Susan Elizabeth Phillips

HEROES ARE MY WEAKNESS

Печатается с разрешения автора и литературных агентств The Axelrod Agency и Andrew Nurnberg.

© Susan Elizabeth Phillips, 2014

© Перевод. В.И. Агаянц, 2015

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

 

Глава 1

Обычно Энни не разговаривала с чемоданами, но в последние дни с ней творилось что-то неладное. Свет фар едва пробивался сквозь непроглядную снежную круговерть, а дворники на лобовом стекле старенькой «киа» сдались под свирепым натиском бури, обрушившейся на остров.

– Подумаешь, легкий снежок, ничего особенного, – утешила Энни огромный красный чемодан, с трудом втиснутый на пассажирское сиденье. – Тебе может показаться, что настал конец света, но это еще не значит, что так оно и есть.

«Ты же знаешь, я терпеть не могу холод, – захныкал чемодан, словно плаксивый ребенок, привыкший капризно топать ножкой, чтобы добиться своего. – Как ты могла привезти меня в это жуткое место?»

Просто у Энни не было иного выбора.

Порыв ледяного ветра едва не опрокинул автомобиль. Заснеженные ветви старых елей, нависавшие над грунтовой дорогой, хлестали по стеклам, словно седые космы ведьмы. Те, кто представлял себе ад в виде чудовищной огненной печи, ошибались, мрачно заключила Энни. Настоящий ад здесь, в этой унылой ледяной пустыне.

«Ты что, никогда не слышала о Майами-Бич? – заныла Пышка, изнеженная принцесса, спрятанная в чемодане. – И зачем только ты притащила меня на этот богом забытый пустынный остров посреди Северной Атлантики, где нас непременно слопают белые медведи?»

Мотор жалобно подвывал, пока машина ползла сквозь пургу по узкой скользкой дороге. У Энни раскалывалась голова, от кашля болели ребра. Приходилось вытягивать шею, вглядываясь в чистую проплешину на залепленном снегом ветровом стекле, но даже это легкое усилие вызывало головокружение. Одна-одинешенька на всем белом свете, если не считать «говорящих» кукол, чьи голоса помогали ей не потерять последнюю связь с реальностью. Поймав себя на этой мысли, Энни горько усмехнулась, несмотря на тошноту и головную боль.

И тотчас в голове ее зазвучал увещевающий голос приятельницы Пышки, деловитой Милашки, лежавшей в пузатом чемодане на заднем сиденье.

«Мы вовсе не посреди Северной Атлантики, – возразила Милашка, всегда отличавшаяся завидным здравомыслием. – Мы на одном из островов в десяти милях от побережья Новой Англии, и, насколько мне известно, в штате Мэн белые медведи не водятся. А кроме того, Перегрин-Айленд пустыней не назовешь».

«Какая разница. – Будь Пышка на руке у Энни, она капризно задрала бы свой крошечный носик. – Здесь и летом не выживешь, не то что зимой. Готова поспорить, местные жители поедают друг дружку, да и мертвечиной не брезгуют».

Машину слегка занесло, Энни сумела ее выровнять, крепче вцепившись в руль обеими руками в перчатках. Обогреватель дышал на ладан, но Энни почувствовала, что покрывается потом под курткой.

«Тебе грех жаловаться, Пышка, – миролюбиво проговорила Милашка, пытаясь урезонить сварливую подружку. – Перегрин-Айленд – модный летний курорт».

«Но на дворе отнюдь не лето! – фыркнула Пышка. – Сейчас начало февраля, в это время года на острове и полусотни человек не наберется. Ничтожная горсточка болванов».

«Ты ведь знаешь, Энни выбирать не приходилось», – укоризненно заметила Милашка.

«Потому что она жалкая неудачница», – раздался презрительный мужской голос.

Лео имел скверную привычку бесцеремонно влезать в мысли Энни и вытаскивать на свет божий ее самые потаенные страхи. Энни его недолюбливала, но ни одна хорошая история не обходится без злодея.

«Как жестоко, Лео, – огорченно вздохнула Милашка. – Даже если это правда».

Вечно брюзжащая Пышка все не унималась.

«Ты же главная героиня, Милашка, для тебя всегда все заканчивается прекрасно. Другое дело мы. Нам ничего хорошего не светит. Мы обречены! Нас ждет неминуемая гибель! Мы навсегда…»

Энни закашлялась, оборвав истеричную тираду куклы. Она знала: рано или поздно тело ее исцелится от затянувшейся пневмонии (по крайней мере, Энни на это надеялась), но как насчет всего остального? Она потеряла веру в себя, утратила ощущение, что в тридцать три года жизнь только начинается и самое интересное еще впереди. Энни чувствовала себя слабой и опустошенной, вдобавок ее терзал страх. Не лучшее состояние духа, когда тебе предстоит провести два месяца на уединенном острове в штате Мэн.

«Всего лишь шестьдесят дней, – попыталась утешить ее Милашка. – А кроме того, Энни, тебе ведь больше некуда податься».

Верно. В этом и заключалась омерзительная правда. Энни некуда было идти. И нечем заняться, кроме как отправиться на поиски наследства, которое, возможно, оставила ей мать. А может, и не оставила.

Колесо угодило в запорошенную снегом рытвину, машина дернулась, и ремень резко натянулся, врезавшись в плечо. Энни снова закашлялась. Если бы можно было остаться на ночь в городке… но единственная гостиница на острове стояла закрытой до самого мая. Впрочем, все равно ночевка в гостинице была ей не по карману.

Старенький автомобиль с натугой вскарабкался на холм. Энни не первый год выступала со своими куклами, ей доводилось садиться за руль в любую непогоду, но даже опытному водителю-профессионалу, привыкшему к заснеженным трассам, пришлось бы нелегко на этой заледенелой дороге, тем более в дряхлом драндулете. Не зря жители Перегрин-Айленда разъезжали по острову во внедорожниках.

«Не гони, – посоветовал еще один мужской голос из чемодана на заднем сиденье. – Тише едешь, дальше будешь». – Питер, кукла-герой, рыцарь в сверкающих доспехах, всегда стремился подставить плечо, ободрить и утешить. В отличие от бывшего дружка Энни, актера и горе-любовника, который только и знал, что язвил, а ободрял лишь самого себя.

Энни остановила машину, затем начала медленно спускаться с холма. На середине склона все и случилось.

Видение возникло из ниоткуда.

Одетый в черное всадник на рослом вороном коне пересек дорогу у подножия холма. Энни всегда отличалась живым воображением (свидетельство тому – ее нескончаемые внутренние диалоги с куклами). Разумеется, она решила, что конник ей пригрезился. Однако черная фигура оказалась вполне реальной. Верховой мчался сквозь метель, пригнувшись к развевающейся гриве лошади. Адские создания – лошадь-призрак и безумный наездник, летящие в белую тьму.

Всадник исчез так же быстро, как и появился, однако нога Энни машинально надавила на тормоз, и машина начала скользить. Ее развернуло поперек дороги, швырнув к обочине. Автомобиль накренился, съехав в забитую снегом канаву, и увяз в сугробе.

«Ты просто законченная неудачница», – ехидно усмехнулся злодей Лео.

Глаза Энни наполнились слезами. Она чувствовала себя измотанной, руки у нее тряслись. Проскакал ли всадник в самом деле, или ей это только почудилось? Ну же, соберись, скомандовала она себе. Включив заднюю скорость, Энни попыталась выбраться из рытвины, но машина забуксовала, колеса еще глубже завязли в снегу. Девушка бессильно откинулась на спинку сиденья. Если сидеть и ждать, кто-нибудь непременно ее найдет. Вот только когда? Дорога вела к усадьбе и коттеджу, другого жилья поблизости не было.

Энни попробовала собраться с мыслями. На острове о ее приезде знал лишь один человек, тот, что присматривал за Харп-Хаусом и коттеджем. Однако все переговоры с ним она вела по электронной почте. Энни написала, что приезжает, попросив включить в домике воду и электричество. Но даже будь у нее телефон Уилла Шоу (так звали смотрителя), едва ли ей удалось бы дозвониться до него из этой глуши, да еще в снегопад.

«Ты безнадежна». – Лео никогда не разговаривал обычным голосом. Он лишь презрительно цедил слова.

Энни вытянула бумажный носовой платок из смятой пачки, но вместо того чтобы ломать голову над своей проблемой, задумалась о лошади и всаднике. Каким психом надо быть, чтобы выгнать животное из теплой конюшни в такую погоду? Энни зажмурилась, борясь с подступившей тошнотой. Ах, если бы можно было свернуться калачиком и заснуть. Неужели так страшно признать, что жизнь взяла над тобой верх?

«Прекрати сейчас же», – приказала рассудительная Милашка.

В голове у Энни словно гудел тяжелый колокол. Нужно найти Шоу и попросить его вытащить машину.

«Обойдемся без Шоу, – заявил бесстрашный герой Питер. – Я сам справлюсь».

Но Питер, как и бывший приятель Энни, успешно преодолевал лишь воображаемые трудности.

До коттеджа оставалось около мили – плевое расстояние для здоровой женщины в хорошую погоду. Но погода выдалась ужасная, а со здоровьем у Энни дело обстояло еще хуже.

«Сдавайся, – злорадно прошипел Лео. – Признай, ты сама этого хочешь».

«Не будь скотиной, Лео», – послышался голос Плутовки, лучшей подруги Милашки, второго «я» Энни. Плутовка часто оказывалась виновницей всевозможных передряг, в которые попадали куклы, и неприятности всегда приходилось разгребать главным героям – Милашке и Питеру. Однако, несмотря ни на что, Энни любила ее за храбрость и доброе, щедрое сердце. «Возьми себя в руки, – скомандовала Плутовка. – Вылезай из машины».

Энни хотела было послать ее ко всем чертям, но сдержалась. Что толку кипятиться? Заправив непокорную копну волос под воротник куртки, она застегнула молнию. Одна из вязаных перчаток порвалась на большом пальце, ледяная ручка двери обожгла кожу сквозь дыру. И все же Энни заставила себя открыть дверь.

Яростный морозный ветер ударил в лицо, и у нее перехватило дыхание. Ноги не слушались, пришлось сделать над собой усилие, чтобы выбраться из машины. Видавшие виды коричневые замшевые ботинки, отнюдь не предназначенные для проселочных дорог, мгновенно утонули в снегу, а тонкие джинсы не спасали от холода. Сгорбившись, пригнув голову в тщетной попытке защититься от ветра, Энни обошла автомобиль, чтобы достать теплое пальто, но большой чемодан на крыше машины воткнулся в сугроб на склоне холма и застрял. Она не смогла его открыть, сколько ни пыталась. Впрочем, это ее ничуть не удивило. Слишком уж давно все у нее шло наперекосяк, Энни успела забыть, что такое удача.

Она вернулась к месту водителя. Куклы могли бы провести ночь в машине, рассудила она, ничего с ними не сделается. А вдруг сделается? Куклы – все, что у нее осталось, потеряв их, она пропадет.

«Ну, ты еще поплачь, жалкое ничтожество, – презрительно фыркнул Лео. Энни захотелось оторвать ему голову. – Детка… я нужен тебе больше, чем ты мне, – с издевкой напомнил он. – Без меня ты не сможешь давать представления».

Энни отмахнулась от него. Тяжело дыша, она вытащила из машины чемоданы, сунула в карман ключи, выключила фары и захлопнула дверцу.

Ее мгновенно окутала густая тьма, а вьюга, казалось, завыла еще громче. Энни почувствовала, как в грудь заползает страх.

«Я тебя спасу!» – пообещал Питер.

Энни крепче стиснула ручки чемоданов, стараясь не поддаваться панике.

«Я ничего не вижу! – завизжала Пышка. – Ненавижу темноту!»

Старенький мобильник Энни давал слишком слабую подсветку, но у нее было кое-что другое… Поставив чемодан в снег, она поискала в кармане ключи от машины. К кольцу крепился крошечный фонарик-брелок. Энни уже не помнила, когда включала его в последний раз, и сомневалась, работает ли он. Чувствуя, как сердце колотится где-то у горла, она нажала кнопку.

Тоненький ярко-синий луч прорезал темноту, высветив в снегу тропинку, такую узкую, что можно было запросто сбиться с пути.

«Возьми себя в руки», – приказала Плутовка.

«Лучше сразу сдаться», – пренебрежительно хмыкнул Лео.

Энни двинулась вперед, утопая в снегу. Ветер продувал насквозь тонкую куртку, трепал волосы, бросая в лицо кудрявые пряди. Снег набился за воротник, и Энни снова одолел кашель. Боль железным обручем сдавила ребра, тяжелые чемоданы били по ногам. Довольно скоро пришлось поставить их на землю, чтобы руки немного отдохнули.

Энни съежилась, втянула голову в плечи, пытаясь защитить легкие от ледяного ветра. Пальцы окоченели от холода, но она поплелась дальше. А куклы все болтали, не давая ей покоя.

«Если ты меня уронишь и порвешь мое лиловое платье с блестками, я подам на тебя в суд!» – верещала Пышка.

«Я всех храбрее! И всех сильнее! Я вытащу тебя из этой переделки», – хвастался Питер.

«Ты хоть что-нибудь способна сделать по-человечески?» – язвительно осведомился Лео.

«Не слушай Лео, – вмешалась Милашка. – Знай себе шагай. Мы дойдем».

«Заходит как-то в бар женщина, волоча за собой чемодан…» – подала голос Плутовка, бестолковая копия Энни.

Сосульки повисли на ресницах, мешая вглядываться в белесую снежную мглу. Ветер рвал чемоданы из одеревеневших пальцев. Слишком большие, слишком тяжелые, они оттягивали руки, словно свинцовые гири. Глупо было брать их с собой. Чертовски глупо. Непростительно глупо. Но Энни не могла оставить своих кукол.

Каждый шаг давался ей все с большим трудом, казалось, позади уже не один десяток миль. Никогда в жизни она не чувствовала такого мертвящего холода. Успев на грузовой паром, отходивший на остров, Энни решила было, что ее невезение наконец закончилось. Паром появлялся здесь нечасто. В остальное время с внешним миром местных жителей связывало небольшое суденышко, служившее когда-то для ловли омаров. Оно курсировало между островом и Большой землей, доставляя раз в неделю на Перегрин-Айленд почту, продукты и товары. Оказавшись на пароме, Энни приободрилась. Но чем дальше отходил паром от побережья Мэна, тем яростнее бушевала буря.

Энни устало тащилась вперед, тяжело волоча ноги по снегу. Руки ломило от боли, легкие саднило, она сдерживалась из последних сил, чтобы не согнуться в новом приступе мучительного кашля. Ну почему она спрятала пальто в большой чемодан, вместо того чтобы оставить его в салоне машины? Отчего она вечно все делает не так? Нет чтобы найти наконец постоянную работу. Перестать сорить деньгами. Встречаться только с достойными мужчинами.

Прошло немало времени, с тех пор как Энни была на острове в последний раз. Раньше дорога заканчивалась развилкой. В одну сторону вела тропинка к коттеджу, в другую – к Харп-Хаусу. Но что, если Энни ее не заметила и прошла мимо? За минувшие годы многое могло измениться.

Она пошатнулась и рухнула на колени. Ключи выскользнули у нее из пальцев, фонарик погас. Энни вцепилась в чемодан, ища опоры. Она продрогла до костей. Легкие горели огнем. Хватая ртом воздух, она принялась лихорадочно шарить рукой в снегу. Если фонарик не найдется…

Пальцы онемели от холода, и Энни едва не упустила брелок. Когда наконец она сжала его в руке и включила, то увидела кучку деревьев, которая всегда стояла вблизи развилки. Луч скользнул вправо, высветив большую гранитную глыбу, здесь дорога разветвлялась надвое. Энни заставила себя встать на ноги, подняла чемоданы и, спотыкаясь, побрела сквозь снежные заносы.

Облегчение, охватившее ее, когда удалось отыскать развилку, вскоре улетучилось. За многие столетия суровые бури оголили побережье, выстояли лишь самые могучие и крепкие ели. На мерзлой открытой равнине свирепый ветер с океана обрушился на Энни, норовя вырвать из рук чемоданы, трепля их, как паруса. Каким-то чудом ей удалось не выпустить драгоценную ношу, повернувшись к ветру спиной. Увязая в снегу, еле таща чемоданы с куклами, она ковыляла по высоким сугробам, хотя больше всего ей хотелось лечь и уснуть, покориться холоду, признав себя побежденной.

Она так низко склонилась, защищаясь от ветра, что едва не прошла мимо дома. Энни заметила Мунрейкер-Коттедж, лишь когда задела чемоданом облепленную снегом стену.

Маленький домик, сложенный из серого камня, под толщей снега казался бесформенной белой глыбой. Ни расчищенной дорожки, ни приветливо горящих окон. Когда Энни видела дом в последний раз, дверь была клюквенно-красной, теперь ее покрасили в холодный иссиня-фиолетовый цвет. Под окном, занесенные снегом, лежали старые деревянные ловушки для омаров – напоминание о происхождении домика, служившего когда-то рыбацкой хижиной.

Энни кое-как доплелась до крыльца, опустила чемоданы на землю, поискала в кармане ключи и только тогда вспомнила, что островитяне редко запирали двери.

Дверь распахнулась, стоило потянуть за ручку. Энни с трудом втащила внутрь чемоданы и, из последних сил сражаясь с ветром, закрыла дверь. В груди у нее хрипело. Вконец истерзанная, она опустилась на чемодан, шумно, со всхлипами хватая ртом воздух.

Чуть отдышавшись, она почувствовала затхлый запах заледенелой комнаты. Прикрыв нос рукавом, Энни нашарила на стене выключатель. Кнопка щелкнула, но ничего не произошло. Или смотритель не получил ее имейл с просьбой включить генератор и затопить маленькую печурку, или оставил письмо без внимания. Онемевшие ноги и руки начали оттаивать, их пронзила пульсирующая боль. Энни сбросила покрытые снежной коркой перчатки на плетеный коврик возле двери, но не нашла в себе сил стряхнуть снег со спутанных волос. Джинсы намертво примерзли к ногам, стянуть их можно было, лишь сняв ботинки, а Энни так окоченела, что не могла даже думать об этом.

Но несмотря на смертельную усталость и отчаяние, она помнила, что должна достать кукол из задубевших на морозе чемоданов. Мама всегда держала возле двери разномастные светильники, Энни нащупала в темноте фонарь. До того как школам и библиотекам урезали финансирование, куклы приносили Энни более стабильный доход, нежели ее неудавшаяся актерская карьера или случайные подработки вроде выгуливания собак и раздачи напитков в закусочной «Кофе, кофе».

Трясясь от холода, она помянула про себя недобрым словом бессовестного смотрителя, который развлекался, катаясь верхом в бурю, вместо того чтобы заниматься своими прямыми обязанностями. Наверняка это Шоу проскакал на лошади у подножия холма. Кто же еще? Зимой эта часть острова оставалась необитаемой. Расстегнув молнии на чемоданах, Энни достала все пять кукол. Затем разложила их на диване, не снимая защитных пластиковых чехлов, и с фонарем в руке проковыляла по холодному как лед дощатому полу в глубину дома.

Внутри Мунрейкер-Коттедж нисколько не напоминал традиционную для Новой Англии рыбацкую хижину. На всем – от наводящей ужас чаши из черепа какого-то мелкого зверька до вычурного золоченого комода в стиле Людовика XIV, на котором мать Энни вывела надпись «Забей болт» черной краской из баллончика – лежала печать эксцентричности, свойственной Марии. Энни предпочитала более уютную атмосферу в доме, но в лучшие дни ее матери, когда та задавала тон в мире моды, вдохновляла известных модельеров и служила музой целому поколению молодых художников, этот коттедж, как и квартира Марии в Манхэттене, не сходил со страниц самых престижных журналов, посвященных дизайну и интерьеру.

Но те дни давно миновали, в богемных кругах Манхэттена замелькали новые имена, появились свежие молодые лица, и о Марии все забыли. Богатые жители Нью-Йорка начали приглашать других дизайнеров, собирая коллекции произведений искусства, и Марии пришлось распродать понемногу все свои ценности, чтобы поддерживать привычный образ жизни. К тому времени, как она заболела, все ее имущество ушло с молотка. Все, кроме загадочного «наследства» Энни, дожидавшегося владелицы в этом доме.

«Оно спрятано в коттедже. У тебя будет… куча денег…» – пообещала Мария за несколько часов до смерти. Но едва ли она сознавала, что говорит.

«Нет никакого наследства, – ехидно хохотнул Лео. – Твоя мать вечно фантазировала».

Возможно, если бы Энни проводила на острове больше времени, то знала бы, можно ли верить словам Марии, но она терпеть не могла это место и не показывалась здесь уже одиннадцать лет, с тех пор как ей исполнилось двадцать два.

Луч фонарика обежал спальню матери. Большая фотография в раме, изображающая изящную резную спинку кровати итальянской работы, служила спинкой двуспального ложа Марии. Два гобелена из вареной шерсти, купленных, похоже, на распродаже остатков в каком-нибудь магазине «Все для дома и сада», висели возле двери в гардеробную. Комната еще хранила знакомый запах матери – аромат малоизвестного японского мужского одеколона, стоившего целое состояние, так трудно было его достать. Энни вдохнула тонкий аромат. Она хотела бы почувствовать скорбь, как всякая дочь, потерявшая мать чуть больше месяца назад. Но ощущала лишь безмерную усталость и опустошенность.

Энни отыскала алую шерстяную накидку матери и пару толстых вязаных носков, прежде чем снять с себя одежду. Навалив на кровать все одеяла, какие только смогла найти, она забралась под лежалые простыни, выключила фонарь и заснула.

Энни даже не надеялась, что сумеет снова согреться, но когда около двух часов ночи ее разбудил приступ надсадного кашля, она обливалась потом. Ребра болели, словно их раздробили кувалдой, голова раскалывалась, а горло горело, как обожженное. Вдобавок ужасно хотелось в туалет, а в доме без воды это серьезная проблема. Когда кашель наконец унялся, Энни выбралась из-под одеял. Кутаясь в алую накидку, она зажгла фонарь и, цепляясь за стены, чтобы не упасть, побрела в сторону ванной.

Свет фонарика она направила вниз и потому не могла видеть свое отражение в зеркале над старомодной раковиной. Впрочем, Энни хорошо знала, что увидела бы в нем. Длинное бледное лицо, изнуренное болезнью. Острый подбородок, большие ореховые глаза и буйную гриву кудрявых светло-каштановых волос, торчащих во все стороны. Такие лица нравятся детям, но большинство мужчин находит их не столько привлекательными, сколько необычными, своеобразными. Лицо и волосы достались Энни от неизвестного отца. «Он был женат и не хотел даже слышать о тебе. Теперь, слава богу, его уже нет в живых». Вот и все, что знала о нем Энни. Фигурой она пошла в Марию: высокая и тощая, с костлявыми запястьями и локтями, с большими ступнями, узкими ладонями и длинными пальцами.

«Чтобы стать актрисой и добиться успеха, нужно обладать или редкостной красотой, или ярким талантом, – говорила Мария. – Ты довольно хорошенькая, Антуанетта, и ты одаренный имитатор, но мы должны быть реалистами».

«На самом деле мать никогда тебя не поддерживала», – констатировала Милашка банальную истину.

«Я готов стоять за тебя горой, – тотчас заявил Питер. – Я всегда буду преданно заботиться о тебе и любить тебя».

Обычно романтические уверения Питера всегда вызывали у Энни улыбку, но нынче ночью она могла думать лишь о бесконечной пропасти, разделявшей мужчин, которых она выбирала, и вымышленных героев ее любимых романов. Такая же непроходимая бездна пролегла между ее реальной жизнью и той, что она себе воображала.

Несмотря на яростные возражения Марии, Энни получила диплом театральной школы и провела последующие десять лет, проходя бесконечные пробы. Она участвовала в показательных спектаклях и шоу, играла в любительских театрах и даже исполнила несколько характерных ролей в авангардных пьесах на сцене крошечного экспериментального театра. Не густо. Минувшим летом она взглянула наконец правде в глаза. Мария была права. Энни неплохо выступала в амплуа чревовещателя, но в актрисы не годилась. После десяти лет, потраченных впустую, она осталась ни с чем.

Найдя бутылку женьшеневой воды, каким-то чудом не превратившейся в лед, она сделала глоток. Горло тотчас обожгло болью. Взяв бутылку с собой, Энни вернулась в гостиную.

Мария покинула коттедж еще летом, незадолго до того, как у нее обнаружили рак, и с тех пор не возвращалась сюда, но пыли в комнатах скопилось не много. Должно быть, смотритель все же выполнял часть своих обязанностей. Жаль, что он ограничился лишь малой долей.

Куклы лежали рядком на ярко-розовом викторианском диване. Куклы да видавшая виды машина – вот и все, что у нее осталось.

«Не совсем», – напомнила Милашка.

Верно. Оставался еще неподъемный долг, висевший над Энни. Долг, скопившийся за последние полгода жизни Марии, когда дочь старалась исполнять малейшую прихоть матери.

«И добиться наконец от мамочки одобрения», – съязвил Лео.

Энни принялась освобождать своих актеров от пластиковых чехлов. Пять внушительных фигур в два с половиной фута длиной с вращающимися глазами, подвижными ртами и съемными ногами. Подняв Питера, она скользнула рукой к нему под рубашку.

«Как ты прекрасна, моя дорогая Милашка, – заговорил он чарующим густым басом. – Женщина моих грез».

«А ты лучший из мужчин, – мечтательно вздохнула Милашка. – Сильный и бесстрашный».

«Исключительно в воображении Энни, – возразила Плутовка с необычной для нее враждебностью. – Без нее ты такой же никчемный, как и остальные ее бывшие дружки».

«Этих дружков было всего двое, – урезонила подругу Милашка. – Не вымещай на Питере свою неприязнь к мужчинам. Уверена, это вышло случайно, но так ведут себя только задиры, а ты ведь знаешь, как мы обходимся с забияками».

В представлениях Энни куклы всегда спорили друг с дружкой, а в нескольких сюжетах центральным персонажем выступал задира. Усадив Питера на диван, она отодвинула Лео подальше, в самый угол.

«Ты по-прежнему меня боишься», – злорадно прошипел он.

Иногда Энни казалось, что куклы живут собственной жизнью. Кто знает, какие мысли бродят у них в головах?

Зябко кутаясь в алую накидку, она побрела к эркеру. Буря утихла, в небе тусклым фонарем светила ущербная луна. Энни окинула взглядом унылый зимний пейзаж: черные, будто нарисованные тушью силуэты елей, белые пятна заснеженных болот. Потом она подняла глаза.

Вдалеке темной грозной громадой высился Харп-Хаус. Стоя на самой вершине голого утеса, он будто парил в воздухе. В блеклом свете месяца проступали остроконечные крыши и мрачная башня, где горел желтоватый огонек – единственное освещенное окно на погруженном в тень фасаде. Эта картина напомнила Энни обложку старого готического романа в дешевом бумажном переплете. Они и сейчас изредка попадаются в букинистических магазинах. Энни мгновенно представила босую героиню, в одном лишь прозрачном пеньюаре выбегающую из дома, битком набитого привидениями. Зловещая башня светится в ночи у нее за спиной, нагоняя ужас. Конечно, теперь подобные книги кажутся наивными в сравнении с современными, насыщенными эротикой историями о вампирах, вервольфах и оборотнях, но Энни они всегда нравились. Эти романы питали ее фантазии, помогали грезить наяву.

Над зубчатыми стенами Харп-Хауса неслись грозовые облака. Они мчались по ночному небу так же стремительно, как всадник на вороном коне, промелькнувший перед Энни на занесенной снегом дороге в мутной пелене метели. Кожа ее покрылась мурашками, но вовсе не от холода – разыгралось воображение. Отвернувшись от окна, Энни взглянула на Лео.

Глаза с тяжелыми веками… На тонких губах презрительная усмешка… Законченный злодей. Энни избежала бы многих разочарований, если б не ее буйная фантазия. Она окружала романтическим ореолом угрюмых, погруженных в себя мужчин, в которых влюблялась, воображая их героями, вместо того чтобы увидеть тех двоих в истинном свете и понять, что один из них мошенник, а другой самовлюбленный нарцисс. Что же до Лео, с ним все было иначе. Энни сама создала его из ткани и ниток. Она вертела им как хотела.

«Это тебе только кажется», – прошептал он.

Поежившись, Энни вернулась в спальню. Но даже скользнув под груду одеял, она не могла отделаться от мрачного видения дома на скале.

«Прошлой ночью мне снилось, что я вернулась в Мэндерли…»

Проснувшись утром, Энни не почувствовала голода, однако заставила себя проглотить горсточку затхлых овсяных хлопьев. В комнатах стоял ледяной холод, день выдался хмурый, и Энни хотелось лишь одного – забраться обратно в постель. Но жить в доме без отопления и воды ей вовсе не улыбалось, и чем больше она думала о пропавшем смотрителе, тем сильнее злилась. Отыскав единственный сохранившийся у нее телефонный номер, принадлежавший местному муниципалитету, а также почте и библиотеке, Энни попыталась дозвониться, но безуспешно. Телефон, хотя и не успел разрядиться, не принимал сигнал. Опустившись на обитый бархатом розовый диван, она бессильно уронила голову на руки. Теперь ей ничего не оставалось, как отправиться к Уиллу Шоу самой, а значит, взобраться на утес и войти в Харп-Хаус. А ведь она поклялась, что ноги ее больше не будет в этом проклятом месте.

Натянув на себя всю теплую одежду, какая только нашлась в доме, она завернулась в алую накидку матери и повязала на шею старый платок. Потом собрала остатки воли, призвала на помощь все свое мужество и вышла за порог. День показался ей таким же серым и унылым, как ее будущее. Соленый ветер с океана пронизывал до костей, а немыслимое расстояние между коттеджем и усадьбой на вершине утеса наводило ужас.

«Я отнесу тебя на руках, тебе не придется даже шагу ступить», – галантно пообещал Питер.

Плутовка пренебрежительно фыркнула в ответ.

Начался отлив, однако обледенелые скалы, протянувшиеся длинной грядой вдоль берега, в зимнее время года слишком опасны для прогулок, и Энни пришлось выбрать окольный путь вокруг заболоченного соленого озерца. Но вовсе не долгая дорога вызывала у нее панический страх.

Милашка, добрая душа, попыталась ее подбодрить:

«Прошло восемнадцать лет, с тех пор как ты в последний раз поднималась к Харп-Хаусу. Привидения и гоблины давно убрались восвояси».

Энни прикрыла нижнюю часть лица краем накидки.

«Не волнуйся, – храбро заявил Питер. – Я буду смотреть в оба».

Питер с Милашкой честно выполняли свою работу. Они помогали куклам выпутаться из всевозможных переделок, случавшихся по вине Плутовки, и вмешивались, когда Лео затевал какую-нибудь злую каверзу. Они объясняли ребятишкам, что наркотики – это зло, напоминали, что нужно есть побольше овощей, чистить зубы дважды в день и ни в коем случае не позволять, чтобы кто-то запускал руки к вам в штанишки.

«Но ведь это чертовски приятно», – осклабился Лео и мерзко захихикал.

Порой Энни жалела, что сотворила его, но из Лео получился отменный злодей. Он вечно задирался, затевал перепалки, сбывал наркоту, набивал живот всякой дрянью и пытался выманить незнакомых малышей с детских площадок.

«Идемте со мной, детки, я угощу вас любимыми конфетками», – издевательски пропел Лео.

«Брось, Энни, – вмешалась Милашка. – Никто из семейства Харп не появится на острове до лета. Здесь живет только смотритель».

Но Лео не унимался.

«У меня есть драже «Скиттлс» и «Эм-энд-эмс», тянучки «Твиззлерс», а также… напоминания обо всех твоих провалах и неудачах. Как продвигается твоя блестящая актерская карьера?»

Энни обхватила себя за плечи, пытаясь унять дрожь. Нужно что-то делать. Заняться йогой или начать с медитаций. Главное, научиться дисциплинировать свои мысли, вместо того чтобы позволять им, словно муравьям, разбредаться во все стороны и бежать, куда им только захочется… или куда их занесет против желания. Пусть ее мечты об актерской карьере закончились крахом. Ну и что с того? Детишки любят ее кукольные представления.

Ботинки поскрипывали, ступая по снегу. Побитый ветром сухой рогоз и бурый пожухлый тростник выглядывали кое-где из-под ледяной корки, покрывавшей спящее болото. Летом здесь кипела жизнь, а зимой – царило уныние. Озерцо казалось серым и блеклым, как надежды Энни.

У подножия скалы она снова остановилась передохнуть. Недавно расчищенная, посыпанная гравием дорожка вела вверх по склону утеса к Харп-Хаусу. Если Шоу умел управляться со снегоочистителем, он мог бы вызволить машину Энни. Она нехотя поплелась к усадьбе. До пневмонии Энни без труда осилила бы крутой подъем, но к тому времени как она достигла вершины, легкие ее горели огнем, а в груди страшно хрипело. Маленький коттедж далеко внизу казался брошенной игрушкой, отданной на волю бушующего моря и скалистого побережья Мэна. Хватая ртом обжигающий ледяной воздух, Энни заставила себя поднять голову.

Харп-Хаус нависал над ней зловещей гигантской тенью на фоне хмурого, свинцово-серого неба. Стоя на гранитном утесе, открытый летним шквалистым ветрам и свирепым зимним бурям, он будто бросал вызов всем стихиям природы: «Попробуйте-ка меня свалить». Остальные летние дома занимали защищенную скалами восточную часть острова, но Харп-Хаус презирал легкие пути. Вознесенный высоко над морем на скалистом западном мысе, он намертво врос в гранит. Облицованная дранкой неприступная крепость из темного дерева с сумрачной башней, лепившейся к одному боку.

Казалось, дом враждебно ощетинился острыми углами: встопорщил колючие крыши, грозно выставил вперед зазубренные карнизы и треугольные фронтоны. Переехав сюда тем летом, когда ее мать вышла замуж за Эллиотта Харпа, Энни пришла в восторг от мрачной готической усадьбы. Она воображала себя героиней захватывающего романа со счастливым концом. Прелестная юная девушка в платье мышиного цвета и с чемоданом в руках. Знатного рода, но без гроша в кармане. Доведенная до отчаяния, она вынуждена искать место гувернантки в богатом доме. Гордая и независимая, она стойко отбивается от назойливых домогательств грубого хозяина (редкостного красавца). Пораженный мужеством и храбростью гувернантки, он в конце концов безнадежно влюбляется в нее. Они женятся, и Энни превращает унылый неприветливый замок в прекрасный дворец.

Однако довольно скоро романтические мечты наивной пятнадцатилетней девочки, которая слишком много читала и слишком мало знала о жизни, разбились вдребезги, реальность оказалась жестокой и неприглядной.

На месте пустого бассейна показывала уродливое брюхо огромная жуткая яма. Изменились и лестницы, ведущие к заднему и боковым входам. Взамен простых деревянных появились каменные, охраняемые горгульями.

Миновав конюшню, Энни направилась по посыпанной гравием дорожке к задней двери. Лучше бы Шоу сидел здесь, вместо того чтобы носиться по окрестностям верхом на одной из лошадей Эллиотта Харпа. Она нажала на кнопку звонка, но из-за двери не донеслось ни звука. Дом был слишком велик. Немного подождав, Энни позвонила снова. Никто не ответил. На коврике возле двери остались следы снега. Похоже, недавно кто-то отряхнул его с ног, входя в дом. Энни громко постучала.

Незапертая дверь со скрипом отворилась.

Энни так замерзла, что без колебаний переступила порог. На крюках вдоль стены висели разномастные куртки и плащи, а рядом щетки, швабры и метлы всех сортов. Пройдя через комнату, она вошла в главную кухню и ошеломленно замерла.

Все здесь выглядело иначе, чем восемнадцать лет назад. Никаких ореховых шкафчиков и сияющей сталью бытовой техники. Энни показалось, что неведомая сила протащила ее сквозь временной туннель и забросила в девятнадцатый век.

Исчезла стена между кухней и комнатой, носившей когда-то название малой столовой, где семья обычно завтракала. Теперь кухня стала вдвое больше. Свет вливался потоками в большие горизонтальные окна, но заглянуть в них мог разве что великан – они начинались по меньшей мере в шести футах от пола. Верхнюю часть стен покрывал грубый слой штукатурки, а нижнюю – четырехдюймовая квадратная плитка, бывшая когда-то белой. Кое-где изразцы потрескались от времени, местами уголки откололись и осыпались. Каменный пол остался прежним. Покрытый копотью камин напоминал черную пещеру, достаточно просторную, чтобы поджарить дикого вепря или… какого-нибудь незадачливого горемыку, которому вздумалось поохотиться на земле своего сюзерена.

Место кухонных шкафчиков заняли грубо сколоченные полки, на которых выстроились глиняные чаши, горшки и кувшины. Два высоких буфета из темного дерева стояли по обеим сторонам огромной, как в ресторане, матово-черной плиты. В каменной раковине, образце грубого деревенского стиля, высилась гора грязной посуды. Медные кастрюли и сковороды, не начищенные и сверкающие, а старые, помятые, висели над длинным щербатым деревянным столом, предназначенным для того, чтобы отрубать головы цыплятам, разделывать бараньи туши или сбивать силлабаб для его светлости.

Энни скорее ожидала бы увидеть, что кухню обновили, сделали более современной, а не отбросили на два века назад в прошлое. Интересно, зачем им это понадобилось?

«Беги! – взвизгнула Пышка. – Здесь творится что-то ужасное!»

Когда Пышка впадала в истерику, Энни обычно полагалась на рассудительность Милашки, которая в свойственной ей деловитой манере все раскладывала по полочкам, но Милашка молчала, и, как ни странно, даже Плутовка не торопилась подпустить шпильку.

– Мистер Шоу! – Голос Энни неожиданно потерял силу, прозвучав до странности безжизненно, глухо.

Ответа не последовало, и она вошла в кухню, оставляя мокрые следы на каменном полу. Снимать ботинки Энни не собиралась ни под каким предлогом. Ей совсем не хотелось остаться в одних носках, если придется спасаться бегством.

– Уилл! – позвала она.

Ни звука в ответ.

Энни миновала кладовую, пересекла узкий коридор, обошла стороной большую столовую и через широкий арочный проем ступила в холл. Сквозь шесть квадратных окошек над входной дверью едва пробивался тусклый серый свет. Массивная лестница красного дерева, ведущая наверх, к широкой площадке с мрачным витражом в окне, осталась с прежних времен, но теперь ее покрывал ковер унылого красновато-коричневого цвета вместо пестрого, с цветочным рисунком, который помнила Энни. На мебели лежал толстый слой пыли, а угол зарос густой паутиной. Стены заново обшили темными деревянными панелями, наводящими тоску. Живописные морские пейзажи заменили тусклыми масляными портретами знатных джентльменов и дам в костюмах девятнадцатого века, мало похожих на крепких ирландских крестьян – предков Эллиотта Харпа. От этого холла кровь стыла в жилах, для пущего эффекта здесь не хватало только рыцарских доспехов да чучела ворона.

Услышав шаги наверху, Энни метнулась к лестнице.

– Мистер Шоу! Я Энни Хьюитт. Дверь была открыта, и я вошла. – Она посмотрела вверх, запрокинув голову. – Боюсь, мне понадобится… – Слова замерли у нее на губах.

На самом верху лестницы стоял хозяин дома.

 

Глава 2

Он медленно сошел вниз по лестнице. Герой готического романа, соскочивший с книжных страниц. Жгучий брюнет в жемчужно-сером жилете, белоснежном галстуке и темных брюках, заправленных в высокие черные кожаные сапоги для верховой езды. На поясе у него поблескивал сталью дуэльный пистолет.

По спине у Энни поползли мурашки, будто кто-то в насмешку провел по коже ледяным пальцем. Она было решила, что лихорадка снова дает себя знать или буйное воображение сыграло с ней скверную шутку. Но призрак был слишком реален, чтобы оказаться галлюцинацией.

С усилием оторвав взгляд от пистолета, сапог и жилета, она посмотрела мужчине в лицо.

В блеклом сером свете его волосы казались угольно-черными, а глаза светлыми, дымчато-синими. Хмурое лицо, словно высеченное из камня, хранило суровое выражение. От его высокой прямой фигуры так и веяло надменностью минувших столетий. Энни захотелось сделать реверанс. И бежать. Сказать ему, что она передумала: место гувернантки ей не подходит.

Он достиг подножия лестницы, и Энни заметила шрам. Тонкую белую отметину у края брови. Этот шрам оставила ему она.

Тео Харп.

Восемнадцать лет прошло с тех пор, как она видела его в последний раз. Восемнадцать лет она пыталась не вспоминать о том ужасном лете.

«Беги! Уноси ноги как можно скорее!» – На этот раз в ухо ей жарко шептала не взбалмошная Пышка, а разумная, практичная Милашка.

И кое-кто еще…

«Итак… мы наконец встретились». – Вместо обычного презрения в голосе Лео слышался благоговейный ужас.

Холодная мужественная красота Харпа как нельзя лучше сочеталась с мрачным интерьером холла. Высокий, стройный, элегантно небрежный, он походил на скучающего распутного владельца замка. Белый галстук подчеркивал смуглый цвет лица, доставшийся ему от матери-испанки, уроженки Андалусии. Его мальчишеская угловатость осталась в прошлом, но окружавший его ореол величия, свойственный бенефициарам траста, остался при нем. Тео смерил Энни ледяным взглядом.

– Что тебе нужно?

Энни назвала свое имя, и Харп отлично знал, кто она такая, но держался так, будто в дом к нему забрела случайная прохожая.

– Я ищу Уилла Шоу, – отозвалась Энни, с отвращением сознавая, что голос ее слегка дрожит.

Харп ступил на мраморный пол, расчерченный черными ромбами из оникса.

– Шоу здесь больше не работает.

– Кто же тогда присматривает за коттеджем?

– Об этом тебе лучше спросить моего отца.

Как будто Энни могла запросто позвонить Эллиотту Харпу, проводившему зимы на юге Франции со своей третьей женой, полной противоположностью Марии. Живая, яркая личность матери Энни и ее эксцентричный бесполый стиль «унисекс» (брюки-дудочки, белые мужские рубашки, элегантные шарфы и прочее) привлекали мужчин. Она сменила полдюжины любовников, прежде чем встретила Эллиотта Харпа. Женитьба на Марии стала его протестом, бунтом мужчины среднего возраста против размеренной ультраконсервативной жизни преуспевающего буржуа. С Эллиоттом Мария обрела наконец чувство защищенности, в котором так нуждалась. Этот союз был обречен с самого начала.

Энни скрючила пальцы в холодных ботинках, будто стараясь крепче уцепиться за землю, и мысленно приказала себе не сдавать позиций.

– Ты не знаешь, где я могу найти Шоу?

Тео лениво дернул плечом, не желая, по-видимому, тратить силы на более энергичный жест.

– Понятия не имею.

Зазвонил телефон новейшей марки, прервав разговор. Энни только сейчас заметила блестящий черный смартфон в руке у Тео (не в той руке, что поглаживала дуэльный пистолет, а в другой). Харп взглянул на экран, и она поняла, что ночью на дороге видела именно его. Это он мчался неведомо куда сквозь метель, не жалея прекрасного вороного скакуна. Впрочем, едва ли стоило ожидать чего-то иного от Тео Харпа, он всегда плевать хотел на чувства других, будь то животные или люди.

И снова к горлу подступила тошнота. Энни заметила паука, ползущего по грязному мраморному полу. Тео заставил телефон замолчать. Позади него, за распахнутой дверью в библиотеку виднелся большой стол красного дерева. Стол Эллиотта Харпа. Он выглядел заброшенным, голым. Ни кружки с кофе, ни блокнотов, ни клейких листочков для заметок, ни справочников. Если Тео и работал над очередной книгой, то явно не здесь.

– Я слышал о твоей матери, – произнес он.

Ни слова сочувствия, хотя бы из вежливости. Впрочем, он ведь видел, как обращалась с дочерью Мария.

«Встань прямо, Антуанетта. Да смотри людям в глаза, когда к тебе обращаются. И ты еще ждешь, что к тебе станут относиться с уважением?»

Или еще того хуже: «Дай сюда эту книгу. Ты больше не будешь читать всякую дрянь. Только ту литературу, что я выберу для тебя сама».

Энни ненавидела книги, которые навязывала ей мать. Может, кому-то и нравятся Мелвилл, Пруст, Джойс и Толстой, но Энни предпочитала романы, в которых отважные героини настойчиво добивались своего, а не бросались под поезд.

Тео Харп провел пальцем по краю смартфона, задумчиво разглядывая ее импровизированный наряд мешочницы-побирушки: красную накидку, старый платок, поношенные коричневые замшевые ботинки. В расслабленной руке его поблескивал пистолет. Это казалось безумием, жестоким кошмаром. Пистолет… Странный наряд Харпа… Почему дом выглядел так, будто время повернуло вспять и отсчитало назад две сотни лет? И почему Тео однажды уже пытался ее убить?

«Он не просто расшалившийся подросток, Эллиотт. Все куда серьезнее, – сказала Мария мужу в то лето. – С твоим сыном что-то не так».

Теперь Энни поняла то, чего не понимала восемнадцать лет назад. Тео Харп был душевнобольным. Психопатом. Этим объяснялась его бесконечная ложь, манипуляции, жестокость… Грубые выходки, которые его отец Эллиотт пытался выдать за мальчишеское озорство, вовсе не были невинными шалостями.

Энни почувствовала, как внутренности скручиваются в тугой узел. Она терпеть не могла, когда ее пугали. Тео перебросил дуэльный пистолет из левой руки в правую.

– Не приходи сюда больше, Энни.

Харп снова одержал над ней верх, это ее особенно злило.

Глухой, замогильный стон, донесшийся невесть откуда, заставил ее вздрогнуть. Энни испуганно заозиралась:

– Что это?

Она вновь повернулась к Тео. Казалось, вопрос застиг его врасплох, однако он быстро нашелся:

– Дом старый, здесь гуляют сквозняки.

– На вой ветра в трубах не похоже.

– Тебя это не касается.

Он был прав. Дела Харпов ее больше не касались. Она направилась к двери, но не успела сделать и полудюжины шагов, как звук повторился. На этот раз стон прозвучал тише и еще более зловеще, чем в первый раз. Казалось, он донесся из глубины дома. Энни оглянулась на Тео. Тот нахмурился, плечи его напряженно застыли.

– Безумная жена на чердаке? – выдавила из себя Энни.

– Ветер, – с вызовом бросил Харп, будто предлагая его опровергнуть.

Она вцепилась в алую накидку матери, комкая мягкую шерсть.

– На твоем месте я оставила бы свет включенным.

С гордо поднятой головой она пересекла холл и скрылась в коридоре, но, дойдя до кухни, остановилась, сгорбилась и плотнее запахнула накидку. Из переполненного мусорного ведра в углу торчала коробка от замороженных вафель, пустой пакетик из-под крекеров и бутылка со следами кетчупа. Тео Харп и впрямь сумасшедший. И не забавный помешанный, который отпускает неудачные шутки, а опасный маньяк из тех, что складывают в подвале трупы штабелями. Выйдя из Харп-Хауса на ледяной ветер, Энни зябко втянула голову в плечи. Ее сотрясала дрожь. И не только от холода. От отчаяния.

Внезапно она выпрямилась. У Тео в руках был смартфон… Значит, здесь ловится сигнал. Может, удастся отсюда позвонить? Нашарив в кармане древний мобильник, переживший и динозавров, и кистеперых рыб, Энни нашла защищенное место возле заброшенной беседки и включила трубку. Не прошло и нескольких секунд, как телефон принял сигнал. Трясущимися руками Энни набрала номер так называемой городской ратуши.

Трубку взяла женщина, представившаяся Барбарой Роуз.

– Уилл Шоу вместе со своей семьей уехал с острова в прошлом месяце, – объяснила она. – За пару дней до того, как здесь появился Тео Харп. – У Энни упало сердце. – Молодежь здесь не задерживается, – продолжала Барбара. – Все уезжают. Последние несколько лет ловля омаров идет очень вяло.

По крайней мере теперь Энни поняла, почему Шоу не ответил на ее имейл. Она нервно облизнула губы.

– Я хотела спросить… Во сколько обойдется вызвать кого-нибудь, чтобы мне помогли? – Она вкратце описала, что случилось с машиной, и призналась, что понятия не имеет, как обращаться с печью и генератором.

– Я пришлю к вам своего мужа, как только тот вернется, – живо отозвалась Барбара. – Так у нас на острове заведено. Мы всегда помогаем друг другу. Он будет у вас самое позднее через час.

– Правда? Это… было бы замечательно. – Из конюшни донеслось тихое ржание. Энни это строение запомнилось светло-серым. Теперь его, как и беседку, перекрасили в темный, красновато-бурый цвет. Энни посмотрела в сторону дома.

– Все очень огорчились, узнав, что вашей матери не стало, – сказала Барбара. – Нам будет ее не хватать. Она приобщала наш остров к культуре, приглашала сюда знаменитостей. Мы сочувствуем вашей потере.

– Спасибо. – Вначале Энни подумала, что это игра света. Она моргнула, прищурилась, но пятно не исчезло. К окну над лестницей прильнуло чье-то бледное лицо.

– Сперва Букер пригонит вашу машину, а потом покажет вам, как запустить генератор и затопить печь. – Барбара немного помолчала. – Вы уже виделись с Тео Харпом?

Лицо исчезло так же быстро, как и появилось. Энни стояла слишком далеко, чтобы разглядеть черты, но Тео она узнала бы. Это был не он. Тогда кто же? Женщина? Ребенок? Безумная жена, которую Харп держит под замком?

– Только мельком. – Энни задержала взгляд на пустом окне. – Тео привез кого-то с собой?

– Нет, он приехал один. Возможно, вы не слышали… его жена умерла в прошлом году.

Так ли это? Энни поспешно отвела глаза от окна, пока воображение снова не завело ее в непроходимые дебри. Поблагодарив Барбару, она медленно побрела обратно в Мунрейкер-Коттедж.

Несмотря на холод, боль в груди и зловещее видение в окне Харп-Хауса, настроение у нее немного поднялось. Появилась надежда, что скоро удастся вернуть машину, а заодно решить проблему с отоплением и электричеством. Тогда можно будет всерьез заняться поисками неведомого наследства, оставленного Марией. В конце концов, коттедж не слишком велик. Обыскать его не составит труда.

Энни в который раз пожалела, что не может продать домик. Увы, когда дело касалось Марии и Эллиотта Харпа, неизменно возникали сложности. Она ненадолго остановилась передохнуть. Харп-Хаус построил дед Эллиотта в начале девятисотых годов, и позднее Эллиотт скупил окрестные земли, включая Мунрейкер-Коттедж. По какой-то неведомой причине Мария полюбила уединенный домик и во время развода потребовала, чтобы Эллиотт оставил коттедж ей. Поначалу тот отказался, но к моменту окончательного подписания документов о разводе бывшие супруги пришли к компромиссу. Коттедж переходил в собственность Марии при условии, что она будет проводить там каждый год шестьдесят дней подряд. В случае несоблюдения этого требования дом переходил во владение семейства Харп. Никаких отступлений от договора не допускалось. Если бы Мария покинула остров прежде установленного срока в шестьдесят дней, она не смогла бы вернуться назад и начать сначала.

Мать Энни была истинной горожанкой, и Эллиотт не сомневался, что сумел одержать над ней верх. Уехав с острова хотя бы на одну ночь во время оговоренных двух месяцев, она навсегда потеряла бы дом. Но, к разочарованию и досаде Харпа, Марию вполне устраивало условие соглашения. Она полюбила остров, хоть и не питала теплых чувств к Эллиотту. Не имея возможности навещать друзей, Мария приглашала их погостить. В ее доме находили приют как маститые художники, признанные писатели и знаменитые актеры, так и молодые таланты, нуждающиеся в поддержке. Они охотно пользовались гостеприимством хозяйки, предоставлявшей в полное их распоряжение студию при коттедже. Там можно было писать, сочинять, ваять, рисовать и заниматься творчеством сколько душе угодно. Мария уделяла своим богемным приятелям больше заботы и внимания, чем собственной дочери.

Плотнее запахнув накидку, Энни продолжила путь. Она унаследовала коттедж на тех же условиях, на каких он достался Марии. Ей следовало прожить на острове два полных месяца, в противном случае домом завладела бы семья Харп. Но, в отличие от матери, Энни терпеть не могла Перегрин-Айленд. Впрочем, ей все равно больше некуда было идти. Если не считать побитого молью дивана в кладовке кофейни, где она прежде подрабатывала. Из-за болезни матери и последовавшей за ней пневмонии, от которой Энни еще не успела полностью оправиться, ей не удалось сохранить ни одну из своих работ. У нее не осталось ни сил, ни денег на поиски другого жилья.

Когда она поравнялась с замерзшим болотом, ноги уже отказывались держать ослабевшее тело. Энни пыталась отвлечься, издавая потусторонние стоны и упражняясь в замогильных подвываниях. Довольная собой, она едва не рассмеялась. Может, она и никудышная актриса, но искусная чревовещательница.

Тео Харп ничего не заподозрил.

Пробудившись на второй день, Энни уже не испытывала прежнего глухого отчаяния. У нее была вода, электричество и дом, хоть и холодный, но вполне пригодный для жилья. Накануне из беседы с Букером, словоохотливым мужем Барбары Роуз, Энни узнала, что о возвращении Тео Харпера судачил весь остров.

– Смерть его жены – настоящая трагедия, – вздохнул Букер, благополучно разрешив все бытовые проблемы Энни. Он показал ей, как запускать генератор, объяснил, как уберечь трубы от замерзания, и научил экономно расходовать пропан. – Мы все искренне переживали за Тео. Парень, конечно, со странностями, но он проводил здесь каждое лето. Вы читали его книгу? – Энни чертовски не хотелось признаваться, что читала, поэтому она лишь уклончиво пожала плечами. – От этой книжки мою жену мучили ночные кошмары почище, чем от романов Стивена Кинга, – признался Букер. – У молодого Харпа богатое воображение. Не представляю, как можно такое выдумать.

«Санаторий», мрачный, перегруженный жестокими сценами роман о лечебнице для душевнобольных преступников представлял собой тошнотворный сплав ужастика и фантастики. Пациентов больницы, в особенности тех, кому доставляло удовольствие мучить своих жертв, отправляли в прошлое. У Энни эта книга вызвала лишь отвращение. Благодаря бабушке, учредившей трастовый фонд в пользу внука, Тео не нуждался в деньгах. Ему не было надобности зарабатывать на жизнь писательством, и от этого его сомнительное творчество в глазах Энни выглядело еще более предосудительным, хотя состряпанная им книжонка и стала бестселлером. Должно быть, теперь он трудился над продолжением «Санатория», и этот опус Энни уж точно не собиралась читать.

После ухода Букера она распаковала продукты, купленные еще на материке, проверила, все ли окна закрыты, придвинула к двери стальной журнальный столик, легла и провалилась в сон. Проспав двенадцать часов, она проснулась, как всегда, от кашля, с мыслями о деньгах. Энни погрязла в долгах, тревога не оставляла ее ни днем, ни ночью. Лежа под одеялом, уставившись в потолок, она попыталась придумать какой-то выход.

Когда Марии поставили смертельный диагноз, та впервые за много лет вспомнила о дочери, и Энни тотчас пришла на помощь, а позднее без колебаний бросила работу, чтобы не оставлять мать одну.

«Как вышло, что я воспитала такого робкого, боязливого ребенка?» – недоумевала Мария в молодости. Но к концу жизни ее начали терзать страхи, она цеплялась за дочь, страшась одиночества, умоляла не бросать ее.

Энни потратила все свои скромные сбережения, оплачивая аренду роскошной квартиры Марии в Манхэттене, чтобы матери не пришлось съехать, а потом впервые в жизни воспользовалась кредитом. Энни покупала разнообразные травяные снадобья, которые как будто бы приносили матери облегчение (по крайней мере так та уверяла), заказывала новые книги – источник творческого вдохновения Марии и особую еду, позволявшую больной избежать потери веса.

Чем слабее становилась Мария, тем большей благодарностью проникалась она к дочери. «Не знаю, что бы я без тебя делала». Эти слова целительным бальзамом изливались на душу обиженного ребенка, жаждущего одобрения строгой матери. Ребенка, что поселился внутри взрослой Энни.

Возможно, ей удалось бы удержаться на плаву, если бы она не задумала исполнить мечту Марии в последний раз слетать в Лондон. Взвалив на себя новый кредит, Энни провела неделю, возя Марию в инвалидном кресле по музеям и галереям, которые та любила больше всего. Когда в «Тейт Модерн» они остановились перед огромным красным с серым полотном Нивена Гарра, Энни поняла, что ее жертва не была напрасной. Мария прижалась губами к ладони дочери и прошептала слова, которые Энни хотелось услышать всю жизнь, с самого детства: «Я люблю тебя».

Энни неохотно вылезла из кровати и провела все утро, тщательно, комнату за комнатой, осматривая коттедж, доставшийся ей в наследство: гостиную, кухню, ванную, спальню Марии и студию, служившую также комнатой для гостей. Приезжавшие сюда художники дарили Марии свои работы – картины, рисунки и небольшие скульптуры, однако самые ценные из них давным-давно ушли с молотка. Что же сохранила Мария?

Все и ничего, ответила Энни самой себе. Она обвела глазами ярко-розовый викторианский диван со стеганой спинкой, темно-серое кресло в футуристическом стиле, каменную скульптурку тайской богини, птичьи черепа, огромное, во всю стену изображение вяза вверх тормашками. Убранство дома представляло собой нагромождение предметов, невообразимую мешанину стилей, объединенную безупречным чувством цвета, присущим матери Энни. Стены теплого ванильного оттенка, тяжелые драпировки в сиренево-голубых, оливковых и серых тонах, густо-розовый диван и безобразное фигурное кресло в форме русалки, раскрашенное всеми цветами радуги (эпатажное сооружение, способное любого сразить наповал), создавали особую, неповторимую красочную палитру.

Отдыхая за второй чашкой кофе, Энни решила, что поиски следует вести систематично, последовательно. Она начала с гостиной, составляя список всех произведений искусства и занося в тетрадь их краткие описания. Все значительно упростилось бы, если б Мария объяснила, что искать. Или если бы можно было продать коттедж.

Пышка обиженно надула губы.

«И зачем ты только повезла мать в Лондон? Лучше бы купила мне вместо этого новое платье. И красивую диадему».

«Ты правильно поступила, – вмешался Питер, всегда готовый подставить плечо. – Мария была славной женщиной. Хоть и плохой матерью».

Милашка заговорила в своей обычной кроткой манере, что нисколько не смягчило жестокости ее слов.

«Ты сделала это ради нее… или ради себя?»

Лео, по обыкновению, презрительно скривился.

«Она бы костьми легла, лишь бы завоевать мамочкину любовь, верно, Антуанетта?»

В том-то и штука… Куклы всегда говорили правду, потому-то Энни и не решалась с ними спорить.

Она посмотрела в окно и увидела вдалеке какое-то движение. Одинокий всадник, чья черная фигура резко выделялась на блеклом серо-белом фоне зимнего пейзажа, мчался, пригнувшись к лошадиной шее, будто все демоны ада гнались за ним по пятам.

Еще один день прошел в приступах кашля, дремоте и блаженном безделье. Наконец-то Энни могла без помех предаться своему излюбленному занятию – рисованию мультяшных героев, глуповатого вида детишек. Но в конце концов настало время взглянуть в глаза реальности: ее мобильник не принимал сигнал. Если бы минувшей ночью выпало больше снега, без того опасная, дорога стала бы попросту непроходимой. Энни понимала: придется совершить еще одну вылазку на вершину утеса в поисках сигнала. Однако на этот раз она решила держаться подальше от Харп-Хауса.

Ее толстое пуховое пальто лучше подходило для восхождения, чем красная накидка матери, надетая поверх многочисленных свитеров. Стоял крепкий мороз, но солнце выглянуло из-за туч, и свежевыпавший снег искрился на свету, словно припорошенный алмазной пылью. Впрочем, поглощенной невеселыми мыслями Энни меньше всего хотелось любоваться красивыми видами. Ей нужен был не просто мобильный сигнал, но и доступ в Интернет. Все найденные в доме произведения искусства следовало оценить, прежде чем выставлять на продажу, чтобы какой-нибудь бессовестный перекупщик не обвел ее вокруг пальца. А как прикажете это сделать без Интернета? Мунрейкер-Коттедж не был оснащен спутниковой связью. Летом свободный беспроводной доступ в Интернет действовал в отеле и прибрежных кафе, но на зиму они закрывались. А ломиться в бар или гостиницу наугад в надежде, что кто-нибудь позволит ей воспользоваться интернет-связью, Энни не собиралась, даже если бы ее старенький автомобиль и мог осилить поездку в город.

Она надела теплое пальто, натянула на непокорные кудряшки красную вязаную шапку и до самых глаз обмотала лицо шарфом, оберегая легкие от ледяного воздуха. И все же, достигнув вершины утеса, Энни дрожала от холода. С опаской поглядывая на дом, боясь ненароком наткнуться на Тео, она нашла тихое местечко позади беседки, чтобы сделать два звонка: в начальную школу в Нью-Джерси, откуда ей до сих пор не перечислили деньги за последнее выступление, и в комиссионку, куда отправились остатки приличной мебели Марии. За свою обветшалую мебель Энни не рассчитывала получить ни пенса, поэтому просто оттащила ее на помойку. Бесконечная забота о деньгах совершенно ее измучила.

«Я выплачу все твои долги, я спасу тебя», – с готовностью вызвался Питер.

Энни хотела было ответить, но ее отвлек внезапный шум. Оглянувшись, она увидела крохотную девочку, прятавшуюся под широкими ветвями большой красной ели. На вид ребенку было года три-четыре. Таких маленьких детей не отпускают гулять в одиночку. Всю ее одежду составляла дутая розовая курточка и сиреневые вельветовые брючки. Ни перчаток, ни теплых сапожек, ни шапочки на светло-каштановых, прямых как палки волосах.

Энни вспомнила лицо в окне. Должно быть, это ребенок Тео.

Мысль о том, что Тео Харп может быть отцом, привела Энни в ужас. Несчастный ребенок… Девочка была одета слишком легко. Похоже, за ней никто не присматривал. Хотя, если вспомнить прошлое Тео, это, возможно, далеко не самый тяжкий из его грехов.

Поняв, что Энни ее заметила, малышка попятилась, пытаясь спрятаться среди ветвей. Энни нагнулась к ней:

– Эй, я не хотела тебя пугать. Я просто разговаривала по телефону. – Девочка молча смотрела на нее круглыми глазенками, но Энни встречала на своем веку немало робких, застенчивых детишек. – Я Энни. То есть на самом деле – Антуанетта, но так меня никто не зовет. А как твое имя? – Малышка не ответила. – Ты, наверное, снежная фея? А может, снежный крольчонок? – Никакого ответа. – А, готова поспорить, ты белочка. Только я не вижу поблизости орехов. Может, ты из тех бельчат, что грызут печенье?

Обычно даже самые стеснительные ребятишки откликались на подобную чепуху, однако девчушка молчала. Она не страдала глухотой – малышка обернулась на птичий крик, – но чем больше Энни вглядывалась в ее большие настороженные глаза, тем яснее понимала: что-то здесь не так.

– Ливия… – Женский голос звучал сдавленно, приглушенно, будто его владелица не хотела, чтобы ее слышали в доме. – Ливия, где ты? Иди сюда сейчас же.

Любопытство взяло верх над осторожностью, и Энни выглянула из-за беседки.

Женщина оказалась довольно хорошенькой, с длинными светлыми волосами, отброшенными на одну сторону. Ни джинсы, ни мешковатая кофта не могли скрыть ее точеную фигуру с соблазнительными формами. Блондинка неловко опиралась на костыли.

– Ливия!

Лицо женщины казалось знакомым. Энни выступила из тени беседки.

– Джейси?

Блондинка покачнулась на своих костылях.

– Энни?

Джейси Миллз жила с отцом в Мунрейкер-Коттедже, до того как его купил Эллиотт. Энни не видела ее много лет, но разве забудешь ту, что когда-то спасла тебе жизнь?

Розовая курточка девочки промелькнула перед Энни – Ливия метнулась к кухонной двери, сверкая красными кедами, запорошенными снегом. Джейси пошатнулась, цепляясь за костыли.

– Ливия, я не разрешала тебе выходить из дома, – проговорила она все тем же странным свистящим шепотом. – Мы ведь уже говорили об этом. – Девочка пристально смотрела на нее, не размыкая губ. – Иди, переобуйся. – Ливия исчезла, и Джейси повернулась к Энни: – Я слышала, что ты вернулась на остров, но не ожидала увидеть тебя здесь.

Энни подошла ближе, стараясь держаться в тени деревьев.

– В коттедже телефонный сигнал не ловится, а мне нужно было позвонить.

В отличие от смуглого черноволосого Тео Харпа и его сестры-близняшки, Джейси в детстве была белокожей блондинкой. Такой она осталась и теперь. Подростковая угловатость и худоба исчезли, но лицо с приятными, слегка смазанными чертами, будто спрятанными под запотевшим стеклом, почти не изменилось. Что же делала Джейси в Харп-Хаусе?

– Я теперь веду здесь хозяйство, – отозвалась она, словно прочитав мысли Энни. Более унылой работы Энни и представить себе не могла. Джейси неуклюже махнула рукой в сторону кухни: – Заходи.

Энни не могла войти, ей даже не пришлось выдумывать отговорку.

– Лорд Тео велел мне держаться подальше от Харп-Хауса. – Проговорив имя Харпа, она брезгливо скривила губы, будто попробовала прогоркшее масло.

Джейси всегда отличалась необычайной серьезностью, издевка Энни не вызвала у нее улыбки. Дочь пропойцы-рыбака, она рано простилась с детством, взвалив на свои плечи обязанности хозяйки дома. Младшая в их подростковой компании – на год моложе Энни и двумя годами младше близнецов Харп, – она была самой взрослой из всей четверки.

– Тео не спускается со второго этажа раньше полуночи, – сказала она. – Он даже не узнает, что ты побывала здесь.

Очевидно, Джейси не подозревала, что Тео бродит по дому не только по ночам.

– Я в самом деле не могу.

– Пожалуйста, – попросила Джейси. – Как бы мне хотелось поговорить для разнообразия с кем-нибудь из взрослых.

Ее приглашение прозвучало почти как мольба. Этой женщине Энни была обязана жизнью, и как ни хотелось ей отказаться, она понимала, что нельзя уйти, не обидев Джейси. Собравшись с духом, она быстро пересекла широкий задний двор, от души надеясь, что Тео не смотрит в окно. Поднимаясь по лестнице, охраняемой горгульями, она почувствовала, как в сердце заползает страх. Пришлось напомнить себе, что Тео больше не сможет нагонять на нее ужас. Те дни давно миновали.

Джейси стояла возле распахнутой задней двери. Энни заметила у нее под мышкой лилового игрушечного бегемота, привязанного к перекладине костыля, на другом костыле красовался розовый плюшевый мишка.

– Это игрушки моей дочери. – Значит, Ливия – дочь Джейси, а не Тео. – Костыли натирают подмышки, – объяснила Джейси, отступая в сторону, чтобы дать Энни дорогу. – Я пользуюсь зверьками вместо подушек, это помогает.

– И наводит на интересный разговор.

Джейси кивнула в ответ, серьезное выражение ее застывшего, неулыбчивого лица совершенно не вязалось с забавными яркими игрушками.

Хотя Джейси и спасла Энни от смерти в то далекое лето, они никогда не были особо близки. После развода матери Энни дважды ненадолго приезжала на остров и оба раза стремилась увидеться со своей спасительницей, но из-за настороженной сдержанности Джейси эти краткие встречи лишь оставили ощущение неловкости.

Энни вытерла ноги о половик у двери.

– Почему ты на костылях? Что случилось?

– Поскользнулась на льду две недели назад, – объяснила Джейси. – Не беспокойся из-за обуви, – добавила она, когда Энни нагнулась, чтобы стянуть ботинки. – Полы ужасно грязные, немного снега ничего не изменит. – Она неуклюже заковыляла в сторону кухни.

Энни решила все-таки снять ботинки, но тотчас пожалела об этом – каменный пол леденил ноги сквозь носки. Она закашлялась и, достав бумажный платок, высморкалась. Кухня оказалась даже темнее, чем ей помнилось, – такой же черной, как сажа в закопченном камине. За два дня в раковине прибавилось грязной посуды, гора мусора в ведре изрядно выросла, да и пол не мешало бы подмести. С каждой секундой Энни становилось все больше не по себе.

Ливия исчезла, а Джейси тяжело опустилась на деревянный стул с прямой спинкой, стоявший у длинного стола в центре кухни.

– Знаю, кругом страшный беспорядок, – проговорила она, – но с этими костылями мне не до работы.

В речи Джейси и в быстрых, суетливых движениях ее пальцев с обкусанными ногтями появилась нервозность, которой Энни прежде не замечала.

– Наверное, нога ужасно болит.

– И надо же такому случиться именно сейчас, в самое неподходящее время, – покачала головой Джейси. – Многие люди легко приноравливаются к костылям, но я явно не из их числа. – Приподняв обеими руками ногу, она опустила ее на соседний стул. – Тео и раньше не хотел, чтобы я здесь оставалась, а теперь, когда все окончательно развалилось… – Она всплеснула руками, но вдруг, как будто опомнившись, уронила их на колени. – Садись. Я бы предложила тебе кофе, но с ним слишком много возни.

– Мне ничего не нужно. – Энни присела на стул наискосок от Джейси, и тотчас в кухню вошла Ливия. Она прижимала к себе грязную, потрепанную игрушку – котенка в белую и розовую полоску. Девочка успела снять курточку и кеды, обшлага ее сиреневых вельветовых брюк намокли от растаявшего снега. Джейси это заметила, но апатично махнула рукой.

Энни улыбнулась малышке:

– Сколько тебе лет, Ливия?

– Четыре, – ответила Джейси за дочь. – Ливия, пол холодный, надень тапочки.

Ребенок снова исчез, не сказав ни слова.

Энни хотела бы расспросить Джейси о девочке, но не решилась, боясь показаться назойливой, и вместо этого заговорила о кухне:

– Что случилось с кухней? Ее просто не узнать, все так изменилось.

– Ужасно, правда? Синтия, жена Эллиотта, буквально помешана на всем английском, хотя сама родилась в Северной Дакоте. Ей вздумалось превратить дом в усадьбу девятнадцатого века. Она уговорила Эллиотта угрохать целое состояние на переделку Харп-Хауса, включая и кухню. Подумать только, Харпы выбросили уйму денег на это уродство. А ведь они даже не приехали сюда прошлым летом.

– Это похоже на безумие. – Энни уперлась пятками в перекладину стула, чтобы не ставить ноги на холодный пол.

– Моя подруга Лиза… ты ее не знаешь… Тем летом ее не было на острове. Она в восторге от затеи Синтии, ей нравится новый облик Харп-Хауса. Правда, Лизе не приходилось здесь работать. – Опустив глаза, Джейси посмотрела на свои обгрызенные ногти. – Я была на седьмом небе, когда после ухода Уилла Лиза рекомендовала меня Синтии для работы по дому. Зимой на острове невозможно никуда устроиться. – Джейси попыталась усесться поудобнее, стул под ней угрожающе заскрипел. – А теперь я сломала ногу, и Тео собирается меня уволить.

Энни стиснула зубы.

– Как это похоже на Тео Харпа – вышвырнуть женщину из дома, воспользовавшись ее беспомощностью.

– Не знаю. Кажется, теперь он стал другим. – Тоскливое, мечтательное выражение глаз Джейси напомнило Энни, что когда-то белокурая девчушка, дочь рыбака, смотрела на Тео с обожанием, как на божество. – Наверное, я надеялась, что мы будем чаще видеться. Разговаривать и всякое такое.

Значит, Джейси до сих пор втайне мечтала о Тео. В детстве Энни завидовала нежной красоте Джейси, хотя Тео, казалось, вовсе не замечал влюбленной в него девочки.

– Возможно, ты еще легко отделалась. Тео совсем не похож на романтического героя.

– Знаю. Он немного со странностями. Здесь никто не бывает, а Тео почти не выезжает в город. Он бродит по дому ночи напролет, а днем или катается верхом, или сидит в башне и пишет, пишет. Там он и живет, а в доме не показывается. Может, все писатели чудаки. Я не вижу его целыми днями.

– Я приходила сюда два дня назад и наткнулась на него.

– Правда? Должно быть, мы с Ливией тогда болели, иначе я бы тебя заметила. Мы проспали почти весь день.

Энни вспомнила маленькое личико в окне второго этажа. Возможно, Джейси и спала, но Ливия бродила по дому.

– Значит, Тео живет в башне, которую когда-то занимала его бабушка?

Джейси кивнула, устраивая поудобнее ногу на стуле.

– Там есть своя кухня. Я относила Тео еду, пока не сломала ногу. Теперь не могу одолеть лестницу, приходится отправлять все наверх кухонным лифтом.

Энни слишком хорошо помнила этот кухонный лифт. Тео однажды затолкнул ее туда и заставил висеть между этажами. Она покосилась на круглый циферблат старых настенных часов. Когда же можно будет уйти?

Джейси достала из кармана телефон (еще один новенький смартфон последней марки) и положила на стол.

– Тео шлет мне сообщения, когда ему что-то нужно, но со сломанной ногой я мало на что гожусь. Он с самого начала не хотел, чтобы я здесь работала, однако Синтия настояла. А теперь я дала ему повод от меня избавиться.

Энни хотела бы сказать что-нибудь обнадеживающее, но Джейси достаточно хорошо знала Тео, чтобы понимать: он поступит, как ему вздумается.

Джейси ковырнула ногтем блестящую наклейку с розовой лошадкой из мультфильма «Мой маленький пони», приставшую к грубо отесанному столу.

– Ливия – для меня все. Все, что у меня есть. – Голос Джейси звучал ровно, почти буднично, она не упивалась жалостью к себе, а лишь констатировала факт. – Если я потеряю эту работу, другой мне не найти. – Она неловко поднялась, опираясь на стол. – Извини, что выплеснула на тебя все свои проблемы. Я слишком много времени провожу с четырехлетним ребенком. Мне больше не с кем поговорить.

С четырехлетним ребенком, который, похоже, вовсе не разговаривал.

Взяв костыли, Джейси проковыляла к огромному старомодному холодильнику.

– Мне пора готовить обед.

Энни тоже встала.

– Позволь, я тебе помогу, – предложила она, несмотря на усталость. Ей хотелось хоть что-то сделать для Джейси.

– Ничего, я справлюсь. – Джейси потянула за ручку и открыла дверцу. Внутри холодильник выглядел суперсовременным. Она неподвижно уставилась на полки с продуктами. – В юности я хотела лишь одного: уехать подальше отсюда. А потом вышла замуж за ловца омаров и застряла здесь на веки вечные.

– Я его знаю?

– Он был старше нас, так что, возможно, и нет. Нед Грейсон. Самый красивый парень на острове. На какое-то время я даже забыла, как сильно ненавижу Перегрин-Айленд. – Она достала из холодильника банку, обернутую прозрачной пленкой. – Муж умер прошлым летом.

– Мне очень жаль.

Джейси издала горький смешок.

– Не стоит жалеть. Довольно скоро выяснилось, что у него отвратительный характер и тяжелые кулаки, которые он, не задумываясь, пускал в ход. Главным образом, отхаживая меня.

– Ох, Джейси… – Похоже, покойный Нед Грейсон был настоящим чудовищем, если избивал эту беззащитную женщину. И как у него только рука поднялась?

Джейси прижала к себе банку.

– Смешно сказать – я думала, что после смерти Неда все мои сломанные кости остались в прошлом. – Она толкнула бедром дверцу холодильника, пытаясь его закрыть, но в последнюю минуту потеряла равновесие. Костыли выскользнули у нее из рук и упали на пол вместе с банкой, которая разлетелась вдребезги, обдав кухню осколками стекла и брызгами соуса чили. – Черт! – Колючие злые слезы хлынули у Джейси из глаз. Соус залил каменный пол, буфет, ее джинсы и кроссовки. Повсюду блестело битое стекло.

Энни бросилась к ней.

– Я все уберу.

Джейси тяжело привалилась к холодильнику, глядя на красную мешанину соуса и стекла.

– Мне нельзя зависеть от других. Я должна заботиться о себе сама.

– Только не сейчас, – горячо возразила Энни, стараясь придать голосу твердость. – Скажи, где тут у вас ведро.

Несмотря на смертельную усталость, она осталась в Харп-Хаусе до вечера. Энни не могла бросить Джейси. Она очистила кухню от осколков и пятен соуса, затем вымыла гору посуды, скопившейся в раковине. В присутствии Джейси она старалась не кашлять, вдобавок приходилось держаться настороже, каждое мгновение ожидая появления Тео Харпа. Зная, что он где-то рядом, Энни не могла думать ни о чем другом, но делала все возможное, чтобы скрыть свою тревогу от Джейси. Перед тем как уйти, она совершила нечто невообразимое. Приготовила обед для Тео.

Энни хмуро оглядела тарелку с острым томатным супом, оставшийся от ужина гамбургер, быстроразваривающийся рис и разогретую замороженную кукурузу.

– Полагаю, в доме не держат крысиный яд, – проговорила она, когда Джейси прохромала к кухонному столу. – А впрочем, не важно. Эта еда достаточно омерзительна безо всякого яда.

– Тео даже не заметит. Он не привередлив. Еда его не волнует.

«Ну да, зато ему нравится мучить других. Вот что доставляет Харпу удовольствие».

Энни вынесла поднос с обедом в задний коридор. Поставив его в кабину кухонного лифта, она вспомнила смертельный ужас, пережитый в тесном замкнутом пространстве подъемника, в кромешной темноте. Сдавленная глухими стенами, она сидела, сжавшись в жалкий комочек, подтянув колени к груди. За эту выходку Тео наказали, посадив на два дня под замок в его комнате. Только Энни заметила, что Риган, его сестра-близнец, прокралась к брату в спальню, чтобы составить ему компанию.

В отличие от злого, наглого, самовлюбленного Тео, его сестра была милой и застенчивой. Близнецы почти не разлучались, не считая времени, когда Риган играла на гобое или записывала стихи в фиолетовую кожаную тетрадь. Энни всегда думала, что могла бы по-настоящему подружиться с Риган, если бы Тео не сделал все возможное, чтобы этому помешать.

Когда Энни собралась уходить, Джейси взволнованно сжала ее руку. В глазах у нее блестели слезы.

– Не знаю, как тебя благодарить.

– Ты уже отблагодарила меня сполна. Восемнадцать лет назад, – отозвалась Энни, стараясь не показать, что силы ее на пределе. Она неловко замолчала, слова давались ей с трудом. Она понимала, что иначе нельзя, но не могла заставить себя заговорить, хотя уже приняла решение, сделав единственно возможный выбор. – Я вернусь завтра, зайду ненадолго, чтобы тебе помочь.

Джейси изумленно округлила глаза.

– Ты вовсе не обязана!

– Мне это пойдет на пользу, – солгала Энни. – Поможет отвлечься от своих проблем. – Внезапно в голову ей пришла новая мысль. – В доме есть беспроводной доступ к Сети? – Джейси кивнула, и Энни вымученно улыбнулась в ответ. – Вот и отлично. Я захвачу свой лэптоп. Ты мне поможешь. Мне нужно кое-что выяснить.

Схватив бумажный платок, Джейси прижала его к глазам.

– Спасибо. Ты не представляешь, как много это для меня значит.

Джейси исчезла, отправившись на поиски Ливии, а Энни сняла с вешалки пальто. Невзирая на усталость, она была рада возможности хотя бы частично оплатить старый долг. Она начала медленно натягивать перчатки, но вдруг замерла. Кухонный лифт не выходил у нее из головы.

«Давай же, – шепнула Плутовка. – Тебе ведь этого хочется, сама знаешь».

«А ты не думаешь, что это отдает безрассудством?» – засомневалась Милашка.

«Определенно», – усмехнулась Плутовка.

Энни вспомнила себя юной, пятнадцатилетней, отчаянно старавшейся понравиться Тео. Она неслышно прокралась на кухню. Стараясь ступать как можно тише, Энни проскользнула за дверь и прошла по узкому заднему коридору до конца. Потом посмотрела на дверцу кухонного лифта. Исключительное право на зловещее пророчество ворона «Никогда» принадлежало Эдгару Аллану По, а предсмертный хрип «Розовый бутон» едва ли способен был кого-то испугать. Легко узнаваемая угроза «Через неделю ты умрешь» тоже не годилась. Но за время болезни Энни провела перед телевизором не одну неделю и много всего успела посмотреть, в том числе «Апокалипсис сегодня»…

Открыв дверцу кухонного лифта, она наклонилась и издала протяжный, леденящий кровь стон:

– Ужас… – Хрип вырвался из ее горла, словно шипение змеи, разворачивающей свои грозные кольца. – Ужас…

Энни почувствовала, как кожа покрывается мурашками.

«Классно!» – восторженно взвизгнула Плутовка.

«Ребяческая выходка, но прозвучало неплохо», – признала Милашка.

Энни поспешила к выходу и выскочила за дверь. Держась в тени, невидимая сверху из башни, она торопливо вышла на посыпанную гравием дорожку.

Наконец-то в Харп-Хаусе появился призрак. И поделом! Тео сам напросился.

 

Глава 3

На следующее утро Энни проснулась в более бодром расположении духа. Ей так понравилась мстительная мысль медленно довести Тео Харпа до безумия, что она невольно почувствовала себя лучше. Харп не смог бы кропать свои кошмарные книжки, не обладай он богатым воображением. Что ж, будет только справедливо обратить его фантазии против него самого, решила Энни. Она задумалась, какое бы еще наказание придумать для мерзавца, и мечтательно улыбнулась, представив Тео в смирительной рубашке за решеткой камеры в лечебнице для душевнобольных.

«В сыром подвале, где по полу ползают змеи!» – ехидно прибавила Плутовка.

«Так просто тебе его не одолеть», – презрительно фыркнул Лео.

С трудом справившись с непокорными волосами, Энни отшвырнула гребенку. Потом натянула джинсы, майку, серую футболку с длинными рукавами, джемпер, а поверх него еще и спортивную кофту, сохранившуюся со времен колледжа. Перейдя из спальни в гостиную, она задумалась о том, что успела сделать накануне, прежде чем отправиться в постель. Черепа мелких зверьков, которые Мария выставляла напоказ в чаше, обвитой колючей проволокой, отправились на самое дно мешка с мусором. Может, ее мать, как и Джорджия О’Киф, находила в костях изысканную красоту, но у Энни они вызывали содрогание, а поскольку ей предстояло провести на острове по меньшей мере два месяца, она хотела бы создать в доме хоть какое-то подобие уюта. К сожалению, безумное аляповатое радужное кресло в форме русалки в крохотном коттедже некуда было спрятать. Энни попыталась усесться в него, но острые груди морской девы впивались в спину.

Две неожиданные находки не на шутку ее встревожили: выпуск «Портленд пресс геральд» недельной давности и пакетик свежемолотого кофе на кухне. Кто-то недавно побывал в доме.

Энни выпила чашку того самого кофе и заставила себя съесть тост с джемом. Она не могла думать без страха о возвращении в Харп-Хаус, но попыталась утешиться мыслью о беспроводной связи. Ее взгляд задержался на картине с перевернутым деревом. Может, к концу дня ей удастся выяснить, кто такой Р. Коннор, и представляет ли хоть какую-то ценность его работа.

Сложив в рюкзак свою тетрадь с описью, компьютер и несколько других вещей, которые могли понадобиться, она неохотно поплелась вверх по склону к Харп-Хаусу. Подойдя к восточному краю болота, Энни увидела деревянный мостик. Обходя его стороной, она делала изрядный крюк, пора было покончить со страхами и начать смело ходить по мосту. Когда-нибудь я так и сделаю, пообещала себе Энни. Но только не сегодня.

Она познакомилась с Тео и Риган Харп через две недели после того, как Мария с Эллиоттом вместе улетели на Карибы и вернулись уже женатой парой. Близнецы как раз карабкались на утес с берега. Риган первой достигла вершины. Стройная, длинноногая, золотисто-коричневая от загара, с длинными черными волосами, обрамлявшими красивое улыбающееся лицо. Потом Энни увидела Тео. Даже в шестнадцать лет, тощий как щепка, с прыщами на лбу и носом, слишком крупным для узкого лица, он мгновенно покорил ее своей загадочной отчужденностью, аурой холодного безразличия. Потрясенная, она смотрела на него во все глаза. Но Тео лишь смерил ее равнодушным взглядом, не скрывая скуки.

Энни страстно мечтала понравиться близнецам, но их уверенность в себе пугала ее, вгоняла в ступор. В присутствии Харпов она терялась и еле ворочала языком от смущения. Риган держалась свободно и дружелюбно, а вот Тео вел себя грубо, отпуская язвительные замечания. Эллиотт чрезмерно баловал детей, пытаясь возместить потерю матери, бросившей их в пятилетнем возрасте, но все же он настоял, чтобы близнецы включили Энни в свою компанию. Уступив требованию отца, Тео нехотя пригласил ее покататься под парусом. Но когда она подошла к пристани на оконечности мыса между Харп-Хаусом и Мунрейкер-Коттеджем, оказалось, что Тео, Риган и Джейси уже вышли в море без нее. На следующий день Энни прибежала на мыс на час раньше, но близнецы вовсе не появились.

Как-то раз Тео предложил ей взглянуть на старую рыбацкую лодку на берегу, недалеко от мыса. Энни слишком поздно обнаружила, что остов развалившейся лодки облюбовали для гнездовья чайки. Спикировав с высоты, они набросились на нее всем скопом, ошалело колотя мощными крыльями, царапая острыми когтями. Одна долбанула клювом Энни в голову, как в хичкоковских «Птицах». С тех пор Энни стала побаиваться птиц.

Злым выходкам Тео не было конца. Он подбросил дохлую рыбу ей в постель, едва не утопил в бассейне, а однажды ночью оставил одну на берегу в кромешной темноте. Энни тряхнула головой, пытаясь прогнать воспоминания. К счастью, ей никогда больше не будет снова пятнадцать лет.

Закашлявшись, она остановилась, чтобы перевести дыхание, и вдруг поняла, что это первый за утро приступ кашля. Возможно, болезнь начала наконец отступать. Энни вообразила себя сидящей за теплым столом в теплом офисе, напротив теплого компьютера, за невыносимо скучной работой, от которой сводит скулы и слезы наворачиваются на глаза, но которая, однако, приносит стабильный заработок.

«А как же мы?» – плаксиво запричитала Пышка.

«Энни нужна настоящая работа, – объяснила здравомыслящая Милашка. – Она не может до конца своих дней зарабатывать на жизнь чревовещанием».

«Лучше бы ты занялась порнокуклами, – поспешила дать совет Плутовка. – Заработала бы куда больше денег своими представлениями».

Бредовая мысль о порнокуклах пришла Энни в голову, когда ее мучила жестокая лихорадка.

Наконец она добралась до вершины утеса. Проходя мимо конюшни, Энни услышала конское ржание и метнулась прочь с дорожки в ельник. Она поспешно укрылась за деревьями, и как раз вовремя: в дверях конюшни показался Тео. Энни мерзла даже в своем пуховом пальто, а одежду Тео составляли лишь темно-серый свитер, джинсы да сапоги для верховой езды.

Он внезапно остановился. Энни стояла у него за спиной, молясь про себя, чтобы он не обернулся, – деревья росли недостаточно густо, чтобы скрыть ее фигуру.

Резкий порыв ветра взметнул и закрутил белую снежную пыль. Тео скрестил руки, ухватился за край свитера и стянул его через голову, оставшись обнаженным до пояса.

Энни с изумлением смотрела, как он стоит, подставляя колкому снегу незащищенную грудь, будто бросая вызов суровой зиме Мэна. Яростный ветер трепал его черные волосы. Тео стоял неподвижно, и Энни показалось, что она смотрит один из старых телесериалов, где герои то и дело безо всякого повода сбрасывали рубашку, демонстрируя мускулистую грудь. Только на дворе стоял лютый холод, а Тео Харп вовсе не походил на героя, и его странная выходка могла объясняться одним лишь безумием.

Сжав руки в кулаки и высоко вскинув голову, он неотрывно смотрел на дом. Как столь поразительно красивый человек мог быть таким злобным и жестоким? Его стройная прямая спина… широкие мускулистые плечи, гордая посадка головы, неподвижная поза на фоне серого зимнего неба… Все это выглядело так странно. Он казался не живым существом, а каменным идолом – продолжением гранитной скалы, древним языческим духом, чуждым простых человеческих чувств, не нуждающимся в тепле, пище… любви.

Энни поежилась в своем пуховике, глядя, как Тео со свитером под мышкой исчез за дверью башни.

Джейси так обрадовалась ее приходу, что Энни невольно смутилась.

– Не могу поверить, что ты вернулась, – сказала она, когда Энни сняла с плеч рюкзак и стянула ботинки.

Энни изобразила на лице счастливую улыбку.

– Если бы я осталась дома, то пропустила бы самое интересное. – Она обвела глазами кухню. Мрачное, унылое помещение выглядело немного лучше, чем накануне, и все равно при взгляде на него становилось жутко.

Джейси неуклюже проковыляла от плиты к столу, нервно кусая губы.

– Тео собрался меня уволить, – прошептала она. – Я точно знаю. Он все время проводит в башне, ему не нужен лишний человек в доме. Если бы не Синтия… – Джейси так крепко вцепилась в костыли, что костяшки пальцев побелели. – Утром он застал здесь Лизу Маккинли. Она встречала почтовое судно по моей просьбе. Я надеялась, что Тео ее не заметил, но, к несчастью, ошиблась. Он терпеть не может, когда кто-то приближается к дому.

«И как же этот душегуб думает выбрать очередную жертву? – немедленно встряла Плутовка. – Разве что он замыслил убить Джейси…»

«Я позабочусь о ней, – громогласно объявил Питер, хотя услышала его одна лишь Энни. – Да, да. Ведь это мой долг – заботиться о слабых беззащитных женщинах».

Озабоченно нахмурившись, Джейси неловко поправила костыли, голова лилового бегемота нелепо торчала у нее под мышкой.

– Тео… послал мне сообщение. Написал, чтобы Лиза здесь больше не показывалась. Распорядился, чтобы почту оставляли в городе, он будет забирать ее сам. Но ведь Лиза каждую неделю привозила мне продукты вместе с почтой, и что же мне теперь делать? Я не могу потерять эту работу, Энни. Это все, что у меня есть.

Энни попыталась подбодрить Джейси:

– Твоя нога скоро заживет, и ты сможешь водить машину.

– Это еще не все. Тео не хочет видеть в доме детей. Я сказала, что Ливия ведет себя очень тихо, обещала, что он даже не заметит ее присутствия, но она постоянно убегает и бродит вокруг дома. Я боюсь, что она наткнется на Тео.

Энни сунула ноги в кроссовки, принесенные из дома.

– Постой-ка… Из-за его светлости лорда Тео четырехлетний ребенок не может выйти из дома поиграть? Это никуда не годится.

