10 класс

Сентябрь

— Я сказал: пропусти, — рычу, сквозь зубы. Гляжу исподлобья, кулаки сжимаю: руки так и чешутся! Давай, сука! Давай, повтори ещё раз, чтобы я убирался, мне только в кайф тебе по роже съездить будет! Мне вообще насрать на всё! НА ВСЁ!!! И НА ТЕБЯ, СУКА!!!

— Иди домой, сопляк, — ржут с меня. Вышибалы чёртовы!

Ну ладно! А я ведь просто выпить пришёл!

Просто выпить на хрен пришёл!!!

— ОТВАЛИ!!! ОТВАЛИ, СУКА! — Скрутили, твари, руки заломали.

— Спокойно, малый, сейчас до отделения прокатишься.

— Держи его! Вот резвый какой!

— Отпустите его! — какой-то знакомый голос бабский. Ааа… Светлакова. Какого хера тебе надо?

Этот лысый ублюдок толкает в спину, так что приходится проехаться животом по ступеням и ещё раз послать их в задницу: погромче, раз не понимают, да с интонацией.

— Мы вызовем полицию, Вероника Николаевна, заходите внутрь.

— Не надо никакой полиции, — трещит, будто я не слышу! Овца. Если я пьян, это ещё не значит, что я глухой!

— Да он псих какой-то, Вероника Николаевна. Заходите внутрь. Мы сами разберёмся.

— Слышь ты… — с трудом языком ворочаю. Шатаясь, встаю на ноги и пытаюсь подняться по ступеням.

— Пропустите его, — Светлакова смотрит на меня взглядом своим стервозным. Что, жалко тебе такое дерьмо, как я? Сочувствие своё проявляешь? Да пошла ты…

— Пропустите, я сказала!

Подхватывает меня под руку и ведёт в бар своего папашика. Раньше меня и так пропускали. Меня, Чачу, Оскара и Костяна моего. Дружищу моего. Братишку…

— Эй? — чьи-то руки обхватывают меня за лицо.

— Чё те надо? — отталкиваю Светалкову в сторону и плетусь куда-то… по идее к бару, но что-то с трудом ориентироваться получается.

Что вообще с этим местом не так?

— Э-э-эй! Где тут бар?!! — кричу, кружась на месте с раскиданными руками.

— Пошли! — Опять Светлакова. Обнимает меня, будто я сам идти не в состоянии и тащит куда-то.

— Мы в бар? — кричу ей на ухо. Смотрит недовольно и губы свои краснющие поджимает. Красивая. Но стерва. А может и хорошо, что стерва. Стервам проще живётся. Стервам никто не нужен. У стерв есть они сами, а большего для счастья и не надо!

— Так, да? Я прав?! — вновь кричу ей на ухо. — Или не прав?

— О чём ты? — смотрит едва ли не отвращением, толкает меня на что-то мягкое и приказывает сидеть на месте, пока она не вернётся.

— Это… а это не бар! — оглядываюсь по сторонам. Всё кружится, прыгает перед глазами, размазанное всё какое-то. Чёёёрт… Хреново что-то.

— Пей, — на столик передо мной опускается бутылка с водой, а Светлакова рядом присаживается. — Помочь?

— А?

— Помочь? — кивает на бутылку и морщится, так что между бровями глубокая впадинка вырисовывается; так и хочется её пальцем разгладить.

— Ты что делаешь?! — дёргается в сторону, отшвыривая от себя мою руку, а я глупо посмеиваюсь в ответ.

— Сколько ты выжрал? — качает головой, вручая мне открытую бутылку с водой. Делаю глоток и фонтаном всё на пол выплёвываю.

— Фу. Безалкогольное, — отдаю бутылку обратно Светлаковой.

— Ну, да. Потому что это вода! Пей!

— Сама пей, — утыкаюсь лбом в столик.

— Яроцкий? — зовёт настойчиво. — Яроцкий?! У меня, думаешь, дел других нет, кроме как с тобой тут торчать?

— Ну так проваливай. Чего расселась? — взмахиваю рукой и роняю её обратно на стол.

Слышу, как шумно вздыхает, поднимается на ноги и обратно для чего-то садится.

— Я вызову тебе такси.

— Катафалк сразу.

— Не смешно.

— Согласен. Катафалк — вообще не смешной был, — отлипаю от столика и приваливаюсь к спинке дивана. Смотрю, как лицо Светлаковой раскачивается из стороны в сторону… Это её штормит, или меня?

