3 марта 1618 года

Алессандра отвернулась от человека, болтающегося на веревке, и проскользнула во внутренний двор Дворца дожей. Медленно обошла его по периметру, стараясь держаться в тени, поближе к стенам. По сравнению с пьяццей здесь царила кромешная тьма, факелов, освещавших двор, было совсем немного, а звуки праздничного гулянья на площади доносились сюда приглушенно, напоминали тихий и отдаленный рев морских валов, который эхом отлетал от кирпичной кладки.

В дальнем конце двора в стену на высоте плеч была встроена бронзовая скульптура “львиной пасти”, тускло поблескивающая в слабом свете факела. Вообще, это была не морда льва, а человеческое лицо, искаженное гротескной гримасой, глаза полны боли, рот – черная дыра – разверст в мучительной гримасе. Алессандра провела кончиками пальцев по выгравированной внизу надписи: “Для тайных посланий против тех, кто замышляет преступление или пытается скрыть содеянное”.

Она полезла в сумочку за письмом. Куда оно отправится, когда его заглотнет эта широко разверстая пасть? Наверное, где-то в самом сердце дворца, в каком-нибудь подземном его помещении, сидит в клетке человек и ждет, когда ему прямо на колени свалится сообщение. Нет, скорее всего, ее письмо попадет в запертый ящик и будет дожидаться утра, когда его извлекут оттуда.

Она вертела письмо в руке, провела кончиком пальца по выпуклой восковой печати. Она понимала: другого выбора, кроме как бросить его в “львиную пасть”, у нее нет. Если она не сделает этого, убийство Ла Селестии так никогда и не раскроют. Да и для Венеции это грозит самыми катастрофическими последствиями – город будет разграблен, разорен, сотни людей погибнут, республика перейдет под власть испанского короля. После этого половину населения города припишут к еретикам, среди них окажется и она, и ее безжалостно отправят на костер.

И тем не менее Алессандра колебалась. Что тогда произойдет с виконтом? Страшное пророчество повешенного до сих пор звучало в ушах: “От него зависит судьба твоего возлюбленного…” Нет, этого просто не может быть, чтобы ее откровения навредили Антонио; ведь она до сих пор далеко не уверена, что он вовлечен в заговор Бедмара. Однако Алессандру не оставляло тревожное ощущение, что стоит ей бросить письмо в “львиную пасть”, и она тем самым разрушит жизнь Антонио, как и свою собственную. Последствия, которые вызовет это письмо, навеки разлучат их.

И вдруг письмо резко вырвали из ее руки, а широкая мужская ладонь закрыла ей рот. Все произошло так быстро, что Алессандра и ахнуть не успела. Напавший вывернул ей руки за спину и держал за запястья мертвой хваткой. Затем отнял ладонь от рта Алессандры, но облегчение было лишь мимолетным, потому что в ту же секунду она почувствовала, как в бок ей уперся стальной кончик ножа.

– Нацелен прямо в сердце, – тихо сказал мужчина. – Попробуй только пискнуть, умрешь в ту же секунду!

Они находились уже далеко от центра города, двигались по лабиринту узких каналов Каннареджо, словом, следовали по самым глухим и мрачным уголкам Венеции, где темнота казалась еще черней, а каждый новый канал – еще грязней и уже. То было место, куда отказывались даже заглядывать вооруженные граждане, патрулирующие городские улицы во время карнавала, место, где под мостами находили убежище шайки разбойников и целые скопища нищих и прочего сброда. Они продвигались вперед, а параллельно им скользили вдоль берега устрашающего вида тени.

Как только они уселись в гондолу, он связал ей руки за спиной веревкой. А затем сел рядом с ней на обитую бархатом скамью и обнял ее за плечи. Но в этом жесте не было ничего дружественного или ласкового, Алессандра чувствовала: в руке он до сих пор сжимает нож, готовый вонзиться ей в сердце. Лицо, как и у нее, было скрыто за карнавальной маской. Нет, разумеется, она знала этого человека, сразу поняла, кто он такой, как только услышала его голос. И ни секунды не сомневалась: он убьет ее.