– Думаю, Тео вправе делать все, что ему заблагорассудится, ведь это его дом. К тому же пока я на костылях, мне все равно не под силу гулять с Ливией, а выпускать ее из дома одну я не хочу.

Энни изрядно раздражало, что Джейси постоянно находит для Харпа оправдания. Ей следовало быть умнее и увидеть за красивой внешностью Тео его истинное лицо. Однако, похоже, за минувшие годы Джейси так и не избавилась от своей детской влюбленности.

«Увлечения бывают у детей, – шепотом возразила Милашка. – А Джейси – взрослая женщина. Возможно, это не просто влюбленность, а нечто большее».

«Это плохо, – проворчала Плутовка, укоризненно качая головой. – Очень плохо».

В кухню вошла Ливия. На ней были те же вельветовые брючки, что и накануне. В руках она держала прозрачный пластиковый конверт со сломанными цветными мелками и большой растрепанный альбом для рисования. Энни приветливо улыбнулась ей:

– Здравствуй, Ливия.

Девочка низко опустила голову.

– Она очень застенчивая, – сказала Джейси. Ливия разложила на столе свои мелки, раскрыла альбом, взобралась на один из стульев и принялась рисовать. Джейси, поминутно извиняясь, показала Энни, где лежат щетки и чистящие средства. – Ты вовсе не обязана наводить здесь порядок. В самом деле. Ведь это моя работа, а не твоя.

Энни оборвала ее извинения:

– Почему бы тебе не заняться обедом для его светлости? Раз моя идея насчет крысиного яда тебе не по вкусу, может, у тебя где-нибудь завалялась парочка ядовитых грибов?

– Он не так уж и плох, Энни, – улыбнулась Джейси.

Это была явная неправда.

Вооружившись веником и тряпками, Энни перешла в холл, опасливо поглядывая на лестницу. Оставалось лишь надеяться, что Джейси не ошиблась и Тео появился в холле четыре дня назад по чистой случайности. Можно было не сомневаться: если он узнает, что Энни помогает Джейси с уборкой, то точно наймет другую домработницу.

Большинство комнат нижнего этажа держали запертыми, чтобы не расходовать тепло, но холл, кабинет Эллиотта и унылая застекленная терраса нуждались в уборке. Понимая, что сил у нее не слишком много, Энни решила ограничиться холлом. Она успела избавиться от паутины и протереть пыльные деревянные панели стен, когда начала хрипеть и задыхаться. Вернувшись в кухню, она нашла там одну только Ливию, занятую рисованием.

Энни заранее приготовила девочке сюрприз. Отправившись к черному ходу, она открыла свой рюкзак и достала Плутовку. Большую часть одежды для своих кукол Энни мастерила сама. Сшила она и наряд Плутовки – радужное трико, короткую розовую юбку и ярко-желтую футболку с блестящей пурпурной звездой на груди. Повязка, украшенная пышным зеленым цветком, стягивала буйные огненно-рыжие кудри из шерстяной пряжи. Надев куклу на руку, Энни нащупала рычажки, управлявшие ртом и глазами Плутовки, затем спрятала ее за спину и вернулась к кухонному столу.

Как только Ливия оторвала красный мелок от бумаги, Энни уселась по другую сторону стола наискосок от нее, и в тот же миг над столом показалась голова Плутовки. Два круглых глаза уставились на Ливию.

– Ля-ля-ля! – громко запела кукла, прибегая к своему излюбленному приему, чтобы привлечь внимание. – Я, Плутовка, известная также как Женевьева Аделаида Джозефина Браун, заявляю, что сегодня выдался чуде-е-есный денек!

Ливия вскинула голову и изумленно приоткрыла рот, глядя на куклу. Плутовка наклонилась вперед, стараясь разглядеть рисунок девочки, спутанные кудряшки упали ей на лицо.

– Я тоже люблю рисовать. Можно взглянуть на твой рисунок?

Не сводя глаз с куклы, Ливия прикрыла альбом рукой.

– Думаю, у всех у нас есть секреты, – миролюбиво заметила Плутовка. – Но мне нравится делиться своими талантами. Например, умением петь.

Девочка склонила голову набок, с любопытством разглядывая куклу.

– Я замечательная певица, – продолжала щебетать Плутовка. – Но это не значит, что я стану распевать свои несравненные, изумительные песни для всех подряд. Вот так же и ты со своим рисунком. Ты ведь ни с кем не делишься.

Ливия тотчас убрала руку, открыв листок. Пока Плутовка разглядывала рисунок, склонившись над альбомом, Энни тоже времени зря не теряла. Скосив глаза, она сумела разобрать среди детских каракулей нечто напоминающее человеческую фигуру рядом с домом.

– Бесподобно! – воскликнула Плутовка. – Вообще-то я тоже великая художница. – Она скромно склонила голову. – Хочешь послушать, как я пою?

Девочка кивнула.

Плутовка широко раскинула руки и начала петь комическую версию «Крошки паучка» на манер оперной арии. В детском саду эта песенка пользовалась неизменным успехом, вызывая восторженные вопли и смех.

Ливия внимательно слушала, но ни разу не улыбнулась, даже когда Плутовка начала менять слова стишка, перейдя на прозу.

– Тут на небо вышел месяц, да и выпил всю росу, кузнечику ничего не оставил… А у крошки паучка штанишки взбесились и убежали. Алле гоп!

Пение вызвало у Энни приступ кашля. Она скрыла его, заставив Плутовку пуститься в бешеный танец. Исполнив номер, кукла в изнеможении широко раскинулась на столе.

– Быть сногсшибательной та-а-ак утомительно.

Ливия серьезно кивнула.

За годы работы с детьми Энни усвоила, что лучше уходить со сцены, пока интерес к представлению еще не увял. Плутовка вскочила и тряхнула кудрявой головой.

– Ну, я пошла. Пора на боковую. Самое время вздремнуть. Пока, пока. До встречи… – С этими словами она исчезла под столом.

Ливия сейчас же заглянула под стол посмотреть, куда подевалась кукла, но как только девочка нагнулась, Энни поднялась, закрывая собой Плутовку, и отправилась к черному ходу убрать ее в рюкзак. Она не смотрела на Ливию, но, покидая кухню, чувствовала на себе любопытный взгляд малышки.

Чуть позднее в тот же день, пользуясь тем, что Тео отправился на верховую прогулку, Энни вынесла скопившийся в доме мусор и выбросила в большие железные баки позади конюшни. Возвращаясь в дом, она окинула взглядом пустой бассейн, на дне которого собралась безобразная гора замерзшего сора. Даже в разгар лета вода вокруг Перегрин-Айленда была ледяной, и Энни с Риган предпочитали купаться в бассейне, Тео же любил плавать в океане. Когда поднимались большие волны, он забрасывал доску для серфинга на заднее сиденье своего джипа и уезжал в сторону Галл-Бич. Энни страстно мечтала поехать с ним, но ни разу не попросила взять ее с собой, боясь услышать отказ.

Черный кот вышел крадучись из-за конюшни, глядя на Энни круглыми желтыми глазами. Она замерла, похолодев. В голове мелькнуло тревожное воспоминание.

– Брысь отсюда! – прошипела она. Кот не двинулся с места, не сводя с нее янтарных глаз. Энни кинулась к нему, яростно махая руками. – Кыш! Беги и больше не возвращайся, если не хочешь нарваться на неприятности.

Кот бросился наутек.

Глаза ее вдруг наполнились слезами. Она торопливо смахнула их и вошла в дом.

Ночью Энни проспала двенадцать часов, а остаток утра провела, составляя опись вещей, найденных в гостиной. Она занесла в свой список мебель, картины и мелкие статуэтки вроде тайской богини. Накануне она провела весь день в Харп-Хаусе, вернулась домой только вечером и слишком устала, чтобы продолжать поиски неведомого наследства, оставленного Марией в коттедже. Однако, проснувшись на следующее утро, решила наверстать упущенное и с новыми силами взяться за осмотр дома. Мария не нуждалась в помощи оценщиков, чтобы определить стоимость своего имущества. Отлично разбираясь в искусстве, она справлялась с этим сама. Энни решила, что ей тоже стоит попробовать. После полудня она положила в рюкзак свой лэптоп и направилась вверх по склону к Харп-Хаусу. Мышцы ныли от непривычной ходьбы, но она добралась до вершины, остановившись всего один раз из-за приступа кашля.

Энни привела в порядок кабинет Эллиотта, не обойдя вниманием уродливый ореховый шкаф с оружием, и вымыла оставшуюся с вечера грязную посуду, пока Джейси занималась обедом для Тео.

– Я не слишком-то хорошо готовлю, – призналась Джейси. – Это еще один повод, чтобы меня уволить.

– В этом деле я тебе не помощница, – отозвалась Энни.

Увидев из окна черного кота, она выбежала во двор без пальто, чтобы его прогнать. Позднее, устроившись с компьютером за кухонным столом, она попыталась выйти в Интернет, но доступ к Сети оказался защищен паролем. Этого и следовало ожидать.

– Я всегда пользовалась телефоном, который дал мне Тео, – сказала Джейси, усаживаясь за стол и принимаясь чистить морковь. – Мне никогда не приходилось вводить пароль.

Пытаясь угадать пароль, Энни пробовала набирать различные сочетания имен, даты рождения и даже названия лодок, но безуспешно. Она вытянула вверх руки и потрясла кистями, чтобы дать отдохнуть плечам, потом, неподвижно глядя на экран, медленно набрала «Риган0630». В этот июньский день, тридцатого числа, Риган Харп утонула – налетевший шквал перевернул ее яхту вдали от берега. Ей исполнилось двадцать два, она недавно окончила колледж, но в памяти Энни сестра Тео навсегда осталась юным темноволосым ангелом, шестнадцатилетней девочкой, игравшей на гобое и писавшей стихи.

Дверь внезапно распахнулась, и Энни, едва не подскочив на стуле, резко обернулась. В кухню ворвался Тео Харп, держа под мышкой Ливию.

 

Глава 4

Грозный, с искаженным от ярости лицом, Тео выглядел так, словно его занесло в дом знаменитым ураганом Грейс. Но еще больше испугало Энни побледневшее личико девочки, зажатой у него под мышкой. Ее маленький ротик кривился в беззвучном крике.

– Ливия! – Джейси бросилась к дочери, но, потеряв равновесие, неуклюже рухнула на пол вместе с костылями.

Энни, вскочив из-за стола, метнулась к Тео. Насмерть перепуганная разыгравшейся сценой, она не стала ждать, пока Джейси поднимется.

– Что ты вытворяешь?

Темные брови Харпа гневно сошлись в одну линию.

– Что? Я нашел ее в конюшне!

– Дай ее мне! – Энни выхватила девочку у него из рук, но та, похоже, испугалась еще больше. Джейси удалось сесть на полу. Энни опустила малышку к ней на колени и выступила вперед, заслоняя собой обеих. – Оставайся там, где стоишь, – предупредила она Харпа.

«Эй! Это я тут герой! – возмутился Питер. – Защищать слабых – моя работа».

– Она пробралась в конюшню! – выкрикнул Тео.

Его высокая фигура, казалось, заполнила собой темную, похожую на пещеру кухню, в которой вдруг стало трудно дышать. Энни крепче уперлась ногами в пол, задыхаясь от недостатка воздуха.

– Ты не мог бы понизить голос?

Джейси испуганно затаила дыхание. А Тео будто стал еще выше ростом.

– Девочка не просто стояла в дверях конюшни. Она зашла в денник к Танцору. В денник! Этот мерин пуглив и вдобавок с норовом. Ты хоть представляешь, что могло случиться? Я же велел тебе держаться подальше отсюда. Почему ты здесь?

Энни приказала себе не поддаваться страху. Нет, она больше не позволит Тео запугать ее. Только не теперь. Но выдержать его свирепый, ненавидящий взгляд оказалось нелегко.

– Как Ливия попала в денник?

Глаза Тео недобро сверкнули.

– Почем мне знать? Может, он не был заперт.

– Другими словами, ты забыл его запереть. – У Энни начали дрожать колени. – Наверное, думал только о том, как бы поскорее снова оседлать лошадь и прокатиться по сугробам в метель?

Ей удалось отвлечь внимание Тео от Джейси с Ливией. Однако теперь, к несчастью, он сверлил взглядом ее. Тео сжал кулаки, будто готовясь нанести удар.

– Какого черта ты тут делаешь?

Ее спасли куклы.

– Следи за речью, – бросила она, воспользовавшись неодобрительным ледяным тоном Милашки. По счастью, Энни вовремя вспомнила, что нужно шевелить губами.

– Почему ты в моем доме? – отчеканил Харп в свойственной Лео омерзительной манере.

Энни не могла признаться, что помогала Джейси.

– В коттедже нет доступа к Сети, а он мне нужен.

– Найди его где-нибудь еще.

«Если ты не дашь ему отпора, он снова одержит верх», – предупредила Плутовка.

Энни решительно вздернула подбородок.

– Я буду тебе признательна, если ты сообщишь мне пароль.

Тео смерил ее презрительным взглядом, будто заметил крысу, вылезшую из сточной канавы.

– Я же сказал тебе держаться подальше отсюда.

– В самом деле? Не припоминаю. – Нужно было защитить Джейси любой ценой. – Джейси говорила, что мне нельзя здесь оставаться, но я ее не послушала, – солгала Энни и добавила, желая убедиться, что Тео все понял: – Я уже не такая робкая, как прежде.

Весьма некстати Джейси издала слабый возглас, вместо того чтобы сидеть тихо как мышка. Взгляд Тео немедленно обратился к ней.

– Ты знаешь условия нашего соглашения, Джейси.

Джейси испуганно прижала ребенка к груди.

– Я старалась, чтобы Ливия не попадалась тебе на глаза, но…

– Так дело не пойдет, – сухо оборвал ее Тео. – Нам придется пересмотреть наш договор. – Он повернулся, чтобы уйти, как будто этим все было сказано.

«Пусть идет!» – пронзительно взвизгнула Пышка.

Но Энни не могла его отпустить. Она бросилась Тео наперерез.

– Да что это с тобой? Ты напоминаешь мне персонаж скверного фильма. Посмотри на нее! – Она указала пальцем на Джейси, надеясь, что Тео не заметил, как дрожит ее рука. – Ты и впрямь собираешься вышвырнуть на улицу безденежную вдову с ребенком? Неужели у тебя сердце из камня? Можешь не отвечать. Вопрос риторический.

Тео посмотрел на нее с отвращением, как на надоедливого комара.

– И каким боком это тебя касается?

Она всегда избегала конфликтов, зато Плутовка любила поспорить, и Энни прибегла к помощи своего второго «я».

– Во мне говорит простое человеческое сострадание. Останови меня, если слово «сострадание» тебе непонятно. – Синие глаза Тео потемнели. – Ливия больше не войдет в конюшню, потому что отныне ты станешь запирать дверь на засов. А твоя домработница везет на себе прорву дел, хотя у нее сломана нога. Тебе исправно подают еду, верно? Посмотри на кухню. Нигде ни соринки. – Это было явным преувеличением, и Энни поспешила подкорректировать себя, надавив на болевую точку Тео. – Если ты уволишь Джейси, Синтия наймет кого-то другого. Только подумай, еще одна посторонняя женщина нарушит твое уединение. Будет слоняться по Харп-Хаусу и всюду совать свой нос. Станет следить за тобой. Мешать твоей работе. А может, даже попытается разговаривать с тобой. Ты этого хочешь?

Энни шумно перевела дыхание, понимая, что победила. Она угадала это по выражению прищуренных глаз Тео, по тому, как опустились уголки его рта, слишком красивого для такого отъявленного мерзавца.

Он посмотрел на Джейси, которая все еще сидела на полу, прижимая к себе Ливию.

– Я выйду на пару часов, – произнес он резко, почти грубо. – Приведи в порядок башню, пока меня не будет. Все, кроме третьего этажа.

Он круто повернулся и вышел за дверь так же стремительно, как и появился.

Ливия молчала, держа палец во рту. Джейси расцеловала ее в обе щечки, прежде чем поставить на ножки, затем поднялась с пола, опираясь на костыли.

– Не могу поверить, что ты разговаривала с ним в таком тоне.

Энни и самой не верилось.

В башню вели два входа: один со двора, а другой, внутренний, – со второго этажа дома. Джейси не могла одолеть лестницу, это означало, что уборкой придется заняться Энни.

Башня стояла на возвышении, ее первый этаж приходился вровень со вторым этажом Харп-Хауса. Дверь в конце верхнего коридора дома, где располагались спальни, вела в главный холл башни. Казалось, с тех времен, когда здесь жила бабушка близнецов, ничто не изменилось. Вдоль бежевых стен и по углам стояла все та же пухлая мягкая мебель, местами потертая и выцветшая от солнца, лучи которого вливались в высокие окна с видом на океан.

Большую часть тусклого паркетного пола покрывал потрепанный персидский ковер. На стене, по обеим сторонам бежевого дивана с большими круглыми подлокотниками, висели любительские пейзажи, написанные маслом. Крупные напольные канделябры из темного дерева выстроились в ряд возле часов с маятником, стрелки которых застыли на одиннадцати и четырех. Толстые белые свечи с незажженными фитилями покрылись пылью в своих гнездах. Этой части дома не коснулись перемены, превратившие Харп-Хаус в подобие усадьбы позапрошлого столетия, но выглядела она так же уныло.

Энни прошла в небольшую кухню-нишу, в дальней стене которой располагалась дверца лифта. Вместо горы грязных тарелок с остатками еды она с удивлением обнаружила чистую посуду, сложенную в голубую пластмассовую сушилку. Достав из-под раковины спрей с чистящим средством, она нерешительно замерла. Джейси готовила для Тео только обеды. Что же ел в остальное время владыка преисподней? Поставив спрей на стол, Энни открыла дверцу ближайшего шкафа.

Ни ящериц, ни лягушачьих лапок. Печеных глазных яблок и ногтей, жаренных во фритюре, тоже не наблюдалось. Вместо них на полках стояли коробки с сухими завтраками – овсяные колечки и пшеничные хлопья. Ни сладостей, ни мелкой чепухи, которую приятно бывает погрызть. Впрочем, не было здесь и заспиртованных человеческих органов или конечностей.

Понимая, что другого случая осмотреть жилище дьявола может и не представиться, Энни заглянула в другие шкафы. Там не нашлось ничего интересного. Несколько консервных банок, целая упаковка газированной минеральной воды, большой пакет отменного кофе в зернах и бутылка дорогого шотландского виски. Взгляд Энни скользнул по фруктам в вазе на столе, и в голове ее тотчас зазвучал вкрадчивый голос злой королевы-мачехи: «Съешь яблочко, моя красавица…»

Поспешно отвернувшись, она направилась к холодильнику. Там обнаружилась бутылка с кроваво-красным томатным соком, кусок твердого сыра, пряные маслины и непочатые баночки с каким-то омерзительным на вид паштетом. Энни передернуло от отвращения. Неудивительно, что Тео нравится есть требуху.

Морозилка оказалась пуста, а в ящиках для овощей лежали морковь и редиска. Энни обвела глазами кухню. А где же суррогаты, где фастфуд? Где сухие тортильи и коробки с мороженым? Где гигантские запасы картофельных чипсов и штабеля банок с арахисовым маслом? Ничего соленого и хрустящего. Никаких шоколадок, конфет, леденцов. Это место хотя и не походило на кухню в Харп-Хаусе, наводило жуть ничуть не меньше.

Энни схватила чистящее средство и вдруг задумалась. Кажется, она где-то читала, что проводить уборку следует «сверху вниз».

«Никто не любит проныр, всюду сующих свой нос», – назидательным тоном заметила Пышка.

– Можно подумать, у тебя нет недостатков, – огрызнулась Энни.

«Тщеславие вовсе не изъян, – с достоинством возразила Пышка. – Это особое искусство».

Да, Энни одолевало любопытство, и она собиралась дать ему волю. Пользуясь отсутствием Тео, она решила осмотреть его берлогу и узнать, что он там прячет.

Энни поднялась на второй этаж, не обращая внимания на ноющие с непривычки икры. Она знала: довольно вытянуть шею, чтобы увидеть закрытую дверь, ведущую на мансарду, где Тео писал свой новый садистский роман. А может, и расчленял трупы своих жертв.

Дверь спальни оказалась открыта. Энни заглянула в комнату. Если не считать джинсов и спортивной куртки, брошенных поверх небрежно застланной кровати, все здесь выглядело точно так же, как при жизни матери Эллиотта. Грязно-белые стены, затканные розами занавески, низенькое малиновое кресло в паре с круглым мягким пуфиком и широкая двуспальная кровать под бежевым покрывалом. Тео не сделал ровно ничего, чтобы хоть немного обжить башню, превратить ее в собственный дом.

Энни вернулась в маленький холл и, помедлив всего мгновение, преодолела короткий лестничный марш из шести ступенек, ведущий на запретный третий этаж. Потом толкнула дверь.

Она шагнула в пятиугольную комнату с узкими стрельчатыми окнами и высоким потолком, которым служила здесь сама крыша. В отличие от остальных комнат, где царило запустение, мансарда казалась обжитой, это чувствовалось во всем. На угловом столе высилась гора бумаг, валялись пустые коробочки из-под компакт-дисков, пара блокнотов и наушники, рядом стоял компьютер. Противоположную стену занимал черный металлический стеллаж со всевозможной электроникой, включая музыкальный центр и небольшой телевизор с плоским экраном. На полу под окнами лежали стопки книг, а на столике рядом с удобным мягким креслом Энни заметила лэптоп.

Внезапно дверь со скрипом отворилась.

Энни крутанулась на месте, не сдержав испуганного возгласа.

В комнату вошел Тео с черным вязаным шарфом в руках.

«Однажды он уже пытался тебя убить, – злорадно прошипел Лео. – И может попробовать снова».

Энни судорожно сглотнула, отведя взгляд от маленького белого шрама у края брови Тео. Эту отметину ему оставила она.

Харп направился к ней. Шарф в его руках все больше напоминал удавку… или кляп… а может, тряпку, пропитанную хлороформом. Как долго придется ему прижимать эту мерзость к ее лицу, прежде чем она потеряет сознание?

– Мансарда – запретная зона, – произнес он. – Тебе это отлично известно. И все же ты здесь.

Он набросил шарф на шею, зажав концы в кулаках. Энни почувствовала, что не в силах выдавить из себя ни слова, язык словно прилип к гортани. Пришлось призвать на помощь Плутовку.

– Кто же знал, что ты здесь появишься? Ты же собирался вернуться только через два часа. – Она надеялась, что Тео не заметил, как непривычно пискляво звучит ее голос. – Как же мне, спрашивается, шпионить, если ты внезапно сваливаешься будто снег на голову?

– Ты что, издеваешься? – Тео потянул за концы шарфа.

– Ты… сам виноват. – Энни отчаянно пыталась выдумать правдоподобное объяснение. – Я не пришла бы сюда, если бы ты дал мне свой пароль, как я просила.

– Слава богу, я не обязан выполнять все твои прихоти.

– Многие приклеивают на свой компьютер бумажку с паролем. – Энни нервно сцепила руки за спиной, до боли сжав пальцы.

– Только не я.

«Не сдавайся! – приказала Плутовка. – Заставь его почувствовать, что он имеет дело со взрослой женщиной, а не с робкой беззащитной пятнадцатилетней девчонкой».

Поняв, что ее импровизация закончилась полным фиаско, Энни попыталась выкрутиться.

– Ты не думаешь, что ведешь себя немного по-идиотски?

– По-идиотски?

– Может, я неудачно выразилась, – торопливо поправилась она. – Но… представь, ты забудешь пароль. И что тогда? Будешь дозваниваться своему провайдеру? – Энни закашлялась, хватая ртом воздух. – Ты ведь знаешь, как это бывает. Приходится висеть на телефоне часами, слушая автоответчик с заверениями в том, что твой звонок необычайно важен. Или что в перечне услуг, предоставляемых компанией, произошли изменения, и тебе нужно внимательно прослушать запись. Как будто эти перемены твоя проблема, а не их. Лично мне уже через несколько минут подобного ожидания хочется покончить с собой. Ты и вправду предпочитаешь пройти через весь этот ад, когда простой клейкий листочек с паролем мог бы решить проблему?

– Или простое почтовое сообщение, – сказал Тео с сарказмом, которого вполне заслуживала длинная нескладная тирада Энни. – Dirigo.

– Что?

Выпустив из рук концы шарфа, Тео медленно подошел к ближайшему окну, возле которого стоял телескоп, направленный на океан.

– Ты меня уговорила. Пароль «Dirigo».

– Что это за пароль?

– Девиз штата Мэн. Латынь. Он означает «Указываю путь». Теперь тебе больше незачем шнырять здесь и все вынюхивать.

Не зная, что на это ответить, Энни попятилась к двери.

Сняв телескоп с треножника, Тео перенес его к другому окну.

– Ты и вправду думала, будто я не понимаю, кто делает за Джейси всю работу?

Ей следовало догадаться, что Тео раскусил ее обман.

– Тебе-то какая разница, если работа выполнена?

– Не хочу, чтобы ты здесь крутилась.

– Понятно. Ты предпочел бы уволить Джейси.

– Мне тут вообще никто не нужен.

– Сомневаюсь. Кто будет подходить к двери, пока ты спишь в своем гробу?

Оставив ее слова без внимания, Тео приник к окуляру телескопа. Энни почувствовала неприятное покалывание в затылке. Из окна, к которому перешел Тео, виден был коттедж.

«Сама напросилась, нечего было бросать вызов негодяю», – презрительно фыркнул Лео.

– У меня новый телескоп, – проговорил Тео. – Ты не представляешь, как много можно рассмотреть при хорошем освещении. – Он слегка переместил прибор. – Надеюсь, ты не надорвалась, перетаскивая тяжелую мебель. – Энни похолодела, ледяная дрожь пронзила ее от головы до пяток. – Не забудь сменить белье у меня на постели, – бросил Тео, не обернувшись. – Нет ничего приятнее прикосновения свежих простыней к обнаженной коже.

Энни не собиралась показывать Тео, как сильно он пугает ее даже теперь. Заставив себя медленно повернуться, она на негнущихся ногах пошла к лестнице. Энни могла бы сказать Джейси, что больше не переступит порога Харп-Хауса, у нее были для этого все основания. И все же она твердо знала, что не сможет жить в мире с самой собой, если позволит страху перед Тео Харпом взять над ней верх, заставив бросить женщину, что когда-то спасла ей жизнь.

Энни старалась работать как можно быстрее. Она вытерла пыль с мебели в гостиной, пропылесосила ковер, вымыла кухню и перешла в спальню Тео, чувствуя, как желудок сжимается от дурного предчувствия. Она нашла в шкафу чистое белье, но нерешительно замерла, не в силах заставить себя стянуть с постели старые простыни. В этом было что-то глубоко личное, интимное. Стиснув зубы, Энни дернула за простыню.

Потянувшись за сухой тряпкой, она услышала, как хлопнула дверь наверху, затем щелкнул замок и раздался звук приближающихся шагов. Энни приказала себе не оборачиваться, но не удержалась, оглянулась.

Тео стоял в дверях, небрежно прислонившись плечом к косяку. Его ленивый взгляд скользнул по растрепанным волосам Энни вниз, к груди, едва различимой под толстым свитером, потом двинулся дальше, задержался на бедрах и обежал ноги. Харп бесцеремонно разглядывал ее, будто лошадник, оценивающий стати кобылы. Этот наглый, развязный взгляд смутил бы кого угодно. Наконец Тео отвел глаза.

И тут раздался протяжный звук – то ли стон, то ли рычание, леденящий душу горестный вопль, будто донесшийся из потустороннего мира.

Тео застыл на месте. Энни вытянула шею, глядя на дверь мансарды.

– А это еще что?

Тео недоуменно нахмурился. Он открыл было рот, будто собираясь что-то сказать, но не нашелся с ответом. Мгновение спустя он исчез.

Внизу хлопнула дверь. Энни стиснула зубы.

«Подонок. Так тебе и надо».

В морозном воздухе от дыхания клубился густой пар. Тео резким движением отодвинул засов на двери конюшни. Он всегда приходил сюда, когда хотел спокойно подумать. Ему казалось, что он предусмотрел все, но откуда ему было знать, что Энни вернется, превратив его жизнь в ад?

В конюшне пахло сеном, навозом, пылью и холодом. В последние годы отец Тео держал четырех лошадей, но их переводили в городскую конюшню, когда семья уезжала с Перегрин-Айленда. Сейчас в пустующих денниках стоял один лишь вороной мерин Тео.

Танцор тихо заржал, высунув голову за загородку. Тео представить себе не мог, что когда-нибудь увидит Энни снова, и вот она явилась. Вторглась в его дом, ворвалась в его жизнь. Принесла с собой прошлое. Он ласково погладил теплый нос лошади.

– Здесь только мы с тобой, мальчик, – прошептал он. – Только ты и я… какие бы демоны ни осаждали нас, нагоняя ужас.

Мерин тряхнул головой, будто кивая в ответ, и Тео открыл дверцу денника. Этому следовало положить конец. Нужно было избавиться от Энни.

 

Глава 5

Энни с самого начала боялась ночевать одна в коттедже, но эта ночь стала худшей из всех. На окнах не было штор, и Тео свободно мог разглядывать ее в телескоп сколько вздумается. Побоявшись включить свет, Энни весь вечер бродила по дому в потемках, а, забравшись в постель, укрылась с головой одеялом. Но темнота лишь всколыхнула воспоминания о том, как все неожиданно изменилось.

Это случилось вскоре после происшествия с кухонным лифтом. Кажется, у Риган был урок верховой езды, или она сидела, запершись у себя в комнате, и писала стихи. Энни нашла убежище на берегу, среди скал. Она смотрела на океан, воображая себя красивой, безумно талантливой актрисой, которой предложили главную роль в фильме, обещающем стать настоящей сенсацией, когда на пляже показался Тео. Он опустился на камень рядом с ней. Шорты цвета хаки, немного великоватые для его узких бедер, открывали длинные загорелые ноги. Рядом, у самой кромки воды, в неглубокой лужице, оставленной приливом, копошился рак-отшельник. Взгляд Тео не отрывался от полосы прибоя, от пенных гребешков волн. «Прости меня, Энни, за всю эту чертовщину, – произнес он. – Сам не знаю, как это выходит. Похоже на злой рок».

Разумеется, она тут же его простила. Наивная дурочка.

С того дня, когда Риган бывала занята, Тео с Энни проводили время вместе. Он показывал ей свои тайные места на острове, делился самым сокровенным. Поначалу робко, потом все смелее. Тео начал доверять ей. Он признался, что ненавидит свою школу-интернат и что тайком пишет рассказы, которые никому не показывает. Они говорили о любимых книгах. Энни убеждала себя, что она единственная девочка, с которой Тео откровенен. Она показала ему несколько своих рисунков, которые приходилось прятать, чтобы Мария не разнесла их в пух и прах. И наконец Тео ее поцеловал. Ее. Энни Хьюитт, долговязое пугало пятнадцати лет со слишком длинным лицом, слишком большими глазами и слишком кудрявыми волосами.

С тех пор, стоило Риган отлучиться, Энни с Тео стремились остаться вдвоем. Обычно они прятались в пещере, лежали на влажном песке во время отлива. Тео гладил ее грудь сквозь купальник, и Энни готова была умереть от счастья. Когда он впервые сбросил лямки купальника с ее плеч и потянул вниз, она смутилась, попыталась прикрыться руками – ей казалось, что груди у нее слишком маленькие. Но Тео отвел ее ладони и нежно сжал пальцами соски.

Энни таяла от восторга.

С каждым днем их ласки становились все смелее. Они жадно исследовали друг друга. Тео расстегивал ее шорты, запускал пальцы в трусики. Ни один мальчик прежде такого не делал. Гормоны бурлили, каждое прикосновение Тео отзывалось в ней жаркой дрожью, мгновенным взрывом наслаждения.

Она тоже ласкала его и, впервые почувствовав на ладони влагу, решила, что невольно сделала ему больно. Она влюбилась.

Но внезапно все изменилось. Без всякой причины Тео вдруг начал ее избегать. Он стал высмеивать и унижать ее перед сестрой и Джейси. «Не будь такой тупицей, Энни. Ты ведешь себя как ребенок».

Она пыталась поговорить с ним наедине, узнать, что случилось, но Тео сторонился ее. Вскоре она обнаружила половину своих драгоценных готических романов в бумажных переплетах на дне бассейна.

Как-то раз солнечным июльским днем они шли вчетвером по мостику над болотом. Энни держалась чуть впереди близнецов, а Джейси замыкала шествие. Желая произвести на Тео впечатление своей многоопытностью, Энни рассказывала о жизни на Манхэттене.

– Я пользуюсь подземкой с десяти лет, и…

– Прекрати хвастаться, – оборвал ее Тео. А потом толкнул Энни ладонью в спину.

Она упала с моста в болото лицом вниз. Руки погрузились в липкую жижу, ноги увязли в трясине. Энни пыталась выбраться, но гнилые стебли болотной травы и пучки сине-зеленых водорослей оплетали ее, словно угри, цепляясь за одежду, за волосы. Она отплевывалась от тины и грязи, силилась протереть глаза, но не могла, и начала плакать.

Риган с Джейси перепугались не меньше Энни, в конце концов им обеим пришлось вытаскивать ее из болота. Энни сильно ободрала колено и потеряла кожаные сандалии, которые купила на собственные деньги. У нее текли слезы, оставляя дорожки на покрытых грязью щеках, когда она выбралась на мост, похожая на страшное чудище из фильма ужасов.

– Зачем ты это сделал?

Тео холодно оглядел ее с каменным выражением лица.

– Не люблю хвастунишек.

Глаза Риган наполнились слезами.

– Только никому не говори! Энни, пожалуйста. Тео страшно влетит. Он никогда больше не сделает ничего подобного. Ну же, Тео, обещай.

Но Тео зашагал прочь, не пожелав ничего обещать.

Энни никому не сказала о происшествии на болоте. Она нарушила обет молчания лишь много позднее.

На следующее утро Энни вяло бродила по комнатам, пытаясь проснуться, прийти в себя после ночи, проведенной почти без сна. Мысль о возвращении в Харп-Хаус вызывала у нее ужас. Покружив по дому, Энни укрылась в студии, недосягаемой для назойливого телескопа Тео. Мария добавила к коттеджу пристройку, превратив ее в просторную, хорошо освещенную мастерскую. Пятна краски на голом дощатом полу напоминали о длинной череде художников, работавших здесь в последние годы. На задвинутой в угол кровати высилась гора картонных коробок, из-под которых торчал край ярко-красного покрывала. Рядом с кроватью стояла пара выкрашенных в желтый цвет деревянных стульев с плетеными сиденьями.

Бледно-голубые стены комнаты, красное покрывало и желтые стулья, как и задумывала Мария, вызывали в памяти картину Ван Гога «Спальня в Арле», однако самую длинную стену студии украшала огромная роспись – картина-тромплей, изображенное в натуральную величину такси, въехавшее в витрину магазина. Энни от души понадеялась, что ее загадочное наследство не эта фреска, поскольку понятия не имела, как можно продать целую стену.

Она представила, как мать в этой комнате обхаживала художников, потакала их капризам, гладила по головке, чем никогда не баловала собственную дочь. Мария верила, что талант необходимо бережно пестовать, но не поощряла желание дочери рисовать или играть на сцене, хотя Энни с увлечением предавалась и тому и другому занятию.

«Мир искусства – яма, кишащая ядовитыми змеями. Он съедает заживо даже самых талантливых, а это вовсе не про тебя. Я не хочу такого для своей дочери».

Марии куда больше подошла бы в дочери какая-нибудь самоуверенная отчаянная сорвиголова, из тех, кого не заботит чужое мнение. Но ей досталась робкая, застенчивая девочка. Фантазерка, любившая мечтать наяву. Впрочем, в конечном счете Энни пришлось стать сильной, чтобы поддержать мать, которая больше не могла о себе позаботиться.

Услышав незнакомый звук подъехавшего автомобиля, Энни отставила кружку с кофе. Она вышла в гостиную и выглянула в окно – как раз вовремя, чтобы увидеть, как в конце дорожки останавливается помятый белый пикап. Дверца отворилась, и из машины выбралась женщина лет шестидесяти с небольшим. Ее практичные черные сапожки мгновенно утонули в снегу. Серое дутое пальто облегало тучную фигуру. На пышных белокурых волосах женщины не было шапки, но на шее у нее красовался пестрый, лиловый с зелеными ромбами вязаный шарф. Склонившись над сиденьем пикапа, она достала розовый подарочный пакет, из которого торчал край нарядной малиновой оберточной бумаги, похожей на пенку с варенья.

Увидев наконец новое лицо, человека, никак не связанного с Харп-Хаусом, Энни так обрадовалась, что стремглав бросилась к двери, едва не зацепившись ногой за яркий полотняный коврик у порога. Стоило ей распахнуть дверь, как с крыши посыпалась снежная пыль.

– Я Барбара Роуз. – Женщина приветливо помахала рукой. – Вы здесь уже почти неделю. Я подумала, что настало время вас навестить, узнать, как дела. – Алая помада на ее губах выделялась ярким пятном на белом лице. Когда Барбара поднялась на крыльцо, Энни увидела у нее под глазами легкие припухлости с черными следами туши для ресниц.

Она проводила гостью в дом, взяв у нее пальто.

– Спасибо, что прислали мужа помочь мне в первый день. Хотите кофе?

– С удовольствием. – Наряд Барбары составляли черные эластичные брюки и ярко-синий свитер, плотно облегавший пышную фигуру. Сбросив сапожки, она с подарочным пакетом в руках проследовала за Энни в кухню, густой аромат цветочных духов тянулся за ней шлейфом. – Женщине нелегко обходиться без помощи на острове, а здесь, в этом безлюдном месте чувствуешь себя особенно одиноко… – Она зябко передернула плечами. – Вечно все ломается и валится из рук, когда ты одна.

Вовсе не такие слова надеялась услышать Энни от бывалой, умудренной опытом островитянки.

Пока она готовила кофе, Барбара с задумчивым видом разглядывала аляповатую солонку с перечницей на подоконнике и ряд черно-белых литографий на стене.

– Каждое лето здесь бывали всевозможные знаменитости, но я не припомню, чтобы вы часто приезжали.

Энни включила кофеварку.

– Я предпочитаю жить в большом городе.

– Перегрин-Айленд в середине зимы определенно не лучшее место для горожанки. – Барбара любила поговорить. Под мерное урчание кофеварки она пожаловалась на лютые холода и рассказала, как тяжело приходится женщинам с острова, когда их мужья выходят в море в непогоду. Энни довольно смутно помнила о запутанных законах, указывающих рыбакам, когда и где можно использовать снасти для лова омаров, и Барбара с радостью просветила ее на этот счет.

– Мы рыбачим только лишь с начала октября до первого июня. А потом обслуживаем туристов. Но на большинстве остальных островов сезон ловли длится с мая по декабрь.

– А разве не легче заниматься ловом в теплую погоду?

– Да, конечно. Хотя, когда вытаскиваешь верши, многое может пойти наперекосяк даже при хорошей погоде. Но зимой омары стоят дороже, поэтому их выгоднее ловить сейчас.

Энни разлила кофе по кружкам, и женщины уселись за стол в гостиной возле окна с видом на бухту. Барбара вручила Энни подарок, а затем опустилась на стул напротив. В розовом пакете лежал черно-белый вязаный шарф с рисунком из ромбов, как у самой миссис Роуз.

Барбара смела ладонью со стола хлебные крошки, оставшиеся после завтрака Энни.

– Вязание помогает нам, женщинам, коротать время зимой. Хорошо, когда есть чем занять руки. Без работы я становлюсь ворчливой. Мой сын живет теперь в Бангоре. Раньше я видела внука каждый день, а теперь… хорошо, если раз в два месяца. – Глаза ее затуманились. Казалось, она готова заплакать. Барбара резко встала и отнесла на кухню собранные в кулак крошки. Когда она вернулась, в глазах ее по-прежнему стояли слезы. – Моя дочь Лиза тоже поговаривает об отъезде. Если это произойдет, я потеряю обеих своих внучек.

– Лиза? Подруга Джейси?

Барбара кивнула.

– Похоже, случившийся в школе пожар стал для нее последней каплей.

Энни смутно припомнила местную школу – небольшую каркасную постройку, стоявшую на вершине холма недалеко от пристани.

– Я не знала, что школа сгорела.

– Это произошло в начале декабря, вскоре после приезда Тео Харпа. Вспыхнула проводка. От здания остались одни руины. – Миссис Роуз побарабанила по столу ногтями, покрытыми красным лаком. – Школа простояла целых пятьдесят лет. Все дети Перегрин-Айленда начинали обучение там, прежде чем перейти в старшие классы на материке. Теперь, после пожара, занятия проходят в двойном трейлере – это все, что может позволить себе город. Но Лиза говорит, что не допустит, чтоб ее девочки учились в автоприцепе.

Энни нисколько не осуждала молодую женщину, стремившуюся уехать. Жизнь на маленьком островке кажется романтичной только в теории. Реальность куда более сурова.

Барбара покрутила на пальце обручальное кольцо – тонкую золотую полоску с крошечным бриллиантиком.

– Не у меня одной такие заботы. Сын Джуди Кестер готов уступить уговорам жены и уехать вместе с ее родителями куда-то в Вермонт, а Тилди… – Барбара с горечью махнула рукой, будто не желала больше думать о наболевшем. – Вы к нам надолго?

– До конца марта.

– Зимой время тянется долго. – Энни пожала плечами. Похоже, на острове не знали об условии, на котором коттедж перешел в ее собственность, и она предпочла оставить все как есть. Ей не хотелось выглядеть в глазах жителей острова беспомощной марионеткой, которую кто-то дергает за веревочки, как одну из ее кукол. – Муж вечно твердит, чтобы я не лезла в чужие дела, – продолжала Барбара, – но я не смогу спать спокойно, если не предупрежу вас: одной вам здесь придется нелегко.

– Я справлюсь, – откликнулась Энни бодрым тоном, будто сама в это верила.

Озабоченное выражение лица Барбары не прибавляло оптимизма.

– Вы слишком далеко от города. И я вижу, что от вашей машины… на бездорожье, да еще зимой, проку мало.

Это Энни уже поняла.

Перед уходом Барбара пригласила Энни сыграть как-нибудь в банко.

– У нас на острове многие играют. Главным образом, конечно, мы, старухи, но я обязательно приведу и Лизу. Она ближе к вам по возрасту.

Энни охотно согласилась. Не то чтобы ее так уж привлекала игра в кости, просто хотелось поговорить с кем-нибудь еще, кроме кукол и милой, но запуганной, подавленной Джейси, которую никак нельзя было назвать занимательной собеседницей.

Ночью Тео разбудил какой-то шум. На этот раз ему не приснился кошмар, громкий звук назойливо лез в уши, нарушая привычную тишину дома. Тео открыл глаза и прислушался.

Сон еще не рассеялся, но, несмотря на легкий туман, обволакивающий голову, Тео мгновенно понял, что это за шум. Большие часы внизу отбивали удары.

«Три… четыре… пять…»

Тео сел на постели. Эти часы стояли с тех пор, как шесть лет назад умерла его бабушка Хилди.

Он отбросил одеяло и напряг слух. Низкий мелодичный звон, похожий на мерный бой большого колокола, слышался приглушенно, но вполне отчетливо.

«Семь… восемь… – продолжал считать Тео. А часы все били. – Девять… десять…» Он насчитал двенадцать ударов, прежде чем бой прекратился.

Тео взглянул на часы, стоявшие на ночном столике. Было три часа ночи. «Какого дьявола?»

Выбравшись из кровати, он сошел вниз. На нем не было одежды, но холод его не смущал. Тео любил холод и охотно терпел любые неудобства – это напоминало ему, что он еще жив, придавало ощущениям остроту. Бледный свет месяца сочился в окна, рисуя на ковре тюремную решетку. В гостиной пахло пылью, комната казалась нежилой, но маятник настенных часов старой Хилди исправно выстукивал: «Тик-так, тик-так». Обе стрелки указывали на двенадцать. А ведь эти часы молчали долгие годы.

Занимаясь писательством, Тео проводил немало времени в обществе воображаемых преступников-психопатов, путешествующих во времени, но сам никогда не верил в сверхъестественное. Он проходил через гостиную, отправляясь спать, и услышал бы стук маятника, если бы часы шли. Как же случилось, что тогда они стояли, а потом вдруг ожили?

Разумеется, этому существовало разумное объяснение, но Тео пока не представлял какое. Впрочем, теперь он мог посвятить остаток ночи размышлениям на эту тему, поскольку понимал, что заснуть уже не удастся. Что ж, тем лучше. Сон давно стал для него пыткой. Адом, населенным призраками прошлого. Эти мстительные демоны стали еще злее, еще безжалостнее с тех пор, как на острове появилась Энни.

Дорога оказалась не такой обледенелой, как восемь дней назад, в первый ее вечер на острове, но колдобины стали глубже, и пятнадцатиминутная поездка в городок, где собирались женщины для игры в банко, отняла у Энни целых сорок минут. По пути она старалась не думать о Тео Харпе, однако мысли постоянно возвращались к нему. После стычки в башне прошло три дня, и за это время Энни видела его лишь издали. Она бы дорого дала, чтоб так оставалось и впредь, но что-то подсказывало ей: от Харпа легко не отделаешься.

Энни приняла приглашение Барбары, радуясь возможности сбежать из коттеджа. Хотя ей каждый день приходилось карабкаться вверх по склону к Харп-Хаусу, она успела окрепнуть и начинала понемногу чувствовать себя бодрее, если не морально, то физически. Собираясь в город, она надела лучшие джинсы и одну из рубашек матери – белую, мужского покроя. Непослушные кудри Энни подняла наверх и уложила узлом, губы подвела помадой цвета ириски, а ресницы подкрасила тушью. Это самое большее, что она могла сделать со своей внешностью. Иногда Энни задумывалась, стоит ли подчеркивать и без того большие глаза, но подруги уверяли, что она слишком придирчива к себе и что ореховые глаза – главный ее козырь.

Справа от дороги в воды бухты врезался длинный каменный причал, окруженный рыболовецкими судами. Закрытые эллинги пришли на смену старым лодочным навесам, которые помнила Энни. Если владельцы, приезжавшие на Перегрин-Айленд лишь в летние месяцы, не изменили своим привычкам, в эллингах хранились прогулочные яхты, снасти для ловли омаров и старые бакены, нуждающиеся в покраске.

По другую сторону пристани располагалось несколько маленьких закусочных и кафе, сувенирные магазинчики и две художественные галереи, все закрытые на зиму. Обшитое серой дранкой маленькое здание городской ратуши, где помещались также и почта с библиотекой, оставалось открытым круглый год. На холме позади города виднелось занесенное снегом надгробие – там начиналось кладбище. Выше по склону, откуда открывался вид на гавань, уныло темнела пустая гостиница «Перегрин-Айленд Инн», крытая сизым гонтом. Она ждала мая, чтобы снова возродиться к жизни.

Жилые дома жались к дороге. В боковых двориках лежали грудами проволочные верши для ловли омаров, мотки канатов и всевозможный хлам, рядом ржавели старые автомобили, дожидаясь, когда их вывезут с острова на свалку. Домик Роузов ничем не отличался от соседних домишек: квадратный, обшитый дранкой, построенный основательно и добротно. Впустив гостью, Барбара помогла ей раздеться и проводила в гостиную, объединенную с кухней, где пахло дымком и цветочными духами хозяйки.

Стянутые шнурами короткие шторы нежного цвета мяты обрамляли окно над раковиной, а одну из стен над кухонными шкафчиками из темного дерева украшали расписные декоративные тарелки. Барбара, несомненно, гордилась своими внуками, о чем говорили бесчисленные детские фотографии, прикрепленные магнитами к холодильнику.

Все еще красивая пожилая женщина лет восьмидесяти, чьи высокие скулы и широкий нос выдавали примесь африканской и индейской крови, сидела за кухонным столом рядом с единственной здесь, не считая Энни, молодой женщиной, хрупкой брюнеткой со вздернутым носом и гладкими волосами до плеч, смотревшей на гостью сквозь очки в черной прямоугольной оправе. Барбара представила ее как свою дочь, Лизу Маккинли. Это и была подруга Джейси, та, что рекомендовала ее Синтии Харп для работы по дому.

Как вскоре выяснилось, Лиза на добровольных началах работала в местной библиотеке и была владелицей единственной на острове кофейни, где продавали свежую выпечку.

– Пекарня закрыта до мая, – предупредила Лиза. – И, сказать по правде, я терпеть не могу банко, но мне хотелось с вами познакомиться.

Барбара махнула рукой в сторону фотогалереи на дверце холодильника:

– У Лизы растут две прекрасные дочери. Мои внучки. Обе родились здесь.

– Это мне наказание за то, что вышла замуж за рыбака, вместо того чтобы уехать с Джимми Тимкинсом, когда представился случай, – проворчала Лиза.

– Не слушайте ее. Она обожает своего мужа, – сказала Барбара, прежде чем представить Энни другой женщине, Мари.

– Вам не страшно жить в этом глухом месте совсем одной? – поинтересовалась та. Глубокие морщины оттягивали вниз уголки ее рта, придавая лицу кислое выражение. – Зная, что единственный ваш сосед – Тео Харп?

– Меня не так-то легко испугать, – отозвалась Энни.

Никогда не покидавшие ее куклы так и покатились со смеху.

– Напитки наливайте себе сами, – распорядилась Барбара.

– Я ни за какие деньги не согласилась бы жить в этом коттедже, – не унималась Мари. – Тем более, пока Тео Харп в Харп-Хаусе. Его сестра Риган была прелестной девушкой.

Барбара наполнила вином свой бокал.

– Мари ужасно подозрительна. Не обращайте внимания.

– Я лишь хотела сказать, что Риган Харп управляла яхтой не хуже, чем ее брат, и опыта ей было не занимать, – нисколько не смутившись, продолжала Мари. – Я не единственная, кому кажется странным, что девочка вышла в море в самую бурю.

Пока Энни пыталась осмыслить все только что услышанное, Барбара подвела ее к одному из двух столов.

– Если вы никогда не играли, не волнуйтесь. Правила очень просты, выучиться им несложно.

– Банко для нас всего лишь повод, чтобы сбежать от мужчин и выпить вина, – игриво заметила Джуди Кестер, рассмеявшись куда громче, чем того заслуживала ее сомнительная ремарка. Но, похоже, Джуди заливалась смехом по любому поводу. Веселая, добродушная, с забавными огненно-рыжими волосами, торчащими во все стороны, словно клоунский парик, эта женщина удивительно располагала к себе, невозможно было смотреть на нее без улыбки.

– А интеллектуальные развлечения на Перегрин-Айленде под запретом, – презрительно фыркнула Лиза. – По крайней мере зимой.

– Ты все еще бесишься, потому что миссис Харп не вернулась на остров прошлым летом. – Барбара метнула игральные кости.

– Синтия – моя подруга, – отрезала Лиза. – Я не хочу слушать о ней всякие гадости.

– Вроде того, что она жуткий сноб? – Барбара повторила бросок.

– Ничего подобного, – возмутилась Лиза. – Она образованная, культурная женщина, но это не делает ее снобом.

– Мария Хьюитт была куда образованнее Синтии Харп, – ехидно возразила Мари, – но она никогда не задирала нос, не смотрела на всех свысока.

Хотя Энни могла бы многое на это возразить, ее растрогали теплые слова старухи.

Очередь бросать кости перешла к Лизе.

– Мы с Синтией подружились, потому что у нас много общего, – объяснила она Энни. – Нам нравятся одни и те же вещи.

Энни невольно задумалась, совпадают ли их вкусы в оформлении интерьеров.

– Мини-банко! – объявил кто-то за соседним столом.

Игра оказалась простой, как и говорила Барбара. Понемногу Энни удалось запомнить имена женщин, сидевших за двумя столами, и составить приблизительное представление об их характерах. Лиза воображала себя интеллектуалкой. Восьмидесятилетняя Луиза приехала на остров юной невестой, чтобы выйти замуж. Мари отличалась, похоже, брюзгливым нравом, под стать кислому выражению ее лица, а смешливая Джуди Кестер – открытостью и жизнерадостностью.

Лиза, работавшая библиотекарем на общественных началах, довольно скоро перевела разговор на Тео Харпа.

– Он талантливый писатель. Ему не следует тратить время на дрянную писанину вроде «Санатория».

– О, я в восторге от этой книги, – оживилась Джуди, сияя улыбкой такой же ослепительной, как яркая надпись «Лучшая в мире бабушка» на ее свитере. – Роман нагнал на меня такого страху, что я неделю не могла уснуть без света.

– Какой нормальный человек станет описывать все эти ужасы? – Мари неодобрительно поджала губы. – В жизни не читала ничего кошмарнее.

– Книга Харпа так хорошо продается из-за эротических сцен, – вынесла свой вердикт краснолицая женщина по имени Наоми. Могучий рост, стриженные под горшок волосы, крашенные в иссиня-черный цвет, и зычный голос невольно внушали к ней почтение. Энни нисколько не удивилась, узнав, что Наоми сама управляет собственным рыболовецким судном.

Напротив гренадерши за столом сидела самая элегантная из всей компании дама, Тилди. Женщина лет шестидесяти, с редеющей светлой шевелюрой, одетая в вишнево-красный джемпер с треугольным вырезом. Серебряное ожерелье из множества тонких цепочек поблескивало у нее на шее.

– Эротические сцены – лучшее, что есть в этом романе. В воображении автору не откажешь.

Хотя Лиза была примерно одних лет с Энни, она явно придерживалась пуританских взглядов, сходясь в этом с Мари.

– Тео поставил в неловкое положение свою семью. Я не против хорошо написанных эротических сцен, но…

– Но, – оборвала ее Тилди, – тебе не нравится, когда эти сцены будоражат фантазию читателя.

Лиза, надо отдать ей должное, вежливо рассмеялась.

Барбара бросила кости.

– Тебе не понравилась книга только потому, что ее не одобрила Синди.

– Синтия, – поправила мать Лиза. – Никто не называет ее Синди.

– Банко! – Джуди поспешно хлопнула ладонью по стоявшему на столе колокольчику. Серебряные серьги-крестики у нее в ушах тяжело закачались.

Послышались разочарованные возгласы. Игроки поменялись партнерами. Постепенно разговор перешел на перебои с электричеством и цены на газ, потом свернул в привычную колею – к ловле омаров. Оказалось, что большинству женщин случалось выходить в море вместе с мужьями, выполняя наравне с мужчинами самую трудную и опасную работу, – вытаскивать тяжелые верши, разбирать улов для инспекторов береговой охраны и закладывать в корзины зловонную рыбу – лучшую приманку для лобстеров. Если бы Энни не отбросила еще раньше всякие иллюзии о романтике жизни на острове, эта беседа мигом вернула бы ее к реальности.

Однако больше всего женщин занимал вопрос, какую погоду обещают синоптики и не помешает ли шторм доставке продовольствия на остров. Грузового парома, привезшего Энни на Перегрин-Айленд, зимой приходилось дожидаться полтора месяца, но небольшое судно с почтой, продуктами и иными товарами приходило раз в неделю. К несчастью, огромные двенадцатифутовые волны не позволили кораблю выйти в море, и теперь островитяне с нетерпением ждали следующего рейса.

– Если у кого-нибудь есть лишнее сливочное масло, я бы купила, – проговорила Тилди, поигрывая серебряными цепочками.

– Масла мне пока хватает, а вот яйца кончились.

– Нет, с яйцами помочь не могу. Зато в морозилке у меня есть хлеб из цукини.

Тилди выразительно возвела взгляд к потолку.

– Хлеб из цукини есть у всех.

Женщины рассмеялись.

Энни вспомнила, что у нее почти не осталось еды. Надо бы серьезнее отнестись к пополнению запасов, а не то придется всю зиму питаться консервами. Она дала себе слово завтра первым делом позвонить на материк и заказать продукты… расплатившись за них кредитной картой, для чего придется влезть в новые долги.

Джуди смешала и бросила кости.

– Если паром не придет на следующей неделе, клянусь, я отберу у внуков морских свинок и поджарю.

– Счастье, что все твои внуки еще здесь, – уныло протянула Мари.

Улыбка на лице Джуди мгновенно увяла.

– Не представляю, что я буду делать, если они уедут.

Восьмидесятилетняя Луиза промолчала, но Тилди, протянув руку, ласково погладила ее по хрупкому плечу.

– Джонни не уедет. Вот увидишь. Он скорее разведется с Гейлин, чем поддастся на ее уговоры.

– Надеюсь, ты права, – вздохнула старуха. – Видит бог, мне только и остается, что надеяться.

Вечер подошел к концу, и гости начали одеваться. Барбара знаком попросила Энни задержаться.

– Я думаю о вас со дня нашей первой встречи, и мне не будет покоя, если я вас не предупрежу… Многие считают, что мы здесь живем одной большой дружной семьей, но в жизни на острове есть свои темные стороны. – «Это вы мне говорите?» – подумала Энни. – Речь не о Мари, которая втемяшила себе в голову, будто Риган Харп убили. Никто всерьез не думает, что Тео виновен в смерти сестры. Но Перегрин-Айленд – прибежище тех, кто хочет затеряться, залечь на дно. Капитаны нанимают матросов с материка, не задавая лишних вопросов. В дом вашей матери пару раз вламывались. Мне случалось видеть драки и поножовщину. Бывает, какие-то мерзавцы режут шины. И далеко не все коренные островитяне примерные граждане. Если начнешь расставлять ловушки для омаров на чужом участке, то можешь в один прекрасный день обнаружить, что канаты перерезаны и все твои снасти на дне океана. – Энни хотела было возразить, что вообще не собирается расставлять верши, но Барбара продолжила: – Здесь творится всякое. Я люблю почти всех на острове, но есть у нас и пьяницы, и проходимцы. Вроде мужа Джейси. Нед Грейсон был красавчиком, островитянин в четвертом поколении, вот он и решил, что ему все дозволено. – «В точности как Тео», – пришло в голову Энни. Барбара дружески похлопала ее по руке. – Я только хотела сказать, что в своем коттедже вы отрезаны от остального мира. У вас нет телефона, а до города слишком далеко – если что случится, придется долго ждать, пока подоспеет помощь. Будьте настороже, беспечность может обойтись вам слишком дорого. Смотрите в оба.

Об этом Барбара могла не волноваться.

Энни покинула дом Роузов, стуча зубами от ужаса, поджилки у нее тряслись. Она дважды проверила заднее сиденье своего автомобиля, прежде чем сесть за руль, и по дороге домой то и дело затравленно поглядывала в зеркальце заднего вида. Машину слегка заносило на скользкой дороге, подбрасывало на выбоинах, но, если не считать этих мелких неприятностей, до коттеджа Энни добралась без приключений. Это придало ей храбрости, и три дня спустя она отважилась снова выбраться в город – взять что-нибудь почитать.

Когда Энни вошла в крошечную библиотеку, Лиза Маккинли сидела за столом, а одна из ее рыжеволосых дочек носилась кругами по комнате. Поздоровавшись с Энни, Лиза указала ей на подставку из плексигласа в углу стола, где был выставлен листок со списком:

– Это мои рекомендации на февраль.

Энни бегло пробежала глазами названия. Они напомнили ей тяжеловесные, мрачные, беспросветно унылые книги, которые заставляла ее читать Мария.

– Я предпочитаю более занимательное чтение.

Плечи Лизы разочарованно поникли.

– Вот и Джейси говорит то же самое. Когда приезжала Синтия, мы составляли рекомендации на каждый месяц года, но никто не обращал на них внимания.

– Думаю, у людей разные вкусы и интересы.

В эту минуту расшалившаяся девочка свалила на пол стопку детских книг, и Лиза поспешила поставить их на место.

Энни покинула городок, увозя с собой романы в дешевых бумажных обложках и молчаливое неодобрение Лизы. Она успела преодолеть половину пути, как вдруг впереди показалась глубокая рытвина.

– Черт! – Энни чуть тронула тормоз, но автомобиль начал скользить и снова оказался в кювете.

Она попыталась выбраться на дорогу, однако, как и в прошлый раз, машина застряла намертво. Открыв дверцу, Энни вышла, чтобы оценить масштаб бедствия. Колдобина оказалась не такой глубокой, как та, в которую она угодила в день приезда, но было ясно, что без посторонней помощи ей не выбраться. А как найти помощь в этой глуши? Может, у нее в багажнике завалялся набор инструментов или пара мешков с песком, как у любого здравомыслящего островитянина? Нет, только не у нее. Она совершенно не приспособлена к жизни в этом затерянном уголке, где можно рассчитывать только на себя.

«Жалкая размазня», – прошипел Лео.

Бесстрашный герой Питер промолчал.

Энни удрученно оглядела дорогу. Неугомонный ледяной ветер с силой хлестнул ее по лицу.

– Ненавижу это место! – взвизгнула она и тотчас захлебнулась кашлем.

Зябко кутаясь в пальто, она поплелась по дороге. Как обычно, день выдался хмурый. Неужели солнце никогда не светит на этом богом забытом острове? Она сунула поглубже в карманы руки в тонких перчатках и втянула голову в плечи, стараясь не думать о теплой красной вязаной шапке, лежавшей на кровати в коттедже. Быть может, в эту минуту Тео как раз разглядывал ее в свой телескоп.

Раздался треск сучьев, и Энни настороженно вскинула голову. Теперь в шуме ветра явственно слышался гулкий стук копыт какого-то крупного животного. Чудной, нелепый звук казался странным на острове, где не встретишь четвероногого крупнее кошки или собаки. Или черного как ночь коня.

 

Глава 6

Лошадь и всадник выскочили из густого ельника, тянувшегося узкой полоской вдоль дороги. Заметив путницу, Тео натянул поводья. Энни ощутила во рту гадкий вкус холодного металла. Она была одна на затерянном острове, в конце пустынной дороги, рядом с безумцем, однажды уже пытавшимся ее убить.

Возможно, в голове его и теперь копошилась та же мысль.

«Ай-ай-ай! Спасите!» – беззвучно завопила Пышка, в такт бешеному биению сердца Энни.

«Не трусь! Не смей отступать», – скомандовала Плутовка, когда Тео подъехал ближе.

Вообще-то Энни не боялась лошадей, но этот огромный конь внушал ужас, вдобавок ей показалось, что глаза его горят бешеным огнем. У нее возникло чувство, будто вернулся старый тяжелый кошмар, и, вопреки приказу Плутовки, она попятилась.

«Тряпка», – скривилась Плутовка.

– Ты куда-то собралась? – Тео выбрал наряд явно не по погоде – его черная замшевая куртка и перчатки едва ли защищали от холода. Он не потрудился надеть шапку или обмотать шею теплым шарфом. Зато, по крайней мере, его одежда выглядела вполне современной, сшитой в двадцать первом веке. Энни не могла понять, что же ей привиделось в ту первую ночь.

Ей вдруг пришли на память слова Мари, произнесенные во время игры в банко: «Я лишь хотела сказать, что Риган Харп управляла яхтой не хуже, чем ее брат, опыта ей было не занимать. И я не единственная, кому кажется странным, что девочка вышла в море в самую бурю».

Энни подавила дрожь, призвав на помощь свою любимую куклу.

– Я собиралась на вечеринку к моим новым друзьям. У меня их много на острове. Боюсь, если я не появлюсь, они отправятся меня искать. – Тео недоверчиво прищурился, склонив голову набок, и Энни зачастила: – К несчастью, моя машина съехала в кювет, и одной мне ее никак не вытащить, так что помощь мне бы не помешала. – Просить Тео о помощи оказалось еще мучительнее, чем задыхаться в жестоком приступе кашля, и Энни, не удержавшись, добавила: – Или, может, мне поискать кого-то с мускулами покрепче?

Мускулов у Тео хватало с избытком, глупо было его задирать.

Он окинул взглядом дорогу и сиротливый автомобиль, застрявший в рытвине, затем посмотрел на Энни.

– Мне не нравится твой гонор.

– Ты не первый, от кого я это слышу.

Веки Тео дрогнули, словно от нервного тика, который, как подозревала Энни, со временем появляется у всех психопатов.

– Странная у тебя манера просить о помощи.

– У всех у нас свои странности. Так что, подтолкнешь? – Повернувшись к нему спиной, Энни почувствовала предательскую дрожь в коленях, но попыталась принять независимый вид.

Тео повернул Танцора в сторону машины и пустил легкой рысью; гравий захрустел под копытами. Интересно, поверил ли он, что в Харп-Хаусе водятся привидения? Энни надеялась, что поверил. «Тик-так, время идет».

– Давай поступим так, – предложил Харп. – Я помогу тебе, а ты поможешь мне.

– Я бы с радостью, только не думаю, что смогу расчленять трупы, пилить кости и всякое такое. – «Черт!» Вот что случается, когда проводишь слишком много времени наедине с куклами. Они начинают брать над тобой верх.

«Но мы не что иное, как плод твоей фантазии», – заметила Милашка.

Тео притворился озадаченным.

– О чем ты говоришь?

Энни тотчас пошла на попятную.

– Какая помощь тебе нужна? – «Помимо психиатрической», – мысленно добавила она.

– Я хочу арендовать у тебя Мунрейкер-Коттедж.

Энни ошеломленно застыла. Она сама не знала, чего ждала, но уж точно не этого.

– И где мне прикажешь жить?

– Возвращайся в Нью-Йорк. Тебе здесь нечего делать. А я заплачу тебе хорошие деньги.

Похоже, он принимал ее за круглую дуру. Энни сжала руки в карманах.

– Ты и впрямь думаешь, будто я так глупа?

– Я никогда не считал тебя глупой.

Энни продолжила путь, стараясь держаться на расстоянии.

– С какой стати мне уезжать, пока не истекло шестьдесят дней?

Тео нахмурился, разыгрывая недоумение, потом помрачнел еще больше, словно наконец вспомнил.

– Я совсем забыл об условии.

– Ну конечно. – Энни остановилась. – Зачем тебе понадобилось арендовать коттедж? У тебя и так полным-полно комнат, куда ты даже не заходишь.

Харп презрительно усмехнулся, совсем как Лео.

– Хочется сменить обстановку.

«Я заехал бы ему кулаком в нос, ради тебя, – смущенно пробормотал Питер. – Но он ужасно огромный».

Тео хмуро оглядел ее старенький автомобиль, затем спешился и привязал Танцора к ветке дерева на другой стороне дороги.

– От машины вроде этой здесь толку мало. Тебе следовало бы знать.

– Я немедленно куплю новую.

Смерив ее долгим взглядом, Тео открыл дверцу «киа» и уселся на водительское сиденье.

– Толкай.

– Я?

– Это же твоя машина.

«Вот придурок!» Энни не хватало сил, чтобы толкнуть машину. Тео отлично это знал и все же заставил ее толкать, громко отдавая приказы. Лишь когда она согнулась в приступе кашля, Харп выбрался из автомобиля и вытолкнул его на дорогу с первой же попытки.

Одежда Энни вымазалась в грязи, по лицу растеклась тушь, а Тео даже рук не замарал. Впрочем, с другой стороны, он запросто мог затащить ее за деревья и там перерезать горло. Но до этого дело не дошло, так что у нее не было причин жаловаться на судьбу.

Энни повесила пальто и рюкзак на крючки за задней дверью Харп-Хауса, а затем переобула уличные ботинки на кроссовки. Вчерашняя встреча с Тео не шла у нее из головы. Если Харп не набросился на нее с ножом или удавкой, это вовсе не означало, что он и в будущем не попытается ее убить. Кто знает, возможно, он оставил ее в живых только потому, что побоялся навлечь на себя неприятности с полицией – прибитый волнами к берегу женский труп неизбежно вызвал бы шум.

«Именно это и случилось с Риган…» Энни поспешно отогнала от себя нелепую мысль. Риган единственная, к кому Тео был искренне привязан.

Пройдя по коридору в кухню, Энни увидела Джейси. Та неподвижно сидела за столом, одетая в неизменные темные джинсы и мешковатый свитер. Энни не могла припомнить, чтобы Джейси хоть раз появилась в чем-то другом, хотя эта простая, незатейливая одежда совершенно ей не шла. Джейси куда лучше смотрелась бы в кокетливых летних платьях и больших солнечных очках, за рулем красного спортивного автомобиля с открытым верхом, где-нибудь на просторах Алабамы.

Энни поставила свой лэптоп на кухонный стол. Не взглянув на нее, Джейси произнесла вялым, безжизненным голосом:

– Вот все и закончилось. – Упершись локтями в стол, она устало потерла пальцами виски. – Тео прислал мне утром сообщение, вернувшись после верховой прогулки. Он написал, что собирается в город, а когда приедет обратно, нам придется поговорить, обсудить новые условия.

Энни подавила желание разразиться длинной гневной тирадой в адрес Харпа.

– Это еще не означает, что он собрался тебя уволить, – возразила она бодряческим тоном, отлично понимая, что на деле все обстоит как раз наоборот.

Джейси подняла голову, длинная белокурая прядь упала на ее бледную щеку.

– Мы обе знаем, что он меня выгонит. Я смогу остаться у Лизы на пару дней, но что мне делать потом? Моя малышка… – Лицо ее страдальчески сморщилось. – Ливия и без того пережила слишком много.

– Я поговорю с ним. – Энни меньше всего на свете хотелось встречаться с Тео, но она не представляла, как еще утешить Джейси. – Он… в городе?

Джейси кивнула:

– Увез мусор на переработку – мне ведь это не под силу. Я не виню Тео за то, что он хочет от меня избавиться. Я не справляюсь с работой, на которую меня нанимали.

Энни могла бы многое на это возразить, вдобавок ей совсем не понравилось тоскливое, мечтательное выражение глаз Джейси. Неужели ее по-прежнему привлекали грубые, жестокие мужчины?

Джейси тяжело поднялась из-за стола и потянулась за костылями.

– Мне нужно присмотреть за Ливией.

Энни захотелось ударить Тео побольнее, подстроить какую-нибудь пакость. Сейчас, пока его нет дома. Хорошо бы спровадить его обратно на материк. Схватив с полки холодильника бутылку с кетчупом, она поднялась на второй этаж, вошла в башню через дверь в конце коридора и проскользнула в ванную, где рядом с душевой кабиной висело влажное полотенце.

Раковина выглядела так, будто ее аккуратно вытерли после утреннего бритья. Энни перевернула донцем вверх принесенную бутылку, выплеснув на ладонь крохотную лужицу соуса. Немного. Совсем чуть-чуть. Потом окунула пальцы в кетчуп и слегка мазнула по нижнему краю зеркала, оставив легкие бурые разводы. Ничего нарочитого. Следы, похожие на кровавые отпечатки рук. Намеренно неброские, чтобы заставить Тео задуматься, откуда они взялись. Возможно, пятна появились раньше, а он просто не заметил их утром, когда брился? Или кто-то оставил их позднее, но кто? И как? Что произошло?

Конечно, Энни куда охотнее вонзила бы нож ему в подушку, но зайди она так далеко, Тео начал бы подозревать уже не привидения, а ее. Она хотела заставить его сомневаться в своем рассудке, а не искать злоумышленника, и надеялась, что преуспела в этом, когда на прошлой неделе выкинула фортель со стенными часами его бабушки.

Глубокой ночью она незаметно пробралась в Харп-Хаус. Пришлось долго себя уговаривать, но дело того стоило. Утром того же дня она проверила петли на наружной двери в башню, чтобы убедиться, что они не заскрипят. Те оказались в полном порядке, их даже не пришлось смазывать, и незадолго до двух Энни бесшумно проскользнула в холл. Ей не составило труда неслышно прокрасться в гостиную, пока Тео спал наверху, и заменить в часах старую батарейку на новую. Успешно справившись с этой задачей, она перевела стрелки часов, чтобы они пробили полночь после того, как она успеет благополучно добраться до дома. Изящно и гениально просто.

Но воспоминание о блестящей операции с часами не доставило ей радости. После всех жестоких, злобных выходок Тео эти проделки выглядели невинной детской забавой, а не настоящей местью. Энни хотелось довести игру до конца, но она не знала, как добиться успеха, не попавшись.

Внезапно у нее за спиной раздался шум. Энни, затаив дыхание, испуганно крутанулась на месте.

Это был черный кот.

– О господи… – Энни рухнула на колени. Кот изучающе уставился на нее огромными янтарными глазами. – Как ты сюда забрался? Это он тебя заманил? Тебе лучше держаться от него подальше. Не приходи сюда больше.

Кот гордо повернул голову и вдруг юркнул в спальню Тео. Энни бросилась за ним, но тот забился под кровать. Распластавшись на животе, Энни горячо зашептала:

– Выходи, котик. Ну же, иди ко мне, кис-кис-кис.

Но кот не поддавался на уговоры.

– Он тебя подкармливает, верно? Не бери ничего из его рук. Ты понятия не имеешь, что он подмешивает в твой корм. – Кот остался равнодушен к ее предостережениям, и Энни вконец отчаялась. – Как можно быть таким глупым! Я же пытаюсь тебе помочь.

Кот вцепился когтями в ковер, лениво потянулся и равнодушно зевнул ей в лицо.

Энни попробовала дотянуться до него рукой под кроватью. Кот поднял голову и (кто бы мог подумать?) неожиданно подполз ближе. Энни взволнованно затаила дыхание. Кот с явным интересом обнюхал ее ладонь и начал лизать пальцы.

Котик любил кетчуп.

Пока он слизывал остатки соуса с ее ладони, Энни удалось извлечь его из-под кровати, взять на руки и отнести на кухню. Джейси отлучилась к Ливии, и никто не видел, как Энни упрятала не на шутку обозленное извивающееся животное под замок в корзину для пикника, найденную в кладовой. Всю дорогу до коттеджа кот завывал, словно автомобильная сирена.

К тому времени, как Энни дотащила корзину до дому, издерганные нервы доставляли ей не меньше мучений, чем расцарапанные когтями в кровь руки.

– Поверь, мне это нравится не больше твоего, – проворчала она, откидывая крышку корзины. Кот выпрыгнул, спикировал на пол, угрожающе выгнул спину и злобно зашипел.

Энни наполнила блюдце водой и устроила новому жильцу гнездышко в коробке, подстелив туда газет из стопки на полу. Вечером она скормила ему последнюю баночку тунца, которой собиралась поужинать сама.

Энни страшно хотелось лечь спать, но она по глупости обещала Джейси поговорить с Тео. Плетясь вверх по склону холма, обмотанная теплым шарфом до самых глаз, она невольно задумалась, как долго ей еще предстоит выплачивать Джейси свой долг.

Кого она хотела обмануть? Не всякий долг возможно погасить, а она толком и не начинала.

Энни почувствовала запах гари еще до того, как увидела дым, поднимающийся над мусорными баками позади гаража. Джейси не смогла бы проковылять на костылях по ледяной дорожке, и это означало, что Тео вернулся из города и утолял теперь свою нездоровую страсть к огню.

Мальчишкой он собирал обломки деревьев, выбрасываемые на берег прибоем, чтобы жечь костры. «Глядя на пламя, можно увидеть будущее», – говорил он. Но однажды Энни случайно подсмотрела, как Тео, спустившись на берег один, разводит костер и что-то бросает в огонь. Сперва она подумала, что это кусок плавника, но потом заметила в пламени фиолетовую обложку и узнала драгоценную тетрадь, куда Риган записывала свои стихи.

Вечером Энни слышала, как брат с сестрой ссорились в комнате Тео. «Это сделал ты! – рыдая, кричала Риган. – Я точно знаю. Почему ты такой гадкий?»

Энни не успела разобрать ответ Тео – помешал шум голосов Эллиотта и Марии, споривших у подножия лестницы.

Несколько недель спустя пропал любимый гобой Риган. Позднее кто-то из гостивших в доме друзей Эллиотта нашел обуглившиеся останки инструмента в мусорном баке. После всего случившегося не так уж трудно было поверить, что Тео причастен к смерти Риган.

Энни нестерпимо хотелось взять обратно свое опрометчивое обещание поговорить с Харпом, данное Джейси. Однако она поборола трусливое желание сбежать и, собрав волю, обогнула гараж. Куртка Тео лежала на пеньке, всю его одежду составляли джинсы да серая футболка с длинными рукавами. Подойдя ближе, Энни поняла, что эта случайная встреча за домом ей даже на руку: Тео видел, как она появилась со стороны коттеджа. Едва ли ему придет в голову связать ее визит с «кровавыми» отпечатками на зеркале, ведь он не знал, что Энни приходила в Харп-Хаус и раньше, днем. Джейси не смогла бы подняться по лестнице в башню, а малышка Ливия не дотянулась бы до зеркала. Оставалось лишь одно объяснение – злобное мстительное создание из потустороннего мира жаждет его гибели.

Из мусорного бака вылетали снопы искр. Темная фигура Тео на фоне красных тлеющих углей, спутанные черные волосы, резкие, заостренные черты, гневно сверкающие синие глаза – все придавало ему сходство с подручным дьявола, затеявшим зимнюю забаву.

Энни сжала руки в кулаки в карманах пальто и шагнула к костру.

– Джейси сказала, что ты собираешься ее уволить.

– В самом деле? – Тео подобрал с земли обглоданный куриный скелет, выпавший из мусорного мешка.

– Я говорила тебе на прошлой неделе, что буду ей помогать, и сдержала слово. Дом выглядит прилично, тебе исправно подают еду.

– Если то, что вы вдвоем стряпаете, можно назвать едой. – Тео швырнул скелет в огонь. – Ты слишком жалостлива, а мир, знаешь ли, жестокое место.

– Лучше быть жалостливой, чем вовсе не иметь сердца. Даже если ты выплатишь ей отступные, как долго сможет она прожить на эти деньги? Не похоже, чтобы на острове нашлась для нее другая работа. А ведь вы с Джейси знакомы с самого детства, она из числа самых старых твоих друзей.

– Сегодня утром мне пришлось самому отвозить в город мусор, подлежащий переработке. – Он подобрал пригоршню сухой апельсиновой кожуры.

– Это могла бы сделать и я.

– Ну конечно. – Он бросил кожуру в огонь. – Мы видели, чем закончился твой вчерашний выезд в город.

– Ты уклоняешься от темы. – Энни постаралась придать лицу невозмутимое, сосредоточенное выражение.

Тео посмотрел на нее, задумчиво склонив голову набок, его внимательный взгляд скользнул по ее пылающим щекам, по растрепанным кудрям, торчащим из-под красной вязаной шапочки. Энни не понравился этот взгляд, хотя в нем вовсе не было угрозы. Казалось, Тео видел ее насквозь. Видел все ее синяки и шишки, все шрамы и даже… (она невольно вздрогнула, отгоняя эту безумную мысль) даже… самые потаенные уголки ее души.

Но вместо страха и отвращения Энни вдруг почувствовала нелепое, сумасбродное желание опуститься на пенек и рассказать Тео о своих горестях, будто она снова превратилась в пятнадцатилетнюю девчонку. Вот так он и оплел ее своими путами в первый раз. В ней поднялась ненависть.

– Зачем ты сжег тетрадку со стихами Риган?

Огонь вспыхнул ярче.

– Не помню.

– Она всегда старалась тебя защитить. Какие бы мерзости ты ни вытворял, Риган помогала тебе.

– Близнецы нередко ведут себя загадочно. – Его насмешливый презрительный тон так живо напомнил ей Лео, что Энни содрогнулась. – Я вот что тебе скажу: возможно, нам удастся договориться.

Расчетливый огонек в глазах Тео навел Энни на подозрение, что речь идет об очередной ловушке.

– Не рассчитывай.

Он пожал плечами.

– Как хочешь. – Подняв мешок с мусором, он бросил его в огонь. – Пойду поговорю с Джейси.

Ловушка захлопнулась.

– Ты ни капельки не изменился! Чего ты хочешь?

Дьявольские глаза Тео победно блеснули.

– Я хочу пользоваться коттеджем.

– Я не покину остров, – отрезала Энни, чувствуя, как отвратительный едкий запах горящего пластика проникает в ноздри.

– Ну и пожалуйста. Коттедж нужен мне только в дневное время. – Раздуваемое ветром пламя между ними металось и вспыхивало. Дрожащий от жара воздух искажал черты лица Тео. – Ты будешь проводить в Харп-Хаусе дневные часы. Пользоваться Интернетом, делать все, что тебе вздумается. А вечером мы поменяемся местами.

Харп расставил ей западню, и теперь стальные челюсти капкана захлопнулись. Разве он говорил, что собирается уволить Джейси? Может, та просто поддалась панике, а вместе с нею и Энни? Возможно, Тео просто ловко манипулировал ими обеими, добиваясь своего. Пока Энни лихорадочно обдумывала подобную вероятность, в голову ей пришла еще одна догадка.

– Так это ты наведывался в коттедж, до того как я появилась. Тот кофе, что я обнаружила, оставил ты. И еще газету.

Тео бросил остатки мусора в пылающий бак.

– И что с того? Твоя мать никогда не возражала, если я бывал там в ее отсутствие.

– Моя мать умерла, – резко возразила Энни. Она вспомнила, что найденная в домике газета, судя по дате, вышла за несколько дней до ее приезда. Ты не мог не знать, когда я приезжаю – кажется, об этом судачил весь остров. Но в день моего приезда в доме не было ни воды, ни электричества. Ты сделал это нарочно.

– Я не хотел, чтобы ты осталась.

В глазах Тео не было и тени смущения, но Энни не собиралась вручать ему медаль за честность.

– Чем тебя так привлекает коттедж?

Он схватил свою куртку с пенька.

– Это не Харп-Хаус.

– Но если тебе так ненавистно это место, почему ты здесь?

– Я мог бы спросить тебя о том же.

– У меня нет выбора. – Энни сердито натянула шапку на уши. – А с тобой дело обстоит иначе.

– Ты уверена? – Набросив куртку на плечо, Тео направился к дому.

– Я согласна при одном условии, – крикнула Энни ему вслед, отлично понимая, что она не в том положении, чтобы диктовать условия. – Я хотела бы пользоваться твоим «рейнджровером» всякий раз, когда мне понадобится.

– Ключи на крюке возле задней двери, – не оборачиваясь, бросил Тео.

Энни вспомнила о нижнем белье, разбросанном по спальне, и о раскрытом альбоме эротической художественной фотографии, лежавшем на диване. Вдобавок она прятала в коттедже черного кота.

– Ладно. Но наше соглашение вступает в силу только с завтрашнего дня. Я принесу тебе утром ключи от коттеджа.

– Можешь не трудиться. У меня есть дубликат. – Быстрыми шагами обогнув конюшню, Тео скрылся из виду.

Энни пришлось уступить шантажисту, и все же она сумела извлечь кое-какую пользу из создавшегося положения. Она не только получила в полное свое распоряжение надежный автомобиль для поездок по острову, теперь Энни могла уже не опасаться в любую минуту наткнуться на Тео. Интересно, обнаружил ли он кровавые отпечатки на зеркале в ванной? Жаль, что она не слышала, как Харп визжит от ужаса.

Может, оставить ночью следы когтей на двери в башню? Пусть поломает себе голову, откуда они взялись.

Когда Энни вошла в кухню, Джейси сидела за столом, разбирая груду чистого белья. Ливия подняла голову от кусочков картонной мозаики, разложенной на полу, впервые удостоив Энни взглядом. Та улыбнулась в ответ, пообещав себе непременно до вечера устроить для девочки небольшое представление с участием Плутовки.

Энни подошла к столу, чтобы помочь Джейси с бельем.

– Я поговорила с Тео. Можешь больше не волноваться.

Джейси смущенно, обеспокоенно заглянула Энни в лицо, глаза ее вспыхнули робкой радостью.

– Правда? Ты уверена?

– Уверена. – Взяв банное полотенце, Энни принялась его складывать. – Я теперь буду часто ездить в город по делам, так что скажи, если что-то понадобится.

– Мне следовало больше ему доверять, – взволнованно выдохнула Джейси. – Он всегда был так добр ко мне.

Энни прикусила язык. Крепко, чуть ли не до крови.

Какое-то время они работали молча. Энни складывала простыни и полотенца, стараясь не прикасаться к личным вещам Тео. Собрав в аккуратную стопку шелковые мужские трусы-боксеры, Джейси восхищенно провела рукой по гладкой ткани.

– Наверняка они стоят целое состояние.

– Удивительно, как такая нежная материя выдерживает бессчетные когтистые женские руки. – Ничего не говоря о некоторых далеко не маленьких частях тела…

Джейси приняла всерьез насмешливое замечание Энни.

– Не думаю, что у него кто-то есть. Его жена умерла всего год назад, и единственные женщины в его окружении это ты, я да Ливия.

Энни посмотрела на четырехлетнюю девочку. Ливия с сосредоточенным личиком ловко складывала гигантские кусочки пазла в картинку. Отставанием в развитии она явно не страдала, к тому же Энни слышала, как малышка что-то тихонько бормочет себе под нос, так что ее голосовые связки исправно работали. Почему же тогда она не разговаривала? Что это, застенчивость или нечто более серьезное? Но в чем бы ни заключалась причина, немота делала Ливию уязвимее любого другого ребенка ее возраста.

Ливия собрала свою мозаику и выскользнула за дверь. Энни слишком глубоко увязла в делах этой семьи, чтобы и дальше оставаться в неведении.

– Я видела, как Ливия пишет цифры. Она очень смышленая.

– Некоторые цифры она пишет задом наперед, – улыбнулась Джейси, явно гордясь своей дочерью.

Энни не знала, как еще выведать то, что ее интересовало, если не спросить напрямик.

– Я ни разу не слышала, как она говорит. Может, малышка разговаривает с тобой, когда меня нет поблизости?

Губы Джейси сжались.

– Я тоже поздно начала говорить, – сухо отрезала она, давая понять, что тема закрыта, но Энни не собиралась сдаваться.

– Не хочу показаться назойливой, но мне хотелось бы узнать больше.

– Все у нее будет хорошо. – Джейси неуклюже поднялась на своих костылях. – Что, если я приготовлю Тео на обед ленивые сандвичи? Как ты считаешь?

Энни не хотелось задумываться о том, как отнесется Тео к ленивым сандвичам Джейси.

– Почему бы и нет. – Собравшись с духом, она решилась затронуть еще более щекотливый вопрос. – Думаю, Джейси, ты должна внимательно следить, чтобы Ливия больше не приближалась к Тео.

– Знаю. Он пришел в бешенство, когда поймал ее в конюшне.

– Дело не только в конюшне. Тео… непредсказуем.

– Что ты хочешь этим сказать?

Конечно, Энни не могла утверждать, что Тео непременно сделает с Ливией нечто ужасное, да она и не была в этом уверена, но такую возможность не следовало исключать.

– Он… не ладит с детьми. Да и Харп-Хаус не самое безопасное место для ребенка.

– Ты не островитянка, Энни. Откуда тебе знать, как мы тут живем, – снисходительно усмехнулась Джейси. – Здешние дети не избалованны. Я в восемь лет уже вытягивала верши. Не думаю, что на острове найдется ребенок, который к десяти годам не умел бы водить машину. У нас все иначе, чем на материке. Дети рано учатся быть самостоятельными. Вот почему так ужасно, что приходится держать Ливию в доме.

Энни сомневалась, что кто-то еще из рано взрослеющих детей Перегрин-Айленда страдал немотой. Хотя, кто знает, возможно, Ливия разговаривала, оставаясь с матерью наедине. Быть может, Энни всполошилась из-за пустяка. Похоже, Тео и вправду искренне беспокоился, что девочку в конюшне могла лягнуть лошадь.

Энни отложила в сторону кухонные полотенца.

– Тео хочет проводить в Мунрейкер-Коттедже дневные часы.

– Он подолгу работал там, до того как ты приехала.

– Почему же ты мне не сказала?

– Я думала, ты знаешь.

«В распоряжении Тео прекрасно оснащенный кабинет в башне», – хотела было возразить Энни, но вовремя вспомнила, что Джейси не известно о ее вторжении на вражескую территорию. Ей удавалось примириться с мыслью, что она работает на Тео, лишь постоянно напоминая себе, что она вовсе на него не работает, а отдает долг Джейси.

Сложив белье в корзину, чтобы убрать его на место, как только Тео выйдет из дому, Энни вынесла свой компьютер на застекленную террасу, когда-то светлую и уютную, а теперь больше напоминавшую логово Дракулы – темные стенные панели и толстый ковер цвета красного вина наводили на мысль о зловещих ритуалах и тайных жертвоприношениях. И все же отсюда открывался вид на океан, а кабинет Эллиотта выходил окнами во двор. Энни выбрала мягкое кожаное кресло, повернутое к открытой галерее, откуда начинался спуск к воде, в этот день аспидно-серой, сердито вскипавшей белыми гребнями волн.

Она открыла файл с описью предметов искусства и принялась за дело в надежде, что на этот раз ей больше повезет. Все ее прошлые попытки окончились полным крахом. Ей удалось отыскать сведения о большинстве художников, чьи работы висели на стенах коттеджа. Автор огромной фрески в студии оказался внештатным преподавателем в каком-то колледже; его живопись никогда не пользовалась популярностью и никого особенно не интересовала, так что вопрос о продаже стены отпал сам собой. Черно-белые литографии, украшавшие кухню, могли принести Энни несколько сотен долларов. Некий Р. Коннор, автор перевернутого вверх тормашками дерева, продавал свои полотна на летних ярмарках произведений искусства по весьма скромным ценам, из чего следовал неутешительный вывод: с учетом комиссионных, которые придется заплатить агенту, выручка от продажи картины едва ли способна залатать дыры в бюджете Энни.

Не удержавшись, она набрала в «Гугле» имя Тео Харпа. Собственно говоря, она и раньше просматривала сведения о нем в Сети, но на этот раз Энни ввела в строку поиска еще одно ключевое слово – «жена».

Ей удалось найти только одну четкую фотографию. Снимок был сделан полтора года назад на благотворительном приеме, посвященном Филадельфийскому оркестру. Тео смотрелся во фраке так, будто в нем и родился, а его жена (Кенли Адлер Харп, если верить подписи под фотографией), царственно красивая, с точеным лицом аристократки и длинными темными волосами, не уступала ему в элегантности. Они казались идеальной парой. Было в этой женщине что-то смутно знакомое, но Энни не могла бы сказать, кого она ей напоминает.

Просмотрев еще несколько ссылок, Энни наткнулась на ее некролог. Жена Тео умерла в прошлом феврале, как и сказала Джейси. Она была тремя годами старше мужа. Окончила Брин-Мор-колледж и получила степень магистра делового администрирования в Дартмуте. То есть природа наградила ее не только красотой, но и умом. Она работала в финансовой сфере, и, судя по газетной заметке, о ее безвременной кончине скорбели муж, мать и пара тетушек. Не слишком большая семья. Причина смерти не называлась.

Но откуда странное ощущение, будто Энни когда-то уже встречалась с этой женщиной? Темные волосы, безупречно правильные черты лица… Внезапно ее осенило. Именно так выглядела бы Риган Харп, доживи она до тридцати с небольшим.

Неровный стук костылей прервал тревожные мысли Энни. В дверях террасы появилась Джейси.

– Ливия исчезла. Она снова убежала.

Энни отложила в сторону ноутбук.

– Я приведу ее обратно.

Джейси ухватилась за косяк.

