Домой Полина вернулась только к ужину, так что обсудить с ней то, что произошло сегодня в школьной столовой, удалось далеко не сразу. Она игнорировала меня за столом, даже взгляда не удостаивала, как дурочка смеялась с не самых удачных шуток мамы, которая всеми силами пыталась разрядить обстановку и хоть немного развеселить папу. Папа же был мрачнее грозового облака, молча набивал рот жареной курицей и салатом и время от времени как-то уж странно подозрительно поглядывал на меня. Ну ладно-ладно, возможно не настолько и хорошо я умею свои эмоции прятать под маской беспечности и дочери счастливого семейства. Какое тут может быть счастье, когда чёрте что происходит? Когда меня буквально на днях из больницы выписали?.. Когда денег у семьи в обрез, а мама старательно избегает этой темы? Младшая дочь всё больше и больше от рук отбивается, и родители даже не подозревают, насколько всё серьёзно. А у старшей… фух… у меня явные проблемы по части самоконтроля, да и вообще головы.
Я запуталась. Да! Ничего не понимаю. Веду себя как полная дура, а с мыслями что творится… Самой от своей глупости страшно становится. Возможно причина в годовой изоляции от общества сверстников? Дефицит общения и так далее? Вот. Вот какой бред лезет в голову, пытаясь вытеснить из неё физиономию этого Яроцкого, которая так и стоит перед глазами, а та самая песня так и звучит в ушах.
— Лиза, почему не ешь? — голос мамы слишком звонкий — слишком много усилий прикладывает, чтобы разогнать тучи нависшие над кухонным столом.
— Я ем. Ем, — натягиваю губы в улыбке, цепляю вилкой редис из салата и отправляю в рот. Какой-то совсем безвкусный. Как и курица, как и картошка тушеная в горшочке. И проблема не в том, что мама готовить не умеет — причина во мне.
Мама даже скатерть праздничную застелила, на которой бабушка сама вышивку делала. Давно мы вот так не ужинали все вместе.
— Всё очень вкусно, мам! Просто пальчики оближешь! — тянусь за ломтиком свежего хлеба и обмакиваю в чесночный соус. А папа всё на меня украдкой поглядывает, губы поджимает, и даже пущенная борода тронутая сединой не в силах это скрыть. Папа будто бы настороже.
— Ты надел рубашку? — и я пытаюсь разрядить обстановку, кивая на бледно-розовую рубашку в тонкую белую полоску, которую отец терпеть не может.
Промокает губы салфеткой и слегка неловко поправляет воротничок.
— Всё мама твоя, — вновь хватается за вилку и продолжает есть.
Папа у меня не многословный, но если уж начнёт… беги без оглядки.
Высокий, крепкий, в юности грузчиком в порту работал, пока не повысили. Никто не хочет под его горячую руку попасть. Загорелый настолько, что даже за зиму загар смыться не успевает, глаза серые, как у меня, и нос такой же вздёрнутый. Полине нос от мамы достался — прямой и высокий, а мы с папой вот такие — курносые.
— Так вы уезжаете на следующие выходные, или как? — заводит тему Полина, по-прежнему избегая моего взгляда.
Мама тяжело вздыхает и вопросительно смотрит на отца, который в ответ лишь плечами пожимает и продолжает есть, как ни в чём не бывало.
— Как там бабушка? — смотрю на неё с пониманием.
— Не очень, — вот и слетает с мамы маска беззаботной женщины. Откладывает вилку в сторону и смотрит на часы. — Надо позвонить ей пока новости не начались. Потом как обычно телек на всю громкость включит.
— Вы должны поехать, — слышу фальшь в голосе Полины. — Бабушка ведь болеет, ей сложно одной.
Вот только Полина забыла насколько у нас проницательный папа.
— Думаешь, я тебя одну тут оставлю? — стреляет в неё глазами. — Чтобы ты мне квартиру спалила? Что задумала, девчонка?!
— Я не одна останусь, — надувает губу Полина. — Лиза тоже остаётся, ей ведь не желательны длительные поездки на машине, разве нет? А что я смогу сделать, если эта зануда останется?
— Значит, задумала всё-таки что-то?! — глаза папы гневно сужаются, а Полина делает вид, что ещё больше обижается его недоверию.
— Ничего я не задумала, — складывает руки на груди и опускает голову.
— Ешь, — командует папа.
— Наелась.
— А ну-ка…
— Спокойно, Андрей. Чего ты опять на неё взъелся?
— Профилактика.
