На следующий день по приглашению пришла жена Джулиана Лестера, Эмили. С виду она была похожа на своего мужа. Те же каштановые волосы и карие глаза. Когда Ноэль провела ее по всем отделанным комнатам, то почувствовала к ней расположение так же быстро, как и к Джулиану.

— Вы столько всего здесь сделали, — сказала удивленно Эмили, когда они вернулись в гостиную. — Телевея стала еще прекраснее, чем тогда, когда я была еще ребенком.

— Я и не знала, Эмили, что вы так давно здесь живете.

— Подумать только, конечно. В Дарси Холле, ни милей дальше. Боже правый, я прожила здесь почти столько же, сколько и в Телевее. Конечно, все мы там жили. Да нас тянуло туда, как медвежат на мед.

— Почему? — спросила Ноэль, пытаясь представить этот дом полным детей.

— Из-за Аманды. Мы все любили ее.

Хотя Ноэль никогда не слышала этого имени прежде, она догадалась, что Эмили говорит про мать Куина.

— Расскажите мне о ней. Куин так мало рассказывает о своем детстве.

— Ах, Ноэль, она была нечто, право слово. Мы все грешили потаенными мечтами об исчезновении наших родителей. Не о смерти, вы не подумайте. — Рассмеялась Эмили. — Мы были слишком хорошо воспитаны для этого. Просто о таинственном исчезновении на какое-то время, чтобы мы могли пожить в Телевее.

— Наши матери называли ее «Бедная Аманда», потому что ее служанки пользовались тем, что она не могла следить за домом. Они давали ей советы о том, как отполировать мебель, вывести грязные следы с ковра на лестнице. А она, знай, смеялась и все твердила им, что слишком занята игрой с сыном и поддержанием своего мужа в добром расположении духа, чтобы заниматься такими глупостями. Как они ее оплакивали. Да и любили они ее сильно.

— Как она выглядела?

— Тут где-то должен быть ее портрет. Наверное, Саймон унес его вниз после ее смерти. Красавицей она не была, не то, что вы. Но она была поразительна. Выразительные черты. Заплетенные темные волосы она всегда носила как корону. Подумать только, клянусь, не было другой такой женщины, которой было бы так наплевать на свою одежду. Представляете, она могла пойти с нами в лес в новом платье, и до то того как вы успевали это заметить, уже испачкать подол в грязи на берегу реки, показывая нам как ловить рыбу без удочек. Саймон иногда жаловался, что на те деньги, что тратятся на замену ее испорченной одежды за год, можно было бы построить корабль. Он всегда посмеивался, когда говорил это, а мы знали, что на самом деле он не против.

Эмили улыбалась с отсутствующим взглядом.

— Мы все так сильно завидовали Куину. С ним обращались не так как наши родители с нами. Я помню, как они всегда касались его. Всякий раз, как он проходил мимо, один из них обязательно взъерошивал его волосы или обнимал или просто гладил по руке. Помню, как однажды Саймон поцеловал его в макушку прямо на глазах у других мальчиков. Как они его дразнили! А он только смеялся и говорил, что если бы они не были против, он сказал бы Саймону, чтобы тот поцеловал и их тоже.

Эмили вздохнула.

— Конечно, после ее смерти все изменилось.

— Как это случилось?

— Малярия. Тем летом была ужасная эпидемия. Какое же грустное это было время. Хотя, конечно, нет ничего вечного.

Она издала смущенный смешок.

— Бог мой, Ноэль, я тут со своими воспоминаниями распричиталась как Корнелия, тетушка Джулиана. Он говорит, что я стала странно вести себя с тех пор, как обнаружилось, что нахожусь в интересном положении.

В ее голосе звучала гордость, когда она рассказывала о том, что у них с Джулианом, после семилетнего брака, летом наконец-то появится ребенок.

— Надеюсь, у вас с Куином это не затянется так надолго. Было бы неплохо, если бы наши дети дружили.

Ноэль уклончиво улыбнулась, втайне радуясь тому, что не показала Эмили верхний этаж. Как бы то ни было, она сомневалась, что ее новая подруга смогла бы понять, почему они с Куином спят в разных спальнях.

