Назавтра я и Норма появились у Вольфа задолго до выхода спутника из радиотени. Его люди тщательно отладили комплекс, через который Наймарк прорвался на Галакси, и в ожидаемое время мы собрались у того пульта. Наймарк заговорил, и слышно было его превосходно. После выполнения связных процедур он сразу попросил дать меня. Сперва он резонно не предполагал моего присутствия здесь, позвать меня для разговора с ним было инициативой Вольфа, и, узнав об этом, Наймарк, как выяснилось, был потрясен не меньше моего. Однако наш старикан не был настроен на пустой разговор.
— Петр, слушай внимательно. Я уже больше двух месяцев возле этой самой установки, никто этого не знает…
В экстремальные моменты, какие нам случалось пережить вместе, Наймарк в разговоре со мной переходил на «ты». Сейчас, видимо, был именно такой момент.
— Но, — возразил я, — вас же могут засечь сейчас, во время разговора!
— Нет, я иду через общую сеть мегаполиса, я так подключился, что меня невозможно определить. И через их спутник связи — к вам…
— Эл, но вас же могут схватить при первой же инспекции на шахту!
— Ерунда. После уничтожения «фокуса» к шахте пропал всякий интерес. Сюда теперь не пускают даже автоматический состав.
— Да, но как вы там живете, чем кормитесь вот уже столько дней?
Наймарк рассмеялся — в своем безлюдном подземелье рассмеялся, а у меня мурашки побежали по спине.
— Здесь по соседству — кладовая консервированных продуктов, мне хватит на год. Я ее обнаружил еще тогда…
— Когда — тогда?
— Ну, когда еще, помнишь, мы с лейтенантом совершили ознакомительный обход и убедились, что «фокуса» нет. Тогда-то я и решился окончательно…
— Решился?
— Ну да, остаться здесь при первом удобном случае.
— Но как же… — Я был озадачен. — Даже если вы хотели что-то сделать, установка-то обезврежена. Зачем вы остались?
Наймарк опять захохотал, и я сперва подумал, что он вполне мог сдвинуться там, в полной тишине и одиночестве. Затем продолжал:
— «Фокуса» не обнаружилось, это так, но я к этому оказался готов. Я пришел туда со своим «фокусом», так-то, дорогой мой Петр.
Минуту мы все ошеломленно молчали, лишь потрескивало в динамиках да в немыслимой дали и глубине слышалось дыхание Наймарка.
— Но, — опомнился я наконец, — у вас же не было никакого «фокуса»?
— Был, — даже здесь я почувствовал, как старикан ухмыльнулся обычной своей немного кривой ухмылкой, — и ты его сто раз видел, дружище.
— Не может быть… Не помню, — наконец признался я.
— Ну как же? Ты не помнишь мой брелок на ключах?
Да, я тут же вспомнил этот брелок, массивный кубик со скругленными углами. Я всегда больше удивлялся не самому брелку, а тому, зачем вообще Наймарку в таком путешествии таскать с собой ключи от какого-то своего бывшего жилья. А ключи оказались лишь прикрытием, маскировкой…
— Да, — опомнился я, — но ведь настоящий «фокус» был куда больше, я сам видел.
— Ты думаешь, за сорок лет миниатюризация не смогла шагнуть вперед? Я сам изготовил его на микроскопических стендах, в мегаполисе, вот как. Самой большой трудностью было это сопряжение, ведь здесь все приспособлено для того образца. Но все уже позади, установка Бюлова собрана полностью и готова к реверсу.
Реверс, обратный ход! Вот она, маниакальная идея Наймарка.
— И что, — я не додумался спросить как-то иначе, — заработало?
У меня в трубке и в динамиках раздался тяжелый вздох.
— В том-то и дело, что нет. И я не могу понять причину. Потому и решил связаться со спутником — пускай проверят мои выкладки на главном компьютере, у меня ведь здесь нет ничего такого.
Наивный Наймарк! Ему казалось, что вокруг одни лишь сторонники его идеи.
