Вторая неделя осеннего триместра

— Зубрила, — добродушно улыбаясь, сказал Дерек Гудмен, — это болван, который постоянно что-то учит. Придурок — это идиот и надоедала, а умник — это полный дегенерат, обычно из тех, кто возится с пробирками и калькуляторами, но если ты с утра до вечера киснешь в библиотеке, тебя тоже могут назвать умником.

Он неторопливо отхлебнул из кружки.

— Интересно? Хотите узнать еще что-нибудь из нашего сленга?

— Для начала хватит, — улыбнулась Клер.

Они сидели в пабе «Игл», за столиком у самого окна с видом на церковь Святого Бенета, построенную еще до вторжения в Англию норманнов. Вокруг церкви, словно кривые зубы, из густой травы вкривь и вкось торчали несколько почерневших от времени могильных камней.

— Жаль. Я надеялся потрясти вас своим богатым словарным запасом. Мне было четырнадцать, когда после нескольких лет отсутствия мы снова вернулись в Англию, и я с трудом понимал, о чем говорят вокруг. Тогда я взял и составил целый список жаргонизмов. Например, глагол «кирять» значит «выпивать спиртные напитки», чем, между прочим, мы сейчас с вами занимаемся. Я определенно был тогда зубрилой, боюсь, и умником тоже.

Клер засмеялась. Она и представить себе не могла, что Дерек Гудмен, большой ученый, человек культурный и интеллигентный, может быть таким простым и забавным. Ей нравился его юмор, проникнутый самоиронией, и он оказался куда более открытым человеком, чем ей подумалось во время их первой встречи. Может, на первое впечатление повлияло ее предубеждение против всех красавцев мужчин: она считала их, как правило, людьми несерьезными, эгоистичными и ограниченными. Но разве у мужчин нет точно такого же предубеждения против красивых женщин? Нет, так судить о людях неблагородно да и необъективно, а ведь она всегда гордилась именно благородством и объективностью своих суждений. Ведь видно, что открытое обаяние Дерека Гудмена — его естественная черта, а внешность его — лишь часть его весьма привлекательной натуры.

— Вы росли не в Англии?

— Ну, скажем так, не совсем. Мой отец был дипломатом. Мы жили в восьми странах, пока нам с братом не исполнилось десять лет. Главным образом в Европе, и в Восточной, и в Западной. За исключением одного года, когда отец поссорился с премьер-министром и нас заслали в Папуа — Новую Гвинею.

Клер заглянула в его удивительные голубые глаза.

— Я знаю, что значит быть чужаком в незнакомой стране, — сказал он, — Вам ведь тоже непросто здесь приходится, верно?

— Да нет, в общем, нормально, — ответила Клер.

Она проговорила эти слова с достоинством, но в глубине души понимала, что он прав: она здесь довольно одинока. Если бы не Ходди, ей не с кем было бы даже словом перемолвиться. Во всяком случае, среди равных ей по положению.

— Если не считать доктора Хамфриз-Тодда, вы, пожалуй, единственный человек, который отнесся ко мне дружелюбно.

Дерек от души рассмеялся. Клер это даже слегка задело.

— Простите, я не над вами смеюсь, — пояснил он, — Просто все делают одну и ту же ошибку. Не волнуйтесь, и я в том числе. Когда я впервые попал в Кембридж, то подумал: «Что за прелестный, тихий университетский городок. Такой оригинальный и такой милый». Так оно и есть, на поверхности, но тишина этого города обманчива. Если заглянуть поглубже, то увидишь, что университетский город Кембридж — это болото, в котором кишат чудовища, эти преподаватели и ученые, которые только и делают, что день и ночь плетут друг против друга коварные интриги. Это сущий змеиный питомник, здесь царит зависть и подозрительность, злоба и взаимная неприязнь, недовольство и кровные обиды, мания преследования и паранойя, жесткое соперничество и подсиживание, похоть, жадность и зависть, в сочетании с благороднейшим занятием лизания у начальства сами знаете какого места. Но лучше уж я помолчу. Еще напугаю вас, чего доброго, и вы броситесь паковать чемоданы.

