Грэй

В конце обеда в Киндерсли-Корте в Девоншире, где мы с Дженет провели две недели, наш хозяин вдруг обратился ко мне.

– О ваших успехах много говорили, Грэй, особенно, когда вы служили в Скотленд-Ярде. Но какой случай из вашей практики вы считаете самым неудачным?

– Невозможность передать в руки правосудия величайшего преступника Европы, – ответил я, немного помедлив. – В течение последних трех лет моей службы я неослабно преследовал его, но, когда я подал в отставку, он все еще оставался на свободе. Мы как будто поставили себе целью бороться друг с другом. Иногда везло ему, иногда мне. Но, как бы там ни было, обстоятельства таковы, что, хотя мы и можем доказать его виновность в дюжине тяжелых преступлений, ему всегда удавалось ускользнуть от нас.

– Был ли он когда-нибудь в тюрьме? – спросил кто-то за столом.

– Никогда. Он ни разу не был даже арестован.

– Как его зовут? – с любопытством спросил лорд Киндерсли.

Я улыбнулся.

– Имя служит ему на короткий срок, сообразно с обстоятельствами. Я знаю больше дюжины имен, которыми он называл себя, но его настоящее имя Майкл. Он оказал мне честь присутствовать на моей свадьбе в качестве Осберта-Эскомба.

Я случайно встретился взглядом с Беатриче Киндерсли. Она выпрямилась, ее прекрасные глаза сверкнули металлическим блеском.

– Я встретила там Осберта-Эскомба и нашла его очень милым, – холодно сказала она.

– Это и был наш друг! Он самый ловкий мошенник в Европе.

– Пожалуйста, расскажите нам что-нибудь об этом Майкле, – попросил лорд Киндерсли. – Я вспоминаю, что семь-восемь лет тому назад слышал об ожесточенной борьбе, которую Скотленд-Ярд вел с главарем прекрасно организованной банды. Где он теперь?

– Ответ на этот вопрос принес бы человеку, давшему его, вознаграждение в 50 000 фунтов и, вероятно, пулю в голову.

– Неужели вы не смогли бы его арестовать?

– Я не имею ни малейшего представления о том, где его искать. Если он снова появится на горизонте, мой друг Ремингтон немедленно пришлет за мной.

– И вы примете участие в преследовании? – спросил мой хозяин.

– Не могу сказать с уверенностью.

– Ты не станешь делать этого, – сказала Дженет, взглянув на меня. – Ты должен обещать мне это.

Я улыбаясь обещал.

Беззаботная жизнь и душевное спокойствие не замедлили оказать свое влияние на Дженет. Она стала еще красивее, взгляд ее чудесных глаз приобрел нежность, манеры стали изысканней. Ее всюду принимали с удовольствием, ею восхищались и ее любили. Несмотря на это, она была совершенно довольна скромной жизнью в нашем небольшом имении. Иногда мне казалось, что если бы зависело от нее, она бы никуда не уезжала оттуда. Когда заходил разговор о Париже и Лондоне, она не выражала желания снова увидеть эти города. Как ни странно, я только сейчас понял причину этого: она все же боялась Майкла.

– При условии, конечно, что он не бросит вызова, – добавил я.

Как раз в это мгновение случилось то, чего никто не ожидал. Нас было двенадцать человек. Мы все сидели за круглым столом в большом зале Киндерсли-Корта. Помещение было слабо освещено, так как тяжелый шелковый абажур затенял свет. Оба лакея вышли, вероятно, для того, чтобы принести кофе, и камердинер, стоявший за креслом лорда Киндерсли, один прислуживал в зале. Внезапно свет потух, и мы очутились в полнейшей темноте. Беседа на секунду прекратилась, но сейчас же послышались обычные в таких случаях удивленные возгласы.

– Это случается здесь в первый раз, – взволнованно сказал хозяин. – Вероятно, кто-нибудь испортил провода. Принесите несколько свечей, Нортон.

Камердинер попробовал ощупью найти дверь, но это ему как будто не удавалось. Нас ожидал еще один сюрприз. Вокруг нас сверкнули карманные фонари, бросавшие тусклый свет. Один из них вспыхнул у кресла лорда Киндерсли. Невидимая рука осветила наши изумленные лица. Незнакомый голос нарушил молчание – он звучал спокойно и резко.

– Господа, не тревожьтесь. Если вы останетесь на своих местах и будете мне повиноваться, вам не сделают ничего дурного. Если же кто-нибудь попытается сойти с места или зажечь спичку, то я или один из моих четырех друзей начнем стрелять. У нас автоматические револьверы, и, я думаю, вам понятно, что всякое сопротивление бесполезно.

– Господи! – воскликнул лорд Киндерсли, – где же все мои слуги? Как вы попали сюда? Черт возьми!