За все время пути он не произнес ни слова. Алессандра тоже молчала. Изо всех сил старалась сохранять спокойствие и правильно оценить ситуацию, в которую попала. Обернулась, взглянула на гондольера, стоявшего позади. Тоже один из наемников маркиза, это очевидно: плотный, широкоплечий, лысый, на месте левого глаза красуется безобразный шрам. Ростом он вроде бы даже ниже ее, но фигура литая, точно высечена из камня. При каждом движении веслом бицепсы на руках напрягались и увеличивались чуть ли не вдвое. Наверное, бывший раб с галер, догадалась Алессандра. Нет, от такого не убежишь, не защитишься, тем более что он не один. Она и шевельнуться не могла на сиденье, уже не говоря о том, чтобы броситься за борт, – руки связаны, платье тяжелое, из плотной парчи, сразу потянет на дно. Утонет прежде, чем успеет отплыть в сторону. Она покосилась на темные маслянистые воды покрытого отбросами канала. “Если уж суждено мне утонуть, – подумала она, – то только не здесь, лучше в лагуне”.

Она сама не понимала, что удерживает ее от мольбы о пощаде – глупость или гордость. Возможно, и то и другое одновременно. Где-то в самом дальнем уголке сознания теплилась слабая надежда, что похититель ее не имеет злых намерений, не причинит ей ничего дурного. Что, возможно, цель его совсем иная. Другая же, более рациональная часть мозга подсказывала: этот человек вполне способен на убийство. Но почему тогда он не прикончил ее сразу? Если он действительно намеревается убить ее, она не доставит ему удовольствия, не станет молить о пощаде. Да она лучше умрет, чем унизится перед этим мерзавцем!

– Здесь, – сказал ее спутник и указал на полуразрушенную арку.

Они проплыли под ней и оказались в помещении с низко нависшим потолком. По всей видимости, это был нижний этаж какого-то маленького обшарпанного дома. Мужчина достал из-под сиденья гондолы фонарь, зажег фитиль от фитиля лодочного фонаря, потом рывком поднял Алессандру на ноги.

Подтолкнул, и она шагнула на каменный пол, а затем они вместе поднялись по лестнице. Дверь наверху была старая, ободранная, отсыревшая, а потому поддалась с трудом. Мужчина одной рукой схватил Алессандру за плечо, в другой руке он нес фонарь, они зашагали по узкому коридору и наконец оказались в главной комнате или гостиной, темной и столь же убогого вида, что и все вокруг.

Несколько предметов обстановки покрыты густым слоем пыли, тяжелые шторы на окнах порваны и в пятнах плесени. С первого взгляда было ясно, что здесь никто не живет, возможно, даже человеческая нога не ступала сюда вот уже несколько лет. Если он бросит здесь ее тело, подумала Алессандра, к тому времени, как его найдут, от нее останутся лишь истлевшие кости.

Он поставил фонарь на пол и снял маску. Потом протянул руку и стянул маску с головы Алессандры. Какое-то время молчал, стоял, привалившись спиной к большому столу, и рассеянно вертел ее маску в руках. От него веяло уверенностью и силой, Алессандра почти физически чувствовала это. Несмотря на расслабленную позу, тело его было готово распрямиться, точно пружина, в любую секунду, она это понимала. Стоит ей приблизиться к нему хоть на шаг или, напротив, рвануться к двери, он догонит и схватит ее, она и глазом моргнуть не успеет. А может, выхватит шпагу и… Об этом она старалась не думать. Он поднял голову, и она увидела в темных его глазах нескрываемую тоску.

– Меня послали убить тебя, – сказал Антонио. – Думаю, ты уже догадалась.

– Да. – Она смело встретила его взгляд, не отвела глаз, старалась не показывать страха, – Бедмар послал?

– Да.

– Ты убил Ла Селестию или это дело рук маркиза?

– Ничего об этом не знаю. Кто такая эта Ла Селестия?

– Моя подруга. Тоже куртизанка. Несколько часов назад я нашла ее с перерезанным горлом.

– Я к этому непричастен и не могу ничего тебе сказать по этому поводу. Знаю лишь одно: маркиз жаждет твоей смерти.

– А у него что, кишка тонка сделать это своими руками?