Он снова засмеялся, потом сделал комически-серьезное лицо.

— Добро пожаловать в Кембридж, доктор Донован, — торжественно произнес он, — Вам наверняка здесь очень понравится.

С удовольствием уплетая обед, они рассказали друг другу немного о себе. У Дерека прошлое оказалось куда интересней. Со своим папашей-дипломатом он уже к четырнадцати годам успел побывать в двенадцати странах. Умел говорить на восьми языках, правда, он потом поправился и снизил цифру до семи с половиной, поскольку его сербохорватский был «не на высоте». Обе свои книги он писал легко, но признался, что без труда они дались ему лишь потому, что, выйдя на интересную тему, он просто не может остановиться. Послушаешь его, так писать книга для него столь же естественно, как и дышать. Клер призналась, что ее собственная диссертация потребовала от нее немалых усилий.

— Я слышал, что в Венеции у вас был успех, — заметил он. — Поучили Эндрю Кента, как надо читать лекции.

— Не совсем так. Просто он попросил меня прочитать лекцию вместо него, вот и все.

— Наверное, вам было что сказать, иначе не попросил бы и мы с вами не сидели бы сейчас здесь.

Дерек улыбнулся и покачал головой.

— Жаль, что меня там не было, я имею в виду — в Венеции. С удовольствием посмотрел бы, как Энди заткнули за пояс.

Он поймал взгляд официанта и жестом попросил еще пару пива.

— А что сейчас поделываете? Небось, докторскую кропаете?

Клер рассказала, чем она занималась сегодня: как сначала ей пришло в голову разработать тему, посвященную профессиональным художницам, и как потом она обнаружила на полке что-то вроде зашифрованного дневника.

— Зашифрованного? — заинтригованно переспросил Дерек, — Ну и что вы думаете, чей он и о чем?

— Понятия не имею.

— Копию заказали?

— Нет, но скопировала часть от руки. Я подумала, если бы удалось расшифровать его, можно было бы использовать как основу для статьи о шифровальном деле.

— Неплохая идея, — задумчиво произнес Дерек. — Постойте-постойте, кажется, я где-то уже видел статью про что-то в этом роде… Ну да, в журнале «Прошлое и настоящее», причем совсем недавно. Что-то про шифрованный обмен информацией в семнадцатом веке. Точно-точно, ее написал этот придурок Чарльз Бафорд из колледжа Святого Иоанна. Кстати, вы знаете, что соперничество Тринити со Святым Иоанном длится уже около пятисот лет? Так что иметь дело с его людьми не советую.

— Почему?

— Потому что в Святом Иоанне все придурки, вот почему, — сказал Дерек непререкаемым тоном, — Жаль вас огорчать, но, боюсь, вашу диссертацию уже кто-то пишет. Придется вам искать что-нибудь другое.

Клер не могла скрыть досады, и тогда он тоже нахмурился.

— Простите, я совсем не хотел вас огорчать. Но лучше узнать об этом раньше, чем когда будет поздно.

— Да.

— Если бы я чем-нибудь мог помочь…

— Хотите, я покажу то, что скопировала?

Вдруг ему знаком этот шифр? Тогда она сэкономит время.

— Еще бы, конечно!

Клер открыла тетрадку и протянула ее Дереку.

— Я старалась копировать знаки как можно более точно. Можно было, конечно, заказать ксерокопию, но…

— Не хотелось ни с кем делиться находкой?

— Наивно, конечно.

— Я вас понимаю.

С приятным волнением в груди Клер смотрела, как он листает ее тетрадку. Ради такой вот минуты она и приехала в Кембридж: работать вместе с другими учеными-историками, которые любят свой предмет так же сильно, как и она сама. Конечно, прежде она мечтала видеть напротив себя Эндрю Кента, но Дерек Гудмен оказался ничем не хуже.

