Название этой главы выбрано не случайно. Оно напрямую перекликается с одной из центральных глав в книге Льва Рудольфовича Прозорова «Языческая Русь против карателей». И раз уж мы довольно подробно разобрали эту тему в предыдущей главе, то заодно решили осмотреть проблему под иным углом зрения. А для этого выбрали тот угол, под которым нам предлагает рассмотреть эту междоусобицу Лев Рудольфович. С его точки зрения, это была не борьба за власть, корень проблемы лежит совсем в иной плоскости. Для популярного писателя события 1015–1019 годов – это продолжение религиозной войны на Руси, той, которая началась после крещения. Логика такого рассуждения довольно проста. Если в любой европейской стране такие войны происходили и при этом отличались большим остервенением и жестокостью, значит, и в истории Руси такая должна быть. Надо только хорошо поискать. Лев Рудольфович пригляделся – и нашел!

Поясним. В силу того что господина Прозорова величают не иначе как Ведущим историком Языческой Руси, ему важно везде и во всем отыскать языческий след. А данный период времени является наиболее удобным для того, чтобы попытаться наглядно продемонстрировать противостояние язычества и христианства как вооруженную схватку двух религий. Ведь христианство еще совсем недавно стало единственной официальной религией на Руси, и произошло это по волевому решению князя Владимира, совсем недавно бывшего ярым язычником. А язычество не могло и не хотело смириться с единовременной потерей практически всей своей паствы. Значит, должна быть война, и война великая. В этой войне должны быть свои герои и свои негодяи, свои победители и свои проигравшие. Самое сложное – это распределить в ней роли. Ведь если в борьбе за власть все просто и понятно, то в религиозной борьбе должно быть две религиозные партии. А если среди основных действующих лиц, то есть сыновей Владимира, все христиане, значит, надо срочно назначить кого-то из них в язычники и перевести в противоборствующий лагерь. Иначе никак.

С этого Лев Рудольфович и начал.

Причем начал очень осторожно. Можно сказать, издалека.

Чтобы вы лучше понимали, о чем идет речь, сообщим: на роль князей, которым предстоит бороться, отстаивать и погибнуть за старую веру, Лев Рудольфович выбрал….

Тут хочется сделать паузу, выдержать ее как следует, чтобы читатель проникся важностью момента, того, какую сенсацию ему сейчас доведут до сведения. Хочется, но жанр не позволяет. Хотя выбор кандидатур заставляет протереть глаза и перечитать только что прочитанное еще раз, а то и ущипнуть себя за ухо, дабы убедиться, что все правильно понял.

Это христианский святой князь Борис, сын Владимира Святославича. К нему в языческую компанию писатель добавляет и Святополка Окаянного. Убийцу Бориса!

Симбиоз довольно странный. Правда, в отличие от русских летописей, Святополк в изображении Прозорова герой положительный и безвинно оклеветанный. Как всегда, подсуетились бессовестные иноки и исказили истину по прямому указу верховной власти.

Если вы не удивились, это значит только одно: книгу Льва Рудольфовича вы уже прочитали.

Давайте и мы поговорим немного об этой удивительной и неординарной теории. Попробуем выяснить, что тут правда, а что откровенная ложь.

Начнем с цитат. Чтобы показать, что однозначность этого предмета нарочито показная, что все то, что кажется нам аксиомой, всего лишь недостоверные придумки, Прозоров заходит издалека. Мы же пойдем вместе с ним.

«Недостоверность летописного рассказа об участи Бориса и Глеба и его источника – Сказания о Борисе и Глебе – очевидна, в общем-то, для большинства исследователей.

Обычно таких резких слов не говорят, особенно сейчас, после перестройки и вошедшего в моду кокетничанья с христианством. Обходятся округлыми фразами о «литературном характере повествования».

И при этом продолжали твердить об убийстве Бориса и Глеба Святополком с уверенностью очевидцев, хотя единственный повествующий об этом источник представляет, как, надеюсь, убедился читатель, нагромождение нелепостей самого разного толка – от географических до психологических».

Казалось бы, напрямую эта цитата никакого отношения к делу не имеет, но это только кажется. С ее помощью Лев Рудольфович коварно подводит базу, закладывает фундамент, на котором позже воздвигнет здание своей смелой теории.

Все очень точно рассчитано. Если источник недостоверен и при этом он является единственным, а других нет, то интерпретировать его можно кому и как угодно. Лишь бы сказка складно сказывалась. Поэтому, чтобы первоисточник дискредитировать в глазах читателей, лучше всего сразу и безоговорочно в нем усомниться. Потом будет легче его опровергать и уличать.

Но мы, к сожалению, не относимся ни к тем, кто безоговорочно верит на слово Прозорову, ни к «большинству исследователей», для которых очевидна «недостоверность летописного рассказа об участи Бориса и Глеба и его источника – Сказания о Борисе и Глебе. Мало того, мы не считаем, что «Сказание об убиении Бориса и Глеба» является единственным источником, в котором описываются интересующие нас события. Ведь, кроме него, есть еще «Чтение о Борисе и Глебе», написанное монахом Нестором. Есть летописная повесть об убиении братьев, которая входит в «Повесть временных лет». Много интересной информации содержится в Тверской летописи, кое-что можно найти в Пискаревском летописце, к тому же нельзя сбрасывать со счетов такой древнейший источник, как Новгородская I летопись младшего извода. Пускай ценнейшая информация раскидана буквально по крупицам, но она есть. Поэтому нам в своих исследованиях было на что опереться, было что с чем сопоставить и сравнить. Так что в таком безапелляционном утверждении про источники Лев Рудольфович явно не прав. Возможно, он просто про них не знал. Нельзя же знать все. Хотя не исключено, что другие источники Льву Рудольфовичу только мешали и тратить на них свое время он не стал. Ведь с одним всегда проще работается.

Что касается психологических мотивов поступков Бориса и Глеба, то мы детально разобрали их в предыдущей главе, поэтому повторяться не будем. То же самое относится и к «географическим нелепостям», на которые обратил внимание Прозоров.

Следующий хитрый маневр писателя рассчитан на эмоциональный настрой читателя, а не на его знания. Это необходимо. Нужно заставить полюбить своего нового героя, показать его с приятной стороны. И в то же время привести убойный довод о том, что Святополк всего лишь безвинно оклеветан за свои религиозные убеждения все теми же монахами-чернецами. Но взывает историк вновь к эмоциям: «Не помогал даже очевидный факт – еще полвека спустя в княжеском роду Рюриковичей бытовало имя Святополк. То есть князья имели свой, отличный от летописного взгляд на его окаянство, иначе не стали бы нарекать детей именем описанного летописцем патологического маньяка-изверга».

«Конечно, Ярославу и его потомкам надо бы понадежнее опорочить свергнутого и загубленного законного государя. Но ведь князья-то, потомки Ярослава, называли своих детей Святополками – а вот Ярославами еще долго, кстати, не называли – значит, не в князьях тут дело! А в ком, если не в них? В церкви?» (Прозоров)

И обращаясь к ним, к эмоциям, Прозоров прав. Ведь, прочитав такое утверждение, тут же хочется крикнуть: «Конечно же нет! Кто же захочет!»

Но если немного остыть, а еще лучше взять и поработать с письменными источниками, то окажется, что Лев Рудольфович вновь перегнул палку.

Имя Святополк не будет никогда популярным среди русских князей. Сам Лев Рудольфович списка князей с подобным именем не привел, видимо, поленился их изыскивать. Наиболее же известен из них только Святополк II Изяславич. Сей князь прославился жадностью неимоверной, да еще благосклонным отношением к ростовщикам-иудеям. Недаром после его смерти в Киеве полыхнуло восстание, довел Святополк II народ до ручки. Если у вас есть время и интерес, посчитайте сами всех Святополков до монгольского нашествия. Поверьте, много времени на это не потребуется. Не шибко жаловали это имя на Руси.

Теперь пришло время поговорить о Ярославе. Совершенно напрасно Лев Рудольфович на него так напустился. И про то, что князья таким именем детей долго не называли, тоже взболтнул не подумавши. Но слово не воробей, особенно слово печатное…

Проверим сведения Ведущего историка. Снова окунаемся в летописи.

И долго искать не придется. Уже внука Ярослава Мудрого назвали в честь деда. Был такой князь – Ярослав Святославич Муромский. А далее были Ярослав Осмомысл, и Ярослав Черниговский, и Ярослав Всеволодович, отец Александра Невского, и Ярослав Рязанский…

Много меж них было славных князей, долго можно перечислять. Так что, когда имя Святополк в княжеской среде поминали лишь в страшилках, именем Ярослав детей называли исправно. Недаром своего сына герой Куликовской битвы Владимир Храбрый тоже назовет Ярославом. Так это уже конец XIV века был на дворе!

Вот как оно получается.

Так что и здесь у Льва Рудольфовича недогляд вышел. Эмоции – это чудесно, но подкреплять свои теории лучше фактами. А они часто бывают упрямы и говорят об ином.

Кстати, есть у фактов странная привычка – они по какой-то причине крайне редко соглашаются сотрудничать с Прозоровым. Наверное, все из-за того же упрямства.

Но это все пока лишь присказка. Сказка только сейчас начнется. Итак, к какому же выводу подталкивает нас Лев Рудольфович? Какую истину он собирается открыть? Что пытается доказать и на что открыть глаза? Воспользуемся цитатой: «Для меня же важно одно: распря за киевский престол оказывается эпизодом развязанной отцом братьев гражданской войны за крещение Руси ».