Папа не прав, знаю. Но и Полина его доверие уже давно подорвала, а отец у нас такой, что если ты один раз облажался, второго шанса на исправление не даёт. По крайней мере, Полине точно не дал, теперь она у него как по струнке ходит, ну… точнее папа так думает, понятия не имея, какой его младшая дочь искусный лжец. А меня вот опять простил, я у него исключение по понятным причинам. Да и на днях у нас состоялся серьёзный разговор, когда отец меня едва ли не на иконе заставил поклясться, что к алкоголю я больше никогда не притронусь.
Я не возражала. Хватило вполне. До сих пор от мысли не могу избавиться, что там — в баре, произошло что-то ещё. Что-то такое от чего меня память оградила. Что-то такое от чего Яроцкий меня стал ещё больше ненавидеть. Вот прям в груди это чувство без перебоя зудит.
— Спасибо, — Полина отправляет свою тарелку в раковину и направляется к двери. — Сегодня ведь Лиза посуду моет? Я пошла тогда.
— Из дома не ногой! — велит ей вслед папа.
— Ага, — Полина уже у дверей в нашу спальную. — Вот только почему-то когда я была виновата, Лизу вы за компанию не наказывали!
— Ах ты…
— Андрей! Успокойся. Ничего такого она не сказала.
«И не сделала… Абсолютно ничего такого», — проплывает в голове. Особенно в доме у Вероники ничего такого вовсе не произошло.
Перемыв гору посуды (хоть мама и возражала), возвращаюсь в комнату и под негромко играющую музыку из нашего ноутбука плюхаюсь на кровать. Полина в душе. А вот её телефон — нет. Лежит на подушке и так глаза мозолит, чтоб его!
Проверяю шум воды в ванной, тихонько прикрываю за собой дверь и несколько раз глубоко вздыхаю, набираясь решимости. Блокировка снимается легко (а я в душЕ надеясь, что пароль будет стоять, ну или что там теперь ещё ставят?), и вот смотрю на этот злосчастный синенький ярлычок соцсети и пытаюсь убедить себя в том, что поступаю правильно. Я ведь старшая сестра, и я хочу помочь, в конце концов! Если Полине плевать на то, что с ней произошло, то не мне нет!
Скольжу пальцем по дисплею и практически сразу нахожу этого недоумка в друзьях у Полины. И сообщения ему писала! О-ох, много… очень много сообщений! Все прочитаны и без ответа. Все кроме последнего, написанного пятнадцать минут назад.
Полина:
«Как ты себя чувствуешь? Я волнуюсь, Оскар… Почему на звонки не отвечаешь? Ответь, пожалуйста.»
Аж передёрнуло невольно, а волоски на шее дыбом встали.
Да что это такое?!
Из сообщений месячной давности:
Полина:
«Оскар, я хочу обсудить кое-что.»
«Ответь мне, пожалуйста…»
«Ответь мне! Я жду!»
«Почему трубку не берёшь?»
«Оскар! Козёл ты, ответь мне!»
«Оскар… Это насчёт игры… Ответь, пожалуйста!»
Ответ Оскара:
«Жить надоело?! Какого хрена пиз**шь об этом здесь?!»
Полина:
«Ты трубку не берешь! Что ещё мне делать?!»
Оскар:
«Заткнуться!»
Полина:
«Давай встретимся. Сейчас! Моим предкам не до меня, смогу свалить из дома.»
Оскар:
«Ты совсем дура?! Говорил, что буду занят! Какого хера мне пиликаешь постоянно?!»
Полина:
«Когда мы встретимся?..»
Оскар:
«Когда надо будет!»
Полина:
«Оскар…»
Полина:
«Оскар, блин!»
Полина:
«Не игнорь меня!!!»
Полина:
«Я ведь люблю тебя, придурок ты!»
— Интересно? — голос Полины звучит так зловеще и неожиданно, что от испуга подпрыгиваю на месте и роняю телефон на её кровать.
Смотрит и глаза злобно щурит, каждая мышца на лице буквально вопит от напряжения. Никогда ещё не видела Полину такой… жуткой.
— Интересно, спрашиваю?! — срывается на крик, хлопает дверью позади себя и подлетает к кровати, подхватывая телефон, а я стою как немая рыба и даже не знаю: жалею, что в переписку залезла, или безумно хочу наорать на сестру в ответ за то, что связалась с этой мразью!
— П-прости, — мямлю в итоге, пячусь к своей кровати, и сжимаю в кулаках рукава свитера. — Просто… просто я…
— Просто ты сука! — визжит Полина.
