Этан неохотно вышел на улицу. Рэчел поняла: единственное, что ей нужно, — это чтобы ее хотя бы на несколько минут оставили наедине со шкатулкой. И нескольких минут ей должно было хватить для того, чтобы найти в ней второе дно или потайное отделение.

Плотнее охватив пальцами углы кожаного, обитого медью ящичка, она решила попытаться выиграть немного времени.

— Твой братец не очень-то приветлив, — сказала она, обращаясь к Гейбу. — Должно быть, это у вас семейное.

Гейб скрестил руки на груди и прислонился спиной к одной из колонн вестибюля.

— Удивляюсь, как это ты не расстегнула платье и не предложила ему себя, чтобы он успокоился.

— Все произошло слишком быстро. У меня просто не было времени об этом подумать.

Гейб приподнял бровь и лениво шагнул вперед.

— Дай-ка это сюда, — сказал он.

У Рэчел замерло сердце, ей даже показалось, что оно вот-вот выпрыгнет у нее из груди.

— Не выйдет, приятель, — сказала она. — Эта штука моя. Ее подарила мне ко дню рождения бабушка, когда мне исполнилось шесть лет.

— Дай сюда.

— Она целое лето продавала кабачки под палящим солнцем, чтобы сделать мне этот подарок, и заставила меня поклясться, что шкатулка всегда будет со мной.

— Либо ты отдашь мне ее добровольно, либо я заберу у тебя силой. Решай сама.

Рэчел сглотнула.

— Ну ладно, твоя взяла. Я отдам тебе это. Но сначала мне бы хотелось вытереться. Я промокла, мне холодно.

Отвернувшись, Рэчел направилась в сторону одной из комнат. Гейб тут же преградил ей дорогу.

— Неплохо придумано, — сказал он.

С этими словами он одним движением выхватил шкатулку у Рэчел из рук. Не обращая внимания на ее возглас отчаяния, Гейб зашагал к лестнице, бросив на ходу:

— Давай вытрись как следует, пока я куда-нибудь уберу шкатулку. И еще, когда ты закончишь, я заберу у тебя ключ.

— Замолчи! — крикнула Рэчел и бросилась следом за ним, шлепая босыми ногами по мраморному полу вестибюля. — Ты просто садист! Дай мне хотя бы посмотреть на нее.

— Зачем?

— Потому что в ней, возможно, лежит что-то, принадлежащее мне.

— Например?

— Например, любовное письмо от Дуэйна, — сказала Рэчел после некоторого колебания.

Гейб бросил на нее взгляд, полный отвращения, и снова пошел к лестнице.

— Стой!

Гейб продолжал идти.

— Подожди! — Рэчел схватила его за руку, но тут же отпустила, пожалев, что прикоснулась к нему. — Ну хорошо, хорошо. Возможно, Дуэйн оставил кое-что в этом ящичке.

Гейб, который уже поставил одну ногу на нижнюю ступеньку лестницы, остановился.

— И что же он мог там оставить?

— Ну, например… — Рэчел лихорадочно соображала, что сказать. — Локон Эдварда, срезанный, когда наш сын был совсем маленький.

— Советую тебе придумать нечто более правдоподобное, — сказал Гейб и стал подниматься по ступенькам.

— Ну хорошо! Я скажу тебе. — Но Рэчел не приходило в голову ничего, что звучало бы хоть сколько-нибудь убедительно. Она поняла: выбора у нее нет — либо она скажет правду, либо Гейб унесет шкатулку. Но Рэчел не могла позволить, чтобы некогда принадлежавший Кеннеди кожаный ящичек снова исчез, а она в него так и не заглянула. Оценив положение, она решила рискнуть.

— Возможно, там есть потайное отделение, в котором Дуэйн мог спрятать пять миллионов долларов.

Эти слова явно произвели на Гейба впечатление.

— Ну вот, наконец появилась хоть какая-то ясность, — заметил он.

Рэчел посмотрела на него в упор.

— Эти деньги мои, Боннер, — тихо сказала она. — Это наследство Эдварда. Правда, еще остались кое-какие долги, но все остальное принадлежит ему. Я заработала эти деньги. Все, до последнего цента…

— Это каким же образом?

Рэчел хотела ответить, тем более что у нее был заготовлен толковый ответ. Но когда она уже разомкнула губы, что-то случилось, и голос ее предательски дрогнул.