Таким образом, Прозоров переводит междоусобную войну за власть совсем в иную плоскость. Теперь это не просто гражданская война, а борьба за веру. Глава, в которой писатель излагает свои постулаты, так и называется: «Столетняя гражданская X–XI веков». Главным борцом за языческую веру Лев Рудольфович назначил Святополка. Он прямо так и пишет: «В этой войне государь Руси, Святополк Ярополкович, законный наследник и правитель Руси, оказался на стороне Родных Богов и предков».

«Желающих разобраться во всех перипетиях той войны отсылаю к труду Филиста – там они, по моему мнению, изложены наиболее убедительно». Несказанно заинтриговал Лев Рудольфович, и мы стали теми желающими, что захотели непременно разобраться в этих перипетиях. Филиста, по его совету, мы прочитали, и надо сказать, что он нас совсем не убедил. Скажем больше, это было время, потраченное даром. Поэтому мы, как вы уже успели убедиться из предыдущей главы, решили обратиться к иным, более доступным и авторитетным документам. Например, к летописям. Искали везде, но, к большому сожалению, вынуждены были признать, что в письменных источниках не сохранилось никаких сведений о масштабных боевых действиях на бескрайних просторах Руси между язычниками и христианами. Ни одного. А искали мы внимательно. Не торопясь и с большим старанием.

XI век был богат на вооруженные конфликты, но религиозные среди них не значились. Правда, если подойти с фантазией и постараться, можно подвести под любой из них религиозный знаменатель, что и было проделано над междоусобицей, последовавшей после смерти Крестителя Руси.

Вот так превратился под талантливым пером Ведущего историка предатель Святополк в поборника Старых Богов.

Лев Рудольфович не случайно выбрал именно эту войну в качестве примера, поскольку она была, пожалуй, самой масштабной в столетии. На просторах Руси бились друг с другом и ляхи, и варяги, и печенеги… Так это не считая русских!

Но вернемся немного назад. Чтобы сделать войну религиозной, обязательно нужны две стороны, две противостоящие религии. В бой своих людей ведут прежде всего князья, а раз так, то тогда надо этих князей как лидеров группировок разделить на две партии по религиозному принципу. А это не так просто, как может показаться на первый взгляд. Князь Владимир ввел в государстве официальную религию. Выбрал одну-единственную, а все остальные запретил. К этому моменту ни один из князей, особенно сыновей самого князя Владимира Святославича, не мог по определению быть язычником. Все они должны были принять христианство и креститься еще в юности, а то и раннем детстве. Остается лишь один путь. Нужно, чтобы кто-то из них, и лучше не один, а несколько, отвернулся от христианства и втайне исповедовал веру в Древних Богов. Иначе никак. Открыто исповедовать язычество Креститель не дал бы никому. Дети не просто должны были смириться с выбором, который им навязал отец, они должны были продолжить его генеральную линию. В противном случае вся затея князя Владимира пошла бы прахом, развеялась как дым. И ради чего было пролито столько крови?

Как говорил Владимир Семенович Высоцкий:

Кто верит в Магомета, кто – в Аллаха, кто – в Иисуса,

Кто ни во что не верит, даже в черта, назло всем.

Выбор веры – личное дело каждого, и что у человека в душе, знает лишь он один, но… Для правителя есть лишь одна вера, ту, что он исповедует на глазах у всего народа. И никак иначе.

А как вы уже поняли, открыто исповедовать язычество никто из кровных и приемных сыновей Владимира не мог. Это значило открыто пойти против отца и отчима. Бросить ему вызов.

Вот он, ключевой момент, на котором и строит свои теории Прозоров. Пойти против отца, и тайная, срытая до времени от посторонних глаз, вера в Древних Богов. Еще раз напомним, что про последнее упоминаний в летописях нет и найти их невозможно. На это Лев Рудольфович возражает лишь одним, но убойным аргументом – вымарали. Ведь летописцы в большинстве своем монахи-христиане, вот и скрыли от народа правду.

Именно на этих трех китах Прозоров строит свою теорию религиозной войны.

Теперь нужно выбрать кандидатов. И сделать это придется писателю самому. Иначе никак. Все летописи единодушно называют князей исправными христианами. Значит, надо искать.

Лучшим кандидатом на язычество был бы Ярослав Владимирович, князь новгородский. Он, на первый взгляд, больше всего подходил бы Прозорову под указанные параметры. Во-первых, он единственный, кто бросил открытый вызов отцу и практически начал готовиться к войне. С точки зрения Ведущего историка, разногласия могли быть лишь по одному поводу – религии. Во-вторых, на стороне Ярослава все время выступают новгородцы, а именно они, по словам Льва Рудольфовича, дольше всего сохраняли в своих областях традиции язычества и уважали волхвов. Но с Ярославом у Прозорова не вышло. Слишком много вещей указывало на то, что будущий князь Ярослав Мудрый – типичный христианин. Опровергнуть это оказалось не под силу даже Прозорову.

Кстати, забегая вперед, скажем, что религиозная война выглядела в изложении Льва Рудольфовича весьма забавно. Согласно его версии, выходило, что за язычество и его восстановление на Руси бьются печенеги, которым вообще все равно, во что верят славяне, и поляки-католики, которым язычество самим поперек горла. А вот против язычества и за укрепление христианства льют свою кровь новгородцы, у которых древняя вера в крови. Несуразица какая-то.

Таких вещей в религиозных войнах не может быть по определению. Но вернемся назад. Ярослав Прозорову не подошел, значит, нужно было искать другого кандидата. Кандидатом номер два был выбран Святополк. И в этот раз, на взгляд Льва Рудольфовича, выбор был удачен.

Конфликт с дядей у Святополка налицо. Результат тоже, поскольку он оказывается в темнице. Владимир долго со смутьянами не разбирается. Есть вина, есть наказание. Как это в стихе: «Сижу за решеткой в темнице сырой, вскормленный в неволе орел молодой».

«Кстати, становится понятно, что, собственно, Святополк делал к Киеве в момент смерти отчима – по словам немецкого хрониста, он там сидел, но отнюдь не на престоле, а в тюрьме. Вместе с ним ели горький хлеб неволи его жена, дочь Болеслава и ее духовник, немецкий (если в землях восточных славян церковь в те времена была представлена в основном греками, то в землях западных – немцами и чехами) епископ Рейнберн, каковой в той темнице и скончался… Впрочем, никакой особой ясности в события рассказ Титмара не внес».

Лев Рудольфович хитрит. Он пытается перенести разлад отчима и приемного сына на религиозную почву, ведь это первый шаг к признанию Святополка язычником и борцом за попранную справедливость. Но мы-то уже знаем, почему Святополк засажен в поруб. Титмар, которого Прозоров некстати обругал, как раз и вносит ясность по данному вопросу.

Вот его рассказ о том, за что князь Владимир, которого Титмар Мерзебургский называет королем, засадил племянника и иже с ним в поруб: «Упомянутый король, узнав, что его сын по наущению Болеславову намерен тайно против него выступить , схватил того епископа вместе с этим своим сыном и его женой и заключил в темницу, каждого по отдельности ».

Чего же тут непонятного? Заговор налицо, а это есть государственная измена, целью которой является свержение правящего режима. Про язычество здесь ни слова, ни намека. Все проще: месть, власть, деньги.

Даже за рубежом точно известны мотивы Святополка, но Лев Рудольфович сомневается. Не верит и буржуям. Возможно, он прав и нужно разобраться до конца. Давайте продолжим.

Простые мотивы историка не устраивают, он ищет глубже!

«Нужны ли еще другие причины для объяснения ненависти церкви к этому человеку? Вам, читатель, – возможно. Мне – нет. Но чему поражаюсь – так это хитроумию церковных иерархов. Замолчав язычество Святополка, они хитроумно повесили на него как раз преступление, могущее пуще всего отпугнуть язычника, – убийство братьев».

Довольное странное толкование действий церковных иерархов – раз они, по мнению Прозорова, ничего не сказали про язычество Святополка, значит, он язычник и есть! Согласитесь, это совсем не одно и то же. Если идти той же самой тропой, то проще предположить, что Святополк тайный католик, а не язычник. Ведь в темнице он сидит вместе с католическим епископом и заговор умышляет с ним же. Язычество и католичество – враги, и враги смертельные. Странно было бы в этом случае епископу помогать язычнику.

И все же зададим себе вопрос: зачем Церкви замалчивать язычество Святополка? Это действительно странно. Для христианской церкви было бы намного выгоднее, если бы убийство своих братьев совершил язычник, а не христианин. Это понятно и ребенку. В этом случае святые отцы могли бы развернуть яростную кампанию, обрушив на «поганого» такие громы и молнии, что не одно столетие бы гремели. Тем не менее Церковь по этому поводу молчит и свою выгоду не использует, что странно.

Ответ лежит на поверхности. У отцов христианской церкви ни на минуту не возникло подозрений в том, что князь Святополк, прозванный в народе Окаянным, мог бы быть язычником.

Поэтому ответ на вопросы: «В чем же причина того, что убийство Бориса (Глеба пока оставим в стороне) приписали именно Святополку? Отчего летопись и Сказание о Борисе и Глебе пышет в его адрес такой яростью?» – до воя прост.

Церковь, христианская церковь, никогда не одобряла братоубийства. Примеров такого рода было много. Можно сказать, что Святослав, Владимир и Ярополк тоже были причастны к гибели своих родственников, но дело в том, что они христианами не были. Не за что с них спрашивать святым отцам. Но то, что творил христианин Святополк, превзошло все мыслимые границы. Он не просто убивал братьев в борьбе за власть, он делал это довольно подло и цинично, притом он убивал именно тех, кто и не думал ему противиться. В этом и состоит вся гнусность его поступков. К тому же именно этот князь приводил на Русскую землю то поляков, то печенегов. А это лишь добавило красок его образу и красок негативных. Да, он боролся и сражался как мог. В этом ему не откажешь. Но Русская земля пострадала от него больше, чем от каких-либо захватчиков. А из песни слова не выкинешь. Что Святополк сделал, то ему в веках и откликнулось.

