Предисловие

Вторая половина 60-х годов оказалась временем расцвета для СССР, преодолевшего к этому моменту экономические последствия войны с Германией и переживавшего новый этап идеологического подъема в канун объявления об окончательной победе социализма и роста уверенности в возможности построения коммунистического общества. Экономическое возрождение, приведшее к созданию мощной материально-технической базы производства в базовых отраслях промышленности и в военно-промышленном комплексе, и идеологическая заостренность внешней политики Советского Союза, ориентированной на повсеместное противодействие замыслам империализма, реакции и сионизма в стратегических точках земного шара, заложили мощные предпосылки для активной деятельности КПСС на самых разных направлениях. Противоборство двух мировых антагонистических общественно-политических систем, вооруженных наиболее разрушительными видами оружия, не могло, по понятным соображениям, идти дальше соперничества на политической и дипломатической аренах. Однако, это обстоятельство отнюдь не исключало косвенных актов испытания силой двух систем, имевших географически локальный характер, но получавших глобальный отзвук. Именно таким и был ближневосточный конфликт, втянувший в свое чрево арабский мир и Израиль и расколовший региональное сообщество на два неравных по величине и по силам лагеря, один из которых был представлен арабскими странами, а другой — Израилем.

На Ближнем Востоке в тот период не было военного паритета, как не сложился он, впрочем, и впоследствии вплоть до нынешнего дня. Даже совокупные вооруженные силы прифронтовых арабских государств не могли активно противостоять военному давлению со стороны Израиля. Состояние арабских армий в то время в целом соответствовало крайне невысокому уровню развития производительных сил арабских стран, военно-технический прогресс в которых только начинал отвоевывать для себя ниши в обществах, где, несмотря на реформы, во многом оставались еще живучими феодальные порядки и сохранялись зримые отпечатки колониальной приниженности и зависимости, хотя формально арабские государства не являлись колониальными придатками ведущих капиталистических держав мира. В качественном отношении арабские вооруженные силы резко отличались от израильского ЦАХАЛа и не могли в стратегическом плане оказывать сопротивление противнику.

Не касаясь всех перипетий, сопровождавших арабскую национальную катастрофу лета 1967 г., можно сказать, что такое развитие событий было ожидаемым в среде аналитиков и специалистов в области военной истории, хотя в разных кругах арабского мира возобладало мнение о возможности другого исхода арабо-израильского противоборства.

Поражение в скоротечной войне негативно сказалось на морально-политическом облике не только арабских армий, но и всего арабского общества. Помимо подрыва экономического потенциала арабских государств-участников войны, огромный ущерб был нанесен психологическому здоровью арабской нации. И это положение требовало срочного исправления, иначе позор поражения мог отрицательно повлиять на отношение арабских народов к своим режимам, в то время уже разворачивавшимся в сторону непролетарского социализма, социалистической ориентации, некапиталистического пути развития, формирования революционной идеологии и создания политических доктрин, устроенных на признании классовости общества, классового подхода к общественным явлениям и т. п.

Такой радикализм импонировал КПСС и Советскому государству, которые тем самым не только приобретали союзников в стратегически важной зоне мира, но и обретали идеологических последователей, политических сторонников, чей голос в поддержку курса СССР на мировой арене и в сочетании с политикой всего социалистического лагеря усиливал впечатление массовости и классового единения разных народов перед лицом, как тогда говорилось, мировой реакции и империализма.

Призыв о помощи со стороны арабов в Советском Союзе был услышан немедленно. Совершенно очевидно, что подобным образом проявленная реакция имела все основания, чтобы быть быстрой.

В итоге, Советский Союз в кратчайшие сроки создал самые весомые предпосылки для того, чтобы оказать арабским странам содействие в перевооружении, реформировании и обучении национальных армий, чтобы превратить их в боеспособную силу, готовую отстаивать интересы своих государств. Более того, когда понадобилось, Советский Союз не остановился и перед просьбой египетской стороны направить для отражения воздушных налетов израильской авиации регулярные части своей армии, в частности, дивизию ПВО, которая сыграла роль щита, защитив жизненные объекты и коммуникации в рамках операции «Кавказ».

Для арабов это был кратчайший путь для восстановления боеспособности, поскольку СССР на выгодных для них экономических условиях поставлял вооружения, военспецов и военных советников.

