолжением. И сын всегда отвечал, то мягким толчком в живот мамы, то животворной волной тепла, окатывающей мать и отца.

Так и шло, до момента рождения. Роды прошли, по ощущениям Марии и заявлениям акушеров – на диво легко. Мария даже не поняла толком, каково это – тяготы явления на свет нового существа. Все вокруг вдруг засуетились, её уложили на каталку, куда-то повезли, и там был белый-белый свет. Потом она закричала, когда ей сказали кричать – и услышала крик новорождённого. И облегчённо зарыдала, не веря, что всё позади.

Поднесённый санитаркой сын молча, каким-то неземным взором, взирал на счастливое лицо матери. А она радовалась ощущению тяжести на руках и всматривалась в личико сынишки, шепча что-то бессвязное и благодаря всех вокруг.

Выписали их быстро, да и какой смысл держать в отделении абсолютно здорового ребёнка с не менее здоровой мамой? И в доме поселился маленький, но очень глубокий источник радости, дарящий родителям смысл дальнейшего существования.

Сын рос быстро, без особых трудностей преодолевая день за днём. Маленький человечек не заплакал ни разу, его почему-то обходили стороной все младенческие горести и печали. Улыбка и спокойная синева широко распахнутых глаз – день за днем, минута за минутой – родители не верили такому счастью и часто постукивали по косякам, отводя горести подальше.

Так и шло всё, пока не пришла Эта хворь.

И теперь они надеялись лишь на чудо, которое им присоветовала старая бабулька, пахнущая хлебом и молоком, неведомо как оказавшаяся в детской больнице.

Машина неслась вперёд…

 

Глава 4

Внешне Кайзер не волновался. Но за внешним спокойствием таилось бешенство зверя, усилием воли загнанное на самое дно естества. Лишь глаза, и без того тёмные, налились чернотой и из них теперь ощутимо пёрло злой волной, пригибающей к полу.

Старики знали и привыкли к проявлениям внутреннего Я их предводителя, а вот молодёжь, принятая в стаю недавно, оказалась перед лицом Этого впервые.

За стенами приглушённо отбивало ритм что-то клубное, молодёжь колыхалась в полном отупении, подчиняясь чёткому ритму следующих одна за другой мелодий в кавычках, помогающих превращать их в стадо. Кирилл знал это, они – нет. Он много, что знал – и многое из этого знания работало сейчас за стеной, принося каждый миг не один бакс.

Молодняк стоял неровной шеренгой и преданно ел Кирилла глазами, выказывая полное подчинение, и готовность рвать куда прикажут и – у кого прикажут. Бьющаяся за стеной стадная животная сила проникала и сюда, и Кайзер разглядывал своих псов – не дрогнет ли кто, подчиняясь музыке? Пока не дёрнулся ни один, хотя внутри…

Кирилл ещё раз обвёл всех глазами и молча сплюнул. Брат отсутствовал уже три дня. Он не позвонил, не скинул смс-ку, не явился в клуб. Просто пропал, словно стёртый неведомым ластиком.

– Ну и где Валет? – лучше бы он кричал.

Грай, старый детдомовский друг и брат, качнул головой.

– Не знаю, Кирилл. Пропал малой. То ли бухает где-то, то ли залёг у очередной подружки. Ты же его знаешь, ни дня без юбки.

– Знаю. Это всё не то. Я чувствую, что не то. Улавливаешь смысл?

Грай нахмурился. Кайзер часто проявлял волчью суть, ту, что помогла ему и им всем выбиться со дна. Эта суть помогала ему чувствовать невидимый ветер и читать незримые следы. Если он сказал, что что-то случилось или случится скоро – значит, так и есть. Сбоев предсказаний не случалось ни разу. Тем более, когда дело касалось кровных братьев. Принесённая некогда на том самом пустыре клятва сделала их не просто сплочённой группкой, нет – она спаяла отдельных людей в единый организм, многорукий и многоликий, мозгом и волей которого стал Кайзер.

– Да, уловил. Ищем. Наши везде спрашивают, кто-то всяко слышал или видел что-то.

– Что он делал в тот день? Куда собирался, что-нибудь говорил? Я его никуда не заряжал, да и он вроде не собирался никуда. Чёрт!

Боль от впечатанного в стол кулака слегка облегчила ярость. Кирилл подошёл к молодняку и прорычал:

– В общем так. Каждый вспоминает мне – что говорил Валет, куда собирался, что хотел делать. Каждый! У кого с памятью плохо – холодильник освежит.

Ребята побледнели. Про холодильник они только слышали. И знакомиться с истинностью слухов, особенно в качестве «клиентов» – им совсем не хотелось.

– Он всю неделю что-то говорил о какой-то девчонке, которую хочет на крючок посадить. Ну, как обычно у него – Валера всегда о тёлках говорил. А об этой несколько раз рассказал, что прям королева, и он её своей сделает. Вроде в тот день и собирался замутить.

Парнишка в конце шеренги договорил и замолк, словно испугавшись того, что только что сказал. Или тех слов, которыми он это сделал.

Кайзер рывком подтянулся к нему и цепко уставился в глаза.

– Девчонка или тёлка? Вспоминай! Тёлки здесь все пасутся, а девчонки – это ещё чистые, по улицам шляются. Вспоминай, твою бога душу… Ну?!

Облизывая губы, молодой щенок продолжил:

– Вроде девчонка, из школы какой-то, кажись. Он говорил, что она какая-то не такая. Заявил, что, мол, тем интересней.

Кайзер насторожился. Если Валет сказал «не такая», значит это было что-то неординарное, своих клиентов братишка разглядывать умел. Что же он такое встретил?

– Школа? Какая?

Парнишка обливался потом, тот стекал по шее крупными каплями и терялся где-то за воротником. Тёмная сила, льющаяся от Кайзера, ломала волю, превращая в подобие куска мяса. И как тот истекал бы кровью, так и он сейчас исходил потом и слюной, забивающей рот.

Кайзер вздохнул и расслабился, а потом положил руку на плечо стоящему перед ним парню и успокаивающе произнёс:

– Так, стоп. Успокойся. Лёша, да? Я тебе уже благодарен, что вспомнил. Молодец. А теперь, помаленьку вспоминай, что и как.

Приободрившийся, словно с него сняли пудовые вериги, Алексей стоял и вспоминал:

– Кажись, семьсот двадцать третья. Мы там не пасемся, далековато, да и вроде спорная там территория и нам там делать нечего. А он сказал, что старый конь борозды не испортит.

– Семьсот двадцать третья? Это на углу Парковой и Мира?

Кайзер развернул в памяти карту района. Да, школа стояла на углу названных улиц. При этом находясь в самом дальнем конце района влияния стаи Кайзера. Спорная, нейтральная точка. Где могли пересечься его парни и соседи.

– Грай, бери ребят и мухой туда. Всё проверь, волну не подымай. Если что-то там приключилось, то это уже все знают. Школа же.

Брат кивнул, и ткнул пальцем в парочку наиболее крепких пацанов из шеренги.

– Ты… и ты. Со мной. Бегом оделись и к гаражу. – И направился к выходу.

Кайзер молча провожал массивную фигуру брата. Он не мог поехать с ними, это неправильно. Чёртовы статусные игры. Ничего, брат метнётся быстро. Он подождёт.

 

Глава 5

Катя задумчиво смотрела в окно, за которым привычно гнулась под ветром уже немолодая, но тонкая берёза.

Небольшую рощицу у школы посадили давным-давно родители школьников, пожелавшие таким образом увековечить себя и своих детей в истории заведения. Что ж, память осталась добрая. Пусть и небольшая – роща давала отличную тень и чувство свежести в жаркие дни.

С ветки под окнами точно с таким же интересом уставилась на Катю любопытная синица.

В детстве Катя думала, что жёлтогрудки прилетают в город только зимой, но – либо в мире что-то изменилось, либо она думала неправильно – вёрткие птички мельтешили повсюду и летом.

С минуту Катя и птица пристально рассматривали друг друга, а затем синичка вспорхнула и исчезла среди чёрно-белых стволов.

Катя проводила её взглядом. Кажущаяся лёгкость птичьей жизни манила и прельщала, но верить этой лёгкости было бы глупо. Катя и не верила, но, всё-таки, удержаться от чувства лёгкой зависти не могла.

Мысли, подобно улетевшей птице, перепорхнули на недавние события. Несмотря на то, что прошло два дня, Катя всё ещё обдумывала произошедшее той ночью, которая изменила многое, если не всё.

Она вспоминала сон.

Раскинув руки, она бросилась в бушующее пламя.

И рыжий демон обнял её, нежно и ласково. Так, как облекает вода, в которую ныряешь в летний день. Но, огонь не давил. Он был невесом и неосязаем, близок и далёк, вокруг и нигде. Вёрткие языки пламени плясали перед глазами и, словно дразня, уворачивались от Катиных рук, когда она пыталась их ухватить.

Катя остановилась, заворожённая безумной игрой, не зная, куда и зачем идти. Внутри огня имелся только огонь, направления и смыслы остались где-то там, снаружи.

Словно почувствовав её нерешительность, где-то вдалеке прозвучал Голос. Уже не шёпот, а настойчивый призыв:

– Приди ко мне.

Ухватив направление, Катя сделала шаг. Затем другой. Демон радостно взревел, и вокруг завертелась свистопляска огненных смерчей. Они налетали на Катю и рассыпались при прикосновении, но не прахом, как снаружи, а ворохами искр. Искры тотчас пропадали в породившем их огненном буйстве, но отдельные искорки не сгорали, а повисали рядом с Катей. И с каждым шагом их становилось чуть-чуть, но больше.

Катя неверя разглядывала вертящееся вокруг кружево пылающих светляков – они что-то напоминали ей, до боли знакомое. Но что? Понимание находилось где-то близко, возможно нужно сделать ещё шаг… еще… и еще. Искра, ещё искра, ещё и еще… И когда она уже почти поняла, в миг, когда знание готово было взорваться у неё в мозгу – вновь пришёл Голос.

– Сожги себя… Очистись!

И тотчас мягкие опахала огня превратились в испепеляющие ветра, сдирающие плоть с хрупких костей, а затем и кость перемалывающие в лёгкий серый пепел. Без всякой боли. Без всякого сожаления. Вот только пришёл ужас, что это конец – конец всему и всего.

Она сгорела.

И сгорала всю ночь. Раз за разом. Восставая из пепла и снова сгорая. Окружённая мятущимися искрами, что так и водили вокруг неё непонятный хоровод. Но с каждым воскрешением сознание очищалось, становясь всё прозрачнее и прозрачнее. Словно далёкий и неведомый ювелир создавал сейчас изумительной чистоты алмаз, выжигая все примеси, мешающие чистоте. Алмаз, которому предстояло стать… Чем? Или кем? Катя не знала. Ведь драгоценность может украшать, а может и сжигать, концентрируя и пропуская через себя гигантскую энергию.

Сон длился вечность, пламя тоже не имело границ. И череда возрождений из пепла тоже тянулась бесконечной нитью. Пока не пришло понимание того, что же она видит.

– Господи, да это же… – Катя поняла вдруг, что искорки, веселящиеся вокруг, складываются в то, что она так любила. Но получающаяся картина отличалась, отображалась как-то по-иному.

Катя развела руки – и звёзды устремились к ней. Одна за другой, сливаясь в плотный толстый луч света. Ведь вокруг носились именно они – любимые ночные мигуньи, складывающиеся в созвездия и скопления, роящиеся и взрывающиеся громадными фейерверками.

Она поняла, в чём фокус – звёзды вокруг оказались старыми знакомыми, но предстали с иного ракурса, словно Катя оказалась далеко-далеко от Земли, за бесконечным звёздным полем, и смотрела сейчас на них с обратной стороны. И звёзды летели к ней. Или – она к ним, к далёкой родной планете, затерянной где-то невообразимо далеко.

Звёзды ударялись о Катю, и растекались радужной плёнкой по телу. В пыль не обратилась ни одна – удар за ударом, вспышка за вспышкой – им не было конца. И когда поток вдруг иссяк, Катя сияла всеми оттенками радуги. Круговерть цветных пятен ускорилась, сливаясь в сплошной всебесцветный кокон. А потом кокон замерцал, вспухая миллиардами далёких сверхновых – и исчез, втянувшись в Катю с тонким, на грани слуха, звоном.

И вместе со звёздами исчез и огонь.

Катя висела в беспросветной темноте. Непомерно далеко булавочным проколом тихо мерцала одна-единственная белая крапинка. И от неё шло тепло, то самое, что было присуще её любимым родным человекам. Катя вдруг поняла, насколько мала и одинока эта маленькая точка в бескрайней тьме. В равнодушной и вневременной темноте, той самой, что была не тенью от света, а НЕ-светом.

Пришедшее знание отдавало банальностью, но Катя почему-то ему поразилась и – приняла, вобрала с непонятной для самой себя горячностью. И тепло, идущее от далёкого светлячка, вдруг наполнило её, не жаром схлынувшего только что огня, а ласковым пушистым прикосновением материнской руки.

Словно получив незримый сигнал, далёкая отметина во тьме начала стремительно расти. Прокол во тьме, точка, жирная точка – она росла и росла, превращаясь в знакомый с детства неровный голубоватый шарик, испещрённый белыми бляхами облаков. И Катя рухнула в родной мир. Теперь он стал для неё действительно родной и близкий. Весь сразу.

Падение завершилось не в родном доме. Она очутилась в стремительно несущейся машине, понимая и ощущая находящихся в ней не очень молодых мужчину и женщину, везущих куда-то в неизвестность маленького спящего ребёнка. Ощущая каждую его и её мысль, раздвоившись внезапно и став ими обоими. Странный сон… и оборванный. Пришедший внезапно, и ушедший точно так же внезапно, подобно озорному котёнку, что царапает коготком и тут же улепётывает под кровать.

Катя осмысливала увиденный отрывок чужой жизни, понимая, что такой сон – не случайная игра подсознания. Слишком уж ярким и насыщенным было увиденное. Она надеялась, что сон вернётся и продолжится в следующую ночь, но та прошла на удивление спокойно. Не было привычной стены огня, не было Голоса, не было ничего. Просто сон.

Уснула – проснулась. Посерёдке – нолик, ничего. Ничего – с тьмой в серединке.

Это пугало и радовало одновременно. Пугало – неизвестностью грядущего и непониманием произошедшего. Радовало – тем же самым, но со знаком плюс, жизнь вдруг обрела тысячу новых оттенков и завтрашний день не обязательно окажется повторением вчерашнего.

И новый день стал действительно новым.

От раздумий Катю отвлёк рёв моторов за окном, оборвавшийся визгом тормозов. К школе подполз глянцевой гусеничкой кортеж из трех джипов с тонировкой стёкол, вторящей чёрному цвету машин. Из передней вытек спортивного вида мужчина, немолодой на вид, с короткой стрижкой, как у киношных братков. В отличие от последних – облачённый в явно дорогой костюм, и с повадками барса на послеобеденной прогулке.

Катя наблюдала за развитием происходящего. Вышедшего первым мужчину уже окружили упруго выпрыгнувшие из задних машин парни, и группа направилась к школе.

Что-то в нём было не так, Катя не могла понять – что. Словно она видела картинку на витрине, скрывающую другое, внутреннее, содержимое. И тогда она протянула к этому странному человеку тонкую нить своего умения – и прикоснулась. И тотчас отпрянула, внутренне ощетинившись кошкой от неприятного ощущения.

Незнакомца облекала серая вуаль, прячущая его истинное Я глубоко внутри. Хотя, это больше походило на паутину, центр которой таился на правом плече. Там горела призрачным зеленоватым светом печать странной формы. Прикосновение к нитям паутины напомнило Кате чувство, испытанное при прикосновении к тому наркоше, что приставал на днях, пытаясь всучить свой товар. Но было и отличие – от мужчины, идущего сейчас к школе, не исходило ощущения прилипчивой грязи, которое в Тот день ожгло и сподвигло её шагнуть в огонь.

Катя заёрзала за партой, пытаясь заглянуть под самое окно – неведомые гости школы пропали из поля зрения. Марь Ванна, хищной птицей высматривающая непорядок в классе, мгновенно сделала замечание:

– Екатерина! Не вертитесь на месте, что вы в окно лезете? Полетать захотелось?

По классу прокатился лёгкий шумок – многие прыснули, сдерживая смех. Старая неприязнь училки к Кате постоянно приводила к взрывным конфликтам на уроках, из которых Катя выходила, как обычно – спокойно и с ровным дыханием. Зато Марь Ванна, бурно жестикулируя и не находя аргументов на убийственно безупречные замечания ученицы постоянно прибегала к последнему средству – выпроваживала её из класса. Выглядя при этом весьма смешно. А Катя и не возражала. Историю она знала на «отлично», несмотря на отношения с учителем – любила, и могла изучать предмет и под окнами школы, в любимой рощице.

– Екатерина! – Марь Ванна желала услышать ответ, хотя и знала, чем это может закончиться. Катя порой думала, что является для учительницы источником необходимых эмоций, как визг тормозов для любителей адреналинового выброса.

– Марианна Иоановна, извините.

Класс замер. В мёртвой тишине пролетел молью осёкшийся вдох исторички. События развивались не по привычному сценарию, совершенно. А Катя улыбнулась и снова принесла извинения.

От учительницы же полыхнуло такой волной смятения и радости, что Катю буквально окатило жаром. И мир расцвёл. Уже в который раз после той ночи.

Раздался звонок. Катя смела вещи в сумку и рванула из аудитории, на ходу прощаясь с одноклассниками и Марь Ванной. Класс, совершенно молча, проводил её взглядами. Похоже, Снежная Королева сегодня шокировала не только историйку. В головах сопартников сейчас изо всех сил крутились шестерёнки, перемалывающие произошедшее.

А Катя упруго шагала к выходу, надеясь поближе увидеть странного незнакомца. Она не понимала, зачем это нужно, но её влекло вперед так сильно, что противостоять подсознательному решению не было никаких сил, да и желания тоже.

Грай внимательно разглядывал школу, стоя перед парадным крыльцом. Парни из сопровождения расположились по бокам, ожидая приказов.

– В общем, так, ребятки. Тихо-мирно пробегитесь по школе, поспрошайте, не было ли чего в последние дни. У кого спрашивать – сами додумайтесь. Дурня не врубать, всё должно быть чинно и благородно. Не дай Бог, услышу потом что-то плохое о нашем визите… Компренде?

Ребята нерешительно кивнули головами. На лицах у некоторых отразилось недоумение, и Грай отложил в памяти их имена – тупы.

Быков он не любил. Да – сильны, да – боевая мощь. Но мощь без разума ничего не значит, порой правильно положенная веточка изменяет бег ручья, который может превратиться в сносящий всё на своём пути селевой поток.

– Всё, ходу.

Бойцы неторопливо двинулись ко входу и один за другим исчезли внутри школы. Грай внутрь не собирался, решив скоротать время обходом территории. В конце концов, здесь была земля их стаи, и стоило оглядеться, раз уж выпала такая оказия.

Школа стояла несколько на отшибе. Затеянная некогда стройка нового квартала в лихие годы перестройки сошла на нет, оставив после себя пару улочек и кучу недостроек. Пара бетонных коробок без крыш, с пустыми глазницами окон стояли недалеко от школы, придавая местности нечто постапокалиптичное. Граффити на стенах лишь усугубляли схожесть.

Грай присмотрелся к одному из зданий. Судя по всему, там нашли пристанище шпана или бомжи, слишком уж местность пестрила тропинками, ведущими к развалинам. Всмотрелся, пытаясь ощутить что-нибудь, но там стояла мёртвая тишина. Решив послать потом в развалины кого-нибудь из мелких, Грай двинулся дальше.

И наткнулся за углом на берёзовую рощу, обсаженную по периметру кустами акации. Берёзы тихо перешёптывались о чём-то своём, покачиваясь под лёгким ветром. И шёпот этот увлекал безвременностью и лёгкостью, приглашая присесть и отдохнуть, отряхнуть тягости и просто вслушаться, отринув спешку и суету.

Грай мотнул головой, сбрасывая накатившее ниоткуда меланхоличное настроение. Что-что, а отдохнуть под деревцем в данный момент – непростительно. Хотя, сама идея привлекала, да.

«Старею», – мелькнуло в голове. – «Уже и с рощицами разговариваю, как друид какой». Он постоял ещё немного и двинул дальше.

И наткнулся на того, кого никак не ожидал здесь, да и где бы то ни было вообще, увидеть. Ведь прошло столько лет.

– Сергей? – удивление оказалось обоюдным.

Перед ним стоял призрак из прошлого. И Грай не знал, что сейчас ощущает. Радость? Удивление? Смущение? Встреча выбила из колеи, вытряхнув из некогда натянутой шкуры серого хищника.

– Пал Палыч? – голос предательски дрогнул, давным-давно поставленный баритон дал сбой, едва не сорвавшись на юношеский фальцет.

Человек из прошлого – трудовик детдома, Пал Палыч Ерошенко, стоял прямо перед ним. Слегка скособоченный от старой травмы, седой, с лицом, изрезанным глубокими морщинами – он стоял и смотрел Граю в глаза. Пальцы его нервно подрагивали, как будто стремясь ухватить что-то, что помогло бы им заняться привычной работой, оставив мысли голове. А потом Пал Палыч вздохнул, распрямился – и подался вперёд, словно собираясь идти против ветра.

– Сергей, значит. Вот уж не ожидал увидеть. Кого-кого, но не нашу кодлу. Хотя рад, конечно, видеть в здравии. Рад, да. Мужик сделался, солидный.

– Глаза, спрятанные в паутине морщин, цепко шарили по фигуре Сергея. Не пропуская ни одной мелочи. Старой закалки человек, прошедший пацаном послевоенную разруху и блатную жизнь, он всё ещё был в силе и сейчас пытался что-то решить для себя.

Грай наконец пришёл в себя, и хотел ответить, но Палыч повелительно махнул сухой рукой и снова заговорил:

– Солидный, да… Вот и думается мне, что по адресу я, – голос вдруг резко сменил тональность. – Твоя шпана по школе бродит с дурацкими вопросами? Что глаза отвёл?

Глядя на сжавшего кулаки старика, Грай внезапно ощутил себя тем пацаном, каким был когда-то давно. И Пал Палыч виделся ему тем же жилистым крепким мужичком, к которому всегда можно было заскочить в столярку. С проблемой или с разговором, а то и просто посидеть, вдыхая духмяный аромат свежей стружки. Но, чёрт, это было так давно. До тех событий…

И накатило.

– А и мои, Пал Палыч. – Зло и резко, сам удивившись проскользнувшим ноткам, ответил Грай.

– А чего злишься-то? Задел чем? Так ведь по делу спрашиваю. Сижу себе на вахте, а тут вваливается кодла шпаны тупой, не чета вам в юности, и пытается что-то у меня спросить. Причём, спросить так, чтобы я не обиделся. Получилось у них очень плохо, скажу я тебе. Если б не дети в холле, послал бы куда подальше, да погромче. – Старик вошёл в раж, его голос почти срывался от сдерживаемых эмоций.

– Да, послал бы. Только они разбежались, как тараканы. Пришлось охраны кнопочку нажать – положено так. Да, вот. Положено и точка! Неча детей шугать, да бабулек в раздевалке. А спрашивать уметь надо. А как охрана подскочила, так я по территории решил пройтись, того дурня, что их прислал, найти. Нашёл вот.

Пал Палыч осуждающе глядел на давнего воспитанника. В глазах метались боль и недоумение, но бывший трудовик не выпускал чувств наружу.

– Пал Палыч, тут дело такое… Валерка у нас пропал. А он как раз к вам собирался, в школу заскочить.

– Валерка? К нам собирался, говоришь? А чего это он у нас забыл?

Грай вдруг понял, что Пал Палыч что-то знает. Знает и держит в себе, непонятно зачем, то ли не собираясь делиться информацией совсем, то ли придерживая её для кого-то другого. Возможно, просто обижен. А трудовик продолжил:

– Ну, зачем он к нам собирался-то? А? Что молчишь, паскуда мелкая, я тебя спрашиваю? – Старика вдруг затрясло. – Гнусь свою к нам приволокли, клуба мало? В школу-то зачем? Да не делай ты вид дурацкий, Грай. Да, да, и погоняло твоё знаю, чай не в тундре живу, а в одном с вами городе. И что Кирюха вас в стаю сбил – это я ещё с детдома знаю. Но там я кулаки за вас держал, что по жизни мужиками пойдёте. Пошли, как же. Вона, куда уж дальше.

Палыча согнуло в неожиданном приступе кашля.

Грай, несмотря на идущую от старого человека жёсткую неприязнь, не смог удержаться. И обнял его, придерживая. Ощутив при этом, насколько немощен уже тот, кто помогал когда-то советом и тёплым словом. Так и стоял, обнимая молча, потому что не мог ничего сказать. Были пустые и ничего не значащие слова, пригодные лишь для того, чтобы уйти от ответа. Но Палыч требовал именно ответ. А врать этому человеку Грай не мог. Не мог и всё. Так они и стояли. Кашель стих и Пал Палыч вывернулся из поддерживающего объятия.

– Ну, что ж ты молчишь-то, – слова падали одно за другим, тяжело и желчно. – Зачем в школу-то? Господи, здесь же обычные дети, сосунки еще.

– Мы тоже детьми были, Палыч. – Сергей не удержался, боль от упрёков вдруг выплеснулась. – Тебе ли напоминать, что с нами сделали? И – кто именно?

– Не мне, Серёж, не мне. Знаю, помню. Не всё, правда, о чём-то лишь догадываюсь, и догадки те не радуют, знаешь ли. Не радуют. Но, если и так, и догадки те правильные – то могу вас как-то понять, пацанов своих. Но вот наркоты в школе – не понимаю! И не приму никогда, покуда жив и при школе этой состою. Увижу ещё кого-нибудь, не посмотрю, что знакомец. Пришибу и ментам сдам. И будет это по поняткам. Потому что это и есть по понятиям, слесарю-слесарево, а детям – детево.

Сергей не знал, смеяться ему сейчас или плакать. Бешенный напор бывшего учителя вгонял в трепет, отдаваясь в душе сочувствием и пониманием. Но, жизнь сложилась так, как сложилась. А ещё он уловил в сказанном то, что Палыч пытался спрятать.

– Ещё кого-нибудь? Так что, Валет здесь был? Тьфу, Валерка то есть.

– Вот-вот, Валет и есть. Дурацкое погоняло себе выбрал, и сам дураком стал, – поняв, что прокололся, трудовик уже не таился. – Нашёл я его намедни. Сразу не признал, сидит себе в коридоре дурик какой-то и слюни пускает. Потормошил, а он на пол бочком-то и сполз. А из пиджачишки всяческая дрянь посыпалась, как конфетки из автомата. Хотел охрану кликнуть и ментов, да только узнал Валерку-то, – в голосе Пал Палыча вдруг прозвучала глубочайшая грусть. – Да. Валерка… Шпенд был, шпенд и остался.

– И? Что с ним, Палыч? Пожалуйста – что с ним? – скажи!

– А ты не торопи, – прорезалась старая закалка. – Не торопи. Да и не радостно мне всё это рассказывать, забыть уж хотел, да вы тут саранчой налетели. Да. Ты сам-то не ширяешься? – Резко сменил он тему.

– Я? – Грай даже поперхнулся. – Ты в своём уме-то, Палыч? Никто из наших, ни за что. Ни капли в рот…

– Угу, и ни сантиметра в… Гладко говоришь, Серый. Да вот только не верю я тебе. Потому как Валерка ваш нарк конченный. Он там сдыхал лежал, в коридоре. Уж не знаю, как его так придавило вдруг, но картинка мне знакомая, уж поверь, мало я, что ли, в жизни повидал.

– Не верю. Палыч, не может быть. Кирилл убьёт за такое. – Грай ляпнул в сердцах.

– Убьёт говоришь? Ишь, силу какую взял, Кайзер наш. Уже и живота лишает за провинность? А не круто ли берёте, пацаны? – В старике снова вылезла калёная сталь.

– Жизнь такая… – Грай пожал плечами. – А с нас и спрос особый, гвардия должна быть чиста. Но, это всё романтика, Пал Палыч. Что с Валерой-то?

– А что с Валерой, да ничего… Выволок я его с коридора, посмотрел в мутные глазки да и понял, что трындец швартуется. Ну и позвонил кому надо.

– А, кому надо, Палыч?

– Ты не балабонь, Серёж, я кому надо, тому и позвонил. Наши не только в стаи сбиваются, но и в люди выбиваются, знаешь ли.

– Рассказывай. – Грай попросил тихо, без напора, и старик откликнулся тем же.

– Да почитай и конец. Отвёз я Валерку в клинику, там парнишка из наших, доктором работает. По наркоте как раз, вы из людей уродов делаете, а он назад пытается их возвернуть. По-тихому, без ментов и балета, уложили в палату, там и валяется сейчас. Утром звонил – никакой наш пацан, глиста глистой. Капают там чего-то, глядишь и выкарабкается. Хотя Севка, врач который, не даёт никаких гарантий.

– Палыч… – горло Граю перехватило. – Ты… ты… – ему безумно захотелось обнять старого гордеца, который пришёл на помощь своему пацану, несмотря ни на что.

– Я, да… Иди к чёрту, Серый. И псов забери. И не говори мне ничего сейчас. Не ломай меня, да и себя тоже. Другой ты стал. И Кирилл – другой. И вся кодла ваша, что печати носит – тоже. И не спрашивай, как и откуда.

Я всю жизнь детдому отдал, мне там стены шептали обо всём и обо всех. Уходи. И забудь, что я был и есть.

– Палыч… – откуда ни возьмись, скатилась злая слеза. – Не уходи так.

– Не, Серёж, я всё сказал. Уходи, будь человеком, уважь старика. На вот, визитку Севки, скажи, что от меня, ну или детдом вспомни. Только не вздумай нагадить там. И здесь больше не смейте.

Грай стоял, провожая взглядом снова сгорбившегося старика. Палыч уходил, не оборачиваясь, ровным шагом. И вместе с ним навсегда уходила частичка прошлого, в котором Серый был простым пацаном. Кулаки разжались – Грай с удивлением увидел, кровавую отметину на правой ладони. Да, похоже, в течение разговора он держал себя в руках излишне сильно.

Развернулся и широким шагом устремился к парадному. Достал сотик, отдал короткий приказ. Следовало спешить.

Позади так же шумела рощица, напоминая о вневременном и мимолётном.

* * *

Катя выскочила из школы, заметив по пути пришёльцев, похожих на скользких угрей. В отличие от стремительных морских обитателей, гости нерешительно топтались в холле, словно не зная, куда направиться. А может, и вправду не знали – рядом с ними маячила парочка охранников школы, один из которых что-то быстро докладывал в переговорник.

Катю интересовало, что привело странную делегацию в школу. И почему от их главаря шли такие странные ощущения. Это казалось важным. Обострившееся, после недавнего сожжения во сне, восприятие мира подсказывало, что данное событие имеет для неё значение. И не только для неё.

Быстро одевшись, она поспешила на улицу, надеясь вблизи рассмотреть загадочного незнакомца, который, по-видимому, находился где-то вне школы. Но, выскочив во двор – никого не обнаружила. Чёрные джипы стояли напротив входа на территорию, но от машин не шло никаких ощущений, говоря о полной их пустоте. Катя нерешительно остановилась на площадке, не зная, что предпринять. Идти искать вуаленосца казалось глупостью – ну, найдёт она его, и что? Попросит дать руку? Действовать нужно как-то тоньше.

И тут из школы повалили скопом парни из джипов, двигаясь прямиком к машинам, мимо растерявшейся Кати. Один парнишка, совсем ещё молодой, прижимал к уху сотовый и негромко передавал приказы остальным, тут же отвечая на вопросы «коллег».

– Двигаем. Грай сказал шевелиться. Валет нашёлся. Где? А у Грая и спросите, если не ссыкуете, не нашего это ума.

Катя поняла, что их предводитель – какое странное имя, «Грай» – где-то рядом, и тоже должен двигаться сейчас к машинам. Она до предела обострила чувства, и снова зашипела внутри себя испуганной кошкой – Грай появился из-за правого угла школы, от рощицы. Но теперь невидимая печать на плече уже не просто светилась, а пылала злым огнём. А её носитель выглядел грустным и обескураженным. Так выглядит человек, который нашёл что-то очень дорогое для себя, и, при этом, потерял нечто не менее ценное. А потеряв – ожесточился ещё больше, несмотря на радость обретения.

Решение пришло само собой, и Катя метнулась вперёд.

Грай опешил, когда перед ним неожиданно выросла тонкая девичья фигурка. Девчонка с копной рыжих волос и неожиданно синими глазами на тонком лице. Контраст ошарашивал, на мгновение вгоняя мозг в оцепенение. Он медленно отвёл взгляд от её лица и отметил идеальные пропорции развитого тела. А девица тем временем прихватила его за руку и выпалила на одном дыхании:

– Извините, а который час – не подскажете? – Глаза девчонки уставились немигающе, словно желая просверлить дырку в зрачках Грая и увидеть там предмет вопроса. В руке вдруг потеплело, кольнуло острой мимолётной болью. И почему-то всплыло воспоминание о тёплых вечерах в детдоме.

Грай выругался про себя, и задавил эмоцию. Встреча с Палычем выбила из колеи, взбив память о детдомовских временах крепкой пеной, которая сейчас полезла изо всех щелей. А это было не правильно. Воспоминания и печаль об ушедшем уместны лишь в правильном месте и в близком кругу, а не на улице. Да ещё эта девчонка, держит за руку до сих пор, как потеряшка на базаре. «У неё что, сотового нет?» – мелькнула вялая мысль.

– Грай, – окликнули от машины и вялость в мыслях резко пропала.

Он аккуратно извлёк руку из ладони девицы, и поддёрнул рукав. Резким движением вытряхнул массивный браслет часов к ладони. По циферблату деловито бежала секундная стрелка, всё как всегда. Только глаза у девчонки какие-то….

«Чёрт, что я тут, как справочное, растележился…» – выругался мысленно Сергей, приводя себя в порядок. «Торопимся же».

– Четырнадцать тридцать. – Рубанул по-военному, и двинулся к машине. Чувствуя спиной всё тот же вопрошающе-сверлящий взгляд. Что-то в этой девчонке было не так. Что-что знакомое, близкое. И забытое. Что-то, но что?

Катя смотрела вслед удаляющейся массивной фигуре человека, которого звали Граем. Странное имя, странная аура – сплошная загадка. Хватая его за руку, она уже знала, что будет дальше, и ждала этого. Желая разобраться со странностью, которая вблизи впечатляла куда больше. И когда она прикоснулась к нему – словно протёрли запотевшее стекло и всё обрело резкие, чёткие очертания.

Фигуру Грая и вправду окружала тёмно-серая вуаль, похожая на плащ, скреплённый зелёной брошью печати на правом плече. В печати же прорезалось изображение волчьей головы с прижатыми ушами, как если бы он готовился к прыжку. А под плащом она увидела его настоящую ауру – волнующееся море светло-голубого цвета, в котором плавали комки студенистых медуз зелёного оттенка, похожего на цвет печати. И медуз этих было очень много.

Перед Катей текли образы его будущего и прошлого. В прошлом она увидела огонь, свирепо возносящий в небо тысячи искр. И с этими искрами ушло что-то из стоящего перед ней мужчины, тогда просто пацана.

Сгорело, переплавилось в крепкую сталь, опечатанную волчьим оскалом.

Она попыталась заглянуть за огонь, увидеть – что он означал и чем был порождён, но пламя вздымалось слишком высоко. И пылало слишком горячо. Чужое пламя, в отличие от её собственного, обжигало по-настоящему. Она отступилась от прошлого и заглянула в будущее. Но там царила тьма. В неё уходили зелёные нити, разрастающиеся в паутину, а затем – в злое зелёное сияние, которое жгло куда сильнее огня.

А ещё она успела увидеть в том огне, что пылал в его прошлом, отблески образа наркоши, с которого, похоже, начались её приключения. Что-то их связывало, этого наркомана и Грая. Слишком чёткий и яркий образ висел у незнакомца в сознания.

«Брат?» – понимание озадачило. Но, они не могли быть родственниками, слишком разные, слишком. Не текла в их жилах родная кровь. Но вот дух… Может, всё дело в этом? Катя поняла, что нашла зацепку.

А мужчина, несущий имя Грай, вдруг выдернул руку и образы пропали. Незримый серый плащ снова окутал его фигуру.

Она смотрела, как, взвыв моторами, кавалькада стартовала от школы. Унося незнакомца. Унося загадку. Оставив маленькую зацепку для её решения. Даже несколько.

 

Глава 6

Мобильный раскатисто выдал мелодию «Шоу мает гоу он» бессмертного Фредди. Кирилл схватил трубку и нажал на приём – звонил Грай.

– Есть что? – как и утром, он удерживал волнение внутри.

Пусть в кабинете только он один и держать марку не перед кем – Кайзер оставался собой и в одиночестве. Расслабься, и тебя ждёт удел всех расслабленных – пинок под зад и горсть мелочи на дорогу. Нет, такого он себе не позволял. Ведь впереди ещё столько предстоит сделать и построить. Достигнутый статус – лишь площадка для дальнейшего. Рано или поздно, с торговлей наркотой он завяжет, а с собой заберёт самое ценное – людей. Настоящих людей, доказавших свою ценность и – самое главное – преданность стае.

– Так что, Серый, есть инфа?

– Кайзер, всё нормально, всё у меня. Скоро буду, там и обговорим. Лично, ты и я.

– Не понял, – Кирилл повысил было голос, но оборвал себя. – Всё так серьезно?

Он понял, что утреннее состояние уверенности – не обмануло. Как и всегда. И, вероятно, дела настолько хреновы, что марку сейчас приходится держать и Граю. Молодым бойцам не нужно знать о плохом событии, их удел – свято верить в непогрешимость вожака, крепость его защиты и правильность его решений. Любая несуразица испортит образ, опрокидывая тщательные построения.

– Да, – тихий ровный голос Грая в трубке не успокаивал, а лишь нагнетал.

– Да, всё так. Мы подъезжаем.

– Жду.

Кирилл сбросил соединение, и в сердцах запустил сотовый в дальнюю стену. Постоял пару минут, успокаивая дыхание, и пошёл собирать осколки. Грязь в кабинете босса – не комильфо.

Когда Сергей появился, как всегда – неторопливый и невозмутимый, Кирилл уже успокоился.

Входя, Грай ещё раздавал указания кому-то позади.

– Все свободны. Да, по своим местам, если понадобитесь – вызову. Всё.

Он закрыл дверь, и в просторном кабинете сразу стало тихо.

Кирилл сидел и ждал, не торопясь задавать вопросы. Зная, что ответы последуют сами.

Грай, хоть и казался неторопливым, никогда не тормозил, и каждое сказанное им слово несло смысловую нагрузку. Вот и сейчас он явно собирался начать то ли разговор, то ли доклад. И – выглядел при этом весьма неуверенно. Кирилл чертыхнулся.

– Ага, только нам чёрта и не хватало, – оказывается, он выругался в голос, и Грай не преминул воспользоваться обмолвкой. – В общем, дела у нас, Кирилл…. Жопа полная, не знаю, с чего и начать.

– Ты с главного начни, Валерку нашёл? Привёз?

– Нашёл… почти. Потому и не привёз, что почти. Короче, дела такие.

Грай замолчал, и Кирилл вдруг понял, что друг и в самом деле неуверен в себе. Видать, что-то хорошо вдарило братишке по мозгам, сумев проломить обычную невозмутимость. И мало, что проломить – ещё и отложиться, царапая сознание.

– Серёж… Ты успокойся, что ли. Чего случилось-то?

– Давай уж, по порядку всё. – Фраза упала тяжёлым кирпичом. Грай, сжав кулаки и поигрывая желваками, продолжил. – В общем, я Пал Палыча встретил.

– Да ну, – радостно было вскинулся Кирилл, но увидел боль в глазах брата. – Что?

– Ничего, Кирилл. Нет больше Палыча, вычеркнул он нас из пацанов своих. Сказал – уходи. По сердцу и по делу сказал. И сам тоже ушёл. Гадство. – Грай ударил кулаком по столу. – Кирь, он нас теперь за людей не считает. И про наркоту в курсе. Сказал – увидит шпану с дозняком – завалит и ментам сдаст. И ведь сдаст, теперь школа для него – дом. А где у него дом, там – сам помнишь…

– Да, где дом – там семья. А семья превыше всего. Помню… – Кайзер умолк, заталкивая воспоминания вглубь. – Ну и что, испугал тебя Палыч, что ли?

– Кирилл, я за Палыча сам порву кого хочешь. И бодаться с ним я не буду. Да и ты не будешь, если прошлое хоть на каплю помнишь.

– Помню, Серёж. Помню. Только это прошлое в прошлом и осталось. Не должен я никому и ничего. И ты – тоже.

– Но он наш, Кирилл. Наш старик! Ё-мое, что я тебе тут, как малыш нюни пускаю. – Грай выпрямился, и уставился Кириллу в глаза. – Моё слово, Кайзер – я не хочу конфликтов с Палычем. Просто не хочу. Из сентиментальности, да. Но пусть это тебя не волнует. У нас и так нет прошлого, Кир. Сгорело тогда. Так хоть память пусть останется. Хоть какая-то. Хоть самый мизер. Иначе – зачем всё это?

– А ты вспомни, Серый, вспомни – зачем… И что мы пообещали, тоже вспомни. Забыл – на руку посмотри, он тебе напомнит.

Они стояли и тяжело дышали, друг напротив друга. Кирилл даже и не заметил, как выскочил из кресла и подлетел к Граю, в порыве хватая себя за правое плечо и отдирая рукав пиджака. А Грай вдруг улыбнулся.

Тяжело и мрачно.

– Я помню, брат. Я помню.

Они ещё постояли мгновение, и тут Грай сказал то, что Кирилл никак не ожидал услышать.

– А Валерка – забыл.

– Как? В смысле?? – Кирилл не мог понять и принять услышанное.

Валерка, самый младший из семьи, оказался её членом почти случайно.

Но, в жизни случайностей не бывает, все они – продукт закономерности. И клятву он приносил как все, на полном серьёзе, понимая, что это не игра. Услышанное было равносильно известию о предательстве. И объясняло всю развинченность Грая, который так и эманировал жесточайшей неуверенностью и грустью.

– Рассказывай, – тяжело уронил Кирилл. – Чёрт с ним, рассказывай, как есть: что и как.

Грай вздохнул раненным китом, явно не желая продолжать. Но, всё что могло – уже случилось, и теперь оставалось только рассказать о событиях, да обдумать дальнейшее.

– В общем, слушай. Только не перебивай, продержись уж. Валерку обнаружил Палыч, в школе. Ужаленного вхлам, никакущего…

Он быстро, не давая перебивать себя Кириллу, передал весь диалог с Палычем, добавив лишь описание своих ощущений во время разговора.

– Вот. Палыч жестоко обиделся. За всё – и за наркоту в школе, и за то, что пацана просрали. Поэтому и не хочу я его ещё больше обижать. Мы ему должны, вообще-то. По жизни должны.

– Ты адрес взял? – Кайзер потемневшими глазами смотрел на Грая. – Больнички этой, куда Валета упаковали? – И, получив утвердительный кивок, кивнул на выход. – Поехали.

– Поехали. Брать никого не будем? – Не ожидая ответа, Грай достал ключи от машины и двинул к выходу.

– Ага, возьми всех… Пусть глянут на Старшего, лом ему в зубы.

Вожак стаи уже был на тропе, и от него пахло злостью. Пружинистой, острой злобой, тщательно удерживаемой сильной волей.

Охрана клуба недоумённо провожала джип, рванувший с места в карьер. Всех удивило, что Кайзер и Грай уехали вдвоём, не взяв хотя бы парочку гардов для сопровождения. Это выходило из обычных рамок спокойной и сытой жизни, но, раз уж старший решил так, значит – решил.

Обсуждать решения и их причины – себе дороже, молодёжь убедилась в этом однажды, когда одного из них, слишком умного и, не по годам, страдающего бескостностью языка, выволокли в центр комнаты перед строем и включили воспроизведение записи с микрофонов, которые в клубе стояли повсеместно. И на каждый умный вопрос умнику дали ответ. Чтобы дошло – прямо в голову, раз за разом, крепким кулаком. Глядя на выволакиваемую груду мяса, что ещё недавно скалила зубы в неуемном острячестве и любопытстве – урок поняли все. И вопросов не задавали даже себе, даже в постели, даже и под одеялом.

– Так, куда нам? – Кайзер вбил в навигатор адрес, и на экране тотчас возникла кривая, уходящая далеко в правый угол. – Ничего себе. Дешёвка район.

– А ты чего думал? Что хоспис для нарков в центре разместят? – Управляющий машиной Грай ухмыльнулся криво, представив картину больнички на главном проспекте, и живописные лица пациентов в грязных окнах. – Я вообще не знал, что он существует.

– Так и надобности не было, – тяжело отшутился в ответ Кайзер. – Нам только туда и ходить. «Доктор, спасите меня», – писклявым голосом изобразил он нечто. – «Избавьте меня от зла, спасииите». Чёрт, как представлю, что Валерка там – убить готов. В башке не укладывается. Ты не думал, чистая ситуёвина получается?

– Да вроде чистая. Местечко там – то еще, вокруг развалины, как в Дрездене после бомбёжки. Но, в школе охрана присела серьёзная. И Палыч, а он старый чёрт. Единственное – это то, почему Валет срубился в коридоре. Дурак-то он, конечно – дурак, но не думаю, что не просчитал приход, коли уж подсел.

– Вот и думаю. – Кирилл откинулся в кресле. – Какого чёрта его вообще туда занесло?

– Утром же сказали – девчонку присмотрел.

– Да, какие в школе девчонки-то, он что, совсем съехал? На малолеток потянуло?

– Ты знаешь… – Грай усмехнулся, вспомнив момент перед отъездом, кольнувшее прикосновение, глубокую синь глаз… – Там такие экземпляры, что ого-го. Будь я помоложе…

– Да, только этого и не хватало, Серый – и в школе фестивали водит, с выпускницами. Давай, брат. Давай, ага. Палыч тебе свечку там подержит.

– Палыч мне её скорей вставит туда, куда не надо. – Грай засмеялся.

Они несли чушь, подначивая друг друга, словно пацаны. И от этой болтовни становилось чуточку легче, как если бы они сейчас ехали на пикник, а не в больницу, где загибался их братишка. Прохожие видели в пролетающем мимо джипе двух успешных мужиков, весело рассказывающих что-то друг другу, и ничего больше.

До места доехали быстро. Навигатор попискивал, подсказывая повороты, но Грай вёл машину уверенно, не косясь на монитор. Давным-давно он изучил все улочки-переулочки города, в котором предстояло существовать некоторое, совершенно неопределённое время. Волк обязан знать свои угодья. А умный волк – знать и чужие.

Кирилл и Сергей молча разглядывали старое двухэтажное здание, притулившееся к своим более высоким собратьям. Улочка уходила куда-то вглубь квартала, и не имела ничего, что могло порадовать взор прохожего, да и человек в здравом уме просто не пошёл бы туда. Окраина города имела не очень здоровую репутацию района, где могут запросто ограбить, изнасиловать, оставить без машины. Что из этого было правдой – братьев не интересовало, нисколько.

Они сами могли сделать всё приписываемое неведомым местным злодеям. Когда-то в прошлом, да – могли. Хотя, до изнасилований никогда не опускались, считая полным отстоем и просто неправильным действом, в результате которого и появляются брошенные матерями, и всеми остальными, дети. А кому, как не им, знать все тяготы детдомовской жизни. Пару раз случалось даже вытаскивать из подворотен кучу-малу, из которой нёсся истошный женский крик о помощи. Насильников учили жестоко, усиленно выбивая дурь из причинного места, добавляя ума тем же способом.

С детдомовскими мало кто рисковал связываться, даже трижды крутые. Все знали, что даже за тщедушным пацаном стоит детдом, полный таких же пацанов с сорванной крышей.

– М-да, – Кирилл присвистнул. – Я конечно всё понимаю, но такое убожество не ожидал увидеть.

Старый дом поражал взор тремя вещами. Первая – что он вообще существовал, стоял каким-то неведомым науке образом. Вторая – в него и из него постоянно кто-то входил и выходил, невзирая на состояние стен, с которых свисали лохмы старой штукатурки, обнажающих слои дранки. Третья – в окнах этого безобразия висели на удивление белоснежные занавески, а на подоконниках стояли горшки с цветами.

В общем, дом являл собой ожившую мечту сюрреалиста.

– Ну что, звони. – Кирилл кивнул на здание больницы. – Вызванивай доктора, да вперед, сам я что-то пугаюсь туда входить.

– Да, счас брякну.

Грай быстро набрал номер с визитки, полученной от Палыча. Гудок шёл за гудком, тягуче отмеривая секунды. Наконец, на том конце щёлкнуло.

– Всеволод? – Доктора звали именно так. – Это от Пал Палыча, он мне ваш номер дал. Я по поводу Валерия, ну да, того самого, что Палыч к вам определил. Да, это мой брат. Нет, не родной. Просто брат, понимаете.

Кайзер напряженно наблюдал за лицом Сергея, что-то слушающего сейчас в трубке. Жестом попросил сотовый, прислушался к неторопливому говорку врача, рассказывающего что-то про невозможность и неуместность визита. А потом заговорил сам.

– Приветствую. Всеволод? Да? Хорошо. В общем, Сев, я ссориться не хочу. Кайзер меня кличут, ты ведь тоже с пятерки, коли Палыч не обманул? Вот и хорошо. Да, Кирилл. Да. Слышал, значит. Вот и отлично, мы заходим, уж встреть нас по-доброму.

Грай усмехнулся, Кайзер снова показал класс, щёлкая проблемы в свойственной только ему манере. Два-три слова, особые интонации, и его собеседник уже думал, как решить возникшую незадачу. Голая незамутнённая сила – и мгновенный результат.

– Идём?

– Конечно.

Внутри больница разительно отличалась оттого, что представлялось взору прохожих снаружи. Пусть и не евро, но всё-таки ремонт, причём недавний. Стены ещё не утратили тот оттенок, что присущ только свежей побелке. Широкий коридор, небольшая стойка на входе, миловидная молодая девушка, деловито настукивающая что-то на клавиатуре.

Возле стойки их ожидал крепкого телосложения мужчина в белом халате. Кайзер отметил идеальную выгладку одежды, лёгкий носовой платок в нагрудном кармане, перо «Паркер» в другом – врач явно старался быть денди. А может и был им.

– Всеволод? – Кайзер протянул ладонь, и, когда врач согласно кивнул и ответил крепким рукопожатием, представился сам. – Кайзз… Кирилл. А это Сергей.

Грай внимательно наблюдал за лицом врача – тот оставался невозмутимым, хотя пальцы всё-таки нервно выстукивали что-то редкой дробью. Серые глаза на широкоскулом лице спокойно переходили с Грая на Кайзера, не тая, что Всеволод оценивает визитёров. Он знал о них, это ясно, но что именно? В детдоме о стае Кайзера остались разные истории, и они с каждым годом обрастали разными подробностями. И не все они отличались добротой.

– Ну, что ж. Пал Палыч сказал, что дал мой телефон. Да, я созвонился, – доктор усмехнулся. – Сами понимаете, контингент у нас тот еще. Не всем показано общение с внешним миром. Да и у вас, репутация…

– Сев, вопросы репутации мы можем потом обсудить, захочешь – в красках расскажем. А сейчас – давай о Валере. И так уж времени Бог знает сколько ушло.

– Не беспокойтесь о времени, Кирилл. – Врач дёрнул плечом. – Ваш брат сейчас в таком состоянии, что неизвестно, сколько времени понадобится вообще.

– Для чего? – Кайзер непонимающе уставился доктору в глаза.

– Для того, чтобы суметь вернуться к жизни. Если хотите, можете пройти к нему. Он в отдельной палате, Палыч настоял. Там и поймёте всё.

Они двинулись по коридору, мимо лестницы на второй этаж, куда-то совсем в дальний конец. Шагая, Грай рассматривал окружающее. Широкий коридор и закрытые двери, мутные плафоны на стенах и потолке, запах – всё это напоминало детдом. Мелочами, известными лишь тем, кто жил на казённых харчах.

– Да, – Всеволод словно подслушал мысли. – Тут всё похоже на наш дом. Раньше, год назад, походило ещё больше. Пока мы не сделали ремонт. Запах. Этот запах – самое чертовски трудное дело. Не поверите, мы выскабливали эти стены и полы щётками, как – помните? Я думаю, помните.

В памяти сразу всплыло – полутёмный коридор, пацаны на корточках, шоркающие половицы жёсткими щётками, намыленным хозяйским мылом. Этот запах был везде. Запах чистоты и мыла. Он долго ещё вспоминался после выхода из стен детдома. Каждый раз, видя обмылок коричневого цвета где-нибудь в общественном сортире – на память приходил и звук – «ширк, ширк», половица за половицей, метр за метром.

Грай мотнул головой, отгоняя наваждение.

– А почему вы-то драили, я не понял? – Кайзер перевёл разговор на менее близкую тему. – Не могли фронт работы указать работягам?

– Каким работягам, Кирилл? – Всеволод обернулся на ходу. – Не было никаких работяг, сами всё делали. Больница муниципальная, и ремонтировать её никто не собирается.

– Так уж и никто?

– А кому она нужна? Здесь кто? Наркоманы… отбросы, по всеобщему мнению. А зачем отбросам белокаменные палаты, им и помойка сойдёт. – В голосе слышались горечь и усталость.

– А кто они, если не отбросы? – Жёстко и напористо выплюнул Кайзер. – Им что, дозу силком забивали? Или они не знали? Думали, это конфетка такая?

Всеволод резко остановился и развернулся.

– Вы, вы… Из-за вас и таких, как вы, наркоманы и появляются. Сегодня даром, как конфетку, правильно сказали, а потом… потом – гони монету за удовольствие.

– Нет, Сева, ты что-то попутал. Свинья везде грязь найдёт. И не сверкай глазами. Мы через такую грязь прошли – как и ты, впрочем – что никаким свиньям не снилась. Но мы с тобой – здесь, а они – в палатах твоих. Не стоит мне говорить о морали и нравственности. Мораль – для слабых. А я – сильный. И Грай – сильный. И ты, я думаю – тоже сильный.

– А Валет? – Всеволод нервно щёлкнул суставами пальцев. – Валет – сильный?

– Валет – дурак. А почему он дураком сделался – разберёмся. Поверь. На то мы и братья, Сев.

Всеволод махнул рукой, и, не желая продолжать разговор, двинулся дальше. Грай поравнялся с Кириллом и ткнул в бок, привлекая внимание.

– Ты чего завёлся, Кирилл? Ты что ему мозг полощешь?

– Блин, да не удержался. Атмосфера здесь… Как представлю, что за каждой дверью мудаки обдолбанные лежат, так рычать охота.

– Кирь, они здесь лечатся. Ты чего завёлся, я тебя спрашиваю?

– Детдом вспомнил. Сам-то, волком зыркаешь, даром, что на стены не кидаешься.

Они замолчали. Шедший впереди Всеволод слышал их разговор, это ощущалось по напрягшимся плечам. Но – молчал, неторопливо шагая мимо дверей палат. И, наконец, остановился перед одной из последних.

 

Глава 7

Придя домой Катя пообедала. Мать сегодня приготовила расчудесную запеканку, как всегда вложив в готовку любовь к дочери и мужу. Так было всегда и изменению не подлежало, что бы ни случилось.

Произошедшее с Катей затронуло все сферы её взаимоотношений с миром и близкими. Но, она пока ещё только разбиралась с собой и с тем, что принесло новое понимание. Выстраивать новые отношения, на более открытых началах – слегка пугало. И – хотелось. Но, это не горело. Ведь она ещё не полностью разобралась в себе, новой.

Катя прокручивала каждый миг увиденных снов, таких разных, но важных, каждый по-своему. Первый – принёс новый мир. Второй – показал нечто в этом мире, что предстояло обязательно осмыслить и разобраться в цели его появления. Если огненный сон изменил её отношение к жизни и внутреннему Я, то второй пока не затронул вообще никак, за исключением порождённого интереса.

И сегодня она получила ещё одну, а может и не одну, загадку. Со слабыми намётками для поиска ключей для разгадки.

Катя достала из холодильника коробку с соком и отправилась к себе в комнату. Задания на завтра не требовали много времени для выполнения, что позволяло отложить их на вечер, или вообще на утро и путь в школу.

Читала она быстро, усваивала информацию намертво, да и ничего нового в материале для изучения явно не имелось. Так, пробежать глазами, ознакомившись со взглядом авторов учебника на вопрос дня.

Катя давно поняла, что учебники тоже пишут обыкновенные люди, такие же, как и преподаватели в школе, как родители, как соседи. Да, учёными, но всё же людьми, со всеми вытекающими. Где-то личные амбиции, где-то недостаток натурных изучений, что-нибудь ещё того же плана – и в результате учебное пособие становилось сборником не научной информации, а какой-то околонаучной публицистики, изданной вопреки здравому смыслу и всему прочему. И, попав в учебный план, эти «учебники» становились обязательными для запоминания и изучения. А она не любила изучать искажённые факты, и, уж тем более, оперировать ими. Оттого и возникали конфликты на уроках, что она всегда имела личный взгляд, подкреплённый множеством фактов. Изучая Древний Рим или разведение кукурузы, неважно что – она лезла на сайты, как русского, так и англоязычного сектора, посещала библиотеки, в общем – не ограничивалась подачей очередного составителя учебника, которого заботила лишь фамилия в строке «составитель».

Отложив сумку с учебниками в сторону, Катя присела на кровать и задумалась. Она сейчас выстраивала факты и события, пытаясь собрать их воедино, в какую-то связанную цепь. Возможно, мысль о взаимосвязанности вообще не имеет смысла, а возможно – единственно правильная.

Она достала лист из принтера, карандаш, и нерешительно нарисовала кружок вверху. Катя решила идти простым путем, нарисовав линейную схему событий. Так часто делал отец, рассказывая дочери о чём-то сложном, таящем в себе множество взаимосвязанных деталей и фактов.

Итак, кружок вверху. Что же в него вписать? Катя напряжённо думала, решая сейчас, что именно сделать отправной точкой, и, наконец, вписала – «Пламя». Сны – они всегда были с ней. И пламя в них – тоже. Всё началось в огненном сне. Давным-давно, в глубоком детстве.

Что дальше? Да. А дальше…

Катя вспоминала сейчас встречу с неприятным типом, торгующим наркотой. Да, это был следующий кружок. Итак – «Пушер». Именно встреча с ним стала тем толчком, что толкнул её в объятия пламенного демона во сне. Она нарисовала кружок и уже хотела вписать туда «Сон», но что-то подсказало ей неправильность действия. Подсознание явно говорило о пропуске в размышлении.

Катя снова вернулась к сцене с пушером. Прошла её шаг за шагом, минута за минутой, снова переживая грязь прикосновений. И поняла, какой сделала пропуск. Ведь она не только встретила наркомана, событие содержало в себе и принятое решение о вмешательстве в сознание и внутреннее Я этого негодяйчика. Возможно, уйди она просто так – ничего бы не случилось.

«Я его изменила» – вписала она в кружок, и поняла – это правильная отметка в строящейся цепочке. Именно это решение о вторжении в чужую личность, неважно, что из лучших побуждений, сделало возможным и необходимым следующий шаг.

«Я сгорела» – огонь позвал, и она вошла, сгорев и воскреснув тысячи раз. Переломная точка, благодаря которой Катя изменилась. Событие, которое избавило её от одиночества и наградило принятием мира. Но ведь…

Катя нахмурилась. В схеме снова зиял пропуск – ведь огонь позвал её до встречи с наркодиллером. Буквально за день, но, как ни крути – загодя.

Она вписала ещё один кружочек между «Пламя» и «Пушер». И вписала туда «Огонь позвал».

Теперь всё стало правильно. И сразу стало понятно, что переломная точка – не одна.

Огонь предложил ей себя ещё до встречи с пушером. Что-то где-то щёлкнуло, и пламя заговорило с ней, предлагая стать очищенной. А встреча и принятое тогда решение помогли, внеся свою лепту.

Катя поставила знак вопроса рядом с кружком «Огонь позвал». И соединила его с тут же начертанным восклицательным знаком рядом с «Я сгорела». Да, она сгорела во сне, очистившись от наросшего за годы жизни льда неприятия окружающих, и это было ответом на вопрос о приглашении. Но – кто и почему задал ей этот вопрос, она пока не знала.

А дальше, что же дальше…

Дальше – пришёл новый сон. О паре с малышом. Катя нарисовала кружок и вписала туда «Виссарион». Она знала, что эта точка в линии происходящего с ней должна называться именно так. Ведь сон был именно о малыше, просто он ещё только начался.

Дальше – незнакомец в школе. Странный, таинственный. «Волк». Не задумываясь даже, она вписала слово в новый кружок в цепи размышлений. Ведь незнакомец носил на себе печать волка. А в себе – образ пушера. Катя нарисовала вопросительные знаки рядом с кружками волка и пушера, соединив их линией. Ответ на вопросы пока отсутствовал – обе фигуры что-то связывало, очень сильное, сродни братским узам, но что именно…

За фигурой волка, в прошлом, стоял огонь. Катя нарисовала ещё один вопрос, обрамив его изображением языка пламени.

Катя рассматривала свою схемку. Получилось исчирканное линиями и значками нечто. Она подумала, и взяла новый листок, на который стала перерисовать получившуюся схему, попутно обдумывая каждый пункт.

И уже переписывая, внесла изменения, выделив событие «Виссарион» в дополнительную, параллельную основной линию. Ведь сон о летящей куда-то машине ещё не закончен, и возможно тоже является ответом на вопрос о том, кто же всё-таки пригласил её в огонь. Вопрос и восклицательный знак, ещё одна линия к «Сгори». И отходящая от Виссариона линия вниз. К пустому пока кружку. Катя надеялась, что сон о малыше и его родителях вернётся, совсем скоро.

