Судя по доставшемуся нам образцу, тюремные камеры в этом мире были несколько более сложно, удобно и гуманно устроены по сравнению с миром Мунчайлд. В противном случае происходящее могло бы показаться чистым дежа вю .

У меня снова отобрали йо-йо – чтобы я не причинил себе какой вред при его помощи – и усадили на голую нижнюю койку напротив тощей, мрачной и подозрительной хипповки, которая время от времени бросала на меня взгляды, наводившие на подозрение, что мне предстоит во второй раз пройти «мои университеты». Все это было чрезвычайно огорчительно.

Чего я достиг своими отчаянными бросками между измерениями? Ничего. Точнее, меньше чем ничего. Да, я покинул точку абсолютной скуки, ту лавку, «Страну книг», где мои чувства изнывали, чуя мертвую закрытую систему без потенциала. Но на смену этим чувствам пришли только страх, разочарование, растерянность и осознание того, что многомирье бесконечно сложно и чересчур многогранно для моего понимания. Ну и, конечно же, Онтологическая Закавыка осталась такой же большой, устрашающей и метафорически налившейся-но-еще-не-спелой, как и раньше.

Я обдумывал все это – тщательно стараясь не обращать внимания на раздраженное ворчание Мунчайлд, – когда за нами пришел тюремщик. Плотный мужчина с бородкой, выглядящий как автор популярной серии мистических романов.

– Сейчас начнется слушание вашего дела, грязные разрушители поля.

– Эй, – запротестовал я. – Мы невиновны, пока вина не доказана.

– Нет, виновны, и потому будете гореть в аду. Я видел записи ваших папуль-мамулиных полей, уж не говоря о надзирателях. Они рассказали мне вашу грязную историю. Вы подонки! Встать, и вперед! Хотя стоит ли торопить вас? Ведь судья Топочка будет только злее, если вы заставите его ждать...

И мы поторопились.

Пока мы шагали по коридору, я пытался договориться с Мунчайлд.

– Мун, нам лучше забыть раздоры и неудачи и постараться придумать, как вылезти из этой заварухи. Мы оба влипли, и неважно, виноват ли в этом кто-то один из нас. Понимаешь, о чем я?

Похоже, Мун начала потихоньку проникаться ситуацией и оттаивать.

– Что ж, может, и так. Согласна, нам нужно вместе придумать, как тут все утрясти. Вот только я бы хотела договориться с тобой заранее об одной вещи.

– О чем это?

– Если мы сейчас все уладим, то обещай, что дашь нам шанс в этой вселенной. Не сматывайся галопом при виде первой же трудности. Обещай, что мы тут пробудем столько, сколько понадобится, чтобы наш сын мог начать жить по-человечески.

Я задумался. Мунчайлд никогда особенно не жаловалась на то, что я выдернул ее из родного мира и увлек в эту безумную эскападу. Я вспомнил, как она помогла мне во время хаоса в измерении Бабочки и как еще раньше прикусила губу и ничего не сказала при виде сексуальных богинь, похожей на которых ей никогда не суждено стать. И после, когда дрекслероиды на миг сделали ее всемогущей, она не проявила эгоизма, а только попросила, чтобы ей вернули ее ч?дного сына. То есть, по сути, она хорошая девушка. Мне могла попасться дама и похуже.

И, словно почувствовав, о чем я думаю, она сказала:

– Пол, ты мне нравишься, здорово нравишься. Но тебе нужно научиться быть более благородным и добрым. И к другим, и к себе самому!

– Правильно. Я поцелую первого же прокаженного, который нам попадется.

– Придурок! Уверена, ты никогда не изменишься. Но если хочешь, чтобы я была на твоей стороне, то все же пообещай, что поможешь мне вырастить нашего сына настоящим человеком.

Ловушка зазияла, как дыра в полу.

– До скольких же лет?

– Гм, до восемнадцати?..

– Значит, это займет восемнадцать недель? Верно?

– Ой, об этом я еще не задумывалась. Ну да, если, конечно, он и дальше будет расти так же быстро.

– Хорошо. Я готов провести здесь четыре с половиной месяца. По рукам.

У Мунчайлд были невероятно влажные и холодные руки...