5 марта 1618 года

Это, конечно, крупная неудача, но, возможно, он сумеет найти способ использовать ее в своих целях и обратить в преимущество. Так размышлял Джироламо Сильвио, поднимаясь по Лестнице гигантов, что вела наверх с внутреннего двора Дворца дожей. Убийство Ла Селестии превратило хитроумно составленный им план в ничто, однако прежде надо разобраться, что произошло с книгой кодов Бедмара. Возможно, девчонка все же успела забрать драгоценную книгу, до того как Ла Селестия распрощалась с жизнью. Если она вернет ее послу, он сможет расшифровывать всю его корреспонденцию, при том условии, конечно, что Бедмар не обнаружил пропажи. Если же маркиз обо всем догадался, тогда копия, сделанная с этой книги, совершенно бесполезна, поскольку ясно, что испанец уже не будет пользоваться этими кодами.

Но кто убил Ла Селестию? Сильвио опасался, что никогда этого не узнает. Слишком уж много врагов было у дамочки: брошенные любовники, ревновавшие ее к новым фаворитам; богачи, потерявшие целые состояния, которых она ловко обыгрывала в азартные игры; куртизанки, мечтающие избавиться от более удачливой соперницы. Нет, разумеется, Сильвио прежде всего подозревал Бедмара – ведь и сама Ла Селестия побаивалась мести посла. Он осторожно навел справки, оказалось, что Бедмар последние два дня отсиживался на своей загородной вилле. Это чертов испанец предусмотрел все, загодя убрался из города, будто бы он здесь ни при чем. А это вкупе с дипломатической неприкосновенностью посла означало, что шансы Сильвио припереть его к стенке равны нулю. Без сомнения, маркиз послал одного из своих головорезов сделать за него всю грязную работу. Нет, Бедмар далеко не дурак, и убийца наверняка или убрался из Венеции, или уже распрощался с жизнью.

Сильвио окинул взглядом внутренний двор. Сенаторы прогуливались, собирались небольшими группами у двух фонтанов из бронзы, кругом сновали магистраты, юристы, секретари и писцы. “Бату уже пора бы быть здесь, – подумал Сильвио, – а его добыча – под замком”.

Накануне ночью Бату пришел в палаццо Сильвио и принес любопытную новость: Антонио Переса видели в Каннареджо. Сенатор сказал своему ученику, что виконта необходимо или арестовать, или уничтожить. Ведь Утрилло-Наваррский считался самым грозным и удачливым подручным Оссуны, к тому же всего лишь месяц назад он встречался с Бедмаром в испанском посольстве. Его поимка и полученные сведения могли послужить убедительным доказательством связи между герцогом и маркизом. Однажды он уже ушел, буквально выскользнул из пальцев, сказал Сильвио, и Бату обещал доставить виконта. Но где он сам?…

Сильвио посмотрел влево и увидел Оттавио, личного секретаря. Тот торопливо шагал вдоль колоннады, спеша приветствовать своего господина. Сам вид этого бледного молодого человека с пухлыми щеками и суетливыми манерами, как всегда, вызвал у него раздражение. Маленькие уступки ради достижения крупной политической цели порой раздражают сильнее, нежели большие, мрачно подумал Сильвио.

– Доброе утро, сенатор.

– Где шлюха? – рявкнул в ответ Сильвио.

– Которая, господин?

Сильвио вздохнул. Физиономия как репа, и мозгов не больше, чем в ней же. Если бы Оттавио не был сыном его кузена, он вышвырнул бы его вон давным-давно.

– Куртизанка Россетти.

– Она в камере. Номер восемь.

– Доставить ее в комнату Совета троих, – распорядился Сильвио. – Я скоро подойду.

Он надеялся вытянуть из девчонки ответы на несколько вопросов. Но даже если не получится, сенатор уже подумал о том, как ее использовать дальше.

Сильвио стоял у двери в камеру и смотрел в глазок. Куртизанка сидела на единственном стуле в центре помещения. Оно обычно использовалось для совещаний “Тройки”, а не для допросов, но Сильвио не хотелось спускаться в подземную темницу, там было слишком холодно и сыро.