– Думаю, он опасается, что, если ты будешь убита, сразу обвинят его. Слишком многим известно, что ты его любовница. Он даже уехал из города, хотел быть подальше от места преступления.

– Стало быть, ты вызвался выполнить эту работу?

– Не совсем так. Но мое мастерство в этом деле хорошо известно.

– И как же ты собираешься меня убить?

– Убить тебя? – Антонио изумился ее прямоте, потом вдруг смутился. – Почему же ты не просишь, чтобы я сохранил тебе жизнь?

– Не желаю доставлять тебе такого удовольствия.

– Я знавал мужчин вдвое выше и сильнее тебя, но у них не было и половины твоего мужества, – с еле заметной улыбкой сказал он.

– Что ж, можешь смело отнести себя к этой категории, – заметила Алессандра, – поскольку выбираешь в жертвы тех, кто заметно слабее тебя.

Улыбка тотчас увяла на лице Антонио. Он зашел ей за спину и начал развязывать руки.

– Времени у нас крайне мало, – сказал он. – Давай снимай одежду.

– Тебе мало просто убить меня? Хочешь еще и поиздеваться?

Антонио поднял фонарь с пола.

– Времени у нас в обрез, – настойчиво повторил он.

А затем отошел в глубь комнаты и приподнял руку с фонарем.

Алессандра ахнула, увидев высветившуюся картину.

На низкой кушетке лежала женщина в одном нижнем белье. Алессандра сразу поняла, что она мертва, до того, как увидела синяки, опоясывающие шею. Если не считать засохшей слюны в уголке рта, больше всего несчастная походила на куклу в человеческий рост. На плечи спадают длинные золотые локоны, огромные синие глаза расширены и смотрят в одну точку. На белой коже следы макияжа, щеки сильно нарумянены, губы накрашены чрезмерно ярко. Как у проститутки. Снятое с нее платье было свернуто и лежало в изножье.

– Снимай одежду и надевай это платье, потом поможешь мне переодеть ее в твой костюм. И поспеши, она коченеет, скоро станет твердой, как доска.

– Ты убил ее? – спросила Алессандра.

– Нет, купил. В морге. – В тихом его голосе слышалось нарастающее раздражение. – Если хоть кто-то в мире, в том числе и кретин, что ждет нас внизу, поверит, что я способен убить беззащитную женщину, пусть будет так. Но не желаю, чтобы ты думала обо мне такое.

– Но ведь ее убили.

– Да. Но не я. Ее нашли в какой-то подворотне неподалеку отсюда. И нечего на меня так смотреть, эти вещи случаются на каждом шагу. Шлюх в Венеции тысяч десять, если не больше. И уж ты определенно имела возможность заметить, что далеко не все они живут так, как ты. – Он окинул ее нетерпеливым взглядом. – Давай же, поспеши.

Она сняла одежду и влезла в платье шлюхи. Оно было жалкое, грязное, поношенное, но по размеру подошло, Алессандра с удивлением обнаружила это, затянув шнуровку на талии. Затем она передала Антонио свой костюм. Он не стал к нему прикасаться, вместо этого приподнял покойницу за плечи и жестом велел Алессандре натянуть платье покойнице на голову. Вместе они продели руки в рукава, затем перевернули тело на бок, чтобы затолкать под нее юбку и прикрыть ею ноги. Алессандра взяла свою маску и надела на покойницу.

– Так это вроде бы я, верно? Не боишься, что кто-то может заметить разницу, сняв маску?

– Гондольер – единственный свидетель, но лица твоего он не видел.

– А он не станет спрашивать, зачем ты привез меня сюда, почему не перерезал горло в лагуне?

– Я ему сказал, что ты мне понравилась.

– Но зачем ради него пускаться на такие ухищрения?

– Он обо всем доложит Бедмару, вот зачем. Кстати, ты мне напомнила… твои драгоценности. Сколь ни прискорбно, но их тоже придется снять.

Алессандра покорно сняла серьги из отборного жемчуга.

– Как думаешь, маркиз их узнает? – спросил Антонио.

– Вполне может узнать.

– Вот и хорошо. Позабочусь о том, чтобы они непременно попались ему на глаза.

