В воскресенье Артемиде не нужно было гулять с собаками, но она все равно совершала обычную пробежку по парку. В такие дни она преодолевала даже большее расстояние, чем обычно, — ведь ее не задерживали коротконогие моськи. Эти минуты позволяли ей вновь почувствовать себя могучей: она применяла силу своих мышц, ощущая упругость торфа под ногами… А чувство могущества было необходимо ей, как воздух. Пробегая мимо киоска с прессой, она краем уха услышала последние новости: какие-то политики (а они все до единого кретины) собирались провести закон о полном запрете охоты. Артемида окончательно теряла связь с внешним миром, а также с самой собой.

После просмотра той ужасной телепрограммы, в которой решил поучаствовать ее брат-близнец, настроение в доме богов было подавленным. Аполлон выставил себя круглым идиотом. В этом вроде бы не было ничего нового: боги всегда провоцировали друг друга на глупые поступки. Если бы они этого не делали, то вообще бы умерли со скуки — и тогда мир, вероятно перестал бы вращаться. Но на сей раз Аполлон опозорился публично, на глазах у смертных (если, конечно, хоть кто-нибудь из них смотрел эту дурацкую программу), причем, насколько видела Артемида, ему никто в этом не помогал. «Интересно, как давно его в последний раз посещало ясное предчувствие?» спросила себя Артемида. Когда-то он только и делал, что вещал о будущем, и ему просто невозможно было заткнуть рот. Но сивиллы, судя по всему, сохранили пророческий дар — а ведь они даже не были богинями!

Взбегая по поросшему травой склону, Артемида едва не споткнулась о корень. Когда-то они тоже не были богами — всем заправляли титаны, но потом они утратили силу, и олимпийцы тут же воспользовались этим. Артемида невольно представила себе мир под властью сивилл. Что ни говори, такой мир был бы намного менее мрачным, чем нынешний.

Чтобы избавиться от этого образа, Артемида потрясла головой. Солнце уже светило вовсю, и она почувствовала, что вспотела. Скоро наступит весна, и Персефона вернется домой. По лицу Артемиды пробежала тень. Надо будет поговорить с Афиной и сделать так, чтобы в их доме стало еще больше книг — столько, чтобы не осталось пространства даже для запасного матраса на полу. В доме попросту не было места для них всех. К счастью, визиты Персефоны в верхний мир становились все короче и короче. Много лет назад, когда Зевс установил правило, по которому Персефона должна была каждую зиму проводить в нижнем мире, он ввел минимальный срок ее проживания под землей. Тогда казалось, что нужды в максимальном пределе нет, но в последнее время Персефона стала активно пользоваться этой лазейкой. Артемида подозревала, что она возвращается наверх лишь после ссор с Аидом, а скоро и вовсе перестанет приезжать к ним.

Последний отрезок своего утреннего маршрута Артемида проделала пешком — надо было остыть после бега, а заодно выполнить растяжку всех мышц. Подходя к ненавистному дому, она увидела Эроса, который в пижонском костюмчике стоял на крыльце. Его волосы были тщательно причесаны. Артемида помахала ему рукой, он ответил тем же. Теперь они с Эросом ладили намного лучше, чем когда-то — примирение произошло после того, как он открыл для себя мораль, которой по-прежнему пренебрегали остальные братья и сестры Артемиды.

— Что ты делаешь? — крикнула она, когда между ними было еще несколько десятков метров.

— Я только что вернулся из церкви, — ответил Эрос. — Прекрасная служба! Я обожаю торжественность Великого поста.

Артемида понимающе кивнула. Иногда она задумывалась над тем, получилась ли бы из нее добрая христианка, хотя от мысли о поклонении смертному ей становилось не по себе — это было все равно что обожествлять какую-нибудь букашку.

— Ты что, забыл ключ? — спросила она, подойдя к крыльцу.

— Нет, — ответил Эрос. — Просто мне не хочется входить. Как насчет того, чтобы прогуляться? Дом может и подождать, тем более что погода такая хорошая.

— Да, погодка отличная, — согласилась Артемида. — А почему бы и нет? У меня нет срочных дел.

Эрос сбежал по ступенькам, и они с чувством некоторого облегчения повернулись к дому спиной и пошли в сторону Хай-стрит. Дул приятный тихий ветерок, а в окнах домов, мимо которых они проходили, отражалось яркое солнце. Артемида с удовольствием отметила, что Аполлон хоть что-то делает как надо.