А эта Алессандра Россетти красотка. Густые золотистые волосы, прекрасный цвет лица и великолепная фигура. И еще она моложе, чем он думал, хотя сейчас на лице написан страх и беспокойство. Не спала всю ночь, это ясно. Да в тюрьме дожей редко кто спал хорошо. Через несколько дней бессонница и страхи настолько изматывали заключенных, что выбить из них показания не составляло труда. Правда, куртизанка провела здесь всего одну ночь. К сожалению, Сильвио не мог ждать дольше.

Он вошел и прямиком направился к небольшому возвышению в задней части комнаты, где стояли три кресла. Уселся в среднее. Куртизанка устало смотрела на него. Она далеко не дура, наверняка догадалась, что эта комната используется для заседаний Совета троих. Что ж, ее ум и сообразительность только ему на пользу, вкупе со страхом эти качества можно использовать, чтобы переманить ее на свою сторону.

– Синьорина Россетти, я сенатор Сильвио. Кроме меня, с вами сегодня никто больше не будет говорить.

Она заметно расслабилась.

– Почему я здесь?

– Здесь я задаю вопросы. А вы будете на них отвечать.

Она подавлена, это ясно. Но страха в ее глазах нет. Пока нет.

– Где книга?

– Какая книга?

– Книга, которую вы украли у испанского посла.

Она смотрела на него удивленно.

– Значит, вы стояли за всем этим?

– Отвечайте на вопрос.

– Я не знаю, где она.

– Так вы не возвращали ее на место, в комнату посла?

– Нет.

– Почему нет? Вам же говорили, это наиболее существенная часть задания.

Девушка молчала. По лицу было заметно – она смущена.

– Отвечайте на вопрос.

– Я не смогла вернуть ее на место, потому что… потому что у Ла Селестии ее не было.

Сильвио поднялся, подошел к куртизанке.

– Ла Селестию нашли вчера в самом плачевном состоянии. Горло было перерезано, причем так глубоко, что голова едва не отделилась от тела. Но вижу, вас это не удивляет. Это вы убили ее, да?

– Нет, конечно нет. Ведь она была мне подругой.

– А когда вы видели ее в последний раз?

Куртизанка молчала.

– Уже после того, как ее убили?

Алессандра нехотя кивнула:

– Я должна была встретиться с ней, забрать книгу. И когда прибыла к условленному месту, Ла Селестия была уже мертва. И книги при ней не было.

– А вы хорошо искали?

– Да.

“Пресвятая Дева Мария!…” Сильвио понадобилось время, чтобы собраться с мыслями. Стало быть, Бедмар переиграл его. Кто еще мог забрать книгу после убийства Ла Селестии? Возможно, он сам и убил. Черт бы его побрал! Гори он в аду синим пламенем! Сильвио понимал: он не может обвинить маркиза в убийстве куртизанки. Но найдет другой способ уничтожить посла, возможно, даже лучший, чем преследование по закону. И эта молодая куртизанка ему поможет.

Сильвио обернулся к девушке.

– Итак, ваша подруга, как вы ее назвали, была жестоко убита. И вы не предприняли ровным счетом ничего – не стали звать на помощь или сообщать властям. Можете объяснить почему?

– Я испугалась.

– Чего именно?

– Ну, что человек, убивший ее, убьет и меня.

– Могли бы написать письмо, опустить его в “львиную пасть”…

– И вы верите, что это меня защитило бы?

Сильвио внимательно рассматривал ее. Подбородок упрямо выпячен вперед, плечи приподняты, точно в ожидании удара. Он видел, она не говорит всей правды.

– Вам прежде никто не говорил, что врать вы не умеете совершенно? Ну, может, дурака какого-нибудь и получится обвести вокруг пальца, но здесь не тот случай. Я хочу знать всю правду. И уж поверьте, мне известна масса способов выбить из человека правду, и они вам не понравятся. Почему вы ничего никому не сказали об убийстве Ла Селестии?

– Я уже говорила, испугалась.

Нет, лжец она никуда не годный.

– И не надо со мной играть. Мне кажется, вы кого-то выгораживаете.

Девушка отвела глаза.

