Блу осторожно нанесла румяна на скулы. Нежно-розовый оттенок дополнял новую блестящую губную помаду и темную тушь. Она также подчеркнула карандашом контур глаз и нанесла на веки серебристо-серые тени.

Ничего не скажешь, выглядит она классно!

Подумаешь, большое дело. Речь идет о гордости. Не о красоте. Ей нужно кое-что доказать Дину перед отъездом из Гаррисона. Выходя из ванной, она заметила пустую коробку из-под теста на беременность, которую сама швырнула в мусорную корзину вчера утром, после того как убрался Дин. Итак, она не беременна. Превосходно. Лучше некуда. Невозможно воспитывать ребенка при таком бродячем образе жизни! Наверное, она вообще не станет матерью, и это тоже неплохо. Во всяком случае, она никогда не смогла бы заставить ребенка пройти через то, что испытала в детстве сама.

И все же внутри образовалась сосущая пустота. Еще один крах, который следует пережить.

Блу направилась в комнату Ниты. Подол сарафанчика, купленного специально для вечеринки, доходил до колен. Сарафан был солнечно-желтым с воланом на подоле и тугим корсажем, подчеркивавшим бюст. Новые фиолетовые босоножки завязывались на щиколотках изящными атласными ленточками. В тон им были и сережки, подаренные Дином и как нельзя лучше подчеркнувшие сверхженственность платья.

Нита, сидя перед зеркалом, накладывала на лицо последние штрихи. Гигантский платиновый парик, длинные бриллиантовые серьги-подвески и просторное светлое платье-кафтан делали ее похожей на карнавальную платформу, представленную на парад владельцами борделя для престарелых, но впечатление каким-то образом получалось достаточно внушительное.

– Вперед, солнышко, – объявила Блу с порога, – и не забудьте изобразить удивление.

– Для этого достаточно посмотреть на тебя, – съязвила Нита, оглядывая Блу.

– Просто сейчас самое подходящее время.

– О нет, подходящее время настало примерно два месяца назад!

Блу протянула ей руку, но Нита взбила ей волосы.

– Послушай ты меня с самого начала, Гэрм давно бы сделал из тебя конфетку!

– Послушайся я вас, уже была бы блондинкой.

– Уже и предложить нельзя! – фыркнула Нита.

У Гэри чесались руки добраться до Блу с той ночи, когда они встретились в «Барн грилл». И едва она уселась в его кресло, он укоротил ей волосы до ушей, выстриг несколько кокетливых прядей так, чтобы они подчеркивали ее огромные глаза, а также подстриг затылок лесенкой. В результате получилась асимметрия, необыкновенно шедшая Блу. На ее взгляд, даже слишком. Но зато она разительно преобразилась.

– Нужно было с самого начала привести себя в порядок, хотя бы ради футболиста, – зудела Нита. – Тогда он наверняка бы принял тебя всерьез.

– Он и без того принимает меня всерьез.

– Ты прекрасно знаешь, о чем я. А вдруг он влюбился бы в тебя? Еще сильнее, чем ты – в него?

– Я схожу по нему с ума. Но не влюблена. Это большая разница. Я ни в кого не влюблялась.

Но Нита искренне не понимала. Зато Блу могла покинуть город с высоко поднятой головой, убедившись, что Дин, взглянув на нее в таком виде, ощутит хотя бы легкое сожаление.

Блу повела Ниту к выходу. Пока она выезжала из гаража, Нита проверила, не стерлась ли помада.

– Тебе должно быть стыдно за то, что позволила своему футболисту прогнать тебя из города. Твое место здесь, в Гаррисоие. И нечего шляться по всей Америке.

– Мне не на что жить в Гаррисоне.

– Я уже сказала, что буду тебе платить. Куда больше, чем ты получаешь за свои дурацкие картинки.

– Мне нравится рисовать дурацкие картинки. И я терпеть не могу жить в рабстве.

– Это я живу в рабстве, – парировала Нита, – если учесть, как ты мной командуешь. Из-за своего ослиного упрямства ты не желаешь понять, что упускаешь золотой шанс. Никто из нас не вечен, особенно я, и, сама знаешь, мне больше некому оставить деньги.

– А по-моему, смерть вас боится, и вы переживете всех нас.

– Издевайся сколько хочешь, но я стою миллионы, и все они когда-нибудь могут перейти к тебе.

– Не нужны мне ваши миллионы. Будь в вас хоть капля порядочности, оставили бы все городу. А я хочу убраться из Гаррисона как можно дальше.