– Едва ли было бы умно поверять вам наши профессиональные секреты, – продолжал тот же холодный голос, – но я не скрою от вас, что мы вошли через главный подъезд. Все ваши слуги заперты в людской и, как и вы, находятся под угрозой смерти. Телефонные провода перерезаны, а электричество выключено, и входная дверь тщательно охраняется. Прошу дам положить на стол перед собой все свои драгоценности. Облегчите нам нашу работу, не медлите, и, пожалуйста, не пытайтесь ничего спрятать.

– Мадам, – продолжал тот же голос, освещая окаменевшее от страха лицо какой-то женщины, сидевшей на противоположном конце стола, – если вы попытаетесь сбросить что-нибудь из ваших драгоценностей на пол или каким-нибудь образом спрятать их, мы вынуждены будем пустить в ход меры, которых хотели бы избежать.

– Что мне делать? – прошептала моя соседка, – на мне все мои изумруды. Правда, Джек просил меня оставить их дома – они стоят 100 000 фунтов.

– Не имеет смысла оказывать сопротивление, – сказал я, – первый акт этой маленькой драмы должен разыграться вполне по желанию режиссера.

Она сняла дрожащими пальцами свое колье, и невидимый человек за креслом лорда Киндерсли заговорил снова:

– Может быть, сэр Норман Грэй попробует режиссировать второй акт.

Теперь я понял, кто был говоривший, и вспомнил клятву Майкла убить меня при первой же возможности. Сидя за столом, я являлся для него отличной мишенью, но мысль о смерти никогда не внушала мне страха и не выводила из равновесия.

– Мне приходится некоторое время играть по вашему указанию, – сказал я, нащупывая в темноте свой бокал, – но все дело ведь в последнем акте. Я хотел бы знать, Майкл, что вы предпочитаете – виселицу в Вандсворсе или электрический стул в Синг-Синге.

Мои слова были бессмысленной дерзостью, и я тотчас же пожалел о них. Я услышал щелканье курка и увидел в маленьком светлом круге направленное на мою голову дуло. Наступила мертвая тишина. Потом Дженет вскрикнула. И в продолжение всего этого времени сбор драгоценностей беспрерывно продолжался.

– Этот голос мне знаком, – спокойно сказал Майкл, опуская свое оружие. – Вы хорошо сделали, что вмешались, мадам. Когда-нибудь ваш муж, вероятно, убьет меня, или я его – но только, если за его спиной не будет своры полицейских, состоится наш поединок.

Кто-то заплакал. И снова чей-то голос нарушил тишину.

– Можно мне сказать несколько слов? – произнесла Беатриче Киндерсли.

Майкл тотчас же направил фонарь в ее сторону. Свет фонаря озарил ее лицо. Выражение его поразило меня.

Ее глаза широко раскрылись, щеки горели румянцем. Она походила на зрительницу в театре, с жадным любопытством следящую за ходом захватывающей драмы. Майкл ответил ей, причем голос его совершенно изменился:

– Пожалуйста, говорите, только скорей!

– Я положила на стол свои кольца и браслеты. На шее у меня маленькая, покрытая бриллиантами миниатюра. Она не имеет особой ценности, но дорога мне как память. Можно мне оставить ее?

Фонарь на мгновение осветил ее миниатюру и лежавшие перед ней на столе драгоценности.

– Оставьте себе миниатюру и окажите мне, пожалуйста, честь снова надеть ваши остальные драгоценности. Мы здесь не для того, чтобы отбирать игрушки у детей.

Беатриче радостно рассмеялась.

– Несмотря на то, что мне совсем не нравится определение, которое вы дали моим драгоценностям, я все-таки принимаю ваше предложение, если уж вы так благородны.

– Я все же хотел бы знать, – воскликнул лорд Киндерсли, воодушевленный примером своей племянницы, – не шутка ли все это – если да, я нахожу, что она зашла слишком далеко.

– Если вы посмеете покинуть ваше место, вы тотчас же увидите, шутка это или нет!

– Неужели эти парни воображают, что их проделка пройдет им безнаказанно? – пробормотал лорд Гарроден, губернатор Девоншира.

– Ваше сиятельство ошибается, – сказал говоривший, очевидно, руководитель нападения, – я ставлю пятьсот против одного, что нам удастся ускользнуть. Уплата пари будет урегулирована в «Таймсе» в отделе частной корреспонденции через месяц.

– Ей Богу, это смело! – засмеялся Анстрэтер, главный лесничий, – хотел бы я хоть на мгновение увидеть лицо этого человека!

– Минута, когда вы попытаетесь это сделать, будет последней в вашей жизни.

– Что случится, если я зажгу спичку? – спросил молодой человек, сидевший рядом с лордом Киндерсли.