– Она не пыталась бы улизнуть, если бы я могла хоть иногда выходить с ней на прогулку. Знаю, нехорошо держать ее здесь в четырех стенах. Господи, я ужасная мать.

– Ты прекрасная мать, а мне все равно нужно глотнуть свежего воздуха.

Сказать по правде, выходить на свежий воздух Энни хотелось сейчас меньше всего. Она была сыта по горло свежим воздухом и морозным ветром, обжигающим лицо, сыта пронзающей мышцы болью, которая неизбежно возникает после упражнений вроде погони за кошками и карабканья по склонам к Харп-Хаусу дважды в день. Что ж, по крайней мере силы начали понемногу к ней возвращаться.

Энни ободряюще улыбнулась Джейси и отправилась на кухню, чтобы одеться потеплее. Задержав взгляд на рюкзаке, она решила, что настало время достать Плутовку.

Ливия сидела скрючившись под ветвями своей любимой ели. Вокруг ствола снег растаял; девочка устроилась на голой земле, поджав под себя ноги, и играла двумя еловыми шишками, изображая танцующие фигурки.

Энни надела на руку Плутовку, затем расправила розовую юбочку куклы, прикрывая запястье и локоть. Ливия сделала вид, будто не заметила ее появления. Присев на плоский камень рядом с деревом, Энни уперлась локтем в колено и выпустила куклу на свободу.

– Привет, привет.

Чревовещатели-любители стараются избегать звука «п», наряду с «м», «б», «ф», «кв» и «у», произнесение которых требует движения губ, но Энни не один год училась заменять звуки, и даже взрослые не замечали, что вместо «п» она пользуется смягченным «т».

Ливия подняла голову, глаза ее уставились на куклу.

– Как тебе нравится мой наряд? – Плутовка подпрыгнула, показывая разноцветное трико и украшенную звездой футболку. Движение куклы было еще одним приемом, отвлекающим внимание зрителей от замены звуков. Например, вместо «мой» Энни произнесла «ной». Плутовка тряхнула пышной копной волос из шерстяной пряжи. – Эх, надо было надеть джинсы леопардовой расцветки. Юбка ужасно мешает, когда хочется сделать кувырок или попрыгать на одной ножке. Хотя откуда тебе знать. Ты еще слишком мала и не умеешь прыгать на одной ножке.

Ливия негодующе замотала головой.

– Так ты не маленькая?

Малышка снова покачала головой, потом выбралась из-под ветвей, согнула одну ногу и неуклюже запрыгала на другой.

– Великолепно! – Плутовка восторженно захлопала тряпичными ладошками. – А можешь дотянуться пальцами до носочков?

Ливия наклонилась, согнув колени, и дотронулась до сапожек. Кончики ее прямых каштановых волос коснулись земли.

Плутовка заставила девочку выполнить и другие упражнения, проверяя ее ловкость. Под конец Ливия обежала несколько раз вокруг ели, а кукла весело подгоняла ее, приказывая бежать все быстрее и быстрее.

– Ты удивительно сильная для своих трех лет, настоящая спортсменка, – с одобрением заключила Плутовка.

Ливия остановилась как вкопанная. Сердито нахмурившись, она исподлобья посмотрела на куклу, вытянула руку и показала ей четыре растопыренных пальца.

– Извини, я ошиблась, – мгновенно признала Плутовка. – Я решила, что ты младше, потому что не умеешь разговаривать. – Энни с облегчением увидела, что ее слова вызвали у Ливии скорее обиду, чем стыд. Плутовка склонила голову набок, и кудрявая рыжая прядь упала ей на глаза. – Трудно, наверное, совсем не разговаривать. Я говорю постоянно. Болтаю и болтаю. По-моему, я очаровательна. Ты согласна?

Ливия серьезно кивнула.

Плутовка посмотрела на небо, словно над чем-то раздумывая.

– Ты когда-нибудь слышала, как… выпускают на волю секрет?

Ливия покачала головой, с любопытством глядя на куклу и делая вид, будто Энни тут вовсе нет.

– Я люблю выпускать секреты на волю, – продолжала Плутовка. – Если я скажу: «Секрет свободен», то могу рассказать тебе о чем угодно, а тебе никак нельзя сердиться. Мы с Энни часто играем в эту игру, и, представляешь, она делится со мною своими самыми гадкими секретами. Вот в прошлый раз она призналась, что сломала мой любимый красный мелок. – Плутовка запрокинула голову, широко открыла рот и пронзительно взвизгнула: – «Секрет свободен!»

Ливия округлила глаза и выжидающе затаила дыхание.

– Чур, я первая! – затараторила Плутовка. – И помни… Тебе нельзя злиться, когда я скажу. Я тоже не буду ругаться, если ты мне что-нибудь расскажешь. – Кукла наклонилась и тихо, доверительно начала: – Вот мой секрет… поначалу ты мне не понравилась, потому что у тебя красивые каштановые волосы, а у меня рыжие. Я тебе ужасно завидовала. – Она смущенно потупилась. – Ты сердишься?

Ливия помотала головой.

– Это хорошо. – Настало время проверить, готова ли девочка признать связь между куклой и кукловодом. Энни притворилась, что шепчет что-то на ухо Плутовке.

Кукла просительно посмотрела на нее.

– Нам в самом деле пора, Энни?

Энни впервые заговорила:

– Да, пора.

Плутовка со вздохом повернулась к Ливии:

– Энни говорит, что нам пора возвращаться домой. – Малышка подобрала с земли свои шишки и поднялась. Энни замерла в нерешительности, потом заставила куклу наклониться к девочке и громко прошептать: – И еще Энни сказала, что если ты будешь гулять одна и встретишь Тео, то беги скорее к мамочке, потому что он не понимает маленьких детей.

Ливия сорвалась с места и бросилась к дому. Энни осталось только гадать, послушается ли она совета куклы.

Когда Энни покинула Харп-Хаус, уже стемнело, но на этот раз она не собиралась брести впотьмах, вооружившись против своего буйного воображения одним лишь фонариком. Сорвав с крюка на кухне ключ от «рейнджровера» Тео, она вернулась домой на машине.

При коттедже не было гаража, лишь посыпанный гравием пятачок для парковки рядом с домом. Энни оставила автомобиль там, вошла в дом через боковую дверь и включила свет.

В кухне царил полнейший разгром.

 

Глава 7

Энни потрясенно обвела глазами кухню, напоминавшую свалку мусора: открытые нараспашку дверцы шкафов, выдвинутые ящики, рассыпанные по полу столовые приборы и кухонные полотенца. Она бессильно опустила на пол рюкзак. Содержимое опрокинутого мусорного ведра было разбросано повсюду вместе с бумажными салфетками, упаковочной пленкой, разорванным пакетиком макарон и другими мелочами, лежавшими прежде на полках. Аляповатые солонка с перечницей, не тронутые вандалами, стояли на подоконнике, но дуршлаги и сита, мерные стаканчики и поваренные книги были свалены в кучу посреди кухни поверх горки рассыпанного риса.

Энни посмотрела в сторону темной гостиной, и по спине у нее пробежал холодок. Что, если проникший в дом злоумышленник еще здесь? Она попятилась к двери, опрометью бросилась к машине, плюхнулась на сиденье и заблокировала двери.

В замкнутой клетке автомобиля ее прерывистое дыхание казалось оглушительным. Ей некого было позвать на помощь, не к кому бежать – поблизости ни добрых соседей, ни друзей. Ее охватил ужас. Что же делать? Искать спасения в городе? И кто кинется ее защищать на этом богом забытом острове, где нет ни закона, ни властей? Полицейские приезжали с материка, только когда случались по-настоящему серьезные преступления.

Нет, на полицию рассчитывать не приходилось, как и на жителей острова. Что бы ни говорили географические карты, Энни пересекла границу штата Мэн, оказавшись в государстве, где царили анархия и беззаконие.

Ей оставалось разве что вернуться в Харп-Хаус, но туда она обратилась бы за помощью в последнюю очередь. Раньше ей казалось, что ее проделки в доме Тео – потусторонние шумы и кровавые пятна – всего лишь невинные шалости, но, похоже, она ошибалась. Было ясно, что погром в коттедже – дело рук Тео. Он решил посчитаться с ней.

Энни пожалела, что, в отличие от остальных островитян, не держит в доме оружия. Едва ли она сумела бы пустить его в ход, не отстрелив себе ненароком руку или ногу, но с ружьем или пистолетом она бы не чувствовала себя такой беззащитной.

Энни придирчиво оглядела салон «рейнджровера». Новенькая, последнего образца аудиосистема, спутниковый навигатор, зарядное устройство для телефона, а в бардачке – документы на автомобиль вместе с руководством по эксплуатации. На полу возле пассажирского сиденья лежал скребок для ветрового стекла, а сзади – большой зонт. Куча бесполезного хлама.

Энни не могла сидеть в машине до скончания века.

«А я бы осталась, – не согласилась Пышка. – Я сидела бы и ждала, пока кто-нибудь меня спасет».

Только никто не рвался ее спасать. Энни щелчком кнопки открыла багажник и осторожно выбралась из «рейнджровера». Поозиравшись по сторонам, чтобы убедиться, что никто не подкрадется к ней сзади, она медленно обошла машину. В багажнике лежала небольшая лопата с коротким черенком. Всякий здравомыслящий островитянин возит с собой такую, чтобы откопать увязший в снегу автомобиль.

«Или чтобы упрятать под землю мертвое тело», – шепнула Пышка.

Энни вдруг вспомнила о коте. Что с ним случилось? В доме ли несчастное животное, или она спасла его от воображаемой опасности только для того, чтобы обречь на мучительную смерть?

Схватив лопату, Энни вытащила из кармана пальто фонарик и крадучись направилась к дому.

«Здесь ужасно темно, – с опаской пробормотал Питер. – Я, пожалуй, вернусь в машину».

Выпавший накануне снег подтаял и замерз, превратившись в ледяную корку. Энни не смогла бы различить следы под ногами даже при ярком свете, не то что в потемках. Она подошла к переднему фасаду дома. Едва ли Тео стал бы слоняться поблизости после всего, что натворил, но кто его знает? Энни обогнула допотопные деревянные клетки для ловли омаров, лежавшие возле входной двери, и, согнувшись в три погибели, подкралась к окну гостиной. Потом осторожно подняла голову и заглянула в комнату.

Там было темно, но Энни увидела достаточно, чтобы понять, что гостиной тоже досталось. Опрокинутое темно-серое кресло, похожее на самолетное, лежало на боку, диван стоял криво, подушки валялись на полу, а висевшие на стене картины покосились, словно по комнате пронесся ураган.

Стекло запотело от ее дыхания. Энни подняла фонарь повыше и направила луч в дальнюю часть гостиной, высветив сброшенные с полок книги и расписанный граффити комод в стиле Людовика XIV с выпотрошенными ящиками. Кота, живого или мертвого, нигде не было видно.

Пригнувшись, Энни обошла коттедж, направляясь к задней двери. Здесь было еще темнее, и она острее ощутила свою беспомощность, оторванность от остального мира. Боязливо вытянув шею, она заглянула в окно спальни, но не смогла ничего различить в темноте. А вдруг Тео прячется в доме и подглядывает за ней из мрака?

Собравшись с духом, она осветила спальню фонариком. Комната выглядела так же, как утром, когда Энни ее покинула – легкий беспорядок, оставленный второпях, ничего особенного.

– Какого черта ты делаешь?

Энни вскрикнула и резко обернулась, выронив лопату.

Тео стоял в темноте позади дома, их разделяло не более двадцати шагов.

Она бросилась бежать тем же путем, каким пришла. Вдоль боковой стены дома к машине, все быстрее и быстрее перебирая ногами. Мысли лихорадочно метались у нее в голове. Поскользнувшись, она растянулась на льду и потеряла фонарик, но кое-как поднялась на ноги и помчалась дальше.

«Главное, добраться до машины. И заблокировать двери. Скорее, пока он тебя не схватил». Энни готова была отдавить Тео ноги колесами, если он попробует ее задержать, а то и вовсе сбить. Переехать его же собственным «рейнджровером».

С бешено колотящимся сердцем она обогнула дом со стороны крыльца, выскочила на дорожку, подняла голову…

Тео стоял, небрежно прислонившись к пассажирской дверце автомобиля, скрестив руки на груди, и со скучающим видом смотрел на Энни.

Резко остановившись, она застыла на месте. Одежду Тео составляли джинсы и грубая куртка из черной замши. Ни шапки, ни перчаток.

– Странно, – спокойно произнес он. Полоска света, пробивавшаяся из кухонного окна, падала ему на лицо. – Не помню, чтобы в детстве ты страдала припадками безумия.

– Я? Да это ты психопат! – Слова эти вырвались у Энни случайно, она вовсе не хотела играть с огнем, задирая Тео. Фраза повисла в воздухе, и Энни испуганно втянула голову в плечи.

Но Харп не набросился на нее, а невозмутимо заметил:

– Этому пора положить конец. Думаю, ты и сама понимаешь, верно?

Тео задумал ее прикончить. Разумеется, убийство – наилучший способ завершения всей истории. Она судорожно схватила ртом воздух.

– Ты совершенно прав. Прав во всем. – Энни медленно попятилась, стараясь не делать резких движений.

– Я понимаю. – Тео разомкнул и опустил руки. – В шестнадцать я был настоящим чудовищем. Не думай, что я ничего не помню. Но несколько лет консультаций у психолога сделали свое дело, я стал другим.

Ну нет, при подобной патологии никакие психиатры не могли бы помочь.

– Да, да. Отлично. Я рада за тебя. – Энни продолжала пятиться.

– Все это в прошлом. Ты ведешь себя глупо. Не будь смешной.

Внезапно Энни охватила злость.

– Убирайся! Ты достаточно натворил.

Тео выпрямился, оттолкнувшись от машины.

– Я ничего не сделал, черт возьми. И это тебе следует убраться!

– Я побывала в коттедже и видела твое послание. – Энни понизила голос, стараясь смягчить резкость тона. – Скажи мне только… – Она заговорила еще тише, чувствуя, как голос предательски дрожит. – Ты… что ты сделал с котом?

Тео склонил голову набок.

– Должно быть, смерть Марии стала для тебя слишком жестоким ударом. Может, тебе нужно с кем-то поговорить.

Неужели он и впрямь верил, что это у нее проблемы с психикой? Но не стоило его раздражать.

– Да, да, я так и сделаю. Поговорю с кем-нибудь. Так что ты можешь вернуться домой. Возьми машину.

– Ты говоришь о моей машине? Той, что ты взяла без разрешения?

Тео уверял, что она может брать машину, когда ей вздумается, но Энни не собиралась пререкаться с ним.

– Я больше не буду. Уже поздно, а у тебя, должно быть, полно работы. Увидимся завтра утром. – Только не после всего, что случилось. Энни решила, что найдет другой способ отблагодарить Джейси, потому что не могла заставить себя снова переступить порог Харп-Хауса.

– Я уйду, как только ты объяснишь, почему бродишь крадучись вокруг коттеджа.

– Я не пряталась. Просто… прогуливалась.

– Вздор. – Он подошел к боковой двери дома, распахнул ее и скрылся внутри.

Энни опрометью кинулась к машине, но опоздала. Тео вышел из коттеджа.

– Что там творится, черт побери?

Его возмущение казалось таким искренним, что Энни поверила бы, не знай она Бо так хорошо.

– Все в порядке, – тихо проговорила она. – Я никому не скажу.

Он ткнул пальцем в сторону коттеджа:

– Ты думаешь, я это сделал?

– Нет, нет. Конечно, я так не думаю.

– Нет, думаешь. – Глаза Тео сверкнули гневом. – Ты не представляешь, как мне хочется уйти прямо сейчас, предоставив тебе разбираться с этим самой.

– Т-так почему бы тебе не уступить своему желанию?

– Не искушай меня. – В два длинных прыжка Тео преодолел разделявшее их расстояние. Энни отпрянула, но его пальцы сомкнулись у нее на запястье. Она попыталась вырваться, Тео потянул ее к двери. – Ты не могла бы заткнуться? – рявкнул он. – У меня уши болят от твоего визга. Вдобавок ты распугаешь всех чаек в округе.

В его голосе звучало раздражение, а не угроза, и это произвело на Энни неожиданное действие. Страх куда-то улетучился, она вдруг почувствовала себя ужасно глупо. Сейчас она походила на героиню старого черно-белого кино, на одну из тех бестолковых девиц, которых уносят, взвалив на плечо, Джон Уэйн или Гэри Купер. Ей не понравилось это чувство, и, оказавшись в доме, она перестала отбиваться.

Тео выпустил ее руку.

– Кто это сделал? – Он не отрывал от ее лица настороженного хмурого взгляда.

Энни сказала себе, что Харп ее разыгрывает, но ей в это не верилось. Не найдя достойного ответа, она призналась:

– Я думала, разгром устроил ты.

– Я? – Тео выглядел искренне озадаченным. – От тебя одни неприятности, и я бы дорого дал, чтобы ты вовсе здесь не появлялась, но зачем бы мне устраивать погром там, где я собираюсь работать?

Послышалось мяуканье. В кухню проскользнул кот.

Одна загадка разрешилась.

Повисла неловкая пауза. Тео долго оцепенело смотрел на кота. Потом перевел взгляд на Энни. Наконец он заговорил тем мягким, подчеркнуто терпеливым тоном, каким говорят с детьми или умственно отсталыми:

– Что здесь делает мой кот?

Вероломное животное, выгнув спину, потерлось о его ноги.

– Он… увязался за мной.

– Черта с два. – Подобрав кота, Тео почесал его за ухом. – Что эта безумная женщина вытворяла с тобой, Ганнибал? – «Ганнибал?» Кот уткнулся мордочкой в куртку хозяина и закрыл глаза. Тео с котом на руках перешел в гостиную. Энни последовала за ним, чувствуя себя все более неуютно. Он включил свет. – Что-нибудь пропало?

– Я… я не знаю. Телефон и компьютер я брала с собой, но… – Внезапная мысль заставила ее похолодеть. «Куклы!» Плутовка лежала у нее в рюкзаке, но остальные…

Обежав Тео, Энни метнулась в студию. Там под окном стояла низенькая полка, где обычно хранились краски, кисти и прочие художественные принадлежности. Вымыв ее неделю назад, Энни устроила там кукол. Они выглядели в точности так же, как утром, когда она выходила из дома. Пышка с Питером сидели между Милашкой и Лео.

Тео просунул голову в студию.

– Милые у тебя друзья.

Энни хотелось взять кукол на руки, поговорить с ними, но только не на глазах у Тео. Он направился в спальню. Она поспешила за ним.

Куча одежды в углу дожидалась, пока Энни ее разберет – нужно было избавиться от части вещей Марии, чтобы освободить место для собственных. На стуле между окнами висел забытый лифчик, а рядом сброшенная утром пижама. Обычно Энни застилала постель, но в этот день поленилась, оставила белье в беспорядке, да вдобавок бросила на краю матраса банное полотенце. И самое ужасное – посреди комнаты валялись со вчерашнего вечера ярко-оранжевые трусы.

Тео обвел глазами весь этот хаос:

– Да, вандалы тут потрудились на славу.

Он еще отпускал шуточки!

Кот задремал у него на руках, но Тео продолжал гладить его по спине, перебирая длинными пальцами густую черную шерсть. Он медленно вернулся в гостиную, затем перешел в кухню. Энни поспешно толкнула ногой под диван книгу, посвященную искусству эротической фотографии, и торопливо устремилась за ним.

– Ты не замечаешь ничего странного? – спросил Тео.

– Да! Мой дом превратился в помойку.

– Я не об этом. Посмотри вокруг. Тебе не бросается в глаза что-то необычное?

– Вся жизнь проносится у меня перед глазами, как при ускоренной перемотке. Ты это имел в виду?

– Хватит пороть ерунду.

– Извини, ничего не могу с собой поделать. Я всегда шучу, когда испугана. – Она попыталась увидеть странность, о которой говорил Тео, но не могла сфокусировать внимание. Мысли ее разбегались. Тео в самом деле ни при чем, или он просто искусный актер? Но кто еще мог устроить такое? Барбара предупреждала, что на острове полно чужаков, однако если в дом вломились бродяги, почему ничего не пропало? Хотя, с другой стороны, тут и красть-то особенно нечего. Разве что наследство Марии. Мысль о том, что кто-то мог знать о наследстве, заставила Энни застыть на месте. Она придирчиво оглядела кухню. Мусорное ведро перевернуто, по полу рассыпаны рис и макароны, но ничего не разбито, не сломано. – Пожалуй, могло быть и хуже, – произнесла она наконец.

– Совершенно верно. Нет разбитого стекла. Вроде бы ничего не пропало. Похоже, это сделано умышленно. Может, кто-то на острове затаил на тебя злобу? – Энни выразительно посмотрела на Тео. Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что означал этот взгляд.

– Не смотри на меня. Это ты считаешь меня врагом.

– И неудивительно!

– Я не сказал, что виню тебя за это. Я был гадким, испорченным мальчишкой. Я лишь хотел подчеркнуть, что у меня нет мотива.

– Рассказывай! Еще как есть, и не один. Ты хочешь заполучить коттедж в свое владение. Я вызываю у тебя неприятные воспоминания. Вдобавок ты… – Энни вовремя осадила себя, у нее едва не вырвались неосторожные слова.

Но Тео с легкостью прочитал ее мысли.

– Я вовсе не психопат.

– А я и не говорила, что ты псих. – Хотя не сомневалась в этом.

– Энни, я был тогда ребенком. Вдобавок тем летом я переживал сложный период.

– В самом деле? – Энни могла бы многое на это возразить, но промолчала, решив, что сейчас не самое подходящее время выяснять отношения с Харпом.

– Давай временно исключим меня из списка подозреваемых. – Он примирительно поднял руку, потревожив спящего кота. – Считай это гимнастикой для ума. Ты снова вернешь мое имя в начало списка, как только мы закончим обсуждение.

Тео издевался над ней. Энни следовало бы прийти в ярость, но она почувствовала странное умиротворение.

– Других подозреваемых в моем списке нет. – Хотя, возможно, кто-то знал, что в доме спрятано нечто ценное. Интересно, они нашли что искали? Энни изучила содержимое книжного шкафа, но не составила описи вещей, хранившихся в студии, не осмотрела ящики и полки. Откуда ей знать, не пропало ли наследство Марии?

– Ты после приезда ни с кем здесь не ссорилась? – Рука Тео вновь нетерпеливо взметнулась. – Кроме меня.

Энни покачала головой:

– Нет, но меня предупреждали насчет бродяг.

Тео опустил кота на пол.

– Не нравится мне эта история. Ты должна сообщить в полицию на материке.

– Насколько я понимаю, они даже не почешутся, если речь не идет об убийстве.

– Да, ты права. – Он расстегнул молнию на куртке. – Давай разгребем этот завал.

– Я сама справлюсь, – торопливо выпалила Энни. – Ты можешь ехать.

В глазах Тео мелькнуло сочувствие.

– Если б я собирался тебя убить, изнасиловать или учинить еще какое-нибудь зверство, о чем я, по-твоему, только и мечтаю, то давно бы это сделал.

– Рада, что этого пока не случилось.

Тео пробормотал что-то себе под нос и скрылся в гостиной.

Снимая пальто, Энни подумала о книгах и брошюрах по самосовершенствованию, в которых говорится, что нужно следовать своим инстинктам. Но инстинкты запросто могут обманывать. Вот как сейчас, к примеру. Потому что Энни едва ли чувствовала себя защищенной.

Ночью, забравшись наконец в постель, Энни снова начала кашлять, отчего заснуть стало еще труднее. Но как тут расслабиться, когда Тео Харп разлегся на розовом диване? Он наотрез отказался уезжать, даже после того как Энни приказала ему убираться. И самое ужасное – какая-то часть ее существа хотела, чтобы он остался. Восемнадцать лет назад было то же самое. Тео прикинулся другом, завоевал ее доверие, а потом превратился в жестокое чудовище.

День выдался тяжелый, изнурительный, и в конце концов Энни задремала, а потом провалилась в глубокий сон. На заре бледно-серый утренний свет коснулся ее век, и Энни охватило блаженное чувство покоя, какое бывает, когда вставать еще рано и можно понежиться в постели. Наслаждаясь уютным теплом и приятным дремотным туманом, она свернулась калачиком, подтянув колени к подбородку. Как вдруг на что-то наткнулась.

Глаза ее широко открылись.

Тео лежал рядом на кровати. Растянувшись на спине. Совсем близко. В двух дюймах от нее.

Энни почувствовала, что задыхается. Из горла ее вырвался сдавленный хрип.

Глаза Тео остались закрытыми, но губы зашевелились:

– Предупреди меня, если соберешься завизжать, – пробормотал он. – Чтобы сначала я успел покончить с собой.

– Что ты здесь делаешь? – проскрежетала Энни, не в силах закричать.

– Проклятый диван едва не переломил мне спину. Он слишком короткий.

– Я же сказала тебе лечь на кровати в студии!

– Она завалена коробками. И там нет одеяла. Слишком много мороки.

Тео, одетый в джинсы и свитер, лежал поверх покрывала, кутаясь в плед, который Энни выдала накануне. В отличие от ее всклокоченной гривы, которая к утру сваливалась войлоком, его волосы выглядели безупречно. На смуглых щеках Харпа темнела живописная щетина, а бронзовая кожа, доставшаяся ему от матери, смотрелась особенно эффектно на фоне белоснежной наволочки. Наверное, и дыхание у него было свежим. Похоже, двигаться с места он не собирался.

С Энни слетели последние остатки сонливости. Всякое желание нежиться в постели начисто пропало. В голове возникали возмущенные тирады, одна яростнее другой. «Черт бы тебя побрал! Да как ты смеешь!», но все они напоминали реплики какой-нибудь романтической героини из старого романа ужасов. Энни скрипнула зубами.

– Встань, пожалуйста, с моей кровати.

– На тебе есть какая-нибудь одежда? – спросил Тео, не открывая глаз.

– Да, не сомневайся! – воскликнула Энни, пылая праведным гневом.

– Вот и отлично. Значит, у нас не будет проблем.

– У нас не возникло бы проблем, даже будь я голая.

– Ты в этом уверена?

Неужели Тео и вправду заигрывал с нею? Если бы она не проснулась окончательно, его уловка могла бы сработать. Энни вскочила с кровати, с опозданием вспомнив о желтой фланелевой пижаме с Санта-Клаусом – шуточном подарке одной из подруг. Схватив со стула халат матери и снятые вечером носки, она вихрем вылетела из комнаты.

Шаги Энни стихли. Тео улыбнулся, лежа в полумраке. Он уже не помнил, когда в последний раз ему так хорошо спалось. Он чувствовал себя почти отдохнувшим. Даже просто лежать здесь, поддразнивая Энни, было…

Он поискал и наконец нашел нужное слово, но оно показалось бесконечно далеким, непривычным. Тео на мгновение задумался, прежде чем признать, что слово это точно выражает его мысль.

Поддразнивать Энни было… забавно.

Она перепугалась до смерти, смотрела на него с ужасом (что неудивительно), но не отступила. Даже много лет назад, нескладным, неуверенным в себе подростком, она была куда храбрее, чем ей казалось. Кто бы мог ожидать такого от девочки, которую постоянно подавляла и унижала властная мать? К тому же Энни обладала обостренным чувством справедливости, она всегда точно знала, что хорошо, а что плохо. Антуанетта Хьюитт не ведала сомнений. Возможно, это в ней и привлекало Тео, когда оба они были детьми.

Появление Энни на острове обернулось для него настоящей катастрофой, и, к несчастью, она не собиралась никуда уезжать. Ох уж это проклятое соглашение, подписанное отцом при разводе. Тео рассчитывал, что сможет приходить в Мунрейкер-Коттедж, когда ему вздумается, и работать там, но приезд Энни перечеркнул все его планы. Впрочем, дело было не только в коттедже, но и в самой девушке, в ее смешной наивности и в прочной связи с прошлым, которое Тео стремился забыть. Энни слишком много знала о нем.

Обнаружив ее на дороге, он пришел в бешенство. Поэтому и заставил Энни толкать машину, отлично зная, что ей это не под силу. Усевшись за руль, громогласно отдавая команды толкать сильнее, Тео испытал странное чувство. Он будто стал другим человеком. Самым обычным парнем, который не прочь немного подшутить над соседкой.

Глупая иллюзия. В нем не было ровно ничего от нормального парня. Но тем утром Тео почти поверил, что это не так.

Он нашел Энни на кухне, возле раковины. Накануне общими усилиями они кое-как убрали следы погрома, и теперь девушка мыла собранные с пола столовые приборы. Она стояла спиной к Тео, ее непокорные кудри цвета темного меда хаотично рассыпались по плечам. Его всегда привлекали классические красавицы с правильными чертами, а Энни отнюдь не принадлежала к этому типу. Внезапно вспыхнувшее желание смутило Тео. Впрочем, он уже забыл, когда в последний раз обладал женщиной, и свое возбуждение приписал непроизвольной реакции тела.

Он вспомнил ее пятнадцатилетней. Нескладная, смешная, она так страстно, так безоглядно влюбилась в него, что ему даже не пришлось прилагать усилий, чтобы произвести на нее впечатление. Его неуклюжие сексуальные потуги казались теперь комичными. Подобные истории – обычное дело для прыщавого подростка. Возможно, эта страница его биографии – единственное, что роднило Тео с нормальными людьми.

Простой темно-синий халат доходил ей до середины голеней, открывая ноги в пижамных брюках из желтой фланели с изображением Санта-Клауса, пытавшегося протиснуться в дымоход.

– Прелестная пижамка.

– Теперь ты можешь ехать домой, – огрызнулась Энни.

– У тебя нет пижамы с пасхальным кроликом?

Энни резко повернулась, упершись кулаком в бок.

– Да, мне нравится сексуальное ночное белье. Подай на меня в суд, если это запрещено законом.

Тео рассмеялся. Смех прозвучал негромко, надтреснуто, и все же это был самый настоящий смех. Энни Хьюитт казалась существом, сотканным из света, без малейшей примеси темноты. Огромные глаза, усыпанный веснушками нос и грива растрепанных волос придавали ей сходство с феей. Не с одним из тех хрупких, эфемерных созданий, что грациозно порхают с цветка на цветок, а с хлопотуньей, вечно занятой добрыми делами. Крошки феи, подобные ей, не осыпают небо волшебными блестками, они не могут и шагу ступить, не споткнувшись о спящего сверчка. Тео почувствовал, что напряжение немного отпустило его.

Энни смерила его хмурым взглядом от макушки до пяток. Он привык, что женщины на него заглядываются, но обычно в их глазах читался интерес, а не отвращение. Конечно, за ночь его одежда измялась, и ему не мешало бы побриться, но неужели он выглядел настолько отталкивающе? Лицо Энни недовольно скривилось.

– Может, у тебя хотя бы дурной запах изо рта?

Тео понятия не имел, о чем она толкует.

– Я воспользовался твоей зубной пастой, так что, думаю, нет. А почему тебя интересует этот вопрос?

– Я составляю список самых мерзких твоих черт.

– Ну, если ярлык «психопат» по-прежнему занимает в нем первую строчку, тебе необязательно пополнять перечень. – Тео говорил легким, непринужденным тоном, будто шутил, хотя оба они знали, что это не так.

Схватив веник, Энни принялась яростно подметать с пола остатки риса.

– Вчера ночью ты появился на редкость вовремя. Интересно, как это вышло?

– Я спустился с холма, чтобы забрать свою машину. Помнишь ее? «Рейнджровер», который ты умыкнула. – Вообще-то он сам разрешил ей пользоваться автомобилем, ну и что с того?

Энни хватило ума не поддаться на провокацию. Она оставила обвинение без внимания.

– Ты чертовски быстро добрался до коттеджа.

– Я прошел по берегу.

Энни вымела веником сор из угла.

– Жаль, что именно вчера ты не подглядывал в окна моего дома, забавляясь со своим телескопом. Ты бы знал, кто сюда вломился.

– Впредь я буду добросовестнее.

Энни наклонилась, чтобы подобрать макаронину, застрявшую в щели под плитой.

– Почему в день моего приезда ты вырядился как Красавчик Браммел?

Тео не сразу сообразил, о чем идет речь.

– Небольшое исследование. Я хотел почувствовать, каково это – скакать на лошади в старинной одежде. – Не удержавшись, он добавил: – Мне нравится влезать в шкуру моих персонажей. Особенно самых извращенных и испорченных.

Лицо Энни исказилось от ужаса, Тео даже захотелось извиниться. А впрочем, с какой стати? Он скользнул взглядом по кухонным полкам.

– Я проголодался. Где у тебя зерновые хлопья?

Энни спрятала веник в шкаф.

– Кончились.

– А как насчет яиц?

– Были, да все перевелись.

– А хлеб?

– Ни крошки.

– Так-таки ничего?

– Увы.

– А мой кофе остался?

– Совсем чуть-чуть, и я не собираюсь им делиться.

Тео начал открывать дверцы шкафчиков, изучая содержимое.

– Похоже, ты не привыкла делать запасы, а жителям островов без этого не обойтись.

– Оставь в покое мои продукты.

Он нашел остатки молотого кофе на нижней полке холодильника. Энни попыталась вырвать пакетик у него из рук, но Тео поднял его высоко над головой.

– Будь милой девочкой.

«Милой». Дрянное, никчемное слово. Вдобавок вовсе не из его лексикона. Легковесное слово, лишенное духовного достоинства. Чтобы быть «милым», необязательно быть отважным, идти на жертвы, обладать стойкостью и силой духа. Если бы от него требовалось только быть милым и ничего больше…

Он уронил руку и медленно потянул за пояс халата Энни. Полы разошлись, открыв треугольный вырез пижамной кофточки. Тео прижал ладонь к белому клинышку кожи, видневшемуся в вырезе. Глаза Энни изумленно округлились.

– Забудь о кофе. Сними это, я хочу взглянуть, насколько выросло то, что у тебя под пижамой.

«Милая фразочка, ничего не скажешь. Милее не бывает».

Но вместо того чтобы влепить ему пощечину, как он того заслуживал, Энни презрительно скривила губы.

– Ты просто сумасшедший. – Метнув на него свирепый взгляд, она стремительно вышла из кухни.

«Ты верно подметила, – подумал Тео. – Помни об этом, Энни».

 

Глава 8

Энни подошла к окну кухни и, держась чуть поодаль, у стены, осторожно посмотрела вниз. Кот охотно запрыгнул в «рейнджровер» Тео, затем они укатили. «Смотри в оба, Ганнибал. Не поворачивайся спиной к этому типу», – угрюмо подумала она.

В жесте Харпа, когда он развязал пояс на ее халате, не было ничего эротичного. Тео вел себя как последний мерзавец, но чего еще ожидать от этого скота – сказалась его подлая натура. Отвернувшись от окна, Энни вспомнила его расчетливый, изучающий взгляд. Развязывая халат, Тео наблюдал, какой будет ее реакция. Он пытался ее смутить, привести в замешательство. Однако его уловка не сработала. Харп – лживый негодяй, но опасен ли он? Чутье подсказывало ей: нет, не опасен, но надежный союзник – разум посылал тревожные сигналы, которых хватило бы с лихвой, чтобы остановить товарный поезд.

Энни направилась в спальню. Предполагалось, что так называемая аренда коттеджа вступит в действие с этого дня. Ей надлежало убраться из дома, пока Тео не вернулся. Она натянула одежду, за время пребывания на острове ставшую ее привычной униформой: джинсы, шерстяные носки, футболку с длинными рукавами и толстый свитер. Энни скучала по воздушным, скользящим тканям и живописным набивным рисункам своих богемных летних нарядов. По винтажным платьям в стиле пятидесятых – с облегающим корсажем и пышными юбками. Одно из ее любимых пестрело узором из спелых вишен, а другое украшал орнамент из игриво покачивающихся бокалов с мартини. В отличие от Марии, Энни любила яркую цветную одежду с причудливой отделкой и нарядными пуговицами. Но ей приходилось таскать изо дня в день привезенные из города джинсы и мерзкие свитера, унылые, как простиравшаяся вокруг снежная пустыня.

Она вернулась в гостиную, выглянула в окно, однако автомобиль Тео уже исчез. Наскоро одевшись, Энни схватила тетрадь с описью и начала обходить одну за другой комнаты коттеджа, проверяя, не пропало ли что-нибудь. Ей хотелось сделать это еще накануне, но она не собиралась рассказывать Тео ни о наследстве, ни о своих подозрениях, что разгром в домике, возможно, связан с оставленными Марией ценностями.

Все вещи, значившиеся в списке, оказались на месте, но неведомый предмет ее поисков мог быть прикреплен к задней стенке какого-нибудь ящика или спрятан в одном из шкафов, которые она не успела тщательно осмотреть. Нашел ли взломщик то, что не смогла отыскать она сама?

Ее всерьез тревожил Тео. Застегивая пальто, Энни заставила себя еще раз рассмотреть версию, что таинственный грабитель, проникший в дом, вовсе не охотился за наследством Марии, а был не кем иным, как… Тео. Возможно, он задумал ей отомстить за ее проделки в Харп-Хаусе. Энни решила, что выходка с часами сошла ей с рук, но что, если она ошиблась? Что, если Тео обо всем догадался и решил свести счеты? Стоит ли прислушаться к доводам рассудка или лучше положиться на чутье?

Разумеется, право решающего голоса следовало отдать разуму. Довериться Тео Харпу – все равно что убедить себя, будто ядовитая змея не укусит.

Энни обошла домик кругом. То же сделал и Тео перед тем, как уехать. Он якобы искал следы злоумышленников… а может, пытался замести собственные, скрыть улики. Он сказал, что из-за растаявшего снега и путаницы ее ночных следов не заметил ничего примечательного. Не слишком доверяя ему, Энни предпочла осмотреть все сама, но тоже не обнаружила ничего подозрительного. Она повернулась к океану. Начинался утренний отлив. Если Тео пробирался по берегу ночью, то и она сможет пройти там днем.

Мокрые зазубренные скалы тянулись вдоль берега, ограждая коттедж, словно крепостная стена. Ледяной ветер с океана приносил острый запах соли и водорослей. Будь погода теплее, Энни брела бы по самой кромке воды, но приходилось держаться поодаль, осторожно ступая по узкой дорожке, летом песчаной, а зимой обледенелой, покрытой плотным слежавшимся снегом.

Дорожка, прежде отчетливо выделявшаяся на берегу, с годами стала трудно различимой. Несколько раз Энни приходилось перелезать через валуны – ее излюбленное убежище в прошлом. Здесь она сидела с книжкой в руках, а потом проводила долгие часы, грезя наяву о героях из прочитанных романов. Одна лишь сила духа помогала отважным героиням укрощать мужчин голубых кровей, которые вдобавок к целой веренице благородных предков обладали диким, необузданным нравом и орлиным носом. Мужчин вроде Тео Харпа. Хотя нос у него был вовсе не орлиный. Энни вспомнила, какое жестокое разочарование ее постигло, когда она отыскала в словаре это романтичное слово и узнала, как на самом деле выглядит орлиный нос.

Две чайки в вышине боролись с ветром, пытавшимся сбросить их на льдистые скалы. Энни остановилась на мгновение, залюбовавшись дикой красотой океана. Волны бились о берег, пенные гребни убегали вдаль, сливаясь в сизую пелену, растворяясь в темном необъятном пространстве. Энни так долго жила в большом муравейнике города, что уже забыла ощущение совершенного одиночества во вселенной. Приятное, мечтательное чувство, когда на дворе лето, и неуютное, тревожное зимой.

Она продолжила путь. Ледяная корка начала потрескивать под ногами – Энни достигла берега возле Харп-Хауса. Она не бывала здесь с того дня, когда едва не погибла.

Воспоминания, которые она так долго от себя отгоняла, нахлынули снова.

За несколько недель до конца лета они с Риган нашли целый выводок щенят. Тяжело переживая враждебность Тео, Энни старалась его избегать. И в то утро, пока он наслаждался серфингом, она вместе с Риган и Джейси рассматривала щенков в конюшне. Беременная дворняжка, забредшая во двор Харп-Хауса, ощенилась ночью.

Появившиеся на свет всего несколько часов назад детеныши сгрудились вокруг матери. Шесть дрожащих комочков черно-белого меха еще со слепыми глазками и нежно-розовыми брюшками, вздымающимися и опадающими в такт дыханию. Их мать, короткошерстная дворняга, в которой смешалось столько кровей, что невозможно было угадать ее породу, появилась возле дома в начале лета. Вначале Тео объявил ее своей, но когда собака поранила лапу, потерял к ней интерес.

Три девочки, поджав под себя ноги, сидели на соломе и тихонько разговаривали, разглядывая щенков.

– Этот самый хорошенький, – сказала Джейси.

– Жаль, что мы не можем взять их с собой в дом.

– Я хочу дать им имена.

Риган неожиданно примолкла. Когда Энни спросила, что случилось, та нерешительно накрутила на палец блестящую прядь черных волос и воткнула соломинку в земляной пол.

– Давайте не будем рассказывать о щенках Тео.

Энни не собиралась откровенничать с Тео, но решила уточнить, что хотела сказать Риган.

– Почему?

Риган потянула за волнистую прядь, перечеркнув щеку темной полосой.

– Иногда он…

– Он мальчишка. Мальчики грубее девочек, – вмешалась Джейси.

Энни подумала об изувеченном гобое Риган и о сожженной фиолетовой тетради со стихами. Потом вспомнила другие жестокие выходки Тео. Как он втиснул ее в кабину кухонного лифта, как затем заманил на старую рыбацкую лодку, где на нее набросились чайки, как столкнул ее в болото. Риган внезапно вскочила на ноги, словно желая сменить тему разговора.

– Идемте. Нам пора.

Девочки вышли из конюшни, но когда позже, после обеда, Энни с Риган пришли проведать щенков, Тео был уже там.

Энни держалась поодаль, а Риган подошла к брату. Он сидел на корточках, поглаживая маленькое извивающееся тельце щенка. Риган присела рядом с ним.

– Они прелесть, правда? – Она вопросительно посмотрела на брата, словно ожидая подтверждения своих слов.

– Просто тупые шавки, – бросил Тео. – Ничего особенного. И вообще я не люблю собак. – Он поднялся с соломы и вышел из конюшни, даже не взглянув на Энни.

На следующий день, придя на конюшню, Энни снова наткнулась на него. Он стоял возле собачьего семейства, держа в руках одного из песиков. С утра шел дождь, и в воздухе уже пахло осенью. Риган у себя в комнате укладывала последние вещи, готовясь к возвращению в город. Вспомнив ее предостережение, Энни подскочила к Тео.

– Положи его! – крикнула она. Тео не стал спорить, просто опустил щенка на солому рядом с остальными. Потом поднял взгляд на Энни. Обычное угрюмое выражение неожиданно исчезло с его лица, и буйное воображение Энни тотчас наделило его трагическим ореолом. Глупая девчонка, начитавшаяся романтических книг, мгновенно забыла обо всех его злых, жестоких проделках, он превратился в непонятого героя, в потомка знатного рода, скрывающего мрачные тайны и безудержные страсти под маской холодного презрения. – Что случилось? – робко спросила она.

Тео пожал плечами.

– Лето кончилось. Паршиво, что в наш последний день на острове зарядил дождь.

Энни любила дождь. В дождливые дни у нее появлялся предлог, чтобы почитать, спрятавшись в уголке. И еще она радовалась предстоящему отъезду. Прошедшие несколько месяцев стали для нее настоящим испытанием.

Скоро ей и близнецам предстояло вернуться в школу, каждому в свою. Тео с Риган учились в привилегированных школах-пансионах в Коннектикуте. А Энни перешла на предпоследний курс нью-йоркской Школы изобразительного и актерского мастерства имени Фиорелло Ла Гардиа, знаменитой «Школы славы».

Тео сунул кулаки глубоко в карманы шортов.

– Похоже, у твоей мамы с моим отцом дела идут наперекосяк.

Энни тоже слышала, как они ссорятся. Эксцентричность Марии, которую Эллиотт раньше находил очаровательной, начала его раздражать. Энни слышала, как мать вполне заслуженно упрекала мужа в косности, называя его скучным занудой, хотя когда-то ее привлекала в Эллиотте именно основательность, Мария ценила это качество даже больше, чем его деньги. Теперь мать говорила, что они с Энни вернутся в свою старую квартиру в Манхэттене. Якобы только для того, чтобы собрать вещи, но Энни в это не верила.

Дождь забарабанил по пыльным окнам конюшни. Тео поддел солому носком кроссовка.

– Мне… очень жаль, что у нас с тобой все вышло так по-дурацки этим летом.

Это не кто иной, как Тео, вел себя по-дурацки, и винить ему следовало только себя. Но Энни всегда старалась избегать ссор, поэтому она просто пробормотала:

– Ничего, все в порядке.

– Я… мне нравилось общаться с тобой.

Ей и самой нравились их разговоры, а поцелуи и объятия еще больше.

– Мне тоже.

Она не поняла, как это вышло, но кончилось все тем, что они снова уселись на одну из деревянных скамей, прислонившись спиной к стене конюшни, и заговорили о школе, о родителях, о книгах, которые собирались прочитать в следующем году. Все было в точности как раньше, и Энни могла бы сидеть так часами, но в конюшне неожиданно появились Джейси с Риган. Тео вскочил со скамьи, сплюнул на солому и кивнул в сторону двери.

– Давайте поедем в город, – сказал он вошедшим девочкам. – Я хочу жареных моллюсков.

Энни он с собой не пригласил.

Она почувствовала себя жалкой идиоткой, оттого что снова заговорила с ним. Но в тот же день вечером, уложив в чемоданы последние вещи, она обнаружила записку от Тео, просунутую под дверь спальни.

«Начался отлив. Встретимся в пещере. Пожалуйста.

Т.»

Энни достала из чемодана чистую футболку и шорты, распушила волосы, тронула губы помадой с блеском и выскользнула из дома.

Тео не было на берегу, но она и не рассчитывала увидеть его там. Они всегда встречались на небольшой песчаной отмели среди скал, у входа в пещеру, служившую отличным укрытием во время отлива.

Только Тео ошибся. Вода прибывала. Впрочем, им случалось прятаться в своем убежище и в часы прилива, так что Энни не боялась оказаться в ловушке. В глубине пещеры дно понижалось до значительной глубины, но им всегда удавалось с легкостью выплыть наружу.

Кроссовки насквозь промокли, холодная морская вода обдавала голени, пока Энни карабкалась по скалам к входу в грот. Оказавшись внутри, она включила маленький розовый фонарик, захваченный из дома.

– Тео? – Звук ее голоса отразился гулким эхом от каменных стен.

Никто не ответил.

Нахлынувшая волна окатила ее ноги до самых коленей. Разочарованная Энни собиралась уже вернуться домой, когда услышала шум. Не ответ Тео, а отчаянное повизгивание щенков.

Ей сразу же пришло в голову, что Тео принес их сюда, чтобы поиграть вместе с ней.

– Тео, – позвала она снова и, не получив ответа, направилась в глубину пещеры, обшаривая стены лучом фонарика.

Песчаный островок в форме полумесяца, где они с Тео любили лежать обнявшись, скрылся под водой. Волны плескались о заднюю стену пещеры, подбираясь к узкому уступу скалы. На этом уступе стояла картонная коробка, откуда слышался писк.

– Тео! – Энни почувствовала, как к горлу подкатила тошнота. Ответа не последовало, и тягостное тревожное чувство усилилось. Она медленно побрела к задней стене, где вода доходила ей до пояса.

Уступ тянулся вдоль склона в нескольких дюймах над головой Энни. Старая коробка намокла от брызг, картон разбух. Нечего было и пытаться стянуть ее вниз – дно могло провалиться, и щенки упали бы в воду. Но оставить их было нельзя: вода все прибывала, грозя смыть волной коробку.

«Ах, Тео, что же ты натворил?»

Но Энни не могла думать об этом, слыша жалобное поскуливание насмерть перепуганных щенят. Ощупав стену пещеры носком кроссовка, она нашла нишу для ноги, вскарабкалась повыше и заглянула в коробку, светя себе фонариком. Там лежали все шестеро малышей, сбившись в сиротливую копошащуюся кучку на обрывке коричневого полотенца, уже пропитавшегося морской водой. Поставив фонарик на уступ, она схватила двоих щенят и попыталась спрятать их на груди, чтобы спуститься, но их острые коготки царапали кожу сквозь футболку, и Энни разжала пальцы. С отчаянным писком песики плюхнулись обратно в коробку.

Энни поняла, что придется перетаскивать их по одному. Выбрав самого крупного, она ступила на дно пещеры и вздрогнула от боли, когда щенячьи коготки вонзились ей в руку. Энни с легкостью выплыла бы из грота, но совсем другое дело – брести по бурлящей воде с извивающимся щенком в руках.

Она поплелась к выходу. Бледный вечерний свет понемногу меркнул, становилось все темнее. Волны обвивались вокруг ее ног, тянули вниз чугунными гирями. Щенок бешено барахтался, больно царапаясь когтями.

– Пожалуйста, успокойся, – шептала она. – Пожалуйста, пожалуйста…

Когда Энни достигла устья пещеры, царапины на ее руках начали кровоточить, а ей предстояло вытащить еще пятерых щенят. Но прежде чем возвращаться за ними, нужно было найти убежище для спасенного малыша. Энни, оскальзываясь и спотыкаясь, принялась карабкаться по скалам к небольшому пятачку, где чернело кострище.

В яме осталась зола от костра, который жгли на прошлой неделе, но вокруг было сухо, а высокие камни, окружавшие впадину, помешали бы щенку выбраться наружу. Опустив песика на землю, она бросилась обратно. Волны яростно бились о скалы, заливая пещеру. Прежде Энни не случалось надолго задерживаться здесь во время прилива, она не знала, как высоко может подняться вода. Достигнув места, где дно начало уходить вниз, она поплыла. Хотя еще стояло лето, вода оказалась ледяной. Ладони Энни коснулись стены, она нащупала ногой отверстие в скале. Потом, дрожа от холода, потянулась к коробке за вторым щенком и болезненно поморщилась, когда острые коготки врезались в кожу.

Она благополучно доставила песика к кострищу, но вода стремительно прибывала, и добраться до задней стены грота в третий раз оказалось нелегко. Оставленный на уступе фонарик начал понемногу гаснуть, свет потускнел, но Энни заметила, что коробка совсем раскисла от воды и вот-вот развалится. Горло ее сжалось от страха и отчаяния. Нет, ей ни за что не успеть вынести всех щенят. И все же она должна была попытаться.

Подхватив третьего песика, она соскользнула вниз. Волна с силой ударила ей в грудь, щенок забился и вырвался из пальцев.

Всхлипывая от ужаса, Энни принялась шарить руками в бурлящей соленой воде, ища крохотное тельце. Наконец она его нащупала.

На пути к устью пещеры, где слабо брезжил свет, ее настигла отхлынувшая волна и протащила за собой, едва не свалив с ног. Энни чудом не захлебнулась. Щенок перестал вырываться, затих; она не знала, жив он или мертв, пока не положила мокрый комочек в яму и не увидела, что тот шевелится.

Осталось еще трое. Энни шаталась от усталости. У нее почти не осталось сил. Но медлить было нельзя. Щенки могли погибнуть.

Подводное течение усилилось, уровень воды в пещере поднялся. Энни где-то потеряла одну кроссовку и сбросила другую. Каждый вдох давался ей с трудом. К тому времени, как она добралась до промокшей коробки, волна дважды накрывала ее с головой. Во второй раз Энни наглоталась соленой воды и мучительно кашляла, карабкаясь на стену.

Но прежде чем она успела взять на руки четвертого щенка, пенный поток сорвал ее со скалы. Найдя ногой выбоину, она снова взобралась наверх, жадно хватая ртом воздух. Потом, цепляясь за камень из последних сил, прижала к себе собачку. Кровавые царапины на руках и груди причиняли нестерпимую боль, легкие горели огнем. Ноги отказывались идти, сведенные судорогой мышцы умоляли остановиться. Набежавшая волна опрокинула ее, и Энни с щенком закружило в водовороте, но каким-то чудом ей удалось подняться. Она остановилась, откашливаясь и отплевываясь от воды. Мускулы рук и ног жгло, будто их поджаривали на адском огне. Кое-как добралась она до кострища.

Еще двое…

Будь она способна мыслить ясно, наверное, остановилась бы, но Энни действовала инстинктивно, не думая. Ею владело одно чувство, одно стремление – любой ценой спасти щенят. Казалось, вся ее прошлая жизнь была лишь прелюдией к этому моменту истины. Пробираясь по скалам к пещере, Энни упала и распорола голень об острый обломок камня. Пошатываясь, она вошла под каменный свод. Ледяная волна сбила ее с ног. Энни поплыла, хотя малейшее движение давалось ей с трудом, отзываясь в теле мучительной болью.

Фонарик на узком уступе едва светился. Размокшая коробка почти расползлась. Энни полезла наверх, ободрав колено о скалу.

Двое щенков. Она чувствовала, что дважды ей не осилить этот путь, и все же не желала сдаваться. Она попробовала вытащить из коробки обоих щенят сразу, но одеревеневшие руки ее не слушались. Нога снова соскользнула с камня, и Энни ушла под воду. Задыхаясь, она поднялась на поверхность, ее душил кашель, голова кружилась. С большим трудом ей удалось уцепиться за скалу. Она потянулась к коробке.

Одного. Она могла спасти лишь одного.

Ее пальцы вцепились в мягкую мокрую шерстку. Сдерживая рыдания, Энни взяла на руки щенка и попыталась плыть, но поняла, что не в силах перебирать ногами. Она попробовала встать, но мешало мощное течение. И вдруг в блеклом свете, проникавшем снаружи, она увидела, как чудовищный вал катится к устью пещеры, вздымаясь все выше и выше. Беснующийся поток ворвался в грот, захлестнул ее, завертел, словно щепку, и швырнул к каменной стене. Энни беспомощно забилась, молотя руками по воде, понимая, что тонет.

Чьи-то руки потянули ее наверх. Энни барахталась, отбивалась. Но руки были сильными, властными, настойчивыми. Они тащили ее до тех пор, пока лица ее не коснулось дуновение свежего ветра.

«Тео».

Нет, это был не Тео. Это была Джейси.

– Перестань вырываться! – в отчаянии крикнула она.

– Песики… – прохрипела Энни. – Там еще один… – Слова замерли у нее на губах, ей не хватало воздуха.

Новая волна обрушилась на них. Джейси крепче ухватилась за ворот Энни. Потом поплыла против течения, таща за собой Энни и щенка к выходу из пещеры.

Когда они добрались до скал, Энни бессильно упала на камни. Пока она пыталась сесть, ее спасительница кинулась обратно в грот и вскоре вернулась вместе с мокрой, извивающейся собачкой.

Энни не замечала, что из порезов на ногах и руках течет кровь, а на футболке пунцовыми розами расцветают кровавые пятна. Она слышала жалобное повизгивание сидящих в яме щенков, но не испытывала радости.

Джейси со спасенным песиком на руках склонилась над ямой.

Медленно осознав, что обязана ей жизнью, Энни, стуча зубами, прерывистым, слабым голосом произнесла:

– Спасибо.

Джейси пожала плечами.

– Думаю, тебе следует благодарить моего старика за то, что тот напился. Из-за него мне пришлось уйти из дома.

– Энни, Энни, ты здесь?

Темнота мешала разглядеть приближающуюся фигуру, но Энни узнала голос Риган.

– Она здесь, – отозвалась Джейси – Энни силилась ответить, но не смогла издать ни звука.

Сбежав по пологим каменным ступенькам, Риган бросилась к Энни.

– С тобой все в порядке? Пожалуйста, не говори моему папе. Пожалуйста! – Энни затрясло от гнева. Она с усилием поднялась на ноги. Риган метнулась к кострищу, схватила одного из щенков, прижалась щекой к его мокрому боку и заплакала. – Энни, обещай, что не скажешь.

Энни почувствовала, что не в силах больше сдерживать рвущуюся наружу ярость. Оставив щенков, Риган и Джейси, она принялась неловко пробираться по скалам к лестнице, ведущей на вершину утеса. Ноги ее подгибались от слабости, тело сотрясала дрожь; пришлось ухватиться за веревочные перила, чтобы не упасть.

Вокруг опустевшего бассейна еще горели огни фонарей. Боль и гнев придали ей решимости, израненные ноги вдруг налились силой. Энни пронеслась по лужайке и вбежала в дом. Потом взлетела по лестнице, громко стуча по полу босыми ногами.

Комната Тео располагалась в глубине дома, рядом со спальней его сестры. Энни пинком распахнула дверь. Тео лежал на кровати и читал. При виде ее грозной фигуры, перекошенного яростью лица, спутанных волос, окровавленной одежды, израненных рук и рассеченной голени, он вскочил на ноги.

Тео всерьез увлекался верховой ездой, у него в комнате всегда валялись под рукой всевозможные необходимые наезднику мелочи. Энни не думала о хлысте, врываясь в спальню, но бушевавшая в ней ярость взяла верх, и пальцы сами собой схватили и сжали рукоятку. С хлыстом в руке она кинулась к Тео. Он стоял неподвижно, будто знал, что его ожидает, и заранее смирился со своей участью. Вскинув руку, Энни что есть силы стегнула Тео по лицу. Плеть ожгла ему висок, срезав тонкую полоску кожи над бровью.

– Энни! – В комнату вбежала привлеченная шумом Мария в причудливом черном одеянии, напоминавшем расшитый восточный халат, в ушах ее покачивались длинные серебряные серьги. Следом за ней вошел Эллиотт, облаченный, как всегда, в строгий костюм с крахмальной голубой рубашкой. Увидев Тео с окровавленным лицом и растерзанную, взбешенную Энни, Мария испуганно ахнула: – Господи…

– Он чудовище! – выкрикнула Энни.

– Энни, у тебя истерика, – бросил Эллиотт, спеша помочь сыну.

– Щенки едва не погибли из-за тебя! – Энни задыхалась от гнева. – Жалеешь, что этого не случилось? Жалеешь, что они спаслись? – По лицу ее катились слезы, она снова замахнулась на Тео, но Эллиотт вырвал хлыст у нее из рук.

– Прекрати!

– Энни, что случилось? – Мать смотрела на нее широко раскрытыми глазами, будто не узнавая.

Энни выложила им правду. Слова хлынули потоком. Тео стоял, глядя в пол. Из раны на его виске струилась кровь. Энни рассказала о записке Тео и о щенках. О ловушке в кухонном лифте и о разъяренных чайках на старой лодке. Рассказала, как Тео столкнул ее с мостика в болото. Она говорила и говорила, пока не высказала все.

– Энни, ты должна была давно рассказать мне. – Мария потянула дочь из комнаты, предоставив Эллиотту самому останавливать кровь, заливавшую лицо Тео.

Рану у Энни на ноге и рассеченный висок Тео следовало зашить, но на острове не было врача, пришлось обойтись простыми повязками. В итоге у обоих остались шрамы. У Тео маленький, и даже пикантный, а у Энни покрупнее. Со временем отметина побледнела и почти стерлась, но горькие воспоминания так и не изгладились из памяти.

Позднее, ночью, когда щенков благополучно доставили обратно в конюшню и подложили к матери, а все в доме разбрелись по своим комнатам, Энни лежала без сна, прислушиваясь к тихому шуму голосов, доносившемуся из спальни взрослых. Слов она не могла разобрать, поэтому неслышно прокралась в холл и замерла, обратившись в слух.

– Взгляни фактам в лицо, Эллиотт, – произнесла Мария. – У твоего сына серьезные проблемы. Нормальный ребенок не станет вытворять подобные вещи.

– Ему нужна дисциплина, только и всего, – раздраженно огрызнулся Эллиотт. – Я подыщу для него военное училище. Хватит с ним нянчиться.

– Военное училище ему не поможет, – возразила мать. – Твоему сыну нужен психиатр!

– Перестань. Ты вечно все преувеличиваешь, я терпеть этого не могу.

Разгорелся яростный спор, и Энни ушла к себе. Проплакав всю ночь, она заснула только к утру.

Прижавшись лбом к стеклу, Тео смотрел из окна мансарды вниз. Энни стояла на берегу, глядя в сторону пещеры. Ее волосы выбивались из-под красной вязаной шапочки. Несколько лет назад оползень завалил вход в грот, но Энни хорошо помнила, где он когда-то был. Тео потер пальцем тонкий белый шрам над бровью.

Он поклялся отцу, что не хотел никого обидеть, что принес щенков на берег еще днем, чтобы поиграть вместе с Энни, но потом начал смотреть телевизор и забыл о них.

Военное училище, куда его отослали, славилось беспощадной строгостью. Сюда отправляли трудных подростков, нуждавшихся в исправлении. Жестокое обращение вызывало у них еще большую озлобленность, которая искала выхода. Воспитанники училища вымещали свои обиды, мучая и истязая друг друга. Нелюдимый характер, приверженность к чтению и положение новичка сделали Тео мишенью для издевательств. Ему постоянно приходилось драться. В большинстве случаев он одерживал верх, хотя и не всегда. Его это не слишком заботило, но Риган не находила себе места и объявила голодовку.

Прежде их школы располагались в одном кампусе, и Риган хотела, чтобы Тео снова был рядом. Поначалу Эллиотт не придал значения ее голодовке, но когда администрация школы пригрозила отослать девочку домой из-за анорексии, смягчился. Тео вернулся в старую школу.

Отвернувшись от окна, Тео положил в сумку ноутбук и пару желтых линованных блокнотов, которые собирался взять с собой в коттедж. Он не любил писать в кабинете. В Манхэттене он предпочитал работать не дома, а в уединенном уголке библиотеки или за столиком одного из своих любимых кафе. Когда Кенли уезжала по делам, он устраивался на кухне или в большом мягком кресле в гостиной. Кенли этого решительно не понимала.

«Ты работал бы более продуктивно, оставаясь на одном месте, Тео».

Забавно слышать такое от женщины, чье настроение в течение дня способно скакнуть от маниакальной одержимости к парализующей апатии.

Но Тео твердо решил, что не позволит Кенли и в этот день терзать его воспоминаниями. Только не теперь. Прошлой ночью впервые после приезда на Перегрин-Айленд он уснул крепким, безмятежным сном и теперь собирался как следует поработать. Ему нужно было спасать свою писательскую карьеру.

«Санаторий» совершенно неожиданно произвел фурор, мгновенно став бестселлером, что, однако, нисколько не впечатлило отца Тео. «Довольно затруднительно объяснять нашим друзьям, откуда у моего сына такие отвратительные фантазии. Если бы не глупость твоей бабушки, ты работал бы сейчас в нашей компании, где тебе самое место», – хмуро заключил Эллиотт.

Под «глупостью» подразумевалось решение оставить внуку все свое состояние, что, по мнению Эллиотта, избавило Тео от необходимости найти себе настоящее серьезное занятие. Иными словами, пойти работать в «Харп Индастриз».

Маленькая пуговичная фабрика, основанная в незапамятные времена дедом Эллиотта, превратилась в респектабельную компанию, производящую титановые оси и болты из жаропрочных сплавов для сборки вертолетов «Блэк Хок» и бомбардировщиков «Стелс». Но Тео не желал производить оси и болты. Он хотел писать книги, в которых четко обозначалась бы граница между добром и злом. Книги, в которых сохранялась бы хоть какая-то надежда, что порядок восторжествует над хаосом и безумием. Свой замысел он осуществил в «Санатории», романе ужасов о лечебнице для душевнобольных преступников, где была особая комната, откуда пациентов отправляли в прошлое. Именно это и случилось с доктором Квентином Пирсом, жестоким садистом, виновным в целой серии убийств.

Теперь Тео работал над продолжением «Санатория». Фон, на котором развертывался сюжет романа, и характеристики некоторых героев были заданы еще в первой книге, что во многом облегчало задачу. Вдобавок Тео уже решил, что отошлет Пирса в Лондон, в девятнадцатый век. Казалось бы, дело за малым – садись и пиши. Но работа не шла, и он сам толком не понимал почему. Он знал лишь, что в коттедже легче будет преодолеть творческий ступор, и радовался, поскольку сумел вынудить Энни впустить его в дом.

Что-то мягкое коснулось его лодыжек. Он опустил глаза. Ганнибал принес ему подношение. Безжизненную серую мышиную тушку. Тео брезгливо поморщился.

– Знаю, приятель, ты это делаешь из любви. Но, может, прекратишь, наконец? – Кот, заурчав, потерся мордочкой о ногу хозяина. – Что ни день, то новый труп, – пробормотал Тео. Пора было приниматься за работу.

 

Глава 9

Покидая Харп-Хаус, Тео оставил Энни свой автомобиль. Вести «рейнджровер» по коварной обледенелой дороге было куда спокойнее, чем старенькую развалюху «киа», но Энни не чувствовала облегчения – она слишком крепко перетрусила, проснувшись утром и обнаружив Тео рядом в постели. В этот день в городе ожидалось прибытие судна с продуктами. Припарковав машину возле пристани, Энни попыталась взбодриться мыслями о самом настоящем овощном салате, который приготовит себе на ужин.

Несколько десятков островитян, главным образом женщины, столпились в ожидании на пристани. Большинство их составляли люди пожилые – не зря Барбара жаловалась, что молодые семьи покидают остров. Перегрин-Айленд хорош летом, но кому захочется прозябать здесь круглый год? Хотя в этот ясный солнечный день, когда море сверкало яркими бликами, остров выглядел весьма живописно.

Заметив Барбару, Энни помахала ей рукой. Лиза, кутавшаяся в огромную не по размеру куртку, принадлежавшую, должно быть, ее мужу, разговаривала с Джуди Кестер, чьи рыжие, как апельсин, волосы привлекали внимание не меньше, чем ее заразительный громкий смех. Увидев вместе компанию любителей банко, Энни с тоской вспомнила о собственных нью-йоркских друзьях, которых ей страшно не хватало.

Но на нее уже неумолимо надвигалась Мари Камерон с таким кислым лицом, будто только что съела лимон.

– Как же вы справляетесь совсем одна? – осведомилась она похоронным тоном, словно разговаривала с безнадежно больной, дни которой уже сочтены.

– Прекрасно. Никаких затруднений. – Энни никому не рассказывала о ночном происшествии.

Мари доверительно наклонилась ближе. От нее пахло гвоздикой и шариками от моли.

– Вам следует остерегаться Тео Харпа. Я знаю, о чем говорю. Любой, у кого есть глаза, видел, что надвигается шторм. Риган нипочем не вышла бы в море в такую погоду по собственной воле. Так-то вот.

К счастью, в этот миг к пристани подошло суденышко для ловли омаров, служившее для еженедельной доставки товаров на остров, и Энни не пришлось отвечать. На палубе парома стояли пластмассовые ящики с продуктами, катушка электрокабеля, коробки с кровельным гонтом и сияющий белый унитаз. Островитяне привычно выстроились в цепочку для разгрузки судна, а затем таким же образом погрузили на борт почту, посылки и пустые ящики, в которых получали товары в прошлый раз.

Закончив погрузку и забрав свои заказы, все направились к парковочной площадке. На каждом ящике с провизией красовалась белая бирка с именем владельца, выведенным черным фломастером. Энни сразу же отыскала три ящика с пометкой «Харп-Хаус». Они оказались так основательно набиты, что ей пришлось потрудиться, перетаскивая их в машину.

– Для всех нас большое счастье, когда приходит паром, – крикнула Барбара, стоявшая у откинутого заднего борта своего грузовичка.

– Первое, что я сделаю, – это съем яблоко, – весело отозвалась Энни, укладывая в «рейнджровер» последний ящик.

Она вернулась на пристань, чтобы забрать свой скромный заказ – на пирсе стояло не меньше десятка ящиков, дожидаясь, пока их заберут. Она изучила надписи на наклейках, но не нашла своего имени. Недоуменно нахмурившись, Энни проверила еще раз. Нортон… Кармайн… Гибсон… Альварес… Ни «Хьюитт», ни «Мунрейкер-Коттедж».

Она начала проверять ящики в третий раз, когда почувствовала цветочный запах духов Барбары.

– Что-то не так?

– Я не нашла своего заказа, – пожаловалась Энни. – Прибыли только ящики в Харп-Хаус. Наверное, кто-то захватил мой по ошибке.

– Думаю, новая девушка, которая принимает заказы в магазине, снова все перепутала, – предположила Барбара. – В прошлом месяце она забыла отослать половину моих продуктов.

У Энни мгновенно испортилось настроение. Сначала кто-то вломился в коттедж, а теперь не привезли ее заказ. Она прожила на острове уже две недели. У нее не осталось ни хлеба, ни молока, лишь несколько банок с консервами да немного риса. Как ей протянуть еще неделю до следующего парома, если тот вообще появится, а не застрянет на материке из-за непогоды?

– Сейчас достаточно холодно, ваши продукты могут лишние полчаса пробыть в машине, ничего им не сделается, – рассудила Барбара. – Пойдемте ко мне, я угощу вас чашкой кофе. Вы сможете позвонить от нас в магазин.

– А вы не угостите меня заодно и яблоком? – угрюмо спросила Энни.

– Конечно, – улыбнулась миссис Роуз.

На кухне пахло беконом и духами хозяйки. Вручив Энни яблоко, Барбара принялась разбирать продукты. Энни позвонила на материк в отдел заказов магазина, поставлявшего продукты жителям острова, и объяснила, что произошло. Но служащая отдела заказов и не подумала извиниться.

– Я получила сообщение, что вы отменяете заказ, – раздраженно отозвалась она.

– Но я не отменяла.

– Значит, кто-то на острове вас невзлюбил.

Барбара поставила на стол пару кофейных чашек с цветочным рисунком. Энни повесила трубку.

– Кто-то отменил мой заказ.

– Вы уверены? Эта девушка вечно все путает. – Миссис Роуз достала из буфета коробку с печеньем. – Хотя… такие вещи здесь случаются. Если кто-то затаил злобу на соседа, то может подстроить пакость. – Она открыла крышку коробки, где в гнездышках из вощеной бумаги лежали посыпанные сахаром печенья. Энни опустилась на стул, но у нее пропал аппетит. Не хотелось даже яблока. Барбара взяла из коробки печенье. Один глаз она подвела криво, что придавало ей немного безумный вид, но в ее прямом, открытом взгляде не было и тени помешательства. – Я хотела бы сказать, что все у вас наладится, но кто знает…

Совсем не это Энни хотела бы услышать.

– Здесь некому таить на меня злобу. – «Разве что Тео».

– Иногда вражда возникает без всякой причины. Я люблю Перегрин, однако далеко не каждый тут уживется. – Барбара протянула гостье печенье и встряхнула коробку, приглашая попробовать, но Энни покачала головой. Хозяйка захлопнула крышку. – Возможно, я сую нос не в свое дело, но вы одних лет с моей Лизой, и вид у вас далеко не счастливый. Меня бы очень огорчил ваш отъезд, но… у вас нет родственников на острове, и вам необязательно оставаться там, где вы несчастливы.

Искреннее участие Барбары много значило для Энни. Она с трудом удержалась, чтобы не рассказать об оставшихся сорока шести днях, которые ей еще предстояло провести на острове, о жестоком безденежье и накопившихся долгах, о своем недоверии к Тео и о страхе перед будущим. Об этом лучше было помалкивать.

– Спасибо, Барбара. Все у меня будет в порядке.

На пути к Харп-Хаусу она подумала, насколько мудрее сделали ее возраст и долги. Сколько можно получать жалкие крохи, выступая с куклами и подрабатывая где придется. Хватит беспокоиться о том, что пребывание в офисе с девяти до пяти не позволит ходить на прослушивания. Надо найти себе приличное место, где регулярно платят зарплату и предлагают хороший социальный пакет.

«Ты очень скоро его возненавидишь», – предупредила Плутовка.

– Не так сильно, как я ненавижу нищету, – огрызнулась Энни.

На это даже Плутовка не нашлась, что возразить.

Остаток дня Энни провела в Харп-Хаусе. Отправившись выбросить мусор, она заметила кое-что необычное рядом со старым пнем возле излюбленного убежища Ливии. Два ряда коротких прутиков торчали в земле перед корявым дуплом у основания пня. Поверх них, словно крыша, лежали полоски коры. Накануне Энни ничего подобного не заметила. Должно быть, днем Ливия снова сбежала из дома. К сожалению, Джейси не пожелала ничего рассказать о молчании ребенка. Девочка оставалась для Энни загадкой.

После обеда «рейнджровер» исчез. Энни располагала порядочным запасом времени, чтобы вернуться домой пешком до темноты, но поскольку она наполнила рюкзак и пластиковый пакет продуктами из Харп-Хауса, по пути ей приходилось останавливаться и отдыхать. Уже издали она заметила напротив коттеджа «рейнджровер». Это было нечестно. Они договаривались, что Тео уедет до ее возвращения. Ей меньше всего хотелось препираться с Харпом, но тот не оставил ей выбора. Энни хорошо понимала: если не осадить его сейчас, он вконец обнаглеет и перестанет с ней считаться.

Войдя в дом через парадную дверь, она застала Тео в гостиной. Тот развалился на розовом диване, закинув ноги на подлокотник, и вертел в руках Лео. Заметив Энни, он спустил ноги на пол.

– Мне нравится этот парень.

– Еще бы, – фыркнула Энни, прибавив про себя: «Один другого стоит».

Тео обратился к кукле:

– Как тебя зовут, дружище?

– Его зовут Боб, – буркнула Энни. – А теперь, когда прибыла вторая смена, то есть я, тебе пора отправляться домой.

Тео махнул куклой в сторону рюкзака с продуктами:

– Там что-то вкусное?

– Да. – Сняв пальто, она направилась на кухню. Хорошо помня, что присвоила продукты Харпа, она опустила рюкзак на пол, а пластиковый пакет на стол. Тео увязался за ней с куклой на руках, что не на шутку встревожило Энни. – Положи Боба на место. И вообще оставь моих кукол в покое. Они ценные, никто, кроме меня, не вправе к ним прикасаться. Ты остался здесь, чтобы работать, а не совать повсюду свой нос, роясь в моих вещах.

– А я и работал. – Он заглянул в пластиковый пакет. – Я благополучно отправил на тот свет сбежавшую из дома девочку-подростка и бездомного бродягу. Их растерзала стая волков. А поскольку сцена разыгралась не где-нибудь в лесной глуши, а в благообразном лондонском Гайд-парке, я вполне собой доволен.

– Дай сюда! – Энни выхватила Лео у него из рук. Не хватало только, чтобы ее потом преследовали видения волчьей стаи. «Сперва я перегрыз ей горло…» Положив куклу на диван в гостиной, она вернулась в кухню. Видеть Тео в обнимку с Лео… От такого зрелища можно и поседеть раньше времени. Энни жаждала мести. – Сегодня в доме случилось нечто странное. Я слышала наверху… наверное, мне не стоит тебе говорить. Не хочется тебя расстраивать.

– С каких это пор?

– Ну… я была в конце коридора, возле входа в башню, когда вдруг почувствовала, что от двери веет ледяным холодом. – Энни не имела привычки привирать и сама удивлялась, отчего ложь так легко слетает с ее губ. – Как будто кто-то оставил окно открытым, только в десять раз холоднее. – Она поежилась, изображая озноб, что удалось ей без малейшего труда. – Не понимаю, как ты можешь жить в подобном месте.

Тео достал из пакета картонную упаковку с полудюжиной яиц.

– Думаю, некоторые из нас лучше других ладят с привидениями. – Энни пристально посмотрела на него, но, похоже, Тео куда больше интересовало содержимое пакета с продуктами, нежели ее страшная история. – Любопытно, наши вкусы во многом совпадают. Нам нравятся одни и те же продукты.

Он все равно узнал бы правду, поговорив с Джейси, поэтому Энни решила признаться сама.

– Кто-то отменил мой заказ в магазине на материке. Я верну тебе все через неделю, как только придет следующий паром.

– Так это моя еда?

– Здесь совсем немного. Я лишь одолжила кое-что на время. – Она начала выкладывать продукты из рюкзака.

Тео схватил ближайший сверток.

– Ты взяла мой бекон?

– У тебя две упаковки, ты и не заметишь исчезновения одной.

– Не могу поверить, что ты умыкнула мой бекон.

– Я бы с радостью позаимствовала пончики или замороженную пиццу, но не смогла. И знаешь почему? Потому что ты их не заказал. Что ты за человек?

– Человек, который любит настоящую еду. – Отодвинув ее с дороги, Тео заглянул в рюкзак и извлек кусочек пармезана (Энни отрезала его от большого куска, заказанного Харпом вместе с другими продуктами). – Отлично. – Он перекинул сыр из одной руки в другую, положил его на стол и начал открывать дверцы шкафов.

– Эй! Что ты делаешь?

Тео достал кастрюлю.

– Готовлю себе ужин. Из собственных продуктов. Если не будешь меня злить, я, возможно, поделюсь с тобой. А может, и нет.

– Еще чего! Отправляйся домой. Коттедж теперь мой. Ты не забыл?

– Ты права. – Он принялся бросать упаковки с продуктами обратно в пакет. – Это я заберу с собой.

Проклятие! Кашель Энни пошел на убыль, аппетит начал понемногу возвращаться, а она почти ничего не ела весь день.

– Ладно, – с неохотой согласилась она. – Ты готовишь. Я ем. А потом ты выметаешься.

Тео уже искал в шкафу вторую кастрюлю.

Энни отнесла Лео в студию и перешла в спальню. Тео терпеть ее не мог и явно стремился от нее избавиться, так почему он торчал в коттедже и даже вызвался готовить ужин? Она сменила ботинки на мягкие домашние тапочки-игрушки в виде обезьянок, потом повесила в шкаф лежавшую на кровати одежду. Ей вовсе не хотелось остаться наедине с человеком, которого она боялась, а Тео и вправду ее пугал. Но самое ужасное, какая-то часть ее по-прежнему хотела ему верить вопреки всем доводам рассудка, как будто Энни снова стало пятнадцать.

Воздух наполнился густым запахом жареного бекона, к которому примешивался легкий аромат чеснока. В животе у нее заурчало. «Да ну его к черту». Энни вернулась на кухню.

Божественные запахи источала чугунная сковорода. В кастрюле булькали спагетти, а Тео сбивал несколько драгоценных яиц в большой желтой миске. Энни заметила на кухонной стойке два винных бокала и запыленную бутылку из шкафчика над раковиной.

– Где у тебя штопор? – поинтересовался Тео.

Энни так редко пила хорошее вино, что даже не подумала открыть какую-нибудь бутылку из запасов Марии. Но теперь не устояла перед искушением. Пошарив в ящике со всевозможными мелочами, она нашла штопор.

– Что ты готовишь?

– Одно из моих фирменных блюд.

– Человеческая печень с тушеными бобами и бокал кьянти?

Тео чуть приподнял бровь.

– Ты очаровательна.

Но Энни не собиралась так легко уступать победу.

– Надеюсь, ты помнишь: у меня есть все основания ждать от тебя самого худшего.

Тео вытащил пробку одним энергичным движением.

– Все это давно в прошлом, Энни. Я же тебе говорил. Я был тогда всего лишь психованным мальчишкой.

– Давай признаем очевидное… Ты и сейчас форменный псих.

– Ты понятия не имеешь, кем я стал. – Он наполнил ее бокал красным как кровь вином.

– Ты живешь в доме, населенном призраками. Ты пугаешь маленьких детей. Ты разъезжаешь на лошади в самый разгар снежной бури. Ты…

Тео со стуком поставил бутылку на стол.

– В этом месяце будет год, как умерла моя жена. Чего, черт возьми, ты от меня ждешь? Что я буду отплясывать в шутовском колпаке с погремушками?

Энни почувствовала легкие угрызения совести.

– Мне очень жаль.

Тео отмахнулся, не слишком веря ее сочувствию.

– И я вовсе не мучаю Танцора. Чем свирепее непогода, тем больше ему нравится скачка.

Энни вспомнила, как Тео стоял под снегом, стянув с себя свитер, подставляя ледяному ветру голую грудь.

– Как и тебе самому.

– Да, – коротко бросил Тео. – В точности как мне. – Он схватил найденную где-то терку для сыра и принялся натирать пармезан, повернувшись к Энни спиной.

Она отпила глоток вина. Это было изысканное каберне с богатым букетом, в котором чувствовалась легкая фруктовая нотка. Тео явно не желал разговаривать, но это лишь подстегнуло желание Энни выудить у него побольше сведений.

– Расскажи мне о своей новой книге.

Повисла долгая пауза.

– Я не люблю говорить о книге, пока ее не закончу. Уходит творческая энергия, которую лучше направить на писательство.

Похожее чувство испытывают актеры, играя день за днем один и тот же спектакль. Энни наблюдала, как Тео натирает сыр в продолговатую стеклянную посудину.

– Многие находят «Санаторий» отвратительным. – Ее замечание прозвучало так грубо, что Энни стало немного совестно.

Сняв с плиты кипящую кастрюлю со спагетти, Тео выплеснул содержимое в дуршлаг над раковиной.

– Ты читала роман?

– Нет, не удосужилась. – Энни говорила с вовсе несвойственной ей резкостью, желая дать понять Тео, что она больше не та робкая мышка, которой была в пятнадцать лет. – Отчего умерла твоя жена?

Тео, даже не дрогнув, ловко вывалил горячие макароны в миску со взбитыми яйцами.

– От безысходности. Она покончила с собой.

От слов Тео у Энни к горлу подступила тошнота. В голову один за другим лезли назойливые вопросы: «Как это случилось? Ты видел, что с ней творится неладное? Это из-за тебя она убила себя?» Больше всего Энни не давал покоя этот последний вопрос. Но у нее не хватило духу задать его.

Тео добавил в спагетти бекон с чесноком и перемешал все, вооружившись двумя вилками. Захватив столовое серебро и салфетки, Энни перешла в гостиную и разложила приборы на столе возле эркера. Потом перенесла туда бокалы с вином и опустилась на стул. Вскоре из кухни появился Тео с двумя полными тарелками. Покосившись на яркое радужное кресло в форме русалки, он недовольно поморщился.

– Трудно поверить, что твоя мать разбиралась в искусстве и считалась экспертом.

– Здесь найдется еще с десяток уродливых вещей. – Энни вдохнула запах чеснока, бекона и пармезана, которым Тео посыпал спагетти. – Пахнет божественно.

Он поставил перед ней тарелку и сел напротив.

– Спагетти «Карбонара».

Должно быть, голод иссушил мозги Энни, потому что в следующий миг она выкинула ужасную глупость: машинально подняла бокал.

– За шеф-повара!

Тео посмотрел ей в глаза, но не поднял бокала. Энни поспешно опустила свой. Тео продолжал смотреть на нее, и она вдруг почувствовала легкое покалывание во всем теле, словно в воздухе между ними возникли неведомые токи, посильнее едва заметного сквознячка, поддувавшего из окна. Энни мгновенно поняла, что происходит.

Некоторых женщин влечет к распутным мужчинам. Подчас виной этому нервное расстройство, а иногда, если женщина романтична, – наивная фантазия, будто ее женственность способна исправить и одомашнить порочного мерзавца. В романах подобные фантазии становятся явью. В реальной жизни – никогда. Все это полнейшая чушь. Конечно, ее тянуло к Тео, к этому сильному, опасному самцу. Ее тело немало выстрадало за последнее время, и внезапно пробудившееся влечение к мужчине означало, что она начала наконец исцеляться. Однако с другой стороны, оно служило тревожным напоминанием, что Тео по-прежнему имеет над ней странную, губительную власть.

Энни сосредоточилась на еде и, накрутив спагетти на вилку, поднесла ее ко рту. Ничего вкуснее она в жизни не пробовала. Сочные макароны, сдобренные сыром, пахнущие чесноком и копченым беконом, так и таяли во рту. О лучшем ужине и мечтать было нельзя.

– Когда ты научился готовить?

– Когда начал писать. Я обнаружил, что стряпня отлично помогает распутывать в уме самые замысловатые сюжетные узлы.

– Ничто так не вдохновляет, как мясницкий нож, верно?

Тео приподнял бровь, не рассеченную шрамом.

Энни почувствовала, что зашла слишком далеко, и решила сбавить обороты.

– Кажется, мне еще не доводилось есть ничего вкуснее.

– Ну, если только в сравнении с тем, что вы с Джейси стряпаете.

– А чем тебе не нравится наша стряпня? Еда как еда, в ней нет ничего плохого, – возразила Энни без особой, впрочем, уверенности.

– Но и ничего хорошего. Сносная – это лучшее, что о ней можно сказать.

– А что тебе еще нужно? Главное, она питательна. – Энни подцепила вилкой кусочек бекона. – Почему ты сам себе не готовишь?

– Слишком много возни.

Не особенно убедительный ответ, если учесть, что Тео, судя по всему, любил готовить, но Энни не стала допытываться, не желая показывать излишний интерес.

Тео откинулся на спинку стула. В отличие от Энни, он не набросился на спагетти, а ел неспешно, смакуя.

– Почему ты сама не заказала продукты?

– Я заказала, – пробурчала Энни, проглотив бекон. – Но кто-то послал сообщение в магазин, отменив мой заказ.

Тео повертел в руках бокал.

– Похоже, я чего-то не понимаю. Ты здесь и двух недель не провела. Как тебе удалось так быстро нажить себе врагов?

Энни дорого бы дала, чтобы выяснить, известно ли Тео о том, что в доме спрятано нечто ценное.

– Понятия не имею, – отозвалась она, наматывая спагетти на вилку.

– Думаю, ты чего-то недоговариваешь.

Энни поднесла вилку ко рту.

– Ну, я много чего тебе не рассказываю.

– У тебя есть собственная версия, не так ли?

– Да, но, к несчастью, я не могу доказать, что все это твоих рук дело.

– Прекрати пороть чушь, – резко отрубил Тео. – Ты знаешь, что я не вламывался в коттедж. И мне начинает казаться, что тебе известно, кто это сделал.

– Нет. Могу поклясться. – По крайней мере на этот раз Энни не кривила душой.

– Тогда в чем же дело? Хоть ты и водишь дружбу с кем попало, ты ведь не дура. Уверен, ты кого-то подозреваешь.

– Возможно. Но я не намерена делиться своими подозрениями.

Тео смерил ее внимательным взглядом. Лицо его казалось замкнутым, лишенным всякого выражения.

– Ты действительно мне не доверяешь, да? – На этот нелепый вопрос Энни не потрудилась ответить, но, не удержавшись, выразительно завела глаза к потолку. Тео это явно не понравилось. – Я не смогу помочь, если ты не будешь со мной откровенной, – произнес он тоном человека, привыкшего, что малейшие его прихоти мгновенно исполняются. Однако Энни не собиралась ему потакать. Требовалось нечто большее, нежели отменная еда и хорошее вино, чтобы стереть из ее памяти тягостные воспоминания. – Скажи, что происходит, – продолжал Тео. – Почему кто-то тебя преследует? Чего они добиваются?

Энни прижала ладонь к груди и произнесла нараспев, растягивая слова:

– Кому-то нужен ключ к моему сердцу.

Тео стиснул зубы. На щеке его дернулся мускул.

– Что ж, держи свои секреты при себе. Меня они не волнуют.

– Да и с чего бы тебе волноваться.

Они закончили ужин в молчании. Поднявшись из-за стола, Энни отнесла на кухню грязную тарелку и пустой бокал. Дверца шкафчика над раковиной осталась распахнутой, открывая взгляду ряды бутылок. Мария всегда держала дома хорошее вино, которое ей дарили друзья. Редкие, драгоценные марки, за которыми охотились ценители. Кто знает, что она хранила в своем шкафу? Возможно…

«Вино!» Энни ухватилась за край раковины. Что если эти бутылки и есть ее загадочное наследство? Она была так твердо убеждена, что искать следует среди картин и скульптур, что не рассматривала другие варианты. Вино редкостных марок могло уйти с аукциона за астрономическую сумму. Энни слышала, что знатоки отдавали двадцать, а то и тридцать тысяч долларов за одну-единственную бутылку. Что, если они с Тео только что пустили на ветер часть ее наследства?

Энни почувствовала, как выпитое вино подступило к горлу. За спиной у нее послышался шум – в кухню вошел Тео.

– Отправляйся домой, – срывающимся голосом произнесла она. – Спасибо за ужин, но я не шучу. Тебе придется уйти.

– Ничего не имею против, – равнодушно отозвался он, поставив тарелку на кухонную стойку. Казалось, Харпа нисколько не задело, что его вышвырнули из дома.

Как только он ушел, Энни схватила тетрадь, скопировала надписи со всех винных этикеток, а затем аккуратно сложила бутылки в коробку. Отыскав черный фломастер, она вывела на крышке «Одежда для благотворительного фонда», а затем спрятала коробку в глубину гардероба. Если в дом снова вломятся, грабителю, кем бы он ни был, придется изрядно потрудиться, чтобы обнаружить тайник.

– Думаю, будь эта терраса поуютнее, Тео, возможно, захотелось бы здесь посидеть, – вздохнула Джейси, неловко опираясь на костыли. Иными словами, у Джейси появился бы шанс побыть в его обществе, а там кто знает… Энни бросила на диван подушки, обработанные пылесосом. Джейси уже не была наивной, влюбленной по уши девчонкой. Неужели она так и не научилась лучше разбираться в мужчинах? – Тео не ужинал дома вчера вечером.

Энни уловила вопросительную нотку в голосе Джейси, но решила умолчать о вчерашнем ужине.

– Он задержался в коттедже, никак не хотел уходить. В конце концов пришлось его выставить.

Джейси провела тряпкой по книжной полке.

– А-а. Наверное, так и следовало сделать.

Вино принесло Энни новое разочарование. Она нашла в Сети сведения о каждой марке. Самая дорогая бутылка стоила сотню долларов, но всю коробку в целом едва ли можно было назвать наследством. Закрывая лэптоп, Энни услышала, как Джейси кричит в открытую дверь кухни:

– Ливия! Кто тебе разрешил выходить из дома? Иди сюда сейчас же!

Энни тяжело вздохнула.

– Я приведу ее.

Джейси проковыляла в коридор.

– Боюсь, придется ее наказать. Наверное, надо было подумать об этом раньше.

Но Энни знала, что у мягкой Джейси не хватит духу наказать девочку. Вдобавок обе они понимали: нельзя целыми днями держать взаперти подвижного ребенка. Надевая пальто и доставая из рюкзака Плутовку, Энни решила, что быть порядочной и платить добром за добро – чертовски хлопотное дело.

Она нашла Ливию возле старого пня – девочка сидела на корточках, занятая игрой. Энни заметила, что помимо прикрытых корой прутиков, торчавших из земли, появилось кое-что новое. Маленькая дорожка, выложенная камушками, вела от крошечного шалаша из прутиков к низкому дуплу.

Энни наконец поняла, что построила Ливия – домик для фей. Сложенные из веточек, моха, камешков, шишек и самых разнообразных природных материалов, жилища для сказочных существ, обитающих в лесах, в Мэне встречались довольно часто.

Энни уселась, скрестив ноги по-турецки, на холодный плоский камень и усадила Плутовку к себе на колени.

– А вот и я, – заговорила кукла. – Женевьева Аделаида Джозефина Браун, но многие зовут меня Плутовкой. Что делаешь?