— Я продала за них свою душу, — едва слышно прошептала она.

Какое-то время Гейб молчал, а затем, кивнув в сторону лестницы, сказал:

— Я принесу тебе халат. У тебя от холода зубы стучат.

Полчаса спустя она сидела за столом на кухне в одних трусиках под темно-бордовым махровым халатом, который принадлежал Гейбу. Перед ней стояла шкатулка Кеннеди.

Глаза Рэчел были сухими: она дала себе слово, что никогда больше не расплачется в присутствии Гейба Боннера. Но в душе у нее поселилось отчаяние.

— Я была так уверена… — Она покачала головой, все еще не в состоянии смириться с тем, что в шкатулке ничего нет. Они с Гейбом обследовали ее самым тщательным образом, но не нашли ни потайного отделения, ни ключа от депозитного сейфа, ни номера счета в швейцарском банке, вытравленного на дереве под внутренней обивкой, ни карты, ни микрофильма, ни компьютерного пароля. Ничего…

Рэчел хотелось изо всех сил ударить кулаком по крышке стола, но, справившись с собой, она стала напряженно думать.

— Этим делом, помимо городской полиции, занимался шериф округа, — заговорила она через некоторое время. — Значит, здесь побывало множество сотрудников правоохранительных органов. Должно быть, кто-то из них, описывая и конфискуя шкатулку, заглянул в нее и что-то нашел. Это «что-то» должно быть у этого человека.

— Ерунда все это. — Гейб взял стоящую перед Рэчел на столе пустую чашку и снова наполнил ее из кофейника, который пристроил на разделочном столике у раковины. — Ты же сама сказала, что, прежде чем сесть в машину, заглянула в шкатулку и ничего там не нашла. Так с какой стати кто-то другой мог оказаться более удачливым? Кроме того, если бы шериф или кто-то из сотрудников городской полиции наткнулся на такую сумму денег, о которой ты говоришь, это бы уже как-то проявилось, а единственный человек в округе, который с тех пор тратил хоть сколько-нибудь крупные деньги, — это Кэл.

— А может быть, он…

— Забудь об этом. Кэл в свое время заработал не один миллион. Кроме того, если бы он и Джейн нашли что-нибудь в этой шкатулке, они не стали бы держать это в секрете.

Гейб был прав. Рэчел откинулась на спинку обитого красным бархатом стула, стоящего в нише, где стоял обеденный стол. Когда она была замужем за Дуэйном Сноупсом и жила в этом доме, ниша была оклеена обоями мрачной расцветки с рисунком из распустившихся и находящихся уже как бы на грани увядания роз. Теперь эти обои сменили на другие, тоже с изображением роз, но еще не распустившихся кремовых бутонов. Обои были настолько безвкусными, что новую отделку комнаты можно было расценивать лишь как своеобразное проявление чувства юмора хозяев дома.

Гейб поставил перед Рэчел вторую чашку кофе и внезапно полным нежности и сочувствия жестом погладил ее по плечу.

Ей захотелось прижаться щекой к тыльной стороне его ладони, но он убрал руку прежде, чем она решилась это сделать.

— Рэчел, вполне возможно, что деньги, о которых ты говоришь, лежат на дне океана.

Она отрицательно покачала головой.

— Дуэйну пришлось уезжать из страны так быстро, что он не мог организовать какую-то сложную операцию для того, чтобы забрать их с собой. Скорее всего он вообще не решился бы взять с собой такую большую сумму, учитывая, что преследователи буквально дышали ему в затылок.

Усевшись за стол напротив Рэчел, Гейб положил руки на столешницу, и она невольно засмотрелась на его сильные, загорелые предплечья, поросшие темными волосами.

— Расскажи-ка мне еще раз обо всем, что он говорил в тот день.

Рэчел повторила рассказ, ничего не утаивая. Закончив, она переплела пальцы и добавила:

— Я пыталась заставить себя поверить, что он действительно хотел попрощаться с Эдвардом, но чувствовала: что-то тут не так. Наверное, Дуэйн по-своему любил Эдварда, но не настолько, чтобы думать о подобных вещах в такую минуту. Он для этого был слишком эгоцентричен.

— Тогда почему он не велел тебе просто привезти ему шкатулку? С какой стати он вообще попросил тебя приехать вместе с Эдвардом?