Казалось бы, все просто и понятно. Но Лев Рудольфович и здесь видит подводные камни, укрытые от менее пристального взгляда. Он считает Святополка язычником, а раз это так, то и убийство братьев он совершить не мог. Довольно странная конструкция, хлипкая и бездоказательная. Но Прозоров переходит в атаку, обозначая нового кандидата на убийство Бориса и Глеба.

Это Ярослав Владимирович.

Историк всерьез считает, что Ярослав и его потомки опорочили «свергнутого и загубленного государя».

Вроде бы мы уже тему убийства двух князей рассмотрели довольно детально, но почему бы не проследить ее с другой стороны. Вместе с Львом Рудольфовичем и его теорией заговора.

Теория о том, что Бориса убили по приказу Ярослава Новгородского, принадлежит не Прозорову, по этой тропе уже прошли многие, каждый пытался внести свою лепту. Все они едины в одном – отвергает сведения русских источников и безоговорочно принимает на веру «Сагу об Эймунде». Это как минимум странно и само по себе необъективно. Но Лев Рудольфович так обосновывает свою позицию: «Кому верить, летописи или саге? Лично я предпочитаю сагу – ее рассказ жизненнее, ее герои не напоминают плаксивых и болтливых героев и безмозгло-злобных злодеев из латиноамериканских сериалов. Она больше считается с реальностью. Кроме того, ее правдивость (там, где речь не идет о неустанном хвастливом подчеркивании заслуг земляков) подтверждается даже археологией».

Извините, но насчет археологии это уже перебор. Откуда ж взяться археологическому подтверждению? Отпечатки пальцев не сохранились. Орудие убийства не найдено и не сдано в архив или музей. Место преступления и то точно не установлено, а значит, никаких раскопок не производилось. Да, собственно, нечего было и раскапывать. Из всей археологии осталась одна река Альта, но ее как ни пытай, она своих тайн не выдаст. Слишком много воды утекло. Так что Лев Рудольфович опять погорячился.

Никаких археологических подтверждений убийства Бориса Ярославом в природе не существует. Это все воображение.

Что же касается русских источников, то зря Прозоров относится к ним так пренебрежительно. В русских летописных сводах четко прописано, когда, где, кто и по чьему приказу совершил эти злодеяния. Нужно просто отбросить все наносное и ненужное, слезы и причитания и внимательно проанализировать текст.

Но русские источники и их трактовку произошедших событий мы разобрали. Выводы сделали. Давайте окинем эту историю норманнским оком. Заодно и разберемся, стоит ли безоговорочно принимать на веру байки двух наемных варягов, чьи рассказы больше напоминают сказки небезызвестного барона, чем исторический источник. Красиво не соврать, истории не рассказать. Это вполне нормально для викингов. Поэтому даже Прозоров оговаривается, что «норманны в тонкостях взаимоотношений чуждого им семейства Рюриковичей разбирались плохо».

Вот тут Лев Рудольфович явно необъективен. Викинги не только плохо разбирались в этом вопросе, они просто не понимали Русь. Варяги сочиняли свои байки для таких же, как они сами. Главное было показать, что они молоды, смелы и предприимчивы, что им любое дело по плечу, и как можно краше подать свои приключения. Весь текст «Саги» настолько бестолков и сумбурен, что привязать его к происходящим событиям можно только в том случае, если сопоставить с известиями русских летописей. А как это сделать, если русским летописям историк доверять отказывается?

Начнем с того, что «Сага» является источником литературным, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Создана она была в XIII веке, значительно позднее, чем были созданы памятники борисоглебского цикла на Руси. Поэтому «Сага» сохранила лишь смутные отголоски о событиях, которые произошли на Русской земле после смерти князя Владимира. И делать на столь зыбкой почве сенсационные «открытия», на наш взгляд, возможным не представляется.

Но раз слово сказано и потенциальный преступник обозначен, продолжим наше расследование. Раз Лев Рудольфович взял на себя обязанности обвинителя, то мы займем место адвоката. Так оно будет правильнее. Обвинять и поливать грязью честное имя русского князя, который уже никак не может ответить даже на самые беспочвенные обвинения, негоже. Некрасиво это.

Кстати, и на этот раз на опровержение много времени не потребуется.

Как мы помним, Великий князь киевский Владимир Святославич умер 15 июля 1015 года, а 24 июля этого же года был убит Борис.

Временной отрезок в девять дней.

Начнем с самого начала. То есть с месторасположения. Чтобы долго не искать, обратимся к Википедии. Она на этот вопрос даст ответ без труда.

Итак. «Альта – на , правый приток , левый приток . Устье в , . Считается местом убийства в князя своим братом ». С местоположением определились. Можете проверить, если захотите.

Теперь вопрос: кому было это удобнее сделать, Святополку, который находился в Киеве, или Ярославу, который был в Новгороде за тысячу с лишним километров от реки Альты?

Если взять в руки географический атлас, хорошо отточенный карандаш и линейку и по этой самой линейке провести линию от Новгорода до Киева, а затем другую от Киева до реки Альты, то результат будет нагляден. Тут до любого, даже слабо знакомого с картами и географией, человека дойдет, что Ярослав за это время чисто физически не мог не только отправить убийц к Борису, но и узнать о смерти отца.

Внесем уточнение для тех, кому лень рисовать. Новгород находится от реки Альты на расстоянии 1300 км, а средняя скорость лошади при движении рысью – 9—10 км. Ускоренной рысью будет 14–15 км в час.

Вот что говорят по этому поводу профессионалы: «Скорость рыси примерно в 2 раза больше скорости шага и исчисляется около 3–4 м в секунду. В хозяйственных условиях скорость рыси: тихая – 9—10 км в час, средняя – 11–13, быстрая – 14–15, максимальная – до 30 км в час». На максимальной скорости лошадь все время идти не может, ей нужен сон, и отдых, и хороший корм. Даже если она не будет есть, спать, пить и двигаться максимально быстро, то ей нужно приблизительно 43 часа, чтобы преодолеть нужное расстояние. Двое суток беспрерывной бешеной скачки, не покидая седла. Без помех и преград на своем пути! Но такого, как вы понимаете, быть не может. При любом другом раскладе, только чтобы добраться до Альты, нужно около шести дней.

Киев находится от реки Альты на расстоянии всего 87 км. Вот и считайте.

Такого наглядного примера будет достаточно.

Не забудьте принять во внимание тот факт, что в то время железных коней у викингов не было. А были обычные, которых кормят овсом, а не бензином. Поэтому скорость их передвижения в разы ниже. Да и сами варяги никогда хорошими наездниками не были. Они не степняки, привычные к жизни в седле. Если на минуту допустить, что Ярослав спланировал убийство Бориса заранее, то получается полная чепуха. Потому что хоть Ярослав и прозывается Мудрым, но он не Вещий. Предвидеть, что Борис распустит свои полки, новгородский князь не мог. А отправлять отряд наемных убийц на другой конец страны, к человеку, которого охраняет армия, было бы с его стороны не только неразумно, но и просто неосторожно.

Кстати, в такой ситуации Ярославу выгоднее было послать своих убийц к Святополку. Он же главный претендент на престол. Он тот из сыновей Владимира, кто сейчас сидит на киевском золотом престоле.

Какой же был мотив у Ярослава, если он решился на столь отчаянный шаг?

Что на это скажет господин обвинитель?

Святополк готов был затеять с Ярославом войну за веру. Каждому нужны союзники. Значит, на одну сторону встанут все поборники язычества, а на другой соберутся ревнители христианства. Иначе никак. Ведь, по словам Льва Рудольфовича, война-то религиозная. Это не красные против белых. Это те, кто во Христа верует, против тех, кто не верит. «Возможно, к Святополку примкнул и другой сын крестителя Руси, Борис – но врагам удалось убрать его и возвести вину за убийство на Святополка. Сказалось византийское просвещение!»

Сильно сказано!!!

Вывод делаем однозначный, хоть и пугающий. Христианский святой Борис был на самом деле язычником. Почему и погиб. А после был причислен к лику христианских святых. И все это для того, чтобы повесить это убийство на Святополка.

«Есть многое в природе, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Тут есть от чего опешить. Первый раз в отечественной истории христианского святого объявляют закоренелым язычником. Это уже перебор. Для таких утверждений нужны веские доказательства. Одной археологией здесь не обойдешься.

Но раз Прозоров утверждает, значит, доказательствами такого перевоплощения он располагает. По-другому быть не может. Вряд ли он будет это делать голословно.

Лев Рудольфович завораживает с самого начала. Он неожиданно, по крайней мере для нас, дает князю Борису новое имя. Теперь ростовский князь уже Борислав. Зачем он это делает, мы не поняли совсем. Оговоримся: в русских летописях информации по данному вопросу нет.

Первый аргумент, который Прозоров приводит в пользу своей версии: «Что до Бориса-Борислава, то его облик, канонизированный церковью, даже на уровне внешнего облика далек от исторического. В источниках при его описании говорится, что князь ус млад имел, ибо сам был, мол, не в великих летах – а ни про волосы, ни про бороду ни слова не говорят.

Оно и понятно, русские князья того времени – и Ярослав (судя по изображению на его печати, найденной в Новгороде), и Святополк (на его монетах), и их отец (на монетах же), как и великий дед их Святослав, брили бороды, оставляя усы, да и волосы сбривали, кроме прядей-чуприн на макушках.