— Сколько ты пьёшь?

— Сегодня, или вообще? — улыбаюсь ей.

— И в школу не ходишь, потому что пьёшь?

— Есть сигарета?

Открывает пачку и протягивает мне. Забираю всю пачку: одну сигарету зажимаю зубами, а пачку прячу в карман.

— Потом откуплю, — бурчу, ища по карманам зажигалку.

— Ты же не куришь, — головой качает, будто я б*ять её жестоко разочаровал! — А, точно, — придвигаюсь к ней. — Дай подкурить.

Делаю затяжку и густо кашляю. Ещё затяжку, давлюсь кашлем, но продолжаю делать это — травить себя, будто кайф от этого получаю. Может и получаю.

— Ты ещё тут? — приваливаюсь обратно к спинке дивана и смотрю на Светлакову, красивую, как всегда, ухоженную. Как кукла пластмассовая.

— Не думаешь, что завязывать пора?

Роняю голову набок:

— У тебя смена началась, или что?

— Смена?

— Ночного психолога, — смеюсь с одной из самых своих тупых шуток, а эта всё больше лицо своё разукрашенное кривит.

— Мне жаль Костю, — и вдруг выпаливает. Очень не вовремя. Грёбаное своё сочувствие проявляет.

— Себя пожалей, — а у меня в голове даже как-то свежее становится. Она ведь даже не знала его… А все кто знал, так и вообще — твари последние.

— Просто свали, — тяжело вздыхаю, откидываюсь затылком на спинку дивана и закрываю глаза.

— Посмотри в кого ты превратился, Яроцкий, — ещё и упрекать меня берётся. — Пьяный, жалкий, никому не нужный.

Перекатываю голову набок и, язвительно улыбаясь, смотрю на Светлакову из-под полуприкрытых век:

— Много у нас общего, да?

— Я не пьяная, — цедит.

— Да, но в остальном-то!

— Да что ты знаешь?

О, непробиваемую принцессу за живое задели?

— Можно не быть проницательным, когда всё лежит на поверхности.

Вероника холодно усмехается и складывает руки на груди, которую с трудом маленькая тряпочка прикрывает, не оставляя места для фантазий.

— Это я-то поверхностная?

— Типа того, — вновь вздыхаю. Говорить не просто сложно — говорить в принципе не хочется.

— Где твои друзья? — спрашивает.

— Друзья? — смеюсь. — Это ты о ком сейчас?

— Где Паша, Оскар? Давай я позвоню кому-нибудь из них.

Выхватываю у неё телефон и смотрю на заставку. Свою фотку поставила. Охренеть.

— Даааа… — протягиваю весело. — Да у тебя всё ещё хуже, чем кажется.

— Отдай.

— А то что? Охрану позовёшь? Давай, я не против.

Уходит куда-то. Думаю, что за теми шкафами у входа, но нет, возвращается в компании двух бокалов пива. Один опускает на столик передо мной, ко второму тут же прикладывается.

Долго не раздумывая — ну а чего добру пропадать, — хватаю второй бокал и практически залпом осушаю.

— Уже лучше, — хмыкаю и лезу в карман за бумажником. — Ладно, мне пора. Сколько?

— Что сколько? — смотрит в недоумении.

— За пиво наше сколько?

Фыркает, отбрасывая волосы за спину, и даже взгляда решает не удостаивать:

— За счёт заведения.

— То есть за счёт кошелька твоего папаши, — достаю пару купюр и бросаю на стол. — Что? Кто-то впервые в жизни за тебя заплатил? Непривычное ощущение и всё такое? — продолжаю посмеиваться.

— А ты эти деньги сам заработал, ага, — цинично посмеиваясь, кивает на мой бумажник.

— Это — компенсация папаши в честь смерти моего друга, — прячу бумажник в карман. — Но без них я не напьюсь, увы.

— Да что с тобой не так? — головой качает.

— А с тобой? — поднимаюсь на ноги. Слегка ведёт в бок, но устоять на ногах удаётся всё же. — Иди, — киваю в сторону бара, — пора продлевать аренду друзей, а то обидятся ещё.

— По крайней мере, я не одна, — поднимается с дивана и с вызовом смотрит. Такая смешная, такая глупая.