Вот и всё, вроде все вопросы расставлены, все линии обозначены. Все ли? Катя поняла, что напрашивается и ещё один вопрос – «Что стало с пушером дальше?», ведь появление Волка в школе явно связано с этим вопросом.

Вздохнула, и отвела от кружка «Пушер» ещё одну параллельную линию вниз.

На листе перед ней горели три линии, ведущие в неизвестность. И оттуда же пришла линия, начинающая схему.

Возможно, пройдя все линии и найдя конец каждой из них – она найдёт и начало.

Да, возможно. Но – нужно ли ей это? Катя постепенно осознавала, что перед ней открывается огромное поле вероятностей и случайностей, искать ответ среди которых – практически нереально. Пусть она трижды умна и всесторонне развита – справиться с расследованием будет непросто. Да, она имела зацепки, каждый значимый пункт на бумаге выглядел простым и понятным, но в жизни…

Как найти теперь носителя волчьей отметины, как узнать о дальнейшей судьбе пушера? Вернётся ли странный сон. Вообще – что и как будет завтра? Послезавтра? Да даже через минуту?

Вопросы множились и наполняли сознание, выстраивая плотную стену неуверенности. Кружа вокруг неосязаемым серым пеплом, проникающим между мыслей и цементирующим их в вязкую массу.

Катя встряхнулась, разгоняя неуверенность. И, взглянув ещё раз на листочек, приняла решение, окончательно и бесповоротно: она найдёт ответы на все вопросы. Или – ответы сами придут к ней, не сумев избежать предназначенного.

Навалилась усталость. Бешеная работа сознания и подсознания в последние дни дала о себе знать – тело и мозг требовали отдыха.

Катя поправила покрывало и свернулась на кровати котёнком. И даже не поворочавшись, по обыкновению, в поиске самого удобного положения тела – уснула.

Уже знакомый, сон не замедлил появиться, словно только и ждал своего персонального зрителя.

 

Глава 8

Всё тот же сон.

Машина неслась вперёд…

Маленький ребёнок на заднем сиденье всё так же посапывал сладко, находясь под защитой Морфея. Мария держала его за руку и думала, что их ожидает впереди и совершится ли обещанное чудо. Не солгала ли старая женщина, не посмеялась ли над ними в очередной раз бессердечная жизнь, так любящая дурные шутки.

Мария сидела и молча, плакала в коридоре, после очередного невнятного вердикта медиков, не могущего ничем помочь малышу. Бабулька участливо присела рядом, и как-то незаметно, слово за словом, быстро и ненавязчиво, оказалась в курсе всех проблем матери и её сынишки. Участливо погладила вьющиеся волоски ребёнка, заглянула ему в глаза и тихо посоветовала Марии:

– К бабке тебе надо, касатушка.

– К какой такой бабке, о чём вы? – Мария не поняла сначала, о чём ей говорит далеко не молодая женщина, которая оказалась, вдруг, невероятно близкой и тёплой, и согревала теперь неведомой надеждой.

– Да к бабке же, в деревню. Есть тут под городом одна, что с силой знается. Может и поможет, а может, и нет. Но ведь, что ты теряешь?

Ничего. А малютка у тебя хорошенький, ему жить да жить. Может, порча, на нём какая.

Мария смотрела на старушку и не понимала. Её лихорадило – мысли метались, обретя вдруг новое направление и горизонты. Она, как нормальный образованный человек знала и об экстрасенсах, и о различного рода ведуньях – но не верила в них. Почему-то у неё сложилось такое отношение давным-давно, и с возрастом оно лишь усугублялось различного рода мелочами, будь то неожиданно расцветшие гадальные салоны или телевизионные проекты. Все эти «чудеса» походили на шоу, и верить в них мог только недалёкий человек. Но незнакомая старушка почему-то вызывала доверие, сумев обогреть настоящим, душевным теплом. Мария посмотрела в выцветшие от возраста глаза, обрамлённые множеством морщинок, и, решившись, спросила:

– А она, правда – может помочь? – Слово «бабка» почему-то не выговаривалось, словно Мария внутренне ещё не была готова, и безликое «она» казалось единственно правильным.

– Пелагея-то? Так я ж не знаю, девонька. Но, коли сможет, то поможет. Планида у ней такая – людям помогать. А уж детишкам – и подавно.

Почему-то, это вот «Пелагея» окончательно успокоило Марию. Если бы она услышала какое-нибудь «Эльвира» или «Кармен», то точно бы отказалась, рассмеявшись, зло и разочарованно. Но это русское имя, почему-то, напомнило напев колыбельной, что когда-то пела ей мать, и не вызывало в душе ни капли отторжения.

Они долго ещё разговаривали. Бабулька рассказала, как добраться до неведомой Пелагеи, и как себя вести по приезду. Мелочи, вроде бы и незначительные, но безумно важные. Поблагодарив добрую женщину, Мария ушла в тот день домой с новой надеждой.

Дома Игорь оторопело выслушал несколько сбивчивый рассказ жены, отдающий по своему содержанию лёгкой сказкой. Но спорить не стал.

Глаза жены, привычно усталые от постоянной внутренней боли, ожили.

Как если бы на старой гитаре натянули струны, и она снова зазвучала – как встарь, выдавая огненное фламенко. И не желая потерять возрождённую мелодию, Игорь молча обнял жену и поклялся внутренне, что, если поездка окажется фарсом, то он непременно найдёт эту старушенцию и вывернет её лживый язык.

– Через пятьсот метров поворот направо. – Бесстрастный голос навигатора прозвучал буднично и вывел его из задумчивости.

Игорь прокрутил дисплей навигатора, оценивая дальнейший путь.

Осталось совсем чуть-чуть, по полям до поселка. И где-то там, на окраине, жила загадочная Пелагея.

Мария тоже встрепенулась, выходя из птичьего состояния, и стала осматриваться по сторонам, словно от её требовательного взгляда заветный дом должен был выступить прямо здесь и сейчас, как пресловутый лист перед травой.

Свернув, они потряслись по просёлку ещё пару километров, и въехали в деревню, или посёлок, по-официальному.

Деревня являла собой унылое зрелище, вдоль дороги стояли старые небольшие дома, с посеревшими покосившимися стенами и ржавыми крышами. Серые занавески в окнах, останки старой техники у заборов. Спящие на обочинах собаки довершали картину всеобщего запустения.

Но, всё таки, кое-где виднелись подворья в которых ощущалось присутствие крепких хозяев – они выделялись и размерами построек и их новизной. В паре мест даже виднелись диски спутниковых антенн.

Игорь не спеша ехал по улочкам, подшучивая над Марией, пытаясь таким образом сбросить всё возрастающее волнение.

Картина за окнами машины нисколько не настраивала на радужный лад, наоборот – ввергала в недоумение – «А что мы здесь делаем?».

Поглядывая в зеркало заднего вида, он видел, как на лице жены начинают проскальзывать похожие мысли. И гнал их, выдавливая из себя шутки-прибаутки.

Улица кончилась как-то внезапно. Они ехали по деревне, ехали, ехали – и вдруг упёрлись в лес, съевший конец дороги. Сбоку стоял тот самый дом, к которому они и стремились.

Странно, но дом Пелагеи оказался совершенно неприметным. Ни старым, ни новым, а каким-то безвозрастным. Таким, на котором взгляд не задерживается, а скользит дальше по стене леса, отмечая лишь, что ничего выдающегося для обдумывания и оценивания в увиденном нет. Серые, давно не крашеные брёвна стен, двускатная крыша, небольшая дверь сбоку от резных ворот, опять же – некрашеных. Неброские, еле виднеющиеся сквозь стёкла окон, занавески. Дом стоял так, что оценить его размеры совершенно не получалось – крытый двор съедал перспективу и задний план не просматривался.

Игорь вышел из машины и ещё раз попытался оценить размеры хозяйства – ничего не получилось. «Интересный домик» – усмехнулся он про себя.

Но, они приехали не за этим. Открыв заднюю дверь, он помог жене выйти наружу, приняв бережно сына на руки. А Мария быстро приводила себя в порядок и пыталась расходить затёкшие ноги. Попутно набираясь храбрости перед предстоящим.

А Висс вдруг протянул руку к дому и смешно протянул: «Бу-уу-у-у», звонко рассмеявшись после этого. И смех мгновенно успокоил натянутые нервы его родителей.

Они подошли к дверце, и Игорь понял, что доски воротин на самом деле – крашеные, просто краска отличалась от привычной, бесцветная и прозрачная, она покрывала доски, не пряча узор и структуру древесины.

Что ж, вот и настал тот самый момент. Неосознанно задержав дыхание, он подёргал за шнурок, который свисал сверху воротины и уходил куда-то вглубь двора. И где-то далеко, словно на другом конце деревни, раздался приглушённый звонок колокольчика, такого, с каким бегает первоклашка на последнем звонке в школе.

Еле дыша, слушая всё нарастающий гром сердцебиения, они стояли и ждали. А сын улыбался и довольно пускал пузыри, протягивая руки к шнурку звонка.

Игорь, по непонятно откуда взявшемуся наитию, поднял сына повыше и поднёс к воротам. И Виссарион, будто умел это всегда, ухватил плетёный хвостик звонка и дёрнул.

В ответ послышались шаги. Пошаркивающие звуки приближались из глубины двора, не спеша, но и без задержек. Приближались, приближались. И вдруг дверь распахнулась, без скрипа и натуги – просто отошла куда-то вбок и внутрь двора. Перед ними предстала хозяйка дома.

«А может и не хозяйка» – подумал Игорь, пытаясь определить возраст женщины. Он подспудно ожидал, что Пелагея должна быть древней старушкой, похожей на Бабу Ягу из старых фильмов Роу. Но всё было не так.

Пелагея не имела возраста, как и её дом. Крепкая статная женщина за шестьдесят, или – за пятьдесят. А может – и за восемьдесят. С тяжёлым венцом закрученной на макушке косы, она являла собой породу женщин, воспетых старыми советскими фильмами – с суровым лицом и крепкими руками. И с бездонной теплотой в глазах небесного цвета. Руки она держала сложенными на животе, ладонь к ладони. Платье из плотной ткани неброской расцветки, серая шаль на плечах – типичная сельчанка в возрасте.

– Здравствуйте, что ли, гости. – Голос хозяйки оказался сочным и глубоким, подобно тугому потоку воды под крутым яром. От него веяло такой силой, что Игорь слегка опешил. Как и жена.

И снова обстановку разрядил сынишка, весело закричав и восторженно замахав руками, чем вызвал лёгкую улыбку у женщины.

– Мы… мы, – голос Марии рваной бумагой выталкивался из груди. Она кашлянула, вздохнула крепко и попробовала ещё раз. – Мы к вам, Пелагея. Вот, сына привезли, беда у нас.

– Беда? – Хозяйка дома, словно не слышала горя в голосе Марии и спокойно разглядывала гостей. – Беда, говорите… Кто прислал? – вдруг резко и властно спросила она. И глаза вдруг сделались строгими, как грозные очи на иконе богоматери, перед которой Мария зажгла свечи перед поездкой.

– Да старушка-добродушка, повстречались в доме больничном. – Мария сказала то, что должна была сказать, накрепко запомнив напутствия больничной незнакомки.

– Вот как, – в голосе Пелагеи прорезалось удивление. – Чем же ты её так при… – она оборвала себя на полуслове. – Входите, коли приехали. А беду за воротами оставьте, не по пути нам с ней, – усмехнулась она. – Давайте, давайте, не стойте столбом.

Она провела их в дом через чистый просторный двор, из которого было несколько ходов. Куда они вели – Игорь так и не понял. Видимо, в огород, а может и в стайки, он не был силён в деревенском укладе.

А в доме царила чистота. Вот чего-чего, а такой рафинированной чистоты Игорь не ожидал увидеть вообще. Сам воспитанный в почитании к порядку, тут он оказался не готовым, стереотипы подвели.

Высокий потолок, рассекаемый балками перекрытия, белейшие стены, с картинами и чёрно-белыми фотографиями, широкие подоконники и лавки под ними, круглый стол в центре комнаты – всё несло на себе следы постоянного ухода. А напрашивающейся по ситуации паутины в углах – как и закопчённых стен – так и не нашлось.

Игорь разулся, поозирался, и направленный кивком хозяйки отправился к лавке, где и уселся.

Мария несмело вышла к столу, не зная, куда себя деть. А Пелагея продолжала разглядывать её, то ли решая нечто важное для себя, то ли – выискивая в гостье что-то скрытое.

– Мария, значится? – полувопрос-полуутверждение прозвучал негромко и задумчиво, хозяйка, наконец, приняла решение. – Ну, распелёнывай ребенка-то.

– А вы откуда…? – Мария растерянно замолчала, ведь старушка в больнице посоветовала не задавать глупых вопросов и принимать всё, как должное.

– Я сейчас, сейчас я… – забормотала она, ища глазами, куда пристроить сына и одежду.

– Ты не суетись, касатушка, – знакомое слово подбодрило Марию. – Прямо на столе и располагай, я мальчонке сейчас подстелю, не переживай.

Пелагея выдвинула откуда-то огромный ящик. Достала из него белое махровое полотнище, размером с банное полотенце, и расстелила его на столе.

– Вот, сюда и клади. Авось не замёрзнет. – Скупо улыбнулась она Марии.

Виссарион лежал на завитушках материи, белый цвет которой странно контрастировал с его волосами, словно на снегу выметнулись колосья ржи. Глаза цепко уставились на хозяйку, и Виссарион что-то залопотал. Подёргивая руками и ногами, как все дети, он что то быстро курлыкал, и говорок этот лился бесконечным весенним ручьём. И завершился смехом.

Маленький ребёнок лежал на чистом белом и смеялся чистейшим смехом счастливого существа…

 

Глава 9

Лежащее на узкой кровати тело принадлежало кому угодно, но только не их брату. Измождённое лицо со впалыми щёками и обвисшими веками, спутанные сальные волосы, бледная кожа – этот человек нисколько не походил на Валерку.

Кирилл и Сергей, молча, смотрели на представшее их глазам нечто. Под лёгким покрывалом виднелось худое до невозможности тело с выпирающими наружу торосами мослов. Больше всего это напоминало только что родившегося жеребёнка, абсолютно беспомощного и нисколько не похожего на породивших его гордых скакунов. Но только не безбашенного младшего братца.

Кирилл сглотнул, и подошёл к кровати. Обернулся на врача и вопрошающе мотнул головой, задавая безмолвный вопрос.

– Да, можете с ним поговорить, можете за руку подержать. Ему сейчас всё равно, абсолютно не коммуникабелен. Находится где-то не здесь, и совершенно не осознает происходящего.

– Он выкарабкается? – каркающим голосом прохрипел Кирилл, и закашлялся, прогоняя комок из горла.

– Мы надеемся. – Всеволод с достоинством встретил бешеный напор почерневшего взгляда Кайзера. – Делаем всё, что можем. И не смотрите вы на меня волком, я делаю то, что в наших силах, даже невозможное.

– Но как? Пару дней назад он кипел жизнью, а тут… – Кирилл махнул в сторону кровати. – Это не он, понимаешь? Как? Объясни мне, как такое возможно…

Доктор встряхнул руками, словно сгоняя невидимых мурашей. Посмотрел на тело, вытянувшееся безвольно под простынёй. И с неохотой ответил:

– Как вам сказать… тут что-то необычное. Палыч привёз его в полной отключке, с признаками классической ломки. Обычно мы даём лёгкий заменитель, чтобы организм не рассыпался, не впадал в неуправляемый полёт. Причём, повторяю – он находился в полной отключке. Но стоило нам только поднести иглу – его начинало корёжить, как эпилептика.

Видели фильм «Экзорцист»? Тут точно такая же картина – словно демон вселился. И реагирует на любую попытку дать хозяину что-то из наркотиков или их заменителей. Вот и приходится нам обходиться обычными пероральными стимуляторами и витаминами.

Братья смотрели на врача, не понимая сказанного. В привычную устоявшуюся жизнь, пусть и весьма своеобразную, ворвалось нечто непонятное. Такое, что не укладывалось в рамки и рвало ткань реальности, ввергая в фантасмагорию какой-то непонятной сказки.

– Какие демоны, эскулап? – Чернота из глаз Кайзера грозила пролиться натуральным овеществлённым потоком.

Грай ощущал злую силу, бьющуюся сейчас в вожаке. Давно знакомую, чей выход грозил большим бардаком. Нет, как бы ни жалила их в этот момент душевная боль, позволить Кайзеру воззвать к собственным демонам Грай не мог. В конце концов, парнишка в докторском халате, что стоял перед ними и изображал умудрённого жизнью мэна, на самом деле всего лишь недавно вставший на крыло птенец. Но отдавал свою молодую жизнь на поддержание чужой. Даже такой бесполезной, как полу-жизнь наркомана. Это заслуживало капли уважения.

Да и то, что Валерка жив, вполне могло являться заслугой как раз этого мальчишки и его коллег.

– Кирилл. – Грай придавил плечо Кайзера раскрытой ладонью. – Брат… Остынь.

Кайзер сбросил руку, но плечи ощутимо расслабились – волк уже не прыгнет. Щетинящий загривок зверь поутих, притаившись и наблюдая.

А лежащий на кровати Валет вдруг хихикнул, дёрнувшись под одеялом. Хихикнул так, как смеётся ребёнок, нашедший интересную игрушку. Иссохшее лицо вдруг раскололось улыбкой, которая, впрочем, быстро пропала. Но – успела согреть надеждой всех находящихся в палате.

Всеволод подскочил к кровати и схватил Валеру за руку, внимательно всматриваясь в лицо.

– Что? – Кайзер с Граем тоже подбежали к кровати, но не могли приблизиться вплотную из-за раскорячившегося над телом пациента доктора.

– Сон. Приятный, судя по всему. Это хороший признак. До этого он вообще лежал полено поленом, уж простите. Что-то ему снится сейчас, видите – глаза бегают под веками? Хороший, хороший признак!

Грай смотрел на возбуждённого врача, который буквально фонтанировал радостью. Такая малость – сон, а как много означает. И радость доктора подчёркивала всё сказанное раньше, подтверждая искренность и честность.

Кирилл, похоже, тоже пришёл к такому же мнению. Посмотрев на доктора, он явно расслабился, и превратился в обычного человека, пришедшего навестить больного брата.

– Можно? – он кивнул на тело под простыней.

– Что? А, конечно же, можно, простите… – отпустив руку Валерия, врач отошёл от кровати и приглашающе взмахнул рукой.

Кирилл не заставил себя ждать. Он присел на кровать и крепко ухватил братишку за запястье. В костлявой руке вяло шуршал пульс, отбивая ритм жизни, теплящейся под бледной кожей, и Кирилл внутренне завыл, кляня неведомых богов за произошедшее, в котором имелась и его доля вины.

Это не подлежало никакому сомнению, ведь вожак стаи всегда в ответе за своих псов.

Он всматривался в тёмные впадины глаз, надеясь, что мелкий сейчас воспрянет от забытья и весло поприветствует старшего брата. Так, как приветствовал всегда, начиная с далёких детских лет. Но глаза не желали открываться, лишь метались под обвислыми веками юркими мышами.

– Валерк, твою мать, прости меня, Господи… – Кирилл сжал руку, не в силах оторваться от брата. – Чтоб тебя… Как так, а? Ну, скажи мне, как так? Засранец ты мелкий, шпенд недоросший. Как!?

Валет молчал. И вдруг снова счастливо засмеялся тонким детским смехом, не открывая глаз.

– Что ты видишь, малой? Где ты потерялся? – вопросы пропадали втуне, не доходя до сознания Валеры. Кирилла захлестнуло отчаяние, прокатилось тяжёлой волной.

– Сев, а Сев… – голос не слушался. – Как его вытащить? Вообще, он сумеет, а?

Всеволод мял в руках ручку, которой только что записывал что-то в блокноте. Уверенности от врача не исходило ни на гран.

– Мы не знаем, что с ним творится. Тело-то мы лечим, а сознание… Мы ведь не волшебники, чтобы в голову заглянуть и всё сразу понять, понимаете? Медицина – не колдовство какое… – вымученно улыбнулся Сева. – Но, признак хороший, что он видит сон, и при этом – что-то хорошее, понимаете? Если хорошее, значит, подсознание не видит внешней угрозы.

Грай обратил внимание на застывшее лицо Кайзера и отвлечённый, застывший взгляд – брат явно над чем-то раздумывал, уйдя глубоко в себя.

– В голову, говоришь, заглянуть? А это идея. – Кайзер хлопнул ладонью по колену и встал. – Будет тебе и колдун, будет тебе и волшебство. И будет нам всем счастье. Мы вернёмся, пустишь еще разок? – обратился он к не понимающему ничего доктору. – Не одни вернемся, а с человеком, скажем так – не простым.

– Ну, пущу… – растерянно ответил Всеволод. Похоже, он совершенно потерял нить происходящего.

– Спасибо. Сев. Нет, правда, спасибо. – Кирилл крепко сжал ладонь врача и устремился к выходу.

Медик стоял и смотрел вслед уходящей паре выходцев из прочно забытого им мира.

А Валера снова счастливо засмеялся тонким детским смехом.

 

Глава 10

Он падал. Падал и падал, падал и падал, летя куда-то вниз. Или – вверх? Здесь не имелось направлений, как и не ощущалось течение времени. Не было вообще ничего. Пустота.

Когда-то – недавно? давно? – его грыз огненный демон, пожирая черноту внутри. Потом демон пропал, сменившись странными видениями сна во сне. Непонятные картинки – обрывки чужой жизни крутились перед ним, словно дразня и напоминая – о чём? Он не помнил – что и кто он есть. Да и есть ли?

Может, он чья-то мысль, родившаяся нечаянно, и отброшенная во мрак бездумья за ненадобностью. Странная мысль – он мысль?

Ниоткуда внезапно возник язык пламени и щекотнул его… что – руку, ногу? У него есть тело? Почему появился этот проказник, он что – поощряет меня? Меня кого?

Снова закружились картинки чужого сна. Чужие мысли, чужие мечты – они раздирали его Я, заставляя жить чужой жизнью. Да, право – а была ли у него своя жизнь. Была?

Наверное, всё сожрал веселящийся демон с пастью полной огня. Всё – прошлое и настоящее, будущее и не сбывшееся. Съел и удалился переваривать полученную душу.

Душа? Что такое душа? Почему возникла эта мысль-образ? Душа…как красиво звучит. И греет. Наверное, у него есть – или была? – душа, раз эта мысль так согревает. Как стало тепло… Жарко… Очень жарко.

Маленький шарик Я, которое называлось когда-то Валетом, кружило в огненных вихрях. Демон вернулся – и снова запустил вездесущие пальцы внутрь, нащупывая законную добычу. Но там было пусто – демон взревел и взмахнул лапами. Пламя вспыхнуло тысячей Новых, на фоне света которых тусклый шарик казался каплей, которую просвечивало рентгеном солнечных корон. И демон нашёл прячущуюся червоточинку тёмного, притаившегося в глубине. Небрежно извлёк, кинув в пламенеющую глотку, и щёлкнул пальцем по шарику. В этой игрушке больше не осталось еды – вкуснейший грибок, паразитирующий на душах человеков, увы, на этой душе больше не прорастёт. По крайней мере – не здесь и не сейчас.

Демон захохотал, оценив каламбур – ведь в его мире не существовало ни времени, ни направлений.

А маленькое очищенное зерно того, что было когда-то Валеркой, кувыркалось во вневременном потоке. Но внутри него царила тишина. Мысли не пробивались сюда, и не рождались здесь. Этому Я ещё только предстояло научиться мыслить самому. А пока…

А пока ему снова привиделся чужой сон. Уже не обрывками, и не кусками, а настоящий осмысленный сон.

То, чему предстояло снова стать Валерой, устремилось в предложенную псевдореальность, растворилось в ней, стало всеми и всем. И, найдя там ребёнка – стало им, обретя, наконец, опорную точку для возвращения.

Валере снилось, что он ребёнок, и этот малыш счастлив самим фактом своего существования.

 

Глава 11

«Око мира» – вывеска выделялась среди других витиеватым шрифтом и кричаще ярким фоном. На фасаде здания лепилось несколько десятков баннеров и вывесок, принадлежащих совершенно несовместимым в одном месте забегаловкам и фирмочкам. Но так уж повелось, что совместимость и здравый смысл не имели никакого значения ни для народа, ни для арендаторов.

Грай рассматривал вывеску, на которой горел зловещим светом глаз в треугольнике. «Гадание, снятие порчи, наговоры, изменение судьбы» – список услуг впечатлял и веселил одновременно. Уж, что-что, а судьбу человек должен ковать собственными руками, и если появилось у него желание изменить её мановением волшебной палочки – значит, слаб такой человек.

– Кирилл, ты уверен?

– Да, Серёж, уверен. Розу ты должен помнить. Она…

– Да помню, Серёж. Просто не верю я…

– Да чем чёрт не шутит. Вдруг? Нет, ты сам бы что сделал? Вот есть возможность – есть ведь?

– Ну, есть, да. – Грай согласился без особой охоты, не очень желая связываться с предложенным Кайзером вариантом.

– Ну и вот. Есть – значит используем. Ты туда всё равно не пойдёшь, у нас с ней разговор свой будет.

– Да, как бы и не собирался, увольте. – Грай рассмеялся.

– Я тебе уволю, размечтался. – Кирилл тоже засмеялся.

Решение, всплывшее в голове при разговоре с врачом, слегка облегчило душевное напряжение, и он уже мог расслабиться. Вожак нашёл путь для решения проблемы, пусть и необычный, возможно и неправильный – но нашёл. Это самое главное – не топтаться на месте, а рыть землю, рыть, пока не покажется искомое.

Вернувшись из больницы в клуб, Кайзер уже снова облачился в тогу власти и силы. Собрав старую когорту, спаянную ещё в детдоме, и обрисовав ситуацию, не слишком вдаваясь в подробности и ненужные частности, типа собственного состояния – он поставил задачу. И шестерёнки завертелись.

Поиски заняли не один час, и даже не один день. Но Кайзер знал, что они увенчаются успехом, по иному и быть не могло – город хоть и большой, но не огромный муравейник, в котором можно выпасть из поля зрения. Да и вряд ли тот, кого искали, прятался – как раз наоборот.

Ребята нашли, что нужно, но к этому времени уже наступил вечер, и это не позволило выехать на встречу – найденная конторка уже закрылась. А в другом месте, в ночи – его просто не приняли бы, несмотря на прошлое. У каждого дома свои обычаи и законы, и вламываться без приглашения не стоило. Даже если сильно горело.

Кирилл тщательно обдумал, как составить разговор. Ведь с человеком, к которому он собирался идти за помощью, они не виделись очень давно. Невероятно давно. И встреча с ним почему-то навевала страх. Вернее – с ней.

Помнит ли она? Да и захочет ли помочь, несмотря на обещание, данное некогда мальчишке. Хотя, он знал, что обещание она давала искренне, от души.

Память выплюнула на поверхность давно минувшее, и его затянуло в воспоминание.

Вечер в тот день выдался неудачный, и пацаны возвращались домой злые и голодные. Им не удалось найти какую-нибудь мелкую подработку, заработав хотя бы на сладкое для мелкоты. Те привыкли, что «старшаки» всегда возвращались с гостинцем, и сегодняшняя неудача сильно пошатнёт их веру.

Пьяные – обычный источник денег, тоже не попались. Не подфартило.

Злость срывали на пустых пивных банках, валяющихся повсеместно, около лавочек и просто на дорожках. Чистота не входила в достоинства этого куска местности, на котором городские власти некогда разбили парк. Со временем не культивируемые никем посадки разрослись и превратились в плотные заросли.

Пара фонарей сиротливо помигивала потускневшими от времени лампами, совершенно не освещая местность. Когда-то фонарей здесь было куда больше, но их изломали, оставив лишь эти два.

Ходить здесь, глубоким вечером, мало кто решался, дурная слава закрепилась за парком давно и надёжно.

Ну а они плевали на эту славу, ещё не сформировавшаяся, но уже стая, в которой чувство локтя стало одним из главнейших – они не страшились ни чёрта ни дьявола. И злость от неудачного дня кипела в их жилах.

Когда из дальних кустов, на самой границе освещенного участка, донёсся истошный женский крик, полный мольбы и боли – они рванули туда без раздумий. Мало ли – вдруг нужна помощь. Или – фарт улыбнулся, и сегодня они не вернутся пустыми.

Более крепкий, Кирилл проломился сквозь кусты первым, где-то позади него пыхтели остальные. На оценку происходящего много времени не понадобилось – всё было до боли прозрачно и понятно. На земле жалась в позе забитого ребёнка, прикрывая разорванное на груди платье, темноволосая женщина. Она уже не кричала, вытирая текущую из носа кровь, размазывая её широкой полосой по подбородку и щекам. Неподалеку валялись босоножки и сумочка. И цветастый платок.

Красивая – почему-то отметил Кирилл, замерев на мгновение. Белеющее в прорехе разорванного платья тело притягивало взгляд, и он не знал, почему.

Над девушкой склонились два рослых мужика. Один держал в левой руке бутылку водки, в которой ещё плескалось на дне, правую руку, словно сломанную он держал на весу и чертыхался сквозь зубы:

– Ну, курва, счас получишь. Руку зашиб, прикинь, мало что не даёт, так ещё и руки об неё ломаются, – мужик гундосо рассмеялся, обращаясь к подельнику, которой стоял к Кириллу спиной, и судя по всему – расстегивал штаны. – Ну ничё, мы ей счас тоже сломаем. Слышь, курва? Или там уже всё сломано? Так ещё ловчее…

Гундосый снова рассмеялся, склоняясь над девушкой. Протянул к её груди руку, дразня и угрожая. А потом резко ухватил за лоскут платья и дёрнул. Треску платья, расходящегося до самого низа, вторил слабый крик, уже совсем беспомощный.

– Эй, – Кирилл решил внести новую сюжетную линию в происходящее. И свистнул, перебив свист двумя коленцами. Сигнал поняли – шум позади мгновенно стих. Кирилл знал, что пацаны сейчас растекаются по сторонам вбок, охватывая кусок местности, на которой их, несомненно, ждала драка – тактика пацанских разборок прошла сквозь века, и что-то новое изобретать не стоило.

– Опа. – Мужик, стоящий к нему спиной, перестал шебуршить в штанах и повернулся. Потому, как насильника повело при развороте, Кирилл понял, что противник пьян в стельку. Да и опухшее, перекошенное от давнего запоя лицо говорило о том же. Тусклые в неверном свете фонарей глаза алкаша уставились на Кирилла, и его передёрнуло. А алкаш решил разнообразить свою речь. – Паррнишшечка… Ты откуда, пацан? Чё надо?

– Гы-гы, – загундосил второй. – Тоже хочется? А хотелка-то выросла, а?

Женщина, с надеждой поднявшая голову при оклике Кирилла, услышав эти слова, затряслась и снова съёжилась на земле, пытаясь спрятаться от ставшего ещё более страшным близкого будущего.

– Мужики, вы бы женщину оставили в покое, – Кирилл не стал басить, стараясь показаться солиднее и взрослее. Эти уловки могли помочь при разборках со сверстниками, но только не с этими пьяными бугаями, видящими перед собой обычного пацана. Пусть и развитого физически, но – мальчишку. И этот мальчишка ломким, не прошедшим ещё мужское становление голосом сейчас пытался увещевать их.

Они расхохотались, пьяно пришёпетывая.

– Нет, правда. Нельзя женщин насиловать. От этого дети ненужные рождаются, – от этой фразы Кирилла насильников разобрало ещё сильнее. Они ржали конями, уставившись на смешного пацана, и тыкая друг в друга пальцами.

– Не, ты понял – от этого дети рождаются!

Тот, что держал в руке бутылку, оборвал смех и ткнул ею в сторону Кирилла.

– Слышь, пацан. Вали отседова, пока не получил. А с девкой мы уж разберёмся, что и как, не переживай.

Он поддел женщину носком ботинка, и крик боли слился с выкриком Кирилла:

– Бей!

Кирилл прыгнул на ближнего мужика. Одновременно с его прыжком кусты вокруг разродились появившимися из них пацанами. Они с дикими воплями ринулись на двух негодяев, всё ещё недоуменно пялящихся на Кирилла. Пьяные мозги не успевали отработать резкое изменение обстановки, вгоняя владельцев в состояние ступора. Впрочем, рефлексы у них никуда не делись.

Кирилл едва увернулся от выброшенного навстречу кулака, крюком выпрыгнувшего откуда-то снизу. Он знал пацанскую драку, с вознёй и прямым обменом ударов. Сейчас же им противостояли, хоть и пьяные, взрослые, весьма впечатляющих кондиций мужики.

Увернувшись, Кирилл нырнул вниз, вбивая кулак в промежность.

Нежностей эти уроды не заслуживали. Хрипло хекнув, мужик перегнулся пополам и нарвался на удар ноги налетевшего из кустов подростка.

Дальше его уже запинывали несколько пацанов, отнёсшихся к делу весьма серьёзно.

Второй мужик всё-таки успел среагировать. Марик, мальчишка помладше Кирилла, нарвался на прямой удар и лежал теперь рядом с женщиной, такой же маленькой безмолвной грудой, ещё один из спасителей схлопотал по зубам и сплёвывал кровь, упав на колени.

– Ну что, шпана… – гундосый сплюнул в сторону Кирилла. Судьба товарища, которого так и месили в сторонке, этого выродка, похоже, не интересовала. – Что будем делать-то?

Он не успел получить ответ. С земли разжавшейся пружиной прянуло тело женщины. Она что-то кричала тонким пронзительным голосом, совсем непонятное. Крик закончился визгом, а прыжок – ударом пальцами насильнику прямо в глаза. Он слепо отмахнулся рукой с бутылкой, попав вскользь ей по плечу. От удара женщину отбросило. Хрипло воя, она снова бросилась на насильника, но её оттёрли пацаны, облепившие мужика со всех сторон. Кто-то кинулся в ноги, кто-то толкнул… Пинали, как и первого, увлечённо и жёстко.

Кирилл подошёл к женщине, которая стояла, пошатываясь, в стороне и смотрела оцепенело на две туши, распростертые на земле. Они были живы, но вот за целость их рук, ног и некоторых других конечностей Кирилл не мог ручаться. Насильники получили то, что заслужили.

Он приблизился к ней. Стянул с себя свитер, порванный в горловине при падении, и протянул женщине. Она непонимающе посмотрела на протянутое, затем на Кирилла.

– Надень, – он смущённо отвёл глаза, почему-то упорно соскальзывающие на обнажённую грудь молодой женщины.

Да, теперь он уже мог разглядеть её лицо и фигуру. Высокие скулы, чёрные густые брови и, такие же чёрные, бездонные глаза – ей было лет двадцать пять. На шее болталось какое-то ожерелье, на котором Кирилл увидел несколько монет. И сопоставив платок на земле, понял.

– Рома? – у них в детдоме учился один цыганёнок. Он появился совсем недавно, но уже успел рассказать многое о жизни в кочующих таборах. Что из рассказанного соответствовало истине – Кирилл не знал.

Но запомнил кое-что.

– Роза. – женщина гордо вскинула голову, так и не взяв протянутый свитер. Стиснула руками края разорванного платья, сводя их вместе, потом резким движением перекинула волосы. Роскошная грива чёрных волос окутала её до пояса. Роза смотрела Кириллу в глаза, и он почувствовал, как у него в голове словно забегали мурашки. Мелкие-мелкие мурашки, они разбежались по всему телу, покалывая и щекоча. И – пропали. А Роза отвела взгляд и расслабилась. А потом снова посмотрела ему в глаза, но теперь её взгляд налился тяжестью и чернотой.

– Что решили с этими? – она зло кивнула на распростёртые тела.

– С ними? – Кирилл недоумённо оглянулся вслед кивку Розы. – А что с ними, они уже своё получили. Сейчас мы своё тоже возьмем, и свалим. – Пацаны шустро обыскивали одежду насильников, извлекая отовсюду всё, что могло иметь ценность.

– Кирилл, у этого гайка не снимается, – Марик, уже отошедший от полученного удара, показал Кириллу на руку гундосого. На среднем пальце у самого основания прикипел массивный перстень-печатка.

– Ломай, – буднично сказал Кирилл, и сухой треск ломаемого пальца вызвал глухой короткий стон.

Роза что-то пробормотала. Кирилл не разобрал, по-видимому, цыганка говорила на родном языке.

– Что не так? – развёл он руками. – Что? Они заработали своё. А мы берём добычу, законно.

– А, да нет, я о своём. Вы молодцы. Они заслужили полученное. Но этого мало, кости срастутся, а ума не прибавится. Это – ваша добыча. А моя месть будет потом. – От девушки полыхнуло осязаемой тёмной волной, и Кирилл снова ощутил топот мурашек, шустро пробежавших по телу.

– Что, – он облизнул пересохшие губы, глядя в чёрные глаза и вспоминая рассказы цыганёнка. – Что ты хочешь с ними сделать? Убить?

– Убить? – Роза рассмеялась, но её смех в заброшенном парке прозвучал зловеще. – Не-е-ет, смерть – это легко, молодой волчонок. Смерть – это избавление, а не наказание. Они будут жить, но не будут иметь радости от этого. Такова моя месть. – Она горделиво вскинула голову.

Тем временем пацанята уже закончили тормошить тела. Судя по весёлым лицам, нашлось немало. Что ж, добыча с боя вдвойне приятна.

– Всё? – Кирилл обвёл товарищей взглядом, получил утвердительные кивки и вскинул руку. Ребята затихли, ожидая команду.

– Так, значит всё. Знатно. – Он улыбнулся и кивнул пацану, до сих пор сплёвывающему кровь с разбитых губ. – Зубы все целы? Нет? Чёрт… Всё ищем Тёмкин зуб. Если эти уроды заяву напишут, здесь потом менты всё перероют, сами знаете. Быстро, ищем зуб, мои маленькие зубные феи.

Детдомовцы расхохотались и рассыпались по земле, ползая на карачках.

А Роза подошла к телам и присела рядом. Перевернула вверх лицом, Кирилл удивился тому, как легко она это сделала. Положила на лоб каждому ладонь и что-то тихо, но страстно зашептала. Кирилл ощутил, как из ниоткуда навалилось ощущение мороза, обрушившегося на тела насильников. До него долетало лишь ощущение. А шёпот Розы перетек в гортанный говор, её качало из стороны в сторону невидимым ветром. Наговор резко оборвался, она встала, провела руками над каждым телом, гибким собирающим жестом, словно забирая что-то. И ощущение мороза пропало.

– Страшно? – Роза подошла к Кириллу вплотную и заглянула ему в глаза. У самой же в глазах плясало что-то, то ли безумное, то ли весёлое. А может – сразу и тот и то. – Ты не бойся. Я у них забрала их мужское. Совсем забрала. Жить будут, а зачем – вопрос. Больше ни к кому не пристанут! – Она зло рассмеялась.

Потом резким движением прижалась к Кириллу и крепко поцеловала в губы. Не по-сестрински, и не по-матерински. Кирилла обожгла горячая волна, исходящая откуда-то изнутри, мысли спутались…

А Роза отпрянула и засмеялась легко.

– Спасибо тебе, парень. И ребятам твоим спасибо. А за поцелуй прости, мне нужно было тёплое что-то, настоящее. Да и запомнишь Розу, не целованный ведь. Чувствую так – нецелованный, ай, как интересно. Знаешь, ты – настоящий, и кровь в тебе правильная.

Ошарашенный Кирилл не знал что ответить. Цыганка расхохоталась и махнула рукой в сторону аллеи.

– Пойдём?

На аллее, само собой никого не было, вечер уже перетёк в ночь, и фонари еле-еле разгоняли сгустившийся мрак.

Стайка пацанов стояла перед цыганкой, благодарящей их за спасение. Она что-то долго говорила, подходя к каждому и прикасаясь к их лицам. Что-то на родном языке, по-видимому, призывая своих богов. А в конце подошла к Кириллу.

– А тебе, юный волк, я обещаю, что помогу, если возникнет в том нужда у тебя. Не золотом, не клинком… Словом правильным. Словом верным. Словом страшным.

Роза расстегнула ожерелье и сняла с низки монетку. Вложила в ладонь Кириллу, сжала крепко, и прошептала.

– А это храни. Всегда храни. Носи, и будет тебе счастье.

Кирилл сжал кулак, помолчал, а потом всё-таки спросил:

– А тебе ведь не помогло.

Роза улыбнулась.

– Разве? Мы здесь, они там. Ещё как помогло, волк.

– Почему ты упорно называешь меня волком?

– Так кровь в тебе волчья, ярая. Вижу так. И сила в тебе есть, да вот только что даст она тебе – не вижу, закрыто от меня.

Роза цыкнула, потирая разбитую скулу.

– Проводите меня? Защита у меня есть, да… – она усмехнулась. – Но с вами надежнее будет.

И направилась на выход из парка, натягивая на ходу свитер Кирилла. Как и когда она его взяла – он так и не понял. Просто свитер вдруг оказался у неё в руках.

Они проводили цыганку до дороги и усадили в такси, в котором она и уехала навсегда. Больше Кирилл её не встречал. Пару раз он вспоминал данное Розой обещание, попав в жёсткие переделки, помощь цыган в которых совсем не помешала бы. Но, каждый раз сумел вывернуться сам.

Он узнал, кто она. Гадалка. Ведунья. И связываться с Видящей он не хотел, слишком изменился к тому времени.

Кайзер встряхнулся, приводя чувства в порядок. Воспоминания удивили свежестью и ясностью. Он даже не знал, что так чётко помнит тот вечер. Потёр ладонь, в которой всплыло ощущение монетки. Сжал кулак, вылез из машины и двинулся к зданию.

Грай провожал товарища взглядом, понимая, что сейчас Кирилл ступает на давно оставленную территорию. В своё прошлое.

В той битве Серый не участвовал, отсиживая наказание на кухне, но знал все подробности. Произошедшее быстро раскатилось молвой среди детдомовцев, войдя в копилку избранных историй. Милиция пару раз совалась к ним – дело всё-таки получило огласку – но прицепиться ни к чему не смогла.

Те мужики оклемались, но лучше бы они и не жили. Мутные пустые глаза, вялые движения – живые мертвецы с опущенными плечами и руками. Пацаны обходили их стороной, встречая на улице. Но вины за собой никто не держал – такова жизнь, каждый наматывал себе карму сам, каждым поступком и желанием.

 

Глава 12

Кирилл остановился на мгновение перед дверью, вздохнул и вошёл. И попал, как он понял, в приёмную.

Как и ожидалось, внутри оказалось несколько сумрачно. Полумрак расцвечивало неровными языками пламени, пляшущего в настенных светильниках. Стены облекали плотные портьеры непонятного в этом свете оттенка – то ли чёрные, то ли фиолетовые. Серебряные звёздочки на драпировке добавляли антуража, но Кирилл при виде их ухмыльнулся, слишком уж кукольно всё это выглядело. Огляделся, решая, что делать – ждать, или пройти дальше, и решил не ждать.

Но пройти не успел, из дальнего прохода вышла Роза. Правда, в этой уже немолодой, слегка располневшей женщине узнать спасённую некогда юную ведунью смог бы не каждый.

Она изменилась. И изменилась во многом, приобретя с возрастом полагающуюся печать прожитых лет и мудрость пережитого. От женщины пахло Силой. И эта Сила катилась перед цыганкой, как ветер гуляет по опавшей листве, вздымая её в воздух – не из желания, а просто потому, что он таков.

Лицо Розы утратило мягкость юности, высокие некогда скулы раздались, изменив озорную красоту на тяжёлое великолепие зрелости. Утратив молодость – красоту Роза не потеряла.

Фигуру цыганки укрывала тога, тяжёлыми складками ниспадающая до самого пола. Волосы украшал обруч с небольшим камнем, похожим на куриное яйцо. Унизанные кольцами и перстнями пальцы спокойно перебирали чётки из чего-то с янтарным отблеском – может, это и был янтарь, Кирилл не смог различить.

Он уже хотел представиться, но цыганка, вперила в него тяжёлый взгляд чёрных глаз, всматриваясь во что-то невидимое. И обводя его взглядом, вздрогнула. Изобразила какой-то пасс руками, словно отводя нечто невидимое, кивнула и приглашающее поманила рукой, исчезнув затем в проходе.

Когда Кирилл вошёл, она уже сидела за столом напротив входа, лицом к нему. Руки её покоились на столешнице, невозмутимый взгляд приветствовал, не задавая вопросов.

В воздухе висел аромат пряностей, расслабляющий и ободряющий.

Кирилл оглянулся, не увидев ничего – ни дивана, ни кушетки – направился к столу, у которого стояло плетёное кресло. Но был остановлен взмахом руки.

– Зачем пришёл? – голос у Розы тоже изменился. Налился тяжестью и тонами, словно каждый год добавил маленький, но ощутимый штришок.

– За словом нужным. – Ответ пришёл сам собой. Кирилл даже не успел понять, что произносит, как сказанные слова повисли в воздухе осязаемым облаком.

И облачко это втянулось в руку цыганки, снова сделавшей какой-то сложный пасс. Роза пошевелила пальцами, словно скатывая с них что-то в шарик, поднесла к глазам и стала рассматривать с интересом. Потом отбросила это нечто за спину и отряхнула руки.

– Ну, здравствуй, Волк. Проходи, что ли.

Кирилл не заставил себя ждать. Широко шагнул и уселся в предложенное хозяйкой кресло, сразу принимая удобную позу – не внаглую, а как подобает гостю – мягко и с достоинством.

– Здравствуй, Роза. – Он склонил голову, выказывая вежливость и уважение. – Узнала?

– Да как не узнать-то. Волчья кровь ярко горит, я же тебе говорила. А твоя ещё и силой напитана. Вот только, не та она теперь, другая.

Цыганка ткнула пальцем в его правое плечо и продолжила:

– Это вот. Гадость! Откуда?

Кирилл усмехнулся тяжело:

– Да всё оттуда, Роза. Всё оттуда. Из жизни нашей. Ходил где не надо, спасал, кого ни попадя. А потом так получилось.

– А монета моя, не вижу, где?

– Монета? Себя я и сам всегда мог уберечь, а вот другие… – Кирилл замолчал, переводя дыхание. – Подарил я защиту твою дорогому человеку. Вот только не помогло. Не помогло…

В памяти взвился костёр из прошлого, и Кирилл усилием воли загнал воспоминание назад. Но Роза уловила отсверк былого в его глазах.

– Вижу, горе большое было. И не прошло. Вот только запечатал ты его не тем, Кирилл. Совсем не тем. Но, это твоя жизнь.

– Да, Роза. Это моя жизнь. – Он гордо вскинул голову. – Как могу, живу, и других по жизни веду.

– А что пришёл тогда? – Роза улыбнулась грустно. – Ты не рычи, не у медведя ведь. Коль пришёл, гордость переломив, значит нужда у тебя великая. И не у тебя беда-то, да и не простая, к тому же. Не пришёл бы ты по лично твоей беде, сгорел бы, но сам бился бы. А тут…

Кирилл вскинулся на намёк о сгорании, но промолчал. Роза же продолжила:

– Сила в тебе, Кирилл, всегда имелась. Тогда она чистой была, когда меня спасал, сейчас – нет. Но она осталась. И хорошо, что меня вспомнил.

Долги отдавать надо. Ведь, нести настоящий долг – тяжело, он исполнения требует. Глядишь, помогу. И пока помогаю, глядишь и тебя самого спасу.

– Меня? – Кирилл вскинулся. – Да меня-то от кого?

– От тебя, Кирилл. От решения мальчишечьего, что некогда принял. – Роза рывком ухватила руку Кирилла, и поймала взглядом его зрачки.

Он ощутил, как закололо в запястье, словно там уселся пообедать комариный рой. А глаза Розы заволокло, взгляд её потёк, становясь всепоглощающим и затягивающим, как водоворот. Ухват вдруг стал жёстким, словно цыганка держала что-то, что желала изничтожить, выкорчевать, задушить, как ползучего гада. Но Кирилл не дал продолжать, вырвав руку из захвата.

– Не надо, Роза. – Он тяжело дышал, чувствуя, что Роза пробилась куда-то, куда он сам не желает входить уже давно, заперев на семь дверей и сто замков.

– Как скажешь, Кирилл. – Роза не выглядела виноватой. – Как скажешь, – эхом повторилась она. – Печаль твою знаю теперь, которая таким сделала. Но, раз не хочешь, то и говорить не будем о ней. Рассказывай, что сейчас нужно.

Кирилл немногословно, стараясь не задевать подробности, связанные с бизнесом, рассказал о Валете. О том, что с ним случилось, и в каком он сейчас состоянии находится.

– Так чем могу помочь-то, Кирилл? – Роза с интересом вглядывалась ему в глаза, выискивая там недосказанное.

– Врач говорит, что Валерка не здесь. Что в башке его не пойми что творится, и всё от этого зависит – вернётся, значит выживет. А не вернётся Кирилл умолк, нервно сжимая кулаки.

– И ты хочешь, чтобы я в голову ему залезла? Кино насмотрелся? – цыганка усмехнулась.

– Да, хочу! Я помню, что ты с теми уродами сотворила, просто руками пошевелив. А тут просто…

Роза перебила его.

– А тут не просто… Ломать – не строить, Кирилл. Войти в человека, в его внутреннее Я – очень сложно и опасно. Для обоих опасно. А уж в коматозного – я и не знаю, правда. – Роза отвела взгляд, избегая смотреть Кириллу в глаза.

– Ты дала слово. – Кирилл не хотел бы это говорить, но, похоже, других аргументов не оставалось.

– А ты всё-таки изменился, волк. – Роза хрустнула суставами пальцев. – Не просишь – требуешь.

Она махнула рукой на Кирилла, открывшего рот в желании ответить.

– Да молчи ты, уже всё сказал. Обещание своё я сдержу. Да и честно говоря, уж прости – я тебя проверяла, какой ты стал. Случай твой интересный, я обязательно должна поглядеть. И не зыркай волком, я же сказала.

Она встала из-за стола и направилась в дальний угол комнаты.

– Ты куда? – Кирилл опешил.

– Куда, куда… – проворчала Роза. – Мне же надо собраться, как ты считаешь? Туда ведь ехать надо, в нормальном виде. Или хочешь, чтобы я туда в этом вот прибыла? – Она со смехом обвела свои контуры руками. – Представляю себе их реакцию. Подожди парочку минут, хорошо?

Кирилл кивнул и пошёл на выход. В голове шумело. Он чертыхался внутри себя: на то, как бездарно повёл себя, придя в гости, и вместо человеческого разговора устроив нечто непонятное.

Что его так завело? – Кирилл прокручивал разговор, и не мог понять. Или сама ситуация, где он пришёл просителем, заявив о своей несостоятельности вожака – может в этом всё дело? Но он знал, куда и зачем идёт, так почему же. Почему?

Грай почувствовал смятение товарища, вернувшегося от Розы возбуждённым и чернее тучи.

– Что, так хреново?

– Хуже, Серёг, хуже. Но она поможет.

– А чего тогда почернел весь?

– Да в душу она залезла, понимаешь? Хватанула за руку, по ней как током пробило – и в глаза уставилась. И меня как начало колбасить, всё вспомнил. – Кирилл матюгнулся. – Всё! Понимаешь?

– Понимаю… – Сергей задумчиво уставился в стекло, припоминая что-то недавнее. Но Кирилл помешал, саданув кулаком по панели.

– Да успокойся ты, – Грай ободряюще прихватил его за руку. – Поможет, и будет нам счастье. А остальное всё – утрясётся. Забей.

Кирилл зло матюгнулся и глубоко вздохнул. Сжал кулаки. Разжал. Сжал-разжал. Вдох-выдох.

– Забил. – Кайзер вернулся, и Грай успокоено отпустил его руку.

На улице Роза выглядела обычной женщиной, с лёгким налётом экстравагантности. Лёгкое коротко пальто, кричаще-яркая сумочка, и копна чёрных волос, отданных на забаву ветру. Грай вышел и предупредительно открыл дверь, на что получил лёгкий, не ожидаемой от такой дамы, задорный смешок.

– Поехали? – полувопросительно-полуутвердительно воскликнула она, и Кирилл согласно кивнул. Движок мягко заурчал под капотом, и машина двинулась в направлении больницы.

 

Глава 13

В больнице их ждал Всеволод, заинтригованный резким уходом посетителей Валеры в прошлый раз. Но увиденное, похоже, стало для него полным сюрпризом. Вид Кайзера и Грая, сопровождающих колоритного вида цыганку, выбил врача из равновесия. Он не знал, как реагировать на вторжение на научную территорию представителя ненаучного метода лечения. К тому же, Роза нисколько не внушала доверия аналитическому складу ума доктора. Он верил в то, что можно измерить и просветить рентгеном, исследовать путём анализов – но никак не в то, что можно сделать простыми пассами рук, сопровождаемыми песнопениями и закатыванием глаз. И теперь не знал, как поступить.

С одной стороны – он просто обязан был выдворить их с территории больницы, не взирая на вероятные проблемы, которые не преминут возникнуть со стороны Кайзера.

С другой – визит ведуньи ничего не менял. По-крайней мере, сделать хуже, как считал Сева, она не сможет.

И глядя на решительное лицо Кирилла, на его горящие надеждой глаза, молодой доктор сделал выбор.

– Нам сюда, – показал он Розе и, как и в предыдущий их визит, широким шагом двинулся по коридору.

Сегодня стены и воспоминания уже не давили. Впереди ждала надежда.

Роза шла по коридору, нисколько не отставая от мужчин, задумчиво и с интересом прислушиваясь к тому, что происходит за дверями. И по её виду Грай с полной уверенностью сказал бы, что она и в самом деле, что-то слышит и видит – по лицу цыганки проскальзывали гримасы то сожаления, то отвращения. Пара дверей вызвала у неё лёгкую улыбку, заставив Грая задуматься о том, насколько необычным может быть мир даже в больнице.

В палату Валеры она вошла с лёгкой гримасой недоумения, словно не понимала, куда и зачем её привели. Лишь увидев тело Валета под простыней – слегка вздрогнула. Внешне Валера стал выглядеть ещё хуже. Но лицо… Оно поражало умиротворённостью и лёгкой улыбкой, затаившейся в уголках обмётанных губ.

Роза обернулась к Кириллу и спросила:

– У него есть… – она поправилась. – У него было волчье клеймо? Не гляди на меня так! Я спросила – клеймённый ли он?

Кирилл смотрел на неё, сдерживая вскипевшую злость.

– Конечно, есть. Ты же должна видеть…

– Потому и спросила, что должна. Да только не вижу. Нет у него отметки твоей. Шрам на плече чувствую, а вот сила из печати ушла. Не твой он больше.

– Но… – Кирилл растерялся, злость куда-то мгновенно пропала.

– Я не знаю точно, как вы сумели создать тавро, – Роза тяжело перевела взгляд с Кирилла на Грая, отвешивая каждое слово, словно величайшую ценность. – Но знаю точно, что на этом мальчишке его нет. Оно было, а теперь его не стало. И это очень необычно. Хотя, приём наркотиков разрушает целостность Я и это тоже могло сыграть роль. Да, точно – наркотики могли такое сделать. Но тогда остался бы след твоей силы, а он чист. Как младенец.

Роза нетерпеливо шагнула к кровати, но остановилась на полпути. Обернулась. Коротко и безапелляционно приказала:

– Все из палаты. Я позову.

И все ощутили, как их ноги вдруг сами собой понесли их в коридор. Кайзер мог стряхнуть наведенное состояние, но смысла спорить не видел, и поэтому разрешил себе послушно следовать чужой воле.

А дверь захлопнулась за ними, очень тихо. И потекли минута за минутой.

А внутри палаты время замерло. Роза сидела около кровати Валеры на полу, крепко обхватив голову парня пальцами, прижавшись к его лбу своим. Глаза её остекленело уставились в неведомое, грудь замерла, не исторгая выдоха и не желая вдоха.

Лишь жилка на шее, ритмично вспухая, показывала, что цыганка жива.

Если бы кто-то мог видеть невидимое, то его взору предстало бы нечто. Аура Розы, ярко голубая, пронизанная сетью фиолетовых звёзд, окутала сейчас и тело юноши, лежащего безжизненно на больничной койке. И в этом синем великолепии совершенно потерялось его собственное бледное мерцание, не имеющее вообще никакого цвета.

Сознание Розы витало в нигде и в никогда. Если бы она знала, что увидит, то, возможно, и отказалась бы, несмотря на все принесённые клятвы.

То, что было раньше братом Кайзера и мелким детдомовским проказником по имени Валера, витало в безбрежном море застывшего времени. Вокруг него не было ничего, да и не могло быть, потому что из ничего возникнуть может только Ничто. А Валера сейчас и был ничем и никем. Выжженная капелька человеческого Я, не наполненная ничем и никем, не имеющая воспоминаний и мечтаний – маленькая икринка кувыркалась в вечном падении. Роза прикоснулась к ней, выискивая то, что таилось внутри, но оно молчало. Молчало, потому что было далеко отсюда.

Икринка просвечивала первозданной чистотой, выжженная демоническим огнём, следы которого Роза явственно ощущала здесь повсюду. Но демону огня уже ничего не осталось, чистота его не интересовала, и он ушёл. Но кто призвал его, натравив на тогда ещё человека?

То, что было и всегда будет Розой, азартно ухмыльнулось. Пусть всё сгорело, да. Но ведь, сгорая, что-то всегда оставляет след. Пусть даже в виде текучих теней на стенах или воде. Здесь не было стен. Не было воды. Не было вообще ничего.

Ну и что. Ведь здесь теперь есть она, и она может создать всё, что захочет.

Сосредоточившись, Роза развела руки и зашептала.

И там, где нет ничего, возникло нечто. Теперь уже в виде стен, возвышающихся из тёмной воды. За стенами, как и под поверхностью темноты, ощущалось присутствие чего-то непознанного и доныне неназванного, и Роза поспешно устремилась вдоль стен. Вдаль, туда, откуда тянулась змеящейся трещиной на стене вязкая тень событий, приведших к сегодняшнему визиту.

Огонь. Господи, Яхве всемогущий, какой огонь бушевал здесь, выжигая скверну Зла. Роза читала знаки и внутренне содрогалась от мощи того, что происходило здесь совсем недавно. От той силы, что пришла и ушла, сделав своё дело. Но ушла не вся, оставив зыбкие мостки к источнику.

Дойдя до источника, Роза охнула. И вывалилась в реал.

Услышав короткий стон, Кирилл и Грай ринулись в палату. И увидели, как медленно оседает тело цыганки, валясь от кровати вбок, на пол. Грай успел первым.

Вблизи признаки возраста предстали, как говорится, налицо. Умело укрытые дорогим макияжем морщинки усеивали уголки глаз и складки у губ, и Грай сейчас смотрел на закрытые веки, пытаясь заметить трепетание ресниц, и прислушивался к сомкнутым губам, улавливая лёгкий вдох или выдох. И не слышал. И тут его отодвинули. Грай даже не успел понять, как это произошло, но Всеволод уже укладывал Розу на полу, подложив под голову подушку, выдернутую из-под Валета.

– Дыши! – Он зажал ей нос и резким движением приник ко рту, выдохнул.

И снова приник. И вдруг отлетел, как пушинка, сметённый прямым ударом хрупкой на вид женской руки.

Роза материлась долго. Пусть слова и были непонятными, но то, что это ругань последнего пошиба – ни у кого сомнений не вызывало. Кирилл и Грай могли бы припомнить пару другую словечек из услышанного, в далёком детстве цыганёнок рассказал им многое. Но что такое пара слов по сравнению с речью, подобной горной речке?

Отматерившись Роза успокоилась и обвела своих горе-спасителей усталым взглядом. А потом извинилась перед Севой:

– Доктор, ты прости, это я не со зла. – она улыбнулась. – Просто, это неожиданно, когда выходишь из транса, а тебя тут не пойми с чего по полу валяют, да ещё и целоваться лезут. Ох уж, мне эти спасители из детдома…

– Я, я… – доктор пришёл в себя и пытался объясняться, чем вызвал уже знакомый лёгкий смех цыганки.

– Да не оправдывайся ты, молодой. Не надо. Я ж поняла, что и зачем. Но уже потом, когда руку приложила. Так что – прости. В трансе дыхание практически замирает, не нужно оно там.

– Где там? – Сева непонимающе уставился на Розу.

– Там! – обрезала она в ответ. – Не здесь. Ты всё равно не веришь, я вижу, так что зачем тебе лишние слова выслушивать от старой цыганки, скажи мне? Молчишь, вот и правильно. Не нужно спрашивать, когда ответ не важен и не нужен. Не правильно это. Ты ещё молод, прими как совет, хорошо?

– Спасибо. – Доктор, похоже, всё-таки обиделся слегка, но и призадумался. Сказанное имело смысл и стоило помещения в императивы общения.

А женщина тем временем уже полностью пришла в себя. Отряхнулась, расправила одежду и кивнула Кириллу на выход.

– Пойдём?

– Что, всё? – Кайзер с надеждой посмотрел ей в глаза, но она отрицательно качнула головой.

– Нет, не всё. Кое-что я увидела, и это «что-то» очень и очень… – она шевельнула пальцами, подбирая правильное слово для определения.

– Опасно? – Кайзер спросил о самом, на его взгляд, главном.

– Нет, Кирилл. Хотя, да – опасно, в какой-то мере. Но – не смертельно. Главное не это… Главное, что здесь не только наркотики, но и чужая воля. Я тебе расскажу всё, попозже, как сама по полочкам всё разложу, хорошо? Дай мне подумать.

– А как же? – Кирилл вяло махнул в сторону кровати, понимая уже, что сиюминутного чуда, на которое он так надеялся – не свершится.

– А он далеко, ой далеко. – Роза нахмурилась, а потом улыбнулась мягко.

– И ему там хорошо, поверь… Он вернётся, Кирилл. Уже скоро, я думаю. Но вернётся не тем, кого ты знаешь. И не тем, кто носит волчью печать.