– Да, именно, – настаивал Сильвио. – Посол Испании купил вашу преданность, ведь так? Тем самым способом, каким испанское золото позволило купить половину венецианской армии, верно?

– Это абсурд.

– Нет, это правда. Я уверен, Бедмар планирует заговор, хочет совершить переворот и уничтожить республику. И я считаю, что вы тоже вовлечены в этот заговор, увязли, можно сказать, по самые уши. Как те капитаны-наемники, услуги которых он щедро оплачивает. Да вас вздернут на виселицу вместе с ними, как только узнают о вашем предательстве!

– Нет! – Она вскочила на ноги, щеки ее раскраснелись, глаза горели. Сильвио еле заметно улыбнулся, прочитав в них неприкрытый страх. – Как можете вы обвинять меня в таких вещах? Я лояльная гражданка Венеции, дочь преданного ей гражданина. Я бы никогда…

– Сядьте! – резко скомандовал он. – Еще одна подобная выходка, и охранники отведут вас в клетку. Или в место еще похуже тюремной камеры.

Она села. Сильвио видел: перепугана она не на шутку. Что ж, хорошо. Очень хорошо. Раз так, возможен неплохой результат.

– Вам известно, какое наказание полагается за предательство? – вопросил Сильвио. – Полагаю, вы знаете, что предателей подвешивают на пьяццете за ноги, но это меньшее из всех их страданий. Ко времени, когда это происходит, они все уже мертвы. И все умирают медленной и мучительной смертью. Если уж быть честным до конца, большинство сходит с ума от боли еще до того, как настанет конец.

Он поднялся и подошел поближе. Увидел, как часто бьется синяя жилка в нижней части ее горла. Заметил ужас, мелькнувший в ее глазах.

– Вижу, вы начинаете осознавать, в каком положении оказались, – заключил он. – Однако вам повезло куда больше, чем другим. Потому как я собираюсь предложить вам выход.

Она молчала, просто смотрела на него расширенными от страха глазами.

– Все, что вы должны сделать, – веско и со значением произнес он, – это написать письмо, раскрывающее заговор посла.

– Я уже говорила вам, что ничего не знаю об этом заговоре. За исключением того, что в двух словах сказала мне Ла Селестия.

Она снова ускользнула от него. Уперлась. Интересно знать почему?

– Это совершенно неважно. Моя информация исходит из надежных источников. Я скажу вам, что надо написать.

– Если у вас имеются надежные источники, к чему просить моей помощи?

– Ну, прежде всего потому, что всем известно: Бедмар ваш любовник. И потому что, как вы сами сказали, вы честная и добропорядочная гражданка Венеции, дочь гражданина. Да, куртизанка, но известная своей добротой, отзывчивостью и патриотизмом. Я слышал, вы получили хорошее образование, ну, насколько это возможно для женщины. И письмо, написанное вами, будет выглядеть куда убедительнее, нежели информация от одного из подонков, который сам был участником заговора, а теперь доносит на своих же товарищей. К тому же все эти люди безобразно безграмотны, так что не думаю, что им поверят. Да они собственные имена не способны правильно написать, не говоря уже об именах людей, которые будут названы в этих письмах.

Алессандра побледнела.

– Так вы что же, просите меня написать донос на людей, которые могут оказаться невиновными?

– Невиновными? Господи, да все они до одного негодяи и мошенники.

Она побледнела еще больше.

– И все равно нельзя обвинять людей, не будучи до конца уверенным, что они совершили преступление.

– Мне всегда казалось, что преданную гражданку Венеции вроде вас, озабоченную безопасностью родной страны, менее всего должны волновать судьбы нескольких испанцев и французов.

– Так и есть. Так оно и есть, но вы просите меня стать причиной смерти людей, которых я не знаю вовсе.

– Стало быть, вы защищаете своего любовника-испанца? Неужто он так хорош в постели?

Она вздрогнула, молчала какое-то время, потом наконец очнулась.

– Вы имеете в виду Бедмара?

– Кого ж еще.

– Я не люблю его, если вы это имели в виду.

– В таком случае предлагаю согласиться и написать письмо. Спасете тем самым свою шкуру, в прямом и переносном смысле слова.

