Сначала Чаз заметила этого официанта, потому что он был симпатичным и не выглядел актером. Коротышка, но хорошо сложен, с темными, стоявшими ореолом над головой волосами. Разнося подносы с закусками, он украдкой поглядывал на окружающих. Словно бы исподтишка. Впрочем, она сама делала то же самое, поэтому не придала его взглядам особого значения. Но потом вдруг увидела, до чего неловко он поворачивается всем телом.

А когда наконец сообразила, кто он на самом деле и чем тут занимается, так разозлилась, что едва искры из глаз не посыпались. Извинившись, она проскользнула в коридор для слуг и увидела, что он расставляет блюда на металлической тележке. Завидев ее, он лучезарно улыбнулся:

— Привет, ангел. Чем могу служить?

Она присмотрелась к его бейджу.

— Немедленно отдай свою камеру, Маркус.

Улыбка парня мигом померкла.

— Не пойму, о чем ты толкуешь.

— У тебя скрытая камера.

— Ты спятила?

Чаз попыталась вспомнить, где прячут камеры телерепортеры, ведущие расследование.

— Я знаю, кто ты, — пробормотал официант. — Работаешь на Брэма и Джорджи. Сколько тебе платят?

— Больше, чем получаешь ты.

Маркус был невысок, но довольно мускулист, и до нее только сейчас дошло, что, наверное, стоило бы сообщить охране и пусть бы она с ним разбиралась. Но кругом было полно народу, и Чаз показалось, что лучше не поднимать шума.

— Либо отдашь камеру сам, либо кто-нибудь отберет ее у тебя.

Должно быть, ее слова прозвучали так убедительно, что он растерялся. Тот факт, что она способна надавить на него и заставить плясать под свою дудку, придал ей еще больше уверенности.

— По-моему, это не твое дело, — бросил официант.

— Понимаю, и тебе нужно как-то жить. Отдай камеру, и забудем обо всем.

— Не будь сукой.

Вместо ответа она молниеносным движением выбросила вперед руку и схватилась за верхнюю пуговицу его жилета, ту, которая немного отличалась от остальных. Пуговица осталась в ее пальцах, но не оторвалась, потому что была прикреплена к тонкому шнуру.

— Эй!

Чаз с силой дернула за шнур.

— Никаких камер! Можно подумать, тебе это неизвестно!

— Да что тебе нужно? Знала бы ты, сколько платят фотоагентства за подобное дерьмо!

— А мне плевать.

Его лицо налилось багровой краской, но он не мог незаметно выхватить у нее камеру.

Чаз пошла по коридору. Маркус поплелся за ней.

— Послушай, ты могла бы продать свою историю. Ты ведь работаешь у них. Клянусь, ты получишь не меньше сотни кусков. Отдай мне камеру, и я сведу тебя с нужным парнем. Он все устроит.

«Сто тысяч долларов!..»

— Тебе даже не обязательно выкапывать всякую грязь. Говори все как есть.

Чаз даже не ответила. Просто ушла.

«Сто тысяч долларов…»

После ужина на экраны пустили смешной видеомонтаж клипов из «Скипа и Скутер». Как раз перед церемонией разрезания свадебного торта в зале появился Дирк Дьюк с микрофоном. Он был самым популярным в городе диджеем (настоящее имя — Адам Левенштейн), и Поппи наняла его подобрать музыку для танцев, которые должны были начаться не раньше чем через полчаса. Дирк был невысокого роста, с вытянутой головой, татуированной шеей и гарвардским образованием, которое всеми силами старался скрывать. Сегодня вместо обычных джинсов на нем был дурно сидевший смокинг.

— Эй, все! Классная вечеринка! Давайте порадуемся за Джорджи и Брэма.

Публика послушно порадовалась.

— Все вы фанаты «Скипа и Скутер». И вот теперь Брэм и Джорджи поженились. Супер, верно?

Аплодисменты и пара свистков: инициатива Мег.