Блу остановилась на красный свет, прежде чем свернуть на Черч-стрит.

– Помните, – предупредила она, – о необходимости быть любезной со всеми.

– Я работала у Артура Мюррея и знаю, что такое любезность.

– И вообще лучше шевелите губами и предоставьте говорить мне. Так будет безопаснее.

Фырканье Ниты прозвучало почти смехом. И Блу вдруг осознала, как будет тосковать по старой ведьме. С Нитой Блу могла быть самой собой. Эксцентричной чудачкой.

Совсем как с Дином.

Длинная, украшенная воздушными шарами растяжка поперек Черч-стрит гласила:

«С СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬИМ ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, МИССИС Г.!»

Дин точно знал, что Ните семьдесят шесть и что за бесстыдным обманом стоит Блу.

В парке собралось около сотни людей. На ветру покачивались шарики с красными, синими и белыми флажками, оставшимися с празднования Четвертого июля.

Группа местных подростков в черных футболках с обведенными того же цвета тушью глазами, играли панк-рок импровизацию «С днем рождения». Райли объяснила брату, что эта группа репетирует в гараже племянника Сил. Единственные музыканты, согласившиеся сегодня играть.

Ближе к парковому входу рядом с небольшим розарием стоял столик с тортом величиной с тележное колесо, который уже принялась разрезать Нита. Дин пропустил приветственные речи, но, судя по выражению лиц присутствующих, они вряд ли оказались достойными внимания.

Флажки поменьше украшали длинные столы с графинами пунша и охлажденного чая.

Дин заметил Эйприл и Райли, стоявших рядом с тортом и что-то говоривших женщине в желтом платье. Кое-кто из присутствующих замечал Дина, но он приветственно помахивал рукой и проходил мимо, ища глазами Блу. Вчерашний день был одним из лучших и худших в его жизни. Сначала – отвратительная сцена с Блу, потом болезненная, но облегчившая душу беседа с Джеком и танцевальный марафон с Эйприл. Потом они почти не разговаривали, и, как выразился Джек, не было никаких «гребаных объятий», но оба понимали, что положение изменилось.

Дин не знал точно, какими станут теперь их отношения, но отчетливо понимал, что пора становиться взрослым и ближе познакомиться с той женщиной, которой стала его мать.

Он снова оглядел парк и не увидел Блу. Где же она? Ему непременно нужно исправить все, что он натворил.

Нита отнесла тарелку к стулу, поставленному специально для нее, а Сил и Пенни Уинтерс сменили ее у столика с тортом и принялись раздавать куски всем желающим. Нита принялась метать молнии в солиста гаражной группы, безжалостно издевавшегося над песней Пола Маккартни «Говоришь, это твой день рождения».

И Райли, и женщина в желтом платье стояли к нему спиной. Эйприл показала на музыкантов и вместе с Райли стала подбираться поближе.

Сил, только что положившая квадратик торта на бумажную тарелку, заметила Дина.

– Идите ко мне! – позвала она. – Глазированные розы почти кончились! Блу, тащи его сюда. У меня есть кусочек с его именем на розе.

Он поспешно осмотрелся, но Блу нигде не было. И тут маленькая женщина в желтом платье обернулась, и, его словно огрели по голове.

– Блу?!

На мгновение она превратилась в того беззащитного ребенка, каким всегда казалась Дину. Сколько раз он упрекал ее за это! Но тут лицо ее словно отвердело.

– Знаю-знаю, я чертовски хороша. Сделай мне одолжение, не будем об этом говорить.

Чертовски хороша? Слабо сказано! Эйприл превратила мисс Маффет в картинку из модного журнала.

Платье поразительно ей шло. Идеальная длина и тугой корсаж, обрисовавший миниатюрную фигурку и упругую грудь. Модные фиолетовые остроносые босоножки подчеркивавшие изящество узких щиколоток. Он представлял ее такой. Безумная асимметрия стрижки подчеркивала тонкие черты лица. Женственный, умело наложенный макияж высвечивал глаза. Дин всегда знал: нужна самая малость, чтобы она стала неотразимой. Прекрасной. Стильной. Сексуальной. Почти неотличимой от тех прекрасных, стильных, сексуальных женщин, которых он встречал в обществе.

Он ненавидел этот лоск. Хотел вернуть свою прежнюю Блу.

Но когда заговорил, с губ сорвалось неуместное «почему».

– Устала слышать, что из нас двоих ты куда смазливее.

Он даже не смог вымучить улыбку. Его так и подмывало запихнуть ее в прежние лохмотья, вышвырнуть изящные босоножки в мусор.