Ливия тронула рукой выложенную камнями дорожку, будто хотела что-то сказать. Не дождавшись ответа, Плутовка затараторила:

– Похоже, ты построила домик для фей. Я тоже люблю строить. Как-то раз я сложила буквы из палочек от мороженого, а еще я умею делать цветы из папиросной бумаги, а однажды на День благодарения я прижала ладошку к листу картона, обвела ее карандашом и вырезала, а потом раскрасила – получилась индейка. Я здорово рисую, у меня настоящий талант, но волшебных домиков никогда еще не строила. – Ливия не сводила глаз с Плутовки, будто Энни не существовала вовсе. – А феи уже приходили к тебе в домик? – спросила кукла.

Рот Ливии приоткрылся, казалось, она вот-вот заговорит. Энни затаила дыхание. Но девочка внезапно нахмурилась, сжала губы, потом разомкнула и вдруг поникла. Плечи ее опустились, голова склонилась на грудь. При виде несчастной, съежившейся детской фигурки Энни тотчас пожалела, что попыталась ее подстегнуть.

– Секрет свободен! – пронзительно завопила Плутовка. Ливия подняла голову, в ее серых глазах снова вспыхнул интерес. Кукла прижала ко рту маленькую тряпичную ладошку. – Это довольно гадкий секрет. Только не забудь, тебе нельзя сердиться.

Ливия серьезно кивнула.

– Вот мой секрет… – Плутовка понизила голос почти до шепота. – Однажды мне сказали убрать на место игрушки, а я не захотела и решила вместо этого пойти погулять, хотя Энни велела мне сидеть дома. Но я все равно ушла. А Энни не знала, где я, и ужасно перепугалась. – Кукла шумно перевела дыхание. – Ну вот, я же говорила, секрет гадкий. Я тебе все еще нравлюсь?

Ливия энергично закивала в ответ.

Плутовка откинулась спиной Энни на плечо.

– Так нечестно. Я открыла тебе целых два секрета, а ты мне ни одного.

Энни чувствовала, что Ливии хочется поделиться, ее маленькое тельце мучительно напряглось, личико исказилось страдальческой гримасой.

– Ну и ладно, не беда! – воскликнула Плутовка. – Я разучила новую песенку. Я говорила тебе, что замечательно пою? Сейчас сама услышишь. Чур не подпевать – это сольное выступление, – но смело можешь танцевать.

Плутовка принялась залихватски горланить «Девчонки хотят повеселиться». Энни тотчас вскочила на ноги и завертелась в танце, заставляя куклу качаться и подпрыгивать в такт мелодии. Ливия довольно скоро присоединилась к ним. Когда Плутовка закончила песню, девочка все еще танцевала вместе с Энни, и за все время та ни разу не закашлялась.

Вечером Энни не видела Тео, но на следующий день он напомнил о себе. Энни и Джейси продолжали наводить чистоту на террасе, когда от него пришло сообщение. Джейси взглянула на экран смартфона.

– Он хочет, чтобы почистили камины. Наверное, Тео забыл, что мне это не под силу.

– Ничего он не забыл, – проворчала Энни. Просто выдумал новый способ ее помучить.

Джейси посмотрела на подругу поверх лилового игрушечного бегемота, привязанного к перекладине костыля.

– Это моя работа. Ты не должна этим заниматься.

– Если я откажусь, то лишу Тео удовольствия поиздеваться надо мною.

Джейси прислонилась к этажерке, повалив толстую книгу в кожаном переплете.

– Не понимаю, почему вы с ним не ладите. То есть… я, конечно, помню, что произошло, но это случилось давным-давно. Тео был тогда ребенком. Я не слышала, чтобы он вытворял подобное потом.

«Потому что Эллиотт постарался бы это замять», – подумала Энни.

– Люди почти не меняются с годами. Основные черты характера остаются прежними.

– Что такого ужасного в его характере? – настойчиво возразила Джейси, самая наивная женщина на земле. – Будь он злым, не взял бы меня на работу.

Энни прикусила язык, чтобы не сказать в ответ какую-нибудь колкость. Не хотелось обижать единственного настоящего друга, оставшегося у нее на этом острове. Вдобавок, возможно, в ней самой скрывался какой-то душевный изъян. Прекрасно, если после всего, что Джейси пришлось вынести за годы замужества, та продолжала верить мужчинам.

Когда Энни, перемазанная сажей и копотью с ног до головы, вошла в коттедж, в глаза ей бросился Лео, скачущий верхом на спинке дивана, словно ковбой на лошади. Милашка развалилась в кресле, на коленях у нее лежала пустая бутылка из-под вина, выпитого два дня назад. Пышка распростерлась на полу перед открытым альбомом с эротическими фотографиями, а Питер подкрадывался к ней сзади, чтобы заглянуть под юбку.

Из кухни появился Тео с посудным полотенцем в руках. Энни обожгла его свирепым взглядом. Он пожал плечами:

– Твои куклы скучали.

– Нет, это ты заскучал. Тебе не хотелось писать, и ты решил развлечься, чтобы оттянуть время. Я, кажется, говорила, чтобы ты не смел трогать моих кукол?

– В самом деле? Не помню.

– Я могла бы поспорить с тобой, но мне нужно принять ванну. Видишь ли, я почему-то вывозилась в саже. – Тео улыбнулся. Эта веселая искренняя улыбка выглядела чертовски странно на его замкнутом, хмуром лице. Воинственно вскинув голову, Энни направилась в спальню. – Тебе лучше убраться до того, как я выйду.

– Ты уверена, что хочешь, чтобы я ушел? – бросил ей в спину Тео. – Сегодня днем я купил в городе парочку омаров.

«Вот дьявольщина!» Энни зверски проголодалась, но это вовсе не означало, что она готова продаться за еду. По крайней мере не за простую еду. Но омары… Она в сердцах хлопнула дверью ванной, однако облегчения не испытала, а напротив, почувствовала себя последней идиоткой.

«Не понимаю, что тут страшного, ты вечно делаешь из мухи слона, – раздраженно проворчала Пышка. – Я постоянно хлопаю дверями – и ничего».

Энни стащила с себя грязную одежду. «Вот и я так думаю».

Она приняла ванну, смыла сажу, а после переоделась в чистые джинсы и один из черных свитеров Марии. Потом попыталась собрать в хвост влажные волосы, отлично зная, что дело это гиблое – кудряшки все равно скоро будут торчать во все стороны, словно взбесившиеся матрасные пружины. Она придирчиво оглядела лицо, на котором почти не осталось косметики, но твердо решила не подмазывать даже губы.

На кухне пахло, как в роскошном ресторане, а Тео разглядывал содержимое шкафчика над раковиной.

– Что случилось с вином, которое здесь стояло?

Энни подтянула рукава свитера.

– Оно сложено в коробку и ждет, когда я отвезу его на почту. – Вино стоило около четырехсот долларов. Не ахти какая сумма, но все же неплохое подспорье. – Я собираюсь его продать. Как выяснилось, я недостаточно богата, чтобы пить вино ценой в несколько сотен. Или угощать им незваных гостей.

– Я готов купить у тебя бутылку. А еще лучше, обменять ее на еду, которую ты у меня украла.

– Ничего я не украла. Я же сказала, что все возмещу на следующей неделе, когда придет следующий паром. За вычетом того, что ты съел, – поспешно поправилась Энни.

– А меня не интересуют продукты. Я предпочитаю твое вино.

«Лучше расплатись с ним своим телом», – неожиданно вмешалась Плутовка.

«Замолкни, Плутовка, черт тебя побери!»

Энни обвела взглядом кастрюли на плите.

– Даже самая дешевая бутылка стоит дороже всей еды, которую я у тебя одолжила.

– Ты забываешь о сегодняшних омарах.

– На Перегрин-Айленде омар стоит дешевле, чем гамбургер. Но это была неплохая попытка.

– Ладно. Я куплю у тебя бутылку.

– Отлично. Я только достану свой прейскурант. – Тео пробормотал что-то себе под нос, когда Энни удалилась в спальню. – Сколько ты готов выложить? – крикнула она.

– Удиви меня, – отозвался он из кухни. – Но имей в виду: ты не получишь ни капли. Я собираюсь выпить все сам.

Энни вытащила коробку из глубины шкафа.

– Тогда мне придется потребовать, чтобы ты уплатил пробковый сбор. Тебе дешевле будет поделиться со мной.

В ответ послышалось что-то вроде кашля или хриплого смеха.

К омарам Тео приготовил картофельное пюре, пышное, нежное, приправленное чесноком. Он явно планировал этот ужин заранее, поскольку утром в коттедже не было картошки. Зачем он околачивался здесь? Что он задумал? Уж точно, Тео предложил ей вместе поужинать не из альтруизма.

Энни накрыла на стол, набросила на плечи кофту (из окна сквозило) и помогла Тео перенести в гостиную тарелки с едой.

– Ты и вправду вычистила все камины? – спросил он, приступая к ужину.

– Да.

Уголок его рта как-то странно дернулся. Наполнив бокалы, Тео провозгласил тост:

– За добрых женщин, которые встречаются повсюду.

Энни не хотелось вступать с ним в препирательства, тем более когда на тарелке пред ней лежал нежно-розовый омар и запеченное пюре с румяной сырной корочкой, поэтому она сделала вид, будто Тео вовсе нет в комнате.

Они ужинали в молчании. Лишь отправив в рот последний восхитительный ломтик мяса – божественный на вкус кусочек хвоста – и промокнув масляный подбородок салфеткой, Энни прервала тишину.

– Признайся, ты заключил сделку с дьяволом? Продал душу в обмен на кулинарный талант?

Тео бросил пустую клешню на блюдо с обломками панцирей.

– Еще я выторговал способность видеть женское тело сквозь одежду.

В его синих глазах завзятого циника плясали смешинки, и под пристальным взглядом этих глаз Энни ощутила неловкость. Она нервно скомкала салфетку.

– Ты явно продешевил. Здесь и смотреть-то особо не на кого.

Тео задумчиво провел пальцем по кромке бокала, не отрывая взгляда от ее лица.

– Я бы так не сказал.

Желание мощным потоком пронзило ее тело, словно электрический разряд. Кожа вспыхнула, запылала, и на миг Энни снова почувствовала себя пятнадцатилетней. Это все вино, решила она, резко отодвинув тарелку от края стола.

– Ты прав. Самая красивая женщина на острове живет под твоей крышей. Я забыла о Джейси. – Тео как будто смутился – непростительный промах с его стороны. Энни поправила волосы, стянутые резинкой в хвост. – Не испытывай на ней силу своих чар, Тео. Джейси недавно потеряла мужа. У нее ребенок, который отказывается говорить, и по твоей милости она живет в постоянном страхе лишиться работы.

– Я вовсе не собирался ее увольнять. Ты с самого начала об этом знала.

Но Энни этого не знала, вдобавок она не доверяла Тео. Внезапная догадка мелькнула в ее голове.

– Ты не увольняешь Джейси, поскольку пользуешься ею, чтобы заставить меня прыгать через обруч, как дрессированную собачку. Верно?

– Не могу поверить, что ты и впрямь вычистила камины. – Тео лениво приподнял бровь, и Энни поняла, что выставила себя полной идиоткой. – Если бы Джейси осталась жить в городе, то могла бы приезжать в Харп-Хаус пару раз в неделю, – добавил он. – Я все еще могу ее уволить, как тебе известно.

– Где ей жить в городе? Снимать у кого-то комнату? Там ей будет еще хуже, чем у тебя.

– Эту проблему можно считать решенной, пока я работаю в коттедже. – Он осушил свой бокал. – А дочка Джейси заговорит, когда будет готова.

– О, великий детский психолог сказал свое веское слово.

– Кому, как не мне, знать, что творится в голове трудного ребенка?

Энни изумленно распахнула глаза с самым невинным видом.

– Но Ливия не психопатка.

«Ты думаешь, раз я злодей, то у меня и чувств нет?»

Должно быть, она действительно перебрала вина, потому что голос, звучавший в ее голове, принадлежал Лео.

– В то лето мне пришлось нелегко. Вот я и сорвался.

Его бесстрастный тон разъярил Энни. Она вскочила из-за стола, будто подброшенная невидимой пружиной.

– Ты пытался меня убить. Не появись Джейси той ночью на берегу, я бы утонула.

– Думаешь, я не знаю? – произнес он с неожиданной горячностью, отчего Энни невольно смутилась.

Тео вызывал у нее самые противоречивые чувства, и эти бесконечные метания приводили ее в бешенство. Оставаясь с ним наедине, она вовсе не ощущала исходившей от него угрозы, а лишь боялась выдать свое смятение. Неужели за минувшие восемнадцать лет она ничуть не поумнела? Тогда Энни тоже не хотела верить, что ей грозит опасность. А кончилось все тем, что она едва не утонула.

– Расскажи мне о Риган, – потребовала она.

Тео смял в пальцах салфетку и поднялся.

– Незачем об этом говорить.

Будь на месте Харпа кто-нибудь другой, она промолчала бы из сочувствия. Но ей важно было во всем разобраться.

– Риган ходила под парусом не хуже бывалых моряков, – продолжала Энни. – Почему она вышла в море, зная, что надвигается шторм? Зачем она это сделала?

Тео пересек комнату и схватил свою куртку.

– Я не говорю о Риган. Никогда.

Мгновение спустя за ним захлопнулась дверь.

Энни прикончила остатки вина, перед тем как отправиться в постель, а наутро проснулась с сильнейшей жаждой и еще более жестокой головной болью. Тащиться в Харп-Хаус ей совершенно не хотелось. Разве Тео не сказал, что не собирается увольнять Джейси? Впрочем, Энни не слишком полагалась на его слово. И даже если он не лгал, Джейси нуждалась в помощи. Энни не могла бросить ее в беде.

Выходя из коттеджа, она поклялась себе, что больше не позволит Харпу дергать ее за ниточки, словно марионетку. Перегрин-Айленд слишком мал. Двум кукольникам на нем никак не уместиться. Придется ему капитулировать, это место уже занято ею.

Внезапно что-то просвистело у нее над головой. Испуганно вскрикнув, Энни ничком упала на землю.

Она лежала, тяжело дыша, прижимаясь щекой к грубой мерзлой земле. В голове звенело, перед глазами все плыло и кружилось. Она на мгновение зажмурилась, чувствуя, как бешено колотится сердце.

Кто-то только что пытался ее застрелить. И возможно, этот кто-то шел сейчас прямо на нее с ружьем наперевес.

 

Глава 10

Энни боязливо ощупала руки и ноги, желая убедиться, что они целы. Потом настороженно прислушалась, но не услышала ничего, кроме собственного прерывистого дыхания и шума прибоя. Где-то поблизости раздался резкий крик чайки. Энни медленно подняла голову.

Стреляли с западной стороны. Она не заметила ничего подозрительного в зарослях красных елей и густом подлеске, за которыми проходила дорога. Приподнявшись на локтях, отчего рюкзак у нее за спиной съехал на сторону, Энни оглядела коттедж, потом безлюдный берег океана и, наконец, Харп-Хаус, вознесенный на вершину утеса. Кругом простирался холодный пустынный пейзаж, тот же, что и всегда.

Она осторожно встала на колени, чувствуя себя совершенно беззащитной – у нее не было ничего, кроме рюкзака, который едва ли мог служить надежным щитом. Прежде ей не приходилось иметь дело с огнестрельным оружием. Так почему она решила, что в нее стреляли?

Потому что точно знала.

Может, это был случайный выстрел какого-то незадачливого охотника? На Перегрин-Айленде не водилась дичь, однако ружье держали в каждом доме. Если верить Барбаре, местным жителям нередко случалось ранить себя или подстрелить другого. Как правило, неумышленно, хотя и не всегда.

Энни услышала позади какой-то странный, непривычный для уха шум – стук лошадиных копыт. Она снова бросилась на землю и замерла, чувствуя, как горячая кровь бешено стучит в висках.

Тео спешил довершить начатое.

Додумав эту мысль до конца, Энни с усилием поднялась на ноги. Нет, черт возьми, она не желала трусливо корчиться в грязи, ожидая, когда Харп ее пристрелит. Если мерзавец собрался ее убить, ему придется посмотреть ей в глаза, прежде чем он спустит курок. Резко повернувшись, она увидела могучего коня, скачущего со стороны взморья, и горло ее сжалось от горького сознания предательства. Ее охватило безумное отчаянное желание, чтобы все это оказалось неправдой.

Натянув поводья, Тео соскочил с лошади. Энни не увидела у него ни ружья, ни другого оружия. Может, он бросил его. Или…

Щеки его раскраснелись от холода, но куртка была распахнута. Он кинулся к Энни:

– Что случилось? Я видел, как ты упала. Все в порядке?

У Энни стучали зубы, ее сотрясала дрожь.

– Ты только что пытался меня застрелить?

– Нет! Какого черта? Ты хочешь сказать, что кто-то в тебя стрелял?

– Да, меня едва не убили! – Ее голос сорвался на крик.

– Ты уверена?

Энни скрипнула зубами.

– Раньше со мной такого не случалось, но я уверена. Как ты мог не услышать выстрела?

– Я ехал вдоль берега, у самой воды, шум прибоя заглушает все звуки. Объясни, что именно произошло.

Энни сжала кулаки. Ее ладони в перчатках горели от боли.

– Я поднималась на холм, когда у меня над головой просвистела пуля.

– Откуда стреляли?

Энни задумалась, пытаясь вспомнить.

– Кажется, оттуда. – Энни вытянула дрожащую руку, указывая направление, противоположное тому, откуда появился Тео.

Тео внимательно оглядел ее, будто старался понять, насколько она пострадала, затем обвел глазами окрестности.

– Оставайся у меня на виду. Мы вместе дойдем до дома. – Вскочив в седло, он направил коня в сторону ельника.

Энни чувствовала себя слишком уязвимой, оставаясь на поляне, но возвращаться к коттеджу по болотистой пустоши было бы еще большим безрассудством. Подождав, когда ноги перестанут дрожать, она метнулась к деревьям у развилки, где начиналась дорога, ведущая к Харп-Хаусу.

Довольно скоро ее догнал Тео. Энни ожидала, что, не найдя ее на поляне, он станет ворчать, но тот не сказал ни слова. Спешившись, он пошел рядом с ней, ведя Танцора в поводу.

– Ты что-то нашел? – спросила она.

– Ничего. Тот, кто это сделал, скрылся задолго до моего появления.

Когда они вышли на подъездную дорожку, Тео сказал, что ему нужно еще немного пройтись, чтобы успокоить разгоряченную лошадь.

– Встретимся в доме, – добавил он. – Нам надо поговорить.

Энни не хотелось заходить в дом, где пришлось бы разговаривать с Джейси. Пока Тео водил Танцора кругами по двору, она проскользнула в конюшню. Там, как и много лет назад, пахло лошадьми и пылью, но поскольку зимой все денники, кроме одного, пустовали, запах чувствовался слабее, чем прежде. Рассеянный свет тонкой паутинкой тянулся из окна над шаткой деревянной скамьей, где они с Тео разговаривали в далекий летний день, незадолго до того, как Энни поспешила на свидание в пещеру.

Спустив с плеч рюкзак, она позвонила на материк в полицию, воспользовавшись номером, который внесла в память телефона после взлома в коттедже. Дежурный полицейский, ответивший на звонок, терпеливо выслушал ее заявление, но не проявил к нему ни малейшего интереса.

– Это наверняка дети шалили. Там у вас на Перегрин-Айленде Дикий Запад, но, полагаю, вы и сами знаете.

– В это время дети в школе, – возразила Энни, стараясь не показывать раздражения.

– Только не сегодня. Учителя со всех островов собрались еще утром на Монхегане, где проходит ежегодная зимняя конференция. В школах отменили занятия.

Эта новость немного успокоила Энни. Приятнее было думать, что в нее стрелял дорвавшийся до оружия ребенок, а не взрослый с куда более зловещими намерениями. Полицейский пообещал во всем разобраться, когда прибудет на остров в следующий раз.

– Обязательно известите нас, если случится что-нибудь еще, – сказал он в заключение.

– Например, если меня все же подстрелят?

Дежурный рассмеялся:

– Не думаю, что вам стоит об этом беспокоиться, мэм. Конечно, островитяне народ грубый, но обычно они не убивают друг друга.

– Полный придурок, – пробормотала Энни, убирая телефон. В этот миг в конюшню вошел Тео, ведя за собой Танцора.

– Чем я провинился на этот раз?

– Не ты. Я звонила в полицию на материк.

– Могу себе представить, как прошла беседа. – Он завел лошадь в единственный денник, устланный соломой. Хотя в конюшне стоял холод, Тео сбросил куртку, повесил ее на крюк и принялся расседлывать мерина. – Ты уверена, что кто-то пытался тебя подстрелить?

Энни вскочила со скамейки.

– Ты мне не веришь?

– С чего бы мне тебе не верить?

«Потому что я никогда не верила твоим словам». Энни подошла к деннику Танцора.

– Похоже, следов ты не нашел, как и ружейной гильзы. Верно?

Тео снял с лошади попону.

– Ну конечно, я сразу увидел гильзу. Это первое, что бросилось мне в глаза в толстом слое грязи.

– Тебе не обязательно столь явно демонстрировать свой сарказм. – Поскольку Энни сама почти всегда разговаривала с ним язвительным, едким тоном, она ожидала, что Тео огрызнется, но тот лишь проворчал, что она просто насмотрелась полицейских телесериалов.

Пока Тео снимал с мерина сбрую, Энни обвела глазами другой денник, тот, где когда-то они с Риган нашли щенков. Теперь там стояла швабра, громоздилась горка ведер, вставленных одно в другое, да витали горькие воспоминания. Она отвела взгляд.

Понемногу успокоившись, Энни стала наблюдать, как Тео медленно водит скребницей по бокам лошади, заботливо счищая каждое пятнышко, каждый комок застывшей грязи. Его чуткие пальцы нежно касались шкуры Танцора. Под конец он ласково потрепал мерина по шее, что-то тихо шепча ему на ухо. При виде этой трогательной сцены Энни обронила слова, о которых тотчас же пожалела:

– Я не думала всерьез, что это ты.

– Конечно же, думала. – Отложив скребницу, Тео опустился на колени, чтобы проверить копыта лошади. Убедившись, что в копытах не застряли камешки, он вышел из денника и устремил на Энни острый, как скальпель, взгляд. – Хватить болтать ерунду. Ты должна рассказать, что происходит.

Стянув шапочку, Энни повертела ее в руках.

– Откуда мне знать?

– Ты знаешь больше, чем хочешь показать. Ты мне не доверяешь? Отлично. Но тебе придется крепко подумать, потому что на сегодняшний день я единственный, кому ты можешь довериться.

– Это какая-то бессмыслица.

– Тебе решать.

Настало время кое о чем напомнить.

– Когда я приехала на остров… и мы встретились впервые, ты держал в руке пистолет.

– Старинный дуэльный пистолет.

– Из коллекции оружия твоего отца.

– Совершенно верно. В доме целый шкаф, полный оружия. Охотничьи ружья, винтовки, пистолеты. – Тео немного помолчал, глаза его сузились. – И я отлично стреляю.

Энни сунула шапку в карман.

– После твоих слов мне стало намного легче.

Но, как ни смешно, она сказала правду. Если бы Тео действительно хотел ее убить по какой-то вздорной причине, известной ему одному, он уже сделал бы это. Что же до наследства Марии… Тео был одним из Харпов и определенно не нуждался в деньгах.

«Тогда почему он живет на острове? – вмешалась Милашка. – Может, ему больше некуда податься?»

«Как и тебе», – прибавила Пышка.

Энни заставила кукол замолчать. Возможно, ей это не нравилось (и даже точно не нравилось), но поговорить она могла с одним лишь Тео.

«В точности как тогда, когда тебе было пятнадцать», – заметила Милашка.

Тео взялся за дверцу денника.

– Творится что-то странное. Ты знаешь больше, чем хочешь показать, и лучше расскажи мне все.

– Возможно, стрелял ребенок. Сегодня отменили занятия в школе – учителя уехали на конференцию.

– Ребенок? Думаешь, в твой коттедж вломился тоже ребенок?

– Все может быть. – Нет, Энни вовсе так не думала.

– Если бы это сделал какой-то мальчишка, дом пострадал бы куда больше.

– Этого мы не знаем. – Она проскользнула мимо Тео к дверям. – Мне нужно идти. Джейси ждала меня еще час тому назад.

Но не успела она протянуть руку к двери, как Тео преградил ей путь – его крепкое мускулистое тело застыло перед ней, словно каменная стена.

– У тебя только два выхода, – произнес он. – Или покинуть остров… – «И оставить коттедж тебе? Черта с два!» – Или быть со мною откровенной и позволить помочь тебе.

Его предложение казалось таким искренним, что Энни едва не поддалась соблазну. Подавив отчаянное желание уткнуться лицом в свитер Тео, она призвала на помощь Пышку, которая бывала порой на редкость сварливой и несговорчивой.

– А с чего ты так печешься обо мне? Ведь я тебе даже не нравлюсь.

– Ты мне очень нравишься.

Его тон казался искренним, лицо сохраняло серьезное выражение, но Энни не купилась на эту уловку.

– Чушь.

Темная бровь Тео вопросительно изогнулась.

– Ты мне не веришь?

– Нет.

– Что ж, ладно. – Он сунул руки в карманы джинсов. – Ты, конечно, тот еще фрукт, но… – Его голос неожиданно смягчился, стал хриплым. – Ты женщина, а именно это мне и нужно. Уже давно.

Итак, он затеял какую-то игру. Энни читала это в его глазах, и все же ее обдало жаром, будто к телу поднесли горящие угли. Это чувство, неуместное и смущающее, застало ее врасплох, хотя стоило ли удивляться? Темноволосый синеглазый герой эротических фантазий, словно сошедший со страниц ее любимых романов, стоял перед ней, высокой тощей женщиной тридцати трех лет, с непокорными кудрями и лицом чудачки, подверженной роковому влечению к благородным с виду мужчинам, которые на поверку оказываются не слишком-то и благородными. Стремясь развеять его дьявольские чары, Энни, за неимением распятия, воспользовалась сарказмом.

– Что ж ты раньше не сказал? Я бы немедленно сбросила одежду.

Он продолжал окутывать ее своей дурманящей магией. Его голос, нежный, как чернильный шелк, и мягкий, как роскошный черный бархат, обволакивал и искушал.

– Здесь слишком холодно. Нам нужна теплая постель.

– На самом деле нет. – «Замолчи! Закрой рот, черт тебя побери!» – Я женщина горячая. По крайней мере так мне говорили. – Тряхнув волосами, Энни схватила рюкзак и метнулась к двери.

На этот раз Тео не встал у нее на пути.

Тео задержал взгляд на захлопнувшейся двери. На лице его застыла улыбка, похожая на гримасу. Ему не следовало дразнить Энни, хоть она и поддержала игру. Ее большие темные глаза тревожили его, бросали вызов, толкали на безрассудство. Пробуждали желание позабавиться, затеять игривый разговор, отпустить какую-нибудь соленую шутку. Вдобавок было нечто особенное в том, как она пахла. Не безбожно дорогими духами, к которым он привык, а обычным мылом и дешевым фруктовым шампунем.

Танцор ткнулся теплой мордой ему в плечо.

– Знаю, дружок. Она здорово меня отделала. Я сам виноват. – Мерин слегка подтолкнул его, соглашаясь.

Тео убрал на место сбрую и наполнил свежей водой ведро Танцора. Прошлой ночью он попытался заглянуть в компьютер, который Энни оставила в доме, но не смог взломать ее пароль. До сих пор ей удавалось хранить при себе свои секреты, но больше так не могло продолжаться. Этому следовало положить конец.

Тео понимал, что пора прекратить задирать ее. Вдобавок все его попытки раздразнить ее напоминали комариные укусы и больше задевали его самого, чем Энни. Не хватало еще забивать себе голову мыслями о нагих женщинах, тем более о голой Энни Хьюитт.

Ее появление на Перегрин-Айленде стало для Тео пыткой, будто его засасывала липкая трясина давнего кошмара. Так почему же он с таким нетерпением ждал каждой встречи с ней? Может, потому, что в ее обществе испытывал странное чувство защищенности. В отличие от Кенли, она не обладала той изысканной, утонченной красотой, что всегда привлекала его. Ее лицо скорее можно было назвать забавным, своеобразным, живым. Парк аттракционов, а не лицо. Язвительная, с острым как бритва умом, Энни умела постоять за себя, но не отличалась воинственностью.

Эта женщина обладала массой достоинств, что же до ее недостатков…

Энни относилась к жизни как к кукольному представлению. Она не знала, каково это, когда отчаяние запускает в тебя когти, и хочется выть бессонными ночами, чтобы хоть на мгновение утихла боль, пожирающая тебя изнутри. Наверное, Энни ни за что бы в этом не призналась, но она все еще верила в счастливые концы. Должно быть, поэтому Тео так тянуло к ней – его влекла эта детская вера в иллюзии.

Он схватил свою куртку. Ему следовало думать о следующем эпизоде книги, который никак ему не давался, а не об обнаженном теле Энни, скрытом под грубым свитером и толстым пальто. Черт побери, она напяливала на себя слишком много тряпья. Будь сейчас лето, она надела бы купальник, удовлетворив любопытство Тео, и тот смог бы направить свое писательское воображение в более плодотворное русло. Но вместо этого он перебирал в памяти ускользающие воспоминания о ее худой подростковой фигуре, изводя себя мыслями о том, как выглядит ее тело теперь.

Похотливый придурок.

На прощание Тео потрепал мерина по холке.

– Ты даже не представляешь, как тебе повезло, приятель, – вздохнул он. – Без причиндалов, что у тебя оттяпали, живется куда как проще.

Энни провела несколько часов, разыскивая в Сети описание старых книг по искусству, обнаруженных в шкафу, но лишь зря потратила время. Ни одна из них не была редкостью. Ни альбом репродукций Дэвида Хокни, ни Нивен Гарр, ни Джулиан Шнабель. Окончательно разочаровавшись, она помогла Джейси с уборкой.

Весь день Джейси держалась тише обычного. Она выглядела усталой, и когда девушки перешли в кабинет Эллиотта, Энни велела ей сесть. Джейси тяжело опустилась на кожаный диван, прислонив костыли к подлокотнику.

– Тео прислал мне сообщение. Просил проследить, чтобы ты вернулась вечером в коттедж на «рейнджровере». – Энни не стала рассказывать Джейси о выстреле. Она стремилась облегчить жизнь подруге, а не пугать ее. Джейси заправила за ухо прядь белокурых волос. – И еще предупредил, чтобы я не готовила ему ужин. Уже в третий раз на этой неделе.

Перекатив пылесос к окнам, Энни осторожно произнесла:

– Я не приглашала его, Джейси. Просто Тео всегда делает что хочет.

– Ты ему нравишься. Хотя я этого не понимаю. Ведь ты говоришь о нем ужасные вещи.

Энни попыталась объяснить:

– На самом деле я ему вовсе не нравлюсь. Просто ему доставляет удовольствие меня изводить. Это совсем не одно и то же.

– Я так не думаю. – Джейси с усилием поднялась, неловко опираясь на костыли. – Я лучше пойду. Посмотрю, чем занята Ливия.

Энни проводила ее смущенным взглядом. Меньше всего на свете ей хотелось обидеть Джейси. С каждым днем жизнь на этом богом забытом острове становилась все сложнее.

Когда вечером Энни собиралась надеть пальто, чтобы отправиться домой, Ливия подтащила к вешалке табурет, взобралась на него и просунула в рюкзак свернутую в трубочку бумагу для рисования. Энни хотела внимательно рассмотреть рисунок, как только доберется до дома, но, открыв дверь коттеджа, увидела распростертого на диване Лео. Рука его была стянута повыше локтя соломинкой для коктейля, наподобие жгута, которым пользуются любители героина. Милашка развалилась на другом конце дивана, развязно, чисто мужским жестом закинув ногу на ногу. В руке у нее торчала крошечная бумажная трубочка, изображавшая сигарету.

Взбешенная Энни сорвала с головы шапку.

– Ты оставишь, наконец, в покое моих кукол?!

Из кухни ленивой походкой вышел Тео. На бедрах его красовалось полотенце цвета лаванды, повязанное поверх джинсов вместо фартука.

– Раньше я и не подозревал, что мне не всегда удается сдерживать свои порывы.

При виде Тео Энни почувствовала вспышку радости, но тотчас поспешила подавить ее, досадуя на себя. А впрочем, разве любая женщина на ее месте не млела бы от счастья, глядя на мужчину вроде Тео, кухонное полотенце и всякое такое? В наказание за дьявольскую привлекательность Энни смерила Тео уничтожающим презрительным взглядом.

– Милашка в жизни не курила. Совсем наоборот, она борется с дурными привычками.

– Это прекрасно и достойно всяческого восхищения.

– Разве ты не должен был исчезнуть до моего возвращения?

– В самом деле? – Тео озадаченно нахмурился. Ни дать ни взять герой-любовник, кумир бесчисленных поклонниц, страдающий провалами в памяти. Из кухни выплыл Ганнибал и, скользнув к Тео, потерся о его ботинок.

Энни изумленно округлила глаза.

– Что здесь делает твой дружок?

– С ним мне лучше работается.

– Помогает наводить чары?

– Между писателями и котами существует особая связь. Боюсь, тебе не понять. – Тео посмотрел на нее сверху вниз, задрав свой точеный греческий нос. Его снисходительная гримаса выдавала откровенное желание вывести Энни из себя. Не желая поддаваться на провокацию, Энни молча подхватила с дивана кукол, оказавшихся несчастными жертвами пагубных пороков, и унесла их в мастерскую, подальше от тлетворного влияния Тео.

Лежавшие прежде на кровати, коробки стояли теперь вдоль стены, под фреской с изображением такси, которая, как выяснилось, не стоила ровным счетом ничего, подобно прочему хламу, хранившемуся здесь в избытке. Энни начала просматривать содержимое коробок, делая записи в блокноте, но не обнаружила ничего интересного, кроме книги, где оставляли свои отзывы гости Марии, да старого альбома, который завела еще девчонкой, назвав его «Книгой грез». Страницы альбома она заполняла рисунками, театральными программками, фотографиями любимых актрис и собственными рецензиями на воображаемые спектакли, которым суждено было стать настоящей сенсацией на Бродвее. К несчастью, реальность слишком мало походила на ее детские мечты, и Энни с горечью отложила альбом.

Из кухни доносился божественный аромат. Наскоро продрав расческой кудрявые волосы и тронув губы блеском, чтобы выглядеть не совсем уж жалко, она вернулась в гостиную, где обнаружила Харпа. Тот развалился на диване, где раньше лежал Лео. Еще с порога Энни заметила у него в руках один из своих рисунков.

– А я и забыл, что ты отлично рисуешь, – произнес Тео.

Энни почувствовала себя неуютно – рисунок не предназначался для чужих глаз.

– Вовсе нет. Я рисовала от нечего делать.

– Ты себя недооцениваешь. – Тео снова взглянул на рисунок. – Мне нравится этот парень. У него есть характер.

Речь шла о наброске серьезного, задумчивого мальчугана, с виду отличника, с прямыми темными волосами и непокорным вихром, торчащим у него на самой макушке, словно фонтанчик. Из штанин выглядывали костлявые лодыжки – должно быть, паренек неожиданно подрос, как это нередко бывает с детьми в его возрасте, и джинсы стали ему коротки. На носу с редкими веснушками сидели очки в квадратной оправе. Застегнутая не на ту пуговицу рубашка перекосилась, а на тонком запястье болтались большие, не по возрасту, часы. Конечно, набросок был далек от совершенства, но вполне годился для создания новой куклы.

Тео повернул рисунок, разглядывая его под другим углом.

– Сколько ему, по-твоему, лет?

– Понятия не имею.

– Наверное, лет двенадцать. Переживает период взросления.

– Ну, если ты так говоришь.

Тео опустил листок, и Энни вдруг заметила, что он налил себе бокал вина. Она хотела было возмутиться, однако Тео жестом указал на открытую бутылку, стоявшую на комоде в стиле Людовика XIV:

– Я принес вино из дома. Но ты не получишь ни капли, пока не ответишь на несколько вопросов.

Вот уж чего Энни совершенно не хотелось делать.

– Что у нас на ужин?

– Лично у меня на ужин мясной рулет. И не просто мясной рулет. Внутри запечена панчетта с сыром двух сортов, вдобавок сверху мясо полито соусом, в состав которого входит особый тайный ингредиент. Даю подсказку: быть может, это «Гиннесс». Тебе интересно?

От одной лишь мысли о мясном рулете рот Энни наполнился слюной.

– Возможно.

– Хорошо. Но прежде тебе придется кое о чем рассказать. Иными словами, твое время вышло. Уже не отвертеться, тебя приперли к стенке. Решай прямо сейчас, доверяешь ты мне или нет.

Как она могла довериться Тео? Конечно, стрелял в нее не он. Пуля вылетела с другой стороны. Но это вовсе не означало, что Харп заслуживал доверия. При его-то послужном списке… Энни не торопилась с ответом. Она поджала под себя ноги, устраиваясь поудобнее в «самолетном» кресле.

– Как жаль, что критики разнесли твою книгу в пух и прах. Могу представить, как больно ударили эти разгромные отзывы по твоему самолюбию.

Тео лениво отпил глоток вина с видом плейбоя, нежащегося на пляже Коста-дель-Соль.

– О, вся моя уверенность в себе разлетелась вдребезги. Ты уверена, что не читала мою книгу?

Настало время отплатить Тео за его высокомерие.

– Я предпочитаю литературу сортом повыше.

– Да, я видел некоторые образцы этой литературы у тебя в спальне. Устрашающее зрелище для жалкого писаки вроде меня.

Энни недовольно нахмурилась.

– Что ты забыл у меня в спальне?

– Обыскивал ее. И куда успешнее, чем когда пытался взломать твой компьютер. На днях тебе все же придется сообщить мне свой пароль. Это будет справедливо.

– И не надейся. Этому не бывать.

– Тогда я и впредь буду надоедать тебе и повсюду совать свой нос, пока не станешь со мною откровенной. – Он махнул бокалом в ее сторону. – Кстати, тебе нужны новые трусики.

Учитывая, что Энни сама устроила в башне форменный обыск, ей не сразу удалось разыграть благородное негодование.

– С моим бельем все в порядке.

– Это говорит женщина, у которой уже давно не было мужчины.

– Вовсе нет! С чего ты взял?!

– Я тебе не верю.

Энни вдруг охватило противоречивое желание ломать комедию и быть при этом искренней.

– К твоему сведению, вся моя жизнь – череда бесконечных романов с жалкими неудачниками. – «Не такая уж длинная череда», – хотела добавить Энни, но Тео расхохотался, и она не стала уточнять.

Отсмеявшись, он горестно покачал головой.

– Я же говорил, ты себя недооцениваешь. Почему так вышло, и когда ты наконец это преодолеешь?

Мысль о том, что Тео думает о ней лучше, чем подчас она сама о себе, обескуражила Энни.

«Доверься ему», – горячо шепнула Плутовка.

«Не делай глупостей», – предупредила Милашка.

«Забудь о нем! – вскричал Питер. – Я твой герой! Я сам тебя спасу!»

«Тебе не надоело разыгрывать из себя крутого, чувак? – осклабился Лео. – Не будь придурком. Она отлично справится сама».

Напоминание о том, что мужчины рядом нет и вступиться за нее некому, склонило чашу весов в пользу Тео. Заметив себе напоследок, что у психопатов особый дар завоевывать доверие своих жертв, Энни спустила ноги с кресла и рассказала Тео правду.

– Перед смертью Мария призналась, что оставила для меня в коттедже нечто ценное. Наследство. Найдя его, я разбогатею.

Тео внимательно ловил каждое ее слово. Он резко выпрямился и наклонился вперед.

– Что за наследство?

– Не знаю. Мама едва дышала. Почти сразу она впала в кому и умерла той же ночью, не дожив до утра.

– Ты так и не нашла эту ценность?

– Я внимательно изучила все произведения искусства, хранящиеся в доме, но за последние годы Мария успела распродать большую часть своего собрания. То, что осталось, не представляет особой ценности. В какой-то момент я было решила, что речь шла о вине, и несколько часов пребывала в счастливом заблуждении.

– В этом доме бывали известные художники. И музыканты.

Энни кивнула.

– Если бы Мария высказалась яснее…

– Мария всегда обходилась с тобой излишне сурово. Я никогда этого не понимал.

– Так она выражала свою любовь, – отозвалась Энни без малейшей горечи. – Я была для нее слишком обыкновенной, слишком тихой.

– Старые добрые деньки, – сухо проворчал Тео.

– Думаю, она боялась за меня, потому что я так сильно от нее отличалась. Как бледно-бежевый цвет от пламенно-алого. – Ганнибал запрыгнул к Энни на колени, и она ласково погладила его по голове. – Мария тревожилась, что я не справлюсь с жизненными трудностями. Она думала, что постоянные придирки – лучший способ укрепить мой дух.

– Извращенный взгляд на воспитание, – хмыкнул Тео. – Но, похоже, ее методика сработала. – Прежде чем Энни успела спросить, что он хотел этим сказать, Тео добавил: – Ты смотрела на чердаке?

– На каком еще чердаке?

– Между крышей и потолком есть небольшое пространство.

– Это не чердак, а всего лишь… – Разумеется, в коттедже был чердак. – И как же до него добраться? Должна быть какая-то лазейка.

– Само собой. Туда ведет лаз из кладовки в студии.

Энни множество раз видела эту дверцу. Просто никогда не задумывалась, куда она ведет. Энни вскочила с кресла, сбросив на пол Ганнибала.

– Мне не терпится взглянуть прямо сейчас.

– Постой. Один неверный шаг, и потолок может провалиться. Завтра я сам проверю чердак.

Ну нет, Энни собиралась осмотреть его первой. Она снова плюхнулась в кресло.

– Ну что, теперь я могу получить бокал вина? И мясной рулет?

Тео потянулся к комоду, где стояла бутылка с вином.

– Кто еще знал о наследстве?

– Я никому не говорила. До сегодняшнего дня. И, надеюсь, мне не придется пожалеть о своей откровенности.

Тео оставил без внимания ее колкость.

– Сначала кто-то вломился в коттедж, а затем в тебя стреляли. Предположим, тот, кто это сделал, охотится за наследством Марии.

– А ты у нас малый не промах. От тебя ничто не скроется!

– Ты будешь продолжать меня подкалывать или, может, попробуем во всем разобраться?

Энни задумалась.

– Пожалуй, продолжу подкалывать. – Тео терпеливо ждал, глядя на нее. Она, сдаваясь, подняла обе руки. – Ладно, твоя взяла. Я слушаю.

– Это что-то новое. – Наполнив бокал, Тео вручил его Энни. – Допустим, ты никому не говорила о наследстве…

– Так и есть.

– Даже Джейси? Или одной из своих подружек?

– Или дружку-неудачнику? Ни одной живой душе. – Энни отпила глоток. – Должно быть, Мария кому-то сказала. Или… и эта мысль нравится мне куда больше… в коттедж вломился случайный бродяга в поисках денег, а потом, по злосчастному совпадению, в меня выстрелил подросток, баловавшийся с оружием.

– Ты все еще веришь в счастливые концы.

– Это лучше, чем вечно расхаживать с мрачным видом, изображая вселенскую скорбь.

– То есть быть реалистом?

– Реалистом или циником? – Энни недовольно скривилась. – Знаешь, что меня больше всего бесит в циниках… – Похоже, Тео совершенно не интересовало ее отношение к циникам, потому что он отправился на кухню. Но Энни уже закусила удила – цинизм был ее больным местом. Она последовала за Тео. – Цинизм всего лишь дешевая уловка, скрывающая трусость, – отчеканила она, думая о своем бывшем дружке, прятавшем недостаток актерского таланта за маской презрительного высокомерия. – Цинизм служит отличным оправданием тем, кто предпочитает отсиживаться в стороне, пока сражаются другие. Циник не станет марать руки, пытаясь решить проблему, потому что якобы не видит в этом смысла. Он лежит себе полеживает в кровати целыми днями, насмехаясь над наивными болванами, которые пытаются что-то изменить в жизни. Удобная позиция, позволяющая манипулировать людьми. Циники – самые ленивые люди из всех, кого я знаю.

– Эй, не смотри на меня так. Я тот парень, что приготовил для тебя потрясающий мясной рулет. – При виде мужчины, склонившегося над открытой духовкой, Энни невольно замолчала, растеряв весь свой воинственный пыл. Тео был стройным, но не тощим. Мускулистым, но не устрашающе мясистым. Внезапно коттедж показался ей слишком тесным, слишком уединенным.

Выхватив из ящика столовые приборы, Энни отнесла их в гостиную. В ушах ее звенел отчаянный вопль благоразумной Милашки:

«Берегись! Берегись!»

 

Глава 11

Мясной рулет превзошел все ожидания Энни, навеянные смачной рекламой Тео. Сочный, с гарниром из жареной картошки, приправленной специями, он так и таял во рту. После трех бокалов вина коттедж внезапно превратился в заповедный уголок, над которым не властно время, где перестают действовать привычные правила и нормы, а тайны остаются тайнами. В потаенное место, где женщина может, отбросив сомнения, предаться чувственным удовольствиям, и никто об этом не узнает. Энни попыталась стряхнуть с себя наваждение, но мешало выпитое вино.

Тео повертел в руках бокал. Его низкий бархатный голос звучал тихо, как сама ночь:

– Помнишь, чем мы занимались в той пещере?

Энни с нарочитым старанием разрезала пополам кусочек картофелины.

– Смутно. Это было слишком давно.

– А я помню.

Энни разделила ножом надвое одну крохотную половинку.

– Не представляю, с чего бы.

Тео посмотрел на нее долгим испытующим взглядом, будто знал, что ее одолевают эротические фантазии.

– Все помнят свой первый раз.

– Не было у нас никакого первого раза, – слабо возразила Энни. – Так далеко мы не зашли.

– Но были к этому близки. Ты же сказала, что ничего не помнишь.

– Это я помню.

Тео откинулся на спинку стула.

– Мы обнимались и целовались часами. Помнишь?

Разве она могла забыть? Они ласкали друг друга до изнеможения и целовались, целовались… Губы впивались в губы, в щеки, в шею, языки сплетались. Так проходили мгновения… минуты… часы. Потом все начиналось снова. Взрослые слишком сосредоточены на конечной цели, чтобы тратить время на прелюдию. Лишь подростки, страшась переступить опасную грань, обмениваются поцелуями, которые длятся вечность.

Энни не была пьяна, хотя и немного захмелела, ей не хотелось забредать в темную пещеру памяти, переживая вновь, как в юности, мучительную неловкость.

– Поцелуи давно стали утраченным искусством.

– Ты так думаешь?

– Гм… – Она отпила еще глоток терпкого вина.

– Возможно, ты права, – хмыкнул Тео. – Знаю, в поцелуях я полный ноль.

Энни с трудом сдержала желание возразить.

– Большинство мужчин ни за что не признались бы в этом.

– Мне всегда не терпится перейти к следующей стадии.

– Как и любому другому мужчине.

У края стола мелькнул черный кончик хвоста, а в следующий миг Ганнибал вспрыгнул на колени к Тео. Тот погладил кота, прежде чем спустить на пол.

Энни ковырнула вилкой кусок мясного рулета на тарелке. Ей больше не хотелось есть, но вместе с голодом исчезла и осторожность.

– Не понимаю. Кажется, ты любишь животных.

Тео не спросил, о чем идет речь. Он знал: они все еще в гроте, но течение изменилось, и капризная погода может выкинуть любой сюрприз. Поднявшись из-за стола, он направился к книжным полкам.

– Как объяснить то, чего не понимаешь сам?

Энни оперлась локтем о стол.

– Кому ты пытался причинить боль? Щенкам? Или мне?

Тео немного помолчал.

– Думаю, в конечном счете, себе самому. – Его ответ ничего не объяснял. – Тебе следовало рассказать мне о наследстве Марии тем же вечером, когда кто-то вломился в дом.

Энни встала, взяв со стола свой бокал.

– Ну да. Ты ведь мне все рассказываешь без утайки.

– Но в меня никто не палит из ружья.

– Я не доверяю… не доверяла тебе.

Тео повернулся к ней. В глазах его сверкал огонек соблазна, но не распутства.

– Если бы ты могла заглянуть сейчас в мои мысли, то получила бы законное основание мне не доверять, потому что множество самых счастливых воспоминаний связано для меня с этой пещерой. Знаю, для тебя все иначе.

Если бы не события той роковой ночи, Энни, возможно, сказала бы о себе то же самое. В голове у нее шумело от вина.

– Трудно испытывать ностальгию по месту, где ты едва не погибла.

– Вполне тебя понимаю.

Энни устала от бесконечного нервного напряжения, а вино помогло немного расслабиться, ей нравилось ощущение легкого опьянения. Вот бы запечатать наглухо прошлое, как бутылку с адским зельем, и отшвырнуть прочь, будто его и вовсе не было. Притвориться, что они с Тео только что познакомились. Как бы она хотела походить на знакомых женщин, которые могли встретить привлекательного мужчину в баре, завалиться с ним в постель, а несколько часов спустя уйти, не испытывая сожалений и не предаваясь самобичеванию. «В сущности, я веду себя как мужик, – призналась как-то ее подруга Рейчел. – Мне не нужна эмоциональная привязанность. Меня интересует только койка».

Энни тоже хотелось бы почувствовать себя эдаким самцом.

– У меня есть предложение. – Тео прислонился спиной к стеллажу, уголок его рта насмешливо вздернулся. – Давай повторим наши былые забавы. Вспомним старые добрые времена.

После трех бокалов вина она не сумела придать голосу достаточную уверенность.

– Не думаю, что это удачная мысль.

– Почему? – Оттолкнувшись от стеллажа, Тео направился к ней. – Я не предлагаю тебе ничего нового. Мы ведь уже это проходили, верно? А поскольку тебя не оставляют подозрения, что я жажду твоей смерти, тебе не придется притворяться, изображая глубокую симпатию. Вдобавок, говоря откровенно… я кое-чему научился за эти годы и мог бы тебя приятно удивить.

Бурлившее в крови вино и вкрадчивый бархатный голос Тео, полный соблазна, сделали свое дело – Энни не смогла устоять. Однако, выпив достаточно, чтобы согласиться на безумное предложение Тео, она все же сохранила кое-какие остатки трезвости, чтобы выдвинуть несколько условий.

– Только без рук.

Тео медленно приблизился.

– Не знаю, насколько это возможно.

– Без рук, – повторила Энни со всей твердостью, на какую только была способна.

– Ладно. Без рук. Ниже талии.

Энни склонила голову набок.

– Никаких рук ниже шеи.

– Я совершенно уверен, что это нереалистично. – Остановившись напротив Энни, он мягко взял бокал из ее пальцев. Жест вышел у него до странности интимным, словно Тео расстегнул застежку ее бюстгальтера.

У нее возникло странное чувство. Она будто смотрела на себя со стороны, и ей нравилась эта полупьяная разбитная Энни.

– Или ты принимаешь мои условия, или забудем об этом разговоре.

– Ты заставляешь меня нервничать. Я же сказал, что не больно-то силен в поцелуях. Остальное получается у меня куда лучше. Но одни лишь поцелуи… Тут я не вполне в себе уверен.

Глаза его смеялись. Вечно хмурый, коварный Тео Харп заманивал ее в ловушку эротических фантазий. Рука Энни сама собой взлетела к собранным в хвост волосам и стянула резинку, освободив кудри-пружинки.

– Призови на помощь шестнадцатилетнего мальчишку, живущего в тебе. Он прекрасно целовался.

Тео задержал взгляд на волосах Энни, допил остатки вина из ее бокала и преодолел последний шаг, разделявший их.

– Я постараюсь.

Тео не принадлежал к породе жеребцов, предпочитающих грубый натиск, но если ему нравилась женщина, он всегда находил способ ее заполучить. Впрочем, он отлично сознавал, что с девушками вроде Энни излишняя самоуверенность бывает опасной. Почему она согласилась сыграть с ним в его игру? Ответить на этот вопрос могла лишь сама Энни.

Тео затруднился бы сказать, когда они с Кенли в последний раз целовались, зато он хорошо помнил, когда овладел ею в последний раз. Это произошло среди ночи. Кенли кипела злобой и не скрывала отвращения. Он ненавидел ее так же люто, но старался этого не показывать.

Тео посмотрел на сомкнутые веки Энни. Они напомнили ему бледные морские раковины, вынесенные волной на берег. За минувшие годы она отрастила шипы и научилась отражать удары, но так и не стала настоящей стервой, да и не смогла бы, даже если б прочла особый учебник. Энни по-прежнему цеплялась за своих кукол, мечтая о волшебной стране, где торжествует добро, а героев ждет счастливый конец. И вот теперь она стояла перед ним, ожидая поцелуя. А он собирался воспользоваться представившимся случаем, хотя ему следовало бы бежать без оглядки.

Он медленно коснулся пальцами ее ключиц. Губы ее приоткрылись. Энни не ждала от него ничего хорошего. Она видела худшие его стороны и не рассчитывала, что он станет спасать ее, защищать и вести себя достойно. А главное, она не ждала от него любви. Это и привлекало Тео больше всего. Да еще полное неверие Энни в его благородство. Впервые после долгих лет он мог наконец отбросить условности и быть тем, кем ему хотелось.

Человеком, лишенным всякого благородства.

Он потянулся к ее губам. Их губы соприкоснулись. Смешалось дыхание, насыщенное винными парами. Энни запрокинула голову, выгнула шею, приглашая к поцелую более страстному. Но Тео заставил себя чуть отстраниться, ограничившись легким, едва ощутимым касанием губ.

Угадав его игру, Энни слегка отклонила голову, и Тео тотчас качнулся следом за ней, не желая прерывать поцелуя, похожего на прикосновение крыльев бабочки. У Энни были все основания бояться Тео, она вела себя опрометчиво, ей не следовало подпускать его к себе так близко, и все же губы ее легко, словно парящие в воздухе перышки, щекотали его рот. Прошло лишь несколько мгновений, но Тео уже захлестнула оглушающая волна желания. Жадно впившись в губы Энни, он, словно кинжалом, разорвал языком их сладкую мякоть, проникая все дальше, в жаркую глубину.

Ее кулачки уперлись ему в грудь. Ореховые глаза полыхнули гневом.

– Ты прав. Целуешься ты отвратительно.

Это он-то отвратительно целуется? Такого оскорбления Тео не собирался ей спускать. Он оперся ладонью о стену за спиной у Энни, касаясь рукой ее головы.

– Прости. Мне свело ногу судорогой, и я потерял равновесие.

– Вернее сказать, ты потерял свой шанс.

Пустые слова. Энни продолжала стоять неподвижно, не сделав попытки отступить хотя бы на шаг. Тео не привык так легко сдаваться. И уж только не с Энни. Не с пылкой, неунывающей, самоотверженной, жалостливой Энни Хьюитт, которая никогда не отличалась кровожадностью. Да, Энни не из тех, кто требует голову врага на блюде.

– Прими мои глубочайшие извинения. – Чуть наклонившись, Тео легонько подул на нежную кожу у нее за ухом, взметнув пушистую прядь волос.

– Так-то лучше.

Подступив ближе, он приник губами к чувствительному местечку у нее за ухом. Близость Энни причиняла ему нестерпимую муку, но Тео не собирался позволять желанию взять над ним верх.

Ладони Энни обхватили его талию и скользнули под свитер, нарушая ею же установленные правила, но Тео и не подумал указать ей на это. Она подняла голову, ища губами его губы, но Тео всегда был игроком, а раунд уже начался, поэтому он продолжал покрывать поцелуями ее подбородок.

Она выгнула шею, подставляя горло. Тео поцеловал ее, приняв безмолвное приглашение. Ее пальцы под свитером двинулись выше, к плечам. Чувство было необычайно приятным и… непривычным. Прикосновение славной, милой женщины. Он поборол в себе желание пойти дальше, повысить ставки в игре. И ожидание того стоило: Энни первая прижалась к нему всем телом, завладев его губами.

Тео уже не помнил, как они оказались на полу. Кто из них потянул другого за собой вниз? Она или он? Теперь Энни лежала на спине, а он сверху. Как в старые добрые времена их страстных объятий в гроте.

Он жаждал видеть ее нагой, влажной, с широко разведенными ногами. Ее учащенное дыхание и пальцы, впившиеся в его спину под свитером, говорили, что она хочет того же. Сдерживаясь из последних сил, он продолжал покрывать поцелуями ее лицо – виски, лоб, щеки, губы. Снова и снова, жадно лаская губами, жаля языком.

Она умоляюще застонала, обвив ногой его ноги. Его пальцы зарылись в шелковистую гриву ее каштановых кудрей. Он сильнее прижался бедрами к ее узким бедрам. Послышался шорох трущейся ткани их джинсов. Из горла Энни вырвался хриплый крик. Тео уже не владел собой. Он больше не мог сдерживаться.

Он рванул вниз застежку на ее джинсах, потом на своих. Энни выгнула спину дугой. Он неловко стянул с нее джинсы, оставив их болтаться на одной лодыжке. Ее пальцы вцепились в его свитер, комкая в кулаке шерсть. Разведя ее бедра, он накрыл ее тело своим.

Энни вскрикнула и тотчас безвольно обмякла, в ее низком гортанном возгласе слышалась ярость и беззащитность. Тео глубже погрузился в ее плоть. Его тело пришло в движение. Один выпад, потом другой… и на этом все.

Вселенная распалась на множество осколков, увлекая его в небытие.

Медленно очнувшись, он услышал яростные вопли Энни. Она метала громы и молнии.

– Ты гнусный негодяй! Чертов мерзавец! – Оттолкнув Тео, она вскочила на ноги, натягивая джинсы. – О боже, как я себя ненавижу! Как я тебя ненавижу! – Пытаясь застегнуть джинсы, она исполняла какой-то причудливый дьявольский танец. Хлопала руками, как петух крыльями, и топала ногами по полу. Поднявшись, Тео застегнул джинсы, а Энни все не унималась. – Надо же быть такой идиоткой! Так мне и надо, клянусь богом! Как тупое похотливое животное. Жалкая тупица, несчастная… – Тео приказал себе молчать. Она повернулась к нему. Лицо ее покраснело, глаза гневно сверкали. – Не думай, что я такая легкая добыча! Ничего подобного!

– На самом деле, довольно легкая, – вырвалось у него прежде, чем он успел прикусить язык.

Схватив с дивана подушку, Энни запустила ею в Тео. Он привык к вспышкам женской ярости, а этот выпад не стоило принимать всерьез, поэтому Тео даже не потрудился увернуться. Энни снова сердито топнула ногой. Взбешенная, она размахивала руками и трясла головой, кудряшки ее дрожали.

– Я отлично знаю, чего теперь ждать! Стоит мне повернуться спиной, и меня столкнут в болото. Или запрут в кабине кухонного лифта. Или утопят! – Она судорожно схватила ртом воздух. – Я не доверяю тебе! Ты мне противен. А теперь ты… ты…

– Испытал удовольствие, которого мне давненько не доставляли. Ты это хотела сказать? – Тео никогда не считал себя самоуверенным наглецом, но отчего-то Энни пробуждала в нем самое худшее. А может, это было самое лучшее?

Она смерила его уничтожающим взглядом.

– Ты и не думал предохраняться!

Его веселая ухмылка тотчас увяла. Обычно он соблюдал осторожность и сейчас почувствовал себя на редкость глупо. Он тут же перешел в глухую оборону.

– Я, знаешь ли, не ожидал, что случится подобное.

– А следовало бы! В эту самую минуту один из твоих маленьких головастиков подбирается к моей яйцеклетке!

Она выразилась чертовски забавно, но Тео совершенно не хотелось смеяться. Он потер подбородок тыльной стороной ладони.

– Но ты ведь… принимаешь противозачаточные таблетки. Верно?

– Немного поздно спрашивать об этом, тебе не кажется?! – Резко отвернувшись, Энни прошествовала к двери. – Нет, не принимаю!

Тео показалось, что грудь сдавило ледяными тисками. Он оцепенел, не в силах пошевелиться. Энни скрылась у себя в спальне, вскоре послышался шум воды – она перешла в ванную. Тео тоже не мешало бы принять душ, но он мог думать лишь о том, что натворил, и об ужасной цене, которую ему, возможно, придется заплатить за самый краткий секс в его жизни, который отнюдь не утолил желания, а только распалил его.

Когда Энни вышла наконец из ванной, на ней был знакомый темно-синий халат, пижама с Санта-Клаусом и шерстяные носки. Она смыла с лица всю косметику, а волосы подвязала лентой. Влажные кудри-пружинки у нее на макушке топорщились во все стороны. Однако, слава богу, она казалась спокойной.

– Я перенесла пневмонию, – сказала она. – График приема сбился. От таблеток пришлось на время отказаться.

По спине Тео пробежал холодок.

– Когда у тебя в последний раз были месячные?

Энни метнула на него презрительный взгляд.

– Кто ты такой? Мой гинеколог? Иди к черту.

– Энни…

Она повернулась к Тео:

– Послушай, я знаю, что виновата в случившемся не меньше тебя, но сейчас я слишком зла, чтобы взять на себя свою долю ответственности.

– Чертовски верно, это и твоя вина тоже! Нечего было затевать дурацкую игру с поцелуями.

– Которую ты позорно провалил.

– Конечно, провалил. А ты как думала? По-твоему, я каменный?

– Ты все о себе! А как насчет меня? И с каких это пор ты считаешь, что заниматься сексом без презерватива в порядке вещей?

– Я вовсе так не считаю, черт побери. Просто у меня нет привычки таскать их с собой в кармане.

– А напрасно! Взгляни на себя. Да тебе противопоказано выходить из дома без дюжины презервативов! – Энни сокрушенно покачала головой, зажмурилась, а когда снова открыла глаза, добавила куда спокойнее: – Просто уйди. Я не могу больше тебя видеть.

Жена десятки раз говорила ему почти то же самое, но выглядела обычно взбешенной, Энни же казалась усталой.

– Я не могу уйти, Энни, – осторожно возразил Тео. – Я думал, ты это понимаешь.

– Разумеется, можешь. И уберешься отсюда. Немедленно.

– Ты вправду думаешь, будто я уйду, оставив тебя ночью одну, после того как в тебя стреляли?

Энни недоверчиво нахмурилась, глядя на него. Тео ожидал, что она снова начнет топать ногами или швырнет в него подушкой, но Энни лишь произнесла:

– Я не хочу видеть тебя здесь.

– Знаю.

Скрестив руки на груди, она обхватила себя за плечи.

– Делай, что хочешь. Я слишком расстроена, чтобы спорить. Спать будешь в студии, поскольку я не намерена делить с тобой свою спальню. Ясно? – В следующий миг она исчезла в спальне, громко хлопнув дверью.

Тео отправился в душ. Выйдя из ванной, он обвел глазами стол с грязной посудой. Поскольку ужин готовил он, убирать следовало Энни, но Тео не придавал значения подобным мелочам. В отличие от человеческой жизни, уборка кухни – задача с простым решением, у которой есть начало, продолжение и конец. Совсем как в книге.

Утром, вставая с постели, Энни едва не споткнулась о Ганнибала. Похоже, вдобавок ко всему ей достался кот по совместительству, с неполным рабочим днем. Накануне, перед тем как заснуть, она считала и пересчитывала дни последнего месячного цикла. По идее, она не должна была забеременеть, но «по идее» еще не гарантировало безопасности. Кто знает, может, она носила в себе дьявольское семя. И если так случилось… Энни не могла даже думать об этом.

Она верила, что освободилась от тяги к фальшивым героям, задумчивым мрачным красавцам, имевшим над ней мистическую власть. Но нет. Стоило Тео проявить самую капельку интереса, и она тотчас растаяла – закрыла глаза и раскинула ноги, словно тупоголовая героиня дешевого романа. Как глупо. Быть может, ей хотелось несбыточного, но она всегда мечтала о детях и о счастливой семейной жизни, которой у нее никогда не было. Всякому ясно, что с порочными бесчувственными типами вроде Тео семьи не создашь. И все же она, не долго думая, наступила дважды на те же грабли, будто минувшие восемнадцать лет не прибавили ей ума. Только на этот раз удар вышел еще сокрушительнее, аж искры из глаз посыпались. Она угодила к Харпу в сети не потому, что тот с дьявольским коварством расставил ловушку, а потому, что сама бросилась к нему с распростертыми объятиями.

Энни хотела добраться до чердака раньше Тео. Услышав шум воды в ванной, она достала из чулана стремянку и перенесла ее в студию. Тео уже застелил постель, а куклы выстроились в ряд на полке под окном. Пристроив стремянку в кладовке, Энни вскарабкалась наверх и открыла дверцу, ведущую на чердак. Потом осторожно просунула голову в дыру, откуда тянуло холодом, и посветила захваченным с собой фонариком, но увидела только провода да балки.

Еще одна дорожка уткнулась в тупик.

Шум воды в душе внезапно смолк, и Энни прошмыгнула на кухню. Поспешно насыпав себе в тарелку овсяных хлопьев, она украдкой отнесла их в спальню. Ей вовсе не хотелось прятаться в собственном доме, но одна мысль о встрече с Тео приводила ее в ужас.

Лишь когда Харп покинул наконец коттедж, она вспомнила о рисунке, который Ливия сунула к ней в рюкзак. Достав свернутый трубочкой лист плотной бумаги, Энни разложила его на столе и разгладила. Девочка воспользовалась черным фломастером, чтобы нарисовать три фигурки, похожие на спичечных человечков, – две большие и одну маленькую, с прямыми, как палки, волосами. Эта третья фигурка съехала к самому краю листка. Под ней Ливия вывела большими корявыми буквами свое имя. Две другие фигуры остались безымянными. Одна, одетая в красную цветастую рубашку, лежала ничком. Другая стояла рядом, вытянув вперед руки. В самом низу Ливия старательно накарябала печатными буквами: «СЕСВОБ».

Энни внимательнее присмотрелась к рисунку и вдруг заметила, что у самой маленькой фигурки нет рта.

СЕСВОБ. Что бы это значило?

Наконец Энни догадалась. Она точно не знала, что заключало в себе послание Ливии, но поняла, зачем девочка передала ей рисунок. Малышка выпустила на волю свой секрет.

 

Глава 12

Энни завела «рейнджровер» в гараж Харп-Хауса. Размышления о рисунке Ливии помогли бы ей отвлечься от тягостных мыслей о нежелательной беременности, если бы не тревожное чувство, вызванное картинкой. Похоже, девочка пыталась о чем-то рассказать. Энни хотелось показать листок Джейси. Возможно, та сумела бы разгадать смысл рисунка. Но уговор есть уговор, нельзя нарушать слово, даже данное четырехлетнему ребенку.

Затворив дверь гаража, Энни побрела к краю подъездной дорожки. Она добралась до Харп-Хауса раньше Тео. Посмотрев вниз, она заметила на берегу его одинокую фигуру, выделявшуюся черным силуэтом на фоне свинцовой морской глади. Он был, как всегда, без шапки, одна лишь черная замшевая куртка защищала его от ветра. Наклонившись, он разглядывал озерцо, оставленное приливом. Потом наконец выпрямился и замер, глядя на океан. Интересно, о чем он думал? Замышлял какую-нибудь мерзость? Вспоминал покойную жену? Или раздумывал, как избавиться от неудобной женщины, которую, возможно, случайно обрюхатил?

Тео не собирался ее убивать. В этом Энни не сомневалась. Но он мог при желании причинить ей боль множеством способов. Ей следовало держать ухо востро, зная за собой слабость романтизировать мужчин вроде Тео. Прошлой ночью она занималась любовью с призраком. С фантазией, созданной воображением восторженной любительницы чтения.

Вымыв посуду, оставшуюся после завтрака Джейси с Ливией, Энни привела в порядок кухню. Ни мать, ни дочь так и не показались. Закончив уборку, Энни отправилась их искать.

Ливия с матерью жили в противоположном от башни крыле дома, в комнатах, которые занимала прежняя домработница. Энни долго петляла по коридору в задней части дома, пока не поравнялась с закрытой дверью в самом конце. Она негромко постучала.

– Джейси?

Ответа не последовало, и Энни постучала снова. Она взялась было за ручку, собираясь войти, когда дверь отворила Ливия. В самодельной бумажной короне, надвинутой так низко на глаза, что оттопыренные ушки торчали в стороны, малышка выглядела очаровательно.

– Привет, Ливия. Мне нравится твоя корона. – Ливия проявляла интерес к Энни, лишь когда та приносила с собой Плутовку. Не увидев куклы, девочка разочарованно поникла. – Плутовка легла вздремнуть, – объяснила Энни. – Но, уверена, она захочет навестить тебя позднее. Мама с тобой?

Ливия шире распахнула дверь, приглашая гостью войти.

Две комнаты, расположенные буквой «Г», служили прежней хозяйке гостиной и спальней. Перед тем как сломать ногу, Джейси превратила гостиную в детскую. В ее собственной спальне, обставленной строго и просто, помещались лишь кровать, стул, комод с зеркалом да лампа – предметы, от которых пожелала избавиться владелица Харп-Хауса. Комнатка Ливии выглядела наряднее и уютнее. Ее убранство составляли ярко-розовая этажерка с книгами, детский столик со стульчиками, розовый с зеленым ковер на полу и кровать, покрытая пестрым одеялом с изображением Шарлотты Землянички – героини мультика.

Джейси стояла у окна, глядя вниз. Бегемот, привязанный к перекладине ее костыля, перекрутился и висел теперь головой вниз. Джейси медленно отвернулась от окна. Джинсы и вишнево-красный свитер плотно облегали ее изящную фигуру.

– Я… наводила здесь порядок.

Видя разбросанные повсюду игрушки Ливии, неубранную постель и плюшевых зверей, выглядывавших из-под смятого одеяла, Энни не поверила ее словам.

– Я испугалась, что ты заболела.

– Нет, я не больна.

Энни вдруг поняла, что знает Джейси не лучше, чем в день своего появления на Перегрин-Айленде, хотя живет на острове уже без малого три недели. У нее возникло ощущение, будто она смотрит на немного нечеткую фотографию. Джейси оперлась на здоровую ногу.

– Вчера Тео не ночевал дома.

Энни почувствовала, как от стыда запылала шея. Теперь она поняла, почему Джейси пряталась у себя в комнате. И хотя она никогда не верила, что Тео проявлял мужской интерес к Джейси, ей стало мучительно неловко, будто она предала подругу. Она понимала, что должна рассказать Джейси хотя бы часть правды, но мешала Ливия, ловившая каждое их слово.

– Плутовке очень нравятся твои рисунки, Ливия. Ты не могла бы нам что-нибудь нарисовать, пока мы с мамой разговариваем? Мы бы потом повесили твой рисунок на кухне. – Ливия охотно согласилась. Она подошла к своему столу и открыла коробку с карандашами. Энни вышла в коридор, Джейси проковыляла за ней. Энни не собиралась лгать подруге, но излишняя откровенность могла оказаться жестокой. – Случилось нечто странное, – заговорила она, не в силах избавиться от тягостного чувства вины, неотвязного, как липкая патока. – Я не хотела тебя волновать, но, думаю, ты должна знать. В воскресенье кто-то вломился в коттедж. Вернувшись домой, я обнаружила настоящую свалку.

– О чем это ты?

Энни рассказала о разгроме в домике, а потом коротко описала остальное.

– Вчера утром, когда я шла сюда, кто-то в меня выстрелил.

– Выстрелил? В тебя?

– Пуля чудом меня не задела. Почти тотчас появился Тео. Поэтому он и не вернулся домой вчера вечером. Не хотел оставлять меня одну, хотя я говорила, что охранять меня вовсе не обязательно.

Джейси прислонилась спиной к стене.

– Уверена, это вышло случайно. Какой-нибудь болван стрелял по птицам.

– Я шла по пустоши. И на птицу я явно не похожа.

Но Джейси уже не слушала.

– Наверняка это дело рук Дэнни Кина. С него станется, он вечно вытворяет подобные штуки. Дэнни вполне мог вломиться в коттедж с парой своих дружков. Я позвоню его матери.

Энни не верилось, что случившееся объяснялось так просто, но Джейси уже шагала по коридору, стуча костылями. Двигалась она куда проворнее, чем вначале. Энни напомнила себе, что Джейси не должна узнать о том, что случилось в коттедже. Да и никто другой не должен узнать. Хотя если Энни и впрямь забеременела, правда выйдет наружу.

«Прекрати! – взвилась Милашка. – Не допускай подобных мыслей!»

«Я женюсь на тебе, – клятвенно заверил Питер. – Герои всегда поступают правильно».

Питер начинал действовать Энни на нервы.

Ливия вошла в библиотеку, волоча за собой рюкзак Энни. Она надела розовую курточку, но на голове ее по-прежнему красовалась бумажная корона. Не нужно было обладать детективными способностями, чтобы догадаться, чего хочет девочка. Закрыв компьютер, Энни отправилась к вешалке за своим пальто.

Стало теплее, с крыши капала вода, а снег начал таять, лишь под деревьями оставались белые островки. Подойдя к домику для фей, Энни заметила новшество – камешек размером с куриное яйцо, покрытый кусочком зеленого зимнего моха, – уютное креслице для крохотного волшебного создания. Интересно, знала ли Джейси, что Ливия выходила утром из дома?

– Похоже, теперь у фей появился новый диванчик.

Ливия уселась на корточки, внимательно рассматривая камешек.

Энни хотела сделать ей внушение, чтобы та не убегала из дома без спросу, но передумала. Девочка не заходила дальше дерева с домиком для фей. Тео теперь старательно запирал конюшню, а рядом с домом Ливии ничего не угрожало.

Усевшись на плоский камень, Энни достала из рюкзака Плутовку.

– Buongiorno, Ливия. Здравствуй! Это я, bambino, Плутовка. Я практикуюсь в Italiano. Что означает «в итальянском языке». А ты знаешь какой-нибудь иностранный язык?

Ливия покачала головой.

– Жалко, – вздохнула Плутовка. – Италия – это страна пиццы, которую я просто обожаю. И еще джелато. Оно вроде нашего мороженого. Только вот башни там строят плохо. Но, увы… – Плутовка печально поникла. – Ни пиццы, ни джелато не достанешь на Перегрин-Айленде.

Похоже, Ливию тоже огорчал этот факт.

– У меня превосходная идея! – оживившись, воскликнула Плутовка. – Вы с Энни могли бы понарошку приготовить сегодня пиццу из английских булочек.

Энни ожидала, что Ливия откажется, но та согласно кивнула. Плутовка тряхнула головой, взметнув рыжими кудряшками.

– Рисунок, который ты передала мне вчера вечером, eccellente. По-итальянски это значит «превосходный».

Ливия опустила голову, глядя на свои сапожки, но Плутовку это не смутило.

– Я ужасно умная и сразу пришла к заключению, то есть додумалась и сообразила… – Кукла понизила голос до шепота. – Что этот рисунок и есть твой освобожденный секрет.

Личико Ливии испуганно сморщилось.

Плутовка склонила голову набок и тихо добавила:

– Не волнуйся. Я на тебя не сержусь.

Ливия робко подняла глаза на куклу.

– Это ведь ты на картинке, правда? Но я не уверена насчет остальных… – Плутовка нерешительно помолчала. – Может, это твоя мама?

Ливия едва заметно кивнула.

Энни не оставляло ощущение, что она слепо бредет в темноте, вытянув вперед руки и боясь на что-нибудь наткнуться.

– Кажется, на ней надето что-то нарядное, с цветами. Наверное, твой рисунок – валентинка? Ты показала его маме?

Ливия отчаянно замотала головой. Из глаз ее брызнули слезы, словно кукла предала ее. Горько всхлипывая и давясь рыданиями, малышка побежала в сторону дома.

Энни невольно вздрогнула, услышав, как громко хлопнула дверь кухни. Пары уроков психологии в колледже явно недостаточно, чтобы влезать в эти дебри. «Ты не детский психолог. И даже не мать… – сказала себе Энни. – Хотя можешь ею стать».

Она поморщилась от тупой боли в груди. Убрав в рюкзак Плутовку, Энни вернулась было на кухню, но поняла, что больше не в силах оставаться в Харп-Хаусе.

Хмурая, подавленная, она снова вышла из дома. Зимнее солнце сияло необычайно ярко, будто в издевку. Понуро сгорбив плечи, Энни обошла дом и остановилась на вершине утеса, повернувшись спиной к парадному входу. Гранитные ступени, высеченные в скале, сбегали вниз, к берегу. Она начала медленно спускаться.

Пологая лестница оказалась скользкой, пришлось уцепиться за веревочные перила. Как же вышло, что вся ее жизнь так безнадежно запуталась? Мунрейкер-Коттедж стал ее единственным прибежищем, но ничего, как только она встанет на ноги… Если только ей это удастся… Найдя постоянную работу в Нью-Йорке, она не сможет проводить на Перегрин-Айленде два месяца в году. Рано или поздно дом снова достанется Харпам.

«Но время это еще не настало, – возразила Милашка. – Сейчас ты здесь, и тебе есть чем заняться. Хватит хныкать. Принимайся лучше за дело. И не раскисай, выше нос».

«Заглохни, Милашка, – презрительно бросил Лео. – При всем хваленом здравомыслии, ты понятия не имеешь, как сложна бывает жизнь».

Энни недоуменно захлопала глазами. Неужели это сказал Лео? Голоса кукол спутались, смешались у нее в голове. Это Питер всегда бросался на ее защиту, а Лео только нападал да клевал.

Она зябко спрятала руки в карманы. Ветер рванул на ней пальто и крепко прижал к телу, выхватил и взметнул вверх волосы из-под вязаной шапочки. Повернувшись, Энни обвела глазами океан, воображая себя морской владычицей, повелительницей волн, глубинных течений, приливов и отливов. Она представляла себя могущественной, непобедимой, хотя никогда прежде не испытывала такого мучительного бессилия.

Наконец она заставила себя отвернуться.

Оползень перекрыл устье пещеры, но Энни прекрасно знала, где оно находилось. В ее памяти грот навсегда остался тайным пристанищем, манящим случайного путника безмолвным зовом, губительным и полным соблазна, как пение сирен. «Войди же. Захвати с собой закуски для пикника, свои любимые игрушки, свои мечты и фантазии. Насладись покоем… Познай неизведанное… Предайся любви… И умри».

Внезапный порыв ветра едва не сорвал с нее шапку. Энни успела схватить ее и убрать в карман прежде, чем та улетела в море. Возвращаться в Харп-Хаус ей не хотелось, только не сейчас, когда в душе ее бушевала буря. Протиснувшись между скалами, она зашагала по тропинке к коттеджу.

Тео она не застала, он исчез вместе с «рейнджровером». Энни налила себе чаю, чтобы согреться, и устроилась за столом у окна, поглаживая Ганнибала и раздумывая о невеселых перспективах. Будь она в городе, бросилась бы в ближайшую аптеку и купила тест на беременность. Теперь она могла лишь заказать его по телефону и ждать следующего парома.

Однако, вспомнив, как островитяне передают по цепочке открытые ящики с заказами, Энни поняла, что о тесте придется забыть. На крошечном островке живешь как в аквариуме. Ища свой заказ, она видела в чужих ящиках спиртное, гигиенические тампоны и памперсы для взрослых. Ей совершенно не хотелось, чтобы всему острову стало известно, что она заказала себе тест на беременность. Ее охватила тоска по анонимности, свойственной большим городам.

Выпив чай, Энни достала тетрадь с описью и направилась в студию. Она собиралась методично осмотреть содержимое коробок, но, подойдя к двери, застыла на месте.

Пышка болталась в петле, свисавшей с потолка.

Пышка. Глупенькая, тщеславная, избалованная кукольная принцесса… Петля сжимала ей горло. Свернутая голова откинулась набок, застыв под неестественным углом. Локоны-колбаски из желтой шерстяной пряжи сбились в сторону. Маленькие тряпичные ножки беспомощно повисли, а один крошечный малиновый башмачок из лакированной кожи свалился на пол.

Всхлипывая, Энни бросилась на середину комнаты и схватила стул, чтобы снять куклу с веревки, прибитой гвоздем к потолку.

– Энни! – Стукнула, распахнувшись, входная дверь.

Крутанувшись на месте, Энни вихрем выбежала из студии.

– Ах ты мерзавец! Гнусный бесчувственный негодяй!

Тео ворвался в гостиную, словно лев в погоне за антилопой.

– Ты в своем уме?

Непрошеные слезы брызнули у Энни из глаз.

– Думаешь, это забавно? Ты совершенно не изменился.

– Почему ты не подождала меня? Хочешь, чтобы тебя подстрелили?

Энни гневно оскалилась:

– Это что, угроза?

– Угроза? Ты настолько наивна, что воображаешь, будто во второй раз такого не случится?

– Если это повторится, клянусь богом, я тебя убью!

Этот исступленный выкрик заставил замолчать их обоих. Энни не подозревала, что способна испытывать подобную ярость, но случившееся слишком больно ее задело. Капризная, самовлюбленная Пышка со всеми своими недостатками была частью ее самой. Энни чувствовала себя в ответе за куклу.

– Если что повторится? – настороженно спросил Тео, понизив голос.

– Поначалу все эти позы, которые принимали мои куклы по твоей милости, казались забавными. – Энни махнула рукой в сторону мастерской. – Но последняя твоя выходка жестока.

– Последняя выходка? – Тео прошел мимо нее. Повернувшись, Энни увидела, как он заглянул к ней в спальню, а потом устремился к студии. – Подонки, – пробормотал он сквозь зубы.

Последовав за ним, Энни остановилась в дверях мастерской. Тео протянул вверх руку и дернул за веревку. Достав Пышку из петли, он подошел к Энни и вручил ей куклу.

– Нужно как можно скорее вызвать сюда слесаря. Я этим займусь, – угрюмо заявил он, направляясь в угол комнаты.

Проводив его взглядом, Энни увидела то, чего не заметила с самого начала, и, похолодев, крепче прижала к себе Пышку. Остальные куклы, сидевшие прежде на полке под окном, лежали теперь в мусорной корзине. Их головы и ноги неуклюже торчали в разные стороны.

– Не надо. – Она бросилась к куклам. Обнимая Пышку, Энни опустилась на колени и бережно одну за другой достала кукол из корзины. Потом осторожно расправила их волосы и одежду. Удостоверившись, что куклы не пострадали, она подняла взгляд на Тео. Энни пристально вгляделась в его лицо, в выражение его глаз, но не увидела ничего нового.

Губы Тео сурово сжались.

– Тебе следовало дождаться машины дома. Я лишь ненадолго отлучился. Никогда больше не ходи одна. – Он вышел из мастерской.

Вот из-за чего он так бесновался, когда влетел в дом.

Энни усадила на полку Милашку, Лео и Питера.

«Спасибо, – беззвучно прошептал Питер. – Оказывается, я не так храбр, как воображал».

Не решившись оставить Пышку, Энни взяла ее с собой в гостиную, где снимал куртку Тео.

– У меня нет денег на слесаря, – тихо произнесла она.

– У меня есть, – отрывисто бросил Тео. – И я собираюсь врезать новый замок. Я не потерплю, чтобы кто-то слонялся по моей земле и крутился вокруг моего дома, пока меня нет.

Неужели Тео действительно заботился исключительно о себе, или просто позволил ей сохранить лицо?

Она надела на руку куклу. Знакомое прикосновение к коже отделанных рюшем юбок Пышки успокоило ее, прогнав тревогу. Уже не думая ни о чем, Энни подняла руку.

– Спасибо, что спас меня, – сказала Пышка своим хрипловатым кокетливым голоском.

Тео вскинул голову, но Энни обратилась не к нему, а к кукле.

– Это все, что ты можешь сказать, Пышка?

Кукла смерила Тео изучающим взглядом от макушки до пяток.

– Ты клевый.

– Пышка! – одернула ее Энни. – Как ты себя ведешь? Ну и манеры!

Кукла похлопала длинными ресницами, лукаво косясь на Тео, и проворковала:

– Вы клевый… сэр.

– Довольно, Пышка! – возмущенно воскликнула Энни.

Кукла раздраженно тряхнула кудрями.

– А что ты хотела от меня услышать?

– Я хотела, чтобы ты извинилась, – терпеливо объяснила Энни.

Пышка заносчиво фыркнула и надулась.

– С чего это мне извиняться?

– Ты сама отлично знаешь.

Наклонившись к уху Энни, кукла заговорила театрально громким шепотом:

– Я бы лучше спросила, у кого он стрижется. Ты ведь помнишь, чем обернулся мой последний визит к парикмахеру? Это был сущий кошмар.

– Только потому, что ты оскорбила девушку, намылившую тебе голову шампунем, – напомнила Энни.

Пышка надменно задрала нос.

– Эта гусыня вообразила, будто она красивее меня.

– Вообще-то меня, а не тебя.

– Она в самом деле красивее тебя, – с победным видом парировала Пышка.

Энни вздохнула.

– Хватит увиливать, сделай то, что следует.

– Ну ладно, ладно, – неохотно проворчала Пышка. Она выразительно хмыкнула, а потом еще более неохотно протянула: – Извините, я решила, что это вы вздернули меня к потолку.

– Я? – изумился Тео, как ни забавно, обращаясь к кукле.

– Меня можно понять, – фыркнула Пышка. – Достаточно вспомнить ваши прежние выходки. Никогда не забуду, как вы заставили Питера заглянуть мне под юбку. До сих пор никак в себя не приду.

– Но тебе это понравилось, сама знаешь, – поддела ее Энни.

Тео помотал головой, будто стряхивая паутину.

– А откуда ты знаешь, что это не я тебя повесил?

– Так это был ты? – На сей раз вопрос задала Энни.

Тео посмотрел ей в глаза.

– Как только что отметила твоя подруга… достаточно вспомнить мои прежние выходки.

– И я бы не удивилась, если бы, придя домой, увидела в своей постели Пышку с Милашкой в страстном объятии. – Энни стянула с руки куклу. – Но только не это.

– В тебе по-прежнему слишком сильна вера в людей. – Губы Тео досадливо скривились. – И месяца не прошло, а ты уже забыла, кто настоящий злодей в твоей волшебной сказке.

– Может, да, а может, и нет.

Тео смерил Энни долгим пристальным взглядом, потом прошел мимо нее в студию.

– Меня ждет работа.

Он не стал ничего отрицать и исчез, не сказав ни слова в свою защиту.

Вечером Энни не ждал изысканный ужин на двоих, поэтому она сделала себе бутерброды, а затем перенесла несколько коробок из мастерской в гостиную. Усевшись на полу, поджав под себя ноги, она раскрыла первую коробку. Там лежали журналы – от роскошных глянцевых еженедельников до старых, черно-белых, уже не выпускавшихся, давно забытых изданий. В некоторых из них встречались статьи Марии или публикации о ней. Энни переписала в свою тетрадь названия всех журналов, их номера и даты выпуска. Едва ли они представляли какой-то интерес для коллекционеров, и все же не мешало проверить.

Во второй коробке были сложены книги. Энни внимательно осмотрела каждую, ища автографы, убедилась, что между страницами не вложено что-то ценное, а потом занесла в тетрадь заглавия и имена авторов. Она понимала, что дальнейшая проверка займет целую вечность, а ей еще предстояло просмотреть содержимое двух оставшихся коробок.

За последнее время Энни немного окрепла и чувствовала себя лучше, чем в первые дни на острове, однако она по-прежнему нуждалась в сне больше обычного. Переодевшись в мужскую пижаму Марии, она достала из-под кровати домашние тапочки-обезьянки, но сунув ногу в первую тапочку, вдруг почувствовала что-то странное…

Взвизгнув, Энни отдернула ногу.

Дверь мастерской распахнулась. Энни испуганно сжалась, ее колотила дрожь. В комнату ворвался Тео.

– Что случилось?

– Дьявольщина! – Протянув руку, она брезгливо двумя пальцами подняла тапочку. – Взгляни на это! – Энни наклонила тапочку, и на пол вывалилась мертвая мышь. – Каким же извращенцем надо быть, чтобы проделать такое! – Она отшвырнула тапочку. – Ненавижу это место! Ненавижу этот проклятый остров и этот коттедж! – Энни гневно сверкнула глазами. – И не думай, что я испугалась несчастной мышки. Мне приходилось жить в домах, где бегали крысы. Просто я не ожидала, что какой-то псих подбросит мне в тапочки дохлую мышь!

Тео ссутулил плечи, сунув руку в карман джинсов.

– Возможно… это сделал вовсе не псих.

– По-твоему, это в порядке вещей? – Голос Энни снова сорвался на крик, но ее это уже не заботило.

– Может быть. – Тео потер ладонью подбородок. – Если… ты кот.

– Ты хочешь сказать… – Энни в ужасе уставилась на Ганнибала.

– Считай, что получила любовное послание, – объяснил Тео. – Такие щедрые дары он преподносит лишь тем, кого любит.

Энни повернулась к коту:

– Чтобы больше такого не повторялось, ты меня слышал? Это отвратительно!

Ганнибал лениво потянулся, неспешно пересек комнату и уткнулся носом в босую ногу Энни.

Она горестно застонала:

– Этот жуткий день когда-нибудь кончится?

Улыбаясь, Тео подхватил кота на руки и выпустил в коридор, затем закрыл дверь, оставшись вдвоем с Энни.

Она сорвала халат с крючка на двери кладовки. Запахнув полы халата и затянув пояс, Энни вспомнила случай, который пыталась забыть.

– Ты однажды подбросил мне в постель дохлую рыбу.

– Да, было дело. – Тео прошелся по комнате, разглядывая висевшую на стене огромную фотографию резной деревянной спинки кровати, заменявшую оригинал.

– Зачем? – потребовала ответа Энни. Ганнибал с возмущенным воем поскребся в дверь.

– Потому что мне это казалось забавным. – Тео провел пальцем по верхнему краю фотографии, уделяя ей куда больше внимания, чем она заслуживала.

Энни обошла мышиный трупик.

– Кого еще ты истязал, кроме меня?

– Думаешь, одной жертвы недостаточно?

Накрыв мертвую мышь корзиной для мусора, Энни подошла к двери и впустила Ганнибала, который тотчас перестал завывать. Ей вовсе не хотелось вести этим вечером задушевные беседы с Тео, и уж точно не в своей спальне, но у нее накопилось слишком много вопросов.

– Я начинаю верить, что ты ненавидишь Харп-Хаус почти так же люто, как я. Тогда почему же ты приехал на остров?

Тео подошел к окну и остановился, глядя на голую зимнюю равнину.

– Мне нужно закончить книгу. Я искал спокойное место, где можно писать и где никто бы мне не мешал.

Энни уловила иронию в его словах.

– Ну и как тебе работается?

Оконное стекло затуманилось от его дыхания.

– План оказался не слишком удачным.

– До конца зимы еще далеко, – заметила Энни. – Ты вполне можешь снять себе домик на Карибах.

– Мне и здесь неплохо.

Но Тео лукавил. Энни смертельно надоела окружавшая его таинственность и унизительное чувство бессилия от невозможности узнать о нем хоть немного больше.

– Зачем ты приехал на Перегрин-Айленд? Только не надо юлить. Я лишь хочу понять.

Тео повернулся к ней. Выражение его лица казалось таким же ледяным, как морозный узор на стекле.

– Понятия не имею.

Его надменная поза владетельного лорда нисколько не обескуражила Энни, ей даже удалось изобразить нечто похожее на презрительную усмешку (во всяком случае, так ей хотелось думать).