Она дрожала всем телом, даже ухватилась за ручки кресла.

– Я не стану этого делать.

– Я вас заставлю.

Он наклонился, взял ее за руку, больно вывернул запястье. Алессандра вскрикнула от боли.

Он тут же ее отпустил.

– Если вы сломаете мне руку, я ведь не смогу писать, верно?

– Есть и другие части тела, столь же уязвимые.

Она вздрогнула и еще крепче впилась в ручки кресла, пытаясь побороть дрожь, которая сотрясала теперь все ее тело. Потом поднялась и посмотрела ему прямо в глаза.

– Я не стану этого делать.

“Что ж, посмотрим, – подумал Сильвио. – Посмотрим”.

В центре камеры находилась скамья, и Алессандра сидела на ней, сжавшись в комочек и подобрав ноги. Лужа, образовавшаяся в дальнем конце камеры, находившейся в непосредственной близи от Дворцового канала, все разрасталась, вода покрывала весь пол. Город переживал очередное наводнение. Хотя здание тюрьмы было совсем не старым – его закончили возводить в год рождения Алессандры, – оно уже изрядно обветшало из-за близости к колодцам и каналам, и очень часто полы камер заливала вода. Алессандра знала, что через несколько часов наводнение пойдет на убыль. Однако бодрости духа это не прибавляло – ощущение было такое, словно она находится в черной пустой лодке, медленно идущей на дно.

В камере не было окон, и стояла почти полная тьма. Было одно маленькое окошко в коридоре, но увидеть его она могла, лишь взобравшись на зарешеченную дверь, да и света оно пропускало мало, и был он какой-то сероватый, рассеянный. В каменной стене, против ее камеры, был закреплен маленький фонарь, но и от него проку было немного, он едва освещал коридор. Здесь всегда царила ночь. Она уже перестала понимать, сколько здесь находится, потеряла счет времени. И дневной свет видела совсем недолго – когда ее вели через мост Вздохов на допрос к сенатору Сильвио.

И вдруг Алессандра услышала чьи-то легкие шаги в коридоре, они быстро приближались. Нет, это уж точно не охранник; солдат, стоявший на страже в самом конце коридора, был так огромен, что, казалось, мог заполнить собой весь дверной проем. У двери появилась Бьянка, и Алессандра радостно поднялась ней навстречу.

– Принесла вам еды, подкрепитесь немного, госпожа, – сказала Бьянка и просунула через решетку маленький сверток в салфетке.

– Я не голодна.

– И все равно надо поесть, – нравоучительно заметила Бьянка. Голос ее звучал глухо и печально.

Алессандре было больно видеть, какой похудевшей и измученной выглядит верная ее служанка.

– Как ты, Бьянка?

– Обо мне не беспокойтесь. Мы привезли Нико домой. Я готовлю его в последний путь. – Несколько слезинок покатились по ее щекам.

Алессандра приблизилась к решетке, взяла Бьянку за руку.

– Мне ужасно жаль… Не понимаю, как такое могло произойти.

– Это не ваша вина, госпожа.

– Никогда себе этого не прощу!

– Нико было бы неприятно знать, что вы во всем вините себя. – Бьянка громко шмыгнула носом, вытерла глаза. – А теперь… вы должны поесть.

Алессандра с трудом заставила себя проглотить кусочек жареной рыбы и пшеничной лепешки, которые принесла ей Бьянка. Служанка то и дело косилась на застывшего в конце коридора громилу охранника, видимо, хотела убедиться, что он их не слышит.

– По городу ходит много разных слухов, – прошептала она.

– Расскажи, что за слухи.

– Началось настоящее бегство из города. Таверны и бордели опустели, наемники уходят целыми толпами. Проверяются все иностранцы и те, кто хоть как-то мог быть связан с маркизом. А еще кто-то говорил, что вода в канале Сирот стала красной от крови и что там плавают тела тех, с кем успели расправиться.

– А виконт?

– О нем ни слуху ни духу.

