Когда двор заметил, что царица Марья Ильинична начала сильно хворать, многие из бояр поняли, что с ее смертью произойдет перемена в государственном управлении, а потому каждый из них начал группироваться у той личности, какая, по его мнению, должна была сделаться центром тяготения.

На примете у всех были Хитрово и Нащокин, но и эти старались на всякий случай залучить к себе побольше сподвижиков.

Дружба Хитрово, Стрешневаа и Алмаза сделалась еще сильнее.

– У меня был сегодня Матвеев, – начал он, – и жаловался на Нащокина. Боярин Афанасий стал-де теснить голландцев и во всем предпочтение отдает англичанам, – а голландцы нас снабжают и порохом, и пушками, и солдатами.

– Что же делать? – спросил Стрешнев.

– Да ничего. По-моему, так нужно Нащокина прогнать, а это возможно, коль вернуть Никона…

– Да ведь его на патриарший престол вновь не посадишь? – заметил Алмаз.

– Коли этого нельзя, так пущай здесь живет, на Москве, на покое, в монастыре, и это будет довольно, чтобы аль прогнать, аль обессилить Нащокина. Гляди, ведь он завладел всем, – вздохнул Хитрово; потом, подумав немного, он продолжал: – Крутенек святейший, да честен и бескорыстен…

– Да, гордый и непреклонный, – заметил Стрешнев.

– Такой-то и нужен теперь. Ведь быть беде, коли царица умрет да Нащокин женит царя, да еще на своей родственнице… Пропадем мы все, – разгорячился Хитрово.

– Оно-то так… но что делать? – вздохнул Стрешнев.

– А я так думаю: уж лучше Матвеев, чем Нащокин. Матвеев и умен, и покладист… Пущай он и отыщет тогда царю невесту. Ты бы, Хитрово, с ним побалагурил, – заметил Алмаз.

– Побалагурить-то можно, но чур между нами. Нащокин – точно чутье собачье у него: коли узнает, так он такие подвохи учинит, что взорвет нас на воздух. – И с этими словами Хитрово простился с друзьями и они разошлись.

В то же самое время Нащокин сидел в своем кабинете и думал думу:

«Царь меня слушался доселе, да голландцев не хочет он притиснуть – значит, мое слово у него ничто… Силен у него вертопрах Хитрово и недаром заговаривает теперь с ним о Никоне… Хотят они Никона вернуть: тогда прости прощай и моя сила, и все мои затеи… и мой многолетний труд. Не уступлю я так мою славу, мою честь и все, что сделал: я – не Никон. Я начну с того, что поссорю тебя, святейший, и с Ртищевым и с Хитрово… поссорю так, что упрячут они тебя, где Макар телят не гонял…»

Он ударил в ладоши, вошел служка.

– Пришел из Воскресенского монастыря черный поп Иоиль?

По роже продувная штука и, кажись, на все готов.

– Давно ждет.

– Зови его.

Вошел Иоиль и, поклонившись низко Нащокину, остановился в дверях.

– За то, что освободил тебя от расстрижения, за твои проделки с Никоном, хочешь сослужить службу и мне и Никону… за что тебе и почет и деньги?

– Тебе и Никону, боярин, готов служить.

– Ты ведь знаешь, что Богдан Матвеевич Хитрово враг Никона?

– Знаю…

– Тебя называют звездочетом?..

– Да, люди так бают, да я только лечу: я знахарь.

– Прекрасно! Вот и передай Никону, что тебя-де просил Хитрово дать ему приворотный камень, чтобы царя волшебством к себе приручить, а Никон пущай-де государево дело объявит.

– Пущай так, как соизволит боярин.

– Так ты ступай на Кирилловское подворье, там познакомься с чернецом Флавианом, да порасскажи ему, а тот пущай едет к Никону в Ферапонтов монастырь…

С этими словами Нащокин сунул ему в руку увесистый кошелек.

Иоиль отправился в Кирилловское подворье и, найдя старца Флавиана, рассказал, в чем дело, и, дав ему на дорогу, просил тотчас выехать в Ферапонтов монастырь.

Флавиан, желая посетить и свой Кирилловский монастырь, тотчас выехал туда.

Чернец этот прежде принадлежал к Ферапонтову монастырю, а потому был знаком с Никоном.

Никон попался на удочку: он объявил государево дело и хотел было послать в Москву Флавиана, но пристав Наумов воспротивился этому. Когда же Никон начал делать от себя распоряжения и ругаться с ним, тогда он велел на него надеть цепи, запер келью и поставил у окна семь человек.

Но Флавиан в начале октября все же явился к царю с письмом от Никона, и на 20 октября созвана Боярская дума для рассмотрения, в присутствии царя, объявленного Никоном «великого государева дела»…

Но на суде и Флавий и Иоиль отреклись от всего и объявили, что Никон на них наклепал.

Цель Нащокина была достигнута: Хитрово сделался вновь злейшим врагом Никона, а царь тоже рассердился на него: зачем-де поклепал на его любимца Хитрово. Но выиграл ли от этой интриги Нащокин?

Хитрово и Матвеев успели уговорить царя послать его в Андрусов для новых переговоров с Польшею, так как Ян Казимир отказался от престола.

Выехал весной 1669 года против своего желания Нащокин из Москвы, и на нем осуществилось то, что и погубило Никона: чем дальше от глаз, тем дальше от сердца. Расположение к нему царя остыло, тем более что смерть Марии Ильиничны произвела в нем нравственный переворот… Притом нужно было исполнить волю усопшей и поневоле пришлось послать к Никону, и вот отправляется к нему Родион Стрешнев, а тот освобождает его из заточения и сменяет Наумова князем Шайсуповым.