– Можешь отнести это на счет моего неиссякаемого любопытства – меня всегда занимал вопрос, как работает извращенный ум.

Тео выразительно приподнял бровь, но, похоже, не слишком оскорбился.

– Нет более неприятного занятия, чем слушать жалобы какого-нибудь недоумка с солидным счетом в банке, как тяжело ему приходится.

– Верно, – подтвердила Энни. – Но ведь ты недавно потерял жену.

Тео пожал плечами:

– Я не единственный, с кем случилось такое.

То ли он умело скрывал свои чувства, то ли был совершенно бесчувственным, как всегда подозревала Энни.

– Но кроме этого ты лишился сестры. И матери.

– Мне было всего пять лет, когда она умерла. Я едва ее помню.

– Расскажешь мне о своей жене? Я видела ее фотографию в Сети. Красивая женщина.

– Красивая и независимая. К таким женщинам меня всегда влекло. – Энни мало что знала об этих качествах. – Вдобавок Кенли отличалась редким умом. И целеустремленностью. Но больше всего меня завораживала ее независимость.

В жизненной игре Энни не принадлежала к числу победителей, что ясно показывал счет: Кенли Харп – четыре, Энни Хьюитт – ноль. Не то чтобы Энни ревновала к покойнице, просто ей страстно хотелось быть такой же независимой. Впрочем, ослепительная красота и феноменальный ум ей бы тоже не помешали.

Будь на месте Тео кто-то другой, она сменила бы тему разговора, но их отношения вышли далеко за границы нормального, так что Энни беззастенчиво задала интересующий ее вопрос:

– Если твоя жена обладала всеми этими достоинствами, почему же она убила себя?

Тео не торопился с ответом. Он мягко оттеснил Ганнибала от перевернутой мусорной корзины, затем проверил оконные шпингалеты и наконец произнес:

– Кенли хотела наказать меня за то, что я заставил ее страдать.

Равнодушие Тео вполне соответствовало образу злодея, которым считала его Энни, однако оно показалось ей наигранным.

– Ты и меня заставил страдать, но я не собираюсь себя убивать, – небрежно заметила она.

– Звучит обнадеживающе. Только ты не Кенли, и твоя независимость не одна только видимость, как у нее. – Энни молчала, пытаясь осмыслить услышанное, и тут Тео перешел от обороны к наступлению. – Довольно болтать всякий вздор. Раздевайся.

 

Глава 13

– Раздеваться? Ты бредишь?

Тео обошел кота.

– Да ну? После прошлой ночи нам, кажется, нечего терять. Думаю, ты будешь рада узнать, что теперь твой коттедж буквально завален презервативами. Они разбросаны повсюду.

Этот человек и впрямь был настоящим дьяволом. Энни обвела глазами спальню.

– Ты и здесь их спрятал?

Тео кивнул:

– В верхнем ящике ночного столика. Рядом с твоим плюшевым мишкой.

– Это не просто мишка, а коллекционный.

– Прими мои извинения. – Тео держался легко и непринужденно, будто думал лишь о том, как бы соблазнить Энни. – Еще я оставил резинки в студии, на кухне, в ванной и набил ими карманы. – Он скользнул взглядом по ее фигуре. – Хотя… мне хотелось бы попробовать с тобой многое другое, для чего презервативы не понадобятся.

Тело Энни будто пронзило электрическим током. Услужливое воображение тотчас нарисовало ей одну за другой самые непристойные картинки, чего и добивался Тео. Усилием воли она заставила себя вернуться к реальности.

– А ты чертовски самонадеян.

– Как ты верно заметила, до конца зимы еще далеко.

Разумеется, Тео просто притворялся, разыгрывая соблазнителя. Он лишь хотел заставить ее замолчать, покончить с вопросами. А может, и нет. Энни затянула пояс халата.

– Что касается меня… голый секс без эмоциональной близости мне не интересен.

– Напомни-ка, о какой эмоциональной близости шла речь прошлой ночью… потому что ты показалась мне довольно заинтересованной.

– Тот эпизод всего лишь досадная случайность. Помутнение рассудка, вызванное алкоголем. – Энни немного лукавила, и едва ли Тео принимал ее слова за чистую монету, хотя, в сущности, она сказала правду. Ганнибал снова тронул лапой мусорную корзину, угрожая ее перевернуть, Энни подхватила его на руки. – Оставим эту тему, лучше скажи мне, почему ты приехал на Перегрин-Айленд, вместо того чтобы выбрать более приятное место.

Вся его игривость и дьявольская обольстительность улетучились, как дым на ветру.

– Хватит допытываться. К тебе это не имеет никакого отношения.

– Имеет, если ты хочешь, чтобы я разделась. – Энни изобразила нечто похожее на мурлыканье. Неужели она и впрямь пыталась превратить секс в разменную монету? Ей впору было устыдиться, но, поскольку Тео не покатился со смеху, она даже не покраснела. – Я предлагаю тебе постель в обмен на честность.

– Ты, должно быть, шутишь.

Никоим образом. Энни погладила кота между ушами.

– Я не люблю секретов. Если хочешь увидеть меня раздетой, тебе придется предложить мне кое-что взамен.

Тео угрюмо нахмурился.

– Ну, уж не настолько сильно я хочу увидеть тебя голой.

– Тебе же хуже. – Откуда в ней эта самоуверенность? И эта жесткость? Энни стояла посреди спальни во всей своей кошмарной красе: в непомерно большой мужской пижаме, старом купальном халате и вдобавок, возможно, беременная, о чем не стоило забывать. Однако держалась она с неподражаемым апломбом, словно только что сошла с подиума после показа модной коллекции. – Подержи-ка своего кота, пока я позабочусь о безвременно ушедшем от нас дорогом друге.

– Я сам справлюсь.

– Как хочешь. – Она подняла кота к самому лицу, так что оказалась с ним нос к носу. – Идем, Ганнибал. Твоему папочке нужно избавиться от очередного трупа.

С котом на руках она стремительно вышла из спальни. Чувство глубокого удовлетворения согревало ей сердце. Она не много сумела узнать о Тео, но все же ей удалось сравнять счет. Опустив на пол кота, Энни задумалась над словами Харпа о том, что ее независимость не одна только видимость. Что, если он прав? Что, если Энни Хьюитт не такая уж размазня, как она привыкла о себе думать?

Эта мысль ошеломила ее своей новизной, но, вспомнив недавнее разочарование, Энни отмела ее. Хотя… если Тео сказал правду, ей следовало радикально пересмотреть свою самооценку, изменить отношение к самой себе.

«Не будь бесхребетной, Антуанетта. Твердости характера, силы духа, вот чего тебе недостает».

«Нет, мама, – подумала Энни. – Я не ты, но это еще не значит, что мне недостает силы духа. Я ведь сумела дать тебе все, чего ты хотела, прежде чем ты ушла из жизни, верно?»

И теперь приходилось за это расплачиваться.

Входная дверь распахнулась и захлопнулась. Мгновение спустя Тео вошел в гостиную. Он заговорил так тихо, что Энни едва разобрала его слова:

– Я не мог писать. Мне нужно было скрыться от всех.

Энни повернулась и настороженно замерла.

Тео остановился у книжного шкафа. Волосы его растрепались от ветра, когда он выходил во двор, чтобы избавиться от мышиного трупика.

– Я не мог вынести жалость своих друзей и ненависть родных жены. – У него вырвался горький смешок. – Ее отец сказал мне, что я виновен в смерти Кенли, как если бы сам затолкал таблетки ей в горло. Возможно, он прав. Ты услышала достаточно?

Тео, повернувшись, направился в мастерскую. Энни последовала за ним.

– Если ты хотел сбежать, почему не выбрал место, которое не вызывает у тебя отвращения? Лазурный берег или Британские Виргинские острова? Видит бог, ты можешь себе это позволить. Но ты предпочел поехать сюда.

– Я люблю Перегрин. Хотя и терпеть не могу Харп-Хаус. Остров – идеальное место, чтобы снова начать писать. Здесь ничто меня не отвлекает. По крайней мере так было, пока не появилась ты. – Тео исчез за дверью студии.

Его объяснение звучало убедительно, но кое о чем он умолчал. Энни вошла в мастерскую следом за ним.

– Пару недель назад я видела, как ты выходишь из конюшни. День был морозный и ветреный, однако ты стянул свитер. Зачем ты это сделал?

Тео медленно оглядел царапину на полу. Энни решила, что он не ответит. Но после долгого молчания он заговорил:

– Я хотел хоть что-нибудь почувствовать.

Один из классических признаков психопатии – неспособность испытывать обыкновенные чувства, но гримаса боли на застывшем лице Тео выдавала душевное страдание. Энни ощутила неловкость. Ей не хотелось больше слушать.

– Ладно, оставлю тебя в покое, – сказала она и отвернулась.

– Вначале мы были счастливы, – глухо произнес Тео. – Во всяком случае, я так думал.

Энни робко посмотрела на него.

Он стоял, разглядывая роспись на стене, но Энни показалось, что он не видит изображенного художником такси, въехавшего в витрину магазина.

– Потом Кенли начала чаще звонить мне с работы. Поначалу я не придавал этому значения, но вскоре она начала забрасывать меня сообщениями. Я получал их каждый день, каждый час. Она звонила, отправляла имейлы и эсэмэски. Она хотела знать, где я, что делаю. Если я сразу не отвечал, Кенли впадала в ярость и обвиняла меня в том, что я встречаюсь с другими женщинами. Я никогда не изменял ей. Никогда. – Тео посмотрел наконец на Энни. – Она бросила работу. А может, ее вынудили уйти. Точно не знаю. Ее поведение становилось все более странным. Она говорила своим родственникам и кое-кому из друзей, что я сплю с кем попало, жаловалась, что я угрожал ей. Наконец я отвел ее к психиатру. Он назначил Кенли курс лечения, на какое-то время ей стало лучше, но потом она бросила принимать лекарства, заявив, что я пытаюсь ее отравить. Я пробовал искать помощи у ее родных, но при них Кенли никогда не устраивала сцен, и они отказались поверить, что с ней действительно что-то не так. Потом она начала нападать на меня. Бить, царапаться. Я боялся, что сорвусь и ударю ее в ответ, поэтому съехал. – Руки Тео сжались в кулаки. – Она покончила с собой неделю спустя. Как тебе такая сказочка из жизни?

Энни потрясенно молчала, стараясь казаться невозмутимой – Тео не принял бы жалости.

– Неудивительно, что ты женился на психопатке.

Тео удивленно поднял брови. Потом его сведенные напряжением плечи расслабились, опустились.

– Да, пожалуй. Подобное стремится к подобному, верно?

– Так говорят. – Энни посмотрела на кукол, сидевших на полке, и вновь перевела взгляд на Тео: – Объясни мне теперь, в чем ты виноват. Помимо того, что женился на Кенли.

Тео снова сжался, ощетинился.

– Ладно тебе, Энни. Не будь наивной. Я ведь знал, что она серьезно больна. Я не должен был оставлять ее одну. Если бы я решился пойти наперекор ее семье и положить Кенли в больницу, как и следовало поступить, возможно, она осталась бы жива.

– В наши дни не так-то просто уложить кого-то в психушку против его воли.

– Я мог бы найти способ.

– Может, да, а может, и нет. – Ганнибал, выгнув спину, потерся о ноги Энни. – Не знала, что ты такой сексист.

Тео недоуменно вскинул голову:

– О чем это ты?

– Любая разумная женщина, будучи замужем за мужчиной, который обращался бы с ней так, как обходилась с тобой твоя жена, ушла бы из дома, нашла убежище, сбежала, чего бы это ни стоило. Но ты ведь мужчина, самец, ты должен стоять как скала. Верно?

На мгновение Тео смешался.

– Ты не понимаешь.

– В самом деле? Ну, если ты твердо решил жить, взвалив на себя груз вины, покайся в истинных, а не мнимых грехах. Например, в том, что не накормил меня сегодня ужином.

Легкая тень улыбки тронула губы Тео.

– Ну а ты что вытворяешь?

– Ты о моей пижаме? Не одобряешь моих вкусов? Не знаю, что тебе на это сказать.

– Я о твоей глупости. Совесть у тебя есть? – проворчал он более сурово. – Обещай, что никогда больше не будешь разгуливать пешком. А когда сидишь за рулем, открывай глаза пошире и смотри в оба.

– Ладно, буду таращиться изо всех сил. – Энни узнала наконец правду о браке Тео, но тотчас же пожалела об этом. Удовлетворив свое любопытство, она пошатнула разделявшую их стену. По ее вине крепость дала трещину, вывалился еще один кирпич. – Доброй ночи, – сказала она. – Увидимся завтра утром.

– Эй, мы же заключили сделку. Разве ты не должна теперь раздеться?

– Ничего хорошего из этого не вышло бы. – Энни изобразила покаяние. – Не хочу оскорблять тебя жалким подобием секса.

– А ты рискни. Я готов принять это оскорбление.

– Сейчас не лучшее время. Ты слишком много наговорил. Потом сам меня поблагодаришь.

– Я в этом сильно сомневаюсь, – пробормотал Тео, оставшись один.

В субботу вечером в городке проходило ежемесячное празднование Дня омара, и Джейси попросила Энни отвезти ее в ратушу.

– Дело не во мне, – объяснила она. – Меня беспокоит, что Ливия почти не общается с другими детьми. К тому же я смогу познакомить тебя со всеми, кого ты еще не знаешь.

Джейси впервые покидала Харп-Хаус с тех пор, как сломала ногу. Готовя шоколадно-ореховый торт для праздничного угощения, она то и дело улыбалась, охваченная радостным предвкушением. Ей не терпелось вырваться из дома. Определенно она собралась в город не только ради дочери.

Старенький, видавший виды «шевроле-субурбан», автомобиль Джейси, стоял в гараже. Как и у многих потрепанных машин на острове, краска на кузове местами проржавела, а колпаки с колес куда-то исчезли вместе с номерными знаками, но Джейси решила ехать на своем внедорожнике из-за крепко прилаженного детского сиденья для Ливии.

Пристегнув девочку к креслу ремнем, Энни пристроила торт на полу за пассажирским сиденьем, а затем помогла Джейси сесть в машину. Вечер выдался ветреный, но бесснежный. Ледяная короста на земле почти растаяла, дорога уже не казалась такой опасной, как раньше. И все же Энни почувствовала облегчение, садясь за руль внедорожника, а не собственного автомобиля.

Она надела единственную юбку, захваченную с собой из Нью-Йорка. Узкую темно-зеленую юбку-карандаш с мягкой шерстяной оборкой, едва прикрывавшей колени. К юбке она подобрала белый тонкий обтягивающий джемпер из материнского гардероба, клюквенного цвета колготки и короткие, чуть выше щиколоток, шнурованные сапожки дизайнерской работы. Энни заметила их прошлой зимой в витрине магазина, торгующего подержанными товарами, и купила почти за бесценок. Вычищенные, с замененными шнурками, они смотрелись как новые.

Выехав на дорогу, Энни обратилась через плечо к Ливии:

– Плутовка огорчилась, что не смогла поехать на праздник вместе с тобой. Она немного простудилась, у нее болит горло.

Угрюмо насупившись, Ливия с силой пнула сиденье пятками кроссовок, так что качнулись бархатные кошачьи ушки на ее коричневой головной повязке. Без всяких слов было ясно, что она думает об отсутствии куклы.

– Может, и я когда-нибудь познакомлюсь с Плутовкой, – проговорила Джейси, теребя застежку куртки. – Как Тео?

Даже в тусклом вечернем свете было заметно, что за ее наигранно-веселой улыбкой проглядывает боль. При виде этой жалкой гримасы у Энни сжалось сердце. Бедняжка Джейси. При всей ее внешней привлекательности ей нечего было и надеяться завоевать Тео. Его влекло к блистательным, ослепительно красивым интеллектуалкам. Вдобавок сумасшедшим. Ни Джейси, ни Энни не принадлежали к этой породе женщин. Энни назвала бы это скорее преимуществом, хотя Джейси едва ли согласилась бы с ней.

– Он еще работал в студии, когда я ложилась спать вчера вечером, а сегодня утром мы виделись лишь мельком, – уклончиво ответила Энни.

Однако она успела увидеть достаточно. При виде Тео, выходящего из ее ванной в одном лишь полотенце, обернутом вокруг бедер, и с блестящими капельками воды на плечах, Энни застыла, словно кролик, зачарованный удавом. Непростительная слабость, которая, возможно, довела ее до беременности.

Она с усилием сглотнула, стараясь унять дрожь.

– Вчера кто-то снова вломился в коттедж, пока нас не было. – Энни не стала вдаваться в подробности при девочке, сидевшей в машине. – Я расскажу тебе потом.

Сложив руки на коленях, Джейси нервно сплела пальцы.

– Мне не удалось застать дома Лауру Кин, чтобы поговорить с ней о Дэнни. Может, мы увидим ее на сегодняшнем празднике.

Энни остановила автомобиль возле ярко освещенной городской ратуши. Над зданием развевался флаг, а внутри весело, деловито сновали люди с пирожными в пластиковых коробках, упаковками пива и литровыми бутылками газировки. Джейси заметно нервничала. Выбираясь из машины, она едва не уронила костыль, Энни подхватила его в последний момент.

Борясь с ветром, они побрели к дверям ратуши. Ливия крепко прижала к груди плюшевого котенка, ручонка ее тянулась ко рту. Возможно, Энни это только почудилось, но когда они вошли в зал, людской гомон на мгновение стих. К ним сразу направились несколько женщин старшего поколения: Барбара Роуз, Джуди Кестер и капитанша Наоми.

Барбара ласково обняла Джейси, обдав ее ароматом цветочных духов.

– А мы боялись, что ты сегодня не выберешься.

– Ты слишком долго живешь в затворничестве, – подхватила Наоми.

Джуди опустилась на корточки перед Ливией.

– Вы только поглядите, какая большая девочка, – восторженно взвизгнула она. Ее рыжие волосы пламенели ярче обычного. – Можно тебя обнять?

Ливия категорически отвергла эту идею, спрятавшись у Энни за спиной. Повернувшись, Энни погладила девочку по плечу. Ее тронуло, что Ливия бросилась к ней искать защиты.

Джуди со смехом поднялась, взяла испеченный Джейси торт и понесла его к десертному столу, пока вновь прибывшие снимали куртки и пальто. Черные слаксы и ярко-синий свитер Джейси, хотя и далеко не новые, сидели на ней безупречно, выгодно подчеркивая достоинства соблазнительной фигуры. Ради выхода в свет она зачесала набок длинные светлые волосы и позаботилась о макияже: подкрасила тушью ресницы, нанесла на веки тени, а губы тронула вишневой помадой.

Вдоль тесного зала, не крупнее столовой в Харп-Хаусе, тянулись длинные столы, покрытые белой бумагой. На обшарпанных серых стенах висели пожелтевшие исторические фотографии, доска объявлений, любительский масляный пейзаж с изображением гавани, медицинские плакаты об оказании первой помощи и огнетушитель. Одна дверь вела в библиотеку размером с кладовку, другая – в общественную приемную, где располагалась также и почта, и, судя по доносившимся запахам, кухня.

День омара, проходивший на острове каждый месяц, как объяснила Джейси, едва ли соответствовал своему названию, поскольку никаких омаров в этот день не готовили.

– Мы так часто едим их, что около двадцати лет назад жители острова решили изменить меню праздничного обеда и вместо омаров выбрали традиционное для Новой Англии тушеное мясо с овощами. Мы готовим зимой телячью грудинку или свиной окорок, а летом – моллюски и кукурузные початки. Не знаю, почему мы по-прежнему называем эти сборища «Днями омара».

– Зато теперь никто не посмеет обвинить островитян в том, что они не придерживаются традиций, – усмехнулась Энни.

Джейси прикусила нижнюю губу, наморщив лоб.

– Иногда мне кажется, что я повешусь, если пробуду здесь еще хотя бы день.

В зал из кухни перешла Лиза Маккинли, одетая в джинсы и блузку с треугольным вырезом. На шее у нее красовалось ожерелье в викторианском стиле – подарок Синтии Харп, как она тотчас объявила. Энни отошла в сторонку, чтобы Лиза с Джейси смогли наговориться всласть. Пока она брела между столами, до нее доносились обрывки разговоров.

– …В прошлом году к этому времени мне удалось выручить на пятьсот фунтов больше.

– …Забыла заказать «Бисквик», пришлось замесить тесто из того, что было в доме.

– …Даже новый рулевой насос стоит дешевле.

Энни задержала взгляд на черно-белом эстампе, криво висевшем на стене. Ее внимание привлекли несколько фигур в нарядах семнадцатого века на фоне моря. Подошедшая Наоми кивнула в сторону эстампа:

– В колониальные времена омаров выносило морем на берег. Их было так много, что ими кормили свиней и заключенных в тюрьмах.

– Для меня они по-прежнему деликатес, – отозвалась Энни.

– Как и для большинства, и мы этому рады. Но нам приходится следить за численностью популяции, а не то останемся без работы.

– И как же вы это делаете?

– Существует множество правил и ограничений, устанавливающих, где и когда разрешен лов. Вдобавок оплодотворенные самки омаров и крупные самцы-производители неприкосновенны. Если в ловушку попадется будущая мамаша, мы делаем небольшую отметку в виде буквы «V» на ее хвостовом плавнике и бросаем обратно в море. Восемьдесят процентов лобстеров, которых мы вылавливаем, приходится отпускать, потому что они или слишком малы, или, наоборот, крупнее установленной нормы, помечены буквой «V» или вынашивают яйца.

– Нелегкая жизнь.

– Нужно очень любить морской промысел, чтобы жить здесь, это уж точно. – Наоми рассеянно потеребила серебряную сережку-капельку, блестевшую на мочке ее уха. – Если вам интересно, можете выйти в море вместе со мной. Кажется, в начале недели погода ожидается вполне пристойная. Не многие горожане могут похвастать, что подменяли матроса на рыболовецком судне в штате Мэн.

Неожиданное приглашение привело Энни в замешательство.

– Я бы с удовольствием.

Наоми искренне обрадовалась.

– Только вам придется рано подняться. И оденьтесь похуже.

Они договорились встретиться в понедельник утром на пристани возле лодочных навесов, когда распахнулась входная дверь, и в зал ворвался холодный ветер. На пороге показался Тео.

С его появлением шум в комнате стих. Тео кивнул в знак приветствия, и разговоры возобновились, хотя большинство собравшихся продолжало исподтишка наблюдать за ним. Джейси тоже уставилась на него, прервав разговор с Лизой. Несколько мужчин с красноватыми обветренными лицами помахали ему, приглашая присоединиться к ним.

Почувствовав, что кто-то дергает ее за юбку, Энни опустила глаза и увидела Ливию, пытавшуюся привлечь ее внимание. Девочка заскучала в компании взрослых и с любопытством поглядывала на группку детей в углу – трех мальчиков и двух девочек, младшую из которых, дочку Лизы, Энни видела, когда заезжала в библиотеку. В глазах Ливии застыла немая мольба, однако Энни легко угадала, в чем дело. Малышке хотелось поиграть с другими детьми, но она стеснялась подойти к ним сама.

Энни взяла ее за руку, и они вместе направились к ребятам. Девочки наклеивали картинки в альбом, а мальчики спорили из-за планшета с видеоигрой. Энни улыбнулась девочкам, должно быть сестрам, судя по одинаковым рыжим волосам и круглым щечкам.

– Меня зовут Энни, а Ливию вы знаете.

Старшая из девочек подняла голову от альбома.

– Ливию мы давно не видели. Я Кейтлин, а это моя сестра Алисса.

Алисса посмотрела на Ливию:

– Сколько тебе теперь лет?

Ливия подняла четыре растопыренных пальца.

– А мне пять. Как твое второе имя? Мое – Розалинда.

Ливия низко опустила голову.

Когда стало ясно, что Ливия не собирается отвечать, Алисса перевела взгляд на Энни:

– Что с ней такое? Почему она не разговаривает?

– Замолчи, Алисса, – оборвала ее сестра. – Ты ведь знаешь, что нельзя об этом спрашивать.

Энни привыкла думать, что Джейси с дочерью держатся особняком, в стороне от остальных островитян, но она ошибалась. Ливия с матерью отнюдь не походили на изгоев.

Спор между тремя мальчиками из-за видеоигры грозил перерасти в драку.

– Сейчас моя очередь! – канючил один мальчуган.

– Нет, моя! – Самый крупный из мальчишек наградил увесистым тумаком того, кто жаловался, и все трое вскочили на ноги, готовые сцепиться.

– Суши весла! Шелудивые псы!

Мальчишки застыли на месте, потом заозирались, пытаясь понять, откуда доносится голос капитана Джека Воробья. Ливия улыбалась во весь рот, отлично зная ответ.

– А ну-ка кончайте свой кошачий концерт, а не то я брошу вас в трюм на съедение крысам. – Мальчики обратили наконец внимание на Энни, которая сложила пальцы щепотью, изображая куклу. Она встала поудобнее, слегка расставив согнутые в коленях ноги, и заговорила, движениями пальцев передавая мимику «капитана». – Повезло вам, что я оставил свою саблю на полуюте. Нет, вы не пираты, не морские волки, а жалкие шавки.

Мальчишки есть мальчишки, они везде одинаковы. Одно упоминание о полуюте, и Энни заполучила их целиком, со всеми потрохами.

Она повернула импровизированную куклу к младшему мальчугану, светловолосому херувимчику с подбитым глазом:

– Ну что, приятель? На вид ты достаточно силен, чтобы пуститься в плаванье под «Веселым Роджером». Я отправляюсь на поиски потерянных сокровищ древней Атлантиды. Кто хочет со мной? – Ливия первой вскинула руку, и Энни едва не бросилась ее обнимать, забыв о капитане Джеке. – Ты хорошо подумала, моя красавица? Нам предстоит сразиться со свирепыми морскими чудовищами. Тут нужны отважные девчонки. Ты храбрая девочка?

Ливия радостно закивала.

– Я тоже хочу! – вызвалась Кейтлин. – Я храбрая.

– Ну, уж не такая храбрая, как я, балда! – вмешался херувимчик.

– Будь повежливее, парень, или я велю протащить тебя под килем, – прорычал капитан Джек, а затем по привычке добавил: – Мы, пираты, друг дружку не задираем. Когда сражаешься с морскими драконами, главный закон – один за всех, и все за одного. Я не терплю забияк на своем корабле. Драчунов и грубиянов мы швыряем за борт, на корм акулам.

Последние слова капитана явно произвели впечатление на команду пиратов-добровольцев.

В распоряжении Энни не было ничего, кроме пальцев, чтобы изобразить куклу. Пришлось обойтись даже без пары глаз, пририсованных фломастером. Но очарованные дети ловили каждое слово «капитана Джека». Однако самый старший из мальчишек оказался не так прост.

– Ты не похож на пирата. Ты похож на руку.

– Увы. А ты малый не промах, раз заметил. Враги наложили на меня заклятие. Я смогу избавиться от злых чар, только отыскав потерянное сокровище. Что скажете, друзья? У вас хватит отваги?

– Я поплыву с тобой, капитан.

Голос принадлежал не ребенку. И Энни мгновенно узнала его.

Она обернулась. За спиной у нее собрались взрослые, с интересом наблюдая за представлением. Среди них стоял Тео, скрестив руки на груди. В глазах его плясали насмешливые огоньки.

Капитан Джек смерил его оценивающим взглядом.

– Я беру с собой только крепких парней, а ты слишком старый. Из тебя песок сыплется.

– Жаль, – вздохнул Тео с горделивым видом денди эпохи Регентства. – Мне так хотелось помериться силой с морскими чудовищами.

Послышался звонок, призывавший к обеду, и чей-то голос объявил:

– Угощение готово! Просим всех к столу!

– Баста, мои храбрецы! Ступайте грызть свои галеты, а мне пора вернуться на корабль. – Энни театральным жестом взмахнула рукой и раскрыла ладонь, устраивая капитану Джеку королевские проводы.

И дети, и взрослые бурно зааплодировали. Ливия доверчиво прильнула к Энни. Старшие дети обступили их, выкрикивая наперебой:

– Как это вы разговариваете, не шевеля губами?

– А вы можете повторить все с самого начала?

– Я уже выходил в море на папиной лодке.

– Я бы тоже хотела так разговаривать.

– А я одевался пиратом в Хэллоуин.

Подоспевшие взрослые разобрали своих чад и повели в соседний зал, к столу с закусками, где уже выстроилась очередь.

К Энни подошел Тео.

– Наконец-то мне открылось то, что доселе скрывалось во мраке. Пелена спала с моих глаз.

– Доселе?

– Просто сорвалось с языка. Но кое-чего я все же не понимаю. Как ты ухитрилась разыграть трюк с часами?

– Понятия не имею, о чем ты говоришь.

Тео одарил ее красноречивым взглядом, в котором ясно читалось: «Отпираясь, ты только унижаешь себя, будь у тебя побольше смелости, ты бы призналась».

Энни поняла, что ее раскрыли. Лукаво улыбнувшись, она наклонилась к Тео и тихо, чтобы слышал лишь он один, издала самый зловещий потусторонний стон из своего арсенала.

– Очаровательно, – похвалил ее Тео.

– Считай, что это месть за кухонный лифт.

Энни ожидала, что Тео сделает вид, будто ничего не слышал, но тот виновато потупился. Казалось, он искренне раскаивается.

– Прости. Мне действительно очень жаль.

Энни вдруг пришло в голову, что ни один из двух ее бывших дружков никогда перед ней не извинялся.

Ливия убежала к матери. Джейси все еще разговаривала с Лизой, но смотрела на Тео. Подойдя к ним, Энни услышала обрывок Лизиной фразы:

– Ты должна снова сводить ее к врачу. Она до сих пор не разговаривает. Так не может продолжаться.

Ответ Джейси Энни не разобрала.

Они встали в очередь, чтобы наполнить свои тарелки. Мари и Тилди, любительницы банко, потянули Тео за собой и сейчас же забросали вопросами о его новой книге. Но, выбрав закуски, он покинул своих поклонниц, чтобы присоединиться к Энни, сидевшей за столом вместе с Джейси и Ливией. Тео занял стул рядом с Энни, напротив Лизы и ее мужа Даррена, который помимо ловли омаров работал электриком, обслуживая весь остров. Ливия украдкой поглядывала на Тео, а Джейси, болтавшая с Лизой, замолчала, потеряв нить разговора.

Тео с Дарреном, знакомые по летним сезонам, заговорили о рыбалке. Энни заметила, с какой легкостью Тео вступает в беседу с людьми. Это показалось ей любопытным, ведь он так ревниво оберегал свое уединение.

Устав раздумывать над противоречиями в характере Харпа, Энни отдала должное обеду. Помимо щедро приправленной специями телячьей грудинки праздничное меню включало картошку, крупно нарезанные жареные куски капусты, печеный лук и множество разнообразных корнеплодов. За исключением брюквы, которой Энни и Ливия избегали как чумы, остальные овощи оказались восхитительными на вкус.

Несмотря на страстную влюбленность в Тео, Джейси не делала ничего, чтобы привлечь его внимание, разве что временами бросала на него долгие взгляды. Наконец Тео повернулся к Энни:

– Ты проскользнула в башню, пока я спал, и заменила батарейку в часах. Мне давно следовало догадаться.

– Не твоя вина, что ты медленно соображаешь. Шутка ли, когда счастливая звезда, под которой ты родился, вдруг возьмет да шарахнет тебя по голове. Наверное, ты не скоро очухался.

Тео предостерегающе поднял бровь.

Ливия толкнула Энни локтем и, подняв руку, изобразила куклу. Ей не терпелось увидеть новое представление.

– Подожди немного, дорогая, – отозвалась Энни, поцеловав девочку в макушку за бархатными кошачьими ушками.

– Кажется, у тебя появилась подружка, – заметил Тео.

– Скорее, у Плутовки. Они с Ливией неразлейвода. Правда, дружок?

Ливия кивнула и, обхватив обеими руками чашку, отпила глоток молока.

Островитяне потянулись к столу с десертами. Джейси поднялась.

– Я принесу тебе кусок моего шоколадно-орехового торта, Тео.

Тео относился с опаской к стряпне Джейси и явно искал возможности увильнуть, однако покорно кивнул.

– Не ожидала увидеть тебя здесь, – призналась Энни. – Ты не похож на любителя шумных сборищ.

– Кто-то же должен за тобой присмотреть.

– Мы с Джейси приехали вместе на машине, а здесь я в толпе людей.

– И все же…

Неожиданно раздался громкий пронзительный свист, нестройный шум голосов сменился тишиной. Все головы повернулись к двери. На пороге стоял одетый в парку мужчина с широкой, как бочка, грудью.

– Слушайте все. Примерно двадцать минут назад береговая охрана получила сигнал бедствия. Он поступил с траулера в паре миль от Джекспар-Пойнт. Спасатели уже выехали, но мы можем добраться туда быстрее.

Он кивнул крепкому моряку во фланелевой рубашке, сидевшему за соседним столом, и сделал знак Даррену, мужу Лизы. Оба встали. К удивлению Энни, поднялся и Тео. Сжав спинку ее стула, он наклонился и произнес:

– Не возвращайся вечером в коттедж. Переночуй с Джейси в Харп-Хаусе. Обещай мне.

Не дожидаясь ответа, он направился к двери, где стояли трое мужчин. Тео что-то сказал им. Здоровяк в парке дружески хлопнул его по спине, и все четверо вышли.

Энни ошеломленно покачала головой. Джейси опустилась на стул, губы ее скривились. Казалось, она вот-вот заплачет.

– Не понимаю. Зачем Тео пошел с ними?

Энни тоже этого не понимала. Тео не был профессиональным моряком. Зачем ему вызываться в спасательный отряд?

Лиза закусила нижнюю губу.

– Мне это не нравится. Ветер сегодня штормовой, до сорока узлов.

Услышав ее, Наоми присела рядом.

– Ничего с Дарреном не случится, Лиза. Эд – один из лучших моряков на острове, и судно у него отличное. Они вернутся в целости и сохранности.

– А Тео? – спросила Джейси. – Что ему там делать? В морском деле он ничего не смыслит.

– Я узнаю. – Наоми поднялась.

Подоспела Барбара, желая успокоить дочь. Лиза испуганно сжала ее руку.

– Даррен только начал поправляться после желудочного гриппа. Сегодня на море настоящий ад. Если «Вэл Джейн» вдруг…

– Это крепкое судно, – проговорила Барбара, однако выглядела она такой же встревоженной, как и Лиза.

Наоми, вернувшись, обратилась к Джейси:

– Тео обучался оказанию экстренной медицинской помощи. Вот почему он пошел с ними.

Тео – медик? Энни не могла в это поверить. Такие, как он, расчленяют тела, а не собирают их по кускам.

– Ты знала об этом? – спросила она Джейси. Та покачала головой.

– На острове почти два года не было никого с медицинским образованием, – продолжала Наоми. – С тех пор как Дженни Скейффер уехала вместе с детьми на материк. А теперь у нас есть Тео Харп. Это лучшая новость, какую мы слышали за всю зиму.

Джейси разволновалась еще больше.

– Тео никогда не выходил в море зимой при таком ветре. У него нет опыта. Ему следовало остаться.

Энни не могла с ней не согласиться.

Тревога островитян за своих друзей и близких, ушедших в море, омрачила веселье. Все начали расходиться. Пока Энни помогала женщинам убирать со столов, Джейси оставалась в зале с Ливией и Лизиными дочерьми. Энни входила в кухню с грудой грязных тарелок, когда вдруг случайно услышанный обрывок разговора заставил ее застыть на месте.

– …Неудивительно, что Ливия до сих пор не разговаривает, – донесся из кухни женский голос. – После того, что она видела.

– Может, девочка так и не заговорит, – отозвалась другая женщина. – Это разобьет сердце Джейси.

– Джейси должна быть к этому готова, – возразила первая. – Не каждый день ребенку случается видеть, как мать убивает отца.

Женщины принялись мыть посуду, и шум льющейся из крана воды заглушил голоса.

 

Глава 14

Тео с трудом удержался на ногах, когда чудовищная волна обрушилась на борт «Вэл Джейн». Он ходил под парусом всю свою жизнь, с самого детства, и не раз выходил в море на рыболовецких судах. Ему случалось бороться со шквалистым ветром летом, но зимой никогда. Такого шторма Тео еще не видел. Большая стеклопластиковая посудина снова полетела вниз, подгоняемая ревом беснующихся волн, и он ощутил, как вскипает кровь, заряженная адреналином. Его пронзило давно забытое, необычайно острое чувство радости жизни. Прошла целая вечность с тех пор, как Тео испытывал его в последний раз.

Суденышко вознеслось на гребне волны, на мгновение зависло и вновь рухнуло в бездну. Даже в тяжелом оранжевом плаще «Грунденс», рассчитанном на самую жестокую непогоду, Тео продрог до костей. Соленая морская вода заливала лицо и затекала за воротник, не защищенная одеждой кожа немела от холода, но Тео не пожелал спрятаться в рулевой рубке. Он наслаждался бурей. Впивал ее всеми своими порами, вбирал в себя, как губка. Ему нравилось ощущать бешеное биение сердца и буйство чувств.

Новая волна грозно вздыбилась перед судном. Береговая охрана передала сообщение, что «Трилистник», пропавший рыболовецкий траулер, оказался обесточен и потерял ход, после того как моторный отсек затопило водой, и что на борту двое мужчин. Тео хорошо понимал, что, оказавшись в ледяной океанской воде, долго не протянешь. Экипаж траулера не спасут даже защитные костюмы. Тео мысленно припомнил все, что знал о гипотермии.

Он прошел подготовку фельдшеров экстренной медицинской помощи, когда собирал материал для работы над своим первым романом, «Санаторием». Его захватила идея научиться действовать в кризисных ситуациях. Новое занятие подстегнуло его писательское воображение и ослабило растущее чувство безысходности. Тео с увлечением погрузился в обучение, несмотря на возражения Кенли.

«Ты должен проводить свободное время со мною!»

Получив диплом, он вызвался работать добровольцем в службе «Скорой помощи» центрального района Филадельфии. С какими только случаями ему не приходилось иметь дело. Встречались ему и туристы со сломанными костями, и любители бега трусцой, которых прихватил сердечный приступ, и незадачливые роллеры, и дети, искусанные собаками. Он приезжал в Нью-Йорк во время жестокого урагана, обрушившегося на город, – помогал в эвакуации Манхэттенского госпиталя для ветеранов и дома престарелых в Куинсе. Но чего ему никогда еще не доводилось делать, так это возвращать к жизни людей, поднятых из вод Северной Атлантики в разгар зимы. Оставалось лишь надеяться, что помощь придет не слишком поздно.

«Вэл Джейн» с силой подбросило волной, и внезапно впереди нарисовался темный силуэт траулера. «Трилистник» почти ушел под воду. Сильно накренившись на правый борт, он качался на волнах, словно пустая пластиковая бутылка, черпнувшая воды. Тео заметил фигуру человека, цеплявшегося за планшир. Второго члена экипажа не было видно.

Громко взревел дизельный двигатель – Эд боролся с волнами, пытаясь подвести «Вэл Джейн» ближе к траулеру. Даррен и Джим Гарсиа, еще один островитянин, которого Эд выбрал для спасательной экспедиции, топтались на обледенелой палубе, стараясь подтянуть тонущий траулер к «Вэл Джейн». Как и Тео, оба были одеты в спасательные жилеты поверх желтых непромокаемых плащей.

Тео вгляделся в бледное, искаженное страхом лицо мужчины, приникшего к планширу, потом обвел глазами траулер и заметил второго человека. Тот лежал неподвижно, запутавшись в тросах. Даррен начал обвязывать себя страховочным канатом, готовясь ступить на тонущее судно. С трудом подобравшись к нему, Тео вырвал канат у него из рук.

– Что ты творишь? – выкрикнул Даррен, пытаясь пересилить шум мотора.

– Мне нужно размяться! – прокричал в ответ Тео, начав обвязывать талию канатом.

– Ты что, сбрендил… – Но Тео уже завязал узел, и Даррен, не желая терять время на пререкания, накинул свободный конец каната на кнехт. Потом неохотно вручил Тео свой нож. – Не заставляй нас спасать еще и тебя, – прорычал он.

– Ни в коем случае, – фыркнул Тео, приняв самонадеянный вид, хотя в душе его росла тоскливая неуверенность. В конце концов, кто станет горевать о нем, если он не вернется? Отец да несколько друзей. Но со временем все забудется. А Энни?

Энни отпразднует его гибель, открыв бутылку шампанского.

А впрочем, едва ли. В том-то и заключалась ее беда. Энни плохо разбиралась в людях. Тео чертовски хотелось верить, что она послушалась его и вернулась в Харп-Хаус. Если она носила его ребенка…

Тео встряхнулся, прогоняя назойливые мысли. Время поджимало. «Трилистник» тонул. Каждая минута промедления могла оказаться роковой. Эду следовало увести свою лодку подальше от опасности. Тео смерил взглядом расстояние, разделявшее два судна, от души надеясь, что успеет вернуться на «Вэл Джейн».

Собравшись с духом, он приготовился к броску, выбрал момент, когда палубу качнуло вверх, и прыгнул. Каким-то чудом ему удалось, взмыв над беснующимися волнами, перескочить на скользкий корпус уходившего под воду траулера. Цеплявшийся за планшир моряк из последних сил протянул руку, указывая на рубку.

– Мой сын… – прошептал он.

Тео посмотрел в сторону рубки. Там, словно в западне, лежал без сознания паренек лет шестнадцати. Вначале Тео пришел на выручку старшему моряку. Подав сигнал товарищам, он помог мужчине подняться повыше, чтобы Даррен с Джимом смогли дотянуться до него и втащить на борт «Вэл Джейн». Губы рыбака посинели, он нуждался в немедленной врачебной помощи, но Тео предстояло еще освободить мальчика.

Он осторожно пробрался в рубку, хлюпая по воде резиновыми сапогами. Парнишка лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Лодка медленно погружалась под воду, и Тео не стал терять время, проверяя пульс мальчика. Он твердо помнил главное правило, которым следует руководствоваться в случаях острой гипотермии. «Сначала согрей человека, а потом уж разбирайся, жив ли он, поскольку окончательно мертв только теплый мертвец».

Решившись, Тео перерезал тросы, в которых запутались ноги паренька, затем схватил его за спасательный жилет. «Да будь я проклят, если освободил беднягу только для того, чтобы его смыло водой за борт», – проворчал он себе под нос.

Джим с Дарреном орудовали отпорными крюками, делая все возможное, чтобы удержать рядом два судна. Тео вытащил бесчувственное тело мальчика из рубки и взвалил на накренившийся борт. Налетевший вал на мгновение ослепил его. Тео отчаянно заморгал, изо всех сил прижимая к себе паренька. Но когда ему удалось открыть слезящиеся глаза, его накрыло новой волной. Наконец Даррен с Джимом сумели перетащить мальчика на борт «Вэл Джейн».

Следом и Тео рухнул на палубу судна Эда, но каждая секунда промедления могла стоить жизни нуждавшимся в помощи, и он с усилием поднялся на ноги. Пока Джим с Эдом занимались тонущим траулером, Даррен помог Тео перенести пострадавших в каюту.

В отличие от мальчика, который еще не начал бриться, старший из рыбаков носил густую бороду. Темное, обожженное солнцем лицо его огрубело от ветра, как бывает, когда проводишь под открытым небом большую часть жизни. Его начала сотрясать дрожь. Хороший признак, отметил про себя Тео.

– Мой сын…

– Я позабочусь о нем, – отозвался Тео, искренне надеясь, что их вскоре подберет береговая охрана. У него в машине всегда лежала аптечка для оказания первой помощи, но здесь требовалось особое оборудование и медикаменты.

При других обстоятельствах он сделал бы мальчику искусственное дыхание и непрямой массаж сердца, однако в случае острой гипотермии обычные методы реанимации могли привести к обратному результату. Тео не стал терять драгоценное время, чтобы сбросить мокрую одежду. Не медля ни минуты, он разрезал на моряках комбинезоны и обернул обоих сухими одеялами. Затем положил мальчику под мышки и прижал к ребрам обтянутые тканью грелки. Наконец он уловил слабое биение пульса.

К тому времени, как появился катер береговой охраны, оба рыбака, обложенные грелками, начали понемногу согреваться. К облегчению Тео, мальчик пошевелился. К нему постепенно возвращалось сознание. А его отец пытался произносить короткие фразы.

Тео вкратце описал положение женщине-врачу спасательной бригады, пока та ставила пострадавшим капельницы и прилаживала маски с теплым увлажненным кислородом. Сын открыл глаза, и отец попробовал сесть.

– Вы спасли… ему жизнь. Спасли моего мальчика.

– Вам лучше не двигаться, – предупредил Тео, мягко укладывая мужчину. – Мы рады, что смогли помочь.

До Харп-Хауса Тео добрался лишь к двум часам ночи. Он продрог до костей и клацал зубами от холода, хотя печка в «рейнджровере» работала в полную силу. Еще недавно, всего месяц назад, он бросал вызов снежной буре, желая испытать холод и боль, но что-то изменилось в нем этой ночью, теперь ему хотелось как можно скорее очутиться в тепле, переодеться во все сухое. И все же он заставил себя заехать в Мунрейкер-Коттедж. К счастью, дом оказался пуст. Как ни удивительно, Энни выполнила его просьбу.

Еще больше Тео изумился, обнаружив, где она улеглась. Вместо того чтобы устроиться в одной из спален Харп-Хауса, она заснула на диване в башне, не выключив свет. На полу рядом с ее изголовьем лежала раскрытая «История Перегрин-Айленда». Должно быть, Энни успела заехать в коттедж, поскольку переоделась в свои неизменные джинсы и свитер. Тео смертельно устал, но при виде ее буйных кудряшек, рассыпавшихся по старинной дамастовой диванной подушке, почувствовал, как напряжение отпускает его.

Перекатившись на бок, Энни сонно заморгала.

– Милая, я дома, – не удержавшись, произнес Тео.

Энни села, и серая парка Тео, которой она накрывалась вместо одеяла, соскользнула на ковер.

– Вы нашли траулер? Что случилось? – спросила Энни, отбросив волосы с лица.

Тео содрал с себя куртку.

– Мы подобрали экипаж. А лодка затонула.

Энни поднялась на ноги, оглядывая спутанные волосы Тео, мокрую горловину его свитера и потемневшие от воды джинсы.

– Ты насквозь промок.

– Несколько часов назад я был куда мокрее.

– И ты весь дрожишь.

– Гипотермия. Первая стадия. Лучшая терапия – телесный контакт «кожа к коже».

Энни оставила без внимания его неуклюжую попытку отшутиться. Заметив, что Тео едва держится на ногах от усталости, она встревоженно нахмурилась.

– Как насчет теплого душа? Пойдем-ка наверх.

У Тео не было сил спорить, он послушно поплелся в ванную.

Энни поднялась первой, и к тому времени, как Тео достиг вершины лестницы, уже ждала его с халатом в руках. Втолкнув его в ванную, она включила воду в душе, как будто Тео не справился бы сам. Он хотел сказать, чтобы Энни оставила его в покое, что ему не нужна мамочка. Ей не следовало дожидаться его возвращения. Не следовало доверять ему. Ее доверчивость приводила Тео в бешенство. Но вместе с тем он испытывал и благодарность. Пожалуй, он не помнил никого другого, кто заботился бы о нем. Кроме Риган.

– Тебе нужно выпить что-нибудь горячее. Я приготовлю. – Энни повернулась, чтобы уйти.

– Виски. – При переохлаждении алкоголь не лучшее лекарство, но, возможно, Энни этого не знала. Она знала. Выйдя в халате из ванной после душа, Тео увидел Энни возле двери с кружкой горячего шоколада в руках. Он с отвращением заглянул в кружку. – Ты бы хоть добавила туда виски.

– Не рассчитывай даже на маршмеллоу. Почему ты не сказал мне, что учился на фельдшера?

– Боялся, что попросишь меня провести бесплатно гинекологический осмотр. Это вечная история, знаешь ли.

– Ты неисправим.

– Спасибо. – Тео направился в спальню, отхлебывая на ходу из кружки. Шоколад получился отменным.

Тео остановился на пороге. Энни сняла с постели проклятое покрывало и даже взбила чертовы подушки. Отпив глоток шоколада, Тео обернулся и посмотрел на стоявшую в холле девушку. Ее зеленый свитер измялся, а одна штанина джинсов задралась, открыв резинку шерстяного носка. Растрепанная, с раскрасневшимся лицом, она выглядела невообразимо сексуально.

– Никак не могу согреться, – пожаловался Тео, хотя голос рассудка призывал его уняться и замолкнуть. – Мне в самом деле ужасно холодно.

Энни прищурилась, склонив голову набок.

– Хорошая попытка. И все же я не лягу с тобой в постель.

– Но ты ведь этого хочешь. Признай.

– Ну разумеется. Почему бы не броситься снова прямиком в львиное логово? – В ее карих глазах сверкнули золотистые искры. – Думаю, с меня довольно прошлого раза. Возможно, я беременна. Почему бы вам не остудить свой пыл ведром ледяной воды, мистер Жеребец?

В словах Энни не было ничего забавного. Совсем напротив. Вот только этот колючий взгляд и язвительный тон… Тео мучительно захотелось закрыть ей рот поцелуем. Зацеловать ее до смерти.

– Ты не беременна, – заявил он с уверенностью, которой вовсе не испытывал. А затем повторил вопрос, на который однажды уже не получил ответа: – Когда у тебя месячные?

– Не твое дело.

Она вела себя как форменная стерва. Какого дьявола Энни отказывала ему в том, чего хотели они оба? Или, возможно, лишь он один?

Она завела за ухо каштановый завиток.

– Ты знал, что Джейси убила мужа?

Тео поднес к губам кружку. Внезапный поворот разговора обескуражил его. Ему все еще не верилось, что Энни приготовила для него шоколад.

– Конечно. Этот парень был настоящим мерзавцем. Поэтому я ни за что не уволил бы Джейси.

– Довольно изображать добродетель, – огрызнулась Энни. – Мы оба знаем, что ты меня одурачил. – Она потерла плечо сквозь свитер. – Почему Джейси не сказала мне?

– Сомневаюсь, что ей нравится говорить об этой истории.

– Но мы проработали вместе почти месяц. Тебе не кажется, что она могла бы со мной поделиться?

– Разумеется, нет. – Он поставил кружку на столик. – Грейсон был старше меня на несколько лет. Грубый, угрюмый тип. На острове его не слишком-то любили, и, похоже, никто по нему не скучает.

– Джейси должна была все мне рассказать.

Тео не желал видеть расстроенной эту кудрявую женщину, которая играла с куклами и доверяла людям, вовсе не заслуживавшим доверия. Он предпочел бы затащить ее в постель. Тео даже пообещал бы не прикасаться к ней, если бы это помогло стереть хмурое выражение с ее лица. Но Энни не оставила ему ни малейшей надежды. Выключив свет, она зашагала вниз по лестнице. Тео следовало бы поблагодарить ее за заботу, но у него будто язык отнялся. «Может, она и редкостная стерва, каких еще поискать, но я знаю стервеца и похуже», – хмыкнул он про себя.

Энни не смогла заснуть. Взяв пальто и ключи от «рейнджровера», она выскользнула из дома. По дороге из ратуши она не говорила с Джейси о том, что случайно услышала. А Джейси не знала, что Энни ушла в башню дожидаться Тео.

К ночи небо очистилось от туч, и над головой Энни раскинулось мерцающее полотнище Млечного Пути. Ей не хотелось разговаривать утром ни с Джейси, ни с Тео, однако вместо того чтобы сесть в машину, она подошла к краю подъездной дорожки и посмотрела вниз. Было слишком темно, чтобы разглядеть коттедж, но если кто-то и забрался в дом ради очередной жестокой выходки, то к этому часу он, должно быть, уже ушел. Месяц назад Энни побоялась бы возвращаться в коттедж среди ночи; остров закалил ее характер. Она почти надеялась встретить кого-нибудь в доме. По крайней мере она узнала бы, кто ее мучитель.

В салоне «рейнджровера» витал запах Тео. Там пахло кожей и зимним холодом. Энни чувствовала, что ее оборонительные укрепления вот-вот рухнут, стены крепости уже шатались и трещали. Вдобавок ей не давали покоя мысли о Джейси. Они провели вместе без малого месяц, но Джейси не посчитала нужным упомянуть о таком незначительном событии, как убийство мужа. Конечно, говорить о подобных вещах непросто, и все же Джейси могла бы найти способ. Энни казалось, что друзья должны доверять друг другу, однако их разговоры всегда оставались поверхностными, словно у Джейси на груди висела табличка «Вход воспрещен!»

Подъехав к темному коттеджу, Энни вышла из машины. Слесарь, оплату услуг которого она не могла себе позволить, обещал прийти лишь на следующей неделе, сославшись на занятость. В доме ее мог ожидать очередной зловещий сюрприз. Открыв дверь, она осторожно вошла в кухню и щелкнула выключателем. Все выглядело в точности так же, как утром, когда Энни покидала коттедж. Она прошла по дому, повсюду включая свет; заглянула даже в кладовку.

«Трусиха», – пренебрежительно усмехнулся Питер.

– Молчи, тупица, – раздраженно рявкнула Энни. – Я ведь здесь, верно? – Лео давно не донимал ее придирками, зато Питер, ее прекрасный герой, с каждым днем становился все язвительнее. Это выводило Энни из равновесия. Как будто ей было мало других забот.

На следующее утро она проснулась с головной болью. Помочь мог только кофе. Выйдя из душа, Энни обернулась полотенцем и прошлепала босиком по ледяному полу в кухню. Холодный, бледно-лимонный свет вливался в окна, и радужная чешуя на хвосте экзотической русалки-кресла искрилась в солнечных лучах. Как только Марию угораздило поставить в доме такую уродливую вещь? Русалка напомнила Энни немыслимо дорогие китчевые скульптуры Джеффа Кунса. Его «Розовую пантеру», позолоченного Майкла Джексона и огромные стальные фигуры животных, будто скрученные из цветных воздушных шариков… Эти работы принесли ему известность. Чудовищная русалка казалась порождением фантазии Кунса…

Громко ахнув, Энни бросилась в дальний конец гостиной к стоящим у стены коробкам. А вдруг русалка – скульптура Кунса? Опустившись на колени, Энни принялась рыться в коробках, ища книгу с отзывами гостей. Полотенце развязалось и соскользнуло на пол, но она этого не заметила. Мария даже в лучшие времена не смогла бы позволить себе приобрести работу Кунса, но что, если кресло досталось ей в подарок? Отыскав книгу, Энни начала лихорадочно ее перелистывать в поисках имени Кунса. Не найдя его, она принялась повторно просматривать записи.

Увы, результат вышел прежним. Но если Кунс не приезжал на остров, это еще не означало, что кресло не могло быть его творением. Энни внимательно изучила все картины, статуэтки и большую часть книг, но так ничего и не нашла. Возможно…

– Здесь мне нравится куда больше, чем в Харп-Хаусе, – послышался вкрадчивый голос у нее за спиной.

Энни повернулась к двери в кухню. Тео стоял, привалившись к косяку, небрежно сунув пальцы в карманы джинсов. Энни скользнула взглядом по его темно-серой парке, служившей ей одеялом минувшей ночью, и вдруг осознала, что полотенце, в которое она завернулась после душа, лежит на полу.

Несмотря на сцену бешеной страсти, разыгравшуюся в этой самой комнате, Тео раньше не видел Энни без одежды. С трудом поборов естественное побуждение схватить полотенце и выставить перед собой жестом девственницы викторианской эпохи, она медленно потянулась за ним, будто ничего особенного не произошло.

– Ты самое совершенное, самое прекрасное творение Божье, – произнес Тео. – Кто-нибудь из твоих дружков-неудачников говорил тебе об этом? – «Не так высокопарно. А если честно, то нет». Однако слышать это было приятно, даже в устах Тео Харпа. Энни закрепила на груди концы полотенца, но, верная себе, вместо того чтобы грациозно подняться на ноги, потеряла равновесие и неуклюже приземлилась на пятки. – К счастью, – продолжал Тео, – я почти врач, а потому зрелище для меня не ново.

Крепко вцепившись в край полотенца, Энни стиснула зубы, стараясь не уронить достоинства.

– По существу, ты не врач, и, надеюсь, ты вдоволь насладился зрелищем, поскольку второго такого случая у тебя не будет.

– Сильно в этом сомневаюсь.

– В самом деле? Так ты опять за старое?

– Неужели ты забыла, что я совершил прошлой ночью. Не могу поверить. – Энни насмешливо подняла брови. Тео сокрушенно покачал головой. – Какое мужество и доблесть я проявил, сражаясь с грозными акулами, с волнами высотой в сотню футов… да еще с айсбергами. А я упоминал о пиратах? Хотя, полагаю, истинный героизм не нуждается в награде. Герой счастлив тем, что служит добру.

– Хорошая попытка. Свари-ка мне кофе.

Тео ленивой походкой подошел к Энни и протянул руку.

– Может, сначала я помогу тебе подняться?

– Не трудись. – Она вскочила, на этот раз благополучно избежав конфуза. – Почему ты явился в такую рань?

– Сейчас не так уж рано, а тебе не следовало оставаться здесь одной.

– Сожалею, – со всей возможной искренностью отозвалась Энни.

Взгляд Тео скользнул от ее голых коленок к горам книг на полу.

– В коттедж снова вломились?

Она собиралась рассказать ему о кресле-русалке, но Тео снова уставился на ее ноги, и Энни охватило чувство неловкости. Не хотелось стоять перед ним в одном полотенце.

– Я бы хотела на завтрак перепелиные яйца-пашот и свежевыжатый манговый сок, если тебя не затруднит моя просьба.

– Отбрось это полотенце, и я добавлю еще и шампанское.

– Звучит заманчиво. – Энни направилась в спальню. – Но поскольку я, возможно, беременна, мне, пожалуй, не стоит налегать на спиртное.

Тео тяжело вздохнул.

– От этих жестоких слов неистовый огонь в чреслах героя потух.

Пока Тео работал в студии, Энни сфотографировала русалку в различных ракурсах. Она собиралась отослать снимки по электронной почте манхэттенскому агенту Кунса, как только доберется до Харп-Хауса. Если кресло в самом деле творение Кунса, вырученные за него деньги с лихвой покроют ее долги, и еще останется немалая сумма.

Застегивая рюкзак, Энни невольно вернулась мыслями к мужчине в мастерской.

«Ты самое совершенное, самое прекрасное творение Божье».

Хоть Тео и ломал комедию, слушать его было приятно.

У Энни вошло в привычку каждый день наведываться к домику для фей. На этот раз она обнаружила крохотный гамак, смастеренный из пера чайки и пары прутиков. Разглядывая его, Энни вспомнила о рисунке Ливии с «освобожденным секретом». Теперь она поняла, что означала корявая закорючка в вытянутой руке стоящей фигурки взрослого. Пистолет. А тело, распростертое на земле? Красное пятно на груди лежащего изображало кровь, а вовсе не цветок или сердце. Ливия нарисовала сцену убийства отца. Открылась задняя дверь Харп-Хауса, и на пороге показалась Лиза. Заметив Энни, она помахала рукой, затем направилась к покрытому грязью внедорожнику, припаркованному перед гаражом. Собравшись с духом, Энни вошла в дом.

В кухне пахло поджаренным хлебом. На лице Джейси застыло встревоженное выражение, ставшее уже привычным.

– Пожалуйста, не говори Тео, что приходила Лиза. Ты ведь его знаешь.

– Тео не собирается тебя увольнять, Джейси. Даю гарантию.

Джейси повернулась к раковине и произнесла, понизив голос:

– Я видела, как он шел к коттеджу сегодня утром.

Энни не хотелось говорить о Тео. Да и что она могла бы сказать? Что, возможно, ждет от него ребенка, хотя это всего лишь случайность, мимолетный эпизод.

«Ты и вправду в это веришь?» – Милашка укоризненно поцокала языком.

«Наша Энни понемногу становится потаскушкой», – брюзгливо заметил Питер. Бывший герой окрысился на нее.

«Кто же у нас теперь грубиян и забияка? – вмешался Лео. – Подбирай выражения, приятель». – Он цедил слова в своей обычной презрительной манере, и все же…

Энни не понимала, что творится в ее голове. Но разбираться в этом было явно не время: рядом стояла Джейси, ожидая ответа.

– Я слышала, как умер твой муж.

Джейси прохромала к столу и опустилась на стул, не глядя на Энни.

– Теперь ты считаешь меня чудовищем.

– Не знаю, что и думать. Я предпочла бы услышать обо всем от тебя.

– Я не люблю говорить об этом.

– Понимаю. Но ведь мы подруги. Если бы я знала о случившемся с самого начала, то не ломала бы голову, почему Ливия не разговаривает.

Джейси вздрогнула, как от удара.

– Я не уверена, что причина в этом.

– Перестань, Джейси. Я кое-что читала о подобных проблемах у детей.

Джейси спрятала лицо в ладони.

– Ты не представляешь, каково это – знать, что причинила боль ребенку, которого любишь больше всего на свете.

В голосе Джейси звучала такая мука, что Энни, не выдержав, сдалась.

– Ты не обязана откровенничать со мной.

Джейси робко подняла глаза.

– Наверное, я… не умею дружить. Когда я росла, на острове было мало девочек моего возраста. К тому же я не хотела, чтобы кто-то знал о том, что творится у нас дома из-за отца, поэтому отталкивала всех, кто пытался сблизиться со мной. Даже Лизу… С ней мы дружим с раннего детства, но в разговорах почти не касаемся личных тем. Иногда мне кажется, что она приходит сюда только для того, чтобы доложить потом обо всем Синтии.

Энни не приходило в голову, что Лиза может быть шпионкой Синтии.

Джейси потерла больную ногу.

– Мне нравилось проводить время с Риган, потому что та никогда не задавала вопросов. Но она была намного умнее меня и жила в совершенно ином мире. – Энни вспомнила то далекое лето на Перегрин-Айленде. В их компании тихая, молчаливая Джейси всегда держалась в тени. Возможно, Энни и вовсе забыла бы о ней, если б не происшествие в пещере. – Я могла оказаться в тюрьме, – продолжала Джейси. – Каждую ночь я благодарю Бога за то, что Букер Роуз услышал мои крики и бросился к дому. Он успел как раз вовремя, чтобы увидеть в окно, как все было. – Она на мгновение зажмурилась, потом снова открыла глаза. – Нед здорово напился. Он шел ко мне, размахивая пистолетом, угрожая. Ливия играла на полу. Она начала плакать, но Неда это не остановило. Он приставил дуло к моей голове. Не думаю, что он собирался меня убить. Просто хотел показать, кто в доме хозяин. Но я не могла выдержать истошного крика Ливии. Я схватила его за руку и… Это было ужасно. Он выглядел таким удивленным, когда раздался выстрел… будто не мог поверить, что сила уже не на его стороне.

– Ох, Джейси…

– Я не знала, как заговорить об этом с Ливией. Всякий раз, когда я пыталась, она убегала. Потом я прекратила попытки, надеясь, что все забудется.

– Ее нужно показать врачу, – мягко заметила Энни.

– И как прикажете мне это устроить? На острове нет специалистов, но даже если бы мне удалось договориться с доктором и отвезти Ливию на материк, мне это не по карману. – Джейси поникла, будто признаваясь в своем поражении. Казалось, она вдруг состарилась на добрый десяток лет. – Ты единственная, с кем она подружилась после смерти Неда.

«Ливия подружилась не со мной, – мысленно возразила Энни. – Она привязалась к Плутовке».

Глаза Джейси наполнились слезами.

– Поверить не могу, что обидела и тебя тоже. После всего, что ты для меня сделала.

Тут в комнату вбежала Ливия, положив конец разговору.

После ухода Энни Тео перебрался в гостиную, но перемена обстановки не помогла: работа не шла. Проклятая жертва не желала умирать.

Нарисованный Энни мальчишка смотрел на него с листа бумаги. Тео с одобрением окинул взглядом большие мужские часы на детском запястье, непослушный вихор на макушке и озабоченные морщинки у парнишки на лбу. Энни невысоко ценила свой художественный талант, а напрасно. Возможно, великим мастером она бы не стала, но из нее вышел бы великолепный иллюстратор.

Мальчишка покорил его с первого взгляда. Яркий образ ожил, завладев его мыслями, словно один из персонажей, созданных его писательской фантазией. Неожиданно для себя Тео ввел в свой сюжет нового героя – двенадцатилетнего паренька по имени Диггити Свифт, перенесшегося из современного Нью-Йорка на улицы Лондона девятнадцатого века. Диггити должен был стать очередной жертвой доктора Квентина Пирса, но мальчишка оказался на редкость увертливым и живучим. Ему, в отличие от взрослых товарищей по несчастью, всякий раз удавалось ускользнуть от жестокого убийцы-психопата. И вот теперь взбешенный Квентин, обуянный жаждой крови, поклялся стереть с лица земли маленького паршивца, подвергнув его сперва самым изощренным пыткам.

Тео с самого начала решил не описывать смерть мальчика. В «Санаторий» он, возможно, и включил бы подобный эпизод, но на этот раз у него не хватало духу. Он решил, что достаточно будет упомянуть вскользь о запахе, шедшем из печи булочника.

Но хитроумный мальчишка, похоже, вовсе не собирался умирать. Угодив в чужой, незнакомый мир, да вдобавок в далекое прошлое, он умудрялся выпутаться из самых безнадежных обстоятельств. Причем проделывал это в одиночку, не прибегая к помощи социальных служб и органов опеки, обходясь без взрослых, не говоря уж о мобильном телефоне и компьютере.

Поначалу Тео не мог понять, откуда у мальчишки взялись таланты супермена, но потом его осенило. Видеоигры. Проводя целые дни за видеоиграми, пока его трудоголики-родители, типичные представители среднего класса, покоряли Уолл-стрит, Диггити натренировал мгновенную реакцию, развил дедуктивные способности и научился не терять голову в экстремальных ситуациях. Мальчишка был напуган и все же не сдавался.

Прежде Тео не выводил детей в своих романах и теперь проклинал в душе эту глупую затею, жалея, что связался с Диггити. Недовольный собой, он одним щелчком клавиши стер все, что успел написать за два часа работы. В конце концов, он писал роман не о мальчишке. Пора было брать дело в свои руки, пока маленький поганец не начал, чего доброго, вертеть им, как пешкой.

Вытянув ноги, Тео задумчиво поскреб подбородок. Энни снова заполнила коробки, но не вынесла их из гостиной. Безнадежная мечтательница, она витала в облаках среди радуг. Тео не верил, что Мария оставила дочери что-то стоящее.

Впрочем, стоило ему появиться рядом, и Энни спускалась с небес на землю. Тео дорого бы дал, чтобы она перестала дразнить его возможной беременностью или хотя бы намекнула, когда будет знать наверняка. Его жена не хотела детей, и, как оказалось, это было едва ли не единственным, в чем их взгляды совпадали. От одной мысли о том, чтобы снова взвалить на себя ответственность за другое человеческое существо, Тео покрывался холодным потом. Нет, он скорее приставил бы к виску пистолет.

Он почти не вспоминал о Кенли с того вечера, когда рассказал о ней Энни, и это его тяготило. Энни, добрая душа, хотела избавить его от груза вины за смерть жены, но она ничего не понимала. Тео нуждался в чувстве вины. Оно давало ему силы жить с самим собою.

 

Глава 15

В понедельник утром Энни с трудом выбралась из постели. Еще не рассвело, она рассчитывала неспешно собраться и позавтракать перед выходом в море на судне Наоми. Но не успела Энни пройти и трех шагов по комнате, как внезапная мысль заставила ее подпрыгнуть на месте, сонливость будто рукой сняло. Выйти в море на судне Наоми? Застонав, Энни уткнулась лицом в ладони. О чем она только думала? Нет, она вовсе не думала! В том-то и беда. Энни никак не могла отплыть вместе с Наоми. Похоже, мозги у нее окончательно скисли. Как только «Венерин башмачок» покинет гавань, она официально окажется за пределами острова. Энни совершенно упустила из виду это важное обстоятельство. Судно стояло на якоре у Перегрин-Айленда, отплывая и возвращаясь каждый день, это ее и сбило с толку. Вдобавок в последнее время в голове у нее творилось нечто невообразимое. Должно быть, она и впрямь ждала ребенка. Как еще объяснить столь вопиющий просчет?

«Если бы ты не проводила столько времени, мечтая о Тео Харпе, то не жаловалась бы на слабые мозги», – укоризненно заметила Пышка.

Даже у Пышки хватило ума сообразить, что к чему. Энни договорилась встретиться с Наоми на пристани и не могла просто исчезнуть без объяснений. Наскоро одевшись, она поехала в город на одолженном у Джейси внедорожнике.

После субботней бури дорогу покрывали комья мерзлой февральской грязи. Энни ехала осторожно, кляня себя за рассеянность. Вот уже двадцать два дня она жила пленницей на острове, обязанном своим существованием океану, но не могла позволить себе роскошь выйти в море. Нет, такой глупой ошибки она больше не совершит.

Небо начинало светлеть, когда она заметила Наоми возле лодочного сарая. Та грузила вещи в плоскодонку, чтобы добраться до «Венерина башмачка», стоявшего на якоре в гавани.

– О, вы уже тут! – Наоми приветливо помахала Энни. – А я боялась, что вы передумали.

Прежде чем Энни успела объяснить, что не поплывет, Наоми принялась пересказывать прогноз погоды. Наконец Энни удалось вставить слово:

– Наоми, я не смогу присоединиться к вам.

В следующий миг на стоянку рядом с эллингами стремительно въехала машина, разбрызгивая гравий. Распахнулась дверца, и на пристань спрыгнул Тео.

– Энни! Стой, где стоишь!

Обе женщины обернулись на окрик. Тео бросился к ним. Должно быть, он недавно проснулся: на щеке у него отпечатался след подушки, а взъерошенные волосы торчали дыбом на затылке.

– Извини, Наоми, – выпалил он, подбегая. – Энни не может покинуть остров.

Еще одна оплошность. Энни забыла порвать записку, которую оставила Тео накануне, – и вот он явился.

Великанша уперла руку в могучее бедро, всем своим видом давая понять, что не сдвинется с места, пока не получит объяснений. Матерая морская волчица, Наоми была не из тех, кого можно взять голыми руками.

– Какого черта? Это еще почему?

Энни почувствовала, как внутренности скручиваются в тугой узел. Она замялась, пытаясь выдумать правдоподобное объяснение. Пальцы Тео легли на ее плечо.

– Энни под домашним арестом.

Наоми подбоченилась обеими руками.

– О чем это ты?

– Она попала в неприятности, до того как появилась здесь, – объяснил Тео. – Ничего серьезного. Устраивала кукольные представления, не имея соответствующего разрешения. В Нью-Йорке на этот счет строгие законы. К несчастью, ее поймали на повторном правонарушении. – Энни сверлила Тео колючим взглядом, но он продолжал молоть языком. – Вместо того чтобы отправить за решетку, судья предложил ей уехать из города на пару месяцев. Он согласился отпустить ее сюда, но лишь при условии, что Энни не будет нарушать границы острова. Это своего рода домашний арест, о чем она явно забыла.

Объяснения Тео вызвали у Энни смешанное чувство восхищения и ужаса.

– А тебе-то какое дело? – огрызнулась она, сбросив с плеча его ладонь.

Рука Тео мгновенно вернулась на прежнее место.

– Ладно тебе, Энни. Ты ведь знаешь, что суд признал меня твоим поручителем. Я закрою глаза на это маленькое нарушение, но только если ты пообещаешь, что впредь подобное не повторится.

– Вы, горожане, все сумасшедшие, – проворчала Наоми.

– А ньюйоркцы – в особенности, – с серьезным видом подтвердил Тео. – Идем, Энни. Я уведу тебя подальше от соблазна.

Наоми недоверчиво поморщилась.

– Брось, Тео, мы же к вечеру вернемся. Побудем в море денек. Никто и не заметит.

– Мне очень жаль, Наоми, но я отвечаю за Энни перед судом. А я серьезно отношусь к своим обязанностям.

Энни заколебалась: то ли рассмеяться, то ли столкнуть Тео в воду.

– Здесь на такую чушь не обращают внимания, – фыркнула Наоми.

Она не на шутку рассердилась, но Тео и бровью не повел.

– Закон есть закон. – Он решительно сжал плечо Энни. – Я готов забыть об этом легком недоразумении, но знай: больше поблажек не будет. – Тео повел ее к стоянке.

Отойдя достаточно далеко, чтобы Наоми не могла их слышать, Энни взглянула на Тео.

– Устраивала кукольные представления, не имея соответствующего разрешения?

– Ты вправду хочешь, чтобы все узнали, чем ты зарабатываешь на жизнь?

– Нет. Просто мне не нравится, когда меня считают осужденной преступницей.

– Не преувеличивай. Самостийное кукольное представление всего лишь мелкое нарушение.

Энни возмущенно всплеснула руками.

– Ты не мог придумать что-нибудь получше? Например, срочный телефонный звонок моего нью-йоркского агента.

– А у тебя есть агент?

– Уже нет. Но Наоми об этом не знает.

– Приношу свои извинения, – произнес Тео, растягивая слова на манер джентльмена девятнадцатого века. – Я только что проснулся и очень спешил. – Он немедленно перешел в наступление. – Ты в самом деле собиралась бездумно отправиться в море на этом суденышке? Честное слово, Энни, за тобою нужен глаз да глаз.

– Я не собиралась покидать остров. Я как раз говорила об этом Наоми, когда подоспела доблестная кавалерия.

– Тогда почему же ты вначале приняла ее приглашение?

– Послушай, у меня и без тебя хлопот хватает.

– Так расскажи мне о них. – Держа Энни за локоть, Тео повел ее мимо стоянки к ратуше. – Мне нужно выпить кофе.

В зале ратуши сидело несколько рыбаков. Тео кивнул им, наполняя похожей на мазут жидкостью из кофеварки два пенопластовых стаканчика и закрывая крышечки.

Снова оказавшись на пристани, Энни с Тео направились к своим автомобилям. Небрежно припаркованная машина Тео стояла в нескольких ярдах от внедорожника Энни. Тео сделал глоток из дымящегося стаканчика, взгляд Энни скользнул по его губам. Красиво очерченный рот, растрепанные волосы, темная щетина на щеках и чуть красноватый от холода нос придавали ему какой-то особый, неряшливый шарм. Казалось, этот мужчина сошел с рекламного щита.

– Ты спешишь? – спросил он.

– Не особенно. – Сперва она собиралась выяснить, почему Тео не втолкнул ее на борт судна, помахав радостно рукой на прощание.

– Тогда садись в машину. Я хочу кое-что тебе показать.

– Речь пойдет о камере пыток или о какой-нибудь безымянной могиле?

Тео раздраженно поморщился.

Энни ответила ему победоносной усмешкой, взятой на вооружение совсем недавно.

Закатив глаза к небу, Тео распахнул пассажирскую дверцу.

Вместо того чтобы повернуть к дому, он поехал в противоположную сторону. На склоне холма рядом с развалинами сгоревшей школы стоял покосившийся обветшалый трейлер, заменявший школьное здание. Они миновали пустую художественную галерею и пару наглухо закрытых ставнями закусочных, где, судя по вывескам, торговали варенными на пару моллюсками и сандвичами с омарами. Возле Кристмас-Бич, где рыбаки вытаскивали лодки на берег, чтобы их подлатать, располагался рыбный рынок.

Пить обжигающий горький кофе на тряской дороге даже через прорезь в крышке стаканчика – занятие не из легких, Энни осторожно сделала глоток.

– Чего здесь не хватает, так это старого доброго «Старбакса».

– И магазина деликатесов. – Тео нацепил на нос темные очки. – Я бы душу продал за отменный бублик.

– Ты хочешь сказать, что у тебя еще есть душа?

– Тебе не надоело?

– Извини. Язык мой – враг мой. Иногда мне случается сболтнуть лишнее. – Энни прищурилась на яркое зимнее солнце. – У меня к тебе один вопрос, Тео…

– Чуть позже. – Он свернул на изрезанную колеями дорогу, которая вскоре сменилась извилистой непроезжей тропинкой. Тео остановил машину у небольшого ельника. – Дальше придется идти пешком.

Еще три недели назад Энни ужаснулась бы, узнав, что ей предстоит прогулка, пусть даже короткая, но приступы кашля давно прекратились. Она уже не помнила, когда случился последний. Жизнь на Перегрин-Айленде вернула ей здоровье и силы. По крайней мере на время, пока ее не подстрелили.

Тео замедлил шаг и, поддерживая Энни под локоть, повел по обледенелой земле. Она отлично справилась бы и сама, но ей нравилась старомодная галантность Тео. Параллельные борозды на земле отмечали контур бывшей дороги, тянувшейся сквозь хвойные заросли. Дальше начинался пологий спуск. Тропинка сбегала вниз, минуя поваленное дерево, делала небольшой поворот и обрывалась у широкой луговины, должно быть, особенно красивой летом. Посередине поляны стоял заброшенный каменный дом со сланцевой кровлей и двумя трубами. На небольшом клочке земли напротив старого ледника из серого камня густо росли какие-то кустики, скорее всего голубика. Океан поблескивал в стороне – достаточно близко, и все же в отдалении, чтобы наслаждаться восхитительным видом, не страшась слепого гнева бушующих волн. Даже в холодный зимний день это уединенное место завораживало своей красотой.

У Энни вырвался протяжный вздох.

– Это просто чудо. Сбывшаяся мечта о райском острове в штате Мэн.

– Здесь куда уютнее, чем в Харп-Хаусе.

– Даже в гробнице уютнее, чем в доме твоего отца.

– Не стану с тобой спорить. Это самая старая ферма на острове. Когда-то здесь разводили овец, выращивали зерно и овощи. Дом пустует с начала восьмидесятых.

Энни оглядела крепкую крышу и неповрежденные окна.

– Кто-то и сейчас присматривает за домом. – Тео, ничего не ответив, отпил глоток кофе. Энни выжидающе склонила голову набок, но глаза Тео скрывались за темными стеклами очков. – Ты, – догадалась она. – Это ты занимаешься домом.

Тео равнодушно пожал плечами, будто речь шла о пустяках.

– Я купил это место. Земля досталась мне за бесценок. – Его делано-небрежный тон не обманул Энни. Может, Тео и ненавидел Харп-Хаус, но старая заброшенная ферма ему явно нравилась. Он обвел глазами лужайку и повернулся в сторону океана. – Здесь нет ни отопления, ни электричества. Есть родник, но вода не подведена. Дом почти ничего не стоит.

Однако Тео ни за что не согласился бы с ним расстаться. В тенистых местах на лужайке белели островки нерастаявшего снега. Энни перевела взгляд на океан с белыми барашками волн, посеребренными утренними лучами солнца.

– Почему ты не захотел, чтобы я вышла в море с Наоми? Стоило мне покинуть гавань, и коттедж достался бы тебе.

– Не мне, моему отцу.

– И что?

– Можешь себе представить, что сделала бы с ним Синтия? Превратила в крестьянскую лачугу, а то и вовсе снесла, чтобы построить на его месте сельский дом в английском стиле. С нее станется. Никогда не знаешь, что взбредет ей в голову.

Еще одна неожиданность. Энни невольно смутилась. А ей-то казалось, что она знает Тео. Выходит, он хотел, чтобы коттедж остался у нее. Пора стряхнуть с мозгов паутину, сказала она себе.

– Знаешь, я все равно потеряю коттедж, это лишь вопрос времени. Когда у меня появится постоянная работа, я уже не смогу приезжать сюда каждый год на два месяца.

– Не будем так далеко загадывать. Мы с этим разберемся, когда придет время. – «Мы» разберемся? – Идем, – позвал Тео. – Я покажу тебе дом.

Энни направилась вслед за ним к ферме. За последние недели она так привыкла к неумолчному шуму прибоя, что ее поразила удивительная тишина этого места, нарушаемая лишь птичьими голосами. Подойдя к двери, Энни опустилась на колени, чтобы рассмотреть ближе россыпь подснежников. Их крохотные головки-колокольчики смущенно склонились, будто шепча: «Простите, что мы так спешим покрасоваться, когда до конца зимы еще далеко». Энни тронула пальцем нежный белый цветок.

– В этом мире есть еще надежда.

– В самом деле?

– Должна быть. А иначе какой во всем этом смысл?

Тео издал невеселый смешок, похожий на лай собаки.

– Ты напомнила мне одного знакомого мальчишку. Ему не победить, но он все продолжает бороться.

Энни насмешливо изогнула бровь.

– Ты говоришь о себе?

Тео вздрогнул от неожиданности.

– О себе? Нет. Этот парнишка… ладно, забудь о нем. Писатели не всегда различают грань между вымыслом и действительностью.

«Чревовещатели тоже».

«Понятия не имею, о чем это ты», – возмущенно фыркнула Плутовка.

Тео нашел в кармане ключ и сунул в замочную скважину. Ключ легко повернулся.

– А я думала, на острове никто дверей не запирает, – заметила Энни.

– Городские привычки так легко не забываются…

Энни вошла вслед за Тео в пустую комнату с потертым полом, выложенным из некрашеных широких досок, и большим камином из тесаного камня. Золотые пылинки, взвихренные воздушным потоком, плясали в лучах солнца, вливавшихся в окно. В комнате пахло смолистым дымом и старостью, но не запустением. Не было здесь ни мусора, ни негодной рухляди и хлама. Крепкие, без трещин стены стояли прочно и ровно, только выцветшие старомодные обои с цветочным рисунком местами покоробились от времени.

Энни расстегнула пальто. Тео остановился посередине комнаты, пряча руки в карманы серой парки. Он казался смущенным, будто Энни невольно раскрыла его секрет. Она прошла мимо него на кухню, где осталась лишь каменная раковина да несколько покореженных подвесных металлических полок для посуды. Дальнюю стену занимала старинная печь. Ее чисто вымели и набили свежими дровами. «Здесь чудесно», – подумала Энни. Старый дом был частью Перегрин-Айленда, но злоба и раздоры островитян его не коснулись.

Стянув шапку, Энни сунула ее в карман. За окном над раковиной виднелся голый клочок земли, возможно, бывший когда-то садом. Она представила себе пышную зелень, цветущие шток-розы и гладиолусы, сладкий горошек, капустные и свекольные грядки.

Тео тихо вошел в кухню. Энни стояла спиной к нему, глядя в окно. Ее распахнутое пальто сползло с одного плеча. Она не потрудилась подкрасить глаза или губы и, наверное, поэтому выглядела так естественно в старомодной кухне из забытого прошлого. В своем незатейливом наряде она запросто могла бы сойти за фермершу тридцатых годов. Ее дерзкие глаза и густая копна непокорных кудрей никак не вписывались в современные каноны растиражированной, давно поставленной на поток красоты. Она была неподражаемой, единственной в своем роде.

Тео вообразил, что сказала бы Кенли и ее одержимые модой подруги при виде Энни. О, они захотели бы непременно исправить ее внешность. Выпрямить при помощи химии вьющиеся волосы, сделать губы пухлыми, как у порнозвезды, увеличить грудь, провести легкую липосакцию (впрочем, где именно, Тео не мог представить даже приблизительно). Хотя единственное, что не помешало бы изменить в ее наружности… Тео осекся, ответ пришел сам собой.

Ровным счетом ничего.

– Это место будто создано для тебя. – Как только слова эти слетели у него с языка, Тео немедленно захотелось взять их обратно. Он добавил, небрежно растягивая слова: – Представляю, как ты вспахиваешь поля, задаешь корм свиньям и красишь сараи.

– Ну, спасибо тебе. – Ей бы следовало оскорбиться, но Энни оглядела кухню и улыбнулась.

– Мне нравится этот дом.

– Да, он ничего.

– Больше, чем ничего. Ты отлично знаешь, что он прекрасен. Почему ты вечно изображаешь из себя бездушного тупицу?

– Мне незачем притворяться.

Энни на мгновение задумалась.

– И все же ты играешь. Только роли выбираешь не те.

– Это тебе так кажется. – Тео смущала необычайная проницательность Энни. Эта женщина безошибочно нащупывала самые слабые его места. Его пугало сострадание, с которым она выслушала историю его прошлого, и ее великодушная готовность забыть обо всем, случившемся тем далеким летом без малого двадцать лет назад. Тео начинал за нее бояться.

Солнечный луч вспыхнул на кончиках ее ресниц, и Тео вдруг охватило первобытное желание подчинить ее себе, доказать свое превосходство. Убедиться, что он все еще хозяин положения. Он медленно подошел к Энни, глядя ей в глаза.

– Перестань, – сказала она.

Протянув руку, Тео накрутил на палец локон, упавший ей на ухо.

– Перестать что?

Энни оттолкнула его ладонь.

– Перестань актерствовать, изображая Хитклифа из «Грозового перевала», черт тебя побери.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь…

– А эта ленивая походка рокового красавца, эти томные глаза с полуопущенными веками, этот заносчивый, надменный вид?

– Я в жизни не ходил ленивой походкой. – Несмотря на бурные протесты, Энни стояла неподвижно, не отступила ни на дюйм. Тео коснулся пальцем ее щеки…

Тео испытывал на ней свои дьявольские чары. А может, так действовала на нее старая ферма. Но как бы то ни было, Энни чувствовала, что не в силах двинуться с места, хотя взгляд Тео вызывал у нее смутную тревогу. Что-то смущало ее.

Довольно было повернуться к нему спиной, чтобы положить этому конец. Но она не могла. Энни не остановила его, и когда он стянул с нее пальто, а потом сбросил свою куртку. Уронив руки, неотрывно глядя друг другу в глаза, они замерли в лужице дрожащего зимнего света, жидким ручейком льющегося в окно.

Тело Энни пылало, все ее чувства необычайно обострились. Она вдруг ощутила, как нестерпимо громко бьется сердце, как бурлит в венах горячая кровь. Ей показалось, что она слышит стук сердца Тео. Энни всегда знала: бездумный секс не для нее. Она не из тех женщин, что, получив удовольствие от мужчины, немедленно забывают о нем. В век равноправия полов подобная неспособность разделять чувства и чисто физические потребности считается слабостью. Изъяном, которых у нее и без того хватало с избытком.

Тео коснулся ее щеки.

«Не смей прикасаться ко мне так. Не смей вообще ко мне прикасаться. Ну же, не останавливайся, я хочу чувствовать прикосновение твоих рук».

И руки Тео будто услышали ее безмолвный призыв. Как и его губы. Он целовал ее исступленно, едва ли не зло. Возможно, потому, что она была не так красива, как он? Не так шикарна? Не так успешна?

Его язык скользнул в глубину ее рта, и Энни вцепилась в плечи Тео. Губы ее приоткрылись, поддаваясь соблазну, уступая власти его поцелуя. Он сжал ее в объятиях, приник к ней всем телом. Тео был выше ее ростом, но, как ни странно, это им нисколько не мешало. Тесно прильнув друг к другу, как две половинки разрезанного яблока, они будто стали единым существом.

Его руки скользнули к ней под свитер, обхватили спину. Сильные пальцы очертили дорожку вдоль ее позвоночника. Тео сразу взял на себя главенствующую роль, ей следовало осадить его. Пора было установить свои правила, заставить его подчиниться, так и поступают современные женщины. Используют мужчин, а не поддаются им. Но Энни так нравилось чувствовать себя желанной.

– Я хочу видеть тебя, – прошептал он, касаясь губами ее губ. – Любоваться твоим гибким телом, позолоченным солнцем.

Эти слова, отдававшие литературщиной, заворожили ее, словно поэтические строки. Впервые в жизни Энни не нашлась с ответом. Вместо того чтобы отпустить ехидную ремарку, она подняла руки, позволяя Тео стянуть с нее свитер. Расстегнутый бюстгальтер полетел на пол. Тео стащил с себя пуловер, не сводя глаз с ее груди. Солнечный свет омывал ее тело, и, хотя в доме стоял холод, она чувствовала, как внутри разгорается жар.

Ей хотелось еще поэзии. Еще поцелуев и объятий. Наклонившись, она сбросила сапожки и носки. Пальцы Тео пробежали по ее позвоночнику, будто наигрывая мелодию на флейте.

– Похоже на нить жемчуга, – прошептал он.

Кожа Энни покрылась мурашками. Мужчины не говорят ничего подобного, занимаясь любовью. Они вообще большей частью молчат. А если и открывают рот, то ляпают что-нибудь грубое, приземленное, напрочь отбивающее всякое желание.

Неподвижно глядя Тео в глаза, она потянула вниз язычок молнии у себя на джинсах. Тео опустился на колени. На губах его мелькнула тень улыбки. Склонив голову, он поцеловал полоску кожи у нее на животе, чуть выше кромки трусиков. Энни погрузила пальцы в густую гриву его волос, обхватила голову, сжала в горстях черные пряди, не дергая, а лишь наслаждаясь ощущением.

Губы Тео медленно нашли выступающие кости ее бедер, легко коснулись пупка. Щетина на его щеках слегка царапала ее кожу. Сквозь тонкий нейлон трусиков его пальцы скользнули в ложбинку между ее ягодицами. Нетерпеливо сдернув вниз, к лодыжкам, ее джинсы вместе с трусиками, он жадно приник ртом к обнаженным бедрам, и Энни, едва не упав, ухватилась за его плечи.

Потом, сгорая от желания, он попытался раздвинуть ее колени, но мешали джинсы, сковывавшие щиколотки. Быстро устранив это препятствие, Тео развел ее ноги, чтобы зарыться лицом в мягкую плоть. Энни пришлось вцепиться в него еще крепче.

Она запрокинула голову, хватая ртом воздух. Ноги вдруг стали ватными. Казалось, колени вот-вот подогнутся. Так и случилось.

Энни упала на куртки, неловко разбросав руки и ноги. Тео выпрямился, разглядывая ее наготу.

– Буйно цветущий розовый сад. Немного одичалый.

Его поэтичная скабрезность сразила Энни наповал. Ей хотелось придумать достойный ответ. Одержать верх. Но и в поражении таилась своя прелесть…

Тео сорвал с себя остатки одежды, но продолжал стоять, возвышаясь над ней. Огромный, нагой. Похоже, он бросал ей вызов?

О да…

Наконец он опустился на колени. Положил ее ноги себе на плечи. Приник губами к лону.

Веки ее сомкнулись. Голова запрокинулась.

О, он не спешил, смакуя каждое мгновение, останавливаясь, чтобы начать все сначала. Чередуя касания пальцев, губ, языка, жаркое дыхание, прохладное дуновение. Уступая могущественной, неукротимой силе, Энни возносилась все выше и выше, паря над бездной, пока тело не запылало, как факел, растворяясь в стихии огня.

Но Тео не позволил ей сомкнуть ноги.

– Ты опережаешь события. Чш-ш… не спеши. Не сопротивляйся.

Он завладел ее телом.

Сколько это длилось? Кто знает… Подчас мгновение и вечность неразличимы. Жадное нетерпение, огненный вихрь блаженства, короткое забвение… Он сорвал с нее все покровы, оставив нагой, беззащитной, словно улитку, лишенную панциря. А она позволила ему это.

Наконец, задыхающаяся, обессиленная, она запросила пощады. Тео накрыл ее тело своим. Победитель, гордый завоеватель, спешащий вступить во владение тем, что принадлежит ему по праву, он, однако, ни на минуту не терял контроля над собой.