– Вот что, Бьянка. Я знаю, ты всегда любила Паоло. Но как думаешь, может, это он выдал нас маркизу? Как иначе можно объяснить то, что произошло в доме Джованны? Я чувствую, он как-то связан с Бедмаром.

– Паоло? – Бьянка недоверчиво приподняла брови. – Паоло ни за что бы так не поступил, он настоящий венецианец. Он ни за что бы не стал больше работать на посла. – На добром круглом лице служанки возникло жалостливое выражение. – Неужто вы ничего не замечали, госпожа? Ведь Паоло влюблен в вас до безумия. Да он скорее умер бы, чем предал вас. И наверняка тоже оказался бы сейчас в темнице, если б я не заставила его уйти со мной. Напомнила, что вам может понадобиться его помощь, раз Нико больше нет.

Охранник подошел и, башней нависая над Бьянкой, объявил, что время свидания истекло и ей пора уходить. Бьянка сунула ему монетку.

– Еще пять минут, договорились? – спросила она. Охранник кивнул и отошел. – Без свидетелей, – добавила она.

Гигант вернулся на свой пост в конце коридора.

– Ты должна поговорить с сенатором Вальером и епископом, – прошептала Алессандра. – Расскажешь им, где я теперь и что сенатор Сильвио угрожает мне… – Она осеклась и продолжать не стала, не хотелось еще больше огорчать Бьянку. – Ну, просто скажешь, что сенатор Сильвио мне угрожает. Попроси их вступиться, похлопотать за меня. Сделаешь?

– Непременно, госпожа, обязательно! Сейчас же туда и пойду.

– Когда вернешься домой, загляни ко мне в комнату. Там за раскрашенным сундуком найдешь тайник, где я держу деньги. Возьми сколько надо, чтобы устроить Нико хорошие похороны.

Тут Бьянка разрыдалась.

– Перестань, не мучай себя, – сказала Алессандра. – Все как-нибудь образуется.

Охранник снова подошел к Бьянке и увел ее. Алессандра еще долго стояла у зарешеченной двери, слушая удаляющиеся шаги. Она от души надеялась, что последние ее слова хоть немного подбодрили служанку. Сама же не слишком верила в них.

– Ну и глупцом же я был.

Сенатор Сильвио стоял у дверей ее камеры, маленький фонарик высвечивал лишь его силуэт. На секунду Алессандре показалось: он признает, что сделал ошибку, заключив ее в темницу, и теперь извиняется. Но когда она поднялась и приблизилась к двери, сразу поняла, что надежды эти несбыточны. В глазах сенатора под тяжелыми веками читался гнев и крайнее отвращение. И Алессандра тоже почувствовала невыразимое отвращение к этому человеку, как и во время первой их встречи. С этим типом ни за что не договориться. От него веяло смертью, и, несмотря на то что пахло от него ладаном, этот запах не мог замаскировать вонючее его дыхание, вонь разложения.

Он кивнул охраннику.

– Увести ее.

Увести? Но куда?… В Судную камеру шнура, где приговаривают к повешению?…

Дверь со скрипом отворилась, охранник ухватил ее за плечо и вытолкнул из камеры. И потащил по погруженным в полумрак коридорам, вдоль которых тянулись зарешеченные клетки, где стонали и шевелились заключенные. Но вот они свернули за угол, и охранник подвел ее к камере в самом конце. Отпер железную дверь, втолкнул ее внутрь, с лязгом вновь запер дверь на замок.

В камере царила полная тьма. В углу кто-то зашевелился. Алессандра отпрянула к двери. Движение и шорох продолжались, понемногу она успокоилась. Это всего лишь человек. Глаза привыкли к темноте, и теперь она видела – в углу мужчина. Он лежал на узкой койке, отвернувшись лицом к стене. Затем со стоном он перевернулся на другой бок, и Алессандра узнала в нем Антонио.

– Господи Иисусе, – с ужасом прошептала она.

Его лицо походило на кровавую кашу, левый глаз заплыл, на нижней губе корка запекшейся крови, вдоль щеки тянулся глубокий порез. Она бросилась к нему.

– Господи, что же это они с тобой сделали?

После паузы он ответил хриплым шепотом:

– Сам толком не знаю. – Похоже, даже говорить ему было больно. – Потерял счет пинкам и ударам.