— В то время наши отношения стали настолько холодными, что мы с Дуэйном почти не разговаривали. Он знал единственное, в чем я не смогу ему отказать, это в просьбе дать ему возможность проститься с сыном, — пояснила Рэчел. — Во время беременности я окончательно разобралась в том, что происходит в храме, и решила уйти от Дуэйна. Но когда я сказала ему об этом, он пришел в бешенство.

Разумеется, причиной тому были не его нежные чувства по отношению ко мне. Просто тогда я была весьма популярна у его телеаудитории. — У губ Рэчел пролегли горькие морщинки. — Он заявил, что, если я попытаюсь его бросить, он заберет у меня Эдварда. Я должна была остаться с ним, ходить вместе с ним на съемки всех передач до единой и не подавать виду, что я чем-то недовольна или несчастна. Дуэйн предупредил меня, что на случай, если я попробую отказаться, у него есть на примете несколько мужчин, которые готовы под присягой показать, будто я их соблазнила.

Это дало бы ему возможность доказать, что я плохая мать, и лишить меня родительских прав.

— Ублюдок.

— Дуэйн так не считал. Он нашел в Библии цитату, которая, на его взгляд, полностью оправдывала подобные действия.

— Ты сказала, что он просил тебя привезти ему и его Библию.

— Это была Библия его матери. Он был очень сентиментален в том, что касалось… — начала было Рэчел, но тут же осеклась и выпрямилась, глядя на Гейба. — Ты считаешь, что ключ к деньгам мог быть в Библии?

— Я считаю, что никакого ключа вообще не существует, а деньги пропали в океане.

— Ты не прав! Ты и представить себе не можешь, в какой он был панике, когда позвонил мне в тот вечер.

— Его должны были вот-вот арестовать, и он готовился рвать когти. Тут кто хочешь запаникует.

— Ну хорошо, можешь мне не верить! — разочарованно воскликнула Рэчел и вскочила на ноги, думая о том, что Библию обязательно нужно найти. Для Рэчел припрятанные Дуэйном деньги были единственной надеждой на будущее, но Гейба, по-видимому, это не волновало.

Она явно простудилась, у нее начался насморк. Шмыгая носом, она пошла в комнату, где стояла стиральная машина. Там в сушилке лежало ее платье.

— Рэчел, я на твоей стороне, — неожиданно мягко произнес у нее за спиной Гейб Боннер.

Она была настолько не готова к тому, что он ее поддержит, и так устала от постоянной борьбы с людьми и жизненными неурядицами, что все защитные бастионы, которые она долгое время старательно возводила в своей душе, едва не рухнули. Ей захотелось хотя бы на несколько секунд прижаться к Гейбу, переложить на его мощные плечи какую-то часть тяжкой ноши, которую ей приходилось нести.

Искушение было таким сильным, что она, испугавшись его, принялась на всякий случай заново убеждать себя, что ей нельзя рассчитывать ни на кого, кроме себя самой.

— Ты просто душка, — осклабилась Рэчел, полная решимости разозлить Боннера и поставить между ним и собой такой барьер, который Гейб не смог бы преодолеть.

Гейба, однако, нисколько не разозлили ни ее слова, ни ее интонация.

— Я правду говорю, — сказал он.

— Ну, спасибо тебе, — снова пошла в атаку Рэчел. — Кого ты пытаешься обмануть? После случившегося с твоей семьей у тебя внутри такое творится, что ты даже себе помочь не в состоянии. Так что уж лучше оставь меня в покое.

Сказав это, Рэчел внутренне похолодела. Как она могла произнести такие слова? Ведь она вовсе не хотела быть жестокой… В душе у нее невольно возникла неприязнь к грубой, острой на язык и безжалостной в выражениях женщине, в которую она превратилась.

Гейб ничего не ответил. Не говоря ни слова, он повернулся и пошел прочь.

Рэчел прекрасно понимала: какие бы чувства ни обуревали ее, они не могли служить оправданием тому, что она сделала. Сунув руки в карманы халата, она торопливо засеменила следом за Гейбом на кухню.

— Прости меня, Гейб. Я не должна была делать тебе больно.

— Ладно, забудь об этом. — Боннер резким движением схватил с кухонной стойки свои ключи. — Одевайся. Я отвезу тебя домой.