Потом! – она повысила голос, напоминая об обещании рассказать всё потом, позже. И двинулась к выходу.

Доктор проводил троицу взглядом, не находя слов. Услышанное не укладывалось в рамки научного мировоззрения, но «Он вернётся» согрело и его. И не важно, кто и как это сказал, не важно, что сказанное недоказуемо – Всеволод видел, что старая легенда детдома, тот, о ком слышал каждый выпускник старых казённых стен – верит доброй вести. А значит…

Он усмехнулся, иронизируя сам над собой – вот так и становятся приверженцами веры в ведовство. Да и пусть.

А потом хлопнул в ладоши, и отправился к стойке регистратора – необходимо сделать звонок.

 

Глава 14

Пальцы бережно перелистывали лист за листом старого фотоальбома, который он уже давно не доставал на свет божий. Но недавняя встреча с Сергеем, а до этого – происшествие с Валеркой напрочь выбили из привычной колеи.

После расформирования детдома, обоснованного не пойми чем, видимо – чьими-то финансовыми интересами к земле в не самом худшем районе города и постройкам на его территории, Пал Палыч оказался не у дел. И запил бы, заливая извечный кошмар, ставший вдруг явью – нет ни работы, ни семьи, нет ничего. Семья была там, где и работа – в ставших никому не нужными стенах детдома. Пацанов и девчонок, которым он отдал почти всю свою жизнь, раскидали по стране, бездумно разорвав сложившиеся за многие года отношения, заменившие родственные связи. Они и были родственниками – сёстрами и братьями, одни против отбросившего их мира.

Он всматривался в фотографии, и воспоминания оживали, страница за страницей.

Вот группа Кирилла, здесь ещё совсем пацана. Вот и он в центре, вихрастый и с замазанным мелком бланшем в пол-лица. Только-только переведённый откуда-то из Поволжья, и сразу же поставивший на уши весь коллектив, как преподавательский, так и пацанский – да, это он.

Пал Палыч припомнил тот день, когда новичка «проверяли».

Это случилось на следующий же день после прибытия в детдом. Новым пацанам и девчонкам дали отоспаться, понимая, что с дороги они никакие и устраивать им соплегонку не солидно.

Но после завтрака, в хорошо организованной суете новичков оттёрли друг от друга и распихали по коридорам. Их никто не трогал, просто им вдруг становилось некуда идти в появившейся вокруг толпе, спешащей куда-то – и они покорно поворачивались и шли в ногу с потоком. Некоторые пытались прорваться, но толпа гасила все порывы, обволакивая и направляя.

Так получилось, что новенького, Кирилла, оттёрли в коридор, где располагалась столярная мастерская, и Палыч стал невольным свидетелем проверки. Услышав голоса в коридоре и осторожно выглянув, он увидел невысокого, худощавого паренька с копной растрёпанных волос на голове. Одетого, почему-то, не в детдомовскую форму, а в обычную толстовку, глухо зашнурованную под самое горло. На груди красовался замысловатый, в красных тонах, рисунок – Палыч не смог разобрать содержимое надписи. Но это его не сильно интересовало.

Куда важнее для него сейчас было понять состояние пацана, и решить – нужно ли вмешаться. То, что сейчас произойдёт стычка в лучших традициях мальчишеского мирка, он не сомневался. Вмешаться прямо сейчас – означало уронить честь новичка в глазах, не бесповоротно, но весьма сильно.

Пацаны уважали трудовика, признавая за ним силу и вес прожитых годов, и, конечно же, гостеприимство его стен – но, он всегда оставался для них взрослым. А здесь и сейчас решались вопросы пацанов. Обычные, идущие Бог знает из каких веков, проблемы первенства и уважения.

Он вгляделся в лицо новичка и поразился хладнокровию мальчишки. Или – тупости? Может, тот не понимает, что сейчас произойдёт? Или мастерски блефует? Палыч перевёл взгляд на руки пацанёнка и убедился, что тот совсем не туп. Напряжённые локти, напрягшиеся кисти, готовые сомкнуться в кулаки – новичок находился в полной боеготовности. И прищуренные глаза, словно выбирающие цель из стоящей перед ним стайки, подтверждали впечатление.

Палыч успокоился и решил ждать развития событий, как говорится – всему своё время. Да и увидеть собственными глазами, каков внутренний стержень новичка – куда ценнее, чем услышать версию местной шпаны, какой бы она ни оказалась.

Похоже, его пацаны в вопросах моды оказались несколько грамотнее.

– Слышь, новенький, а тебе что, в западло наша форма? Или ты у нас металлист, что ли? Ирон маден, видите ли, во всё пузо… – свару завязал Муха, невысокий пацан, одногодок новенького, но куда более развитый физически. Жаль, природа не наградила его достойным такого тела голосом – он писклявил, тщетно пытаясь перейти на солидный басок.

А новенький молчал, всё так же разглядывая вприщур своих противников. Завязывающуюся потеху уже заметили, и мелкота подтягивалась по одному, по двое. В конце коридора кто-то уже встал на стрёме, залетать с дракой директрисе или, не дай Бог, физруку – не хотел никто.

– Слышь, балда немая… Ты в штаны, что ли уже? – Муха заржал и повернулся к одноклассникам. – А новенький то – ссыкло!

Толпа выдохнула испуганно-недоумевающе. Муха осклабился было, решив, что это реакция на его шутку, но всё оказалось куда прозаичнее. Для него.

Резким, но текучим движением – Палыч видел такие только у змей – пацан оказался возле Мухи. И движение продолжила выброшенная вперёд рука. Кулак вошёл куда-то сбоку от подбородка, с невнятным чмокающим звуком, и Муха мгновенно осел на пол коридора, закатив глаза.

Палыч крякнул у себя за дверью. От удивления, и чего таить – от восторга. Парнишка оказался боевитым, и, мало того – умел бить. Нокаут Мухе впечатлял.

Но пацанов это только раззадорило.

– А ты чего кулаками-то машешь? Деловой чтоль? – вперёд выступил Малыш.

Малышев Денис, Малыш Дэн – в бой пошла кавалерия. Не такой здоровый, как Муха, но куда более вертлявый и жилистый, со сбитыми костяшками кулаков, ободранными в потасовках с городскими – детдомовец умел причинять неприятности намного более мощному сопернику. Судя по сузившимся глазам, новичок это отлично осознавал. Но всё так же молчал, отступив от лежащего на полу Мухи на пару шагов, как бы давая понять, что того можно забирать. Но Муха никуда не денется, полежит себе, да встанет – поднимать его никто не собирался, в конце концов – сам виноват, пропустив такой смачный удар.

– Ты отвечать-то собираешься, придурок? – Малыш задирал странного новичка.

Он и сам когда-то, как и многие здесь, прошёл через «приёмку», и не мог понять поведения этого вихрастого пацана. Вроде драться умеет, вон как Мухе врезал, но почему-то стоит, как мумия, не давая понять, что же он такое – это и было странным. Вот если бы он сразу после Мухи пустился в наезды, то всё сразу бы стало понятным – в классе задирой больше. И это хорошо. Но – он стоит и молчит!

– Слышь, тебя мамка в детстве уронила что ли? – Это было подло, полоскать слово «мать» – последнее дело, но как его ещё расшевелить-то? Мысль ещё не успела угаснуть, а новенький уже налетел. И понеслась.

На это стоило посмотреть. Толпа сжалась вокруг схватки тесным кольцом, и лишь рост позволил Палычу наблюдать за тем, что творилось внутри. Новенький дрался молча, нанося экономные удары, целя в голову и бока Дэна – ощущалась школа бойца, а не драчуна. Малыш тоже перешёл в стойку, и теперь мальчишки кружили друг вокруг друга, как боксёры на ринге. Одноклассники и друзья из кодлы подбодряли Малыша выкриками, не вмешиваясь. И Малыш пошёл ва-банк, кинувшись на противника, желая войти в близкий контакт и там уже драться по своим правилам. Но, как выяснилось – новичок тоже был не промах. Увернувшись от захвата, он всадил Малышу боковой куда-то под печень, и пока тот жадно глотал воздух, хлёстко добавил в лицо. Нос противно хлюпнул, и потекла кровь. Малыш зашипел от боли, и, скрючившись, отпрянул к стене.

Кто-то в кодле заорал, и пацаны ринулась на новенького – благородные игры закончились и толпа взалкала крови.

Палыч распахнул дверь и выскочил в коридор.

– А ну стоять. Стоять я сказал, всё равно найду. – Пара детдомовцев рванула в дальний конец коридора, к лестнице, но резкий окрик словно подрезал крылья. Палыч не бросал слов на ветер – это знали все, и предпочитали не ссориться с хозяином мастерских.

– Ну и? – Мастер переводил взгляд с одного драчуна на другого, по очереди окатив каждого каплей негодования. – Это что здесь такое? А, пацаны? Или вы голь приблудная, что толпой одного гасите? Своего пацана, с которым жить и кров делить? Я вас этому учил? А, я вас спрашиваю?

Разом утратившие боевой вид, пацаны понуро уставились в пол. Палыч был кругом прав – они сорвались и вместо «проверки» едва-едва не устроили кровавую баню пришельцу. Оклемавшийся наконец-то Муха по стеночке вскарабкался на ноги, и непонимающе крутил головой, не в силах врубиться, почему разоряется Пал Палыч. Потом до него дошло.

– Пал Палыч, это… Мы это, – похоже, он ещё не совсем пришёл в себя.

– Это, это… Сам вижу, что «это». Обормоты, кучей на одного – тьфу! – Палыч сплюнул на пол.

Новенький молча утирал кровавые сопли, исподлобья наблюдая за происходящим.

Ситуацию разрулил Малыш. Отвалившись от стены и утирая всё ещё кровивший нос, он протянул руку новичку.

– За мать извини, не прав. А дерёшься знатно. Денис. – Окровавленная ладонь висела в воздухе, протянутая в приветствии, и новичок замер на мгновение. А затем его, такая же окровавленная, ладонь звонко шлёпнула в рукопожатии.

– Кирилл.

Руки друг другу мяли долго, всё ещё в азарте, хотя и подугасшем от вины за срыв. А потом Малыш обернулся к толпе и изрёк:

– А он ничё.

И всё мгновенно изменилось, насупленная толпа превратилась в желающих представиться и пожать руку Кириллу, доказавшему право быть принятым в семью. И кровь на ладонях послужила тому подтверждением.

Его мяли, толкали, мяли бицепсы – Кирилл стоически выдерживал знакомый церемониал принятия. В конце концов, это не первый для него переход из одного дома в другой, да и сам он не раз бывал принимающим.

Палыч тихо наблюдал за братанием. Всё сложилось отлично, едва не случившаяся бойня обернулась, как нельзя лучше. Потом усмехнулся и бросил новичку:

– Да уж, ничё… Кирилл говоришь? – и, получив утвердительный кивок в ответ, продолжил. – Молодец. На пацанов зла не держи, сорвались, бывает. И ко мне как-нибудь загляни, буду рад. Хорошо?

Кирилл посмотрел ему в глаза и кивнул. С достоинством человека, который может и отказать.

И глядя сейчас на фотографию, он видел Кирилла, как живого. Чёртова жизнь, так повернулась, превратив нормального, брызжущего жизнью пацана, в нелюдя, портящего жизнь другим. Палыч помял грудь, сердечко щемило.

С утра отзвонился Севка из больницы, сухо рассказав о состоянии Валерки. А потом, помявшись – рассказал о визите Кайзера и Грая, закончившемся странным уходом.

Палыч уточнил каждое слово, сказанное гостями. Что-то они придумали, но вот что? Что мог сделать Кайзер, удручённый состоянием пацана из ближнего окружения, по сути – брата? Какие контакты и знакомства он завёл за прошедшие года? И не вернётся ли он в школу, несмотря на просьбу, высказанную некогда уважаемым им преподавателем труда? Палыч не строил иллюзий – он потребовал от Грая уйти и не возвращаться, в жёсткой форме, да. Но как это оценит ставший матёрым волком Кирилл – жизнь покажет.

А пока стоило предпринять все возможные меры предосторожности.

Сразу после уезда Грая с компанией, Палыч сходил к ребятам из охраны, там как раз стояли парни, с которыми он уже не раз болтал накоротке. Начальство в фирме, слава Богу, не отличалось дуростью – в школу назначались одни и те же охранники, по графику стоявшие день через три. Будь среди них текучка – охрана превратилась бы в декларативное присутствие. А так – охранники привыкали к школе, становясь её частью. Пусть на самую малость, но всё же – частью. И недавний заход кайзеровских посланцев показал, как охрана относится к обязанностям. Визитёров быстро блокировали и вывели в холл, где и решили все вопросы, быстро и без дебатов.

Сходив к охране, он переговорил с парнями по душам, рассказав кое-что о проблеме и могущих возникнуть неприятностях, не раскрывая карт и не вдаваясь в ненужные подробности – просто попросил.

Прошёл день, и ничего вроде бы не произошло. У него уже начало отлегать от сердца. Правда, Сева исправно отзванивался – и известия не очень-то радовали. Хотя, с другой стороны – пацан не умер, и, если медик не ошибается – не собирается. Пусть даже оживать он тоже не торопится – это всего лишь дело времени.

В то, что Валет выкарабкается, Палыч верил истово. В детдомовцах текла несколько иная, нежели у домашних выходцев, кровь.

Пройти детдом – как выжить в послевоенной стране, Палыч знал, с чем сравнить.

Он перевернул лист альбома. Но рассмотреть знакомые фотографии не успел – в дверь постучались.

– Да? – он никогда не запирался, в школе этого не любили, да и что прятать старику? Это в детдоме всегда было, что – и кого – упрятать, смотря по обстоятельствам. И никто там не удивлялся крепким запорам внутри мастерской, каждый преподаватель являлся хозяином своей территории и делал там всё, что считал нужным.

– Входите! – он захлопнул альбом и отодвинул его подальше к углу, в тень от шкафа.

В каморку осторожно влился Костя – охранник, из числа тех, с кем он разговаривал о возможных проблемах. Именно влился, сказать по-другому не поворачивался язык – крупный, высокорослый, с отлично развитой мускулатурой, Константин попросту не проходил в проём небольшой каморки сходу, и ему приходилось изворачиваться для этого. Плавное текучее движение – и вот он внутри, не торопясь усаживается на предложенный стул. Правда, стул он развернул спинкой вперёд, облокотившись о спинку, Палыч и сам так любил посиживать.

– Пал Палыч, – охранник смущенно поёрзал на стуле, словно тема разговора казалась ему не совсем «правильной». – Это, вы к нам тут заходили на днях, с разговором…

– Да, Кость, конечно. Было дело. А что, случилось что-то? Вроде тишина стоит, вроде не подъезжал никто, да и чужаки мимо не проходили.

Костя взглянул в окно, сквозь которое двор школы виднелся, как на ладони, и хмыкнул согласно.

– Да, хорошая тут у вас позиция. Всё видать.

– Ты головой-то не крути, с делом ведь пришёл? – Палыч не знал, что ожидать – вроде бы всё и тихо, но чем чёрт не шутит. И предпочитал услышать вести поскорее, а то, что они есть – сомнения отпали.

– Ну, – Костя вздохнул, став похожим в этот момент на кого угодно, но только не на сурового охранника из крутого агентства. – С делом, да. Пал Палыч…

– Ну? – подбодрил хозяин гостя. – Не мотай уже жилы-то. Или, давай так – ты мне доклад, как начкару, вот. – Палыч подмигнул парню и тот расслабленно улыбнулся в ответ.

– А. Да. Точно. Докладываю. – Костя ещё раз вздохнул, но теперь уже с серьёзным видом, явно собирая мысли в чёткие формулировки.

– В общем, так. Ребята наблюдают за школой и прилегающей территорией, усиленно, как вы и просили. Тишина – никто не лезет, не встревает, к школоте не пристаёт. К школьникам, то есть, – Костя поправился, заметив недовольную гримасу старика. – Вечером тоже всё чисто. В недостройке на задах кто-то ворошкается, но это шпана играет местная, мы проверили.

Вот.

– И? – Пал Палыч понял, то, с чем Костя пришёл на разговор, ещё впереди.

– Что дальше?

– А дальше… Присматриваемся мы к детворе, как и просили. Вопросы ихние запоминаем. И вот что… На днях, после нашего разговора, одна девчонка из выпускного «Б», вопросы начала задавать странные.

– Какие? – Пала Палыч подался вперёд, напряжённо ожидая ответ.

– Да про какого-то парнишку не местного, что могли в школе обнаружить, в коридоре у туалетов. Судя по расспросам, это должно было случиться ещё до визита этих архаровцев залётных. И, она, как бы, старается аккуратно выспрашивать, там вопросик, там вопросик. Что хочет – непонятно. Никто не видел никакого пацана, тем более – в отключке.

«Я видел» – чуть не брякнул Палыч, но, слава Богу, промолчал. Факты, связанные с обнаружением Валеры, он как раз и не довёл до охраны, посчитав не нужным и не важным. Дела семейные, как говорится.

– Что ещё, что она спрашивала?

– Да вроде бы и всё. Но, ребята говорят, что она вертелась на выходе, когда кодла эта залетала. А потом на улицу махнула, вслед за ними.

– Точно? – выдохнул Палыч.

– Точно. Макс говорит – вертелась она там. А у него глаз… Снайпер же бывший.

– Понятно. – Палыч задумчиво побарабанил пальцами по столешнице, решая на ходу, что делать с этой новостью. – Слушай, а ты её сам-то видел, девчонку эту?

– He-а, тогда не моя смена же шла. А про расспросы только сейчас узнал, с парнями перетёрли, ну и решили вам обсказать, мало ли.

– Да, мало ли… Спасибо, Кость. Не, правда, спасибо, – оборвал он собиравшегося смущенно возразить охранника. – Дело делаете, нужное. А девчонки имя то скажи хоть.

– Эмм… Катя… Катя… Солнцева, вот. «Б» класс.

– Да, ты уже говорил, выпускной. Билет в жизнь, значит, нынче получает. Вертелась на выходе…

Охранник понял, что мысли старики уже где-то далеко – человек решает задачу, параметры которой известны только ему. И в решении которой мешать совершенно не стоит. Встал, стараясь не разрушить убранство обиталища Пал Палыча, и двинул на выход. Но в дверях всё-таки остановился и уточнил, на всякий случай:

– Нам что, за Катей этой, присматривать?

– А, что? – Пал Палыч оторвался от раздумий. – А, да. Если не трудно, но – аккуратненько так. И, ещё – это просто просьба, вины за ней никакой, просто интерес у меня есть попутный.

Он не мог позволить, чтобы охранники считали школьницу в чём-то виновной, тем более после напряга с кайзеровскими ребятами. Ситуация сложилась непростая, и кто-нибудь из агентства мог дать отмашку на проведение своего расследования причин наезда, пусть даже таковой по сути и не состоялся.

– Понял? Никакой вины за ней, я просто решаю свои проблемы, хорошо?

– Хорошо, Пал Палыч. – Костя притворил дверь, и в каморке снова стало просторно и одиноко.

Хозяин сидел за столом и думал, оценивая услышанное. Интерес девчонки мог иметь только один смысл – Валет сумел найти себе клиента, до того, как впал в кому. Другого объяснения не виделось.

Хотя, если она знает про то, что чужака могли обнаружить в состоянии полной отключки – значит, она его видела и в таком виде. А отсюда напрашивались уже и другие вопросы.

Если она нашла его без сознания – почему не вызвала охрану? Почему не попыталась помочь сама? Или – попыталась, но не смогла? Тогда, опять же – почему не вызвала охрану?

А, если он предложил стать её дилером – то не она ли что-то сделала с продавцом, желая завладеть товаром? А если сделала, то почему не забрала? И – что она могла ему сделать, ведь следов удара нет?

Палыч вспомнил, сколько дряни находилось за пазухой Валеркиного пиджачка, и понял, что здесь что-то не вяжется.

Хотя, вот ещё – если они вместе приняли дозу, то Валет мог вырубиться, а она – нет. И, испугавшись последствий – просто бросила пушера и убежала. А теперь у неё ломка, и она вспомнила о нём!

Версия выстраивалась логичная, но слишком нарочитая. Хотя, жизнь выкидывала порой коленца почище всяких сказок.

Палыч подумал ещё некоторое время и решил, что будет решать все вопросы по ходу их возникновения, а пока просто пойдет и посмотрит на эту загадочную Екатерину, если она ещё в школе.

Вздохнул, и пошёл на выход.

 

Глава 15

Теперь каждый день для неё начинался, как действительно новый.

Принятое решение о проведении собственного расследования происходящего расцветило жизнь новыми красками. А очищение, пришедшее во сне, раскрыло и другие стороны бытия.

Она вдруг осознала, насколько замкнулась в своём собственном мирке, боясь причинить кому-либо что-то плохое. Вот только, первыми жертвами принятого некогда решения стали её близкие, и – она сама. Ведь, замкнувшись – она отдалилась от родных, и оттолкнула всех знакомых, пусть тех за недолгие годы жизни набралось и не так уж и много. Но ведь они всё же были, а потом вдруг стали далёкими и потерялись из виду.

Снящийся уже не первый день, кусок за куском, сон словно показывал ей, что такое настоящая семья, где всё подчинено одному – любви и заботе друг о друге. Но она точно знала, что сон пришёл не только по этой причине. События, которые происходили во сне, случились на самом деле – и рано или поздно, но ей «покажут» где это произошло, и для чего же она в это втянута.

А пока она могла заняться разрешением загадок, обозначенных недавно на листочке бумаги кружочками и стрелочками, линиями и вопросами. Самая простая, на вид, возникла в школе, там и стоило заняться её решением. Задать вопрос там, вопрос здесь. Главное не выглядеть подозрительно, или, того хуже – идиоткой.

А дома, между тем, всё изменилось. Катя раскрылась, распустилась долго ждущим своего часа подснежником. И голубые лепестки ярко горели на былом снегу холодных отношений. Мать с отцом пока не верили, хотя и чувствовали – что-то происходит. Что-то загадочное, что возвращает им дочку, ту, которую они знали давным-давно. Весёлую и жизнерадостную, хохочущую во всё горло и не подавляющую в зародыше плещущие через край эмоции.

Катя и в самом деле больше не давила свои чувства. Пройдя сквозь огонь, она обрела силу ограничивать воздействие своих эмоций на окружающее. Как греет огонь в очаге – мягко и тепло, бушуя лишь в топке, но не вокруг неё. Одаряя теплом, а не сжигая в пепел. Навык возник, как изначально существующий, но забытый на время. И Катя пробовала, так и этак, открывшееся умение, наслаждаясь обретёнными возможностями.

Вчера вечером она пришла в зал, чего не делала очень давно, предпочитая отсиживаться в комнате или беседовать со звёздами на крыше. И присела возле матери, прижавшись к родному плечу.

Весь вечер они молчали: она – потому что не знала, как объяснить свой поступок, родители – потому что боялись спугнуть внезапно поселившееся в доме ощущение единства. Но, с уходом Кати в комнату, чувство не пропало, а наоборот – напитало каждый уголок квартиры.

И ложась спать, мать с отцом безмолвно вопрошали друг у друга, что же произошло сегодня – и не исчезнет ли завтра, как вечерний туман.

Утро прошло обычно – Катя проснулась и позавтракала, умылась и отправилась в школу. В наушниках звучало что-то бодрое. Вчера вечером она сменила привычный лаунж на вытянутый из Интернета, наугад, сборник испанских гитаристов. И теперь пропускала через себя каждую мелодию, расцвечивающую утро в яркие тона и побуждающую закружиться в феерии латинского танца. Да, новая жизнь радовала.

В школе тоже всё шло обычно. Учителя всё так же задавали каверзные вопросы, желая поддеть и проучить. Но она легко уходила от предлагаемых стычек, поражая одноклассников раз за разом. Те привыкли к едкой, замкнутой в себе, рыжей бестии, колко отбривающей любой намёк на несостоятельность. Но что-то изменилось в ней, и теперь класс решал, что именно. Не является ли это очередной мега-плюхой, таящейся до поры до времени где-то у Кати за пазухой, подобно пресловутому камню.

А она чувствовала разливающееся раз за разом недоумение, похожее в её восприятии на озеро с водой серого цвета, с пробегающими вспышками чьего-то личного интереса. Серая хмарь раз за разом становилась всё слабее и слабее – скоро она исчезнет совсем, и воды обретут прозрачность – недоумение исчезнет, превратившись в осознание увиденного, как чего-то обыденного и не подлежащего эмоциональной оценке. И на неё, наконец-то, перестанут обращать внимание.

На перемене она снова попыталась разузнать о событиях, которые по её мнению, произошли в памятный до мелочей день. Ведь наркоторговца обязательно должны были обнаружить, а обнаружив – что-то с ним сделать.

Ничего нового не появилось – никто не слышал ни о каком парне без сознания. Да и о чужаке в сознании – тоже.

Катя начала подозревать, что пришельца вывели из школы по-тихому, сам он не сумел бы прийти в себя настолько быстро. И эти мысли не радовали – ведь этот мерзавец был нашпигован наркотой, как мешок Деда Мороза подарками. Если его вывели, значит… Значит, в школе есть кто-то из их банды.

Катя обкатала версию, но что-то не складывалось – при таком раскладе не имел смысла визит незнакомца с волчьей головой на плече. Нет, нужно искать другое объяснение. Продолжать расспросы, стараясь не выглядеть дурочкой, брошенной ухажёром и следящей за его перемещениями.

Хотя, кто поверит, что у Солнцевой есть парень? Да никто. После всех проведённых в школе лет, когда она год за годом отталкивала от себя любого, кто шёл на сближение – нет, в это никто не поверит, такой усмешки судьбы можно не бояться.

Так день и тёк себе, урок за уроком, перемена за переменой, расспрос за расспросом. И в какой-то миг она уловила вдруг нити чужого внимания, прикасающиеся вскользь, и тут же отдёргивающиеся. Раньше она не заметила бы, или наоборот – заметила и среагировала, не раздумывая, давя привычным выбросом презрения. Но она стала другой, и привычки тоже изменились, превратившись в навык, который можно включать и выключать, когда заблагорассудится. Сейчас же требовалось совершенно другое действие.

Она осторожно потянулась за новым касанием, не оборачиваясь к источнику любопытства… И охнула внутренне – её рассматривал кто-то из охраны школы, тщательно маскируя своё внимание якобы осмотром помещения. Им-то что нужно?

Охранник мазнул по ней глазами ещё раз, и скрылся за поворотом коридора. Катя проводила его внутренним взглядом, проверяя – не остановился ли разглядывавший её нахал за углом. Но жёлтое пятно ауры охранника не торопясь уплыло вдаль, не ускоряясь и не замедляясь – охранник тщательно исполнял положенные по работе обязанности.

Да уж, вот тебе и новые впечатления, вот тебе и новые проблемы. Похоже, она взбаламутила расспросами что-то тщательно укрытое. Но что? Снова вопросы и оборванные, ведущие в никуда линии…

Не очень радостные размышления прервал звонок, и Катя рванула в класс.

 

Глава 16

Кирилл молча ожидал обещанный рассказ. Роза всё-таки согласилась поехать с ними в клуб, и сейчас разглядывала берлогу бывших детдомовцев. Словно ребёнок, она желала прикоснуться к каждой вещи в его кабинете – и это слегка напрягало, но дёргаться по этому поводу?

Пусть себе, возможно, это сейчас для неё необходимо.

Кириллу вспомнились бездонные чёрные глаза, и мурашки снова побежали по телу, как тогда…

А цыганка, наконец, завершила обход владений давнего своего спасителя, уселась на диван и уставилась на хозяев.

Грай поёрзал на стуле – он сидел как на иголках, наблюдая за гостьей и не зная, чего ожидать в следующий миг. Ситуация совершенно выбилась из привычных рамок, и хозяева жизни превратились в обычных её квартирантов, страшащихся получить счета.

– Гордый… Неет, всё-таки хороша в тебе кровь, Кирилл. Пусть и порченная, но – правильная. Как жаль, как жаль… – Роза понизила голос, он наполнился мечтательной грустью. – Ты мог стать таким человеком, ай, мог…

– А я и стану. – Кайзер не смог промолчать. – Стану, поверь. Уже стал, дальше дело техники и времени.

– Эх, Кирилл, Кирилл, волчонок ты заблудившийся, – цыганка посмотрела ему в глаза. – Я говорю о том, каким Человеком ты мог стать, понимаешь? Ты чувствуешь разницу? Есть человеки, а есть люди. А ты от людей отвернулся, в волка решив перекинуться. Да только нож твой в пеньке давно ржа съела – назад не перекинуться. Понимаешь? – Она отвела взгляд. – Нет, не понимаешь. Вижу.

– Роза, я уже не щенок. Нет того мальчишки, понимаешь?

– Понимаю, Волк, понимаю. Я же сказала тебе – знаю я твою печаль, и беду твою знаю…

Она вздохнула, и, изменив тональность голоса, перешла на другую тему. Ту, которая сейчас волновала Кайзера больше всего.

– Слушай меня. Кирилл. И не перебивай. Не всё, что скажу – поймёшь. Не всё поймёшь правильно. А что-то и вовсе откажешься понимать. И друг-товарищ твой, печать несущий, тоже пусть слушает. Связаны вы, и вся твоя стая в этой связке, как псы в сворке. И сплели упряжь вы сами, давным-давно – делом страшным, пусть и справедливым, на твой взгляд. Что-то ты не так сделал тогда, ой не то… Месть – справедлива, но только если не перевешивает то, за что причинена. Иначе Весы могут навсегда склониться в одну сторону – сторону Зла. Сядь! И не скалься!

Роза выкрикнула это резко и зло, останавливая поднимающегося на дыбы Кайзера, который в этот момент действительно стал похож на волка.

Зверя, готового прыгнуть и рвать, рвать… И его буквально вбило назад в кресло силой, которая выплеснулась в выкрике цыганки.

– Я тебе не сказки тут рассказываю, и умом пока не тронулась. Хотя там, в больнице, это легко могло произойти. Так что уважь того, к кому пришёл за помощью, пусть и скрипя зубами. Не рычи, я прошу, укроти в себе зверя. Вот, умничка.

Она перевела дыхание, выплеск отобрал немало сил.

– Вы создали нечто, тогда давно. И каждый из вас стал частью целого, братом брата, кровью от крови. Рождённые от разных матерей и отцов, в тот день вы вдруг стали больше, чем просто родня. Вы стали пальцами одного кулака. И ты, Кирилл, стал рукой, на которой вырос этот кулак. И жилами, которые сжимают и разжимают пальцы этого кулака. Ты стал сердцем созданного существа. И нити вашей связи может увидеть любой, кто умеет Видеть. Ты ведь давно это знаешь, не так ли? Не поэтому ли ты избегал требовать старый долг, ответь честно.

Кирилл мотнул головой, не желая отвечать на жгущие вопросы цыганки. Всё повернулось как-то совершенно не так – он думал, что получит ясный и короткий ответ, но, похоже, ошибся. И это обескураживало. Запертые глубоко-глубоко воспоминания начали шевелиться, просясь наружу. Стремясь прорвать наращенную за долгие годы броню. Доспехи одиночки, живущего лишь одним – местью. Который не умер когда-то давно лишь потому, что братья не позволили. И, не позволив умереть – стали его вечными должниками.

– Да, Видящая. – Ответ вырвался хрипом, и Грай недоумённо перевёл на брата взгляд своих невозмутимых глаз. – Да, чёрт бы тебя побрал, Роза.

– Да.

– Вот и хорошо, значит, ты знаешь свою силу. Хотя бы малость, но знаешь.

– Она глубоко вздохнула, успокаиваясь, и продолжила. – Я не знаю, какая Сила отозвалась на твой зов, вижу лишь, что она не из добрых. Если бы ты умел видеть – то видел бы, как цветёт на твоём плече плесень злой порчи. Да, у твоего волка зелёные глаза – но и шерстью он порос того же цвета. А зелёный – цвет Зла. Поверь, Кирилл, не ради словца сейчас тебе я говорю это, а лишь для того, чтобы понял ты, что дальше услышишь.

Тогда, когда моё обещание ты получил, я уже умела Видеть, пусть самую малость, не глубоко – но умела. И ты тогда тоже мог – вспомни!

Кирилл вспомнил чувство прокатившегося по коже мороза, сопровождавшего наказание, наложенное Розой на насильников – и вздрогнул.

– Да, именно так. Ты ощутил тогда силу Слов. Ту, что мой народ знает издревле – и умеет ею пользоваться. Но сил в мире много, разных – белых, чёрных, серых, добрых, злых, мирных… Я могу перечислять хоть до утра, но суть в том, что все они оттенки одной Силы, пронизывающей мироздание, как грибница – не имея ни конца, ни начала. Обычный свет может вдруг расцвести радугой в небе, так и здесь. Так и здесь.

Кирилл переваривал услышанное, хотя рассказ о каких-то там силах не впечатлил. Но упоминание о том, что умение Розы родовое для всех цыган – не пропустил. Это пригодится.

– Нет, не пригодится, – Роза усмехнулась удивлению, пробежавшему по лицам Кирилла и Сергея. – Сергей, твой брат сейчас решил, что узнал нечто полезное для вас, что может вам пригодиться. Прямо засветился от предвкушения.

Она рассмеялась лёгким смехом.

– Кирилл, ты и раньше это знал – все эти годы. Но избегал Видящих, как только мог. Просто сейчас припёрло, вконец. Так что – не стремился раньше, не будешь и впредь. Я же знаю – веришь, нет? Вот, правильно.

Так что, слушайте дальше. Ты тоже слушай, Серый. Тебе тоже пригодится, что-то мне подсказывает – обязательно так будет.

Грай невозмутимо смотрел на цыганку, ожидая продолжение. Рассказ увлекал, давая пищу для размышлений.

Он непроизвольно потёр руку, и снова расслабился. Продолжение не заставило себя ждать.

– Так вот, на чём я остановилась? Да. На Силе. Тебя и братьев твоих связало то, что произошло в прошлом. И я не буду больше об этом, не надо напрягаться. Ваша связь с годами становилась всё крепче и сильнее. А твоя сила, Кирилл, обрастала умениями. Скажи – ты ведь чувствуешь опасность, которая грозит тебе и твоей стае?

– Откуда ты…?

– Понятно, я и не сомневалась, слишком быстро и легко ты выбился в цвет, не задумывался?

Сергей потёр ладонь, в которой опять забегали мурашки. Да, все знали это свойство вожака – чуять, словно ветер, прячущуюся поблизости опасность. И не удивлялись – а наоборот, принимали как должное. Ведь Волк обязан читать ветер и следы на снегу.

– Не задумывался. Я просто знаю, куда и зачем иду. – Кирилл ответил тяжко, слова падали битыми кирпичами. – И я дойду – я знаю. Мы – дойдём.

– Да уж, прорвётесь. Клыками и когтями продерётесь, и сила твоя поможет, Кирилл, не сомневаюсь. Но только, вспомни – сила твоя лишь оттенок, один из множества. И как для белого существует чёрный – на твой есть свой антипод. Помнишь – я сказала о Весах и их равновесии. Сила плещется повсюду, и ей всё равно. Если где-то убудет, то где-то прибудет, таков закон.

– Уже и до физики добрались, – Кирилл сострил, пытаясь выбраться из одолевающей мрачности. – Ох уж мне эти физики…

Роза улыбнулась – реакции Кирилла её порадовали, Волк не впадал в отчаяние и бежал дальше, не боясь охотничьих флажков. Вот только, волк – травленный.

– Да, добрались и до физики. Или – метафизики. Или – магии. Забудь все эти слова, они всего лишь звуки, не означающие ничего. Как я уже сказала, стая твоя – единое целое. И теперь можно переходить к тому, что я тебе сказала в больнице. Вспоминай!

«Он вернётся, Кирилл. Уже скоро, я думаю. Но вернётся не тем, кого ты знаешь. И не тем, кто носит волчью печать» – изречённое, словно пророчество, обещание Розы мгновенно всплыло в памяти Кирилла и Грая.

– Ты сказала, что он вернётся не тем, кого мы помним и знаем.

– Нет, я сказала, что он вернётся не тем, кого ты знаешь. Именно так я сказала, да. А малыша Валеру ты помнишь, он ведь твой братишка. И он вернётся именно таким, каким ты его помнишь, тем самым мальчишкой, которому ты таскал сладости в детдом. Не дёргайся, Волк, я не трогаю твои воспоминания. На плече Валеры больше нет печати – есть лишь шрам, что похож на морду волка. В нём нет силы – нет ничего, что связывает вашу стаю невидимыми путами.

– Как? – выдохнул Кирилл. – Скажи, как?!

– Вот и добрались до сути. Как… – Роза замолчала, словно перекатывала слово на языке, пробуя на вкус и пытаясь раскусить прячущуюся в нём косточку. – Как? Слушай.

Понимаешь, у меня нет слов, чтобы рассказать тебе то, что я Увидела. Увидела там, где твой маленький брат потерялся. Ты не знаешь правильных Слов, я могу донести лишь тень ощущений. Когда ты пришёл со своим рассказом, я удивилась – увидев злое сияние клейма и ощущая таящуюся в нём силу – я не могла понять, что может перебить такую связь. Потом, на улице я натыкаюсь на твоего серого брата и вижу, насколько действительно сложна паутина вашего родства. И убеждаюсь, что случай на самом деле не прост. А потом попадаю в больницу и что? Вижу, что твой юный брат уже вовсе и не брат тебе. Исчезла упряжь – вольный он, вот только бегает в дальних краях, что совсем не здесь, а далеко за облаками. И мне ничего не оставалось, выполняя обещанное, как пойти за ним, неизвестно куда.

Она замолчала, вспоминая пережитое. Лицо облеклось мелкими морщинками, почуявшими отсутствие хозяйской воли.

– И я пошла. Твой брат витает сейчас между мирами, Кирилл. Витает, как новорожденный в утробе матери, довольный и счастливый. Всё, что было наносного – выгорело, и остался лишь маленький эмбрион, который сейчас растёт и получает назад утраченную некогда личность. Свою, Кирилл. Только свою. Все связки и путы сгорели дотла – твой братишка родился заново и мир ждет его. Малец прошёл такое горнило, что я не знаю, как он вообще смог такое пройти. И мне пришлось пойти туда, где горит очистивший его огонь. Да. Пришлось. И я забрела туда, где бродят лишь сильнейшие и старейшие.

Роза усмехнулась устало.

– Ты любишь риск, Кирилл? Знаю, что любишь. А я – нет. Но, порой избежать этого выбора невозможно. Альтернатив нет. Я повстречалась лицом к лицу с демоном огня, пожирающим порчу, живущую в нас, людях. Но такие существа появляются лишь волей Видящего, причём – огромной силы. Этот демон оказался порождением гнева – чистого, слава Яхве, и не направленного на полное уничтожение. Ваш Валера нарвался на обладающего силой, по сравнению с которой моя – как пыль на ветру. И благодари своих богов, что эта сила очистила его, а не испепелила. Вспомни, что я сделала когда-то…

– Я вспоминаю это весь вечер, Роза, – непроизвольно ответил Кирилл, ушедший в размышления об услышанном.

– Я тоже вспомнила. Там. Демон уже принюхивался ко мне, пуская слюни, когда пришло нужное слово. И я смогла уйти.

– И что в итоге? Это всё?

– А этого тебе мало, Кирилл? Я дала тебе то, что ты искал, и в чём нуждался – ответ о произошедшем.

– Но не дала ответ о том, кто это сделал. – Кирилл не спрашивал, а сухо констатировал факт. – Роза, не пойми превратно. Я благодарен за помощь, и признаю, что ты сделала всё, что могла… Наверное, даже и больше. Спасибо, я не думал, что из-за долга ты подвергнешь себя такой опасности…

Цыганка благодарно склонила голову, отводя взгляд. Услышанное стало достойной платой – ведь долг больше не висел над ней, пятная карму.

– Это не из-за долга. Вернее не только. Я же сказала – мне стало интересно. И я обрела новое слово, что для меня очень многое значит. Так что, не бери в голову, Волк.

– Ну вот, ты опять за своё. – Кирилл устало усмехнулся. Напряжение от разговора помаленьку спадало, и он возвращался в своё обычное состояние. – Так что нам теперь делать-то? Ты не сказала.

– Разве? Сказала. Только ты не услышал, вернее – не захотел. Валера вернётся, не переживай. Я думаю, скоро. Ну, условно, конечно же. А то, что он витает где-то, поверь – так даже лучше. Ломка минует его сознание, он просто проснётся и всё. Без тяги к наркотикам, но с отвращением к ним – это останется навсегда. И, да – он будет всё помнить. И любить тебя как брата не меньше, чем раньше. Но это его настоящая любовь, понимаешь? Та, что возникла некогда, и из-за которой он подставил плечо под твоё клеймо. Настоящий друг, истинный брат – без всякой магии-шмагии. – Роза ухмыльнулась. – Да-да, именно так, без всякой магии. Хотя, если хочешь, я тебе поколдую немножко. Позолотишь ручку, а?

– Ну тебя.

Они подначивали друг друга, превращая только что произошедшее в прошлое. В то, что уже свершилось, и подробности чего могут быть забыты. Он не хотел вспоминать своё далёкое прошлое, а она не хотела сейчас напоминать о нём. Молчаливый уговор, понятный без всяких слов.

Грай усмехнулся, наблюдая за этой игрой. Он тоже мог многое вспомнить и напомнить. А многое – и не забывал. Просто он не любил об этом говорить.

Он потёр плечо, пытаясь представить зелёного волка. Получилась смешная картинка. Но почему-то стало грустно.

– Ну что, поеду я. – Роза двинулась к выходу. – Нет. Не надо меня отвозить, я сама. Если что, то – искать знаете где. Салон «Око мира» и Видящая Роза. В любой момент. – Она рассмеялась. – Счастья тебе, Кирилл. И тебе, Сергей, тоже.

Она прикоснулась к их лицам, потом к рукам. Прошептала что-то на своём тарабарском наречии и стремительно исчезла за дверями.

Кирилл задумчиво смотрел ей вслед.

 

Глава 17

Когда Пал Палыч подходил к кабинету, где шёл урок Катиного класса, как раз прозвенел звонок.

Палыч составил план действий, простой и незатейливый – пойти и посмотреть на загадочную девчонку своими собственными глазами. Что-то, да увидит, умение различать людей никуда не делось. И уже совсем скоро он взглянет – и решит.

Он привалился к стене напротив дверей и стал ждать.

Из класса повалили парни и девчата. Палыч напряжённо всматривался в проходящих мимо него школьников, пытаясь увидеть подходящую под данное Костей описание. И тут она появилась, выплыв в коридор лёгкой походкой, помахивая сумкой. На мгновение их глаза встретились – понимание того, что его внимание замечено, возникло мгновенно, опыт прожитых лет не обманывал. Чертыхнувшись, он отвернулся и направился к дальнему концу коридора, где располагалась лестница наверх.

«Какая-никая, а причина для появления около кабинета – шёл делать ремонт, да отдохнуть остановился…» – Палыч поймал себя на том, что собирается оправдываться перед этой голубоглазой девахой, если та вдруг потребует объяснений. Остановился в изумлении, быстро перебрал ощущения, и понял, что безоговорочно верит в непричастность Кати к чему-либо плохому. Всего один взгляд, но эта синева однозначно не могла быть запятнанной. Что ж, чувствам надо доверять.

Пал Палыч недоверчиво покрутил головой, удивляясь сам себе. А позади послышались лёгкие шаги. Он напрягся – понимая, но не веря.

– Вы что-то хотели?

Когда она выходила, то снова уловила ниточки интереса. И сразу же увидела, откуда они взялись. У окна притулился пожилой мастер из слесарки, появившийся в школе несколько лет назад и занимающийся мелким ремонтом школьной утвари. Взгляд старого человека буравом ввинтился в неё, и Катя вздрогнула от странного ощущения. Она почувствовала, как её прочитали. Прочли не мысли, не намерения – а то, какой была её внутренняя суть. И потянувшись к удивившему её старику – удивилась ещё больше. Похоже, он понял, что его раскусили и решил сбежать, прикрывшись делами. И, самое главное, Павел Павлович – она вспомнила, как зовут мастера – не осознавал того, что только что проделал. Вернее – суть своих действий.

Катя прищурилась, и фигура пожилого человека окуталась плотным коконом водянисто-голубого цвета, отдающего желтизной. От человека пахло растерянностью и удивлением. Пахло?

Катя поняла, что теперь может обонять чужие чувства. Странное ощущение, словно по запаху точно знаешь вкус незнакомого блюда. На ум сразу пришла сказка о свинопасе с чудесным горшочком. Она стояла и смотрела, как человек, ставший для неё первым носителем аромата чувств, удаляется. И решила догнать. Зачем, она пока не знала. Возможно, он что-то знает о незнакомце и событиях того дня, ведь окна его каморки выходят прямо во двор.

Она догнала его, и выпалила первое, что пришло на ум.

– Вы что-то хотели? – И поперхнулась вылетевшей фразой. Ничего глупее придумать было невозможно. Катя представила, как это выглядит – тебя догоняют и в спину спрашивают, что же вы хотели. Невыносимо глупо. Она покраснела и попробовала исправиться:

– Добрый день, Павел Павлович. Извините, что брякнула глупость. – Катя улыбнулась обезоруживающе.

И улыбка отозвалась ответной. Пал Палыч затоптался на месте, растерянно улыбаясь и не зная, что ответить. Но Катя не ждала ответа.

– Меня Катя зовут, Солнцева. Из одиннадцатого Б. Хотела у вас спросить, вы не заняты?

– Да как бы, занят, вот на крышу иду, там посмотреть кой-чего надо.

Он надеялся, что девушка побежит по своим делам, давая ему время вернуться в обычное состояние. Но, похоже, сегодня боги отвернулись от него, а перед этим ещё и посмеялись всласть.

– Ой, а можно с вами? Я дома на крыше часто сижу по вечерам, а на школьной – ни разу не довелось. Скоро и учёба-то закончится уже. – Катя не лукавила, такая возможность не часто выпадала. Пусть это и выглядело ребячеством, ну и что? Она невинно уставилась Пал Палычу в глаза, забыв на миг, что догоняла мастера совсем за другим.

А он не отводил взгляд, снова буравя её хмурым прищуром. А потом в уголках глаз собрались морщинки-веселинки, и он улыбнулся, очень добродушно.

– На крышу, говоришь. Ну, давай. А на урок не надо тебе?

– Да нет, закончились уже. – Катя говорила правду, все занятия на сегодня закончились и до вечера она вольна делать всё, что угодно.

– Тогда пошли. Только осторожно.

Он неторопливо поднимался по лестничному пролёту, заканчивающемуся дверью на крышу. Достал ключи, и всё так же не торопливо отпёр замок.

Катю вперёд, несмотря на её ожидания, Палыч не пропустил. Он и так нарушал сейчас правила. Он прошёл в дверь и оказался на крыше, осмотрелся вокруг, и лишь тогда заглянул назад, приглашающе махнув рукой. Катя выпорхнула на крышу лёгкой серной, и сразу метнулась к парапету.

Вид с крыши открывался необычный. Привычные пейзажи внезапно предстали совершенно в ином виде – горизонт раздвинулся, и знакомые с детства стены недостроек обрели объём и глубину. Словно во сне – Катя вспомнила, как парила над Землёй и видела, каким далёким может стать горизонт. Так и сейчас – границы школы изменились.

Палыч подошёл и встал рядом. Кинул взгляд на неё и ободряюще улыбнулся, поняв, что она сейчас испытывает.

– Да, красиво. Всего три этажа, а вид, словно в первый раз очутился.

– А у нас двенадцатиэтажка. Там, где я живу. Но вокруг такие же высотки, и смотреть можно только по улицам – как в трубу. – Катя присела на выступ перекрытия и задумчиво подпёрла подбородок рукой. Глаза затуманились. – Красиво здесь. Необычно – и красиво. Я и не думала, что школа на отшибе стоит – за забором и не видать ничего.

– Для того и забор. Да и рощица помогает. Да и кто вокруг школы-то шлындать будет, исследовать? Вы же, как отучились – быстрее домой, подальше от учителей, так ведь?

– Ну, да, наверное. – Катя никогда не задумывалась об этом, школа и, в самом деле, никогда не побуждала на изучение её окрестностей. Хотя, роща… Но там они отдыхали, от всего, в том числе и от тесных кабинетов и коридоров, забываясь и расслабляясь.

– Ну что, Катя Солнцева, одиннадцатый Б – давай знакомиться, коли уж так вышло. Меня Павел Павловичем величают, но ты и так знаешь, как я понял. Но, представиться-то надо. – Палыч улыбнулся. – Странно как-то всё складывается, я с тобой хотел поговорить, а тут ты, сама нарисовалась. Чудеса.

Он смущённо кашлянул, не зная как продолжить. Вопросы жгли язык – но, как приступить, с чего начать, и не обидеть при этом – обычно эти мелочи не трогали его совершенно. Но с этой дивчиной всё шло наперекосяк, выбив из колеи прочно и надолго. «Что в ней такого-то?» – мелькнула мысль.

– Павел Павлович, – Катя всегда старалась выговаривать чужие имена чётко и полностью, чем нередко вгоняла тех, к кому обращалась, в лёгкую оторопь. Но Палыч понял – по другому эта девица не привыкла, и следует воспринимать такое обращение, как данность. Да и приятно ведь, в конце то концов. Многие за годы жизни и забывают, как звучит их имя отчество, привыкнув к укороченным Михалычам, да Санычам.

– Да, Катерина? – он решил, что разговор вести может и она.

– Только не поймите меня неправильно, пожалуйста. Я очень хочу вам задать несколько вопросов, по очень важному для меня делу.

– И по какому такому делу – сердечному, небось? – Пал Палыч улыбнулся, сбрасывая напряжение, ощутимо повисшее между ними.

– Да нет, не по сердечному. – Катя тоже улыбнулась, и в её глазах промелькнули весёлые бесенята.

И Палыча окатило чувство узнавания, словно он увидел что-то из далёкого прошлого, оттуда, где в коридорах носились такие дорогие сердцу сорванцы, не имеющие матерей и отцов, но всё равно любящие жизнь. Да, вот оно – то, что безоговорочно заставило его поверить в чистоту этой девчонки – сила жизни, бьющаяся внутри неё. Пусть она удерживает это море внутри, но он-то пожил, и способен услышать шум бьющихся о скалы волн прибоя. Прибоя, накатывающего и накатывающего, и поднимающегося всё выше и выше.

И он хотел бы увидеть эти волны, взрывающиеся феерией брызжущей жизни где-то там, за скалами, возведёнными самой девчонкой, когда-то давно.

– А по какому?

Они вели древнюю игру в вопросы и ответы, изучая эмоциональные отклики друг друга. Она – используя недавно открывшиеся возможности своего дара, он – опыт прожитых лет и жизненных утрат.

Задавая новый вопрос и ожидая ответ, Катя чувствовала, что встреча их не случайна, а является одним из звеньев выстраиваемой кем-то, или чем-то, цепочки событий.

Пал Палыч тоже проникался всё больше и больше чувством доверия к огнеголовой синеглазке, возникшей внезапно в его жизни. Странно, но он думал сейчас именно так – что она стала чем-то важным в его подходящей к концу жизни.

– Павел Павлович, я… – её прервал звонок сотового, трель которого донеслась из пиджака Пал Палыча. Он коротко извинился и достал телефон. Посмотрел на дисплей, разбираясь, кто отрывает его от разговора, и нажал на кнопку приёма. Звонил Сева, и скидывать звонок Палыч просто не мог.

– Да. Да, Сев. Что? Вернулись? Кайзер, Грай? Кто?! Цыганка? Они что, с дуба рухнули? Стой, а как её имя? Роза? Роза…

Катя остолбенело вслушивалась в разговор. Пожилой школьный мастер не таился, как многие, отворачиваясь и говоря вполголоса – нет, он разговаривал так, словно собеседник сейчас стоял рядом с ними двоими. И поэтому она могла позволить себе вслушаться, это не было нарушением приватности.

И промелькнувшее в разговоре имя кувалдой ударило по сложившемуся чувству доверия. Грай. Носителя волчьей головы, пылающей на плече яркой зеленью, тоже звали Граем. И она сомневалась, что такое имя носит ещё кто-то, кто причастен к делам в школе и известен её новому знакомому.

Катя слушала разговор и ничего не понимала. Цыганка, кайзер, валет. И в этом салате – Грай. Хотя, она поняла, что это всё – имена. И, возможно, одно из имён – и есть имя того наркоши, что повстречался ей тогда. А разговор продолжался.

– Что она сделала? Залезала ему в голову? Сева, ты там, случайно, сам не того, с пациентами своими? Нет? Веришь? В её способности веришь? А, Кайзер ей верит? Розе, то есть? Понял, понял. Да, припоминаю я. Было такое, давно. Нет, ваш выпуск не при делах, до вас случилось, и вы вряд ли эту историю знаете. Да, я про Розу. Вот значит, как жизнь повернулась. Что ж, спасибо, Сев. Я потом перезвоню ещё. Ага, вот и ладушки.

Пал Палыч спрятал телефон и поднял глаза на Катю. Она увидела, как на его лице блуждает растерянность и… и – надежда. Что такого он услышал, и кто такой этот Сева, у которого есть пациенты? Катя не знала, что делать теперь, когда получила внезапное подтверждение знакомства стоящего перед ней пожилого человека с человеком по имени Грай. И, похоже – не только с Граем.

А он задумчиво посмотрел на неё и вдруг сказал:

– Ну, спрашивай, Катерина. Ведь вижу, что в разговоре и для тебя кое-что понятно, не так ли?

Он произнёс это уверенно и обыденно, словно читал её, как свою дочь. Катя хотела бы удивиться, но сегодняшний день, похоже, стал днём открытий, и удивляться можно будет потом, сразу всему, скопом.

– Да не удивляйся ты, дочка. – Пал Палыч устало улыбнулся. – Знаю я, что интерес у тебя есть касаемо одного паренька. Не знаю, правда, каким боком вы связаны, вижу – что не тем, каким я боялся. И это хорошо. Я свои вопросы потом задам, после твоих. Хотя, возможно, они не понадобятся. Ну, давай, давай, не робей.

Палыч присел на парапет и всматривался в лицо Кате, прислушиваясь к собственным эмоциям, уподобившись необычному сканеру, просвечивающему людей насквозь и видящему всю их подноготную.

А Катя собиралась с мыслями. Вопросы были, но – с какого начать? А, была – не была.

– Павел Павлович, кто такой Валет? – она начала с незнакомого имени, по смыслу не слишком серьёзному. И угадала. Глаза собеседника дрогнули от удивления, и Пал Палыч хмыкнул.

– Ну, вот. Сразу в цвет. Чудеса, да и только. Сама не догадываешься?

Катя поняла, что это ответ. Ответ на её вопрос, и намёк на не заданный Палычем. Что ж. Всё правильно, вопросы, похоже, имелись с обеих сторон. И она начала свой рассказ.

Пал Палыч слушал её внимательно, не перебивая. Кое-что он и так додумал, сопоставив вид Валерки, и содержимое карманов его пиджачка.

– Мерзавец, – он всё же не удержался от комментария, и Катя кивнула головой, совершенно не удивляясь услышанному – а какого ещё эпитета может заслуживать человек, пришедший в школу для продажи наркоты? И продолжила рассказ. Замявшись в месте, где случилось выходящее за рамки того, что можно рассказывать незнакомым людям. Да и не всякий примет услышанное. Палыч уловил заминку.

– Что? Что случилось с Валерой? – Он привстал с парапета, но удержался от порыва и снова сел. – Что? Кать, рассказывай. И, поверь – я слышал в своей жизни такое, что тебе и не приснится даже. И не только слышал, а и видел. Поверь.

– Не приснится, говорите? – Катя улыбнулась. Ей захотелось рассмеяться, Павел Павлович угодил пальцем в небо. Вот только для Кати небо с недавних пор стало размером с овчинку. Там, во снах.

– Павел Павлович, если бы вы видели мои сны, то не говорили бы так. – Она выделила тоном то, что нужно, и Палыч уловил поставленный акцент.

– Он…? Ты…? – Подсознание уловило смысл, но разум ещё не сложил понятое в слова. И Палыч поперхнулся словами, которые застряли где-то в глубине.

– Да. Я безумно хотела его наказать, и наказала. Так, как сумела. Я думала, он просто не сможет больше наркотики терпеть. Вообще. Понимаете? Даже разговоры о них, а не дела всякие там.

– Девочка, девочка… – на лице Палыча разом выступили все признаки его возраста. Морщины, прятавшиеся в уголках губ и глаз, вдруг изрезали лицо глубокими каньонами. А глаза налились свинцом боли. – Господи, да что ж ты… Хотя, да. Справедливо.

Старик тяжело вздохнул, поёрзав на месте.

– Да, справедливо. Признаю. Вот только силы ты своей, похоже, не рассчитала. Валерка сейчас в коме лежит, и на человека не похож. Так, овощ овощем – не то капуста, не то баклажан.

Катя недоверчиво смотрела на него, не понимая – или не принимая? – сказанного. В коме? Как так? Не может быть!

– Не может быть! – Она почти кричала, осознавая вдруг, что сказанное – правда. Что огонь, живущий в ней, оказался не просто ласковым и нежным зверем, который может лишь легонько оцарапать. Ведь он сжёг её – там, во сне. Неужели…

– Сжечь? – переспросил Палыч, и она поняла, что рассуждает вслух. А может, он увидел биение пламени в её глазах.

– Там, в больнице, цыганка сказала, что Валета сожгло что-то, во сне, в котором он болтается. Но он выкарабкается. – Палыч с надеждой посмотрел на девушку, ожидая, что она сможет пояснить что-то.

Но, Катя не могла понять услышанное. Да – она сгорела. Но это случилось с ней, в её сне. Причём здесь Валера? Или её огонь перекинулся и на него, непонятным способом? Но, как он прошёл это чистилище? Как он смог?

– Как? – Палыч снова уловил Катины мысли.

Или она снова размышляла вслух? Катя поняла, что совсем расклеилась, новость совершенно выбила её из колеи привычного холодного равновесия.

– Катя, он детдомовец. А это – чистилище на земле, поверь. Чистилище, хотя дети не могут быть грешны, просто из-за того, что родились. Но, жизнь такова, что им пришлось. И многие не очистились, а наоборот. Но – закалились все дошедшие до выпуска. Вот…

– Но, Павел Павлович… Я сама не знаю, что же тогда произошло.

– А вот в это я верю. Верю, девонька…

Палыч замолчал, переживая. Замолчала и Катя, пытаясь как-то привести чувства в порядок, уложить свалившийся груз ответственности за содеянное. Пусть и по справедливости, вот только от этого, почему-то, не становилось легче.

– Не казнись, Катерина, не надо.

Когда-то он принимал на себя все горести и невзгоды обитателей детдома. Тех, кто находил в себе смелость и силы, чтобы поделиться тайным с властелином мастерских детдома. И сейчас он ощутил себя тем мастером, и даже уловил поплывший запах свежих стружек. А Катя, распахнув глаза, смотрела на старика, ощущая исходящую из него волну тепла. И оно согревало, укутывало дружеским объятием.

– Что сделано – не воротишь. А я верю, что зла ты не желала. Такого, по крайней мере. Да и выкарабкается он, говорят. Причём – новым человечком, словно заново отлитый солдатик оловянный. А переплавка никому ещё не мешала, знаешь ли. Закон такой, физический… Шлак выгорает, а железо чистое становится. И каким оно станет – то мастер лишь знает, что за печью следит, в которой крица томится.

– А кто говорит? Что он выкарабкается. – Катя с надеждой посмотрела Палычу в глаза, не веря в сказанное им. Она ещё только знакомилась со своими обретенными способностями – и поэтому не могла оценить вероятность услышанного. – Вы сказали… И в разговоре, я слышала…

– Кто говорит? А Роза говорит. Одна очень колоритная особа из далёкого прошлого. Приключилась там с пацанами одна история, мало кто о ней слышал, слишком уж там… понапереплеталось всего. Но я слышал. Я много что слышал, так сложилось… Лекарка она, из цыган. И, если пацанам верить – сила в ней есть, что людей ломает, как ветки сухостоя. Раз – и нет человека, лишь огрызок изломанный. Где-то ещё бродят в городе огрызки эти, слышал я. Она их, так же, как и ты – по справедливости наказала. Но – сознательно. Чувствуешь разницу?

– Да, я понимаю. – Катя представила мысленно, каково это – выжечь человека. И поняла, что, при желании, смогла бы сделать такое. Вот только, ей хотелось верить, что она никогда не прибегнет к этому знанию. Ни сознательно, ни инстинктивно. Слишком уж высока цена. Она вспомнила, как Валет привалился безжизненной куклой к стене в коридоре школы, когда она дала волю своему гневу.

Тошнота подкатила внезапно, словно поезд из тоннеля. Пал Палыч деликатно отвернулся от метнувшейся за выступ выхода на крышу Кати. Звуки его не беспокоили, в жизни всякое случается. А рвота – господи, да кто её не испытывал.

– Да, – он кивнул вернувшейся Кате, жестом показывающей готовность к продолжению разговора. – Да, такая вот была у нас история. Но ты не думай – Роза не какое-то там Зло с большой буквы. Просто она может, если того требует её чувство справедливости. А то, что правда – одна, ты не верь, это только в книжках пишут. А на самом деле – у каждого своя правда. У каждого народа, у каждого племени, у каждого человека. Только не каждый может себе позволить по собственной правде жить.

– А вы? Вы смогли? – Катя задала вопрос, не задумываясь, слова выскочили сами собой.

– Я? – старый мастеровой потер щёку, давая себе отсрочку для обдумывания ответа. – Как тебе сказать. Да, смог. Понимаешь, времена были несколько другие, и правда тогда была у многих одна – общая. Когда я был пацаном – жил по своей правде, очень простой – выжить. Любым способом выжить. Понимаешь? Страна жила общим порывом, и это была всеобщая великая правда, а у нас, в холодных голодных коммуналках – жила своя. Я прорвался, выжил. А кто-то нет. Когда я подрос, то и правда моя выросла и изменилась – тогда я понял, что выживание не есть смысл жизни. И дал себе слово, что помогу вырасти другим мальчишкам и девчонкам, чтобы они стали людьми, не ломая себя и других.