И он вставил жемчужные серьги в уши покойнице.

– Если ты с самого начала намеревался пощадить меня, зачем было тыкать ножом в ребра и пугать до смерти?

– Мне нужно было, чтобы ты пошла со мной, не поднимая шума. Там, на пьяцце, могли оказаться люди, свидетели.

– Мог бы и предупредить.

– Времени для разговоров не было. И теперь его тоже нет. Я отнесу ее в гондолу. Выжди по меньшей мере минут пять, потом выходи. – Он достал кинжал из ножен на поясе. – Держи. Какая-никакая, а защита. Я нанял одного бойкого мальчишку, он проводит тебя до ближайшей пивной с фонарем, здесь недалеко. Он уже тебя ждет.

– И где я буду торчать? В пивной?

– Не думаю, что теперь тебе безопасно возвращаться домой.

– У меня и денег нет. Ни гроша.

– Все уже оплачено. Ты должна покинуть Венецию как можно скорей. Не волнуйся, маркиз сейчас на своей вилле, за городом. Уехал на несколько дней. Но когда вернется, тебя здесь быть не должно. Тебе вообще есть куда пойти?

– Да, – ответила Алессандра и покосилась на мертвую проститутку. – А с ней что собираешься делать?

– Вывезу ее в лагуну.

Он не сказал больше ни слова, но в том и не было нужды. Алессандра живо представила следующую картину: к рукам и ногам покойницы привязывают камни, и она идет ко дну. Никто ее больше не увидит.

– Зачем ты это делаешь? Спасаешь мне жизнь?

Он посмотрел на нее, только глаза сверкнули, и сразу отвернулся.

– Ты тоже когда-то спасла мою, – коротко и просто ответил он.

Так значит, им движет чувство долга, ничего более. Алессандра не знала, что ей делать, смеяться или плакать, на секунду показалось, что одновременно и то и другое.

Подхватив покойницу на руки, Антонио вышел из двери. При виде его удаляющейся фигуры Алессандра ощутила острую боль в груди, точно он все-таки вонзил ей в сердце нож.

Комнатка Алессандры в таверне Каннареджо была отделана деревянными панелями с медными заклепками, что напомнило ей капитанскую каюту отца на последнем из его кораблей. Нет, элегантностью тут и не пахло, зато она была чистой и уютной, в небольшом камине весело пылал огонь. Был и необходимый набор мебели – кровать, придвинутая к стене под карнизом, небольшой обеденный стол у камина. Она окинула обстановку одобрительным взглядом и уселась за письменный стол у окна, откуда, с третьего этажа, открывался вид на канал.

“Я в безопасности, – написала Алессандра в записке Нико и Бьянке, – но мы должны как можно скорее покинуть Венецию. Приготовьте сундук с моими вещами и принадлежностями для путешествия, и еще один – на вас обоих. Доставьте багаж в таверну, как только сможете. Не забудьте прихватить ключи от дома Джованны в Сан-Поло, где мы отсидимся какое-то время, пока не будет организован наш безопасный выезд из города”.

Она сложила и запечатала письмо. Затем поднялась позвонить слуге. Прошла через комнату к двери и только в этот момент осознала, насколько ослабела и изнемогла от усталости и нервного напряжения. Сколько она уже не спала?… Как только слуга унес ее записку, Алессандра повалилась на кровать и закрыла глаза, но видения, проносившиеся перед мысленным взором, не давали уснуть. Жутковатый оскал “львиной пасти”, кошмарный вид изуродованного тела Ла Селестии, спящий в кресле маркиз – таким она видела его в последний раз. Он походил на грозного великана, который вот-вот проснется и месть его будет страшна. Неужели теперь он не сможет причинить ей зло? Все ли правильно сделал Антонио или это только вопрос времени и через несколько часов Бедмар отыщет ее?…

Мысли ее то и дело возвращались к Антонио, к его странному и индифферентному поведению, противоречивым действиям. Да, он спас ей жизнь – по крайней мере, на какое-то время, – но вид у него был при этом такой, точно он делал это с отвращением. Она вспомнила, как он уходил, и сердце ее вновь сжалось от боли.