После того как Эмили ушла, Ноэль налила себе чашку чая и принялась рассеянно бродить по гостиной. Эхом отдавались ее шаги по голому полу. Она неторопливо подошла к переднему окну и задумчиво посмотрела в него. Она не видела больше ни забора, отодвинутого от тропинки, ни вымощеной булыжником дороги, которая изящно исчезала за поворотом фасада дома, и не было больше сорняков, растущих между трещинами. А все, что она видела, была Аманда Коупленд.

Каким же ярким было описание Эмили. Может оттого она казалась такой близкой? Знала ли она, лежа в могиле, каким черствым и одержимым стал ее сын, ненавидящий собственного отца, которого он когда-то любил, а теперь чувствует себя счастливым лишь со своими кораблями. А может это была попытка связаться с Ноэль? Попросить ее о помощи своему сыну?

Внезапно Ноэль поставила чашку и направилась, словно движимая инстинктом, в комнату, где была лишь однажды. Она догадалась, что, до того как стать комнатой для занятий, это была детская. Среди пыльных сундуков и старых чемоданов она нашла вещи, которые принадлежали ее мужу в детстве: учебники для детей младшего возраста с детскими картинками и ошибками на полях. Деревянный ковчег, батальон оловянных солдатиков с их некогда яркой униформой красного цвета, которая теперь облупилась и выцвела. Здесь же была пустая колыбель с веретенообразными перильцами, а за всем этим, будто она знала это заранее, портрет Аманды Коупленд, тщательно завернутый в несколько слоев предохраняющей его ткани.

Это был портрет в полный рост, на котором была изображена женщина в красном платье с белым платком, задрапированным поверх него. На шее висел маленький серебряный диск, тот самый, который теперь носил Куин. Эмили описала ее очень точно: черные волосы, волевой нос, темные глаза, отстоявшие друг от друга немного дальше, чем диктовала мода.

Ноэль сидела какое-то время, изучая портрет и размышляя о том, что за женщина была эта Аманда Коупленд. В конце концов, она вернула ткань на место и ушла.

Куин отдал указания конюхам, что Ноэль разрешено бывать лишь в южной и восточной части от дома, но никак не в лесистой местности, с которой граничила задняя часть поместья. Это ограничение начало раздражать ее еще до инцидента с Люком Бейкером. Теперь, когда его благополучно упрятали за решетку, она решила, что больше нет никакой необходимости в соблюдении подобных мер предосторожности. И по этой причине, на следующий день после визита Эмили, Ноэль под влиянием порыва отправилась в лес, не обращая внимания на конюха, который окликнул ее из ворот конюшни. Копыта Каштановой Леди беззвучно топтали молодую поросль, неразумно искавшую убежища на узкой тропинке. Она не планировала отправиться куда-то определенно, просто чтобы успокоить свое негодование.

Она немного побродила по полянке вокруг развалин старой хижины, напевая что-то себе под нос, прежде чем поняла, что не одна. Ее первая мысль была о Бейкере. По мере того как ледяной, колючий холодок от надвигающейся опасности бежал по спине, она все отчетливее осознавала насколько плотной была растительность, застившая свет послеполуденного солнца, и как далеко она ушла от того места, где была привязана лошадь.

Продолжая тихо напевать, она наклонилась и поправила свой сапог, как если бы было что-то не в порядке с каблуком, в то же время медленно доставая нож из другого сапога. Опустив его в карман, она неторопливо начала движение по направлению к своей лошади.

Ей еще оставалось пройти какое-то расстояние, когда рядом зловеще хрустнула ветка. Она бросилась бежать, огибая кусты можжевельника, быстро меняя направление, пытаясь сбить со следа своего преследователя. Она петляла сквозь деревья так ловко, как если бы бежала по запутанным улочкам Лондона. Но она была уроженкой города и не подумала о небольших корнях, растущих свободно на поверхности песчаного суглинка. Хотя корни были тонкими, но они также были сильными, готовыми зацепиться за кожаный носок сапог для верховой езды.

Бедро первым приняло на себя удар. Незадолго до того, как все ее тело ударилось оземь, Ноэль почувствовала, как ее волосы зацепились за зазубренную кору раздвоенного ствола дерева. Она обернулась, чтобы освободиться, у нее перехватило дыхание. Там, рядом с ней, на земле твердо стояла пара мокасин.