– А Валера… он из тех, кому вы помогали? – Катя вернулась к начальной теме.

– Да. Малец из детдома, где я пытался исполнить своё обещание, данное некогда. И который стал и для меня и домом и семьёй. И для многих из них, надеюсь – тоже. Вот только не всем я смог помочь, не всем. Как я уже говорил, кто-то выбирает свою правду.

– Валет выбрал свою?

– Нет, тут всё сложнее. Он выбрал чужую правду, но она стала и его правдой тоже. Как-то так. Это как войти в семью, стать её неотрывной частичкой, без которой целое не будет единым.

– А Грай? Он тоже? – реакция Пал Палыча напугала Катю. Старик резко встал и приблизился к ней. Пальцы его побелели от напряжения, на скулах выступили желваки. Он словно хотел вытрясти из неё ответ.

– А он то, каким боком? Про него откуда? Что за…

– Павел Павлович, они в школу приезжали – он и сопровождение. Я их увидела, ну и выскочила на улицу.

Катя коротко рассказала о встрече, не вдаваясь в подробности истинной цели похода на улицу. Она решила пока не рассказывать о том, что рискнула просканировать Грая, и – о том, что увидела в результате этого.

– Мда-а-а. Катя, я уже и не знаю, удивляться мне или нет тому, что происходит. Всё как-то закрутилось вокруг вас, как карусель какая. Сначала Валера, теперь ещё и Грай. Если ты мне сейчас вопрос задашь о Кайзере, то я тут прямо и сяду.

Катя мотнула головой и улыбнулась смущённо.

– А кто такой Кайзер?

И Пал Палыч тяжко вздохнул, понимая, что вечер вопросов-ответов будет долгим.

– Я расскажу тебе, что произошло на следующий день после прибытия в детдом группы новых воспитанников.

И коротко поведал о событиях того дня, когда встретил первое испытание от сплочённой семьи детдомовцев новый её член, носящий имя Кирилл. Тогда ещё просто Кирилл Бузин, бузотёр и забияка, твёрдый орешек, закатившийся с далёких лесов.

– Вот. – Палыч завершил рассказ об исторической драке, ставшей отправной точкой для будущего воцарения Кайзера в детдомовском сообществе. – Ты понимаешь, он смотрел на меня, как равный, а то и – намного превосходящий. С достоинством Цезаря, восходящего на ступени Сената. И я тогда порадовался – такой чистой силой от него веяло. А гордость, что ж – все мы в младости были гордецами, а уж шпана…

Катя переваривала услышанное, пытаясь разложить информацию по полочкам. Получалось неплохо, картинка выстраивалась ясная и стройная. Вот только – как из гордой чистой шпаны выросла банда наркоторговцев, да ещё и опутанная паутиной непонятной зелёной гадости? Она задала вопрос об этом, но Палыч не смог ответить.

– Не знаю я, Катя. А о том, что знаю со слов чужих, на ухо прошёптанных-то, прости, не могу рассказать. Не мои это тайны, да и вообще – похоронены давным-давно. Такая вот беда. Одно лишь скажу – была причина. Очень веская.

Катя ожидала продолжения, но Палыч умолк. И продолжать не собирался. Тема прошлого детдомовцев закрылась так же внезапно, как и приоткрылась в результате нечаянного звонка – Ты, Катерина, не серчай и не обижайся. Вот оклемается Валерка, а он оклемается обязательно, тогда и приставай с расспросами. К нему уже, не ко мне. Захочет, расскажет. Нет – значит не судьба.

Катя задумалась и приняла решение. Возможно, не самое правильное, и не очень умное, но единственное в данной ситуации.

– А он в какой больнице, Павел Павлович?

– Валерка-то? Ты что это удумала? – её собеседник повысил, было, голос, не желая принимать Катино решение, которое стояло за вопросом. Но понял, что не прав. В конце концов, Валет оказался там не без её помощи, и Катин визит может оказаться полезным.

Палыч объяснил, куда отвёз Валерку в тот злополучный день. И пообещал позвонить Всеволоду, чтобы предупредить о визите Кати. С усмешкой спросил, как представить её врачу, чем вверг Катю в краску. Она даже и не подумала, как будет выглядеть её визит в больницу для наркоманов. А ещё – сможет ли она заблокировать неприязнь?

Она взглянула на часы, и опешила – за разговором совершенно потерялось чувство времени, и стрелки показывали, что стоило поспешить домой. Тем более что родители ждут, что же она преподнесёт, какую радость или горе. И она не хотела, чтобы надежды мамы и отца превратились в прах.

– Павел Павлович, я уже домой должна бежать. Но мы с вами ведь ещё поговорим обо всём, правда?

Катя с надеждой посмотрела на Палыча, и тот улыбнулся в ответ.

– Да, конечно, Катерина. Беги уже. Я тут ещё поделаю кое-что, а ты беги. Не след опаздывать домой, не след.

Глядя, как исчезает за дверями огненная шевелюра девчонки, Пал Палыч вздохнул, а потом достал сотовый и стал набирать номер Севы.

– Сева? Да, я. Тут такое дело….

 

Глава 18

– Ну и что ты думаешь обо всём этом? – Кирилл всё ещё находился под впечатлением от рассказа Розы, и обдумывал тонкости того, что она поведала. И что-то ему не нравилось. Он не мог понять – что. Но рядом ведь находился старый друг-брат, который слышал то же, что и он. И мог уловить то, что упустил в горячке разговора он, Кайзер.

– Что тебя интересует? – Грай понял, что брат находится в непонятке, ощущая, по своему обыкновению, что-то неправильное, но не находя для объяснения этого нужных слов.

– Что-что. Что-нибудь, в общем и в целом… Роза помогла, как и обещала. И наговорила, сам слышал – такого, что закапывать впору. Вот только не могу я переварить все эти слова о силах и путях. Что-то она недоговаривает. И в то, что она не знает, кто та сволочь, что из Валерки омлет сотворила – я не верю. Что-то здесь не вяжется. Не верю!

– Кирилл, а может так и есть, что не смогла она? Ты же видел, какая она от Валета полумёртвая выползала.

– Да вот в том-то и дело, что выползала. Так и извивалась. Все разговоры на потом отложила, словно что-то мешало сразу всё рассказать. Ну, сказала бы сразу – так, мол, и так. И никак иначе. А она нас промариновала до клуба, да и здесь понавертела мистики, словно напугать хотела. Меня – напугать!

– Кирь. – Грай прервал друга, срывающегося в штопор параноидальных размышлений. – А если всё так и есть, а? Кто-то обиделся, и Валет стал червячком. А скоро превратится в бабочку. Так может, на этом и остановимся? Его наказали – но и дали шанс. Ты бы хотел иметь ещё один шанс?

Он спросил, вполголоса – и в кабинете вдруг повисла тишина. Кирилл смотрел на него, словно не понимая смысла услышанных слов. А потом хрипло рассмеялся.

– Я? Второй шанс? А у нас был первый? Нет, Серый, у нас забрали все шансы, тогда. Но мы сотворили новые, сами. И других у нас нет, и уже не будет.

– А вдруг? А вдруг… – Сергей сам удивился вопросительным ноткам надежды, что вдруг прозвучала в голосе. Неужели он сломался? И замолк, заталкивая назад, вглубь, вырвавшееся человеческое чувство. Чёртова надежда и вера в чудеса – как ни закапывай, чем не убивай – бесполезно, найдут лазейку назад.

– А вдррруг… – передразнил Кайзер. – Ты чего это, мой друг? Розины сказки понравились?

– Её сказки у нас на плечах живут. – Огрызнулся Грай. И умолк, увидев в глазах брата вспыхнувший огонь. Пламя того волчьего лютого бешенства, что подавляло всё и вся.

– А я вас не заставлял, брат. Не заставлял… – Слова полились раскалённым маслом, шипящим и брызгающим обжигающими каплями. И сила этих слов и того, что таилось за ними, заставляли склонить голову, признавая правоту вожака. Того, кому они задолжали смерть.

Сергей хрустнул пальцами и перевёл разговор в изначальное русло.

– И что ты решил? Верить или нет?

– А мы не девочки, чтобы верить или нет. В то, что она о возвращении Валерки сказала – не сомневаюсь ни на грамм, в этом Роза не стала бы лгать. Не тот случай, долги платежом красны, сам понимаешь. А что касается остального…

– Проверять собираешься?

– Да стоило бы, но вот как? Она ведь Видящая. Черт бы побрал все эти её Силы и Слова. – Кайзер пнул стул, и тот улетел в угол бескрылым мотыльком. – Как её пасти, если она людей видит, как раскрытую книгу? А? Она же топтунов на раз прочитает. И, не дай Бог – решит обидеться. А её обижать – проще в гроб сразу лечь. Сплошная неувязка. Чёрт!

Грай видел, что Кирилла скручивает в напряжённый жгут чувство беспомощности, невозможности найти правильное решение. И предложил, чтобы разрядить обстановку:

– Может, пока просто подождём? Если она что-то утаила, то, всяко ведь, потом вернётся. Или к Валерке – или в школу. Она ведь сказала, что всё в школе случилось. Значит – человечек, нас интересующий, может там находиться. Но, если мы его начнём искать внаглую – то можем спугнуть, или вызвать обиду, как ты говоришь. И, опять же – там Палыч, а он просил к школе не приближаться.

– А если у него помощи попросить? – Задавая вопрос, Кайзер знал, что ответ на него только один, и уже звучал здесь. Но, не мог не спросить.

– Он от нас отвернулся, Кирилл. Я же пересказал тогда, что случилось. Нет нас, не знает он больше таких людей. Так что, думаю, об этом лучше забыть.

– Хорошо. – Кайзер нахмурился, но мысли уже бежали дальше. – Значит, что получается?

– Получается, что мы присматриваем за школой и больницей, и ждём.

Ждём визита Розы, ну или её посланцев, ведь она может и не сама заниматься вопросом. И смотрим, на кого её интерес упадёт. А там уже разберёмся.

– Да… Снова ждать. Чёрт, как это достало. Но, пусть так… Отберёшь, кто поумнее? Или я сам?

– Да не парься, я знаю, кого поставить. Посидят, поприсматриваются. Можно, конечно, к охране подкатить, но там легко нарваться на непонимание. Тоже, знаешь – нежные чересчур, проверок от своих боятся.

– Да и чёрт с ними, не стоит нарываться.

Мелочей, требующих обязательного уточнения и исполнения, оказалось не так уж и мало. Но утрясти их не представляло труда, ведь это давно стало рутиной их жизни.

 

Глава 19

Роза, пригнувшись занырнула в комнату. Здесь, как всегда, царил полумрак, лишь немногим отличающийся от полуночной тьмы. Сидевшая в дальнем углу одна из помощниц старой Изы, увидев, кто вошёл, резво подбежала и, согнувшись в уважительном поклоне, спросила, что желает гостья. Поприветствовав женщину, пусть и лишённую радости обращения с Силой и Словом, Роза попросила передать Изе, что пришла её внучка. В принципе, она могла войти и без приглашения, в конце концов, в них текла одна кровь, и билась одна и та же сила.

К старой Изе шли все, невзирая на статус и прочие условности цыганской жизни. Роза уже и не помнила, когда в последний раз видела свою бабку вне этих закопчённых стен, под открытым небом. И выходить она отказалась наотрез, сказав всем, что проведёт остаток жизни без солнца и звёзд. Правда остаток этот растянулся на долгие годы, в течение которых она обучила Розу многому из того, что знала сама, и чему внучка, по мнению старухи, могла быть обучена. Всё остальное юной Розе дозволялось постигать самой. Когда придёт смертный час, бабка передаст ей последние секреты накопленной за долгие годы мудрости. Но, годы шли, а старуха лишь становилась более морщинистой и ворчливой.

Впрочем, Роза радовалась этому. Все-таки – родная кровь, да и иногда, смягчаясь, Иза выдавала что-то новое из знаний. Будь то Слово, или рассказ о какой-либо из Сил.

В стене отдёрнулась плотная занавесь, и помощница лекарки поманила Розу внутрь. Бабушка согласилась принять её, и ждала.

Войдя, Роза склонилась в гордом приветствии равного равному, но с налётом искреннего уважения младшего старшему. Иза махнула рукой, отбрасывая этикет, и похлопала по полу рядом с собой. Не заставляя себя ждать, Роза пробежала разделявшее их пространство и уселась, подогнув ноги, рядом с бабушкой. Пол покрывал старый ковёр, ворс которого вытерся за многие годы своего здесь нахождения. Но она давно привыкла к этому, и не обращала внимания. Слава Яхве, что у них вообще есть дом, а не кочевая палатка где-нибудь на каменистом поле.

– Роза? – Старая Иза вынула изо рта вечно чадящую трубку, дым которой пах не только табаком. – Что привело тебя, внучка?

– Мать, – Роза называла так бабушку всегда, отдавая дань и родству и статусу, и Силе. Ведь это Иза некогда провела тогда ещё совсем юную Розу по дороге, уходящей в другие миры. Туда, где обитают разные силы и веселятся безумные демоны. И одарила её первым Словом. – Мать, мне нужно рассказать тебе многое.

Внучка склонилась в глубоком поклоне. Теперь уже как юная ученица, взывающая к уважаемой Мудрой.

Иза сунул трубку назад в рот, затянулась. Лёгкий треск разгорающегося табака отгонял тишину, помогая думать о многом.

– Что могло так потрясти тебя, что ты прибежала ко мне с поклонами? – в голосе старухи проскользнула лёгкая усмешка. Порой бабка подзуживала ученицу, вынуждая её буквально грызть зубами землю от негодования. Зато, в результате таких подстёгиваний, Роза всегда прорывалась вперёд в обладании знанием.

Но сейчас Роза не хотела играть, она и на самом деле принесла весть.

– Иза, мне кажется, в мир пришёл новый Хранитель.

Треск упавшей трубки и шелест рассыпающихся угольков табака стал ей ответом. В другой раз она бы возликовала от такой реакции невыносимого предка. Но сейчас терпеливо ждала, сохраняя приличествующее принесённой вести выражение лица. Уважение, восторг, почтение. И радость от свершившегося.

– Хранитель? Девочка, да ты не перегрелась ли на солнце? Может тебе пора ко мне, сюда, в палатку, подальше от наваждений и соблазнов?

– Иза! – Роза слегка повысила голос, и старуха умолкла, ожидая рассказ.

– Мать, вспомни, что случилось очень давно, когда из моего монисто ушла одна монетка.

– Это когда ты встретила юного Волка, дав ему глупое обещание?

– Не глупое! – Роза гневно сверкнула глазами. Тема данного мальчишке обещания за оказанную помощь не раз всплывала в их разговорах.

Бабушка корила её за легкомыслие, и с каждым годом ворчала всё больше. Но сейчас Роза не собиралась спорить снова. – Не важно, глупое или нет.

– Он пришёл? – Иза доказала, что всё ещё может читать свою внучку.

– Да, пришёл. И пришёл с просьбой. Не требуя, но прося. Он изменился, Мать. Ой, как он изменился. Волк вырос и превратился в зелёноокого Зверя. Он больше не мальчик, но, боюсь, человек в нём тоже исчезает.

– Что так? – Иза недоверчиво посмотрела на Розу, потом кинула в стенку одной из лежавших рядом коротких палок.

– Чаю нам, принеси. – Бросила она вбежавшей на привычный сигнал служке. – Чувствую, долго нам разговаривать придётся, внуча. Чай не помешает. Трубку? – Старая лекарка кивнула на свою трубку, и, увидев отрицательный жест, подняла её с ковра и стала набивать смесью из поясного кисета.

– Нет, так нет. Ты рассказывай. А я за двоих покурю, – лукаво подмигнула она Розе. – Рассказывай, не жди каргу старую…

Роза не стала заставлять уговаривать себя.

– Бабушка, я такое не видела. Никогда. У него на плече печать, волчья. Клеймо в виде морды волка с оскаленной пастью. И она налита злой силой, так и светится зелёным. И это не всё. От печати паутина разбегается, и к другим тянется. Он с товарищем приходил, у того точно такая же печать – к ней и тянется паутинка. И таких клеймённых, как я поняла – у них немало. Не один, не два, не пять.

– Печать злая? Хм. – Иза задумчиво раскурила трубку, и по палатке поплыли дымчатые перья. – Вот уж. Ты узнала, как печать появилась, из-за чего?

– Да, я кое-что смогла увидеть, пока он не заблокировался. Словно шерстью вдруг оброс, во все стороны колючки пушистые. И не пробиться. Огонь там горит, в прошлом его. И это не пионерские костры.

– Хорошо, потом вернёмся к этому. Давай дальше. – Иза намекала, что Роза пришла несколько с другим известием, нежели Зверь с зелёными глазами. И та весть куда важнее какого-то волчонка из прошлого.

– Без него никак. – Роза улыбнулась. – Но хорошо – дальше, так дальше. Так вот. Он пришёл с просьбой. Но, как я и предсказывала тебе когда-то – пришёл просить не за себя. Приключилась беда с его братом. То есть, не с братом, а с одним из клеймённых. Но они себя братьями кличут, одной стаей считая. А Кирилл у них вожак, что не удивительно, с его-то силой.

– И что? Какая беда, что там случилось?

– Мать, у его брата оказалась не беда, а благодать, во гневе наложенная.

– Благодать? Ты говоришь о…?

– Да, бабушка. Всё так, как ты рассказывала. Тело парнишки в коме лежит, а он сам, то что от его Я осталось, в другом мире болтается. И это Я – чистое, как выжженная известь. Там кто-то постарался, всю гниль душевную, до последней капли, убрал. Теперь мальчишка сияет, как желточек.

– А печать?

– Из-за этого я и пошла за ним, туда…Печать просто шрамом стала. Нет в ней больше силы никакой. Как будто стёрли и обмыли. А оказалось – выжгли. Он наркоман ведь был, все вены дырявые. И, если верить теням прошлого, то будущего не имел. Обрывалась его ниточка. Совсем скоро обрывалась. А тут – новая лишь начала виться.

– То есть, его не просто выжгли, а волей наделили другим стать? Не так, как ты наказывать умеешь? – Иза намекнула на то, что иногда позволяла себе в гневе Роза, наказывая разную людскую нечисть.

– Да, как бы – так, но не так. – Роза склонила голову. – Понимаешь, словно бы его вначале наказали, а потом, не знаю уж почему – и думаю, что она тоже не знает – заставили стать другим.

– Она? – Иза услышала то, что хотела. – Кто она, из наших?

– Нет, мать. Я не услышала там отзвука Слов. Чистая сила. Белый гнев, ярое пламя.

– Яхве! – Потрясённая Иза вскинула руки, из трубки тут же полетели искры. – Ты хочешь сказать, что всё это сделано чистой силой?

– Да. И нет. Я сама не поняла вначале. Вызвала реку времён и поплыла к истокам, думала – увижу, кто это сделал. И увидела. Но, главное в другом.

– Роза! – Иза затрясла трубкой, вздымая клубы искр и дыма. – Что ты хочешь сказать, я уже запуталась с тобой.

– Тогда давай по-другому. Я доплыла до истока. Это оказалась девочка. Юная. Чистая. Белая. Закрытая на сто ключей. Вот только…

– Что?

– Только от неё тянется ниточка к этому пареньку. До сих пор тянется. В огне искупавшись, нить эта лишь крепче стала. И он через эту ниточку её сны видит. Вот тут я и испугалась по-настоящему.

– Что? Что он видит? Что? – Иза вскочила и бросилась к внучке. Охватила её голову руками, впиваясь своими выцветшими от старости глазами во внучкины. Роза расслабилась, пуская старуху к себе в разум, и когда потрясённая Иза оторвала руки, продолжила устало:

– Он видит Его. Мать, он видит то, что снится ей. Но это не её сны. Это…

– Поиск… Поиск начался! – Иза задёргалась в восторге. – Поиск!!! Он ищет? Да, он ищет… сны… сны… сила… О, Яхве.

Слова слились в бормотание, и Роза уже с трудом понимала, что сейчас изрекают уста бабушки.

– Мать? – осторожно позвала она. – Иза, ты увидела то, что обожгло меня?

– Да, внучка. Ты молодец. Увидела такое. О, хвала тебе… Он вернулся, и может быть, мы ещё услышим Слово нового мира. Да, ты права, Роза. Хранитель вошёл в наш мир. Но он пока ещё всего лишь ребёнок.

– Но почему меня обожгло, почему? – Роза хотела понять то, чему не имелось никаких объяснений.

– Да тут всё просто. Тебя просто обожгло. – Иза усмехнулась. – Понимаешь? Нет? Ну, вот тебе… Дай руку. Дай! – Она прикрикнула на Розу, отдёрнувшую руку. И резко опрокинула на ладонь внучки содержимое дымящейся трубки. Роза приглушённо вскрикнула, стряхивая рдеющий алым уголёк.

– Больно? – Иза заглянула ей в глаза. – Ага, вижу что больно. А почему? А потому, что огонь жжётся, а незащищённую плоть запросто сжигает. Вот и ты оказалась там, как твоя ладошка перед этим угольком, мягкая и беззащитная. Ты же на чистую силу выскочила. Она ведь не обученная девчонка – всё на чистой силе, одной лишь волей управляет. И воля её сильна, уважения заслуживает. Согласись?

– Да. Тут мне нечего сказать. – Роза уважала мастерство и силу, признавая за каждым право превосходства в чём угодно, лишь бы это было заслуженно. Пускай это и обидно порой. Но, жизнь долга – и нет границ совершенству. Чужое мастерство – путевой маяк для собственного умения каждого желающего развиваться.

– Жаль, что ты увидела только тень от тени её снов. Да и то, лишь маленький кусочек. Как мы будем искать Хранителя? И, как мы найдём эту юную деву?

– С Девой всё просто, – древнее Слово вызвало улыбку. – Мы её найдём, в школе. Ведь всё случилось в школе, и девица эта там обязательно как-то проявится. Может, это учительница или школьница, а может – подружка чья-то. В любом случае, если посмотреть, как следует, то мимо не проскочит. Увидим, обязательно. – Роза выделила слово, и Иза согласно кивнула.

– Да. Тут только Видящей и смотреть. Иначе, что искать-то… Кого? Так что, готовься, Роза. Ты увидела след на воде, найди и камень, что гладь разбил. А с отцом я всё сама утрясу. Обойдётся и без твоих заработков некоторое время. А там, быть может, и вообще не понадобится уже дураков теребить, деньги выуживая.

Иза и Роза улыбнулись, согласно кивнув мыслям друг друга.

Они обсудили все вопросы, и Роза собралась уходить. Она уже отодвинула занавесь в стене, когда Иза окликнула её:

– А что ты волку своему сказала, ведь у него тоже вопросов немало, наверняка, имелось? Как с ним?

– А я ему рассказала о силах, и чуточку о том, с чем пришлось столкнуться. Думаю, ему достаточно. Хотя, если честно, боюсь – он заметил, что я не всё рассказала. Идущего путём силы тяжело обмануть, сама ведь знаешь.

– Да, тут ты права. Ну, если доведётся столкнуться, то будем надеяться, что он добра не забудет к тому времени. А забудет, что ж – значит таков его Путь.

– Да, чуть не забыла. Его брат, Сергей…

– А с ним что?

– Она прикасалась к нему. Как изморозь след, остался на броне зелёной. Так что, думаю, дева наша тоже что-то ищет. Правда, не могу представить, где и как они столкнулись, но – это её след, я не могла спутать. Я к нему тоже прикоснулась на прощание, но не смогла увидеть, кто она. Защита чёртова. – Роза вздохнула.

– Не кори себя. Мы и так уже знаем немало. А из зёрнышка дуб вырастает. Посмотрим за школой, заскочим в гости к мальчонке этому, через пару дней. Вдруг, он что-то ещё увидел там. Ты теперь уже умнее будешь, да и не надо далеко уходить, сны его и так на виду все. Да и Слово новое тебе в подмогу. Узнала ведь новое?

В стенку ударилась палка, брошенная старой, но крепкой рукой. И вместе с хриплым старушечьим смехом по палатке снова потёк сладкий дым.

Роза замерла. От старухи ничего не утаишь. Она вздохнула и направилась назад к бабуле. Слова бывают разные, некоторые произносятся очень долго.

 

Глава 20

Висевшая с самого утра хмарь не радовала. Если бы с неба сыпал нормальный привычный дождь, бьющий по лицу и земле тугими крупными каплями – она бы радовалась, совсем как в детстве – ловя небесных камикадзе руками, а то и ртом. Но в воздухе висела ненавистная взвесь мельчайшей пыли, практически не видимая и не ощущаемая, но мгновенно пропитывающая всё и вся липкой плёнкой воды.

Катя вспомнила вчерашний день, вид с крыши школы, уходящий далекодалеко, и вздохнула. Сегодня эта радость вряд ли повторится, в такую погоду на крыше нечего делать, да и сомнительно, что старый школьный мастер согласится выйти под моросящее небо.

Весь вечер она раздумывала и оценивала то, что услышала и поняла там, на крыше. Услышала она многое, поняла ещё больше. Павел Павлович раскрывался без всяких прикосновений, не тая ничего. Да и нечего ему было таить, как виделось Кате. Возможно, что-то и осталось в далёком прошлом, что закалило его и поставило на путь, выглядящий как стрела – прямой и ровный. Вот только вместо асфальта дорогу покрывали колючки и ухабы, а по бокам росли шипастые кусты, весь смысл существования которых в том, чтобы оцарапать, задержать, порвать. И – изолировать.

Катя видела, как старый человек пытался – и у него это получалось – помогать тем, кто нуждался в помощи. Но кому-то он не смог помочь, и это рваной раной зияло в его душе, рдея алыми каменьями боли. И она знала – кому. Имена он назвал сам – Кайзер-Кирилл, Валет-Валера, Грай-Сергей. И были и другие, но их имен она не услышала, как и не увидела их образов. Они совершенно потерялись в тени Кайзера и раскинутой им паутине…

Понимание, что паутина контролировалась незнакомым пока Кайзером – пришло само собой. Слишком ясно отображался образ в памяти Павла Павловича – истинный лидер, гордый и независимый, и – желающий оставаться первым во всём, независимо от обстоятельств. А ещё существовала какая-то тайна, связывающая эту троицу. Катя не поняла, имел ли отношение к произошедшему некогда страшному событию Павел Павлович, похоже – нет. Но он что-то знал, вне сомнений. И считал виновным себя. Вина до сих пор давила и царапала его душу.

И то, что случилось на днях, подбавило огня в старые угли, сорвав корочку с запёкшейся раны. Теперь она кровоточила, отзываясь острой болью на любое прикосновение.

И как обойти, как уберечь старика от бередящей боли, Катя не знала. Она обдумывала разные подходы к дальнейшему расследованию, но в любом из них Павел Павлович оказывался необходим. И, в конце концов, подумав, она поняла, что бывший наставник детдомовцев сам желает быть в гуще событий. Возможно, чтобы искупить старые промахи, возможно – чтобы помочь своим пацанам, довести незавершённое некогда дело до конца, и успокоиться, наконец.

Вечер пролетел ещё быстрее, чем разговор на крыше. Ложась спать, она надеялась увидеть продолжение сна. В прошлый раз он остановился на весьма интересном месте, где семья добралась до жилища той, что могла стать для них спасением. Образ Пелагеи из сна стоял перед глазами, в нём было что-то знакомое и родное. Близкое, как близка любимая с детства игрушка.

Сон пришёл, но в этот раз Кате предстал калейдоскоп из ранее виденных кусочков, мельтешащих перед ней, и останавливающихся на мгновение, словно выделяя что-то значимое. Что именно – она не смогла понять, но это можно сделать и потом. Подсознание работало на полную и фиксировало происходящее надёжно, с надёжностью самописца сейсмографа. А чёрный ящик, которым подсознание являлось для большинства людей, для Кати был всего лишь шкатулкой, где накапливалось нужное для осмысления, и куда можно заглянуть в любой момент. Конечно, шкатулка очень глубока, и, быть может, даже и бездонна – но так глубоко нырять не было нужды.

Катя подходила к школе, когда почувствовала какое-то изменение. Мелкая пыль дождя размазывала это чувство, но всё-таки она уловила – школу окутывало лёгкое покрывало чужого внимания. Подобное тому, что она почувствовала, когда за ней следили охранники по просьбе школьного мастера. Но у этого имелось отличие – интерес был безадресным, его лучи гуляли по территории широким веером, просто фиксируя происходящее. Возможно, наблюдатель и знал, что ищет и что ожидает, но Катя не ощутила адресата.

Похоже, всё становится запутаннее и запутаннее. Хотя, попытавшись проследить, откуда идут сканирующие лучи чужого холодного любопытства, она уловила лёгкий налёт зелени. Что ж, Кайзер решил не успокаиваться и начал свою игру. Катя не знала – испугаться ей или, наоборот, обрадоваться, ведь теперь можно будет и самой проследить за следящими. Вот только – не этого ли ждут на той стороне?

Она поняла, что нужно обсудить происходящее с новым знакомым, ставшим уже не просто знакомым, но и соратником. Кем она стала для него, Катя даже и не знала, хотя уловила исходящее от него чувство восхищения и… грусти? Но, искать Павла Павловича некогда – пропускать занятия Катя себе не позволяла. Разговор может подождать до окончания уроков, всё равно чужаки искали не её. Вернее – не знали, что ищут именно её, Катю Солнцеву.

Но, слушая материал, что начитывал учитель, она мыслями была далеко, уже строя беседу, подыскивая слова для начала. Хотя, что их искать – сказать, как есть. Мол – увидела следы чужого присутствия, и чужаки эти пришли по её душу, а может и ещё по чью-то, возможно – и по вашу, Павел Павлович. Да, именно так.

Звонок отзвенел, и Катя отправилась к подсобке, в которой, как она знала, и обитал пожилой мастер. Постучалась неуверенно, не зная, там ли он, за этой маленькой узкой дверью, больше похожей на вход в чулан, чем в рабочее помещение.

Она стояла и ждала, но в каморке было тихо. Катя в раздумье подождала ещё, и хотела уже уйти, побродить в роще, но заметила, что дверь не заперта. И не удержалась. Дверка мягко отошла внутрь, и Кате открылось небольшое помещение.

Маленькая комнатка, с окном во всю сторону, сквозь которое виднелся двор школы. Стол, больше похожий на верстак. Разложенные в ящичках, стоящих на столешнице вдоль стены, инструменты лишь подчёркивали это сходство. Пара стульев, похоже, хозяин не чурался гостей, несмотря на тесноту.

Катя решила подождать и присела на стул. И тут ей на глаза попался лежащий в углу альбом. Старый фотоальбом, с потёртой обложкой, словно спрятанный от чужих глаз в тенистом уголке. Она колебалась недолго.

Ведь он лежит на виду, пусть и не на самом. А значит – не спрятан.

Детская отговорка, но любопытство просто обжигало.

Катя аккуратно подцепила пальцем альбом, оказавшийся неожиданно массивным, и подтянула к себе. Открыла.

Альбом начинался фотографией мальчишки, взгляд которого выражал какую-то надежду, возможно – на волшебство, которое должно закончиться чудесно вылетающей из объектива птичкой. Чёрно-белая фотография вся выцвела от времени, покрывшись патиной и мелкими царапинками, но Катя всё равно узнала в этом мальчишке хозяина каморки. Характерные глаза, подбородок… И тепло, идущее прямо от фотографии, словно фотограф сумел запечатлеть не только внешний облик, но и внутренний.

Лист за листом – мальчишка подрастал, обзаводился компанией. На некоторых фотографиях рядом с ним стояли и родители, сходство поражало. Но таких фотографий было мало, а вот – родители исчезли, и уже подросток представал в разной обстановке и окружении. С озорной улыбкой, в широких штанах и сморщенных сапогах, с раскиданными во все стороны патлами непокорных волос – в окружении точно таких же парней. Что-то общее наблюдалось в них. Непокорность? Жажда жизни? Катя смотрела на фотографии и ощущала бьющуюся в них энергию. Да, фотограф сумел запечатлеть невидимое.

А потом компания тоже пропала – на страничках появился уже юноша в форме. Молодость закончилась, армия – естественный этап в жизни мальчишек ушедшей эпохи. Но задор в глазах никуда не делся, он всё так же плескался там. Пусть патлы сменились короткой аккуратной прической – внутри боец оставался всё тем же пацаном.

Катя задумалась – может быть, поэтому поколение отцов смогло достичь многого? Из-за того, что в каждом из них оставался вот такой пацан-забияка, живущий согласно понятиям, пусть и в навязанных рамках, но всё же – неся своё Я.

Она перевернула лист, и поразилась – тот же солдатик на фотографии, уже с усиками и бравым чубом. Но что-то изменилось в нём, глаза подёрнулись дымкой пережитого. Что так изменило его? – Катя отложила вопрос на будущее, возможно, здесь есть ответ на то, что же хотел искупить Павел, если, конечно же, он хотел именно этого.

И сразу после армейских пошли фотографии, сделанные где-то в одном месте. И это, скорее всего, был детдом.

Какое-то большое помещение, Катя решила, что это актовый зал, подобный тому, что есть в каждой школе. И шеренга детей, мальчишек и девчонок. Ровная вереница, подпёртая с боков и сзади фигурами взрослых. Хозяин альбома стоял обычно справа, одетый в серый костюм, а то и просто в рабочий халат.

Катя рассматривала фотографии очень внимательно, надеясь увидеть в них знакомое лицо. Но пока не увидела, возможно, нужная страница ещё впереди. Но зато рассмотрела всех взрослых. Их объединяло что-то, похожее на семейное тепло. Катя не чувствовала в них грязи и зла. И размышляла – что же могло случиться в таком коллективе? Как из такой семьи смог появиться злобный выкормыш, сеящий сладкую смерть.

Она перелистнула страницу, и увидела его. Уверенность возникла спонтанно, будто она не раз видела это широколобое лицо, со спокойными уверенными глазами, в которых горело холодное пламя уверенности, что он – вожак. От фигуры в центре шеренги веяло такой силой, что Катя сморгнула.

Самое смешное, что она, несмотря на все свои, выходящие за рамки обычных, возможности ребёнка-индиго всегда скептически относилась к утверждениям об экстрасенсах, «читающих» фотографии. Пусть в телевизоре и транслировали передачи о невероятном, с очень серьёзным сопровождением – там показывали и не такое. И вдруг – вот оно, она оказалась лицом к лицу с этим явлением. И разглядывала того, кто оказался объектом её внимания. И, возможно, чьим объектом внимания являлась теперь она сама.

Она погладила фотографии, втайне ожидая чего-то ещё более неожиданного, вроде укола или тепла, но фотография оставалась лишь листком плотной бумаги с фотоэмульсией.

Катя разглядела каждого в группе Кайзера, но знакомых лиц Валета и Грая среди них не увидела. Потом вспомнила, что Валет – малыш относительно других, и перелистнула лист. Там находилась ещё одна фотография группы Кайзера. Уже повзрослевшие – не подростки, а юноши и девушки. И что-то в этой фотографии было не так, Катя не смогла сразу понять – что именно.

А потом отвернула лист назад, и стала разглядывать обе фотографии, пытаясь найти различий или нюансы того, что и цепляло глаз. И поняла.

Различался состав группы, как ученической, так и преподавательской. Фигуру пожилой женщины в центре взрослых заменила худощавая особа с неприятным лицом. И от неё тянуло чем-то противным, Катя невольно поморщилась, буквально осязая неприятное чувство. Чихнула – вроде бы полегчало.

На второй фотке различие состояло в том, что в группе учеников прибавилась девушка. Катя хотела разглядеть неясный образ, но тут дверь отворилась, и вошёл хозяин.

– Павел Павлович… – Катя вскочила, машинально отодвигая альбом, как ребёнок прячет свои проказы, задвигая подальше от глаз результаты баловства. Но Палыч лишь мазнул взглядом по хранилищу своей памяти, и вопросительно перевёл глаза на гостью.

– Здравствуйте. Я стучалась, а вас не было. А дверь оказалась не закрыта… Ну я и зашла. Вот.

Палыч улыбнулся, и лицо его сразу помолодело, скинув добрый десяток, а то и более, лет.

– Да ты не оправдывайся, Кать. Здравствуй, кстати. Прости, что не поздоровался. Вижу, ты не скучала…

Он улыбнулся с иронией, не осуждая, а поддевая, словно уличая в мелкой, не достойной взрослого человека, проделке. Катя покраснела, и он рассмеялся довольно.

– Ай, устыдил. Не красней, шучу я. Что теперь, посмотрела и ладно. Всё равно там ничего такого нет, иначе лежать бумажкам этим где-нито в чемодане, да поглубже. Не ругаюсь я, так, шучу просто.

Он прошёл к стулу, стоящему в дальнем углу и уселся, попутно щёлкнув кнопку чайника, и тот деловито зашумел всеми своими киловаттами. Осознав, что Катя так и стоит, хозяин привскочил, усаживая её на стул.

– Ты чего это, как чужая прямо? Сказал же, шучу, значит – будь, как дома. Вот. А ну, усаживайся.

Катя послушно плюхнулась на жалобно скрипнувший стул, пряча улыбку. Пал Палыч смущал шутками, не давая расслабиться ни на миг, но и подзадоривая при этом, отгоняя негатив совершенно напрочь.

– Вот и хорошо, чай будешь?

Кате ничего не оставалось, как только кивнуть – хозяин обволакивал домашней суетливостью, такой знакомой по собственному дому. Но существовала одна тонкость – она всё-таки была здесь гостьей, причём, очень дорогой.

А потом каморку заполнил запах свежезаваренного чая – Пал Палыч заваривал его прямо в чашке, заливая небольшую шепотку крутым кипятком из ещё бурлящего чайника. Потом он выдвинул ящик стола, пошуршал там, и вынул коробку рафинада.

– Вот и хорошо. Сейчас подостынет, и разговор поговорим.

Катя расслабилась, наблюдая, как с поверхности янтарного напитка витками стекает вверх дымка пара, взвихриваясь непонятно от чего и растекаясь, не успевая подняться высоко.

Зрелище затягивало, игра витков напоминала огненный шторм из её сна, только замедленный стократно.

– Кать, чай-то стынет. – Она и вправду втянулась в созерцание, и оклик хозяина вывел её из состояния полного отключения от окружающего.

Пал Палыч уже держал чашку в узловатой ладошке и осторожно потягивал горячий напиток, смешно вытягивая губы.

– Пей-пей, уже остыл. Чай горячим пить надо, пока он суровый ещё, тогда и вкус раскроется. Такой вот градус поймаешь если – обычная вода, как чай пьётся, а уж с заварочкой то… У-у-у-уу.

Катя прыснула в ладошку и послушно взяла чашку, едва-едва удержавшись от того, чтобы опустить обратно – чай ещё не остыл. Подержала несколько секунд, и поняла, что и вправду – чай в том самом градусе, когда и не обжигает, но всё ещё кажется суровым кипятком. Глоток прокатился по горлу согревающим комком, и она снова расслабилась. Чай у хозяина получился отменный.

– Ну, – прихлебывая, начал Палыч. – С чем пришла-то? Что случилось, что в гости вдруг прибежала?

– Павел Павлович, да я даже не знаю, как сказать. Вы же не будете смеяться, что я доверяю своему внутреннему чувству, как, скажем – просто увиденному глазами?

– Нет, – мотнул головой хозяин. – В смысле – я верю в такое, потому что… Неважно. В общем, смеяться я не намерен. Рассказывай, что стряслось.

Катя вдохнула поглубже, словно собираясь нырять на неизведанную глубину. А затем выдохнула коротко, и, слово за словом, перемежая рассказ глотками чая, рассказала Палычу, что и как она ощутила сегодня на подходе к школе. Каждую мелочь, каждый незначительный с виду нюанс. Не забыла упомянуть и про знакомую зелень.

– Чёрт! Чёртов ублюдок! – Старик буквально взорвался, поняв, что именно означает упоминание зелени. – Нет, ну что за люди? Нелюди!

– Павел Павлович, – Катя осторожно тронула его за руку. И её ожгло чувство бессильной обиды, которая голодной крысой сейчас грызла Палыча изнутри. Гнев, боль, досада и упрёк самому себе – всё это перемешалось в жуткий клубок, растущий там, внутри. И, разрастаясь, комок этот душил старого мастера.

Катя не могла просто наблюдать за этим, и из её пальцев полилась огненная вязь.

– Павел Павлович, не надо. Не надо, я прошу. Всё хорошо, всё хорошо… – Слова накладывались на струйку огня, тонкой цепочкой соединившую их руки. И с каждым звеном, с каждым словом, боль утихала, остывала, пряталась в старые норы. А их в Палыче оказалось немало, очень даже. Катя отпрянула от раскрытой сути старика, не желая влезать в чужое, глубоко личное, потаённое.

– Вот, вотта-а-к. – Она удовлетворённо убрала руку с запястья.

Палыч изумлённо потирал руку, разглядывая кожу.

– Кольнуло… – растерянно пояснил он Кате. – Кольнуло, и прошло всё, словно водой обмыло. Вот так это и делаешь, да?

– Ну, я… Павел Павлович, я раньше так не делала. Это пришло недавно. Раньше я пряталась внутри, потому что, если открывалась, то все вокруг начинали поддаваться моим эмоциям. Это не очень приятно, поверьте, когда соседи и родители, абсолютно все вдруг становятся совершенно другими. – Она помолчала и перевела тему. – Почему вы так отреагировали?

– Да не ожидал я… Что, так вот по ветру пустят слова мои. Я с Граем разговаривал, чтобы они оставили школу в покое. Да, Серёжа… чёрт, как люди меняются. Эхх…

– Да может они уже не из-за наркотиков, а по мою душу?

– Да какая разница-то? Просил их не лезть больше к нам.

– Так и не лезут же, Павел Павлович, сидят вдалеке, да поглядывают. А кого ищут – сами не знают. Я чувствую, что не знают, – пояснила она удивлённо вскинувшемуся мастеру.

– Так то-то и оно, что не знают… Не нравится мне это, совсем не нравится. Если Кайзер поставил наблюдателя, значит – ожидает нечто, что ему поможет. Не знаю, как, но поможет. Он парень башковитый, плюс интуиция у него сверхсильная. Вот и думай теперь, что же нам ожидать. Это я тебе всерьёз говорю – думай.

– Хорошо, подумаю. – Катя наморщила нос. – Скоро голова взорвётся от раздумий, столько всего навалилось.

– Ну, кто ж виноват-то. – Пал Палыч ободряюще отсалютовал пустой чашкой. – Правильно, никто. А поэтому – не куксимся и думаем дальше.

Она еле удержала смех – хозяин положительно был источником спокойствия. И спросила:

– А там, на фотографии, я смотрела, это ведь Кирилл, да? Который Кайзер…

Палыч кинул на неё взгляд, помолчал, потом пододвинул фотоальбом и мягким движением перекинул листы, попав сразу на нужную страницу. Это не представляло сложности – страничка с Кайзером в последние дни открывалась нередко.

– Да, вот он. Ты-то как угадала?

– А от него исходит что-то. Такое сильное. Словно он не ребёнок, а кто-то намного сильнее и мудрее. Да, именно мудрее. Точно, я не смогла сразу понять, что же чувствую.

– Мудрее, говоришь? – Палыч пожевал губами, словно пробуя слово на вкус. – В какой-то мере, быть может, что и да. Да только, мудрость эта обернулась чем? А пацан был умный, не отнимешь. Да и сейчас не дурак. Просто другим стал. Как я его назвал, нелюдь? Вот такой и есть он теперь. Не человек он для меня больше, совсем.

– А вот здесь, здесь другая женщина появилась, и все стали какие-то не такие. Словно арестанты, а не дети.

– Тьфу на неё. Арестанты и стали, правильно сказала, и как только ты это видишь всё? Лариска это, Спиридоновна. Директриса новая, как старая померла, царствие ей небесное, так вот и появилась. Старую-то все любили, она им как бабка была всем, даром, что пироги не пекла. Да уж… А эту махом крыской окрестили, дюже похожа была.

– Была? Она тоже умерла?

Хозяин сгорбился, потом ответил нехотя:

– Не знаю. Пропала она. Следствие провели, решили, что сбежала куда-то, с деньгами детдома. И парочку пацанов с собой прихватила. Не знаю уж, зачем. Может, решила матерью стать, как нормальные люди.

Катя чувствовала, что бывший трудовик детдома что-то недоговаривает.

Он не лгал, но слова обволакивала тонкая радужная пленка недоправды. Той, что возникает, когда говорят не всю правду. Похоже, она задела что-то давнее, глубоко похороненное и крепко забытое.

– А девушка, вот эта?

Она перевернула лист и указала на новое лицо в группе Кайзера. Палыч вгляделся, и глаза его затуманились. Может от подкатывающей слезы, может от воспоминаний.

– Майка. Майя. Наша девочка-весна… – Он хрипло произнёс это и умолк.

И Катя поняла, что вопросы стоит оставить. Пока.

Палыч уловил заминку, и улыбнулся грустно.

– Потом, как-нибудь, это долгая история. И в ней очень много того, что хочется никогда не вспоминать. Так что, пока мы эту историю не будем ворошить.

Он захлопнул альбом и задвинул на старое место, в угол.

– А сейчас нам надо подумать, что делать с этим приглядой снаружи. И – нужно ли с ним что-то делать.

 

Глава 21

– Новичков привезли!

Кто-то из малышни принёс с улицы весть о редком в последнее время событии – поступлении новых детдомовцев.

С тех пор, как умерла Евдокия Максимовна, пробывшая директором дома не один десяток лет, всё изменилось. До неузнаваемости.

Дом превратился в застенки.

Кирилл стоял у окна, на втором этаже, и разглядывал происходящее внизу, во дворе. Когда-то и он точно так же вывалился из автобуса вместе с кучей ребятни и вошёл в стены чуждого здания, ставшего затем домом. И семьёй.

За это время произошло многое. Его били, он бил – обычная жизнь. Победа приходила и уходила. Но всё чаще и чаще – оставалась за ним. И, в конце концов, сложилось так, что Кирилл стал вожаком стайки пацанов, той самой, что поставила всё на свой лад в детдоме и вокруг него. Может, они были и подростками, но – как в той сказке – прутьями единого веника, который не сломать просто так.

Его уважали. Как и стаю. Не боялись, а именно уважали, как уважают ненавистного врага, признавая за ним честь и храбрость. В конце концов, Кирилла признали и в выпускных группах, приняв в ряды равных. Без всякой драки, как обычно, а совсем обыденно – лидеры старшаков собрались и выразили ему своё уважение, просто пожав руку по очереди.

И с каждым рукопожатием внутренний стержень в Кирилле становился крепче и крепче – «Я сумел!».

Его распирала гордость в тот момент, но разрастись ей не дали – один из парней хлопнул дружески по плечу и шепнул на ухо:

– Не облажайся, малой.

И подмигнул ободряюще. Кирилл взъярился было, но прищур глаз у парня слегка изменился, предостерегая от необдуманного.

– Я не малой! – буркнул он, скидывая напряжение. Парни расхохотались, один из них окликнул весельчака.

– Гришай, ты чего ему там шепнул, опять разводишь?

– Да нет, кое-что по делу брякнул, ибо речено – тяжело карабкаться, да легко падать.

Гришай, дурашливо изобразил раскоряченную фигуру падающего человека. А потом посерьёзнел и сухо повторил.

– Ты, Кирилл, запомни, что я сказал. Забудь смех, но не слова. И береги свою стаю. Волк ты знатный, это все оценили. В кабана не превратись, это – главное. И малышню не забывай. Они все в нас нуждаются. Тем более, теперь у нас крыска командует – и мышкует так, что все скоро зубы на полку сложат.

– Да, непорядок. – Непроизвольно брякнул Кирилл, и смех разразился с новой силой. Кто-то даже утёр слезу, выскочившую от смеха.

– Чёрт, да ты прямо, как немчура какая – те о порядке вечно гутарят. Орднунг, йа-я! Кайзер, да и только! А чё, знатное погоняло, Кирилл. Берёшь? – Толпа затихла, ожидая ответ.

– Беру. Порядок, значит порядок. Будет вам порядок. – Кайзер окинул всех посуровевшими глазами. – Имя, оно силу имеет. Спасибо.

– Вива, Кайзер! – и снова каждый из них пожал руку новичку, теперь уже окончательно равному среди равных.

С тех пор Кирилл редко слышал своё настоящее имя. Слух о крещении быстро прокатился по группам, и теперь к нему часто обращались ребята из групп помладше, и совсем малышня – каждый с какой-то просьбой и проблемой. Кому-то он помог, кому-то не смог.

Жизнь шла своей чередой, день за днем. И с каждым днём жизнь в некогда родном доме становилась всё невыносимей. Новый директор, Лариса Спиридоновна Грабкина превратила подростков в источник дохода, найдя для каждого подходящее занятие. Занятие, целью которого стало лишь одно – заработок денег.

И многие согласились подрабатывать. Да, это было противно, поначалу.

Но, деньги меняют всех. Один приоделся, другой завёл крутую подругу – процесс пошёл. Один за другим, пацаны шли в кабинет к Лариске, как её называли между собой детдомовцы, часто добавляя эпитет «крыска». И становились винтиками в конвейере, который наладила директриса. На улицы хлынули малолетние пушеры, каждый из которых нёс две-три, а то и побольше, доз наркоты. На малолеток обычно не обращают внимания, да и что делать с ними, если поймаешь?

Несколько раз милиция привозила пойманных на горячем, и каждый раз мадам Грабкина устраивала публичную экзекуцию, отчитывая подростков за прегрешения, которые они сотворили по её же приказу. Удовлетворённые стражи порядка удалялись, и тогда наступала очередь настоящего наказания. И часто это были не слова.

Реакция не стала чем-то из ряда вон выходящим, новым или изощрённым. Нет. Воспитанники просто побежали. Мальчишки, девчонки – бежали все, когда по одному, когда по два.

Ранее шумные, коридоры превратились в пустые тоннели, по которым уже не ходили поезда веселья.

Жаловаться кому-либо никто даже и не думал, все понимали, что поверят, в любом случае не им, а этой фифе, которая с каждым днём всё больше превращалась в фурию. Младшие классы позапирали в спальнях, выводя на учёбу, да в столовую. Прогулки и развлечения – запретили.

Тогда-то они и начали выходить на улицы по вечерам, в попытках подзаработать на гостинцы для малышни. Вылазки лишь сплачивали его стайку.

Приключение в парке, когда он получил обещание от Розы, не стало чем-то из ряда вон выходящим, если не считать прикосновение к мистике.

В тот вечер Кирилл ощутил ещё кое-что, что слегка изменило его, засев маленькой занозой в сознании. Он отмахивался от досаждающего воспоминания, но картина полуобнаженного женского тела периодически всплывала в памяти. Волчонок давно перешагнул тот порог, что отделяет детство и отрочество от зрелой юности, но как-то не тянулся к противоположному полу. Он ведь стал Кайзером, у которого время на пустые занятия совершенно отсутствовало.

Так он думал, совершенно искренне. Но, время от времени память совершала мелкую подлость, и он снова ощущал то, что стало для него в тот вечер совершенно новым чувством.

Взгляд зацепился, совершенно случайно за стройную фигурку, выделявшуюся ростом среди вновь прибывших. Он даже не видел ни лица, ни волос, спрятанных под лёгким беретом, но внутри что-то ёкнуло. Новая девушка, почти на исходе детдомовской жизни – это стоило внимания. И он отправился вниз, встречать гостей дома. Да и мало ли, вдруг кто-то начнет задирать новеньких, не отходя, что называется, от кассы.

Быстро спустился на первый этаж, в вестибюль, но спешка оказалась напрасной. Встреча проходила спокойно, детдомовцы во все глаза рассматривали прибывших, отпуская шуточки, но, не выходя за рамки приличий. Проверка будет позже. Гостей на пороге никто не бьёт. А вот потом…

Кирилл задумался, в столовой, как он знал, не осталось и корки хлеба. Махнул рукой, подзывая однокашника, спросил коротко:

– У нас осталось пожевать что-нибудь, этим с дороги накрыть? Пусто ведь в жральне, крыска снова всё хвостом подмела. Да или нет?

– Да я только с улицы вернулся, Кирь.

– Принёс чего?

– Ну да, сладкого там, да батончиков всяких набрал, в первой – бебешки сильно просили.

Кирилл задумался, первая – самые мелкие, их нельзя лишать обещанного лакомства.

– Ладно, беги, давай, Аське не забудь там что-нибудь дать.

Отметил для порядка, как рванул с места получивший указания детдомовец. Такой же пацан, как и он, Кирилл, но – исполнитель.

И снова повернулся к новичкам, невольно разыскивая взглядом среди них девичью фигурку. Но девушка куда-то исчезла. Кирилл ещё раз огляделся, но результат не изменился.

«Неужели ему показалось? Да нет, такого не может быть».

Кирилл подошёл к одному из прибывших, на вид лет семи-восьми, присел рядом и спросил, стараясь не напугать и, тем более, не обидеть:

– Вы откуда? Кушали хоть в дороге, или голодные?

Мальчишка зыркнул на незнакомого дядьку, лезущего с расспросами, и задрал нос кверху, всем своим видом показывая, что не намерен разговаривать с первым встречным незнакомцем.

Кирилл усмехнулся внутри себя, кого-то это напоминало. Очень и очень.

– Я Кирилл. – Малыш недоверчиво посмотрел на протянутую ладонь, раскрытую для рукопожатия, потом что-то обдумал и представился сам, тщетно пытаясь избежать картавости:

– Валела. – И улыбнулся смущённо, блеснув на миг щербатыми зубами.

– Валерка, вот ты уже где! – Кирилл развернулся на голос, и увидел Её.

Всё-таки ему не привиделось. Она и вправду была высокого роста. Большие, слегка раскосые, глаза, поражающие синевой и с тревогой разглядывающие Кирилла в попытке понять причину интереса к малышу. Стройная, уже совсем женская фигурка в неброской одежде. Коса, перекинутая через плечо. И лицо – тонкое, с лёгким румянцем волнения на щеках.

Тихая красота поразила Кирилла мгновенно, наповал. Он усмехнулся, пряча смущение от осознания того, что, похоже, влип. И представился снова.

– Кирилл. Вот, знакомлюсь с малышнёй. Пытаюсь узнать, голодные или нет, а то столовка пустая, словно и не ждали никого. Если голодные и с собой ничего нет, придётся нам пошевелиться чутка.

– Пошевелиться?

Девушка недоверчиво разглядывала Кирилла, оценивая, взвешивая каждое слово, пытаясь найти среди них подвох и насмешку, но глаза парня не врали. И она расслабилась. Приобняла мальчишку, привлекая к себе, и протянула руку Кириллу.

– Майя.

Кирилл всегда смеялся, слушая россказни девчонок об искрах в руках и прочей дребедени, которую они вычитали в замусоленных книжках из детдомовской библиотеки, часто подтрунивая и задирая сверстниц, по-братски, но порой жестковато. И сейчас оторопело смотрел на свою руку, в которой разгорался уголёк от прикосновения хрупкой руки. В ладони закололо, мелко и часто, разбежавшись огненными мурашками по руке и дальше, по телу. Он не решался отдёрнуть руку, ощущение завораживало. И смотрел в глаза Майи, ставшие на мгновение отрешёнными от мира. А потом она улыбнулась и мягко дёрнула рукой, вызволяя ладошку из захвата.

– Ой, прости, – спохватился Кирилл. – Не больно?

– Нет. – Новая знакомая улыбнулась, и его окатило волной тепла.

«Чёрт, да что со мной?» – Кирилл почувствовал себя идиотом, тем самым глупцом из девчачьих книжек, над которыми всегда потешался. Но почему-то не мог оторваться от её глаз.

Ситуация разрешилась сама собой.

– Кайзер…

Налетевший откуда-то сзади Сергей, один из лучших друзей – он появился в детдоме в прошлом году и стал за это время близким, как брат – хлопнул Кирилла по плечу и продолжил, слегка запыхавшись.

– Ты, смотрю, уже встречаешь, да? Это, там пацаны собрали, из того, что есть, вроде нормально получится ребят встретить. Хоть перебиться слегка, а там и спать…

Кирилл в ответ так же хлопнул друга по руке, благодаря за хлопоты. А Сергей тем временем восхищённо разглядывал Майю, непосредственности его завидовали многие.

– Вот ничего себе. Сергей, будем знакомы?

Майя заливисто рассмеялась, и мир вокруг них расцвёл весенними цветами.

Кайзер открыл глаза. Тяжело встал с кресла, которое так предательски обошлось с ним, расслабив и втянув в полудрёму.

События последних дней били и били в одну точку, дёргая ниточки, уходящие вглубь похороненного давным-давно. Воспоминания всплывали, не смотря ни на что.

А тут ещё и Грай, со своим вопросом и детской надеждой в чудо, вот уж от кого он не ожидал такого, совершенно. Ничего, это всё пройдет. Как только они найдут того, кто заварил всю эту кашу с уходами в иные миры и прочей мистикой.

Он саркастически усмехнулся – мистика давно стала частью их жизни. И, снова и снова напоминала о своём существовании.

– Ох уж мне эти сказочки, ох уже мне эти сказочники, – продекламировал он фразу из старого мультфильма, от неё всегда становилось легче.

Но вместо этого перед ним предстало, как живое, лицо Майки.

Кайзер застонал глухо, загоняя образ назад, туда, где он хранился все эти годы, и выпускался лишь, когда становилось совсем невмоготу.

Но она не ушла. Майя улыбнулась, окатывая Кайзера запахом весны. И он волком заметался по кабинету, пытаясь уйти, убежать от преследующего аромата. Но как можно убежать от себя?

– Нет, нет. Майя, нет. Не проси… – он согнулся от внутренней, давно уже не посещавшей его боли. – Нет!

И вскинулся в гневном порыве, став похожим в этом момент на волка, замершего в прыжке.

– Они все заплатят! Все…

И в глазах его плясали отсверки давнего пламени.

 

Глава 22

Отправив Катю домой, Пал Палыч сделал совсем не то, что только что обсуждал с девушкой, и что они решили делать дальше.

В недолгом, но бурном разговоре они перебрали множество вариантов того, как им поступить. И остановились, в итоге, на простом ожидании.

Катя даже не поняла, что её обвели вокруг пальца, заставив принять именно такой вариант.

Нет, Палыч совершенно не собирался впутывать девицу, взятую под защиту, во что-то опасное. Тем более – в прямой контакт с людьми Кайзера, которые, как он понимал, появились по её душу. Пусть Катерина идёт домой и думает, что всё нормально и жизнь течёт своим чередом. Так намного лучше и спокойнее.

Палыч усмехнулся. Да, всё-таки никакие сверхчувства не заменят опыта прожитых годов. И это не обман, а защита, совесть его абсолютно не мучила.

Позвонил Всеволоду в больницу, спросил как дела у Валета, и был ли кто сегодня. Узнав, что больного никто не посещал, и звонков от знакомых им обоим людей не поступало, Палыч успокоился ещё больше. Даже если Катя тоже схитрила, то риск её встречи с Кайзером или Граем – минимален.

Хотя, опаснее было бы столкнуться именно с Граем, чем-чем, а плохой памятью он не славился, и сразу узнает девчонку из школы, недавно попавшуюся ему на дороге и навязавшую разговор. А там недалеко и до любопытства – случайно ли они повстречались? Сергей в разговоре у рощицы произвёл на него впечатление опытного и очень опасного – Зверя? Нет, пожалуй, на зверя он всё-таки не походил. Но и псом называть его было бы ошибкой.

Палыч усмехнулся – на ум пришло сравнение, которое очень подходило Граю.

Кто не помнит Акеллу? Благородного старого волка, живущего интересами стаи. Да, именно так. И в этом волке оставалось ещё многое от того Серёги, которого он помнил. Где-то глубоко, но оставалось – иначе он даже не дослушал бы нотаций старика, а фыркнул презрительно и ушёл, не оборачиваясь, подобно Шерхану.

А Палыч почувствовал надлом в человеке, молча провожавшем его в тот день у школьной рощи, и у которого по лицу сбегала незаметная маленькая слезинка от сказанного старым мастером. И человек этот унёс в себе прощальные слова, как тяжкую ношу.

Да, сейчас Палыч жалел, что в сердцах бросил злые слова – заслуженные, справедливые… но, возможно, поспешные в отношении Сергея.

Вздохнул, и снова набрал номер Севки. Как же они его достали за эти дни, наверное, уже всё проклял. Хотя, с таким-то контингентом…

– Сева… Да, снова я, прости уж старика, достал, чувствую, хуже горькой редьки. Да? Да ладно ты, не требеси. Это, я что хотел-то, забыл совсем. Тебе ж контакты оставили соколики наши. Ну да, Грай с Кайзером. Оставили? О, замечательно. Давай-ка их мне, я запишу. Давай-давай, не открутят они тебе ничего. Счас, ага. Открутят они, насмешил. Пишу.

Палыч записал номера, повторив и проверив каждую цифру. Всё верно.

Что ж, возможно это и глупо, но он сделает то, что надумал. В конце концов, зачем разбивать мыльные пузыри, когда рядом тот, кто их пускает.

Он ещё раз поблагодарил врача, который уже и не знал, что ему думать и делать. Палыч успокоил старого воспитанника, пожелав ему удачи, и сбросил соединение.

Стоило успокоиться, отдохнуть, возможно – попить чая. И только потом приступать.

 

Глава 23

Грай аккуратно притворил дверь, стремясь избежать шума. Разговор мог и подождать, а разговаривать с Кириллом в таком состоянии не имело смысла, как и пытаться что-то сделать. Брат не любил, когда к нему лезли с совершенно ненужной помощью. Сергей знал, почему. Кайзер становился в такие моменты уязвимым, превращаясь в разбитого душевной болью человека, мучимого демонами прошлого. Да, у каждого имеется застарелая боль и скелеты в шкафу, но не каждый мог позволить выказать свою слабость. Братья могли предложить помощь, но предпочитали не ранить самолюбие вожака.