От беспокойного сна ее пробудил настойчивый стук в дверь. Алессандра встала, распахнула ее. В коридоре стояла девушка-служанка. Наклонила голову, присела в реверансе и сообщила:

– К вам пришли, госпожа.

Из-за спины у нее появился Антонио с измученным и бледным лицом. Алессандра пропустила его в комнату.

– Похоже, ты удивлена, что я здесь, – заметил он.

Она затворила за ним дверь и какое-то время медлила, не спешила оборачиваться к нему, боялась, что глаза выдадут ее чувства. Все это время она жаждала увидеть его снова, лелеяла тайную надежду. Но теперь, когда он оказался здесь, радости от встречи не испытывала.

Совсем другие чувства обуревали ее, более сложные и туманные.

– Я думала, ты уйдешь как можно дальше, когда закончишь эту грязную работу, – тихо заметила она.

– Я пришел забрать свой нож и отдать тебе вот это. – Он достал из кармана плаща ее письмо. Затем взглянул на стол, увидел там письменные принадлежности. – Впрочем, как вижу, ты приготовилась написать еще одно.

В каждом жесте и слове Антонио сквозило нервное нетерпение. И еще, похоже, ему было противно все это.

Алессандра не выдержала, ее взбесил его дерзкий, злобный тон. Он был немногословен, но каждое произнесенное им слово казалось пощечиной. И она ответила, повысив голос:

– Я готова пойти на все, лишь бы защитить Венецию.

– Даже если тем самым подвергаешь себя еще большей опасности?

– Куда уж хуже. Ведь ты уже сказал, домой я пойти не могу, там небезопасно. И мне придется бежать из города.

– Да, возможно. Сама не понимаешь, к какой беде может привести твоя писанина.

– Так ты прочел его?

– Незачем было, и так знаю, что там написано. “Посол Испании и герцог Оссуна объединились и замыслили заговор против Венеции, виконт Утрилло-Наваррский у них на подхвате, осуществляет связь между заговорщиками, знаком с их тайными планами…”

– Так ты признаешь, все это правда?

– Ничего я не признаю, но вижу: сама ты веришь во все это. Так что лучше для тебя будет покинуть Венецию и забыть обо всей этой истории.

– Хочешь обезопасить себя?

– Не только себя.

– Своих сообщников?

– После наших вчерашних с тобой приключений я сжег за собой все мосты. И порвал с сообщниками, как ты их называешь. – Антонио прошел по комнате, выглянул из окна. – И у меня тоже нет никакого выхода, кроме как бежать из Венеции. А это не так-то просто, потому что люди Бедмара уже ищут меня повсюду.

– С чего бы им искать тебя, раз ты у них в услужении?

– Бедмар всегда считал меня умелым и ловким убийцей. Потому и послал прикончить тебя. Но, как видишь, я не исполнил его приказа.

И с этими словами Антонио сердито швырнул письмо на стол.

– Так теперь он и тебя хочет убить?

Гнев Алессандры сменился тревогой. Что будет с ней, если они расправятся с Антонио? Об этом даже думать было невыносимо. Однако она не стала подавать вида, что известие это ее испугало или огорчило. К чему проявлять заботу и нежность по отношению к мужчине, который так холоден с ней?

– У маркиза огромные амбиции, – пояснил Антонио. – Он никому не позволит встать на своем пути, особенно в том, что касается политической карьеры. Удастся ли его последний план или потерпит провал, он не хочет оставлять свидетелей своего предательства.

– Тем больше у меня причин отправить письмо в Большой совет. Не хочу жить в страхе до конца своих дней.

– Ты понимаешь, что, если отдашь это письмо, мной тоже займутся вплотную?

– О тебе я и словом не упомянула.

– Сомневаюсь, что это поможет.

– Почему ты пытаешься разубедить меня? Ведь знаешь, что республика в опасности! Считаешь свою жизнь ценнее тысячи жизней ни в чем не повинных венецианцев?