— Скажи мне, что ты думаешь о новой уборщице? — спросила Артемида.

Эрос сунул руки в карманы и, отвернувшись, принялся насвистывать.

— Милая девушка, правда? — продолжала Артемида. — Ты знаешь, что это я ее наняла? Жизнь в этой грязи стала для меня невыносимой. И, на мой взгляд, улучшения есть…

Но тут Артемида посмотрела на Эроса и поняла, что он лучше воспримет правду, чем ту ложь, которую она собиралась произнести.

— Правда, они лишь косметические, — сказала она. — Дом стал чище, но какое это имеет значение, если мы продолжаем жить в нем?

— Ты права, — согласился Эрос. — Она делает все, что может, но, чтобы вычистить грязь из нашего дома, недостаточно одних моющих средств. А она более стойкая, чем я ожидал…

— Ты о чем?

— Да так, ни о чем, — ответил Эрос. — Это неважно.

Он стал переходить улицу. Артемида двинулась за ним, подстроившись под его шаг. Оказавшись на другой стороне, они некоторое время шли молча. Мимо них проводили немало собак на поводках, и Артемида все время смотрела им в глаза, пытаясь уловить там живую искру, что-то такое, что показало бы, что эти существа происходят от волка. Но все собаки были одинаковые — жирные, ленивые, неинтересные… Она старалась напрасно: что бы там ни говорили, настоящая собака ни за что не покорится человеку.

— Я жалею, что не познакомился с ним, когда у меня была тикая возможность, — заявил Эрос.

— С кем?

— С Иисусом.

— Ты только об этом и думаешь?

— А о чем сейчас думала ты?

— О собаках.

Эрос рассмеялся:

— Каждый о своем. Знаешь, мне очень хотелось бы узнать, каким он был. Таким, каким его описывают в Библии? Или все это придумали потом? Я хочу сказать, что он, конечно же, не воскресал из мертвых: если бы это маловероятное событие случилось, мы бы непременно о нем узнали…

— А что, если кто-то из наших тайком провел его обратно?

— Или он сам нашел выход.

— Нет. Тогда он был бы таким же привидением, как все остальные.

— Но если он не воскресал из мертвых, быть может, все остальное тоже выдумка? Если бы я был с ним знаком… Как жаль! Когда я вспоминаю, как мы жили в Риме — все эти оргии, прожигание жизни…

— Не все из нас предавались оргиям.

— А ведь он тоже был там, жил своей невероятной жизнью…

— Или не жил.

— …которая оставила такой глубокий след на облике мира и так повлияла на нашу судьбу. А мы и не догадывались!

— Он сейчас там, в нижнем мире, — сказала Артемида. — Как и все остальные. Судя по всему, старается держаться в тени. Ты только подумай, как недовольны его приверженцы!

— Это не его вина, — ответил Эрос. — Кроме того, он никогда не хотел стать богом. Именно поэтому он сделал намного больше, чем мы все.

Они подошли к Хай-стрит. Такое количество народу в последний раз здесь было на Рождество. Казалось, смертные до сих пор поклоняются солнцу: они выбрались из своих каморок, чтобы поприветствовать светило в тот миг, когда оно подмигнет им. Люди бесцельно бродили по улице, смеялись и болтали — или друг с другом, или по телефону. Это были совсем другие смертные, чем те, которые пробирались по улицам зимой, ссутулившись и пригнув голову от ветра и дождя. Все магазины были открыты, их распахнутые двери приглашали смертных отдать дань уважения другому объекту их поклонения — деньгам. Ничего удивительного, что у Гермеса было столько работы. Были времена, когда бог денег считался незначительной фигурой, и остальные боги воспринимали его как неудачника. Но в последнее время услуги Гермеса были в цене.

— И дело не только в Иисусе, — продолжал Эрос. — Стоит подумать обо всей той грязи, которую породило человечество…

В подтверждение своей мысли он провел рукой широкую дугу, охватившую половину улицы, и вздохнул.

— Великих было так мало — и я упустил шанс узнать многих из них, даже в моей сфере. Поверишь ли ты, что я так и не встретился с Казановой?