— Правда? — с горечью усмехаюсь и практически вплотную приближаюсь к Светлаковой. — А если у твоего папаши деньги закончатся, сможешь сказать то же самое? Хрен, да?.. Ты одна. Даже сейчас, в толпе людей… ты одна.

— Как и ты, — читаю по дрожащим губам, и вдруг такое жгучее желание просыпается поцеловать их. Просто, чтобы забыться. Просто потому что плевать, с кем это делать. Просто потому, что две недели назад погиб мой лучший друг, и мне, сука, нужно сделать хоть что-нибудь, чтобы не сойти с ума!

— Как и я, — отвечаю, накрывая губы Светлаковой своими.

* * *

— Доброе утро. Садитесь, — Николай Генрихович открывает журнал и просит старосту назвать отсутствующих. — Яроцкий!

— Здесь я.

— Молодец. Кепку сними!

Украдкой поглядываю, как Макс нехотя стягивает с головы кепку и небрежно ерошит волосы. Простой жест — ничего особенного, а у меня вновь всё внутри расцветает, а желание улыбнуться настолько велико, что приходится немедленно спрятаться за учебником математики и раз десять подряд пробурчать себе под нос название темы, которую проходить не раньше, чем в следующей четверти будем.

— У Багряновой праздник сегодня? — слышу, как перешёптываются девчонки со среднего ряда.

— Ничего такая, — кто-то из ребят замечает, и я ещё ниже сползаю на стуле.

— Итак! Васильев идёт к доске! — объявляет Николай Генрихович, и половина класса с облегчением вздыхает. — Остальные передают мне тетради с домашней работой.

— Давай свою, — не глядя на Макса, протягиваю ему руку и получаю лишь хлопок по ладони.

— Ты серьёзно? — глаза сужает, с насмешкой фыркает и прилипает к парте щекой. — Разбудишь, когда вся эта фигня закончится.

— Мы на уроке, — шиплю.

— Ну. А я о чём? — зевает, прикрывая рот ладонью, и набрасывает на лицо кепку.

Что-то слабо ударяет по плечу и к ногам падает скомканный клочок бумаги. Оглядываюсь и вижу, как Вероника намекающе кивает на записку.

«Попросись выйти в туалет. Надо поговорить», — написано в ней.

Хмуро смотрю на Светлакову, и та головой в ответ кивает, подгоняет.

Поднимаю руку и нехотя озвучиваю:

— Можно выйти?

— Урок только начался, Лиза.

— Мне срочно.

— У Багряновой недержание, — ржёт Кириллов.

— Сейчас у кого-то пожизненное нестояние случится!

— Смычкова!

— Я не в этом смысле, Николай Генрихович! — улыбается Зоя, пока весь класс обхохатывается с покрасневшего до самых ушей Саши Кириллова.

Через две минуты я уже стою в женском туалете второго этажа и жду, пока и Светлакова почтёт его своим присутствием.

— Отпускать не хотел, — бросает с порога и захлопывает за собой дверь. Отстукивает шпильками по плиточному полу, замирает передо мной, отбрасывает за спину волосы и смотрит таким взглядом, будто я ей отчёт должна предоставить.

— Ну? — спрашивает, наконец. — Как всё с родителями прошло?

— Не делай вид, что тебя это интересует, — нехотя отвечаю. — Ты ведь не об этом поговорить хотела?

— Хм, — улыбается и будто взглядом с головы до ног оценивает. — Смелее стала, да?

— О чём ты поговорить хотела?

Вздыхает спустя паузу:

— Всё о том же. Или забыла, что всё ещё в игре?

— Спасибо, но мне твоя помощь больше не нужна, — обхожу её и направляюсь к выходу, но Вероника ловит меня за локоть и разворачивает к себе:

— Дура, я ведь и вправду помочь хотела!

— Спасибо. Я оценила. Родители тоже.

— Зато третье задание было зачтено.

— Зато моей сестре… — Заставляю себя замолчать, потираю переносицу подушечками пальцев и резко выдыхаю: — Слушай, просто не лезь больше, ладно?

— Я не могу не лезть, пока мой парень в этом замешан.

— Твой парень был замешан в этом ещё до меня. Могла бы и раньше до него достучаться попробовать.

— Четвёртое задание уже получила? — тему переводит.

Молчу, лишь взглядом её сверлю, таким, что и без слов понятно — «Отцепись».

— Макс… он больше не говорит со мной на эту тему, — произносит слегка неловко. Складывает руки на груди и смотрит вниз, отстукивая каблуком по полу. — Не знаешь почему? — смотрит исподлобья.

