Четвертая неделя осеннего триместра

В зале собралось несколько сотен студентов и преподавателей. Магистр постучал по микрофону и попросил тишины.

— Для тех, кто не слышал, с большим прискорбием сообщаю, что сегодня утром скончался один из самых наших уважаемых и любимых преподавателей, доктор Дерек Гудмен.

Шум в зале сразу усилился, и потребовалась еще одна просьба установить тишину. Клер сидела рядом с Ходди; она позвонила ему, как только вернулась к себе. Он был очень недоволен, что его рано разбудили, но услышав о смерти Дерека, мгновенно проснулся: новость его потрясла. Эндрю в группе преподавателей стоял в пустой нише, где располагался буфет. Лица у всех выражали одно: грустное недоумение.

После того как улегся гам в зале, магистр продолжил.

— По-видимому, доктор Гудмен вчера поздно вечером вышел погулять, упал и ударился головой о что-то твердое. Мы все потрясены его смертью. В данный момент мне вам сообщить больше нечего, но я хотел бы предоставить слово сержанту Гастингс, следователю, которая будет вести это дело.

Он сделал шаг назад, и к микрофону подошла та самая блондинка, которая разговаривала с Эндрю на месте происшествия.

— Как вам только что сообщил лорд Ливертон, я сержант уголовной полиции, меня зовут Порция Гастингс, я работаю в отделе по расследованию уголовных преступлений. От имени полиции Кембриджа позвольте выразить искреннее соболезнование по поводу гибели вашего коллеги и преподавателя.

На вид она была одного возраста с Клер, плюс-минус год или два, не больше. На ней были черные джинсы и черная же, мужского покроя, рубашка. Белокурые волосы были зачесаны на одну сторону, и густая золотистая прядь падала на лоб, закрывая бровь. Цвет волос, похоже, натуральный, да и сама она выглядела естественно: макияжа совсем чуть-чуть, а возможно, и вовсе нет. С виду бодрая и энергичная, хороша собой. Действительно, зачем такой красотке макияж? Глядя, как стоит она у микрофона перед полным залом, Клер видела, что Порция нисколько не робеет и уверена в себе.

— У нас нет оснований считать, что смерть доктора Гудмена была не случайной, — сказала она. — Тем не менее, я бы хотела поговорить с каждым, кто вчера с ним встречался и разговаривал.

По залу прокатилась легкая волна шума и ропота. Клер тревожно обернулась к Ходди.

— Я уверен, что вам беспокоиться не о чем, — прошептал он, наклонившись к ней.

Он снова поднял голову и увидел, что многие повернули головы в их сторону и откровенно разглядывают Клер.

Ходди сжал ее руку и шепнул, чтобы она не обращала внимания. Потом встал, подошел к Эндрю, шепотом с ним о чем-то переговорил, снова вернулся на место и сел рядом с Клер.

— Вам придется побеседовать со следователем, — сказал он, — Ей уже кое-что известно о том, что между вами произошло. Энди сказал, что в четыре часа она ждет вас в кабинете вице-магистра.

— А Эндрю тоже там будет?

— Да, так будет лучше. Вы иностранка, она следователь. Магистр попросил Энди взять на себя обязанности связного с полицией. Они с Порцией старые друзья.

Ах вот оно что, теперь понятно, почему они так по-свойски разговаривали там, на месте происшествия.

— Да уж, город действительно маленький.

— А что я вам говорил? — пожал плечами Ходди.

За все годы, пока Клер была студенткой, ее ни разу не вызывали к ректору, но когда теперь она вошла в кабинет вице-магистра, у нее было такое чувство, что ей сейчас влепят выговор. Она назвала секретарше свое имя, та подняла телефонную трубку и сообщила сидящим за дверью кабинета о том, что такая-то явилась. Пока проходил этот ритуал, ладони Клер стали влажными.

Войдя в кабинет, она с огромным облегчением увидела, что в нем только двое: Эндрю Кент и Порция. Эндрю приветствовал ее вежливо, но довольно сдержанно. Порция Гастингс встала и шагнула ей навстречу. «Сержант уголовной полиции Гастингс», — представил ее Эндрю, но девушка быстро поправила его, предложив Клер называть ее просто по имени. Они расселись по мягким, покрытым чехлами креслам.