Он вернулся мыслями к отданным с утра распоряжениям. Принятое вчера решение об установлении наблюдения слегка царапало, вызывая внутренний конфликт из-за согласия с требованием Палыча оставить в покое школу и учеников. Но, что решено, то решено.

Грай не стал даже и думать, кого и как выбирать. Проблему стоило решать внутренним кругом стаи, и выбор не представлялся иным – Малыш Дэн. Жилистый, невысокий, совершенно неприметный для не намётанного глаза человечек, таящий в себе смертельную угрозу. Мастер слежки, спец по боёвке. Колючка, норовящая вонзиться в любого, кто встал поперёк.

Сергей знал, кто принимал Кирилла в дом. Знал и то, что пацаны не раз ещё сходились на кулаках, выясняя, была ли та победа случайностью.

Весы постоянно колебались, и, в конце концов, поединщики забросили пустую борьбу, став настоящими друзьями. В той, детдомовской стае не было случайных людей.

Вот на него и выпал выбор. Объяснять причины не требовалось, братья знали, что если нужно, то нужно, и вопросов не задавали. На досуге Малыш, конечно же, подумает о причинах посылки на задание, что-то надумает, но оставит мысли при себе. Зато вопросы о нюансах наблюдения из него лились потоком. Грай даже вспотел слегка, давая ответы на каждый из них, подозревая в душе, что Дэн попросту оттягивается от нечего делать.

Да и пусть. Отвечая товарищу, Кирилл сам понял зыбкость ожиданий. Они не знали, кого ищут, надеясь на нечто зыбкое. Да, быть может, на самом деле Роза повела свою, непонятную никому, игру – тогда её стоит ожидать в школе. Она и станет тем камнем, что породит волну.

Грай расслаблено вздохнул. Вроде всё логично. Но с учётом творящейся в последнее время мистики и появлением облечённых силой особ из далёкой юности – нет никаких надежд на нормальное течение дел.

И, словно в подтверждение неприятной мысли, зазвонил телефон. Номер абонента Серый не знал и хотел уже скинуть, но передумал.

– Грай, слушаю.

На том конце что-то зашебуршало, кто-то кашлянул, а потом Грая словно двинули под дых.

– Сергей? – хриплый и неуверенный, голос в трубке сотряс его до самых пяток. Узнать Пал Палыча, пусть и осипшего почему-то, наверное, от волнения – не составляло труда. Сердце ворохнулось куском плавящегося гудрона, и замерло на миг. В ушах прозвучали недавние слова, лёгшие бетонной плитой на плечи – «Уходи. И забудь, что я был и есть».

Что же заставило старика изменить собственным словам? Снова всплыла дурацкая надежда, неожиданное появление которой в разговоре с Кайзером поразило обоих, каждого по-разному. Кирилл ожесточился, Грай – задумался. Не прогнав, а лишь задвинув на время появившееся из ниоткуда желание измениться, стать прежним пацаном. Как Валет.

Да – точно, Валет. Неужели что-то там стряслось с Валеркой?

– Пал Палыч? Узнал… да узнал, конечно же, как не узнать. Что стряслось?

Грай буквально ощутил, как на той стороне Палыч хмурится и не знает, как начать разговор с изгнанником. И решил не давить на любимого мастера, да это и не требовалось совершенно.

– С Валеркой что-то? Пал Палыч, что с ним? Вы ведь… – он осёкся, горло перехватило огнём.

– Я ведь прогнал тебя, да… – Палыч уловил недоговоренное, как и всегда.

В прошлом пацанам не требовалось рассказывать трудовику всё и вся, хватало и короткого изложения, из которого он выцеплял самое важное, о чём и расспрашивал заглянувших на огонёк гостей, уже зная, что случилось – и что требует уточнения.

– Прогнал, и слов назад не воротишь. Только вот сейчас не знаю – может, погорячился я с тобой, а?

Грая вновь окатило надеждой. Глупое чувство вынырнуло мгновенно, словно поплавок, едва услышало призыв. И Сергей молчал, боясь спугнуть момент.

– Что молчишь? Ну, ты там сильно не переживай. С Валеркой всё нормально, я по другому поводу звоню, касательно разговора нашего.

Грай облегчённо выдохнул. С Валеркой порядок, отлично. Но, тогда, что случилось-то?

– Звоню напомнить, о чём я тебя просил. Ты ведь не забыл, надеюсь, что старик тебе на прощание сказал, какую просьбу передал?

– Не забыл, Пал Палыч. – Грай лихорадочно раздумывал, что дальше скажет Палыч. Чтобы кто-то срисовал Малыша? – да он никогда в такое не поверит. Тем более, что гнездо Дэн свил себе довольно далеко от школы, высококлассная оптика давно уже не дефицит. Чёрт, что дальше?

– Нет, я не забыл. Кириллу передал, он вроде как согласился. – Серый сейчас кривил душой, выдавая желаемое за действительное, ведь Кайзер так и не ответил ничего конкретного в тот вечер. Да, они поговорили, но ни к чему так и не пришли, поехав в больничку, а потом всё завертелось.

– Вроде – у Мавроди. Что я, Кайзера не знаю, Серёж? Ты уж не прогибайся, да язык не марай там. И так уже… – Палыч тяжело задышал, в трубке снова зашуршало что-то. – Вот, значитца. Я что хотел-то…

– Слушаю, Пал Палыч.

– Вот и слушай. Я вас, поганцев, просил школу в покое оставить. А вы что? Сидит, значитца, там дядя и пасёт нас, аки ястреб с колокольни. Что за дела-то, Сергей? Что вам в школе нужно, что вы братца своего посадили? Какого беса вы надеетесь найти, я не пойму? Серёж, я ж тебя как человека просил, оставьте вы школу. Бога ради. И – на тебе… Что просил, что нет – так сказал бы, мол, Палыч – иди в задницу со своим базаром, нам по барабану.

Грай слушал Палыча с изумлением. Тот сыпал фактами, на которые он попросту не мог ничего ответить. Каждое слово било в цель, и соответствовало положению вещей. Каким-то образом старый преподаватель снова оказался в курсе происходящего. Причём – знал то, что не мог знать. Ну не мог – и всё тут. Малыш не такой лох, чтобы его спалили. Но, Пал Палыч сказал, что они посадили своего – значит, точно знает, что школу пасёт кто-то из стаи. Но не знает – кто именно, иначе не преминул бы назвать имя. Членов стаи Палыч знал наперечёт, Грай даже и не сомневался в этом, поэтому в сказанном стариком явно отсвечивала непонятка – он знал, что их пасёт кто-то из стаи, но не мог назвать имени. Мистика!

Снова чёртова мистика, ничем иным всё это не объяснялось.

– Пал Палыч, откуда вы всё это взяли? Я не буду ничего говорить, правы вы или нет. Но – откуда!?

– Да от верблюда, вон в окно заглядывает. Ты чего увиливаешь-то? Не будет он говорить мне ничего. А ты и не говори, я и так знаю, где…

– А кто именно? – Сергей решил стоять на своём и попытаться, заодно, выведать, что же знает Палыч о наблюдателе.

– А какая разница-то? Сидит, понимаешь, буркалы свои об нас полирует. Серёж, убери его, от греха подальше. Я ж обещал, что сдам любого, кто вред несёт.

– Пал Палыч, а его никто и не заберёт никуда, даже если вы и пошлёте кого. Сидит себе человек в квартире, а может и спит просто – что ему предъявить?

– То есть, ты мне сейчас говоришь, что просьбы мои для тебя звук пустой, что ошибся я, тебе перезванивая?

Грай замер. Палыч подсек добычу грамотно, как заядлый рыболов.

«Чёртов старик, как же ты…» – восхищение смешивалось с изумлением и растерянностью. Сергей вдруг понял, что не может ответить утвердительно. Но, если он не сделает этого, то Палыч непременно воспользуется образовавшейся возможностью взять его на крючок. А в способностях старика Грай не сомневался ни на гран. Трепыхаться пескарём не хотелось.

– Нет, не пустой. Но я за всех сказать не могу, ты в курсе. Не рви, Палыч, не надо.

В трубке слышалось лишь далёкое дыхание. Палыч, похоже, и сам видел возникшую вилку, в которую загнал собеседника. Видел – и лихорадочно искал выход из тупика.

Ломать – легко, да только кому нужен разбитый хлам?

– Ну и… на чём порешили-то, с наблюдателем вашим? Так и будет сидеть, не зная, что ищет?

– А кто сказал, что он не знает? Пал Палыч, вы меня, как первушка валяете. Давайте решим, что он не за вами следит, а за тем, что может школе навредить, давайте?

– Серёж, давай без «давай», а? Возможно, уж прости за неверие, возможно – ты сейчас мне правду говоришь. Да только, какая разница, для чего он там сидит, главное – сидит. И пасёт.

– Пал Палыч, – Грай решился. – Кайзер всё равно со следа не сойдет, пока не найдёт того, кто с Валеркой такое сотворил. И он в своём праве. Да, Валерка накосячил, но делать из него овоща – перебор.

– Серёж, а вот сейчас ты мне врёшь. Не овощ из него сделали, а нового человека. Полежит да оклемается. Встанет пацанёнком чистым, каким в детдом поступил. Напомнить, когда? И с кем?? Или вы прошлое калёным железом выжгли?

Сергей сглотнул комок, подступивший к горлу. Палыч, желая того или нет, сейчас раздирал коросту старых ран, так и не заживших, но хоть не сочившихся уже сукровицей переживаний. Да, он помнил тот день, как вчерашний. И Кайзер помнил, пусть и загнал воспоминания далеко вглубь себя – но разве можно отсечь то, что навеки стало частью тебя? Сергей сомневался, ведь у него так и не получилось.

– Палыч, зачем ты так?

– Как, Серый? Скажи мне – как? Что я сказал не так, что ты хрипишь сейчас, как щенок задавленный? Или задело? Коли так, то не потерянный ты ещё человек. Хотя людское в себе давно задавил, за Кайзером шагнув.

– Палыч! – Сергей повысил голос. – Не говори того, что не знаешь, и чему свидетелем не был. Если кто-то и нашептал что, по слабости, так это шепотом и было, силы не имея. Нас никто не тащил, сами пошли. И выбор тот по сердцу сделали. И ты знаешь – почему и за что. И – тебя там не было!

В трубке стихло. Грай прислушивался, ожидая, что сможет – и сможет ли – ответить старый мастер, у которого провёл не один вечер в столярке, делясь надеждами о будущем и обсуждая неудачи прошлого. То, что Палычу известны некоторые подробности рокового вечера – он и не сомневался; мало, кто сумел бы удержать в себе такое. И неважно, кто оказался слаб, нарушив клятвенное обещание молчать. В конце концов, и он, Грай, удержался лишь из-за состояния Кайзера, превратившегося в те дни в нелюдимое существо, выкарабкивающееся назад, к человеческому состоянию. Если бы не это, то в копилку тайн, хранимых стариком, упала бы и его история.

– Да, ты прав, меня там не было. – Палыч всё-таки смог ответить. Голос прерывался, дрожа от сдерживаемого чувства – не то горя, не то гнева. Сергей чувствовал, как корёжит собеседника, как тот держится исключительно на остатках сил. – Я помню, Серёж. Нет такого дня, чтобы я не вспомнил. Не смог я помочь тогда, не сумел…

– Пал Палыч… Прости, не хотел я, вырвалось. Нет, правда.

– Эх, Серёж. Почему вы выбрали такой путь, чёрт вас задери, почему…

Пал Палыч снова умолк. И Грай вдруг понял, что ему срочно нужно увидеть старика, иначе он будет жалеть всю оставшуюся жизнь.

– Палыч, я сейчас приеду. Нет. Да, правильно понял. Согрей чаю, а?

 

Глава 24

Как и подозревал оставшийся в школе Павел Павлович, Катя отправилась не домой. Она запланировала поход в больницу задолго до разговора, и решила, несмотря на договорённость, выполнить задуманное. Да и пожилой хозяин каморки с окнами во двор, как она почувствовала, решил сделать что-то совсем другое, нежели то, что предлагал.

Катя с теплом вспоминала по дороге, как уговаривал её, и, возможно, себя, седой властитель мальчишеских сердец, чья сила минула, канув в небытие вместе с изменившейся жизнью. Павел Павлович оставался всё тем же, но не стало тех, кому бы он мог отдать себя, целиком и полностью. Катя превратилась для него в того, кто нуждался в помощи. И было что-то ещё, какая-то загадка из прошлого – мастер, похоже, и сам не замечал этого – сильно влияющая на его отношение к внезапно возникшей девушке.

Он уговаривал её подождать – не торопить события, а затаиться на время, позволяя сделать первый шаг другим. Тем, кто смотрел сейчас с той стороны улицы на школу и школьников, в ожидании чего-то значимого. Да, Павел Павлович умеет убеждать, будь перед ним не Катя, а кто другой, то слова сработали бы, заставив выполнить уговор. Но, Катя отличалась от других, и сама умела убеждать, при большом на то желании. И сейчас упругим шагом направлялась к лечебнице, куда отвезли Валеру.

Она сожалела о том, что получилось в итоге её действий. Будь она хоть на каплю умелей – или мудрее? – ничего не случилось бы. И жизнь не превратилась бы в череду загадок, требующих разрешения. Но переживать о былом, что уже случилось и никак не изменить – дело пустое, и Катя сейчас обдумывала, как можно помочь детдомовцу, некогда любимому Павлом Павловичем. Пусть парень пал низко, став грязью человеческой и затягивая в тину других – всё это минуло, сгорело в пламени Катиных деяний. И сейчас он нуждался в помощи. Пусть незнакомая ей Роза и сказала, что брат Кайзера выкарабкается, отряхнув прошлое, восстав Фениксом из огня – Катя считала необходимым убедиться в этом самой, лично.

Мысли текли ровным потоком, складываясь в картинки того, что нужно сделать в том или ином случае.

Она и не заметила, как прошла большую часть пути. Навстречу пролетел знакомый чёрный джип, в котором за рулем находился Грай. Судя по ощущениям – он ехал один, причём – в школу. Злости в нём не ощущалось, наоборот – Катя уловила беспокойство и надежду. Она даже остановилась на минуту, решая – не вернуться ли? Но, подумав, поняла, что Павел Павлович разыграл свою карту. И ставка в начавшейся игре – Грай, а возможно и все остальные детдомовцы, вошедшие в стаю Кайзера. Катя изо всех сил пожелала удачи им обоим. И двинулась дальше.

Да, больница не впечатляла. Обострённые чувства буквально забивала пелена выплесков боли. И куда сильнее жалили не проявления болезни тела, а терзания разума, обречённого хозяином на жажду очередной дозы. Плотная мешанина безумия, страдания, вперемежку с усталостью, надеждой и любовью – она подавляла, втягивала и приобщала. Окна больницы пылали алыми отсветами, и Катя судорожно всхлипнула, поспешно закрывая свой собственный разум. «Как тут работают люди?» – Катя сейчас занимал лишь этот вопрос.

Что ж, у неё имелась возможность отказаться от принятого решения, там, в школе, но она выбрала этот путь, и отступать, находясь на пороге – не в её обычае.

Она ещё раз вздохнула, словно собираясь нырять, и шагнула в двери.

* * *

Роза не планировала с утра ничего, связанного с событиями недавних дней. Беседа с Изой вымотала её до самых глубин души, старуха вытащила каждую подробность увиденного и услышанного в том месте, куда она попала, исследуя загадку Кайзеровского братика. Как оказалось, бабушка таила в себе ещё множество загадок и умений, которые и продемонстрировала, походя, нырнув в память внучки и утащив туда же и саму Розу.

«Смотри, вот здесь – что это? А здесь… А это вот – что и откуда? Как это выглядело, вспоминай. Смотри, как это на самом деле выглядит… А об этом почему умолчала?» – бабуля ловко препарировала воспоминания, показывая Розе всё, что она не смогла осознать там, во сне. И таких мелочей оказалось весьма и весьма много. Роза вздохнула с досадой, пеняя себе на слабость и неподготовленность. Но, как бы там ни было – она познала новое Слово, и Иза отметила возросшую силу внучки. Как и силу самого Слова.

И если эта сила всего лишь отражение от той, что несёт в себе неизвестная пока им девушка из школы – то какова же мощь владелицы? Той, которая может и не знать, что являет собой, и что она способна сотворить по незнанию.

Хотя, тут тоже имелась неясность. След Хранителя. Иза считала, что Роза правильно увидела следы, и они не читались никак иначе. Но легенда, хранимая женщинами цыганских племён с начала веков – со времён исхода из Индии – была настолько стара, что просто стёрлась из памяти народа, став уделом лекарок и ведуний – тех, кто знался с Силами и Словами. Бароны отринули от себя знание, не мешая, впрочем, заниматься поисками будущего женщинам своего рода. Но и помогать не помогали, мужской удел – процветание и будущее семьи.

Проблема состояла в том, что обнаруженный след никуда не вёл. Он обрывался на девчонке, и найти её стало необходимо, как воздух. Ведь время неумолимо, и с каждой минутой Поиск может завершиться и, не получив отклика, Хранитель уйдёт, оставив после себя лишь слабую земную копию, найти которую им вряд ли по силам.

Они с Изой искали пути и решения, оценивая возможности и вероятности.

И решили, что для начала Розе стоит снова посетить парня из Кайзеровской стаи. Но, уже во всеоружии всех возможностей объединённых знаний.

Да, Роза ликовала – старуха, наконец-то, поделилась тем, что откладывала на самый конец. Ранее неизвестное, и новое понимание уже известного – Розу переполняли новые знания. И не факт, что Иза не оставила для себя что-то ещё, куда более могущественное и страшное. Гадалку передёрнуло, некоторые умения были весьма и весьма… нет, не чёрными – цыганки не признавали цвета Силы – а просто очень неприятными по их последствиям.

Они не знали, стоит ли идти в больницу прямо сегодня.

Но решение пришло само собой, являясь Розе в картах, когда она раскидывала гадание клиентам в салоне. Раз за разом, клиент за клиентом, пока Роза наконец не поняла, что – всё, пора закрывать салон и нести ноги в больницу, пока мир не повернулся и возможность, показанная картами, не исчезла.

Подходя к больнице, она почувствовала, как рядом плеснулась знакомая по недавнему блужданию в иных мирах искорка силы, и сознание обладателя этой силы обернулось серой пеленой, закрываясь от внешнего воздействия – карты не обманули. Роза увидела, как мелькнула на входе в больницу девичья фигурка, и остановилась. Карты легли именно так, как нужно, лучшего расклада она и не могла представить. Набросившая нить изменения на Валета не смогла не прийти, и – Яхве свидетель – цели посещения читались явно, как линии на загрубевшей ладони шахтёра. Девушка решила помочь, вот только – сможет ли она это сделать, хватит ли у неё сил и умений?

Роза решила не спешить, искорка должна доплыть до палаты с Валерой, а там уже некуда бежать, буде возникнет такое желание. Да, карты не солгали.

* * *

Внутри больницы стало ещё хуже. Несмотря на то, что Катя закрыла сознание, чужие боль и эмоции ломились в сознание с силой и бездумностью асфальтоукладчиков, и она не знала, как избавиться от поглощающей трясины безумия. И вновь сработали подсознательные рефлексы, пришедшие вместе с новыми умениями. Катю окутало облаком огня, сквозь жар которого не могла просочиться ни одна крошка чужого влияния. Внешне это никак не проявлялось, лишь слегка побледнело лицо, да похолодели глаза.

Девушка за стойкой регистратуры с интересом разглядывала посетительницу – девушка выбивалась из ряда привычных физиономий: лицо бледное, как у наркоманов, но вот глаза – холодные и бездонные, как заполярные шахты… Странный контраст.

– Добрый день, вы что-то хотели?

Катя смущенно дёрнулась, не зная, как начать разговор, а потом махнула рукой и решила не изобретать ничего, а оставаться самой собой. Какая разница, где она находится, ведь везде люди остаются людьми.

– Добрый день. Я хотела бы к… – Катя замялась, не зная как продолжить.

– К человеку одному попасть, в общем.

– К врачу, или к пациенту? – Девушка за стойкой улыбнулась слегка, словно извиняясь, и приглашая к продолжению разговора.

– Мне нужен Вале… Валерий.

– А фамилия? – Заминка на имени не прошло мимо внимания, и девушка слегка напряглась.

– Я не знаю. Знаю, что недавно к вам поступил, в тяжёлом очень состоянии, из семьсот двадцать третьей школы.

Внешне регистратор никак не прореагировала, лицо оставалось всё таким же приветливым и внимательным, но Катя уловила холодок в приветливых глазах, видно затронутая тема входила в разряд необсуждаемых. И продолжила, припоминая услышанное в телефонном разговоре имя:

– Всеволод в курсе, я по просьбе, от Павла Павловича.

Услышав имя врача, девушка расслабилась и проворно набрала номер на интеркоме.

– Всеволод Альбертович, тут к вашему пациенту, говорят, что от Павла Павловича. Да? Хорошо, я сейчас объясню. Слышали? – Она посмотрела на Катю, и, получив утвердительный кивок, продолжила. – Вам прямо по коридору, кабинет сто семнадцать, доктор Храбров. Ему и расскажете, что вы хотели, и – зачем. Хорошо?

Катя улыбнулась, показывая всем своим видом, что – да, хорошо. И, провожаемая внимательным взглядом, пошла в указанную сторону.

Кабинет оказался расположен не так уж и далеко. Катя остановилась, осмотрела себя придирчиво, на всякий случай, и постучала нерешительно. Услышав приглашение, вошла.

Хозяин кабинета сидел за столом, в накинутом на широкие плечи белом докторском халате. Катя отметила про себя, что халат отменно выглажен и едва ли не накрахмален, по-видимому, врач любил чистоту. Что и не удивительно, в таком-то месте. Врач внимательно обвёл её цепким взглядом, не задерживаясь ни на одной детали, и остановился на лице, глаза в глаза.

– Добрый день. – Доктор вопросительно замялся.

– Катя. – Она поняла причину заминки. – Катя Солнцева.

– Да, Катя, добрый день. Меня, как вам уже известно, зовут Всеволод Альбертович, но это очень официально звучит, – врач смущённо замялся, и Катя поняла, что он и в самом деле ещё очень молод. – Поэтому…

– Нет, нет, Всеволод Альбертович. Это нормально звучит, у нас в школе и не такие встречаются. – Катя не приняла завуалированное предложение пользоваться именем вместо полного обращения. Пусть и не преподаватель, но всё равно официальное лицо, требующее некоторого уважения, хотя бы в обращении.

– Пал Палыч мне про вас ничего не говорил. – Всеволод снова посмотрел ей в глаза. – Мы совсем недавно разговаривали.

Катя лихорадочно обдумывала, что ответить на невысказанный вопрос.

– Павел Павлович? Ни слова? Забыл, наверное, мы ведь с ним договаривались. Я пообещала посидеть с Валерой, мало ли что, вдруг… – Катя беспомощно пожала плечами, изображая недоумение.

– Может, мне позвонить, спросить? Девушка, вы точно не обманываете? Не поймите превратно, просто у нас здесь такой контингент, что порой и не знаешь, кто и зачем рвётся посетить пациента.

Катя ответила, не раздумывая.

– Да, позвоните, если вам так легче. Я всё понимаю.

Врач задумчиво повертел карандаш, который держал в руках, что-то взвешивая, приглашающе поманил рукой, указывая на стул.

– Присаживайтесь. Звонить я не буду, похоже, вы говорите правду. Странно, но верю на слово. Только, всё равно попрошу показать руки. Пал Палыч хороший человек, и кого попало не пошлёт, но и его обмануть можно. Особенно, если очень хочется.

Катя молча задрала рукава и показала чистые руки, сквозь кожу которых просвечивали лёгкой синевой ниточки вен. Всеволод пристально окинул их взглядом, и расслабился.

– И глаза. Можно?

Катя вздохнула и задрала голову вверх. На секунду её ослепил зайчик от зеркальца, мгновенно появившегося на голове Всеволода. Он придирчиво рассмотрел её глаза, и откинулся на кресле. Похоже, все сомнения остались позади.

– Вы меня простите, Катя. Но я уж лучше три раза перестрахуюсь, прежде чем пущу незнакомого человека к пациенту. У нас здесь очень сложные случаи, многим посетители противопоказаны – сбивают всю настроенность на лечение. Понимаете?

Катя кивнула. Она соглашалась не для вида, а на самом деле понимала, пропустив через себя на входе в больницу выбросы сознания здешних постояльцев.

– Вот и хорошо. Вы лично знакомы с больным? С Валерой, да. Нет? А…

Видя разливающееся по лицу врача недоумение, Катя поспешила ответить:

– Меня Павел Павлович попросил заглянуть, посидеть, поговорить о чём-нибудь.

– Поговорить? Валера же в коме.

– Да, я знаю. Но вдруг он там слышит всё? Мне не сложно посидеть, книжку я взяла, почитаю вслух. – Катя достала из сумки томик Куприна. – Вот, Олесю ему почитаю.

– Да, вряд ли он что-то слышит. Но если вы так настроены, то почему бы и нет. – Всеволод задумался на мгновение, словно припоминая что-то. – Да, почему бы и нет. Вообще, Валера очень сложный и весьма интересный случай, но что я вам-то рассказываю. Вам вряд ли интересно. А вы готовы вот просто так, к любому прийти, помощь оказать?

Катя внимательно посмотрела на резко сменившего тему разговора Всеволода. Что стояло за этим вопросом? Просто интерес, или снова очередная проверка?

– Вы знаете, если честно, то я не готова ответить. Я просто пообещала, вот и пришла. А вот просто так, по собственному желанию – не знаю, не думала. Честно, не думала, ни разу.

Всеволод улыбнулся и согласно кивнул, удовлетворившись ответом.

– Да, верю. Вот и все так. Даже волонтёры, порой заходят помочь, но не выдерживают и пары дней – исчезают быстро и навсегда. Словно мёртвые тут все. Или – заразные. А они – люди.

Врач неосознанно повысил голос, видимо тема волновала его давно и всерьёз.

Катя слегка пригасила свой защитный огонь, и её тотчас окатило волной эмоций, катящихся от Всеволода. Он переживал по-настоящему, Катины чувства не могли обмануть. Врач сиял жёлтой аурой, насыщенной и плотной, как солнечный диск. Обычный человек, но как их мало, таких вот, устремлённых нести добро и помощь другим.

Где-то за стенками кабинета бились чужие эмоции, страшные, мучительные. Но, кое-где, пробивались и озерца умиротворения, насыщенные чувством облегчения и жажды жизни. Видимо, это были палаты с теми, кто прошёл излечение и готовился к выходу в мир. А Всеволод Альбертович спохватился, поняв, что увлёкся больной для себя темой. И встал, отодвигая стул.

– Ну что ж, пойдёмте. Палата здесь недалеко, в конце коридора и находится.

* * *

Роза прислушивалась к тому, что происходит в больнице и внутренне морщилась от неприятных ощущений. Аура места сминала в комок все чувства, вгоняя в крайне подавленное состояние. Не удивительно, что интересовавшая её девушка наглухо закрылась от всего внешнего. Внутреннему зрению Розы незнакомка сейчас представлялась пятном пустоты, плывущим среди плотной вязи чужих разумов. Безумных, скорбящих, вопящих от дикого желания новой дозы – и обречённых на долгий путь, в конце которого одних ждало излечение, других – забвение. Роза видела, как обрываются ниточки жизни некоторых пациентов, резко, словно обрезанные – это не жильцы, наркотики выжрали их внутренний свет, и сила жизни уже угасала в них.

В прошлый раз Роза приходила сюда с одной целью, настройка на решение которой и служила ей защитой, закрывая от постороннего. Но сегодня ей приходилось следить за всем, что сейчас происходило внутри. Следить – и бороться. Бороться, стряхивая с себя липкую тину, наплывающую из больницы волна за волной.

Роза тихо охнула – пятно пустоты вдруг оделось ярким рыжим шаром огня. «Чертовка, вот ведь чертовка…» – охнула цыганка, лёгкость манипуляций с чистой Силой восхищала. Вот о чём рассуждала Иза, рассказывая внучке о Силах и Словах. И вот что едва не сожгло её в прошлый раз, когда она слишком близко подошла к образу девушки в том, ином мире.

Гадалка рассматривала пламенеющий ком, окутавший ауру девушки – синеву, пронизанную звёздами бесконечности. Да, именно такой огонь и выжег всю грязь в Валете, и именно этот жар она ощутила вокруг него в прошлый раз. Кстати, а как он там?

Роза переместила мысленный взор туда, где, по идее, находилась палата Кайзерова волчонка и успокоилась – парнишка всё так же плавал где-то далеко, оставив бренное тело на кровати. И был очень счастлив.

Она вернулась к пылающему маяком шарику огня. Девушка разговаривала с врачом, да, с тем, который встретил её и Кайзера с Граем в прошлое посещение. Доктор в мире сил отражался простым человеком, идущим по выбранному Пути, ровной и крепкой нитью устремлённому далеко в будущее. В этом человеке вряд ли заведётся гнильца.

Жар вокруг девушки вдруг опал, похоже, она тоже изучала собеседника. И снова Роза восхитилась чужому и чуждому ей навыку обращения с Силой. Напрямую, без Слов. Но, у каждого свой Путь, и главное – суметь пройти его достойно, до самого конца. Да и есть ли он, конец? Короткая земная прогулка сквозь мучения и боль, счастье и радость – всего лишь маленький его отрезок.

Так, похоже, врач и посетительница отправились к мальчишке. Да, точно. Что ж, ещё несколько минут, и ей можно заходить. Не дай Яхве, она упустит миг, и девушка не справится с тем, что собиралась сделать.

Роза выждала несколько минут и открыла дверь больницы.

 

Глава 25

Предупреждённая Палычем охрана проводила его до самой каморки, цепко наблюдая за каждым шагом гостя. Грай всем своим видом демонстрировал чистоту намерений и дружелюбие, но спрятать истинное Я не умел. И охранники видели в нём того, кем он и являлся – знающим свою силу зверем, вышедшим на прогулку.

Пал Палыч встретил его молча. Указал на стул, на котором, казалось совсем недавно, сидела Катя, загремел стеклом в ящике.

Стул тяжело скрипнул под мощным телом детдомовца, и Палыч хмуро сверкнул глазами исподлобья. А потом извлёк на свет божий две большие кружки, обшарпанные и побитые, с погнутыми краями и ручками, увидев которые, Грай вздохнул от неожиданности. Он не ожидал увидеть рукогрейки, как их назвали детдомовцы – прижимаемые к телу огромные кружки с горячим чаем прогревали до самого нутра. Такие монстры имелись только в столярке у Палыча, появившись в детдоме вместе с ним. Откуда их взял мастер – никто не знал. Но каждый мог прийти и согреться, как тёплым словом, так и теплом этих грелок. Чай хозяин мастерских тоже заваривал не пойми из чего – но вкус и аромат Грай запомнил на всю жизнь. Возможно, это был обычный чай, только пропитанный неподдельной заботой и любовью Пал Палыча – он не знал. Но сейчас в каморке стоял именно тот аромат, истекающий из щербатого фарфорового заварника в центре стола. Картину завершала пиала с кусками колотого рафинада, стоящая там же.

– Палыч, – Грай решился продолжить разговор, но хозяин мотнул головой, призывая помолчать. Потом не спеша пододвинул чайник. В кружки полилась струя коричневой заварки. Комнатку затопило густой волной чайного аромата, вырвавшегося, наконец-то, из тесного вместилища, и Грай прикрыл глаза, отдаваясь ощущениям детства.

Потом плеснуло щедро из чайника, прогремела пододвигаемая кружка. Аромат ударил прямо в нос, вместе с горячим парком, и Грай по-кошачьи зажмурился от удовольствия. Приоткрыл глаза и аккуратно взял кружку, отхлебнул не спеша, избегая ожога, прижал к телу. Чёрт с ним, с дорогим пиджаком, тряпки можно найти новые, воспоминания – нет.

Жар мгновенно растёкся, пробежавшись по каждой жилке.

– Хорошо? – Палыч отхлебнул густое варево, рецепт которого, похоже, решил унести вместе с собой.

– Палыч… Ты…

– Пей, пей… Пока угощаю. Глядишь, и не в последний раз. Пей, Серый, пей, лови момент. Заодно и память тебе прочистит.

– Да уж… – Грай ухмыльнулся. – Гад ты, Палыч. Знаешь, как и чем человека арканить.

– Поживёшь с моё, и не тому научишься. – Пал Палыч уверенно отбивал подачи, не спеша сам и не торопя гостя.

Чаепитие расслабляло, настраивая на задушевный лад, тот самый, что канул в Лету давным-давно. И они смаковали напиток, капля за каплей, смакуя и вкус и момент. Жаль, что кружки не бездонны.

– Ну, рассказывай. Зачем прилетел-то, вроде и так задушевный разговор получался. – Палыч прищурился хитро, словно готовил каверзу. Сергей помолчал, и решил не отшучиваться.

– Палыч, кончай уже, а? Знал ведь, что прискачу?

– Нет, не знал. Была слабая надежда, что поймёшь ты… вот и срослось, как положено. А что приехал – спасибо. Не дело задушевное железяке доверять, с чайком вот, в самый раз будет.

– А что крутил тогда, не позвал?

– А я не девочка, Серёж, чтобы звать. Сам понял, что нужно приехать – за то и молодец. А не понял бы, ну, что ж – знать, судьба такая.

Грай ощутил себя щенком перед матёрым псом, который только что показал юнцу, как тропить добычу. И как вонзать в неё зубы, не убивая.

– Да уж, судьба дело такое, – неловко отшутился он, соскакивая с темы. – Палыч, не темни. Слишком уж ты много знаешь о том, чего не можешь знать в принципе. Если раньше мы тебя, тайком друг от друга, информацией снабжали, совета испрашивая, то сейчас этого нет. Откуда ты узнал, чёрт меня задери, о том, что за школой наблюдают, и самое интересное – что он из наших? Кротов у нас не может быть, тут я спокоен. Остаётся один вывод, он просто напрашивается – ты знаешь того, из-за кого весь сыр-бор, и, мало того – вы в связке. Учитывая способности этого человека, если Роза не лжёт, то только этим и можно объяснить всё – он ведь может чувствовать чужое внимание?

– Чёрт, Грай, ты всегда отличался умом, только не выскакивал, за Кайзером держась. Не знаю уж почему, но так и есть. Ну, допустим, ты правильно всё просчитал – и что это меняет? Знаю, не знаю – ты всё равно положил с прибором на всё, что я просил тогда, у рощи. Так ведь?

– Так, да. Но. Палыч, тут уже вопрос семейный, сам знаешь. Кайзер не простит, я уже говорил. А вариант с наблюдением – самый мягкий, войну здесь никто не собирается развязывать.

– Это слово Кайзера, или твои надежды? Серёж, я серьезно спрашиваю ведь. Кирилл давно уже не такой, как раньше. Я хоть его и не видел сто лет, да слышал многое. И не всё мне нравится. Зато тебя, похоже, устраивает от и до…

– Палыч, мы повторяемся. Давай не будем о Кайзере, лучше уж о таинственном мстителе, что Валерку опустил.

– Да не опускал его никто, сам виноват.

– Виноват, признаю. Но, тем не менее, расскажешь?

– Что расскажу, Серый? Ты сейчас что у меня просишь? Сдать человечка, под защиту взятого? Ты в уме, пацан?!

Стул отлетел, и сухое тело старика буквально выбросило вверх и к Граю. Палыча трясло от гнева, он судорожно сжимал кулаки, словно собирался поколотить своего гостя, несмотря на весомую разницу в возрасте и кондициях. Сергей выставил ладони вперед, успокаивая хозяина:

– Палыч, стой, стой. Да стой ты, тебе говорят. Ну, прости за базар гнилой. Как тебя ещё прошибить-то, молчишь ведь, как каменный.

– А так я тебе всё и рассказал, да? – Палыча ещё потряхивало, но он уже подавил порыв, и размышлял, зачем Грай устроил эту провокацию.

– Не всё, но малость сказал. – Грай улыбнулся. – Всё, всё… Пал Палыч, не рвись ты, сказанного не воротишь. Под защиту ты мог только из школьников кого-то взять, кого повзрослее по иному бы помянул. Вот и фактик, маленький, но важный. И отрицать бесполезно.

– Ну, ты и… – старика снова начало трясти. – Поиздеваться приехал? А я то, решил, тьфу…

– Нет, бать, ты правильно решил. Я к тебе приехал, потому что… – Сергей споткнулся, не зная, как выразить то, что сдёрнуло его с места и погнало на встречу. – Не знаю, в общем, почему. Но, точно не за тем, чтобы из тебя информацию тащить. Всё как-то вдруг запуталось, понимаешь?

– Понимаю, – Палыч наклонился резко и обхватил ладони Грая, вглядываясь ему в глаза. – Прошлое потянуло? Что вдруг?

– Да как-то… Тебя вот встретил, с Валеркой беда, что не беда на самом деле, да и… Не знаю, веришь, нет.

Выцветшие глаза старика всё так же выискивали что-то внутри Грая, впиваясь зрачок в зрачок, и Сергей не знал, что же видит сейчас человек, которого он только что назвал батей, как некогда, в тишине столярки, вот также, за кружечкой чая. Да и не только он – Палыч, а тогда ещё он не был стариком, стал заменой отца для многих. Пусть и не сумел, в итоге, помочь, но вины его в том не было. Не было.

– Скажи, Пал Палыч, прошлое можно вернуть? Вновь стать таким, как тогда, пацаном. Безбашенным, но не замаранным. Роза говорит, что можно, и Валерке повезло – он очнётся именно таким. Я не понимаю, как это возможно. Но, Палыч…

– Вот теперь я понял. – Удовлетворённо кивнул старик. – Да, теперь ясно, что же с тобой такое приключилось. К чуду прикоснулся? Хочется вот так же, в одноразье, как Валет, смыть всю гадость с себя, что годами налипала? И ведь веришь, я вижу, что веришь.

Пал Палыч отпустил ладони Сергея и откинулся на стуле. Потом повернулся и щёлкнул кнопку чайника. И снова повернулся к гостю.

– Не знаю, Серёж. Тут такое творится, что в любые чудеса поверишь. Не скажу, что верю, будто ты можешь вот так соскочить, без платы за всё сотворённое. Но и не скажу, что не хочу верить. Тут дело такое, что тебе решать, хочешь ли ты этого сам. Может, всё дело и не в чуде, на самом-то деле, а? Может в тебе человек проснулся? Наконец-то, когда уже и не чаял никто.

– А кто ждал-то, Палыч? Кому было дело до выкидышей детдомовских? А?

С волками жить – по-волчьи выть.

– Да кто ж спорит-то, Серёж. Кто спорит… Перекинулись вы тогда, да забыли видать, что шкура и прирасти может. Кирилл уже врос в свою, думал – и ты тоже. Не Валерка, так ты и не заметил бы, что душа шерстью поросла.

Пал Палыч умолк и обернулся на щелчок вскипевшего чайника. И снова каморку наполнил аромат.

Они сидели друг напротив друга и пили чай. Говорить пока было нечего. Два человека обдумывали только что сказанное и услышанное, и не знали – что же дальше.

 

Глава 26

Катя судорожно вздохнула, увидев, каким прозрачным стал парень, ставший жертвой её гнева. Грудь вытянувшегося на кровати Валета практически не приподнималась в жизненном ритме дыхания. Восковое лицо с обтянутыми скулами нисколько не походило на хищное лицо пушера, пристававшего к ней в тот день. С него пропали агрессивные чёрточки, кожа обмякла, глаза ввалились, и теперь Валера больше походил на образ с православной иконы, нежели на наркомана в коллапсе. Катя удивилась пришедшему сравнению, совершенно неуместному, но такому подходящему.

Всеволод, вошедший в палату вместе с ней, стоял и наблюдал за Катиными эмоциями. Похоже, её поведение не выбивалось из обычного для посетителей, и врач успокоился окончательно.

– Вот и ваш больной, – сухо сказал он, и всё-таки улыбнулся. – Присаживайтесь, будьте как… Ой… в общем – пользуйтесь всем, что здесь видите. Умывальник – в углу, полотенца здесь всегда чистые. Захотите чаю – зайдёте ко мне, хорошо?

– Да, конечно же. Спасибо, Всеволод Альбертович. – Катя улыбнулась, и доктор подтянулся, согретый выпущенной эмоцией дружелюбия и благодарности.

Постояв ещё немного и дождавшись, когда она усядется на стул, стоящий у изголовья кровати, Всеволод пожелал удачи и вышел, тихо притворив дверь.

Катя открыла книгу и начала читать, совершенно не кривя душой и отдаваясь чтению. Читая, она обращалась к внутреннему Я Валета, пытаясь почувствовать отклик. Но на кровати лежала лишь пустая оболочка, лишённая сознания и той искорки жизни, что делает людей людьми. Катя всё больше и больше понимала, что сотворила в гневе и насколько глубоко изменила сущность этого парня. И не знала, чем – и главное, как – помочь ему.

Она осторожно попыталась пробиться сквозь его бесчувствие, да куда там, похоже, Валера витал очень и очень далеко отсюда.

Катя пододвинула стул к кровати и продолжила чтение, слегка повысив голос, всё так же ожидая отклика – но тщетно. Зато чтение успокоило её саму.

Ослабив защиту и осмотрев внутренним зрением коридор и ближние кабинеты, она убедилась, что находится в полном одиночестве. Всеволод ушёл куда-то, видно вызванный по какой-то врачебной необходимости, а, может, наступило время обхода – она не знала. Катя не стала долго раздумывать, ей оставался только один выход. Она расслабилась, вздохнула, и протянула руку к Валере, желая наложить ладонь ему на лоб.

Рука почти коснулась кожи, но тут случилось нечто – в палату ворвалась женщина и сбила её со стула, отбрасывая от Валета.

Катя приложилась крепко, локоть саднило, в боку кололо. Она вскочила на ноги, но не знала, что делать – напасть в ответ на вторгнувшуюся женщину, или – позвать на помощь? Или – дождаться пояснений?

Долго думать не пришлось. Женщина, только что сбившая её со стула, согнулась в почтительном полупоклоне, протянула вперёд руки раскрытыми ладонями вверх, и заговорила:

– Прости, пожалуйста, за такое вторжение. Но, тебе нельзя это делать, ты не понимаешь, что собираешься сделать, юная дева. Прости, прошу…

Катя хотела возмущённо закричать на странную женщину, но подавила эмоции. Что-то подсказывало, что головоломки начали складываться. А темноволосая и странно одетая дебоширка продолжила:

– Меня Роза зовут, просто Роза. А тебя? – она с надеждой посмотрела на Катю, ожидая ответное представление.

– Катя? Вот и хорошо, Катя-Катюша. Будем знакомы? – Гостья протянула узкую ладонь, по-мужски, предлагая рукопожатие. И Катя ответила, уже понимая – кто перед ней. Тёмные волосы, одеяния, достойные киношной ведьмы, лёгкий акцент в выговоре – всё выдавало цыганку, и имя – Катя мгновенно вспомнила, кому оно принадлежит. И вкладывая ладонь в ладонь, она поняла, что сейчас произойдёт то, чего давно избегала. И не ошиблась. В одном, но не во всём.

Как только их руки сплелись, образ стоящей перед Катей женщины потёк, размазываясь и превращаясь в череду быстро бегущих кадров, в которых Катя практически ничего не смогла различить. Всё забивало тёмно-синее сияние, исходившее от фигуры женщины. И оно было глубоким, как глубок океан далеко от всех берегов. Катя не могла различить, что таит будущее незнакомки, и что скрывается в прошлом, и вдруг поняла, что её попросту заблокировали. В душе поднялось раздражение и обида, толкающие на пробу сил, но Катя сдержалась, зажимая эмоции в уголок. И тотчас же увидела улыбку на лице цыганки.

– Вот и хорошо. Уффф, я уж думала, что придётся посудой кидаться. – Роза улыбалась, но Катя заметила лёгкую испарину на висках гадалки, похоже, защита женщине далась нелегко.

– Простите, я невольно… Не буду лгать, что не хотела, но это всё равно происходит, независимо от того, хочу я или нет. Просто, если хочу – то знаю, чего именно. А вы закрыты. Аура меня слепит ваша, не вижу ничего.

– Катя смущенно улыбнулась. – Вы ведь Роза, та самая?

– Та самая – это которая? – Цыганка нахмурилась. – Ты меня уже знаешь?

– Ну, если вы та самая, что Валету помогали, по просьбе Кайзера, то, наверное, знаю.

– Вот ведь. Ничего в этой жизни не утаишь. Я о тебе тоже чуть-чуть знаю, правда, знание мне нелегко досталось, да и не ожидала, что ты такая окажешься.

– Какая?

– Юная, красивая… сильная и смелая. Вот только силы своей не знаешь толком, и умения пока не развиты. Если бы я не успела, то и не знаю, куда бы тебя занесло в попытке этому мальчику помочь. Помочь ему можно, и, наверное, нужно, но для этого подготовленным нужно идти, хоть капельку. А ты на одной вере идёшь, в себя, в намерения свои добрые. Вот только, в том мире вперемешку всё, и вера не имеет значения, сила – да, имеет. А ещё – знание, но его у тебя маловато.

– Роза, а откуда вы меня знаете? – Катя только сейчас поняла смысл сказанного цыганкой. – Мы ведь никак не пересекались.

– Ты думаешь? Но ведь ты обо мне что-то слышала, не так ли? Так почему я не могу знать о тебе? Всё в мире взаимосвязано, девочка, и нет ничего случайного, запомни. А твой образ я увидела, когда помогала этому юноше, – Роза кивнула на кровать. – Вот тогда-то я и познала тебя. Ты ведь даже не догадываешься, что до сих пор имеешь связь с ним?

– Я? Связь?? – Катя потрясённо смотрела на гадалку, и не могла поверить в услышанное. – Но, как? Как такое может быть, ведь я…

– Да, ты думала, что просто наслала наказание и всё? Нет, Катя, так не бывает. Особенно, если пользуешься чистой силой. Ты столько вложила в наказание своей боли и отвращения, что накрепко впечаталась в сознание того, кого стремилась навсегда отвадить от себя. И этот образ, слепок твоего Я – до сих пор поддерживается, хотя ты и не подозреваешь об этом. Поддерживается сам собой, ведь ты пожелала, чтобы он очистился, имея в виду наркотики. Но получилось так, что он очистился от всего, став по-младенчески безгрешным, его омыл огонь твоего гнева.

И теперь живёт в мире снов, которые, опять же – приходят от тебя.

– Сны? – Катя поперхнулась. – Мои сны?

– Да, твои сны, те, что приходят тебе. Не личные, которые снятся любому человеку, а именно – приходящие. Ведь тебе приходят странные сны, не так ли?

– Откуда…?

– Да оттуда же, девочка. Всё оставляет следы, даже сны во сне, поверь, просто нужно уметь видеть и понимать то, что видишь.

– А ты умеешь, да? А этому можно научиться?

Роза задумчиво улыбнулась, глядя на порозовевшую от волнения Катю.

– Можно, если постараться. Но, я училась с самого детства – и мне ещё предстоит долгий путь познания, а ты – давно уже не ребёнок, и в чём-то далеко впереди меня, а в чём-то так и остаёшься грудничком. Если бы тебя учили с рождения… Но, всё равно, учиться тебе можно и нужно. И тогда твоя сила обретёт ещё и опыт, став тонким инструментом, подобным острому скальпелю, а не молоту, как сейчас.

Роза остановилась передохнуть, затем продолжила, меняя тему:

– Скажи, тебе приходили новые сны? Можешь ли ты поделиться со мной тем, что увидела?

Катя задумалась, высказанная цыганкой просьба удивила. Зачем ей знать то, что предназначено Кате? И – что она уже знает, какие обрывки смогла увидеть через Валеру?

– Не сомневайся, я не использую рассказанное тобой во зло. Это знание – важно лишь для меня и ещё некоторых женщин моего рода, потому что несёт в себе весть. Весть о будущем, о том мире, что может измениться прямо сейчас.

– Весть? Будущее? – Катя снова потеряла нить рассуждения. – Какая связь между моими, – она выделила слово. – Да, моими снами – и будущим миром?

– Катя, давай-ка сядем. Я могу и на полу прямо, мне не привыкать, здесь чисто. Чувствую, долго нам с тобой придётся разговаривать. Но, я расскажу, чтобы ты сумела понять. А ты можешь и на стульчике посидеть, послушать.

Катя отрицательно мотнула головой, и решительно уселась на пол, лицом к лицу с Розой, поза лотоса особых трудностей не вызывала. Цыганка одобрительно кивнула.

– Что ж, рассказ будет долгим.

Катя вдруг вспомнила, где они находятся.

– Долгим? А вы думаете, нам дадут здесь долго разговаривать? Всеволод обещал вернуться скоро, проводить меня.

– Не переживай об этом. Они не вспомнят, что мы здесь. И палату будут обходить, словно её не существует. Нет, ничего плохого, – Роза успокаивающе подняла руку, увидев испуг на Катином лице. – Просто я их попросила забыть, на время. Как попросила? Ну, мы это умеем – слово там, слово здесь… Да и ты умеешь, вон пример лежит. Да, да, именно так, только мы делаем это очень мягко и незаметно. Успокоилась? Вот и хорошо. Слушай.

Роза оправила одежду, собираясь с мыслями и подбирая слова для начала рассказа.

– Что ж, слушай. Возможно, ты знаешь, возможно и нет, вряд ли этому в школе учат, но когда-то, давным-давно на заре веков, цыгане не были бродячим народом, скитающимся по разным странам и континентам. Нет, тогда мой народ жил в Индии и был весьма уважаем, потому что среди нас рождалось очень много людей, имеющих Дар. И те, кто родился с ним – развивались, обретая могущество и накапливая знания. Лекари и ведуны, знахари и прорицатели – дар развивался по-разному, и граней его было не счесть. Познавая себя, одарённые цыгане познавали и мир, собирая по крупицам знания о его устройстве. И однажды узнали, что всё вокруг пропитано Силой, благодаря течению и биению которой и существует жизнь. Сила простирается повсюду, и наша Земля всего лишь маленькая капелька в бескрайнем океане. А Дар – всего лишь способность прикоснуться к этой силе. Силу стали изучать, пытаясь понять её законы и найти способы покорения. Но, разве можно объять необъятное? Силу невозможно покорить, как невозможно выпить океан. Нет. Зато, в поисках, народ обрёл Слово. Слово – способ обращения к Силе, тонкий и весьма сложный в познании. И не всякий разум способен вместить, осознать Слово силы. Но, у моего народа были очень одарённые искусники, добывающие всё новое и новое знание – и Слова множились и множились, становясь ещё изощрённее и могущественнее. И однажды народ узнал, что существует Слово мира. Слово, которое знает лишь один человек – Хранитель. Хранитель нашей крупинки Мироздания по имени Земля. Тот, кто знает будущее и помнит прошлое, кому ведомы все тайны, горести и радости человечества. И тот, кто сумеет узнать это слово, или хотя бы его слоги – станет могущественнейшим из могущественных. Такова легенда, что передаётся из уст в уста среди женщин моего рода, идущих путём знания и силы.

– А в чём состоит могущество? – Катя заворожено вслушивалась в рассказ, пытаясь сразу оценить услышанное. Пока всё походило больше на сказку, нежели на настоящую историческую реалию, пусть и давно канувшую в Лету.

– Слово мира дарует понимание мира – и власть над ним. Понимаешь? Слово – это не набор звуков, обозначающих что-то, как принято в любом языке, нет – это обращение к Силе – помнишь? – я уже говорила тебе, и обращение это посвящено чему-то. Слово мира – это ключ, дарующий многое из доступного лишь Хранителю.

– И что вы сделали с полученным знанием?

– То-то и оно. Возгордившиеся в своём бескрайнем, как казалось тогда, могуществе, великие кудесники решили найти Хранителя и обрести знание Слова. Но все попытки оказались тщетны. Видимо, намерения их оказались недостойными такого дара. И тогда они совершили невозможное. Они сами придумали Слово. Медитируя и бродя по чужим мирам и междумирью, год за годом они собирали крошки и капельки, отзвуки некогда прозвучавшего Слова, эхо которого и сейчас катится где-то в невообразимой дали. И решили, что собрали достаточно. Прошло ещё много времени, и они смогли придумать, как же Оно звучит. Вначале его написали, тайными знаками, что до сих пор, не разгаданные никем, украшают стены древних храмов. И однажды, выбрав время, наиболее подходящее для совершения таинства, они дерзнули обратиться к Силе, сказав изобретённое ими Слово.

– И что случилось?

– Случилось то, что и должно было случиться. Гордыня всегда приводит к плохим последствиям, и в этом случае исключения не последовало.

Воззвав к Силе и познав ответ, ослеплённые гордыней мудрецы поняли, что просчитались – мир сдвинулся, сошёл с ума, эпоха благоденствия сменилась эпохой безумия и смерти. В мир пришла власть Кали-Юги. А Хранитель, оглушённый ударом грязного слова, покинул наш мир. Поняв, что сотворили, вчера ещё бездумно гордые, а сегодня – безутешные, обладатели Дара решили искупить вину. Они покинули наш мир, послав свой разум на поиски Хранителя, моля его вернуться и восстановить благоденствие. И он ответил. Но ответ не обрадовал искателей.

– Что они услышали? – Катю захватила эта сказочная история, и она внимала Розе, как в детстве – родной матери, рассказывающей сказку на ночь.

– Хранитель сказал, что создаёт себе новый мир. А наш мир обретёт другого Хранителя, когда-нибудь. И будет он юным и слабым, таким же, как разум тех, кто осмелился замахнуться на устои Мироздания. Новый Хранитель придёт и принесёт новое Слово нового мира, ведь старое исчезло вместе с ушедшей эпохой. И задача одарённых людей – найти и оказать помощь юному носителю знания о будущем. Ведь он появится на Земле в виде ребёнка – не совсем обычного, наделённого необычными качествами – но, всё равно, ребёнка, и пройдёт весь путь земного человека, познавая человеческую юдоль. Лишь так Хранитель может познать суть того, что призван беречь.

– И как люди узнают о его приходе?

– Есть знаки и приметы, знамения и пророчества. А может случиться и так, что Хранитель появится, не возглашая о себе, тогда мир сам начнёт искать ему помощников, ведь мир – тоже живое существо.

– И что случилось дальше?

– Узнав ответ, мой народ принял решение рассеяться по миру, отдав себя поиску и ожиданию того, кто принесёт новое Слово, и изменит мир. Цыганский народ покинул Индию, оставив там лишь несколько самых мудрых из одарённых. Они нашли себе пристанище где-то глубоко под горами Тибета, в глубинах непроходимых пещер. Их тела до сих пор там, а разумы бродят по мирам, разыскивая нового Хранителя и, иногда, возвращаются назад, на Землю, чтобы убедиться в том, что их прародина ещё не исчезла.

– И вы до сих пор ищете?

– Да, мы до сих пор ищем. Только знание о прошлом ушло из памяти растёкшихся по миру истинных цыган. Правду об утрате хранят лишь знахарки да лекарки. Наши бароны узнают эту историю сразу, как только становятся главами семей, но – не верят, их умы заняты другим, что им какая-то седая древность?

– А если вы не найдёте, не успеете прийти на помощь Хранителю, что случится тогда?

– Что случится? Не знаю, возможно, случится непоправимое.

Катя почувствовала, что цыганка что-то недоговаривает, какая-то недосказанность и вина звучали в её словах и мелькали в глазах. Что-то очень знакомое мелькнуло в рассказе, что отзывалось неясными пока ассоциациями.

– Что, Роза – что случится?

Роза поняла, что девочка чувствует недомолвки, и замолчала, а потом сказала всего лишь одну фразу:

– Вначале было Слово…

Катя потрясённо перебирала всё, что только что услышала, складывая воедино и понимая, вот оно – то, что отдавалось в памяти лёгкой вибрацией давно знакомой истории.

– Роза, ты… Ты хочешь сказать…

– Да, он приходил. И приносил слово нового, чистого мира. Но люди отвергли услышанное, и мы вновь остались без Хранителя. Мы не смогли помочь, не успели, да и могли ли? И, спустя века, были наказаны за это, превратившись в загнанных зверей, на которых велась охота по всей Европе. Мы и евреи… И другие народы, приобщившиеся к знанию за долгие века, несущие их в себе, в памяти и крови. Нас попытались уничтожить, выжечь знание о Силе и обо всём, что связано с ней. А может нас наказали за невыполненное предназначение, за то, что превратились из посвящённых искателей в беззаботный сброд на обочине мира.

Роза устало выдохнула. Вроде и не долгий, и не такой уж содержательный разговор, но Катя чувствовала, как цыганку придавило грузом поднятых из глубин памяти воспоминаний, словно всё рассказанное пережито ею лично. Неподдельное горе и тревога за будущее – не только своего племени, но и всех остальных людей – вот что сейчас горело в душе гадалки.

Оставалось лишь несколько вопросов, хотя ответы на них уже напрашивались сами собой.

– Роза, вы хотите сказать, что мои сны… Они имеют отношению к Хранителю?

Катя ждала ответ, и уже знала его.

– Да, мы думаем, что твои сны, те, что о малыше – они идут от Хранителя, который едва-едва вступил на свой земной путь. Малыш – и есть его вместилище. Он ищет тех, кто сможет помочь ему, и эти сны – как поисковое самонастраивающееся испытание. Если ты увидела – значит, можешь оказаться полезна, пригодиться в долгом пути. Это – первая цель сна. Вторая – отсеять неверящих и бездушных. Ведь силы касаются не только такие как ты, случается и так, что она открывается испорченным людям, сознательно или волею судьбы, оказавшиеся на стороне Зла – да, я говорю о таких, как Кирилл-Кайзер – но вряд ли они обратят внимание на такой светлый сон. И, отсюда истекает третья цель снов – если Зло обратит внимание на юного носителя древнего знания, которому ещё предстоит стать Хранителем, то лишь избравший путь защитника будет допущен к первому кругу избранных. Есть и другие смыслы и цели снов Хранителя, их много, и не все понятны и доступны мне. Как и моей бабушке, которая уже давно витает в других мирах, оставив почти всё на меня.

Роза ухмыльнулась, и Катя увидела образ очень старой женщины, посланный цыганкой.

– Она крепкая старуха, и многое видит в своих странствиях. Но вот знаков прихода Хранителя не увидела. Хотя, давно в прошлом я была спасена тем, кто сейчас оказался причиной твоих злоключений – опосредованно, не сам, а руками своего наперсника – и это наводит на мысли, что всё предрешено богами и Яхве давным-давно. Мы все связаны одной ниточкой, так бывает – даже и не знаешь, что судьба повязала с кем-то, как вдруг оказываешься втянут в нечто невообразимое. Но, девочка моя, ты так и не ответила…

Катя удивлённо вскинула голову – мысли всё ещё бродили в легенде, и до неё не сразу дошёл смысл сказанного вопросительным тоном.

– Вы про сны?

– Конечно же, ведь это так важно, пойми. Я могу и так всё узнать, обратившись к Валериному Я, – Роза кинула на кровать. – Но он далеко, и путь туда отнимает немало сил. Согласись, нет смысла скрывать то, что невозможно утаить, это вопрос доверия и экономии времени и сил.

– А вы покажете мне…?

– Что? Что ты хочешь увидеть, маленькая носительница огня, что?

Катя смутилась, услышав такой эпитет, но упрямо продолжила:

– Вы покажете мне мир, куда ушёл Валера?

– Я думаю, ты прикоснулась к тому миру, но очень быстро вернулась обратно, ведь у тебя есть цель и задача, и – кто-то или что-то ведёт тебя, ты ведь и сама знаешь, не так ли? И этот кто-то – маленький Хранитель, совсем ещё ребёнок, рассылающий свои сны по всему миру, в надежде услышать отклик. Моя задача – суметь донести до него ответ, понимаешь?

– И как вы это можете сделать?

– Катя, ты сейчас задаёшь не те вопросы, прости меня, прошу, – Роза устало вздохнула. – Я понимаю, ты сразу узнала столько нового, и тебе хочется задать тысячи вопросов. Я обещаю дать тебе ответы, по крайней мере – на те вопросы, которые не затрагивают наших родовых тайн.

Роза торжественно вскинула руку, и неожиданно густым голосом, от которого у Кати выступила гусиная кожа, торжественно проговорила:

– Клянусь. Я дам тебе ответы.

Катя смущённо улыбнулась и пролепетала:

– Да я и так бы, что вы…

– Не смущайся. Твои тайны стоят моих. – Казалось, что сидящая Роза вдруг раздалась в плечах и стала куда выше, настолько сильно она сейчас проецировала свою мощь и силу, давая обещание. И Катя поняла, что сейчас услышала не просто обещание, а именно клятву, в которой прозвучали не только простые звуки обычных слов, а и нечто куда могущественнее и древнее. Чистая сила, та, что говорила с ней во снах.

Катя смиренно склонила голову, подчиняясь торжественности обряда, и тихо ответила:

– Я принимаю твою клятву.

Цыганка удовлетворённо кивнула, похоже, Катя нашла верные слова и интонации, и проявила достаточное уважение.

– Я не видела снов. Вернее, не так – в моих снах вертелись кусочки уже виденного раньше, словно какой-то пазл, совершенно бессмысленный. А может, просто напоминая о себе. Я надеялась, что продолжение придёт, ведь там впереди самое главное, я чувствую. И эта женщина – Пелагея – к которой они приехали, она такая… такая…

Катя судорожно вздохнула, она и в самом деле не могла подобрать слова, чтобы описать впечатления от образа Пелагеи.

– Да. Пелагея – очень сильная женщина. – Роза потрогала бахрому платка, задумавшись о чём-то. – Бабуля Иза так и не сказала, кто же такая эта деревенская целительница. Мне кажется – старушка знает, но пока не считает нужным делиться со мной. А, может быть, думает, что я сама найду ответы. И, ты знаешь, я думаю – она права. Всё – в твоем сне.