Блу – это Блу, одна такая на свете. Ей ни к чему все это. Но если он выложит правду, она посчитает его психом.

Поэтому он провел большим пальцем по узкой бретельке платья.

– Эйприл свое дело знает.

– Смешно. Именно это она сказала о тебе, когда меня увидела. Считает, что это ты меня преобразил.

– Ты... ты это сама?!

– Я художник, Бу. Для меня это всего лишь очередной холст, причем не слишком увлекательный. А теперь иди, подольстись к Ните. Пока что она умудрилась никого не ударить ножом, но до вечера времени еще много.

– Сначала нам нужно поговорить. Насчет вчерашнего.

Блу сухо поджала губы.

– Я не могу оставить ее. Ты же знаешь, какова она.

– Всего один час, и я заберу тебя отсюда.

Но Блу уже отошла.

Эйприл помахала ему поверх головы Райли. На миг старый сундук былых обид открылся вновь, но, заглянув в него, Дин увидел одну лишь пыль. Если захочется, он вполне может подойти к матери, просто чтобы потрепаться о том о сем.

Именно так он и поступил. Эйприл предпочла пойти на праздник в джинсах, соломенной ковбойской шляпе и облегающем топе, выглядевшем винтажным Пуччи.

– Бас-гитарист, пожалуй, может стать довольно сносным музыкантом, если будет пахать день и ночь, – заметила она, кивнув в сторону группы.

– Видел Блу? – взволнованно затараторила Райли. – Я сначала ее не узнала. Смотрится совсем как большая, и все такое.

– Иллюзия, – сухо бросил Дин.

– Мне так не кажется, – хмыкнула Эйприл, глядя на него из-под широких полей ковбойской шляпы. – И сомневаюсь, что те мужчины, которые ее добиваются, согласятся с твоим мнением. Она кажется безразличной к их ухаживаниям, но от нашей Блу ничто не ускользнет.

– Моей Блу, – услышал он свой голос.

Эйприл мгновенно оживилась.

– Твоя Блу? Та женщина, которая собирается через два дня покинуть город?

– Никуда она не уедет.

– В таком случае у тебя мало времени, – встревожилась Эйприл.

К ним подошел мужчина в бейсболке, низко надвинутой на лоб, и больших серебряных очках-консервах, закрывающих глаза. Райли слегка подпрыгнула.

– Па! Не думала, что ты придешь!

– Я же обещал.

– Знаю, но...

– Но я столько раз подводил тебя, что ты мне не поверила.

Он оставил дома серьги и браслеты и надел скромную оливково-зеленую футболку и джинсовые шорты. Но никакая маскировка не могла скрыть этого знаменитого профиля, и уже сейчас на него с любопытством таращилась женщина с младенцем на руках. Эйприл внезапно заинтересовалась оркестром. Дин, и без того не слишком хорошо соображавший сегодня, переводил взгляде матери на отца, не в силах осознать, что происходит между этими двумя.

– Это, случайно, не Блу идет к нам? – спросил Джек.

– Правда, красавица? – оживилась Райли. – Она самая лучшая художница в мире! Знаешь, Дин так и не захотел посмотреть на ее картины в столовой! Скажи ему, па. Скажи, какие они чудесные.

– Они... необычные.

Блу оказалась рядом до того, как Дин успел спросить, что это значит.

– Вот это да! – ахнул Джек. – Потрясающе!

Блу залилась краской, как всегда, стоило Джеку обратиться к ней.

– Это временно. Слишком много хлопот, – пробормотала она.

Джек ухмыльнулся.

Блу повернулась к Райли:

– Мне неприятно сообщать дурные вести, но Нита требует тебя.

Толпа на миг расступилась, и Дин увидел яростно махавшую рукой Ниту. Блу нахмурилась и покачала головой:

– Ее хватит инфаркт, если она немедленно не успокоится. Предлагаю не спешить со «скорой».

– Блу вечно отпускает такие шуточки, – громко заметила Райли, – но она любит миссис Гаррисон.

– Вы опять пили, юная леди? По-моему, мы уже беседовали на эту тему.

Блу схватила Райли за руку и увела.

– Похоже, сюда идут, – пробормотал Джек. – Мне лучше постоять в сторонке.

Едва он отошел, рядом появились судья Хаскинс и Тим Тейлор, директор местной школы.

– Привет, Бу, – поздоровался судья, не сводивший глаз с Эйприл. – Приятно видеть, как образцово вы выполняете свой гражданский долг.