Порция наклонилась вперед, длинные волосы упали ей на плечи, и она машинально отбросила их назад. Вблизи она еще красивей, заметила Клер: зеленоглазая блондинка с гладкой, блестящей кожей и губами цвета спелого персика.

— Расскажите, пожалуйста, о вашей ссоре с доктором Гудменом, — мягко, однако не теряя серьезности тона, попросила Порция.

— Только о том, что было вчера, или с самого начала?

— Давайте с самого начала.

Клер начала с того, что обнаружила в библиотеке Рена чей-то зашифрованный дневник, потом случайно встретилась с Дереком Гудменом, он пригласил ее в паб, и там показала ему свои заметки, а потом, когда она обнаружила, что он пишет статью на ту же тему, которую она взялась изучать, между ними произошла ссора. Она выложила все, вплоть до постыдного эпизода, когда она ударила его по лицу.

— Вы часто ссоритесь с людьми? — спросила Порция.

— Нет, что вы, конечно нет!

Клер перевела взгляд на Эндрю и вспомнила, что это не совсем так, что с другими людьми она порой не то чтобы ссорится, но спорит, и довольно жарко.

— Нет, ну бывает, конечно…

Порция черкнула что-то в своем блокноте.

— Вчера вечером вы встречались с доктором Гудменом?

Клер отрицательно покачала головой.

— Нет.

Но тут случайно встретилась с напряженным взглядом Эндрю: ему явно было не все равно, как она ответит на этот вопрос.

— Нет, — повторила она, глядя ему в глаза.

Сержант полиции выложила на столик и открыла перед ней кожаную папку. На самом верху в ней лежал листок бумаги стандартного размера. Порция протянула его Клер, и та удивленно увидела перед собой ксерокопию одной из страниц того самого зашифрованного дневника. Внизу чьим-то небрежным почерком было написано: «Я тебя предупреждал — теперь ПЛАТИ СПОЛНА». Последние два слова были написаны не только большими буквами, но и подчеркнуты.

— Это копия бумаги, которая была найдена в кармане пальто доктора Гудмена, — сказала Порция, — Здесь внизу — это ваш почерк?

— Нет.

— А вы не знаете чей?

— Нет, — ответила Клер, — но это страница из дневника, о котором я вам рассказывала, — Она обернулась к Эндрю, — Вот вам доказательство, что он лгал.

Порция вопросительно посмотрела на Эндрю.

— Это копия, — сказал он и, словно оправдываясь, пожал плечами, — Боюсь, это не доказательство.

— Вы считаете, что лгу я?

— Я не говорю, что не верю вам. Я всего лишь хочу сказать, что этот листок бумаги нельзя считать доказательством того, что дневник существует. Если какие-то записи выглядят так, будто писали чернилами и гусиным пером, это еще не значит, что они сделаны давно. Пока не увидим оригинал, ни в чем быть уверенным нельзя. Между прочим, я думаю, это почерк доктора Гудмена.

Порция взяла листок обратно.

— Вы знаете, что это за текст, о чем в нем говорится?

— Нет, — покачала головой Клер.

— Это тахиграфия, — сказал Эндрю. — Древняя форма скоростной записи, что-то вроде стенографии, она была распространена в семнадцатом веке. Ею, кстати, пользовался Пипс.

— Пипс? — наморщив лоб, спросила Порция.

— Сэмюэл Пипс, секретарь Адмиралтейства, — пояснил Эндрю, — С тысяча шестьсот шестидесятого по шестьдесят девятый год он вел личный дневник, используя скоропись, очень похожую на эту. Дневник перевели и опубликовали лишь в начале девятнадцатого века. В викторианском обществе публикация наделала много шума, поскольку про свою личную жизнь автор писал весьма откровенно. В преклонные годы Пипс собрал довольно обширную библиотеку, которая теперь хранится в фондах колледжа Магдалины.

На губах Порции мелькнула улыбка.

— Спасибо, доктор Кент, прекрасная лекция.

Она помахала листком, который все еще держала в руке.

— Может, вы знаете, что здесь написано?

— Нет, так сразу не могу сказать.

— А если я сделаю для вас еще одну копию, вы сможете разобраться?

— Попробую.

Следователь снова обратилась к Клер.

— У вас есть с собой мобильный телефон?

Клер кивнула.

— Можно, я посмотрю?

