Вот что мы узнали в классе мисс Полынь, прежде чем началась по-настоящему тяжелая работа. Вводный курс не был чересчур подробным, так как простейшие азы были и так всем известны. Но как у меня на родине, в классе инструктора по вождению Эда, обучение начиналось со знакомого и самого примитивного – «газ», «тормоз», – так и здесь инструктаж начинался с элементарных концепций, всем давно известных.

Главное, что я очень скоро узнал, состояло в том, что в этой вселенной существовало и реально действовало морфогенное поле Шелдрейка.

В моем родном мире биолог по имени Руперт Шелдрейк разработал удивительную новую теорию, основанную на некоторых физических аномалиях. Он утверждал, что вокруг существуют невидимые и нерегистрируемые источники силы, так называемые морфогенные поля. Эти поля, практически бесчисленные, сложным способом переплетаются и взаимодействуют. Но самое важное – на что воздействуют эти поля.

Согласно Шелдрейку, эти поля управляют всем, от эмбриогенеза до космогенеза, от химических реакций до музыки, от животных инстинктов до человеческой памяти. Между частями материальной вселенной существуют два типа обратной связи, которые мы можем ощущать и ассоциировать с морфогенным полем. Информация и формы, однажды рожденные в физическом мире, мигрируют в морфогенное поле, где остаются навсегда, как в платоновском хранилище или библиотеке предыспытанных возможностей. При подходящих обстоятельствах соотношения и связи перетекают обратно, оказывая воздействие на материальный мир.

Шелдрейк полагал, что эти незримые инструкции могут улавливать личности или объекты, способные «настроиться» на определенное морфогенное поле. Суть тут сводится (в том, что касается живых существ) к взаимодействию сонастроенных представителей одного вида. Так, к примеру, если одна обезьянка обучилась новому трюку, то другие обезьянки, даже при отсутствии прямого контакта, пусть за много миль от первой, тоже получают знание о новом фокусе через посредство вездесущего морфогенного поля. Конечно, это происходит только тогда, когда данный тип поведения внедряется и закрепляется в морфогенном поле путем многократных повторений в материальном мире.

В этой вселенной, среди людей-«шелдров» (как я стал их звать), воздействие морфогенных полей имело странное своеобразие. Наибольшее значение для нас с Мунчайлд имело то, что эволюция здесь происходила по Ламарку.

Ламарк, как известно, был конкурентом Дарвина, потерпевшим поражение. Его теорию эволюции можно изложить в одной фразе: «Приобретенные признаки могут наследоваться». Жирафы, которые всю жизнь тянут шеи как можно дальше, рожают жирафят с шеями более длинными, чем в прошлом поколении и по сравнению с потомками тех, кто дотягивался только до нижних ветвей деревьев.

Конечно, для моего мира это была полная чушь. Невозможно переписать ДНК в женской яйцеклетке или в мужском семени, чтобы отразить в них для передачи потомкам психический или физический опыт. (Хотя, конечно, такие ретровирусы, как СПИД, в некотором роде нарушают это правило.)

Но здесь, благодаря морфогенному полю, правил закон Ламарка.

В момент зачатия и вплоть до примерно восемнадцати лет относительно чистое морфогенное поле ребенка могло заполняться воздействием полей его родителей.

Все, что делали родители, плохое или хорошее, если повторялось, то постепенно передавалось ребенку.

(По счастью, более сильные и развитые поля родителей гасили поле ребенка. Иначе после рождения чада родители могли бы превратиться в лепечущих младенцев, поскольку поле отпрыска также влияло на родительские поля.)

Родители, стремящиеся вырастить лучших детей, были обязаны сами как можно дальше тянуть шеи.

И это было ужасно хлопотно.