Но Энни не собиралась уступать ему первенство, ведь они даже не были любовниками. Она ловко вывернулась, прежде чем Тео успел пригвоздить ее к полу. Теперь уже он оказался распластан на подстилке из курток. Перекатившись на бок, Тео потянулся к ней, чтобы снова подмять под себя, но вместе с наслаждением, которое он ей дал, Энни обрела и силы, чем Тео похвастать не мог. Упершись ладонями ему в грудь, она резко опрокинула его на спину, чтобы творить собственное колдовство.

Ее ласкающие пальцы скользнули по крепким мышцам его груди к плоскому, твердому животу, потом опустились ниже. Энни склонилась над Тео, щекоча волосами его кожу. Запустив пальцы в ее пышные кудри, он сжал их в горстях. Бережно, почти благоговейно…

Теперь уже Энни дарила Тео наслаждение, то играя, то прерывая игру, чтобы мгновение спустя начать ее снова. Они поменялись ролями. Ее белая кожа казалась еще светлее, оттененная его смуглостью. Сверкающие пылинки, яркие солнечные лучи, запахи телесных соков, ароматы кожи – все перемешалось, слилось воедино. Уже не владея собой, Тео сжал ее затылок, но Энни не уступила: время еще не настало. Самая искушенная куртизанка на земле, она вольна была дарить блаженство и отнимать его, когда ей вздумается.

Тео уже давно закрыл глаза. Спина его выгнулась. Искаженное мольбой лицо застыло. Теперь он был целиком в ее власти.

И тогда Энни наконец сжалилась над ним, дав ему то, чего он жаждал.

Но на этом игра не окончилась. Энни оказалась распластанной на полу, так что молния на пальто врезалась ей в спину. Потом снова наверху. И опять внизу. На какой-то миг Тео оторвался от нее, чтобы разжечь огонь в печи. Он не шутил насчет презервативов. Он запасся ими щедро и, похоже, собирался использовать все до единого.

Когда старая ферма укоризненно заскрипела, вздыхая и жалуясь, они умерили пыл и принялись медленно исследовать друг друга. Кажется, Тео и впрямь нравились смешные волосы Энни, а ей доставляло удовольствие щекотать его своей кудрявой гривой. Его губы сводили ее с ума. Он снова назвал ее «самым прекрасным творением Божьим», и Энни едва не разрыдалась.

Солнце стояло уже высоко, когда они наконец насытились друг другом.

– Прими это как извинение, – прошептал Тео ей на ухо.

Его слова разрушили волшебство, вернув Энни к реальности. Отстранившись от Тео, она подняла голову.

– Извинение? Но мы, кажется, не в ссоре. Разнообразия ради.

Повернувшись на бок, он потянулся к ее волосам и накрутил на палец кудряшку.

– Я хотел бы извиниться за былые грехи. В шестнадцать лет я был чертовски нескладным. Чудо, что мои неуклюжие потуги не отбили у тебя навсегда всякий интерес к сексу.

– Как видишь, этого не случилось. – Солнечный луч скользнул по лицу Тео, высветив шрам у края брови. Тронув его пальцем, Энни произнесла резче, чем ей хотелось: – Я нисколько не сожалею.

– И правильно делаешь. – Выпустив прядь ее волос, Тео поднялся с пола. – Ты тут ни при чем.

Энни приподнялась на локте. На спине у Тео краснела длинная отметина, оставленная то ли застежкой пальто, то ли ее ногтями.

– Этот шрам – моя работа. Я ударила тебя по лицу хлыстом.

Тео натянул джинсы.

– Шрам оставила не ты. Я поранился, катаясь на серфинге. Вышло довольно глупо.

Энни тотчас вскочила.

– Неправда. Шрам оставила я.

Тео застегнул молнию на джинсах.

– Думаю, мне лучше знать, лицо-то мое.

Тео лгал. Энни стегнула его хлыстом по лицу в приступе ярости, желая наказать за все, что он сделал с ней. За несчастных щенков, за пещеру, за записку с приглашением на свидание и за свое разбитое сердце.

– Зачем ты говоришь это? – Энни схватила пальто и надела на голое тело. – Я ведь знаю, что случилось на самом деле.

– Ты меня ударила. Я помню. Но хлыст задел висок примерно здесь. – Он показал на тонкую белую отметину чуть ниже шрама.

Зачем ему врать? Очарование уединенного домика заставило Энни забыть об осторожности и показать слабину. Она совершила ошибку. Ей следовало помнить, что секс это одно, а доверие и близость – совсем другое. Она потянулась за одеждой.

– Поедем отсюда.

В город они вернулись в молчании. Тео въехал на стоянку возле пристани, чтобы Энни могла пересесть в свой внедорожник, но стоило ему затормозить, как к «рейнджроверу» подскочила женщина средних лет с белыми крашеными волосами, выбивавшимися из-под бейсболки. Наклонившись к водительской дверце, она начала говорить еще прежде, чем Тео успел опустить стекло.

– Я только что приехала от отца, Леса Чилдерса. Помните его? Владелец «Талисмана удачи». Он сильно порезал руку. Рана глубокая, и кровь никак не останавливается. Нужно наложить швы.

Тео выставил локоть в окно.

– Я осмотрю порез, Джесси, но мой диплом не дает права зашивать раны. Пока я не закончил обучение и не получил более высокую медицинскую квалификацию, я могу лишь перевязать руку вашему отцу. Ему придется ехать на материк.

Тео продолжал обучение? Еще одна подробность, о которой он никогда не упоминал.

Джесси выпрямилась во весь рост и подбоченилась, явно не собираясь сдаваться.

– Это Перегрин, Тео. Думаете, здесь хоть кому-то есть дело до того, какой у вас диплом? Да вы и сами знаете. – Энни мысленно согласилась с ней. Предоставленные самим себе островитяне, почти два года вынужденные обходиться без врача, рассчитывали, что Тео применит свои медицинские знания на практике. – И я буду признательна, если вы заглянете к моей сестре. У ее собаки диабет, бедняжке нужно делать уколы, но сестра боится игл. Нужно ей помочь – показать, как это делается. Жаль, мы раньше не знали, что у нас на острове есть медик. Месяц назад у Джека Брауни случился сердечный приступ, вот когда бы пригодилась ваша помощь.

Помимо воли Тео, его уже затягивала островная жизнь.

– Хорошо, я заеду и к вашей сестре, – неохотно пообещал он.

– Следуйте за моим грузовиком. – Коротко кивнув Энни, Джесси направилась к ржавому остову некогда красного пикапа.

Энни открыла дверцу «рейнджровера».

– Прими мои поздравления, Тео. Кажется, ты теперь новый местный доктор. А заодно и ветеринар.

Он снял солнечные очки и потер переносицу.

– Значит, мне предстоит прыгнуть выше головы.

– Похоже. Возможно, тебе захочется освежить в памяти кое-какие премудрости. К примеру, как гнать глистов у собак. Или принимать роды у коров.

– На Перегрин-Айленде нет коров.

– Пока нет. – Энни вышла из машины. – Но подожди, когда все узнают, что на острове появился новый ветеринар.

 

Глава 16

Случилось что-то скверное. Дверь коттеджа была широко распахнута, а Ганнибал жался к крыльцу возле старых деревянных ловушек для омаров, кое-где еще покрытых нерастаявшим снегом. Выскочив из внедорожника, Энни бросилась через двор к открытой двери. Она слишком разъярилась, чтобы осторожничать. Ей хотелось застигнуть мерзавцев в доме и разорвать их в клочья.

В гостиной ей сразу бросились в глаза покосившиеся картины на стенах и разбросанные по полу книги, скинутые с полок. Но самое ужасное – негодяй, вломившийся в дом, оставил на стене надпись, намалеванную наспех ярко-красной краской:

«Я приду за тобой».

– Черта с два! – Энни решительным шагом обошла коттедж. Кухня и студия выглядели в точности так же, как и утром. Куклы не пострадали, вещи Тео тоже остались нетронутыми, но ящики комода в спальне кто-то выдвинул, разворошив и вышвырнув на пол все, что в них лежало.

Грубое вторжение в ее личное пространство привело Энни в бешенство. Какие-то подонки считали себя вправе врываться в ее дом, рыться в ее вещах и малевать омерзительные надписи на стенах. Но на этот раз они хватили через край. Или кто-то из Харпов задумал выжить ее с острова, или один из местных жителей, прознав о наследстве Марии, пытался избавиться от Энни, чтобы разобрать дом по кирпичику, пока не найдет то, что ему нужно.

Эллиотт Харп не отличался хорошим вкусом в выборе жен, но не давал повода заподозрить его в непорядочности. А вот с Синтией Харп дело обстояло иначе. У нее имелись деньги, мотив и связи среди жителей городка. Правда, Синтия отдыхала на юге Франции, но это вовсе не означало, что она не могла дирижировать всеми событиями, оставаясь в тени. Но зачем ей пускаться на подобные ухищрения ради крошечного коттеджа, когда в ее распоряжении огромный Харп-Хаус? Что же до наследства Марии… в отсутствие Энни взломщик, будь то женщина или мужчина, мог обыскать весь дом сверху донизу, обшарить каждый уголок, не опасаясь появления хозяйки, – коттедж часто подолгу пустовал.

Впрочем, сама Энни располагала неограниченным запасом времени и все же не нашла того, что искала. Правда, она не вскрывала полы и не ломала стены, а таинственный охотник за сокровищами, возможно, именно это и собирался сделать, для чего ему и требовалось время. Взломщик, кем бы тот ни был, узнал о наследстве, после того как Энни появилась на острове, иначе успел бы раньше перетряхнуть дом.

Ганнибал забился под кровать, а Энни, обойдя ворох сорванного с постели белья, брошенного на полу, направилась в гостиную.

«Я приду за тобой».

Красная краска еще не просохла. Кто-то пытался напугать Энни, и, возможно, сумел бы, не будь она так зла.

Существовала и еще одна вероятность, которую Энни не хотелось рассматривать, но продолжать с ослиным упрямством делать вид, будто ее не существует, было уже невозможно. Свист пули, едва не разнесшей Энни голову, и теперь отчетливо звучал у нее в ушах. Что, если наследство тут вовсе ни при чем? Что, если кто-то просто желает ей смерти?

Найдя в чулане банку с остатками белил, Энни закрасила мерзкую надпись, затем села во внедорожник Джейси и поехала в Харп-Хаус. Неожиданно она поймала себя на мысли, что почти скучает по пешим прогулкам. Три недели назад путь к вершине утеса казался ей восхождением на Эверест, но приступы кашля наконец прекратились, и ходьба уже не изматывала ее, а доставляла удовольствие.

Стоило Энни выйти из машины, как Ливия в одних носках выбежала из дома и бросилась к ней, улыбаясь во весь рот.

– Ливия! Ты же не обута! – крикнула Джейси ей вслед. – Вернись сейчас же, чертенок!

Погладив малышку по щеке, Энни привела ее в кухню. Джейси неловко проковыляла к раковине на своих костылях.

– Звонила Лиза. Она видела утром, как вы с Тео проезжали через город.

Энни уклонилась от скрытого вопроса в словах Джейси.

– Да, какая-то женщина остановила его и попросила осмотреть ее отца. Она назвалась Джесси. Похоже, новость о том, что Тео обучался оказанию экстренной медицинской помощи, облетела остров.

Джейси включила воду и, наполнив стакан, передала его Ливии.

– Джесси Чилдерс. Мы здесь обходимся без врача, с тех пор как Дженни Скейффер уехала на материк.

– Я слышала об этом.

Энни перешла в кабинет Эллиотта, чтобы проверить почту. Пришло приглашение от старой подруги студенческих времен на вечеринку по случаю предстоящего рождения ребенка, короткое сообщение от нью-йоркской знакомой и лаконичный ответ от агента Джеффа Кунса: «Это не его работа».

Энни захотелось расплакаться. Она говорила себе: надеяться не следует, но в душе не сомневалась, что кресло-русалка и есть наследство Марии. Однако теперь она снова оказалась в тупике.

Из кухни донесся глухой стук. Энни поднялась, чтобы узнать, в чем дело. Она застала Джейси посреди кухни: та пыталась поднять упавший стул с прямой спинкой.

– Хватит носиться по дому, Ливи. Ты что-нибудь разобьешь. – Ливия сердито пнула стул носком кроссовка. Джейси с удрученным вздохом облокотилась на стол. – Она не виновата. Ей хочется побегать, выплеснуть энергию, а здесь не поиграешь.

– Я выйду с ней погулять, – предложила Энни. – Что скажешь, Лив? Хочешь на прогулку?

Девочка так оживленно закивала, что бледно-лиловый пластмассовый обруч у нее в волосах съехал ей на глаза.

Энни решила отвести Ливию на берег. Солнце светило ярко, наступило время отлива. Девочка росла на острове и, как все местные дети, привыкла к воде. Она скучала по океану.

Спускаясь по каменной лестнице, Энни крепко держала малышку за руку. Ливия пыталась вырваться, ей не терпелось сбежать вниз, но Энни ее не отпустила. Дойдя до последней ступеньки, девчушка замерла, глядя во все глаза на пустынный берег, будто не могла поверить, что вокруг столько простора и свободы – бегай сколько хочешь.

Энни указала на птиц, сидевших на каменном выступе чуть поодаль:

– Попробуй-ка поймать вон тех чаек.

Ливию не пришлось долго упрашивать. Она бросилась бежать, перебирая тонкими ножками. Ее каштановые волосы, выбившиеся из-под розовой шапочки с помпоном, развевались на ветру. Вихрем промчавшись между скалами, она выскочила на песок, но остановилась вдалеке от полосы прибоя.

Энни нашла плоский валун в стороне от старого входа в пещеру. Опустив рюкзак на камни, она наблюдала, как Ливия карабкается на скалы, гоняется за ржанками и роет ходы в песке. Когда малышка наконец устала, она подошла и уселась рядом с рюкзаком. Улыбаясь, Энни достала и надела на руку Плутовку.

Кукла не стала терять времени даром.

– Сыграем в «Освободи секрет»?

Ливия кивнула.

– Я боюсь. – Плутовка театрально всплеснула руками и добавила с еще большим драматизмом: – Я просто в ужасе.

Ливия наморщила лоб.

– Океан такой большой, – прошептала Плутовка, – а я не умею плавать. Боюсь воды.

Ливия энергично покачала головой.

– По-твоему, вода не страшная? – спросила Плутовка.

Ливия явно не разделяла ее страхов.

– Мне кажется, разных людей пугают разные вещи. – Плутовка задумчиво похлопала себя по щеке. – Хорошо, когда боишься такого, о чем легко рассказать. Ну, если страшно подойти к океану, когда рядом нет взрослых. Но есть вещи, о которых так просто не расскажешь, потому что они не взаправдашние. Например, жуткие чудища.

Ливия согласно кивнула.

Наблюдая за тем, как играет Ливия, Энни раздумывала о немоте девочки. Она не была полностью уверена, что поступает правильно, но собиралась попытаться.

– Или когда видишь, как папа обижает маму. – Плутовка понизила голос: – Это очень, очень страшно.

Нахмурившись, Ливия просунула палец в дырочку на джинсах.

Энни не изучала детскую психологию, все свои знания о том, как помочь ребенку, перенесшему психологическую травму, она почерпнула в Интернете. Случай был слишком трудным, ей следовало остановиться. И все же…

Джейси не смогла поговорить с Ливией о случившемся. Энни надеялась, что Плутовке, возможно, удастся снять табу с этой темы.

– Это намного страшнее, чем океан. – Плутовка вздохнула. – Если бы я увидела, как маме пришлось застрелить папу из пистолета, я бы так испугалась, что, наверное, тоже не захотела бы разговаривать.

Оставив в покое дырку на джинсах, Ливия широко раскрыла глаза, ловя каждое слово куклы.

Энни отступила на шаг, и Плутовка, вскинув голову, заговорила бодро и весело:

– Но потом мне бы надоело все время молчать. Особенно если бы мне захотелось сказать что-то важное. Или если бы я вздумала спеть. Я говорила тебе, что замечательно пою?

Ливия оживленно закивала.

Внезапно Энни пришла в голову безумная идея. Конечно, ее ни в коем случае не следовало приводить в исполнение, но что, если…

Плутовка начала петь, потряхивая кудрями из рыжей шерстяной пряжи в такт незатейливой мелодии, которую Энни только что придумала:

Ливия внимательно слушала куклу и вовсе не казалась расстроенной, поэтому Энни продолжала, нескладно импровизируя на ходу:

О господи! Что она натворила! Энни почувствовала под ложечкой холодную сосущую пустоту. Ее представление выглядело скверной пародией на телешоу «Субботним вечером в прямом эфире». Веселый мотивчик, мерзкие стишки… Она коснулась больной для девочки темы, паясничая в стиле стендап-комедии!

Ливия, похоже, ждала продолжения, но Энни, в ужасе от собственной безумной выходки, растеряла весь свой кураж. Несмотря на самые благие намерения, она, возможно, нанесла новую психологическую травму этой прелестной девочке. Плутовка сокрушенно повесила голову.

– Наверное, мне не стоило петь песенку о таких ужасных вещах.

Ливия долго смотрела на куклу, потом соскочила с камня и побежала вдоль берега в погоне за чайкой.

Энни только что накормила Ганнибала ужином, когда вошел Тео.

– Ты не должна оставаться здесь одна.

Его голос звучал раздраженнее, чем обычно.

– Откуда этот запах свежей краски?

– Небольшой ремонт. – Энни говорила подчеркнуто сухо, желая восстановить барьер между ними. – Как прошло врачевание ран?

– Не слишком удачно. Накладывать швы без наркоза – развлечение не из приятных.

– Не говори об этом своим читателям. Они в тебе разочаруются.

Тео смерил ее мрачным взглядом.

– Если меня нет в коттедже, ты должна оставаться в Харп-Хаусе.

Хороший совет, только Энни твердо решила быть в коттедже, когда таинственный взломщик явится в следующий раз. Игра в «кошки-мышки» слишком затянулась. Настало время выложить карты на стол.

«Я не потерплю, чтобы моя дочь росла такой робкой овцой, Антуанетта».

Энни невольно вздрогнула, вспомнив запальчивые слова Марии. Сколько еще ярлыков, приклеенных матерью, таскала она на себе долгие годы, не подвергая их сомнению?

«Ты всегда была такой пугливой… Ты с рождения ужасно неуклюжая… Пора тебе расстаться со своими фантазиями…»

И еще: «Конечно, я люблю тебя, Антуанетта. Я не беспокоилась бы о тебе, если б не любила».

Жизнь на холодном зимнем острове вдали от большого города заставила Энни взглянуть на себя другими глазами. Она вдруг…

– Какого дьявола?

Повернувшись, Энни увидела, что Тео разглядывает свежеокрашенную стену. Она состроила гримаску.

– Надо добавить еще один слой белил.

Тео ткнул пальцем в красные буквы, слабо проступавшие под белой краской.

– Ты пытаешься обратить все в шутку? Но это вовсе не смешно!

– А ты лучше подумай хорошенько. Я могу шутить или визжать от ужаса. Выбирай, что тебе больше нравится. – На самом деле Энни вовсе не хотелось визжать. Она бы предпочла задать кому-нибудь трепку.

Сердито выругавшись, Тео потребовал, чтобы Энни в точности описала ему все, что случилось. Выслушав ее рассказ, он хмуро объявил:

– Вот как мы поступим. Ты переедешь в Харп-Хаус. А я отправлюсь на материк и обращусь в полицию.

– Напрасно время потратишь. Полиция не проявила интереса, даже когда в меня стреляли. Станут они беспокоиться из-за надписи на стене.

Тео вынул из кармана телефон, но тотчас вспомнил, что в коттедже не работает связь.

– Собирайся. Ты уедешь отсюда.

– Я ценю твою заботу, но я остаюсь. И мне нужно оружие.

– Оружие?

– Только на время.

– Ты хочешь, чтобы я одолжил тебе пистолет?

– И показал, как из него стрелять.

– Это скверная идея.

– Ты хочешь, чтобы я встретила подонка безоружной?

– Я бы предпочел, чтобы ты его вовсе не встречала.

– Я не побегу, поджав хвост.

– Черт возьми, Энни. Ты все такая же бесшабашная, как в пятнадцать лет.

Энни недоуменно застыла. Она никогда не считала себя бесшабашной, но ей понравился этот новый образ. Возможно, Тео сказал правду. Взять, к примеру, ее привычку влюбляться в неподходящих мужчин или глупую уверенность, что из нее выйдет хорошая актриса, или решимость непременно свозить Марию напоследок в Лондон. Да еще не стоило забывать, что она, возможно, ждала ребенка от Тео Харпа.

«Ты совсем меня не знала, Мария».

Тео выглядел непривычно усталым и измученным. Это только прибавило ей твердости.

– Мне нужен пистолет, Тео. И я хочу научиться стрелять.

– Это слишком рискованно. В Харп-Хаусе ты будешь в безопасности.

– Я не хочу переезжать в этот дьявольский дом. Я останусь здесь.

Тео посмотрел на нее долгим изучающим взглядом, потом строгим учительским жестом поднял палец.

– Ладно. Завтра днем начнем тренироваться в стрельбе. Но лучше бы тебе прислушаться к моим словам. – Он удалился в студию.

Энни поужинала бутербродами и продолжила разбирать коробки, но вскоре почувствовала, что устала – день выдался длинный. Чистя зубы, она поглядывала на закрытую дверь студии. Энни постоянно твердила себе, что следует соблюдать дистанцию, и все же ей отчаянно хотелось, чтобы Тео лежал рядом. Ее так мучило это желание, что, не выдержав, она схватила на кухне клейкие листочки для записей, оторвала один и, нацарапав короткую записку, приклеила ее снаружи на дверь своей спальни. Лишь потом она улеглась в постель.

Диггити Свифт был мертв. Тео покончил с ним. Мальчишка допустил наконец промах, доктор Квентин Пирс настиг его, и с тех пор Тео не написал больше ни строчки.

Закрыв лэптоп, он устало потер глаза. Похоже, мозги увяли окончательно. На сегодня все, решил он. Лучше продолжить завтра на свежую голову. К тому времени исчезнет противная тяжесть в груди, и можно будет двигаться дальше. На середине книги работа всегда дается с трудом. Но теперь, когда Диггити больше нет, созданная им неразбериха и хаос исчезнут вместе с ним, и следующие главы пойдут гораздо легче. Главное, не думать об Энни и о том, что случилось утром на ферме…

Он не станет будить ее, когда уляжется рядом. Он ведь не животное, не способное обуздать себя, хотя, сказать по правде, за это Тео не поручился бы. Заниматься любовью с женщиной, не испытывая к ней ненависти и отвращения… Сжимать в своих объятиях женщину, которая не станет потом истерически рыдать и кидаться на него с кулаками, обвиняя в воображаемых изменах. Тео давно не испытывал такого восхитительного чувства.

Энни так мало походила на женщин из его прошлого, что Тео невольно задумался, заметил ли бы он ее, встретив случайно на улице. Да, черт возьми. Он обратил бы внимание на это необычное лицо, своеобразное, единственное в своем роде. И на ее походку завоевательницы. Тео нравился рост Энни, ее забавная манера смотреть на людей так, будто она видела их в истинном свете. Ему нравились ее ноги, да еще как. Энни была чудачкой. Удивительной, неподражаемой чудачкой. И ему следовало надежнее защищать ее.

Днем в беседе с Джесси и ее отцом Тео пытался разузнать, как на острове относятся к Энни, но не услышал ничего, что показалось бы ему подозрительным. Всех занимал вопрос, почему Энни приехала на Перегрин зимой, но люди куда охотнее делились воспоминаниями о Марии.

Тео решил на следующий день вечером, когда рыбаки возвращаются после лова, снова заглянуть в город, угостить островитян пивом и расспросить. Вдобавок он собирался довести до всеобщего сведения, что Энни вооружена. Его не особенно прельщала эта перспектива, но ничего другого не оставалось.

Он приехал на остров, потому что не мог больше находиться в окружении людей, но и здесь оказался в самой гуще. Прошло больше часа с тех пор, как Энни ушла к себе в комнату. Должно быть, она переоделась в свою кошмарную пижаму. А может, и нет.

Все добрые намерения Тео мгновенно испарились. Отложив в сторону лэптоп, он вышел из студии. Но, приблизившись к двери спальни, увидел клейкий листок с запиской и резко остановился. Энни обошлась одним словом:

«Нет».

На следующее утро Тео не упомянул о записке. Он вообще говорил мало, сказал лишь, что ему понадобится машина. Позднее Энни обнаружила, что он съездил в город и привез слесаря. Ей стало неловко, ведь у нее не было денег, чтобы оплатить счет.

Тео работал в студии, когда она вернулась в коттедж. Достав из шкафа коробку с вином, Энни отнесла ее в «рейнджровер».

Тео застал Энни на кухне.

– Что ты положила ко мне в машину?

– Немного хорошего вина. Оно твое. И спасибо, что позаботился о новых замках.

Похоже, Тео видел ее насквозь.

– Я сменил замки ради себя самого. Не хочу, чтобы у меня украли компьютер, пока меня нет.

Он пытался помочь ей сохранить лицо, но от этого Энни еще острее почувствовала себя обязанной.

– Да, да, как же.

– Энни, мне не нужно твое вино. Эти замки для меня пустяк.

– А для меня нет.

– Ладно. Больше никаких записок на твоей двери, и будем считать, что мы квиты. Как тебе такая идея?

– Наслаждайся своим вином. – Энни не могла сохранять ясность мысли, когда перед ней стоял Тео, источая свои губительные феромоны, да еще после всего, что случилось на ферме. – Ты принес оружие?

Он не стал настаивать.

– Да, принес. Возьми пальто.

Они вышли на болото. Объяснив основные правила безопасного обращения с оружием, Тео показал ей, как заряжать и разряжать автоматический пистолет, который он для нее выбрал, а затем начался урок стрельбы. Энни думала, что оружие вызовет у нее отвращение и страх, но ей понравилось стрелять. Не понравилась ей неожиданно бурная реакция собственного тела на близость Тео. Они едва успели дойти до коттеджа, прежде чем начали срывать друг с друга одежду.

– Я не хочу говорить об этом, – воинственно прорычала Энни позднее вечером, когда они лежали в ее постели.

Тео мирно зевнул.

– Ну и отлично. Превосходно.

– Тебе нельзя здесь спать. Иди к себе в постель.

Он прижал ее к своему обнаженному телу, устраиваясь поуютнее.

– Но я не хочу спать у себя в постели.

Энни тоже не хотелось, чтобы Тео уходил к себе, и все же… Пусть она далеко не все понимала в происходящем, но этот вопрос не вызывал у нее ни малейших сомнений.

– Я хочу секса, а не близости.

Он обхватил рукой ее бедро.

– Это и есть секс.

Энни вывернулась из его рук.

– У тебя два варианта. Или ты спишь один, или лежи здесь и слушай историю моих неудавшихся отношений с бывшими дружками. Три ближайших часа я посвящу описанию самых отвратительных подробностей, объясню, почему романы закончились крахом, и отчего все мужчины такие придурки. Предупреждаю: я становлюсь жуткой уродиной, когда рыдаю.

Тео отбросил одеяло.

– Увидимся утром.

– Я так и думала.

Энни получила от Тео то, чего хотела, – лучший секс в своей жизни, но при этом установила границы.

«Очень умно, – одобрительно кивнула Милашка. – Ты наконец-то усвоила урок».

На следующий день Энни снова повела Ливию на прогулку. День выдался слишком ветреным, чтобы бродить по берегу, и они устроились на ступеньках крыльца. Энни должна была убедиться, что не навредила девочке своим вмешательством. Она усадила на колено Плутовку. Кукла сразу, без обиняков завела разговор на щекотливую тему:

– Ты злишься на меня за то, что я говорила о твоем папе, когда мы спускались на берег?

Ливия сжала губы, ненадолго задумалась, потом медленно покачала головой.

– Слава богу, – отозвалась Плутовка. – Я боялась, что ты рассердилась.

Снова мотнув головой, Ливия взобралась на каменную балюстраду, заменившую деревянное ограждение. Потом повернулась к кукле спиной и уселась верхом на перила.

Энни замерла в нерешительности. Свернуть разговор или продолжить? Ей следовало узнать побольше о мутизме и психологических травмах у детей. Пока же она могла полагаться лишь на собственное чутье.

– Я бы здорово рассвирепела, если бы мой папа обижал маму, – продолжала Плутовка. – Особенно, если бы я не могла никому об этом рассказать.

Ливия принялась скакать на воображаемой лошадке, обнимая балюстраду.

– Или спела бы об этом песенку. Кажется, я уже упоминала, что пою божественно. – Плутовка взяла несколько нот и изобразила вокализ. Энни тренировалась не один год, чтобы научиться петь голосами своих кукол, произвольно меняя тембр, что отличало ее от других чревовещателей. Наконец кукла замолкла. – Если захочешь, чтобы я спела еще о том, что случилось, дай мне знать, – предложила она.

Оставив лошадку, Ливия повернулась и посмотрела на Энни, потом на Плутовку.

– Да или нет? – прощебетала кукла. – Я жду твоего мудрого решения. Как скажешь, так и будет.

Ливия опустила голову и принялась обдирать остатки розового лака с ногтя большого пальца. Явное «нет». Энни вздохнула про себя. А чего еще она ожидала? Неужели она и впрямь думала, будто ее неуклюжее вмешательство способно исцелить такую глубокую травму?

Поерзав на балюстраде, Ливия подняла глаза на Энни. Потом медленно, нерешительно кивнула.

Энни показалось, что сердце замерло, пропустило удар.

– Вот и хорошо, – откликнулась Плутовка. – Я назову свою песню «Баллада об ужасной истории, приключившейся с Ливией». – Энни торжественно откашлялась, надеясь, что ее нехитрая уловка поможет вытащить запретную тему из темноты на свет, сломав печать молчания. Это самое большее, что она могла сделать для Ливии.

Она продолжила свою песенку, импровизируя, как и накануне, но на этот раз исполнила стишки серьезным тоном, без воплей и подвываний. Ливия ловила каждое слово куклы, потом важно кивнула и вернулась к игре в лошадки.

Услышав шум за спиной, Энни обернулась.

Тео прислонился к углу дома в дальнем конце крыльца. Даже издалека были отчетливо видны хмурые морщинки у него между бровями. Он слышал песенку и явно не одобрял затею Энни.

Ливия тоже его заметила и замерла на балюстраде. Тео подошел ближе, неслышно ступая по каменным плитам.

«К черту его неодобрение», – пробормотала Энни про себя. По крайней мере, она пыталась помочь Ливии. А что сделал он, кроме того, что испугал девочку?

Плутовка все еще сидела у нее на колене. Энни резко подняла куклу.

– Стой! Кто идет?

Тео застыл на месте.

– Тео Харп. Я здесь живу.

– Это ты так говоришь. Докажи.

– Ну… мои инициалы вырезаны на полу беседки.

«Да, рядом с инициалами Риган».

Плутовка недоверчиво вздернула подбородок.

– Ты хороший или плохой, мистер Тео Харп?

Он изогнул темную бровь, внимательно глядя на куклу.

– Я стараюсь быть хорошим, но это не всегда легко.

– Ты съедаешь овощи? Не оставляешь их на тарелке?

– Все, кроме брюквы.

Плутовка повернулась к Ливии и произнесла громким театральным шепотом:

– Он тоже не любит брюкву. – Кукла снова взглянула на Тео: – Ты не бузишь и не упрямишься, когда приходит время принять ванну?

– Я принимаю душ. И мне это нравится.

– Ты выбегаешь из дома в одних носках?

– Нет.

– А таскаешь сладости, когда никто не смотрит?

– Только ореховое печенье.

– Твоя лошадь пугает детей.

Тео бросил выразительный взгляд на Ливию.

– Вот почему детям нельзя заходить в конюшню без меня.

– Ты когда-нибудь ругаешься? – продолжала Плутовка.

– Стараюсь не ругаться, – серьезно ответил Тео. – Только если «Сиксерс» проигрывают.

– Ты умеешь сам причесываться?

– Да.

– А ногти грызешь?

– Нет, совершенно точно.

Плутовка тяжело вздохнула, опустила голову и спросила, понизив голос:

– Ты когда-нибудь обижал мам?

– Никогда, – не моргнув глазом, ответил Тео. – Никто не должен обижать мам.

Плутовка повернулась к Ливии, склонив голову набок:

– Что скажешь? Пусть остается?

Ливия согласно кивнула. На этот раз твердо, без колебаний. Потом соскользнула с перил.

– Можно мне теперь поговорить с Энни? – спросил Тео Плутовку.

– Пожалуй, я пойду сочинять песенки, – отозвалась кукла.

– Хорошая мысль.

Энни убрала Плутовку в рюкзак. Она ожидала, что с исчезновением куклы Ливия вернется в дом, однако та медленно прошла вдоль крыльца и спустилась по короткой лестнице. Энни хотела позвать ее, но девочка не собиралась убегать. Подобрав прутик, она ковыряла замерзшую землю возле самого дома.

Тео кивком указал на дальний угол крыльца, давая понять, что разговор будет личным. Энни последовала за ним, посматривая одним глазом на Ливию. Тео заговорил тихо, чтобы ребенок не мог слышать:

– И как давно это продолжается?

– Ливия давно подружилась с Плутовкой, но я только пару дней назад завела разговор об отце девочки. И, опережая твой вопрос: нет, я не знаю, что делаю. Хотя и сознаю, что имею дело с проблемой слишком сложной и запутанной для непрофессионала. Считаешь меня сумасшедшей?

Тео задумался.

– Ливия определенно стала менее замкнутой. И, похоже, ей нравится твое общество.

– Ей нравится общество Плутовки.

– Это Плутовка заговорила с девочкой о случившемся, верно? Плутовка, а не ты? – Энни кивнула. – И Ливия подружилась с куклой?

– Вроде бы да.

Тео недоуменно нахмурился.

– Как тебе это удается? Я взрослый человек. Я знаю, черт возьми, что это ты заставляешь куклу говорить, и все же смотрю на куклу.

– Я хорошо делаю свое дело. – Энни пыталась изобразить сарказм, но это ей не удалось.

– Да, чертовски хорошо. – Тео кивнул в сторону Ливии. – Думаю, ты должна продолжить. Если девочке что-то не понравится, она это покажет.

Его уверенность принесла Энни облегчение.

Он повернулся, чтобы уйти. Ливия взбежала по ступенькам и бросилась к нему. В руках она что-то держала. Остановившись, она показала Тео свои трофеи – два маленьких камешка и несколько ракушек. Он посмотрел на нее с высоты своего немалого роста. Девочка запрокинула голову, как всегда, сжав губы в прямую линию. Потом протянула ладошки. Тео с улыбкой забрал дары, потрепав Ливию по голове.

– До встречи, малышка. – Он начал спускаться по вырубленным в скале ступеням, ведущим на берег, и вскоре исчез.

Как странно. Ливия побаивалась Тео и все же отдала ему свои сокровища. Почему?

«Камешки, ракушки…»

Энни вдруг догадалась. Ливия отдала ему свои трофеи, потому что домик для фей строил Тео.

Энни никак не удавалось связать прежнего Тео из далекого прошлого с человеком, которого она узнала теперь. Она понимала, что, взрослея, люди меняются, но жестокие подростковые выходки Тео указывали на психическое расстройство. Подобные вещи легко не проходят. Тео говорил, что ходил к психологу. Похоже, это помогло, хотя он по-прежнему отказывался говорить о Риган и замыкался в себе, стоило разговору свернуть на личные темы. Энни видела, что его все еще терзают демоны прошлого.

Вечером, вынося мусор, она посмотрела в сторону коттеджа и застыла на месте. К домику медленно, будто крадучись, приближалась машина.

Тео писал в студии. Иногда за работой он слушал музыку. Он мог даже не заметить появления незваного гостя.

Энни вбежала в дом, схватила ключи от машины и, усевшись в «рейнджровер», понеслась вниз по склону к коттеджу.

 

Глава 17

– Ты собиралась защищать меня при помощи ножа для колки льда? – Тео бросил свою парку на спинку розового бархатного дивана. После злополучного инцидента прошло два часа, и он только что вернулся из города, куда ездил во второй раз за день.

– Это все, что я сумела найти у тебя в машине, – объяснила Энни. – Нам, ниндзя, приходится орудовать тем, что попадется под руку.

– По твоей милости у Уэйда Картера едва не случился инфаркт.

– Он подкрадывался сзади к коттеджу, – огрызнулась Энни. – Что мне оставалось делать?

– Тебе не кажется, что прыгнуть на него с ножом – немного чересчур?

– Нет, если он задумал вломиться в дом. В самом деле, Тео, насколько хорошо ты его знаешь?

– Достаточно хорошо, чтобы сказать, что его жена сломала руку, так что у него был повод наведаться в коттедж. – Положив на стол ключи от машины, Тео направился на кухню. – Ему повезло, что ты его не покалечила.

Энни распирало от гордости. Конечно, она почувствовала облегчение, узнав, что не поранила и не покалечила Картера, но ей нравилось сознавать, что после трех недель унизительного бессилия она наконец ввязалась в бой.

– В следующий раз будет стучать в дверь, – воинственно заявила Энни, следуя за Тео.

Он подошел к коробке с вином, которую принес обратно в коттедж.

– Мы сменили замки. А Картер постучал, ты забыла?

Да, постучал, только Тео не ответил на стук, и Картер решил обойти коттедж кругом, чтобы выяснить, есть ли кто-нибудь в доме. Разумеется, Энни его маневр показался подозрительным.

– С этого дня никакой оглушающей музыки, когда ты работаешь, – потребовала она. – Кто угодно может к тебе подкрасться, а ты и не заметишь, пока не станет слишком поздно.

– О чем мне беспокоиться, когда меня охраняет Чудо-Женщина?

Энни довольно ухмыльнулась:

– Да, я нагнала ужас на беднягу. Это было впечатляющее зрелище.

У Тео вырвался горький смешок:

– Во всяком случае, теперь весь остров будет знать, что с тобою шутки плохи.

Энни хотела спросить его о домике для фей, но раздумала – разговор разрушил бы иллюзию волшебства. Вдобавок домик был его с Ливией секретом.

– А как перелом миссис Картер?

– Я наложил фиксирующую повязку ей на руку. Уэйд обещал отвезти жену завтра на материк. – Достав бутылку из коробки, Тео принялся разглядывать этикетку. – Потом мой автомобиль заметила Лиза Маккинли и попросила меня осмотреть ее младшую дочь.

– Алиссу.

– Да, да. Эта самая Алисса затолкала что-то себе в нос, кажется драже. Но откуда мне знать, как извлечь эту чертову конфету у ребенка из носа? – Тео отыскал в ящике штопор. – Я говорил им всем одно и то же: я не врач, я лишь обучался оказанию экстренной медицинской помощи, но они ведут себя так, будто у меня гарвардский диплом.

– Так ты достал драже?

– Нет, и Лиза всерьез на меня обозлилась. – В отличие от драже, винная пробка с легким хлопком выскочила из бутылки. – Я никогда не имел дела с расширителем для носовой полости и мог нанести ребенку серьезные повреждения, если бы взялся извлечь конфету. Лиза поедет на материк вместе с Картерами. – Тео достал из шкафа два винных бокала.

– Мне не наливай, – быстро проговорила Энни. – Я буду чай. Ромашковый.

В уголках рта Тео снова обозначились знакомые хмурые складки.

– Значит, у тебя не было месячных.

– Нет. – Энни отказалась пить не только из-за возможной беременности, но и потому что бутылки принадлежали Тео. Она понимала, что вино уже не будет считаться подарком, если они выпьют его вдвоем.

Тео резким движением поставил бокалы на стойку.

– Хватит морочить мне голову. Скажи, наконец, когда ты ждешь месячных.

Энни надоело играть в загадки.

– На следующей неделе, но я прекрасно себя чувствую. Уверена, я не… ну, ты знаешь.

– Ты ни в чем не уверена. – Тео отвернулся и наполнил бокал, не глядя на нее. – Если ты беременна, я свяжусь с юристом и создам трастовый фонд. Я прослежу, чтобы вы… с ребенком ни в чем не нуждались.

О том, чтобы избавиться от ребенка, Тео не упомянул.

– Я не хочу говорить об этом.

Тео повернулся к ней, сжимая в руке бокал.

– Я тоже не в восторге от этого разговора, но ты должна знать…

– Довольно об этом! – Энни махнула рукой в сторону плиты. – Я приготовила ужин. Может, он не так хорош, как твой, но все же съедобен.

– Сначала потренируемся в стрельбе.

На этот раз Тео провел урок, демонстрируя собранность и деловитость.

Их мрачное настроение рассеялось только за ужином. С еженедельным паромом пришли продукты для Мунрейкер-Коттеджа, заказанные в основном Тео, и Энни приготовила блюдо, которое выходило у нее лучше всего – мясные тефтели с домашним томатным соусом. Кушанье не отличалось изысканностью, но Тео оно явно понравилось.

– Почему ты не готовила для меня, когда помогала Джейси по хозяйству?

– Хотела, чтобы ты помучился.

– Ты добилась своей цели.

Тео отложил вилку.

– Ну, и как же мы поступим? Что ты предлагаешь? Оклеивать дверь спальни новыми записками? Или, может, будем вести себя как взрослые люди и делать то, чего хочется нам обоим?

Энни предпочла объясниться откровенно:

– Я тебе говорила. Мне трудно отделить чистый секс от чувств. Знаю, это старомодно, но такая уж я есть.

– У меня для тебя новость, Энни. Тебе трудно отделить от чувств все, чем бы ты ни занималась.

– Ну да, так и есть.

Тео поднял бокал.

– Я не забыл поблагодарить тебя?

– За то, что я секс-бомба?

– И за это тоже. И еще… – Он вдруг поставил бокал на стол и резко откинулся на спинку стула. – Проклятие, я не знаю. Моя книга не продвигается, я понятия не имею, как защитить тебя от чертовщины, которая тут творится, и вдобавок меня вот-вот кто-нибудь попросит провести операцию по пересадке сердца. Но… штука в том, что я больше не чувствую себя несчастным.

– Вот это да! Если так и дальше пойдет, тебе скоро посвятят отдельную передачу на канале «Камеди централ».

– Точно подмечено. – Он слегка улыбнулся. – Так что скажешь? Будешь и дальше вешать на дверь записки?

Энни не ответила. Собрав тарелки, она отнесла их на кухню, раздумывая о том, что же ей нужно. Не Тео, ей самой. Только ей. Потом остановилась в дверях гостиной.

– Ладно, я действительно хочу секса, и побольше.

– Мне кажется, мир вокруг заиграл красками.

– Только ничего личного. Никаких объятий и нежностей после. И мы не будем спать в одной постели, это даже не обсуждается. – Она снова подошла к столу. – Как только ты меня удовлетворишь, мы расходимся. Никаких задушевных разговоров в постели. Отправляйся к себе в студию.

Тео качнулся на стуле, отклонившись назад.

– Сурово, но я смогу с этим жить.

– Не забудь: ничего личного, – настойчиво повторила Энни. – Представь, что ты мужчина-проститутка.

Тео надменно приподнял бровь.

– Тебе не кажется, что это несколько… унизительно?

– Ну, это не моя печаль. – Идея увлекла Энни. Она вполне отвечала ее целям и желаниям. Осталось лишь донести свою мысль до Тео. – Ты жиголо и работаешь в шикарном борделе, где обслуживают лишь рафинированную клиентуру. – Энни медленно подошла к стеллажу, давая волю фантазии. Ее не заботили чувства Тео, не пугало его осуждение. – Зал обставлен скупо, но с роскошью. Белые стены и черные кожаные кресла. Не громоздкие и мягкие, а плоские, блестящие, с хромированным каркасом.

– Что-то мне подсказывает, что ты уже думала об этом, – сухо бросил Тео.

– Вы, мужчины, сидите в дезабилье на креслах, разбросанных по залу. Кто-то полуодет, кто-то почти обнажен. И никто не произносит ни слова.

– В дезабилье?

– Посмотри это слово в словаре.

– Я знаю, что оно означает. Просто…

– Все мужчины красавцы, один другого лучше, – невозмутимо продолжала Энни. – Я обхожу зал. – Она медленно прошлась по кругу. – Ничто не нарушает тишины. Я не спешу. – Энни остановилась. – В центре зала расположен круглый подиум высотой в шесть дюймов.

Тео недоверчиво вскинул брови.

– Ты явно представляла себе это и раньше.

Энни снова оставила его ремарку без внимания.

– Мужчины поднимаются на подиум, давая себя рассмотреть.

Тео качнулся вперед, все четыре ножки его стула уткнулись в пол.

– Ладно, ты меня уже не на шутку распалила.

– Я выбираю троих, которые привлекают меня больше всего. Одному за другим я жестом приказываю им взойти на подиум.

– То бишь на круглое возвышение в шесть дюймов высотой?

– Я внимательно их рассматриваю. Ощупываю тела, проверяю, нет ли изъянов…

– В зубы заглядываешь?

– …Оцениваю их силу, а главное, выносливость.

– А-а.

– Но я уже знаю, кого хочу. Я вызываю его последним.

– Я никогда не был так возбужден и вместе с тем так шокирован.

– Этот мужчина великолепен. Он именно то, что мне нужно. Густые темные волосы, точеный профиль, крепкие мускулы. И что еще важнее, глаза его светятся умом, а значит, он не просто жеребец. Я выбираю его.

Встав со стула, Тео отвесил Энни шутливый поклон:

– Спасибо.

– Да не тебя. – Энни досадливо отмахнулась от него. – К сожалению, мужчина, которого я выбрала, уже ангажирован на ночь. Тогда я беру тебя. – Энни одарила Тео торжествующей улыбкой победительницы. – Ты идешь по сниженной цене, а кто же устоит перед солидной скидкой?

– Уж точно не ты. – Он попытался придать тону насмешливую развязность, но его выдала хрипотца в голосе.

Энни чувствовала себя Шахерезадой. Она понизила голос до страстного шепота, впрочем, не переходя границу:

– На мне прозрачное черное кружево. А под ним одни лишь крошечные алые трусики.

– В спальню! – скомандовал Тео. – Живо! – Он требовательно посмотрел на нее, но Энни сделала вид, будто раздумывает. На четвертой секунде Тео схватил ее за руку и поволок к двери.

Когда он затащил ее в комнату, Энни уперлась и застыла на месте, не желая уступать инициативу.

– В спальне стоит огромная кровать. С обеих ее спинок свисают покрытые мехом наручники.

– Стоит только решить, что кого-то хорошо знаешь, как…

– Стену напротив кровати занимает застекленный шкаф, полный разнообразных эротических игрушек, какие только можно себе вообразить.

– Ну, это не по моей части, – заявил Тео, но лукавые искорки в его глазах говорили, что это не совсем правда.

– Кроме тех мерзких затычек, – быстро поправилась Энни. – Ты знаешь, о чем я.

– Боюсь, что нет.

– Они отвратительны.

– Верю тебе на слово.

Энни указала рукой на воображаемый шкаф.

– Все красиво разложено и оформлено со вкусом.

– Почему бы и нет? Это же первоклассное заведение.

Энни отошла на несколько шагов.

– Мы открываем стеклянные дверцы и вместе изучаем каждый предмет.

– Медленно, не торопясь…

– Ты достаешь с полок несколько игрушек, – продолжала Энни.

– Какие же?

– Те, что, как ты заметил, я разглядывала особенно долго.

– А именно…

Энни прищурила глаза.

– Я жестом указываю на витрину с хлыстами.

– Я не стану тебя стегать!

Энни оставила без внимания возмущенный вопль Тео, возможно притворный, а быть может, и нет.

– Ты снимаешь с витрины хлыст, который я выбрала, и подаешь мне. – Энни закусила губу. – Я беру его в руки.

– Черта с два! – Дьявол, сидящий внутри Тео, вырвался на свободу. – Ты об этом не знала, – усмехнулся он, стремительно подходя к ней, – но я не просто какая-то высокооплачиваемая проститутка. Я король проституток. И теперь мы будем играть по моим правилам. – Энни молчала в нерешительности, не зная, как к этому отнестись. Тео накрутил на палец длинную прядь ее волос. – Я отрываю от хлыста одну тонкую полоску кожи. – У Энни перехватило дыхание. – И перевязываю ею твои волосы, как лентой…

По спине ее побежали мурашки.

– Не уверена, что мне нравится, как все повернулось. – Энни лукавила, ей нравилась эта захватывающая игра.

Тео приник губами к ее шее и слегка куснул.

– О, тебе нравится. Еще как нравится. – Он отпустил ее локон. – Особенно, когда я раздвигаю твои колени рукояткой хлыста. – Энни почувствовала, как кожа пылает под одеждой. Ее охватило желание сбросить с себя все. Немедленно. – Я неспешно провожу рукояткой по твоей голени… – Тео скользнул рукой по шву на ее джинсах. – Потом по нежной коже бедра…

– Раздевайся! – Она стащила рывком через голову свитер. Тео выжидающе скрестил руки на груди, Энни повторила его жест, неотрывно глядя ему в глаза. – Я заставлю тебя сбросить одежду.

– Грубиянка.

Она разделась первой и замерла, жадно пожирая глазами тело Тео. Совершенство мускулов и сухожилий, бугров и впадин. Он был великолепен, но если Энни и уступала ему по всем статям, ее это не заботило. Как, впрочем, и его самого.

– А что случилось с тем хлыстом? – спросила она, на случай если Тео забыл…

– Я рад, что ты спросила. – Прищурившись, он склонил голову набок. – Эй, ты, живо в постель!

Энни понимала, что это всего лишь игра, но никогда в жизни она не чувствовала себя более желанной. Она медленно прошлась по комнате – владычица мира, царица сладострастия, – затем встала коленями на кровать, глядя, как приближается Тео.

«Во всем своем великолепии».

Энни присела на пятки. Торжествующий блеск в глазах Тео говорил ей, что он наслаждается игрой не меньше ее. Но не слишком ли он увлекся? В конце концов, этот человек добился известности, написав садистский роман.

Он резким толчком повалил ее на спину. Потом придирчиво оглядел ее тело, шепча отвратительные, грубые… захватывающие непристойности, описывая все, что собирается с ней сделать.

Задыхаясь, хватая ртом воздух, Энни с усилием произнесла:

– Я храню молчание. Я позволяю тебе делать со мною все, что тебе вздумается, прикасаться ко мне, где пожелаешь. Я полностью покорна. – Она с силой вонзила ногти в ягодицы Тео. – До поры до времени.

И царица сладострастия одержала победу.

Это было упоительно.

Игра раскрепостила их. Помогла сбросить с себя маску серьезности. Они резвились и рычали, набрасывались друг на друга, обменивались угрозами и боролись. Изображали то распущенность, то застенчивость. Измятые простыни свивались в клубок, угрозы становились все яростнее, а ласки все неистовее.

За окном начался снегопад, а в маленьком коттедже, в заповедном царстве чувственности и эротики, буйствовала вырвавшаяся на волю фантазия.

Тео не помнил, чтобы когда-нибудь вытворял подобные глупости с женщиной. Откинувшись в изнеможении на подушки, он поймал себя на непривычной, странной мысли, что секс может быть забавным. Острый локоть ткнул его под ребра.

– В тебе больше нет надобности, – заявила Энни. – Кыш!

Кенли никогда не могла насытиться им. Она требовала, чтобы он постоянно был рядом. А ему хотелось только одного – сбежать.

– Я слишком устал и не в силах сдвинуться с места, – проворчал Тео.

– Прекрасно. – Вскочив с кровати, Энни вихрем выбежала из комнаты. Она не шутила, когда предупреждала, что спать они будут порознь. Ему бы следовало быть джентльменом и сделать, как она просила, но Тео решил, что с ним обошлись несправедливо, и остался лежать в ее постели.

Много позднее, убедившись, что заснуть не удается, он отправился в студию. Энни спала в его кровати, свернувшись калачиком. Поборов желание улечься рядом с ней, Тео взял свой лэптоп, перешел в гостиную и устроился за столом, собираясь писать. Однако Диггити Свифт не шел у него из головы. Тео убил мальчишку в своем романе, но так и не смог прогнать его из своих мыслей. Это ему совершенно не нравилось. Презирая себя, он отложил в сторону компьютер и стал смотреть в окно на падающий снег.

Приняв душ, Энни натянула привычные джинсы с зеленым свитером, а затем вышла на кухню, где и нашла Тео.

– Хочешь, я сварю тебе кофе? – спросил он.

– Нет, но спасибо, что предложил.

– Пожалуйста.

Тео первым успел сходить в душ и одеться. Оба вели себя подчеркнуто вежливо, сменив дикую необузданность минувшей ночи на старомодную учтивость, словно пытались вернуть себе утраченное достоинство и доказать, что, в сущности, они люди цивилизованные.

Когда Тео со своим кофе перешел в гостиную, Энни отыскала в чулане старый холст и банку с черной краской, а затем отнесла все в студию. Пол здесь пестрел засохшими разноцветными брызгами, так что возможное появление новых пятен уже не имело значения. Полчаса спустя Тео стоял на свежевыпавшем снегу, с изумлением разглядывая объявление, вывешенное на фасаде дома.

«Всякий, кто вторгнется сюда, будет застрелен на месте. Без предупреждения».

Спустившись на землю по приставной лестнице, Энни сердито, с вызовом посмотрела на Тео. Она ждала насмешек, но тот лишь пожал плечами.

– Думаю, сойдет.

За последующие три дня Энни пришла к важному решению. Речь шла не о Тео. Их отношения подчинялись теперь ясным и четким правилам, именно к этому она и стремилась (ей нравилось быть владычицей мира, царицей сладострастия, а, настояв на том, чтобы спать порознь, она обезопасила себя от глупых и опасных фантазий). Ее решение касалось таинственного наследства. Энни так ничего и не нашла, пришло время посмотреть в глаза реальности. Мария принимала слишком много обезболивающих и сама не знала, что говорит. Не было никакого наследства. Энни оставалось лишь рвать на себе волосы, оттого что ее денежные проблемы не исчезают, как по волшебству, или продолжать идти вперед, постепенно, шаг за шагом.

Грузовой паром прибывал уже через несколько дней, первого марта. Энни начала собирать и упаковывать все, что имело хоть какую-то ценность, чтобы отправить на материк. Она заказала автофургон. Водитель должен был встретить паром и доставить груз в Манхэттен. Имя ее матери еще не забыли в художественных кругах, имущество Марии охотно согласились принять в лучшем салоне Нью-Йорка.

Энни отослала владельцу салона фотографии картин, литографий, книг по искусству, комода в стиле Людовика XIV с надписью «Забей болт», чаши, обвитой колючей проволокой, и всего остального, что собиралась выставить на продажу. Тот согласился оплатить расходы по транспортировке в счет будущих доходов.

Энни едва не проглядела жемчужину коллекции, за которую торговый агент надеялся выручить самую крупную сумму. Ею оказалась книга с отзывами гостей Марии. Некоторые из автографов были оставлены известными художниками, вдобавок иногда рядом с подписями встречались небольшие рисунки, небрежно набросанные рассеянной рукой мастера. Агент рассчитывал, что книга уйдет за две тысячи долларов, но его комиссионные составляли сорок процентов. Энни понимала, что не сможет рассчитаться с банком, даже если посчастливится продать все. Пришлось утешиться мыслью, что значительную часть долгов все же удастся погасить. К тому же здоровье ее поправилось. Энни собиралась вернуться к старым заработкам и начать все сначала, как только истекут положенные шестьдесят дней «карантина». Однако подобная перспектива наводила на нее уныние.

Но в последний день февраля произошло событие, поднявшее ей настроение.

Тео задержался на верховой прогулке дольше обычного, и Энни не раз нетерпеливо подбегала к окну Харп-Хауса, высматривая его. Уже начинало темнеть, когда она заметила на подъездной дорожке фигуру всадника. Поспешно схватив пальто, но не потрудившись натянуть шапку и перчатки, Энни бросилась к боковой двери.

Увидев бегущую девушку, Тео резко натянул поводья.

– Что случилось?

– Ничего. Можешь ликовать и сиять от счастья. Я не беременна!

Тео кивнул:

– Хорошая новость.

Ни улыбки до ушей, ни восторженных жестов, ни возгласов «Слава богу!» Энни посмотрела на него с любопытством.

– Я ожидала, что ты проявишь немного больше интереса.

– Поверь мне, я очень рад.

– По твоему виду не скажешь.

– В отличие от тебя, я не имею привычки скакать от радости, как двенадцатилетний мальчишка. – Он направил лошадь в сторону конюшни.

– А напрасно, попробуй как-нибудь, – крикнула Энни ему вслед.

Когда Тео скрылся из вида, она раздраженно покачала головой. Еще одно напоминание о том, что их связывает только постель, и ничего больше. Интересно, позволяет ли он хоть кому-нибудь заглянуть к нему в душу и узнать, что творится у него в голове?

Разумеется, Тео почувствовал облегчение, хотя у Энни хватило наглости усомниться в этом. Чертова беременность перевернула его жизнь вверх тормашками. Он только сейчас начал это понимать. Работа над книгой застопорилась, вынужденное бездействие выводило его из себя. Он всегда становился раздражительным, когда писалось плохо, а в последнее время дела обстояли хуже некуда. Он убил Диггити Свифта неделю назад и с тех пор не смог выжать из себя ни строчки.

Тео не понимал, что происходит. Прежде он легко, без сожалений расправлялся со своими персонажами, а теперь неожиданно потерял всякий интерес к Квентину Пирсу и банде его головорезов. Более того, он искренне обрадовался звонку Букера Роуза, который пожаловался на геморрой, пространно описывая свои мучения. Это не поддавалось объяснению.

Энни оставила в коттедже розовый бархатный диван и кровати, отправив на материк большую часть остальной мебели, включая кресло-русалку. Большие картины она обернула старыми одеялами, а маленькие сложила в коробки, принесенные из Харп-Хауса. Керту, сыну Джуди Кестер, пришлось дважды гонять грузовик от коттеджа до пристани, чтобы перевезти все вещи. Энни расплатилась с ним темно-серым креслом, которое тот хотел подарить своей беременной жене на день рождения.

Прошло чуть больше недели, с тех пор как в дверь коттеджа врезали новые замки, и за это время никто не пытался вломиться в дом. Хотя, возможно, злоумышленников отпугнуло грозное объявление, вывешенное Энни. Убедившись, что она научилась обращаться с оружием, Тео позаботился, чтобы об этом узнал весь город, и вскоре Энни снова почувствовала себя в безопасности.

Тео не слишком обрадовало исчезновение мебели.

– Мне нужно место, чтобы писать, – пожаловался он, оглядывая почти пустую гостиную.

– Можешь вернуться к себе в башню. Я прекрасно справлюсь сама.

– Я никуда не уйду, пока мы не выясним, кто за всем этим стоит. Ты бы удивилась, узнав, какие невероятные истории рассказывают люди, пока я накладываю им повязки. Надеюсь, мне удастся что-то разузнать. Главное, задавать правильные вопросы.

Энни тронуло его желание помочь, но ей не хотелось, чтобы Тео думал, будто она на него рассчитывает и ждет, что он станет разыгрывать из себя героя, этакого рыцаря без страха и упрека.

– Пожалуй, довольно с тебя беззащитных женщин, нуждающихся в опоре. Ты не обязан меня опекать.

Тео оставил ее слова без внимания, будто не слышал их.

– Я привезу кое-какую мебель из Харп-Хауса. На чердаке полно всякого хлама, которым никто не пользуется.

– По-твоему, мне тут нужны мумифицированные тела для украшения интерьера?

– Там есть прекрасный чайный столик.

Тео сдержал слово. Энни ожидала, что он привезет письменный стол и, возможно, кресло, но он прихватил и круглый раздвижной столик, который поставил возле окна вместе с четырьмя деревянными стульями с ажурными спинками. Вдобавок в гостиной появился низкий крашеный комод и два мягких кресла, обитых поблекшей тканью в белую и темно-синюю клетку. Тео привез и слегка помятую медную лампу в форме охотничьего рожка.

Мария пришла бы в ужас от мебели и тем более от лампы-рожка. Теперь в обстановке коттеджа не было и намека на модерн, разномастные предметы совершенно не сочетались друг с другом, однако жилище Энни превратилось наконец в простой домик, каких великое множество на побережье штата Мэн, и не напоминало больше манхэттенскую квартиру с претензией на богемность.

– Я одолжил у Джима Гарсиа грузовичок в обмен на врачебную помощь, – объяснил Тео. – У него произошла маленькая неприятность с бензопилой. Эти рыбаки чертовски упрямы. Они скорее дождутся гангрены, чем поедут на материк к хирургу.

– Лиза снова заезжала в Харп-Хаус, – сказала Энни. – Она все еще возмущена, что ты отказался достать драже у Алиссы из носа. Я поискала в Интернете примеры и показала ей, что могло случиться, если бы ты попробовал справиться сам.

– Кроме Лизы еще трое островитян обижены на меня, но я и без того делаю больше, чем положено фельдшеру с моей квалификацией, так что придется им с этим смириться.

Быть может, Тео и не хотел этого признавать, но он невольно втянулся в жизнь острова. Похоже, это пошло ему на пользу. Он стал больше смеяться и уже не выглядел таким хмурым и напряженным, как раньше.

– Слава богу, ты пока никого не убил, – отозвалась Энни. – Это уже хорошо.

– Только потому, что у меня есть парочка приятелей-врачей. Они помогают мне советами по телефону.

Энни привыкла считать Тео одиночкой. Ей показалось странным, что у него могут быть друзья.

После очередного упоительного сражения, превратившего в реальность их самые необузданные эротические фантазии, они заснули, каждый в своей постели. Непреложное правило – расходиться на ночь по разным комнатам – с каждым разом все больше раздражало Тео.

Среди ночи громкий стук в дверь заставил Энни испуганно вскочить. Отбросив с лица волосы, она выпутала ноги из смятого одеяла.

– Не стреляйте! – послышался незнакомый мужской голос. Энни порадовало, что кто-то принял всерьез ее предупреждение, и все же она потянулась к ночному столику за пистолетом.

Когда она вышла из спальни, Тео уже стоял перед входной дверью. Начало марта выдалось ветреным, и окно в гостиной запорошило снегом. Энни встала у двери с пистолетом в руке, пока Тео возился с замком. Наконец дверь распахнулась. На пороге стоял Керт, сын Джуди Кестер, тот, что помог Энни перевезти мебель.

– У Ким начались преждевременные схватки, – взволнованно заговорил он. – А медицинский вертолет вышел из строя. Нам нужны вы.

– Черт, – выругался Тео. Не слишком подходящий ответ для профессионала, но Энни не могла его винить. Он сделал знак Керту войти. – Подождите здесь. – Схватив с вешалки куртку, Тео обернулся к Энни: – Одевайся, поедешь со мной.

 

Глава 18

Удерживая одной рукой руль, Тео прижал к уху телефон.

– Знаю, что погода хуже некуда. Думаете, я не вижу? Но нам нужен вертолет, причем немедленно!

Ветер яростно хлестал по «рейнджроверу» снежной крупой, и задние фары ехавшего впереди грузовичка Керта горели в темноте, словно глаза дьявола. Керт сказал, что роды начались на две недели раньше срока. Они с женой собирались в пятницу отправиться на материк. «Мы хотели оставить детей с моей матерью и остановиться у родственницы Ким, недалеко от больницы, – объяснил он. – Кто мог знать, что так получится?»

Похоже, Тео наконец осознал, что требует невозможного, и сбавил тон:

– Да, я понимаю… Знаю… Ладно.

Он в досаде отшвырнул телефон. Энни бросила на него сочувственный взгляд.

– Ты тащишь меня с собой, потому что не хочешь, чтобы я оставалась одна в коттедже, или тебе нужна моральная поддержка?

– И то и другое. – Пальцы его крепко вцепились в руль.

– Отлично. А то я боялась, что ты рассчитывал на мой акушерский опыт. Чего нет, того нет. – Тео раздраженно фыркнул. – О деторождении я знаю исключительно то, что видела по телевизору. Говорят, это довольно больно. – Тео не ответил. – А ты-то умеешь принимать роды?

– Нет, черт возьми.

– Но…

– Меня когда-то учили, если ты об этом. Но на практике мне не приходилось выступать в роли акушера.

– Ты прекрасно справишься.

– Не знаю. Роды преждевременные.

Энни и самой приходила в голову эта мысль, но она пыталась подбодрить Тео.

– У Ким это третий ребенок. Она знает, как вести себя при родах. К тому же мать Керта могла бы помочь. – Поддержка веселой, неунывающей Джуди Кестер пришлась бы кстати в кризисных обстоятельствах.

Но Джуди не оказалось дома. Не успели Энни с Тео снять куртки, как Керт сообщил им, что Джуди уехала на материк навестить сестру.

– Ничего другого я и не ожидал, – проворчал Тео.

Они вошли вслед за Кертом в гостиную, где царил уютный беспорядок – повсюду были разбросаны детские игрушки.

– С тех пор как сгорела школа, Ким постоянно уговаривала меня перебраться на материк, – проговорил Керт, отбрасывая носком ботинка фигурки роботов-трансформеров. – Теперь она уж точно не передумает.

Тео задержался на кухне, чтобы тщательно вымыть руки. Потом жестом велел Энни сделать то же самое. Желая напомнить, что она здесь исключительно ради моральной поддержки, Энни ответила ему выразительным взглядом, в котором ясно читалось: «Ты обезумел?»

– Может, мне лучше остаться здесь, вскипятить воду или сделать что-нибудь еще в этом роде?

– Зачем?

– Понятия не имею.

– Ты пойдешь со мною.

Керт вышел проверить, не проснулись ли дети. Поскольку те, похоже, мирно спали, а их отец не спешил возвращаться, Энни заподозрила, что он просто всеми силами пытается оттянуть встречу с женой.

Она последовала за Тео в спальню. Ким, одетая в поношенную голубую ночную рубашку, лежала на сбившихся желто-оранжевых простынях с цветочным рисунком. Блестящая от пота кожа ее покрылась красными пятнами, вьющиеся темно-рыжие волосы спутались. Казалось, женщина сложена из одних лишь пышных округлостей: пухлого лица, грудей и огромного живота. Тео положил на стул свою холщевую фельдшерскую сумку.

– Ким, меня зовут Тео Харп. А это Энни Хьюитт. Как у вас дела?

Женщина мучительно оскалилась, борясь со спазмом:

– А как, по-вашему, у меня дела?

– По-моему, все идет прекрасно, – заявил Тео бодрым тоном, словно самый опытный акушер во всей Америке. Потом начал деловито расстегивать сумку. – Как часто повторяются схватки?

Боль утихла, и Ким бессильно обмякла на подушках.

– Примерно каждые четыре минуты.

Тео достал стерильные латексные перчатки и плотную голубую пеленку.

– Скажите мне, когда в следующий раз начнутся схватки, и мы оценим их продолжительность.

Женщина согласно кивнула. Казалось, ей передалось спокойствие Тео.

На стеклянном ночном столике у постели Ким лежали в беспорядке несколько глянцевых журналов, детские книги и множество тюбиков с кремом. По другую сторону кровати стоял такой же столик, где выстроились в ряд электронный будильник, карманный нож и маленький пластмассовый пищевой контейнер, наполовину заполненный мелочью. Тео вскрыл упаковку и развернул пеленку.

– Давайте-ка уложим вас поудобнее.

Его голос звучал мягко и успокаивающе, но в свирепом взгляде, брошенном на Энни, ясно читалось, что если она только попробует выйти из комнаты, ее ждет страшная участь, по сравнению с которой все десять казней египетских покажутся детской забавой. Энни неохотно подошла к изголовью кровати, желая лишь одного – оказаться как можно дальше от дома Кестеров. Она подозревала, что Тео хочется того же.

Ким уже не испытывала стеснения. Энни сомневалась, что она вообще заметила, как Тео осторожно подстелил пеленку ей под бедра и расправил простыню, заменявшую одеяло. Новый, особенно сильный спазм заставил роженицу застонать. Тео засек время, а затем тихим голосом дал Энни подробные указания, объяснив, что произойдет дальше и как ей следует действовать.

– Опорожнение кишечника? – прошептала Энни, выслушав инструкции.

– Такое случается, – подтвердил Тео. – Это естественный процесс. Держи наготове чистую пеленку.

– И гигиенический пакет, – пробормотала Энни. – Для меня.

Усмехнувшись, Тео снова посмотрел на часы. Пока длились схватки, Энни стояла у изголовья кровати, ласково гладя роженицу по волосам и шепча ободряющие слова. Когда боль отступила, Ким извинилась, что подняла Тео с постели среди ночи, но даже не подумала спросить, есть ли у него акушерский опыт.

Примерно час спустя положение стало еще серьезнее. Начались потуги.

– Я уже рожаю, – крикнула Ким, отбросив ногой простыню и позволив Энни увидеть больше, чем ей хотелось бы.

Тео уже натянул латексные перчатки.

– Давайте-ка посмотрим. – Ким стонала от боли, пока Тео ее осматривал. – Не тужьтесь, – предупредил он. – Еще рано. Постарайтесь сдержаться.

– К черту! – взвизгнула Ким.

Энни похлопала ее по руке.

– Вы умница. Все идет хорошо, – шептала она, надеясь, что говорит правду.

Тео напряженно следил за течением родов, предупреждая Ким, когда следует тужиться.

– Сейчас покажется головка, – объявил он будничным тоном, будто зачитывал прогноз погоды. Энни заметила у него на лбу бисеринки пота. Ей казалось, ничто в мире не заставит Тео Харпа вспотеть, и все же это случилось.

Боль ненадолго ослабела. Ким обмякла, тяжело дыша.

– Я вижу головку плода, – произнес Тео. Из горла роженицы вырвалось рычание. Тео ободряюще потрепал ее по колену. – Тужьтесь… Вот так. Молодец. Прекрасно. – Нежелание Энни видеть роды прошло само собой. Тихий голос Тео, наполненный уверенностью и спокойствием, подсказывал Ким, как правильно дышать. После нескольких сильных спазмов показалась головка ребенка. Тео бережно обхватил ее рукой. – Давайте-ка уберем с дороги пуповину, – мягко проговорил он, проводя пальцем по шейке младенца. – Энни, готовь пеленку. Ну что, малыш… Ну-ка освободим плечико… Теперь повернемся. Вот так. Вот и все. – Ребенок скользнул в его сильные, умелые ладони. – У нас мальчик, – объявил Тео. Он перевернул крохотное тельце младенца, чтобы очистить дыхательные пути. – Ставим тебе восемь баллов, дружок.

Энни не сразу сообразила, о чем идет речь, но потом вспомнила, что говорил Тео о шкале Апгар, позволяющей оценить состояние новорожденного. Контроль показателей проводится сразу после появления ребенка на свет, а затем на пятой минуте жизни. Ребенок заплакал, звук походил на тихое мяуканье. Тео положил малыша матери на живот и осторожно обтер, взяв у Энни из рук полотенце.

В комнату наконец вошел Керт. Он приблизился к жене, и оба заплакали, глядя на новорожденного сына. Энни одолевало желание дать счастливому отцу подзатыльник за то, что тот трусливо сбежал, но Ким, похоже, простила мужа. Энни забрала младенца, и Тео начал массировать роженице живот. Вскоре тело ее содрогнулось от спазма, извергая послед.

Старательно отводя глаза, Энни достала из сумки красный пластиковый мешок. Тео пережал скобкой пуповину и ловко заменил окровавленную пеленку чистой. Он явно не боялся запачкать руки – неплохо для бенефициара трастового фонда и вдобавок преуспевающего писателя.

Младенец был немного маловат, но Ким, опытная мать, выкормившая двоих детей, обращалась с ним уверенно, без страха. Вскоре она уже баюкала его, прижимая к груди. Остаток ночи Тео провел в кресле, а Энни прикорнула на диване, но спала беспокойно, урывками. Она слышала, как Тео несколько раз вставал, а однажды, приоткрыв глаза, увидела, что ребенок дремлет у него на руках.

Тео сидел в кресле, закрыв глаза, а младенец доверчиво льнул к нему, ища защиты. Энни вспомнила, как заботливо Тео ухаживал за Ким, с какой нежностью обращался с малышом. Он оказался в сложном положении и все же блистательно справился со всеми трудностями. К счастью, роды прошли без осложнений, но даже в иных, менее благоприятных обстоятельствах Тео сделал бы все необходимое, сохраняя спокойствие и ясность мысли. Он показал себя настоящим героем, а герои всегда были слабостью Энни… Вот только этот самый герой однажды едва не убил ее.

Утром Ким с Кертом горячо поблагодарили Тео, а их старшие дети, наскоро проглотив приготовленный Энни завтрак, забрались на кровать посмотреть на новорожденного братика. Поскольку ребенок благополучно появился на свет, а мать чувствовала себя хорошо, необходимость в вертолете отпала, однако Тео настаивал, чтобы Керт в тот же день отвез жену и младенца на материк, в больницу. Ким категорически отказалась ехать. «Вы справились не хуже любого доктора. Мы никуда не поедем, – заявила она. Тео пытался ее уговорить, но та твердо стояла на своем. – Я знаю свой организм и умею обращаться с младенцами. У нас все отлично. Вдобавок Джуди уже едет домой, будет нам помогать».

– Видишь теперь, с чем мне приходится иметь дело? – проворчал Тео на пути в коттедж. Хмурая складка между бровями придавала его усталому лицу озабоченное выражение. – Они слишком доверяют мне.

– Так покажи себя не таким знающим и умелым, – предложила Энни, вместо того чтобы сказать, что если из всех ее знакомых кто-то и заслуживал доверия, так это Тео. А может, и нет. Она окончательно запуталась.

Энни продолжала думать о Тео и на следующий день, взбираясь по лестнице на чердак Харп-Хауса. Тео предложил ей забрать и отнести в коттедж все, что ей понравится. Она хотела найти морские пейзажи, украшавшие когда-то холл и пылившиеся теперь на чердаке. Энни толкнула дверь, петли жалобно застонали. Это зловещее место идеально подошло бы для съемок фильма ужасов. Устрашающего вида портновский манекен, будто грозный часовой, возвышался над сломанной мебелью, пыльными картонными коробками и грудой выцветших спасательных жилетов и кругов. Источником света служило грязное эркерное окно, затянутое клочьями серой паутины, да две голые лампочки, свисавшие с потолочных балок.

«Ты ведь не ждешь, что я войду сюда?» – плаксиво пискнула Пышка.

«К сожалению, я никак не могу остаться», – поспешил заявить Питер.

Лео презрительно усмехнулся:

«Слава богу, кое у кого здесь крепкий хребет».

«Твой хребет – моя рука», – напомнила ему Энни, с содроганием отводя взгляд от укрытых пленкой жутковатых кукол, принадлежавших когда-то Риган.

«Вот именно, – осклабился Лео. – И ты здесь».

На полу вдоль стены громоздились кипы старых газет, журналов и книг, которые никто не собирался читать. Осторожно обойдя тронутый плесенью брезентовый мешок для хранения парусов, сломанный пляжный зонт и запыленный рюкзак, Энни заметила прислоненные к стене картины в рамах. Однако подобраться к ним оказалось не так-то легко из-за картонных коробок, обсыпанных трупиками древесных жучков. Отодвигая их с дороги, Энни увидела коробку из-под обуви с надписью «Личная собственность Риган Харп». Заинтересовавшись, Энни заглянула внутрь.

В коробке хранились детские фотографии Риган и Тео. Расстелив на полу старое пляжное полотенце, Энни устроилась на нем, чтобы внимательнее рассмотреть снимки. Судя по тому, что изображения получились немного искаженными, близнецы в основном снимали себя сами. Они наряжались в костюмы супергероев, возились в снегу, корчили смешные рожицы перед камерой. Фотографии казались такими яркими и живыми, что у Энни ком подступил к горлу.

Она раскрыла коричневый бумажный конверт, полный фотографий. На первом снимке брат с сестрой стояли вдвоем, обнявшись. Энни узнала модную футболку, которую Риган носила в то лето, когда они познакомились, и смутно припомнила, что сама сфотографировала близнецов. Глядя на очаровательную улыбку юной девочки, нежно прильнувшей к брату, Энни снова с горечью подумала о трагической гибели Риган. Сколько страшных потерь пришлось пережить Тео, начиная со смерти матери и кончая самоубийством жены, которую он, должно быть, когда-то любил.

Энни задержала взгляд на спутанных волосах Тео, падавших ему на лоб. Рука его заботливо обнимала Риган за плечи. «Риган, Риган, как жаль, что тебя здесь нет. Ты помогла бы мне понять твоего загадочного брата».

Похоже, все фотографии в конверте были сделаны тем летом. Энни задумчиво перебирала снимки. Тео с сестрой в бассейне, на крыльце дома, на борту яхты – той самой, на которой десять лет спустя Риган вышла в море в последний раз. Энни захлестнуло щемящее чувство ностальгии по прошлому, смешанное с болью.

И вдруг… она ошеломленно застыла.

Энни принялась торопливо просматривать фотографии. Сердце ее бешено колотилось. Карточки выскальзывали у нее из пальцев и падали на пол, одна за другой, как сухие листья. Несколько мгновений она смотрела прямо перед собой невидящими глазами, потом уткнулась лицом в ладони.

«Прости, – прошептал Лео. – Я не знал, как тебе сказать».

Час спустя Энни стояла под пронизывающим ветром у пустого бассейна. На бетонных стенах ямы темнели длинные трещины, дно покрывали грязь и темный слежавшийся снег. По словам Лизы, Синтия собиралась засыпать бассейн. Энни попыталась представить, что появится на его месте. Должно быть, искусственные развалины готического замка в английском стиле.

Тео вышел из конюшни, куда заходил вычистить и накормить Танцора. В сумерках он не заметил Энни. Серые хлопья снега кружились в вечернем воздухе, словно пепел. Энни смотрела на своего любовника, безумно привлекательного мужчину, которого она знала так хорошо и в то же время совсем не знала. Рассудительная героиня романа не стала бы встречаться с любовником, пока не приведет в порядок разбегающиеся мысли. Но Энни никогда не отличалась благоразумием. В голове у нее творилась полнейшая неразбериха.

– Тео…

Он замер и обернулся на окрик.

– Что ты здесь делаешь? – Не дожидаясь ответа, он направился к ней знакомым размашистым, быстрым шагом. – Давай считать, что день закончился. Вернемся вместе в коттедж. – В его дымчато-синих глазах ясно читалось: «Уж нам не придется ломать себе голову, чем заняться».

Энни зябко обхватила себя руками за плечи.

– Я была на чердаке.

– Нашла что-нибудь?

– Да. Нашла. – Она сунула руку в карман пальто. Пальцы ее слегка дрожали, когда она достала фотографии. Энни выбрала пять снимков, хотя могла бы захватить куда больше.

Тео ступил на потрескавшийся бортик бассейна, чтобы разглядеть, что у нее в руках. И когда увидел… лицо его исказилось от боли. Отвернувшись, он зашагал прочь.

– Не смей уходить, – крикнула Энни ему вслед. – Не смей!

Тео замедлил шаг, но не остановился.

– Лучше оставим все как есть, Энни.

– Не уходи, – яростно отчеканила она, не двигаясь с места.

Тео наконец обернулся. Голос его звучал глухо и безжизненно.

– Прошло много лет. Я прошу тебя оставить все как есть. – Каменное выражение его лица не предвещало ничего доброго, но Энни должна была знать правду.

– Это был не ты. С самого начала.

Руки Тео сами собой сжались в кулаки.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Неправда, – без гнева отозвалась Энни. – В то лето… Долгие годы я думала, что это был ты. Но я ошибалась.

Тео бросился к ней, избрав своей защитой нападение.

– Ты ничего не знаешь. В тот день, когда на тебя налетели птицы… Это я отправил тебя осмотреть остов лодки. – Он встал на бортик бассейна, возвышаясь над Энни. – Я подбросил тебе в постель дохлую рыбу. Я оскорблял тебя, обижал, третировал, исключая из наших игр. И все это я делал нарочно.

Энни медленно кивнула:

– Я начинаю понимать почему. Но это не ты втиснул меня в кабину кухонного лифта, не ты столкнул меня в болото с моста. Не ты отнес щенков в пещеру, не ты написал мне записку, пригласив на свидание. – Энни провела пальцем по фотографиям. – Не ты хотел, чтобы я утонула.

– Ты ошибаешься. – Тео посмотрел ей в глаза. – Я же говорил. У меня нет ни стыда, ни совести.

– Это неправда. У тебя слишком много того и другого. – У Энни болезненно сжалось горло, слова дались ей с трудом. – Это была Риган. И ты все еще пытаешься ее защитить.

Доказательство Энни держала в руках. Ее изображение было вырезано со всех фотографий. Безжалостные ножницы искромсали снимки, не оставив ничего: ни лица Энни, ни тела.

Тео стоял неподвижно, прямой, как всегда. Он казался погруженным в себя, отрешенным, бесконечно далеким. Энни ожидала, что он снова попытается уйти, но, к ее изумлению, Тео не двинулся с места. Она заговорила, торопясь выплеснуть все, что ее переполняло:

– На некоторых снимках есть Джейси. Нетронутая. – Энни замолчала, надеясь услышать объяснение, но Тео не ответил. Тогда она высказала свою догадку. Произнесла вслух слова, которые не решился произнести он: – Джейси не представляла угрозы для Риган. Джейси не пыталась завоевать твое внимание, как я. Ты никогда не выделял ее среди других. – Энни видела, как в Тео происходит мучительная внутренняя борьба. Его сестра погибла более десяти лет назад, и все же он отчаянно стремился защитить ее, невзирая на очевидные свидетельства ее вины. Но Энни не могла ему этого позволить. – Расскажи мне все.

– Не думаю, что ты действительно хочешь это услышать.

Энни горько рассмеялась:

– Нет, хочу. Ты грубо обращался со мной, чтобы оградить меня от мести Риган.

– Ты была ни в чем не виновата.

Энни подумала о наказаниях, которые доставались Тео по милости сестры.

– Как и ты.

– Я иду в дом, – резко бросил Тео, давая понять, что разговор окончен. Казалось, он снова отгородился от нее глухой каменной стеной.

– Нет, постой. Эта история касается и меня. Думаю, я имею право знать правду.

– Это скверная история.

– По-твоему, я этого еще не поняла?

Отвернувшись, Тео подошел к площадке на краю бассейна, где был когда-то трамплин.

– Нашей матери не стало, когда нам едва исполнилось пять, ты об этом знаешь. Отец нашел утешение в работе, и мы с Риган оказались одни в этом враждебном мире. – Казалось, каждое слово причиняет Тео мучительную боль. – Все, что осталось у нас, – это мы сами. Я любил сестру, а она пошла бы на что угодно ради меня. – Энни застыла в неподвижности. Тео поддел ржавый болт носком сапога для верховой езды. Он долго молчал, потом заговорил тихо, едва слышно: – Риган всегда была собственницей, как, впрочем, и я. Ее ревность не мешала нам, пока мы не стали подростками, и я не начал обращать внимание на девочек. Риган это приводило в ярость. Она подслушивала мои телефонные разговоры и очерняла всех девушек, которые мне нравились. Я думал, это просто глупые детские выходки. Но со временем все стало куда серьезнее. – Тео наклонился, разглядывая мусор на дне бассейна, но едва ли он что-то видел: перед его глазами всплывали одна за другой картины прошлого. Он продолжал холодным, безучастным тоном: – Риган перешла в наступление: начались сплетни, грязные слухи, анонимные звонки. Родителям одной моей подруги она наплела по телефону, будто их дочь принимает наркотики. Другая девушка получила перелом плеча – Риган толкнула ее в школе. Все любили мою сестру и легко поверили, что это вышло случайно.

– Но ты не поверил в несчастный случай.

– Я хотел верить. Однако этим все не закончилось. В одну девушку, с которой я всего лишь несколько раз разговаривал, швырнули камнем, когда та каталась на велосипеде. Она упала, и ее задел встречный автомобиль. К счастью, она не сильно пострадала, но могло случиться непоправимое, и я потребовал от сестры объяснений. Риган призналась, что подстроила аварию, потом расплакалась, обещая, что ничего подобного больше не повторится. Мне хотелось думать, что это правда, но, похоже, сестра уже не справлялась с собою. – Тео ссутулился, по-прежнему стоя к Энни спиной. – Я почувствовал, что меня загнали в ловушку.

– И ты покончил с девушками.

Он наконец повернулся к Энни.

– Не сразу. Вначале я старался скрывать от Риган эту часть своей жизни, но ей всегда удавалось узнать обо мне все. Едва получив водительские права, она попыталась сбить одну из своих лучших подруг. После того случая я больше не мог рисковать.

– Ты должен был рассказать обо всем отцу.

– Я боялся. Я просиживал в библиотеке целые дни, читая о психических заболеваниях. Я понимал, что Риган нездорова, и даже установил диагноз – обсессивно-компульсивное расстройство личности, навязчивое состояние с фиксацией на отношениях. Не думаю, что я сильно ошибся. Отец отправил бы Риган в психиатрическую больницу.

– А ты не мог этого допустить.

– Она действительно нуждалась в лечении, в клинике ей могли бы помочь, но я был еще ребенком, и мне все представлялось иначе.

– Потому что вы вдвоем сражались против враждебного мира.

Тео не ответил, но Энни знала, что права. Она необычайно ясно видела того растерянного, беспомощного мальчика из далекого прошлого.

– Я думал, Риган успокоится, если будет уверена, что между нами никто не встанет. Так и вышло. Не ощущая угрозы, она вела себя совершенно нормально. Однако самое невинное замечание могло вывести ее из себя. Я все еще надеялся, что сестра заведет приятеля и весь этот кошмар прекратится. За ней многие ухлестывали, но ее не интересовал никто, кроме меня.

– И ты не начал ее ненавидеть?

– Наша связь была слишком крепкой. Ты провела лето рядом с Риган и знаешь, какой она могла быть милой и очаровательной. Она вовсе не притворялась. Просто в какой-то миг на нее накатывала чернота.

Энни сунула фотографии в карман пальто.

– Ты сжег тетрадь с ее стихами. Должно быть, в эту минуту ты поддался гневу.

Губы Тео скривились в горькой усмешке.

– В ту тетрадь Риган записывала не стихи, а самые безумные свои измышления и жестокие угрозы в твой адрес. Я боялся, что кто-нибудь их увидит.

– А ее гобой, который ты уничтожил? Риган любила его.

В усталых глазах Тео застыла грусть.

– Риган сама сожгла гобой, когда я пригрозил рассказать отцу, что она вытворяет с тобой. Этой жертвой она пыталась меня задобрить.

Исковерканная, ущербная любовь Риган заставила ее разрушить то, что приносило ей столько радости. Пожалуй, это печальнее всего, подумалось Энни.

– В то лето ты стремился защитить ее, – произнесла она. – И вместе с тем старался помешать Риган выместить на мне свою ненависть. Ты оказался в невыносимом положении.

– Мне казалось, что я держу все под контролем. Я превратился в малолетнего монаха. Боялся заговорить о девушках, старался их не замечать из страха перед местью Риган. А потом появились вы с матерью. Нам пришлось жить под одной крышей. Я видел, как ты бегаешь по скалам в красных шортах, слышал твой голос, смотрел, как ты играешь своими кудрями, читая книгу. Я не мог избегать тебя.

– Джейси была намного красивее. Почему же ты выбрал меня?

– Она не читала те же книги, что и я. Не слушала музыку, которая нравилась мне. С ней я никогда не чувствовал себя легко и свободно. Разумеется, я старался держаться от нее подальше. Безжалостно высмеивал ее перед Риган. Я пробовал и с тобой придерживаться той же тактики, но сестра видела меня насквозь.

– Значит, все решил случай. Я просто оказалась рядом. Какая горькая ирония судьбы. Если бы мы встретились в городе, ты бы даже не взглянул на меня. – Тео всегда окружали самые красивые женщины. Он стал ее любовником из-за вынужденного соседства. Энни спрятала озябшие руки в рукава пальто. – После всего, что ты пережил по вине сестры, как ты мог влюбиться в Кенли?

– Она излучала независимость и уверенность в себе. – Он скорчил гримасу, точно в насмешку над самим собой. – Все, что я искал в женщине. Все, чего так недоставало Риган. Мы и полугода не провели вместе, когда Кенли завела разговор о свадьбе. Я был от нее без ума, а потому отмел все сомнения.

– И фактически оказался в том же положении, что и с Риган.

– Только Кенли не пыталась никого убить, кроме себя.

– Она сделала это, чтобы наказать тебя.

Тео зябко втянул голову в плечи.

– Становится холодно. Я иду в дом.

Мужчина, который однажды сорвал с себя свитер и стоял раздетым под колючей метелью, внезапно замерз?

– Подожди. Закончи прежде свою историю.

– Я уже закончил. – Он повернулся и зашагал к башне.

Энни достала из кармана фотографии. Они жгли ей руки. Энни посмотрела на них сквозь серую снежную муть, потом раскрыла замерзшие ладони. Резкий порыв ветра подхватил листочки и унес. Один за другим, они полетели на замусоренное дно бассейна.

Как только Энни вошла в дом, Ливия бросилась к ней и больше не отходила, требуя внимания. Рисуя забавные картинки для девочки, Энни перебирала в памяти все, что услышала, и раздумывала над тем, о чем Тео умолчал. Разумеется, он рассказал лишь малую часть истории. Но Энни твердо решила выведать остальное. Возможно, Тео нужно было выговориться. Лишь откровенность могла разрушить ледяную стену, которой он себя окружил.

Энни поцеловала Ливию в макушку.

– Не хочешь устроить кукольное представление для своих плюшевых зверюшек? – Она поднялась из-за стола, сделав вид, будто не замечает хмурой гримаски Ливии.

Еще не дойдя до башни, она услышала громовой рок. Энни вошла в гостиную. Звуки неслись из кабинета Тео. Поднявшись на третий этаж, она постучала, однако ответа не последовало.

Музыка звучала громко, но не оглушительно. Энни постучала снова и, не дождавшись ответа, подергала ручку. Дверь оказалась заперта. Это ее не удивило. Тео ясно давал понять: на сегодня разговоры закончены.

Энни задумалась. Композиция «Аркейд файр» сменилась песней «Уайт страйпс». Внезапно невесть откуда послышался пронзительный кошачий вопль, мгновенно сменившийся отчаянным, диким визгом насмерть перепуганного животного.

Дверь резко распахнулась. Тео выскочил на лестницу и бросился вниз, озираясь в поисках кота. Энни проскользнула в кабинет.

Куртка Тео лежала на черном кожаном диване напротив его рабочего кресла. Письменный стол выглядел аккуратнее, чем в тот день, когда Энни видела его в последний раз. Впрочем, с тех пор Тео большую часть времени работал в коттедже. На полу рядом с креслом лежало несколько коробок с компакт-дисками. Перед окном на треножнике стоял телескоп, направленный на коттедж, но теперь при виде него Энни почувствовала облегчение, а не тревогу. Тео оказался не злодеем, а защитником. Он заботился об Энни, как прежде пытался оберегать свою душевнобольную сестру, а после старался спасти безумную жену от нее самой.

Послышались приближающиеся шаги – уже не лихорадочно поспешные, но решительные, целеустремленные. В дверях появился Тео. Остановившись на пороге, он пристально посмотрел на Энни, стоявшую в дальнем конце комнаты.