Но христианскому праведнику такой облик иметь не пристало – и иконописцы снабдили Бориса византийскими кудрями до плеч и византийской же круглой бородкой…»

Мы доверились профессионалу. Буквально тут же мы осторожно, затаив дыхание, раскрыли «Сказание об убиении Бориса и Глеба» и внимательно вчитались в написанное, водя пальцем по строчкам, чтобы, не дай Бог, не сбиться.

Так вот там черным по белому идут такие строки: «Телъмь бяше красьнъ, высокъ, лицьмь круглъмь, плечи велице, тънъкъ въ чресла, очима добраама, веселъ лицьмь, борода мала и усъ – младъ бо бе еще ».

Мы удивились, не поленились, заглянули в Тверскую летопись, но и там содержится аналогичная информация. Тут поневоле задашься вопросом: Лев Рудольфович по незнанию рассказывает о том, чего не было, или нарочно хочет ввести в заблуждение? Ответ на вопрос пусть каждый выберет сам. Но информацию из источников нужно приводить верную. Не каждый полезет проверять. Люди должны доверять достоверности информации, предоставляемой писателем, и особенно историком. Нельзя строить свои теории на незнании читателем первоисточника, тем более приводить его текст в искаженном виде.

Так что с бородой Лев промахнулся. Казалось бы, мелочь, не существенно. Но обман всегда остается обманом. Тем более когда приводится как доказательство своей проницательности и правоты.

Это уже не первый промах человека, величающего себя профессиональным историком.

Следующий аргумент, который выкладывает Прозоров, по его мнению, должен бить наповал: «Есть такой интересный вид источников – миниатюры Радзивилловской летописи… Так вот, на миниатюре, повествующей об убийстве Бориса, святой князь простер в молитве руки к столбу шатра, на котором висит маленькая иконка с осьмиконечным крестиком (любопытно было б поработать с оригиналом миниатюры – не дорисовка ли?) и… меч.

Борис молится на меч по древнему скифскому обычаю? Георгий Михайлович Филист, автор замечательной книги «История «преступлений» Святополка Окаянного», полагает, что Борис был как раз сторонником прежней религии и союзником Святополка».

Что ж, решили разбираться и с этим заявлением. Проверили. Разобрались. Результаты не то чтобы удивили, просто вызвали недоумение. Дело в том, что в тех местах Радзивилловской летописи, где речь идет об убийстве Бориса, есть только три миниатюры. На одной изображено, как дружина призывает князя идти на Киев, на другой – Святополк отдает приказ четырем убийцам, а на третьей показано, как варяги добивают ростовского князя на телеге.

И ЭТО ВСЕ!

Той миниатюры, на основе которой строил свои теории Лев, в данном месте не обнаружено. Но ведь где-то Прозоров разжился такой информацией, не может же человек постоянно говорить неправду?!

Стали изучать дальше. Кто ищет, тот всегда найдет. Потратили время, приложили усилия и нашли. Есть такая миниатюра. Правда, нашли мы ее в ином месте, то есть совсем не там, где нам указывал Лев Рудольфович. И князь, и меч, и икона – все присутствует. Одна неувязка: молится у иконы не Борис, а Глеб! Что и прописано в тексте под миниатюрой. Большими буквами. Уж читать-то у нас историков должны обучать?! У нас же страна всеобщей грамотности!!!

«Хватит делать дураков из россейских мужиков!» – хочется посоветовать историку-просветителю.

Хватит воровать христианских героев и святых, перековывать их в языческих подвижников и при этом лицемерно сетовать: «Что ж, вольному – воля, а спасенным – их рай, их краденые герои и ворованные подвиги. Каждому – свое». Странно, но кажется, что эту фразу Лев Рудольфович написал именно о себе и о том, как он фальсифицирует отечественную историю в угоду своим религиозным взглядам…

Принцип «всякая власть от Бога» очень даже устраивал сыновей Владимира, и сражаться за то, что им было уже чуждо, они не собирались. Потому бились они за власть и земли, а не за языческие ценности. А масштабных личностей, как князь Святослав, среди язычников к этому времени уже не было. Либо сгинули, либо в христианство перешли. Измельчали. Понятно, что Льву Рудольфовичу это обидно, но это не значит, что надо воровато промышлять на той территории, которая принадлежит христианам. У вас свои герои, у Церкви – свои.

«И не нужно путать свою личную шерсть с государственной».

Что же касается возможной фальсификации изображения на миниатюре или каких-то там дорисовок, то можно сказать так – по себе людей не судят. Исходя из тех приемов в работе, которые практикует сам маститый литератор, он просто обязан относиться ко всем источникам с подозрением. Хотя у каждого исследователя свои методы работы. Больше всего удивили методы Михаила Николаевича Задорнова. Вот как он сам об этом рассказывает: «Кстати, достовернейшая Лаврентьевская летопись, которую начинал писать Нестор на рубеже X–XI столетий, до нас дошла тоже лишь переписанная на бумаге… XVI века! Я эту бумагу внимательно изучил и даже на зуб попробовал. Уверяю вас: «на вкус» не раньше XVI века! » Оригинально! Летопись на вкус попробовать – это не пирожок с мясом съесть.

Так это популярный сатирик лишь с Лаврентьевской летописью поработал. А ведь есть еще Ипатьевская. И многотомная Никоновская. Типографская с Ермолинской. Масса региональных летописных сводов. На данный момент Полное собрание русских летописей вообще насчитывает 43 тома. И каждая так и зовет, так и манит – «попробуй меня на вкус». У Михаила Николаевича непочатый край работы. Надеемся, что когда он закончит исследовать все русские летописи, то порадует нас капитальным трудом под названием «О вкусных и здоровых летописях».

Но вернемся к Прозорову. Бориса ему показалось мало, и он перешел к рассуждениям о древлянском князе Святославе, также убитом по приказу Святополка. Как говорится, «арфы нет, возьмите бубен». Насладимся вместе: «Еще меньше ясности со Святославом и с тем обстоятельством, что его смерть осталась неописанной, сам же он не был удостоен звания святого – ну не оттого же, что церковникам еще икалось от имени свирепого язычника, его тезки и деда?»

Дело в том, что о самом древлянском князе известий практически не сохранилось, о чем говорилось выше. Святослав погиб в Карпатах и, скорее всего, там же и был погребен. Сведений о том, что на его могиле происходили какие-либо чудеса, нет, стало быть, и мощи его чудотворными не были. С Борисом и Глебом все было иначе, там и мощи чудотворные, и чудеса у гроба. Все как положено.

Что же касается пассажа о том, что «церковникам еще икалось от имени свирепого язычника, его тезки и деда», то сразу заметим, что никому там не икалось, и страха панического князь Святослав Игоревич у служителей Церкви не вызывал. Наоборот, они относились к князю-воину с достаточной долей симпатии. Достаточно почитать, как в летописях изображено княжение Святослава. Такое впечатление, что летописец откровенно любуется подвигами воителя. Да и митрополит Илларион в «Слове о законе и благодати» так отозвался о великих языческих князьях прошлой эпохи и о Святославе в частности: «Восхвалим же и мы, – по немощи нашей хотя бы и малыми похвалами, – свершившего великие и чудные деяния учителя и наставника нашего, Великого князя земли нашей Владимира, внука древнего Игоря, сына же славного Святослава, которые, во дни свои властвуя, мужеством и храбростью известны были во многих странах, победы и могущество их воспоминаются и прославляются поныне. Ведь владычествовали они не в безвестной и худой земле, но в земле Русской, что ведома во всех наслышанных о ней четырех концах земли ». Получается, что митрополит Илларион из XI века куда более веротерпим, чем писатель-неоязычник из века XXI, который тем только и занимается, что поливает грязью князя Владимира.

На этом тему религиозной войны между сыновьями князя Владимира мы закроем. Ибо, как вы, наверное, уже поняли, за отсутствием самого предмета обсуждения.

Поэтому можно лишь подтвердить тот же самый вывод, что мы сделали в предыдущей главе. Никакой религиозной войны между язычниками и христианами не было. Святополк – это убийца Бориса и Глеба, канонизированных христианских святых. И не нужно искать черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет!

Казалось бы, на этом и все. Но уж раз начали про столетнюю и про гражданскую, то доведем дело до конца.

После масштабных боевых действий во время усобицы сыновей Владимира даже бдительное око Прозорова не может обнаружить ничего, чтобы смогло подтвердить его теорию. Но и из этой ситуации есть выход. Волхвы. Вот это действительно борцы за идею. Оспаривать данный факт глупо. А поскольку именно волхвы в то время являлись провокаторами большинства выступлений против существующей власти, то их действия и трактовались писателем соответствующим образом. Как борьба за веру предков, за «Родных Богов». По-другому действия служителей культа воспринимать действительно сложно. Но мы и не будем. В очередной раз согласимся с бдительным историком. Только теперь мы поставим вопрос по-другому. Не за что они боролись, а КАК они это делали.

Под 1024 годом в Лаврентьевской летописи читаем: «В се же лето въсташа волъсви в Суждали, избиваху старую чадь по дьяволю наущенью и бесованью, глаголюще, яко си держать гобино. Бе мятежь великъ и голодъ по всей той стране; идоша по Волзе вси людье в Болгары, и привезоша жито, и тако ожиша. Слышав же Ярославъ волхвы, приде Суздалю; изъимавъ волхвы, расточи, а другыя показни, рекъ сице: “Богъ наводить по грехомъ на куюждо землю гладом, или моромъ, ли ведромь, ли иною казнью, а человекъ не весть ничтоже». На современном языке это называется так – подняли мятеж против власти, сопровождающийся массовой резней мирного населения. Но Лев Рудольфович пишет об этом в самых превосходных тонах: «В 1025 году, под руководством волхвов, жители Ростовского края начали истреблять местную родовую знать, называемую в летописи старой чадью (новгородские летописи уточняют, что среди знати истреблению подвергались бабы – суть этого уточнения мы рассмотрим ниже).