– Я выстрелю! Итак, господа, наша миссия, кажется, закончена. Каждый, кто двинется с места, прежде чем мы покинем комнату, будет убит. Как только мы уйдем, мы запрем за собой дверь, и вы можете продолжать игру по вашему усмотрению. Если вам это доставит удовольствие, мистер Анстрэтер может взять на себя руководство погоней за нами, хотя мы оставим немного следов.

Никто не отвечал ни слова. Маленькие кружки света карманных фонарей все так же были направлены на наши лица, в то время как грабители медленно удалялись к выходу. Мы слышали, как они открыли и снова закрыли двери. В ту же минуту все вскочили. Женщины кричали и плакали. Дама, отдавшая свои смарагды, вела себя спокойней остальных.

– Я бы ни за что на свете не отказалась участвовать в этом великолепном спектакле, – сказала она.

– Я готов тотчас же начать погоню. Добыча стоит этого, – предложил Анстрэтер.

– Я рассчитаю всех своих слуг, – гневно крикнул лорд Киндерсли, – проклятие! Ни одного еще нет здесь!

Все переговаривались. Мы звонили, но звонок не действовал. Мы колотили в дверь, но она не поддавалась. Кто-то нашел коробку спичек, и при их дрожащем свете наши лица выглядели, как рисунки Гольбейна. Я стал на кресло и взобрался на окно. Но окна были так узки, что даже самый тонкий из нас не мог бы сквозь них пробраться. Наконец лорд Киндерсли воскликнул:

– Черт побери все это! Выпьем, по крайней мере, вина. Я не стыжусь признаться, что дрожу от страха. У меня было такое ощущение, словно за мной стоит палач. Я раз почувствовал дуло револьвера на своем затылке. Ух, это было ужасно!

– Грэй, – обратился ко мне Анстрэтер. – Вы рассказывали сегодня об известном преступнике Майкле…

– Это он и был, – прервал я.

Мы оказались в странном положении. Сидели в темноте, озаряемой светом вспыхнувшей спички, и разговаривали, ожидая, что слуги в конце концов выпустят нас.

– Грэю повезло, – заметил Гарродж. – Он мог быть убит, как заяц.

– Совершенно верно, – согласился я, – но я должен отдать справедливость Майклу, – он никогда не стреляет в присевших зайцев. Он сказал правду. Наш поединок состоится лишь в ту минуту, когда мы будем стоять вооруженные лицом к лицу. Что же касается меня, – сказал я, взглянув на Дженет, – я решил не вызывать его на эту борьбу. Охота на людей отличный спорт, но она надоедает.

Наконец нашелся ключ, подходивший к двери, и мы оказались на свободе. Слуги вошли с лампами и свечами. Все были растеряны. Выяснилось, что прислуга была заперта в людской, а комнаты всех гостей были основательно обокрадены. Банда состояла, вероятно, из 15 или 20 человек. Приказания, отданные лордом Киндерсли, были совершенно бесполезны. Телефонные провода были перерезаны, и все автомобили в гараже испорчены. Конюшни открыты, и выпущенные лошади разбежались по парку. Мы находились в 30 километрах от ближайшего местечка и в 10 километрах от какой-либо деревни. Равнина, простиравшаяся за воротами парка, была одной из самых пустынных местностей в Англии. Чем подробнее мы обсуждали нападение, тем яснее становилось нам, что оно было мастерски организовано.

Пресса, понятно, не преминула заинтересоваться этим происшествием. Из Лондона явились репортеры и фотографы. То обстоятельство, что я присутствовал при нападении и жена моя была ограблена, придавало всей этой истории несколько комический характер, и знакомые журналисты посвятили мне иронические фельетоны. Ремингтон явился с двумя лучшими людьми из Скотленд-Ярда. Но на третий день после своего приезда он заявил мне, что все нападение было проведено с такой ловкостью, что невозможно было обнаружить ни одного следа. За возвращение украденных драгоценностей, которые оценивались в 200 000 фунтов, назначено было крупное вознаграждение. Все гавани тщательно охранялись. Но ни в Лондоне, ни в Амстердаме, ни в Париже не нашли у ювелиров ничего подозрительного. Казалось, небольшая разбойничья банда вместе с автомобилями была проглочена землей в двух километрах от Киндерсли-Корта. Их не видел ни один пастух, ни один из жителей окрестных деревень не слышал грохота проезжавшего автомобиля. Даже Ремингтон, оптимист по природе, возвратился в Лондон, печальный и разочарованный.