– Жаль только, что мне пришлось отказаться от партии в гольф, – вздохнул Тим, тоже глазевший на Эйприл, и, поскольку никто не спешил их знакомить, первым протянул руку:

– Я Тим Тейлор.

Дин понимал, что сейчас последует. Поскольку Эйприл держалась в стороне от таких мест, как «Барн грилл», завсегдатаи никогда ее не видели. Она пожала руку Тима.

– Здравствуйте. Я Сьюзен...

– Это моя мать, – перебил Дин, – Эйприл Робийар.

Губы Эйприл дернулись. Она протянула руку судье, но в глазах стояли предательские слезы.

– Простите, – пробормотала она, помахав пальцами перед лицом. – Сезонная аллергия.

Рука Дина опустилась на ее плечо. Он не собирался делать ничего подобного... даже не думал об этом, но чувствовал себя так, словно только сейчас выиграл величайший матч сезона.

– Моя мать не хотела привлекать к себе излишнего внимания. Поэтому делала для меня кое-какую работу под именем Сьюзен О'Хара, – спокойно добавил он.

Это потребовало дальнейших объяснений, которые Дин тут же и дал, пока Эйприл беспомощно моргала и изображала аллергический кашель. Когда мужчины отошли, она набросилась на сына:

– И больше никаких сантиментов, иначе я окончательно развалюсь!

– Прекрасно, – согласился он. – Пойдем раздобудем по кусочку торта.

Уж лучше жевать торт, чем самому делать вид, что и на него напала аллергия.

Эйприл наконец удалось избавиться от общества местных жителей. Она нашла уединенный уголок за кустами живой изгороди в дальнем углу парка, села на траву, прислонилась к забору и позволила себе хорошенько выплакаться. Она вернула сына. Пока что придется шагать по тонкому льду, но оба они достаточно упрямы, и она верила, что все будет хорошо.

Гаражная группа тем временем принялась исполнять оглушительный рэп.

Из-за кустов появился Джек и, усевшись рядом, вздохнул.

– Останови этих мальчишек, пока они не покалечат невинных детей, – попросил он, делая вид, что не замечает ее покрасневших глаз.

– Обещай, что никогда не станешь рэпером, – потребовала она.

– Только в душе. Хотя...

– Обещай.

– Так и быть!

Он взял ее за руку, но она не пыталась отстраниться.

– Я видел тебя с Дином

Ее глаза снова повлажнели.

– Он назвал меня матерью... перед всеми. Представляешь? Это... это так чудесно.

– Правда? – улыбнулся Джек. – Я рад.

– Надеюсь, что когда-нибудь и вы двое...

– Мы над этим работаем.

Он пощекотал ее ладонь большим пальцем.

– Я тут думал о твоем отвращении к одноразовому сексу. Выводы таковы: мы должны встречаться, как нормальные взрослые люди.

– Хочешь попробовать?

– Прошлой ночью я уже говорил, что привык к реальным отношениям. Теперь, когда Райли будет жить со мной, мне нужен постоянный дом. Почему бы не поселиться в Лос-Анджелесе?

Он играл с ее пальцами, наполняя Эйприл сладостным, ноющим напряжением.

– Кстати, я считаю это нашим первым свиданием. Это даст мне лучший шанс получить преимущество и набрать очки, когда мы встретимся в следующий раз.

– Благоразумно.

Ей не следовало бы улыбаться.

– Я никак не могу быть благоразумным в твоем присутствии,

даже если бы и пытался.

Веселые искорки в его глазах потухли.

– Я хочу тебя, Эйприл. Каждый дюйм тебя. Хочу видеть тебя. Касаться. Пробовать на вкус. Хочу быть в тебе. Хочу всего.

Эйприл наконец отняла руку.

– А потом что?

– Сделаем это еще раз.

– Вот для этого Бог создал фанаток, Джек. Мне нужно что-то более основательное.

– Эйприл...

Она встала и отправилась искать Райли.

Дину все-таки удалось оттеснить Блу от толпы и затащить за угол, на старое кладбище рядом с баптистской церковью. Он остановился только в тени впечатляющего памятника: высокого обелиска из черного гранита, поставленного на могиле Маршалла Гаррисона. Судя по всему, она нервничала, но пыталась это скрыть.

– Откуда все узнали, что Эйприл – твоя мать? – спросила она – Только и разговоров что об этом.

– Сейчас речь не об Эйприл, а о том, что случилось вчера.

Блу отвела взгляд.

– Да, какое облегчение, верно? Можешь представить меня с младенцем на руках?