Пожимаю плечами и качаю головой:

— Нет.

— А что это за представление на курилке было? — холодно улыбается. — И куда он увёз тебя вчера?

Не уж-то ревность проснулась? Странно… а я думала к такой как я, такие как Светлакова ревновать не умеют. Собственной гордостью давиться будут, но ревность?.. Неееет, разве это возможно? Я ведь — никто по сравнению с ней, и Вероника это довольно доступно мне объяснить успела.

— Чего молчишь? — и даже улыбается, чтобы неуверенность свою скрыть. Слишком широко, слишком фальшиво. — Мне просто интересно.

— Тогда у Макса спроси.

Фыркает и отворачивает голову к окну:

— Разве не из-за четвёртого задания он тебя увёз вчера?

Тяжело вздыхаю:

— Я на урок пошла.

— Стой! — вновь меня за руку ловит, больно так пальцами предплечье сжимает, и вдруг опоминается, опускает руку и делает шаг вперёд. — Я просто переживаю за него, понимаешь? Оскар и остальные бесятся, зуб точат на него. И я просто не могу спокойно смотреть на это и ничего не делать. Макс должен дать тебе четвёртое задание, или… или и ему и тебе конец, говорила тебе уже ни один раз!

Решаю, что лучше промолчать, чем врать. Плохо у меня дела с враньём обстоят, сразу расколет. А с другой стороны… может, стоит сказать ей?.. Вероника та ещё штучка, но за Яроцкого искренне беспокоится, вижу это, он — её уязвимое место. Единственный, кто может сорвать маску с лица ледяной королевы. Но как она поможет — вот вопрос. Так же как и в прошлый раз? В спину толкнёт, заставлять будет, чтобы я задание выполнила?.. Ну, это я и сама могу, не нужна мне такая помощь.

— Макс сказал мне не лезть, — шепчет практически жалобно. — Сказал, что сам с игрой разберётся. Только я же вижу — он не хочет! Наигрался!

— А разве ты не этого хотела? — хмурюсь. — Чтобы он из игры вышел.

— Да, но не так! — резко выдыхает и приближается практически вплотную. — Это из-за тебя всё. Да? Даа… Понимаешь это лучше меня. Что ты ему сказала? Что такого сделала, что он с тебя теперь глаз не сводит? Почему он игру на половине решил бросить? Из-за жалости? Жалко ему тебя? — Впивается пальцами мне в плечи. — Или у вас с ним уговор какой-то? Ха. Разумеется, уговор! С чего бы ещё ему с тобой тягаться! — Встряхивает меня. — Ответь мне! Я должна знать, Багрянова! Расскажи! Потому что Макс мне больше ничего не рассказывает. — Снова встряхивает. — Что у вас с ним за дела? Куда он возил тебя? Что задумал? Как с Оскаром разбираться собирается? — Встряхивает. — Что он тебе рассказал? Как много? У вас есть план, да? Что он придумал?! Скажи мне, Багрянова!

— Хватит! — вырываюсь, сбрасывая с себя её руки, и пячусь к стене.

— Прости… — шепчет Вероника, спустя паузу, опускает голову и тяжело дышит. — Просто я… я, просто… Боже… Такое чувство, что я схожу с ума. Всё из-за игры… Всё из-за его мести. Если бы не ты… Если бы только не ты! Чёрт!.. Я боюсь за него. Боюсь того, что они могут с ним сделать. — Шагает к окну и упирается ладонями в подоконник.

— Хорошо, — выдыхает шумно. — Если ты должна быть рядом… Если это поможет вытащить его… Хорошо, Багрянова, будь рядом. Я отдам тебе его на время. И даже подыграю. — Разворачивается ко мне и смотрит с неприкрытой угрозой. — Но потом, когда это всё закончится, ты свалишь, поняла? Когда игра закончится, ты и близко к Максу не подойдёшь. Я спрашиваю: поняла?!

— Он не вещь… — говорю тихо, — чтобы отдавать его на время.

— И это всё, что ты услышала?! — кричит и ко мне шагает. — Мы с ним уехать собираемся, об этом знаешь?! Нет? Макс не сказал тебе, что после окончания школы мы: он и я, свалим из этого города и забудем обо всём этом дерьме! Так что моей тебе совет, Багрянова: забудь о моём парне. Такая, как ты ему точно не нужна. Ты — удавка на его шее, не больше. «Сбросит» тебя и даже имени твоего не вспомнит. Чего молчишь? Чего вылупилась?!