Дженет и я остались в Киндерсли-Корте, чтобы принять участие в последней охоте на оленей. Это был незабываемый для меня день. Мы поехали автомобилем в Эксборд, куда Киндерсли двумя днями раньше отослал всех своих годных для верховой езды лошадей. Дженет, Беатриче и я поехали верхом. Охота продолжалась недолго. Большую часть времени мы провели в ожидании. После полудня мы оказались на краю дороги, к югу от Хоксли-Дауна. В лощине под нами собаки были спущены. Они промчались вперед сквозь густой кустарник. Если бы они вспугнули оленя, он мог бы пробежать только к Дунли-Бэрроу, направо от нас. Внезапно Беатриче, оглянувшись назад, вскрикнула. Мужчина, верхом на вороной лошади, которого я мельком раза два видел среди приглашенных гостей, показался из-за груды щебня и направился прямо к нам. Должен признаться, что в первую минуту я не обратил на это внимания. В отлично сшитом костюме и прекрасной посадке, обличавшей опытного наездника, не было ничего, что отличало бы его от других соседей лорда Киндерсли, с которыми нам приходилось в этот день обмениваться поклонами. Только когда он подъехал к нам и я увидел предмет, сверкнувший в его правой руке, я понял, кто был передо мной.

– Норман Грэй, – сказал он, – предлагаю вам перемирие на 5 минут. Согласитесь, – прибавил он, поглядывая на свой револьвер, – что я достаточно вооружен, чтобы предлагать вам это.

– Согласен, Майкл. Что вам угодно?

– Мне ничего не нужно от вас. Я должен поговорить с мисс Киндерсли.

Он посмотрел на Беатриче, и его голос зазвучал нежностью.

– Оказалось, что один из моих сообщников меня неправильно понял и взял в тот вечер со стола ваши драгоценности вместе с другими. Я остался поблизости, чтобы передать их вам.

Он положил в руку Беатриче перевязанную коробку. Я мог бы поклясться, что заметил, как страстно сжали ее пальцы его руку.

– Я знаю, что это была ошибка, – сказала она нежно и посмотрела на него, словно прося остаться. Но он отвернулся. Прежняя саркастическая улыбка появилась на его губах.

– Я передумал, Дженет. Принимая во внимание богатую добычу, попавшую в мои руки, мне вдвойне неприятно лишать тебя твоих новоприобретенных сокровищ. Разреши передать тебе это.

Он передал ей небольшой пакет. Потом медленно повернул лошадь, но я видел, что он хотел сказать еще что-то.

– Наш друг Ремингтон отказался от преследования и вернулся в Лондон. Внушите ему, что главное намерение преступника вовсе не в том, чтобы как можно скорее увеличить расстояние между собой и местом преступления. Иногда преступник остается поблизости.

– Я ему сообщу, но в таком случае я буду вынужден сообщить ему о вашем местопребывании.

– Если бы вы этого не сделали, следующие несколько часов показались бы мне очень скучными. Даже если вы сами примете участие в погоне, – а вы, несомненно, самый ловкий из них, – я ускользну от вас так же легко, как легко мне проскакать это поле.

Он склонился ко мне.

– Отошлите на минуту женщин, – попросил он. – Я должен сказать вам несколько слов.

Дженет тотчас же повернула свою лошадь, следуя моему знаку, но Беатриче медлила. Словно зачарованная, глядела она на Майкла. Я увидел, как погрузился ее взор в его глаза, и меня удивило, что эти двое людей могли обменяться таким взглядом.

Майкл покачал головой.

– Мы должны остаться наедине с Грэем. Каждая лишняя минута затруднит мне возможность бежать.

Она медленно направилась следом за Дженет, но в 20 шагах остановилась. Майкл подъехал ко мне. Он опустил револьвер в карман. В ту минуту он всецело зависел от моей милости. И все же он не боялся.

– Норман Грэй, конец нашей борьбы наступил. Я, как и вы, отказываюсь от своей профессии. Судьба сделала нас врагами. Не раз уже один из нас находился во власти другого. Теперь со всем этим покончено.

– Вы добровольно хотите отказаться от своей профессии, но как вы надеетесь ускользнуть от суда? Где бы вы ни находились, за вашу голову назначена награда. Правда, я отказался от дальнейшего преследования, но мои коллеги не успокоятся, пока не предадут вас казни.

– Я здесь не затем, чтобы говорить о себе, – равнодушно ответил он. – Я хотел поговорить с вами о той девушке.

– О Беатриче Киндерсли?

– Да.

– Что вы можете сказать мне об этой барышне? – удивленно спросил я, несмотря на то, что не забыл еще взгляда, которым они обменялись.

– Вы знаете жизнь, Грэй, хотя вы и привыкли видеть ее фальшивую сторону. Эта девушка сделала меня дураком, несмотря на мой возраст. От нее исходит очарование романтики и жалости. Ради Бога, Грэй, не смотрите на меня так окаменело. Будьте человечным и скажите, что вы понимаете меня.

Я вспомнил тот взгляд и утвердительно кивнул.

– Я понимаю вас. Уезжайте.