— Мы собрались, чтобы отпраздновать брак, состоявшийся два месяца назад. Церемонию, на которую никто из нас не удостоился быть приглашенным.

Смех.

— И сегодня… придется что-то с этим делать.

В зале появились четверо официантов с арочной беседкой для новобрачных, задрапированной белым тюлем и увитой голубыми гортензиями. Позади шла самодовольно улыбавшаяся Поппи в длинном черном платье.

Джорджи подтолкнула Брэма локтем.

— Похоже, это и есть сюрприз, обещанный Поппи. Тот самый, на который ты дал свое благословение.

— Тебе следовало хорошенько дать мне по голове, — прошипел Брэм. — Мне все это не нравится.

Джорджи происходившее нравилось еще меньше, тем более что официанты поставили беседку у входа в бальный зал, Брэм тихо выругался.

— Эта женщина может считать себя уволенной.

— Как рукоположенный священник церкви Всеобщей Жизни… — Дирк для пущего эффекта сделал паузу, — считаю большой честью… — еще одна пауза, — просить наших невесту и жениха выступить вперед и… — громко: — повторить свои обеты для всех нас.

Гости пришли в полный восторг. Даже отец Джорджи.

Блестящие пухлые губы Поппи сложились в торжествующую улыбку. На щеке Брэма нервно дернулся мускул. Поппи не имела права устраивать подобное представление, не посоветовавшись предварительно с ними.

Брэм стиснул зубы и встал.

— Срочно нацепи улыбку, — велел он.

Джорджи сказала себе, что это не важно. Подумаешь, очередной публичный спектакль. Разве мало их было?! Сверкающее платье зашуршало, когда она поднялась.

Дирк растягивал гласные, как ведущий игрового шоу:

— Отец невесты! Подойдите к новобрачным. Мистер Пол Йорк. Брэм, выбирайте шафера.

— Он выбирает меня! — вскочил Трев. Гости снова рассмеялись.

Джорджи чувствовала, что сейчас задохнется.

— Джорджи, кто будет вашей подружкой?

Она взглянула на Сашу, Мег, Эйприл и подумала, как же ей повезло иметь таких замечательных подруг.

— Лора, — решила она, вскинув голову.

Лицо Лоры потрясенно вытянулось. Она поспешно встала, едва не споткнувшись о стул.

Дирк предусмотрительно повернулся спиной к залу и, прикрыв микрофон, шепотом спросил у стоявших лицом к гостям Брэма и Джорджи:

— Все готово?

Новобрачные переглянулись и без слов поняли друг друга. Он вскинул бровь. Она глазами высказала ему все, что думала. Брэм улыбнулся, сжал ее руку и отобрал у Дирка микрофон.

— Священник, раввин и пастор вошли в бар…

Все рассмеялись. Брэм ухмыльнулся и поднес микрофон поближе к губам:

— Спасибо за ваши добрые пожелания. Мыс Джорджи благодарны вам куда больше, чем можно передать словами.

Поппи нервно прикусила нижнюю губу. Речь Брэма не входила в ее программу. Очевидно, ей не нравились слишком бойкие клиенты, не считающиеся с ее планами.

Брэм выпустил руку Джорджи и показал на беседку:

— Как вы, возможно, догадались, эта церемония — сюрприз для нас. Но правда заключается в том, что хоть все понимают, насколько заманчива идея стать свидетелями свадьбы Скипа и Скутер, мы с Джорджи — совершенно другие люди. Не эти персонажи. И сейчас не хотим их изображать.

Джорджи взяла его под руку и широко улыбнулась, давая понять, что поддерживает мужа. Он накрыл ее ладонь своей.

— Мне сейчас очень хочется быть сентиментальным. Сказать о Джорджи много всего хорошего. О том, какое доброе и благородное у нее сердце. Какая она милая и смешная. Что она стала моим лучшим другом. Но мне не хочется смущать ее.

— Ничего. — Она наклонилась к микрофону. — Смути меня.

Брэм рассмеялся. Собравшиеся громко их поддержали. Они одарили друг друга долгим, любящим взглядом, после чего поцеловались.