— Может, энергии не хватает, — предположил я, — там же только дежурное снабжение…
— Нет, с этим все в порядке, здесь хорошие автономные накопители. Мне сдается, дело в другом — доктор сообщил нам не тот код. Бюлов или ошибся, или обманул нас. А если это так — уйдет масса времени на подборку правильного кода.
Лишь я и Норма понимали суть беседы; люди Вольфа просто слушали, не вникая, разве только сам он что-то соображал.
— Вот оно как…
Было впечатление, будто двое просто ведут рутинный разговор о только им доступных делах, при этом один из них не находится чуть ли не в преисподней, а другой совсем не внутри странной штуки, плывущей в пространстве, нет — оба они в одном городе, разделены обычными улицами… И тут я вспомнил.
— Эл, послушайте! Тетушка Эмма сказала мне слегка другие цифры, не знаю уж, с чего это у них расхождение, — может, память подвела одного из них. А может, обоих… Или просто такая перекрестная подстраховка.
— Да ну! — донеслось снизу. — А ты, случайно, не записал?
— Записал, но тот клочок куда-то делся во время моих приключений.
— Какая жалость! Признаться, не мог ожидать от тебя такого…
Я узнавал старого Наймарка. Иной раз он был не прочь побрюзжать.
— …и теперь надо искать код методом подбора, это адова работа даже для компьютера!
— Записывайте, — сказал я, выдержав эффектную паузу. И после того, как продиктовал код тетушки Эммы, добавил: — У Полковника Ковальски особо тренировали память, дорогой Эл!
В этот момент Вольф с треском вырвал шнур из гнезда и подскочил ко мне. Глаза его пылали, обычно смуглое лицо побледнело от гнева.
— Вы… вы не имели права! Никакие зашифрованные сообщения куда бы то ни было не могут идти от вас, у вас нет таких полномочий!
— Послушайте, Вольф, это просто набор цифр из головы рассеянной старушки, от них ни пользы, ни вреда. Не обращайте внимания…
Я размяк душой от беседы с Наймарком и вовсе не мог ожидать, что дело примет серьезный оборот. К тому же мне еще столько нужно было выспросить у старикана! Но Вольф распалился, орал, пытался чуть ли не силой выставить нас с Нормой из центра связи, так что мне пришлось его в конце концов довольно жестко оттолкнуть.
— Я доложу обо всем командиру! — крикнул он нам вслед.
* * *
Все последующие дни я был в тревоге: как я теперь узнал, за такую провинность, за сообщение со спутника несанкционированных данных, могло последовать и самое суровое наказание — изгнание вниз, причем не обязательно предоставлялась возможность выбора зоны. Норма тоже ходила сама не своя, тревожась за меня — значит, за нас обоих. А Курата не спешил вызывать меня на расправу: то ли решил, что дело все равно сделано, то ли не поверил в ценность сообщения. Так в неопределенности прошла неделя.
В какой-то из дней после случившегося я шел в картографический отдел (от работы меня, как ни удивительно, не отстранили) и встретил своего старого друга-соперника, начальника обсерватории по имени Рик. Обычно мы с ним обменивались расхожими приветствиями, да еще иногда парой-другой шутливых свингов по ребрам, но в этот раз Рик был серьезен.
— Слушай, — сказал он, дергая меня за лацкан, — как ты думаешь, может наблюдаться согласованный отказ приборов?
— То есть? — Я освободил лацкан, так как не люблю фамильярности. Рик продолжал:
— Понимаешь, по звездным ориентирам и по хронометру мы движемся штатно. А вот по земным вешкам — на доли секунды биение, и это уже почти трое суток так… Стоит ли докладывать о таких пустяках главному?
У меня предвиделись свои проблемы с главным, потому я буркнул:
— А как же! Зайди, он любит беседы о хронометрах. Других дел у него и нет.
— Ладно, — сказал Рик, озабоченно глянув, — пока повременю с докладом.