Ее сердце загрохотало, взгляд потянулся вверх, сначала заметив узкие брюки из оленьей кожи, а затем винтовку, перекинутую спереди через домотканую рубашку, похожую на тунику, прежде чем ее глаза достигли его лица. Как только она увидела татуировку в виде концентрических кругов на его щеке и серебряные диски, висящие в его ушах, она тут же вспомнила все рассказы Куина об индейцах, перенявших образ жизни белого человека. Он удивленно смотрел на нож, который она направила в его сторону.

— Не приближайся ко мне! — закричала она, начав пятиться назад к своей кобыле.

Но он не внял ее предупреждению. Когда она увидела, что он готовится к броску, она сделала рывок телом вправо. Он уже сделал скачок в сторону ее движения, прежде чем понял, что она обманула его. Перебросив нож в левую руку, и откинувшись назад, она полоснула лезвием чуть пониже последнего ребра.

Удар пришелся лишь вскользь. Индеец посмотрел вниз на свой бок, больше удивленный, чем раненный, на малиновое пятно, медленно расползающееся по тунике.

— Вы пустили кровь, — сказал он. — Женщина.

Было довольно странно слышать английскую речь из его уст, хотя она уже знала, что многие индейцы говорят по-английски.

— Ты угрожал мне! — Она держала нож, направляя лезвие в его сторону. — Зачем ты шпионил за мной?

— Вы бежали в сторону болота.

Она осторожно опустила нож, все еще крепко сжимая его в руке, но начиная чувствовать себя глупо. Что-то в его прямом взгляде говорило, что он говорит правду, что только пытался защитить ее, и что она сделала вывод о грозящей ей опасности только на основе своего предубеждения.

— Я Вазидан. А вы та белая женщина, на которой женился Калану.

Калану? Он имел в виду Куина?

— Я Ноэль Коупленд, — это все, что она могла сказать.

— Да. Берите вашу лошадь. Я провожу вас, обратно в Телевею. Вам не следует гулять в этом направлении. Эти болота опасны.

Куин мчался в сторону леса, и лицо его было подобно грозовому облаку, когда он пришпоривал жеребца, у которого и так уже были взмылены бока. Он был идиотом, когда оставлял эти распоряжения. Можно подумать она станет слушаться. Как конюх может ее контролировать, если он сам не в состоянии это сделать? По крайней мере, мальчик догадался послать за ним. Куин и думать боялся о том, что может случиться, если он приедет слишком поздно.

Едва он ворвался в лес, как увидел, что они идут ему на встречу, Вазидан ехал впереди на кобыле цвета бисквита, а Ноэль ехала за ним на Каштановой Леди. Облегчение, испытанное им, вскоре сменилось гневом, который он пытался побороть, когда его старый друг заметил его и поднял руку в знак приветствия.

— Калану, мой друг. Рад тебя видеть.

— И я тебя, Вазидан. Очень давно не виделись.

Они соединили руки в приветственном жесте, когда их лошади встали бок о бок. Тогда Куин заметил красное пятно на тунике Вазидана.

— Ты ранен.

— Просто царапина. Твоя женщина свирепа как волчица.

Куин посмотрел на нее жестким и холодным взглядом. Натянув поводья, она направилась мимо двоих мужчин к конюшне. Там вручила свою лошадь конюху и направилась обратно к дому, когда он догнал ее и впился пальцами в ее руку.

— А с тобой я еще не закончил, — прорычал он сквозь плотно сжатые губы. — Я разберусь с тобой после того как поговорю с Вазиданом.

Она вышла из ванны и вытерлась, прежде чем замотать свои мокрые волосы полотенцем, которое ей протянула Грейс. Куин до сих пор не вернулся в дом, хотя она ждала внизу более часа, прежде чем пришла в себя и в ярости направилась в свою комнату. Почему это она должна ждать у моря погоды как какая-то кухарка? Пускай он ее ждет!

Даже ванна с горячей водой не смогла успокоить ее гнева. На этот раз он зашел слишком далеко. Его высокомерие фактически подвергло ее жизнь опасности! Он должен был сказать ей, что позади дома находится болото, а не отдавать конюхам бессмысленные приказы.