— Я вовсе не хочу быть стервой, — снова заговорила Рэчел, подойдя чуть поближе. — Ты вдруг повел себя по-людски, и мне не следовало на тебя набрасываться. Мне в самом деле очень жаль.

Боннер ничего не ответил. Звякнул звонок сушилки. Рэчел поняла, что ей нечего больше добавить к сказанному.

Было ясно только одно: Гейб либо примет ее извинения, либо отвергнет их.

Вернувшись в комнату-прачечную, Рэчел извлекла из сушилки розовое платье. Оно ужасно измялось, но надеть ей было больше нечего, и она, прикрыв дверь, выскользнула из халата Гейба. Не успела она просунуть голову в вырез ворота, как дверь открылась и вошел Гейб.

Вид у него был мрачный и враждебный: нахмуренные брови, плотно сжатые губы, руки, глубоко засунутые в карманы джинсов.

— Я только хотел прояснить одну вещь, — сказал он. — Я не нуждаюсь ни в чьей жалости, а уж в твоей и подавно.

Рэчел опустила глаза и уставилась на пуговицы — это было легче, чем смотреть Гейбу в глаза. Затем она принялась застегивать их.

— Я вовсе тебя не жалею, — сказала она. — Тебя невозможно жалеть. Ты для этого слишком самостоятельный и независимый. Но я знаю, что ты потерял жену и сына, и от этого мне очень плохо.

Гейб промолчал, но, осторожно взглянув на него, Рэчел увидела, что он немного расслабился. Он вынул руки из карманов. Глаза Гейба скользнули по ее груди, и Рэчел поймала себя на том, что ее пальцы, застегивавшие очередную пуговицу платья, застыли. Сделав над собой усилие, она пропихнула пуговицу в петлю.

— Что ты имела в виду, когда сказала, что Этан меня опекает?

— Ничего. Просто в очередной раз язык у меня сработал быстрее, чем мозги.

— Ради Бога, Рэчел, ты хоть раз можешь хотя бы попытаться говорить со мной прямо?! — в сердцах воскликнул Гейб и зашагал прочь.

Рэчел нахмурилась. При желании Гейб Боннер мог быть весьма проницательным и цепким, словно колючая проволока. Покончив наконец с пуговицами платья, она пошла за Гейбом на кухню. Войдя туда, Рэчел увидела, как он напялил на голову бейсболку и принялся надевать свои солнцезащитные очки, забыв, по всей видимости, что на улице моросил мелкий дождик.

Она подошла к нему так близко, что подол ее платья коснулся его ног. Рэчел едва удержалась от искушения обвить рукой его талию.

— Люди говорят с тобой так, словно боятся, что ты вот-вот распадешься на мелкие кусочки, — сказала она. — Я не думаю, что тебе это на пользу. Это мешает человеку идти по жизни вперед. Ты сильный человек. Это нужно помнить всем, включая тебя самого.

— Сильный! — Гейб содрал с себя очки и швырнул их на стойку. Следом за ними туда же полетела и бейсболка, которая, скользнув по поверхности, упала на пол. — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

— Еще как имею, — стояла на своем Рэчел. — Ты в самом деле сильный, Гейб.

— Не путай меня с собой!

С силой вколачивая каблуки в мраморный пол, Боннер обошел Рэчел и зашагал в сторону гостиной.

Рэчел слишком часто оказывалась один на один со своей болью и знала, каково это. Поэтому она и помыслить не могла о том, чтобы оставить Гейба одного. Войдя в комнату следом за ним, она обнаружила, что в ней никого нет, но раздвижные двери на балкон открыты. Подойдя к ним, она увидела Гейба, стоящего на балконе и судорожно вцепившегося в поручень балюстрады. Он смотрел вдаль, на гору Страданий.

Дождь к этому времени заметно усилился, но Гейб, казалось, не замечал падающих сверху струй. Капли блестели у него в волосах, футболка потемнела, пропитавшись влагой. Никогда еще Рэчел не доводилось видеть никого, кто выглядел бы так одиноко. Помедлив немного, она шагнула к нему, под дождь.

Казалось, он не слышал, как она подошла, и потому Рэчел слегка вздрогнула от неожиданности, когда Гейб без всякого предупреждения заговорил:

— Я постоянно держу рядом с кроватью револьвер, Рэчел. И я делаю это отнюдь не для самозащиты.