Именно она, эта старая чадь, была, по мнению языческих жрецов, повинна в исчезновении гобина – волшебной силы, сообщающей удачу людям и плодородие земле. Именно по их вине на Понизовье, как именовали тогда Северо-Восточную Русь, царили засуха и неурожай. И уже после расправы с знатными людьми отправились за хлебом к булгарам.

В чем была вина местной знати, предположить легко – если вспомнить, что жители Ростовско-Суздальских земель, вряд ли не по ее воле, помогали Добрыне и Путяте крестить Северную Русь…»

Как видим, у Прозорова вновь своеобразный подход к проблеме. В регионе смута и голод, гибнут люди и льется кровь, но это нормально, ведь религиозная война идет и язычество наконец наступает! Возможно, это первый крупный успех отверженной властью религии за последние годы. Как не порадоваться!

Трудно оценить, из каких соображений волхвы пытались поднять народ на бунт, видно только то, к чему мятеж привел. А это печально.

Под смуту на северо-востоке страны писатель умело подводит идейный знаменатель: «Князь Ярослав (тот самый, Злой Хромец) обрушился на повстанцев с дружиной. По сообщению «Повести об основании града Ярославля», у капища Велеса неподалеку от будущего города князь лично зарубил секирой священного лютого зверя (на сей раз, похоже, под этим определением надо понимать обычного медведя). В честь этого события на гербе Ярославля и изображается по сей день медведь с секирой.

Странновато, право же – словно христианский мученик с орудием своего мученичества в руках…»

Начнем с медведя. Его, в смысле мишку, Ярослав зарубил задолго до описываемых событий, еще в бытность ростовским князем. И никакого скрытого смысла в этом нет, как и никакого мученичества. С другой стороны, выйти один на один с медведем не каждому по зубам. Так что кислое с пресным мешать не стоит.

Но вернемся к главному: войне за умы.

Воспользовавшись тем, что в регионе случился голод, появились волхвы, которые раздули смуту и спровоцировали кровопролитие. Пришел киевский князь и навел в регионе порядок – одних смутьянов засадил в поруб, других показнил без милосердия. По большому счету, эти действия Ярослава тоже можно трактовать как «расширение и укрепление христианства».

То, что князь Ярослав лично прибыл с дружиной на место смуты и навел порядок, остановив убийства и кровопролитие, достойно лишь похвалы, а не осуждения. Именно он в ответе за жизнь и имущество подданных, именно он и должен оберегать мир и покой в стране. По-другому он просто не мог, не имел права действовать. Но вряд ли эта простая истина понятна современному языческому бунтарю…

Итог для мятежных служителей культа оказался печален. Вот как сетует по данному поводу Лев Рудольфович: «Волхвы бежали или были казнены. Уж не знаю, произносил ли и впрямь перед их казнью сын крестителя те речи, которые вложил в его уста чернец-летописец – о всеведении божьем, о бессилии человеческого разума.

Мол, и голод, и мор, и засуха – все это посылает за грехи людям христианский бог, а смертным человекам нечего даже и пытаться что-то изменить – только терпеть и смиряться».

Налить волхвам стаканчик чаю с баранками или предложить обсудить создавшуюся ситуацию за ужином было бы со стороны Ярослава уж совсем странно. Любой нормальный правитель, если он в здравом уме, вздернет зачинщиков повыше, чтобы другим неповадно было, невзирая при этом на должность и чин. Невзирая на их вероисповедование и образование. Как говаривал капитан Жеглов, «вор должен сидеть в тюрьме». Все одно, христианин он или язычник. Здесь дело не в вере, а в конкретном преступлении.

И выступить перед казнью волхвов Ярослав вполне мог. Благо ума была палата. Только вот речь князя Лев Рудольфович снова (что уже не удивляет) процитировал неверно.

«Богъ наводить по грехомъ на куюждо землю гладом, или моромъ, ли ведромь, ли иною казнью, а человекъ не весть ничтоже » (Лаврентьевская летопись). В нормальном переводе это звучит так: «Бог за грехи посылает на всякую страну голод, или мор, или засуху, или иную казнь, человек же не знает, за что».

Про изменения, терпение и смирение – ни слова.

Следующие «боевые действия в войне религий» происходят не скоро. Лишь в 1071 году. Судя по временным отрезкам, война отнюдь не пылает, а скорее вспыхивает, и лишь тогда, когда случается какое-либо бедствие. Пока все идет хорошо, даже волхвам не удается поднять народ на борьбу. Катаклизм обостряет ситуацию. И будут тут волхвы или нет, а народные массы кто-то должен возглавить. Волхвам же здесь самое место, ведь они оппозиция. Они под запретом. Когда, если не сейчас!

Место действия опять Северо-Восточная Русь. Снова в регионе голод, и снова там появляются волхвы. Только в этот раз все было гораздо серьезнее и страшнее.

Прозоров рассказывает об этом так: «Там два волхва от Ярославля (не иначе, от того же Велесова капища) пошли по погостам (так тогда обозначали не кладбища, а центры округ, укрепленные поселения) во время очередного голода.

Мы знаем, – говорили они, – кто обилье держит! Обилье здесь – то же гобино. К волхвам, пришедшим в погосты, сама старая чадь приводила своих жен, сестер и матерей. И волхвы, по выражению летописца, в мечте (как сказали бы сейчас, в измененном состоянии сознания) прорезали женщинам за плечами, вынимая то мед, то жито, то рыбу.

Так они прошли по всему огромному краю, от Ярославля до Белоозера. По пути к ним присоединялись огромные толпы народа – летописец называет число в три сотни человек, конечно, условное, но дающее представление о масштабах выступления язычников».

Теперь дадим слово «Повести временных лет»: «Однажды во время неурожая в Ростовской области явились два волхва из Ярославля, говоря, что «мы знаем, кто запасы держит». И отправились они по Волге и куда ни придут в погост, тут и называли знатных жен, говоря, что та жито прячет, а та – мед, а та – рыбу, а та – меха . И приводили к ним сестер своих, матерей и жен своих. Волхвы же, мороча людей, прорезали за плечами и вынимали оттуда либо жито, либо рыбу и убивали многих жен, а имущество их забирали себе . И пришли на Белоозеро, и было с ними людей 300 ». У В. Н. Татищева окончание фразы звучит несколько иначе, но не менее знаково: «И убивали жен тех многих, а иных их забирали себе ».

Согласитесь, совершенно разный подход к проблеме. Автор «Повести» и В.Н. Татищев явно не разделяют точку зрения Ведущего историка Языческой Руси.

Под их пером перед нами предстают не борцы за Старую Веру, а два распоясавшихся от безнаказанности преступника, два бандита, одуревшие от наглости и пролитой крови. В первом случае они еще и алчные, а во втором – похотливые. И при чем здесь борьба за языческие ценности? Религиозные соображения отсутствуют напрочь, на первом плане убийства беззащитных женщин и желание поживиться чужим добром. То, что эта языческая парочка вытворяла в регионе, можно охарактеризовать лишь одним словом – беспредел. Волхвы задурили людям головы, собрали вооруженную банду и, прикрываясь высокими словесами, под знаменем Велеса пошли громить зажиточных людей.

Заметьте, борцы за веру и идею, как их подает Прозоров, пошли громить и уничтожать не чуждые их идеологии храмы, не убивать и изгонять из своей земли служителей христианского культа, нет. Они пошли грабить и обирать зажиточных горожан. Где тут усмотреть идейную подоплеку? Ленька Пантелеев, по Льву Рудольфовичу, получается тоже служитель Велеса.

А по-нашему, так они все просто разбойники.

Время выбрано правильно: князя поблизости нет, до Киева далеко, а потому шайка распоясалась не на шутку. Кровавый след тянулся за ней по Волге и по Шексне, и казалось, поборников язычества остановить невозможно. Но, увы, сколько веревочке ни виться, а конец будет.

Ян Вышатич, воевода черниговского князя Святослава Всеволодовича, в это время собирал дань на Белоозере. Местные жители, напуганные слухами о приближении банды убийц и грабителей под руководством двух одуревших от похоти и алчности волхвов, сами кинулись к воеводе: «И поведали белозерцы, что два кудесника побили уже множество жен по Волге, по Шексне и пришли уже сюда » (В. Н. Татищев).

Чем на это ответит Лев Рудольфович? В каких словах поведает о том, что произошло дальше?

«Однако в Белоозере волхвы столкнулись с дружиной воеводы Святослава Ярославича, Яня Вышатича – кстати, прямого потомка Добрыни Хазарина. Толпа общинников не в одну сотню оказалась бессильной перед несколькими десятками профессиональных воинов.

Единственной жертвой отряда киевского воеводы оказался… походный поп. Обозленный Янь потребовал от белоозерцев, назвав их смердами своего князя, выдачи волхвов, угрожая в противном случае остаться у них в гостях вместе с дружиной.

Судя по всему, угроза годового соседства с буйными молодцами Вышатича всерьез перепугала белоозерцев. Волхвов они выдали, а остатки рассеянных воинами княжеского воеводы повстанцев, видимо, не смогли защитить своих вождей».

Единственное, в чем можем с писателем согласиться, так это в том, что встреча с воинами – профессионалами лицом к лицу – несколько отличается от резни беспомощных женщин. Тут иной уровень подготовки. Воевода Ян Вышатич был действительно силен, храбр и умен. Разогнать банду убийц и грабителей, которых Прозоров скромно именует «общинниками», для него не является невыполнимой задачей. Для него это долг чести. Обязанность воеводы Родину – защищать, в том числе от разбойников и негодяев.

