День не заладился с самого утра. Но я ведь уже должна к этому привыкнуть, так?

К тому, что моя жизнь в принципе не заладилась с самого рождения. Бабушка говорит, что это расплата за грехи наших предков, цена которую я должна за них заплатить. А мне в ответ хочется спросить «С чего ради я вообще платить должна за тех, с кем лично даже знакома не была?».

Бабушкины домыслы… Одиночество слишком плохо на ней сказывается. Дедушки не стало три года назад, с тех пор она осталась одна в своей двухкомнатной квартире. Мама сотни раз уговаривала её переехать к нам, на что едва ли оплеухи в ответ не получала; бабушка ни за что не станет нас стеснять и делать жизнь родителей ещё тяжелее. А квартиру продавать отказывается, вроде как должна же она внукам хоть что-то от себя оставить. Заверяет, что сама со всем справляется, а варикоз, давление и инфаркт, который случился на дедушкиных похоронах — это вообще сущие пустяки. Недавно ещё ногу сломала, не удачно спускаясь по лестнице. Страшно представить, как она там сейчас одна… как справляется. На маме уже который день лица нет, вот так навалилось на неё, так навалилось. А я как всегда виноватой себя чувствую… Если бы не я, уже все четверо были бы у бабушки, а тут эта… водка, больница, запреты врача… Куда я поеду? Родители ни за что рисковать не станут. Вот и сегодня с утра пораньше принялась уговаривать маму съездить к бабушке на выходные. Ну что за два дня тут со мной случиться может?

Мама диалог вела с трудом. Тётя Алла ушла от нас только под утро. На столе две пустых бутылки от вина, за столом — недовольный папа поедает яичницу.

В школе тоже приятного мало. Только Зоя и радует — всегда на позитиве! Ещё и соседка по парте её заболела, так что повезло на уроках сидеть с Зоей, а не с Яроцким, который по не понятным для меня причинам продолжает таскать мою кепку, да ещё и взглядом постоянно прожигает; можно даже не оборачиваться — знаю, что смотрит. Точнее первые два урока смотрел, а потом ушёл в неизвестном направлении. С такими темпами не выпуститься ему в этом году, можно не сомневаться. Куда вообще его родители смотрят?

— Говорят, он со страшим братом живёт, — прошептала мне Зоя на уроке физики. — А вообще о Яроцком никто не треплется, никто толком не знает, что там у него в семье происходит. Говорю, что слышала. А почему интересуешься?

— Да так, — отмахнулась и принялась усердно жевать кончик карандаша. — Просто странно, что ему так много позволено.

— Он тебе нравится, да? — А вот этот вопрос Зои застал врасплох. К лицу в момент кровь прилила, а Зоя как-то уж очень печально вздохнула. — Не надо, Лиз. Опасно всё это. Такие, как Яроцкий если и нравятся, то пусть на большом расстоянии.

— Хочешь, я тебя с Пашей познакомлю? — фыркнула раздражённо. — У вас двоих отлично фантазия работает!

По поводу Паши… Он сегодня ещё не писал, не звонил, да и после уроков встретить меня не пришёл. Скорее всего, ему неловко, а возможно обиделся на меня. Сам не понимает, что наделал. Да и я не многим лучше оказалась.

Вчера мне впервые признались в чувствах, и я совершенно не так себе это представляла. И уж точно не с моим лучшим другом в главном роли. Раньше это был высокий, подтянутый брюнет с лицом в квадратики, вроде тех, которые по телеку лица загадочных личностей скрывают, а теперь… теперь всё просто с ног на голову перевернулось. А эти самые квадратики уж больно на лицо Яроцкого похожи!

Кстати о придурках. Поговорить бы с ним. Есть о чём, включая визит в больницу, в который до сих пор верить отказываюсь. Но как только увидела мотоцикл Макса у школьных ворот и желание «поговорить» очень быстро превратилось в желание «бежать и не оглядываться».

Стоило взглядам пересечься, и я вновь покраснела до самых ушей. Как давно вообще краснеть научилась?

«…пока ты не понимаешь, Как он на тебя смотрит.»

Хочется с силой потрясти головой, каждый раз как слова Паши вспоминаю.

Никак он на меня не смотрит. Обычно! Наверняка над новым заданием раздумывает, что-то оригинальное подбирает, что-то такое, что окончательно меня в угол загонит.