— О, Гейб…

Рэчел нестерпимо хотелось дотронуться до него, попытаться утешить, но Гейб Боннер был словно окружен какой-то невидимой стеной, сквозь которую она не могла проникнуть. Подойдя к нему совсем близко, она тоже положила руки на перила.

— И тебе совсем не становится легче?

— Одно время вроде бы стало полегче. Но тут появилась ты.

— И от этого все усложнилось?

Гейб заколебался.

— Теперь я уже не знаю, — сказал он наконец. — Но с твоим появлением многое изменилось.

— И тебе это не нравится.

— Боюсь, все обстоит наоборот: мне это слишком нравится. — Гейб наконец повернулся к Рэчел. — Вообще-то у меня такое впечатление, что за последние пару недель я стал чувствовать себя лучше. Ты оказалась довольно сильным отвлекающим фактором.

— Ну что ж, я рада, — слабо улыбнулась Рэчел.

Гейб нахмурился, но было видно, что он вовсе не сердится.

— Я ведь не сказал, что ты была отвлекающим фактором со знаком плюс. Ты была просто отвлекающим фактором.

— Я понимаю. — Платье Рэчел снова намокло, но холода она почему-то не чувствовала. Впрочем, в любом случае на балконе было теплее, чем в доме, где на всю мощь работали кондиционеры.

— Я все время по ней скучаю. — Глаза Гейба впились в лицо Рэчел, голос его стал более глубоким и хриплым. — Почему же тогда я так тебя хочу, что у меня все болит?

Одновременно с его словами откуда-то издали донесся рокот громового раската. Рэчел вздрогнула.

— Я думаю… Я думаю, нас тянет друг к другу от отчаяния, — сказала она.

— Я ничего не могу тебе дать, кроме секса, — пробормотал Гейб.

— Может, именно это мне от тебя и нужно.

— Не может быть.

— Мне лучше знать, что может, а чего не может быть.

Не в силах больше сопротивляться искушению, Рэчел отвернулась от Гейба и отошла от него как можно дальше, к противоположному концу балкона. Тучи на небе заметно сгустились, на горы опустился туман.

— Из меня вытравили все женское, Гейб, — снова заговорила Рэчел после долгой паузы. — В первую брачную ночь муж прочитал мне лекцию о том, что мое тело — сосуд Божий и что он постарается тревожить его как можно реже.

Уложив меня в постель, он ни разу не дотронулся до моей груди и вообще не ласкал, а просто взял и вошел в меня.

Мне было ужасно больно, и я начала плакать, и чем больше плакала, тем счастливее он становился, потому что слезы были доказательством моей добродетели, свидетельством того, что меня в отличие от него не интересуют плотские утехи. Но это было не так. Меня, сколько я себя помню, всегда очень интересовал секс. Так что не надо мне рассказывать, чего я хочу, а чего не хочу.

— Ладно, не буду.

В голосе Гейба было так много сочувствия, что Рэчел посмотрела на него и нахмурилась.

— Не знаю, зачем я тебе об этом рассказываю, — сказала она, — и вообще не могу понять, с какой стати мне пришла в голову мысль о сексе с тобой. При моем-то везении вполне может оказаться, что в постели ты такой же болван, каким был мой муж.

— Может, и так, — сказал Гейб, приподняв в едва заметной улыбке уголок рта.

— А ты был верен своей жене? — поинтересовалась Рэчел, опершись бедрами на перила.

— Да.

— А женщин у тебя было много?

— Нет. Я полюбил мою жену, когда мне было четырнадцать.

При этих словах Гейб заглянул в глаза Рэчел, которая даже не сразу поняла смысл сказанного.

— Ты хочешь сказать…

— Да, у меня была только одна женщина, Рэчел.

— И у тебя никого не было даже после того, как она погибла?

— Как-то раз в Мексике я снял проститутку. Но как только она разделась, я ее прогнал. Вполне возможно, ты права насчет того, что в постели я полный болван.

Рэчел улыбнулась. После слов Гейба ей почему-то стало хорошо и легко на душе.

— И что, больше никого?

— Никого, — сказал Гейб и подошел к ней. — И вот что: пока хватит вопросов.

— Ну вот, а я рассказала тебе грустную историю своей сексуальной жизни. Мог бы, между прочим, быть хоть немного пооткровеннее.

