27 сентября 1914 года немецкая армия начала окапываться на зеленых полях в районе реки Соммы. Инженерные работы не прекращались ни днем, ни ночью. Через полтора года отдельные траншеи превратились в эшелонированную оборону, захватить которую, казалось, было невозможно ни для одной армии. Вдоль всей линии обороны через небольшие промежутки были оборудованы пулеметные точки, перед которыми расстилалась в несколько линий колючая проволока. Позиции размещались так, что простреливали практически всю прилегающую местность. Каждая из деревень не уступала по своей неприступности средневековый замок. К 1916 году в огне сражений Германия потеряла уже около миллиона человек. Боевой дух армии был подорван особенно после «Верденской мясорубки». Франция не дрогнула, Англия продолжала переправлять через Ла-Манш новые силы. И если зимой Германия имела цель наступать и заставить Францию капитулировать, то летом уже Антанта решила навсегда выгнать немецкую армию из французской земли.

Битва на реке Сомме началась в субботу 1 июля 1916 года. В 7:30 утра 60 тысяч английских и французских солдат покинули свои окопы и направились в сторону немецких траншей по нейтральной территории. 19 тысяч из них уже не увидят заката и следующего рассвета. Целью этого наступления было окончательно разгромить германские войска в Северной Франции. Наступление планировалось провести тремя французскими и двумя английскими армиями, всего 64 дивизии – почти 50 % всех войск на западноевропейском театре боевых действий. С германской стороны основную оборону занимала 2 немецкая армия генерала Фон Белова. Оборона состояла из трех позиций: первая глубиной в 1000 метров по три линии траншей, соединенных между собой ходами, бетонными бункерами на случай обстрела, и различных укреплений. Вторая и третья линии находились в четырех километрах от первой. Именно на второй линии обороны и происходят события этой книги.

Вернер был призван в 9-й армейский корпус и был направлен в южную часть Соммы, на участок против французской армии генерала Файоля, где оборона была особенно жестокая и упорная. В первый день боев, 1 июля англичане не смогли прорвать фронт немцев, но французская армия на юге, где немцы не ждали наступления, с легкостью заняла первый укрепленный пункт немцев в деревне Курлю. К 15 июля на южном фронте перед французами стояла цель – Барле, который так и не поддавался французской армии. Германская армия планировала контратаку на соседний опорный пункт – Биаш. По этому вопросу в штабе корпуса собиралось совещание.

* * *

В штабе 9-го армейского корпуса, который находился на южной стороне Соммы, царила суматоха. В сигарном дыму шла дискуссия о фронтовой обстановке на линии обороны корпуса. Генерал и его заместители собрались возле стола, на котором была развернута большая карта, возле нее стоял офицер с длинной указкой и что-то объяснял командующему корпусом – генералу Плессену. Выражения лиц офицеров выдавали тревогу. Через несколько минут им нужно было докладывать об обстановке на линии обороны, но вести были дурными.

– Господа, наступление французов на нашем участке имеет большой успех, в результате чего линия нашей обороны прогибается, и при удачном наступлении англичан на Мамец они с легкостью смогут окружить нас, – сказал генерал Плессен.

– Генерал, севернее Соммы 14-й резервный корпус наших войск удерживает позиции, в результате чего германская армия сохранила инициативу на линии Типваль – Мамец. Однако на юге фронта французы продвинулись к городам Биаш и Барле, один из которых уже в их руках. Мы рискуем остаться без снабжения, если не возьмем инициативу на участке Барле – Биаш. Наша «ахиллесова пята» именно здесь.

– Я же говорил, что Фалькенхайн был не прав, когда посчитал, что французы слишком сильно истощены под Верденом и не смогут участвовать в наступлении здесь, при Сомме, однако мы с вами видим совершенно другую картину.

Генерал Плессен подошел к камину и, повернувшись к офицерам, добавил:

– Почему мы так провалили наш южный фронт 1 июля?

– Господин генерал, мы предполагаем, что наши стратегические поражения сейчас – это результат тактических ошибок под Верденом.