– Ради Бога, объясните ей, кто я. Скажите ей, что я женат на нескольких женщинах, которым изменял во всех частях света. Скажите ей, что, если я попаду в руки полиции, меня ожидает виселица в Англии или электрический стул в Америке. Расскажите ей, какую жизнь я вел. Лишите мой образ всякой романтики. Нарисуйте ей голую правду. Скажите ей, что я преступник – просто из любви к преступлению.

– Я передам ей все это.

– Еще об одном прошу вас. Передайте ей все это не с моей, а с вашей точки зрения. Вы один знаете, насколько я виновен. Будьте беспощадны. Покажите ей меня с самой отвратительной стороны. Как мужчина мужчине, как враг врагу, поклянитесь мне, Грэй, что вы исполните мою просьбу!

– Клянусь!

Он пришпорил коня и умчался, едва я произнес это слово. Беатриче вскрикнула, в ее голосе послышались слезы.

– Почему вы отпустили его, Норман! Я хотела попрощаться с ним.

– Он поручил передать вам несколько слов, – нахмурившись, ответил я.

 

Сэйр

Как-то в воскресенье я встретился со своим другом Гастоном Лефевром, известным страховым агентом с улицы Скриб, в кафе «Париж», где мы отпраздновали изысканным ужином успех нашего крупнейшего предприятия. Наш стол находился в отдаленном углу зала, и ничто не мешало нашей откровенной беседе.

– Вы теперь, вероятно, богаты, как Крез, дорогой мой, – сказал Лефевр с завистью. Он, как и все французы, обожал деньги. – Серьезно, вы очень богаты теперь, – добавил он.

– У меня недурное состояние. И это является одной из причин того, что я решил, наконец, освободить от контрибуции дураков, живущих в этом мире.

– Вы ликвидируете свои дела!? – с ужасом воскликнул Лефевр.

– Да. В Англии я сжег за собой все мосты и попрощался со своими друзьями, даже с Юнгхэзбендом, самым ловким из мошенников, который ухитряется в течение уже 15 лет слыть одним из почтеннейших адвокатов Линкольн-Инна. К нему являются все новые клиенты – настоящие клиенты, честные люди. В этом ему так же везет, как и вам.

– Что касается меня, – ответил мой коллега, – мне никогда не приходилось так тяжело, как вам. Я никогда не подвергался таким опасностям. Я ни разу в жизни не украл ни гроша и никогда не подымал руку на ближнего своего…

Я тихонько рассмеялся. Лицемерие встречается везде. Это доходная добродетель.

– Эти деньги заработаны были честным трудом. Мое имя и общественное положение дали возможность совершить вещи, которые иначе были бы невыполнимы, как, например, наше последнее предприятие. Могли ли бы вы без моей помощи вывезти контрабандой из страны на четверть миллиона фунтов драгоценностей?

– Конечно, нет, – подтвердил я, – в этих делах вы просто гений.

– Это пустяк, поговорим-ка лучше о вас, мой друг. Вы во цвете лет, как говорится, возбуждение вам так же необходимо, как французу любовница и англичанину гольф. Вы недавно безукоризненно организовали одно из самых утонченных нападений. Нам досталось чистоганом 150 000 фунтов, и все следы заметены. Это действительно была гениальная проделка. Чем же вы теперь заполните свою жизнь?

Я пожал плечами, так как сам уже не раз задавал себе этот вопрос.

– На свете немало развлечений.

– Возможно, но как вы будете существовать, – полиция не так скоро забудет вас.

– Вам придется подтвердить мое полнейшее исчезновение, – заявил я. – Сегодня мы поделили нашу добычу, составляющую около 2 000 000 франков. Полмиллиона находится в этом конверте. Я уплачу их вам за услугу, которую попрошу вас мне оказать.

Его глаза жадно сверкнули.

– Это сложное дело?

– Напротив. Оно не причинит вам никаких хлопот. Насколько мне известно, вы состоите в отличных отношениях с одним французским госпиталем.

– До известной степени, – осторожно сказал он.

– Ваша задача очень проста. В чемодане, который я вчера забыл в вашем бюро, находятся одежда, драгоценности, документы, казалось бы, незначительные мелочи. Любой человек моего роста и сложения, который умрет в ближайшие дни в госпитале, будет одет в эту одежду, и при нем найдут все упомянутые мною вещи, которые с достаточной ясностью удостоверят мою личность. Администрация госпиталя сообщит о моей смерти английской и американской полиции. Вы тоже позаботитесь о том, чтобы весть о смерти этого известного преступника широко распространилась.

– Это нетрудно будет устроить. А потом?

– На свете нет человека, к которому я мог бы отнестись с доверием. Мне не к спеху. Согласитесь, что я безбоязненно могу оставаться некоторое время в Париже, не боясь, что мое местопребывание будет открыто.