– По моим данным, а они надежны, все ни в чем не повинные граждане Венеции прекрасно уместятся в одну гондолу. – Он иронично улыбнулся, Алессандра не ответила ему улыбкой. – Впрочем, должен тебя успокоить: то, чего ты так опасаешься, вряд ли случится. Да, верно, сейчас в Венеции полным-полно наемников, даже самые недальновидные и тупые из сенаторов могли бы это заметить. И понять, что творится что-то неладное. Оссуна безрассудно рвется вперед, Бедмар ведет себя до крайности самоуверенно. Вокруг кишат шпионы. Да замысел Оссуны раскрыли бы еще до выхода его кораблей из гавани. Заговорщиков непременно разоблачили бы, а затем подвергли самому суровому наказанию.

– Ну а ты? Что теперь будешь делать?

– Могу ли я расценивать этот вопрос как заботу о моей персоне?

– Да нет. Просто любопытно, вот и все.

– Если Оссуна потерпит поражение, судьба может от меня отвернуться. Придется покинуть Неаполь и искать нового нанимателя. А может, поеду домой, в Наварру, буду жить на ренту, потом женюсь на богатой вдове и осяду там до конца дней.

Он взглянул на нее, насмешливо изогнув бровь.

От того, что он так небрежно рассуждал о браке с какой-то другой женщиной, сердце у Алессандры болезненно защемило. Однако она взяла себя в руки и ответила насмешливо:

– А ты, как я посмотрю, просто создан для спокойной сельской жизни. Странно, что не подумал об этом раньше. Я удивлена.

Обиженное выражение его лица подсказало, что стрела ее попала в цель.

– А что ты будешь делать, когда все это закончится? Вернешься в Венецию? – спросил Антонио. – Снова займешься любимым ремеслом?

“Да никакая шпага ему не нужна, он может убить одним словом!”

– Любимым ремеслом? Неужели ты думаешь, я выбрала бы такую жизнь, если б у меня был хоть какой-то выбор?

– Ты могла выйти замуж, – тихим укоризненным голосом заметил он.

– Замуж? Но у меня не было приданого, не было денег. Только отцовский дом, да и тот я могла потерять из-за неуплаты налогов. Кто возьмет за себя дочь торговца, у которой нет приданого?

– Ну а в монастырь?

– Это значит – в тюрьму.

– По крайней мере, почетнее и достойнее.

– Столь же почетно, как выполнять приказы безумца?

– Мне кажется, в исполнении моего долга больше чести, чем быть самой известной куртизанкой Венеции, цена которой известна всем!

Антонио нервно заходил по комнате, он так и кипел от ярости.

Она ощутила все ту же острую боль в груди, что и чуть раньше.

– За что ты меня так ненавидишь?

Голос ее понизился до шепота.

Он резко обернулся, взглянул на нее.

– Ты называешь это ненавистью? – Он подошел и встал так близко, что при желании она могла бы дотронуться до него. Потом вдруг отвернулся и заговорил торопливо, хриплым шепотом, точно говорил не с ней, а с самим собой. – Это не ненависть, это мука сплошная! – Поднял голову, заглянул ей прямо в глаза, – Я не могу… – Секунду-другую он молчал, словно не было сил продолжать. – Мне невыносима сама мысль о том, что ты… была со всеми этими мужчинами. Пусть даже с одним мужчиной!…

Алессандра сразу поняла: Антонио не шутит.

– Прикажешь понимать это как объяснение в любви? Если да, то прозвучало оно как-то грубо и не слишком благородно. О своих чувствах предпочитаешь умалчивать и, однако же, говоришь мне, что ревнуешь. Да еще дразнишь!

– Дразню? Как это понимать?

– Говоришь, что собираешься жениться.

– Говорю лишь потому, что считаю: слишком мало шансов, что ты навсегда покинешь Венецию и станешь женой бедного виконта, уедешь со мной в глухомань, где мне принадлежит клочок земли. Или ты полагаешь, что я останусь здесь и буду наблюдать за твоим распутством?

– Не знаю. Я как-то не думала…

– А я думал, и тут уж ничего не поделаешь. – Глаза его затуманились болью, голос звучал хрипло. – Как я могу говорить о своих чувствах, когда мне нечего тебе предложить?

– Ты слишком низкого мнения обо мне, раз считаешь, что для меня главное деньги.

– Интересно. Покажи мне куртизанку, которую не волновали бы деньги.