– Что Вы хотите сказать, Вольф? Вам, как успешному стратегу, я доверяю полностью, поэтому говорите откровенно, что думаете о сложившейся ситуации. Давайте в эту минуту забудем о званиях и манерах. Я слушаю вас.

– Как вы сказали, при наступлении под Верденом мы посчитали, что слишком сильно истощили французскую армию, и она не сможет участвовать в наступлении на Сомме, а именно на ее южной стороне. В итоге, основное наступление ожидалось на английском фронте, куда мы перебросили пять дивизий 14-го резервного корпуса. Со дня на день мы ожидаем подкрепления в размере еще одиннадцати дивизий для укрепления опасных участков прорыва. Мое мнение, что как бы ни были сильны французы у них нет сил начать крупное наступление. Мы планируем укрепить южный участок дополнительными дивизиями и атаковать французов, чтобы заставить их отступить. В дальнейшем мы сможем вернуть утраченные позиции и выпрямить линию фронта.

– А отступят ли они? В ином случае, битва может нести затяжной характер, и если французы с англичанами не отойдут, то и атаковать они не смогут, так как мы укрепим плато Типваль дополнительными резервами. Первого июля численность англичан в живой силе превосходила нашу в шесть раз, только они не сумели отбросить нас назад. Укрепив оборонительные рубежи резервами, мы или сдержим наступление и заставим их отойти, или эта бойня будет длиться бесконечно.

– Это окопная война, сэр. Нельзя допустить, чтобы она затянулась. – Сказал один из офицеров.

– Господин генерал, сегодня мы планировали прорыв в районе Биаша, но вынуждены были отступить из-за плотного огня противника. Однако и их атака не достигла результата, однако французская пехота была замечена в наших траншеях. А что будет, если они предпримут завтра еще одно наступление? У нас не хватает сил, чтобы сдерживать их. В моей дивизии недостает пулеметов, большинство из них пострадало от артиллерии. Я понимаю, что резервы ожидаются только через несколько дней, но я настоятельно прошу вас обеспечить дивизию дополнительными пулеметами для укрепления обороны на левом фланге южного фронта. Иначе следующая атака может сломить нас.

– Вы получите подкрепление, Вольф. – Ответил Плессен. – Мы выделим вам пулеметы, я лично об этом позабочусь. А теперь ступайте в дивизию и подбодрите солдат сообщением о прибывающих резервах. Солдат должен сражаться, зная, что командование помнит о нем.

В помещении повисла тишина, Каждый из офицеров понимал обстановку на фронте. Им и дела нет до Вернера Гольца – таких, как он, здесь сотни тысяч. Открытые бутылки дорогого коньяка дополняли общую картину драматизма. От царившего молчания воздух в помещении становился тяжелее.

– Господа, – наконец произнес генерал Плессен, – вы только что выслушали мнение командующего одной из дивизий о сложившейся обстановке, каковы ваши мнения?

Адъютант Плессена, не мешкая, ответил:

– Резервы прибудут через каких-то несколько дней. Фронт мы легко удержим. Если они не сумели сломить нас тогда, в начале июля, то и сейчас у них ничего не получится.

– В ваших словах я слышу большую долю пафоса. – Обратил внимание Плессен. – Однако еще неделю назад наш командный пункт находился там, где теперь линия фронта. Мы отступаем, господа, как бы геройски вы не выражались.

Генерал Плессен подошел к карте и, держа в руке указку, обратил внимание всех присутствующих на переднюю линию обороны:

– Один из самых важных опорных пунктов в руках противника – Биаш. Важнейшая для нас дорога пролегает именно через него. Завтра нам необходимо его захватить. Если не будем атаковать, они сомнут нас через несколько дней своими обстрелами и изматыванием. Поэтому завтра на участке нашего корпуса должна быть проведена атака. Майор, я поручаю эту задачу вашему батальону. – Генерал перевел взгляд на одного из офицеров, стоявших позади всех.

