Бетонная громада элеватора возвышалась скалисто над окружающими постройками, и оттуда, с подоблачной высоты, весь городок был, конечно же, как на ладони. А до приметного дома Душновой и вовсе рукой подать – метров четыреста, если считать напрямую, по траектории выстрела.

«Уазик» остановился у самого подножия рукотворного утеса, возле беленого, подчеркнуто-приземленного рядом со строением-исполином административным зданием с нейтрально-синей табличкой у входа, где золотыми буквами было написано: «Хлебоприемное предприятие. Город Козлов».

Коновалов первым вышел из машины, огляделся по сторонам.

– Ну и верхотура, – кивнул он Гаврилову на элеватор. -Это сколько ж зерна здесь поместится?

– Двести тысяч тонн, – с видом знатока доложил тот. – А вот и директор!

Из широко распахнутых ворот с маячащим у шлагбаума охранником в камуфляже вышел, заметно прихрамывая, полный мужчина лет шестидесяти, в легком сером костюме и пылающем ярко красном галстуке, заковылял навстречу гостям.

– Панасюк Никита Евграфович– шепнул Гаврилов. – Ушлый мужик. Крученный, как поросячий хвост. Но дело знает. Все хозяйства окрестные обобрал. Везут и везут ему пшеничку, а все равно в долгу остаются. А он наш хлебушек, за бесценок скупленный, за границу толкает. За валюту, естественно. В Германию, Италию, давеча ячмень в Арабские Эмираты загнал – он, говорят, любимым верблюдам тамошних шейхов шибко по вкусу пришелся…

Приблизившись, директор элеватора растянул губы в улыбке, физиономия его расплылась, замаслилась под румяным солнышком. Утирая пот со лба большим клетчатым платком, он протянул гостям для пожатия мягкую, сдобную руку.

– Уф-ф, запарился вконец. Здрась-сте, товарищи. Как насчет товарищей? Надеюсь, не обижаетесь? Мне говорили, что вы из области… А мы здесь, в провинции, по старинке живем. Без господ, – он указал большим пальцем за плечо в сторону элеватора. – Это акционерное общество. Коллективная, так сказать, собственность на средства производства. А стало быть, все как положено – трудовая дисциплина, красный флаг в честь передовиков, доска почета… Вон она, взглянуть не желаете? Лучшие, так сказать, люди…

– Ты, Никита Евграфович, насчет коллектива-то не заливай. Каждый в городе знает, что контрольный пакет акции в твоих руках. А значит, ты тут полноправный хозяин, – поправил его с добродушным видом Гаврилов.

Директор еще шире расплылся в улыбке, безошибочно угадав в Коновалове старшего, принялся объяснять, не отпуская после рукопожатия кисти полковника.

– Вот ведь, какое неправильное понимание ситуации! Ну да, шестьдесят процентов акций – у меня, но остальные сорок – у работников элеватора, фермеров, руководителей хозяйств. Можно сказать, у народа! А я к этому народному добру лишь приставлен… Вы как, сразу в бухгалтерию? Или вначале с территорией ознакомитесь? – отпустив, наконец, Коновалова, льстиво поинтересовался он.

– С бухгалтерией успеется, – великодушно согласился полковник. – У такого хозяйственника, как вы, там наверняка все в ажуре. А вот по территории прогуляемся. Посмотрим на ваши закрома… В смысле сохранности.

– С охраной у нас строго, – становясь серьезным, кивнул директор. – Элеватор – объект стратегический. Тут неприкосновенный запас зерна на нужды государства… Опять же, с хлебом нынче у соседей наших, в странах СНГ, то есть, перебои… За валюту пшеничку им продаем.

Коновалов кивнул удовлетворенно.

– Ну и добро. Хоть в чем-то наша Россия лучше других. Так что покажите нам, Никита Евграфович, свое хозяйство.

Вход на территорию элеватора осуществлялся через КПП, представлявший из себя беленую сторожку и распахнутые настежь ворота с натянутым поперек их обвисшим тросом. Выпуская из ворот грузовик с зерном, облаченный в камуфляжную форму охранник с помповым ружьем на плече опустил конец троса, и автомобиль, перевалив через символическую преграду, выехал с территории и попылил по улице.

– Не слишком впечатляет. В смысле надежности, – входя в раскрытые ворота, усмехнулся полковник.

– Ну, это видимость такая, – нашелся директор элеватора. – А настоящая охрана себя только в нужный момент проявит.

