– Тебе идёт передник! – с преувеличенным восторгом отмечает Митя, опускает уголки губ вниз и несколько раз твёрдо кивает, глядя на моё кислое лицо. Усмехается, садится за стол, открывает ноутбук и велит приступать к готовке ужина.

А что делаю я?

Стою в каком-то нелепом переднике с рисунком обезьян, с пучком на голове (цитата: «Чтобы не дай Бог ни один волос не попал в еду!»), с лопаткой для жарки в руках, и в абсолютной растерянности.

Что делать со всеми этими продуктами?!

Я в панике! Нет, серьёзно! Когда Митя ставил в известность, что готовить весь месяц буду я, была уверена – шутит. А оказалось…

Сразу после бара мы поехали в магазин, где Митя основательно закупился продуктами, при этом даже не интересуясь, смогу ли я хоть что-нибудь путное из них приготовить! Он лишь посмеивался с того, какими ошарашенными глазами я читала инструкцию по приготовлению каких-нибудь банальных пельменей, и время от времени приговаривал, что моему будущему мужу вряд ли понравится отсутствие у меня элементарных кулинарных навыков. На что я с кислым видом отвечала, что выйду замуж за повара.

Ну ладно. Сковородку на огонь, налить подсолнечное масло (погуглила), разбить четыре яйца, посолить и… и отлично! Открыть пачку сосисок, запихнуть несколько в микроволновку и оставить греться. Вуаля!

– Ужин готов.

– Что это? – Крышка ноутбука захлопывается, и я вижу лицо Мити, которое выражает крайнюю степень недоумения. – Смерти моей хочешь?

– Ты тут без меня чем-то лучшим питался? – хватаюсь за вилку и приступаю к еде. Яйца я ем. Сосиски нет. – Или тебе Алина контейнеры с едой приносит?

– Ага. И носки заодно штопает.

– Смешно, – фыркаю, поглядывая, как приступает к еде.

Чёрт. Пересолила.

Отодвигаю от себя тарелку.

– Бутерброды ешь?

Бутерброды сделать осилила. Так что голодным Дмитрий Александрович точно спать не ляжет, ну а завтра найду в интернете пошаговый рецепт «чего-нибудь» и докажу, что не безнадёжна.

За ужином о многом поговорить не удалось. Выяснила лишь, что дела с теми, кто хочет выкупить «Клевер» обстоят не очень, и Митя быстро свернул эту тему.

– Ты не психанёшь, если я скажу, что мы с Ником о тебе говорили? – осторожно поинтересовалась, наблюдая, как Митя моет посуду (сам вызвался!), а точнее жадным взглядом пожирая перекатывающиеся под кожей мышцы, которые футболке не удалось спрятать от моего зоркого взгляда.

– Дай угадаю, – усмехнулся и бросил взгляд на меня. – Рассказывал, каким подонком я был?

– Точно.

«И даже не психанёшь?»

– Хочешь что-то спросить?

«Да. Какого чёрта ты женишься на Алине?».

– Нет… вроде бы.

Выключает воду и на тяжёлом вздохе поворачивается ко мне:

– Да. Это правда. Я занимался чёрте чем, пока однажды не понял, что можно и мозгами думать, а не только задницей.

– А… тату тоже тогда набил?

Выдерживает паузу, ставя тарелки в сушилку, подходит ко мне и пристально глядит в лицо сверху вниз, так что от близости кожа вмиг мурашками покрывается и сбивается дыхание.

– Это ошибка, ставшая напоминанием, – негромко и с горечью в голосе. – Чтобы каждый раз глядя в зеркало напоминать себе о том, что за каждый свой неверный поступок рано или поздно придётся расплачиваться.

И смотрит на меня дольше обычного, будто задумавшись о чем-то, что не на шутку тревожит, даже взгляд изменился… словно направлен внутрь себя.

– Пойдём спать, – говорит хриплым голосом и первым выходит из кухни.

В эту ночь я и вовсе не могла уснуть. Крутилась с одного бока на другой, раскрывалась, накрывалась, смотрела в потолок, в окно, в телефон и… всё, о чём могла думать, это о том, что за этой стеной сейчас спит парень, к груди которого хочется прижаться больше всего на свете, вдохнуть его аромат полной грудью и вновь почувствовать его вкус губ на своих.

Прийти к нему домой было ошибкой, неверным поступком и как сказал Митя, рано или поздно мне придётся за него заплатить.

А пока… можно попробовать сделать ещё один ошибочный шаг.

Дверь в студию оказалась приоткрытой, и я, беззвучно подкравшись ближе, заглянула в щель. Свет от мониторов разливался по комнате неярким голубым свечением. Митя сидел за столом; в руках гитара, на голове наушники. Мой взгляд упал на его обнажённую спину и внутри словно чан с кипятком развернулся; сначала было просто жарко, а потом стало обжигающе больно. Потому что даже права не имею так на него смотреть.

Он пишет музыку. Работает даже по ночам. Неудивительно, что под глазами такие мешки появились, – организация свадьбы требует нешуточных затрат.

