1

Трудным выдалось лето 1958 года. За весь вегетационный период выпало всего девять миллиметров осадков — как в пустыне. Температура на поверхности почвы в июне достигала 63 градусов. Дожди пошли лишь во время уборки хлебов.

Для сравнения: в самом страшном по засухе 1911 году выпало 52 миллиметра осадков, в нынешнем — девять, то есть почти в шесть раз меньше. Тогда посевы погибли почти полностью и разразился голод, сейчас колхоз намолотил около 60 пудов с гектара — такой намолот прежде считался добрым даже в хорошие годы. Около 60 пудов — это на круг, а по паровому клину урожай переваливал и за сто пудов.

Сравнивая, Мальцев гордился: за все время своего существования колхоз «Заветы Ленина» никогда не бывал без хлеба, ни в сухие годы,— из последних десяти лет восемь были сильно засушливыми,— ни в холодные и дождливые, которые случались реже. А были всегда с хлебом потому, что полевое хозяйство в колхозе ведется с учетом существующих природных условий, а не наперекор им, не на авось. С годами менялась агротехника, как и в целом система земледелия, но пар оставался основой, фундаментом любого севооборота, потому что без него повышать культуру земледелия, утверждал Мальцев, так же немыслимо, как без школ и библиотек — культуру народа...

Сам стоял на этом и других предупреждал:

— Без пара, и пара хорошего, Сибирь может покрыться сорняками, наносящими огромный вред урожаям, и посевы в большей мере могут подпадать под вредное действие часто повторяющихся губительных засух...

Он хорошо знал, что сорняки, расплодившиеся в годы войны, все еще отнимали добрую половину сибирского урожая, а если ликвидировать пар как ремонтное поле, то они и вовсе задавят посевы. Так уже и было во многих хозяйствах.

Однако страстные предупреждения его явно не соответствовали общему настроению: все уже знали что-то такое, чего не знал он, Мальцев. Ему доказывали, что пар вполне можно занять кукурузой, которая даст нам нужное количество зеленой массы. К тому же, если за ней хорошо ухаживать, и с сорняками можно разделаться еще лучше, чем на паровом поле.

Мальцев оказался в странном одиночестве: все, кто еще вчера соглашался с ним, кто активно поддерживал его, сегодня так же активно спорили с ним, выставляя массу доводов в защиту новой идеи.

Может быть, он чего-то не понял? Может быть, и правда, занятый кукурузой пар будет не хуже чистого? Утверждают-то так вполне ответственные люди, и ученые их поддерживают — значит, проверили, поэтому и уверены в успехе.

Правда, занимать чистый пар пытались и раньше — и зерновыми на зеленый корм и травами,— однако паром такое поле не называлось, а называлось тем, чем и было оно занято: гороховищем, виковищем или картофелищем. Но пар, занятый кукурузой?..

Что ж, надо попробовать.

И Мальцев припоминает, прикидывает, думает: если пары, как предлагается, занять квадратно-гнездовыми посевами кукурузы с узкими междурядьями, то механизированная обработка возможна лишь до определенного периода роста. После этого трактором уже не въедешь и земля сильно зарастет сорняками. Выход тут один — оставлять широкие междурядья, располагать рядки не через 70, а через 210 сантиметров. Широкие междурядья позволят обрабатывать посевы все лето в разных направлениях. При таком редком посеве можно будет и с сорняками бороться и влагу в почве накопить и сохранить. Пусть и не так хорошо, как в чистом пару, но все же лучше, чем при густом севе.

А сам продолжал биться не за использование, а за сохранение паров: отводить пятую часть земли под чистый пар в наших условиях мы вынуждены, иначе поля могут превратиться в заросли сорняков, а посевы в случае засухи не дадут урожая. Будет возражать: термин «занятый пар» — это самообман, придуман для самооправдания, чтобы не быть без пара. Любое занятие пара ведет к снижению будущих урожаев, к снижению культуры земледелия — мы сами к себе лезем в карман.

Однако ни доказать, ни отстоять свою точку зрения ему не удавалось. Не приняли и его рекомендации по широкорядному севу. В руководстве сельским хозяйством все заметнее проявлялось своеволие, которое впоследствии назовут волюнтаризмом.

Мальцев открыто противился этому своеволию. Встревоженный положением дел, он поднимется на трибуну очередного Пленума ЦК КПСС, созванного в январе 1961 года, и скажет резко: хватит уступать, уступки ведут к беде.

— Мне кажется, стоило бы серьезно подумать о том, чтобы земля у нас находилась в крепких и заботливых руках. Земля просит хозяина не на день и не на два, а на многие годы. Неужели у нас среди агрономов не найдутся такие люди, которым можно было бы доверить заботу о земле, чтобы они держали ее в своих крепких руках и поднимали плодородие, следили за чистотой полей?! Ведение полевого хозяйства нельзя обезличивать, и не надо позволять кому попало вмешиваться куда не следует... Мы согласны в наших условиях соревноваться с любым ученым за лучший урожай. Это соревнование надо обязательно организовать...

Надеялся, что такая решительность заставит хотя бы задуматься и усомниться в том, что рекомендовалось все настойчивее. Верил, что поймут: проверка идей должна состояться до того, как они начнут широко внедряться в производство. Сам же продолжал размышлять: может, пар действительно не нужен? Задавшись этим вопросом, он ответил на него однозначно.

— Продумывая все обстоятельства и реальное состояние наших полей, невольно приходишь к выводу, что в нашем хозяйстве при засушливом климате еще не созрели условия для полной ликвидации пара, а потому решать этот вопрос опрометчиво, без учета конкретных особенностей весьма и весьма рискованно.

Да, взвесив все, Мальцев остался на своем, будут пары, будет и хлеб в любой год. Без них не добиться устойчивости в зерновом хозяйстве.

Но его уже не слышали. Начиналось повсеместное внедрение пропашной системы земледелия, вытеснявшей травы и пары. Заговорили о смелом северном походе кукурузы до Прибалтики, Урала и Сибири. Лишь немногие хозяйственники решались сеять травы, занимая ими дальние поля за болотинами и лесами, куда не было дороги. И никому из посторонних не показывали. Но при дороге и они сеяли кукурузу, вкладывая в нее все силы и удобрения, только-только начавшие поступать в хозяйства.

Честный человек, глядя на эти с тщательностью ухоженные, но ничего не обещавшие плантации желтеющих худосочных ростков, спрашивал председателя: а не лучше ли прекратить всякий уход, ведь все равно убирать здесь нечего будет? Посмотрит в глаза собеседнику председатель и, если поверит ему, признается: и сами бы не тратились, да ведь тогда-то и скажут, что без ухода оставили кукурузу, вот поэтому и не удалась она. А если не поверит, то ответит вроде бы даже бодро: ничего, корм будет. Отвечая так, он имел в виду те поля за болотинами и лесами, где тайно, как незаконнорожденный, рос, набирал массу густой клевер, который и покроет нужды.

У такого председателя хоть и скребли на душе кошки, но он знал, что кое-что все же сделал по-своему. Хуже чувствовал себя тот, кто за пустыми плантациями все лето ухаживал, а значит, впустую работал. Нет страшнее наказания для человека, как обречь его на бесполезный труд: камень ли в гору вкатывать, который тут же будет сброшен обратно, или возделывать на северном поле южную культуру.

Все заметнее, все ощутимее сказывались нравственные и экономические потери. Земледелец видел, что усердие, расходящееся с разумом, не только не приносит пользы, но губит и разлагает все вокруг. Видел, как потянулись из деревни люди, как густо на полях пошли сорняки, заглушая посевы и снижая урожаи.

Совестно, стыдно было земледельцу в глаза людям смотреть. Еще более стыдно известным в народе, кого знали в лицо, кого чтил народ. Вот и казалось Мальцеву, что каждый, увидев его, спросить порывается: «Что же это вы, Терентий Семенович?» А что он мог ответить на это?

Труды Мальцева, еще недавно привлекавшие внимание всего общества и получившие отклик во всем мире, исподволь забывались. А если и упоминали о них, то лишь от случая к случаю. Производственные опыты начали сокращаться, а в большинстве районов страны и вовсе прекратились. Наступил глухой период забвения и дела и имени его.

Но самым страшным для него было то, что уходили годы, которые он растрачивал не на дальнейшую разработку теории и практики безотвальной системы земледелия, а на борьбу с приемами, которые усиленно насаждались и которые вносили в полеводство анархию, на то, чтобы земля не засорилась снова,

2

В эти годы, которые Мальцев назовет потерянными, верным его идеям оставался, пожалуй, лишь один ученый — Александр Иванович Бараев, ставший директором Всесоюзного НИИ зернового хозяйства под Целиноградом.

Правда, и между ними вышла небольшая размолвка. Случилось это еще летом 1958 года. Встретились они как друзья-единомышленники на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке, где проходила сессия ВАСХНИЛ.

— А ведь вы оказались совершенно правы, предлагая безотвальную обработку почвы,— сказал тогда Бараев.

— Еще раз спасибо за признание,— с улыбкой ответил Мальцев. — Но об этом, помнится мне, вы уже говорили четыре года тому назад на совещании в Мальцеве.

— В прошлом году мы были в Канаде, там пашут так же, как и вы,— поспешил пояснить не совсем удачный свой заход Бараев.

— А если бы канадцы так не пахали, то, выходит, нам и нечем было бы доказать свою правоту? — спросил Мальцев насмешливо. Он никогда никого не обласкивал, даже своих сторонников и единомышленников. Не то чтобы суров с ними был, но не делался ни мягче, ни щедрее на похвалу.

Бараев смутился: он хотел лишь сказать, что увиденное в Канаде подтверждает...

— Вы увидели там орудия для безотвальной обработки и сева по стерне, каких у нас нет, и, слышал, купили некоторые,— вот это хорошо сделали...

На этом они и расстатись. И с той поры не встречались долго, хотя и бывали на одних и тех же совещаниях, а если и встречались, то лишь здоровались и почти не разговаривали — спешили по своим делам.

И вдруг Мальцев получил из Целинограда телеграмму: Бараев просил его срочно приехать. Мальцев уже знал, что там случилось, и не мог не откликнуться на зов. Оставил все свои дела, поехал в Целиноград.

А случилось вот что. В августе 1964 года на опытные поля института заехало высокое руководство, увидело... пары. Пары на землях института?! Да это же преступление! Бараева отстранили от должности.

Невеселой была встреча. Беда снова сблизила их. Одного она постигла давно уже, и он не то чтобы свыкся с ней за эти годы, но старался всякими правдами и неправдами делать по-своему, как считал нужным, утаивая, умалчивая об этом. Другого та же самая беда коснулась только что, и ему, еще вчера уверенному в себе и в деле, казалось, что все кончено, рухнуло все, и он понял, как самоуверен был, считая себя удачливее.

Поездили, походили по полям. Вот так бы заодно и работать им, куда больше было бы пользы,

— Очень хорошо вы ведете полеводство,— похвалил Мальцев.

— Но мне-то что делать теперь?—спросил Бараев.

В поле стояли два человека, наделенные высоким чувством личной причастности ко всему и ответственности за все, что делалось на широкой ниве страны. Именно это чувство и повелевало ими, определяло их действия и поступки. Именно поэтому одни сказал другому:

— Уверен, пройдет какое-то время, и вас снова позовут. К тому же не от науки, не от поля вас отстранили, а только от должности...

Как же прав оказался Мальцев! Пройдет три месяца, и в октябре того же года Бараев снова войдет в свой кабинет, войдет известным человеком. Выпавшее испытание, которое он выдержал с честью, ни от чего не отрекшись, сделает его имя популярным: современники хорошо знали, как много облеченных авторитетом людей не выдержали подобных испытаний, и поэтому ценили тех, кто выстоял, не поступившись своими убеждениями.

Мальцева к их числу молва не причисляла: ведь его не отстраняли от должности, а то, что он был отстранен от активной общественной жизни, так это за давностью лет успело забыться.

Забывалось и то, что он сделал для агрономической науки,— память человеческая недолговечна. «В настоящее время,— не без удовлетворения писал А. И. Степанов в брошюре, выпущенной обществом «Знание» в 1966 году,— о рекомендациях Т. С. Мальцева вспоминают от случая к случаю». Причина забвения? Степанов объяснил ее тем, что «Мальцев не имеет специального образования» и, «естественно, он не мог дать своим рекомендациям и предложениям научно обоснованных теоретических обоснований».

Автор брошюры высказал то, что думали многие его коллеги. Высказал — и самому себе показался талантливее, да и расплатился с «самоучкой» за непрошеное вмешательство в науку, за все причиненные тревоги и беспокойства. Он и мысли не допускал, что «самоучка» этот — один из самых образованных агрономов и по уровню мышления превзошел многих дипломированных ученых.

Ложное это объяснение Степанова никем не было опровергнуто. Видим, все были согласны с ним — и те, кто рецензировал эту брошюру и кто читал ее.

Ну, а что же Мальцев?.. Он, умевший бороться за общее дело, совсем не умел отстаивать личные интересы. Неловко ему о себе напоминать. Да и ни к чему — надо делом заниматься.