– Но, сон неизвестно когда ещё вернётся, да и вернётся ли, я даже и не знаю.

Катя растерянно смотрела на зарозовевшую от волнения Розу, которая всё так же лихорадочно что-то обдумывала. Цыганка словно разговаривала с кем-то невидимым, обращаясь куда-то вдаль сквозь себя, и получая ответ. И ответ, похоже, удовлетворительный.

– Катя, я сказала тебе, что мы можем дать знать Хранителю, что мы услышали его призыв. Это на самом деле так. Важно, что сон ещё не пришёл. Мы можем сами призвать его, и вместе увидеть всё, что предназначено. И ещё, ты хотела помочь этому юноше, снять с него цепи своего гнева, что висят на его душе до сих пор. Это можно сделать одновременно, ведь и он видит твой сон – он живёт в нём, купаясь в свете, идущем от малыша. И когда сон закончится – Валере нечего будет больше делать там, в мире снов. Понимаешь?

Катя мысленно крутила конструкцию, обрисованную гадалкой, и не видела в ней нестыковок, всё вроде бы логично. Смущало одно – она не понимала, как можно разделить сон, да ещё и на троих. Что-то смутно всплывало из увиденного некогда, или прочитанного – но так и не оформилось в чёткое воспоминание.

– Не бойся, общий сон – это просто общий сон. Мы просто все увидим одно и то же – то, что видишь ты. Но, если хочешь, то я могу провести тебя по другому миру, там мы и станем призывать сон. То есть – мы окажемся там вдвоём, и ты будешь осознавать это, как будто мы вдруг перенеслись куда-то и продолжаем наш разговор. Ты хочешь этого?

– Да, конечно же, да! – Катя рассмеялась. Ей вдруг стало необыкновенно легко – ведь она нашла человека, от которого сможет узнать о значении того, что с детства стало частью её жизни. Только её, и ничьей больше, слишком уж странные эти умения и знания.

– Значит, не будем откладывать. – Розу распирало энергией свершения, она стояла на пороге познания старой, невероятно древней родовой легенды, и её потряхивало от желания рвануться за разгадками прямо сейчас, сию минуту. Но вначале предстояло совершить приготовления, ведь им необходимо ещё и достучаться до Валета.

– Помоги мне. Нам необходимо перенести его на пол, иначе у нас не получится, слишком тесно.

Следуя указаниям Розы, Катя помогла ей стащить худое, практически невесомое тело бывшего наркомана с кровати и уложить его в центр комнаты. Сразу стало тесно. Роза задумчиво огляделась, прикидывая что-то, и решительно отправилась к кровати.

Катя испуганно зажмурилась от скрипа и грохота переворачиваемой кровати. В цыганке скрывалась сила дюжего мужика – Кате не верилось, что кровать можно перевернуть вот так, одним движением. И тем же движением – задвинуть вплотную к стене.

– А никто не услышит? – пискнула она нерешительно, уже и не зная, что ожидать дальше.

– Я же сказала, нас здесь нет. И палаты нет. Вообще нет. Поэтому и шума нет, понимаешь? Если нет места, то, как оттуда может шум доноситься?

Катя непонимающе тряхнула головой, логика заявления явно не укладывалась в рамки стандартной физики. Но, раз Роза столь категорична – значит, так и есть.

– Нас – нет Катя хихикнула.

– Эй, эй… девочка. Катя, ты волнуешься слишком сильно. Всё будет хорошо. – Роза подскочила к ней и заглянула в глаза, а затем что-то прошептала и ласково провела рукой по голове. И Катя успокоилась.

Хотя, тут же заволновалась – что это такое сотворила Роза?

– Ничего я не сотворила, – Роза словно подслушала мысли. – Так мы успокаиваем наших детей. Помогло?

– Да… – Катя смущённо встала в центре комнаты, не зная куда себя деть.

Роза деловито передвигала тело Валеры, раскидывая руки крестом и фиксируя его на спине. Придирчиво осмотрела, нет ли рядом предметов, могущих повредить в дальнейшем. Не увидев угрозы, она успокоилась и поманила Катю.

– Вот, смотри. Ты ляжешь вот здесь, точно так же, как и он, – тон цыганки не допускал ни капли возражений и сомнений в правильности отдаваемых приказов. – А там лягу я.

Она проследила за тем, как у Кати получается улечься на пол – всё получилось отлично. Потом отошла к двери палаты и подпёрла её спинкой стула, засунув в ручки ещё и ножку от кровати, неведомо как оказавшуюся у нее в руках.

– Вот, на всякий случай. Да, вот так вот, мало ли, – Роза улыбнулась Кате, повернувшейся на бок и наблюдающей за её действиями. – Слова словами, а дерево деревом. Ну, что – ты точно хочешь пройти по другому миру?

– Да. – Катя уже успокоилась, и отвечала ровным тоном человека, твёрдо знающего, что и зачем он делает.

Роза дала ей знак подвинуться к Валету, так, чтобы головы тесно соприкоснулись. Убедившись, что всё правильно, женщина не торопясь улеглась и сама. Она поёрзала немного, придвигаясь, пока не упёрлась в их головы.

Сверху они выглядели как трехлучевая звезда, делящая невидимый круг на три равных части. Юная девушка, бледный призрак юноши, зрелая смуглая красавица.

– Катя, переплети руки с моими и Валериными. Да, локтями. Вот так, да. А теперь расслабься и думай о пустоте. Ты ведь умеешь?

Катя хмыкнула. Да, о пустоте она умела думать, там очень хорошо прятать свои мысли от чужих.

– Думай. Расслабься. И не пытайся вслушиваться в то, что слышишь.

Катя послушно нырнула в пустоту. Навалилась мягкая тишина, мир окутался серой дымкой. Где-то там Роза что-то мягко нашёптывала, что-то…что-то….

 

Глава 27

– Катя. Ка-атяя-я-я…

Катя открыла глаза, выплывая из забытья, внезапно накатившего от убаюкивающего нашептывания Розы. Роза?

Она охнула, внезапно осознав, что вокруг нет ничего. Ничего из того, что только что окружало их в больнице – и вообще ничего, в буквальном смысле. Внутренний компас, тот, что никогда не подводил, подсказывая где она находится – внезапно замолчал, словно здесь не было ни направлений, ни уровней верха и низа.

Катя ощутила себя Красной Шапочкой в незнакомом лесу, да вот только деревья куда-то пропали. Всё заполняла бескрайняя тьма, та самая, которая приветствовала её в самом первом сне, когда она прошла сквозь огонь. Тот, в котором сгорела, и в котором возродилась – вобрав в себя и породнившись с ним всей своей сутью. Понимание этого внезапно высветилось внутри неё алыми буквами, теми самыми, что горели в пламени, некогда непонятные, а теперь такие родные. И она счастливо засмеялась.

– Катя!

Её кто-то звал. Кто-то… или что-то. Катя крутанулась, но ничего не увидела, тьма не желала расступаться перед ней. Но голос снова и снова окликал, и она крутилась, как ей казалось, юлой в поисках источника. Пока её не взяли за плечо и не развернули.

Катя охнула. Роза предстала в совершенно ином обличии. Если в мире Земли цыганка виделась обычной, пусть и красивой, женщиной в годах и с необычной аурой, то здесь она явилась ей в виде пульсирующего шара, от которого исходило во все стороны синее сияние – не спокойное, как голубизна небес, а ярое, как штормящее море. И в центре шара висела юная девушка, похожая сразу на цыганку и на индианку – такую, какой восточные красавицы рисуются в фильмах – с яркой точкой на лбу, из которой исходил фиолетовый луч, разбегающийся во все стороны сразу. Руки девушки украшали браслеты, а на груди прилегло ажурное ожерелье с монетками.

– Катя. – Девушка тряхнула её за плечо ещё раз, выводя из ступора. – Это я, Роза. Не удивляйся, здесь всё другое. И ты другая, но увидеть себя пока не сможешь, этому тоже надо учиться.

Катя попыталась рассмотреть себя, но, похоже, Роза не обманывала – ничего нового не обнаруживалось. Роза же рассмеялась, уловив Катино желание.

– Это не сложно. Но позже, не сейчас. Я помню обещание, и ты всему научишься. А сейчас нам предстоят сложные дела. Для начала нам нужно найти сущность Валеры. Ты должна чувствовать, где он, в какой стороне. Да, здесь нет направлений в обычном понимании, но ты почувствуешь, где он.

Катя прислушалась к себе и окружающему её ничто. И ничего не заметила.

– Не торопись. Здесь нет времени. Спешить нужно лишь там, на Земле, а здесь время никого не интересует. Попробуй ещё раз, ищи отзвук себя, ведь ваша связь в этом мире намного ощутимее. Ищи!

Катя послушно замерла, решив для начала, избавиться от всего, от всех мыслей и желаний, которые лишь мешали. И когда сознание очистилось полностью, уподобившись заледенелой пустыне – она почувствовала, вернее – увидела тонкую, призрачно голубую ниточку, уходящую куда-то.

И где-то невероятно далеко эта нить заканчивалась маленькой капелькой чужого Я.

– Я, кажется, я нашла… – сияние вокруг Розы полыхнуло и Катю окатило волной удовлетворения.

– Молодец, вот ты и прошла первый урок – изучения себя самой, своего внутреннего Я, ведь только так можно увидеть чужое. Молодец. А теперь зови его, подтаскивай к себе, легонько, да, как щеночка за привязь.

Катя вначале не поняла, а потом улыбнулась – понятно! И потянула ниточку, втягивая и укладывая её где-то глубоко внутри себя. Она не ощущала – получается ли что-то, нить тянулась и тянулась, виток за витком сворачиваемая Катей. Будь здесь время, она, наверное, устала бы от монотонности происходящего, но время осталось там, в обычном мире.

Капелька света засияла перед ними внезапно, возникнув из ничего, словно вдруг проколола лист бумаги, за которым находилась, играя с ними в прятки. Небольшой шарик чистой сущности, от которого исходили радость и теплота, повис перед Катей, и она осторожно изучала это чудо. Да, это была суть Валериного Я, но как она изменилась! Если в тот роковой день аура его виделась изъеденной чернотой приближающейся смерти и злом печати, то сейчас свечение стало ровным, не отягощённым никакими влияниями. Валет избавился от всего, что пятнало его душу и суть, и сейчас сиял чистотой новорожденного.

Катя заворожено прислушивалась к тому, что же происходит в глубине маленького светлячка. Потом протянула руку, желая прикоснуться и ощутить упругость живого существа. Но ей помешала струя синего огня, выплеснувшаяся от Розы и оттолкнувшая сущность Валета.

– Нельзя! Катя, не торопись, пожалуйста. Это не жемчужина, которую можно крутить и вертеть, как заблагорассудится. Если хочешь прикоснуться, то используй для этого вашу связь. Но, поверь, не надо этого делать. Он спит и видит сон, пришедший к тебе от Хранителя – раз за разом, окунаясь в тепло ощущений. Пусть спит, мы возьмём его с собой и разделим с ним увиденное. Хорошо?

Катя осторожно отпрянула от светящейся капли – Роза, наверняка, знала, что говорила, и спорить не было никакого желания. Тем более, по ниточке, связывающей её с Валетом, прокатывалось редкое, но уверенное биение, похожее на пульс, и Катя каким-то образом знала, что это очень хороший признак. Да и поняла вдруг, что не хочет входить в истинное Я чужого человека, слишком это походило на подглядывание.

Сияющий шар с Розой внутри подплыл ближе. Цыганка с вневременной мудростью взирала на Катю, и она поняла, что сейчас им предстоит то, зачем они, собственно и пришли сюда.

– Что ж, мы здесь. Там, где гуляют сны Хранителя и других существ. Нам нужно сделать так, чтобы его сон нашёл нас. Открыться, полностью. Оголиться полностью, сняв все защиты, которые вольно и невольно навешали на свой разум и душу. И – позвать. Я помогу тебе в этом, но и ты – помоги. Я знаю, ты уже прошла через огонь, отделяющий этот мир от земного, иначе вела бы себя совсем по иному в этой безвременной тьме. И огонь очистил тебя, дав силу и забрав напускное бессилие, созданное тобой самой за долгие годы. Поэтому, ты сможешь легко раскрыться – ведь ты уже часть этого мира. Ты – сама огонь. Катя, мои глаза видят бушующее пламя со льдом внутри. Но это лёд не равнодушия, а спокойствия и силы разума. Прими мою помощь, и помоги мне сама. Всем нам, пожалуйста.

В голосе Розы звучала мягкая мольба – призывающая помочь, спасти, уберечь… Противостоять этому было невозможно, да Катя и не собиралась.

– А он? Он пойдёт с нами? – она кивнула на Валерино Я.

Роза улыбнулась, отчего её сияние вспыхнуло с удвоенной силой.

– Пойдёт. Ваша связь никуда не делась. А вот мне сейчас нужно кое-что сделать, чтобы пойти с вами. Помоги мне, откройся для меня. Обещаю не причинить тебе ничего плохого, наложенное Слово свяжет нас лишь на время. Хорошо?

Катя кивнула. Затем вспомнила всё, что говорила Роза до этого, и погрузилась в себя. Защита, ещё одна, ещё… Она даже не знала, что внутри у неё таится так много порогов и преград от внешнего мира – и столько защит внешнего от её внутреннего мира. Да, ради только вот этого стоило попасть сюда, в междумирье. Она не ломала и не рвала тонкие, но прочные завесы. Нет – просто сворачивала их, как сворачивает шторы рачительная хозяйка при генеральной уборке. Одна за другой, уровень за уровнем. И – не осталось ни одной. Она не чувствовала себя голой, хотя и представляла сейчас собой полностью раскрытое существо, наоборот, мир стал ближе и ощутимей. Даже здесь, в нигде и в ничто.

Роза терпеливо ждала, наблюдая, как Катя готовится к дальнейшему. Лёгкость, с которой девочка оперировала своей внутренней структурой, удивляла. Похоже, этот мир и вправду принял Катю, став её частью и – сделав частью себя. Слава Яхве, они встретились не как враги.

Увидев поданный девочкой знак, Роза изгнала из себя всё лишнее. Дальше начиналось то, к чему она готовилась всю жизнь. Призыв сна сам по себе не составлял сложности, но сны Хранителя? Нет, этим займётся Катя, сон уже завязан на ней и придёт, стоит девочке позвать. Конечно же, Роза проконтролирует и поможет, но для этого необходимо установить связь, подобную той, что сейчас сияла огненной нитью между Катей и Валерой.

Она собралась с духом и заговорила, подбирая нужные Слова, связывая их в невыразимо сложные стихи.

Катя увидела, как начали шевелиться губы цыганки-индианки. А потом не услышала, но почувствовала, как полились потоки силы, свиваясь и переплетаясь невообразимыми способами. Ткущееся полотно расширялось и расширялось чудесным ковром, рисунок которого наливался огненными росчерками и, вдруг, скрутилось трубой и устремилось к ней. Лишь полученное, только что, обещание, в котором Катя не увидела ни капли фальши, помогло ей сдержаться от инстинктивного желания защититься.

А раструб плетения становился всё ближе и ближе, пока не поглотил её целиком, облекая со всех сторон. И вдруг всё кончилось, плетение рассыпалось, окутывая Катю звёздным водопадом.

Как только растаяла последняя искорка, она услышала голос Розы, но он раздался внутри, лёгким отголоском, толкающимся в уши.

– Катя, вот и я. Принимай гостей, теперь наши сознания соединены. Я могу видеть и ощущать всё, что видишь и ощущаешь ты. И наоборот. Теперь нам остаётся только позвать. Вспомни, как всё произошло в первый раз, и попробуй проиграть это в голове, проецируя наружу. Понимаешь?

– С трудом, – Катя помнила, но не могла понять, как спроецировать воспоминания. Хотя, она ведь не раз оказывалась источником эмоций для окружающих.

Катя вызвала в памяти картину первого входа в сон, и она мгновенно отозвалась, выплывая наверх. Вместе с появлением воспоминаний, в мире вокруг происходили изменения – тьма задрожала, взбиваясь мелкой рябью вокруг Кати. Дрожь нарастала и нарастала, а потом от Кати раскатилась неосязаемая и бесплотная волна, пронизанная её желанием увидеть, обрести, познать.

И где-то далеко, как и тогда, во тьме возникла маленькая точка, от которой повеяло таким родным, земным теплом.

– Видишь? – беззвучно обратилась Катя к Розе, ни на миг не сомневаясь, что будет услышана.

Но не успела услышать ответ – далёкая точка налетела, разрастаясь на ходу в знакомую картинку Земли. Неровный шар, сплошь из пятен синего и зелёного, серого и жёлтого, испещрённый рябью и завитками белого – притянул, и пришло чувство падения. Того самого – падения в чужой сон, в котором ей предстояло стать всем и всеми.

Она упала, и на миг отключилась. А когда чувства вернулись – поток сна уже бился вокруг неё.

Катя снова оказалась в комнате, в которой расположились приезжая пара с ребёнком и таинственная хозяйка по имени Пелагея. Взрослые с надеждой и улыбкой взирали на смеющегося Виссариона.

 

Глава 28

Почему-то по приезду он смеялся вообще много. Мария с надеждой посмотрела на хозяйку. А та с улыбкой разглядывала Виссариона.

– Ну и, в чём беда-то у вас? – спросила Пелагея, словно не веря в наличие каких-либо проблем у такого замечательного и весёлого крепыша.

И Марию прорвало. Она рассказала всё, от начала до конца, припоминая сонмище пустых мелочей и несущественных деталей. Так был велено – всё, до изнанки. Да и – не будь указания, она бы всё равно выговорилась по полной. Такова уж природа женская – делиться горем до дна, изливая до последних капель и удерживаясь, чтобы не нырнуть вслед за ними. Пелагея слушала внимательно, переводя взгляд с Марии на сына, а порой и на Игоря.

Когда рассказ дошёл до описания недуга, выражение лица Пелагеи сменилось. Она недоверчиво посмотрела на Висса, ничуть не веря, что жизнерадостный карапуз способен внезапно превратиться в бессловесную одеревенелую куклу. Но прерывать Марию не стала. А Мария уловила смену настроения хозяйки и завершила рассказ, не вдаваясь уже в горестные перипетии хождений по мукам.

– Так, ну что же, давайте посмотрим, – старая женщина не спеша подошла к столу, на котором продолжал радостно размахивать всеми своими конечностями Виссариончик, похожий в этот момент на маленького жучка.

Она наклонилась над малышом и всмотрелась ему в глаза, а потом протянула руку и провела по кудряшкам волос. И тут что-то случилось. Её качнуло, словно порывом ветра, дыхание сбилось, вырвавшись резким выдохом.

Пелагею ощутимо повело, и Игорь рванулся, было, поддержать и помочь, но ведунья властно махнула рукой, пригвождая гостя к неосмотрительно покинутой лавке.

– Ох, Гос-с-с-поди… – изумлённо, будто не веря, но теперь уже в совершенно иное, выдохнула Пелагея. – Ой, ты, чудо расчудесное, да как же так-то, как я тебя не разглядела-то. Вот старая, совсем уже. Дожилась, – голос дрожал от внутреннего волнения. – Ох, и дожилась, вправду… – она повернулась к Марии, и та удивилась выражению лица хозяйки. Глаза Пелагеи светились радостью, да и всё лицо стало расслабленномечтательным. Таким, каким оно бывает у людей в минуты внезапно обретённого счастья.

Пока ничего не понимая, мать переводила взгляд с ведуньи на малыша, который притих и внимательно наблюдал за хозяйкой дома, словно увидев в ней новую загадку. А Пелагея встряхнула ладони, и взяла Виссариончика на руки, вместе с покрывалом, укутав его одним движением, легко и нежно. И плавным движением прижала малыша к груди. Так берёт ребенка мать, привычно и без оглядки. И стала его покачивать, ласково глядя в глаза. А потом перевела взгляд на родителей.

– Вы, почему сынишку назвали Виссарионом? – вопрос был неожиданным.

– Имечко ведь из старых, не называют теперь так ребятишек-то.

– А мы у него спросили, – Мария несмело улыбнулась, не зная, как вести себя дальше. – Спорили с мужем, спорили, как сына назвать, он тогда ещё не родился даже. А потом просто решили спросить у него. Взяли именник, Игорь руку на живот мне положил и стал читать – имя за именем, вслух. Громко и отчетливо, – она нервно засмеялась. – Не знаю, как такое в голову пришло, может где-то увидели или услышали. В общем, как только Виссарион произнесли – нас обоих теплом окатило, как солнышко взошло. И он меня, изнутри, как погладил. Не пнул ножкой, а как котёнок – потёрся так. И мы поняли – это вот его имя и есть. Просто поняли и всё. Странно как-то, – закончила Мария рассказ. – Вправду странно, мы к нему потом уже по имени обращались и разговаривали, и он всегда нам отвечал, тепло так. Правда-правда.

Пелагея улыбнулась.

– Вот и правильно, что сына послушали. Имя – оно силу имеет, и если неправильное выбрать, то жизнь наперекосяк пойдёт. А вашему-то как раз это подходит, и только это. И не горе у вас, а счастье большое. Да только, счастье такое всегда тяжко нести. Вы хоть знаете, что имя означает у сына вашего, или нет?

– Нет, мы просто именник брали, там имена, по алфавиту, много-много. Всяких разных, половину и не слышали даже. А что?

– Да, ничего. Такого ребёнка родили, который себе имя сам выбрал, и даже не посмотрели, что в нём, имени том. Ох, куда мир катится. – Пелагея вздохнула. – Дающий жизнь, вот что имя означает, что ребёнок ваш выбрал. И не просто выбрал, а назвал себя, суть свою показав. Что с вас взять, городские. Идите за мной. Покажу я вам, то, что и сама не сразу увидела. Больно уж чудной у вас ребёнок-то. Думала – и не увижу уже никогда, на старости лет, ан нет.

Пелагея повелительно махнула рукой в направлении дальнего угла комнаты, в котором вдруг обнаружился проход в другое помещение.

Игорь недоверчиво посмотрел туда ещё раз, он точно помнил, что не видел там при входе в комнату никаких проёмов и дверей.

– Да вы не смотрите так, словно домовой привиделся. Не надо было б, так и не увидели бы. Мой дом, что хочу, то и кажет, – усмехнулась хозяйка, глядя на растерявшихся гостей. – Пойдём, пойдём.

Виссарион заливисто засмеялся, и, выпростав руку, замахал в направлении прохода, показывая всем, что отличное понимает всё-всё, о чём говорят вокруг него, и совершенно не имеет ничего против. Пелагея тоже рассмеялась, и плывущей походкой двинулась к проходу, покачивая малыша на руках. Мария с Игорем нерешительно пошли за ними.

Открывшаяся им комната, или, вернее сказать – помещение, было совершенно другим. Здесь не было окон. И стены не поражали белизной, они были заняты полками, а на свободных местах – увешаны всякой всячиной, от пучков травы, до чего-то непонятного. В углах висели светильники, в которых билось настоящее пламя. В воздухе стоял запах чего-то тёплого и чего-то ещё, на грани ощущений – словно сама комната являлась живым существом, впустившим в себя посетителей. Точно так же, в центре, здесь стоял широкий прямоугольный стол, столешницу которого, как разглядел Игорь, кто-то искусно сделал из одной плахи, очень толстой и широкой. Поверхность стола, потемневшая и гладкая, походила на лакированную, но Игорь ясно видел, что это настоящее, не покрытое ничем дерево. Просто древесину выгладили за долгие года, и теперь она больше походила на полированную кость. И по поверхности стола причудливо бегали пятна света от пляшущих в светильниках языков огня.

Пелагея захлопнула широкую тяжёлую дверь, на которую Игорь не обратил внимания при входе, и ощущение живого чрева стало ещё сильней. Свет, запах, атмосфера какой-то ирреальности, отдающей старой-старой сказкой – всё это было очень необычно. Мария тоже притихла, разглядывая комнату, не веря, что такое могло сохраниться на свете.

Пламя в светильниках стало ярче, его уже не тревожили потоки воздуха из другой комнаты. Мир замкнулся.

– Ну что, осмотрелись? – Пелагея спросила мягко, суровый тон куда-то ушёл, сменившись напевным грудным голосом, со слегка баюкающими нотками, словно посетители превратились для неё в испуганных детей и нуждались в ласке. – Не бойтесь и не удивляйтесь. Это комнатка моя, для разного… Чужих не пускаю обычно, но с вами случай особый. Садитесь.

Мария и Игорь оглянулись по сторонам и увидели колченогие табуретки, стоявшие у входа. Странной формы и разной высоты, изготовленные из цельных кусков узловатых стволов, а может и корневищ, они блестели, как и столешница. Гости осторожно сели на них, боясь упасть, но табуретки стояли надёжно.

Пелагея, что-то тихонько нашёптывая Виссариону на ухо и поглаживая его по голове, подошла к столу и усадила малыша прямо в центре. Мальчонка притих и сидел спокойно, словно понимая важность происходящего.

Теперь Висс походил на маленького божка, вознесённого на пьедестал, и в честь которого зажгли жертвенные огни. Пламя отражалось в ультрамариновых глазах рыжим золотом и отсвечивало ото ржи волос.

Мария с Игорем завороженно смотрели на маленькое чудо, замерев от непонятного чувства. Пелагея же отошла в дальний угол комнаты к небольшому столику, и что-то там начала перебирать, затем донеслось журчание воды и звуки помешивания. После этого она повернулась к гостям и быстро к ним подошла, держа в руках небольшую чашу.

Протянула чашку Марии, и, убедившись, что та крепко её держит, отошла и встала где-то позади.

– Вы сейчас не пугайтесь, хорошо? – голос тёк лёгким шёлком, заставляя расслабиться, отдаться на её волю. – Сейчас я вам покажу кое-что, потом и поговорим. Не бойтесь, расслабьтесь. Выпейте то, что в чаше. Выпейте.

Она полуобняла их обоих. Руки мягко легли на спину Игорю и Марии, ладонями между лопаток, пальцами к шее. Что-то зашептала, быстро и напевно, меняя ритм и высоту голоса. И следом за этим голосом разум Марии и Игоря потёк куда-то в неизвестное. Они осторожно, совершенно не задумываясь о том, что делают, выпили до дна содержимое чаши. Мир закружился…

И вдруг ручеёк голоса Пелагеи остановился, а ладони превратились в цепкие птичьи лапы, впившиеся когтями куда-то в затылок.

– Смотрите, – где-то далеко позади них выдохнула Пелагея. – Я держу Взор, смотрите и запоминайте.

Мария услышала, как сдавленно охнул муж. И открыла глаза. Нечёткий мир внезапно обрёл фокус и резкость, как будто она смотрела сквозь волшебную призму. В центре всего парил Виссарион.

Её малыша окружало сияние, но это был не ровный свет, похожий на тот, что исходит от обычной лампы. Нет, сына окружало бурлящее нечто глубоко-синего цвета, в котором шумели круговороты и взрывались сверхновые. Это колыхающееся нечто окружало сына, образуя неровный кокон, на полметра выступающий во все стороны. В толще «стенок» кокона плавали комки и жгуты чего-то более плотного, словно медузы в море или далёкие звёзды. От кокона вверх уходили толстенные фиолетовые жгуты.

Глаза Виссариона в окружающем сиянии выглядели провалами белого пламени, жгущими, словно зев мартеновской печи. А лицо его было безмятежным лицом Будды, каким его изображают на статуях – бесстрастное и безвременное. Ребёнок смотрел на неё, на отца, на Пелагею… обволакивая их всех своим теплом и любовью. Мария потянулась к сыну – желая прикоснуться, зачерпнуть, нырнуть…

Где-то далеко резко хлопнуло, и мир снова превратился в плоскую картинку.

Мария заморгала, сгоняя слёзы, градом катящиеся из глаз. Рядом мучительно кашлял Игорь, отряхивая точно такие же слёзы. А Пелагея уже стояла рядом и участливо заглядывала в глаза.

– Как вы, нормально?

Мария лишь кивнула, и рывком бросилась к сыну. И прижавшись к нему, разрыдалась бурным плачем облегчения. Она ещё не понимала, что увидела. И не знала, что это значит. Но – почему-то теперь она твёрдо знала, что сказанное Пелагеей о сыне – правда. И что у них, на самом деле, нет беды, – тоже.

Пелагея отвела её назад, сняла Висса со стола и присела с ним на лавку. Ребёнок тотчас принялся ковыряться в её косе, пытаясь вытянуть прядь побольше. Она ласково пощекотала его, но отводить шаловливую ручку не стала.

– Ну что ж, малые мои. Вот вы и посмотрели. И, надеюсь, увидели.

Увидели же? Что именно, расскажете?

Мария с Игорем согласились, и поощряемые Пелагеей, рассказали о своих впечатлениях. Говорила Мария, а Игорь лишь хмыкал в подтверждение. Пелагея выслушала их, и одобрительно хлопнула ладонью по скамейке, как только они закончили.

– Да, увидели вы не всё, но и этого вам за глаза. Я вижу, что у вас сейчас в голове не укладывается увиденное, а ещё вижу, что боль твоя, Мария, и страх за сына поутихли, так ведь?

Мария судорожно дёрнулась, выражая согласие, и хотела продолжить уже словами, но Пелагея предостерегающе подняла руку.

– Пока слушайте, неча разговоры говорить. Так вот. Беды у вас, как я уже сказала – нет. Если только вы за такую счастье не посчитаете. А счастье ваше в том, что ребёнок ваш не простой, а из Людей. Из тех самых, что некогда сотворены были, и жили в согласии и единстве со всем миром. И сами миром являлись. Не отгораживаясь ни от чего, и не боясь никого.

Видя каждую струнку души мира, каждой его частицы, каждого существа, что населяет наш мир. И не только наш, ведь жизнь есть и далеко отсюда, даже звёзды в какой-то степени являются живыми существами. И Люди все это могли видеть и ощущать. А при желании – и разговаривать. Не было ни зла, ни страха. Ни злобы, ни ненависти. Им не было чему завидовать, ведь каждый из них являлся частичкой всего, всем и ничем. Вот.

Пелагея перевела дух, поворошила волосы Виссариона, и продолжила:

– Но потом Людей становилось всё меньше, зато всё больше появлялось человеков. Те произошли от Людей, и ничем от них не отличались внешне, кроме одного – они не имели связи с миром, что-то ограждало их от него. Почему это произошло и как так вышло – загадка, а может на это знание кто-то наложил табу в начале веков, ответа нет. Но мировая душа и её струны оказались недоступными для мелких чувствами существ, что начали плодиться и размножаться безмерно и безоглядно. И человеческое в мире стало доминировать. Хотя, Люди не исчезли безвозвратно, всё-таки человечество произошло от них, и кровь их, пусть и разбавленная веками и поколениями, живёт в каждом из нас. И иногда на свет появляется человек, который не совсем обычен, потому что может зрить незримое и ощущать неощущаемое. В разные времена их называли по-разному. Когда богами, когда колдунами. Иногда певцами, а иногда – врачевателями. А они были простыми Людьми. Настоящими. И жили долго, их век всё-таки не так короток, как у ограниченных потомков. Но, и они ведь не бессмертны – и исчезали с лица земли, а мир снова замирал в ожидании следующего чтеца его души. Правда, многие из них оставляли учения о Мироздании, и о том, как найти в себе сверхчеловеческое. Эти учения быстро становились тайными, или наоборот – настолько известными и обыденными, что человечество не уделяло внимания их постижению. Это стало уделом одиночек, но иногда они образовывали сообщества. Такие личности прославлялись, как медиумы и прорицатели, как великие врачеватели и полководцы. Некоторые становились знахарями и ведунами. Это были времена волхвов и друидов. Иисуса. Бодхидхармы. Магомета. И многих других, канувших в небытие под прессом человеческого безразличия. Возможно, даже и сейчас на Земле живёт множество Людей, но их присутствие не ощущается.

Виссарион чихнул, а потом и зевнул. Пелагея прервала рассказ и перехватила малыша удобнее для него. Похоже, сон наступал на ребёнка с неодолимой силой, и мешать этому стоило. Понизив голос, женщина всё же решила завершить рассказ прямо сейчас:

– Сама я – обычная. Просто мне было дадено Знание. Давным-давно. Так уж получилось, что в обмен на великое горе я познала Мир. А он – меня. Вот так и живу, помогаю всем, кому необходимо, это моя стезя. Понимаете, я вижу мир и его жителей. И вижу не просто глазами, но и душой. Вы ведь знаете про ауры, сейчас все о них знают, это уже каждая собака слышала. Так вот – у всех своя аура. А у таких, как я, и у Людей – уходит в синеву, и чем глубже цвет, тем глубже обладатель в суть Мира погружён. А ваш Виссариончик – вы сами видели, глубже уж и некуда. Да и в ауре у него следочки других сущностей видны, что богам присущи. Ну, таких раньше богами считали. Вот, а верева эти, что в небо уходят, это и есть каналы, по-настоящему, и через них сын ваш к такому доступ имеет, что мне даже страшно представить, скуден мой разум супротив такого.

Мария не выдержала и перебила женщину, приблизившуюся к больной теме.

– Так что же дальше-то? Что у него за приступы, как их лечить? Пелагея, он ведь неживой, когда…

– Ох, Мария, Мария… Да скажу я сейчас, скажу. Ведь и начала уже, о том и говорю сейчас. Так вот, Виссарион малыш ещё, пусть и необычный, но всё равно младенчик неразумный. Не может он пока всё это видеть и понимать, но ощущать-то – ощущает. И лезет в канал по неразумию, и тогда его уносит в далёкий океан мирового знания. Вот и плавает, как головастик лягушиный – туда ткнётся, сюда. Там отщипнёт, там потрогает. А так как маленький ещё, то весь и уходит, в теле лишь дух остаётся. Но вы не бойтесь. Он у вас из настоящих, ничего с ним не случится. Я бы – сгорела, а он там свой.

Пелагея прервалась. Виссарион поворочался и сыто чмокнул губами, уже во сне. Он лежал у неё на руках и спал, маленький и такой беззащитный.

И улыбался чему-то во сне. Не улыбнуться в ответ было выше всяких сил.

– Я ему могу помочь чуть-чуть, всё-таки я гостья старая в этом мире. Он перестанет после этого уходить, но изредка будет спать, как убитый. Да, просто всё станет происходить во сне. Смотрите сами. Оно, как бы, и так ничего страшного с ним не происходит, просто неприятно видеть такое, я понимаю.

Пелагея смотрела на Марию и Игоря, ожидая их решение. Они переглянулись, словно ища ответ в глазах друг у друга. И Мария сделала выбор.

– Сделайте, как говорите… это ведь не во вред?

Хозяйка улыбнулась и неуверенно двинула плечом:

– Не во вред, но и не на пользу. Просто станет чуть по-другому. И запомните, это никак не повлияет на его будущее. Да и будущее это целиком зависит от вас и от него самого. Он не мессия какой, не стоит так думать. Ни в коем случае не думайте так. Он вообще может остаться обычным. А может стать кем угодно, хоть Богом. Но это каждому доступно, на самом-то деле. В общем, давайте – выходите из комнаты и посидите там, пока мы тут с ним побеседуем, он как раз спит.

– Побеседуете? С ним? К-как?

Мария вдруг испугалась. Всё происходило слишком быстро и необычно, и не давало расклеиться именно из-за скорости событий и мощного потока информации, перегрузивших сознание и блокирующих здравомыслие. Ей стало страшно оставлять сына наедине с этой загадочной старухой, которая наговорила сейчас столько необычного, что любой сказочник рыдал бы, выпрашивая возможность использовать сюжет. Она живо представила, как в полутьме комнаты лежит её сын, а старуха, заперев дверь, достаёт откуда-то огромный чёрный нож и заносит над маленьким тельцем…

– Ай-ай, – Пелагея усмехнулась. – Вот так вот человеческое и одолевает нас. Приехали ведь, значит верили. А тут, раз – и испугалась, да ещё и мерзость удумала. Гони такие мысли прочь, не место им здесь.

Мария очнулась от внутреннего созерцания сцены из какого-то дешевого ужастика и виновато улыбнулась. А потом взяла за руку Игоря, и встала, увлекая мужа за собой.

– Это… это долго? – нерешительно спросила она уже на пороге комнаты.

– Нет, недолго. Только, вот что – не вздумайте дверь отпирать или стучаться, пока я сама с сыном вашим не выйду. Нельзя. Что бы вам ни привиделось, что бы вам ни послышалось – нельзя и всё.

И дверь захлопнулась.

Минуты тягучим сиропом ползли одна за другой. Казалось, что проходят часы и года. Снова подступили страшные фантазии, и Мария сидела теперь, как до этого сидела в машине – раненой птицей, готовой броситься в атаку для защиты своего ребёнка. Её трясло, она бы плюнула на запрет, в конце концов, и рванулась в истерике на ставшую невыносимо ненавистной дверь. Но рядом дышал теплом Игорь, который в этот момент стал невероятно чутким, сам удивляясь открывшимся ему мелочам. Он крепко обнимал жену, и шептал что-то на ухо, ласковое и тёплое, вытаскивая из затягивающего безумия ожидания. Неожиданно для обоих, эти минуты ещё сильнее скрепили их единство, сцементировав уже иной, зачарованной силой. И каждая минута была тягостно сладка своей болью.

Игорь был скептиком, но сейчас он решил, что лучшей помощью станет выполнение всего, что сказано Пелагеей. Слишком уж потрясла картина парящего в синеве ребенка с лицом Будды. И обещанное облегчение состояния Виссариона, пусть и несущее в себе ничего лечебного – обнадёживало. Он с надеждой смотрел на дверь, за которой сейчас ковалось их будущее.

Вопреки обещанию Пелагеи, прошло уже несколько часов. Игорь уже и сам находился на грани, но уговаривал себя и Марию, выискивая всё новые слова, способные хоть как-то поддержать и помочь им. Он уже пару раз подходил к двери, пытаясь услышать хоть что-то из происходящего за ней. Но старая древесина намертво блокировала все звуки. И становилось страшно.

И вдруг дверь отворилась, беззвучно и величаво. В комнату вышла Пелагея с Виссарионом на руках. Малыш озорно хихикал и снова играл с тяжёлой косой, уже не закрученной на голове, а распустившейся тяжёлым полозом на груди пожилой женщины. Ведунья выглядела необычно – словно и постарела и помолодела одновременно. Как это могло быть – Игорь не понимал, но ощущалось именно так. В глазах Пелагеи появилась иная глубина, а вокруг глаз и губ выметнулись новые суровые складки. И вместе с тем, в осанке появилась новая, молодая струнка.

– Ох, и задал он мне жару, – устало, но весело, выговорила ведунья. – Вечереет уже, а мне – как минуты прошли. Поспорили мы с ним чуточку. А потом не я, а он меня по миру провёл. Не понимая ни капельки, просто взял меня за руку и потащил. Веселится он так, понимаете ли. Полетали, да назад, а там и получилось всё. Так что, как я вам и обещала – не будет он больше баловать неразумно. Ему теперь сны подвластны, в них и поразвлекается, разум свой в путешествия отпуская. И будет вам счастье.

Она широко улыбнулась.

– Я тоже теперь слегка изменилась, в другой уровень перекинулась, горизонты иные он мне открыл, сын ваш. Омыл такими водами, что как заново родилась, да только знаний прибавилось столько, что пригибает с непривычки. Но ничего, я сильная. Принимай сына, мать.

Мария приняла Виссариона на руки и, уложив на стол, начала одевать. Малыш озорничал, не давая руки и ножки, но она сноровисто управилась с разыгравшимся неслухом. И вот он уже снова одет в городское, лишь скомканное белое полотнище на столе напоминает о недавнем.

– Вот ещё что, – Пелагея привлекла их внимание. – Не знаю, как вам это понравится, но это очень полезно, а в чём-то и необходимо.

– Что? – испуганно спросила Мария, прижимая Виссариона к себе.

– Да не пугайся ты, всё уже. Ничего больше не надо делать с ним. Просто я вам хотела посоветовать кота завести. Кошки – они во всех мирах сразу живут, хоть в этом, хоть в каком другом. Сейчас здесь, а за угол зашёл – совсем в другом месте вышел. И зло они всякое видят, и не-зло. Тут уж сказки не врут. Будет он сыну вашему проводником во снах, да защитником в жизни, пока малыш растёт ещё.

Мария неуверенно посмотрела на Игоря. Заводить кошек дома они никогда не думали, хоть там и просторно, но… Эта шерсть. И когти. Она вздохнула… А Игорь широко улыбнулся и сказал вдруг:

– А и заведём. Я старый кошатник, в душе.

Пелагея погрозила пальцем.

– Ты не ухмыляйся, кот тоже не всякий пригож. А то возьмёте охальника, почище сыночка. Будет вам в доме кавардак тогда.

– А как выбирать-то? Присоветуйте уж.

– А я вам и советовать не буду ничего, лучше предложу сразу, пригожего да умного. У меня Мурка недавно окотилась, удачный помёт. Возьмёте?

Игорь коротко кивнул. Пелагея подошла к выходу и, отворив дверь, позвала протяжно:

– Мурка-а-а-а.

Раздался недовольный мяв, а затем в комнату впрыгнула крупная кошка. Длинная чёрная шерсть стояла на спине гребнем, отчего она походила на маленького пушистого динозавра. Большие зелёные глаза кошки внимательно обшарили комнату, ища причину по которой её посмели оторвать от котят, и остановились на Виссарионе.

Прижав уши, кошка присела, а потом завалилась на бок, перекатилась на спину и закувыркалась на месте, словно ловя невидимую бабочку. А Висс протянул руку к ней и вдруг мяукнул котёнком, отчего кошка снова уселась и уставилась ему в глаза.

– Вот и хорошо… Мурлыся, это Виссарион, ему бы спутника. Понимаешь, милая?

Пелагея присела около кошки и погладила её. Та недовольно дёрнула спиной и обернулась к хозяйке.

– Ну, Мурлыша, ты ведь понимаешь всё… – Пелагея ещё раз погладила кошку, и та разжавшейся пружиной метнулась к выходу.

Спустя несколько минут кошка вернулась, сжимая зубами загривок котёнка. Точно такого же, как она – чёрного и пушистого, уже с раскрывшимися глазами, полными голубого огня. Она прошла прямо к ногам Марии и там отпустила мяукающее чадо на пол, требовательно мявкнув и царапнув лапой половицу.

Машина неслась вперёд, мягко покачиваясь на неровностях дороги. Они могли бы ехать быстрее, но не торопились, ведь нужда спешить уже отпала. Обновлённая семья возвращалась домой.

В кресле ровно посапывал спящий Виссарион, и в ногах у него, свернувшись комком, дремал маленький чёрный котёнок.

 

Глава 29

Кирилл метался по кабинету, который внезапно превратился в душную клетку. Доносящаяся из-за стен какофония клубной музыки, ещё больше усугубляла чувство загнанности. Душу раздирали воспоминания, обходящие все заслоны, которые он ставил на их пути. Сейчас его спасло бы неотложное дело, куда можно погрузиться с головой, переходя в режим экстренного принятия решений. Но, отлаженный, как швейцарские часы, бизнес давно превратился в саморегулируемый организм, лишь изредка нуждающийся в корректировке. За делами постоянно присматривали те, кому он доверял, почти, как самому себе. Да, почти – ведь полностью доверяться кому-либо он разучился очень давно. Названные братья по стае стали для него друзьями и соратниками, но семейной близости, несмотря ни на что – не возникло. Даже Грай, которого он называл первым настоящим другом и тот не заслуживал абсолютного доверия. Настоящий вожак стаи всегда должен заботиться о своей спине и глотке, ведь его в любой момент могут полоснуть по горлу кривыми кинжалами клыков. И даже друг мог сделать это, ведь власть так притягательна.

Кайзер угрюмо ухмыльнулся. Да, власть… Он любил чувствовать, как ломает людей его сила, перемалывая их сопротивление в труху. Это было… да, забавно. И нет никаких гарантий, что забава вдруг не окажется притягательной и кому-то из близких. А тут ещё эта возня с Валетом, мелким братцем, нечаянно вошедшим в стаю и ставшим неотъемной её частью.

Невозможность мгновенного решения этой внезапно свалившейся на голову проблемы создавало множество новых, вытекающих одна из другой. Взять Грая – каменный мужик, и вдруг расплылся, поддавшись непонятно откуда просочившейся надежде изменить свою, и не только свою, жизнь. С этим срочно нужно что-то делать. Замутить какую-нибудь заварушку? Война стирает все терзания, и человеческое отступает перед волчьим.

Кайзер прикинул, есть ли хоть малейшая необходимость заварушки, которая будет на пользу общему имиджу стаи. Просто так, без всякой объяснимой причины, начинать войну или свару – не простит никто, будь он хоть сам император Поднебесной. И снова облом – стая давно вырезала вокруг своих границ всех отмороженных, не пожелавших принять новых соседей и способных на партизанщину. Детдомовцев уважали, матерясь и плюясь при упоминании их имён, но – всё же уважали, как уважают любую неподвластную силу.

Мысли вернулись к Граю. Что же происходит с другом? Откуда эта нелепая мысль начать всё сначала, с чистого листа? Братец нехорошо удивил.

Кайзер вспомнил – да, ещё же приключилась встреча с Пал Палычем. Вот, это могло сбить с толку, слишком глубока, даже в нём самом, была память о тех днях, когда он практически заменил пацанам отца, не выделяя кого-либо, а скопом, любя и уважая, по-мужски, и находя для каждого что-то необычно личное и тёплое. Тепло этого отношения и сейчас ещё жило где-то глубоко, но его надежно перебил жар жертвенного огня, взвившегося к небесам в тот страшный день. Да, Пал Палыч… Жизнь странная штука – подбрасывает жестокие шутки, когда уже кажется, что всё позади и жизнь выстроилась надёжно и надолго. С этим тоже что-то нужно решать. Грай передал слова старика, правильные и понятные. Но, они давно живут по своим правилам, переплавив в жарком огне те, которым учил детдомовский трудовик.

От мыслей отвлекла трель сотового. Взглянул на номер – звонил Гвоздь, один из братьев. Кайзер поставил его наблюдать за больницей, хотя изначально с Граем они решили этого не делать. Но, что-то подсказывало, какое-то шестое чувство, что больницу нельзя оставлять без присмотра. И отправив Грая решать вопросы со школой, он вызвонил Лёшку-Гвоздя, получившего своё прозвище в детдоме за долговязость и невероятную доставучесть. Быстро переговорили, собрат помнил Розу и заверил, что не упустит её появления ни за какие коврижки. Ну и всех, кто покажется странным – тоже, заведение вряд ли имеет толпы посетителей, слишком уж оно… нехорошее, да.

– Да. Слушаю тебя, Лёш.

– Кирилл, – наедине, как и все остальные, брат пользовался настоящим именем. – Похоже, ты снова угодил в яблочко. – В голосе прозвучала улыбка. – Только что внутрь вошла, правда перед этим крутилась перед больницей, словно вынюхивая что-то. Да, на самом деле, как кошка, ты бы видел это.

– Роза? – Кирилл ощутил зуд в плече, там, где таилась печать волка. Значит, он не ошибся – цыганка повела свою игру, утаив от него что-то важное.

Внутри шевельнулась ярость. Роза обманула его, но почему? Что она может искать в больнице, ведь Валерка всё ещё в состоянии овоща, Кирилл разговаривал с доктором с утра и изменений никаких не обещалось. Так что её повлекло туда?

– Да, она самая. Прилетела, как ошпаренная, чуть ли не бегом. Но возле больницы тормознулась, и ждала, не пойми чего. Глаза дикие, сама – как кошка перед аквариумом. А потом юркнула внутрь, и тишина. Я уж туда не пойду, мало ли, не хочется натыкаться нос к носу, ну её.

– Нет, внутрь тебе не надо. Это… – Кайзер лихорадочно укладывал полученные сведения, кусочек за кусочком. «Кошка перед аквариумом?». Чёрт, а ведь и вправду, почему бы и нет?

– Так, Лёш. Ты же всех фиксировал?

– Обижаешь, конечно же, всех, как есть – зафиксировал, в блокнотик срисовал да и сфотал тоже.

– Ага, кто там ещё засветился? С утра и до прихода нашей бесценной Розы.

В трубке еле слышно донеслись шуршащие звуки переворачиваемых листков бумаги, сопение, хмыкание. Наконец, брат ответил:

– Кирилл, короче – всего в больничке побывало 18 человек, половина – всяко родня этих поцов внутри, шибко уж воровато выглядели, да и баулы с хавкой тащили. Парочка солидных мэнов светанулись, бог их знает, что внутри забыли, может чиновники какие, доктор их провожал потом.

– А, вот – точно! Откидывай всех, кто ушёл – остался кто-нибудь? – Кирилла захлестнул азарт, похожий на тот, с которым волк чует верхним нюхом след добычи, ощущая, что он вот-вот предстанет перед глазами.

– Киря, не знаю, в чём прикол, но в больничке на момент прихода Розы оставался только один человек.

– Кто? – Запах дичи становился всё гуще и гуще. – Не тяни кота за хвост, кто?!

– Девчонка, лет семнадцати – вся такая лапа, ты не поверишь, прям школьница. Роза, считай, на пятки ей наступила, когда прискакала. О, слушай – получается, она от неё и ховалась, внутрь не шла? – в голосе Гвоздя прорезалось восхищение собой от самостоятельно сделанной догадки.

– Школьница? Чёрт, похоже на то. Очень похоже… Короче, оставайся там, если что – сразу звони, я сейчас собираю наших; подлетим, как сможем. Если выйдет кто из них, – Кирилл прикинул, что может сделать Гвоздь в этой ситуации, но, больница находилась в чужом районе, где его выкрутасы могли не понять. – Да, если выйдет эта девчонка – паси её, Роза никуда не денется. О'кей?

– Без проблем, Кирилл. Всё, жду.

Вот и всё. Кирилл ощущал сейчас восторг – он снова оказался прав, почуяв будущее. И теперь оставалось лишь собрать стаю и устроить охоту. И горе добыче, если это окажется тот, кто замутил всю эту бодягу. Школьница, надо же. Обычная девчонка. Или – не обычная? Кирилл вспомнил предостережения Розы, но волк внутри довольно оскалил зубы – чем сильнее враг, тем ценнее победа. И тем вкуснее кровь, истекающая из разорванного горла.

Предстояло собрать братьев. Всех. Дело касалось Валета, и они ожидали, что вожак, как всегда, найдёт обидчика. Обзвонить всех – дело недолгое.

Он созвонился со всеми, выдёргивая одного за другим. Сухо сказал, что нужны все, неотложно и без всяких отмазок. На вопросы о причинах такого аврала усмехаясь отвечал, что имеет одну новость, которая всех порадует и позабавит.

Остались только Малыш и Грай. Малыш ещё на задании, и снять его можно по дороге в больничку, пусть посидит до упора, мало ли что увидит.

А вот ближайший друг, вроде бы, только что находился рядом, но найти его не смогли. Внутри плеснулся гнев – куда он пропал в такой важный момент? – но Кирилл быстро осадил себя – брат имеет право заниматься, чем угодно. И, всё-таки, куда он пропал?

Он набрал номер Грая и застыл в ожидании ответа.

 

Глава 30

Чашки уже опустели, и от чая остался лишь аромат, не желающий рассеиваться в тесной каморке. Молчание пока не достигло стадии тягостного, но уже перешло за рамки обычной бездумной расслабленности после чаепития.

Пал Палыч и Грай сидели и ждали, кто же продолжит разговор. Опасаясь начать и разрушить то, что ещё не оформилось, не обрело даже слабых очертаний. Но что-то, всё-таки, возникло, иначе этот разговор давно прервался бы, и вряд ли бы когда-нибудь возобновился.

Палыч знал, что же он может использовать, как последнее средство. Понимание пришло внезапно, и его потрясло открывшееся и такое очевидное знание. Всё это время он смотрел, но не видел, мучительно стараясь понять причины расположения к Кате, возникшего раз и навсегда, безоговорочно. И это, действительно, последнее средство, которое нельзя использовать в данный момент, пока идёт игра характеров и намерений.

Он надеялся, что Сергей без дополнительных пинков осознает, зачем пришёл сюда – в глазах бывшего воспитанника светилась надежда. И её нужно подпитать, нежно и аккуратно, как хрупкую орхидею.

Грай кашлянул, по-видимому, решившись на что-то, но его остановил звонок сотового. В тишине подсобки мелодия прозвучала громом, расколовшим тень возникшего единения. Сергей мгновенно преобразился, вновь облекшись в шкуру матёрого самца, готового выйти на битву с любым врагом. Глаза посуровели, и словно выцвели, но всё же…всё же… в уголках их притаилась незваная пришелица-надежда.

– Да, Кирилл. – Пал Палыч сохранил невозмутимый вид, но навострил уши, пытаясь уловить разговор.

Судя по доносившимся отрывкам слов, Кайзер потерял Грая и сейчас что-то ему выговаривал. Да уж, вожак держал стаю в стальном кулаке.

– По делам я свалил, потом расскажу. Да, возникла одна идея, решил пробить, пока не остыло желание. Угу, не парься. Да, мотор под рукой. Куда? В больницу?

Пал Палыч насторожился. Больница? Зачем Сергею в больницу, что происходит? И вдруг его ожгло пониманием – Катя! Девчонка всё-таки решила поступить по своему, и отправилась к Валету, как и собиралась вначале. Он то, старый дурак, радовался, что обвёл её вокруг пальца, отговорив от опасного намерения. Ведь наблюдение могли поставить и там, и это было логично. А Грай вслушивался в голос из трубки, напряжённо поглощая факты.

– Уверен? Да? Чёрт, как всё повернулось-то.

Лицо Грая затвердело, желваки вспухли и тут же опали, словно прибитые молотом шляпки гвоздей. Палыч не знал, что делать, оставалось лишь ждать завершения разговора и полагаться на то, что Сергей посчитает возможным поделиться с ним подробностями.

– Кирилл, ты уверен, что эта школьница виновата во всём произошедшем, может, Роза что-то своё мутит? Чуешь? Понял. Да, оно тебя никогда не подводило. Да, мухой подлечу. Что? Малыша со школы снять? А стоит? Ну, я не знаю, мало ли что. Да, ты прав, что ещё-то может случиться… Птички в клетке. Поохотимся? Отлично! Да, с Малышом я решу.

Грай убрал сотовый в чехол и поёрзал на стуле.

– Что? Что тебе сказал Кайзер?

Палыч едва не кричал, голос звенел от напряжения, грозя треснуть, лопнуть в любой момент, как лопается лампочка в момент короткого замыкания.

– Палыч, – голос Грая прозвучал ломко, словно он удерживал сейчас что-то внутри себя. – Бать, я не знал, что на больничке наблюдение, поверь.

– Да скажи уже, что происходит! – Его трясло от понимания того, что Кайзер переиграл всех, пусть и благодаря своей полумистической интуиции, и теперь, наверняка, уже на полпути к Кате. Грай мог и не отвечать, хватало и услышанных обрывков разговора. Но, ответ покажет, что же, в конце концов, решил детдомовец – уйти и забыть состоявшийся разговор, или – что-то иное?

– Палыч, я не знаю, боги или демоны тому виной, но Кирилл всегда попадает в цвет. Ему словно вкладывают в голову знание будущего, не в явной форме, а полунамеками на необходимость того или иного действия. Мы можем думать и совещаться хоть неделю и принять общее решение, а потом под влиянием этого дара он мгновенно приказывает что-то совсем другое. И ни разу не промахнулся, поверь. Вот и сегодня – взял и поставил на больничку Лёшку. Гвоздя, да. Ну и всё, собственно.

Грай вздохнул и добавил неуверенно:

– Эта девчонка… Ты ведь знаешь, кто там? Это, серьёзно – простая школьница? – Он смотрел на Палыча, ожидая ответа и зная, что услышит.

А пожилой мастер не знал – зачем? Зачем ему ответ?

– Серёж… – грудь сдавливало, и голос еле-еле продирался сквозь пересохшее горло. – Ты ведь уже и сам знаешь. Да, школьница. Обычная, как бы, девчонка. Ни в чём не виноватая, заметь, кроме одного – что попыталась отбиться от мудака, который, с какого-то перепуга, попытался подсадить её на наркоту. И ты знаешь, наказание это, на мой взгляд – благословление, а не кара. Он ведь теперь чист, как ягнёнок. Или это и бесит Кайзера, что его власть над вами, как выяснилось, не безгранична? Ты не задумывался над этим вопросом? Если нет, то, что тебя привело сюда сегодня? Может, ты тоже имеешь дар, дар оставаться человеком, даже если надел волчью шкуру, а?

Грай неуверенно мотнул головой, двинул скулой, но промолчал. А его бывший наставник продолжил:

– Я тебя сейчас спрашиваю – что ты сделаешь дальше? Рванёшь на охоту, и будешь рвать девчонку, со всеми вместе? Неужели вы все утратили себя настолько, что ничего человечьего не осталось, лишь звериное? Она ведь девчонка ещё, поверь, с мечтами и надеждами, у которой вся жизнь впереди. А Кайзер её порвёт, на потеху стае… или сделает ещё что похуже, он ведь может?!

Вопрос-утверждение хлестнул по Граю, впавшему в молчаливое угрюмое состояние. Перед Палычем сейчас сидел не тот человек, который ввалился в гости совсем недавно – этого сейчас раздирало противоречие. Не будь звонка – слово за словом, Грай оттаял бы, окончательно выпустив на волю пацана по имени Серёжка, любящего заглядывать на огонёк. Но сейчас ему напомнили об обязательствах перед семьёй, которая была превыше всего. Почти…

– Не знаю. Палыч, я не знаю, эта байда с Валетом завела Кирилла до чёртиков. Да ещё Роза, наговорила всего, душу разбередила. Она вообще безбашенная, влезла походя в голову, и что-то там высмотрела, мол, не люди мы уже. И на Валета кивает – вот он снова человеком станет. Кирилл лишь глазами сверкнул в ответ, не знаю, волнует его это вообще, или нет. Меня – волнует, пусть я и не лютик, но хочу себя в людях числить. Да и ты добавил, вернее – почву удобрил, на которую потом всё и легло.

Грай потянулся, разминаясь и сбрасывая напряжение.

– Мне лететь уже надо, по-хорошему. Ещё Малыша с точки снять надо. И в больничку.

– А там что? Что ты решил? – Палыч не кричал, но этот полушёпот бил куда сильнее. – Она ведь девчонка, Серёж. Или ты всё забыл, похоронил вместе с памятью о Майке?

Грай вскинулся, удар был не совсем честный, но до чести ли сейчас, когда идёт разговор о выборе дальнейшего пути.

– Палыч, не поминай Майку, это нечестно. Тебя там не было.

– Не было, да. Но память о ней я не хоронил, в себе держу, каждый день калёным железом душу мне жжёт. Не веришь?

– Не знаю, Палыч. Я уже ничего не знаю, но всё равно, не рви душу.

Палыч резким движением вышиб фотоальбом из дальнего угла стола, и развернул, не глядя. Грива страничек колыхнулась и Грай увидел старую фотографию. Кирилл. Майка…

– Смотри, может и вспомнишь. Смотри, Серёжа, смотри.

Грай с тоской всматривался в родные черты. Не забытые, что бы там ни говорил Палыч – забыть сестрёнку, к которой он прикипел когда-то давно всей душой, значило бы предать самого себя, извратить всё, что было совершено во имя мести.

Образ её жил глубоко в памяти – каждая чёрточка, каждое слово и смешинка, каждая секунда, проведённая с ней. Он любил её, но Майя выбрала Кирилла, тогда ещё весёлого и идущего путём света. Соперничества не было – зачем? И дураку было ясно, что это тот самый случай, когда двое составляют единое целое.

– Майка… – голос предательски дрогнул, падая в полухрип-полустон. Грай стиснул кулаки, пытаясь вернуть контроль над чувствами, но с фотографии весело улыбалась Майя, глядя прямо ему в глаза. И этот взгляд проникал в самые тёмные и глубокие уголки его Я. По телу пробежала предательская дрожь, возникшая непонятно откуда. – Майка…

– Да, Серый, Майка. Девчонка в самом расцвете своей весны, да и сама – весна. Как её забыть можно, а?

– Да не забыл я её! – Грай поднялся разъярённым медведем. – Не забыл!

– А коли не забыл, то почему сейчас готов сам сотворить то, что с Майкой случилось? А, почему?

– Я… я не знаю, Палыч. Не дави. Возможно, и не случится ничего, Кирилл просто перед братвой рамсы разведёт, что и как, да почему. Что ему эта девчонка, прессовать – только мараться.

– А вы чисты, аки лебеди, – Палыч саркастически повысил голос, но тут же оборвал себя. – Серёж. Ты ведь любил её, да? Я ведь помню… А если любил, то увидишь то же, что и я.

– Что я увижу, Палыч? Что ещё я должен увидеть?

– А ты не ярись. У неё глаза Майкины, в них весна живёт. И сама она как весна, только-только оттаивать начала девчонка, всю жизнь в шорах жила. Сама себя детдомовцем сделала, от мира оградившись, веришь, нет ли. Я даже не знаю, существует ли переселение душ, но не видеть Майку в ней – не могу. Только вот, понял не сразу…

Этого Грай уже не мог вынести. Душу вздыбило, взорвало на миллион кусочков, и каждый из них жалил сейчас, напоминая о прошлом. О мире, в котором была дружба, любовь, семья… и будущее.

– Палыч… Я не верю.

– А ты и не хочешь верить, боишься потому что. Чего – сам не знаешь.

Хотя ко мне с надеждой пришёл, что человеком можно обратно стать. Так вот оно – становись, кто же тебе мешает, а? Кирилл? Так он тебе не хозяин, а брат, если я ничего не путаю. Или вы рабы его, по жизни, до смерти самой?

– Нет, не рабы. Клятва на нас, Палыч. Кровью написанная. Да ты же наверняка знаешь, чека старая.