— Ну что, видели когда-нибудь такие знаки? — спросила она.

— Нет, никогда.

Он вернул Клер тетрадку.

— Хочу предостеречь, однако, не возлагайте на эту тетрадку больших надежд, чтобы не разочароваться. Чаще всего такие вещи бывают не столь интересными, как кажутся на первый взгляд. Черновики каких-нибудь церковных проповедей или вообще какой-нибудь список белья для прачечной. Библиотека Рена существует сами знаете сколько лет. Все самое интересное давно задокументировано. Поэтому там почти никого и не бывает.

Вечерний воздух был прохладен, на землю опустился туман, когда Клер и Дерек Гудмен возвращались пешком в Тринити.

— Сегодня в библиотеке я встретила одну странную аспирантку, — вспомнила Клер, когда они проходили через главные ворота колледжа, — Стоило мне подойти, как она сразу собралась и ушла. Я испугалась — может, сделала что-то не так, обидела ее.

— Пышные кудрявые волосы, и одежда висит как на вешалке?

— Да.

— Это Розамонда Мёрси. Ради бога, не принимайте на свой счет. Она всегда такая. Пишет свою кандидатскую и… неврастеничка, лучшего слова не подберешь. Подает большие надежды, но, боюсь, в ней мало характера. Я зову ее Розамонда Мауси.

Они вышли на Нью-корт. Вот и лестница под литерой «G». Клер остановилась возле арки входа.

— Спасибо за прекрасный вечер, — сказала она.

— А можно, я провожу вас до самой двери?

— Не сегодня, доктор Гудмен.

— Доктор Гудмен? Пора отказаться от этих церемоний.

— Ну хорошо, Дерек, — сказала Клер. — Вы сами сказали недавно, что я здесь новенькая. Поэтому мне надо быть куда осторожнее, чем я бываю в привычной для меня обстановке.

Две с половиной кружки пива, шутка ли, — это на полторы кружки больше обычной нормы. Пока она не готова ему доверять. Впрочем, чушь, в данных обстоятельствах она скорее не доверяет самой себе.

— Должен заявить, что я уж-жасно огорчен, — горько усмехнулся Дерек, — Я знаю, у вас тут миленькая квартирка.

Влажный блеск его глаз только подчеркивал подтекст его слов. Ведет он себя, как сказал бы англичанин, очень рискованно, но все же такой интересный человек… Ему, ей-богу, простительно.

Клер улыбнулась.

— Вы что, в самом деле ждете, что я вот так сразу и приглашу вас к себе?

Он пожал плечами.

— А что такого, попытка не пытка.

Он придвинулся к ней ближе.

— Послушайте, Клер, я хочу, чтобы вы знали, я понимаю, каково быть здесь новенькой. Если вам когда-нибудь в чем-нибудь, все равно в чем, потребуется помощь, я надеюсь, вы не станете долго раздумывать и позовете меня.

Дерек больше не улыбался. Как завороженная, она стояла перед ним, не отрывая взгляда от его бездонных синих глаз.

— Запомните, такие предложения я делаю далеко не каждому. Я с первого взгляда почувствовал, что мы с вами из одной стаи.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Но перед этим были еще три бесконечные секунды, когда она уже все поняла, когда, затаив дыхание, смотрела, как он переводит взгляд на ее губы, тянется к ней… и нет никаких сил остановить его. Почему она его не остановила? Наверное, потому что выпила много пива. Или потому что Дерек Гудмен был ну очень красив, умен и совершенно неотразим. А еще потому (Клер узнала об этом, как только губы его прижались к ее губам, а язык стал мягко и настойчиво толкаться внутрь), что он вполне заслуживает титула первого целовальщика в мире. Она уже ничего не соображала, только чувствовала, что губы его нежно ласкают ее губы. Краешком сознания, остатками его, которые еще способны были трезво мыслить, она попыталась вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, как в последний раз она целовалась с мужчиной. Очень много — это, пожалуй, самый точный ответ, на большее она сейчас просто не способна. Потом рука его тихонько скользнула с ее талии вниз, в то время как другая так же тихонько двинулась вверх, по направлению к…

— Дерек.