Щеки у Клер вспыхнули. Вчера она и так натерпелась стыда, и вот, пожалуйста, теперь к ней относятся так, будто она что-то скрывает. Она вынула из сумочки телефон и протянула Порции; та быстренько пробежалась по всему меню и заглянула в список последних звонков. Не найдя ничего, что касалось Дерека Гудмена, она закрыла крышку и вернула аппарат Клер.

— Ну что, нашли что-нибудь? — спросила Клер.

— Нет, — ответила Порция. — Простите меня, работа у меня такая, надо дотошно проверять буквально все. Не знаю, как в Америке, но у нас в Англии случайная смерть расследуется по особой методике. Я хочу проследить, что делал доктор Гудмен вчера вечером. Если буду знать все подробно, то смогу понять, что заставило его в два часа ночи прогуливаться именно там, где его нашли.

Она снова на секунду заглянула в свой блокнот.

— Вы принимаете какие-нибудь препараты?

— Простите, что вы сказали?

— Лекарства принимаете? — повторила она. — Скажем, которые врач прописал?

— Нет.

— А наркотики?

— Это обязательно, Порция? — спросил Эндрю.

— В общем-то, да. Сегодня я получила заключение токсиколога о состоянии доктора Гудмена на момент смерти.

Эндрю сразу забеспокоился.

— Он был пьян?

— Пожалуй. Содержание алкоголя в крови десять пунктов, — ответила она не без сарказма. — Но это еще далеко не все.

Она порылась в папке и достала нужную бумагу.

— Кроме этого, тест дал положительный результат на марихуану, ксанакс, викодин, пару таблеток антидепрессанта и кокаин.

— Вот это да, — побледнел Эндрю.

— Ваш Дерек был ходячая фармакопея.

— Я и понятия не имел, — сказал Эндрю, — То есть я знал, конечно, что он выпивал, но… А у него в квартире вы нашли эти препараты?

— Только два из них, на которые он имел рецепты. Что наводит меня на мысль, что вчера вечером он был на какой-то вечеринке. Где и с кем, я пока не знаю. Если тебе что-нибудь станет известно…

— Конечно, я сразу сообщу.

— На наш отдел оказывают большое давление, чтобы мы спустили все на тормозах.

Эндрю вздохнул и потер лоб.

— Ничего удивительного. Магистру уже небось снятся заголовки газет типа: «Загадочная смерть преподавателя истории Тринити-колледжа, пьяницы и наркомана». Как это скажется на приеме новых студентов?

— Ладно, Эндрю, знаю, ты любишь свою школу, но учти, скрывать мы ничего не станем.

Порция вручила Клер свою визитку.

— Если вспомните что-нибудь еще, прошу вас, звоните. Можете и зайти, если удобно.

Они встали, пожали друг другу руки, и Эндрю пошел провожать Клер. На улице налетел порывистый ветер, закинул галстук ему на плечо, и он старательно приладил его на место. Оба бросали друг на друга косые взгляды, им было явно неловко вместе, оба не знали, о чем говорить.

— Ну вот, — сказал наконец он. — Давайте прощаться. У меня тут еще одна встреча назначена.

Он уставился на носки своих ботинок, потом посмотрел на часы. Ясно было, что разговаривать с ней у него нет никакого желания. Так вот, значит, какова английская манера делать вид, что ничего не произошло.

Не очень, конечно, приятно, но и на том спасибо, подумала Клер.

В тот вечер, только она уютно устроилась в самом дальнем уголке своей квартирки, как раздался стук в дверь. Она пошла открывать и на площадке увидела Эндрю.

— Можно войти? — спросил он.

— Конечно.

Он прошел внутрь и огляделся, задержав взгляд на фотографии, стоящей на низенькой полочке с книгами, где была снята Клер с матерью; весь стол был завален студенческими работами, на ручке кресла лежала раскрытая книга. Эндрю подошел поближе, чтобы прочитать название: «Английская культура: неписаные правила поведения англичанина».

— Изучаете культуру аборигенов? — спросил он.

— Да, — честно призналась Клер.

Ее смутило, что он увидел у нее эту книгу — будто поймал на том, что она сунула нос в его личную жизнь, скажем, рылась в аптечке или подглядывала за ним, когда он думал, что его никто не видит. А может, дело было совсем в другом: если не понимаешь людей, которые говорят с тобой на одном языке, стыдно заглядывать в книжку, где якобы написано, почему это так.

— Ну и что, узнали про нас чего-нибудь новенького?

— Довольно много.

— Например?