– В засаде они, что ли, прячутся? – удивился Коновалов, наблюдая, как через КПП туда-сюда шныряют какие-то люди.

– Крыша у него надежная, – буркнул хмуро Гаврилов, – Бандитская. Если тутошний работяга попытается мешок зерна утащить – разговор короткий. Морду набьют и уволят.

Никита Евграфович обречено покачал головой:

– Что ж вы так, Иван Петрович, при чужом-то человеке… Товарищ из области и впрямь подумает, что здесь не народное предприятие, а гнездо преступное… Нехорошо! Да, не без этого, бывает, и вразумим несуна по-свойски, по рабоче-крестьянски! Вы ведь, власти, законы-то какие напринимали? По ним за мелкие хищения и привлечь нельзя! Нынче не то что мешок – машину зерна укради, и то на уголовную статью не потянет. Если потакать, весь стратегический резерв страны котомками перетаскают!

– Пока они с котомками сквозь охрану пробираться будут, вы эшелонами закрома родины опустошите, – не дал ему спуску Гаврилов.

– Э, не спорьте, – попробовал утихомирить их, морщась от головной боли, Сорокин. – На Руси так отродясь повелось – воруют! И в советское время из колхозов тащили. Мужики – тележками, председатели – машинами…

Коновалов, равнодушно слушая перепалку, вглядывался пристально в окружающие строения – склады, сушилки, весовые, Все они казались приземистыми, ничтожными в сравнении с бетонной громадой элеватора. Конечно, снайпер должен находиться где-то там, в поднебесной выси.

– Эко, высота-то какая! – с притворным восхищением задрав голову, воскликнул полковник. – Никита Евграфович, не сочтите за мальчишество… Я, знаете ли, вырос в этом городке… И пацаном еще мечтал на крышу элеватора забраться, окрестности оглядеть. Не проводите на самый верх? Глянуть, так сказать, с высоты птичьего полета на родные места, где детство прошло!

– Да какие проблемы, – пожал округлыми плечами директор. – На лифте мигом поднимемся. Меня, вишь, радикулит намедни разбил. Да техника выручает. Щас вознесемся!

Он провел гостей сквозь широкие ворота, смотрящиеся на фоне высоченной стены, как неприметная калитка в бетонном заборе. Пояснил, указав на проложенную здесь железнодорожную колею.

– Сюда вагоны под загрузку подаются. А вон в тех емкостях зерно хранится. По тридцать тысяч тонн в каждой… – потом, надавив на красную кнопочку на стене, похвастался: – Лифт у нас скоростной, как в небоскребах Нью-Йорка. Тоже, между прочим, забота о людях. В прошлом году смонтировали. А раньше рабочие пешкодралом на верхние этажи забирались. Пятьсот ступеней! Теперь минута – и наверху.

Он опять надавил на кнопку. Но характерного звука двинувшегося по тоннелю лифта за этим не последовало.

– Ч-черт! – нахмурился директор. – Застрял он, что ли? Или испортился? Только-только перед вашим приездом этот лифт одного московского товарища, как на крыльях, вознес. Может, – он подмигнул Коновалову, – кто-то из вас согрешил ночью? Есть такое поверье…

– Какой гость? – игнорируя игривый тон, мигом насторожился полковник.

– Он не по вашей части, – успокоил директор. – Хлеб-инспектор из Минсельхоза. Тоже решил окрестности осмотреть.

– А-а, толстенький такой, веселый? – радостно подхватил Сорокин. – Мы с ним в гостинице в одном номере живем. Так он, значит, тоже решил на городок с высоты птичьего полета глянуть? – и осекся, встретившись с пронзительным взглядом полковника. – Твою мать!

– Гаврилов! Стоять здесь! Майор, за мной! – рявкнул, выхватив пистолет, Коновалов, – Где лестница? Другой ход на крышу есть?

– В-вон… Там… – растерянно указал на дверь по соседству директор. – Другого хода нет. А чего это вы, товарищи, так… всполошились? Обыкновенный инспектор. Дотошный. Он у меня, почитай, три дня по элеватору ходит, все облазил, везде заглянул…

Но его уже не слушал никто. Коновалов и Сорокин, перескакивая через крутые металлические ступеньки, рвались по лестнице вверх. Первым, кляня себя за непрофессионализм и ротозейство, передернув затвор табельного «Макарова», бежал майор.