— С тех пор я даже не думал о сексе., хотя прошло уже несколько лет. По крайней мере так было до того момента, когда ты устроила свой небольшой стриптиз.

Глядя на Гейба, Рэчел постаралась скрыть охватившее ее смущение.

— Я была просто в отчаянии. Сейчас я, понятно, не особенно привлекательна, но когда-то меня считали даже хорошенькой.

Гейб осторожным движением заправил мокрую прядь волос за ухо Рэчел.

— Ты очень красивая, — сказал он. — Это стало особенно заметно после того, как ты перестала морить себя голодом. У тебя даже румянец на щеках появился.

— Вот только нос у меня холодный. Ладно, все нормально. Я не напрашиваюсь на комплименты, и не надо мне врать. Мне только хотелось сказать, что когда-то я выглядела очень неплохо.

— Но мне действительно захотелось сделать тебе комплимент.

— И где же он? Что ты считаешь комплиментом? Слова насчет холодного носа?

— Я ни слова не сказал про холодный нос, это ты про него говорила. Я… — Гейб рассмеялся. — Ты кого хочешь с ума сведешь. Не могу понять, почему мне с тобой так хорошо.

— Подумай вот над чем, Боннер. Если то, как ты со мной обращался, было выражением твоего хорошего ко мне отношения, то тебе, пожалуй, следовало бы поразмыслить, достаточно ли хорошо ты владеешь искусством общения.

Гейб улыбнулся.

— Ты вся дрожишь, — сказал он.

— Мне холодно, — солгала Рэчел.

— Ну, уж эту-то проблему, мне кажется, я в состоянии решить, — заметил Гейб.

Рука его снова коснулась ее волос. Осторожно отодвинув в сторону закрывавшие часть ее лица пряди, Гейб наклонил голову и коснулся губами щеки Рэчел.

Тело ее так и льнуло к нему. Почувствовав губы Гейба на своей щеке, Рэчел охватила его руками за пояс и потянула к себе. Мышцы его напряглись и затвердели под ее ладонями. Ее обожгло тепло, исходящее от его груди. Рэчел ощутила бедрами его эрекцию, и внизу живота у нее что-то горячо запульсировало.

Губы Гейба стали ласкать мочку ее уха. Рэчел показалось, что она вот-вот оглохнет от его хриплого дыхания.

Она закрыла глаза и подумала о том, как много она вынуждена поставить на карту в этот момент. Ей казалось, что если она не остановит Гейба, то ни о каких нежных чувствах между ними потом нечего будет и мечтать — их отношения будут ограничиваться только сексом. Неужели ей придется оставить свою мечту о настоящей, единственной и неповторимой любви?

Впрочем, Рэчел тут же пришло в голову, что на самом деле она давно распростилась с этой мечтой. Возможно, это произошло потому, что ей слишком долго пришлось бороться за выживание, — в таких условиях людям бывает не до того, чтобы мечтать. Она очень долго не позволяла себе никаких излишеств — ничего, кроме удовлетворения самых насущных нужд и потребностей. Так стоило ли теперь отказываться от того, что могло доставить ей удовольствие?

Гейб отодвинулся на несколько дюймов, и его ладони накрыли груди Рэчел. Почувствовав тепло его рук, она разом отбросила сомнения. Большими пальцами Гейб стал осторожно поглаживать ее соски.

— Знаешь, — прошептал он ей на ухо, — как только я вошел в дом и увидел тебя в этом твоем мокром розовом платье, мне ужасно захотелось дотронуться до тебя.

Он осторожно провел по соскам ногтями, и из груди Рэчел вырвался тихий стон наслаждения. Гейб принялся повторять свое движение снова и снова, и вскоре Рэчел ощутила, как по всему ее телу прокатилась горячая волна желания.

Она осторожно дотронулась рукой до его джинсов и сразу же почувствовала всю силу его желания. Тогда она стала ласкать его все смелее и смелее.

Дыхание Гейба стало громким и хриплым, но Рэчел уже не могла остановиться. Пальцы ее охватили язычок его молнии. Он отшатнулся, словно это движение причинило ему боль. Грудь его так высоко вздымалась, что казалось, будто он вот-вот задохнется.

— Пожалуй, нам не стоит торопиться, — с трудом выговорил он.