— Например, англичане говорят о погоде, чтобы скрыть свое смущение или неловкость во время общения. Чай считают напитком чуть ли не чудодейственным, который помогает при всех болезнях. По манере англичанина есть горох можно определить, на какой он стоит ступени общественной лестницы.

— Правда?

— Правда.

Еще она узнала, что англичанин считает невежливым задавать прямые вопросы, даже такие, которые американец принял бы за проявление дружелюбия и желания пообщаться, например: «Кем вы работаете?» или «Где вы живете?» Представляться незнакомому человеку ни в коем случае нельзя, он сочтет это за оскорбление. («Неудивительно, что англичане так много говорят о погоде, — думала она, когда читала это, — почти каждая вторая тема разговора под запретом».) Еще она узнала, что англичанин скорее покончит с собой, чем станет хвастать своими достоинствами или успехами, и что человека, который так делает (даже если он просто вскользь упомянул, что он хороший человек и кое-чего в жизни добился), считают вульгарным, дурно воспитанным или американцем, что для англичан одно и то же. В этой же книге Клер вычитала, что заводить с англичанином романтические отношения, особенно если он принадлежит высшему слою общества, гиблое дело. Эту главу она прочитала с особенным интересом.

— Зачем пожаловали? — спросила Клер.

— Боюсь, что принес вам дурные новости, — ответил Эндрю, — Это касается Дерека. Сержант Гастингс где-то час назад позвонила и сообщила результаты вскрытия. Причина смерти… в общем, его утопили. Учитывая, что он принял много наркотиков, причем самых разных, да еще алкоголь, и тоже немало, я бы не удивился, если бы он утонул в луже. Но следователи обнаружили у него на лице и на шее несколько небольших синяков.

— И что это значит?

— Это значит, — сказал Эндрю, — что его кто-то держал.

— У него в организме нашли столько дури, что я не удивлюсь, если узнаю, что Дерек Гудмен разделся догола и плясал, распевая песенки из «Бригадуна».

Ходди поднес чашку к губам и осторожно отхлебнул: только что заваренный чай был еще очень горячий.

Клер добавила в свой чай молока и размешала.

— Теперь понятно, почему он бывал такой, мягко говоря, странный, — сказала она, — Порция Гастингс говорит, если бы он не утонул, то все равно помер бы от передозировки.

— И все-таки они уверены, что это убийство.

— По-видимому, да, — кивнула Клер и вздохнула.

Они сидели, удобно устроившись у окна в ее квартирке: на Нью-корт меланхолично сыпался мелкий дождик, который шел уже все утро. Дерево, растущее посреди площади, под этим нескончаемым дождем совсем поникло, и пичужки, вечно щебечущие в его ветвях, куда-то исчезли. Интересно, куда они все подевались?

— Эндрю сказал, что магистр, чтобы показать, что они тоже не сидят сложа руки, хотел отстранить меня от работы, — сообщила Клер, — Но он убедил его не делать этого, он сказал, что, как американка, я могу подать на колледж в суд за несправедливое увольнение. Приятно сознавать, что я сохранила работу лишь потому, что американцев считают сутягами. Я уж не говорю о том, что все теперь на меня косятся. Всякий раз, когда я вхожу в трапезную, у меня мурашки бегут по спине, кажется, что все так и смотрят на меня, так и шепчутся за спиной.

— А вы еще удивляетесь? — спросил Ходди.

— Что вы хотите этим сказать?

— Дело в том, что так оно и есть: все и в самом деле смотрят на вас и шепчутся у вас за спиной. Люди всегда подозревают в человеке худшее — так интересней жить.

Он отхлебнул из чашки более уверенно — видимо, остыло.

— Я считаю, что пора кое-что предпринять.

— Что именно?

— Например, сходить в библиотеку и еще раз взглянуть на этот ваш дневник.

— А что нам это даст?

— Вы говорили, что Дерек сделал копию какой-то его страницы, правильно?

Клер кивнула.

— И написал что-то внизу?

— «Я тебя предупреждал — теперь плати сполна», — процитировала Клер.

— Похоже на то, что речь идет о каком-то пари, и оно связано с дневником. Я предлагаю взять этот дневник, заказать копию и расшифровать его. Тогда мы сможем определить, с кем Дерек заключил пари и о чем.

— Вы думаете, что человек, с которым он заключил пари, и убил его?

— Не знаю, но по крайней мере хоть на время вас оставят в покое.