И тут, неизвестно почему, у Джорджи затряслись ноги. Действительно затряслись. Как будто случилось землетрясение. Только землетрясение происходило в ней. Она влюбилась в Брэма?!

Кровь отлила от ее лица. Джорджи пыталась осознать чудовищную правду. Несмотря на все, что она знала о Брэме Шепарде, все же влюбилась в него, в этого эгоиста, себялюбца, наглого типа, охваченного страстью к саморазрушению, который украл ее девственность, погубил сериал и едва не уничтожил себя.

Волосы Брэма сверкали в свете люстр. Его чеканная красота и мужественная элегантность так и просились на экран.

Джорджи невольно загляделась на мужа. Жаль, что как раз в тот момент, когда нужно учиться быть самостоятельной, она сама поставила все под удар, влюбившись в мужчину, которому нельзя доверять, в мужчину, который остается рядом, пока она ему платит. От сознания такого ужаса кружилась голова.

Брэм закончил речь, и в зал ввезли свадебный торт: многослойное чудо кондитерского искусства, покрытое кружевной глазурью и сахарными гортензиями. На верхушке красовались кукольные Скип и Скутер в свадебных нарядах. Брэм скормил Джорджи первый кусок, оставив на ее губах кусочек глазури, который снял поцелуем. Ей удалось вернуть долг, сунув кусочек торта в рот мужу. Торт имел вкус разбитого сердца.

Потом Эйприл увела ее в другую комнату, чтобы помочь переодеться из волшебного хрустального платья в осовремененный голубой флэппер, который они выбрали для танцев. И весь остаток ночи Джорджи делала все, что необходимо: танцевала, смеялась и веселилась.

Она танцевала с Брэмом, который твердил, что она прекрасна и ему не терпится затащить ее в постель, танцевала с Тревом, со своими подругами, с Джейком Корандой, с Эроном и отцом, со своими партнерами и Джеком Патриотом. И даже с Дирком Дьюком. Пока ноги двигаются, можно не думать о том, как спастись от надвигающейся катастрофы.

Когда они наконец остались одни, Брэм угрожающе навис над ней. Черный галстук-бабочка болтался на шее, воротник сорочки был расстегнут.

— Какого черта ты несешь? Что это значит «ночую в гостевом домике»?

Джорджи все еще была немного пьяна, но не настолько сильно, чтобы не сознавать, как лучше всего поступить. Ей хотелось плакать… или кричать, однако для этого еще будет время.

— У меня пробы во вторник, помнишь? И наши постельные игры дают мне несправедливое преимущество над другими актрисами.

— В жизни не слышал более неудачных отговорок.

Каким-то образом она сумела изобразить дерзость прежней Джорджи, той Джорджи, которая когда-то так глупо влюбилась.

— Прости, Скип. Я верю в честную игру, иначе совесть не даст мне покоя.

— На кой хрен такая совесть?!

Он прижал ее к стене у лестницы и стал целовать. Страстные, жаркие, властные поцелуи…

Джорджи закрыла глаза.

Брэм сунул руку под подол коротенького голубого платьица и припал губами к вздымавшейся из выреза груди.

— Ты сводишь меня с ума, — пробормотал он, почти не отрываясь от ее влажной кожи.

У нее закружилась голова от шампанского, от желания и от отчаяния. Он сунул пальцы в ее трусики, такие тонкие и узкие, что их словно бы и не было.

«Остановись. Нет, не останавливайся…»

Слова теснились и сталкивались в голове, однако его поцелуи становились все более настойчивыми, а прикосновения такими интимными, что вынести это было невозможно.

— Довольно, — вдруг бросил Брэм и подхватил Джорджи на руки.

Музыка нарастала. Мелодии из «Доктора Живаго» и «Титаника», «Незабываемого романа» и «Из Африки» окутали их, пока он нес ее по ступенькам, как в самой романтической сцене фильма, если не считать того, что было два часа ночи и он ушиб локоть о дверь, когда переносил Джорджи через порог.