Она скользнула все еще влажным телом в шелковый лиловый халат и плотно затянула пояс вокруг своей талии.

— Синий муслин подойдет для сегодняшнего вечера, Грейс.

Вдруг входная дверь хлопнула с огромной силой. Только Куин был способен войти в дом так грубо. Ноэль поручила Грейс сказать ему, что она сейчас спустится вниз, но не успела рука девушки коснуться ручки, как дверь распахнулась.

— Ступай вниз, — приказал он удивленной девушке.

— Она остается здесь. Ты можешь спуститься вниз и подождать, пока я оденусь.

Он мотнул головой в сторону двери.

— Убирайтесь отсюда, Грейс. — Нервничая девушка сделала, как ей было велено. — Что, черт возьми, ты творишь?

Его челюсти были напряжены, а губы едва двигались, когда он бросил ей вызов. Подспудно он понимал, что степень его гнева не соотносится с серьезностью ее поступка, но не мог простить ей того страха, растекшегося по его венам словно яд, когда он обнаружил, что она в опасности.

— Неужели ты не в состоянии выполнять элементарные инструкции. Тебе обязательно нужно всегда мне перечить?

В глазах Ноэль заплясали золотистые молнии воинственности, даже когда часть ее заметила как же он удивительно красив. Голова запрокинута, ноги широко расставлены, кулаки уперты в бедра.

— Да как ты смеешь приходить сюда и обвинять меня? Я не следую приказам, которые даются без объяснений.

— Я не обязан давать тебе какие бы то ни было объяснения.

— Но ты подверг мою жизнь опасности, не сказав про болота.

— Это ты поставила под угрозу и свою жизнь, и жизнь моего друга, со своим проклятым ножом!

— Твой друг, — усмехнулась она. — Этот дикарь напал на меня!

Это было не только несправедливо, но и не соответствовало истине, и Ноэль знала об этом. Тем не менее, она не исправила сказанного, хотя и видела, что эти слова полоснули по нему как удар кнута. Она почувствовала страшное волнение, когда увидела опасный прищур его глаз. Подталкиваемая и чувством одиночества и тем, что задвижка ее спальни так и осталась без надобности, и невыразимой тоской по чему-то большему, нежели холодная вежливость со стороны этого человека, она спровоцировала его намеренно.

— Меня тошнит от твоих разговоров про то, как индейцы подвергались гонениям. Если это пример того, что происходит, когда они живут бок о бок с белыми людьми, я считаю, что правительство поступило правильно, переселив их всех. — Подняв подбородок, она приближалась к нему размеренным шагом, взвешивая каждое слово. — Они грязные дикари, Куин, независимо от того как ты пытаешься их выгородить. Они представляют угрозу каждой белой женщине, которая осмелилась ступить дальше собственного порога.

— Значит, маленькая собирательница отбросов в канавах, которая дурачила и обманывала, ради того чтобы выбраться из трущоб, теперь смеет осуждать людей!

— Люди! — произнесла она издеваясь. Ее влажные губы дрожали от опасности и волнения того, что она делала. — Они животные!

— А мы сейчас нет?

У нее перехватило дыхание.

— Что ты такое говоришь?

— Если бы я знал, что для тебя это так важно, я бы тебе давно уже сказал, что я Чероки, но, честно говоря, это не пришло мне в голову.

— Я тебе не верю!

Это была ложь. Еще как верила! Портрет Аманды уже поведал ей правду, предупредил ее о том, каким безумием было бы злить его.

— Ты не хочешь мне верить, потому что боишься.

— Я не боюсь!

— А следовало бы, — ухмыльнулся он, презрительно скривив губы. — Ты же слышала, что индейцы делают с белыми женщинами.

Сорвав полотенце с ее головы, он погрузил свои, покрытые синяками, руки в массу ее влажных волос.

— А теперь тебе страшно, Высочество, чувствовать дикаря так близко от своих прекрасных волос? Ощущается ли страх холодным металлом на языке?

Он намотал на пальцы прядь длинных шелковистых волос растущих из ее макушки и потянул, пока на ее глаза не навернулись слезы боли.

— Именно здесь Чероки снимают скальп. Только в этом месте. Иногда жертва даже остается в живых, чтобы рассказать об этом.