Теперь я его ещё больше презираю. Если Яроцкий действительно был в моей палате, если видел меня… с кислородной маской на лице, с катетером в вене… почему продолжает? Неужели в этом парне и капли человечности не осталось?.. И почему молчит? Как скоро расскажет о моих проблемах с сердцем дружкам своим, всей школе?.. Чего ждёт? И когда открытку вручит?

Сегодня открытки не было. Даже рюкзак весь на пол вытряхнула, чтобы убедиться.

Может ничего оригинального так и не придумал?

А может в покое меня решил оставить? «Ага, надейся, Лиза. Надейся.»

Наверняка с фантазией проблемы. А пока ехал за мной из школы вот и придумывал.

Чёрт. Почему он ехал за мной? Тащился на своём байке по моим следам и так и слова не сказал. Шла, терпела, кулаки сжимала, несколько раз даже останавливалась. Тогда и мотоцикл его замирал. Он даже через сквер за мной попёрся! Законы вообще писаны для этого парня, да? Для того самого, который на учёте в полиции полгода стоял.

Кажется, Яроцкий совсем с головой не дружит.

— По-твоему это смешно? — выкрикнула ему в шлем, но ответа не было. За всю дорогу он так и не заговорил со мной.

— Ты преследуешь меня! — теряла терпение.

— Не едь за мной! — злилась.

— Просто отстань от меня… — почти умоляла.

Но Яроцкий отстал только тогда, когда я хлопнула позади себя подъездной дверью, поднялась на второй этаж и наблюдала, как блестит шлем на водителе чёрного байка, скрывающегося за поворотом.

Полина объявила мне бойкот. Теперь мы даже не здороваемся. Точнее я-то поздоровалась и даже как дела поинтересовалась, но… Полина меня игнорирует и скорее всего в призраки записала. В те, которые дико раздражают, но внимания не заслуживают, чтобы даже раздражаться в их присутствии.

Следующий день начался с моих жалоб Зое о том, что я чувствую себя тупой, как вон та пробка от бутылки, что валяется под ногами.

— Ну хочешь я тебя по математике подтяну? — предлагает Зоя по пути в школу. — Я вроде как неплохо соображаю.

— Да, было бы хорошо, — украдкой осматриваюсь по сторонам. Вновь параноиком себя чувствую, теперь в большей мере из-за одного доставучего владельца мотоцикла.

Но у школьных ворот мотоцикла не оказывается. Зато вот дорогущее серебристое «Бентли» припарковано, рядом с которым курит мужчина в строгом костюме и с наушником на пружинке в ухе.

— Водитель чей-то? — Зоя также удивлена.

Все кто мимо проходят, таращатся на дорогущую иномарку так, будто к нам в школу сам Путин приехал.

— Багрянова. Лиза, — ещё перед началом первого урока меня находит Нина Эдуардовна — мой классный руководитель и велит идти в учительскую, якобы на разговор с директором.

Класс провожает меня гамом и свистом, будто все они знают, что я натворила что-то плохое, а я одна не в курсе. Только Светлакова адресует мне подбадривающую улыбку, вроде как «Не переживай. Всё будет хорошо».

Лживая Вероника — теперь буду называть её так.

Раздаётся звонок, и в коридоре становится пусто, когда я замираю перед открытыми дверями в учительскую и резко пячусь назад, проклиная себя за это позорное действие! Что вообще я делаю? Будто сбежала! Будто испугалась тех, кого увидела посреди кабинета.

Макс и не знакомый мне высокий мужчина стоят по центру пустой учительской и явно о чём-то спорят. Успела заметить на мужчине элегантный серый костюм и золотые часы на запястье руки, которой он держал Яроцкого за шею, как кошка держит своих котят за загривок.

Вот поэтому и спряталась. А сердце стучит так громко, что даже разговор, которого слышать не должна, звучит почти не разборчиво.

— Ты меня сколько позорить будешь, щенок? — рычит мужчина, и у меня мурашки по коже бегут. — Сколько ещё меня директор от работы отрывать будет, чтобы ткнуть лицом в журнал с твоей посещаемостью, а?! Чего молчишь?!

— Говорить с тобой так непривычно. Папа, — от яда в голосе Макса аж поёжиться захотелось.

— Да как ты… Щенок! Я даже спонсором школы стал, чтобы покрывать твои эти… эти…

— Говори, как есть. Не стесняйся.

— Весело тебе? — голос мужчины звучит ещё тиши и ещё яростнее. — Ну веселись-веселись. Вот выгонят из школы, в колонию загремишь, я тебя вытаскивать не буду!