Как ни странно, он мог. Из Блу получится удивительная мать, готовая свирепо наброситься на всякого, кто обидит ее ребенка.

Но сейчас не время для всяких глупостей.

Дин поспешно отрешился от неуместных мыслей.

– Я говорю о твоем идиотском плане убраться из города в понедельник.

– Почему идиотском? Собираешься же ты уехать на тренировочную базу в следующую пятницу, и никто не находит это идиотизмом. Почему тебе можно, а мне – нельзя?

Сегодня она чересчур походила на взрослую.

Дину стало не по себе. Он хотел вернуть прежнюю мисс Маффет.

– Потому что между нами ничего еще не кончено, вот почему. И нет никакой причины торопить конец того, чем наслаждаемся мы оба.

– Ошибаешься. Все кончено. Навсегда. Я по природе своей бродяжка, и мне пора в путь.

– Прекрасно. Составишь мне компанию, когда вернусь в Чикаго. Тебе там понравится.

Она погладила грань обелиска Маршалла.

– Осеныо там слишком холодно.

– Без проблем. В обоих моих домах есть камины и печи, которые прекрасно работают, можешь переселяться, – выпалил он и в первый момент сам не понял, кто из них больше удивлен.

Блу превратилась в соляной столп. Наконец фиолетовые сережки резко качнулись.

– Хочешь, чтобы я поселилась с тобой?

– Почему нет?

– Хочешь, чтобы мы жили вместе?!

До этой минуты он никогда не позволял ни одной женщине поселиться в его доме. Но почему-то при мысли о Блу, порхающей по комнатам, на душе становилось тепло.

– Ну да. А что тут такого?

– Два дня назад ты не соизволил познакомить меня с друзьями. Теперь хочешь, чтобы мы жили вместе?

Она явно растерялась. И вообще не выглядела такой несгибаемой как прежде. Может, все дело в платье или мягких локонах, обрамлявших маленькое личико с острым подбородком. Или тоска, светившаяся в ее глазах пастушки Бо-Пип.

Он осторожно отвел завиток с ее щеки.

– Два дня назад я был совершенно сбит е толку. Теперь все встало на свои места.

– Понимаю. Наконец я выгляжу достаточно респектабельно для того чтобы выводить меня на люди.

– Твоя внешность не имеет со всем этим ничего общего! – взорвался он.

– Значит всего лишь совпадение? – Она смело взглянула ему в глаза – Немного трудно поверить, уж не обижайся.

– Каким же мерзавцем ты меня считаешь? – выпалил Дин, но не дожидаясь ответа, добавил: – Я хочу показать тебе Чикаго, вот и все. И получить шанс спокойно подумать над нашими отношениями, не обращая внимания на тиканье часов.

– Стоп! Придержи коней. Из нас двоих мозги есть только у меня, следовательно, думать – моя обязанность. Ты – тот, кто красуется в универмагах и раздает пробники духов.

– Прекрати! Прекрати отделываться шуточками! Речь идет о серьезных вещах!

– Кто бы говорил...

Его нынешняя тактика не срабатывала. Чувствуя, что теряет самообладание, он выложил последнюю карту.

– У нас еще есть незаконченное дельце. Я заплатил тебе за фрески, но еще их не одобрил.

Блу потерла виски.

– Я предупреждала, что тебе не понравится. Должно быть, возненавидел их с первого взгляда.

– Как я могу ненавидеть то, о чем понятия не имею?

– Но... но я сняла пластик с дверей два дня назад!

– Я не смотрел. Ведь это ты должна была показать мне фрески, помнишь? Как часть нашей сделки. Я вложил в эти стены столько, что достоин впервые увидеть их в компании автора.

– Пытаешься манипулировать мною?

– Бизнес есть бизнес, Блу. Учись отделять бизнес отличного.

– Ты меня просветил, – отрезала она. – Завтра загляну.

– Сегодня вечером. Я ждал достаточно долго.

– Их лучше смотреть днем.

– Но почему? – удивился он. – Я в основном буду там ужинать.

Блу отвернулась от памятника, от Дина и направилась к воротам.

– Мне нужно отвезти Ниту домой. У меня нет времени.

– Я заеду за тобой в восемь.

– Не стоит. Я возьму машину Ниты.

Оборка на подоле хлопала ее по коленям. Дин тупо прислушивался к шелесту ткани.