— Убери от меня свои руки, — закричала Ноэль.

— Уже слишком поздно.

Отпустив ее волосы, он толкнул ее к стене и разорвал хрупкий шелк халата. Ткань упала на талию, где завязанный пояс удерживал ее от дальнейшего падения. Его глаза стрельнули на ее наготу, затем он грубо провел по ее шее, плечам и дошел до груди.

— Посмотри на мои руки на твоем теле. Посмотри насколько бела твоя кожа по сравнению с моей. Даже твои соски не так темны как моя кожа.

Она вздрогнула, когда смотрела на его массивные темные руки, на его мозолистые ладони массирующие ее нежные соски.

— Не только от солнца моя кожа стала такой. Это кровь Чероки.

Она накинулась на него с кулаками и начала выплевывать распаленные, возмутительные проклятия, пока его рот не обрушился на ее рот, не стараясь угодить, а лишь наказать. Как лисица, Ноэль извернулась и укусила его за нижнюю губу. Когда он отпрянул от нее, его глаза были черны от ярости, а она побежала, зная, что независимо от того как быстро она бежит, он все равно ее поймает.

Он рванул за пояс халата, обвивающего ее талию, и ткань запуталась вокруг ее лодыжек, отчего ее обнаженное тело растянулась на полу. Прежде чем она смогла подняться на ноги, он специально наступил сапогом на ее волосы, передвигая сапог ближе к коже ее головы. Прижатая щекой к ковру, она беспомощно ощущала, как он снимает с нее одежду. Он же сказал, что ей следует бояться его, а теперь, когда она действительно испугалась, было уже поздно.

Он передвинул ногу и, перехватив ее поперек талии, швырнул на кровать. Она беспомощно билась под ним, пока он грубо захватил ее рот в сокрушительном нападении, наполненном страстью гнева и привкусом крови, которую она пустила, укусив его. Он ногами раздвинул ее ноги, а затем подался назад, готовясь войти в нее. Когда она почувствовала, что он готов загнать свой гнев глубоко внутрь нее, слезы застили ей глаза. Это показалось таким уродливым, это дикое нападение, к которому она его подтолкнула.

Закрыв глаза, она повернула голову в сторону, готовя себя к жгучей боли вторжения, к которой была еще не готова. Внезапно он остановился, и комната наполнилась эхом звуков их прерывистого дыхания. Вместо грубого вторжения, которого она боялась, его руки нашли ее грудь, слезы начали высыхать, несмотря на страх, а коралловые соски затвердели под его грубой лаской. Она чувствовала его прикосновения по бокам, как они прошлись по мягким завиткам плотного треугольника между ее бедер. Она застонала, когда он вторгся в нее своими прикосновениями, проверяя ее желание лишь одним способом, которому мог доверять.

Его губы начали дразнить ее соски, затем покусывать их, доставляя ей такое мучительное удовольствие, что она думала, что сойдет с ума. Его рот перешел к ее гладкому животу, бедрам, разделенным нежной кожей, покусывая и вбирая в себя ее плоть. От того как он интимно вторгся в нее гневом своего языка, она выкрикнула его имя.

Он подвел ее к вершине блаженства, а затем отстранился, оставив боль пустоты, которая жаждала быть заполненной. Их глаза встретились — соединяясь, ненавидя, желая. Властно она выгнула бедра, и он вонзился в нее ее со всей оставшейся силой своего гнева. Обвив его плотно своими ногами, она прижалась к его телу, потянув его вниз и раскрывая губы, чтобы ощутить напряженность мышц на лице языком и зубами. Она была едва в сознании, когда закричала от наслаждения, а он судорожно содрогнулся в ней.

Позже, когда он сел, спустив ноги с кровати, она вытянула руку и коснулась его руки.

— Куин, на самом деле я так не думала, когда говорила это тогда, — прошептала она несчастно. — Я уже давно догадалась, что ты индеец, по портрету Аманды и серебряному диску, который ты носишь. Мне жаль. Я специально провоцировала тебя. С моей стороны это было неправильно.

Не говоря ни слова, он скрылся в гардеробной.