— Тише! Папа услышит! — Пытаюсь предотвратить скандал.
— Да насрать мне! — Полин тяжело дышит, лицо покрывается пунцовыми пятнами, а взгляд лихорадочно бегает по дисплею телефона. — Как много прочитала?!
— Э-э-э… да я…
— Как много?!
— Девочки, что там у вас происходит?! — восклицает мама с кухни.
— Всё в порядке, мам! — отвечаю неуверенно и вновь смотрю на Полину, которая срывает с головы полотенце, швыряет на пол, будто на нём всю злость сорвать хочет, отправляет телефон на кровать и тремя большими шагами подрывается ко мне.
— Какого хрена?! — шипит в лицо. — Жизнь скучно?! Чего ко мне сунешься?!
— Что у тебя с Оскаром? — шепчу и пытаюсь найти ответ на этот вопрос в глубине её глаз. Но нет там ничего кроме ярости! Пусто!
— Не твоё. На хрен. Дело!
— Полина. — Глубокий вдох. — Это он?.. Просто скажи мне — это он с тобой сделал? Это был Оскар?!
— Что? — Брови Полины хмурятся будто в непонимании. — С чего взяла?
С чего взяла?!
— Потому что Оскар — конченая сволочь!
— Это потому что ты так решила?! — Полина тычет пальцем мне в грудь. — Какое вообще право имеешь сунуть свой чёртов нос в мой телефон?! В мою жизнь!
— Потому что ты моя сестра!!!
— Девочки! — Голова мамы просовывается в приоткрытую дверь. — Точно всё нормально? Почему кричите?
— Переезд обсуждаем, — фыркает Полина и возвращается к себе на кровать, даже не взглянув на маму.
А мама удивлённо смотрит на меня:
— В смысле? Какой переезд?
— Я переезжаю на кухню! — кричит Полина, яростно вытаскивая из рюкзака наушники. — Или в туалет! Лишь бы с… с этой… рядом не находиться!
— Да что у вас случилось? — мама растеряна, так что приходится покинуть комнату вместе с ней и минут десять заверять, что Полина сорвалась на мне не из-за чего: настроение у неё такое, а вовсе не сестра сволочь.
— Полина? — возвращаюсь в комнату и мягко треплю её по плечу.
Та, далеко не сразу избавляется от наушников и поднимает ко мне зарёванное лицо.
— Ты плачешь? Полин, прости, я…
— Заткнись, Лиза, — отвечает шёпотом, утирая ладонями мокрые щёки. — Просто заткнись, ладно? Проехали.
Плетусь на свою кровать, подбираю под себя ноги и не могу оторвать взгляд от подавленного лица сестры.
— Ты… ты действительно…
— Что?! — злобно усмехается. — Люблю ли я Оскара? Да! Довольна? Я люблю Оскара! Теперь пойдёшь и всей школе растреплешь? Или папочке скажешь?
— Я не собиралась… ничего такого делать.
— Тогда какого фига ко мне в телефон полезла?! — сбрасывает ноги с кровати и сжимает кулаки.
— Ты поэтому на него так реагируешь, да? — пытаюсь уложить всё это в голове. — То на глазах бледнеешь, убегаешь, то защищать бежишь.
— Это потому что твой Яроцкий ему чуть мозги не вышиб!
— Мой Яроцкий? — невольно усмехаюсь. — Может, Веронике это скажешь?! Как будто это я его попросила!
— Ты Оскару по лицу подносом съездила! Забыла?
Чёрт. Забыла.
— А ты не слышала, как он Зою оскорблял?
— Да плевать мне на твою жиртреску!
— А Оскар твой кто?! — закипаю. — Урод моральный!
— Давай! — Полина вскакивает на ноги. — Попробуй ещё хоть что-нибудь на него сказать!
— И что ты сделаешь?! — встаю на ноги следом. — Врежешь мне? Из-за этого недоумка?!
— Закрой рот, пока не поздно!
— Правда всегда глаза колит, да, Полина?!
— Закрой рот, я тебе сказала!
— Да за что ты вообще его любишь?! Оскару по-барабану на тебя, неужели не видишь?! Ты не видишь, какой он?!
Глаза Полины щурятся всё больше:
— А может ты сама на него запала, а?
Из моего рта вырывается каркающий смешок:
— Что?.. Я, что?
— Почему бы и нет?! Вон как он тебя обнимает! Даже в щёку поцеловал, я всё видела!
— Хочешь расскажу, как это было омерзительно?!