Сама не заметила, как поддавшись желанию, осторожно приоткрыла дверь и скользнула внутрь.

Наверное, он почувствовал мой взгляд. Обернулся. На фоне монитора лицо его было в тени, так что глаз практически не видно, и я понятия не имела, каким взглядом он сейчас на меня смотрит.

Зато смотрела я.

Долго. Пристально. Неотрывно.

Кроме спортивных штанов на Мите больше ничего не было, и я просто не смогла устоять перед желанием пробежать взглядом по рельефам его груди. Тут же обдало новой волной жара, а внизу живота опасно запульсировало.

Что он со мной делает? Я кажусь себе безумной. И с такими темпами скоро вновь окажусь на улице!

Снимает наушники, убирает гитару с колен и встаёт с кресла, делая несколько шагов в моём направлении, и теперь я пожираю взглядом кубики пресса и убегающую за пояс штанов идеально очерченную букву V.

– Не спится? – спрашивает шёпотом, словно кто-то может нас подслушать, и лоб хмурит, а в глазах оживает растерянность. О, он явно не ожидал меня здесь увидеть, да ещё и глубокой ночью. Или ожидал… и поэтому вдвойне растерян?

Вижу, как взглядом пробегается по моей короткой ночной сорочке на бретельках, и кадык его нервно дёргается, – сглатывает.

– Крис…

– Не спится, – отвечаю на ранее заданный вопрос. Знаю, если попытаюсь поцеловать его снова, – точно выгонит, или как минимум к себе в комнату отправит, а на дверь студии замок повесит, поэтому перевожу тему и киваю на монитор:

– Работаешь?

– Что?.. А… да, немного, – делает глубокий вдох, будто приводя себя в чувства, ерошит волосы и возвращается к столу, чтобы набрать что-то на клавиатуре; скорее просто для вида.

– Почему не спится? – спрашивает, будто намеренно на меня смотреть не желая. Будто… боится меня. Или себя боится?.. Я же вижу это… вижу, как смотрит на меня, теперь, – спустя время.

Ему нравится на меня смотреть – единственное, в чём уверена.

Всего день прошёл, а я уже творю глупости.

Знала ли, что так будет?.. Да.

Знал ли он?..

Беззвучно ступаю по полу и замираю у Мити за спиной, глядя как под гладкой кожей перекатываются мышцы спины, будто обласканные морской водой камни. В кончиках пальцев пощипывает, – так хочется его коснуться…

– Я… – оборачивается и тут же замолкает на полуслове, увидев меня так близко, всего в нескольких сантиметрах. Его глаза расширяются, а зрачки суетливо бегают по моему лицу, но отходить не торопится, позволяет нам дышать одним воздухом, позволяет ощущать жар его тела, каждой клеточкой своей кожи.

Я буду жалеть об этом. О боже… как же сильно я буду об этом жалеть.

Поднимаю руку и практически невесомо касаюсь его твёрдой груди. И вот уже вся моя ладонь пылает огнём, скользя по гладкой коже вниз к животу, по кубикам пресса, и каждым нервом в своём теле я ощущаю, как Митя напряжён, как велико его желание отстраниться, но он почему-то не делает этого, позволяя его касаться.

Его ладонь оказывается поверх моей, и вот я уверена, что сейчас оттолкнёт, прикажет возвращаться к себе в комнату, но вместо этого он сжимает мои пальцы своими и судорожно выдыхает. В глазах его – борьба, сражение с самим собой. А я теперь точно знаю, – не безразлична. Не просто школьница, не просто ребёнок, а нечто большее. Нечто запретное. То, что он никогда не позволит себе принять, но и оттолкнуть не может. Вот, что я сейчас вижу. Вот, что чувствую.

Ещё один шаг, о котором пожалею: кладу вторую ладонь ему на грудь, в ту область, где бьётся сердце, и других доказательств мне больше не надо, потому что так отчаянно громко может стучать лишь сердце человека, которому не всё равно.

Мите не всё равно!

От этой мысли внутри всё взрывается, кровь ударяет в голову, и я больше не отдаю отчёта своим действиям, я готова сорваться…

Скольжу ладонью выше, – к шее, поддаваясь желанию, что жило во мне всё это время, и пробегаюсь подушечками пальцев по чёрной, как смоль татуировке, обрисовывая каждый завиток лозы, что тянется к самому уху, и на коже Мити вспыхивают мурашки, я чувствую их, и внутри меня всё взрывается с новой силой.

– Крис, не заставляй меня чувствовать себя подонком, – низким, хриплым голосом просит, тёплым дыханием скользя по моей коже и всё ещё сжимая мою ладонь в своей.

Завожу руку ему за шею, выше, к затылку, и вот мои пальцы уже путаются в его мягких волосах, а грудь прижимается к его груди, которая вздымается всё чаще, всё резче.

– Кем же тогда должна чувствовать себя я, – в глаза ему заглядываю, приподнявшись на цыпочках, – если больше всего на свете желаю не того, чтобы вернулись родители, а того, чтобы ты передумал жениться на Алине?