Дождавшись ее ухода, он немного побродил по кладбищу среди надгробных плит. Голова по-прежнему была тяжелой, и просветление не наступало. Он предложил ей то, чего ни разу не предлагал другой женщине, а она швырнула ему в лицо отказ, как грязную тряпку. Все пытается играть в куотербека, но лидер из нее вшивый. Она не умеет позаботиться о команде, не говоря уже о себе. И он каким-то образом должен это изменить, а времени почти не остается.

Райли выбросила гору бумажных тарелок в мусорную урну и вернулась к миссис Гаррисон. Многие уже расходились, но вечеринка удалась, и миссис Гаррисон была необычайно вежлива со всеми и, очевидно, счастлива, что так много народа явилось поздравить ее.

– Заметили, как сегодня все были приветливы с вами? – спросила она, желая убедиться, что все в порядке.

– Знают, с какой стороны маслом хлеб намазан, – буркнула миссис Гаррисон.

Ее передние зубы были вымазаны помадой. Но у Райли было кое-что на уме, поэтому она промолчала насчет помады.

– Блу объяснила мне, что происходит с городом. Мы живем в Америке и думаю, вам стоит позволить людям делать все, что они хотят со своими магазинами и вообще с бизнесом, – объявила она. – И еще я думаю, что вам стоит бесплатно преподавать балет детям, которым не по карману платить за такую роскошь.

– Балет? Кто ко мне придет? Нынешних деточек ничего, кроме хип-хопа не интересует.

Сегодня она познакомилась с двумя очень славными школьницами, которые и подали ей идею.

– Вижу ты уже решила, чем мне следует заниматься, но как насчет того, что хочу я? Это мой день рождения, и я просила только одного.

Райли уже пожалела, что затронула тему.

– Не могу я петь на людях. Да и на гитаре играю плохо.

– Вздор. Я давала тебе уроки балета, а ты не хочешь сделать для меня такого пустяка!

– Это не пустяк!

– Ты поешь лучше, чем все эти бандиты из так называемого оркестра, вместе взятые. В жизни не слышала таких гнусных воплей.

– Я спою для вас, когда вернемся домой и останемся вдвоем.

– Думаешь, я не боялась, когда в первый раз танцевала на публике? Да я едва в обморок не падала от страха! Но это меня не остановило!

– Я не захватила с собой гитару.

– У них полно гитар, – возразила Нита, ткнув пальнем в сторону музыкантов.

– Они электрические.

– Все, кроме одной!

Райли и представить не могла, что Нита заметит тот момент, когда соло-гитарист поменяет электрическую гитару на акустическую, перед тем как попытаться изобразить жалкую пародию на песню группы «Грин дей» «Лучше время в твоей жизни».

– Я не могу взять чужую гитару. Мне просто не дадут.

– Hу это мы еще посмотрим.

К ужасу Райли, Нита оттолкнулась от скамьи и, шаркая ногами, поплелась к оркестру. К этому часу осталось менее половины присутствующих: в основном семьи, ожидавшие, пока ребятишки наиграются в парке, и болтающиеся по аллеям подростки. Заметив, что в боковую калитку вошел Дин, Райли в отчаянии бросилась к нему:

– Миссис Гаррисон пытается заставить меня петь! Говорит, что это подарок ей на день рождения!

Дин терпеть не мог миссис Гаррисон, и Райли ожидала, что брат обозлится, но он, похоже, думал о чем-то своем.

– И ты споешь?

– Нет! Ты же знаешь, я не могу! Здесь слишком много людей.

Он смотрел поверх ее головы, словно кого-то искал.

– Не так уж много.

– Я не могу петь на людях.

– Поешь же ты для меня и миссис Гаррисон.

– Это совсем другое. И очень личное. А тут все незнакомые.

Он наконец услышал ее!

– Не можешь петь перед чужими людьми или не можешь петь в присутствии Джека?

Как-то она излила перед ним душу, но заставила дать слово никогда не упоминать о том разговоре. Теперь он использовал ее откровенность против нее же самой.

– Ты не понимаешь.

– Понимаю, – кивнул он, обнимая сестру за плечи. – Прости, Райли. Ты все должна решить для себя.

– В моем возрасте ты тоже не стал бы петь.

– Просто потому, что у меня нет голоса.

– Ты неплохо поешь, – возразила она.

– Пойми, Джек старается. Если ты споешь, его чувства к тебе не изменятся.

– Откуда ты знаешь?

– Не знаю. Как и ты. Может, давно пора убедиться?

– Я уже во всем убедилась.

Его улыбка выглядела несколько натянутой, и Райли подумала, что он, типа как, разочарован в ней.

– Как хочешь, – пожал он плечами. – Посмотрим, смогу ли я уговорить старую ведьму оставить тебя в покое.