– Сесть сможешь?

– Разве что с твоей помощью.

Она помогла ему приподняться на койке, он привалился спиной к стене.

– Думаю, несколько ребер сломаны.

– Что еще?

– Еще запястье. – Лоб его покрывали мелкие капельки пота. – Подай воды, будь добра.

Она окунула руки в ведро, стоявшее рядом с дверью, сложила ладони лодочкой, поднесла ко рту Антонио.

– Что произошло в доме Джованны?

– Нас ждала засада. Сразу несколько человек. Очевидно, следили за нами от самой таверны и устроили в доме твоей кузины ловушку. Убили Нико.

– Знаю, мы его нашли. Это были люди Бедмара?

– Нет, венецианцы. Маркиз сказал правду, он действительно уехал из города. Думаю, время его пребывания в Венеции подошло к концу. Скорее, чем он ожидал. Мне казалось, для тебя это благо… хотя тот факт, что ты здесь, говорит о том, что события приняли скверный оборот. Что случилось?

– Меня тоже схватили. В доме Джованны.

– Ты в порядке? Цела, не ранена? Тебя не били? – встревоженно спросил он и повернул голову, чтобы разглядеть ее здоровым глазом.

– Все хорошо.

– Мне так жаль Нико. Он сражался храбро, как лев. Я бы погиб, если б не он. А мне удалось бежать, но я снова столкнулся с одним из тех людей. Пришлось его прикончить. После этого я вернулся в дом твоей кузины. Ждал там, потом пошел к Риальто, подумал, что, может, тебе удалось нанять баржу. Там меня и схватили. Только втроем они смогли затащить меня сюда. – Он слабо улыбнулся, и лицо его сразу же исказила гримаса боли.

– Скажи мне, – шепотом начала Алессандра, – прошлой ночью… ты сжег письмо. Зачем?

– Чтобы защитить тебя, зачем же еще. Бедмар хотел твоей смерти. Как, думаешь, он бы поступил, узнав, что ты выдала его венецианским властям? Боюсь, что он не успокоился бы, пока не отомстил.

Тут оба они умолкли – в коридоре послышались шаги.

– Только не показывай, что я тебе небезразличен, – торопливо прошептал Антонио. – Иначе тебе же будет плохо.

Шаги замерли у двери в камеру, Алессандра уловила знакомый сладковатый запах ладана.

– Ваш любовник испанец, – произнес Сильвио. – Я мог бы сразу догадаться, кого вы так упорно защищаете. – Он повернулся к Алессандре. – Позвольте перемолвиться с вами словечком, синьорина. А от тебя чтоб ни слова, – обратился он к Антонио, – иначе тотчас прикажу отправить тебя на суд, а потом – на виселицу.

Алессандра подошла к двери.

– Надеюсь, сами видите и понимаете, что творится в этой тюрьме, – тихим, но внятным шепотом произнес Сильвио. – Ну что, готовы теперь написать письмо?

– Да как вы смеете угрожать мне пытками? – воскликнула она. – Сенатор Вальер никогда этого не допустит.

“Интересно, – подумала Алессандра, – успела ли Бьянка переговорить с Вальером”. Если нет, ее блеф бесполезен.

– Да не вам, сладкая вы моя! – ответил Сильвио. И кивком указал в дальний конец камеры. – Ему.

Алессандра вся так и похолодела. “Мать Пресвятая Богородица, спаси и сохрани!”

– Чем дольше будете упорствовать, – продолжил Сильвио, – тем хуже ему придется.

– Нет, – сдавленным голосом пролепетала она.

– Что ж, как знаете, – сказал Сильвио и прищелкнул пальцами. – Стража!

– Нет! – Она снова метнулась к двери, где уже гремел ключами охранник, – Пожалуйста, не надо!

Сильвио кивнул, охранник отошел.

– Итак?… – спросил сенатор.

– Но он не совершал никакого преступления, – сказала Алессандра.

– Заговор с целью свержения республики – самое тягчайшее из преступлений.

– Но вы никогда не сможете этого доказать!