И пошел своей дорогой, отчетливо чавкая присосками. И лишь когда он скрылся из виду, меня вдруг пронзила запоздалая догадка — а может, Рик зафиксировал самое начало обратной раскрутки? Может, мю-мезон, или пи-гиперион, уже соскочил со своей жердочки и улетел куда-то к центру Млечного пути и шар земной, освобожденный от пут, стал потихоньку поворачиваться? И виной тому некоторым образом также и я!
Сменившись, я специально зашел к Рику — да, сомнительные цифры держались. Совсем расстроенный, я направился домой, в нашу каютку, в наш миниатюрный рай, из которого нас — уж сколько раз в истории такое бывало! — могли изгнать в любую минуту. Норма была уже там. Она тут же прильнула ко мне; я рассказал о наблюдениях Рика, о собственных предположениях. К моему удивлению, Норма приняла все спокойно.
— Если нас отсюда выставят, то самое подходящее место — Темная сторона.
— Мне понравилось это «нас». Ты вовсе не в ответе за мои грехи, ты можешь спокойно оставаться дома.
Норма потрепала меня по загривку:
— Да нет, уж видно, такая моя доля — быть с тобой, что б ты там ни устроил. Думаю, Курата не будет нашим палачом, хотя вряд ли он желал такого исхода.
— А задуматься — кто вообще хотел такого, кроме нашего ветерана? Все добивались контроля над установкой только для шантажа остальных. Теперь шантаж кончился.
— Шантаж кончился, да. Но, худо-бедно, люди уже пообвыклись с таким положением, а теперь — снова та же круговерть, тот же ледник, перепаханные страны, сломанные жизни… И, я так думаю, это — конец южан. Для ночников ледник — дом родной, а для мегаполисов это сверхкаток, он их расплющит.
— Пойми, это ведь каток и для Терминатора!
В дверь постучали — это был посланник Кураты. Я похолодел. Но он произнес лишь:
— В центр связи, на разговор. Свобода общения.
Свобода общения! Значит, Курата не собирался меня карать. Значит…
Но все эти соображения отступили, когда насупленный Вольф снова вручил мне трубку, а сам демонстративно отошел в другой угол.
— Петр!
— Да, Эл.
— Петр, кажется, получилось. К этому я шел всю жизнь…
Странные звуки донеслись из трубки. Я сказал:
— Успокойтесь, Эл. Лучше давайте подумаем, как вам оттуда выбраться.
На том конце было слышно, как он высморкался и вздохнул.
— Нет, никуда отсюда я уже не двинусь. Я сделал свое дело и больше уже ни на что не гожусь. Я останусь здесь…
— Бросьте городить чепуху, у вас есть обратный путь — наверх и по трассе. Там, авось, проскользнете незамеченным…
Я ни на грамм не верил в свои слова.
— Петр, это все ерунда… Главное — то, что я теперь могу разрушить установку, эту самую «улитку»! Уничтожить возможность мирового террора в зародыше. Как бы тебе попонятней объяснить? Тормозящей частицы нет, она ушла, и установка стала просто горой металла. Больше уже никогда не будет такой угрозы.
— Эл, возвращайтесь! Незачем гробить себя, еще поживете в таком мире, о котором мечтали. Долгое молчание. Затем голос из глубины шахты сказал, превозмогая боль:
— Нет, хватит об этом. Со мной кончено. А ты, Петр, еще увидишь настоящие рассветы, настоящее лето, настоящую землю… Это прекрасно. Вы все поймете, что я старался не зря…
Еще пауза, затем треск и зуммер — спутник вошел в радиотень. Я положил трубку и, не оборачиваясь, зашагал к выходу. Какая-то фраза, невесть откуда взявшаяся, застряла в опустошенном сознании: «А все-таки она вертится! А все-таки она вертится!»
Я пытался вспомнить, откуда она и почему ее звучание так мучительно ассоциируется с чем-то происходящим вот прямо сейчас, и ничего не мог придумать. Скорей всего, образование в нашей средней общественной школе местечка Рысь тоже было на среднем уровне.