Ноэль откинулась на подушку и уставилась в потолок. Какой дьявол сподвиг ее на такое отчаянное безумие? Это было глупо, провоцировать его так, как это делала она. Вдруг она начала дрожать. Повернувшись на бок, она подтянула колени к груди.

Из своей спальни, Куин услышал ее стон. Он бросился обратно, найдя ее свернувшейся плотным клубочком под одеялом. Ее волосы представляли собой спутанную массу, и он осторожно начал щеткой убирать их с ее опустошенного лица, затем он убрал одеяло с ее тела. Ему стало плохо, когда он глянул вниз.

— Боже мой, Высочество. — Его голос дрогнул. — Ты только посмотри, что я с тобой сотворил.

Даже когда он снова покрыл ее одеялом, он не смог стереть из памяти воспоминания о синяках, которые покрывали ее красивое тело.

— Мне никогда не следовало привозить тебя сюда. Мы губим друг друга.

Она уткнулась лицом в подушку и зарыдала. Он взял ее на руки и нежно перенес, завернутую в одеяло, в кресло, где усадив себе на колени, начал гладить ее по волосам. Через некоторое время он начал говорить тихо, чтобы успокоить ее, сначала рассказывая о повседневных вещах, а потом рассказывая о своем детстве. Он говорил о поиске кладов, о том, как дразнил Эмили и учился с Джулианом, о том, как Аманда лазила с ним по деревьям, рыбачила, учила его различать следы и пользоваться луком и стрелами, обо всем, кроме тех чувств, что обуревали его изнутри.

От его нежной близости и слов, Ноэль успокоилась.

— Жаль, что я не знала твою мать, — пробормотала она в его влажную манишку.

— Ты бы ей понравились, Высочество. — Он улыбнулся. — Ей нравились неординарные женщины.

— Расскажи мне о ней, Куин? Правда, хотя бы в этот раз.

— Что бы тебе хотелось узнать?

Все! — хотелось ей сказать. Все, что скрыто от меня, все то, что сделало тебя таким злым, одержимым человеком. Но вместо этого она только спросила. — Как они с Саймоном познакомились?

Куин молчал так долго, что она уже и не надеялась получить ответ на этот вопрос, но ошиблась. Его ответ, однако, ошеломил ее.

— Саймон купил ее.

— О, нет! Она снова начала дрожать.

Осторожно Куин опустил ее в кресло и исчез в гардеробной. Он вернулся с бокалом коньяка, который поднес к ее губам. Когда она сделала несколько глотков и немного успокоилась, он перешел в кресло напротив нее. Вытянув ноги перед собой и потягивая оставшийся коньяк, он рассказал ей историю Саймона и Аманды, все то, что ему самому стало известно лишь после смерти его матери.

Куин объяснил, что отцом Аманды был белый охотник, а мать чистокровная Чероки. Она выросла в деревне своей матери, там, где Джорджия граничила с Теннеси. Ее родители умерли практически друг за другом в течение короткого времени, когда ей было пятнадцать, и брат ее отца, скупердяй по имени Картер Слэйд, пришел за ней. Он взял ее на свою ферму возле Августы, где заставлял работать с утра до поздней ночи.

Однажды вечером Саймон появился на ферме Слейда, ведя хромую лошадь. Он попросил кров и предложил такую цену, что Слейд согласился. В ту ночь Слейд увидел, как Саймон смотрит на его племянницу и, когда она вышла из комнаты, он спросил, не хочет ли Саймон ее купить.

Сначала Саймон только посмеялся. Это было незаконно. Чероки не продавали в рабство, так как они сражались с Британцами во время Войны за независимость. Но Слейд настаивал на том, что как Чероки, Аманда подчинится любым решениям, принятым членом ее семьи.

Итак, Саймон Коупленд, человек, который не верил в рабство, человек, у которого никогда не было рабов, купил Аманду у Слейда за пятьсот долларов.

Саймон так никогда и не узнал, что Аманда почувствовала, узнав, что ее продали, но, как и предсказал Саймон, ее честь требовала соблюсти печально известное соглашение. И вот, на следующее утро, она оставила прошлое позади и отправилась с красивым незнакомцем, которому теперь принадлежала.