– Доказательства мне не нужны, достаточно подозрений. А вы – просто невежественная девчонка, которая ни черта не разбирается в политике, в угрозах, с которыми столкнулась наша республика. Я просто исполняю свой долг, делаю все, что могу, чтобы сохранить и укрепить наше государство. Последний раз говорю, мне нужно это письмо! – Он снова взглянул на Антонио. – Этот испанец для меня ничто. И мне все равно, подвергать его пыткам или нет. Возможно, все же придется. Попробуем применить что-то особенно болезненное, и он потеряет сознание, а потом, возможно…

– Нет… – Алессандра дрожала всем телом. – Нет, только не это! Я вас умоляю! Я сделаю все, что только попросите! Но… Упоминать его имени в письме я не стану, и вы должны выпустить его из этой камеры. Это первое и главное мое условие.

Сильвио не спускал с нее глаз. Смотрел он холодно, и одновременно она уловила в его взгляде торжество.

– Но вам придется назвать других.

Других… Возможно, эти другие будут страдать еще больше, чем Антонио. Это была дилемма, но Алессандра чувствовала: если его снова начнут мучить, она просто сойдет с ума. Она подняла глаза на сенатора, тот ждал ответа.

– Значит, хотите сделать из меня убийцу?

– И его спасительницу.

Сильвио кивком указал на Антонио.

– Нет, Алессандра, – с трудом проговорил тот. – Не делай этого. – Слова его прозвучали неразборчиво. Рана на губе открылась, из глубокого пореза текла по подбородку кровь. Но он, казалось, этого не замечал.

– Я не позволю тебе умереть здесь, – сказала ему Алессандра.

Не было смысла притворяться, она была готова заключить пакт не только с Сильвио, но и с самим дьяволом, чтобы спасти своего возлюбленного. И Сильвио понял это с самого начала, знал, что она согласится, что пожертвует буквально всем ради Антонио. В глубине души она уже была убийцей и знала это. А потому на лице ее не было и тени сомнения, когда она снова взглянула на сенатора. “Будь у меня под рукой оружие, убила бы его на месте, без сожалений”.

И потом, то был единственный способ вырвать Антонио из темницы.

– Хорошо, напишу.

Лицо ее было мокрым. Она дотронулась до щеки и только тогда поняла, что плачет.

Сенатор скривил губы. Очевидно, это означало улыбку.

***

Алессандра вновь оказалась в своей камере, где не было ни дня, ни ночи, не было времени вообще. Она то проваливалась в сон, то просыпалась. Один раз ей показалось, что у двери стоит Сильвио, затем она решила, что это ей приснилось. В другой раз она проснулась и увидела маленькую коричневую мышку, совсем рядом, в нескольких дюймах от лица. Та догрызала последние крошки хлеба. Но все это куртизанку не волновало. Теперь она вообще успокоилась.

Он на свободе.

Ей позволили наблюдать за отплытием Антонио из окна в одной из комнат дворца. Ему помогли сесть в гондолу, и она отплыла, направляясь к лагуне. Его везли в Маламокко, там Антонио предстояло пересесть на корабль, отправляющийся в Испанию. Корабельный врач займется его ранами. Он будет в полной безопасности.

Он будет в полной безопасности, и она его больше никогда не увидит.

После этого ее снова отвели в тюрьму, где в зале судебных заседаний уже поджидал Сильвио. Сидел за столом, и перед ним были аккуратно разложены заостренные перья, чернила, листы пергамента. Алессандре казалось, что сенатор должен бы сиять от радости – ведь он одержал победу. Но вопреки ее ожиданиям на лице Сильвио была написана усталость, возможно даже, глубокая печаль. Рядом маячил толстощекий помощник сенатора. Интересно, подумала Алессандра, угадал ли Сильвио тогда, в камере, ее истинные намерения. Подсказала ли ему интуиция, что она хочет его убить? Странно… Теперь все это ей казалось неважным. Она вообще больше ничего не чувствовала – ни страха, ни надежды, ни отвращения при мысли о том, что ей придется сейчас совершить. Сильвио начал диктовать, и она покорно и равнодушно записывала каждое его слово, точно прилежная ученица на уроке.