— Ты сама меня о помощи просила, — шепчу, равнодушно глядя в перекошенное от злости лицо Вероники, — а теперь я для тебя проблемой стала?

— Стала? — холодно усмехается. — Ты всегда была проблемой, Багрянова. С самого своего рождения!

Хлопок.

И только спустя несколько долгих секунд понимаю, что это моя рука взлетела в воздух. Что это моя рука только что отвесила Светлаковой пощёчину. Что это на её щеке останется красный след.

А трясёт меня.

А плакать мне хочется.

Медленно, кажется, что целую вечность, на алых губах растягивается острая улыбка, а в глазах вспыхивает ледяное пламя. Уверена — сейчас ответит, сейчас, ещё секунда, и в волосы мне вцепится, но нет… просто смотрит. Таким взглядом, который больнее всякого удара ощущается.

— Знаешь, почему Макс никогда не выберет тебя? — усмехается ядовито. — Знаешь?.. Всё просто, Багрянова. Макс никогда не будет с той, кого до последней секунды своей жизни любил его лучший друг. Ты — живое напоминание о смерти Кости.

Хватит.

— Подумай об этом, Багрянова! — кричит мне в спину, когда я уже оказываюсь в коридоре и хлопаю напоследок дверью туалета.

Николай Генрихович поглощён разбором материала и даже взгляда меня не удостаивает, стоит вернуться в класс, зато чувствую, как Зоя глаз с меня не сводит и шепчет, когда прохожу мимо неё:

— Что случилось? Чего бледная такая? Мне пойти наказать мегеру? Вот сучка!

Не отвечаю, просто сажусь на своё место и утыкаюсь взглядом в учебник. Ни буковки, ни циферки разобрать не могу, от слёз всё плывёт перед глазами, а голос Светлаковой продолжает греметь в голове: «Ты — живое напоминание о смерти Кости». А следом слова Зои в мыслях вспыхивают: «Тебе мало страданий в жизни? Вот только такого, как Яроцкий тебе для полного комплекта не хватало».

Видимо не хватало.

Видимо я совсем идиотка…

Слышу, как хлопает дверь, как раздаётся стук каблуков…

— Что с твоим лицом, Вероника? — ахает её соседка по парте. — Что это такое?

— Замолчи, — шипит в ответ Светлакова, а я невидящим взглядом смотрю на страницу учебника, прячу лицо за волосами, вытираю мокрые глаза и продолжаю делать вид, что не замечаю, как всё это время Яроцкий пристально на меня смотрит.

Перед началом следующего урока меня позвал классный руководитель, чтобы узнать причину моего отсутствия в школе. Пришлось сорвать, как и родителям — не очень хорошо себя чувствовала, голова кружилась, пришлось уйти. И то ли Нине Эдуардовне до сих пор не донесли с кем, и на чём я вчера уехала, либо она решила тактично промолчать. До поры до времени, разумеется, а точнее — до разговора с родителями. Не думаю всё же, что на мой побег с Яроцким кто-то станет закрывать глаза.

Уже после звонка вернулась на урок химии. Ни Макса ни Светлаковой в классе не было.

Всю перемену перед третьим уроком Зоя компостировала мне мозги, пытаясь выяснить, что произошло между мной и Вероникой, и едва ли не запищала от восторга, когда я тихонько пробурчала, что не сдержалась и влепила ей пощёчину.

Чувствую себя из-за этого поганей некуда. Не знаю, как так получилось. И не важно, что она сказала, но я обязана была держать себя в руках. Чем я теперь лучше Светлаковой?

— По местам! — командует Наталья Иванова и тяжело вздыхает, когда Макс и Вероника появляются в дверях класса. — Яроцкий… Как всегда. Без опоздания не можешь. Садитесь, чего встали? И кепку сними! Итак, продолжим!

Не успевает Макс опуститься на своё место, как хватает мою тетрадь, вырывает лист из середины и пишет:

«У тебя сколько сегодня уроков?»

Нет, это уже вообще не смешно.

Сминаю записку в кулаке и продолжаю смотреть в учебник английского.

— Эй? — шепчет, придвинувшись. — Я ведь и унести тебя отсюда могу.