Майор Райнер был командиром батальона, в котором служил Вернер. Он специально был вызван на совещание, так как именно его батальон удерживал переднюю линию обороны на участке Барле – Биаш. Майор протиснулся через группу старших офицеров, подошел ближе к столу и взглянул на разложенную карту. На ней флажками были отмечены свои и вражеские подразделения. Ближе всех к противнику находился именно батальон Райнера. Не сводя глаз с флажка, на котором был указан номер его батальона, майор осознавал безысходность, в которой оказалось его соединение. Завтра флажок с номером батальона может или переместиться на Биаш или исчезнуть с лица стратегического планирования. Поставленная задача показалась Райнеру самоубийственной, но майор попытался изъясниться так, чтобы не вызвать гнев генерала:

– Господин генерал. Я не вправе обсуждать ваши приказы, но позвольте мне высказать свое мнение, раз речь идет о моем батальоне.

– Прошу вас. – Сказал генерал, рукой приглашая Райнера к карте.

– Помимо того, что сегодня утром нами была отражена мощная атака противника, нам известно, что в Биаш прибыли свежие силы французов. Мой батальон находится на передовой уже больше двух недель, что является нарушением и мне хотелось бы обратить ваше внимание так же и на это. Я считаю нецелесообразным проводить атаку измотанными частями. Подошедшие через несколько дней резервы были бы куда более полезными, чем мои парни, просидевшие в мокрых траншеях без еды и воды сверх допустимой меры. В любой рукопашной их участь предопределена. Когда прибудут резервы, мы отведем передовые части в тыл для их переформирования и отдыха, а их место займут свежие подразделения и именно в тот момент можно предпринимать попытки атаковать.

Плессен внимательно слушал слова Райнера, не сводя глаз с карты.

– Я понимаю ход ваших мыслей, майор. Но у нас нет нескольких дней на выжидания. Ситуация меняется с каждым часом, а несколько дней бесцельного ожидания могут привести к катастрофе. По поступившим сведениям, французы так же планируют атаку на этом участке и наша задача нанести превентивный удар.

– Да, господин генерал, я понимаю сложившуюся обстановку и полностью поддерживаю вас в захвате Биаш, но не посылайте измотанные недельными боями части, дождитесь резервов.

Генерал уже не слушал Райнера. Оторвав взгляд от карты, он обратился к адьютанту:

– Передайте радиограмму в части, что завтра на участке Барле – Биаш силами одного батальона должна быть произведена атака. Ваш батальон, майор, должен закрепиться в поселке и удерживать его. Нам необходима дорожная артерия, идущая через этот город. Оттуда мы сможем контролировать остальные пролегающие в долине дороги, занятые французами, и вести по ним огонь. Вас поддержит артиллерия и рота пехотинцев из трехсотого баварского полка.

– Генерал, я настоятельно вам рекомендую этого не делать, мои ребята слишком измотаны, чтобы вести наступление. – Речь Райнера переходила на эмоциональный тон. – Они в окопах уже две недели: вши, голод, дизентерия. Вы считаете, солдат в таком состоянии может идти в бой, когда максимум, на что он способен, так это высидеть в окопе и удержать свою винтовку?

Оберстлейтенант Гайдер поддержал Плессена:

– Французы сами измотаны, господа. Мы обороняемся, а они атакуют. Они привыкли к нашим маленьким укусам, а нам необходимо нанести удар молотом, который они совершенно не ждут, а атаки на Биаш они уж точно не ожидают. Я бы послал не один батальон, а целую дивизию, с целью возврата поселка как очень важного стратегического пункта. Тогда и резервам будет куда легче.

Находившийся в штабе лейтенант Вельтман поддержал генерала Плессена и Гайдера и высказал свое мнение по этому поводу:

– Да, французы не готовы к нашей масштабной атаке. Воздушная разведка сообщила, что захватив наши позиции, французы не успели переоборудовать их для собственной обороны. В данный момент они только выстраивают дзоты и пулеметные гнезда. Так же перед их позициями отсутствует колючая проволока, что дает нам преимущество.

«Более глупого мнения в жизни не слышал», – подумал про себя Райнер.

Атмосфера в штабе накалялась. Райнер решил действовать другим методом:

– Господин генерал, сегодня утром одна из моих рот во время атаки потеряла 40 % численного состава. Нас скашивали как траву и поверьте, их траншеи оборудованы достаточно хорошо, – отрезал Райнер, отвечая не Вельтману, а Плессену, который в этот момент отвернулся к окну.