— В прошлый раз ты то же самое говорил, — Макс с горечью усмехается. — Ну, помнишь… тогда, когда я в обезьяннике сидел, а мой лучший друг в больнице подыхал!

— Да ты… Ты! — рычит мужчина, очевидно с трудом удерживая себя в руках. — Ты, гадёныш мелкий! Ты тогда мента избил, забыл, сучоныш?! За такое сажают!

— Так посадил бы! — яростно шипит Макс, и в учительской слышны шаги, заставляющие меня всё сильнее вжиматься в стену.

— Куда твой брат смотрит?!

— Брат? — усмехается Макс. — А-а-а… брат. Прости, забыл вдруг кто это.

Тишина. Чьё-то злобное бормотание. Тяжёлый вздох.

И совсем тихо:

— Мотоцикл, чтобы в гараж поставил! Ясно тебе?! Ещё не дорос, сопляк!

— Ты мне сам права купил.

— Это права на скутер! — Стук. Будто кто-то кулаком о стол ударил. — Всё законно! Вот вытаскивай скутер и катайся, сколько влезет! А мотоцикл… Чтобы сегодня же поставил в гараж! Я скажу Ярославу. Куда вообще твой брат смотрит?!

— Туда же, куда и ты — абсолютно мимо. — Не узнаю голос Макса. Слишком много чувств в нём намешано.

— Дерзишь? — холодный смешок мужчины. — Ну дерзи, дерзи. Ничего не боишься, да? Слыхал, что такое ответственность?

— М-м-м… вот как раз собирался у тебя об этом спросить.

— Да я тебя…

— Пупусиииик! Ну долго ещёёё? — А вот женщину в учительской я и не заметила. Писклявый голос звучит нетерпеливо, и так будто она усердно губы надувает, прежде чем что-либо проныть. — Нам пора, пупусииик. Ну сколько ещё тут торчаааать? Мы так в аэропорт опоздаем. Ну, пупууусик…

Слышу холодный смешок Макса:

— Разговор закончен? Не переживу, если тётя мама в аэропорт опоздает.

— Пупуууусик! Опять он меня так называет! Скажи ему, блииин. Я ведь всего на десять… нет, на семь лет его старше… Достааал уже.

— Помолчи, Карина. Мы почти закончили.

— Мы Уже, закончили, — грубит Макс.

— Закончим тогда, когда я скажу!!!

— Всё в порядке? — ну вот и директор выплыл из своего кабинета. Наверняка храбрости всё это время набирался, чтобы вмешаться.

— Всё в порядке! — гаркает отец Макса. — Я через две недели домой вернусь. Тогда и поговорим. Понял меня?

— Приезжай, конечно, — продолжает язвить Яроцкий. — Заодно вспомнишь, какого цвета у нас стены.

— Ах, ты…

— Гхм! — громко откашливается директор. — Ну… раз уж вы всё выяснили, думаю, будет лучше, если Максим отправится на урок.

— Давай, пошёл! — слышу хлопок, следом топот нескольких пар ног и клацанье женских каблуков.

— Всего доброго, Антон Павлович.

— И вам того же, Сергей Николаевич. Спасибо, что заглянули.

— Давай на урок. Быстро!

Макс равнодушно смеётся в ответ.

Отлипаю от стены, собираюсь с духом и делаю вид, что только-только пришла в учительскую и якобы очень спешу. Практически налетаю на Макса, испуганно «ой-каю» и отпрыгиваю в сторону.

Замирает на пороге. Макушкой его взгляд чувствую.

— Чего встал? — сзади рявкает его отец и все трое проходят мимо, пока я пялюсь в пол и жую губу.

Поднимаю глаза лишь тогда, когда топот ног становится тише, а три фигуры уже маячат в другом конце коридора.

И чего я на месте стою? Зачем его взглядом провожаю?.. И почему… почему так паршиво друг стало?

«…пока ты не понимаешь, Как он на тебя смотрит.»

Хватит уже вспоминать слова Паши. В них нет никакого смысла!

«Обернись, если Паша был прав», — перед самой собой от этой мысли стыдно становится, но взгляд упрямо продолжает смотреть Максу в спину. — Обернись. Обернись, если… если Паша не ошибается. Если… я для тебя не просто игрушка».

Боже… Какие глупости! О чём я только думаю? Как ребёнок какой-то… Стыдно.

Отец Яроцкого открывает перед блондинкой в розовой меховой жилетке дверь и пропускает Макса следующим. Макс замирает одновременно с тем, как замирает сердце в моей груди, и прежде чем переступить порог смотрит на меня.