Чтобы нас не обвинили в предвзятости, для более подробного освещения событий мы воспользуемся работой В.Н. Татищева, который для Льва Рудольфовича является признанным авторитетом.

Итак, слово Василию Никитичу. «В это ж время случилась прийти от Святослава дань беря Яну, сыну Вышатину. И поведали белозерцы, что два кудесника побили уже множество жен по Волге, по Шексне и пришли уже сюда. Ян же, расспросив, чьи те смерды, уведал, что они его князя, и послал к ним, которые около тех были, и сказал к ним: Выдайте волхвов, которые здесь, так как смерды моего князя и меня. Они ж сего не послушали. Ян же пошел сам без оружия. И сказали ему отроки его: Не ходи без оружия, осрамят тебя. Ян же повелел отрокам своим взять оружие. И был 12 отроков его с ним, и пошел с ними к лесу. Они ж стали, приготовившись к бою, против. А когда же Ян подошел с топорком, выступили от них 3 мужа, говоря Яну: Вижу, идешь на смерть. Не ходи. Ян ж повелел биться, сам к прочим пошел. Они ж сунулись на Яна, один промахнулся по Яну топором, а Ян обратил топорок, ударил тыльем и повелел сечь отрокам. Они ж бежали в лес и убили тут капитана Яна. Ян же, пойдя во град, белозерцам сказал: Если не возьмете волхвов сих, не пойду от вас все лето. Белозерцы же взяли их и привели их к нему, и сказал им: Чего ради столько изрубили человек? Они же сказали: Потому что те держали обилие. Да если истребите и побьете сих, и будет обилие. Если же хочешь, то пред тобою вынем из них жито, или рыбу, или иное что».

Однако у Прозорова совершенно иной взгляд, на, казалось бы, простые вещи. Цитируем: «Если пробраться сквозь залежи кромешной лжи, нагороженные вокруг истории волхвов христианским летописцем и его информатором, то станет очевиден прежде всего суеверный страх Вышатича перед волхвами».

Мы вслед за Прозоровым пробрались сквозь залежи кромешной лжи, а пробравшись, убедились в том, что ложь эту нагородил не кто иной, как сам Лев Рудольфович Прозоров. И сам же в ней заблудился.

Убедитесь сами. Где она, трусость воеводы? Двенадцать гридней – это не «несколько десятков профессиональных бойцов», как нам пытается втолковать Лев Рудольфович. До этого у него были явные проблемы с чтением, теперь обнаружились и с математикой, точнее с арифметикой. Допустим, наше мнение предвзято, но Татищев начисто опровергает все, что вещает Прозоров, детально излагая подробности. Вышатич в одиночку и без оружия пошел на толпу из трех сотен вооруженных людей. Гридни удержали Вышатича от необдуманного поступка, и Ян взял топор. Вместе с ним пошла на толпу и вся его охрана – двенадцать человек. Возможно, это и есть трусость? Наверное, так и есть. Если пересчитать, то получится, что соотношение сил 25 на одного. Явно гридни были перепуганы, были бы отважны да воевода смел, так бы и шли втроем на три сотни.

Даже мятежники удивились мужеству воеводы и стали предостерегать его от необдуманных действий. Но Ян, как мы убедились, был не робкого десятка и лично возглавил атаку на толпу из нескольких сотен человек. Где оно, хваленое мужество языческое, о котором нам постоянно глаголит писатель? Его нет. А ведь если бы вместо этой толпы убийц и грабителей здесь были НАСТОЯЩИЕ язычники, из времен Игоря и Святослава, то они бы никогда не бросились врассыпную от Вышатича и десятка его людей.

Что же касается двух волхвов, которые спровоцировали погромы и убийства, то Прозоров сам сформулировал им определение и характеристику дал: «Леденящий кошмар высшей правды, обнажившей непотребство мутировавшей, выродившейся чужой души».

Другую, не менее точную характеристику дал им в шутейной песне Владимир Семенович Высоцкий: «Но тут прибежали седые волхвы, к тому же разят перегаром…»

Измельчали языческие борцы с христианством. Все бы им убивать да грабить, а не за идею бороться. Хотя…

Если мы вспомним, как боролся против новой веры Господин Великий Новгород еще при князе Владимире, то удивляться перестанем. Поднявшись на борьбу против Креста, господа новгородцы незаметно перешли к погромам и грабежам, которые закончились грандиозным запоем. Что и позволило отряду киевского воеводы Путяты незаметно войти в город и повязать всю новгородскую верхушку во главе с тысяцким Угоняем. Брали тепленькими, прямо на дворе тысяцкого. А когда очухавшиеся от пьянства новгородцы кинулись освобождать арестованное руководство, часть граждан, вместо того чтобы с оружием в руках отстаивать религиозные убеждения, снова занялись столь милым их сердцу занятием – грабежом. Когда же воевода Добрыня переправился через Волхов и пришел на помощь Путяте, то фарс под названием «борьба за веру» быстро закончился.

Вот и нечего удивляться тому, что происходило на северо-востоке страны. Недаром на вопрос воеводы, к чему была вся эта кровавая вакханалия и почему они резали женщин, парочка служителей языческого культа спокойно заявила: «Потому что те держали обилие. Да если истребите и побьете сих, и будет обилие». В этом эпизоде волхвы напоминают не веротерпимых язычников, что, собственно, их вера и подразумевает, а безумных инквизиторов: убивайте всех подряд, Бог на небе узнает своих!

Застав преступников на месте преступления, с оружием в руках и оказавших сопротивление, воевода применяет к ним высшую меру наказания. Это в его власти. Казнь всегда штука жуткая, вне зависимости от справедливости наказания.

Лев Рудольфович пытается сделать из волхвов героев, да таких, которых даже перед смертью боялись их «мучители». Это звучит довольно пафосно и несколько картинно, но мы и в этот раз приведем цитату полностью: «Им забивают в рот кляпы-обрубки – очевидно, чтоб помешать им проклясть палачей. Им выдирают, зажав в «расщеп», бороды – символ колдовского могущества и жреческого сана. И даже после этого, натешившись вдосталь, каратель не смеет сам убить волхвов – он приказывает родичам принесенных в жертву знатных женщин: мстите!

Есть в рассказе о восстании и гибели волхвов очень сильный эпизод, который не поняли ни исследователи, ни, похоже, сообщивший его летописец. Когда палач, видимо, приказав вырвать на минуту кляп изо рта пленных кудесников, глумливо полюбопытствует – что-де сказали им Боги, …жрец выдохнет окровавленными, разодранными губами:

– Встать нам перед Святославом!

Янь, как сказано, был воеводой Святослава Ярославича. Ученые поняли слова волхва так, что он требовал-де законного княжьего суда. Да какое дело было до князя-христианина, до законов вероотступников жрецу древних Богов?

…Совсем другого Святослава поминал обреченный кудесник. Святослава Храброго, неколебимого поборника родных Богов, ужас христианской Византии, победителя хазарских предков Вышатича. С ним ждал встречи, закончив все свои земные пути…»

У великого историка В.Н. Татищева все вновь звучит по-иному. Проще и понятнее. Вышатич сразу обозначил волхвам их перспективы: «Вам же и здесь муку принять от меня и после смерти там. Они же сказали: Нам Боги говорят, не можешь ничто ж сотворить. Он же сказал им: Лгут вам боги. Они ж сказали: Нам пред Святославом быть, а ты нам не можешь сотворить ничего ж. Ян же повелел бить их и выдергивать волосы из бород им. Когда ж побиты были и бороды повыдерганы клочьями, сказал им Ян: Что вам Боги молвят? Они ж сказали: Стать нам пред Святославом. И повелел им Ян вложить во уста рубль и привязать к упругам (ребрам судна), и пустил пред собою в ладьях, и сам за ними пошел. И стали на устье Шексны, и сказал им Ян: Что вам Боги молвят? Не быть нам живым от тебя. И сказал им Ян: То правду поведали. Они ж сказали: Если нас отпустишь, то много тебе добра будет; если ли нас погубишь, то многую печаль примешь и зло. Ян же сказал: Если вас отпущу, то зло мне будет от Бога; если ли вас погублю, то мзда мне будет от Бога. И сказал Ян к извозчикам: Был ли у вас кто-то из родственников, кто убит был от этих? Они ж сказали: Мне мать, а другому сестра. Он же сказал: Мстите за своих. Они ж, поймав, убили их и повесили их на дуб, и те отмщение приняли от Бога по правде. А Ян пошел домой».

Вот и все. Никакого героизма. Даже кляпом рот им до поры до времени никто не затыкал, была у кудесников возможность принять участие в прениях. Да и бороды им рвали не потому, что в глазах Вышатича это был «символ колдовского могущества и жреческого сана» – не надо уподоблять заурядного волхва старику Хоттабычу. Просто данное действо считалось на Руси жутким позором, недаром Борис Годунов подвергнет аналогичной процедуре Богдана Бельского – неужели только потому, что посчитает бывшего опричника языческим жрецом?

Да и Святослава волхвы поминали не Игоревича, а Всеволодовича, ибо очень уж им хотелось предстать перед его судом, а не понести заслуженную кару на месте своих преступлений от руки скорого на суд и расправу сурового воеводы. Именно это следует из диалога между ними и Яном. Но иллюзии убийц развеялись как дым, и, поняв, что княжеского суда им не дождаться, они в итоге признали: «Не быть нам живым от тебя».

Что и требовалось доказать.