Всего несколько секунд назад Рэчел буквально теряла голову от желания, но теперь ее словно окатило ледяной водой. Она услышала в голосе Гейба нотки сдержанности и благоразумия, так хорошо знакомые ей еще со времен замужества.

— Я не хочу тебя торопить. Не хочу, чтобы ты делала что-то, к чему еще не готова, — пояснил Гейб.

Слова его, полные трезвости и холодной рассудочности, глубоко оскорбили ее, — получалось, что Гейб считал ее неспособной принимать какие-либо самостоятельные решения, словно она была в его глазах не взрослой женщиной, а неким слабым, неполноценным существом.

«Вот так, — подумала Рэчел, — я открыла ему душу, а он ничегошеньки не понял».

— Тебе все это, должно быть, непривычно, — пробормотал Гейб и, отодвинувшись от нее еще дальше, рассеянно провел ладонью по груди, словно разглаживая футболку. — Пошли в дом.

Рэчел одновременно хотелось ударить Гейба по лицу, накричать на него и разрыдаться. С какой стати она решила, что он способен ее понять?

— Я вовсе не девственница! — выкрикнула она, не в силах больше сдерживаться. — И ты не мог сделать ничего такого, что показалось бы мне грубым или непристойным! Ты все испортил, Боннер, и теперь не смей даже прикасаться ко мне. И вообще, катись ты к черту!

Повернувшись, Рэчел бросилась по скользким деревянным ступенькам вниз, на заросшую, неухоженную лужайку.

Ветви кустарника нависали над вымощенной плитняком дорожкой, стебли травы хлестали Рэчел по лодыжкам.

— Рэчел!

Она оставила свои башмаки в комнате, отведенной для стирки, но сейчас ей было на это наплевать, — Рэчел скорее готова была взобраться на гору Страданий босиком, чем снова позволить кому-либо обращаться с собой, как с бесчувственной куклой.

Руки Рэчел сжались в кулаки. Внезапно она поняла, что ей вовсе не хочется удирать. Наоборот, ее распирало от желания вернуться и сказать Боннеру в лицо, что он толстокожий, тупоголовый болван.

Снова развернувшись, она пошла назад и увидела, что Боннер шагает ей навстречу, причем его крепко стиснутые челюсти да и все выражение лица не предвещают ничего хорошего.

— Тебе не кажется, что ты ведешь себя несколько неадекватно? — спросил он.

Рэчел ужасно захотелось выкрикнуть ему прямо в лицо что-нибудь грубое, даже непристойное, но она чувствовала, что пока еще неспособна на такие вещи. Ничего, подумала она про себя, еще несколько недель в компании Гейба Боннера — и в том, что касается ругани, она станет профессионалом.

— Пошел ты в задницу, — бросила она.

В три длинных шага Боннер покрыл разделявшее их расстояние и, схватив ее, принялся расстегивать на ней платье.

При этом вид у него был скорее раздраженный, чем злобный.

— Ты хочешь, чтобы я был грубым? — спросил он, продолжая расстегивать пуговицы. — Острых ощущений захотелось, да? Сейчас я тебе покажу, что такое острые ощущения. Тебе известно, что есть мужчины, которые получают удовольствие от того, что сначала доводят женщину до оргазма, а потом, когда он наконец наступает, душат ее, душат насмерть?

Гейб рывком стащил платье с плеч Рэчел до пояса, так что она не могла пошевелить руками. Затем он наклонился и укусил ее за внутреннюю часть груди.

— Мне больно! — невольно вскрикнула Рэчел.

— Вот и хорошо, что больно. Если будешь мне мешать, я это повторю.

Губы Гейба сомкнулись на ее соске, и вся ее злость разом улетучилась.

— А так не больно? — спросил он.

— О, Гейб… — прошептала Рэчел, невольно вздрагивая от его хриплого голоса и от ощущения его теплого дыхания на своей прохладной коже. — А что, если ты опять все испортишь?

— Я думаю, будет лучше, если ты проследишь, чтобы я все делал так, как надо.

— Наверное, — вздохнула Рэчел и прижалась щекой к груди Гейба.

— А пока подумай, насколько широко ты сможешь раздвинуть ноги — я собираюсь провести между ними довольно много времени, — сказал Гейб с легкой ухмылкой.

Рэчел застонала от удовольствия — кажется, Гейб Боннер наконец-то все понял правильно.