Грай хмуро уставился Пал Палычу в глаза, уже на остатках непонятного упрямства, понимая, что всё – учитель разбил в пух и прах все его бастионы, пробившись туда, куда он сам заглядывал лишь наедине сам с собой, в минуты одиночества и тоски. Но, не за этим ли он сегодня позвонил старику? Ведь он знал, что может уже не вернуться в клуб тем Серым, что носил шкуру волка. Но печать – она ведь никуда не денется. Хотя, с Валета она слезла. Мысли хаотично метались в голове, идущая там битва между старым и новым окончательно их разметала.

– Знаю, но не всё. Так, сорока на хвосте принесла. А сороки, сам знаешь, птицы ненадёжные, блестяшку увидит – всё забывает. Но, пусть и клятва – обстоятельства меняются. Тот Кирилл, которому вы поклялись – где он, существует ли ещё?

Грай задумчиво кивнул головой, да – он думал над этим, в последнее время всё чаще и чаще.

А Пал Палыч отодвинул стул от стола и встал.

– В общем, по дороге подумаешь, что да как. Поехали?

– Куда поехали? – Сергей опешил, хотя и отлично понял, о чём говорит хозяин.

– Туда и поехали, ты ж не думал, что я здесь останусь, когда ваше волчье на тропу вышло за моей подопечной? За мной и так грех большой… Пусть меня и не было тогда в городе, но я должен был предвидеть.

Голос старика пресёкся. Пал Палыч бережно закрыл альбом и задвинул его обратно в угол, загнал под стол колченогий стульчик, и направился к выходу.

– Чего сидишь, пошли уже, нас там ждать не будет никто.

Грай, как завороженный, безропотно поднялся и потянулся вслед за Палычем.

Машина уже приветливо урчала, прогретая и готовая к рывку в неизвестность.

Мотор взревел, джип мягко двинулся в сторону больницы. Где-то там их ждала встреча с частичкой прошлого и настоящего, для каждого – со своей, но и с общей тоже.

Отъехав уже довольно далеко, Грай пнул по тормозам, коротко матернувшись, вывернул руль, и, уже не сдерживая мощь движка, рванул обратно.

– Малыша забыли, – коротко пояснил он недоумённо схватившемуся за поручень Пал Палычу. – Он там, рядом засел, выковырнем и с собой заберём – сегодня должны собраться все.

Сергей хмурился и беззвучно матерился. Он не знал, позвонил ли Кирилл Малышу, и не докладывает ли тот сейчас, обескураженный непонятным отъездом, о произошедшем. Если всё сложилось именно так – то Кайзер, через призму своей подозрительности и взвинченный происходящим, поймет всё неправильно, абсолютно неправильно. Или – как раз наоборот, правильно? Выбор… Ему нужно делать выбор, который и так почти уже оформился – не озвученный, но уже распускающий цепкие ниточки во все стороны.

Перед глазами встал образ Майки, приветливо улыбающейся и машущей рукой, и ему почему-то верилось, что она приветствует именно его.

И это сломало все цепи.

Пал Палыч сбоку наблюдал за отражавшимися на лице Грая следами душевной борьбы – мальчишка оставался для него открытой книгой, несмотря на прожитые годы – и внезапно разгладившиеся черты, облекшиеся умиротворением, сказали ему многое. Похоже, Грай определился и сделал выбор. Тот самый, за которым и приехал, напросившись, в гости с утра.

Навстречу пролетел сердитым шмелем небольшой джип, увидев который, Грай резко выдохнул, словно получив удар под дых. Сомнений не оставалось – Малыш уже сам нёсся на всех парах к больнице, значит, Кайзер в курсе его посещения школы.

Ещё один разворот и рёв мотора заполнил салон. Пал Палыч догадался, в чём причина, видя далеко впереди удаляющийся внедорожник, водитель которого плевал на все правила и пёр напролом.

 

Глава 31

Кайзер не знал, что и думать. Позвонив Граю и сообщив о сборе, он стал собираться сам. Но что-то свербило, заставляя раз за разом возвращаться к разговору. Что было не так? Перебрав каждую интонацию, он так и не пришёл ни к какому выводу. Единственное, Серый так и не сказал, где находится и чем занимается. Обтекаемое «дела» прозвучало неестественной отмазкой, которой отмахиваются не находя ничего более подходящего.

Грай что-то замутил, несомненно, и явно подорвался с места в карьер, не подготавливая почву. Дела… Дела, обычно, обсуждаются вместе. Что-то здесь не так.

Кирилл подумал, подумал и решил позвонить Малышу. Бог его знает, успеет ли Грай подобрать его на школе, а накладки сегодня абсолютно ни к чему. Стая должна быть в сборе, когда виновник «очищения» Валета предстанет на суд. Кирилл ухмыльнулся криво, представив картину – девчонка-школьница перед сборищем дюжих мужиков явно не романтичного вида. Ну и что, он ожесточенно сплюнул, не стоит влезать в чужие дела. Возраст – не оправдание, когда-то и они были юны – и думали, что могут всё. Да, думали… мечтали…

Снова промелькнул образ родных глаз, смотрящих на него с укоризной, но он уже находился в состоянии предбоевого транса, который эмоции воспоминаний не могли пробить и соскальзывали назад.

«Нет, Майка, нет… Вини её, а не меня. Не я начал это, не я…».

Отпустило. Кирилл хрустнул суставами пальцев, словно впереди предстояла драка. Смешно, там же девчонка. И Роза. Чёртова цыганка, что же она хочет от девчонки, что предпочла солгать ему, хотя он и просил рассказать всё, что может помочь. Всё. И ни граном меньше.

Он не сомневался, что визит Розы в больницу не случайно совпал с приходом туда этой школьницы – вероятность этого стремилась к нулю, учитывая таланты гадалки. Нет, она знала. Знала, но не поделилась с ним. Что ж, цыганка отдала старый долг, и между ними нет никаких обязательств – а это значит, что солгав, она пошла против него. И должна за это ответить.

Кирилл вздрогнул, вспомнив холод, прокатившийся волной после Розиной ворожбы, от которой два здоровых мужика превратились в пару слюнявых идиотов.

Да, он побаивался её силы, отлично зная, что эта цыганка – в отличие от сонмища побирушек в людных местах города, предлагающих погадать на счастье – на самом деле умеет нечто. И она не стеснялась напоминать об этом, не раз продемонстрировав и ему и Граю, как легко входит в память и сознание. Даже к ним.

Хотя, Серый и не заметил, похоже, как она коснулась его, прочитав каждый значок книги под названием «Грай». Кирилл не успел тогда и дёрнуться, да и, что-то говорить против уже произошедшего – что может быть глупее? Нет, он не такой дурак. Но запомнить – запомнил.

Гудок наконец-то прекратился и в трубке послышался голос Малыша.

– Дэн на проводе.

– Денис, такие дела. Слушай сюда.

Он быстро повторил уже не раз сказанное сегодня другим.

Как и остальные, Малыш не задавал лишних вопросов, понимая, что сбор просто так не объявляется. А коли уж сбор около Валета, значит что-то должно произойти, и, скорее всего, судя по тону Кирилла – отнюдь не плохое. Вот только одно не укладывалось у Малыша в голове, уже несколько часов.

– Кирилл, я понял. Ты говоришь, что Серый за мной прискачет?

– Да, так и сказал.

– Ты вообще в курсе, что он уже несколько часов находится в школе? С утра запихал меня сюда, напряг, чтобы я не отсвечивал, а сам прилетел потом, как джигит, и в школу рванул. До сих пор там. Я не понял, так задумано? Или что?

Услышанное больно ударило, сбивая с дыхания и сжимая сердце в комок льда. Этого не могло – чёрт побери! – никаким образом не могло произойти. Грай в школе? Что за игры? Что он там забыл, задери его собака. Кирилл не ощутил, как осыпаются на пол осколки раздавленного сотика. В голове бухала кровь, отдаваясь в груди и руках, и ему хотелось сломать, взорвать, изничтожить сию минуту хоть что-нибудь, давая выход ярости, поднимающейся изнутри тёмной волной и грозящей поглотить с головой.

Нет, нет., надо подождать, брат не может кинуть его, он что-то перетирает в школе. Наверное, сам вышел на что-то, ведь он не знал о посте у больнице. Да, точно.

Кирилл взял себя в руки, переводя дыхание. И задумался над только что произошедшей с ним метаморфозой – он реально хотел порвать Грая, как врага, как предавшую стаю шавку. Что происходит?

Он досадливо стряхнул с ладони впившиеся в кожу остатки телефона, и нажал на столе кнопку вызова. Парень из молодых возник у двери мгновенно, как чёртик из табакерки.

– Сотовый найди, и симку вставь, хорошо? – Кирилл кивнул на валяющийся на полу прямоугольничек сим-карты.

Самому возиться не хотелось, руки сводило от недавнего напряжения, и он прошёл к бару, спрятанному в стене.

Пара глотков старого виски слегка утихомирила бушующую внутри вьюгу. Парнишка оказался проворный и уже стоял рядом, протягивая телефон.

– Симку вставил? Понятно, свободен. Молодец.

Проводив бойца взглядом, он щёлкнул по клавише вызова и чертыхнулся – телефон ведь другой, номер нужно набрать из книжки, чёрт бы всё это побрал.

– Малыш, это я. Да никуда, связь оборвалась. В общем, так. Слушай. Пока сиди там, жди Грая. Он сказал, что тебя заберёт. По идее, уже должен был, но что-то там у него. Я не знаю, что именно. Да. Да Бог его знает, что-то разнюхал наверное. Вот. Ну, а если что не так, или время там поджимать будет… Что? Ты на моторе? Так ещё лучше, сам приедешь. Если что. Но – обязательно дождись Грая, пока не появится – у тебя там машины нет, ты понял меня? Нет, всё нормально. Я сказал – всё нормально, Дэн! Никаких тёрок, всё на мази. Да. Давай, до встречи.

Вот и ещё одна маленькая проблемка, которая решится сама собой, но тем не менее. Дэн сразу въехал, что есть какая-то непонятка с Граем. Вот только непонятка и Грай – вещи несовместимые, поэтому сейчас Малыш ломает голову над причинами того, к чему прикоснулся невзначай. Ну, ничего – Серый сам всё разрулит, потом ещё посмеются за стаканчиком вискаря.

Спустя где-то полчаса, на подъезде к школе, он уже не думал о смехе. Ярость затопила его с головой. И её ничто уже не удерживало, всё смела одна мысль – «Серый предал».

Когда на сотовый поступил звонок от Малыша, он расслабился, думая, что всё уладилось и всё позади. И слово за словом, надежды обращались в прах, чёрным пеплом развеиваясь по ветру.

– Кирилл, я ничего не понимаю. Вы там, похоже, с катушек все посрывались. Прикинь, кого Серёга из школы вытащил? Пал Палыча! – Малыш возбуждённо рассмеялся. – Представь, Пал Палыч, ё-маё. Откуда он там, блин, столько лет прошло…

– Серый с Палычем вышел?

– Ну да, с Палычем. И, прикинь, с ним в джип прыгнул и рванул в сторону больницы. Про меня и не вспомнил, словно и недоговаривались.

Обалдеть. Не, я тут в полном восторге – вы что там замутили? Откуда Палыч нарисовался?

– Дэн, мухой в машину, и на точку. Постарайся Грая обойти, ты у нас драйвер знатный.

– Да я на табуретке сегодня.

– Ничего, справишься.

Кирилл еле дождался, когда Малыш выговорится. Похоже, лицезрение Пал Палыча выбило из колеи и его, обычно невозмутимого и едкого, как слюна гюрзы. Вирус какой-то, поветрие. Собачье бешенство!

Разум мутился от горечи услышанного – сомнений не оставалось. Грай презрел все договоренности и солгал. Солгал ему, лучшему другу, брату! Губы Кирилла задёргались, обнажая зубы в волчьем оскале.

Мир стремительно терял краски, облекаясь в один цвет – цвет ночи. Серая мгла застила взгляд, и в машине к больнице летел уже не Кирилл, нет – туда мчался волк-убийца. В сознании которого вертелась лишь жажда мести.

 

Глава 32

Катя открыла глаза и судорожно вдохнула, наполняя лёгкие воздухом. Сон закончился, и её выбросило из него не назад, во тьму междумирья, заполненного безбрежной тьмой, а в обычный мир. Глазам предстал покрытый змеящимися трещинками потолок, перетекающим на стены. Шея затекла, в ней поселился маленький, но очень злой уголёк, который разгорался с дикой силой.

Катя пошевелилась и поморщилась – затекла не только шея. Тело словно залило свинцом, не позволяющим даже шевельнуться без выплеска небольшой боли. Похоже, пребывание в других мирах не проходило даром для оставленного без присмотра обиталища воспарившего в горние выси разума. Катя усмехнулась – да уж, первый опыт впечатлял. Но, лежать можно долго, а вставать нужно. Она осторожно вынула руки из захвата Розы и освободила руку Валета, вскинула себя вперёд, перегибаясь в поясе – пресс, слава Богу, не исчез за пролетевший промежуток времени.

Кстати, а сколько времени прошло, пока они там находились и призывали сон Хранителя? Катя хотела достать сотовый и посмотреть на часы, но сбоку раздался полустон-полусмех – Роза, так же как и она несколько минут назад, пыталась оторваться от пола. Катя помогла женщине привстать, удивившись, насколько же легко тело гадалки.

Цыганка закашлялась, мешая кашель со смехом. Похоже, несмотря на проблемы с лёгкостью движений, находилась она в прекрасном настроении. И когда Катя увидела её глаза, то поняла, что Роза счастлива – так, как только может быть счастлив человек, наконец-то обретший давнюю свою мечту, достигший, наконец-то, недосягаемую ранее высоту.

– Ты… Ты в порядке? – Хрипловатым голосом спросила Роза, и Катю согрело неподдельное тепло от заботы в голосе цыганки.

– Ага. Шея только – тяжело, и горит, словно утюг внутри.

– Давай-ка сюда, да, присядь. – Роза усадила Катю рядом с собой и, сосредоточившись, положила руки ей на плечи. Зажмурилась, и пальцы её невесомо побежали к шее. Лекарка что-то шептала про себя, шевеля беззвучно губами, и Катя вновь ощутила, как потекли вокруг невидимые потоки чего-то неосязаемого. И это что-то словно втянуло в себя угнездившуюся в позвонках боль, плавно и незаметно. Роза прекратила шептать, и взглянула ей в глаза вопросительно, оценивая результат лечения. И удовлетворённо кивнула.

– Вот и хорошо, видишь, как мы её… Во-о-от, так вот. Давай-ка вставай, попрыгаем слегка. Да, да, что смотришь? Вот прямо здесь и прыгай, а ты как думала? Нельзя тело в таком состоянии оставлять, и не думай, что само всё пройдёт. Вот я сейчас тебя промну слегка, там-сям, тогда и думай, как хочешь.

Катя поняла, что спорить бесполезно, да и в словах цыганки имелся определённый резон. Попрыгала на цыпочках, стараясь не шуметь и не замечать укоризненных взглядов Розы, уверенной в изолированности палаты. И почувствовала, как горным потоком, пробившим плотину льда, побежала кровь по рукам и ногам. Сразу стало тепло, и захотелось прыгать уже просто так, от переполнявших сознание эмоций. Но, радость радостью, а во сне она увидела и узнала столько нового, что недавний рассказ Розы несколько поблёк в ярком свете Виссариона. И в свете поведанного Пелагеей. Да уж, загадочная женщина.

Катя вздохнула. И опомнилась – ведь они в палате не одни. Бросившись к Валету, она присела на колени и прислушалась к дыханию, одновременно всматриваясь в лицо, пытаясь понять, увидеть – не изменилось ли его состояние. Но ничего нового не ощутила, хотя – дыхание парня стало глубже, и он уже не улыбался снам. Рисковать сейчас, пытаясь дотронуться до внутреннего состояния Валеры, Катя не посмела. Слишком ясно она поняла свою неподготовленность к таким манипуляциям, что грозило непонятными последствиями. Вот Роза, та может. Но не торопится, похоже, она сейчас тоже ещё не отошла от сна, и оценивает, раскладывает по бесчисленным полочкам своего разума всё, что смогла увидеть, осознать – и запомнить. Катя вдруг поняла, что не уверена – полна ли висящая в памяти картина сна, или в ней есть пробелы.

– Переживаешь? – Роза внимательно смотрела на неё, и Катя уловила оценивающие нотки в прямом взгляде. – С ним всё нормально, даже хорошо, я бы сказала. Не трогай его, пусть спит.

– А ты? Ты ведь можешь посмотреть?

– Могу, но зачем? Он увидел тот же сон, что и мы, и сейчас купается в нём, проживая каждый миг, словно занимательный аттракцион. Он уже совсем рядом, поверь. Твоя вина исчерпана, оставь эту боль.

Катя с сомнением взглянула на Розу, но та выглядела серьёзно, даже сурово, и рассматривала Катю, внимательно, словно увидела что-то скрытое до этой минуты.

– Я не ожидала, что сон будет таким. То, что я увидела через Валеру в прошлый раз – бледное-пребледное подобие. Я даже и не думала, что ты сможешь быть во сне каждым из тех, кто в нём есть. Ты не представляешь… Да, ты не представляешь, куда я попала и к чему прикоснулась, когда превратилась в Пелагею. Не говоря уж о Виссарионе. Спасибо тебе, Катя.

– Прикоснулись? – Катя недоумённо прокрутила сон, и поняла, что имеет в виду цыганка. – Вы… Вы побывали там, где и она? Вместе с Висом?

Роза коротко кивнула, глаза её светились восторгом и счастьем. Катя улыбнулась смущенно.

– А я не помню, что же увидела там эта женщина. Помню лишь, что она вернулась намного сильнее и… мудрее? Кто она такая, Роза?

– Я не знаю, Кать. В старых местах, где люди живут испокон веков, встречаются женщины, ходящие по мирам, и способные на многое. Мы не соприкасаемся с ними, слишком уж разные.

– А то, что она рассказала о Висе? Ты говорила о Хранителе, а она – про первых Людей. Вы ведь говорите об одном существе, но абсолютно разные вещи, ты – древнюю легенду, она – ещё древнее. Где правда?

– Правда бывает разная, Катя. Помнишь, я тебе говорила, что Слова – лишь способ общения с силами. И не всегда обозначает то, на что похоже их звучание. Наша легенда – это наша история, передающаяся из поколения в поколение, и в ней не может быть неправды. В её рассказе я тоже не чувствую лжи, просто у неё своя правда, понимаешь? Может, её Люди – это те, кто стал потом богами и бродягами миров, а может – и Хранителями миров. Я не могу не верить силе её слов, которые она сказала родителям этого Мальчика. И этот Мальчик – сосуд древнейшей крови, сила которой ещё спит. Спит – и шлёт сны. И ищет всех, кто способен услышать Зов.

– То есть… – Катя задумалась, сводя версии в единую. – То есть, вы допускаете, что Хранители – это Люди, избравшие для себя путь поддержания и сохранения того мира, что породил их?

– Именно так – допускаю. Правильное слово. Не думаю, не считаю, а именно – допускаю такую возможность, слишком сложен наш мир.

– А те миры, о которых она говорила, что во Вселенной есть и другие обители разума.

– А почему нет, да и что такое Вселенная? Ты только что побывала там, где нет ничего, ни Вселенной, ни Земли, ни Луны, ни Солнца. Но стоило тебе захотеть – и Земля возникла перед тобой, вспомни. И, знай, ты – что где-то есть и другой мир, знай – как его позвать, разве ты не попробовала бы? Ведь Тьма не имеет расстояний и времени, помнишь? Что ей наши метры-километры, парсеки и световые года – пшик, всего лишь набор звуков, не складывающихся ни в какое слово. Во тьме есть только Сила, текущая во все стороны сразу.

Катя обдумала перспективу, и результаты потрясли её. Хотя, вопросов возникло ещё больше.

– А вы? Вы разве не можете…?

– Наш дом – Земля! И у нас есть задача, найти того, кто хранит Слово Нового Мира, найти и помочь ему исправить изгаженную человечеством и временем картину Мироздания. В отдельно взятой точке. – Роза усмехнулась. – На всё Мироздание мы не претендуем. Хотя…

Она зажмурилась, лицо её приняло задумчиво-мечтательный вид.

– Представь, что мы стали кочевниками между звёзд. Эх-х… какие дороги открылись бы перед нами, сколько миров услышали бы наши песни…

– Да, представляю… – Катя представила, как вступает на неизведанные земли под зелёными небесами с множеством лун – и что-то внутри у неё отозвалось, отдаваясь тонким звоном далёкого камертона.

И, похоже, это же ощутила и Роза, подскочившая к ней, и вцепившаяся в руки.

– Что, что это было?

– Не знаю… Я представила невероятный мир, который хотела бы увидеть, и всё…

– И что, что ты сделала?

– Да ничего, – Катя смутилась. – Просто представила и всё. А потом, щёлк – и этот звон, если ты о нём.

– Да, о нём. Но это не звон, это эхо. Ты только что выпустила в мир новое слово, я даже не знаю – как это возможно, но чувствую – оно очень сильное. Возможно, бабка Иза поможет мне услышать его вновь, и мы сможем разобраться, найти само Слово.

Роза с непонятным выражением, не то – ужаса, не то – уважения, смотрела на Катю, и та не знала, что ей делать. Становиться объектом поклонения, или – того паче – благоговейного страха, она не желала совершенно. И она не могла понять, как это – «выпустила слово»? И спросила об этом цыганку.

– Вспомни мой рассказ о прошлом цыган – сильнейшие из сильнейших, наимудрейшие собрались, чтобы создать Слово мира. Это, помимо всего, означает и то, что они могли творить новые слова. А ты просто возмечтала на миг что-то неведомое – и Слово родилось. Ты понимаешь? Я только что стала свидетелем невозможного, но я уже не могу удивляться. После общения с Хранителем я уже ничему не удивлюсь.

– Общения? Ты… Ты разговаривала с Виссариончиком?

– Нет, нет… не так. Не разговаривала… и не с ним. Там, куда уходили Пелагея и Виссарион, я прикоснулась к Силе. И поняла, что нас услышали. Хранитель знает, что теперь он не один, и его ищут, чтобы помочь. Но, там же я поняла, что и кто-то другой, человек – или нечто, тоже ищет нового носителя древней крови. И цель его совсем не добрая. Древнее Зло, то, о чём говорила Пелагея – я теперь понимаю – вот, кто ищет носителя света.

И связаны мы все в один клубочек давным-давно.

Роза замолчала, обдумывая то, что сама же и сказала только что. Догадка возникла внезапно, появившись неосознанно, и её нужно было осознать, рассмотреть со всех сторон.

Но им помешали.

Что-то шевельнулось, и с пола донёсся лёгкий стон, нарушив едва воцарившуюся тишину. Катю мгновенно смело с кровати, она бросилась к Валету и схватила его за руку. И вскрикнула, обернувшись к Розе:

– Он здесь. Роза, он уже здесь.

Цыганка тоже рывком придвинулась к распростёртому на полу телу, и притронулась ко лбу юноши. Бледное лицо парня, до этого расслабленное и бездумное, напряглось, ресницы задрожали, губы искривились в беззвучном крике.

Роза кивнула, и отняла руку.

– Да, он вернулся. Бедняга, туго ему сейчас придётся.

Катя внимательно всматривалась в исказившиеся черты Валеры, ожидая и боясь того, что произойдёт дальше.

А ресницы вдруг взмыли вверх. Катя с содроганием представила, что сейчас вновь увидит мутный бегающий взгляд наркомана, но ошиблась – в открывшихся глазах предстала прозрачно-голубая чистота безоблачного неба. Несколько мгновений фокусировки, и Валера уже смотрит в её глаза. И лицо его вдруг искажается удивлением и надеждой.

– Майя? – Звонкий голос, совсем другой, нежели невнятное бормотание, что она помнила.

Удивление… И боль. Надежда. И мольба. Вопрос. И отрицание. В выкрике смешалось столько разных чувств, что Катя не знала, что и думать. Почему Майя? За кого её принял очнувшийся от многодневного путешествия по другим мирам разум бывшего наркомана? И – бывшего ли?

Сомнения вскипели и опали – ведь она видела его там, где нет ни лжи, ни обмана. И его внутренний свет, что разбивал безвременную тьму, сиял в его глазах и сейчас.

– Нет, я не Майя. – Она ободряюще улыбнулась, и Валет ответил подёргиванием губ, пытаясь тоже улыбнуться.

– Роза, давай ему поможем. – Катя повернулась к цыганке, и та согласно кивнула. И снова Катя удивилась, с какой лёгкостью Роза ворочает тяжёлую кровать, возвращая в первоначальное положение.

Они подхватили Валеру под руки, и помогли переместиться на кровать. Измождённый и лёгкий, как пушинка, он пробовал даже возразить, попытавшись идти сам, но понял тщетность усилий – тело ещё не поняло, что хозяин вернулся, и требовало верительных грамот.

– Спасибо. – Благодарность вылетела лёгкой бабочкой, он ещё не мог говорить нормально, а только шептал. Катя удивилась даже, как из него смог вырваться такой звонкий выкрик. – А я… где я?

Катя растерянно посмотрела на него, не зная, что и ответить. Она не знала, что запомнилось Валере, что именно отложилось в его памяти – и, отложилось ли, или сгорело вместе с печатями прошлого?

– А… А где ты должен быть, по-твоему? Что ты помнишь? – Роза поняла причину Катиного замешательства, и включилась в разговор.

Валера перевёл на неё взгляд, но, судя по всему, ничего знакомого не увидел, да и откуда ему знать цыганку, история с которой приключилась задолго до его перевода в местный детдом.

– Я… Я… – Он пошевелил пальцами, словно нащупывая ускользающий ответ, но это не помогало. – Я не помню. Помню её. – Он кивнул на Катю.

– Она мне снилась. – Он улыбнулся застенчиво. – Она страшно ругалась на меня, а потом исчезла. И вместо неё пришли какие-то уроды – они разобрали меня на части, на много-много частей, и что-то сделали с каждой из них. Мне показалось, что они съели что-то, но нет, всё на месте.

Катя отвернулась, скрывая гримасу боли, исказившую её лицо. Она поняла, о ком идёт речь, и что именно было «съедено». Огневик забрал всю грязь, что налипла на душе и разуме Валета, заодно высосав и нечисть, бродящую по его венам и разрушающую тело. Парню повезло, что её желание исполнилось таким вот образом. Но стоит ли ему рассказывать об этом? Она не знала, что решить.

Розу такие проблемы не занимали. Она обещала помочь этому парнишке, и помогла. А сейчас в помощи нуждалась сама Катя, навесившая на себя груз ответственности и никак не желающая его сбрасывать, возвращаясь, раз за разом, к содеянному.

– Да, теперь у тебя всё на месте. Валера, ты в больнице, не удивляйся. Да, в больнице. Для наркоманов.

Лицо Валерки исказилось – он вспомнил. И отголоски наложенного Катей проклятия никуда не делись – мысли о наркотиках всё ещё жалили его сердитыми пчёлами. Он схватился за голову, в попытке выдрать оттуда боль, но тщетно. А потом вдруг успокоился и взглянул на Розу.

– Я ведь излечился, да? Они… – Он сглотнул, – Они меня изменили, да?

– А что они, по-твоему, изменили? – Роза подошла к парню, и взяла его за плечи, приковывая к себе его взгляд. – Расскажи – что?

Взгляд Валеры поплыл, растворяясь в тумане небытия, и он заговорил чужим голосом, ровным и механическим:

– Он пришёл и смеялся от восторга, увидев жирную гусеницу, в которую я превратился. Ведь я давно стал личинкой, жрущей кокс и геру, всё подряд. Лишь бы поиметь кайф. – Валет дёрнулся. – Кайзер меня убьёт. Да, он убьёт меня, когда узнает. А он ведь приходил сюда? – Голос снова стал обычным, видно мысль о брате вышибла его из транса, несмотря на усилия Розы. – Он ведь здесь был, да? Я… Я что-то почувствовал, словно он гладил меня, как в детстве, по голове, и шептал, что-то ласковое… Мне стало так тепло там.

– Да, Кирилл и Грай приходили, уже не раз. Они ждут тебя, и не бойся, никто тебя не будет убивать, ведь ты уже чист.

– Правда? Нет, я, правда, уже не нарк? Тот, во сне… он смеялся, когда уходил – что во мне не осталось ничего вкусного. Он говорил о моей зависимости?

– Да, – Роза терпеливо объясняла ему то, что он понял и сам. – Это создание, что повстречалось тебе – оно забирает только грязь, если его хорошо попросить об этом. – Она кинула взгляд на Катю, и та вздрогнула от услышанного. – И тварь эта, назовём его демоном, не пугайся только, забрал всё лишнее, не оставив ничего. Ты ведь не чувствуешь тяги?

– Нет, – Валера задумчиво покрутил головой, закатывая глаза. – Н-н-н-неет. Ничего не чувствую, вот только, при мысли одури подташнивает слегка.

– А это тебе подарок. И напоминание о том, в кого ты превратился, пойдя за своим братцем.

– Не говорите так о Кайзере! – Валет вскинулся волчонком. – Он хороший!

– Вот-вот, а говоришь, всё забрали. – Роза усмехнулась. – Да не рычи ты, никто твоего Кайзера не оскорбляет. Хочешь – пожалуйся, ага, прямо ему. Он меня непременно накажет, правда вначале поблагодарит, если совсем не утратил человеческое ещё.

Валет умолк, непонимающе смотря на цыганку.

– Да ты потом всё узнаешь, не переживай. Тут, пока ты на излечении был, многое произошло. И не всё из того, что случилось, радует.

Роза повернулась к Кате.

– Катя, ты там долго ещё будешь раздумывать о своём горьком-печальном? Всё, забудь, это ушло.

Валет заинтересованно посмотрел на Катю, не понимая причины её скованности.

– А что она…?

– А это тебе не надо знать пока. Не помнишь – вот и хорошо. А вспомнишь, так и забудь сразу, ясно? – Тон сказанного не оставлял никаких сомнений в том, что эту тему лучше позабыть. На время. Роза выглядела доброй, по-домашнему тёплой, женщиной – но Валет ощутил каким-то десятым чувством, что с ней лучше не пререкаться. Словно за её плечами таились грозящие сорваться в любой миг валы огненного прилива.

– Ясно. – Он хмыкнул, и вдруг, совершенно неожиданно улыбнулся. – Да и забуду, что мне. Я такой сон видел, что ничего больше и не надо.

– Да, сон у тебя знатный приключился, о таком мечтать только можно. Некоторым бы не помешало, вот только – не уверена, что помогло бы.

– А откуда вы знаете, что мне приснилось? – Валет, совершенно по детски, наклонил голову и снова недоверчиво разглядывал Розу. – Это же мой сон!

– Твой, твой… – успокаивающе пробормотала Роза. – Говорю же, тут столько случилось, что удивляться чему-либо не стоит. Тебе то уж и подавно, уснул нарком конченным, сдыхающим у плинтуса, а очнулся – бодрячок, хоть сейчас в поход. Да не дёргайся ты… Яхве, что за молодёжь пошла. – Она картинно закатила глаза, а потом топнула ногой. – Да, именно так. Вот и живи по-новому, старое – из сердца вон!

– Как это – «вон»? Всё забыть, что ещё помню? Это же…

– Яххве… – Роза едва не зарычала, непосредственность Валеры порядком её достала, но – что поделаешь с человеком, только-только вернувшимся с порога того света? Да ничего. – Всё забыть, – передразнила она. – Да не забыть, а из сердца подальше. Умом живи, а сердце у тебя сейчас мальчишечье, подскажет, что и как. И не спрашивай, почему да отчего. Помолчи, тебе сил надо набираться. Я сказала – помолчи!

И от её повелительного голоса Валерины губы сомкнулись, не поддаваясь хозяину. Он недоумённо потрогал их руками, дернув за нижнюю губу, но это не помогло – слова не выходили.

Катя наконец-то отошла от состояния подавленности, да и диалог Розы с Валерой выглядел со стороны довольно потешно – суровая цыганка, в глазах которой пылало негодование этим мальчишкой, и причина её негодования – парень с повадками и глазами мальчугана, еле-еле научившегося стоять против ветра. Роза походила на мать, отчитывающую непутевого, но «доброго внутри» сына.

Но вдруг «мамаша» насторожилась, прислушиваясь к чему-то далёкому. Катя ощутила, как цыганка напряглась, и поняла, что время спокойных разговоров закончилось.

 

Глава 33

Стоило только джипу подлететь к больнице, как откуда-то из прохода между домов выплыла фигура Гвоздя. Лёшка сноровисто впрыгнул в распахнутую дверь и быстро доложился Кайзеру:

– Всё нормально, командир. И Роза, и девчонка эта – обе внутри ещё. Из больницы никто не выходил, полная тишина и никакой суеты. Шума внутри тоже не замечено, в общем, штиль. Из за чего сыр-бор? Да ещё и сбор полный?

– Лёш, не суетись. Сейчас народ подъедет, и всем всё расскажу, хорошо?

Гвоздь кивнул, признавая резонность возражения, хотя его и разъедало любопытство – сбор давно уже не объявлялся, для этого просто не находилось поводов. Ведь его необходимость возникала только в случае проблем с кем-то из внутреннего круга. Стая прошла через многое, и до сих пор не потеряла ни одного человека. Что-то хранило их, или – кто-то. Гвоздь покосился на Кайзера, вспоминая все случаи необычных предвидений вожака. И понял, что Кирилл находится в состоянии почти неконтролируемой ярости, которая отражалась в его глазах алыми всплесками огня. Вопросы сразу отпали – произошло что-то серьёзное, и ярить сидящего рядом волка Гвоздь не хотел, отлично зная, чем это может закончиться.

Кайзер сидел внешне невозмутимый, но глаза, то шарили по зеркалу заднего вида, то устремлялись на дорогу перед машиной – он уже устал – ярость пьянила, превращая секунды в тягучие минуты ожидания.

Одна за другой, подлетели машины, точно так, как и обещали. По одному, по двое – члены стаи подтягивались к джипу Кайзера, оглядываясь по сторонам, но, как и Гвоздь – ничего не понимая. В воздухе отсутствовала предвещающая бой песня ветра, которую старый опытный волк чует инстинктивно, и сразу превращается в готовую убивать машину. Но на улице ничего такого не ощущалось. Правда, при взгляде на вожака все они посуровели, поняв, как и Гвоздь, что грядет нечто серьёзное. Они стояли у машины кучкой, перездоровавшись и обсуждая, кто и откуда – и, главное, за сколько минут – успели сюда добраться. Война войной, годы годами, но мальчишеский задор у выходцев из детдома никуда не делся.

Минуты ползли с черепашьей скоростью, но вот вдали показалась машина последнего члена стаи, которого и ждал Кайзер.

Кайзер выскочил из машины, и сразу смех и спор вокруг смолкли, все подтянулись и ждали лишь одного – приказа. Кайзер махнул в сторону больницы, и коротко отдал приказ:

– Все туда. Идём к Валету.

– Кирилл, но Серый и Дэн ещё не подъехали. В пути… – Гвоздь, отпрянул, поражённый выражением лица Кайзера. – Ты чего?

– Серый в пути? Значит догонит. Грай у нас сегодня делает дела. Важные.

– Кирилл сплюнул. – А Дэн сейчас подскочит, на подлёте уже. Всё, двигаем. Я впереди.

Озадаченные, но всё так же молча, все двинулись за широкоплечей фигурой Кайзера, который стелящейся походкой – скорой, но осторожной – устремился ко входу.

Девушка за стойкой вскочила, увидев количество ввалившихся в больницу людей, и оторопела. Взгляд её заметался, пытаясь оценить степень угрозы и, саму её вероятность. И когда она зацепила случайно взгляд идущего впереди здоровяка, то потеряла уверенность в том, что доживёт до вечера. В глазах этого посетителя светилось нечто чуждое, изливаясь волнами осязаемого ужаса, парализующего волю. Ноги подкосились, и она плюхнулась обратно в кресло. А незнакомец уже приблизился, и навис над ней. И она поняла, что сделает всё, что потребует этот человек.

Кайзер смотрел на девушку и волк внутри него урчал от удовольствия – добыча вела себя подобающе, так, как и положено слабой овечке.

– Куда прошли девушка и женщина? – Он был уверен в том, у кого находятся Роза и незнакомка, но – вдруг Валета перевели в другую палату?

Взгляд девушки бессмысленно поплыл, она мелко затрясла головой, причитая, что никого не видела, и что он ошибается – в больнице не оставалось никого из посетителей. Кирилла окатило яростью от наглого заявления, но он почуял, что регистраторша верит в свою правоту. Может, она отсутствовала, когда они прошли?

– Где Всеволод? – Слова вырывались хриплым полувоем, он уже не сдерживал себя. Охота влекла, звала вперёд, на битву и за горячей кровью.

– Вс-с-севолод? А он у себя, обход уже закончился же, вот он у себя и находится. – Радостная, что может ответить хоть что-то полезное страшному человеку, девица буквально засветилась. И тыкала теперь пальцем в направлении коридора, показывая куда идти. Но Кирилл и так знал, куда ему надо. Хотя, можно заглянуть и к доктору. – Роза не могла пройти мимо него, ведь это его владения.

– За мной, туда. Гвоздь, не пугай девушку, у неё не то настроение сейчас.

– Толпа позади захохотала, подначивая подскочившего к стойке долговязого Алексея.

Тот чертыхнулся и махнул рукой, показывая всем, какие же они балбесы, коли могут подумать о нём плохое. И захохотал сам.

Девушка вжалась в кресло ещё больше, старясь исчезнуть, раствориться, лишь бы её не тронули эти варвары – но они уже позабыли о насмешившей их овечке, двинувшись за предводителем.

Смех затих сам собой, мысли о том, что за дверями находятся жертвы их «работы» не радовала. Хотя и не особо печалила, философия стаи давно приравняла наркоманов к червям, выведя из числа людей, о которых стоило беспокоиться и стыдиться за причинённое им зло. Да и, что такое зло? Так, всего лишь слово.

Кайзер вошёл в кабинет, и пишущий что-то в журнале доктор, увидев его, удивлённо привскочил.

– Кайзер? Ты…?

– А я, вот, приехал… Соскучился по брату. И они соскучились, – он кивнул на толпящихся в коридоре людей. – Все соскучились. И Роза соскучилась, как я слышал. Где она?

– Роза? Это та цыганка, что ли? – По лицу Всеволода прокатилось недоумение. – С какого перепуга-то? Валера сейчас в сложном состоянии, и к нему я никого не пускаю, ты же знаешь. С чего ты взял, что она здесь?

– С того и взял.

Кирилл снова ощутил непонятное и невозможное – Всеволод тоже искренне верил в то, что говорил.

Ложь пахнет особенно, а от доктора пахло искренностью. Да что же происходит здесь, что за чертовщина? И зарычал в понимании очевидного:

– Р-р-оза-а-а-а! Чёртова ведьма…

– Кирилл? – Всеволод не понимал ничего из происходящего, вид ворвавшегося в кабинет Кайзера наводил на определённые мысли. И, не будь он уверен в обратном, то решил бы – кумир детдомовцев сейчас находится под сильным «кайфом». Блуждающие, сияющие нездоровым блеском глаза Кирилла сейчас очень походили на глаза местных пациентов, и Всеволод вздрогнул. Беспорядки в больнице он не мог допустить, но и становиться поперёк дороги впавшему в буйство Кайзеру не хотелось. Главное, чтобы не пострадали пациенты, а остальное как-нибудь утрясётся. Он чертыхнулся про себя, поминая Пал Палыча, подкинувшего такую свинку, и извинился мысленно перед стариком – кто бы знал, чем обернётся его желание помочь бывшему подопечному.

– Валет там же лежит? – Кирилл понял, что с персоналом больницы Роза сотворила какую-то штуку из своего арсенала, и что-то выпытывать у них совершенно бесполезно. Но принятые цыганкой меры наводили на мысль о том, что Роза готовилась к чему-то, что требовало времени и уединения. Это могло быть только одно – девчонка! И, быть может – Валерка.

Получив утвердительный кивок от Севы, он рванул к палате. Позади, в оставленном кабинете что-то пытался сделать врач – как-то помешать, позвать на помощь… но его быстро заткнули, по-свойски, двинув в челюсть.

Двери палаты были заперты, но его это не остановило. Пинок – и створки разлетелись, как хрупкий фужер, брызнув во все стороны щепой. И вот он, момент истины.

Путь ему преграждала Роза. Позади неё в палате находилась та, кто и был настоящим виновником всей этой чехарды.

Кирилл неторопливо разглядывал девчонку, жавшуюся в угол. Рослая, стройная, с длинными, рыжего оттенка, волосами – он отметил, что она весьма симпатична для девчонки. И тут с кровати его окликнули:

– Кайзер…

Он крутанулся на голос, уже понимая, что смотрел не туда, что первое, что нужно было сделать – это убедиться в состоянии брата.

А брат – вот, перед ним, живой. Горло перехватило.

– Валерка… Чёрт, Валерка… Ты вернулся?! – Он двинулся к кровати, но Роза стояла на пути, и отходить не собиралась.

– Что ты себе позволяешь? – Она сурово вперилась ему в глаза, и вздрогнула, увидев пылающую там ярость, слегка приглушённую радостью от воскрешения Валерки. Но всё равно не отступила, лишь вздохнула. – Кирилл, какого чёрта?

– Роза, уйди с дороги. Уйди, прошу, пока я тебя не прибил на месте. Пусти к брату. – Он попытался отодвинуть женщину, обещавшую ему когда-то помочь в любой беде, и – предавшую.

В ответ Роза ухватила его за руку, и что-то выкрикнула гортанно, взывая, видимо, к своим богам. И была откинута ударом наотмашь, окружающая Кирилла серая вуаль попросту сожрала выброшенную цыганкой энергию.

– Р-р-р-ооза-а… Ты, похоже, забылась. Я не те мужики с аллеи. – Кирилл уже дёрнулся, чтобы пнуть её, но неожиданно всплыли воспоминания – он вдруг увидел себя на месте того урода, что пинал беззащитную женщину среди кустов тёмной аллеи. И отбросил видение, как иссохшую кость, не годную больше ни для чего. – Я ж тебя порву, ведьма. Ты и вправду решила, что можешь обойти меня? Залить мне полную дурь, а самой выцепить эту малышку? – Он кивнул на Катю. – Не-е-е-т, ты что-то попутала. Заберите её, руки за спину и в рот кляп.

Кайзер посторонился, в палату осторожно зашли Гвоздь с кем-то ещё и удивлённо уставились на распластанную цыганку.

– Что ждём? Пока в себя придёт? Или забыли, на что она способна?

– Кирилл… Она же… Ты… – Гвоздь растерянно остановился около Розы, пытаясь осмыслить происходящее. Ведь он тоже спасал тогда взывающую о помощи женщину, и память об этом не раз согревала ему душу.

– Да. Я. Лёшка, твою… – Кирилл осёкся, понимая, что его заносит, но ярость туманила сознание. – Делай, что говорят. И в машину её, ко мне. Всё потом расскажу, чёрт. Всё потом.

Валерка провожал взглядом своих собратьев, которые сноровисто связывали цыганке руки за спиной, потом обвязали нижнюю часть лица полотенцем, сдёрнутым с кровати, и вывели её, придерживая бережно и очень аккуратно, словно большой кактус, усыпанный невидимыми иглами.

– Кирилл… Зачем? – он не понимал смысла происходящего.

А брат подошёл к нему и вдруг обнял. Крепко. Так, словно уже потерял его, и вдруг обрёл вновь.

– Валера… – Кирилл хрипло дышал, обнимая мальца, и загоняя назад поднимающийся из глубины образ Майки, которая тоже радовалась возвращению брата. Её брата, названного, но родного.

– Зачем??

И Кайзера снова окатило яростью.

– Зачем?

Он тряхнул Валеру за плечи.

– Зачем, говоришь? – С каждым словом он встряхивал его с нарастающей силой. – А зачем ты дурью закидывался? Зачем?? Зачем ты в школу попёрся? Зачем?

Катя бросилась к ним, хватая Кирилла за руки, понимая, что это смешно, после того, что этот человек сотворил с Розой. И с её Словами, силу которых она ощутила. И увидела, как вспыхнула окутывающая Кайзера – а она не сомневалась, что это именно он – серая плёнка, поглощая наброшенные Розой плетения с чавканьем голодной свиньи. Волчья голова горела на плече, и скалила зубы в торжествующем рыке. Она понимала, что не поможет, бросившись разнимать братьев, но ведь и стоять не могла. Не могла и всё.

И коснувшись его кожи, убедилась, насколько права. Аура Кайзера пылала изумрудом – сияние зелёного ослепляло, давило, сминало… Перед Катей плыли образы прошлого и будущего. Зелёное солнце на алом небосводе, кровавый закат. Огонь… Да. В прошлом пылал огонь, чистый поначалу, но осквернённый затем. Запятнанный призывом и тёмными клятвами, подтверждёнными кровью. Что же сжёг этот огонь?

Мир вокруг вдруг исчез, и она оказалась где-то далеко.

 

Глава 34

Он купался в глубине её глаз и не мог достичь дна, как ни пытался.

Каждый раз, погружаясь в эти омуты безграничной душевной теплоты, он терял себя и забывал обо всём. О том, что вокруг них казённые стены, о том, что будущее весьма зыбко и совсем не радужно для никому не нужных детдомовцев. Всё это не имело никакого значения, ведь рядом находилась Майя.

Кирилл даже не понял тогда, в день встречи новичков, что влюбился безудержно и навсегда. Сказки обернулись реальностью, и он испытал на себе всё, что так любят обсуждать девчонки в средних группах после прочтения очередного романчика или просмотра очередной мелодрамы о любовных перипетиях. Конечно же, себе он не мог позволить такого безрассудства, как открытое волочение за новенькой юбкой, появившейся в детдоме. Но Майю никто и не считал пресловутой юбкой. Майя была… Майей. И этим всё сказано.

Майя стала в детдоме своей практически мгновенно, войдя в семью с естественной лёгкостью, без всяких смотрин и показов, проверок на стервозность и прочее. От неё исходило тепло, то самое, что чувствует ребёнок, находясь на руках у матери. Глаза, искрящиеся весельем и заботой – такие не могут обманывать. И к ней потянулись, вначале малышня, к которой и сама Майя отнеслась со всем теплом, на которое только способен человек, потом – дети постарше. И, приглядевшись поближе – её признали и сверстницы.

А пацаны даже и не ждали. Право слово – как можно не приударить за красивой девчонкой, которая к тому же и весёлая и задорная, и за словом в карман не лезет? Тайные воздыхатели тенями бродили за ней по пятам, но не решались приблизиться. Потому что рядом с ней обычно находились или Кайзер, или Грай. Или ещё кто-то из их сплочённой группы.

Как-то так получилось, что Майя влилась в их компанию, органично дополнив добытчиков ещё и доброй нянечкой. Малышня, раньше и так часто прибегавшая к Кайзеру за гостинцем или за советом, теперь постоянно крутилась рядом. Майя отвечала тем же – пропадая в младших группах, отдавая ребятне всё свободное время. Не разделяя на чужих и своих – за исключением одного.

Валерка, мелкий пацанёнок, с которым Кайзер в тот день столкнулся на входе, похоже, стал для неё близок, как родной брат. Это сквозило в каждом движении, в каждом взгляде и слове, что она дарила щербатому мальчугану, постоянно находившемуся рядом. Он ещё на пересылке назвал Майю сестрой, и в обратном его убедить вряд ли кто сумел бы. Хотя желающие вряд ли нашлись бы, в детдоме завязывались связи и отношения куда крепче кровного родства. И, так уж сложилось, Валерка мгновенно привязался к Кириллу, который поприветствовал его на пороге детского дома – как мужчину, как равного себе.

Так и повелось, что в компании Кайзера теперь прописались девушка и совсем ещё зелёный мальчишка.

Каждый день, каждое мгновение рядом с ней превратились для Кирилла в сладостное ощущение сопричастности к любви, к жизни, к миру. Майя фонтанировала эмоциями, которые проливались на всех окружающих потоками жизни, наполняя каждого теплом и светом. Её назвали Весной.

Майя – Весна, дарящая жизнь. Малышня и не сомневалась даже, что Майя – это Снегурочка, которая на самом деле не растаяла, и приехала к ним жить, чтобы рассказывать им сказки и баюкать перед сном. Перемазанные сладостями, которые добывали пацаны во главе с Кайзером, они засыпали и улыбались во сне, согретые её душевной лаской. И эта улыбка всегда отражалась в её глазах, радуя и приобщая к тайне и других.

И он, в конце концов, понял, что она – та самая, единственная и неповторимая, носительница его сердца и души. Осознав простой факт, Кирилл не изменил градус отношений с Майей ни на йоту, но и дурак заметил бы, что она для него уже далеко не друг. А умный понял бы, что и она готова ответить взаимностью.

Как блуждающие в море корабли, они были обречены встретиться и дальше плыть вместе. Так и получилось.

Прошло немало времени, но однажды, он поцеловал её на виду у всех, и все вопросы рассеялись. Поклонники повздыхали ещё некоторое время, по привычке не отставая от предмета обожания, но Кайзер быстро разрешил недопонимания, передав по сарафанному радио, что порвёт любого, кто и дальше будет пускать слюни на его возлюбленную. Майя, узнав об этом, возмутилась было, но он мягко пояснил ей, что так положено, и она сама всё прекрасно понимает. Она и в самом деле понимала, просто не позволяла своему любимому волку слишком уж ощетиниваться. Кабанов Майя не переваривала.

Кайзер и Майя. Волк и Весна. Красивая пара, единое целое. Мир лежал у их ног, и будущее казалось таким светлым, но…

Они сидели на крыше, куда Кайзер нашёл способ проходить, втайне от Пал Палыча, тот не любил, когда шпана подвергала себя опасности на хрупких ветхих перекрытиях кровли. Но Майя любила очарование ночи, отдаваясь пению ветра в невидимой высоте, откуда сыпался на них звёздный дождь, и Кирилл постарался.

Однажды, заговорщически обвязав ей глаза, и взяв на руки, он долго кружил с ней по коридорам и лестницам, а потом… А потом она открыла глаза – и счастливо рассмеялась. Он выбрал правильную ночь – звёзды крупными гроздьями свисали прямо перед ними, напрашиваясь, чтобы их пригрели, сорвали с неба и вкусили небесного сока. Лёгкий ветер, свист птиц вдалеке. Идиллия, да и только. И Майя в тот вечер радовалась, раскрывшись и вбирая в себя звёздное угощение.

Сегодня звёзды светили не так ярко, как в тот вечер, но, они светили, и это успокаивало – жизнь идёт себе, а что-то неизменно остаётся на месте и радует своим постоянством.

Разговаривать совершенно не хотелось, прогретое за долгий день покрытие крыши приятно пригревало, вгоняя в расслабленное состояние бездумности, когда хочется просто лежать и наслаждаться моментом. И ощущать рядом свою половинку.

Но Майя сегодня выглядела несколько задумчивой, что-то нося в себе, и Кирилл хотел знать – что?

– Май, малыш… Ты чего сегодня потерянная такая?

– Я? Да ничего. – Майя улыбнулась, как всегда, мягко и с лёгкой грустинкой. – Крыска сегодня нас собирала. Всех выпускных, кто нынче уходит.

– Лариса? А ей-то что приспичило? – Новость о внимании директрисы совершенно не радовала, наоборот – настораживала и заставляла задуматься о причинах.

– Да кто её знает. Полыбилась нам, о будущем вдруг заговорила. О том, что нам предстоит в дальнейшем, что мы становимся самостоятельными женщинами и подобный бред. В общем, я не знаю, она что-то задумала.

Вот только, что именно?

– Что это с ней… – Кирилл не видел ничего хорошего в случившемся, да и разговор, судя по всему, дамочка завела неспроста, но зачем? – А что ещё говорила?

– Да я же говорю. Кирилл, всякий бред о женском пути и предстоящих сложностях для одиночек неприкаянных, вроде нас. Ты бы видел её лицо, от сусальности у всех скулы сводило.

– Какой-то гнилой базар, так получается? Типа, вам одним не выжить, так что ли? – Кайзер, как всегда, вычленил ключевое, то, ради чего, похоже, и затевался разговор их тюремщицей. – Вспомни, может она напирала именно на это?

Майя задумалась на мгновение, потом кивнула в согласии, щекотнув Кирилла разлетевшимися волосами.

– Точно, так получается. Только всё равно непонятно, зачем она это затеяла.

– Зачем-зачем… Придумывает, как вас запрячь. Что-то явно уже придумала, стерва.

Майя рассмеялась, она любила подсмеиваться над гневающимся Кириллом, дразня и подзуживая, говоря, что он в такие моменты серьёзен, как статуя Нерона. Он представлял себе изваяние обнажённого грека, и от этого впадал в ещё большее раздражение. Но разве можно долго гневаться на любимую, которая всего лишь желает подшутить? И всё заканчивалось смешками и ребячьей возней.

Но сейчас он не поддался на провокацию, мысли его лихорадочно вертелись вокруг проблемы.

– Слушай, а там ещё кто-то был? У Лариски, в кабинете.

– А как ты догадался? Был, да. Солидный такой дядька, костюм дорогой, парфюм отличный, я тебе такой же хочу. – Майя смешно наморщила носик.

– А то псиной несёт, волчара ты мой ненаглядный.

Кирилл скосил глаза, и заметил весёлых бесенят в её взгляде – она снова его подзуживала. Но это могло подождать.

– И что он делал?

– Да ничего не делал, сидел там, кофе потягивал. Только взгляд у него какой-то, липкий. Словно раздевал глазами, и ощупывал, ощупывал. Меня даже замутило слегка.

А вот это уже был звоночек. Майя никогда не ошибалась во впечатлениях, внутренний голос подсказывал ей, кто и что перед ней с чёткостью хода швейцарских часов.

Кирилл напрягся – посетитель явно присутствовал неспроста, да и разговор, наверняка, Лариска затеяла для него, собрав всех девчонок вместе.

– Ощупывал, говоришь? – В душе закружилась ярость, пока ещё только лёгкой позёмкой.

– Кирилл, не ярись. Ну её, к бесу. У меня есть ты, я вообще этот разговор из головы выбросила.

– А что ж ты тогда думаешь до сих пор о нём, я ведь вижу. Вот-вот. – Кирилл мрачно усмехнулся. – Выбросила она. Ишь.

– Да я про девчонок наших думаю. Они ей не верят, конечно же, но сказанное обдумывают. Там ведь никто нас не ждёт.

– Ну и что вы там напридумывали?

– Не знаю. Марьянка смеётся – спонсора, говорит, найду. Ну и, все за ней. Кто-то про гостя Ларискиного брякнул – мол, вот неплохая кандидатура. Убей – не помню, кто именно. – Она предугадала его вопрос, как всегда, почувствовав мысли любимого.

– Чем разговор-то закончился, у директрисы? – Кирилл вернулся к незавершённому разговору.

– А она нам сказала, чтобы мы подумали о будущем, типа – я ещё соберу вас, и мы поговорим о будущем, не хочу я вас терять, мне так жалко, так жалко… – Майя изобразила плаксивые нотки очень похоже на Крыску, и Кирилл не удержался от смеха.

Разговор внезапно потерял насущность, и Кирилл заключил любимую в объятия.

И звёзды весело подмигивали им с небес.

Через несколько дней разговор этот вновь вспомнился. В доме царила суета, в коридорах и спальнях наводили чистоту, один кабинет отдраили до состояния больничной стерильности. И, как оказалось – именно больничной.

– Что за суета, не в курсе? – Кирилл заглянул к Палычу, который обычно всё знал, и редко отказывал в помощи своим пацанам. – Пал Палыч, серьёзно, к чему готовимся-то?

– Хех, Кайзер. Тебе-то какая разница, а? – Мастер усмехнулся, подмигивая. – Хотя, тебе, может и есть…

Кирилл вопросительно смотрел на него, и Палыч продолжил:

– К осмотру готовятся. Медицинскому. И вас, пацанов, и девчонок – будут проверять. Лариска там чего-то намутила, не пойми чего, и всех выпускников скопом пропустить решили. Чёрт её знает, – он пожал плечами. – Вас-то понятно зачем, в армию смотрят. А девчонок? А может программа какая, их нынче развелось, всё экспериментируют, экспериментируют. Так что, готовь хозяйство своё, там всё посмотрят, ещё и в задницу залезут.

Палыч хохотнул и хлопнул его по плечу. Кирилл не понял, шутит носитель его, и не только его, секретов, или нет. Похоже – нет.

Вечером, когда уже всё закончилось и медики, вместе с кучей народа, непонятно зачем прибывших вместе с ними, покинули детдом, Кирилл и Майя обсуждали произошедшее. Он – пытаясь найти скрытый смысл, она – пытаясь помочь ему. Они перебрали все нюансы медицинского осмотра, посмеявшись вдосталь над тем, что и как происходило в кабинете – как всегда, кто-то чудил, кто-то тупил, кто-то боялся.

И смеясь над осмотром у хирурга, где сбылось обещание Палыча, он уловил, как зарделась Майя. От смущения, лёгким румянцем осыпавшего её лицо.

– Так, а ну-ка колись, – Кирилл угрожающе клацнул зубами, изображая свирепого зверя. – Колись, колись. Чего там у вас ещё было? Да ты как солнышко у меня рдеешь, пунцовая вся. Давай, давай.

Катя смущённо отвела взгляд, не желая отвечать. Но разве от Кайзера можно отвязаться просто так? От этого въедливого, наглого, приставучего – любимого человека… И он тоже запунцовел, когда понял.

– Нас гинеколог осматривал ещё. Всех. Вот там цирк-то устроили, мне так неудобно было… И ещё паре наших, не скажу кому.

– А, гинеколог…? Это, который по женским делам, да?

– Да, да… Тоже всю осмотрел, как ты говоришь – всюду заглянул. Ну и давай верещать потом, какое чудо…

– Какое чудо? – Кирилл брякнул, не подумав, и поперхнулся, поняв.

– Какое чудо в наши дни видеть девственницу семнадцати лет. Я там чуть со стыда не сгорела, словно я её должна была сто лет назад потерять где-то, как вещь какую. Ой, а ты покраснел!

Кирилл и вправду зарделся. Они не перешли ещё ту грань, что превращает близких людей в очень близких. Не желая делать это в стенах казённого дома, пусть и ставшего родным, для него – за долгие годы, для неё – за один неполный. Они и так, без физической близости, вплавились друг в друга, превратившись в единое существо.

Парни подкалывали его, выведывая подробности «того самого», но хватало взгляда, в котором проглядывал волк, и у любопытствующего пропадал интерес к ответу. А близкие и не спрашивали, понимая, что это – глубоко личное дело Кайзера и Майи, которых и любили и уважали.

– Нет, ты и вправду покраснел! – Майя торжествующе захлопала в ладошки. – Ура, ура! Я, наконец-то, увидела тебя смущённым. Не так, как тогда, помнишь, ты нас встречал с Валеркой? А по-настоящему…

– Я тогда не смущался, – Кирилл отбивался, как мог. – Ещё чего.

– Ага, не смущался. Да если бы ты себя повёл как кабан, я бы и не подошла потом ни разу к тебе.

– Всё-всё… Сдаюсь! – Кирилл понял, что проще признаться во всех грехах, Майя не признавала поражений в шуточных баталиях.

Они отдышались, перепалка сбила с нити рассуждений, но Кайзер быстро вернулся к теме.

– И почему ты сказала, что там цирк был? – Майя порой не замечала, как давала верную оценку, пусть и эпитетом, но – единственно правильную.

– Ну, не знаю. Он, как выяснил, так давай меня вертеть всю, по новой, как экспонат какой. Я себя куклой ощутила, из секс-шопа. И девочки то же самое рассказали, кто… Ну, ты понял. – Она снова заалела. – Да, я не уникум, представляешь? Чудеса, да и только. Не хуже меня тут есть.

– Нет, ты единственная. – Кирилл обнял её, и зарылся в кипе волос, пахнущих ромашкой. – Ты единственная.

Он не стал напрягать её своими догадками. Слишком уж они грязные, но Лариска – сама грязь и источник всякой мерзости, так что вполне могла додуматься и не до такого.

Кайзер понял, что должен разобраться в проблеме. Сам. Возможно – с друзьями. Но Майя не должна понять, что происходит.

Он ещё глубже зарылся в волосы любимой, отдаваясь ароматам лета.

 

Глава 35

Катю вышибло из воспоминаний Кирилла, как пробку, голова гудела от отвешанного им наотмашь удара.

Кайзера трясло от гнева, глаза светились уже не зеленью, в них пылал гнев, раскалённый до белизны расплавленного металла.

– Ты, ты… – слова выползали из него с шуршанием змеи, вызывая дрожь и панику от грядущего. – Как ты посмела? Ты!

Катя потрясённо смотрела на взбешённого мужчину, стоявшего перед ней, и не могла прийти в себя от потрясения – не от удара, нет – от контраста между настоящим и прошлым, в котором перед ней предстал юноша, полный жизни и любви, мягкости и добра. Как случилось так, что он превратился в это вот чудовище, что ломает людей и их судьбы, походя, не задумываясь. Что смогло так переродить его внутренний стержень, что?

– Дрянь, чёрт побери, ещё одна дрянь. Да что ж вы лезете-то, куда не просят? – Кайзер навис над Катей, потирая руку в месте, где за нее ухватилась девушка.

Лицо его исказила гримаса, то ли боли, то ли отвращения.

– Вы, вы… Вы ведь не такой, – Катя нашла в себе силы ответить, хотя скулу нещадно сводило болью от удара. – Я ведь видела, вы…

– А не надо видеть. Не надо! – Кайзер снова занёс руку для удара, но сдержался. – Ну, ничего, разберёмся и с тобой. Особенно, с тобой. Народ, – он обернулся и махнул рукой. – Эту туда же, куда и Розу, два сапога пара, вот и получат поровну…

Он осёкся, от толчка в корпус. Валерка молотил его слабыми руками, пытаясь ударить, не имея для этого никаких сил. Но ярость, с которой он это делал, била куда сильнее.