Я одна в коридоре — больше смотреть не на кого.

— Лиза? Заходи, поговорим. — Рука директора падает мне на плечо и возвращает в реальность.

Разговор с Антоном Павловичем длится не долго. Директор лишь хотел лично удостовериться, что у меня всё хорошо и что я больше не планирую попадать в больницу в ближайший год — кому, как не ему знать, что причина моего обморока далеко не в стрессовом состоянии. А я вроде как — его ответственность, пока Антошка — директор этой школы, так что и проигнорировать данный инцидент не мог.

В случае каких проблем с одноклассниками попросил обращаться за помощью к нему лично; накажет обидчиков, сообщит родителям, и всё в таком духе, чего, разумеется, ни один школьник делать не станет. Жаловаться директору? Правда, что ли?..

По возвращению в кабинет русской литературы буквально насильно заставляю себя не смотреть в дальний угол класса, где за партой сидит Макс. В итоге сдаюсь, и прежде чем опуститься на стул рядом с Зоей, украдкой гляжу на Яроцкого. Но тот смотрит не на меня, а в окно, где у ворот школы только отъезжает серебристое «Бентли» с его отцом на борту.

* * *

Сегодня я возненавидела урок биологии с одной фразы Ольги Альбертовны:

— Все садятся по своим местам!

— Неееет, — простонала тихо, косясь на Зою, будто та способна как-то исправить это недоразумение.

— Через три занятия у нас лабораторная, где вы будете работать в паре со своим соседом по парте.

— Неееееееет, — простонала ещё жалостливее. — Зооой?..

Зоя резко выдыхает и поднимает руку:

— А что если товарищ-сосед по парте хворает?

Класс смеётся, а вот Ольга Альбертовна поджимает губы:

— Перехворает и вернётся к тебе, Смычкова. Багрянова, напомни-ка мне твоё место?

— Блииин, она даже не знала, где ты сидишь! — сползает по стулу Зоя.

Да. Облажались немного.

И вот я снова оказываюсь за одной партой с Яроцким.

— Привет, — бросает скучающе. — Думал, ты уже ко мне не вернёшься.

И вот опять! В последнее время я стала слишком часто краснеть.

И что это мы такие беззаботные? Ещё сегодня утром кое-кто чуть по полу не растёкся под напором отцовской руки, а к четвёртому уроку вновь в милого подонка играем?

С несколько долгих секунд сверлю глазами свою же кепку, которую возвращать видимо никто не собирается, отворачиваюсь с самым кислым видом, какой только могу изобразить, и швыряю на парту учебник по биологии.

— Учиться будем? — смешок.

Стреляю в Яроцкого глазами и вот вообще не понимаю, чему тут улыбаться можно. Скользко, мерзко… слишком обворожительно.

— Чтобы больше этого не повторялось, — шепчу вроде как угрожающе, открывая заданную учителем страницу.

Глава 16 «Видовая структура биоценоза».

— Чтобы больше не делал вид, что не заметил тебя в дверях учительской? — Ещё смешок. — Как скажешь, Лиза. Не буду.

Блин. Уткнуться носом в учебник и сделать вид, что обожаю биологию.

— Или больше домой тебя не провожать? — шепчет спустя паузу, поддевает пальцами учебник, за который я спряталась и мягко опускает на парту.

Прямо в глаза смотрит и даже не пытается стереть с лица этой самодовольной ухмылки.

— И… и это в первую очередь, — заставляю себя говорить и вновь исчезаю за учебником.

Тот вдруг вылетает у меня из рук и с грохотом падает на парту.

— Яроцкий! — тут же реагирует Ольга Альбертовна. — Что там у вас происходит?

— Ничего, — лениво пожимает плечами и открывает мой учебник на какой-то «левой» теме. — Я просто забыл свой дома. Попросил Лизу поделиться.

Гад. Какой же гад!

Разворачивается в пол-оборота, распластавшись за партой, подпирает рукой голову и смотрит на меня, не отрываясь. Минут десять смотрит, может и больше, пока я заверяю себя, что метод игнорирования — лучший метод.

В итоге не выдерживаю, резко выдыхаю и протягиваю Яроцкому руку:

— Давай.

Бровь того озадаченно выгибается, а уголок рта приподнимается в позабавленной ухмылке.

— На, — хлопает меня по ладони, давая «пять».