Когда он ушел, у Райли закружилась голова. Раньше, до приезда на ферму, ей приходилось самой заботиться о себе. Но теперь Дин всегда защищал ее, даже когда отец хотел забрать ее в Нашвилл. И не он один. Эйприл и Блу заступались за нее перед миссис Гаррисон, хотя в этом не было необходимости. А отец едва не убил Дина, вообразив, что тот всерьез за ней гоняется.

Дин подошел к миссис Гаррисон как раз в тот момент, когда она разговаривала с соло-гитаристом. Райли прикусила ноготь. Ее отец стоял в одиночестве у забора, но она видела, как люди бросают на него любопытные взгляды. Эйприл помогала убирать одноразовые тарелки и стаканчики, а Блу заворачивала остатки торта для миссис Гаррисон. Та говорила, что если прятать свой свет под спудом, свеча погаснет и Райли превратится в ничто, если не будет верна себе.

Под мышками стало мокро. Кажется, ее вот-вот вырвет. Что, если она начнет петь и окончательно провалится?

Райли уставилась на отца.

И хуже всего – что, если она вовсе не провалится?

Джек резко выпрямился, заметив, что дочь с гитарой в руке подходит к микрофону. Даже с того места, где он стоял, было видно, как она напугана.

– Меня зовут Райли, – прошептала она в микрофон.

Девочка выглядела маленькой и беззащитной. Он не знал, почему она это делает. Но чувствовал, что ни за что не позволит обидеть ее. Он шагнул к возвышению, но она уже начала играть. Никто не позаботился включить акустическую гитару в усилитель и сначала собравшиеся ее игнорировали. Но Джек услышал, и хотя вступление было очень тихим, он узнал «Почему не улыбнуться?».

У него сжалось сердце, когда Райли запела:

Помнишь, когда мы были молоды

И каждая мечта казалась первой...

Плевать, если он себя обнаружит! Ему нужно быть рядом с дочерью! Это песня не для одиннадцатилетней девочки, и он не позволит ей опозориться.

Не жду, что ты поймешь,

Когда уже увидела так много.

И не прошу тебя понять...

Мягкий мелодичный голос так контрастировал с фальшивым подвыванием оркестра, что шум постепенно смолк. Если они начнут смеяться, девочка будет раздавлена.

Он ускорил шаг, но появившаяся рядом Эйприл положила руку ему на плечо.

– Слушай ее, Джек. Слушай.

Он остановился.

Я знаю, жизнь жестока.

Ты знаешь это лучше меня...

Райли позабыла сменить аккорд, но голос ни разу не дрогнул.

Беби, почему не улыбнуться?

Беби, почему не улыбнуться?

Беби, почему не улыбнуться?

В парке стояла мертвая тишина, и ехидные ухмылки музыкантов как-то померкли. И хотя девочка, серьезно выговаривавшая слова взрослой песни, должна была казаться забавной, никто не улыбнулся. Исполнение Джеком этой песни выливалось в гневное, оскорбленное противостояние. Райли была олицетворением разбитого сердца.

Она закончила песню, сыграв «фа» вместо «до». Бедняжка так старалась брать верные аккорды, что ни разу не посмотрела на толпу и ужасно растерялась, когда раздались аплодисменты. Джек ожидал, что она сбежит. Но она подступила ближе к микрофону и тихо объявила:

– Эта песня посвящалась моему другу миссис Гаррисон.

Люди стали просить ее спеть еще. Дин улыбнулся. Блу облегченно вздохнула. Райли зажала губами медиатор, настроила гитару и без всякого уважения к авторским правам или секретности, всегда окружавшей выпуск нового альбома Пэтриота, запела «Плачь со мной», одну из песен, над которой он работал в коттедже. Джек задыхался от радости и гордости. Под конец, когда толпа устроила овацию, она спела песню Моффатов «Мрачный и грязный». Джек неожиданно понял, что выбор песен скорее основывался на ее умении брать аккорды, чем на красоте музыки или стихов.

На этот раз, закончив песню, она просто поблагодарила присутствующих и отдала гитару, несмотря на все просьбы продолжать концерт. Как всякий великий исполнитель, она оказалась достаточно умна, чтобы оставить публику неудовлетворенной и желающей большего.

Дин добрался до нее первым и стоял сбоку, когда люди стали подходить и осыпать ее похвалами. Райли боялась поднять глаза. Миссис Гаррисон выглядела такой самодовольной, словно пела вместо Райли. Блу сияла, как новенькая монетка, а Эйприл безудержно смеялась. Райли не смотрела на отца. Он вспомнил е-мейл, посланный Дину, когда пытался понять, почему она не соглашается петь в его присутствии.