– Ты же не…

Энни сморщила нос, подыскивая достойный ответ.

– Ничего не могу с собой поделать. Бог дал мне великий талант, это сильнее меня.

Грозно сдвинув темные брови, Тео вошел в комнату. Выражение его лица не предвещало ничего доброго.

– Клянусь… если ты еще хоть раз устроишь мне подобный розыгрыш…

– Больше не буду. Во всяком случае, пока не собираюсь. Скорее всего. – «Если ты меня не вынудишь», – добавила Энни про себя.

– Сделай милость, облегчи мне жизнь… – процедил Тео сквозь стиснутые зубы. – Где мой кот?

– Точно не знаю. Наверное, спит в студии, под кроватью. Ты ведь знаешь, как он любит туда забиваться.

Тео явно хотелось задать ей трепку, но бить женщин ему претило.

– И что мне прикажешь с тобой делать, черт возьми?

Энни немедленно бросилась в атаку:

– Я скажу тебе, чего не нужно делать. Ты не должен лезть из кожи вон, стараясь меня защитить. Благодарю тебя за заботу, но я вполне здорова, пребываю в относительно здравом уме (смотря с кем сравнивать) и могу сама за себя постоять. Возможно, я делаю это несколько неуклюже, но все же справляюсь и собираюсь продолжать в том же духе. От тебя не требуется никакого геройства.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь.

Наверное, так и было. Похоже, Тео считал себя злодеем, а не героем. Попытайся Энни указать ему на это, он попросту отмахнулся бы от нее.

Она плюхнулась в его рабочее кресло.

– Я проголодалась. Давай покончим с этим делом.

 

Глава 19

– Покончим с этим делом? – Тео нахмурился. – Ты хочешь знать, не я ли убил Риган?

Энни понимала: единственный способ заставить Тео рассказать всю историю целиком – пристать с ножом к горлу.

– Не валяй дурака. Ты ее не убивал.

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю тебя, о непревзойденный мастер – строитель домиков для фей. – Да, теперь Энни знала Тео, хотя долгие годы жестоко заблуждалась на его счет. Тео растерянно моргнул. Энни заговорила прежде, чем он начал отрицать, что строил домик для Ливии. – Оставь свои страшилки для романа. А теперь перестань отвлекать меня грозными гримасами и расскажи, что случилось.

– Может, я уже сказал все, что хотел.

Он презрительно усмехнулся, совсем как Лео, но Энни не собиралась сдаваться.

– Риган погибла вскоре после окончания колледжа. Причем вы учились в разных университетах. Как это тебе удалось?

– Я пригрозил навсегда бросить колледж, если она не согласится, чтобы мы разделились. Заявил, что отправлюсь путешествовать и никому не скажу куда.

Энни порадовалась в душе, что Тео сумел защитить себя.

– Значит, вы поступили в разные колледжи… – Дальнейшее можно было легко предсказать и без хрустального шара. – Там ты встретил девушку.

– И не одну. А для чего еще существуют университеты? Можешь предложить занятие получше?

– Пожалуй, нет. Продолжай.

Схватив с дивана куртку, Тео тщательно расправил ее и повесил на крюк возле двери – вовсе не потому, что был таким уж аккуратистом, просто хотел избежать взгляда Энни.

– Я чувствовал себя голодающим, попавшим в супермаркет. Но хотя наши с Риган кампусы разделяла добрая сотня миль, я старался держаться осторожно и скрытно. Так продолжалось вплоть до старшего курса, когда я без памяти влюбился в одну девушку, с которой мы вместе ходили на лекции…

Энни откинулась на спинку кресла, изо всех сил стараясь принять непринужденный вид, чтобы Тео снова не замкнулся в своей раковине.

– Дай-ка я угадаю. Она была ослепительно красивой, умной и совершенно безумной.

Тео изобразил на лице подобие улыбки.

– Два попадания из трех. Сейчас она финансовый директор одной преуспевающей фирмы в Денвере. Замужем, мать троих детей. Определенно, она не сумасшедшая.

– Но ты оказался в сложном положении…

Тео передвинул клейкие листочки для записей на своем столе на несколько дюймов влево.

– Я старался навещать Риган в ее колледже как можно чаще. Мне казалось, что у нее все в порядке. Она выглядела вполне нормальной. На старшем курсе сестра даже начала встречаться с парнями. Я думал, она переросла свою детскую одержимость. – Тео резко оттолкнулся от стола. – Мы договорились собраться на острове всей семьей четвертого июля, в День независимости. Дебора не могла остаться на праздники, но ей хотелось увидеть Перегрин, и я привез ее на остров за неделю до приезда остальных. – Тео медленно побрел к окну, выходившему на океан. – Я собирался рассказать Риган о Деборе в следующие выходные, однако сестра появилась раньше.

Энни судорожно вцепилась в подлокотники кресла. Ей уже не хотелось знать, что случилось дальше, но она понимала, что должна дослушать историю до конца.

– Мы с Деборой гуляли по берегу. Риган увидела нас с вершины утеса. Мы держались за руки. Только и всего. – Тео уперся ладонями в оконную раму, неподвижно глядя в окно. – Недавно прошел дождь, скалы были скользкими. Не знаю, как ей удалось так быстро спуститься. Я даже не заметил ее приближения, просто увидел, как она вдруг набросилась на Дебору. Я схватил ее и оттащил. Дебора убежала, спряталась в доме. – Тео отвернулся от окна, по-прежнему не глядя на Энни. – Я пришел в ярость. Сказал Риган, что хочу жить собственной жизнью, а ей нужно показаться психиатру. Это было ошибкой. – Он показал на отметину у края брови. – Рубец оставила мне Риган, а не ты. – Тео коснулся пальцем едва заметного шрама чуть ниже. – Вот след твоего хлыста. – Прежде Энни испытывала мстительную радость при мысли, что оставила Тео шрам. Теперь при виде отметины она почувствовала, как к горлу подступила тошнота. – Риган будто обезумела, – продолжал он. – Она запугивала меня, угрожала расправиться с Деборой. Я взорвался. Сказал, что ненавижу ее. Она посмотрела мне прямо в глаза и пригрозила покончить с собою. – На щеке Тео дернулся мускул. – Я был так зол, что заявил, будто мне все равно. – У Энни сжалось сердце от сочувствия и жалости. Тео подошел к телескопу, не глядя на Энни, не видя ничего вокруг. – Надвигалась буря. Добравшись до дома, я немного остыл. Решил вернуться, сказать сестре, что погорячился и наговорил лишнего, хотя какая-то часть меня не испытывала сожаления. Но я опоздал. Риган уже добежала по берегу до причала и поднималась на яхту. Я окликнул ее с лестницы, попросил вернуться. Не уверен, что она меня слышала. Она вышла в море, прежде чем я успел ее догнать. – Энни отчетливо увидела эту картину, будто сама стояла на берегу в тот день. Ей захотелось отогнать навязчивое видение. – Моторная лодка оказалась не на плаву, ее ремонтировали, – проговорил Тео. – Я прыгнул в воду, надеясь, что сумею остановить сестру. Море было бурным. Риган заметила меня и крикнула, чтобы я возвращался. Я продолжал плыть. Меня захлестывало волнами, но, взлетая на гребне, я видел ее лицо. Она казалась виноватой. Ужасно виноватой. Внезапно она подняла паруса и понеслась навстречу буре. – Тео бессильно уронил руки. – Тогда я видел ее живой в последний раз.

Энни стиснула кулаки. Грешно ненавидеть душевнобольных, но Риган не только погубила себя, она едва не убила Энни и сделала все, чтобы разрушить жизнь Тео.

– Риган одержала верх над тобой, верно? Славная месть.

– Ты не понимаешь. – У Тео вырвался горький смешок. – Риган покончила с собой не для того, чтобы наказать меня. Она хотела меня освободить.

Энни вскочила с кресла.

– Ты этого не знаешь!

– Знаю. – Тео наконец посмотрел ей в лицо. – Иногда мы с легкостью читали мысли друг друга, так и было в тот миг.

Энни вспомнила, как Риган плакала над чайкой со сломанным крылом. Должно быть, в минуты просветления она ненавидела темную сторону своей личности.

Энни старалась не показывать жалости, но не могла молчать, видя, что сделал с собой Тео.

– Жертва Риган оказалась напрасной. Ты винишь себя в ее смерти.

Тео резко отмахнулся от нее, отметая сочувствие.

– Сначала Риган, потом Кенли. Как ты думаешь, что между ними общего? Это я.

– Я вижу двух психически неуравновешенных женщин и мужчину с чрезмерно развитым чувством ответственности. Ты не мог спасти Риган. Рано или поздно она разрушила бы себя окончательно. С Кенли все гораздо сложнее. Ты говоришь, она казалась тебе полной противоположностью Риган, что тебя и привлекало в ней. Но так ли это?

– Ты не понимаешь. Кенли обладала острым умом, она многого добилась, перед ней открывалось блестящее будущее. Она казалась независимой.

– Все это так, но, должно быть, ты чувствовал, что под маской успеха скрывается слабость и беззащитность.

– Ничего подобного.

Тео начал терять терпение, но Энни не думала отступать.

– Возможно, в своих отношениях с Кенли ты стремился исправить ошибку, которую совершил в прошлом? Ты не смог спасти сестру и попытался спасти жену?

Губы Тео скривились в презрительной гримасе.

– Твои познания в психологии, почерпнутые из Интернета, пришлись как нельзя кстати. Они, пожалуй, потянут на докторскую степень.

Энни углубленно занималась психологией, обучаясь актерскому мастерству, чтобы лучше понимать характеры и мотивы поступков персонажей, которых приходилось играть.

– Ты по природе своей защитник, Тео. Ты никогда не задумывался, что твое писательство, возможно, своего рода бунт против внутреннего ощущения ответственности за других?

– Ты слишком глубоко копаешь, – резко отозвался Тео.

– Просто подумай об этом, ладно? Если ты прав насчет Риган, только представь, как ей должно быть горько, оттого что ты продолжаешь себя наказывать. – Нескрываемая враждебность Тео ясно говорила, что не стоит и дальше раскачивать лодку, пытаясь давить на него. Энни удалось посеять в нем семена сомнения. Теперь ей следовало отступить и ждать, когда семена прорастут. Она направилась к двери.

– На случай если у тебя вдруг возникнут сомнения… ты отличный парень и вполне сносный любовник, но я ни за что не стала бы убивать себя из страсти к тебе.

– Ты меня утешила.

– Или терять из-за тебя сон.

– Звучит немного обидно, но спасибо за откровенность.

– Так ведут себя психически здоровые женщины. Прими к сведению на будущее.

– Непременно так и сделаю.

Энни вдруг стало трудно дышать, грудь будто сдавило обручем. Ее беззаботный тон не вязался с этим горьким, тяжелым чувством. Ей было мучительно жаль Тео. Он приехал на остров не ради книги. Он нес добровольное покаяние за две смерти, в которых винил себя. В Харп-Хаусе Тео искал не убежища. Дом стал для него тюрьмой, наказанием.

На следующее утро, доставая из буфета коробку с овсяными хлопьями, Энни взглянула на календарь, висевший на стене. Прошло тридцать четыре дня, осталось еще двадцать шесть. В кухню вошел Тео. Он сообщил, что собирается на материк.

– Из Портленда приедет мой издатель. Мы встретимся с ней в Камдене, чтобы кое-что обсудить. Эд Комптон на своем судне привезет меня обратно на остров завтра вечером.

Энни схватила с полки глубокую тарелку.

– Везет тебе. Яркие фонари, асфальт, «Старбакс»… впрочем, я все равно не могу себе позволить зайти в «Старбакс».

– Я схожу туда за тебя. – Тео поднял руку примирительным жестом, будто заранее ожидал от Энни возражений. – Знаю, ты вооружена и очень опасна, но я прошу тебя переночевать в Харп-Хаусе, пока меня не будет. Это не приказ, а вежливая просьба.

Он пытался защитить Риган и Кенли, а теперь и Энни.

– Ты словно девчонка, – фыркнула она. Тео ответил ей хмурым взглядом, медленно качнувшись с каблука на носок. Грозный, огромный как медведь, – воплощение мужского гнева. – Это был комплимент, – добавила Энни. – Своего рода. Ты так опекаешь меня… Я крайне признательна тебе за то, что ты добровольно вызвался играть роль сторожевого пса при мне, но я не одна из тех беспомощных женщин, которыми ты себя окружаешь.

Губы Тео скривились в злой, задиристой усмешке.

– Помню, ты что-то говорила насчет хлыста… Мне все больше нравится эта мысль.

Энни раздирало желание повалить Тео на пол и сорвать с него одежду. Вместо этого она состроила презрительную гримаску: – Я останусь в Харп-Хаусе, подружка, только чтобы ты не волновалась.

Ее колкость принесла желаемые плоды. Тео овладел ею прямо на полу кухни. Это было бесподобно.

Энни не хотелось ночевать в Харп-Хаусе, однако пришлось согласиться, чтобы успокоить Тео. По пути к дому она остановилась взглянуть на жилище фей. При помощи прутиков Тео пристроил балкончик над дверью. Еще он перевернул несколько ракушек и немного разворошил «брусчатку», создав видимость, будто ночью феи танцевали при луне напротив домика. Энни повернулась, подставляя лицо солнечным лучам. Холода держались так долго, что каждый солнечный день казался ей чудом.

На кухне витал аромат свежеиспеченного бананового хлеба. Хотя стряпала Джейси скверно, выпечка ей удавалась неплохо. Она постоянно что-то пекла, с тех пор как Энни вызвала ее на откровенный разговор о смерти отца Ливии, будто пыталась загладить неловкость, извиниться за скрытность и недоверие.

На столе рядом с хлебом лежали россыпью обрезки цветного картона – их оставила Ливия, закончив свою поделку. Энни провела немало времени, читая в Интернете статьи о глубоких психологических травмах у детей. Она особенно заинтересовалась, наткнувшись на публикации о кукольной терапии. Однако, как оказалось, подобные методики требовали специальных знаний, их применяли опытные психологи, и статьи лишь в который раз показали Энни, сколь многого она еще не знает.

В кухню вошла Джейси. Она уже полтора месяца пользовалась костылями, но по-прежнему неуклюже ковыляла.

– Я получила сообщение от Тео. Он на пути к материку. – Голос Джейси прозвучал непривычно резко. – Уверена, ты уже скучаешь по нему.

Энни обвинила Джейси в скрытности, а сама тоже не слишком откровенничала с подругой. Но не могла же она открыто объявить, что Тео ее любовник. Энни не забывала, что обязана Джейси жизнью. Она вспомнила день, когда Риган столкнула ее в болото. Джейси шла по мосту вместе со всеми, но сильно отстала и, должно быть, не видела, кто толкнул Энни.

С наступлением вечера у Энни испортилось настроение. Обычно в конце дня она с нетерпением ждала встречи с Тео. И не только ради умопомрачительного секса. Ей просто нравилось его общество.

«Привыкай к одиночеству, – посоветовала Милашка в своей обычной прямолинейной манере. – Твоя безрассудная любовная связь подходит к концу».

«Сексуальная связь, – поправила ее Энни. – Думаешь, я сама не понимаю?»

«Это ты мне скажи», – хмыкнула Милашка.

Боль от расставания с Тео была предупреждением, тревожным звонком, нравилось это Энни или нет. В досаде на себя, она твердо решила провести вечер как можно приятнее. Публикации по кукольной терапии оказались на редкость увлекательными. Поблуждав еще немного по просторам Интернета, Энни улеглась в постель с захваченным из дома старым готическим романом в мягкой обложке. Где же еще читать наводящие ужас истории, как не в Харп-Хаусе?

И все же к полуночи повесть о циничном герцоге и невинной компаньонке не оправдала ее надежд – заснуть так и не удалось. Поужинала она неплотно, и теперь на нее вдруг напал голод. Энни вспомнила, что на кухне еще оставался банановый хлеб. Выскользнув из кровати, она сунула ноги в кроссовки.

Лампа на лестнице горела неярким желтым светом. Следом за Энни по стене бежала длинная тень, ступени скрипели под ногами. Сквозь мутные оконца над входной дверью пробивались серебристые лунные лучи. Слишком слабые, чтобы осветить холл, они лишь подчеркивали его мрачность. Никогда еще этот дом не казался Энни таким зловещим и отвратительным. Она свернула в боковой коридор… и ошеломленно застыла.

Джейси шла в свою комнату без костылей.

Ледяной ужас сковал Энни. Джейси держалась прямо и не хромала. Ее «больная» нога была в полном порядке.

Недавние события, словно в калейдоскопе, пронеслись у Энни перед глазами. Пуля, просвистевшая у нее над головой. Подвешенная к потолку Пышка. Угрожающая надпись на стене, намалеванная кроваво-красной краской. У Джейси имелся мотив, она хотела убрать с дороги соперницу. Неужели Энни проглядела очевидное? Так это Джейси вломилась в коттедж, устроив разгром? А потом стреляла, прячась за деревьями?

Подойдя к двери спальни, Джейси неожиданно остановилась. Затем посмотрела вверх, слегка склонив голову набок, будто к чему-то прислушиваясь. Но, кроме Энни, наверху никого не было…

Резко повернувшись, Джейси направилась туда, откуда пришла. Проскользнув в темную кухню, Энни прижалась спиной к стене. Ее оцепенение прошло. Ей хотелось схватить лгунью и вытрясти из нее правду.

Джейси прошла по коридору мимо кухни.

Энни осторожно прокралась к двери. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как Джейси поворачивает в сторону главного холла. Энни последовала за ней, держась на расстоянии. В коридоре она едва не споткнулась о розовую фигурку пони, забытую Ливией на полу. Дойдя до конца коридора, она заглянула за угол. Джейси помедлила у подножия лестницы. Потом начала подниматься.

Энни замерла. Горечь предательства и гнев бушевали в ней. Она привалилась к стене, не в силах поверить в происходящее, не желая признать жестокую правду. С самого начала ее преследовала Джейси. Энни захлестнула волна ярости. Нет, ей это с рук не сойдет.

Оттолкнувшись от стены, Энни услышала насмешливый голосок Плутовки.

«Ты решила объясниться с ней прямо сейчас? Ведешь себя, как большинство пустоголовых героинь твоих любимых романов. На дворе глухая ночь. В доме хранится целый арсенал, и Джейси, как тебе известно, вооружена. Эта женщина уже убила одного человека, своего мужа. Неужели твои книжонки ничему тебя не научили?»

Энни скрипнула зубами, с неохотой признавая, что Плутовка права. Разговор следовало отложить до утра. Объясняться лучше на свежую голову. И вооружившись пистолетом. Заставив себя вернуться на кухню, она взяла с вешалки пальто и выскользнула из дома.

Из конюшни послышалось тихое ржание. Еловые ветки затрещали – какой-то ночной зверек прошмыгнул между деревьями. Хотя в небе ярко светила луна, спуск оказался небезопасным. Споткнувшись о камень, Энни с трудом удержалась на ногах. Прямо над головой зловеще ухнула сова. Энни всегда думала, что кто-то охотится за наследством Марии, но это оказалось ошибкой. Джейси пыталась избавиться от нее, чтобы завладеть Тео. Ей будто передалось безумие Риган.

Когда Энни достигла болота, зубы ее выбивали дробь. Она оглянулась на Харп-Хаус. В башне наверху светилось окошко. Энни содрогнулась, представив, как Джейси смотрит на нее сверху, но потом вспомнила, что сама оставила свет, когда спустилась перекусить.

Глядя на черную громаду Харп-Хауса с огоньком на башне, Энни невольно усмехнулась, оценив трагический комизм ситуации. Сцена чертовски напоминала картинку с обложки одной из ее любимых старых книжек, где героиня бежит темной ночью из ужасного дома, населенного призраками. Только вместо развевающегося белого платья из тончайшего шелка беглянка вырядилась в желтую фланелевую пижаму с Санта-Клаусом.

Энни подошла к погруженному во тьму коттеджу, чувствуя, как по спине бегают мурашки от холода. Интересно, Джейси уже обнаружила, что птичка упорхнула? В Энни снова закипела злость. «Нужно разобраться с этим завтра, пока не вернулся Тео, иначе он непременно вмешается, – сказала себе она. – Это моя битва, мы встретимся с Джейси один на один».

Нет, не получится. Энни вспомнила о Ливии. Что будет с девочкой?

Она снова почувствовала прилив тошноты, как в тот миг, когда увидела Джейси без костылей. Нашарив в кармане ключ, она вставила его в замочную скважину. Дверь открылась со зловещим скрипом, от которого Энни бросило в дрожь. Прошмыгнув в дом, она потянулась к выключателю.

Однако свет не загорелся.

Букер объяснял, как запускать генератор, но Энни и вообразить не могла, что придется делать это в кромешной темноте. Схватив лежавший возле двери фонарик, она собралась выйти из дома, как вдруг тихий, едва слышный шорох заставил ее застыть на месте от ужаса.

Ей почудилось какое-то движение в дальнем конце комнаты.

Поджав пальцы в кроссовках, Энни затаила дыхание. Пистолет лежал в спальне. У нее не было ничего, кроме фонарика. Она вскинула руку, и яркий луч прорезал темноту.

В углу вспыхнули два огонька – желтые глаза Ганнибала смотрели прямо на нее. Кот держал в лапах свою игрушку, плюшевого мышонка.

– Глупое животное! Ты напугал меня до смерти!

Кот задрал кверху нос и наподдал мышонку лапой – игрушка скользнула по полу.

Энни смерила кота сердитым взглядом, ожидая, пока бешено колотящееся сердце немного успокоится. Выровняв дыхание и поборов дрожь в коленях, она неохотно вышла из дома, ворча про себя, что островная жизнь явно не для нее.

«И все же ты неплохо справляешься», – мягко заметил Лео.

«Хватит изображать группу поддержки, твое бодрячество наводит на меня жуть», – хмуро буркнула Энни.

«Ты отчитываешь куклу», – напомнила Милашка.

Куклу, которая неожиданно вышла из своей роли.

Добравшись до генератора, Энни попыталась вспомнить, что говорил Букер. Выполняя шаг за шагом его указания, она услышала тихий шум мотора со стороны дороги. Кто мог явиться сюда среди ночи? Возможно, кому-то срочно понадобилась помощь врача. Но все на острове знали, что Тео уехал на материк. И что Энни осталась одна…

Забыв о генераторе, она бросилась в дом, чтобы достать из тумбочки пистолет. Энни сомневалась, что у нее хватит духу выстрелить в человека, и все же не была уверена до конца.

Она вернулась в темную гостиную, сжимая в руке пистолет. Притаившись у окна, она прислушалась к шуршанию гравия. Фары приближающегося автомобиля осветили болото. Незваный гость, кем бы тот ни был, нисколько не пытался скрыть свое появление. Может, Тео каким-то чудом удалось добраться до острова среди ночи?

Стиснув пистолет, Энни осторожно выглянула в окно. Перед домиком остановился знакомый пикап.

Когда Энни выскочила на крыльцо, Барбара Роуз уже выбиралась из машины, оставив включенным мотор. При свете, горевшем в салоне, Энни заметила бледно-розовый край ночной рубашки, выглядывавшей у Барбары из-под пальто.

Миссис Роуз побежала к крыльцу. Энни не видела выражения ее лица, но почувствовала исходившую от нее тревогу.

– Что случилось?

– Ах, Энни… – Барбара прижала ладонь ко рту. – Тео… – Энни показалось, что из груди у нее выдернули пробку, и кровь хлынула наружу потоком. Барбара стиснула ее плечо. – Он попал в аварию. – У Энни подкосились ноги. Она упала бы, если бы Барбара ее не удержала. – Он в реанимации.

«Тео не погиб. Он жив».

– Откуда… как вы узнали?

– Звонили из больницы. Связь была ужасная. Не знаю, может, они пытались сначала дозвониться до вас. Я поняла только половину слов. – Барбара тяжело дышала, словно долго бежала.

– Но… он жив?

– Да. Это я расслышала. Но состояние тяжелое.

– О боже… – Слова молитвы вырвались у Энни сами собой.

– Я позвонила Наоми. – Барбара с трудом сдерживала слезы. – Она отвезет вас на материк на своем судне. – Барбара даже не спросила, хочет ли Энни ехать.

Энни не колебалась ни минуты. Она быстро собралась, схватив первую попавшуюся одежду, и вскоре грузовичок Барбары уже мчался в город. Энни могла обойтись и без коттеджа, но жизнь без Тео казалась ей невыносимой. Он обладал всем, что она ценила в мужчинах. Острым умом, надежностью и благородством. Он был верным, чутким и заботливым. Таким заботливым, что тащил на своих плечах груз чужой вины, борясь с чужими демонами.

И Энни любила его за это.

Она любила его. Вот в чем штука. Когда-то она дала себе клятву, но не сдержала ее, полюбив Тео Харпа. Энни полюбила не просто его тело или лицо. Ей хотелось быть рядом с ним не ради постельных игр или дружеских бесед. И уж точно не ради денег. Она любила в нем его самого. Его прекрасную, истерзанную, добрую душу. Энни хотела быть с ним, даже если весь он исполосован шрамами или парализован, даже если пострадал его рассудок. Она хотела быть с Тео, пока тот жив.

«Пусть он спасется. Пожалуйста, Господи, только бы он выжил».

На пристани горели фонари, когда пикап подъехал к причалу. Выскочив из машины, Энни бросилась к Наоми. Та стояла возле ялика, который должен был доставить их к «Венерину башмачку». Она выглядела такой же встревоженной, как и Барбара. Ужасная, безумная мысль заставила Энни похолодеть. Обе женщины знали, что Тео умирает, но им не хватило духу сказать ей об этом.

Она прыгнула в ялик. Вскоре судно покинуло гавань. Энни повернулась спиной к удаляющемуся берегу.

 

Глава 20

– Мой муж в операционной. – Энни чувствовала, что слова ее звучат фальшиво, но ничего другого ей не оставалось. Она знала: врачи согласятся разговаривать только с близкими родственниками. – Тео Харп.

Женщина за стойкой регистрации посмотрела на экран монитора. Энни судорожно сжала в руке ключи от «хонды-сивик», которую Наоми держала на материке. Эта машина выглядела куда приличнее драндулета, которым капитанша пользовалась на острове. Женщина подняла глаза от компьютера.

– Как, вы сказали, фамилия вашего мужа?

– Харп. – Энни произнесла фамилию Тео по буквам.

– У нас нет никого с такой фамилией.

– Есть! – крикнула Энни. – Он попал в серьезную аварию. Звонили из больницы. Он в операционной.

– Я проверю еще раз. – Отвернувшись, дежурная поднесла к уху телефонную трубку. Энни ждала, и с каждой секундой ее все больше охватывал ужас. Возможно, Тео не оказалось в списках, потому что он уже… Женщина положила трубку. – В наших записях Тео Харп не числится, мэм. Он к нам не поступал.

Энни едва сдержалась, чтобы не накричать на дежурную, хотя ей отчаянно хотелось завизжать: «Научитесь же читать, черт возьми!» Она нашарила в кармане телефон.

– Я звоню в полицию.

– Хорошая мысль, – мягко произнесла женщина.

Но ни в местный участок, ни в полицию штата не поступило никаких сведений об аварии, в которой пострадал Тео Харп. От облегчения Энни разрыдалась. К ней начала медленно возвращаться способность соображать.

Никакой аварии не было. Тео был цел и невредим. Он не лежал при смерти, а просто спал в гостиничном номере.

Энни набрала его телефон, но сигнал переключился на голосовую почту. Тео имел привычку отключать на ночь мобильник даже в коттедже, где напрочь отсутствовала связь. Тот, кто звонил Барбаре, определенно задумал избавиться от Энни.

«Джейси».

Барбара сказала, что с трудом разбирала слова, такой треск стоял в трубке. Ничего удивительного. Только плохая связь тут ни при чем. Джейси позаботилась, чтобы Барбара не узнала ее голос. Она хотела отделаться от Энни до конца марта, чтобы Тео принадлежал ей одной.

Небо начинало светлеть, когда Энни подъехала к пристани, где ее ждала Наоми. В этот ранний час пустынные улицы с закрытыми магазинами еще спали, а светофоры мигали желтым. Энни могла бы побороться за дом, учитывая обстоятельства дела, ведь ее намеренно ввели в заблуждение, но Синтия мечтала прибрать к рукам коттедж, а Эллиотт, расчетливый делец, составил договор так, что обойти его было невозможно. Энни нарушила условие. Оставалось лишь принять неизбежное: коттедж отойдет семейству Харп, и Синтия будет там хозяйничать. Пускай Тео разбирается со своей мачехой, теперь это его проблема. А Энни придется вернуться в город и заняться поисками жилья. Тео, благородный защитник женщин, наверняка предложит ей комнату в Харп-Хаусе, которую она отвергнет. Как бы тяжело ей ни пришлось, она не позволит, чтобы Тео видел в ней еще одну жертву, нуждающуюся в спасении.

Если бы она догадалась позвонить в больницу, прежде чем ехать на материк… но от ужаса Энни совсем потеряла голову. Сейчас ей хотелось лишь одного: наказать Джейси за вероломство.

Наоми сидела на корме «Венерина башмачка» с кружкой кофе в руке, когда Энни подошла к причалу. Короткие волосы капитанши сбились на сторону, выглядела она усталой и измученной. Энни коротко пересказала ей, что произошло. До сих пор она не говорила никому, даже Барбаре, об условиях, на которых коттедж перешел в ее собственность, но теперь надобность держать договор в секрете отпала – Энни понимала, что новость все равно вскоре облетит весь остров. Она умолчала лишь о роли Джейси в этой истории. Энни собиралась вначале объясниться с ней сама.

«Венерин башмачок» вошел в гавань на рассвете, когда рыболовецкие суда отправлялись на промысел. Барбара ждала на пристани в своем пикапе, припаркованном рядом с «рейнджровером» Тео. Наоми позвонила ей с судна, и миссис Роуз вышла навстречу Энни с виноватым, смущенным видом.

– Простите меня. Я должна была расспросить подробнее того, кто звонил.

– Здесь нет вашей вины, – устало отозвалась Энни. – Это я оказалась слишком доверчивой.

Барбара продолжала бормотать извинения по дороге к коттеджу, отчего Энни стало только хуже. Она почувствовала облегчение, когда пикап остановился наконец у дома. Энни почти не спала ночью, но знала, что не успокоится, пока не поговорит с Джейси. Вандализм, покушение на убийство, а теперь еще и ложный звонок. Если раньше она сомневалась, стоит ли обращаться в полицию, то теперь решилась. Но прежде хотела посмотреть Джейси в глаза и сказать, что знает обо всем.

Энни заставила себя выпить чашку кофе и съесть ломтик поджаренного хлеба. Пистолет лежал там, где она оставила его ночью. Энни боялась даже вообразить, что пустит его в ход, однако беспечность могла обойтись ей слишком дорого – она видела своими глазами, как ночью Джейси поднималась в башню. Сунув пистолет в карман пальто, она вышла из коттеджа.

В холодном резком ветре не чувствовалось даже намека на весну. Бредя через болото, Энни представила себе старую ферму Тео на другом конце острова. Живописную лужайку, укрытую скалами. Море вдалеке. Уединенный уголок, где царят уют и спокойствие.

Кухня оказалась пуста. Не сняв пальто, Энни направилась в комнаты домработницы. Все последние недели она пыталась вернуть Джейси старый долг, не подозревая, что уже расплатилась с ней сторицей, когда та впервые вломилась в коттедж.

Увидев закрытую дверь, Энни резко распахнула ее без стука. Джейси сидела у окна в старом кресле-качалке. Ливия устроилась у нее на коленях, крепко обнимая мать. Джейси прижалась щекой к макушке дочери. Вторжение Энни ее нисколько не возмутило.

– Ливия прищемила пальчик дверью, – объяснила она. – Вот мы и обнимаемся. Тебе уже не так больно, моя сладкая? – Энни почувствовала тошнотворную пустоту в желудке. Что бы ни совершила Джейси, она обожала дочь, а Ливия любила мать. Если вмешается полиция… Забыв о больном пальце, Ливия подняла голову, чтобы посмотреть, не прячется ли у Энни за спиной Плутовка. Джейси нежно пригладила волосы дочери. – Я всегда ужасно переживаю, стоит ей пораниться.

При виде Ливии Энни вдруг ощутила, как пистолет, оттягивавший карман, стал еще тяжелее. Теперь оружие уже казалось ей не разумной мерой предосторожности, а чем-то постыдным, непристойным.

– Ливия, – заговорила она. – Нам с твоей мамой надо поговорить о взрослых вещах. Может, ты нарисуешь для меня картинку? Скажем, морской берег?

Ливия кивнула, соскользнула с колен матери и подошла к маленькому столику, где лежали ее карандаши. Джейси недоуменно нахмурилась:

– Что-то случилось?

– Мы поговорим на кухне. – Энни невольно отвернулась, когда Джейси потянулась за костылями. Она зашагала по коридору, за спиной у нее раздавался неровный стук костылей – Джейси ковыляла следом. Любопытно, что мужчины с древнейших времен привыкли сводить счеты публично, на широкой арене: на дуэли, в боксерском поединке или на поле боя, вдруг пришло в голову Энни. А женские споры обычно решаются дома, на кухне. Подождав, когда Джейси переступит порог, она крутанулась на месте. – Я их заберу. – Энни так резко выдернула костыли у Джейси из рук, что та упала бы, не будь у нее две здоровые ноги.

Джейси испуганно вскрикнула:

– Что ты делаешь? – С опозданием вспомнив о своей роли, она привалилась к стене. – Мне нужны костыли.

– Прошлой ночью они не были тебе нужны, – отрезала Энни. Джейси растерянно закусила губу, не зная, что сказать. Отлично. Этого Энни и добивалась. Бросив костыли на пол, она отшвырнула их ногой. – Ты лгала мне.

Лицо Джейси побледнело. Энни показалось, что она наконец отдернула невидимую завесу, за которой скрывалась настоящая Джейси.

– Я… не хотела, чтобы ты узнала.

– Ну разумеется.

Джейси оттолкнулась от стены и направилась в другой конец кухни. Она едва заметно прихрамывала, но Энни не обратила бы на это внимания, если бы не присматривалась. Джейси с силой вцепилась в спинку стула, так что костяшки пальцев побелели.

– Так вот почему ты вчера ночью ушла из дома.

– Я видела, как ты поднимаешься в башню. Что ты задумала?

Джейси еще крепче сжала спинку, будто все еще нуждалась в опоре.

– Я… не хочу говорить об этом.

Энни не выдержала и взорвалась:

– Ты меня обманула. И сделала это подло.

Лицо Джейси мучительно исказилось. Она опустилась на стул.

– Я была в отчаянии. Знаю, это меня не оправдывает. Я виновата. Я собиралась рассказать тебе, что нога почти зажила. Но постарайся меня понять… Мне было так одиноко.

Пережитый ужас, боль, страх навсегда потерять Тео ожесточили Энни.

– Жаль, что Тео не пожелал скрасить твое одиночество.

Джейси без всякой враждебности покорно кивнула в ответ.

– Я с самого начала знала, что из этого ничего не выйдет. Я красивее тебя, и одно время мне хотелось думать, что этого достаточно. – Джейси говорила равнодушным тоном, без хвастовства. – Но я не так интересна, как ты. И образования мне недостает. Ты всегда находила, что ему сказать, а я нет. Ты держишься с ним на равных, а я не могу. Мне все это известно.

Энни не ожидала подобной откровенности, однако она по-прежнему чувствовала себя обманутой, преданной.

– Зачем ты поднималась ко мне вчера ночью?

Джейси опустила голову.

– Не хочу, чтобы меня считали еще трусливее, чем я есть.

– Я употребила бы другое слово.

Джейси неподвижно уставилась на свои сцепленные руки.

– Ненавижу оставаться одна в этом доме ночью. Раньше, когда Тео ночевал в башне, было не так страшно, а теперь… Я не могу уснуть, пока не обойду все комнаты и не запру дверь своей спальни. Прости, что врала тебе, но если бы я сказала правду… Если бы призналась, что нога заживает, что я могу обходиться без костылей, и мне уже не нужна твоя помощь, ты бы перестала приходить сюда. Ты привыкла разговаривать со своими городскими подругами, обсуждать книги и театральные спектакли. А я простая женщина, выросшая на острове.

Теперь уже Энни смутилась не на шутку. Все сказанное Джейси походило на правду. Но как насчет того, о чем она умолчала? Энни скрестила руки на груди.

– Прошлой ночью я покинула остров. Но, думаю, тебе об этом уже известно.

– Покинула остров? – Джейси притворилась встревоженной, как будто ни о чем не подозревала. – Но тебе же нельзя. Тебя кто-нибудь видел? Зачем ты уезжала?

Энни почувствовала, как сквозь ее гнев, словно трава из-под корки асфальта, пробивается сомнение. Впрочем, она всегда отличалась излишней доверчивостью, изощренному лгуну ничего не стоило обвести ее вокруг пальца.

– Твой телефонный звонок отлично сработал.

– Какой звонок? Энни, о чем ты говоришь?

Энни не позволила сбить себя с толку.

– Кто-то позвонил Барбаре, сказав, что Тео в больнице. Я об этом звонке.

Джейси вскочила со стула.

– В больнице? С Тео все в порядке? Что случилось?

«Не дай ей провести тебя, – предупредила Милашка. – Не будь наивной».

«Но… по-моему, она говорит правду», – вступилась за Джейси Плутовка.

За всеми событиями последних недель стояла Джейси. Она лгала, у нее имелся мотив, и вдобавок она отлично знала, когда Энни приходит и уходит.

– Скажи мне, – настойчиво потребовала Джейси.

Ее голос звучал так решительно, так непривычно твердо, что Энни растерялась еще больше. Она помолчала, собираясь с мыслями.

– Барбаре Роуз позвонили якобы из больницы… – Она рассказала Джейси о своей поездке на материк, обо всем, что случилось… и чего не случилось. Энни изложила свою историю холодно и сухо, внимательно следя за реакцией Джейси.

Когда она закончила, глаза Джейси наполнились слезами.

– Ты считаешь, это я позвонила Барбаре? Думаешь, после всего, что ты для меня сделала, я поступила бы так?

Энни попыталась придать лицу безразличие.

– Но ты влюблена в Тео.

– Тео всего лишь фантазия! Мечтая о нем, я отвлекалась от мыслей об ужасах, через которые мне пришлось пройти с Недом. Мне нравилось строить воздушные замки, но я никогда не обманывалась, принимая выдумку за реальность. – По щекам Джейси покатились слезы. – Я не слепая. Думаешь, я не знаю, что вы любовники? Ты хочешь знать, больно ли мне? Да. Мучает ли меня временами ревность и зависть? Да, слишком часто. Тебе удается все, за что бы ты ни взялась. Ты так много всего умеешь. Ты умная. Но в людях ты совсем не разбираешься. – Резко отвернувшись, Джейси быстро вышла за дверь.

Энни рухнула в кресло, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Как вышло, что она совершила такую ужасную ошибку? А может, это вовсе не ошибка? Джейси могла и солгать. Но в душе Энни знала: Джейси сказала правду.

Энни вернулась в коттедж – она не могла больше оставаться в Харп-Хаусе. Ганнибал встретил ее в дверях и проследовал за ней в ванную, где она избавилась от пистолета. Подхватив кота на руки, Энни отнесла его на диван.

– Я буду скучать по тебе, дружок.

После бессонной ночи ее покрасневшие глаза горели, словно под веки насыпали песку, а желудок сводило спазмами. Поглаживая кота, Энни обвела взглядом комнату. Похоже, ей предстояло покинуть остров почти налегке. Мебель принадлежала Тео, а кастрюли и сковородки не нужны, когда нет кухни. Из одежды Марии она решила забрать себе лишь несколько шарфов да красную накидку, а остальное оставить в коттедже. Что же до воспоминаний о Тео… Придется выдумать способ расстаться и с ними тоже, сказала она себе.

Энни моргнула, морщась от рези в глазах. Почесав Ганнибала за ухом, она опустила его на пол и подошла к опустевшим книжным полкам, где осталось лишь несколько старых книг в ветхих бумажных обложках да ее детский альбом, «Книга грез». Она чувствовала себя раздавленной, опустошенной. Энни взяла в руки альбом. Из него выпала театральная программка и несколько журнальных фотографий моделей с гладкими прическами. Когда-то ей казалось, что ее ждет шумный успех. Детские иллюзии.

Кот подошел и потерся о ее ноги. Перевернув страницу, Энни наткнулась на рецензию, написанную ею самой, где подробно разбиралась пьеса с участием звезды нью-йоркской сцены, непревзойденной Энни Хьюитт. Ох уж этот оптимизм юности.

Энни нагнулась, чтобы подобрать выпавшие из альбома листки, среди которых оказалось и два коричневых конверта, в каких она обычно хранила документы. Раскрыв один из них, она обнаружила рисунок тушью на плотной бумаге. Энни не помнила, чтобы этот эскиз встречался ей раньше. Похожий рисунок лежал и во втором конверте. Она поднесла их к окну. На обоих листах в правом нижнем углу стояла подпись. Энни недоверчиво моргнула. «Н. Гарр».

Сердце ее на мгновение замерло. Она внимательнее присмотрелась к наброскам. Ошибки быть не могло. Подпись принадлежала Нивену Гарру.

Энни принялась лихорадочно перебирать в памяти все, что знала о нем. Он приобрел широкую известность как живописец-постмодернист, а позднее, за несколько лет до своей смерти, увлекся фотореализмом. Мария всегда критически отзывалась о его творчестве. Странно, если учесть, что Энни нашла в коттедже три альбома с репродукциями его работ.

Она разложила рисунки на столе, где было светлее всего. Эти эскизы Мария и оставила ей в наследство. Они стоили целое состояние!

Энни опустилась на деревянный стул с ажурной спинкой. Откуда у матери эти рисунки, и почему ей понадобилось окружать их тайной? Мария никогда не упоминала о своем знакомстве с Гарром, а тот определенно не принадлежал к кругам, в которых она вращалась в былые дни. Энни внимательно рассмотрела надписи. Судя по датам, наброски были сделаны с разницей в два дня. На обоих рисунках художник изобразил тушью в реалистической манере обнаженную молодую женщину. Несмотря на скупую точность линий и четкость штриховки, выражение глубокой нежности на лице модели придавало рисунку романтическое очарование. Казалось, женщина отдает художнику всю себя.

Энни угадала чувства этой женщины, будто позировала сама. Она слишком хорошо знала, что такое любовь. Модель, худощавая, с длинными руками и ногами, с острыми скулами и густой гривой прямых волос, была красива особой, не расхожей красотой. Она напомнила Энни старые фотографии матери. На них тоже…

Энни прижала ладонь ко рту. Это и была Мария. Как же она не узнала ее с самого начала?

Но Энни никогда не видела мать такой – мягкой, юной, уязвимой, лишенной привычной резкости.

Ганнибал вспрыгнул к ней на колени. Она сидела неподвижно. В глазах у нее стояли слезы. Если бы она лучше знала свою мать. Если бы могла перенестись в прошлое… Энни снова взглянула на подписи под рисунками. Год, месяц… Она подсчитала в уме.

Наброски были сделаны за семь месяцев до ее рождения.

«Твой отец был женат. Я даже не любила его. Просто поддалась минутному увлечению. Только и всего».

Мария лгала. Женщина, изображенная на рисунках, любила мужчину, запечатлевшего ее образ. И мужчина этот, судя по датам, приходился Энни отцом.

Нивен Гарр.

Энни запустила пальцы в теплую шерсть Ганнибала. Она перебрала в памяти все известные ей фотографии Гарра. Его легко было узнать по буйным курчавым волосам, ничуть не похожим на волосы Марии и в точности таким же, как кудри Энни. Нет, она появилась на свет не благодаря мимолетному капризу, как уверяла мать, а Нивен Гарр не был тогда женат. Он впервые женился много лет спустя, заключив брак с мужчиной, с которым его связывали долгие отношения.

Теперь Энни все стало ясно. Мария любила Нивена Гарра. Должно быть, он испытывал к ней то же чувство, в его рисунках сквозила безграничная нежность. Но его любовь оказалась недостаточно сильной. В конце концов он примирился со своей истинной природой и оставил Марию.

Энни задумалась, знал ли он о существовании дочери. Возможно, гордость или ожесточенность заставили Марию скрыть от него правду? Мать всегда пренебрежительно отзывалась о детских рисунках Энни, высмеивала ее кудряшки и ругала за застенчивость. Наверное, ей причиняли боль любые напоминания о Нивене. Ее язвительные замечания о живописи Гарра объяснялись не отвращением к его работам, а горечью: Мария страстно любила его, а он оказался неспособен ответить на ее чувство.

Ганнибал изогнулся и спрыгнул на пол. Эти прекрасные наброски влюбленной женщины могли бы избавить Энни от всех забот. Даже малой части вырученных денег хватило бы, чтобы расплатиться с долгами. У нее появилась бы возможность не спеша подготовиться к новому этапу в своей жизни. Рисунки решили бы все проблемы.

Только Энни никак не могла расстаться с ними.

Лицо Марии светилось любовью, ладонь покоилась на животе, будто защищая еще не родившееся дитя. Эти рисунки Мария оставила в наследство дочери. Они доказывали со всей очевидностью, что Энни – плод истинной любви. Возможно, об этом и хотела сказать ей мать.

За минувшие сутки Энни потеряла бесконечно много, но взамен нашла свое наследство. Коттедж больше не принадлежал ей, финансовое положение внушало ужас, у нее не было крыши над головой, но удалось заполнить пустоту внутри, найти недостающую часть самой себя. А еще она предала подругу. Искаженное болью, изумленное лицо Джейси так и стояло у нее перед глазами. Энни чувствовала, что должна вернуться и извиниться.

«Не будь размазней, – презрительно фыркнул Питер. – Ты законченная тупица».

Энни отмахнулась от него, и хотя ее измученное тело молило о теплой постели, заставила себя подняться на утес во второй раз за день. Плетясь по тропинке, она думала, каково это, быть дочерью Марии и Нивена Гарра. Впрочем, в любом случае, ей оставалось только одно – быть самой собою, ничего другого она не умела.

Джейси сидела у себя в комнате, глядя в окно на двор. Дверь оказалась открыта, но Энни постучала.

– Можно войти?

Джейси безразлично пожала плечами. Энни приняла это за согласие.

– Прости меня, Джейси. Мне действительно жаль. – Она спрятала руки в карманы пальто. – Знаю, невозможно забыть все, что я тебе наговорила, но, пожалуйста, извини меня. Не представляю, кто вытворяет все эти страшные вещи, но…

– Я думала, мы с тобой подруги! – с горечью воскликнула Джейси.

– Так и есть.

Вскочив с кресла, Джейси метнулась мимо Энни к двери.

– Мне нужно найти Ливию.

Энни не попыталась ее остановить. Она понимала: разрушенные отношения так просто не восстановишь. Вернувшись на кухню, она решила дождаться, когда Джейси захочет поговорить. Та появилась довольно скоро, но тотчас направилась к задней двери. Не взглянув в сторону Энни, она распахнула дверь и позвала:

– Ливия! Ливия! Где ты? – Обычно разыскивать девочку приходилось Энни, она по привычке шагнула к двери, но Джейси уже вышла за порог. – Ливия Кристина! Вернись домой сейчас же!

Энни подошла к Джейси.

– Я обойду дом.

– Не трудись, – резко бросила Джейси. – Я сделаю это сама.

Оставив ее слова без внимания, Энни зашагала к переднему крыльцу. Девочки там не оказалось. Она вернулась к Джейси. – Ты уверена, что Ливия не в доме? Она может прятаться где угодно.

Тревога за дочь вытеснила на время из мыслей Джейси обиду на Энни.

– Я пойду посмотрю.

Дверь конюшни Тео предусмотрительно запер. Энни безуспешно поискала Ливию в роще за беседкой и вернулась к переднему крыльцу. Кругом не было видно ни души. Посмотрев вниз, на берег, Энни заметила розовое пятнышко среди скал. Она бросилась к лестнице. Хотя девочка сидела довольно далеко от кромки воды, ей не следовало спускаться к морю одной.

– Ливия! – Малышка подняла голову. Ее розовая курточка распахнулась, волосы в беспорядке падали на лицо. – Оставайся там, где сидишь, – скомандовала Энни, сбегая по каменным ступеням. – Я ее нашла! – крикнула она, точно не зная, слышит ли ее Джейси. Ливия упрямо набычилась. В одной руке она сжимала лист бумаги, в другой – горсть карандашей. Утром Энни попросила ее нарисовать морской берег. Должно быть, девочка решила сделать рисунок с натуры. – Ох, Лив… Тебе нельзя спускаться на берег одной. – Энни вспомнила страшные истории о том, как шальные волны уносили в море взрослых мужчин. – Пойдем-ка найдем маму. Ей грустно без тебя.

Она собиралась взять Ливию за руку, когда увидела мужчину, шагавшего по берегу со стороны коттеджа. Высокий, худощавый, широкоплечий, он шел уверенной стремительной походкой. Ветер трепал темные волосы. Сердце Энни взволнованно забилось, ее захлестнула волна любви и нежности. Она стиснула зубы, полная решимости не показывать своих чувств. Тео беспокоился о ней, искренне переживал за нее, стремился помочь, но не любил. Энни не хотела, чтобы ее любовь стала для него еще одним грузом неизбывной вины. В кои-то веки в жизни Тео Харпа появилась женщина, которая пыталась заботиться о нем, вместо того чтобы искать у него защиты.

– Привет, приятель, – сказала она, когда Тео подошел ближе.

Его брови сердито сошлись в одну темную линию.

– Не думай, что тебе удастся отделаться шуточками. Я слышал, что случилось. Ты с ума сошла? Какой бес в тебя вселился? Что тебя заставило выкинуть подобный фортель?

«Любовь меня заставила». Энни с усилием согнала с лица гримасу боли.

– Это произошло ночью, я толком проснуться не успела, ходила как в полусне. Я думала, что ты серьезно пострадал. Извини, что тревожилась за тебя.

Тео оставил ее колкость без внимания.

– Даже если бы я умирал, тебе не следовало покидать остров. Это худшее, что ты могла сделать.

– Мы же друзья, черт тебя побери. А если бы ты думал, что я попала в страшную аварию? Хочешь сказать, окажись ты на моем месте, не поступил бы так же?

– Нет, если бы это означало потерять единственное жилье, которое у меня осталось!

Неправда. Тео сделал бы то же ради любого из своих друзей. Уж таким он был.

– Уходи, – устало произнесла Энни. – Я не хочу продолжать этот разговор. – «Хочу поцеловать тебя. Сжать в объятиях. Предаться любви», – пронеслось у нее в голове. Но сильнее всего хотела она защитить Тео от него самого.

Он возмущенно всплеснул руками.

– От тебя требовалось только одно: продержаться на месте до конца зимы. И что ты сделала? Уехала.

– Прекрати на меня кричать. – Тео не кричал, о чем сейчас же и заявил. Однако он повысил голос, и Энни раздраженно огрызнулась в ответ. – Потеря коттеджа меня не волнует, – солгала она. – Жду не дождусь, когда уеду отсюда.

– И куда ты собираешься податься?

– Обратно в город, где мне самое место!

– И что ты будешь делать?

– То же, что и раньше!

Так они пререкались несколько минут, распаляясь все сильнее, пока оба не выдохлись.

– Черт побери, Энни. Я тревожусь за тебя.

Тео наконец успокоился, и Энни не смогла удержаться от желания прикоснуться к нему. Прижав ладонь к его груди, она почувствовала гулкое биение сердца.

– Такой уж у тебя характер. Хватит беспокоиться.

Тео обнял ее за плечи. Они повернулись к лестнице.

– Я хочу кое-что…

Энни увидела, как белый лист бумаги, подхваченный ветром, кружится над скалами. Ливия исчезла.

– Лив! – Ни звука в ответ. – Ливия! – Энни безотчетно повернулась к морю, но девочка не смогла бы незаметно проскользнуть мимо нее к воде.

– Ты ее нашла? – На вершине утеса появилась Джейси, без пальто, с расширенными от ужаса глазами. Голос ее дрожал. – В доме Ливии нет. Я смотрела везде.

Тео быстро зашагал вдоль оползня, завалившего устье пещеры. Энни не сразу заметила то, что бросилось ему в глаза – клочок розовой ткани в трещине между камнями. Она побежала следом за Тео. Обвал случился много лет назад, перекрыв вход в грот. Осталось лишь узкое отверстие с неровными краями, в которое мог пролезть разве что ребенок. Рядом с расщелиной на песке лежали четыре карандаша.

– Принеси фонарь, – крикнул Тео, обращаясь к Джейси. – Думаю, она в пещере.

До пика прилива оставалось несколько часов, но в гроте могла скопиться вода. Никто не знал, насколько там глубоко. Энни низко склонилась над расщелиной.

– Ливия, ты здесь? – Она услышала лишь эхо собственного крика да плеск воды о стены пещеры. – Ливия, милая, ты должна ответить мне. Я хочу убедиться, что у тебя все хорошо. – Неужели она и впрямь рассчитывала, что стоит только потребовать, и немой ребенок заговорит?

Тео оттеснил ее от отверстия.

– Лив, это Тео. Я нашел несколько красивых раковин для домика, но мне нужна помощница, чтобы смастерить мебель. Может, ты выйдешь и присоединишься ко мне, а то я один не справлюсь?

Встретившись глазами с Энни, Тео замер в ожидании. Но из пещеры не донеслось ни звука. Энни попыталась снова.

– Если ты там, подай голос. Или брось камень, чтобы мы слышали. Мы просто хотим знать, что ты здесь.

Они напряженно прислушались и несколько секунд спустя уловили тихий плеск – камень упал в воду.

Тео ухватился за ближайший обломок скалы, пытаясь расширить лаз, хотя даже самый маленький из камней был слишком велик, чтобы один человек мог сдвинуть его с места. Джейси, по-прежнему без пальто, с фонарем в руках, показалась на лестнице. Тео на мгновение замер, глядя, как она бежит без костылей по вырубленным в скале ступеням. Энни промолчала, предоставив Джейси объясняться с Тео самой. Тот вернулся к своему занятию.

– Ливия там. – Энни посторонилась, чтобы Джейси могла опуститься на колени перед расщелиной.

– Ливия, это мама! – Джейси посветила фонарем в пещеру. – Ты видишь свет? – В пещере стояла тишина, лишь волны бились о скалы. – Дорогая, ты должна выйти. Сейчас же! Я не буду сердиться. Обещаю. – Джейси в отчаянии повернулась к Энни: – Она может утонуть.

Тео схватил кусок дерева, выброшенного морем на берег, просунул его в отверстие и завел под верхний камень, собираясь воспользоваться им как рычагом. Потом засомневался.

– Я не стану рисковать. Если сдвинуть камни, может случиться обвал, и проход завалит окончательно.

Лицо Джейси посерело. Она судорожно сжала в кулаке обрывок ткани от курточки дочери.

– Почему Ливия туда залезла?

– Не знаю, – сказала Энни. – Ей нравится все исследовать. Может быть…

– Лив боится темноты! Зачем же она это сделала? – Энни растерянно пожала плечами, не зная, что сказать. – Ливия! – крикнула Джейси. – Выходи немедленно!

Тео начал раскапывать твердый, слежавшийся песок внизу расщелины.

– Я полезу за ней, но придется вначале расширить проход.

– Ты чересчур крупный, – возразила Джейси. – Потребуется слишком много времени. – Волна разбилась о скалу, окатив их ноги брызгами и швырнув на прежнее место часть выкопанного песка. Джейси попыталась оттолкнуть Тео. – Я попробую сама.

Тео остановил ее:

– Ты не протиснешься в лаз. Нужно сперва выкопать дыру побольше.

Он оказался прав. Хотя ему удалось увеличить отверстие, вода прибывала, таща с собой песок, а широкие бедра Джейси не пролезали в щель.

– Я должна, – в отчаянии воскликнула Джейси. – Может быть, в эту самую минуту…

– У меня получится, – вмешалась Энни. – Пропустите меня.

Она отстранила Джейси, не веря до конца, что сможет протиснуться в расщелину. Однако попробовать стоило – у нее было больше шансов, чем у остальных. Тео посмотрел ей в глаза:

– Это слишком опасно.

Она не стала спорить, лишь усмехнулась самонадеянно и дерзко:

– С дороги, приятель. Я справлюсь.

Он понимал не хуже Энни, что она единственная, у кого может что-то получиться, но в глазах его читалось мучительное сомнение.

– Будь осторожна, слышишь? – свирепо проворчал он. – Не вздумай геройствовать и оставь свои безумные выходки!

– У меня и в мыслях не было. – Сняв пальто, Энни отдала его Джейси. – Надень. – Она окинула взглядом расщелину, потом стянула свитер, оставшись в одной оранжевой майке и джинсах. Кожа ее покрылась мурашками от холода. Тео принялся яростно выгребать ладонями песок, стараясь расширить лаз. Энни опустилась на колени и невольно вздрогнула, когда ее обдало ледяными брызгами. – Лив, это я, Энни. Я иду за тобой. – Она легла на холодный песок, закусив губу, чтобы не вскрикнуть. Потом просунула ноги в дыру, живо представляя себе, как застрянет, словно Винни-Пух, сунувший голову в горшок с медом.

– Не спеши. – Голос Тео звучал непривычно напряженно. – Медленнее. – Он старался изо всех сил помочь ей, но Энни чувствовала исходившее от него внутреннее сопротивление, будто он не хотел отпускать ее. – Осторожнее. Будь осторожна.

Это слово он повторил еще раз шесть, пока она медленно протискивалась в расщелину, потом слегка повернул ее, чтобы бедра вошли в отверстие. Новая волна рассыпалась фонтаном брызг, Тео качнулся в сторону, стараясь заслонить Энни собой.

Энни чувствовала, что кроссовки намокли от воды, скопившейся на дне пещеры. Ей снова пришла в голову тревожная мысль, что внутри может оказаться довольно глубоко. Она продвинулась дальше, но бедра вдруг застряли между камнями.

– Ты не влезешь, – произнес Тео. – Выбирайся. Я буду копать дальше. – Не слушая его, Энни втянула живот, поднатужилась и сделала резкий рывок. – Энни, стой!

Но не тут-то было. Энни закусила губу, продираясь между острыми обломками скал. Уткнувшись ногами в песок, она протиснула плечи и оказалась в пещере.

Когда Энни исчезла в расщелине, Тео показалось, что его самого затянуло в эту черную дыру. Он передал фонарь через отверстие, чувствуя, как свинцовая тяжесть давит на грудь. Это ему, сильному, выносливому пловцу, следовало отправиться за Ливией. Впрочем, Тео от души надеялся, что в пещере не так много воды, и Энни не придется пускаться вплавь.

Джейси беспомощно всхлипывала у него за спиной. Тео продолжал ожесточенно выгребать песок. Напрасно он позволил Энни забраться в расщелину. Он должен был сам спасти девочку. Тео старался не думать, как выглядела бы эта картина, будь он ее автором, но отвратительный сценарий разыгрывался в его воображении с необычайной яркостью, словно перед глазами мелькали кадры кинопленки. Будь подобный эпизод в его книге, ни о чем не подозревающую Энни поджидал бы в пещере Квентин Пирс, чтобы совершить над ней дикую кровавую расправу. Тео никогда не описывал в подробностях жестокую смерть женских персонажей, но по его иносказаниям и недомолвкам читатель легко мог домыслить сам кошмарную сцену бойни. И вот теперь в его голове крутились чудовищным калейдоскопом видения, одно страшнее другого: Энни ждала неминуемая смерть.

Судьба жестоко посмеялась над ним: благое намерение, подтолкнувшее его к созданию романов ужасов, обернулось своей противоположностью. Описывая отвратительные злодеяния, совершенные безумным маньяком, Тео сознавал, что в его власти изменить сюжет, как ему вздумается. В своих книгах он мог управлять людскими судьбами, наказывая зло и добиваясь торжества справедливости. Пусть всего лишь на бумаге, но он привносил порядок в этот непредсказуемый, полный опасностей мир.

Тео мысленно послал на помощь Энни Диггити Свифта. Маленького, юркого Диггити, который без труда мог проскользнуть в расщелину. Находчивого, изобретательного паренька, способного защитить Энни. Того самого Диггити, которого Тео убил две недели назад.

Тео все копал и копал, не обращая внимания на кровоточащие порезы на руках, повторяя, как молитву:

– Ради бога, будь осторожнее.

Энни в глубине пещеры слышала слова Тео, но ее терзал страх. Казалось, она погрузилась в старый, полузабытый кошмар. Она включила фонарик. За минувшие годы волны размыли песчаное дно пещеры, и у входа вода стояла выше, чем прежде – до середины голени. У Энни перехватило горло от ужаса.

– Лив? – Она пошарила лучом фонарика по стенам грота, потом заставила себя посветить на воду и с облегчением убедилась, что на поверхности нет ни разорванной розовой курточки, ни неподвижного тела маленькой девочки с прямыми каштановыми волосами, лежащей лицом вниз. Впрочем, это еще не означало, что Ливии нет под водой… С трудом преодолев удушье, Энни взмолилась: – Ливия, милая, пожалуйста, подай звук, чтобы я знала, где ты. – Ей ответил лишь тихий шепот воды, плещущейся о гранитные стены. Энни сделала несколько шагов и нерешительно остановилась, представляя себе, как Ливия сидит скрючившись в одной из каменных ниш. – Ливия, пожалуйста… подай знак. Сгодится любой звук или шум. – В гроте стояла зловещая тишина. – Мама ждет тебя у входа в пещеру. – Луч фонарика высветил выступ на задней стене, который Энни так отчетливо помнила. Она почти ожидала увидеть намокшую картонную коробку. Вода доходила ей до колен. Почему же Ливия не отвечает? Энни хотелось выть от отчаяния.

И тут раздался знакомый голосок: «Давай-ка я попробую».

Энни выключила фонарь.

– Включи сейчас же! – дрожащим голосом воскликнула Плутовка. – Если ты немедленно не зажжешь фонарик, я завизжу, и это никому не понравится. Сейчас покажу…

– Лучше не надо, Плутовка! – Энни тряхнула головой, прогоняя мысль, что она разыгрывает кукольное представление для ребенка, который, возможно, уже утонул. – Я выключила фонарик, чтобы сберечь батарейки.

– Лучше береги что-нибудь другое, – обиженно возразила Плутовка. – Например, красивые коробки из-под печенья или красные карандаши. Мы с Лив хотим, чтобы ты включила фонарик. Правда, Лив?

Над водой послышалось сдавленное всхлипывание.

Энни почувствовала такое облегчение, такую бурную радость, что едва сумела изобразить голос Плутовки.

– Вот видишь, Ливия согласна! Не обращай внимания на Энни, Ливия. Она просто не в духе и капризничает. А теперь включи, пожалуйста, свет.

Энни зажгла фонарик и побрела в глубину пещеры, оглядывая стены и отчаянно пытаясь уловить малейшее движение.

– Я вовсе не капризничаю, Плутовка, – произнесла она своим обычным голосом. – Не вини меня, если батарейки сядут.

– Мы с Лив собираемся выбраться отсюда задолго до того, как сядут твои дурацкие батарейки, – огрызнулась Плутовка.

– Нельзя говорить «дурацкие», – все еще дрожащим голосом поправила ее Энни. – Это невежливо. Правда, Ливия?

Ответа не последовало.

– Прошу прощения, – покаялась Плутовка. – Я сказала грубость, только потому что перепугалась. Ты ведь понимаешь, правда, Ливия?

Из дальнего конца грота снова донесся приглушенный всхлип. Энни повела фонарем вправо и высветила узкий каменный выступ, нависавший над водой. Он тянулся вдоль свода, огибая выдававшуюся вперед скалу. Могла ли Ливия пройти по этому карнизу?

– Здесь очень темно, – пожаловалась кукла. – У меня душа в пятки ушла. Надо спеть песенку, тогда станет лучше. Я назову ее «Сидя в темной пещере». Слова и музыка мои.

Энни побрела по воде, доходившей ей до бедер, а Плутовка затянула песню:

Энни так замерзла, что уже не чувствовала ног.

Обогнув выступающую часть скалы, Энни заметила на каменном карнизе съежившуюся фигурку в розовой курточке. Ей захотелось броситься вперед и схватить Ливию в объятия, но вместо этого она попятилась и, скрывшись за скалой, направила луч фонарика вниз, на темную воду.

– Энни! – заголосила Плутовка. – Мне страшно. Я хочу сейчас же увидеть Ливию. Тогда мне вмиг полегчает.

– Я понимаю, Плутовка, – отозвалась Энни. – Но… я не могу ее нигде найти.

– Ты должна! Мне хочется поговорить с ребенком, а не со взрослым! Мне нужна Ливия! – Плутовка горестно запричитала: – Она моя подруга, а друзья помогают друг дружке, когда им страшно. – Плутовка разрыдалась, громко хлюпая носом. – Почему Лив не говорит мне, где прячется?

Волна обхватила бедра Энни, а с потолка пещеры полились ледяные капли прямо ей за шиворот, будто кто-то барабанил по спине костлявой холодной рукой.

Плутовка заплакала громче, всхлипывая и подвывая, пока наконец под сводами грота не раздались чудесные слова:

– Я здесь.

 

Глава 21

Энни никогда не слышала ничего прекраснее этих тихих слов, произнесенных дрожащим голосом. Она боялась разрушить волшебство…

– Ливия, – прошептала Плутовка. – Это ты? Правда?

– Угу.

– А я думала, что здесь никого нет, кроме меня и Энни.

– Я тоже тут. – После долгого молчания голосок Ливии звучал немного хрипло.

– Теперь мне стало намного легче. – Плутовка шмыгнула носом. – Тебе страшно?

– Угу.

– Мне тоже. Как хорошо, что я не одна.

– Да, ты не одна, правда. – Малышка не выговаривала букву «р». Ее милая картавость тронула Энни до слез.

– Хочешь побыть здесь еще или ты готова вернуться домой? – спросила Плутовка.

Последовала долгая пауза.

– Не знаю. – Энни молчала, с трудом сдерживая нетерпение. Время тянулось мучительно медленно. – Плутовка, ты еще здесь? – спросила наконец Ливия.

– Я думаю, – отозвалась кукла. – Мне кажется, ты должна поговорить об этом с кем-нибудь из взрослых. Ты не против, если я пришлю за тобой Энни?

Энни затаила дыхание, испугавшись, что поторопилась и девочка снова уйдет в свою раковину. Но Ливия тихо произнесла:

– Хорошо.

– Энни! – позвала Плутовка. – Иди сюда, пожалуйста. Ливия хочет поговорить с тобой. Лив, я совсем замерзла. Надо выпить чашку горячего шоколада. И схрумкать маринованный огурчик. До встречи.

Энни вышла из-за скалы, молясь про себя, чтобы ее появление не заставило малышку снова замкнуться в молчании. Ливия сидела на каменном выступе, подтянув колени к груди и низко опустив голову. Волосы закрывали ее лицо.

Энни не знала, слышала ли Джейси обрывки их разговора, ей хотелось крикнуть, чтобы успокоить несчастную мать, но она боялась спугнуть девочку.

– Привет, глупышка, – сказала она.

Ливия подняла наконец голову.

Что заставило ребенка, боявшегося темноты, забраться в пещеру? Только что-то ужасное, пугающее. Но когда Энни нашла Ливию на берегу, девочка казалась скорее обиженной, нежели испуганной. Должно быть, что-то случилось уже потом, но кроме появления Тео…

И тут Энни догадалась.

Хотя зубы у нее стучали от холода, а каменный карниз был слишком узким, чтобы на нем сидеть, она вскарабкалась на скалу и примостилась рядом с Ливией. Кое-как устроившись, она обняла малышку за плечи. От Ливии пахло морскими водорослями, детским потом и шампунем.

– Ты знаешь, что Плутовка на меня сердита? – спросила Энни.

Ливия покачала головой.

Энни молчала, стараясь не обращать внимания на острый край скалы, врезавшийся ей в плечо. Ничего не объясняя, она крепко прижимала к себе девочку.

Наконец Ливия заговорила:

– Что ты такого сделала?

Энни едва не расплакалась, услышав милый хрипловатый голосок.

– Плутовка сказала, что ты спряталась здесь, потому что увидела, как мы с Тео ссорились. Вот почему она на меня рассердилась. Мы препирались у тебя на глазах, а ты пугаешься, когда взрослые спорят. – Ливия кивнула. – Это оттого, что твой папа обижал маму, и еще из-за того, как он умер, – продолжала Энни, стараясь изо всех сил говорить невозмутимым тоном.

– Мне стало страшно. – Ливия тоненько всхлипнула, и у Энни защемило сердце от жалости.

– Еще бы. Я бы тоже испугалась на твоем месте. Плутовка сказала, что мне следовало объяснить тебе: когда взрослые спорят, это вовсе не означает, что непременно случится что-то плохое. Вот мы с Тео иногда пререкаемся. Нам нравится спорить. Но мы никогда не обидели бы друг друга. – Ливия задумалась, склонив голову набок. Энни могла бы подхватить малышку на руки и отнести к выходу из пещеры, но она замялась, подыскивая нужные слова. Что же еще сказать, чтобы исправить ошибку? Она ласково провела пальцем по щечке девочки. – Иногда люди спорят и даже ссорятся. Дети и взрослые. Вот, например, мы с твоей мамой повздорили сегодня. Я сама виновата и хочу теперь извиниться перед ней.

– Вы с мамой поругались? – спросила Ливия.

– Меня кое-что сбило с толку. Но в том-то и дело, Ливия. Если ты будешь пугаться всякий раз, когда кто-то ссорится или спорит, ты будешь жить в вечном страхе, а никто из нас этого не хочет.

– Но Тео кричал так громко.

– И я тоже. Я здорово на него разозлилась.

– Ты могла застрелить его из пистолета, – проговорила Ливия, пытаясь разрешить вопрос, слишком сложный для четырехлетнего ребенка.

– О нет, я бы никогда такого не сделала. – Энни попробовала объяснить иначе. Она нерешительно помолчала. – Можно я выпущу на свободу свой секрет?

– Угу.

Энни прижалась щекой к макушке девочки.

– Я люблю Тео, – прошептала она. – А я никогда не полюбила бы того, кто пытался меня обидеть. Но это не значит, что я не могу на него разозлиться.

– Ты любишь Тео?

– Это мой секрет, ты не забыла?

– Я помню. – Ливия повернулась, тихонько пыхтя. – Можно и мне освободить свой секрет?

– Конечно. – Энни собралась с духом, готовясь услышать нечто ужасное.

Ливия, повернув голову, заглянула ей в глаза.

– Мне не понравилась песенка Плутовки.

Не удержавшись от смеха, Энни поцеловала девочку в лоб.

– Мы ей об этом не скажем.

Счастливое воссоединение матери с дочерью заставило бы Энни прослезиться, если бы не холод, пробиравший ее до костей. Тео отвел ее на освещенный пятачок, чтобы внимательно осмотреть раны. Энни стояла перед ним в одной лишь оранжевой майке и белых трусиках. Мокрые шерстяные носки собрались в гармошку у ее щиколоток. Протолкнув Ливию в расщелину, где девочку немедленно подхватили сильные руки Тео, Энни обнаружила, что промокшие джинсы только мешают ей протиснуться в щель, и стянула их.

Тео покачал головой, разглядывая длинную царапину у нее на животе, ссадины и кровоподтеки. Он обхватил рукой ее бедра, как будто боялся, что она сбежит, хотя Энни и не думала вырываться.

– Ты вся в порезах. – Сбросив парку, он бережно ее укутал. – Клянусь богом, я постарел на десять лет, когда ты исчезла в этой дыре. – Тео порывисто прижал ее к груди, и Энни замерла, охваченная блаженным чувством покоя.

Джейси забыла все свои обиды, так велика была ее благодарность. Неохотно оторвав взгляд от дочери, она повернулась к Энни:

– Теперь я навсегда у тебя в долгу.

– Возможно, ты изменишь свое мнение, когда узнаешь… почему Ливия… забралась в пещеру, – пробормотала Энни, отчаянно стараясь не клацать зубами от холода. Высвободившись из объятий Тео, она подошла к Джейси с Ливией. Тео поспешил следом и встал у нее за спиной.

– Ты можешь поговорить с Джейси позднее, – сказал он. – Сейчас тебе нужно согреться.

– Это не займет много времени, – отозвалась Энни. Джейси сидела на камнях, прижимая к себе Ливию. Завернувшись в пальто Энни, она прикрывала полами дочь. – Лив, боюсь, я скажу что-нибудь не так. Лучше будет, если ты сама объяснишь все маме. – Джейси заметно смутилась – она не знала, что девочка заговорила. Ливия уткнулась лицом в шею матери. – Все хорошо, – успокоила ее Энни. – Ты можешь рассказать маме. – Но что, если девочка не захочет? Что, если, выйдя из пещеры, малышка снова откажется говорить? Энни плотнее укуталась в парку Тео, молясь про себя и надеясь…

Наконец послышался приглушенный голосок – Ливия прятала лицо у матери на груди:

– Мне было страшно.

Джейси потрясенно ахнула. Обхватив ладонями лицо дочери, она заставила ее поднять голову и с изумлением заглянула ей в глаза:

– Ливия…

– Потому что Энни и Тео поссорились, – проговорила Ливия. – Я испугалась.

Тео беззвучно выругался, виня себя за несдержанность.

– Боже мой… – Мать сжала девочку в объятиях.

В глазах у Джейси блестели слезы радости, и Энни заподозрила, что та, ошеломленная чудесным избавлением Ливии от немоты, не уловила смысла слов дочери. Но именно теперь, пока не прошло потрясение, настало время сорвать завесу молчания, которой Джейси плотно окутала прошлое, и вскрыть болезненный нарыв.

Энни чувствовала спиной теплое сильное тело Тео, и это придавало ей мужества.

– Возможно, ты не знаешь, Джейси, но ссоры взрослых напоминают Ливии о том, что случилось между тобой и ее отцом. – Радостная улыбка сползла с лица Джейси. Губы ее болезненно скривились, однако Энни продолжала: – Услышав, как мы с Тео спорим, она испугалась, что я выстрелю в него, и спряталась в пещере.

– Ливия, Энни никогда бы такого не сделала, – с горячностью воскликнул Тео.

Джейси прикрыла ладонями уши дочери, давая понять, что девочке лучше не слышать разговор взрослых. Губы ее сурово сжались, лицо вытянулось. Судя по взгляду, брошенному на Энни, ее благодарность таяла с каждой секундой.

– Нам не следует об этом говорить.

– Но Ливии это нужно, – мягко возразила Энни.

– Лучше послушай Энни, – с неожиданной убежденностью заговорил Тео. – Она знает, что говорит.

Джейси нерешительно покачала головой. Тео, оставаясь за спиной у Энни, обнял ее за плечи. Этот ободряющий жест прибавил ей смелости.

– Мы с Плутовкой говорили с Ливией о том, как отец пугал ее и как ты случайно выстрелила в него. – Энни так замерзла, что отбросила всякую осторожность. – Наверное, Ливия даже немножко рада, что ты застрелила ее отца (я знаю, Плутовка этому рада). Лив хотела бы поговорить с тобой и об этом тоже.

– Плутовка? – растерянно спросила Джейси.

– Плутовка тоже ребенок, – объяснила Энни. – Она замечает то, что иногда ускользает от внимания взрослых.

Теперь Джейси казалась скорее смущенной, чем сердитой. Она пытливо вгляделась в лицо дочери, безуспешно пытаясь понять мысли ребенка. Ее беспомощность напомнила Энни, что случившееся нанесло глубокую травму не только девочке, но и самой Джейси.

Когда рядом нет опытного психолога, сойдет и неудавшаяся актриса, которая занималась психологией, обучаясь актерскому мастерству. Энни привалилась спиной к груди Тео, ища не опоры, а чувства покоя.

– Плутовка, как и вы, хотела бы кое-что понять, – сказала она. – Может, мы соберемся завтра все вместе и поговорим о том, что произошло? – Энни вдруг вспомнила, что ей предстоит покинуть Перегрин-Айленд, и до отъезда остались считаные дни.

– Да, я хочу видеть Плутовку! – В отличие от матери, Ливия с воодушевлением встретила предложение Энни.

– Отличная мысль, – заключил Тео. – А теперь, думаю, всем нужно согреться.

Ливия оправилась от испуга быстрее взрослых. Соскользнув с колен матери, она подбежала к Тео:

– Покажешь мне ракушки, которые ты нашел для моего домика?

– Да. Но сперва мне нужно позаботиться об Энни. – Он кивком указал на вершину утеса. – Хочешь прокатиться?

Ливия добралась до дома, восседая на плечах у Тео.

Вернувшись вместе с Энни в коттедж, который больше ей не принадлежал, Тео наполнил для нее ванну. Она поморщилась, погружаясь в воду – болели многочисленные порезы и ссадины. Но горячая вода помогла ей согреться, и, надевая халат, Энни уже не дрожала от холода. Тео тоже переоделся во все сухое – натянул джинсы с прорехой на колене и черную футболку с длинным рукавом, которую перестал носить, после того как Джейси постирала ее в машине, и ткань села. Его раздражало, что футболка обтягивает мышцы, словно вторая кожа, а Энни, напротив, это очень даже нравилось. Тео аккуратно обработал и залепил пластырем все ее раны. В его уверенных быстрых движениях профессионала не было и малейшего намека на интимность. Всего за один день произошло столько перемен, что у Энни голова шла кругом. Она потеряла коттедж, обвинила невиновную женщину во всех смертных грехах, раскрыла тайну своего прошлого и спасла ребенка. А главное, поняла, как сильно любит мужчину, который никогда не будет принадлежать ей.

Тео готовил горячие бутерброды с сыром. Глядя, как он бросает солидный кусок сливочного масла на раскаленную сковороду, Энни с горечью подумала о близком расставании. В голове ее непрерывно стучал маятник, неумолимо отсчитывая оставшееся время.

– Я позвонил Эллиотту, – сказал Тео. – Как только узнал, что тебя обманом вынудили покинуть остров.

Энни туже затянула пояс купального халата.

– Дай-ка я угадаю. Синтия уже знала – ей доложила Лиза Маккинли, – и они с Эллиоттом распивали шампанское, отмечая это событие.

– Верно, но не совсем. Лиза действительно звонила, однако шампанское открывать не стали.

– В самом деле? Странно. Я думала, Синтия уже вынашивает планы по превращению коттеджа в точную копию Стоунхенджа.

– Я хотел заставить отца изменить решение. Думал прибегнуть к угрозам. Собирался сделать все возможное, чтобы коттедж остался у тебя, сколько ты пожелаешь. Но, как выяснилось, Эллиотт внес в договор изменение, о котором никто из нас не подозревал.

– Какое изменение?

– Коттедж не вернется в собственность семьи. – Тео поднял голову от сковороды и посмотрел на Энни: – Теперь он принадлежит Фонду Перегрин-Айленда.

Энни недоуменно нахмурилась:

– Я не понимаю.

Отвернувшись, Тео резким движением бросил бутерброды в шипящее масло.

– В итоге ты потеряла дом. Ты и представить себе не можешь, как я об этом жалею.

– Но почему Эллиотт изменил договор?

– Я не смог выяснить подробности – Синтия была в комнате, – но как я понял, отцу не понравилось, во что она превратила Харп-Хаус. Думаю, он решил позаботиться, чтобы коттедж остался в своем первозданном виде, но, не желая вступать в препирательства с женой, обратился к юристу и оформил документы без ее ведома.

Энни удивленно покачала головой:

– Мария никогда об этом не упоминала.

– Она не знала. Похоже, не знал никто, кроме членов правления фонда. – Шум приближающегося автомобиля прервал их разговор. Тео передал Энни лопаточку: – Присмотри за бутербродами.

Он направился к двери, а Энни шагнула к плите, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Ее отвлек незнакомый мужской голос, донесшийся от входной двери. Мгновение спустя Тео просунул голову в дверь кухни.

– Мне придется уехать. Еще один несчастный случай. Думаю, теперь можно не опасаться, что кто-то вломится в дом, и все же держи двери на замке.

После его ухода Энни присела за стол, захватив из кухни бутерброд. Поджаренный хлеб с чеддером и ее любимой сарептской горчицей выглядел необычайно аппетитно, но Энни так устала, что не могла ни есть, ни думать. Ей хотелось спать.

На следующее утро она проснулась со свежей, ясной головой. Взяв внедорожник Джейси, она поехала в город. Судя по скоплению грязных автомобилей перед домом Барбары Роуз, занятие кружка вязания шло полным ходом, как всегда по понедельникам. Накануне вечером Энни не сразу удалось заснуть, зато у нее нашлось время подумать. Она вошла в дом Барбары, не потрудившись позвонить в дверь.

Середину гостиной занимал столик с закусками, окруженный мягкими креслами. Стены украшали любительские морские пейзажи с лодками и бакенами, а также расписанные цветами фарфоровые тарелки. На всех шкафах и полках красовались семейные фотографии: Лиза, задувающая свечки на торте в день своего рождения, Лиза с братом, разворачивающие рождественские подарки, и бесчисленные снимки внуков Букера и Барбары Роуз.

На почетном месте восседала хозяйка в коричневом с золотом кресле-качалке. Джуди с Луизой Нелсон устроились на софе. Наоми, которой в этот час следовало быть в море, сидела одна на маленьком диванчике. Мари, с обычным кислым выражением лица, занимала мягкое кресло напротив Тилди, сменившей свой элегантный наряд на бесформенные спортивные брюки. Ни одна из женщин не вязала.

При появлении Энни Барбара так поспешно вскочила, что ее кресло, качнувшись, ударилось о стену, и тарелка с изображением золотистых щенков ретривера жалобно задребезжала.

– Энни! Какая неожиданность. Думаю, вы слышали о Филлис Бейкли.

– Нет, я ничего не слышала.

– Ночью с ней случился удар, – объяснила Тилди. – Бен, ее муж, повез Филлис на материк, и Тео поехал с ними.

Это объясняло, почему он не вернулся в коттедж. Но Энни приехала в город не на поиски Тео. Она медленно обвела глазами лица женщин и задала вопрос, ради которого и явилась в дом Барбары:

– Кто же из вас пытался меня застрелить?

 

Глава 22

Казалось, все женщины в гостиной разом изумленно ахнули. Луиза наклонилась вперед, будто по старости лет боялась что-нибудь пропустить из-за слабого слуха. Джуди издала глухой стон, Барбара напряженно застыла, Наоми воинственно выдвинула подбородок, а Тилди сплела руки на коленях. Мари быстрее других обрела присутствие духа. Губы ее сурово сжались, а маленькие глазки сузились.

– Мы понятия не имеем, о чем вы говорите.

– В самом деле? – Энни вошла в комнату, не заботясь о грязных следах на ковре. – Почему-то мне в это не верится.

Барбара схватила с комода мешочек с вязанием и снова опустилась в кресло.

– Думаю, вам лучше уйти. Вы, должно быть, расстроены всем, что случилось, но это еще не повод…

– Расстроена – не то слово, – перебила ее Энни.

– В самом деле, Энни, – возмущенно фыркнула Тилди.

Энни резко повернулась к Барбаре, достававшей из мешочка спицы:

– Вы член правления фонда. Но в составе правления еще шесть человек помимо вас. Им известно, что вы сделали?

– Мы ничего не сделали, – возразила Наоми своим зычным капитанским голосом.

Мари взялась за вязание.

– Вы не вправе врываться сюда и бросать такие обвинения. Вам следует уйти.

– Именно этого вы и добивались с самого начала, – проговорила Энни. – Заставить меня уехать. И вы тоже, Барбара. Вы притворялись моим другом, а сами хотели лишь избавиться от меня.

Спицы Барбары задвигались быстрее.

– Я вовсе не притворялась. Вы мне очень нравитесь.

– Ну конечно. – Энни прошла в глубину комнаты, давая всем понять, что не собирается уходить. Она неспешно оглядела женщин, ища слабое звено, и нашла его.

– Как поживают ваши внуки, Джуди? Зная, что вы сделали, как вы будете смотреть в глаза малышу, которому Тео помог появиться на свет?

– Не обращай на нее внимания, Джуди, – скомандовала Тилди с ноткой отчаяния в голосе.

Энни устремила пристальный взгляд на Джуди Кестер, рыжеволосую добродушную хохотушку.

– А другие ваши внуки? Неужели вы и вправду думаете, будто они никогда об этом не узнают? Хороший пример вы им показали. Теперь они будут знать, что, когда нужно что-то заполучить, любые средства хороши, даже если придется пройти по головам. – Мягкая, простодушная Джуди не выдержала нажима и сдалась без боя. Уронив голову на руки, она зарыдала. Серебряные крестики-сережки дрожали у нее в ушах и бились о щеки. Энни заметила краем глаза, что открылась входная дверь, но продолжала говорить: – Вы ведь верующая женщина, Джуди. Как же вы примирились со своей христианской совестью после того, что сделали со мною? – Она обвела взглядом остальных женщин: – А вы все?

– Не знаю, что мы, по-вашему, сделали, – сбивчиво пробормотала Тилди, вертя на пальце обручальное кольцо, – но… вы ошибаетесь.

– Мы все знаем, что я не ошиблась. – Энни почувствовала, что за спиной у нее стоит Тео. Она его не видела, но точно знала: это он.

– Вы ничего не сможете доказать, – с вызовом, но без убежденности выкрикнула Мари.

– Замолчи, Мари, – с непривычной горячностью оборвала ее Джуди. – Мы слишком далеко зашли. Слишком далеко.

– Джуди… – В голосе Наоми послышались предостерегающие нотки. Она обхватила себя за локти, словно мучилась от боли.

Впервые заговорила Луиза. В свои восемьдесят три года она высоко держала голову, несмотря на согнутую остеопорозом спину.

– Это была моя идея. Целиком и полностью. Все сделала я. Они просто пытаются меня защитить.

– Как благородно, – насмешливо протянула Энни.

Тео встал рядом с ней. Небритый, в измятой одежде, он каким-то непостижимым образом умудрялся выглядеть элегантным. Все взгляды немедленно устремились на него.

– Едва ли вы сами устроили погром в коттедже, миссис Нелсон, – произнес он. – И, простите меня, но вы не попали бы из ружья даже в стену сарая.

– Мы ничего не разбили и не сломали, – всхлипывая, пробормотала Джуди. – Мы были очень осторожны.

– Джуди!

– Но это правда! – защищаясь, возразила Джуди.

Женщины признали свое поражение. Энни поняла это по выражению их лиц. То ли покаяние Джуди не оставило им выбора, то ли в них заговорила совесть. Наоми спрятала лицо в ладони, Барбара уронила вязание на колени, Луиза бессильно обмякла на своем диване, а Тилди прижала руку к губам. Одна лишь Мари смотрела с вызовом, задиристо вздернув подбородок.

– Вот мы и добрались до правды, – проворчала Энни. – Кому пришло в голову линчевать мою куклу? – У нее все еще стояла перед глазами ужасная картина – Пышка, болтающаяся в петле под потолком. Может, для кого-то Пышка была всего лишь куклой, но Энни вложила в нее частицу себя.

Джуди покосилась на Тилди, та смущенно потерла щеку.

– Я видела такую сцену в кино, – промямлила она слабым голосом. – Ваша кукла не пострадала.

Энни чувствовала плечом прикосновение крепкого плеча Тео.

– Есть и более важный вопрос. Кто из вас стрелял в меня?

Никто не ответил, и Тео смерил ледяным взглядом женщину в кресле-качалке:

– Почему вы не отвечаете, Барбара?

Барбара вцепилась обеими руками в подлокотники кресла.

– Конечно, это была я. Думаете, я доверила бы такое дело кому-то другому? – Она умоляюще посмотрела на Энни: – Вам ничто не угрожало. Я исключительно метко стреляю. Я одна из лучших на всем северо-востоке. Завоевала не одну медаль.

– К сожалению, Энни это не слишком утешило, – язвительно заметил Тео.

Джуди достала из кармана бумажный носовой платок.

– Мы знали, что поступаем дурно. Знали с самого начала.

Мари презрительно фыркнула, как будто вовсе не думала, что они сделали что-то дурное, но Тилди беспокойно заерзала на краешке кресла.

– Мы не могли молча смотреть, как теряем наши семьи. Своих детей и внуков.

– Я не могу лишиться сына. – Шишковатые пальцы Луизы сжали трость. – Он все, что у меня осталось, и если Гейлинн уговорит его уехать…

– Знаю, вам этого не понять, – сказала Наоми, – но дело не только в наших семьях. Речь идет о будущем всего Перегрин-Айленда, о том, сможем ли мы выжить.

Похоже, ее слова не убедили Тео.

– Так объясните нам. Объясните, почему украсть у Энни коттедж оказалось настолько важно, что несколько уважаемых женщин пошли на преступление.

– Потому что им нужна новая школа, – отозвалась Энни.

Тео тихонько выругался.

Джуди зарыдала, уткнувшись в смятый платок, а Барбара отвела глаза. Слово взяла капитанша Наоми:

– У нас нет денег, чтобы построить школу. Но без нее нам не удержать наши семьи на острове. Молодежь уедет. Мы не можем этого допустить.

Барбара попыталась взять себя в руки.

– Молодые женщины не заговаривали об отъезде, пока не сгорела школа. Этот трейлер просто ужасный. Лиза только и думает, как перебраться на материк.

– Она заберет и ваших внучек, – сказала Энни.

Мари поникла, вся ее бравада улетучилась.

– Когда-нибудь и вы узнаете, что это такое.

Глаза Барбары молили о понимании.

– Нам нужен этот коттедж. Лучше места и придумать нельзя.

– Это не минутная прихоть, мы все обдумали, – с жаром заговорила Тилди, надеясь, по-видимому, что Энни разделит ее энтузиазм. – Из коттеджа открывается великолепный вид, тем дом и хорош. Каждое лето мы сможем легко превращать его в жилое помещение.

– Летом на острове трудно снять приличное жилье, а спрос велик, – подхватила Наоми. – Сдавая коттедж в аренду, мы выручим деньги, которые помогут содержать школу в течение года.

Луиза одобрительно кивнула:

– Вдобавок мы сможем оплатить расходы на починку дорог, чтобы легче было добираться до коттеджа.

Энни не могла сдавать домик в аренду, поскольку подписанный Марией договор исключал такую возможность. Неудивительно, что Эллиотт оказался снисходительнее к островитянам, чем к ее матери.

В командирском голосе Наоми послышались виноватые нотки:

– Нам пришлось это сделать. Мы старались ради общего блага.

– Но вас не заботило, что станет с Энни, черт побери, – прорычал Тео. Распахнув полы куртки, он уперся кулаком в бедро. – Имейте в виду, она намерена обратиться в полицию.

Джуди трубно высморкалась.

– Я предупреждала, что так будет. Я всегда говорила: дело кончится тем, что мы попадем за решетку.

– Мы будем все отрицать, – заявила Мари. – У вас нет доказательств.

– Не заявляйте на нас, Энни, – взмолилась Тилди. – Это нас погубит. Я могу потерять магазин.

– Вам надо было раньше об этом думать, – отрезал Тео.

– Если все откроется… – простонала Луиза.