Даже тогда Саймон не был импульсивным человеком. Он пришел в ужас от того, что он сделал и не позволял себе прикоснуться к ней, но с каждым днем она очаровывала его все больше и больше. В конце концов, именно Аманда пришла к нему, отдавая свою любовь по собственной воле, и ничего не прося взамен.

— Радость была омрачена горечью, когда он осознал, как сильно любит ее. Он был амбициозным человеком, который планировал выгодно жениться, а у Аманды не было ни денег, ни происхождения которые могли бы дать ей нужные рекомендации. Что еще хуже, хотя ее отец и был белый, она считала себя Чероки.

— Куин, ничего из того, что ты мне рассказал, не объясняет твою ненависть к Саймону. Даже если он и купил ее. Он избавил твою мать от ужасной жизни. Из рассказа Эмили я поняла, что он был прекрасным отцом для тебя и любящим мужем.

— О, ну конечно же, он, бесспорно, был любящим мужем! — Воскликнул Куин с горечью. — Каждый человек в Кейп Кросс скажет тебе это. И прекрасным отцом. Если ты надавишь на них, даже мои друзья скажут, что я неблагодарный сын, который повернулся против своего отца. Боже! Я только и слышу о том, что Саймон брал меня всюду с собой, и в этой его бухте я слышал это тысячу раз.

— Тогда почему?

Глаза Ноэль умоляли его сказать, наконец, правду, но когда она увидела боль, которая вырывалась из глубины его души, ей почти захотелось, чтобы она не затрагивала этой темы.

— Он не женился на ней, Высочество, — наконец сказал Куин. До последнего вздоха прерванного ее смертью. Она была его рабом до конца.

— Он на ней не женился? — воскликнула Ноэль. — Должна же быть какая-то причина?

— Думаю, ответ ты знаешь, лучше, чем кто-либо другой. Она не подходила на роль жены Коупленда. Ни семьи, ни образования. — Он уставился вглубь своего стакана и пробормотал. — Ничего, кроме любящего сердца.

Тогда он рассказал ей, как услышал короткую, приглушенную церемонию, пытаясь не дать себе понять, что это значит, но, зная, без сомнения, что в возрасте двенадцати лет, его мир рухнул. Позже, когда его мать позвала его к себе, она почувствовала, что он все понял.

— Она сказала мне, что я не должен винить его. Сказала, что это не было важно для нее. Но я никогда не смог простить его. Ведь лишь угроза того, что она умрет, оставив меня навечно ублюдком, вынудила его жениться на ней.

Он встал и подошел к камину, глядя на угасающие угли.

— После похорон я убежал к Чероки.

— Саймон пришел за тобой?

Куин кивнул.

— Но ему потребовалось больше года, чтобы найти меня, и тогда я был настолько полон ненависти, что он не смог жить в одном доме со мной. Именно тогда он решил отправить меня в Англию, чтобы я жил у Пэйлов и ходил там в школу.

Между ними воцарилась тишина, которую, наконец, нарушила Ноэль.

— Мне очень жаль, Куин, — просто сказала она.

Его остро покоробила жалость в ее голосе.

— Завтра на рассвете я уезжаю в Милледжвиль. Вазидан попросил меня поговорить с губернатором.

— Но ты же говорил мне, что нет никакой надежды и что переселение Чероки на запад неизбежно.

— Это бесполезное дело, Высочество. Но я не могу ему отказать.

В ту ночь она так и не смогла уснуть, и все еще не спала, когда на рассвете услышала, как уезжает Куин. Она вскочила с кровати, надевая амазонку и вспоминая его слова.

— Мы губим друг друга, — сказал он и был прав.

Кирпичи были еще влажными от росы, когда она поскакала галопом по аллее в сторону дороги. Ее мысли обратились к Саймону. Она чувствовала, что он страдал больше, чем Куин хотел признать, и что сейчас он стал мудрее. Инстинктивно она поняла, что Аманда простила его, даже если Куин и не простил. Она спрашивала себя, способен ли Куин прощать, испытывая такую боль от прошлого, раздираемый двумя противоречивыми половинами своей природы, гордившийся тем, что он Чероки и мастер-судостроитель.

Саймон… . Аманда… . Куин… . Им удалось заманить ее в ловушку паутины своей жизни и сделать ее частью.