Запугать Вышатича или купить у него жизнь у кудесников не вышло. В ответ на их предложения и угрозы воевода Ян четко формулирует свой ответ: «Если вас отпущу, то зло мне будет от Бога; если ли вас погублю, то мзда мне будет от Бога». Наказание должно быть по делам. Вот и все. Пришла пора держать волхвам ответ за все совершенные убийства и злодеяния.

Почему Ян не прикончил волхвов собственноручно? Вокруг воеводы были люди, которые потеряли матерей, жен, сестер, дочерей… Он не мог им отказать в праве отомстить бесноватым убийцам за смерть своих близких. Потому и отдал подонков на суд народа. А волхвы, судя по всему, именно этого и боялись. И как бы ни изворачивался Лев Рудольфович, пытаясь белое представить черным, а черное белым, но приходиться признать, что не воевода прикончил волхвов-лиходеев, а НАРОД, которому было глубоко наплевать, кто перед ним, поскольку эти нелюди замарали себя кровью их родных и близких.

Не борцы за идею, а «работники ножа и топора».

Поверьте, мы не имеем ничего против язычества, просто из-за таких ортодоксов, как Л.Р. Прозоров с последователями, постоянно приходится поднимать эту тему. Ей-богу, популярный писатель и иже с ним компрометирует свою веру так же, как инквизиция христианство. «Кто из приверженности своей вере хулит чужую, на самом деле лишь вредит своей вере», – сказал мудрый индийский царь Ашока, живший в III веке до нашей эры. Здесь комментарии излишни.

Прежде чем закончить главу о религиозной войне на Руси, рассмотрим заключительную байку на эту тему от Льва Рудольфовича.

«В Новгороде, по сообщению летописи, восстал волхв, творяся акы Бог, многы прельсти, мало не всего града. Волхв обещал перейти, аки посуху, Волхов, хулил христианскую веру и призывал погубить епископа Федора, преемника злополучного Стефана.

Вси яша ему веру, отмечает летописец. Чтобы оценить значение этого вси, надо помнить, что речь-то не просто о городе, уже сто лет как крещенном огнем и мечом. Речь – о буйном Господине Великом Новгороде, чья история, как государства, началась со слов и восста род на род, и не бысть в них правды и закончилась распрей сторонников Москвы и Литвы, конец которой положил лишь приход московского войска.

Иные примеры единодушного выступления новгородцев на чьей-либо стороне припоминаются с трудом. То есть весь город поддержал мысль об отходе от новой веры и казни ее верховного служителя.

Вокруг поднявшего крест Федора сгрудилась только ощетинившаяся клинками дружина князя-черниговца Глеба Святославича – люди, чужие Новгороду. А с другой стороны, за волхвом был весь город. Настолько непрочна оказалась в сердцах новгородцев пришедшая с огнем и мечом в северные края вера.

Особенно останавливаться на летописной версии того, как произошло-де убийства волхва, мы не станем. История о мнимом мудреце, не сумевшем предугадать собственную смерть, известна от Китая до Франции. Этой расхожей историей летописец прикрыл неприглядную истину – убийство жреца на переговорах.

Разумеется, не имеют особого смысла и рассуждения о каком-то особом языческом менталитете, по которому-де гибель волхва показала новгородцам его неправоту. Не могло быть таких убеждений в вере, великий защитник которой сказал: мертвые сраму не имут!

А то, что люди после гибели волхва не решились вступать в бой с княжеской дружиной, – ну, во-первых, гибель вождя на людей любой веры действует угнетающе…

А во-вторых, кто сказал, что не было стычки? Летописец-монах? Не знаю, как вы, читатель, а я вполне допускаю, что люди разошлись по домам под настоятельным воздействием дружины князя Глеба, притом многие из них угодили в тот же дом, что и несчастный кудесник».

Вот такой замечательный и эмоциональный рассказ Льва Рудольфовича. Теперь слово Василию Никитичу Татищеву: «Волхв восстал в Новгороде при князе Глебе Святославиче, внуке Ярославовом, что говорил людям, выдавая себя за бога, и многих прельстил, почти весь град. Говорил же, что поведет всех, и хулил веру христианскую, ибо говорил: Перейду же через Волхов пред всеми. И был мятеж во граде великий, и все имели ему веру, и хотели погубить епископа Феодора. Епископ же Феодор, взяв честный Христов крест, облекся в ризы, стал, сказал: Кто хочет веру иметь волхва, тот за ним идет, если же верует ко кресту, да идите ко мне. Тогда разделились надвое: князь Глеб и бояре его стали у епископа, а люди все пошли за волхвом. И был мятеж среди них. Глеб же, взяв топор под одежду, пришел к волхву и сказал ему: Ведаешь ли ты, что утром случиться или что вечером? Он же сказал: Ведаю все. И сказал Глеб: Ведаешь ли то, что с тобой днем случится? Он же сказал: «Чудеса многие сотворю». Глеб же вынул топор и ударил, и упал волхв мертв, и люди разошлись. Тот волхв же, окаянный, погиб душею и телом, предавшись диаволу».

Давайте попробуем разобраться в тех хитросплетениях, которыми нас опутывает Лев Рудольфович. Что же у нас получается? А получается так, что было все в Новгороде спокойно до тех пор, пока в нем не появился волхв. Как точно подметил Прозоров, новгородцы люди своевольные, им только повод дай против существующего режима смуту затеять. Эта будет длиться вплоть до Ивана III, который железной рукой прихлопнет новгородские демократические ценности на радость остальной Руси. В данный момент волхв послужил лишь поводом, на его месте мог оказаться любой другой деятель.

Итак, кудесник учинил смуту. Вопрос: чего ему было надо? Создать в Новгороде отдельное от остальной Руси государство, в котором исповедовали бы веру в Старых Богов? Нереально, у горожан в данный момент не было лидера, подобного князьям Владимиру или Ярославу, которые смогли бросить вызов Киеву. Да и против всей Руси Новгородская земля не устояла бы однозначно, братья Ярославичи подняли бы всю родню на ноги, лишь бы погасить эту смуту. Если волхв этого не понимал, то он дурак, а вот если понимал, но продолжил мутить воду…

Мы прекрасно помним, чем заканчивались подобные выступления волхвов на Северо-Восточной Руси: грабежами, насилиями и убийствами. Экспроприацией излишков у зажиточных слоев населения. Мы не думаем, что этот волхв сильно отличался от своих собратьев по вере, орудовавших в Ростовской и Ярославской землях. У него были все шансы половить рыбку в мутной воде. Но на берегах Волхова все изначально пошло не так, как на северо-востоке.

В Новгороде мы наблюдаем довольно интересный момент: и у Татищева, и в летописях отмечается, что по одну сторону баррикад оказался молодой князь Глеб Святославич с дружиной и своими боярами, а с другой – весь остальной Новгород. Зажиточные люди оказались в одном строю с людьми неимущими, купечество и боярство встали, так сказать, плечом к плечу с народом. Причина подобного единения со стороны лучших людей была проста – изгнание неугодного князя и епископа руками возмущенной черни. Боярам и купцам не обязательно было драть глотки на вечевой площади, они просто распределяли в нужное русло денежные потоки, которые могли подогревать наиболее громких крикунов. Ну а простой народ, похоже, действительно поверил волхву.

Еще бы – обещал кудесник по воде пройти аки посуху…

Людей хлебом не корми, дай на диво посмотреть.

Примечательно, что, как единодушно отметили летописцы, главный удар направлялся именно на епископа: «и хотяху погубити епископа» (Лаврентьевская летопись). Но новгородская верхушка не могла не понимать, что князь Глеб будет просто обязан защитить святителя и, соответственно, сам подставится под удар. И уж вот тогда они и выйдут на сцену. Но господа новгородцы просчитались.

Глеб (обратим внимание на имя), сын черниговского князя Святослава, был личностью примечательной.

23 октября 1069 года, командуя новгородскими полками, он нанес сокрушительное поражение Всеславу Полоцкому, зарекомендовав себя неплохим военачальником. У новгородцев с полоцким князем были свои кровные счеты, поскольку тот в 1067 году сумел неожиданным налетом захватить Новгород и основательно разграбить город: «И зая Новград до Неревского конца, и пожже, и пойма все у святей Софеи, паникадила и колоколы, и отъиде» (Пискаревский летописец).

Господа новгородцы сами привыкли стричь других, но чтобы их обобрали до нитки… Случай был из ряда вон выходящий. И вот через несколько лет князь Глеб не только разбил супостата, сорвав планы Всеслава по очередному захвату города, но и, что самое главное, вернул в Новгород крест Софийского собора, который когда-то снял и увез Полоцкий князь. «И победи князь Глеб Святославич с новгородцы Всеслава князя на Кгъзени месяца октября въ 23 в пяток, въ 6 де час дни на память Иякова, брата господня. Велия бе тогда сеча вожаном. А заутра обретеся князя Владимера крест святей Софеи на полатех, его же взял бе князь Всеслав ратию во святей Софеи» (Пискаревский летописец).

К тому же Глеб был человеком любознательным и ученым. Во время княжения в Тмутаракани, когда Керченский пролив был скован льдом, он лично замерил расстояние, отделявшее Крым от Таманского полуострова. В 1792 году на Тамани была найдена мраморная плита с надписью, которая гласила: «В лето 6576 индикта 6 Глеб князь мерил море по леду от Тмутороканя до Корчева 14000 сажен». Поэтому в байки, которые распространял среди новгородцев волхв, князь не верил, но четко представлял, что будет, если смуту не остановить в самом начале. Полыхнет так, что мало не покажется.