– Когда все откроется, – сурово отчеканил Тео. – Вы попались. Надеюсь, вы все это понимаете.

Мари сидела прямо, как и всегда, но из-под морщинистых век ее струились слезы. Женщины горестно поникли. Прижимая к лицам носовые платки, они испуганно переглядывались, ища друг у друга поддержки. Они знали, что потерпели поражение.

Казалось, Барбара состарилась на добрый десяток лет у Энни на глазах.

– Мы все исправим. Пожалуйста, Энни, никому не говорите. Коттедж останется у вас. Обещайте, что не предадите огласке эту историю.

– Она ничего вам не собирается обещать, – ответил Тео.

Хлопнула дверь, и в гостиную ворвались две рыжеволосые девочки. Они вихрем пронеслись по комнате и повисли на шее у бабушки.

– Бабуля, мистер Миллер заболел, и его стошнило прямо в классе. Это был настоящий ужас!

– Он не смог найти учителя на замену! – выпалила младшая из сестер. – Поэтому нас отпустили домой, но мама уехала в гости к Джейси, вот мы и пришли к тебе.

Барбара обняла внучек. По ее напудренным щекам катились слезы. Энни подавленно отвела глаза. Слезы заметил и Тео. Бросив на Энни хмурый взгляд, он крепко взял ее за локоть:

– Пойдем отсюда.

Автомобиль Тео стоял возле внедорожника, перегораживая проезд.

– Как ты догадалась? – Они спустились по низкой лесенке с крыльца.

– Женская интуиция. Когда ты сказал мне, что коттедж перешел в собственность фонда, я поняла, что это их рук дело.

– Ты ведь понимаешь, что загнала их в угол? Ты можешь вернуть себе коттедж.

Энни тяжело вздохнула.

– Похоже на то, – безрадостно протянула она.

– Не делай этого, Энни.

– Чего не делать?

– Того, о чем ты думаешь.

– Откуда ты знаешь, о чем я думаю?

– Я знаю тебя. Ты думаешь о том, чтобы сдаться.

– Не сдаться. – Она застегнула пальто. – Вернее будет сказать, идти дальше. Этот остров… не для меня. – «И ты не для меня. Ты не готов дать мне то, чего я хочу».

– Перегрин-Айленд прекрасно тебе подходит, – возразил Тео. – Ты не просто провела здесь зиму. Остров изменил тебя.

В каком-то смысле Тео сказал верно. Она вспомнила о своем детском альбоме, «Книге грез». Приехав на остров, слабая и надломленная, Энни увидела в книге символ своего поражения, осязаемое напоминание обо всем, чего она не достигла в жизни. Но шли дни, и ее горизонты расширились незаметно для нее самой. Пусть театральная карьера, о которой она когда-то мечтала, так и не состоялась, но благодаря ей маленькая девочка, скованная немотой, заговорила вновь, а это чего-то да стоило.

– Поехали со мной на ферму, – предложил Тео, – я хочу осмотреть новую крышу.

Энни вспомнила, что случилось, когда они в прошлый раз заезжали на ферму, но если тогда в голове у нее звучали увещевающие голоса кукол – теперь в ней заговорил инстинкт самосохранения.

– Сегодня солнечный день. Давай лучше просто прогуляемся.

Тео не возражал. Они спустились по изрезанной колеями тропе к дороге. Рыболовецкие суда вышли в море на промысел еще на рассвете, и в опустевшей гавани покачивались на воде бакены, словно детские игрушки для купания. Энни заговорила, стараясь выиграть время:

– Как здоровье женщины, к которой тебя вызвали вчера?

– Мы вовремя отвезли ее на материк. Ей предстоит пройти курс реабилитации, но она поправится. – Тео перевел Энни через дорогу, поддерживая под локоть. Гравий хрустел у них под ногами. – Прежде чем уехать, я прослежу, чтобы кое-кто из местных жителей поступил на курсы фельдшеров. Опасно оставаться на острове без медицинской помощи.

– Им давно следовало подумать об этом.

– Никто не хочет брать на себя лишнюю ответственность, но если они пойдут вместе учиться, то смогут поддерживать друг друга. – Тео взял Энни под руку, помогая обойти яму. Она выдернула руку, как только рытвина осталась позади, и притворилась, будто поправляет перчатку. Тео остановился, с тревогой глядя на нее. – Ничего не понимаю. Поверить не могу, что ты собираешься уехать, бросив коттедж.

Как ему удавалось с такой легкостью читать ее мысли? Никто другой этого не мог. Никогда. Энни уже знала, чем займется. Будет снова выгуливать чужих собак, работать в «Кофе, кофе» и разыгрывать кукольные представления. А вот ходить на прослушивания она больше не станет. Благодаря Ливии она получила новый импульс, но решение вызревало в ней исподволь, незаметно.

– У меня нет причин оставаться.

Мимо с оглушительным ревом пронесся внедорожник без дверцы.

– Конечно, это не так, – возразил Тео. – Коттедж принадлежит тебе. В эту минуту женщины в доме Барбары Роуз из кожи вон лезут, пытаясь придумать, как вернуть его законной владелице в обмен на молчание. Ничего не изменилось.

Но на самом деле изменилось все. Энни полюбила мужчину. Она не могла больше оставаться в коттедже, видясь с Тео каждый день, проводя с ним ночь за ночью. Ей хотелось разорвать эти путы и уйти. Куда? Не важно. Энни не сомневалась, что придумает какой-то выход, ведь она победила болезнь, и силы вернулись к ней.

Они повернули к пристани. Впереди высоко на шесте между навесами для лодок развевался на ветру американский флаг. Обойдя сваленные грудой ловушки для омаров, Энни зашагала вверх по пандусу.

– Нельзя вечно оттягивать неизбежное. Коттедж с самого начала был для меня всего лишь временным пристанищем. Настало время вернуться в Манхэттен, к настоящей жизни.

– Но у тебя нет ни цента. Где ты будешь жить?

Она могла бы раздобыть деньги на жилье, продав один из рисунков Гарра, это был самый простой выход. Но Энни твердо решила, что не расстанется с наследством Марии. Она задумала обзвонить собачников, на которых раньше работала. Те часто путешествовали, оставляя дома своих любимцев. Если повезет, кто-нибудь наймет ее пожить в доме и присмотреть за животными, пока хозяева в отъезде. А если из этого ничего не получится, возможно, бывший босс, владелец «Кофе, кофе», позволит ей поспать первое время на кушетке в кладовке. Энни чувствовала, что за последние полтора месяца окрепла физически и стала сильнее духом. Она знала, что справится.

– Художественный салон должен выплатить кое-какие деньги, так что голодная смерть мне не грозит, – отозвалась она. – Теперь я здорова и могу вернуться к работе.

Они миновали длинную цепь, крепившуюся к одной из гранитных швартовных тумб. Тео, нагнувшись, подобрал камешек.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала.

– Правда? – Энни постаралась придать голосу беззаботность, будто слова Тео ничего для нее не значили, но внутренне сжалась, ожидая продолжения.

Тео швырнул камень в воду.

– Если тебе придется съехать на время из коттеджа, пока местная мафия замаливает грехи, возвращая тебе твою собственность, ты могла бы пожить в Харп-Хаусе. Весь дом в твоем распоряжении. Эллиотт с Синтией не появятся раньше августа, а к тому времени ты уже вернешься к своей привычной жизни. – Тео, как всегда, пытался проявить заботу о людях, только и всего. А возвращение к привычной жизни означало переезд в Нью-Йорк. Флаг над навесами для лодок яростно бился и хлопал на ветру. Энни прищурилась, любуясь солнечными бликами на воде. Зима, проведенная на острове, стала для нее временем обновления, помогла разобраться в себе. Теперь она яснее понимала, где успела побывать, путешествуя по жизни, и куда хочет держать путь. – В городе все слишком неопределенно, – настойчиво продолжал Тео. – Тебе нужно остаться здесь.

– А ты будешь меня опекать? Нет, я не думаю, что это хорошая идея.

Тео спрятал руки в карманах парки.

– Ты говоришь так, будто речь идет о чем-то ужасном. Мы же друзья. Возможно, у меня в жизни не было лучшего друга, чем ты.

Энни постаралась сдержать дрожь. Разве могла она сердиться на Тео за то, что тот ее не любит? Иного она и не ждала. Энни хорошо понимала: если Тео и полюбит когда-нибудь снова, то уж точно не ее. Слишком уж тесно связана она с его прошлым.

Энни знала, что должна покончить с этим сейчас же, немедленно.

– Мы с тобой любовники, – произнесла она ровным голосом, в котором не было и следа горечи. – Это куда сложнее, чем просто дружба.

Тео подобрал и бросил в воду новый камень.

– Необязательно.

– Мы всегда знали, что у наших отношений ограниченный «срок годности». Думаю, он наконец истек.

Тео казался скорее раздраженным, чем убитым горем.

– Ты говоришь о нас, как о скисшем молоке.

Нужно сделать это правильно, сказала себе Энни. Освободиться, но не вызвать у Тео чувства вины, хоть он и готов взвалить на себя ответственность за ее судьбу, ведь это его уязвимое место.

– Не сгущай краски, на тухлятину ты не похож, – отозвалась она. – Ты великолепен. Богат, умен, привлекателен. Я не забыла сказать, что ты богат? – Тео не улыбнулся. – Ты меня знаешь, Тео. Я из породы романтиков. Если я задержусь на острове надолго, то могу ненароком в тебя влюбиться. – Энни картинно передернулась, будто от ужаса. – Воображаю, как мерзко это будет выглядеть.

– Это невозможно, – с убийственной серьезностью возразил Тео. – Ты слишком хорошо меня знаешь.

Как будто он рассказал ей о себе что-то отвратительное и заслуживал лишь презрения, а не любви.

Энни стиснула кулаки в карманах пальто, полная решимости пройти этот путь до конца, даже если, когда все закончится, сердце ее разобьется вдребезги. Она знала, что выдержит. Должна выдержать.

– Давай начистоту. Мне пора подумать о семье. Болтаясь на острове без всякой необходимости и развлекаясь с тобой, я, в сущности, теряю время. Мне надо упорядочить свою жизнь.

– Ты никогда мне об этом не говорила. – В голосе Тео сквозила досада, он выглядел обиженным, уязвленным, но не безутешным.

Энни притворилась удивленной.

– А зачем мне говорить?

– Мы многим делились друг с другом.

– Именно это я и делаю. Делюсь с тобою. По-моему, все предельно просто.

Тео неопределенно пожал плечами.

– Пожалуй. – Энни почувствовала стеснение в груди, будто на нее навалился свинцовый груз. Налетел ветер, Тео зябко поежился. – Наверное, я законченный эгоист, раз хочу, чтобы ты осталась.

Терпеть эту муку дальше не было сил. Многовато боли для одного дня.

– Становится холодно. А ты всю ночь провел на ногах. Тебе нужно поспать.

Тео обвел глазами гавань, потом посмотрел на Энни.

– Я благодарен тебе за все, что ты сделала для меня этой зимой.

Энни показалось, что по сердцу полоснули ножом. Она подставила ветру лицо, чтобы скрыть дрожь в голосе.

– И я тебе тоже, дружище. – Она расправила плечи. – Хочу пи-пи. Увидимся.

Оставив Тео стоять на пристани, Энни зажмурилась, изо всех сил сдерживая слезы. Он с такой легкостью отказался от нее. Впрочем, стоило ли удивляться? Никто не посмел бы упрекнуть его в лицемерии. Подобно всем истинным героям, Тео никогда не обещал того, чего не смог бы дать.

Энни перешла дорогу, направляясь к машине. Ей хотелось покинуть остров как можно скорее. Сегодня. Сию же минуту. Но она не могла уехать без своей «киа», а до прибытия грузового парома оставалось еще восемь дней. Восемь дней, в течение которых Тео мог появляться в коттедже, когда ему вздумается. Энни понимала, что не выдержит. Этому следовало положить конец.

Подъезжая к коттеджу, она сказала себе, что сердце ее будет биться, хочется ей того или нет. Время лечит, это всем известно. Рано или поздно время исцелит и ее. Нужно думать о будущем и находить утешение в том, что поступаешь правильно.

Но безмятежное будущее еще не наступило, а в безысходном настоящем ничто не могло ее утешить.

 

Глава 23

К огромному облегчению Энни, Ливия не замкнулась снова в молчании. Стоило Энни переступить порог, и девочка бросилась к ней показать слепленную из пластилина черепашку.

– Не знаю, что ей сказать, – шепнула Джейси, когда Ливия отвлеклась. – Я ее мать, но не представляю, как к ней подступиться.

– Я достану Плутовку, – предложила Энни.

Она вынула из рюкзака куклу, радуясь возможности избавиться на время от тягостных мыслей о своей жизни и надеясь, что Плутовка сумеет повернуть разговор в нужное русло. Заняв стул напротив Джейси с Ливией, она усадила куклу на стол.

– А, так ты прекрасная мама Ливии. Кажется, мы с тобой еще не знакомы. Я Плутовка, известная также как Женевьева Аделаида Джозефина Браун.

– Э… привет, – смущенно протянула Джейси.

– А теперь я расскажу тебе о себе. – Плутовка принялась перечислять свои способности и дарования, назвав себя выдающейся певицей, танцовщицей, актрисой, маляршей и автогонщицей. – А еще я умею ловить светлячков и необычайно широко разевать рот. – Ливия весело захихикала, когда Плутовка продемонстрировала последний из названных талантов, и Джейси немного расслабилась. Кукла продолжала оживленно болтать, потом решительно тряхнула шерстяными кудрями. – Я, Плутовка, люблю освобождать секреты. Это помогает мне говорить о гадких вещах, вроде той истории, что случилась с тобой, Ливия, и с твоей мамой. Но… твоя мама не умеет играть в секреты.

Как Энни и ожидала, Ливия начала объяснять Джейси, что значит выпустить на волю секрет.

– Это когда ты кому-нибудь что-то рассказываешь, а ему нельзя на тебя злиться.

Плутовка наклонилась к Джейси и театральным шепотом произнесла:

– Мы с Ливией хотим сыграть с тобой. Нам хочется услышать о той ужасной, кошмарной, жуткой ночи, когда ты выстрелила в папу Ливии, а он взял и умер. Выпусти секрет на свободу. Мы не рассердимся, это главное правило.

Джейси отвернулась, опустив голову.

– Не бойся, мамочка, – заговорила Ливия, словно взрослая, уговаривающая ребенка. – Никто не узнает. О секретах – молчок, это второе важное правило.

Джейси порывисто обняла дочку. В глазах у нее блестели слезы.

– Ох, Лив… – Ей потребовалось усилие, чтобы взять себя в руки. Вначале нерешительно, потом все увереннее, она рассказала о беспробудном пьянстве Неда Грейсона. Пользуясь простым языком, доступным четырехлетнему ребенку, она объяснила, что алкогольная зависимость Неда сопровождалась частыми приступами агрессии.

Ливия жадно слушала. Джейси, боясь испугать ее или травмировать, временами останавливалась и спрашивала дочь, все ли ей понятно. Ливия казалась скорее заинтересованной, чем испуганной. Когда рассказ Джейси подошел к концу, она уже сидела у матери на коленях, подставляя щечку для поцелуя, и просила накормить ее обедом.

– Сперва вы должны пообещать, что будете разговаривать о том, что случилось, когда почувствуете, что вам это нужно, – сказала Плутовка. – Обещаете?

– Обещаем, – серьезно ответила Ливия.

Плутовка кивнула в сторону Джейси. Та рассмеялась:

– Обещаю.

– Превосходно! – воскликнула кукла. – Моя работа закончена.

После обеда Ливии захотелось покататься на самокате перед домом. Энни вышла на крыльцо и присела рядом с Джейси на верхней ступеньке лестницы.

– Мне давно следовало поговорить с ней, – произнесла Джейси. Самокат с грохотом описывал круги по дощатому настилу, Ливия стиснула руль обеими руками, стараясь удержать равновесие. – Но Ливия была совсем крошкой. Я надеялась, что она забудет. Глупо с моей стороны. Ты сразу поняла, что ей нужно.

– Не сразу. Мне пришлось перелопатить горы публикаций. И потом человеку со стороны бывает легче разобраться.

– Не слишком удачное оправдание для меня, но спасибо.

– Это тебе спасибо, – возразила Энни. – Благодаря Ливии я теперь знаю, чему хочу посвятить свою жизнь. – Джейси выжидающе склонила голову набок, и Энни призналась ей в том, о чем не рассказывала еще никому: – Я хочу пройти обучение и заняться игровой психотерапией. С помощью кукол помогать детям, получившим психологическую травму.

– Энни, это же замечательно! Именно то, что тебе нужно.

– Ты правда так считаешь? Я разговаривала по телефону с несколькими специалистами в этой области. Думаю, у меня может получиться.

Энни чувствовала, что нашла наконец свое призвание. Роль психотерапевта подходила ей куда больше, чем сценическая карьера. Конечно, ей предстояло получить специальное образование, чего на первых порах она не могла себе позволить, но блестящий аттестат и значительный опыт работы с детьми давали ей право претендовать на грант. Если же с грантом ничего не выгорит, можно взять ссуду – Энни твердо знала, что так или иначе добьется своей цели.

– Я восхищаюсь тобой. – Джейси замолчала, глубоко задумавшись. Лицо ее приняло рассеянное выражение. – Я замкнулась в своей раковине, так же как и Ливия. Жалела себя и мечтала о Тео, вместо того чтобы жить дальше. – Энни знала лучше многих других, как это бывает. – Если бы ты не появилась здесь… – Джейси провела ладонью по лицу, будто сметая паутину. – Я думаю не только о Ливии, но и о том, как ты сумела стать хозяйкой собственной жизни. Мне нужно начать все заново, и я собираюсь в кои-то веки что-то для этого сделать. – Энни понимающе кивнула. – Как ты поступишь с коттеджем? – спросила Джейси.

Энни не хотелось рассказывать ни о старушечьем заговоре, ни о своей любви к Тео.

– Я должна съехать как можно скорее, но покинуть остров мне удастся только на следующей неделе, когда придет грузовой паром. – Она нерешительно помолчала. – Наши отношения с Тео… слишком запутались. Нужно положить этому конец.

– Ах, Энни, мне так жаль. – В голосе Джейси не чувствовалось и тени злорадства, одно только искреннее огорчение. Она не кривила душой, когда говорила, что Тео был для нее лишь фантазией, далекой от реальности. – Я надеялась, что ты не уедешь так скоро. Я буду страшно по тебе скучать.

Энни порывисто обняла ее.

– Я тоже. – Джейси не расплакалась, а покорно кивнула, когда Энни сказала, что хочет переехать на время, пока не прибудет грузовой паром. – Не хочу постоянно сталкиваться с Тео в коттедже. Мне… нужно побыть одной.

Она собиралась поговорить с Барбарой о временном жилье, рассчитывая, что заговорщицы сделают все возможное, только бы ее задобрить. Если бы Энни потребовала достать единорога с золотой гривой, они ухитрились бы найти и его, лишь бы заставить ее молчать.

Но случилось так, что Энни не понадобилось обращаться к Барбаре. Джейси хватило одного телефонного звонка, чтобы найти для нее пристанище.

«Талисман удачи», суденышко для ловли омаров, принадлежавшее Лесу Чилдерсу, стояло на приколе возле рыбного рынка в ожидании, пока его владельцу доставят какую-то жизненно важную деталь двигателя. Драгоценная запчасть должна была прибыть через неделю тем же паромом, на котором Энни собиралась отплыть на материк. Лес тщательно следил за своим судном, и все же оно насквозь пропахло приманкой для омаров, канатами и дизельным топливом. Впрочем, Энни это нисколько не заботило. На «Талисмане удачи» имелся маленький камбуз с микроволновкой и даже крошечная душевая кабина. Каюта оказалась сухой, обогреватель давал немного тепла, а главное, здесь не мог неожиданно появиться Тео. Энни оставила ему записку в коттедже, на случай если накануне выразилась недостаточно ясно.

«Дорогой Тео!

Я на несколько дней переехала в город, чтобы, помимо всего прочего, привыкнуть к печальной мысли (ах, увы мне, увы!), что нашим умопомрачительным постельным забавам пришел конец. Не сомневаюсь, при желании ты сможешь меня найти, но мне есть чем заняться до отъезда, и я прошу: оставь меня в покое, черт побери. Будь другом, ладно? Я сама разберусь с «перегрин-айлендскими ведьмами», так что держись от них подальше.

Э.»

Небрежный, шутливый тон записки должен был усыпить подозрения Тео, убедить его, что Энни и не думает проливать слезы. Она отчаянно пыталась скрыть, как тяжело дается ей жизнь без него и как сильна ее любовь. Энни собиралась послать ему последнее «прощай» по электронной почте из Нью-Йорка. Какую-нибудь чушь вроде «Ты не поверишь, я встретила потрясающего парня…» Занавес падает, но никто не собирается кричать бис.

Заснуть удалось не сразу, мешали тревожные мысли, скрип канатов и легкое покачивание судна. Энни пожалела, что оставила кукол у Джейси в Харп-Хаусе. Она чувствовала бы себя куда спокойнее, будь они рядом.

Ночью одеяла соскользнули на пол, и Энни проснулась на рассвете, дрожа от холода. Спустив ноги с койки, она обула кроссовки, потом закуталась в красную шерстяную накидку Марии, поднялась по трапу в рубку и вышла на палубу.

По небу над жемчужно-серым морем тянулись узкими лентами нежно-персиковые и бледно-лиловые полосы. Волны бились о борта «Талисмана удачи», ветер развевал полы накидки, пытаясь превратить их в крылья. Энни заметила на корме необычный предмет, которого точно не было там накануне вечером, – желтую пластмассовую корзину для пикника. Отбросив с лица волосы, она подошла ближе.

В корзине лежала бутыль с апельсиновым соком, два сваренных вкрутую яйца, еще теплый кусок кекса с корицей и старомодный красный термос. Энни сразу догадалась, что это взятка. Старухи пытались купить ее молчание.

Она отвернула крышку термоса, и из горлышка повалил пар. Свежеприготовленный кофе оказался крепким, восхитительным на вкус. Отхлебнув глоток, Энни с грустью вспомнила о Ганнибале. Она успела привыкнуть к коту. Тот всегда устраивался у нее на коленях, стоило ей взять в руки чашку с утренним кофе. А Тео обычно… Хватит!

Она осталась стоять на корме, наблюдая, как рыбаки в желтых и оранжевых куртках готовятся выйти в море на промысел. Длинные водоросли, которыми обросли опоры пристани, колыхались в воде, словно русалочьи волосы. Парочка гаг плыла в сторону гавани. Небо посветлело, окрасилось лазурью, и остров, который когда-то казался Энни настоящим адом, превратился в прекраснейшее место на земле.

«Талисман удачи» был пришвартован возле рыбного рынка, но Тео заметил Энни в дальнем конце грузовой пристани. Она стояла, кутаясь в красную накидку, и смотрела на океан, словно вдова капитана, ожидающая возвращения своего мертвого мужа. Тео оставил ее в покое, как она и просила. Накануне он выдержал целый день и решил, что этого довольно.

Энни могла бы остаться в Харп-Хаусе или, если на то пошло, в коттедже – перегрин-айлендские ведьмы обходили дом за целую милю. Но нет. Вдобавок к бесчисленным достоинствам Энни обладала еще и дьявольским упрямством. Какие бы причины она ни выдумывала, объясняя, зачем перебралась на судно Леса Чилдерса, Тео точно знал: Энни пыталась сбежать от него.

Он зашагал вдоль пристани. Безумец, живущий в нем, упивался гневом. Впервые в жизни он мог обрушить на женщину всю свою злость, зная, что та не забьется в истерике, захлебываясь слезами. Конечно, с уходом Энни Тео испытал облегчение, оттого что их расставание прошло без бурных сцен и мучительных объяснений, но то была лишь инстинктивная реакция, не отражающая его подлинных чувств. Их отношения вовсе не исчерпали себя, не «протухли», как пыталась представить Энни. Подобная близость, однажды возникнув, так просто не исчезает. Энни ясно дала понять, что не видит смысла в связи, которая явно не дотягивает до великой любви. Она хотела обзавестись семьей, и бог ей в помощь, но при чем тут их отношения? Рано или поздно им пришлось бы снова вернуться к прежней жизни, натянуть на себя одежду и застегнуть ее на все пуговицы, но поскольку Энни не собиралась искать отца своих детей здесь, на острове, зачем же отказываться от того, что так много значило для них обоих?

А может, лишь для него одного? Он всегда был сдержанным, замкнутым, но только не с Энни. Тео никогда не знал наверняка, что взбредет ей в голову в следующую минуту, что она скажет или сделает. За ее кажущейся хрупкостью скрывалась твердость. С ней ему не приходилось следить за каждым своим словом или притворяться кем-то другим. Рядом с ней он чувствовал, будто… обрел наконец себя.

Энни стояла с непокрытой головой. Ее растрепанные кудрявые волосы, как обычно, торчали во все стороны. Тео налетел на нее, словно драчливый петух:

– Наслаждаешься своим новым домом? – Энни не слышала его приближения и подскочила от неожиданности. «Отлично», – мрачно проворчал Тео про себя. Она нахмурилась, будто вовсе не хотела его видеть. Это так больно его задело, что ему захотелось причинить ей боль в ответ. – Как тебе жизнь на рыболовецком судне? – поинтересовался он, старательно изображая презрительную усмешку. – Наверняка чертовски уютно.

– Хороший вид с палубы.

Нет, он не собирался позволить Энни уложить его на обе лопатки.

– Весь остров знает, что ты поселилась у Леса на судне. Похоже, ты за здорово живешь, раз отдала коттедж нашим милым старушкам. Готов поспорить, они радостно потирают руки, поздравляя друг друга.

Энни высокомерно задрала маленький нос.

– Если ты пришел кричать на меня, то уходи. А собственно говоря, даже если ты пришел не для того, чтобы кричать на меня, все равно проваливай. Я же сказала тебе, что у меня полно дел. Не собираюсь отвлекаться на твое дурацкое великолепие. – Она досадливо отмахнулась от Тео. – И почему ты вечно выглядишь так, словно сошел с обложки дешевого романа?

Тео понятия не имел, о чем она говорит, но ее слова прозвучали обидно. Он с трудом сдержал желание погрузить пальцы в путаницу ее каштановых кудрей.

– Как проходят поиски любви всей твоей жизни? – Тео состроил натужную гримасу беспредельного презрения.

– Не понимаю, о чем ты.

Тео хотелось схватить ее в охапку и отнести в коттедж. Там ей и было самое место. Рядом с ним.

– Ты ведь из-за этого дала мне отставку, помнишь? Хотела получить свободу, чтобы найти себе мужа. Лес Чилдерс не женат. Правда, ему за семьдесят, но кого это волнует? Он преуспевающий судовладелец – расплатился с банком за свою посудину. Почему бы тебе не позвонить ему?

Энни вздохнула, глядя на него с раздражением, как на надоедливого комара:

– Ох, Тео… не будь придурком.

Но Тео был законченным придурком, вдобавок он закусил удила и остановиться уже не мог.

– Боюсь, у нас с тобой разные представления о дружбе. По-моему, друзья не встречаются, чтобы перепихнуться на скорую руку, а потом разбежаться.

Энни спрятала кулаки в складках накидки.

– С друзьями, которые совершили ошибку, оказавшись в одной постели, такое случается.

Но их близость вовсе не была ошибкой. Во всяком случае, для Тео. Он зацепился большим пальцем за карман джинсов.

– Ты все усложняешь.

Энни обвела глазами бухту и снова взглянула на Тео:

– Я просто пытаюсь расстаться по-хорошему…

– Тогда прекрати! – выкрикнул он. – Скажи, почему ты решила порвать со мной без всяких объяснений. Я хочу знать. Давай же, начинай. Расстанемся по-плохому.

И Энни исполнила его просьбу. Ему следовало бы догадаться… Она сказала правду.

– Тео, я желаю тебе всего самого лучшего, но… Я хочу жить в любви, а с тобой это невозможно.

«Почему нет, черт побери?» На какой-то ужасный миг Тео показалось, что он произнес эти слова вслух.

Взгляд Энни оставался твердым, решительным. Она коснулась рукой его плеча и добавила с мягкостью, от которой Тео заскрежетал зубами:

– Ты тащишь за собой слишком тяжелый груз.

Напрасно он вызвал Энни на откровенность. Ему следовало бы знать… да он и знал. Сделав над собой усилие, он коротко кивнул:

– Ясно.

Это он и хотел услышать. Правду.

Тео оставил Энни на пристани. Вернувшись в Харп-Хаус, он оседлал Танцора и пустил вскачь. Потом он надолго задержался в конюшне, обтирая бока лошади, вычесывая из гривы репьи и очищая копыта. Долгие годы его не оставляло ощущение мертвящего холода внутри, но Энни все изменила. Она стала его другом, любовницей, его поддержкой и опорой, его психиатром. Она заставила Тео взглянуть по-другому на его прошлую жизнь, на Кенли, которую он так и не смог сделать счастливой, и на Риган, покончившую с собой, чтобы дать ему свободу. Энни удалось пробить ледяную броню, которой он себя окружил, и впустить свет в его мир, где прежде царила тьма.

Руки Тео замерли на холке Танцора. Он устало закрыл глаза, перебирая в памяти события последних полутора месяцев. Голосок Ливии вывел его из задумчивости:

– Тео!

Он вышел из денника. Выпустив руку матери, Ливия бросилась к нему. Когда она с разбегу налетела на него, Тео подхватил ее на руки и обнял, пытаясь справиться с душившей его тоской.

Но девочка извивалась в его руках. Упершись ладонями ему в грудь, она отстранилась, глаза ее смотрели сердито.

– Домик для фей не изменился!

Хотя бы одна ошибка, которую он мог исправить. Наконец-то.

– Дело в том, что сначала я должен показать тебе сокровище.

– Сокровище?

Тео сказал первое, что пришло ему в голову, но теперь он точно знал, что делать дальше.

– Драгоценные камни, принесенные морем.

– Правда? – изумленно выдохнула Ливия.

– Жди здесь. – Тео поднялся наверх, в свою старую спальню.

Огромная банка, в которой Риган хранила коллекцию собранных на пляже камешков и отшлифованных морем осколков стекла, стояла в дальнем углу шкафа, задвинутая туда много лет назад, потому что, подобно множеству других вещей в этом доме, она пробуждала мучительные воспоминания. Но когда Тео вытащил банку и отнес вниз, его мрачное настроение впервые за день немного рассеялось. Риган бывала удивительно доброй и щедрой, она с радостью отдала бы свои драгоценные морские сокровища Ливии – подарок от одной маленькой девочки другой малышке.

Сбегая по лестнице, по которой десяток раз за день проносилась вверх и вниз его сестра, Тео почувствовал прикосновение чего-то теплого, невесомого, незримого. Он замер, закрыв глаза, прижимая к груди холодную стеклянную банку, и вдруг с необычайной ясностью увидел лицо сестры.

Риган улыбалась, и ее улыбка говорила: «Будь счастлив».

Джейси оставила Ливию с Тео, и те принялись украшать цветными стеклышками домик для фей. Они разговаривали, хотя говорила в основном Ливия. Казалось, ей не терпится выплеснуть все слова, скопившиеся в ее голове за время молчания. Тео не уставал поражаться, как она наблюдательна и как тонко чувствует.

– Я рассказала тебе мой секрет. – Девочка прижала последний осколок стекла к новой моховой крыше домика. – Теперь твоя очередь.

С наступлением сумерек Тео вернулся к себе в кабинет. Одинокий принц, ожидающий, когда прекрасная принцесса взберется на башню и освободит его. «Ты тащишь за собой слишком тяжелый груз».

Тео попробовал писать, но работа не продвигалась. Он сидел, глядя перед собой невидящим взглядом, и думал об Энни. Ему больше не хотелось погружаться в темные глубины сознания Квентина Пирса, настало время взглянуть правде в глаза. Уродливые, пугающие призраки, распалявшие его воображение, унеслись прочь, а вместе с ними и его писательский успех.

Закрыв файл с неоконченным романом, Тео откинулся на спинку кресла. Его взгляд остановился на рисунке, похищенном у Энни. Задумчивый мальчишка с растрепанными волосами и веснушчатым носом близоруко щурился с листа бумаги.

Руки Тео потянулись к клавиатуре. Открыв новый файл, он немного помедлил, а потом начал набирать текст. Слова лились неудержимым потоком, словно где-то внутри прорвало шлюз, и долго сдерживаемое желание выговориться наконец-то получило выход.

«Диггити Свифт жил в большой квартире, выходившей окнами на Центральный парк. Он был аллергиком, и когда в воздухе носилось слишком много пыльцы, а ему случалось забыть дома свой ингалятор, Диггити начинал задыхаться. Тогда Фрэн, присматривавшая за ним, пока родители были на работе, заставляла его покинуть парк. Самый щуплый и маленький в своем седьмом классе, он и без того чувствовал себя белой вороной. И почему к нему привязалась эта проклятая аллергия?

Фрэн говорила, что важнее быть умным, чем сильным, но Диггити ей не верил. Он-то знал, что сильным быть куда лучше.

Однажды, когда Фрэн привела его домой из парка, с ним случилась странная история. Диггити отправился к себе в комнату, собираясь сесть за свою любимую видеоигру. Но стоило ему коснуться пульта, как тело его пронзило электрическим разрядом, а в следующий миг он провалился в звенящую черноту…»

Наступила ночь, а Тео все продолжал писать.

Каждое утро, просыпаясь, Энни находила на корме «Талисмана удачи» новое подношение. Кексы, омлет, овсяные хлопья домашнего приготовления, а также свежеотжатый апельсиновый сок заменяли жертвенного тельца, заколотого во искупление вины. Они взывали к милосердию Энни, заклиная ее хранить молчание.

Появлялись и несъедобные дары. К примеру, флакон душистого лосьона для рук или новенькая спортивная кофта на молнии, украшенная эмблемой острова, с ценником сувенирного магазина Тилди. Иногда Энни видела мельком дарительниц – Наоми, принесшую банку с супом, миссис Нелсон, оставившую лосьон. И даже Мари, явившуюся с лимонным пирогом.

На судне не возникало проблем с сотовой связью, и Энни начала обзванивать собачников, на которых раньше работала. Она поговорила и со своим бывшим боссом, владельцем «Кофе, кофе». Тот согласился снова взять ее на работу и позволить ночевать на кушетке в кладовке, пока она не найдет себе жилье. Но после всех переговоров у нее осталась еще уйма свободного времени, и Энни не отпускало чувство гнетущей пустоты.

Тео она больше не видела. После их последнего разговора он ушел взбешенным. Боль утраты терзала ее, словно стервятник, который, отхватив кровавый кусок, взлетает и кружит в воздухе, не желая оставлять добычу. Но эту муку испытывала лишь она одна.

Энни много думала о Нивене Гарре, однако так ни на что и не решилась. Она чувствовала, что не выдержит еще одного разочарования. Энни хотела бы разыскать его родственников, но позднее, когда покинет остров и притупится боль от расставания с Тео.

Две молодые женщины остановились возле судна. Их разбирало любопытство, почему Энни оставила коттедж. Должно быть, слухи о том, что дом больше ей не принадлежит, еще не поползли. Она пробормотала в ответ что-то невразумительное, якобы ей удобнее жить ближе к городу, но женщин, похоже, убедило ее объяснение.

На четвертый день на борт «Талисмана удачи» взобралась Лиза и бросилась обнимать Энни. Поскольку обычно она держалась холодно и отстраненно, эта неожиданная восторженность казалась странной. Все разъяснилось, когда Лиза наконец разжала объятия.

– Не могу поверить, что вы заставили Ливию заговорить. Я видела ее сегодня. Это похоже на чудо.

– Это не только моя заслуга, – возразила Энни, но Лиза снова порывисто обняла ее, сказав, что благодаря ей жизнь Джейси полностью изменилась.

Лиза оказалась не единственной гостьей. Энни стирала в каюте кое-что из белья, когда услышала шаги на палубе.

– Энни?

Это была Барбара. Повесив мокрый бюстгальтер сушиться на огнетушитель, Энни схватила пальто и поднялась на палубу.

Барбара стояла в рубке, держа в руках обернутый в прозрачную пленку батон сдобного хлеба домашней выпечки. Ее волосы не лежали, как обычно, пышными белокурыми волнами, а уныло свисали на плечи. Без привычного макияжа лицо Барбары казалось безжизненным. Неряшливый мазок кроваво-красной помады на губах только подчеркивал ее бледность. Она положила батон рядом с эхолотом.

– Прошло шесть дней. Ни вы, ни Тео не позвонили в полицию. Вы никому не сказали.

– Да. Пока никому, – подтвердила Энни.

– Мы стараемся все исправить. Я хочу, что бы вы знали. – В голосе Барбары звучала мольба.

– Браво!

Барбара нерешительно покрутила в пальцах пуговицу пальто.

– Мы с Наоми ездили в четверг на материк и разговаривали с юристом. Он готовит документ, который закрепит за вами право собственности. Коттедж навсегда останется вашим. – Барбара посмотрела куда-то мимо Энни, не в силах встретиться с нею взглядом. – Мы просим только одного – никому не говорите о том, что случилось.

Энни заставила себя показать твердость.

– Вы не вправе ни о чем меня просить.

– Я знаю, но… – Барбара подняла на Энни налитые кровью глаза. – Большинство из нас родились здесь. Мы не всегда ладили друг с другом, за минувшие годы нам случалось и поссориться, не всех нас связывает дружба, но… Люди уважают нас. Это дорогого стоит.

– Видимо, вы не слишком цените уважение соседей, раз не побоялись его потерять. А теперь вы заявляете, что я получу назад собственный коттедж, только если мы с Тео будем молчать.

Лицо Барбары с размазанным пятном красной губной помады приняло пепельный оттенок.

– Нет. Мы в любом случае сделаем все, чтобы вернуть вам дом. Мы лишь просим вас…

– Обойтись с вами лучше, чем вы со мной.

Плечи Барбары бессильно поникли.

– Да, вы правы. Мы поступили низко.

Энни больше не могла изображать непримиримую суровость. Она приняла решение в ту минуту, когда две рыжеволосые дочери Лизы вбежали в бабушкину гостиную и бросились Барбаре на шею.

– Отзовите своего юриста, – сказала она. – Коттедж ваш.

Барбара изумленно ахнула:

– Вы шутите.

– Я не шучу. – Энни понимала, что не вернется на остров. Цепляться за дом из злости она не собиралась. – Коттедж – часть острова, а я нет. Он ваш, без всяких условий и оговорок. Делайте с ним что хотите.

– Но…

Энни не стала дожидаться продолжения. Плотнее запахнув пальто, она спрыгнула на причал.

Какой-то мужчина неподалеку скоблил днище лодки. Во время прилива рыбаки перегоняли свои суда к докам на Кристмас-Бич для мелкого ремонта, а с началом отлива сталкивали их в воду. Вся жизнь острова подчинялась природным ритмам, зависела от ветров и морских течений, от миграции рыбы и капризов погоды. Энни побрела по улице, чувствуя себя опустошенной и одинокой, как забытая ловушка для омаров, валявшаяся рядом с наглухо закрытым ставнями сувенирным магазинчиком Тилди.

В кармане у нее зажужжал телефон. Звонил торговый агент из художественного салона. Прижав к уху трубку, Энни прислонилась к выцветшей рекламной стойке, предлагавшей отведать суп из моллюсков и сандвичи с омарами. Новость показалась ей такой невероятной, что агенту пришлось повторить свои слова дважды.

– Да, все верно, – подтвердил он. – Сумма немалая, но покупатель коллекционирует подобные вещи, и кресло-русалка как раз в его вкусе.

– Еще бы! – воскликнула Энни. – Я в жизни не видела ничего отвратительнее.

– К счастью, красота – в глазах смотрящего.

Так совершенно неожиданно Энни получила возможность выплатить большую часть долга. Всего один телефонный звонок позволил ей начать жизнь с чистого листа.

Грузовой паром отходил на следующий день, сорок четвертый со времени приезда Энни на остров. Утром ей предстояло заскочить в Харп-Хаус, чтобы забрать оставленные у Джейси вещи: своих кукол, остатки одежды и шарфы Марии. После семи ночей, проведенных на судне, Энни была не прочь пожить на суше. Правда, первое время ночевать ей предстояло на кушетке в кладовке «Кофе, кофе», но она надеялась, что долго это не продлится. Энни получила предложение от одной женщины, нанимавшей ее когда-то выгуливать собак. Та собиралась в Европу и хотела, чтобы Энни присматривала в ее отсутствие за домом.

Листок на доске объявлений извещал, что вечером состоится городское собрание. Полагая, что вопрос о коттедже так или иначе будет затронут, Энни решила присутствовать, однако сперва не мешало убедиться, что Тео не придет. Она подождала, пока начнется собрание, прежде чем войти в зал.

Заметив ее, Лиза жестом указала на свободный стул рядом с собой. Семь членов городского совета сидели за длинным столом в конце зала. Барбара выглядела не лучше, чем в их последнюю встречу с Энни – бледная, погасшая, без косметики, с растрепанными блеклыми волосами. Остальные заговорщицы рассеялись по залу – некоторые держались вместе, другие – рядом с мужьями. Ни одна не осмелилась посмотреть Энни в глаза.

Собрание началось. Обсуждали бюджет, ремонтные работы на пристани, проблему утилизации старых автомобилей, захламлявших остров. Поговорили о необычно теплой погоде и о предстоящей буре. О коттедже не упоминали.

Собрание подходило к концу, когда вдруг поднялась Барбара.

– Прежде чем мы разойдемся, я хочу сообщить вам новость. – Без густо накрашенных ресниц и румян на щеках она выглядела осунувшейся и жалкой. Барбара тяжело оперлась на стол, словно у нее подкашивались ноги. – Знаю, все вы будете рады узнать… – Она откашлялась. – Энни Хьюитт передала Мунрейкер-Коттедж городу.

Зал оживленно загудел. Заскрипели стулья. Все повернулись посмотреть на Энни.

– Энни, это правда? – спросила Лиза.

– Ты мне ни слова не сказала, – подал голос муж Барбары из первого ряда.

– Мы сами только что узнали, Букер, – отозвался кто-то из членов городского совета.

Барбара подождала, пока шум уляжется.

– Благодаря щедрости Энни мы превратим коттедж в школу. – Снова поднялся гул, послышались аплодисменты и восторженный свист. Какой-то незнакомый мужчина из соседнего ряда похлопал Энни по плечу. – Летом мы сможем сдавать дом в аренду, пополняя школьный бюджет, – продолжала Барбара.

Лиза порывисто сжала руку Энни.

– Ох, Энни… у наших детей начнется совершенно новая жизнь.

Среди общего радостного оживления Барбара казалась поникшей и потерянной.

– Мы хотим, чтобы наши молодые островитяне знали, как они нам дороги. – Она посмотрела на Лизу. – И как важно для нас, чтобы они остались на Перегрин-Айленде. – Барбара сгорбилась, Энни показалось, что она вот-вот заплачет, но когда та подняла голову, глаза ее были сухи. Она кивнула кому-то в зале. Одна за другой ее сообщницы поднялись со своих мест и подошли к ней.

Энни беспокойно заерзала на стуле. Губы Барбары скривились.

– Мы должны вам кое-что сказать.

 

Глава 24

Энни охватило недоброе предчувствие. Барбара беспомощно посмотрела на остальных женщин. Наоми провела рукой по коротким волосам, взъерошив вихор на затылке. Потом отступила на шаг от кучки заговорщиц.

– Энни отдала коттедж не по своей воле, – произнесла она. – Мы ее заставили.

По залу пробежал смущенный шепот. Энни вскочила на ноги.

– Никто меня не заставлял. Я сама решила отдать вам коттедж. Кажется, я чувствую запах кофе? Предлагаю закрыть собрание.

Энни больше не владела собственностью, не могла считаться островитянкой и не имела права закрывать собрание, но мстительное чувство в ней давно перегорело. Эти женщины поступили скверно и теперь страдали. Однако они вовсе не были злодейками. Любящие матери и бабушки, они так страстно хотели сохранить свои семьи, что перестали различать грань между добром и злом. Несмотря на все случившееся, Энни искренне сочувствовала им. Она лучше многих других знала, как часто любовь заставляет человека сбиться с пути.

– Энни… – К Барбаре начала возвращаться обычная властность и твердость. – Мы все решили, что должны это сделать.

– Вовсе нет, – с горячностью возразила Энни. – Не нужно.

– Энни, пожалуйста, сядьте. – Барбара снова приняла на себя командование.

Энни рухнула на стул.

Барбара коротко изложила суть договора, заключенного между Эллиоттом Харпом и Марией. Тилди нервно одернула короткую алую кожаную куртку «бомбер».

– Мы порядочные женщины. Надеюсь, всем вам об этом известно. Мы думали, что с появлением новой школы наши дети останутся на острове.

– Заставлять детей учиться в трейлере просто позор, – послышался женский голос с задних рядов.

– Мы убедили себя, что цель оправдывает средства, – произнесла Наоми.

– Это я все затеяла. – Луиза Нелсон тяжело оперлась на трость, глядя на невестку, сидевшую в первом ряду. – Гейлинн, ты не настаивала на отъезде, пока не сгорела школа. Я не могла вынести мысли, что вы с Джонни меня покинете. Я прожила здесь всю свою жизнь, но мне хватает ума понять: без семьи старому человеку на острове не выдержать. – Ее слабый голос прервался, и зал притих. – Если бы вы уехали, мне пришлось бы перебраться на материк, а я хочу умереть здесь. Это заставило меня искать другие возможности.

Наоми запустила руку в волосы, взлохматив их еще больше.

– Мы забегаем вперед. Лучше я начну с самого начала. – Она поведала всю историю, ничего не упуская и никого не щадя. Рассказала о звонке, оставившем Энни без продуктов, и об учиненном в коттедже разгроме. Обо всех событиях последних недель.

Энни вжалась в сиденье стула. Женщины представляли ее в роли героини и жертвы одновременно, но она не желала быть ни той, ни другой.

– Мы позаботились, чтобы ничего не разбилось, – вмешалась Джуди. Она удержалась от слез, хотя и сжимала в руках платок.

Наоми описала болтающуюся в петле куклу, угрожающую надпись на стене и выстрел из рощи.

Барбара опустила глаза.

– Это моих рук дело. Худшее из всего, что мы совершили. Я одна за это в ответе.

– Мама! – в ужасе ахнула Лиза.

Губы Мари сжались в прямую линию.

– Это мне пришла в голову мысль сказать Энни, что Тео Харп попал в аварию, и заставить ее покинуть остров с Наоми. Я честная женщина, и мне никогда в жизни не было так стыдно за себя. Надеюсь, господь простит меня, потому что сама я не в силах.

Энни почувствовала невольное уважение к Мари. Может, та и была брюзгой, но брюзгой совестливой.

– Энни обо всем догадалась и обвинила нас, – проговорила Барбара. – Мы заклинали ее не выдавать нас, боялись, что вы обо всем узнаете, однако она ничего не обещала. – Барбара вскинула голову. – В воскресенье я пошла к ней, чтобы снова умолять сохранить наш секрет. Она могла бы послать меня ко всем чертям, но не сделала этого. Напротив, Энни сказала, что отказывается от своих прав на коттедж, и теперь он наш. Отныне дом принадлежит острову.

Энни смущенно поежилась. Все больше людей оборачивалось, чтобы посмотреть на нее.

– Поначалу все мы испытали облегчение, – заговорила Тилди. – Но потом пришло чувство вины. Вспоминая свои безумные выходки, мы не находили себе места от стыда.

Джуди шумно высморкалась.

– Мы поняли, что не сможем смотреть в глаза детям и внукам, зная в душе, какую подлость совершили.

Барбара расправила плечи.

– Мы решили во всем признаться, иначе это мучило бы нас до конца дней.

– Покаяние важно для спасения души, – с ханжеским смирением заметила Мари. – Вот мы и решили покаяться.

– Мы не в силах изменить прошлое, сделанного не вернешь, – добавила Наоми. – Нам осталось только одно – честно сознаться во всем. Судите нас. Презирайте, мы это заслужили.

Не выдержав, Энни вскочила со стула.

– Если кто-то и вправе вас осуждать, так это я. Но я не держу на вас зла, так что и остальные не должны. А теперь я предлагаю закрыть наконец это собрание.

– Поддерживаю, – выкрикнул Букер Роуз, хотя по протоколу реплика Энни и не имела силы.

Собрание завершилось.

Энни хотела незаметно улизнуть, но ее тотчас окружила толпа. Все хотели с ней поговорить, поблагодарить и извиниться. Островитяне подчеркнуто сторонились заговорщиц, но Энни знала, что худшее уже позади. Со временем шум уляжется, и женщины перестанут быть изгоями. Островитяне народ грубоватый, они ценят изобретательность, подсказанную отчаянием, пусть даже и безрассудную.

Море кипело и волновалось, когда Энни вернулась на судно. На горизонте сверкали стрелы молний. Ночь предстояла бурная, достойное завершение безумного вечера. Ей пришло в голову, что на следующий день к этому времени она уже покинет остров. Энни надеялась, что Тео не появится, чтобы пожелать ей счастливого пути. Она бы этого не выдержала.

Огромная волна обрушилась на корму, но Энни не хотелось прятаться в каюте. Ей нравилось смотреть, как приближается шторм, жадно впитывать в себя его ярость. Она нашла в шкафчике дождевик. Широкая куртка, доходившая ей почти до колен, насквозь пропахла рыбой, но надежно защищала от волн и дождя. Энни стояла на корме, любуясь бешеной пляской молний. Здесь, на острове, она впервые ощутила себя частью окружавшей ее необъятной бушующей стихии – удивительное чувство, не знакомое жителям больших городов. Она спустилась в каюту, лишь когда гроза подошла ближе.

Каюта ярко осветилась, потом погрузилась в темноту, снова озарилась – буря обрушилась на остров. Энни почистила зубы, преодолевая тошноту, так сильно болтало на воде «Талисман удачи». Она, не раздеваясь, вытянулась на койке. Мокрые джинсы липли к ногам, но стянуть их не было сил. Энни сдерживалась, сколько могла, но качка все усиливалась, и скоро стало ясно: если она останется внизу, ее попросту вывернет наизнанку.

Схватив мокрую оранжевую куртку, Энни, пошатываясь, выбралась на палубу. Ее тут же окатило потоками дождя, однако глоток свежего воздуха того стоил.

Болтанка продолжалась, но тошнота прошла. Мало-помалу буря начала отступать, и дождь утих. Неподалеку грохнула ставня, послышался звон стекла. Решив, что мокрее она уже не станет, Энни спрыгнула на причал посмотреть, нет ли разрушений. Повсюду валялись сломанные ветви деревьев. При отдаленных вспышках молний она различила несколько темных пятен на крыше ратуши, где ветер сорвал черепицу. Электричество стоило дорого, и никто из островитян не оставлял свет на крыльце, однако в нескольких домах горели огни – Энни не одна бодрствовала в этот час.

Оглядываясь вокруг, она заметила на небе странное зарево. Оно разгоралось на северо-востоке, над коттеджем. Свет подрагивал, словно отблеск огромного костра. Только это был не костер, а пожар.

Энни сразу же подумала о коттедже. Неужели в дом ударила молния? И это после всего, что произошло… Теперь не будет ни новой школы, ни денег за летнюю аренду. Выходит, все было напрасно.

Энни вернулась на судно, чтобы забрать ключи. Минуту спустя она уже бежала вдоль пристани к рыбному рынку, где оставила машину. Дождь превратил дорогу в жидкое месиво, и Энни сомневалась, что сможет далеко уехать на своей старушке «киа», но попробовать стоило.

В соседних домах стали зажигаться окна. Энни заметила, как от дома Роузов отъезжает пикап с Барбарой на пассажирском месте. Должно быть, за рулем сидел Букер. Грузовичок легко мог проехать по раскисшей дороге, Энни бросилась к нему.

Она хлопнула ладонью по борту, прежде чем пикап успел набрать скорость, и Букер затормозил. Увидев Энни в окно, Барбара открыла дверцу и подвинулась, освобождая место. Вопросов никто не задавал. Энни поняла, что Роузы тоже заметили пожар.

– Это коттедж, – глухо сказала она. С ее куртки ручьями лилась вода. – Я точно знаю.

– Не может быть, – выдохнула Барбара. – После всего, через что мы прошли. Нет, это невозможно.

– Успокойтесь, вы обе, – одернул их Букер, выезжая на дорогу. – На острове полно лесов, а коттедж стоит в низине. Скорее всего, молния ударила в какую-нибудь ель.

Энни взмолилась про себя, чтобы его слова оказались правдой, хотя в душе не слишком в это верила.

Амортизаторы грузовичка давно отдали богу душу, сквозь дыру в приборной доске виднелись колеса, но он уверенно катил по грязи, в которой бедняжка «киа» безнадежно увязла бы. Коттедж приближался, и оранжевое зарево все разрасталось в небе. Барбара сказала, что единственная в городе пожарная машина – старенькая автоцистерна с насосом – не на ходу. Букер свернул на тропинку, ведущую к коттеджу. Там начиналась открытая местность, и стало видно, что охвачен огнем не коттедж, а Харп-Хаус.

В первую минуту Энни подумала о Тео, потом о Джейси с Ливией. «Господи, только бы они спаслись».

Барбара ухватилась за приборную панель. Послышался треск, и в небо взметнулся фонтан огненных искр. Грузовичок подбросило на ухабе. Букер остановил машину подальше от огня. Выскочив из автомобиля, Энни побежала к дому.

Огонь жадно пожирал деревянную кровлю дома, рыча и захлебываясь от ярости, скалил раскаленные клыки, рвал когтями стены. Горы старых газет и журналов, сваленных на чердаке, занялись сразу, и крыша запылала, как факел. От нее осталась одна печная труба. Заметив на подъездной дорожке сгорбленную фигурку Джейси, Энни метнулась к ней. Ливия испуганно жалась к матери.

– Все началось так быстро, – воскликнула Джейси. – Мне показалось, в доме прогремел взрыв. Я не могла открыть дверь. Что-то упало и перегородило выход.

– Где Тео? – выкрикнула Энни.

– Он разбил окно, чтобы вывести нас из дома.

– Но где он сейчас?

– Он… вернулся в дом. Я кричала. Умоляла его не ходить.

Энни почувствовала, как желудок свело болезненным спазмом. В доме не было ничего особенно важного. Зачем Тео понадобилось рисковать жизнью? Разве что он хотел спасти Ганнибала. Тео никогда не бросил бы живое существо, за которое он в ответе, пусть даже кота.

Энни рванулась к дому, но Джейси вцепилась в рукав ее дождевика:

– Ты не пойдешь туда!

Энни замерла, бессильно кусая губы. Она понимала: Джейси права. Дом слишком велик, ей не найти Тео. Остается только ждать. Ждать и молиться.

Джейси схватила Ливию на руки. Смутно, словно в тумане, Энни видела, как подъезжают новые автомобили, и Букер говорит кому-то, что дом уже не спасти.

– Я хочу к Тео, – зарыдала Ливия.

Послышалось пронзительное ржание насмерть перепуганной лошади. Энни совсем забыла о Танцоре. Повернувшись, она увидела, как Букер с Дарреном Маккинли входят в конюшню.

– Они выведут лошадь, – крикнула Барбара, подбегая к ней.

– Тео в доме, – предупредила Джейси.

Барбара в ужасе прижала ладонь ко рту.

В раскаленном воздухе плавал удушливый дым. Обрушилась еще одна балка, к небу взлетел сноп ослепительных искр. Энни оцепенело смотрела на горящий дом, страх ее рос с каждой секундой. Она представляла себе то пылающий Торнфилд-Холл, то Джейн Эйр рядом с ослепшим Эдвардом Рочестером.

Энни не пугала слепота. Она смирилась бы с любым увечьем. Лишь бы Тео уцелел. Лишь бы спасся.

Что-то мягкое коснулось ее колен. Опустив глаза, Энни увидела Ганнибала. Она подхватила его и прижала к груди, не помня себя от ужаса. Возможно, в эту самую минуту Тео бродил по задымленным комнатам, уворачиваясь от языков пламени, и искал кота, не зная, что тот в безопасности.

Букер с Дарреном пытались вывести Танцора из конюшни. Они чем-то обернули его голову, чтобы прикрыть глаза, но обезумевший мерин чуял дым и упирался.

Провалилась часть потолка. Дом мог обрушиться в любую секунду. Энни ждала, молясь про себя. Она так крепко обняла Ганнибала, что тот с возмущенным воплем вырвался из ее рук. Зря она не сказала Тео о своей любви. Ей следовало признаться, и к черту последствия. Жизнь – бесценный дар. Как и любовь. Теперь Тео никогда не узнает, как сильно она его любила. Без притязаний, требований и безумных угроз. Не желая ни в чем стеснять его свободу.

В дверном проеме показалась фигура. Сгорбленная. Шатающаяся. Энни ринулась вперед. Тео тяжело дышал, таща что-то в обеих руках. За спиной у него вдребезги разлетелось окно. Подбежав к Тео, Энни попыталась его поддержать. Его ноша ударила ее по ногам.

Подоспели мужчины, оттеснив Энни, и потянули Тео подальше от огня на чистый воздух. Только тогда она поняла, что вынес Тео из горящего дома. Ради чего он рисковал жизнью. Он вовсе не пытался спасти кота. Тео вытащил из огня два красных чемодана. Он вернулся в Харп-Хаус за ее куклами.

Энни ошеломленно застыла, не в силах осмыслить случившееся. Тео ринулся в адский огонь, пытаясь спасти ее дурацких обожаемых кукол. Ей хотелось накричать на него, а потом расцеловать, задушить в объятиях. И еще заставить его пообещать никогда больше не делать таких глупостей. Но Тео вырвался из рук спасателей и поспешил к своей лошади.

– Мой домик для фей! – закричала Ливия. – Я хочу его видеть.

Джейси пыталась ее успокоить, однако девочка не желала ничего слушать. Ночной пожар оказался слишком сильным потрясением для четырехлетнего ребенка.

Понимая, что ничем пока не может помочь Тео, Энни попробовала утешить Ливию.

– Разве ты забыла? – сказала она, погладив горячую щечку девочки. – На дворе ночь. Может быть, феи сейчас в домике. Ты ведь знаешь, они не любят показываться людям.

Ливия плакала, ее хрупкие плечики сотрясались от рыданий.

– Я хочу их увидеть.

«Как часто мы мечтаем о несбыточном». Пожар не затронул домик для фей, но земля вокруг Харп-Хауса была затоптана и засыпана горящими обломками.

– Я знаю, милая, только феи не хотят, чтобы их видели.

– Ты можешь… – Ливия икнула. – Можешь привести меня сюда утром? – Энни замешкалась с ответом, и девочка снова расплакалась: – Хочу увидеть домик для фей!

Энни посмотрела на Джейси. Та казалась такой же измученной, как ее дочь.

– Если огонь к тому времени потухнет, я приведу тебя сюда завтра утром, – пообещала Энни. Малышка на время успокоилась, но когда Джейси заговорила о том, чтобы переночевать в городе, снова захныкала: – Энни сказала, что покажет мне завтра домик для фей! Я хочу остаться здесь!

Позади них послышался хриплый мужской голос:

– Почему бы всем вам не переночевать в коттедже?

Энни обернулась. Тео выглядел так, будто побывал в аду. На угольно-черном лице сверкали синие глаза. На руках он держал Ганнибала.

– Возьми его с собой, ладно? – Он вручил Энни кота и исчез, прежде чем она успела сказать хоть что-нибудь в ответ.

Барбара отвезла Энни, Джейси и Ливию в коттедж. Запустив кота в дом, Энни вернулась к пикапу забрать свои красные чемоданы. Все остальные ее вещи, хранившиеся в Харп-Хаусе, сгорели: одежда, шарфы Марии и «Книга грез». Но куклы уцелели. Как и рисунки Нивена Гарра, лежавшие на дне чемоданов между листами картона. А главное, Тео остался жив и здоров.

Послышался отдаленный грохот, и в ночной темноте дьявольским фейерверком вспыхнули мириады огненных искр.

Харп-Хаус рухнул.

Энни уступила свою кровать Джейси с малышкой, а сама устроилась на диване, оставив студию свободной для Тео, однако тот так и не появился. Рано утром она подошла к окну. Там, где когда-то возвышался Харп-Хаус, сизыми клочьями поднимался от руин густой дым.

Сонно потирая глаза, появилась Ливия, одетая в ту же пижаму, что и накануне ночью.

– Пойдем посмотрим на домик.

Энни думала, что после бессонной ночи девочка поспит подольше, но во всем доме оставалась в постели одна только Джейси. Еще Энни надеялась, что Ливия забудет о домике для фей, однако и здесь она просчиталась.

Она мягко объяснила малышке, что ночью во время пожара кто-то мог случайно наступить на домик, но Ливия даже слушать не стала.

– Феи ни за что бы такого не допустили. Давай пойдем туда прямо сейчас. Пожалуйста, Энни!

– Ливия, я боюсь, ты только расстроишься.

Личико девочки сердито сморщилось:

– Я хочу посмотреть!

Вечером Энни предстояло вернуться на материк, ей хотелось оставить о себе радостные, а не горькие воспоминания, но Ливия не сдавалась.

– Ладно, – неохотно вздохнула Энни. – Надевай куртку.

Энни уже натянула слишком короткие брюки-дудочки и черный пуловер Марии. Набросив пропахший дымом дождевик, она наскоро нацарапала записку для Джейси. Выводя из дома Ливию, которая успела надеть куртку поверх пижамки, Энни вспомнила, что не покормила ее. На кухне почти не осталось съестного, и все же она предложила девочке поесть. Та отказалась, а у Энни не хватило духу настоять.

Кто-то отогнал к коттеджу внедорожник Джейси. Усадив Ливию в детское кресло и застегнув ремень, Энни выехала на дорожку. «Рейнджровер» Тео стоял на вершине утеса, как и накануне. Припарковавшись позади него, Энни помогла Ливии выйти. Потом взяла девочку за руку и повела к дому.

Каменная башня с горгульями уцелела, не пострадали и конюшня с гаражом. Но дом сгорел полностью. От него остались лишь четыре кирпичные трубы и лестничный пролет. Вдали за развалинами плескался океан. Дом больше не закрывал вида.

Хотя Тео занимал все мысли Энни, как ни смешно, первой его заметила Ливия. Она бросилась к нему навстречу, путаясь в сползших пижамных брючках.

– Тео!

Грязный, небритый, он был одет в кургузую синюю куртку, принадлежавшую, должно быть, кому-то из островитян. Его джинсы прорвались на коленях. У Энни защемило сердце. После всего, что ему пришлось вынести, Тео возился в земле, отстраивая заново домик для фей.

Он устало улыбнулся девочке. Улыбка вышла невеселая.

– Феи здорово разозлились из-за пожара. Смотри, что они натворили.

– О, нет. – Ливия подбоченилась, совсем как взрослая. – Они поступили очень, очень гадко.

Тео задержал взгляд на Энни. Грязь въелась в морщинки вокруг его глаз, а одно ухо почернело от гари. Он рисковал жизнью, чтобы спасти ее кукол. Поступок как раз в его духе.

– Ты провел здесь всю ночь, – тихо произнесла Энни. – Не мог пропустить гибель родового гнезда Харпов?

– Пытался уберечь конюшню от пожара.

Теперь, когда жизни Тео ничто не угрожало, к Энни постепенно вернулось ощущение реальности. Желание признаться Тео в своих чувствах, бывшее лишь минутным порывом, угасло. В их отношениях ничего не изменилось. Энни не собиралась жертвовать душевным покоем Тео, лишь бы облегчить душу.

– С Танцором все в порядке? – спросила она.

Тео кивнул:

– Он в своем деннике. А как поживает наш кот?

У Энни болезненно сжалось горло.

– Наш кот отлично себя чувствует. Куда лучше, чем ты.

Ливия внимательно следила за работой Тео.

– Ты делаешь дорожку? Феям точно понравится.

Тео построил новый домик, более низкий и широкий. Вместо мощенной камешками дорожки он выложил перед крыльцом полумесяц из обкатанных морем гладких стеклышек. Потом вручил Ливии горсть стекла.

– Посмотрим, как ты украсишь домик, пока я поговорю с Энни.

Ливия опустилась на корточки. Энни сцепила руки, сдерживая желание обхватить ладонями лицо Тео.

– Ты законченный идиот, – прошептала она с нежностью, которую не смогла скрыть. – Кукол можно заменить. А тебя нет.

– Я же знаю, как много они для тебя значат, – возразил Тео.

– Не так много, как ты. – Тео склонил голову набок. – Я присмотрю за Ливией, – быстро проговорила Энни. – А ты иди в коттедж, тебе нужно поспать.

– Я высплюсь потом. – Он обвел глазами развалины дома и, прищурившись, снова взглянул на Энни: – Ты в самом деле уезжаешь сегодня? – Она кивнула. – И кто же из нас идиот?

– Войти в горящий дом совсем не то же самое, что уехать на материк, – фыркнула Энни.

– И то и другое может скверно кончиться.

– Не думаю, что отъезд обернется для меня трагедией.

– Для тебя, возможно, и нет. А для меня точно.

Тео выглядел измученным. Конечно, его беспокоил ее отъезд. Но Энни не обманывалась, принимая его заботу за любовь, а усталость за попытку раскрыть перед ней душу.

– Все у тебя будет хорошо, если снова не свяжешься с какой-нибудь безумной женщиной.

Искренняя улыбка на усталом лице Тео обезоружила ее.

– Наверное, мне бы стоило на это обидеться.

– Но ты не обижаешься?

– Глупо обижаться на правду. Пора мне повзрослеть.

– Речь не об этом. Тебе просто нужно смириться с тем, что ты не можешь спасти всех, кто тебе небезразличен.

– К счастью для меня, ты не нуждаешься в спасении.

– Чертовски верно сказано.

Тео провел тыльной стороной ладони по губам.

– У меня есть для тебя работа. Ты сможешь получить неплохие деньги.

Такой поворот разговора Энни не понравился, она решила закрыть тему.

– Я знала, что хороша в постели, но не думала, что настолько.

Тео тяжело вздохнул:

– Пожалей меня, Антуанетта. Я слишком устал, чтобы отвечать на твои колкости.

Энни выразительно завела глаза к небу.

– Можно подумать, тебе это когда-то удавалось.

– Ты сможешь работать, оставаясь в городе.

Тео задумал дать ей работу из жалости. Слышать это было невыносимо.

– Я слышала о сексе по скайпу, но, боюсь, меня не слишком привлекает это занятие.

– Я предлагаю тебе иллюстрировать книгу, над которой я работаю.

– Извини. Даже будь я художником-иллюстратором, а это вовсе не так, не представляю, как бы я изобразила выпотрошенные трупы. – Энни, как всегда, хорохорилась, хотя чувствовала себя раздавленной.

Тео удрученно покачал головой.

– Всю последнюю неделю я почти не спал и не помню, когда в последний раз ел. У меня боль в груди, а глаза горят, словно под веки песку насыпали. Вдобавок рука покрылась пузырями. А тебе бы только шуточки отпускать.

– Ты обжег руку? Дай-ка я посмотрю. – Энни потянулась к Тео, но он мгновенно завел руку за спину.

– Я сам разберусь со своей рукой, но сперва хочу, чтобы ты меня выслушала.

Тео определенно не собирался сдаваться.

– В этом нет нужды. У меня и без того работы хватает с избытком.

– Энни, ты можешь хотя бы один раз не допекать меня?

– Возможно, когда-нибудь, но не сегодня.

– Энни, из-за тебя Тео расстроился. – Они не заметили, что Ливия стоит рядом, прислушиваясь к их разговору. – По-моему, ты должна рассказать ему свой секрет, – сказала она, разглядывая дыры на джинсах Тео.

– Нет! – Энни бросила на Ливию убийственный взгляд. – И ты не смей.

Ливия подняла глаза.

– Тогда тебе надо открыть свой секрет.

Тео напряженно застыл.

– Энни не захочет слушать мой секрет.

– А у тебя есть секрет? – заинтересовалась Энни.

– Да, – с важностью подтвердила Ливия. – И я его знаю.

Теперь уже Тео грозно сверкнул глазами.

– Пойди-ка поищи еловые шишки. Здесь их много. – Он указал на деревья за садовой беседкой. – Вон там.

Энни поняла, что больше не выдержит.

– Потом поищешь, – сказала она. – Нам нужно вернуться в коттедж и посмотреть, не проснулась ли твоя мама.

Личико Ливии упрямо нахмурилось.

– Не хочу в коттедж!

– Не мучай Энни, – попросил Тео. – Я сам дострою домик для фей. Ты сможешь увидеть его позднее.

Пожар полностью нарушил привычную жизнь Ливии. Она не выспалась и капризничала, как всякий ребенок, которому пришлось пережить сильный испуг.

– Не пойду никуда! – закричала она. – А если вы не разрешите мне остаться, я расскажу ваши секреты!

Энни схватила девочку за руку.

– Освобожденные секреты нельзя рассказывать!

– Вот именно, – горячо подхватил Тео. – Нельзя!

– А вот и можно! – сердито выпалила Ливия. – Если они одинаковые!

 

Глава 25

Тео никак не мог расшевелить свой измученный мозг, заставить его работать. Он стоял неподвижно, словно одна из горгулий на фасаде Харп-Хауса, пока Энни тащила упирающуюся девочку к машине. Потом молча смотрел, как они уезжают. Ноги будто приросли к земле.

«А вот и можно! Если секреты одинаковые!»

Энни сказала предельно ясно, что он тащит за собой слишком тяжелый груз. Но минувшей ночью Тео избавился от этого чувства. Дымящееся пепелище воплощало в себе все, что он навсегда оставил в прошлом. Все, что мешало ему заглянуть к себе в душу и стать тем, кем ему хотелось быть. Он любил Энни Хьютт всем сердцем.

Энни призналась Ливии, что любит его? Что же именно она сказала? Неужели она чувствовала то же, что и он? Тео боялся в это поверить.

Правда настигла его внезапно, в тот день, когда он нашел морские стеклышки Риган, будто с глаз его спала пелена. Ливия потребовала, чтобы он «выпустил на волю свой секрет», и слова слетели с его губ сами собой. Ему казалось, что он полюбил Энни еще в шестнадцать лет и продолжал любить все эти годы. Возможно, так и было.

«Ты тащишь за собой слишком тяжелый груз».

Слова Энни превратили его в труса. Ему не везло с женщинами, а она хотя и подпускала шпильки насчет его денег, не взяла бы от него ни цента. Энни пришла бы в бешенство, узнав, что это он купил чертово кресло-русалку. Он мог предложить ей только свою любовь, но Энни ясно дала понять, что не нуждается в ней.

Однако Тео вовсе не был трусом. Он готовился к решающей битве. Решив дать Энни время остыть после ссоры на пристани, он собирался пойти на приступ в последний день перед ее отъездом. Тео задумал приготовить для Энни изысканный завтрак, превзойдя самого себя, а затем отнести его утром на «Талисман удачи». Он надеялся убедить ее, что сумел расстаться с прошлым, свалить с себя груз и стать свободным, чтобы любить ее, даже если она не отвечает на его чувства. Но пожар сорвал все его замыслы.

Ему как никогда нужна была свежая голова. Хотя бы несколько часов сна. И уж точно горячий душ. Но времени ни на что не оставалось. Его подгоняло отчаяние. Он понимал, что должен догнать Энни, должен найти нужные слова, чтобы убедить ее остаться. Только так он сможет ее удержать.

«В добрый час. Только ты упустил свой шанс», – проскрипел ехидный голосок.

Должно быть, недостаток сна сыграл с ним скверную шутку. Ему начал слышаться голос куклы Плутовки. Повернувшись спиной к развалинам Харп-Хауса, Тео зашагал к машине.

Добравшись до коттеджа, он узнал, что Энни уже уехала. Она передала Ливию с рук на руки матери и понеслась в город, как будто спасалась от Тео бегством. Он бросился следом. Грызущее беспокойство становилось все сильнее.

Дряхлый внедорожник Джейси не мог тягаться с его «рейнджровером», и Тео довольно быстро догнал Энни. Он посигналил, но она не остановилась. Тео продолжал жать на клаксон. Энни не могла его не слышать, однако вместо того чтобы затормозить, прибавила скорости.

«Я же говорила, – проворчала зловредная кукла. – Ты опоздал».

«Ни черта подобного!» На маленьком островке некуда скрыться. Энни подъезжала к городу. Тео оставалось лишь набраться терпения и не отставать. Но он не желал ждать. Энни нужна была ему сейчас, немедленно. Он не шутил, ей еще предстояло в этом убедиться.

Тео ударил внедорожник сзади. Не слишком сильно – он не оттеснил старый драндулет на обочину, а только подтолкнул, заявляя, что настроен решительно. Должно быть, Энни тоже решила действовать напролом, потому что даже не подумала остановиться. Пикап Джейси давно просился на свалку, пара лишних вмятин на его проржавелом корпусе значения не имела, другое дело – новенький «рейнджровер», но Тео это не заботило. Он снова задел бампером развалюху. Потом наподдал еще раз и еще. Наконец на единственном уцелевшем заднем фонаре внедорожника вспыхнул стоп-сигнал.

Машина съехала на обочину, дверца распахнулась, и Энни выскочила на дорогу. Выпрыгнув из автомобиля, Тео услышал ее крик:

– Я не желаю говорить об этом!

– Отлично! – крикнул он в ответ. – Говорить буду я. Я люблю тебя, и, черт меня побери, не стыжусь этого. Может, ты волочешь за собой не такой огромный воз груза, как я, но не делай вид, будто у тебя его вовсе нет. После всех жалких неудачников, с которыми ты рассталась…

– Их всего двое!

– И у меня всего две истории, так что мы с тобой на равных!

– Ничего подобного! – Их разделяло пятнадцать футов, и Энни продолжала кричать: – Мои двое были всего лишь эгоистичными придурками! А твои женщины – законченными психопатками, одержимыми жаждой убийства!

– Кенли не думала об убийстве.

– Не важно. Она была близка к этому. Вдобавок, расставшись со своими парнями, я просто пересматривала «Теорию большого взрыва», набирая лишние пять фунтов веса! Это не то же самое, что каяться и казнить себя до конца своих дней.

– Но это уже в прошлом! – Как и Энни, Тео громко кричал, не двигаясь с места. В голове его царила полная сумятица, горло саднило, болела каждая косточка, каждая жила. Энни, воинственная, с растрепанными кудрями и сверкающими глазами, стояла перед ним, похожая на разгневанную богиню.

Тео решительно зашагал к ней.

– Я хочу провести жизнь с тобой, Энни. Хочу задушить тебя в объятиях и целовать до изнеможения. Хочу, чтобы ты родила мне детей. Прости, что мне понадобилось столько времени, чтобы это понять, просто я не привык, что любовь может быть счастьем, а не наказанием. – Он вытянул вперед руку, словно отметая все возражения. – Ты сказала, что принадлежишь к породе романтиков. Но романтика ничто! Мои чувства к тебе не опишешь этим словом. Знаю, рано или поздно ты узнаешь о том чертовом кресле, но иначе я не мог, такой уж я есть! И отныне…

– О кресле? – Тео прикусил язык. Проклятие. Ноздри Энни гневно раздувались, в ореховых глазах горело дьявольское пламя. – Так это ты купил кресло! – воскликнула она.

Тео не оставалось ничего другого, как перейти в наступление. Он не мог обнаружить свою слабость.

– А кто еще, черт возьми, так безумно тебя любит, что купил бы этот уродливый хлам? – Энни открыла было рот, но Тео не дал ей заговорить. – Мое предложение о работе не пустой звук. Я начал новую книгу, она тебе точно понравится. Но сейчас я не хочу говорить об этом. Давай поговорим о нас, о нашей будущей жизни. Дай мне шанс доказать, что мое чувство к тебе по-настоящему сильно, и никакие тени прошлого не смогут его омрачить. Поверь мне.

Тео раздирало желание рассказать ей о Диггити. И повторить, что он хочет от нее детей, на случай если в первый раз Энни не расслышала. А потом он схватил бы ее в охапку и целовал до головокружения. Он заставил бы ее забыть обо всем в его объятиях. Тео не терпелось выплеснуть все, что его переполняло, но Энни вдруг села прямо посреди грязной дороги, как будто ноги вдруг отказались ей служить. Это тотчас прервало поток его красноречия.

Тео подошел к ней и опустился на колени. Бледный солнечный луч, пробившийся сквозь листву, щекотал ее скулы, играя в салочки. Кудрявая грива цвета темного меда, которую Тео так любил, окружала пышным блестящим ореолом ее лицо, освещенное живым чувством, и не было на свете лица прекраснее.

– Ты в порядке? – выдохнул он. Она не ответила, и это испугало Тео. Молчащей Энни ему еще не приходилось видеть. Оставалось лишь броситься в омут с головой. – Я хочу быть с тобой. И не представляю жизни ни с кем другим. Ты можешь хотя бы подумать об этом?

Энни кивнула, но как-то вяло. Казалось, она не уверена. Тео понимал, что, замолчав, может навсегда ее потерять, поэтому продолжал говорить. Он рассказал ей о Диггити и о том, как ему хочется, чтобы именно она иллюстрировала его новую книгу. Детскую книгу. Он знал наверняка, что маленьким читателям понравятся забавные рисунки Энни. Сидя в грязи посреди раскисшей дороги, он признался, что любовь представлялась ему катастрофой, поэтому он так долго не мог дать название своему чувству, хотя рядом с Энни всегда испытывал ощущение внутреннего родства, необычайную легкость и… нежность. На этом слове у него вдруг сжалось горло. Нет, он не кривил душой и не жалел о своей откровенности, просто даже писателю бывает нелегко произнести вслух слово «нежность», это слово не из мужского лексикона. Но взгляд Энни не отрывался от его лица, и Тео повторил все сказанное, а потом добавил, что в минуты близости всегда любовался ее красотой.

Энни явно заинтересовалась, и он позволил себе поддать жару. Понизив голос, он зашептал ей на ухо о своих потаенных желаниях и фантазиях, не скупясь на захватывающие подробности. Кудри Энни щекотали его губы, кожа ее пылала, и джинсы Тео стали ему тесны, но он снова чувствовал себя мужчиной. Мужчиной, оказавшимся во власти этой непостижимой женщины. Той, что играла в куклы и помогала онемевшим маленьким девочкам заговорить снова. Той, что спасла его от безнадежности. Непохожей на других, безумно притягательной женщины с абсолютно здоровой психикой.

Он погладил ее по щеке.

– Мне кажется, я любил тебя всегда, с шестнадцати лет. – Энни склонила голову набок, будто чего-то ожидая. – Я в этом убежден, – твердо добавил Тео, хотя вовсе не испытывал уверенности (разве можно, оглядываясь назад и видя себя подростком, утверждать что-то наверняка?). Но Энни выжидающе смотрела на него, и Тео готов был исполнить любое ее желание, хотя и не понимал, что от него требуется.

И вдруг невесть откуда послышался кукольный голосок:

«Да поцелуй же ее, болван».

Именно этого Тео и хотелось больше всего на свете, но он насквозь пропах дымом, а его лицо и руки покрывал густой слой жирной копоти.

«Просто сделай, что тебе говорят».

Так он и поступил. Запустил грязные пальцы в волосы Энни и впился в губы так, что перехватило дыхание. Он покрыл поцелуями ее шею, щеки, глаза, нос и уголки рта, и снова губы. Он целовал ее с каким-то исступлением, будто от этого зависела его жизнь. Будто поцелуем он творил их будущее. Все, что им предстояло пережить вместе. И тихие стоны, вырывавшиеся у Энни, казались ему небесной музыкой.

Ее руки сжали плечи Тео, не отталкивая, а притягивая ближе. И, растворяясь в ней, он обретал себя.

Когда их поцелуй наконец прервался, Тео все еще сжимал в грязных ладонях щеки Энни, ставшие такими же чумазыми. На носу у нее чернело пятнышко сажи. Губы припухли от поцелуев. А глаза сияли.

– Хочу выпустить на волю секрет, – прошептала она.

Тео почувствовал, как внутренности скрутило в тугой узел. Он медленно перевел дыхание.

– Давай.

Энни приблизила губы к его уху и прошептала свой секрет.

Это было чудесно. Просто потрясающе. Тео в жизни не слышал ничего прекрасней.

 

Эпилог

Слепящие лучи летнего солнца прыгали, играя, по гребешкам волн и поблескивали на мачтах двух яхт, шедших галсами навстречу ветру. В маленьком дворике, напротив старой фермы, откуда открывался великолепный вид на сверкающий вдали океан, стояли полукругом ярко-синие садовые кресла. Рядом в саду цвели розы, дельфиниумы, душистый горошек и настурции; извилистая дорожка вела от мощеного дворика через лужайку к ферме, которая была теперь вдвое больше, чем прежде. Слева, в небольшой роще, окруженный со всех сторон деревьями, притулился домик для гостей. На крохотном крылечке красовалось аляповатое кресло в форме русалки.

Во дворике под широким наклоненным зонтом, служившим защитой от солнца и полуденного ветерка, стоял длинный деревянный стол, за которым могла бы поместиться большая семья. Каменная горгулья с небрежно сдвинутой набок кепкой «Никс» на голове охраняла когда-то дом в дальнем конце острова. Теперь она сторожила большой глиняный горшок с разросшейся геранью. Повсюду были раскиданы игрушки, обычный набор летних развлечений: футбольный мяч, розовая лошадка на колесиках, забытые очки для плавания, трубочки для выдувания мыльных пузырей и намокшие цветные мелки.

Мальчик с прямыми темными волосами и хмурым лицом сидел, поджав по-турецки ноги, между двумя садовыми креслами и разговаривал с Плутовкой, пристроившейся на подлокотнике.

– Вот почему я топнул ногой, – объяснял мальчик. – Потому что он ужасно меня разозлил.

Кукла тряхнула кудрями из рыжей пряжи.

– Кошмар! Расскажи-ка мне еще разок, что он сделал.

Мальчик, которого звали Чарли Харп, нетерпеливо отбросил со лба темный чуб и обиженно надул щеки.

– Он не дал мне везти грузовик!

Плутовка прижала ко лбу тряпичную ладошку.

– Какое свинство!

С соседнего кресла послышался страдальческий вздох. Плутовка с Чарли оставили его без внимания.

– Потом… он рассердился на меня, потому что я отобрал у сестры турбомашинку, – продолжал Чарли, – но ведь это моя машинка.

– Рехнуться можно! – Плутовка пренебрежительно махнула в сторону кудрявого ребенка лет полутора или двух, дремавшего на старом одеяле, расстеленном на траве. – Если ты давным-давно забросил ту машинку, это вовсе не повод, чтобы ее присваивать. Твоя сестра надоеда, с ней одна морока! Она тебя даже не любит.

– Ну… – Чарли нахмурился. – Вроде бы любит.

– Ни за что не поверю.

– Правда! Она смеется, стоит мне скорчить рожицу, а когда я с ней играю и нарочно шумлю погромче, она так и заходится.

– Très intéressant, – пробормотала Плутовка, которая по-прежнему питала слабость к иностранным языкам.

– Иногда она бросает еду на пол, это довольно весело.

– Хм… Может быть… – Кукла задумчиво похлопала себя по щеке. – Ладно, забудь. Считай, я ничего не говорила.

– Нет, скажи.

– Ну… – Она похлопала себя по другой щеке. – Я, Плутовка, считаю, что твоя турбомашинка на самом деле игрушка для малышни, и если кто-нибудь увидит, как ты играешь с ней, он может решить, будто ты и сам…

– Никто ничего не подумает, потому что я отдам сестре эту малышовую машинку!

Плутовка изумленно раскрыла рот, глядя на Чарли.

– Надо же, и как мне раньше это в голову не пришло. А теперь, думаю, настало время сочинить песенку…

– Никаких песенок!

– Как хочешь, – фыркнула глубоко оскорбленная Плутовка. – Ну, раз ты так, я передам тебе слова Милашки. Она говорит, что тебе никогда не стать настоящим супергероем, пока ты не научишься быть добрее к малышам. Вот что она сказала.

Не найдя подходящего контраргумента, Чарли потеребил пластырь на большом пальце ноги и вспомнил прежние обиды.

– Я настоящий островитянин.

– Как ни печально, только летом, – отрезала Плутовка. – В остальное время ты мальчик из Нью-Йорка.

– Ну и что, лето тоже считается! Я островитянин, а на острове детям дают водить машину.

– Когда им исполнится десять, – возразил напористый низкий голос Лео, еще одного приятеля Чарли, куда более занятного, чем старый зануда Питер, глупенькая Пышка или Милашка, которая вечно напоминала почистить зубы и болтала тому подобный вздор. Лео внимательно смотрел на Чарли с подлокотника соседнего кресла. – Детям на острове разрешают водить машину с десяти лет, не раньше. А тебе, дружище, пока еще шесть.

– Мне скоро будет десять.

– Не так уж скоро, слава богу.

Чарли бросил на куклу угрюмый взгляд исподлобья.

– Я в самом деле злюсь.

– Еще бы. Ты просто в бешенстве. – Лео покрутил головой, оглядываясь по сторонам. – Есть у меня одна идея.

– Какая?

– Расскажи ему, как ты злишься. Потом сделай виноватое лицо и попроси взять тебя покататься на бодиборде. Если сумеешь изобразить раскаяние, готов поспорить, ему будет так неуютно, что он возьмет тебя.

Чарли не вчера родился. Он посмотрел поверх головы Лео на мужчину, державшего куклу.

– Правда? Так мы пойдем прямо сейчас?

Отложив Лео, отец Чарли пожал плечами:

– Почему бы и нет? Волны вроде бы в самый раз для серфинга. Собирайся.

Чарли, вскочив, бросился к дому, резво перебирая ногами. Но, подбежав к крыльцу, он резко остановился и оглянулся.

– Чур я поведу машину!

– Даже не думай! – отозвалась мать, снимая с руки Плутовку.

Чарли сердито протопал к двери, его отец не удержался от смеха:

– Обожаю этого парня.

– В самом деле? Вот так неожиданность. – Мама Чарли посмотрела на спящего ребенка. Светло-золотистые кудряшки девочки ничем не напоминали темные, прямые как палки волосы ее брата, но обоим детям достались от отца синие глаза. А от матери – дерзкий, своевольный нрав.

Энни откинулась на спинку кресла. Тео никогда не надоедало любоваться женой.

Улыбаясь, он взял ее за руку, задев украшенное бриллиантами обручальное кольцо. Энни называла его слишком шикарным, но носила с явным удовольствием.

– Когда мы наконец отделаемся от них?

– Отвезем детей к Барбаре к четырем. Она накормит их ужином.

– Так в нашем распоряжении весь вечер. Устроим пьяную оргию.

– Не знаю, как насчет пьянства, но оргию закатим непременно.

– Давно пора. Я люблю этих маленьких чертят всем сердцем, но они совершенно лишили нас личной жизни.

Энни провела ладонью по бедру мужа.

– Сегодня вечером они нам не помешают.

– Ты издеваешься, – простонал он.

– Я даже не начинала.

Тео потянулся к ней, зарылся пальцами в кудрявую гриву ее волос.

Энни закрыла глаза. Может, это было нехорошо, но роль роковой женщины доставляла ей ни с чем не сравнимое удовольствие. Ей нравилась власть над мужем, хоть этой властью она пользовалась лишь для того, чтобы ограждать его от призраков прошлого. Тео был уже не тем мужчиной, что семь лет назад стоял перед ней на лестнице с дуэльным пистолетом в руке. Изменились они оба. Остров, который Энни когда-то ненавидела, стал для нее любимейшим местом на земле, убежищем от суматошной городской жизни.

Вдобавок к занятиям с проблемными детьми она проводила обучающие семинары для врачей, сиделок, учителей и социальных работников. Энни не подозревала, что так фанатично полюбит свою работу. Труднее всего оказалось совмещать ее со всем остальным. Однако, несмотря на безумную загруженность, она умудрялась уделять внимание и семье, занимавшей главное место в ее жизни, и любимым друзьям. На острове она с радостью окуналась в дела, для которых подчас не удавалось выкроить время в городе. Так, на прошлой неделе, когда Джейси со своей новой семьей приезжала с материка на Перегрин-Айленд, Энни устроила веселый праздник по случаю одиннадцатилетия Ливии.

Она запрокинула голову, подставляя лицо солнечным лучам.

– Как приятно просто сидеть здесь.

– Ты слишком много работаешь, – в который раз заметил Тео.

– Не одна я. – Как и следовало ожидать, книги о Диггити Свифте пользовались бешеной популярностью. Замирая от восторга и ужаса, дети читали о захватывающих приключениях веснушчатого мальчишки с вихром на макушке. Чувство опасности приятно щекотало нервы, но не вызывало мучительного страха. Энни нравилось думать, что ее забавные рисунки вдохновляют Тео и радуют его читателей.

Чарли вихрем вылетел из дома. Неохотно поднявшись, Тео поцеловал Энни, потом потянулся к коробке, найденной утром на пороге фермы. Достав ореховое печенье с клюквой, он сунул его в рот, бросил взгляд на спящую дочь и направился с сыном к берегу. Энни забралась с ногами на кресло и, подтянув колени к подбородку, обхватила их руками.

В ее любимых готических романах в мягких обложках читателям никогда не рассказывают, что стало с героями потом, когда жизнь вступила в свои права, и влюбленным пришлось иметь дело с каждодневной рутиной: хозяйственными заботами, ссорами между детьми, насморком и кашлем, а также с родственниками. Родственниками мужа. Эллиотт с возрастом смягчился, а Синтия осталась такой же манерной и претенциозной. Она доводила Тео до белого каления. Энни относилась к ней более терпимо, потому что та оказалась на удивление хорошей бабушкой. Синтия обращалась с детьми куда лучше, чем со взрослыми, и внуки ее обожали.

Что же до родственников Энни… Сильвия, овдовевшая сестра Нивена Гарра, и Бенедикт, друг, проживший с ним в браке много лет (Чарли звал его дедушкой Бенди), собирались вскоре приехать – они гостили на острове каждое лето. Поначалу Сильвия с Бенедиктом отнеслись к новоявленной дочери Нивена с недоверием, но после того как Энни прошла ДНК-тестирование и все трое преодолели первоначальную неловкость, они необычайно сблизились, словно знали друг друга всю жизнь.

Однако этот вечер Энни с Тео собирались провести вдвоем. На следующий день им предстояло собрать детей и отправиться на другой конец острова. Энни представила, как они встречают семью из Провиденса, арендовавшую на лето школьный коттедж, а затем поднимаются по изрезанной колеями дороге на вершину утеса, откуда открывается изумительный, пожалуй, лучший на острове вид на океан.

Дворовые постройки Харп-Хауса давно снесли, а бассейн засыпали ради безопасности. От прежнего дома осталась лишь увитая плющом башня. Они с Тео прилягут на одеяле и разопьют бутылочку хорошего вина, пока Чарли будет носиться среди деревьев и скал, наслаждаясь свободой, как умеют только дети, выросшие на островах. Потом Тео подхватит на руки дочь, поцелует ее в кудрявую макушку и отнесет к старому еловому пню. Он наклонится, подберет обкатанный морем осколок стекла, найденный в траве, и шепнет дочке на ухо: «Давай построим домик для фей».