– Несомненно. На бульваре и здесь я прошел мимо вас, совершенно не узнав вас. Я не узнал вас даже, когда вы заговорили со мной. Я принял вас за пожилого француза знатного происхождения, который отошел от дел. Вы выглядите, как элегантный бездельник, и никто не заподозрил бы в вас англичанина. Должен признаться, Майкл, ни один из современных артистов не может сравниться с вами в изображении отдельных характеров.

– Через неделю я оставлю Париж. Думаю, что вы никогда больше не увидите меня и ничего не услышите обо мне. Возможно, что в конце концов я все-таки вернусь к своей излюбленной профессии, следуя внутреннему влечению. Я не связываю себя обетами.

– Я хотел бы знать, где вы намерены поселиться, – сказал Лефевр.

– К сожалению, не могу сообщить вам этого. Я поставил себе целью бесследно исчезнуть с лица земли, и я намерен добиться этого. Возьмемте авто и поедем в отель полюбоваться прекрасными женщинами.

Через две недели я прочел во всех газетах сообщение о своей смерти. «Нью-Йорк Геральд» посвятила мне целый столбец. «Дейли Мейл» последовала ее примеру. «Таймс» отвела мне всего дюжину отпечатанных петитом строчек. Ужасная несправедливость, принимая во внимание то огромное количество печатного материала, которое я даром доставлял ей в течение многих лет. «Дейли Телеграф» выражала мнение, что со стороны Скотленд-Ярда было грубой ошибкой позволить мне уйти из этого мира ненаказанным и по собственной воле. «Морнинг Пост» полагала, что общество вздохнет, наконец, с облегчением, так как освободилось от величайшего преступника современности. И только в одной французской газете я прочел заметку, от которой вскипела моя кровь. Я находился в состоянии безумия, граничащем со слабостью, о которой предпочитаю не говорить. Из Англии какая-то женщина телеграфно дала распоряжение одному из цветочных магазинов Парижа прислать в госпиталь ко дню моих похорон венок. Магазин исполнил поручение. На венке лежала маленькая карточка с надписью «Беатриче».

Что же!? Я сам желал этого!

 

Дженет

Случай привел нас в Сен-Жан, случай и желание Нормана покинуть слишком модное поле для гольфа. В день нашего приезда мы сидели на веранде гольф-клуба и молча смотрели на силуэты холмов и царственные снежные вершины тянувшихся вдали гор. Стояла глубокая тишина. Казалось, воздух был неподвижен. Листья деревьев не шевелились. Кипарисы перед маленькими красными хижинами вздымались черней обычного. Тополя вдоль дороги, идущей к виллам, расположенным на южной стороне долины, походили на часовых. Меня охватило чувство глубокого покоя. Норман сказал несколько слов о красоте окружавшей нас природы. Но скоро ему стало скучно, он поглядел на свои клюшки для гольфа и предложил секретарю, который только что вошел и поздоровался с нами, сыграть партию.

– Вы должны извинить меня. Я только что проиграл две партии, – с сожалением отказался он. – Но на поле № 7 играет в одиночку господин по имени Бенисад. Он француз, но играет чертовски хорошо! Не сыграете ли вы с ним партию?

– С кем угодно, – ответил Норман, охваченный желанием играть.

Секретарь подошел к мужчине, игравшему на последнем поле, высокому, стройному человеку с серебряными волосами и гладко выбритым, обветренным лицом. На нем был английский костюм для гольфа, ему прислуживал его собственный слуга. По-видимому, он согласился на предложение секретаря, так как оба тотчас же направились к нам. После того как секретарь представил нас друг другу, мы направились к первой позиции. Когда пришла очередь мосье Бенисада, он сначала с любопытством посмотрел на нас, потом отдал слуге свою кепку, взмахнул клюшкой и ударил. Я вскрикнула. Я узнала его по манере ударять шар. Норман также казался смущенным. Он словно окаменел от удивления. Мы оба узнали его в одну и ту же минуту. Майкл стоял неподвижно и смотрел вслед своему шару. Мы растерянно посмотрели друг на друга. Секретарь исчез в дверях клуба, прислуживающие отошли вдаль за шарами, мы были одни.

– Странное совпадение, – сказал Майкл с улыбкой, в которой не было ни следа прежнего цинизма, – наше знакомство началось, если помните, партией в гольф в Уокинге.

– Мы думали, что ты умер, – прошептала я.

Он вздохнул.

– Я очень старался не разочаровать вас. Просто несчастье столкнуться с единственными двумя людьми, которые могут тебя узнать. Но я провел четыре очень приятных года.

– Неужели прошло уже столько времени? – спросила я. Норман все еще, казалось, не в состоянии был произнести ни слова.