– Ты, ты чего, братишка? – Кайзер обхватил его, снова прижимая к себе, и понимая, что только что потерял нечто связывающее их все эти годы. В глазах Валерки не было больше радости и восторга, Кирилл стал для него чужим человеком, поражающим своей жёстокостью. Связь между ними, та, что возникла в далёкие времена, когда ещё была жива Майка – ушла безвозвратно, и вернуть это вряд ли получится.

– Я тебе не братишка. Уйди, отпусти меня. Сволочь. Какая ты сволочь. Зачем, скажи мне, зачем ты так?

– Затем, пацан, затем. Не твоя дурь, так и не случилось бы ничего. Так что – вопросы свои забей куда подальше. А сейчас пора отсюда сваливать. – Кирилл взглянул на часы, Малыш уже должен подскочить, значит можно, да и нужно уже, двигать из больницы.

– Я с тобой не поеду. – Валет упрямо набычился, и Кайзер усмехнулся, глядя на тощего пацана, осмеливающегося перечить вожаку.

«У парнишки явно не все ещё дома. Ничего, вылечим» – злая мысль мелькнула юркой белкой, давая намёк, и Кайзер облапил парня, отрывая его от земли.

– Куда ж ты денешься.

Валет задёргался, размахивая руками и ногами, извиваясь червяком, но сил у него оставалось слишком мало, и он быстро сник, поняв бессмысленность сопротивления. Лишь бормотал потрясённо:

– Кирилл, зачем? Как же так…

Кайзер, встряхнувшись, перекинул тело брата на плечо, огляделся – вроде бы ничего не оставалось, и двинулся на выход.

Впереди катилась ватага, молча переваривающая только что произошедшее на их глазах. Валерка для всех был пацаном, мальчишкой, волей случая попавшим в стаю меченных, и в то же время – памятью о прошлом, о Майке, о той, которая была их Весной. И жёсткость Кайзера, с которой он обошёлся с братцем, их слегка озадачила. Теперь они ждали разъяснений – ведь на всё есть ответ. Они знали: вожак ничего просто так не делает.

За стойкой регистратуры уже никого не наблюдалось, девушку куда-то сдуло. Кайзер мотнул головой в сторону пустующего закутка, и ему ответили, что медичку отвели к доктору, пускай там сидит. Он равнодушно кивнул, соглашаясь с решением, голова уже работала над дальнейшим.

Решение он принял ещё по дороге сюда, но не ожидал, что и Валерка отвернётся от него. Возможно, он и перебрал в обращении с женщинами, но пацан видывал и не такое.

Кирилл не ожидал, что мелкий изменится настолько глубоко, не приняв всерьёз обещание Розы. Возможно, к её словам стоило прислушаться посерьёзнее, но факт предательства замутил разум, сметая все размышления. Что сделано, то сделано. Как и в прошлом.

Уже подходя к своему джипу Кайзер услышал рёв знакомого мотора, и улыбнулся – расчёты не подвели, Малыш прибывал точно в срок. И, если всё верно, то Грай где-то позади, и успеет лишь пристроиться к кавалькаде, как и задумано.

Джипик с Дэном за рулём подлетел ошпаренным пуделем, и в воздухе растеклась вонь палёной резины – форсить Малыш умел и любил, как и все. Он уже открыл дверь и сунулся было наружу, выкрикивая что-то про нагоняющего Грая, но Кайзер крутанул рукой над головой:

– Все за мной.

Один за другим, кто мягко, кто взрёвывая, затарахтели движки, братья мгновенно рассосались по местам и спустя минуту машины стартовали от больницы, шустрой сколопендрой исчезая вдали.

Когда они подъехали, надрывая движок в бессильной попытке поспеть за шустрым Малышом, у больницы уже никого не было, лишь вдали насмешливо мигнули стоп-сигналы заднего джипа.

Грай хотел рвануть за ними, не желая отставать, но Пал Палыч настоял на своём. Даже не дождавшись полной остановки, он выметнулся из салона автомобиля и рванул в больницу, Сергей лишь присвистнул такой шустрости старого человека, поразившись, в очередной раз, талантам, которые таились за привычной внешностью мастера из столярки. Выкатываясь, Палыч сказал ему оставаться в машине, и он послушно исполнил приказание, даже не усомнившись в его правильности. Сказано – сделано, Палыч разберётся.

Ждать долго не пришлось, двери распахнулись, выплеснув наружу взъерошенного мастера. Палыч махал рукой в сторону удаляющегося кортежа, и кричал на ходу:

– За ними, Серёж, за этими гадами. Давай, давай.

Он заскочил в джип, уже начинающий движение и пристегнулся:

– Гони, Грай, гони. Не дай им оторваться, уйдут ведь!

Сергей задумчиво хмыкнул, он сомневался, что Кайзер просто так оставит его вне разборок, тем более теперь, когда всё закрутилось невероятным смерчем.

– Не, Палыч. Не оторвётся. Кайзер нам покажет, куда ехать, не переживай. На то он и Кайзер.

Пал Палыч всмотрелся в профиль воспитанника, и согласно кивнул:

– Пожалуй ты прав. Но, какая сволочь, а… В больнице полный бардак. Севке челюсть попортили. И девчонка с регистратуры трясётся вся, напугали так.

Он рассказал, коротко, выжимая из полученной за короткий рывок в больничку информации значимые факты, но Грай привык к такой подаче и легко воссоздал всё произошедшее.

– Значит, все наши были?

– Похоже, да. Всеволод говорит – человек десять. Девчонка путается, но, вроде, тоже около десятка насчитала.

– Получается, все в сборе, я последний. Дэн был перед нами, Кайзер его дождался и стартанул сразу. Значит – я попал.

Грай сгорбился за рулём. Палыч поддерживающе тронул его за руку:

– Серёж, утрясётся… Ну, да, не склеится уже, но ведь можно всё утрясти, развести как-то, по понятиям, по памяти старой.

– Палыч, именно, что по старой памяти, у нас свои заморочки. Да скоро и поймёшь всё. Вот только, боюсь я, Кайзера совсем понесло.

– Почему это?

– А они едут не к клубу, и вообще ни к одной из берлог наших. Понимаешь?

Палыч покрутил головой по сторонам, пытаясь разобраться, куда они движутся, и до него начало доходить.

– Дорога к детдому?

– Да, к пустырям. На нашу поляну.

– Вашу поляну?

– Палыч, ну ты же знаешь всё. Туда, где всё началось. Не крути головой, ты уже не раз обмолвился, что в курсе.

– Знаю, серединка на половинку. Ладно, не хочешь не рассказывай, оно, может, и само всё там расскажется.

Палыч замолчал, задумчиво уставившись вперёд. Где-то вдалеке перед ними катилась гусеница Кайзеровских машин, и Граю оставалось лишь рвать мотор, чтобы не отстать.

Катя искоса поглядывала в окно, в тщетной попытке разобраться, куда их везут. Она поняла, что находится где-то на окраине, и с каждой минутой удаляется всё дальше от школы, дома и всего остального, с чем познакомилась за свою жизнь. За короткий отрезок времени, проведенный в джипе Кайзера, Катя поняла, насколько мало знает город и окраины, змеящаяся дорога вела куда-то в неизвестность, разветвляясь раз за разом, и она уже потерялась в этой паутине.

Роза все ещё не пришла в себя. Кайзер, похоже, ударил её не просто кулаком, а приложил, сам того не ведая, выплеском окружающей его зелени. Катя бережно поглаживала голову цыганки, лежащую у неё на коленях, полегоньку прикасаясь к её ауре и внутреннему Я. Она помнила наказ Розы, запретившей ей касаться людей в отключке, но разве сейчас до условностей?

И касание за касанием, дыхание гадалки становилось всё ровнее и ровнее, аура – всё спокойнее и спокойнее, зелень с поверхности голубой глади вытеснялась всё быстрее и быстрее, и, наконец, Роза пришла в себя. Ресницы задрожали и открылись, цыганка застонала сквозь кляп, так и не убранный кайзеровскими прихвостнями, и попыталась сесть, но её подвели мышцы, затёкшие от лежания в неудобной позе. Катя помогла, приподнимая внезапно отяжелевшее тело, которое ещё недавно поражало лёгкостью и силой, и Роза сумела выпрямиться и сесть.

– Кайзер, она пришла в себя, – сидевший рядом с ними крепко сбитый налётчик дотронулся до плеча ведущего джип вожака.

– Пришла, говоришь? Ну и хорошо, смотри там за ней. – В голосе Кайзера проскальзывала весёлая злость, он уже торжествовал победу, зная и предвкушая финал. – Смотри, чтобы кляп не съела, да не прокляла невзначай, она это может.

Он расхохотался, увидев в зеркало заднего вида, как сверкнули гневом тёмные глаза.

В нём самом клокотала ярость – уже не белая, а лёгкая, бесшабашная. Принятое решение сняло груз с плеч, и теперь оставалось лишь довершить начатое. Мысли о том, что где-то позади их догоняет Грай с Палычем на борту, совершенно не волновали, все роли уже расписаны, в этой пьесе режиссёр – он, и горе статистам, попавшим на сцену его театра.

Катя чувствовала, как распирает сидящего впереди Кайзера сила, как она расплёскивается вокруг него, прикасаясь к способным Видеть. Обжигая злобой, бескрайней лютостью и бессердечностью – сила явно шла не от Света, источник её таился где-то во Тьме. И, что странно, с каждой минутой, что они удалялись от центра города, свечение его ауры наливалось всё большей мощью, словно он приближался к источнику своей подпитки. Катя увидела, как расширились глаза Розы, уставившейся на Кайзера, похоже, цыганка увидела то же, что и она. И, скорее всего, понимала причину происходящей метаморфозы.

– Куда мы едем? – Катя решилась задать вопрос, понимая, что уже всё равно, куда они едут, их судьба аршинными буквами просвечивала в ауре весело ощерившегося волчьим оскалом Кайзера.

– А тебе не всё равно, Катя-Катерина? Раньше надо было думать, а сейчас – сиди и жди, куда ветер занесёт. Не трогала бы Валета, и не случилось бы всей этой дури. А теперь, прости, ответ придётся держать.

– За что? – Катя не стала кричать, эмоции здесь никого не впечатлили бы.

– За что отвечать? За то, что он мне наркотики совал, да ещё и с намёком на оплату натурой? За это я должна отвечать?

Кайзер отмахнулся, его уже не волновало ничего, ни одно слово, что вырвется изо рта этой дрянной девчонки. Что-то внутри него шептало, что сейчас происходит то, что должно произойти, потому что так начертано давным-давно.

И с каждым мигом шёпот становился всё слышнее. Как становилось ближе то место, где некогда связалась в одно целое его стая. Стая Кайзера, псы, клеймённые печатью Волка и опалённые жаром жертвенного костра.

Машина свернула с асфальтовой дороги на невзрачного вида просёлок, уходящий в гущу зарослей. Повиляв вслед изгибам колеи, и поскакав на рытвинах и ухабах, джип вырвался на открытую местность, обрамлённую всё теми же кустами и хилыми деревьями.

Катя разглядывала пустырь, по-другому назвать это место не получалось. Словно какая-то сила изъяла из этой точки пространства всё живое и оно, это место, стало пустым, безжизненным. И всё, что его окружало, тоже опалило этой силой, отчего и не разрастались здесь деревья, плешь вытягивала из них жизненные соки.

Она чувствовала наполняющее это место злое сияние, сродни тому, что наполняло печати на плечах Кайзеровой своры. Прикрыв глаза и отдавшись внутреннему зрению, Катя увидела на поляне, ближе к дальнему краю, несколько пульсирующих фонтанчиков зелёного огня, бьющегося в такт сердцу неведомого существа. И, словно почувствовав прибытие гостей, источники забились сильней, приподнявшись над землей, приветствуя давних знакомых.

Джипы расположились полукругом на краю поляны, где кончалась кривая дорожка, ведущая сюда. Дальше путь терялся, исчезая с карты мира.

Бывшие детдомовцы рассыпались вокруг машин, угрюмо поглядывая на Кайзера и на чахлые, полумёртвые заросли.

Память хранили всё, но этот кусок жизни каждый из присутствующих упрятал так глубоко, как только мог. И теперь они ждали. Неосознанно сжимаясь стайкой, словно испуганные щенки перед лицом смертельной угрозы. Несмотря на приобретённый за года опыт и мастерство, бесшабашность и безбашенность – местная аура пригибала их к земле, требуя платы. Яростно взывая к своим отпрыскам, что жили теперь у них не только в печатях, но и в душе.

А Кайзер купался в потоках местного сияния. Он вернулся домой, туда, где обрел свою силу, ту, что позволяла ему идти по жизни, заглядывая в будущее и предугадывая опасность.

Она требовала платы. И он обещал ей – то, в чём ещё до этого поклялся самому себе – уничтожить весь этот мир. Забрать его жителей в тартарары, за содеянное ими. За Майку. За Кирилла. За Валерку. За всех пацанов и девчонок…

Да, истребованная мзда не стала для него грузом, он умер давно, вместе с той, что ушла из этого обиталища грязи людской. И он хотел, чтобы умерли и все остальные. В этом ему помогали братья, не давшие тогда умереть по-настоящему. Ибо они поклялись.

Кайзер шатающейся походкой дошёл до пульсирующих источников и упал на колени. Сияние тотчас накатило на него, поднимаясь от ног всё выше и выше, пока не облекло тело Кирилла нефритовым коконом, похожим на гигантскую куколку мотылька, что несёт на своём теле и крыльях мёртвую голову, как обещание будущего всему живому.

Катя и Роза, выведенные из джипа кем-то из детдомовцев, единственные среди присутствующих могли видеть происходящее на другом уровне бытия. Возможно, Валера тоже увидел бы кусочек иного, но парнишка все ещё находился в прострации, съёжившись на заднем сиденье машины Кайзера, где его и оставили. К нему подходили, по одному, по двое, пытаясь понять, что с ним – как принюхивающиеся волки, разглядывающие больного собрата, и не находящие в нём никакой заразы. Он оставался для них частью стаи, пусть и не нёс больше злого сияния в печати – для них волчья голова была лишь знаком общности. А шрам на плече Валеры никуда не делся.

Роза мотала головой, пытаясь скинуть кляп, мешающий дышать. Глаза цыганки переполнял гнев на осмелившихся унизить её мужчин – некогда спасших от насильников, и сподобившихся стать такими же. Злая насмешка судьбы, вывернувшая всё доброе, что связывало их все эти годы, даже если они и не вспоминали о прошлом геройстве.

Малыш подошёл к ним, непонимающе разглядывая женщину, и узнавая в ней принцессу из сказки, в которой он спасал красавицу от злых насильников. История эта согревала его долгие годы, став своего рода родовой легендой. Да, родовой, потому что он намеревался завести семью и оставить после себя столько потомков, сколько сможет выкормить и обеспечить будущим. История из прошлого стала бы путеводной для них, образцом для подражания. И то, что он увидел её в путах, с разбитым в кровь лицом обратило его в шок.

Обернувшись, он коротко расспросил у собратьев о причинах такого обращения, получив в ответ исчерпывающее и многозначительное: «Кайзер приказал…». Что ж, Кайзер может иметь причины, но ведь с женщиной нельзя так обращаться, ведь она сейчас задохнётся. И он развязал платок, перетягивающий рот цыганки.

Роза выплюнула комок ткани, и стала разминать губы, наполняя рот слюной, чтобы смочить пересохшие язык и горло.

Дэн хотел что-то сказать, но не решился, опасаясь нарваться на что-нибудь едкое, он хорошо помнил способность Розы к брани и проклятиям. Криво улыбнулся, извиняясь, и отошёл, от греха подальше. Роза проводила его взглядом, но то ли ещё не пришла в себя, то ли не нашла слов для этой ситуации.

Катя ободряюще толкнула её плечом, потом просила:

– Роза, ты это видишь?

– Ты про Кайзера? – Голос цыганки ещё не вернул глубину, но она уже могла говорить, и это радовало. – Да, вижу. Это и есть источник его силы. Поганое здесь место. Ой, поганое. Кровь вижу, боль и смерть. И разбитое сердце с расколотой душой. Всё перемешалось, адский котёл какой-то. А ты что видишь?

– Я? А… Он в коконе сейчас, внутри не видно ничего. И сила из земли, родниками бьёт.

– Да не родники это, родники чисты, а это, даже и не знаю – пузыри болотные. – Роза сплюнула с отвращением. Поеёзала, пытаясь хоть как-то размять затёкшие за спиной руки. – Кстати, ты ничего не заметила странного?

– Ты про что? Тут всё странное.

– Да нет, я не про это. Кайзер-то один, стая вся здесь, кроме Грая. А он – первый наперсник вожака, правая рука, так сказать.

– Я слышала, когда нас в машину толкали, что он где-то отстал. – Катя пожала плечами, она как-то и не задумывалась, один Кайзер или с Граем.

– Отстал? И Кайзер без него помчался? Не верю, ой не верю я, что-то здесь не так. Кажется мне, переметнулся Серый, в человека назад потянулся.

Катя с надеждой посмотрела на Розу.

– Ты думаешь?

– Да не то, чтобы и думаю, я ведь прикасалась к нему – многое в нём понамешано, и плохого, и хорошего… живёт в нем зло, да, но как паразит, не пускает он в душу грязь эту. Хотя и по уши в ней, с Кайзером-то.

Случай с Валетом его сильно подкосил – он ещё способен верить в чудеса, понимаешь? А раз один смог очиститься, то почему не сможет другой?

– Ты думаешь, он поможет?

– Не знаю. Катя, не знаю. Но надеяться буду. Да и мы тоже кое-что ведь можем, правда? – Роза испытующе посмотрела на Катю. – Готовься, скоро нам предстоит страшное, может и за жизнь придётся биться, всем, чем только можно. Кайзер сейчас в коконе, и что оттуда выйдет, не могу даже и представить. Может и ничего не случится, но сомнительно мне что-то.

Подошедший Гвоздь шикнул на них, угрожая снова заткнуть рот, уже обоим, если они не перестанут болтать. Роза что-то буркнула, по-своему, и он отскочил от них подальше. Цыганка ухмыльнулась, но Катя попросила не подначивать охрану. Иметь кляп во рту ей не хотелось, да и Розе тоже. Минуты текли, ожидание всё больше сковывало тревогой и страхом.

Катя поражалась, как быстро гадалка смогла вернуть себе царственный вид, невзирая на путы и боль от полученных ссадин. Роза вновь превратилась в уверенную в себе женщину, пусть и испытывающую лёгкие неудобства. Ожидающие Кайзера детдомовцы присматривали за ней, переговариваясь и вспоминая прошлое, поражаясь выдержке гадалки. И – побаиваясь её проклятий. Как бы там ни было, слава у Розы среди этих бывших пацанов имелась, достаточно жуткая.

У дальнего конца поляны между тем что-то изменилось.

Кирилл купался в зелёном тумане, окутавшем его тело, и из которого доносились голоса, обещающие власть и блаженство для избранных, выражающее благодарность за приведённую жертву.

В этих голосах звучали торжество и предвкушение, поразившие даже Кайзера. Он хотел жестоко наказать предательницу Розу и дерзкую девчонку, но то, что стояло за восторгом обладателей голоса – ввергало в ужас. Но, что-то изменить он уже не сумел бы, даже если и захотел. А он и не хотел, в него вливалась сила, распирающая тело и сознание, превращающая в нечто новое, чему предстояло вот-вот родиться. И оплата состоится сразу же после явления на свет.

В глубине души поднялось что-то, призывающее скинуть пелену пульсирующей зелени, знакомый, такой родной голос, призывал прекратить…, но сила пьянила, обещая ещё большее блаженство. И – могущество, которое позволит ему исполнить клятву, данную здесь, на этом месте много лет назад. Голоса взвыли, уловив подтверждение прошлым обещаниям и согласие с будущими. И кокон раскололся, взрывая и его разум, и разумы всех, кто находился сейчас на поляне – напоминая им всем, и предсказывая.

Катя и Роза увидели, как по поверхности того, что поглотило и переваривало сейчас Кайзера, зазмеились трещины. Роза что-то закричала, но было поздно. Сияние поглотило поляну, объяв всех находившихся на ней людей, впиваясь им в души.

На поляну влетел джип, но этого уже никто не заметил и не ощутил.

Потому что, вместе с туманом пришли воспоминания прошлого и будущего.

 

Глава 36

Кирилл не стал мудрить, придумывая способ узнать, насколько верны его догадки о причинах осмотра девушек из выпускных групп.

До него доходили слухи о прошлом директрисы, оно выглядело не слишком-то радужно. И среди того, в чём она обвинялась, присутствовало и сводничество – продажа юных девушек жадным до «свежатинки» упырям с толстыми кошельками. А уж нетронутые считались среди этих выродков особым деликатесом: овладеть такой – как раскупорить сосуд со старым вином, таящим бездну вкуса и аромата.

Лариска как-то вывернулась из предъявленных обвинений, мало того – её даже повысили до директора детского дома, переведя в другой район. Похоже, Крыска не особо горевала по этому поводу, быстро восстановив связи и вновь наладив конвейер по добыванию денег. И, если слухи верны, и она и вправду занималась торговлей телами, то старый бизнес на девчонках она обязательно постарается возродить.

Кайзер кипел от негодования, вспоминая, как жилось при старой директрисе, но это время безвозвратно ушло. Из тех, кому можно довериться оставался только Пал Палыч, но Лариса услала его в какую-то мудрёную командировку, один Бог знает – куда и насколько. Он мог действовать только сам, старших уже не было – он сам давно превратился в Старшего, стоящего над всеми вожаками групп, как младших, так и параллельных. Так вышло само собой, авторитет зарабатывался долго и упорно, не тычками и зуботычинами, а делами и советами. И, в конце концов, Кайзер стал признанным лидером детдомовской «вертикали власти», не забывая свою стаю. Он мог обратиться к друзьям, Грай помог бы советом, холодно взвесив все факты и возможности и разложив их по полочкам. Но, дело касалось Майи, и Кирилл не хотел впутывать никого, особенно Серого, чувства которого к Майе не были секретом ни для него, ни для самой Майки. Они оба уважали его, и то, с каким спокойствием он принял выбор девушки, оставшись верным другом.

И сейчас он шёл к кабинету директрисы. В конце концов, он – Кайзер! И может потребовать от неё убрать руки от любимой, пригрозив поставить детдом на уши. Тактика паханов с зоны, но его это не волновало, главное – она действенная.

Он не учитывал в своей схеме лишь одного, но понял это слишком поздно.

Постучавшись, Кирилл вошёл в апартаменты мадам Ларисы.

Она сидела за столом, который ещё хранил тепло и аромат старой властительницы этих стен. Огромный, ещё сталинских времён, он занимал без малого треть комнаты, отделяя хозяина от посетителей. Старая практика, идущая из тех ещё времен, когда он был сколочен.

Маленькие колючие глазки, делающие её такой похожей на животное, чьим именем Лариса Спиридоновна была прозвана детдомовцами, уставились на него подозрительно. И – изучающее.

– Кирилл, Бузин?

Кирилл удивился, он не ожидал, что эта стерва помнит хотя бы фамилию, не говоря об имени.

– Да, Лариса Спиридоновна. Я по личному вопросу, вы против не будете? – Он припустил в голос немного наглости, сразу противопоставляя себя хозяйке.

Это не прошло мимо её внимания. И без того маленькие, глазки сузились и буравили наглеца, осмелившегося вести себя так дерзко.

– Не буду. Только, не советую так себя вести, юноша. – Голос Крыски царапал слух, и отдавал арктической ночью.

– А и не буду. Ларис Спиридонна, я тут что хотел-то. По поводу осмотра вчерашнего. Мысли у меня нехорошие появились в голове.

– Вот и придержите их там, молодой человек. Меня ваши мысли мало беспокоят. Это всё? Или есть, что сказать ещё?

– Нет. Вы не поняли, Ларисдонна, я хочу сказать, что если с моей Майки упадёт хоть волосок, если к ней прикоснётся, хотя бы взглядом, хоть один урод – то я не знаю, что устрою здесь. Вы ведь понимаете, о чём я?

Он стоял, напряжённый, как струна и вглядывался в лицо директрисы. Да, он мог поставить на уши всех детдомовцев, и Лариска, судя по всему, отлично это знала, но почему тогда она так спокойна?

– А ты не много на себя берёшь, Кирилл? – Всё тот же лёд, всё та же ровность. – Что-то придумал, ворвался ко мне, обвиняешь в чём-то, что я даже и понять-то не могу. О чём ты, а?

– Я о чём? Я всё о том же. Тронете Майку – убью.

Всё, он сказал это. И понял, что действительно убьёт, порвёт в клочья и разбросает на ближайшей помойке, как недостойную поедания пищу. Что-то внутри ворохнулось тяжко, и замерло в ожидании.

– Убьёшь, говоришь? – Кирилл ни разу не слышал, как она смеётся. Звонкий и раскатистый смех совершенно не увязывался с крысиной внешностью и голосом. А Крыса-Лариса вдруг встала и подошла к нему, покачивая бёдрами. – Смелый щенок.

– Я… Я не… – Ярость и злость пошатнули его спокойствие.

– Да, ты не щенок… Вижу. – Директриса обогнула его и обошла вокруг, словно знакомясь с редким экспонатом неизвестного ранее скульптора. – И вправду, не щенок. Кобелёк. Даже зубы отрастил. И не только зубы, наверное?

Этого он уже не мог вынести.

Она смотрела на него, едва ли не облизываясь, похожая на киношную шлюшку, готовую приступить к «работе». Он отпрянул, и Лариска снова засмеялась.

– Кобелёк, да. Только порода мелкая. Пошёл вон, Бузин, и забудь, что напридумывал. А вякнешь ещё где – загремишь куда подальше, не смотри, что выпускной на носу, я тебя везде достану. Понял? – Взгляд её мгновенно оброс колючим льдом, маска потаскушки слетела, словно и не было. От неё запахло презрением.

Он не ушёл. Набычившись упрямо, сжав кулаки и еле удерживая себя, снова, как заклинание, повторил:

– Я предупредил. Тронешь – убью.

Что-то в глазах Кирилла, то, что пацаны и девчонки детдома видели уже не раз, убедило её – парень не бросает слов на ветер. И это завело её ещё сильнее.

– Посмотрим, малыш, посмотрим. Ступай. Вон! – Ласковый тон совершенно не соответствовал сказанному, и ошеломлённый Кирилл долго не мог понять, оказавшись за дверью, что же это было.

А за дверями смеялась угроза его будущему. Смеялась беззаботно и весело. Словно предвкушая нечто забавное.

Майя долго допытывалась о причинах подавленного состояния, но Кирилл отшучивался мрачно, стараясь не задеть вчерашнюю тему. У него это получилось.

А на следующий день в детдоме началась суета, Лариска объявила, что на выпускной прибудут высокие гости, и всё в детдоме следует отмыть и украсить.

В коридорах замелькали незнакомые люди, застучали молотки и заревели дрели с перфораторами – дом готовился к встрече. И – к проводам, ведь выпускной станет их последним вечером, что они здесь проведут, как воспитанники. В этот вечер они получат метрики и документы, ключи от квартир, выданные городом – и должны будут навсегда покинуть ставшие родными стены.

Прошла пара дней, и Кирилл слегка расслабился, вокруг Майи и других девчонок ничего странного он не уловил. Грай, которого он также попросил присматривать за подругой – также ничего не заметил.

День выпускного наступил внезапно, несмотря на то, что все ждали этого дня, готовясь со всей тщательностью и фанатизмом бывших детей, покидающих материнское гнездо.

С утра воцарилось отличное настроение, всех томило ожидание заветных, горько-сладких минут обретения свободы. От этих стен, от этой еды и казённого тряпья, от ненавистной Лариски, в конце концов.

Майя просто светилась от радости. Впереди она видела лишь светлое, рядом был Кирилл, Грай, ещё много-много друзей. А, встав на ноги, они сумеют забрать Валерку, стать ему приёмными родителями. Она просчитала, как и когда это произойдёт, и жавшийся к ней пацанёнок наизусть знал все этапы вызволения из Ларискиного царства.

День пролетел, как минута. Вечер же длился бесконечно долго. Их поздравляли, тискали, обнимали, подкидывали и валяли. Они и сами всё это проделали с другими десятки, а то и сотни раз. Им выдали ключи, и пусть они открывали двери в разваливающиеся домишки – это теперь были их домишки. Закончился ужин, и наступило время танцев.

Майя и Кирилл танцевали только друг с другом, он не отпускал её от себя, всё ещё опасаясь коварства директрисы. Но танцы захватывали всё больше и больше, и он расслабился, отдавшись круговерти вальса. Мир кружился вокруг них, кружился, кружился…

Из забытья его вырвал хлесткий шлепок по щеке. Кирилл с трудом продрал глаза и попытался понять, где находится. Он лежал на широкой кровати, покрытой ворохом каких-то белых шкур, голову нещадно ломило, во рту пересохло. И, до него вдруг дошло, что он не одет, мех щекотал тело в интимных местах, намекая на полную обнажённость.

Кирилл повернулся, пытаясь понять, кто его шлёпнул. И тут же слетел с кровати. Лариска хохотала, глядя на расползающееся по его лицу недоумение. И чем больше он свирепел, тем сильнее она хохотала, извиваясь на постели вёрткой гадюкой.

– Ты знаешь, я ошиблась. Ты не кобелек, и не щенок. Ты – зверь! – Она снова расхохоталась. – Меня никто уже давно так не драил, ты бы себя видел. Жаль, не помнишь ничего. Повторим?

Кирилл озирался, не понимая абсолютно ничего из происходящего, мир перевернулся и обернулся зазеркальем, иначе и быть не могло, иначе – как всё это объяснить? Он судорожно попытался прикрыться, понимая, что выглядит нелепо и жалко. А Лариска царицей возлежала на кровати и наблюдала за его метаниями, как кошка за мышкой.

– Ну и что ты там прячешь? Я, вроде, всё уже видела. И не только видела.

– Она издевалась над ним, точно зная, как ужалить побольнее.

Он, наконец-то, смог слегка разогнать туман, обволакивающий сознание и тотчас же вспомнил.

– Майка!

– Вспомнил, ага. Силён, малыш. Всю ночь пыхтел, как заведённый, а под утро и вспомнил, надо же. Да ты не переживай, она тоже занята была. Причём – не тобой. Ох, и штучка, я тебе скажу, девка твоя. Всего то – пара граммов того, парочка этого – и любой человек превращается в похотливое животное, не видящее никакой разницы – с кем и как. А хочешь, я тебе покажу? Эксклюзив, так сказать, первый оценишь.

Кайзер понял, что проиграл, что все его угрозы эта крыса отмела, как что-то несущественное, и, мало того – поимела его во всех смыслах. Он чувствовал себя раздавленной калошей, но мысль о Майке впивалась в сознание раскалённой иглой.

– Что покажешь?

– Как что? Кино, конечно же. Ты думаешь, что тут мастерили всю неделю, театр для вас? Размечтался. Не-е-ет, всё как в лучших домах Парижа. – Она издевательски хохотнула. – Понимаешь ли, люди любят свои трофеи коллекционировать: охотники – на стенах, энтомологи всякие – в альбомчиках. А мои клиенты – на видео, им так сладче, да и пережить ощущения по-новой всегда можно. А то и поменяться с кем-нибудь. – Кирилла уже мутило от её непрекращающегося смеха. – Ну что, любовничек, смотреть будешь?

Он отрицательно мотнул головой, но она и не ждала согласия. Что-то щёлкнуло, и в телевизоре напротив кровати замелькали кадры, сопровождаемые животными звуками совокупляющихся людей.

Кирилл не хотел смотреть, но глаза предательски скосились на экран. Он оцепенел. Майка, любовь всей его жизни, свет его будущего – с ней вытворяли нечто извращённое, и ей это нравилось. Хотя, он понял, что глаза любимой не выражают ничего, в них отражалась лишь пустота. Но, тело послушно поддавалось ласкам, выгибаясь и заставляя её издавать стоны, от которых, казалось, его сейчас вырвет.

Его вырвало на самом деле, и, вытерев губы, он смотрел лишь перед собой. Но звуки… Кирилл бросился на Лариску, забыв о своей обнажённости. Но не дотянулся, из-за двери выскользнул мужик амбалистого вида и нанёс всего один удар, который в детдоме считался постыдным.

Корчась на полу, и выблёвывая остатки вчерашнего пиршества, сквозь боль, он услышал отдаваемые приказы.

– Этого выкиньте где-нибудь. Да кому он страшен, щенок этот. Хотя, в постели ничего. Одумается – возьмём в студию. А девок отвезите к Марьяшке. Да накачайте их там, чтобы и мыслей не было никаких. Может, клиенты их опять захотят.

Кирилла подняло с пола, а потом мир взорвался фейерверком.

Он не помнил, что было дальше, и как пролетела неделя. Рядом с ним был Грай и парни из ватаги, что-то происходило, кто-то с кем-то о чём-то договаривался, обменивался. Разум впал в оцепенение, в нём жила лишь одна мысль – «Майка!». И каждая минута существования превратилась для него в поиск любимой и остальных девчонок. Услышанное в полузабытье имя неведомой Марьяшки помогло, и они вышли на след. Но, дойдя до логова – поняли, что добыча слишком крупна для них. Снова время, встречи, траты – он продал полученную от города квартиру, получив сущие крохи, но их хватило.

Лариску он велел не трогать, пусть живёт себе, в иллюзии полной безнаказанности, доплясывает последние деньки, отпущенные ей. Им, Кайзером. Он обещал ей смерть, и обязан выполнить обещанное.

Дни слились в мазки, мазки в полосы. И наступил день отмщения и освобождения.

Они приготовились очень тщательно. Кайзер находился всё в том же оцепенении, но мозг его работал с чёткостью военного тактического анализатора, разрешая все вопросы бесстрастно и безошибочно. Друзья уже не пытались вывести его из состояния полужизни, понимая, что так ему проще, легче прорваться к намеченной цели, которую знали и поддерживали все.

В дом, где Лариска устроила подпольный публичный дом для любителей «клубнички», они вошли под утро, в час волка. Чёрные одежды, чёрные маски, воронёные стволы. Кирилл приказал никого из охраны не щадить – в этом месте невиновны только рабыни. А клиентов – тоже валить намертво или отстреливать причинные места. И ночь стала свидетелем разыгравшейся в доме бойни. Они не стали щадить никого. Перебили охрану и клиентов, освободили наложниц, но не нашли среди них Майи.

К Кайзеру приволокли успевшую спрятаться Марьяшку – старую заплывшую бабищу с изрытым оспинами лицом, из рта которой несло перегаром и гнилью. Она раскололась легко, слишком уж любила жизнь. Майю забрали на выездное гульбище – её первый клиент решил освежить воспоминания. И Кирилл, чернея лицом, отдал приказ.

Они уходили не оборачиваясь. Девушек вели, кто под руку, кто на руках – измождённые и ничего не соображающие от наркоты они даже не поняли, что их освободили.

Вслед им раздавался дикий крик Марьяшки, оставленной в разгорающемся кострище. Ей предстояло пройти через очищение. Так решил Кайзер.

И, чём сильнее вздымалось пламя, тем выше становился её крик. Пока не оборвался, и тотчас в Кирилле что-то удовлетворённо расслабилось.

Обещанная месть начала исполняться.

Загородный особняк, куда отвезли Майю, оказался совсем недалеко от детского дома. Кованые решётки с автоматическим воротами, ухоженные аллеи, хозяева явно считали себя эстетами и претендовали на избранность. Но гостей не интересовали красоты ландшафта и интерьера, они пришли с определённой целью. Кайзер попросил лишь одно – чтобы упырь, заказавший его любимую, остался жив.

Грай не пустил его внутрь. Кирилл хотел убивать – рвать, рвать и ещё раз рвать. Если бы он мог, то и в самом деле перегрызал бы глотки нелюдям, сломавшим жизнь ему и любимой, и многим другим тоже. Серый с испугом поглядывал на глаза Кирилла, задёрнутые серой плёнкой безучастности – состояние друга и так пугало, а сегодня он превратился в автомат, сеющий смерть. Но смерть должна удовлетворять, месть всё-таки совершается в отношении кого-то, а не всех вокруг. И Серый держал рвущегося волком друга, настаивая, что парни сделают всё сами. Они сделали. Майю вынесли завёрнутой в простынь, бережно держа её, как спящую царевну.

И Кирилл разметал всех, вырвав тело из рук друзей и прижав к себе.

Увидев её лицо и вглядевшись в глаза – он взвыл. Уже по-настоящему, не раненным волком, а зверем, взывающим к небесам о смерти врага, истребившего его семью. Он шептал имя любимой, гладил лицо и волосы, но ничто не могло изменить свершившегося – Майя превратилась в куклу, лишённую разума. То, чем её напичкали в притоне, выжгло разум, волю, душу, всё то, что было Майей. Осталось лишь тело, оболочка с набором базовых инстинктов, реагирующая лишь на возбуждение.

Когда выволокли хозяина местного великолепия, Кайзер уже не плакал.

Он превратился в кусок льда.

Поймав чёрный взгляд, пузанчик заверещал, ощутив, что перед ним – сама смерть. И что пощады просить не имеет смысла. Но он всё же попытался. Захлёбываясь от животного страха, от нежелания умирать, желая ублажить, вымолить хоть какую-то жизнь, он выболтал всё, что знал о Лариске, предлагая всё, что имел.

Его выслушали. Новые указания, новый адрес… Кирилл уже знал, чем закончится его месть. За Лариской уехали друзья, обещая привезти в целости и сохранности, и к их возвращению уже всё должно быть готово.

Когда они уезжали на условленное место, выпотрошив виллу снизу доверху, пузан уже успокоился и притих в багажнике джипа, решив, что сумел купить прощение. Медленно разгорающееся позади зарево он не увидел.

Кайзер знал куда ехать, поляну среди зарослей в районе детдома он нашёл давным-давно, когда бродил по лесу, собирая землянику для малышни.

Она поразила его какой-то безжизненностью и мёртвенной тишиной – вокруг не пели и не летали птицы, словно место было проклято, неся в себе что-то нездоровое. Он не забыл дорогу туда, поляна потом снилась ему, не раз, часто превращаясь в открывающийся глаз, наполненный мутью и не имеющий зрачка. И этот глаз искал Кирилла, желая увидеть его и превратить во что-то. После этих кошмаров он отходил очень долго.

Для задуманного место подходило как нельзя лучше. Кайзер сидел у машины и отрешенно наблюдал, как друзья выполняют то, о чем их попросил вожак.

Он бережно сжимал в объятиях безжизненное тело Майи, не реагирующей уже ни на что. Некогда живая, девочка-Весна превратилась в тряпичную куклу.

Душу Кайзера раздирала боль. Он не хотел жить без неё, но вначале нужно довершить начатое. То, в чём поклялся, самонадеянно решив, что угрозы хватит для предотвращения случившегося. Какой же он был дурак. Но, это всё позади, впереди – воздаяние.

Когда натужно воя движком, на полянку вползла машина с Лариской на борту, все приготовления уже завершились. Друзья уже поняли, что задумал Кирилл. Они не знали лишь одного, что он не собирается переживать свою женщину. Ту, которую не смог уберечь.

Директриса вывалилась из машины мешком, похоже, ей хорошо помяли бока при «изъятии» и пока везли. Она со стоном распрямилась, и увидела Кирилла.

Глаза её испуганно расширились, хотя, казалось бы, уже и некуда. Взгляд метался с лица Кайзера на безвольную фигурку девушки, которую он прижимал к себе, как грудного ребёнка. На то, что возвышалось на краю поляны, на беззвучно воющего от страха лысого извращенца, валяющегося возле машин. На угрюмые, полные решимости, лица детдомовцев. На кровь, пятна которой украшали одеяния многих. И поняла, что – всё, здесь конец её пути, возврата уже не будет.

Крыска что-то верещала, умоляя, но он не слышал. В голове звучал вальс, тот, последний. И с каждым аккордом, он прижимал Майю к себе всё крепче и крепче, крепче… крепче. И когда взвилось крещендо, Майя обмякла. Он не стыдился слёз, они стекали по его лицу крупными каплями. Он не просто не замечал их, потому что уже был мыслями далеко отсюда, там, куда только что ушла Майя.

Грай понял, что происходит, слишком поздно. Дёрнулся к товарищу, но увидел, как безвольно обвисла тонкая рука. И взвыл зверем, не таясь, понимая, что всё тщетно, что ничто уже не вернёт любимую, пусть и выбравшую другого. И принимая выбор друга – тяжёлый, но верный, который мог сделать только он.

Сергей не знал, хватило бы у него сил на такое, возможно – нет.

Услышав звериный стон Грая, поняли и остальные. И потерянно наблюдали, как заливает смертельная бледность ту, что любила и была любима.

Лариска метнулась к лесу, решив использовать этот момент их единения, но голос Кайзера подсёк её, как выстрел.

– Отсюда нет выхода, можешь бежать, если хочешь. – Слова выкатывались из окаменевших губ тяжёлыми кирпичами.

Он даже не смотрел ей вслед. Зачем? Ведь выхода нет на самом деле, пусть бегает, если хочет, последнее желание есть у всех.

Кайзер поднялся, бережно удерживая тело Майи на руках. И пошёл к дальнему краю поляны, туда, где в небо устремилась сложенная из досок и дров усечённая пирамида. Его не удивило, где друзья смогли за такой короткий промежуток отыскать столько дерева – он попросил и они сделали. Таковы правила.

Шаг за шагом ему становилось всё легче и легче – конец пути близок, осталось всего пять. четыре. три., два…шаг. Он возложил тело на площадку сверху кострища и замер. Лицо Майи разгладилось, закрытые глаза, казалось, вот-вот, распахнутся, и снова обдадут его волной любви. Но он знал, что она уже не здесь. Часть её души осталась с ним, вырвавшись из умершего тела, предавшего поневоле. Часть – ушла к другим берегам. И его задача – соединить эти части, добавив к ним и свою душу.

– Сюда их. – Кайзер кивнул на любителя горяченького, и на Лариску. Та уже не бежала никуда, поняв тщетность всех попыток. Заросли словно ополчились против неё, выставляя на пути шипастый частокол веток, сквозь который невозможно проникнуть даже в отчаянной попытке выжить. Какая-то сила сплетала их в непроходимую стену, и лишь Кирилл знал – какая.

– Да, сюда. Обоих. Пусть смотрят. Серёж… – он посмотрел в глаза другу, словно заклиная и прося безмолвно. – Разберёшься с ними, хорошо? А мне пора.

Из руки у него вырвался огонёк, «Зиппо» никогда не подводила – не подвела и сейчас, брошенная к ногам Майи. Щедро политая керосином древесина весело вспыхнула, вздымаясь к небесам, и Кирилл бросился к огню. Там ждала она, он ясно видел зовущие глаза любимой.

Но ему не позволили. Грай словно чувствовал, не отходя от друга ни на шаг, присматривая и охраняя. В том числе – от него самого. И сейчас он удерживал Кирилла, призвав на помощь остальных. Вместе они смогли повалить Кирилла на землю, но и там он бился разъярённым зверем, одержимый лишь одной идеей – последовать за любимой. Лицо Кайзера исказилось от ярости. Он проклинал товарищей, посмевших не отпустить его в последний путь, к которому уже приготовился и раздал все долги.

– Кирилл, ты должен жить. Понимаешь? Ради неё, ради прошлого, всего что было. Кирилл, мать твою… – Сергей пытался достучаться до сознания друга, понимая всю тщетность своих усилий.

Он и сам поступил бы точно так же, в этом он не сомневался. Жить после того, как лишил дорогого человека, пусть и видимости, но жизни? Нет, это слишком тяжёлая ноша.

А Кайзер вдруг вздрогнул, затем затрясся всем телом и затих. Детдомовцы ослабили хватку – Кирилл лежал, свернувшись эмбрионом, с закатившимися глазами. Губы его шевелились, словно он разговаривал с кем-то, но Сергей не смог разобрать ни одного слова.

Рассудок Кайзера, помутившийся от ярости и осознания невозможности уйти за Майей, с каждым мигом таявшей в пылающем рядом костре, не выдержал.

Кошмар из снов обернулся явью, и он предстал перед выпуклой линзой мутной слизи, в которой не было зрачка. Вернее, был, но прятался где-то в глубине вязкой субстанции. И, прячась, разглядывал раздавленного Кирилла, который сейчас представлял собой один оголённый нерв, не способный ни защититься, ни что-либо ещё. Затем глаз моргнул, противно хлюпнув жижей. И вновь раскрылся, уже изменившись.

Кирилл смотрел в бездонный колодец тьмы, в котором что-то жило, клубилось быстрыми змеями, затягивая внутрь себя.

А потом пришёл Шёпот. Он проник прямо в сознание и сделал предложение. И расколотое Я того, что ещё недавно было Кириллом, согласилось.

Кайзер открыл глаза и перекатился на живот, затем упруго вскочил на ноги. От костра его отделяли друзья, но он больше не стремился в огонь. Нет, теперь огонь жил в нём самом.

– Вы мне должны. – Потрясённые детдомовцы разглядывали его лицо, на котором сияли омуты зелёного огня. – Вы… – Лучше бы он сплюнул, слова обжигали сильнее огня. – Вы забрали у меня смерть, и теперь должны мне жизнь. Старое правило крови, вы же знаете? Я больше не хочу умереть, я уже умер. Но я должен отомстить. Каждому. Всей этой швали, что наполняет мир. Всему миру, пусть он сгорит ярким пламенем.

Он обвёл всех своим жутким взглядом. И они ощутили, насколько тяжек его крест.

– Согласны ли вы помочь мне? Пойдёте ли за мной, верными друзьями? Заплатите ли вы за то, что не дали мне уйти, когда я хотел этого больше жизни?

Один за другим, они кивали, соглашаясь. Слова не шли из перехваченных изумлением глоток.

– Клянитесь. Клятвой крови, и знаком её будет вот это.

Кайзер оторвал рукав, затем кинулся к костру, приникая к огненному сгустку, что был какие-то мгновения назад телом Майи. И вынул из него цепь, с бляхой монеты, когда-то подаренной Розой, и переданной им Майе, на удачу и для оберега. Лариска почему-то не забрала это украшение, по-видимому сочтя, что так рабыня выглядит ещё привлекательнее.

Металл светился от жара, но не обжигал удерживающей руки.

Грай уже не удивлялся ничему – содеянное ими и так выходило за рамки человеческого.

– Это станет нашим знаком. Знаком того, что мы пережили, того, что защита для нас – только мы сами. И ничто нас не остановит. Вы согласны? Да? Тогда поддайте жару!

Кайзер указал на скорчившиеся рядом тела.

Увидев преобразившегося Кирилла, Лариска тихо завыла. Её клиент уже давно ушёл в страну грёз, обмочившись от ужаса, и пускал теперь слюни, и она сейчас завидовала его помешательству.

Их даже не связали, а бросили в огонь так, как есть. Всё равно они уже перестали бороться за жизнь.

Пламя взвилось ещё сильнее. Кирилл сунул в костёр монету, и, через мгновение, прижал её к плечу. Запахло палёным, но он лишь ухмыльнулся.

– Ну? Кто следующий? Я жду ваших клятв!

Конечно же, Грай оказался следующим, и, когда к плечу прижалась алчущим ртом раскалённая монета, он ощутил, как уходит часть его личности, и как в него вливается что-то чуждое, связывающее с другом, воедино и навечно. Он закричал от раздирающей сознание боли, и вдруг она исчезла. А рядом точно так же кричал неизвестно как оказавшийся между ними Валерка.

На плече оскалилась развёрстой пастью волчья морда. И от этого хотелось выть.

 

Глава 37

С тонким звоном пелена тумана лопнула и придавившая всех тяжесть исчезла.

Катя и Роза изумленно взирали на Кайзера, возвышающегося у источников силы, в том месте, где горел когда-то давно костёр с его любимой, в огне которого он вознёс жертвы древнему Злу. Роза и сейчас видела этот костёр, картина прошлого не исчезла из её сознания и висела теперь перед глазами, накладываясь на реальность.

Увиденное потрясло и многое объяснило. Роза и до этого частично видела картины прошлого Кайзера и Грая, а вот Катя оказалась не готова к жестокой правде, исковеркавшей Кирилла и его друзей.

Девушку мутило от количества убитых, от сцены смерти Майи, от приношения жертв во имя мести. Но теперь она понимала, и, в чём-то, даже сочувствовала этим людям, потерявшим себя.

Те же чувства сейчас переживал и Пал Палыч, завалившийся на кресле джипа от спазма, перехватившего сердце. Он помнил те громкие бойни, всколыхнувшие город, и ставшие причиной долгих обывательских разговоров о наступлении беззакония. Но, времена тогда были такие, что вскорости приключились новые зверства, за ними – следующие… и интерес к разгрому притона и дома одного из клиентов остался только у ведущих дело оперов, а потом и дело сдали в архив, где оно благополучно пылилось на полке.

Они влетели на поляну, и, казалось бы, успели, но сейчас Палыч сомневался в этом. Здесь творилась чертовщина, и как бороться с ней – он не знал. Хотя, какая разница, бесовство или что другое – нужно бороться до конца. Простонав, он открыл дверь и вывалился наружу. Грай, застывший за рулём, тоже стряхнул навалившееся оцепенение от прошлого, показанного с беспощадность документальной съёмки. Кайзер снова обратился к той гадости, что жила в этом месте, и это означало лишь одно – жертвоприношение.

Сергей сплюнул. Похоже, от Кирилла уже ничего не осталось, тот человек, которому его друзья давали клятву – исчез.

Да, существо, приближающееся сейчас к ним, походило на Кирилла – но только внешне. Внутри у него таилась бешеная тварь, жаждущая крови.

Кайзер возвращался к машинам уже не шатаясь. Его наполняла неземная мощь. Он мог бы вообще достичь их одним прыжком, но ему нравилось идти, наблюдая, как меняются лица этой предательницы и наследницы Людей. Девчонка была из их числа – шёпот рассказал об этом ещё тогда, в самый первый раз. Рассказал, что в будущем его земной ипостаси повстречается жертва, наполненная ненавистной силой света и несущая противную любовь к жизни.

Кайзер уже почти забыл данное обещание, но всё оказалось предначертано, очень давно. И теперь он должен выполнить свою часть договора, заплатив по накопившимся счетам.

Он увидел, как из джипа выкарабкался Пал Палыч, как вслед ему выскочил враскоряку Грай. Как из его собственной машины выполз нашедший где-то силы Валет. Как собираются с силами пленницы, не желая сдаваться без боя. Да, это не Лариска и не Марьяшка.

Похоже, все в сборе, и каждый получит причитающееся. Кайзер причмокнул от удовольствия – он снова выиграл.

Казалось, прошлое снова вернулось, уже не в воспоминаниях, а наяву.

Они все изменились, повзрослев и даже постарев. Они были вместе, и прошедшие года лишь сплотили их.

Но сегодня ватага собралась по приказу, а не ведомая велением сердец. Детдомовцы глядели на Кирилла и прибывшего Грая, откопавшего, неведомо где, близкого им всем Пал Палыча – и понимали, что сегодня будет кровь.

Чья – они не сомневались, взгляд Кайзера красноречиво указывал на виновников сбора. Но, Грай и Валет не могли предать, они же братья!

Сергей негромко окликнул вожака, совсем недавно бывшего ему родным существом:

– Кирилл… Ждал? Да, вижу, что ждал. Просчитал на три хода вперёд, как всегда? Или, посчитали за тебя? Кто ты, брат?

– Ты мне не брат. – Кайзер сплюнул на землю. – Ты выродок, променявший нас на какую-то мечту. Снюхавшийся с этими… – он мотнул головой в сторону Розы и Кати, к которым полз Валет. – С этими тварями.

И этот уродец, из-за которого всё началось. Вы оба – выродки. И я объявляю вас…

– Слышь, Буза. – Хрипло оборвал Кайзера Палыч. – Ты и впрямь кабан сделался. Посмотрел бы на себя, а? Ты не волк, ты даже не пёс – ты животное. А ведь Майка тебя просила – не будь кабаном.

– Ты… Ты! – Кайзер полыхнул гневом, и от него потянулась чернота, наполненная чем-то жутким. – Как ты смеешь её вспоминать. Ты! Да будь ты проклят со своей памятью, прошлого не вернёшь. Зато будущее уже рядом. Моё будущее, а вот у вас его уже нет!

Роза и Катя могли видеть, как наливается воздух чернотой, перемежаемой чем-то зеленоватым, словно из мёртвой земли проглядывала загнившая болотная грязь. За Кайзером разрасталась, вздымаясь выше и выше, стена невероятной гадости. И эта гадость желала получить их. Не Кирилл, а то, что пряталось за чернотой, желало поглотить, сожрать живьём и переварить их, выжимая знания и надежды, мечты и ожидания, любовь и смех. Всё то, что называлось жизнью.

Роза что-то закричала протяжно, но порождённый криком выплеск силы растворился в кляксе тьмы.

Она с мольбой посмотрела на Катю.

– Делай что-нибудь, Дева. Взывай, к кому хочешь, моли своих богов, но – делай! Или мы все умрем жуткой смертью!

Кайзер захохотал.

– Дешёвка! Я знал, что ты дешёвка, потому и не приходил за помощью никогда. И твоя монета была дешёвкой, на которую даже Крыса не польстилась. Купила пацана, за копейку, а он и повёлся. Но я уже не тот пацан, давно. И ты сегодня ответишь! Вы все – ответите!

Не выдержав, Грай кинулся на него, позади что-то пытался крикнуть Валерка, шумели остальные, но мир сузился, сойдясь в одну единственную точку – Кайзера, превратившегося в ожившее проклятие этого места. Серый хотел лишь добраться до монстра и запустить когти, выдирая вселившееся в брата Зло.

Но зверь с лицом Кирилла лишь ещё громче засмеялся, и Грая вдруг скрутило дикой болью, источником которой стала печать на плече. Казалось – волчья голова ожила, и теперь рвала тело своего носителя острыми клыками.

Серый упал на колени, не в силах двигаться дальше.

– Кайся. Кайся! – Кайзер хохотал, как безумный. Старые друзья с ужасом взирали на то, во что превратился вожак.

Они ощутили отголосок боли, раздирающей сейчас Грая, и невольно ухватились за плечи, где в плоть въелась эмблема стаи. Которая оказалась ещё и строгим ошейником для строптивцев.

А Катя лихорадочно думала, что может противопоставить этой горе злобы, окутанной тучами тьмы. Она не видела выхода, слишком незначительными казались её умения. Но, рядом хрипела Роза, отдавая последние силы на их защиту от давления Зла, что-то пытался выкрикнуть Валет… И она бросилась вперёд.

Он поймал её, как ловят бабочек, одним змеиным движением руки. Катя словно уткнулась в бетонную стенку, сквозь которую невозможно пробиться. Кайзер умолк и удивлённо разглядывал свою жертву. Нависая над ней каменной глыбой, грозящей втоптать и растереть в порошок. Губы его искривила ухмылка, и он уже что-то хотел сказать, но в нежданно выпавшем мгновении тишины прозвучала мольба Валерки:

– Кирилл… Это же Майка, Кирилл. Она вернулась за мной. Посмотри и увидь, Кирилл… – дальше он уже смог ничего говорить, задыхаясь от перенапряжения. Но сказанного хватило.

Кайзер покачнулся, неверяще отдёрнув руки от Кати. А затем заревел разъярённо:

– Нет! Майя со мной! Я храню её душу. Лжецы! Вы все лжецы! Ты сдохнешь первым!

Но наружу рвалось понимание истинности услышанного.

Глаза. Её глаза смотрели на него с Катиного лица, и не видеть этого мог только слепец. Убогий обрубок человека, лишённый любви и сострадания.

Кайзера повело. Он словно боролся с кем-то, пытаясь затолкать что-то назад, в себя, в каверны тёмной души.

Катя видела, как трясётся чёрная клякса над противостоящим ей – человеком ли? – и её рассекает тонкий индиговый лучик, рвущийся из груди Кайзера.

Но луч погас, а Кайзер снова навис над ней.

– Не-е-ет. Ты меня не обманешь. Ты ведьма, последыш Людей. Но я тебя не боюсь, и не верю тебе. Забей свою любовь куда подальше, её – нет!

Тьма за его плечами заклубилась, набирая глубину, и Катя услышала истошный крик Розы.

– Берегись!!

Она даже не поняла, что и как сделала. Вокруг неё вдруг вспыхнул нестерпимо яркий огонь, играющий всеми оттенками Солнца. И свет столкнулся с тьмой. Но теперь Катя знала – внутри Кайзера заключён свет его прошлого, кусочек души Майи, удержанный им при расставании с любимой. И она воззвала к ней – призывая, желая, надеясь…

Роза потрясённо наблюдала, как вокруг Кайзера и Кати сплелись в борьбе сгустки тьмы и света, словно древняя эмблема Мироздания.

В этой борьбе не было победителя – тьма поглощала свет, свет сжигал тьму. Огромная сфера, разделённая пополам, колыхалась вокруг фигур исполина и хрупкой девчушки, и ничто не могло нарушить равновесия. И вдруг, Роза ахнула, из Кайзера вырвался луч света, отличающегося от солнечного ветра Кати, и ворвался во тьму, съедая её, кусок за куском. Потом луч перетёк в сгусток, и превратился в призрачную фигурку девушки – все на поляне ахнули – очень похожей на Катю.

Кайзер смотрел в глаза любимой, склонившейся над ним, по его щекам текли слёзы.

– Майя? Ммммааайяяя…. – чернота скрутилась в жгут, нависла, угрожая ударом, и вдруг рассыпалась. А Кирилл упал на колени перед призраком той, чью душу заключил в себе много лет назад.

Заключил – и забыл об этом, согласившись с предложением Тьмы.

Они беззвучно разговаривали, слёзы всё бежали и бежали по его лицу, и оно светлело, наливаясь силой, что когда-то переполняла их обоих.

На поляне стояла мёртвая тишина. Призрак Майи увидели все, Катя поняла это по озарившимся печалью лицам детдомовцев, по яростной надежде, вдруг загоревшейся в глазах Грая, по радости, с которой Валет протянул руку к фигурке.

Все они смотрели, как Кирилл что-то спрашивает и получает ответы. И – понимали, что он просит.

Кирилл повернулся к ним и прошептал:

– Я ухожу. Она ждёт меня.

Дэн, или это был Гвоздь, Катя не поняла, дёрнулся к вожаку, но Грай пресёк дружеский порыв, мотнув головой.

– Отпустите его. Мы и так задолжали…

Глядя на прячущих глаза братьев, Серый улыбнулся грустно.

– Да, мы задолжали. И пора вернуть долг.

Кайзер уже не слушал никого, он встал, медленно пошёл к лесу, и рядом с ним плыла туманная фигура Майи. С каждым шагом она таяла, таяла… И исчезла. В тот же миг ноги Кирилла подогнулись, и безжизненное тело осело на землю.

Он улыбался. С лица сбежали все жёсткие чёрточки, и он снова стал похож на того Кирилла, что любил показывать Майе звёзды на крыше.

Грай закрыл ему глаза, не сдерживая слёзы. Только что ушёл старый друг, и вместе с ним ушла его любовь.

Роза подошла к Кате и тихо спросила:

– Ты видишь?

– Что? – Катя тоже плакала. Она ревела, как малолетка, не понимая даже – о чём плачет, но слёзы помогали, смывая и страх и потрясение от всего пережитого.

– Печати…

Катя, сглатывая слёзы, присмотрелась к детдомовцам и поняла, что имела в виду Роза. Зелень покинула их тела и души, уйдя вслед за хозяином.

Но в дальнем конце поляны всё ещё вспухал маленьким фонтанчиком источник тьмы.

– Он исчезнет? – Катя кивнула в его сторону.

Роза пожала плечами и ответила неуверенно:

– Не знаю, может да, а может – нет. Если и закроется, то всё равно – это место никуда не исчезнет.

К ним подошёл Пал Палыч, который еле-еле отбился от старых знакомых, желающих узнать, чем он занимался все эти годы, и где его нашёл Грай.

Старик отшучивался, но что-то подсказывало, что разговоры только начинаются. И, почему-то, Палыч радовался этому. Жизнь подмигнула с озорной ухмылкой, и, возможно, он ещё сумеет исправить ошибки прошлого.

Тело Кирилла бережно погрузили в джип, и они все вместе покинули проклятое место.

Тихо плакал Валерка, шумно откашливался Палыч, прогоняя комок из горла, а Катя обнимала Розу и думала о том, куда уходят души после смерти. Роза гладила девушку по волосам и молчала, ей нечего было ответить мыслям Кати.

 

Эпилог

Ночь завораживала. Как и всегда.

Звёзды перемигивались, что-то шептали, и Катя почти понимала – что именно.

Уже прошло немало времени после похорон Кирилла. Грай приводил дела клуба в порядок. С грязным бизнесом стая покончила, и теперь им предстояло решить, как и на что жить дальше. Конечно же, у них остались связи и приобретённые умения. Вот только, долго ли они протянут в противостоянии бандам, претендующим на освободившиеся от наркоты территории?

К ним прислушивались. Пока. Но много ли стоит старый авторитет? Грай не видел в будущем клуба радужных перспектив. Правда, им теперь помогал Палыч, развернув на полную мощь весь имеющийся у него опыт.

Возможно, с его помощью они вывернутся.

Катя улыбнулась. Сергей изменился, превратившись из каменнолицего хмурого боевика в импозантного, выстреливающего брызгами радости от жизни человека. И это радовало её. Просто самим фактом.

Роза познакомила её с Изой, и Катя до сих пор не могла отойти от впечатлений. Всё, что Роза рассказывала о бабушке, оказалось правдой. Почти. Потому что реальность превзошла все Катины ожидания. Её приняли в ученицы, решив дать шанс познать силу Слов.

Пусть мощью Катя и превосходила Изу, но вот умениями и опытом… впереди предстоял долгий путь дорогой познания, от азов – к мудрости стариков.

И где-то там, в море разлитых в ночи огней, а может и далеко за ним, их ждал Виссарион.

Домашняя страничка автора:

Почта: Jo fil(@)rambler.ru