— Ооо… да конечно!
— Ну ты и дура!
— А ты стерва!
— ДЕВОЧКИ!!! — Не знаю, сколько мама уже стоит в дверях и всё слушает. Но лицо у неё явно вытянулось, а глаза на теннисные мячики похожи. Но мама не начинает выяснять, в чём дело — время не подходящее. — Лиза! К тебе гости. А вы тут… вы тут… потом поговорим!
Паша стоит в коридоре и от неловкости переминается с ноги на ногу. Красный до самых ушей и будто запыхавшийся. Светлые волосы кажутся влажными, несмотря на то, что дождя на улице нет, а взгляд какой-то странно растерянный.
— Девочки просто спорили, — улыбается ему мама. — Уверена, какой-то пустяк, не обращай внимания.
Паша опускает взгляд в пол и бормочет себе под нос что-то нечленораздельное.
С Пашей что-то явно не так.
— Проходи. Будешь чай?
— Нет, тёть Нин, я… я это… — неловко глядит исподлобья и потирает ладонью
шею. — Я… с Лизой поговорить пришёл, она же наказана? Это… можно нам поговорить?
— Поговорить? — даже маме от его неловкости неловко становится. Указывает рукой на дверь кухни: — Можете там поговорить. Я мешать не буду.
— Нет, а… можно… можно мы в подъезде поговорим? Это ненадолго. Обещаю, что никуда её не уведу.
Мама неуверенно усмехается и смотрит на меня:
— Понятное дело. Куда она в тапочках пойдёт?
Через минуту я и Паша оказываемся на лестничной клетке в пролёте между двумя этажами. Одинокая лампочка под потолком светит тускло и придаёт лицу моего друга ещё больше мрачности. Странный он какой-то, дёрганный, неуверенный… будто случилось что-то серьёзное, а он никак не может подобрать нужных слов, чтобы сказать.
Присаживаюсь на одну из первых ступеней, натягиваю свитер на колени и обнимаю их руками.
— Паша, что случилось? — смотрю на него с волнением.
— А у вас с Полиной что? Опять достаёт тебя? — переводит тему. Отходит к подоконнику и принимается передвигать с места на места пепельницу-черепашку, поставленную здесь соседом дядей Гришей.
Тяжело вздыхаю, вновь задумавшись о Полине. Наверняка мама сейчас с ней разбор полёта проводит, выяснить пытается, с чего мы вдруг орали друг на друга как две ненормальные. А если ещё и папа подключится…
— Ну? Так что? — даже голос у Паши дрожит, и в глаза мне почему-то посмотреть не решается.
— Да… всё нормально у нас. Ты-то чего пришёл? Виделись же сегодня. Мог бы просто позвонить. — Оглядываю его с головы до ног и понимаю: одевался наспех, даже кроссовок один не зашнуровал, как следует.
— Паша? — всё больше и больше настораживаюсь. — Что случилось? Говори уже!
— Да ничего! — всплескивает руками и вновь отворачивается к окну, устремляя взгляд на тёмную улицу.
— Ладно, — пожимаю плечами и выдерживаю паузу. — А говорить-то будем?
— Лиз, я… — прочищает горло и вновь замолкает. Набирает воздуха побольше, приседает рядом со мной на ступень, запускает руку в карман куртки… в такой позе и замирает.
А я уже и думать, что не знаю. Смотрю на его профиль, прослеживаю линию носа с маленькой горбинкой, разглядываю широкие скулы и нахмуренные брови, сдвинутые к переносице… Невольно отмечаю, что за этот год Паша изменился, повзрослел. Заметила это ещё тогда, когда вернулась домой, но вот так пристально ещё ни разу его не рассматривала. Занятия спортом определённо идут ему на пользу. Да и сам Паша рад, что решился заниматься боксом. А я рада, что он рад.
— Лиза! — так резко выдыхает, что мне в конце не по себе становится. — Это тебе! — И протягивает маленький чёрный мешочек перевязанной тоненькой белой ленточкой.
— Что это? — руками по-прежнему себя обнимаю и хмуро смотрю на… подарок?
— Это тебе, — повторяет, прочищая горло. Берёт мою руку в свою, и опускает мешочек в ладонь. И вновь вздыхает так, будто у него приступ удушья начинается. — Сделай одолжение, просто открой и позволь мне перестать чувствовать себя законченным идиотом.