— Ты хочешь сказать, что он делал все это сам, без твоей помощи? — содрогнулась Артемида.

— Он был одарен от природы. Не повстречался я и с Байроном. Аполлон все пытался представить меня ему, но я вечно был занят. Не успел я глазом моргнуть, как он уже был мертв. Они все так быстро умирают… Я никак к этому не привыкну. Раз — и нет. Все кажется, что будет еще возможность познакомиться с ними, но это не так.

— Ты мог бы повидать их, — заметила Артемида. — Попроси Персефону, и она проведет тебя в нижний мир.

— А ты когда-нибудь была там? — поинтересовался Эрос.

— Нет, — ответила Артемида, борясь с внезапно охватившим ее ознобом. — А ты?

Эрос покачал головой.

— Хотел бы я знать, — сказал он, — каково это — быть мертвым…

Артемида остановилась. В ее груди и животе возникло незнакомое ощущение — как будто что-то сжалось и затрепетало.

Кроме того, в руках и ногах у нее начало покалывать, а голова закружилась. Она распознала это состояние не сразу: это был панический страх.

— Ты никогда об этом не задумывалась? — спросил Эрос.

— Никогда, — ответила Артемида.

— А вообще-то это возможно познать?

— Нет.

Эрос подвел ее к витрине какого-то магазина, в которой стоял худой пластмассовый манекен с конечностями, такими же жесткими и гладкими, как кости, высушенные солнцем. Манекен стоял в несколько неестественной позе: его бедра подались вперед, словно ракета навстречу цели. На нем была крошечная юбочка, вся в прорехах, ярко-голубые лосины в дырочках и яркая блузка, расстегнутая так, чтобы был виден кружевной бюстгальтер. Эрос даже не стал ничего говорить.

— Я все же надеюсь на лучшее, — произнесла Артемида.

— А что, если надежда нас оставит? Что тогда?

— Тебе-то чего волноваться? У тебя дела идут, как и раньше, — сказала Артемида и пошла вниз по улице. — Люди по-прежнему влюбляются, и тебе есть ради чего жить.

— Я бы не стал говорить так уверенно, — нагнав ее, заметил Эрос. — Мне кажется, сейчас любовь интересует людей намного меньше, чем раньше, — настоящая любовь, а не нынешний упрощенный вариант. Им нравится романтика и секс — извини, — а когда все это заканчивается, они решают, что ответственность за другого им не нужна, и просто уходят.

— К чему ты клонишь?

— К тому, что мы им больше не нужны. Они не хотят нашей помощи и все больше забывают о нас.

— Я знаю.

— А наша сила не бесконечна…

— Я хочу сесть, — заявила Артемида.

— Извини. Как насчет вон той скамьи? Там можно насладиться запахом, который исходит от фургона, где продают блинчики и пончики.

Взяв Артемиду за руку, Эрос усадил ее. Артемида несколько раз глубоко вздохнула. Запах кипящего масла и плавящегося сахара был прекрасен. «Интересно, какой вкус у этих блинчиков? — подумала она. — Какое ощущение они рождают во рту, в горле? А что, если попробовать — неужели это так повредит мне?».

— Быть может, это не так уж и плохо, — сказал Эрос..

— Ты про еду?

— Про смерть.

— Я не хочу об этом говорить.

— Но все равно выслушай меня. Ты только представь себе — полное спокойствие… Ты очутишься в другом месте, далеко от всей этой суеты, и тебе больше не придется отвечать за других.

— Но ведь ты сам всегда нес ответственность за других и получал от этого несказанное удовольствие.

— Однако это еще не значит, что я не могу устать.

— Я не в силах представить себе, как это — ни за что не отвечать, — сказала Артемида. — Я всегда только этим и занималась — впрочем, как и ты. И не говори мне, что ты предпочел бы быть мертвым.

Некоторое время Эрос молча шел навстречу солнцу.

— Если бы ты знала, что жить тебе осталось всего лишь сто лет, — наконец произнес он, — на что бы ты их потратила?

Неподалеку от них одна из машин въехала в зад другой. Водители выскочили на дорогу и стали орать друг на друга, а автомобили, ехавшие за ними, начали сигналить. Это никак не способствовало разрешению ситуации, а лишь создавало лишние неудобства всем участникам дорожного движения.

— Я бы уехала куда-нибудь, — сказала Артемида.