— Что тебе от меня надо? — поворачиваю к Максу голову. — Что? Чего ты добиваешься?

Протягивает руку и кончиком пальца убирает прядь волос с моего лба.

Отворачиваюсь, утыкаясь взглядом в парту.

— Просто прекрати всё это, — шепчу так тихо, чтобы он один слышал.

Вновь тянется к моей тетради. Выхватываю её у него из рук и запихиваю в рюкзак.

Хватит записок. Хватит всего этого. Только разборок с его девушкой мне не хватало. Трусиха ли я после этого? Да, она самая. Не вижу смысла бороться за того, кто так или иначе рядом не останется.

А он просто смотрит. Без злобы, без агрессии, без недопонимания. Обычно.

— Вероника тебе всё рассказала? — решаю коротко и ясно прояснить ситуацию, пока Хромченко под диктовку Натальи Ивановны записывает на доске предложение на английском.

А Яроцкий по-прежнему молчит. Лишь смотрит, ведь это так просто.

— Она… она всё не так понимает, — пытаюсь говорить мягче и делать вид, что меня это ничуть не беспокоит. — Так что… так что всё. Ты понимаешь, о чём я.

«Почему молчишь? Почему смотришь? Ну же… скажи хоть что-нибудь, пока я сама себя снова грызть не начала!»

— Просто прекрати всё это, — бросаю напоследок и отвожу взгляд.

Уже спустя секунду Яроцкий подхватывает с парты шариковую ручку, следом тянет меня за руку, обхватив за запястье, и пока я тщетно пытаюсь освободиться, пишет на тыльной стороне моей ладони два слова:

«Не хочу».

Обводит надпись в ровный кружок, пока я смотрю на него затаив дыхание, и рисует расходящиеся по диаметру лучики.

Бросает ручку на парту, берёт меня за руку, переплетя пальцы, и не сводит глаз с моего застывшего в смешанных чувствах лица.

— После школы у ворот, — улыбается с той нежностью, против которой я так и не нашла оружия для защиты.

Я как оголённые провода, когда он ТАК на меня смотрит — вот-вот искры от переизбытка эмоций полетят.

— Хорошо, — сдаюсь, продолжая зарывать себя всё глубже и глубже.

— Хорошо, — с теплотой повторяет Макс, сжимая мою руку всё крепче.

* * *

Прошлой ночью

— Ну и как там у Багряновой с предками? Нормально всё?

— Да, — с трудом разбираю, что Вероника там бормочет себе под нос.

— Расскажешь, куда возил её? Это по игре?

Не собираюсь отвечать.

— Поехали к тебе, — обнимает меня на заднем сидении такси и лезет целоваться. — Завтра в школу не пойдём.

— Нет. Ты едешь домой, — отворачиваюсь к окну, отвечая на этот вопрос уже раз тысячный за последний год. Я никого не привожу к себе домой.

Не приводил…

Лиза стала первой, кого мне действительно, по-настоящему хотелось видеть у себя, даже несмотря на то, во что мой дом превратился после развала семьи. А Лиза… не знаю, это не объяснимо. Кот — был лишь предлогом, чтобы остаться с ней наедине в доме, который она одним своим присутствием согрела. Это настолько странно и в то же время удивительно, что даже после её ухода, я чувствовал себя как никогда раньше спокойно, уютно. Лиза она… будто заражает всё вокруг своей чистотой, искренностью, невинностью… Чёрт, я буквально схожу с ума, когда она смущаться начинает. Это что-то невероятное. Никогда не видел ничего более милого чем то, как она неловко отводит взгляд, кусает губу… Готов смотреть на неё вечность в эти моменты.

Не знаю, что со мной происходит. Я не планировал этого. Пытался не допустить. Но чем чаще её вижу, тем сложнее становится себя контролировать. Хочется обнять её, дышать её ароматом, целовать… нежно, осторожно. Смотреть в глаза и видеть, что я нужен ей, КАК я нужен ей… Но нужен ли? Зачем? Что ей делать рядом с таким, как я? Чёрт… я реально схожу с ума! Крышей еду! Игра, Вероника, Оскар! Лиза… Лиза… Лиза! Даже имя её хочется повторять до бесконечности…

— Ну поехали к тебе… Маааакс…

— Нет. Я же сказал.