– Рота и батальон – это две разные вещи, майор. Вам, как офицеру, это должно быть понятно, – перебил лейтенант Вельтман. – Так же взгляните на аэрофотоснимки, сделанные сегодня утром. На них отчетливо видно, что перед французскими позициями отсутствуют заграждения из колючей проволоки.

«Кто-нибудь, заткните этого юнца, иначе я это сделаю сам», – Райнер чувствовал, как сосуды в его голове готовы лопнуть от напряжения. Подобного дилетантизма в военное время он не видел никогда. Он взял себя в руки и ответил:

– Проволочное заграждение не стреляет по солдатам длинными очередями. Пулеметные точки на позициях врага слишком хорошо вкопаны в землю.

Тыловые офицеры вроде Вельтмана, ни разу не нюхавшие пороха, всегда любят указывать своим боевым товарищам на их обязанности. Заметив незначительную ошибку, они сразу же начинают раздувать из нее чуть ли не поражение во всей войне, тем самым говоря: «Это я усмотрел такой провал, это моя заслуга». Желание показать свою значимость, а кроме демагогий с сигарой в зубах ничего больше не умеют. Лейтенант Вельтман был племянником генерала фон Ландсберга и был прислан по его поручению в генеральный штаб 9-го армейского корпуса. Парируя лейтенанту, внешне Райнер выглядел абсолютно спокойным, но душа его пылала – он был полон агрессии. Его злость выдало только покраснение на щеках, которое сам Вельтман не заметил. Райнеру жутко хотелось пригласить его в окопы, где бы тот посмотрел в глаза солдатам из бедных семей, где кусок хлеба дороже многих ценностей, где родной человек важнее денег и влияния. Где один солдат спасет жизнь другому, и ему будет все равно, из какой тот семьи, какого цвета кожи и вероисповедания. И в конце он попросил бы Вельтмана высунуть из окопа свой штабной зад, дабы удостовериться, что пуля прилетит быстрее, чем он успеет высунуть обе булки.

– Спасибо, лейтенант, когда я захочу выслушать мнение выпускника военной академии, я к вам обращусь, – ответил Райнер, посмотрев с презрением на Вельтмана.

– Не забывайтесь, майор, капитан Вельтман является официальным представителем генерала фон Ландсберга, и ваше поведение является оскорбительным, извинитесь немедленно, – повернувшись, сказал Плессен.

– Если лейтенант здесь по поручению генерала Ландсберга, сэр, то Вы должны были его проинструктировать, что он разговаривает с боевым офицером старше его по званию и находится в зоне боевых действий, а не на кафедре в аудитории. Я тоже не потерплю к себе такого отношения. В таком случае я сам имею право написать жалобу на имя генерала фон Белова, так как лейтенант находится в его армии и под его командованием, а не в доме своего дяди.

Капитан Вельтман не заставил себя ждать с ответом:

– Майор, ваши жалобы будут бесполезны, так как вы отказываетесь выполнять приказы офицеров старше вас по званию. – Говоря это, Вельтман взял в руки листок бумаги и внимательно цитировал написанное. – В вашем батальоне зафиксировано тридцать пять самострелов, что недопустимо для германской армии, и все это в течение одной недели. Просто фантастика какая-то! Также дисциплина батальона является худшей во всей второй армии. Для генерала фон Белова это будет очень интересно. Вы, майор, властелин собственной судьбы, и если желаете сломать себе карьеру офицера, то я не буду вам в этом мешать, а с удовольствием помогу.

– Господа, мы все издерганы, я предлагаю сделать перерыв. Майор Райнер, Вы можете быть свободны, отправляйтесь в расположение батальона и ждите приказа о наступлении. Данный приказ не обсуждается, – сказал Плессен, расставив все на свои места.

– Есть, генерал, – ответил Райнер, вытянувшись во весь рост по стойке смирно и багровея от ярости. Чувство несправедливости переполняло его, когда последнее слово оказалось за оппонентом, а не за Райнером.