– Догадайся сам, – ответил тогда Дин.

В то время он посчитал, что Райли боится потерять его любовь, если будет плохо петь, но сейчас он лучше понимал дочь. Она прекрасно знала цену своему голосу и хотела совсем другого.

Кое-кто из толпы открыто пялился на Джека. Одна женщина достала фотоаппарат. Другая робко подобралась к нему:

– П-простите, но... вы не Джек Пэтриот?

Дин предвидел, что сейчас произойдет, поэтому поспешил подойти к отцу.

– Может, оставите его в покое?

Женщина покраснела.

– Я просто не поверила, что это он. Здесь, в Гаррисоне! Что вы здесь делаете, мистер Пэтриот?

– Это славный город.

Он глянул поверх ее головы и увидел, что Райли уже стоит между Нитой и Блу.

– Джек – мой друг. Он гостит у меня на ферме, – пояснил Дин. – И больше всего в Гаррисоне ему нравится возможность побыть одному.

– Конечно, я понимаю.

Дину каким-то образом удалось удержать на расстоянии самых любопытных зевак. Блу и Эйприл повели Ниту к машине. Дин подтолкнул Райли к отцу и исчез, не оставив ей иного выбора, кроме как подойти ближе. Девочка выглядела такой встревоженной, что сердце Джека заныло. Что, если он ошибается?

Но гадать не было времени.

Он чмокнул ее в макушку. От нее пахло именинным тортом.

– Ты молодец. Здорово пела. Но мне нужна дочь, а не малолетняя хиппи, мечтающая стать рок-звездой.

Райли резко вскинула голову. Джек затаил дыхание. Ее глаза превратились в озера неверия.

–Пра-авда? – выдохнула она.

Они далеко продвинулись этим летом. Но единственный ложный шаг мог все испортить.

– Не подумай, будто я не хочу, чтобы ты пела, – решение зависит только от тебя. При этом ты должна твердо знать одно: у тебя изумительный голос, но твои друзья – это люди, которые будут тебя любить, даже если не сможешь взять ни единой ноты, – пояснил он и, помедлив, добавил: – И я тоже вхожу в их число.

Ее темно-карие глаза, так похожие на его собственные, широко раскрылись.

– А еще Дин и Эйприл, – продолжал Джек. – Блу. Даже миссис Гаррисон.

Он слишком спешил, но нужно было убедиться, что она поняла.

– Совсем не обязательно петь, чтобы заслужить чью-то дружбу. Или любовь.

– Ты знаешь, – прошептала она. Он сделал вид, что не понял.

– Я слишком долго был в шоу-бизнесе и много повидал.

Теперь она заволновалась.

– Но я все же могу петь для людей, правда? Когда научусь лучше играть на гитаре.

– Только если захочешь. И если не позволишь никому судить о себе исключительно по голосу.

– Обещаю.

Он обнял ее за плечи и привлек к себе.

– Я люблю тебя, Райли.

Ее щека прижалась к его груди.

– Я тоже люблю тебя, па.

Она впервые сказала это отцу. Взявшись за руки, они пошли к машине.

– Не могли бы мы поговорить о моем будущем? – робко спросила Райли. – Не о пении. О школе, о том, где я буду жить, и все такое.

Теперь Джек точно знал, что нужно делать.

– Поздно! – мрачно провозгласил он. – Я уже все решил.

Былая настороженность застыла в глазах девочки.

– Это несправедливо! – запротестовала она.

– Я твой отец, значит, я принимаю решения. Жаль, что придется огорчить тебя, но, как бы ты ни умоляла, я и близко не подпущу свою единственную дочь к тетушке Гейл и Тринити.

– Правда? – ахнула девочка.

– Детали плана еще не до конца ясны, но мы летим в Лос-Анджелес вместе. Найдем тебе хорошую школу. Не пансион. Я хочу, чтобы ты была рядом. Должен же отец присматривать за дочерью. Наймем экономку, которая понравится нам обоим, чтобы с тобой кто-то оставался, когда мне придется уезжать в турне. Иногда ты сможешь видеться с Эйприл, над этим я пока работаю. Ну, что ты думаешь?

– Думаю... думаю, что это здорово!

– Вполне согласен.

Садясь в машину, он улыбнулся себе под нос. Рок-н-ролл способен сохранить молодость любому, но все же стать наконец взрослым – тоже совсем неплохо.