– Ты мне не веришь.

– Сейчас легко рассуждать о том, что тебе плевать на деньги. Все это просто слова. Но позже, когда лишишься своих нарядов, драгоценностей… Интересно, что ты скажешь тогда?

– Я большую часть жизни прожила без нарядов и драгоценностей.

– Но ты не жила в глухой испанской деревушке, где на много миль вокруг нет ни одного соседа, где просто не к кому пойти в гости в воскресенье. А здесь у тебя общество, праздники, карнавалы и развлечения, купцы, у которых можно накупить горы красивых вещей!

Алессандра молчала.

– Видишь, я обо всем подумал.

– И что с того? Считаешь, что нас разделяет пропасть? – Стояли они совсем близко, но в этот миг Алессандре Антонио показался страшно далеким. – Ты описываешь наше будущее в чересчур мрачных тонах, такого просто не может быть.

– Возможно… возможно, если б все сложилось иначе, чем теперь, эти препятствия можно было бы преодолеть. Но… Неужели ты не понимаешь? Какое будущее может ждать мужчину, которого преследуют, как зверя, и женщину, бежавшую вместе с ним?

– Ты считаешь, это единственно возможный вариант?

Антонио не ответил, просто смотрел на нее, и темные его глаза были печальны. Алессандра внезапно поняла.

– Боишься, что тебе не выжить?

– Боюсь, что даже бежать из Венеции не получится.

– Неужели собираешься так легко сдаться?

– Просто трезво оцениваю положение.

– Нет, не говори так! Я отказываюсь верить в это. Мы можем бежать вместе. Я накопила денег… должен же быть какой-то выход.

– Да она никак плачет!… – удивленно протянул Антонио. Подошел еще ближе, заключил Алессандру в объятия.

Она смахнула слезы, подняла на него глаза.

– Почему это принято думать, что любовь делает людей счастливыми? Никогда в жизни ужаснее себя не чувствовала!…

Огонь в камине почти догорел, в комнате царил полумрак, но Алессандра различала отдельные предметы, служившие напоминанием о том, что она предпочла бы забыть. Письмо на столе, оно не было вскрыто; шпагу Антонио, она была прислонена к креслу, где он оставил свою одежду, и слабо отражала свет. Слишком быстро кончилась эта ночь, и вот уже утро, за окном первые проблески рассвета. Какие еще страхи и испытания принесет им новый день?…

“У нас было всего несколько часов”, – подумала Алессандра и еще тесней придвинулась к Антонио в постели, всем телом ощутила теплоту его гладкой кожи. Казалось, он весь состоит из мышц и сухожилий, но до чего же нежными были его руки, когда он ласкал и гладил ее. Она ощутила сладостный озноб при этом воспоминании. Глаза их встретились.

– Неужели нервничаешь? – спросил он ее с мрачной улыбкой. – Я и представить не мог…

Это было правдой. Она ощущала странную внутреннюю дрожь, беспокойство, смешанное с томлением. Никогда прежде Алессандра не чувствовала себя еще такой беззащитной.

– Не то что нервничаю… Просто подумала, что спрятаться от тебя не могу. Словно ты смотришь в самую мою душу. И видишь там все, видишь, какая я есть на самом деле.

– Наверное, потому, что с тобой я и сам скинул маску. – Антонио коснулся ее губ кончиками пальцев, затем придвинулся еще ближе и крепко поцеловал. Довольно долгое время оба они молчали, общались друг с другом лишь прикосновениями рук, движениями переплетенных ног.

– Ты какая-то очень тихая, – заметил Антонио.

Алессандра нежно дотронулась до его щеки.

– Просто боюсь, что не увижу тебя снова… после всего того, что между нами было.

– Теперь не время думать об этом.

– Ты ведь скоро уйдешь?

– Останусь сколько понадобится, чтобы помочь тебе выбраться из Венеции.

– А после?…

– Не знаю. Чувствую, что моим присутствием подвергаю тебя опасности.

– Не верю, ерунда все это.

– За нами наверняка охотятся люди Бедмара. Что, если я не смогу спасти тебя?

– Тогда я спасу тебя. Ты должен ехать со мной в Падую.