Опыт – великая вещь. Глеб наверняка был близко знаком с Яном Вышатичем, который служил его отцу Святославу. Знал о том, как бравый воевода разогнал на Белоозере шайку убийц и грабителей, в которой предводительствовали два волхва. Так что теоретически Глеб был подкован и имел представление о том, как надо себя вести в данной ситуации. По большому счету, его отношения с новгородцами были неплохие, поскольку именно он сумел спасти Новгород от повторного захвата Всеславом и посодействовал возврату городских святынь. Поэтому сын Святослава решил воззвать к разуму горожан. Спрятав боевой топор под плащ, он отправился к мятежникам.

И Татищев, и летописные своды отмечают тот факт, что князь явился к новгородцам один. И если в случае с Яном летописцы четко пересчитали всех гридней воеводы – двенадцать человек, то здесь речь идет только о Глебе и больше ни о ком. Молодой человек не побоялся в одиночку прийти в осиное гнездо. Стон Льва Рудольфовича о том, что произошло «убийство жреца на переговорах», слушать нечего, ибо «переговоры» происходили прямо посередине огромной толпы сторонников волхва, а не в уединенном месте один на один. У Василия Никитича так и сказано про Глеба – «пришел к волхву ». А где волхв, там и сподвижники. Ведь если разобраться, то конечной целью Глеба был не кудесник как таковой, а именно простые новгородцы, которым он хотел показать, что они просто пешки в чужой игре. Поэтому Глебу требовалась большая аудитория.

Да и говорить молодому князю со смутьяном было не о чем. Он прекрасно понимал, что если не отправит в данный момент к предкам очередного языческого теоретика, то дело закончится большой кровью на практике. Гораздо большей, чем на Белоозерее. Поэтому разговор был короток. Мы уже приводили его в интерпретации Татищева, сейчас посмотрим, как это выглядит в изложении автора «Повести временных лет». Пусть он, по мнению Прозорова, и «фальсификатор», но тем не менее оно того стоит…

Глеб смело вошел в толпу и, мило улыбаясь, задал волхву прямой вопрос: «Знаешь ли, что завтра случится и что сегодня до вечера?». Тот ответил: «Знаю все». И сказал Глеб: «А знаешь ли, что будет с тобою сегодня?» – «Чудеса великие сотворю, – сказал». Князь только ухмыльнулся да головой покачал от столь великой самоуверенности. Продолжая посмеиваться, он молниеносным движением выхватил из-под плаща топор и отработанным, мощным ударом развалил «чудотворца» надвое. Кудесник грянулся оземь, а толпа застыла с раскрытыми ртами. Глебу даже и говорить ничего было не надо, ибо все и так стало предельно ясно. Самозваный чудотворец лежал на земле в луже собственной крови, и получалось, что все его откровения были пустой болтовней, и не более того. Немного помедлив, горожане стали быстро расходиться, обсуждая случившееся.

Против логики не попрешь…

Как видим, реакция новгородцев на смерть идейного вдохновителя была потрясающей – они просто разошлись по домам, о чем нам в один голос сообщили Татищев и летописи. Сразу и князь стал хорош, да и епископ вроде оказался не так плох, как сгоряча показался. Ничем не подтвержденные рассуждения Прозорова о том, что дружинники разогнали народ, есть только его рассуждения, и не более. А какова им цена, мы уже знаем.

Итоги встречи князя Глеба с кудесником лучше всего характеризует следующая цитата из очень популярной книги: «Разговор с умным дворником, слабо разбиравшимся в классовой структуре общества, продолжался бы еще бог знает сколько времени, если бы молодой человек не взялся за дело решительно».

Но Лев Рудольфович не был бы собой, если бы и здесь не осчастливил нас каким-либо очередным поучительным откровением. «Во всяком случае, Новгород не простил – ни князю-убийце, ни вдохновителю вероломства – епископу. Очень скоро после этих событий Глеб был изгнан – изгнан, судя по всему, не миром – князю, по выражению летописи, пришлось бежать в земли чуди заволочской, – кстати, веское доказательство, что убитый кудесник никакого отношения к этой чуди не имел, чего ради, в ином случае, его убийце искать укрытия в землях соплеменников жертвы?

Там он и обрел бесславный конец. Недоброй смертью помер и епископ Федор – владыку, по сообщению Новгородской летописи, загрызли свои же псы.

Кто же из них не предвидел своей бесславной гибели на самом деле?»

Каждый раз, ознакомившись с новым откровением от Прозорова, не перестаем удивляться – где он черпает информацию для своих «открытий»? Где он накопал сведения о том, что Глеб был изгнан «судя по всему, не миром»? По «выражению » каких летописей ему «пришлось бежать в земли чуди заволочской»?

В Новгородской I летописи, в разделе, который озаглавлен «Статьи, предшествующие Комиссионому списку», мы читаем: «И посади Святославъ сына своего Глеба, и выгнашя из града, и бежа за Волокъ и убишя и Чудь». О том, когда посадил, когда выгнали и когда убили, в данном разделе нет ни слова.

Попробуем разобраться. В «Повести временных лет» просто указано, под 1078 годом, что «в этом же году убит был Глеб, сын Святослава, в Заволочье». Об этом же свидетельствуют и Новгородская I младшего извода, Ипатьевская, Лаврентьевская летописи. Про изгнание ни слова.

Дело в том, что после смерти волхва, которая случилась в 1071 году, Глеб спокойно правил в Новгороде вплоть до 1073 года, когда его отец Святослав стал киевским князем и назначил сыну в удел Переяславль: «Тогда Святослав, приняв престол русский, брату Всеволоду дал Чернигов со всею областию, сына Бориса посадил в Вышгороде, Глеба – в Переяславле, Давида – в Новгороде, а Олега – в Ростов» (В. Н. Татищев).

Никакого изгнания нет и в помине, есть лишь смена места работы.

На берегах Волхова Глеб появится снова лишь в 1077 году, когда до убитого им волхва и дела никому никакого не будет. До этого он вместе со своим двоюродным братом Владимиром по приказу отца ходил походом на Херсонес, который восстал и отложился от Византийской империи. Базилевс Михаил просил Святослава о помощи, и тот пошел императору навстречу. Однако сам Святослав вскоре умер, и новый киевский князь Всеволод перевел своего племянника Глеба из Переяславля опять в Новгород.

Известий о том, почему Глеб был изгнан из Новгорода, нет, везде просто констатируется лишь сам факт его смерти: «В се же лето убьенъ бысть Глебъ, сынъ Святославль, в Заволочии. Бе же Глебъ милостивъ убогымъ и страннолюбивъ, тщанье имея к церквамъ, теплъ на веру и кротокъ, взоромъ красенъ. Его же тело положено бысть Чернигове за Спасомъ, месяца иуля 23 день» (Лаврентьевская летопись). Все!

Совершенно другую информацию, чем «Статьи, предшествующие Комиссионому списку», приводит В.Н. Татищев. Историк конкретно пишет: «Глеб, сын Святославов, будучи в Новгороде, ходил на емь в Заволочье, и там побежден от еми и убит ». В этом сообщении гораздо больше логики, поскольку оно объясняет, почему все летописи дружно молчат про изгнание Глеба из Новгорода и сообщают о его смерти в Заволочье.

С другой стороны, если бы уж так припекло, то побежал бы сын Святослава не в земли неведомые, а на юг, к родственникам.

Косвенным свидетельством того, что Глеб действительно планировал военный поход в Заволочье, служит свидетельство Владимира Мономаха. В своем «Поучении» он об этом говорит так: «И Святослав умер, и я опять пошел в Смоленск, а из Смоленска той же зимой в Новгород: весной – Глебу в помощь ». Судя по всему, Мономах до Глеба так и не дошел или опоздал, поскольку новгородский князь погиб 30 мая.

Вот и все, и никаких мстителей за волхва.

Теперь о том, что касается епископа. Во всех летописных сводах констатируется только сам факт смерти Федора. И лишь в Новгородской I летописи, опять в разделе «Статей, предшествующих Комиссионному списку», где есть абзац под названием «А се новгородскыи епископы», прописано: «А Феодора свои песъ уяде и с того умре». Все ясно и понятно, только при чем тут волхв? Как и в истории с князем Глебом, времени прошло уйма! В 1077 году приключилась беда со святителем.

Вывод после всего изложенного прост. Никакой столетней гражданской войны на религиозной почве на Руси в X–XI веках не было, все это есть фантазия Льва Рудольфовича, и не более того. Те единичные проявления активности волхвов, которые столь красочно и живо нам расписал Прозоров, есть не что иное, как обыкновенные походы за зипунами. Когда, пользуясь сложной обстановкой в стране, на сцену выходят разные сомнительные типы. Это даже не Пугачевщина, ибо размах не тот. Да и харизматического лидера, подобного Емельяну Ивановичу, среди язычников не нашлось. Поэтому называть все это действо религиозной войной язык не поворачивается.

К примеру, во Франции между католиками и протестантами действительно развернулась грандиозная религиозная война. С полномасштабными полевыми сражениями, осадами городов и замков. Там люди действительно бились за идею. На Руси подобного не было. Как мы убедились, после смерти Владимира князья воевали между собой не за религию, а за власть и земли. В двух мятежах на северо-востоке Руси даже намека нет на то, что волхвы боролись за Старую веру, – одни убийства, грабежи и насилия. В Новгороде волхв, похоже, попытался замутить более серьезное дело, но тоже не задалось. Как показала история, лучший аргумент в споре с такими языческими теоретиками, которые в XI веке сеяли смуту на просторах Руси Великой, – это удар боевого топора. Довод неопровержимый и, что главное, действует моментально.

Что же касается Льва Рудольфовича Прозорова и его трудов, то хочется сказать одно – сколько веревочке ни виться, а правда все одно выйдет на свет. И потому мы закончим эту главу восточной мудростью: