Егор.

Мальчишка пяти лет. Сейчас валяется на кровати, что с недавних пор можно называть моей, хрустит чипсами и играет в какую-то стрелялку на Митином смартфоне.

Маленькая копия Алины, не считая взрывного характера, который уже успел продемонстрировать, требуя немедленно везти его на рыбалку и плевать, что через часа два уже будет темно.

Симпатяга, довольно высокий для своего возраста, с копной светлых волос и большими карими глазами, обрамлёнными густыми ресницами.

Карими… глазами.

Учитывая цвет глаз Алины и цвет Митиных глаз…

– Егор не мой сын, – Митя делает вид, что не замечает моей растерянности, замкнутости, и вообще какого-то жуткого ступора, когда лицо оказывается просто не способным выразить ни единой эмоции, что буквально переполняют меня. Парадокс какой-то.

Я хочу кричать и биться в истерике из-за того, что последние надежды быть с Митей только что рухнули, но вместо этого сижу в студии, пустым взглядом смотрю ему в лицо и просто молчу.

– Крис, ты сама просила назвать причину, – тяжело вздыхает Митя, опускается в противоположное кресло на колёсиках и проводит ладонью по вымученному лицу. – Я… чёрт, я вообще не понимаю, для чего всё это делаю. Для чего познакомил тебя с Егором, для чего сейчас собираюсь рассказать то, что по сути тебя вообще волновать не должно… Бред какой-то…

Митя мог не напрягаться, потому что большинства его слов я попросту не расслышала, – в голове слишком громко гудят мысли.

– Почему он назвал тебя папой? – Надо же, не всё потеряно, я способна говорить.

– Потому что он считает меня папой, – просто отвечает Митя, ударяя ладонями по коленям. – А я люблю его, как родного. Всё просто.

Ничего не понимаю.

И мне потребовалось довольно много времени, чтобы убедить Митю рассказать мне всё. Всё. Потому что если он считает это бессмысленным, то для меня это важно. Настолько важно, что я готова была умолять его рассказать правду. Об Алине, о Егоре и о его биологическом отце.

Правда оказалась куда более горькой, чем я могла себе представить.

Пять с половиной лет назад отец Егора умер от передозировки наркотиками. Все звали его – Киря, на тот момент Кире было всего девятнадцать, он был другом Мити и парнем Алины, расположения которой добивался долгими месяцами. Но – и это уже мои умозаключения, – однажды девочка поняла, что тусоваться с плохишами может быть очень даже весело и, не задумываясь о последствиях, вручила себя в руки наркоману.

Киря клялся всем на свете, что завяжет, что они с Алиной поженятся, и у них будет много прекрасных детишек. Но планы эти изначально были заоблачными, потому как Киря и не думал завязать ни с наркотиками, ни с разбойным образом жизни. Митя, к слову, в то время ничем особым от друга своего не отличался.

Видимо судьба, или кто-то, кто ими управляет, так распорядился. И для того, чтобы у одного из уличных бандитов включились мозги, пришлось показательно наказать другого. Мите повезло. Примером стал не он. И теперь я как никогда лучше понимаю его стремление быть… действительно хорошим человеком. Быть ответственным, рассудительным и честным. Ведь он, как никто другой, знает изнанку этих понятий.

Да… теперь я безоговорочно понимаю его жизненную позицию. И она восхищает. Действительно восхищает. И кажется… теперь я люблю его немножечко больше.

Что произошло дальше, мне было понятно и без объяснений. Убитая горем Алина оказалась на третьем месяце беременности, а Митя – единственным, кто был готов подставить ей своё плечо.

Подставил аж на целых пять лет.

И думаю… до конца жизни.

Митя ухаживал за ней во время беременности, просто, – по-дружески, потому что поначалу родители Алины отказались принимать будущего внука и настаивали на аборте. После чего Митя снял эту самую квартиру, в которой сейчас живу я, и они с Алиной стали соседями по комнатам.

Дольно долго продержались, прежде чем перейти на новый уровень. Аж несколько месяцев! А потом нашли утешение друг в друге. Алина всё ещё оплакивала любовь всей своей жизни, а Митя изо всех сил боролся со своими демонами. Не хочется соглашаться, но эти двое действительно стали друг для друга поддержкой и опорой, даже не знаю, что было бы с ними сейчас, не сойдись они…

После рождения Егора, Митя стал для мальчишки самым настоящим папой. Он лично забирал Алину из роддома с младенцем на руках, заботился о них и помогал всем, чем мог. Работал днём на мебельной фабрике, а по ночам писал музыку.

Однако недолго счастье длилось. Митя ещё успел дождаться первых в своей жизни шагов Егора, после чего был лишён опеки над ребёнком. По документам он являлся отцом, хоть весь город и шептался о том самом наркомане, от которого Алина нагуляла ребёнка. И кто бы мог подумать, что этой самой разрушительницей семьи выступит никто иная, как приёмная мать Мити. Раиса Павловна. Мымра.

– Раиса не всегда работала в школе, – стараясь говорить ровно, Митя продолжает рассказ, поглаживая пальцами струны акустической гитары, что лежит у него на коленях. – До этого она работала в службе социальной защиты детей. Дальше можно не продолжать?

– Она была против, чтобы ты был папой не своему ребёнку? – понизив голос до шёпота полного ужаса, смотрю на Митю во все глаза и отказываюсь верить в то, что слышу. Волоски на шее становятся дыбом.

– Для ребёнка шлюхи и наркомана, – с желчью в голосе поправляет и шумно выдыхает. – Вот такая она… Раиса Павловн. Фанатичка, помешанная на воспитании ребёнка, что однажды усыновила. А ребёнок, то есть я, взял и… дважды не оправдал её ожидания. В общем, благодаря ей дело стало областным и всё, что мне оставалось, это, молча ненавидя, умолять её, чтобы дело до Москвы не дошло. Они там все между собой повязаны, один через другого… в этой соцслужбе, уж я-то это знал не понаслышке. А учитывая моё прошлое, десятки приводов в полицию, употребление запрещённых препаратов, драки, мелкие кражи… своих метров нет, вырос в детском доме, соответственно и деньгами большими не ворочаю, да и плюс ко всему отец я мальчишке не генетический…. Я ничего не мог.

– Что она сделала? – ещё тише и с ещё большим ужасом.

Митя криво, болезненно улыбается, убирает гитару с колен и складывает руки на груди:

– Первым делом добилась моей постановки на учёт в наркодиспансер; доказательств хватало. А дальше всё само собой полетело к чертям.

– Но ты же завязал!

– Да, но это не значит, что меня можно сразу снимать с учёта и возвращать опеку над ребёнком, – Митя качает головой и посматривает на дверь из-за которой звучит стрельба и недовольное ворчание Егора, который кажется только что промахнулся. – К такому, как я, детей близко не подпускают и отцовство не доверяют, понимаешь? Меня два года назад сняли с учёта, и только пару месяцев назад я закончил сдавать анализы на все известные виды «зелья».

Пару месяцев назад?

Так он…

– Я собираюсь вернуть своё право быть отцом этому пацану, – опережая мой вопрос отвечает.

«И поэтому вы с Алиной женитесь», – мысленно добавляю, а внутри всё от боли сжимается.

Это конец.

Вот это… действительно конец.

***

Я изгрызла все ногти в ожидании, когда Митя вернётся. Он повёз Егора домой, к матери и бабушке, в двушку, в которой они втроём проживают.

Поначалу Митя мог видеться с ребёнком только под наблюдением кого-либо из соцслужбы, и лишь спустя время и в основном под натиском Алины ему разрешили забирать мальчика к себе на какое-то время. Алина против не была. Алина лучше других знает, каким человеком смог стать Митя. Алина действительно… любит его.

Теперь у них всё наладится? Да?

Теперь у их маленькой семьи будет всё хорошо, и они снова смогут съехаться?..

Замираю перед зеркалом в коридоре и смотрю на бледное лицо в отражении, совершенно не узнавая себя.

Боже… в кого я превратилась?

Каким чудовищем я стала?!

– Или… всегда была им, – почти беззвучно срывается с дрожащих губ.

Я не могу вмешиваться. Не могу ломать жизнь ребёнку! Только не после того, как на собственной шкуре узнала, что такое быть одинокой!

Я не могу быть рядом с ним.

Я не имею права… любить его.

Я. Не должна. Любить. Его.

И меня не должно быть здесь.

Впервые в жизни я собрала свои вещи настолько быстро. Возможно, потому что вещей осталось всего-ничего, а возможно желание убраться из этой квартиры, как можно быстрее было настолько велико, что чемодан словно само собой собирался.

Думаю, прошло не больше десяти минут, а я уже завязывала шнурки на кроссовках, прижимая к уху телефон.

– Женя? Алло, Жень…

– Крис? – вяло прозвучало в ответ. – Что такое? Почему звонишь?

– Можно я сегодня у тебя переночую? Да, знаю, я полная идиотка, что наорала на тебя, я виновата и искренне сожалею, но пожалуйста… пожалуйста, просто скажи: «Да», и я потом тебе всё объясню.

В ответ – тишина.

– Тебе плохо? – наконец спрашивает обеспокоенно. – Где ты?

– Там, где не должна быть, – хватаю шарф с верхней полки, и вместе с ним на пол падает ещё один – вязанный в цветную полоску. Мой шарф. Тот самый, который Стрела отобрал у меня у школы.

– Алло, Крис? Ты тут ещё?

– Да, я… – поднимаю его с пола и как заворожённая не могу отвести от шарфа взгляда. – Я просто устала, Жень. Очень… устала быть чудовищем.

– Эммм… ладно. У нас с мамой однокомнатная, но если ты не против спать на полу…

Телефон вдруг вылетает у меня из руки, и я круто разворачиваюсь, обнаруживая за спиной Митю с застывшим непроницаемой маской лицом. В свободной руке футляр для скрипки. Какого чёрта он притащил сюда скрипку? Опять просить собрался, чтобы я для него играла? Уже раз десять просил! Никак не дойдёт, что я больше никогда, ни за что на свете не прикоснусь к смычку?!

Секунда. Две. Три.

Сбрасывает вызов и бросает мой телефон на полку для обуви.

Ещё секунда. Две. Три.

– Я ухожу.

– Нет, – стальным голосом. Опускает скрипку на пол.

– Да! Я ухожу! – хватаю телефон, чемодан за ручку и пытаюсь прорваться к двери.

Митя выхватывает у меня чемодан и отправляет в полёт по коридору к кухне. Следом подхватывает меня на руки, и пока я избиваю ногами воздух и требую немедленно меня отпустить, несёт в спальную. Бросает на кровать, закрывает дверь, лишая попытки сбежать, прислоняется к ней спиной и смотрит на меня глазами, в которых столько всего намешано, что я даже разбираться не хочу в том, что он сейчас чувствует.

Я просто хочу сбежать! От него. От себя. От чувств и пагубного желания разрушить их семью! Потому что это желание слишком сильно.

– Ты хотела знать правду! – рычанием зверя, жестко, обвинительно. – Так что не так?! Я предупреждал, что приятного не услышишь!

– Я просто. Хочу. Уйти! – требовательно, сквозь сжатые зубы. Делаю несколько стремительных шагов к нему и оказываюсь нос к носу с человеком, от которого становлюсь зависимой.

Пока не поздно…

– ДАЙ МНЕ УЙТИ!

– КУДА?!! Тебе есть куда идти?!! – рыком в лицо. Челюсти так сильно сжимаются, что по ним бегают желваки, вены на шее вздуты, мышцы лица вопят от напряжения, а глаза будто два адских котла горят диким пламенем.

– Хватит, – говорю решительным шёпотом. – Это было ошибкой. Прийти сюда было моей ошибкой.

– Моей ошибкой было впустить тебя…

– Тогда я просто уйду.

– … в своё сердце.

***

Бывает такое, когда кажется, что время остановило свой ход. Ветер перестал шуметь листвой на деревьях, машины на дорогах замерли, океаны бурлить перестали, и даже земля прекратила вращаться.

Бывает такое, что один короткий миг твоей жизни навеки становится самым любимым, самым счастливым, памятным. Миг, который я буду вспоминать потом каждый божий день, каждый раз слыша звуки гитары.

Кажется, этот миг сделал меня взрослее, немножечко мудрее. Той, кто не верит в сказки, но той, кто принимает реальность такой, какая она есть, и за всей этой пеленой из собственных пропитанных эгоизмом чувств, я смогла понять истинные ценности, понять, что такое самоотверженность и сила идти против того, чего желает сердце.

Когда Митя шагнул ближе и мягко коснулся ладонью моей щеки, я поняла, что даже не плачу. И это было удивительно. Услышав от него то самое, заветное, мне не стало больнее, – мне стало легче.

Потому что он разглядел. Он увидел. Почувствовал.

Я не просто глупая школьница…

– Ты удивительная, – шепнул мне на ухо, прижав к своей груди.

Я больше не пушистый зверёк и не плюшевая игрушка…

– Ты сильная, Крис… Нежная, умная, красивая… Неповторимая. – Осторожно взял моё лицо в ладони и позволил мне вновь утонуть в глубине его глаз; спокойных, немного печальных. – И ты взрослая, – добавил тише. – Потому что понимаешь… я не откажусь от них. Ни за что. И никогда.

– Знаю, – голос почти не дрогнул. – Это правильно.

Заправил локон волос мне за ухо и по коже тут же побежали мурашки. Прижал к себе ещё крепче и тяжело вздохнув, поцеловал в макушку.

– Проходящее? – шепнула я ему в грудь.

– Настоящее.