– Там видно будет, – сказал он и снова впился ей в губы долгим поцелуем.

Она не знала, каким могущественным может быть влечение полов, не знала, что это означает полное обладание не только телом, но и сердцем и душой другого человека. Впервые за все время Алессандра поняла, какую дистанцию держала между собой и всеми своими любовниками, как старалась скрывать истинные свои чувства. Только теперь она могла не таиться, только теперь поняла, как мало значили для нее прежние мужчины. Ведь они никогда не затрагивали ее душу.

Она взглянула на Антонио сверху вниз. В тусклом утреннем свете лицо его казалось моложе, глаза стали особенно выразительными, темными, словно говорящими. Ей так хотелось сказать ему, что с ним у нее все иначе, совсем не то что с другими, но слова не шли, она целиком отдалась головокружительным ощущениям.

Руки Антонио крепко сжимали ее бедра, впивались в ее плоть. И хотя он находился снизу, мог передвигать ее как хотел, как оба они хотели, навязывали ей неумолимый сладостный ритм, в котором она словно растворялась вся без остатка. Она испустила тихий сладострастный стон. Соски ее затвердели. И Алессандра испытала неукротимое желание потереться ими о грудь Антонио. Она прижалась к нему, чтобы ощутить под собой все его тело, уткнулась лицом в плечо.

– Нет. – Он бережно приподнял ее снова. – Хочу смотреть на тебя, хочу видеть твое лицо в тот момент…

И он начал нежно ласкать ее груди, потом мимолетно коснулся сосков, словно угадал ее желание. Она ощутила острое наслаждение. А рука Антонио меж тем спускалась все ниже, гладила ее живот, бедра, затем он слегка надавил указательным пальцем на бугорок между ее ног.

Она вскрикнула и изогнулась – первый спазм пронзил все ее тело, заставил содрогнуться с такой силой, что показалось: вот-вот она разорвется пополам. Она забормотала что-то несвязное. Потом услышала свой стон и закрыла глаза.

– Посмотри на меня, – тихим хриплым голосом приказал Антонио.

Алессандра открыла глаза и поймала на себе его пронизывающий взгляд, тело ее продолжала сотрясать дрожь, она не могла унять ее, не могла контролировать. По его лицу пробежала тень, дыхание участилось, он шумно хватал ртом воздух. Затем притянул ее к себе с такой силой, что вонзился, казалось, в самую ее глубину, потом еще глубже и еще. Алессандра почувствовала, что отвечает ему со все нарастающей неукротимой силой и страстью, которую он пробудил в ней.

Вот Антонио оторвал голову от подушки, изогнулся, подался к ней всем телом, развернулся, точно в нем находилась невидимая глазу пружина. И с губ его сорвался низкий стон, исходивший, казалось, из самых глубин его души. Он так крепко вжался в ее бедра, что она едва не задохнулась, и вдруг почувствовала, как он пульсирует внутри ее, как обволакивает все ее нутро теплая жидкость. Затем он испустил сдавленный крик и откинулся назад, но не покинул ее тела, продолжал входить в него все глубже и глубже. Пока всю ее вновь не начала сотрясать сладострастная дрожь.

Она упала на него, ощутила, как руки Антонио крепко сжимают ее плечи, дыхание их смешивалось, сердца бешено колотились. Антонио нежно поглаживал ее по волосам.

– Любовь моя, – еле слышно прошептал он. – О, моя любовь…

В камине, что находился напротив, обгоревшее полено обрушилось в пепел, затрещали искры, тонкие языки пламени двигались, отбрасывали тени на стены. Скоро тени эти исчезнут и наступит утро. Алессандра крепко прижимала к себе Антонио, стремясь запомнить каждую деталь, каждую мелочь: запах его кожи, прикосновения рук, шершавое прикосновение к лицу небритой щеки, теплые губы на своих губах. Даже теперь, в наступившем после экстаза ощущении полного покоя и удовлетворенности, ее не оставляла мысль о “львиной пасти”. Она знала, чувствовала, пасть ждет их, широко ощеренная, черная, безжалостная, глубокая, как пещера, готовая поглотить их обоих.