Неуверенно развязываю ленточку и вытряхиваю на ладонь тоненькую серебристую цепочку с небольшим, но очень милым кулончиком в виде сердца. И вот тут… тут и понимаю, что происходит с Пашей. Понимаю и ещё минуты две смотрю на вещицу в руке заторможенным взглядом и понятия не имею, что ответить!
— Я с тех пор как ты вернулась его в кармане носил, — выдыхает Паша, отстукивая пятками по нижней ступени, и потирает ладони. Голос всё ещё дрожит: — Хотел отдать тебе сразу, но… гхм… не решался, в общем. Да! Вот такой я трус, блин…
— Э-э-э… — Надо как-то в себя прийти. Не моргая смотрю на подарок и говорю не своим голосом: — И это… это ведь не то значит, что я тут сейчас себе придумываю сижу?
— Лиза, — Паша усмехается и вроде бы звучит решительнее, даже взгляд его на своём лице чувствую, вот только ответить тем же не могу. Я в ступоре!
— Я… блин, бараном себя чувствую… Лиза, это мой подарок тебе… К твоему возвращению домой. Я целый год думал, что подарить и вот решил, что сердце…
Поднимаю глаза на него:
— Что подарить «сердце» будет символично?
— Да, — отвечает не сразу и робко улыбается. Никогда ещё не видела Пашу таким. Паша он — вообще не романтик!
— В смысле — нет! — И вдруг спохватывается, трясёт головой. — Это сердце… не твоё сердце, то есть… Чёрт. — Запускает руку в волосы и делает глубокий вдох. — Это моё сердце. То есть… это символ того… того, что я… к тебе… чувствую… Вот. Блин… Я идиот! — Разворачивается вокруг себя, шагает к окну, упирается ладонями в подоконник и опускает голову.
А я… Хотела бы я себя сейчас со стороны видеть. Жуткое, наверное, зрелище. Как молния в макушку шандарахнула. Это что получается — Паша мне только что в чувствах признался? Мой лучший друг Паша?
Усмехаюсь нервно, сжимаю кулон в ладони и поднимаюсь со ступени.
Смотрю Паше в спину:
— Мне… мне нравится. Спасибо. — Кусаю губы, не могу слов подобрать.
Боже… почему? Почему я? Почему Паша? Вот так это происходит. Вот так теряют друзей.
Все видели. Полина сто раз говорила о том, как Чача на меня смотрит, а я не верила, отрицала, говорила, что всем просто кажется! Что мы с Пашей лучшие друзья!
Говорила так только потому, что никогда ничего подобного к нему не испытывала, вот и не замечала, что мой друг смотрит на меня другими глазами.
— Паша я… — Не могу, не знаю, не умею говорить на подобные темы.
Шумно выдыхаю, опускаю руки по швам и прилипаю спиной к стене. Смотрю на одинокую лампочку так долго, пока глазам не становится больно.
— Я люблю тебя, Лиза, — шёпотом, раненным и надломленным. — Давно уже… люблю. Я думал… ты знаешь это.
Да что же это? Что?.. Это, правда, происходит?
«Я должна была знать? Каким вообще образом я это понять была должна»? — Вот что мне ответить хочется, но я молчу, лампочку взглядом заставляю лопнуть.
Паша десятки раз со мной других девчонок обсуждал! Рассказывал, какие ему нравятся, какие нет. А когда меня год в городе не было, он даже встречался с кем-то!
Или… Так вот что это было? Это он меня ревновать так пытался заставить?
С ума сойти.
Соскальзываю вниз по стене, сажусь на корточки и теперь сверлю взглядом пол.
Надо бы что-то ответить. Но не могу. Не могу я! Не знаю, что ответить другу, который только что мне в любви признался, а у меня для него не припасено такого же ответа. Ранить его — всё, что могу.
— Почему сейчас? — спрашиваю севшим голосом. — Вот так сразу. — Качаю головой и смотрю на его осунувшееся лицо напряжённым взглядом. — Ещё сегодня днём ты в лишний раз напомнил, что мы — лучшие друзья, а теперь… теперь больше нет? Паша, как я должна реагировать? Это… сложно, блин! Это как удар по голове — равносильно.
Лицо Паши становится ещё мрачнее. Выглядит так, будто сожалеет, будто начинает винить сам себя. Думает, что погорячился? Но это и вправду так! Кто вообще так делает?!
— Думал… тебе приятно будет.
— И мне приятно, — сжимаю в ладони кулон. — Твой подарок очень красивый. Но… то, что ты сказал… я в растерянности, Паш.
— Можешь не отвечать ничего. — Проводит рукой по лицу, словно в чувства прийти пытается и вновь избегает моего взгляда.