Услышав совсем рядом мужской голос, звучавший негромко, но строго, они отскочили друг от друга как ошпаренные. Возле арки стоял Эндрю Кент.

— Чем это ты тут занимаешься, черт побери, а, Дерек?

— Да ничем. Вот, просто стоим разговариваем, а что?

Он раскинул руки в обе стороны с видом совершенной невинности, как подозреваемый, у которого нет совсем никакого оружия.

— Это ты называешь «разговариваем»?

Эндрю говорил сдержанно, сохраняя полное самообладание, но Клер сразу поняла, что он в ярости. Плечи расправлены так широко, что, кажется, вот-вот разорвут непромокаемую ткань плаща, голос дрожит, а самое главное, он изо всех сил старается на нее не смотреть. Глаза гак и горят над жестким, белым воротничком рубашки. Ой-ой-ой, скажи Дерек еще хоть одно неосторожное слово, этот бешеный схватит его за глотку и швырнет на газон.

— Доктор Донован — наш новый товарищ, и ты не имеешь права так с ней поступать. Ты правила знаешь.

— Вообще-то она не совсем товарищ.

Дерек оправился от неожиданной встречи, и теперь, казалось, ситуация его раздражает.

— Тем не менее, правила остаются правилами.

— Ну да, конечно, мы всегда должны вести себя по правилам, даже если они не имеют никакого смысла. Все та же косность и идиотизм, Энди.

Тут Дерек бросил на Эндрю подозрительный взгляд, и бровь у него поползла вверх.

— А ты-то что здесь делаешь в столь поздний час?

— Просто зашел, хотел узнать, не нужно ли что доктору Донован, вот и все.

— Вот и все?

— Перестаньте кривляться, Дерек, — сказала Клер.

Похоже, эти двое уже не в первый раз спорят на ту же тему.

— Между прочим, — продолжил Эндрю, несколько успокаиваясь, — Фиона Флэнниган снова подала вицемагистру на тебя жалобу. Ты должен прекратить называть ее этим нелепым именем.

— Бедняжка Флаш расстроилась? Да брось ты. Признайся, ты же сам не принимаешь ее всерьез.

Дерек перевел взгляд на Клер, глаза его озорно засверкали.

— Вы только представьте, — сказал он, едва удерживаясь от смеха, — Фиона Флэнниган, преподаватель истории в Клэр-колледже, сочиняет книгу, как вы думаете, о чем? И сказать-то об этом неприлично. О сточных водах.

— Это книга о первой государственной системе канализации в Лондоне, — пояснил Эндрю.

— Вот именно, — сказал Дерек. — Книга про дерьмо.

Он снова обернулся к Клер.

— Вот ее и прозвали Флаш Флэнниган.

— Прекрати, — потребовал Эндрю, — Какой пример ты подаешь студентам! Даже первокурсники уже называют ее «доктор Флаш». Ты смеешься, а ей-то каково?

— Ну чего ты от меня хочешь? — пожал плечами Дерек и поднял вверх обе ладони. — Я виноват, что кое у кого нет чувства юмора?

— Дерек, если ты не перестанешь валять дурака, то скоро сам увидишь, что тебя ничто не спасет, даже твой талант. Колледж не потерпит человека, который ведет себя так отвратительно.

— Энди, почему ты такой зануда? — вздохнул Дерек.

— Я провожу тебя, — сказал Эндрю.

Это было не предложение, а приказ.

— Доброй ночи, доктор Донован.

Дерек взял ее руку и слегка прикоснулся к ее пальцам губами.

— И спасибо за прекрасный вечер.

Эндрю хмуро наблюдал, как Дерек проходит мимо него и исчезает в темноте. Потом скользнул по лицу Клер быстрым, загадочным взглядом, круто развернулся и пошел прочь.