Но Брэм довольно скоро пришел в себя, посадил ее на кровать, стащил трусики… и все было так, как в их первую ночь на яхте. Ее голые бедра на краю матраца. Задранное до талии платьице. Его одежда, разбросанная по полу. И она, со своей дурацкой влюбленностью в мужчину, который никогда ее не любил.

Все как впервые… и все иначе. После мгновенной яростной атаки он замедлил темп. И ласкал ее руками, губами, плотью: всем… кроме своего сердца.

Что-то смутно пытливое мелькнуло в его глазах, когда он смотрел на нее сверху вниз. Должно быть, почувствовал в ней перемену, но не мог понять, какую именно.

Однако наслаждение все усиливалось, мелодия в ее голове шла крещендо, и камера откатилась назад. Джорджи закрыла глаза и канула вместе с ним в небытие.

Она лежала, уткнувшись ему в плечо. Отчаяние вернулось вновь, и необходимо было остановить это саморазрушение.

— Так когда ты влюбился в меня? — неожиданно спросила Джорджи.

— С первого взгляда, — сонно ответил он. — Нет, подожди… это был я. Когда впервые взглянул в зеркало.

— Я серьезно.

Брэм зевнул и поцеловал ее в лоб.

— Спи, дорогая.

— У меня такое ощущение… — упорствовала Джорджи.

— Какое именно?

Теперь он окончательно проснулся и сверлил ее подозрительным взглядом. Но ей необходимо точно знать, как обстоят дела между ними. Для них это слишком важно. Некогда тратить время на недоразумения в стиле ситкомов, которые можно прояснить несколькими словами.

— Такое ощущение, что ты влюблен в меня.

Он сел, бесцеремонно сбросив Джорджи на матрац.

— Что за чушь… ты точно знаешь, как я к тебе отношусь.

— Не совсем. Ты более чувствителен и тонок, чем хочешь показать, и многое стараешься скрыть.

— Ничуть я не чувствителен. — Он яростно уставился на нее. — Тебе обязательно ткнуть меня носом в то, что я сказал на вечеринке?

Она не помнила, что именно Брэм говорил на вечеринке, и поэтому презрительно скривила губы.

— Разумеется, хочу. Поэтому повтори все с самого начала.

Он раздраженно вздохнул и снова лег.

— Ты мой лучший друг. А теперь можешь смеяться. Поверь, я никогда не думал, что так получится.

Его лучший друг…

Джорджи громко сглотнула.

— Не знаю, почему ты против. Я славный человек.

— Ты ненормальная. Я в жизни не предполагал, что именно ты окажешься человеком, которому я буду доверять больше всего на свете.

А вот она ничуть ему не доверяла. Кроме одного: он говорил правду о своих чувствах к ней.

— Как насчет Чаз? Она готова идти под пули ради тебя.

— Ладно, ты второй надежный человек, которого я знаю.

— Это уже лучше.

Джорджи приказала себе замолчать, но отчего-то не сделала этого. Она должна попытаться, в последний раз.

— Если ты превратишься в идиота и решишь влюбиться, — вздохнула она, словно предмет разговора был слишком утомительным, — это может все испортить.

— Иисусе, Джорджи, да оставишь ты меня в покое? Никто ни в кого не влюблен.

— Ты уверен?

— Уверен.

— Большое облегчение. А теперь я хочу спать.

Ее нога затекла, но она не смела пошевелиться, пока не услышала мерное, глубокое дыхание. Только тогда она вылезла из постели и, накинув первое, что попалось под руки: его сброшенную сорочку, — прокралась вниз. Отец давно перебрался к себе, освободив гостевой домик.

Джорджи, спотыкаясь, побрела по холодной каменной дорожке. Слезы струились по щекам. Если она по-прежнему будет спать с ним, придется притворяться, что это всего лишь секс. Играть перед ним точно так, как она играла перед камерами, — она больше не могла. Ни для него, ни для себя. Никогда.