— Как давно? — шепчу.
— Давно уже, — в окно смотрит. — Я идиот, да?
— Нет. Просто…
Просто почему сейчас? Почему тогда, когда моя жизнь и без того похожа на сумасшедший дом?!
— Я решил, что если сегодня… прямо сейчас не приду к тебе и не скажу это, то никогда не решусь. И… и вот я здесь, — всплескивает руками.
— Ты мог бы… мог бы подготовить меня хотя бы, не знаю! — Встаю на ноги. — Мог бы не вести себя все эти два года, как просто друг!
— Да! Знаю! Я идиот! Но я и так… чёрт… мне кажется, что я и так тебя уже упустил. Всё тянул и тянул. Ненавижу себя за это!
— А теперь взял и выпалил. И что мне делать теперь?
— Лиза… Твою мать! — Мои глаза на лоб лезут, когда Паша вдруг разворачивается и ударяет кулаком в стену со словами: — Всё из-за этого урода! Яроцкий… сука!
— Прекрати! — хватаю его за руку, пока ещё больше себе не навредил и требовательно смотрю в глаза. — При чём здесь Яроцкий?! Ты что творишь?! С ума сошёл?!
— Да! Сошёл! — выпаливает в лицо, и вижу, как глаза болью наполняются. — Я видел… как он на тебя смотрит, Лиза. Видел, понимаешь?!
— Плохо ты видел, значит! — Злость берёт и меня.
— Тогда чего ты с ним ночью встречалась?! А алкоголь? Это ведь он тебя водку пить заставил, да?!
— Не ори! — рычу сквозь зубы, поглядывая на двери соседей. — Всех здесь собрать хочешь?
Паша выдёргивает руку из моих и хватается за перила с такой силой, будто раскрошить их в щепки хочет.
— Так ты поэтому здесь?.. — смотрю упрямо. — Поэтому подарил кулон? В… в любви поэтому признался. Да? Поэтому? Потому что решил, будто бы я и… я и Яроцкий… Да это смешно!
— Это тебе смешно! — смотрит из-под бровей. — Пока ты не понимаешь, как он на тебя смотрит.
— И как же? — мрачно усмехаюсь.
— Так… будто ты уже его!
— Полный бред! — продолжаю посмеиваться.
Всё, что Яроцкому от меня надо — это прохождение игры, не больше! А ещё ему придётся рассказать, что это за фигня на флэшке, которую он мне передал!
— Лиза, — Паша смотрит едва ли не умоляюще, — просто не общайся с ним, прошу. Яроцкий тебе всю жизнь поломает.
А в этих словах есть доля правды.
— Не влюбляйся в него, — добавляет Паша и у меня вновь слова заканчиваются. — Яроцкий тебя не заслуживает.
— Да с чего ты вообще взял, что ему есть до меня дело? — шепчу.
— Я просто знаю, что говорю! Я знаю Макса!
Делаю шаг вперёд и вновь не сдерживаю смеха:
— Если бы ты знал его, понимал бы, что такая, как я никогда не понравится такому, как Яроцкий! Мы с разных планет! Он и я — это… это просто невозможно!
— Да? — болезненная улыбка растягивается на губах Паши. — Тогда скажи мне, Лиза, какого чёрта Яроцкий делал у тебя в палате?!
— Что?.. — спустя долгую паузу.
— То! Столкнулся с ним в дверях твоей палаты, когда ты спала. Вот что, Лиза! Плевать ему на тебя, говоришь? Серьёзно?!
— Эм-м… привет, — голос тёти Аллы раздаётся у Паши за спиной. Мамина подруга явно растерялась при виде нас двоих и не знает, как ей поступать дальше.
— Здравствуйте, тётя Алла. — Я и сама от неожиданности с трудом поздороваться смогла. — А мы… мы тут…
— Я пойду, — Паша бросает затравленный взгляд на тётю Аллу и, не дав возможности с ним попрощаться, быстро сбегает по ступеням.
Хлопает подъездная дверь.
Хлопает по самому сердцу.
— Всё в порядке, Лизонька? — тётя Алла мягко проводит ладонью по моей щеке и с теплотой улыбается. — На тебе лица нет. Что случилось? Можем поговорить здесь, если хочешь.
— Нет, всё хорошо, — выдавливаю из себя не правдоподобную улыбку.
— Точно?
— Точно.
Не считая того, что у меня, скорее всего, больше нет лучшего друга.
Не считая того, что лицо Яроцкого вновь стоит перед глазами.