Арабские государства добивались сразу, как минимум, двух целей. В военном отношении они получали реальную военную помощь, приобщались к современному советскому тактическому и стратегическому военному искусству и опыту, накопленному Советской Армией в реальных условиях и в масштабных битвах на полях второй мировой войны. В политическом плане они дополнительно привязывали к себе Советский Союз, который как бы становился ответственным за обороноспособность арабских стран и к тому же должен был максимально активизировать свою деятельность на мировой арене для защиты дела арабов и отстаивания их интересов.

Со своей стороны, Советский Союз также получал некоторые выгоды от военно-технического сотрудничества с арабскими государствами. Он имел возможность более глубоко укорениться в военной машине и в политической ткани Ближнего Востока, обрести дополнительные рычаги влияния на региональные отношения, а через них и на международные, повышал свой политический вес в решении самого крупного послевоенного конфликта, вообще расширял зону своих национальных интересов, ущемляя политические возможности ведущих западных держав в регионе. Кроме того, в арабский мир направлялись излишки вооружений, Советский Союз получал дополнительные источники информации о внутреннем положении в странах, с которыми он был связан договорами о дружбе, сотрудничестве и военной помощи. Следует также учесть, что военное сотрудничество дополнялось весьма интенсивными экономическим связями, так что авторитет и влияние нашей страны на Ближнем Востоке становились весьма весомыми и объемными понятиями. Были, естественно, и другие, менее благодатные моменты. Но они могут трактоваться как неизбежная плата за те приобретения, которые на несколько десятилетий, вплоть до развала СССР, сделали нашу страну мощным фигурантом во всех ближневосточных делах и в сопредельных зонах и процессах в них.

В предшествовавшие годы идеологические императивы излишне часто подчиняли течение жизни своим законам, а бюрократия доводила эти императивы до абсурда. Десятилетиями, если не считать событий в Испании, в СССР не приветствовалась откровенность относительно участия его военных в региональных и иных конфликтах. Нельзя было писать об участии советских военнослужащих в войне в Корее, хотя весь мир знал об этом и потешался над секретами полишинеля. До этого замалчивался Китай. Таких примеров множество. К их разряду относился и Египет. И тогда, и, тем более, сейчас любой из спрошенных на улице россиян не проявит осведомленности о военных тяготах своих соотечественников старшего возраста в Египте, Сирии, Ираке, Алжире и в других местах на Арабском Востоке. Приятное, в кавычках, исключение — Афганистан, о котором еще не успели забыть.

Хотя подписки не брали о неразглашении факта пребывания в Египте, тем не менее опубликовать что-либо на эту тему в прежние времена было практически невозможно. Если написанное, пусть даже в виде отдельных фактов, почему-то пропускал Главлит, то военная цензура зорко стояла на страже гостайны, бестрепетно вымарывая все, что могло бы конкретизировать участие СССР в событиях описываемой поры, хотя об этом факте и без того было известно за пределами нашей страны.

Применительно к нашему военному присутствию в Египте плотина оказалась прорванной лишь некоторое время назад, когда в свет вышла книга «Гриф «секретно» снят». В этом сборнике были опубликованы воспоминания тех, кто служил в разное время в Египте на разных боевых постах и захотел поделиться своими впечатлениями об этой любопытной стране и от своего пребывания в ней. Это был во всех отношениях очень хороший опыт, и, будучи первым, он не стал в то же время комом, хотя и не является образчиком совершенного эпистолярного жанра.

Ныне вниманию читателей предлагается новая версия этой быстро ставшей раритетом книги. В ней, по мере возможности, учтены недостатки предшествующего издания, ее содержание расширено за счет новых заметок и статей мемуарного плана, пополнилось и число авторов. Ряд наиболее интересных материалов из первой книги воспроизведен в настоящем издании, что позволяет создать максимально полную картину того, что происходило в Египте и в египетских вооруженных силах в конце 60-х годов, как советские советники ощущали себя в незнакомой среде, как соотносились с окружением, что думали и чувствовали, выполняя свой долг перед Родиной, посчитавшей необходимым отправить их за тридевять земель, но чиновные слуги которой потом забыли изрядную толику тех служивых провести по нужному ведомству, лишив их как бы легальной возможности быть причисленными к той славной когорте людей в погонах, которые не привыкли щадить себя ни на своих полях сражений, ни в чужих пределах.