– Четыре года и четыре месяца. Это много для человека, которого считают давно умершим. Я живу в очаровательной небольшой вилле – вон она виднеется за деревьями. При ней чудесный сад – мои гвоздики и фиалки пользуются известностью – и я взращиваю почти все излюбленные в Англии цветы. Иногда я играю в гольф, а если меня одолевает жажда путешествовать, я отправляюсь в горы, в Пиренеи. Мой слуга Антуан – баск и отличный горный проводник. И я теперь могу уже следовать за ним повсюду.

– Что же будет теперь? – пробормотал Норман.

– Решение этого я предоставляю вам, – ответил Майкл.

Мы медленно подошли к обоим шарам. Я прижалась к своему мужу и заглянула ему в лицо. Видно было, что он борется с собой. В продолжение последних четырех чудесных лет мы не провели в Лондоне и двух месяцев. Мы путешествовали по Италии и Египту, провели две зимы в Южной Франции, а остальное время жили в Грэй-Мэноре. Я занята была своими двумя детьми, Норман – имениями. Нити, связывавшие его с прежней профессией, понятно, оборвались, но я понимала, что происходит в нем. Рядом с ним шел человек, которого он поклялся передать в руки правосудия, знаменитый преступник, чьи деяния ничем не могли быть оправданы и которого он должен был по закону немедленно выдать полиции. И я знала то, что по какой-то причине исполнение этого долга было ему ненавистно. Они приблизились к шарам, и Норман остановился. Я увидела, что он пришел к какому-то решению, и с нетерпением ждала его слов.

– Майкл! Я даю вам шанс, – сказал он. – Вы знаете, в чем заключается мой долг. Вы знаете также, что я по мере сил старался исполнять его. Но, говоря откровенно, я глубоко убежден, что вы навсегда прекратили свою преступную деятельность, и, если бы это зависело от меня, я бы охотно оставил вас в покое. Давайте предоставим судьбе решить за нас. Мы оба одинаково хорошо играем в гольф. Случай сделал вас сегодня моим партнером. Пусть эта партия решит, молчать мне или нет.

Я увидела, как загорелись глаза Майкла, и поняла, что это предложение пришлось ему по душе. Он осмотрел поле и небрежно помахал своей клюшкой.

– Если я правильно понял вас, значит, в случае моего выигрыша, – я свободен на всю жизнь. Если я проиграю, то должен подчиниться своей судьбе!

– Если вы проиграете, я пошлю одну телеграмму лондонской, другую – марсельской полиции.

– Принимаю эти условия. Итак, я ставлю свою жизнь, а вы – спокойствие своей совести.

Так началась игра за жизнь Майкла. Началась борьба, о которой я теперь еще не могу вспомнить без содрогания. Вначале ни один не получал перевеса, но у шестнадцатой ямки я заметила, что здесь, кроме ловкости, играл роль еще один фактор. Шар Нормана перелетел через ямку и остался на поле. Шар Майкла после великолепного удара почти достиг ямки, но ударился о камень, отскочил в сторону и закатился в высокую траву, откуда почти невозможно было сделать удар. На этот раз он проиграл. Норман казался очень взволнованным. Он пробормотал что-то о чертовской неудаче, но его партнер только равнодушно пожал плечами. У 17-й ямки Норман отстал на 10 метров. У 18-й позиции Майкл принялся за игру в старой манере, напряженно и злобно. Он закусил губу и так крепко сжал в руке клюшку, что суставы пальцев побелели. Он сделал изумительный удар. Шар покатился медленно и прямо. Затаив дыхание, глядела я ему вслед. Он остановился на расстоянии нескольких метров от ямки. Я облегченно вздохнула. С самого начала игры я про себя молила Бога, чтобы мой муж проиграл. Но боги, казалось, решили иначе. Шар Нормана прокатился мимо шара Майкла и, к моему ужасу, упал в ямку. Норман и сам был растерян. Он неподвижно глядел на место, где исчез его шар и старался не смотреть на своего противника.

– Как жаль! – сказал он, раздосадованный своим успехом. – Невероятно, до чего мне везет сегодня. Это уже вторая совершенно случайная удача.

Майкл ничего не ответил. Он долго и внимательно смотрел на свою клюшку, ударил, и его шар покатился прямо к ямке, но, упав в нее, подскочил, выкатился снова и остановился у самого края ямки. Мы ждали, но он не шевельнулся. Майкл отвернулся, и мне показалось, что его губы задрожали.

– Снова вничью, – сказал он, – я не думал, что потеряю эти две ямки.

– Мне повезло, – хриплым голосом сказал Норман. – Но против этого ничего не поделаешь. Могло случиться и иначе.

На 18-м поле обоим пришлось гнать шары против сильного ветра, который дул нам в лицо. Норман играл хорошо, но Майкл – еще лучше. Однако его шар, задержанный каким-то бугорком, остановился, не докатившись до ямки. Я посмотрела на своего мужа и прошептала Майклу, возле которого стояла:

– Этого бугорка не должно здесь быть, сотри его ногой, Норман не увидит, я стою между вами.