Штаб 9-го корпуса располагался в бывшей усадьбе французского графа и представлял собой величественное здание, с колоннами при входе. Во дворе усадьбы майора уже ожидал автомобиль. Райнер спустился по мраморной лестнице во двор и сел на заднее сидение.

Оборонительные позиции батальона располагались в нескольких километрах от штаба корпуса. Машина доехала до траншей сорок второй дивизии, откуда майор окопами направился в расположение своего батальона. Окопная жизнь шла своим чередом. Артиллерийский обстрел, закончившийся, видимо, несколько минут назад оставил после себя драматичные следы. Свежие воронки от снарядов до сих пор дымились. Возбужденные солдаты носились по окопу в разные стороны, будто кто-то растревожил муравейник. Десятки человек начали собираться в траншее, сбиваясь в кучу и мешали Райнеру пройти. Все становились свидетелями, как прямое попадание снаряда разрушило блиндаж. Стены бывшего убежища были забрызганы кровью, а среди обломков в центре лежали окровавленные останки офицера. В другом конце лежало судорожно вытянутое тело второго. Таковыми были обычные будни на поверхности. В дальнем окопе взорвавшийся снаряд разбил бруствер, из которого вывалился труп двухнедельной давности.

Майор наконец-то вошел в свой блиндаж. Снаружи он был бетонным и крепким. Внутри дощатые стены убежища были увешаны оружием, агитационными плакатами, личными фотографиями. На наскоро сделанных полочках лежали солдатские вещи: фляжки, каски, карты для игры в скат. В центре стояли деревянный стол и вручную сколоченные скамейки с обеих сторон. В дальнем углу располагалась печка, возле которой сидел капитан, заместитель Райнера и, насадив на штык кусочек хлеба, держал его над пламенем. По всему блиндажу разнесся приятный запах поджаренного хлеба. Возле стены гордо красовался умывальник, единственное в этом блиндаже, что всегда дарило радость в первую очередь. Не успел майор войти, как сразу сорвался на эмоции, бросив на стол свой планшет и перчатки:

– Будут мне еще сопляки всякие указывать. – Он подошел к умывальнику и принялся мыть руки и лицо.

– Ты о чем, Альберт? – спросил его капитан. Он отвлекся от печки и хлеба и, сев за стол, продолжил писать извещения о смерти солдат, для их отправки в полк.

– В штабе корпуса завелась крыса, любящая вылизывать генеральский зад.

– Что-то не поделил со штабными?

– Один лейтенант. По возрасту не старше, чем наши ребята. Фон Ландсберг из генерального штаба – его дядя. Понятия не имею зачем этого мальчишку прислали в зону боевых действий, да тем более позволяют ему вмешиваться в ход сражения. А генерал Плессен его еще покрывает, говоря, что он официальный представитель генерального штаба западного фронта. Из-за таких представителей нам и не выиграть чертову войну.

– Что же он сказал, что заставило тебя так разъяриться?

– Старался вспомнить свою детскую игру в солдатики на заднем дворе дяди. Большей чуши я никогда не слышал. Начал учить меня военной тактике и угрожать нашей дисциплиной. Говорил, что заявит в штаб армии о нашем батальоне.

– И за что это он так? Что же такого ты предложил?

– Он считает, что французы не закрепились на нашей прошлой линии обороны и что наступление на нее будет легким, начал меня поучать. Побывал бы он сегодня утром в бою, посмотрел бы я на эту штабную свинью.

– Да ладно, Альберт. Они там все такие. Я когда передавал сообщение в штаб дивизии, так там тоже сидят, пьют коньяк и рассуждают об окопной жизни. Не бери в голову, лучше посмотри на результаты утренней атаки.

– Каковы они, капитан?

– 72 человека не вернулись обратно. В близлежащих воронках полная тишина, даже не знаю, как составлять отчет для командира полка.

– 72 человека. Из 180. – С грустью произнес майор.

– Их имена уже известны, – и капитан начал называть фамилии из списка:

– Альберт Шульц, Вилли Хоффман, Вернер Гольц, Карл Рихтер…

– Хватит, капитан, не надо дальше, – перебил его майор Райнер, – потери сегодня уже не важны. Завтра наш батальон должен наступать на Биаш и закрепиться там. Это приказ из штаба.