А.О.Филоник, Г.В.Горячкин

 

В.М.Виноградов

К истории Советско-Египетских отношений

Советские воины в Египте… Для многих этот факт тридцатилетней давности покажется необычным. Ведь, он до сих пор слабо освещен в печати. О нем упоминают иногда для того, чтобы попытаться бросить тень то ли на внешнюю политику нашей страны того времени, то ли на наши вооруженные силы. А между тем, советское военное присутствие в Египте в течение нескольких лет в конце 60-х — начале 70-х годов сыграло большую роль в поддержке борьбы за независимость дружественного нам египетского народа и народов других арабских стран. Но наши военные также выполняли одну из задач по обеспечению безопасности нашей страны на дальних от нее рубежах. Солдаты, младшие командиры, офицеры и генералы с честью и умением выполнили поручение своей страны в сложное для нее время — в разгар «холодной войны». Поскольку работа советских военных специалистов в Египте имела, без преувеличения можно сказать, значение международного масштаба, необходимо кратко осветить некоторые моменты исторической обстановки.

Так называемый ближневосточный конфликт, а точнее — арабо-израильское противоборство — один из самых старых и трудно разрешимых конфликтов, поскольку в него фактически вовлечено сильное и воинственное государство западного мира — Соединенные Штаты Америки.

Конфликт возник вскоре после второй мировой войны. В 1947 г. окончился срок тридцатилетнего мандата Лиги Наций, дававшего право Великобритании управлять ближневосточной территорией — Палестиной. В 1918 г. на этой территории проживало 644 тыс. арабов, или 92 % населения и 56 тыс. евреев, что составило 8 %, в 1948 г. насчитывалось 1380 тыс. арабов, или 67 % и евреев около 700 тыс. человек, или 33 %. Организация Объединенных Наций после долгого и тщательного рассмотрения, учитывая требования международных сионистских кругов, приняла решение о территориальном разделе Палестины на арабское (палестинское) государство и еврейское. Палестинскому государству отдавалось примерно 43 % территории с населением в 725 тыс. арабов и 10 тыс. евреев, израильскому государству — 56,5 % территории с населением в 498 тыс. евреев и 497 тыс. арабов (!). Иерусалим — главный город Палестины — центр трех мировых религий — христианской, мусульманской и иудейской, должен был бы стать интернациональным.

Ни арабы, ни сионистские организации не были удовлетворены решением ООН. Арабы в Палестине, как и в других арабских государствах, поддерживаемые мусульманскими странами, считали несправедливым искусственное создание в центре арабского мира еврейского государства, тем более что сионистские организации по всему миру вели широкую кампанию за переселение евреев из других стран в Палестину. Руководство сионистских организаций не без опоры на влиятельные круги в США вело кампанию за создание «Великого Израиля», что весьма показательно звучало в лозунге: «Израильтянин, вот твоя родина — от Нила до Евфрата». В результате последовала серия так называемых палестинских войн. Политика западных держав склонялась к поддержке Израиля. Достаточно напомнить англо-франко-израильскую агрессию против самого крупного и сильного арабского государства — Египта, естественной опоры арабского национально-освободительного движения. А ведь Египет произвел законную операцию — национализировал Суэцкий канал, проходящий на всем протяжении по египетской территории.

В начале июня 1967 года израильские вооруженные силы нанесли сокрушительный удар по Египту. В течение так называемой семидневной войны только что создававшиеся и еще слабо вооруженные египетские войска потерпели тяжкое поражение. Аналогичная участь постигла Сирию, Иорданию и Ливан. Израиль вывел из строя вооруженные силы не только Египта, но и его союзников. Он захватил полностью всю Палестину, часть Сирии, а также громадный Синайский полуостров, принадлежащий Египту, и вышел непосредственно к Суэцкому каналу. Международное судоходство по нему прекратилось, по египетской экономике был нанесен ощутимый удар.

Агрессия Израиля вызвала широкое возмущение во всем мире. По инициативе Советского Союза была срочно созвана специальная сессия Генеральной Ассамблеи ООН на уровне глав правительств.

В ходе ее после ожесточенных дебатов 22 ноября 1967 г. была принята резолюция Совета безопасности ООН № 242, которая обязывала Израиль возвратить захваченные арабские территории. Начался так называемый процесс ближневосточного урегулирования, который тянется до сих пор и конца которому не видно ввиду вызывающей позиции Израиля, не желающего считаться ни с одной из резолюций ООН по ближневосточному конфликту.