Майкл переменил клюшку и исподлобья поглядел на меня. Я поняла, что советовала ему нечто, несовместимое с его правилами игры.

– Я привык играть честно, – спокойно сказал он, – то, что ты говоришь, пошло бы вразрез с моей совестью. Если мне суждено проиграть, я все равно проиграю.

Он осмотрел короткий, толстый, имевший форму ложки конец своей клюшки. Его шар остановился из-за ветра на полпути, но занял очень хорошую позицию.

Мы напряженно ожидали следующего удара. Помощники Нормана и слуги Майкла, должно быть, почувствовали, что от результата этой игры зависит нечто очень важное. Они заразились нашим волнением. Майкл ударил. Его шар покатился прямо к флажку, и я едва подавила крик радости, когда он остановился в двух-трех метрах за ямкой.

– Отлично, – сказал Норман, вздохнув с облегчением. – Теперь я должен постараться сыграть так же хорошо.

Меня снова охватил страх, когда его шар покатился к отверстию; мне показалось, что партия подошла к концу. Но в нескольких метрах от ямки шар остановился.

Казалось, Майкл выигрывает. Вдруг слуга Майкла с ужасом вскрикнул: шар Майкла, не докатившись до ямки, остановился. Майкл неподвижно смотрел на шар. Когда он поднял голову, наши взоры встретились.

– Судьба – против меня, – спокойно сказал он.

Шар Нормана занимал великолепную позицию, но я заметила, что Норман держал клюшку не так, как всегда. Он легко толкнул шар, и – я едва поверила своим глазам – шар прокатился мимо отверстия и остановился на целый метр дальше.

– Это самое коварное поле на всем плацу, – сказал он. – Ваша очередь.

На этот раз Майклу повезло. Его шар упал прямо в ямку. Поведение Нормана снова поразило меня. Он тщательно осмотрел свою чересчур короткую клюшку и счистил приставшие к ней комки земли. Но когда сделал удар, шар снова прокатился мимо.

– Никогда еще в жизни я не терпел такой неудачи! – воскликнул Норман с видом человека, проигравшего партию исключительно по своей неосторожности. – Вы выиграли, мосье Бенисад. И вы заслужили победу. Вам пришлось не раз бороться против неблагоприятных обстоятельств.

Майкл снял шапку. На его лбу выступили крупные капли пота.

– Я рад, что выиграл, я уж не надеялся на это.

Мы пошли обратно к клубу.

– Дженет и я едем сегодня дальше, – сообщил Норман.

– Это совсем не нужно, – ответил Майкл. – Я собираюсь отправиться завтра в горы, где останусь целую неделю. Пожалуйста, не ускоряйте из-за меня вашего отъезда. Дженет, разреши сказать тебе несколько слов наедине.

Норман, не говоря ни слова и ни разу не оглянувшись, пошел в клуб. Мужчины – странные существа. Этой игрой их борьба закончилась…

Я ответила Майклу, не дожидаясь его вопроса:

– Беатриче здорова. И она еще не замужем.

Взгляд Майкла просветлел. Я сделала вид, что не замечаю этого. Но сейчас же его лицо снова приняло равнодушное выражение, и голос зазвучал прежней энергией.

– Жаль, что она еще не замужем. Хотя я и думаю, что во всем свете не найдется мужчины, достойного ее. У меня к тебе большая просьба: я хотел бы, чтобы она узнала, что я еще не умер.

Он раскрыл свой бумажник и вынул из него помятую карточку, на которой рукой Беатриче надписано было его имя.

– После того, как я «умер», я узнал из французских газет, что Беатриче послала цветы в госпиталь ко дню моих похорон. Я почувствовал стыд, как человек, совершивший нечто позорное. Я постарался насколько мог искупить свое прошлое. И после этого я имел глупость снова рискнуть своей жизнью: я присутствовал при своем собственном погребении и украл эту карточку. Если она узнает правду, я хочу, чтобы ты рассказала ей об этом. Пусть она сочтет это за искупление.

Я положила свои пальцы на его руку. Я не могла произнести ни слова. Мы попрощались молча.

Последнее, что мы узнали о Майкле, было очень характерно для него. Когда мы на следующий день были на поле для гольфа, где Норман играл с секретарем, мы увидели на другой стороне реки двух мужчин с дорожными сумками и шестами. Они походили на пилигримов, предпринявших путешествие к святым местам на покаяние.

– Бенисад снова отправляется в горы, – сказал секретарь. – Говорят, он поставил себе целью первым взобраться на ту вершину. Ее не достигал еще ни один человек. Даже баски-проводники считают его смелость безумием.

Я с тоской смотрела вслед удалявшимся людям, желая им счастливого пути. Майкл, не оглядываясь, шел вперед к своей цели.