— Ну почему? — хнычет, надувая губу. Сегодня Вероника прилично выпила. А когда Вероника прилично выпьет, то становится похожа на приставучего щенка. Терпеть не могу находиться рядом, когда она в таком состоянии. Даже во время секса хрен пойми чего требует, а потом ещё обижается, словно я когда-либо давал ей обещание любить её до гробовой доски и выполнять все её прихоти. Чем дольше считает себя моей девушки, тем больше требовать начинает. Это было предсказуемо, с каждым месяцем наш договор об отношениях без обязательств, всё больше и больше превращается в пустые слова. Для неё.

Говорит, что любит меня. Дура. Клялась, что никогда этого не случится. Смеялась надо мной, когда предупреждал, чтобы не смела.

— Люблю тебяяяя… — протягивает пьяным голосом, пока я помогаю ей вылезти из такси. Раз сто за вечер повторить это может, когда выпьет. — Почему ты не говоришь мне то же самое? Ты не любишь меня? — А вот это особенно повторять любит.

— Иди домой. Завтра поговорим, — открываю перед ней калитку дома Светлаковых.

— Вот так всегда, — запрокидывает голову и смеяться начинает. Опускается на тротуар, светя трусиками на всю округу и закуривает. — Мой парень меня не любит. Какая чёртова ирония! А кого ты любишь? М? Ну, скажи, давай, кого?

— Прекрати, — приседаю рядом и забираю у неё из рук сигарету. — Просто прекрати это.

— Почему? Правда глаза колет? — продолжает смеяться. — Ты ведь не любишь меня! Признайся, Яроцкий! Хотя да… о чём это я тут? Ты ведь этого и не скрываешь… Знаешь что… а ты козёёёёл, Яроцкий! Даааа… ты просто козёл, — достаёт из сумочки новую сигарету и подкуривает.

— Быстро ты всё забываешь, когда напьёшься.

— Зато я всегда помню, что ты — ко-зёл! Потому что не любишь меня. Всё, давай, вали к своей уродинке.

— Я никогда не обещал тебе этого, — вздыхаю, потирая шею ладонью.

— Знаю, — икает. — И я… Ик… Да и я вроде как тоже, ик, не обещала. Но любовь, сука, злааа… Скажи? Тебе-то не знать!

— Хватит. Поднимайся.

Отталкивает от себя мои руки и едва ли на асфальт не падает.

— Не трогай меня. — Вижу, как из глаз слёзы капать начинают. — Знаешь, почему я напилась? А? Ни фига ты не знаешь, Яроцкий! Тебе только потрахаться от меня надо, а у меня… а у меня… чувства может к тебе… Понимаешь? Да хер там! Что ты понимать можешь?! Тебе всегда плевать на меня было! Не то, что на Багрянову, да?

Забираю сигарету, подхватываю Веронику с асфальта и закидываю на плечо.

— Почему ты меня не любишь? — продолжает орать на весь район и по спине колотить. — Я хочу быть твоей настоящей девушкой! Настоящей! Она ведь не нравится тебе? Ответь мне! Скажи правду! Ты с ней только из-за игры целовался?!

Ставлю Веронику на ноги перед входной дверью, обхватываю лицо ладонями и заставляю посмотреть мне в глаза:

— Ты сама этого хотела. Я никогда… ничего тебе не обещал!

— Знаю… — всхлипывает. — Но может… может попробуем по-настоящему? Хотя бы один раз? По-настоящему? Начнём сначала… Давай прямо с завтрашнего дня начнём?

— Иди домой, — открываю дверь её ключами. Разговор бесполезен, когда Вероника в таком состоянии. Завтра она даже не вспомнит ничего.

— Ты бросаешь меня? — восклицает, когда я уже шагаю обратно к воротам. — Бросаешь, да?!

Тяжело вздыхаю и поворачиваюсь к ней:

— Я не могу тебя бросить, — развожу руками. — У нас и не было с тобой ничего. Секс — всё, что нас связывало. О, и только не делай вид, что для тебя это новость, ладно?!

— Да пошёл ты!!! — кричит с надрывом, бросая в меня сумочку. — Ненавижу!!! Катись к своей Багряновой! К уродинке своей! Вали!!! Иди с ней трахайся! Трахайся, пока она прямо под тобой не сдохнет!

Заставляю себя промолчать.

Боже… он один знает, сколько сил мне потребовалось, чтобы заставить себя промолчать.

— Я люблю тебяяяя… — протягивает жалостливо мне в спину. — Вернись, Макс… Прости меня… Не уходи… Простиииии…