Возникает вопрос: как может такое небольшое государство, абсолютно нежизнеспособное без гигантской безвозмездной экономической и военной помощи со стороны США и еврейской диаспоры в других странах, противостоять большинству государств мира?

Все дело в том, что арабо-израильский конфликт на самом деле отражает борьбу США за свое господствующее влияние на Ближнем Востоке. Открытая поддержка Соединенными Штатами Израиля в его борьбе против арабских стран привела к тому, что все они немедленно порвали отношения с США. Образно говоря, США в то время были вышвырнуты из ближневосточного региона, где они хотели занять место бывших колониальных держав — Великобритании и Франции. Но Ближний Восток упорно привлекает к себе правителей США любого толка. Почему?

Ближний Восток — это международный транспортный узел, связывающий Европу с Азией и Африкой. Ближний Восток — это самый крупный нефтеносный район — «мировая нефтяная бочка».

Ближний Восток — это ближайшие южные подступы к нашей стране; господство в восточном Средиземноморье дает возможность закрыть с «внешней стороны» черноморские проливы, непосредственно поддерживать натовскую Турцию, а во времена иранского шаха позволяло иметь антисоветский плацдарм прямо на южной границе нашей страны. Арабские государства в ходе переговоров об урегулировании конфликта с Израилем, конечно, не могли рассчитывать на поддержку со стороны США: ведь Израиль — единственная опорная точка США на Ближнем Востоке для дальнейшего проникновения в арабский регион. Арабам пришлось искать на международной арене других союзников, и они обратили взоры к другой тогда мощной мировой державе — Советскому Союзу.

Должен сразу подчеркнуть: ни один режим в арабских странах не был просоветским. Но арабским странам импонировала внешняя политика нашей страны, одним из принципов которой была поддержка движения народов других стран за свою национальную независимость. Поэтому логика международной политики привела арабские государства к необходимости сотрудничества с нашей страной, кстати говоря, без особых на то усилий со стороны СССР.

Почему Советский Союз немедленно выступил за быстрое мирное и прочное урегулирование ближневосточного кризиса, поддерживая арабские государства? Здесь играли роль и принципиальные моменты: целостность государств не должна нарушаться, а агрессия — оставаться безнаказанной. Кроме того, исходя из соображений безопасности нашей страны, следовало препятствовать приближению военной машины США и их форпостов к нашим южным границам. США, разумеется, отказывали Египту и другим арабским государствам в поставке вооружений. К Советскому Союзу арабы пока не отваживались обращаться открыто. Первые поставки стрелкового оружия в Египет были сделаны из Чехословакии.

И другие страны из числа союзников США не оказывали экономического содействия арабам. У египтян была давняя мечта — обуздать непокорный Нил, который то мелеет, создавая засуху, то разливается, принося разрушительные наводнения. Практически все население Египта в несколько десятков миллионов живет на узкой полоске земли вдоль Нила, что составляет 3–4 % всей территории страны, остальная часть — бесплодная пустыня. За первыми порогами в верховьях Нила нужно было построить высотную плотину США, Англия, ФРГ отказали Египту в помощи. Она пришла от Советского Союза. Кстати говоря, египтяне уже давно расплатились за это гигантское строительство.

После поражения Египта в «июньской войне» 1967 г. по просьбе египетского руководства в Египте началась работа советских военных советников — от батальона до высшего командования — по воссозданию вооруженных сил Египта на новой основе. Эта работа проводилась под руководством маршала Советского Союза М.В.Захарова, а затем генерала армии П.Н.Лащенко. Предстояло в короткие сроки построить все виды вооруженных сил заново на современных началах, научить владеть новейшим вооружением — от автомата Калашникова до зенитно-ракетных комплексов, самолетов МИГ-21, подводных лодок новых типов, уникальных противотанковых установок, понтонных мостов, средств связи и т. д.

Наши военные советники столкнулись с невероятными трудностями. Здесь было и незнание арабского языка, пораженческие настроения некоторой части египетских военных, считавших невозможным противостоять израильским вооруженным силам, поскольку за ними стоят США; иногда скептическое отношение офицерства к усилиям советских военных советников, традиции резкого отчуждения офицеров от солдат; необычные и тяжелые для наших людей климатические условия и многое другое. Наши советники были, как правило, атеисты, а их подопечные — сплошь усердные мусульмане (на этом также строилась враждебная нам пропаганда). Помню, как пришлось обращаться к самому президенту Насеру, чтобы в известный своей строгостью ритуалов месяц Рамадан, когда все мусульмане соблюдают пост, для египетских лётчиков были бы сделаны исключения — не может постящийся от восхода до захода солнца летчик пилотировать сверхзвуковой самолет.