Сужаю глаза и пытаюсь понять, что за игру он ведёт. Нет, не эту больную на пять испытаний, а будто бы свою личную, ещё более безумную.

— Где открытка? — шепчу, не сводя глаз с его лица.

Ухмылка становится ярче, как и блеск в лукавых глазах. Вытаскивает из кармана джинсов сложенную вдове картонку с изображением птицы в клетке и ловко открывает двумя пальцами.

— Пусто, — дёргает плечами. Будто я и сама не вижу, что там пусто.

— И… и что это значит? Задание ещё не готово?

— Прокатимся после школы?

— Что? — будто ослышалась.

Прослеживаю взглядом, как прячет открытку обратно в карман и придвигается поближе ко мне, так что приходится отъехать назад на такое же расстояние.

— Гнать не буду. Обещаю, — лицо моё рассматривает, не кривит губы, выглядит предельно серьёзно.

— Мотоцикл в гараж поставь. — Не знаю, что меня дёргает это сказать. Наверное, ужалить его хочется, но реакция Макса оказывается полностью противоположной. Усмехается! Да так искренне, так по-живому, будто я его заветное желание исполнила.

Не понимаю его. Вообще.

— Яроцкий! Багрянова! Может, на коридоре ваши дела обсудите, а потом вернётесь?!

— Да, — Макс хватает меня за локоть и пытается поднять со стула.

— Нет! — восклицаю с абсурдом, избавляясь от его руки. — Простите, Ольга Альбертовна. — И шепчу гневно: — Совсем больной?!

— Прости, — небрежным жестом переворачивает кепку козырьком назад, хватает мой учебник, откидывается на спинку стула и со скучающим видом листает страницы. — Забыл, что мы учимся.

— Яроцкий!

— Молчу. — Подмигивает мне.

Бесит.

Вырываю из середины тетради в клетку лист и пишу всего одну фразу:

«Больше не преследуй меня. Это наказуемо законом!»

Вручаю Максу, и в лицо того будто прожектор ударяет. С крайне удивлённым и заинтересованным видом скользит взглядом по четырём словам, будто целую поэму читает, выхватывает у меня ручку и что-то пишет в ответ.

«Хорошо».

— Хорошо? — повторяю одними губами. Вот так просто?

Забирает лист обратно и пишет что-то ещё:

«У тебя сегодня сколько уроков?»

В каком смысле?

Смотрю на него в полном ступоре и пишу ответ:

«Столько же, сколько и у тебя!»

Ухмыляется, пока читает и пишет:

«Этот у меня последний. А у тебя?»

— А у меня их шесть, — шепчу с нажимом и чувствую, как в спину кто-то смотрит.

Вероника. Задумчивая такая. То на меня, то на парня своего смотрит, и кончик карандаша жуёт.

«Буду ждать тебя у ворот. После звонка. После ЭТОГО звонка». — Читаю, что написал.

«У меня шесть уроков!» — пишу большими буквами, раз не доходит!

«Значит, буду ждать после шести», — пишет также крупно.

— Я больше никогда в жизни не сяду на твой байк, — шепчу, приблизившись, и Яроцкий приближается в ответ, щуря глаза:

— Уверена?

— Более чем.

Выдерживает паузу, пока я как под гипнозом тону в глубине его глаз и вдруг фыркает, откидываясь на спинку стула:

— Я бы с тобой поспорил, но не в настроении.

— Заставить меня хочешь?

— Что? Сесть на байк? — отрывисто смеётся. — Нет, конечно.

— Яроцкий! Да что же это такое?!

— Простите, — отвечаю за Макса и вновь ловлю на себе взгляд Вероники.

Чего вообще смотрит? Сама ведь просила не посылать её парня прямым текстом!

Хватаю ручку и лист с перепиской и вывожу крупно и доступно:

«ЗАБУДЬ!»

«Однажды сама меня прокатить попросишь», — пишет в ответ, и я не сдерживаю абсурдного смешка.

Как можно быть настолько в себе уверенным?

Раз такое дело, пишу другой вопрос:

«На флэшке ничего не было. Ничего такого, понимаешь, о чём я? Так что ты — лжец!»

Лицо Макса мрачнеет на глазах, напрягается, а взгляд становится настолько тяжёлым, что кажется, будто в пол вжимает.

«Уверена?» — пишет спустя долгую паузу.

«Уверена, что ты лжец.»

«Уверена, что на флэшке ничего не было?»

«Уверена. Если только чёрно-белое видео с птицей в клетке — не есть компромат».

Задумывается. Между бровями глубокая морщинка появляется, а лицо всё больше хмурится.

Забираю лист и пишу:

«Это ведь не то?»

И вновь отвечает далеко не сразу, будто решается. И наконец, пишет:

«Откуда мне знать?»

— В смысле? — медленно поднимаю на Яроцкого взгляд. — Ты… ты не знаешь?

«Я не смотрю компроматы», — приходит в ответ.

Он не знает? Он не смотрел?..

«Потому, Багрянова, что это налаженная система, понять которую сможешь только тогда, когда дойдёшь до пятого задания. Ты — всего лишь звено в одной цепи. Это манипуляция, но поверь тому, кто точно знает — всё более чем серьёзно.»

Вероника была права. Они не смотрят видео.

Макс… не смотрел. Он не знает. Но кто-то же его ему вручил! Кто-то же знает!

Что если Оскар и в этом замешан? Такое чувство, что этот Оскар способен на что угодно! Самый гнусный и мерзкий из всей этой компашки!

«Выдохни», — читаю новое слово на листе бумаги. Хватаю его и сминаю в кулаке.

Макс протягивает руку и взглядом говорит «Мне отдай».

Да пожалуйста.

Бросаю комок на стол и с минуту молча наблюдаю, как Яроцкий рвёт его на мелкие кусочки.

— Ты знаешь, — шепчу, не сводя глаз с его рук. — Знаешь и всё равно продолжаешь это?

— Что я знаю? — холодный шёпот в ответ.

Сглатываю, облизываю сухие губы и говорю едва слышно:

— Знаешь… про меня.

— Про тебя? — поворачивает голову, и я встречаюсь с его тяжёлым взглядом. — Говори доступней, пожалуйста.

— Ты был в больнице?

Негромко усмехается и возвращается к уничтожению нашей переписки.

— Был?

— Возможно.

— Был или нет?

Глядит исподлобья:

— Мой ответ ничего не изменит.

— Ты был там. Был у меня в больнице и продолжаешь играть со мной?

— Багрянова! Нет, ну сколько можно?!

Яроцкий не отрывает от меня взгляда:

— Чаче привет передавай.

— Был или нет?! — подскакиваю на ноги, восклицая на весь класс, и слушаю в ответ поразительную тишину.

Макс роняет голову набок и смотрит с таким видом, будто вопрос не ему адресовался. Вдруг опускает взгляд ниже, на уровень моей груди и едва ли не с отвращением произносит:

— Симпатичная. Цепочка.

С шумом отъезжает из-за парты, подхватывает с пола рюкзак и пока Ольга Альбертовна всеми силами призывает к порядку, Макс задерживается возле меня и, практически касаясь губами уха, вкрадчиво шепчет:

— Зачем спрашиваешь? Если всё равно… веришь лжецу.

— Яроцкий! Яроцкий! Урок ещё не закончен! Яроцкий, куда собрался?!

— Паша не лжец! — кричу вдогонку, когда Макс уже переступает порог класса, и его горькая улыбка задевает так сильно, что больше я даже самой себе не верю.

Как и поверить не могу в то, что Макс действительно это сделал — встретил меня у ворот на школьную территорию, эффектным жестом отбросил окурок в сторону, небрежно запустил руки в карманы джинсов и направился к застывшей в недоумении мне.

— Привет, — лениво, с хрипотцой. И улыбка эта… ямочки… Слишком ехидная, не верю ей. Как и ему не верю.

— Эй? — щёлкает перед моим лицом двумя пальцами. — Я здесь. А ты где?

Сложно подобрать слова.

Сложно вообще вспомнить, что такое говорить.

Да я даже дождя не чувствую от которого уже промокнуть успела. Холодного ветра не чувствую.

— Где… где твой мотоцикл? — вопрос, который удаётся задать.

Пожимает плечами с видом «что может быть проще» и усмехается:

— В гараже. Где ещё ему быть?

— В гараже, — повторяю тупо и сама себе киваю.

В гараже.

— Ну ты ведь прокатиться отказалась, — выхватывает у меня рюкзак и забрасывает себе на плечо. — Пошли, прогуляемся, значит.

— Лиза! — голос Паши звучит за спиной и у меня внутри всё корочкой льда покрывается. Не понимаю только почему. Я ведь ничего не сделала. А чувство такое… будто сделала.

— Чача… Ну, привет. А я уже волноваться начал. Вот только, — Макс весело усмехается и смотрит на меня, — мы с Лизой уже уходим. Да, Лиза?