Челюсти с такой силой сжимаются, словно ему невыносимо больно, но глаза говорят о другом… Он не может. И плевать, насколько важны причины. И плевать, насколько велика у них любовь, да и есть ли она вообще… он просто не может.

– Однажды… ты будешь меня ненавидеть, – шёпотом на ухо, и всё моё тело реагирует на его голос, на его прикосновения мелкой приятной дрожью. Я как оголённый нерв. – Потому что всё это… неправильно. Потому что у этого нет продолжения.

– А ты не хочешь мною пользоваться, угадала? – тихо, мрачно усмехаюсь.

Припадает лбом к моему лбу и берёт моё лицо в ладони, осторожно, словно я из хрупкого стекла сделана. И в глаза смотрит:

– Я не хочу сделать тебе ещё больнее, понимаешь?

– Или Алине?

Выдерживает паузу, а я всё крепче к его груди прижимаюсь, потому что не хочу отпускать. Не сейчас. Не в эту ночь. И пусть всё катится к чёрту! Мне плевать на чувства Алины! Да! И пусть я буду самой отвратительной стервой на свете, а она сущим ангелом во плоти… мне плевать. Какой бы идеальной она не была.

Всё, чего я хочу – это его. Быть с ним. Касаться его. Засыпать у него на груди и просыпаться рядом.

Опускает ладони мне на плечи и проводит ими вниз по оголённым рукам, переплетая пальцы.

– Тебя не должно быть здесь, – с трудом контролирует голос.

– Но я здесь, – с надеждой смотрю ему в глаза. – Спорим, даже если расскажешь об этом Алине, она скажет, что всё понимает и у меня просто ситуация сложная?..

Усмехается, но совсем не весело. Притягивает меня к себе, обвиваясь руками вокруг талии, и я оказываюсь прижата щекой к тёплой груди.

– Пообещай, что это было в последний раз? – просит, гладя меня по волосам, и даже представить не может, что своими словами сейчас вонзает спицы мне в сердце.

– Потому что я школьница? – с горьким смешком.

– Потому что… – пугающе хрипло, – потому я могу сорваться. А я не хочу набивать себе новую татуировку, Крис.

– Не понимаю! – повышая голос, с отчаянием заглядываю ему в лицо. – Ты так любишь её? Привычка? Пять лет – показатель стабильности в отношениях, повод для свадьбы? В чём причина, скажи мне.

– Люблю.

– Лжёшь, – не хочу в это верить. Не хочу это слушать.

– Не лгу, – твёрдо. Тяжело сглатывает, пронзительно глядя мне в глаза. – Я люблю её… по-своему. Иначе. Но это тоже любовь. Она разной бывает.

Горло сжимается от спазма, душу в себе слёзы изо всех сил. Он не может её любить! То, что я видела… между ними… это не любовь! Нет!

– Это нечто большее, – говорит Митя, и я мысленно заставляю забрать его свои слова обратно. Пожалуйста, забери их! – Это сложно объяснить, Крис. Да и… чёрт, я чувствую себя последним идиотом, говоря об этом… Просто… всё очень сложно. Я не хочу быть одним из тех подонков, которые сначала любовь до гроба обещают, а потом, когда в их жизнь врывается самое настоящее торнадо… – мягко улыбается, с трепетом и печалью, рассматривая моё лицо, так, словно только сейчас смог себе это позволить, – отступают от принципов и берут слова обратно. Это называется… ответственность, Крис. Простая ответственность, которую, однажды взвалив на свои плечи, не имеешь права отказаться нести до конца. Ты поймёшь… однажды поймёшь меня, уверен. А это… всё это… проходящее.

– Я проходящее? – дрожащим голоском. – Думаешь… это всё не серьёзно?

– Знаю.

Ненавижу его за эти слова.

– Ни черта ты не знаешь, – без эмоций, шёпотом, устремив взгляд в пол. – Твоя причина такая глупая…

– Это не вся причина, – говорит на резком выдохе, и я вновь заглядываю ему в глаза.

– Тогда скажи.

– Скажу, – отвечает спустя паузу и мягко целует меня в лоб. – А точнее покажу. Потом. А сейчас иди спать.

Причина оказалась настолько простой и в тоже время настолько выбивающей землю из-под ног, что я успела тысячу раз пожалеть обо всём на свете: начиная от переезда в этот город и заканчивая вчерашней ночью, когда поняла, что объятия Мити – вот мой дом.

Эта самая таинственная причина, в понедельник вечером, показалась вместе с Митей из дверей детского сада под номером тринадцать и звонко закричала на всю улицу:

– Так не честно! Ты обещал, что на рыбалку поедем! А выходные прошли вчера!

– Я же сказал: на следующих выходных, – посмеиваясь, ответил Митя, держа за руку светловолосого мальчугана.

– Ну, пааааап! Это так долго! Хочу сейчас! – топнул ножкой мальчик и во все глаза уставился на меня. – А это что за красивая тётя?

– Пойдём. Я тебя познакомлю, – ответил Митя, глядя на моё застывшее в шоке лицо.