– Что-о-о? – растянул ошеломленный капитан. – Мы сегодня утром и ста метров не смогли пройти.

– Завтра наступление начнется с артподготовки. Это, по мнению генерала должно изменить ход наступления.

– Господи, да у нас в батальоне полтора человека способны нормально сражаться! Что они, очумели совсем там? У половины дизентерия, и почти у всех бессилие. Они вообще уже как четыре дня назад обязаны были нас сменить другими частями и переформировать в тылу. Нам надо не об атаке думать, а как бы в окопе усидеть и штаны не обгадить.

– Я это и объяснил генералу, а этот Вельтман начал возражать, что батальон больше роты и мы обязательно достигнем цели. Генерала поддержали почти все офицеры штаба. Меня никто даже слушать не стал.

– Может, подкрепления просто-напросто нет? – спросил капитан.

– Я уже не знаю во что верить. Через несколько дней нас обещали сменить, и я предложил атаковать со свежими силами. Но зато вечером нам пришлют баварскую роту с северной части Соммы. Посмотрим, чему они там научились у англичан.

– Альберт, да какая тут рота? Такие операции нужно проводить с двумя дивизиями, не меньше. Англичане 1 июля всю свою страну пустили на нас и то получили по шеям. А наш батальон… С поносом и истощением идти в атаку. Куда катится мир?

– Я это пытался объяснить генералу, но он только и грезит атакой. Ну, ничего, завтра он ее получит. Сомневаюсь, что он меня увидит после в штабе. Завтра мы все будем уже под защитой Гарма .

– Видимо, дела на всем фронте совсем плохи, если командование готово послать изможденный батальон в наступление без смены. А что слышно с севера?

– Англичане прорвали одну линию обороны на северном берегу и продвинулись на три километра вглубь. Поэтому наш корпус находится на выступе, перед всеми. Мы – самая передняя позиция всей линии фронта, – качая головой, сказал майор и поднес полотенце к лицу.

– Мне думается, что они хотят использовать нас как приманку. Биаш французам дороже, чем мне мое мужское достоинство. Потеряй они этот дорожный узел, поддержка их частей будет под угрозой. Выходит, командование хочет, чтобы мы атаковали Биаш, закрепились там и держали оборону. Французы тем временем стягивают к нам дополнительные дивизии, чтобы выкинуть нас с занятых позиций. Мы ввязываемся с ними в бой, а командование в этот момент предпринимает крупное наступление в другом месте. Мы лишь являемся отвлекающим вариантом. Тяжело это, Альберт, я не хочу умирать вот так, из-за прихоти одного человека.

– Думаешь, я хочу? Тяжело понимать, что ты умираешь зря. А у меня жена в Кельне. Если я ей сегодня напишу, то она получит это, возможно, только когда меня уже не станет. Я совсем забыл о завтрашней отправке почты. Нужно объявить приказ, чтобы солдаты написали письма родным.

– Сделаю, Альберт. Главное, ты отдохни, завтра трудный день.

– Я лично поведу солдат, – с тоской отозвался Райнер.

– Тогда тем более ложись. Сон на войне, сам понимаешь, ценнее…

– Твоего мужского достоинства. – Продолжил Райнер.

– Абсолютно верно. – Улыбнулся капитан.

– Они просто обязаны сменить нас, – рявкнул майор еще раз, – солдаты уже звереют от грязи и дискомфорта.

Майор улегся на скамью и постарался заснуть. Вымотанное сознание провалилось куда-то в неизвестные глубины сладких грез. В ярком сновидении Альберту Райнеру снилось, как он бредет по лугу своей фермы, где рос с родителями. Недалеко от родительского дома был пруд, куда маленький Альберт обожал бегать с местными мальчишками. Сон подарил ему румяные воспоминания, как он проводит ладонью по водной глади, взбудораживая покой природы.

Ближе к вечеру огонь на линии Барле – Биаш утихал, становился все реже. Сильная канонада слышалась севернее.