Даже когда ей пришлось перечислять имена мужчин, французских и испанских “авантюристов”, как называл их Сильвио, рука Алессандры не дрогнула, хоть она и понимала, что приговаривает их тем самым к смертной казни. А ведь сама она не могла с уверенностью сказать, что эти люди в чем-либо виновны.

Когда все это закончилось, ее вновь привели сюда, в камеру. Ничего не объяснили, не сказали, сколько еще собираются держать здесь. Возможно, до конца жизни. И еще сенатор предупредил, чтобы никогда и никому не рассказывала о письме и о том, по чьей воле оно было написано. Наверное, потому и упрятал в темницу навеки, чтобы уж быть уверенным до конца, что она не проболтается. В эту сырость и темноту, где отсчитывать время можно было только по приливам и отливам.

В дальнем конце коридора послышался шепот, потом у двери, гремя ключами, возник охранник.

– Выходи, – сказал он.

– Куда вы меня ведете? – спросила она, но великан не ответил, ухватил за руку и повлек за собой по коридору.

Он шел молча и тянул ее за собой, как провинившегося ребенка. Они прошли извилистыми тюремными коридорами, поднялись на несколько пролетов по лестнице, затем снова спустились. “Мы все дальше отходим от моста Вздохов, – догадалась Алессандра, – от дворца. Но куда все-таки он меня ведет?… ”

И вот они оказались у высокой, крепкой с виду двери. По обе стороны застыли стражники. Охранник сунул одному из них какую-то бумагу; тот посмотрел, кивнул второму стражнику. Они вместе вытащили тяжелый засов и отворили дверь. И охранник вытолкнул ее на улицу, к Рива-дельи-Скьявони, в мрачное и сырое утро.

Там ее ждала Бьянка.

– Слава небесам, вы свободны, госпожа! – воскликнула она и обняла Алессандру.

– Что произошло? – спросила Алессандра, отступив на шаг.

– Епископ замолвил за вас словечко. Договорился, чтобы вас освободили сегодня. И мы за вами пришли.

У Соломенного моста стояла гондола, в ней дожидался Паоло.

Бьянка предложила Алессандре руку, но та отказалась. Вместо этого оглянулась на пьяццетту и колонны-близнецы, украшающие вход в Венецию, затем медленно направилась к ступеням моста.

Бьянка вцепилась ей в рукав.

– Не надо, госпожа. Не ходите туда!

Алессандра вырвалась. И продолжала идти медленным, но уверенным шагом по ступеням на другую сторону, затем – мимо Дворца дожей. Бьянка и Паоло с тревогой следили за ней. Низкие тучи нависли над головой, давили на город. И пьяццетта, и пьяцца были пусты, над всем городом нависло какое-то особое уныние и тишина, всегда наступавшие в Венеции утром после карнавала. Кругом были разбросаны перья и детали костюмов, трепетали на ветру, точно разноцветное конфетти. Площадь была безлюдна, если не считать троих повешенных, чьи тела болтались между колоннами.

Они были подвешены за ноги. Так обычно наказывали предателей. Как и говорил Сильвио, вздернули их уже мертвыми, но сыграла свою роль сила тяжести – лица их были искажены, распухли, на них виднелись следы пыток. По краям – Алессандра была уверена в этом, хоть никогда не видела их прежде – висели те двое, имена которых она упомянула в письме. Один – испанский наемник с серебряной серьгой в ухе, второй – французский корсар с капитанской эмблемой на кожаном камзоле.

А между ними висел Антонио…

Ноги у Алессандры подкосились, и она опустилась на холодные камни площади. Она была слишком потрясена, чтобы плакать. Где-то высоко над головой парила чайка, и жалобно-настырный ее крик находил отклик в душе Алессандры. Сердце ее было разбито.

Годы спустя она отчетливо помнила эту картину: трое повешенных между колоннами, сама она стоит на коленях, Бьянка застыла на мосту и рыдает навзрыд. Паоло терпеливо ждет в гондоле, площадь пуста. Она словно видела это все сверху, с высоты, всех их, застывших, замерших, неизменных, так и ушедших в вечность в этих позах.