Наши военные советники работали с полной отдачей сил, приучая египетских солдат и офицеров следовать поговорке русского полководца Суворова: «Тяжело в учении — легко в бою». Приходилось сносить и пренебрежительные взгляды египетских офицеров со стеками подмышкой, да и некоторых солдат, когда советский офицер — советник сам лазил под танк, демонстрируя лично все приемы.

Задача восстановления египетских вооруженных сил была выполнена в короткое время и, как показали дальнейшие события, весьма успешно и качественно.

Между тем, время шло, политические переговоры об урегулировании, которые вел Советский Союз с США, продвигались туго — американцы их явно срывали, ставя заведомо неприемлемые для арабов условия, в частности, отказ от возврата Израилем всех незаконно оккупированных арабских территорий. Как заместителю министра иностранных дел СССР, которому было поручено ведать ближневосточными делами, мне пришлось вести переговоры с представителями госдепартамента США, участвовать в переговорах, проводимых руководителями страны и министром иностранных дел А.А.Громыко. Американцы и слушать не хотели о возврате арабам всех оккупированных Израилем территорий. Отвергая наши предложения, они сразу в письменном виде давали свои формулировки. Когда им указывали на их явную неприемлемость для арабов, они тут же доставали напечатанные новые… столь же неприемлемые. Можно было лишь удивляться, почему, зная о неприемлемости своих предложений, они все же продолжали вносить их как бы в измененном виде. Все дело было, по-видимому, в том, чтобы создавалась видимость переговоров. США выступали вроде бы в роли миротворцев. Разумеется, о наших переговорах с США мы информировали руководителей арабских государств. Отсутствие продвижения в переговорах начинало сказываться на внутреннем положении в арабских странах, особенно в Египте. Проявлялось естественное нетерпение, недовольство сложным экономическим положением, появлялись экстремистские лозунги вроде «Сбросим Израиль в море!». Особенно активизировалось движение палестинцев, той части арабской нации, которая была лишена даже права на существование. Заметно усилили свою гласную и негласную пропаганду американцы. Внушалась мысль о том, что в руководстве арабских стран «не те люди», они не могут поладить с США, нужны другие руководители. Нынешние руководители напрасно выступают за сотрудничество с Советским Союзом, потому что он не может сдвинуть процесс урегулирования, поскольку за Израилем стоят США. Выход в том, что либо нужно искать «новых», сговорчивых с американцами руководителей, либо соглашаться с условиями Израиля. Все это, конечно, нервировало народы арабских стран, руководство, политические движения. Бездействие томило нетерпеливых египтян. На неоднократных переговорах на высшем уровне, на которых мне довелось присутствовать, египетские руководители говорили, что у них нет иного выхода, как начать военные действия против Израиля. Когда их спрашивали о том, какого рода действия они имеют в виду, какие ставят военные цели, какова боеготовность египетских вооруженных сил, ответы были расплывчатые; типа начать, а там видно будет, — хотя бы отвоевать лишь один квадратный километр.

Советские руководители, не отрицая права египетского руководства самому принимать любые решения, терпеливо давали разъяснения о целесообразности тщательного продумывания, точного расчета, подготовки проведения такого самого сложного внешнеполитического мероприятия, как начало военных действий. Ведь каждый полководец, начиная военные действия, верит в свою победу, но в конце концов один из них проигрывает.

Зимой 1969 года Египет начал «войну на истощение» — артиллерийский обстрел израильских позиций на Синае. В ответ израильская авиация начала наносить чувствительные удары с воздуха по египетским военным и гражданским объектам — заводам, городам, жилым домам, школам, больницам — без разбора. Египетское небо было плохо защищено от вражеской авиации. Президент Насер принял решение «секретно» посетить Москву для переговоров с руководителями нашей страны. На переговорах на самом высоком уровне он обрисовал трудности Египта, находящегося как бы в положении «ни войны, ни мира», признал, что египетские вооруженные силы, видимо, еще не готовы для крупных наступательных операций, им еще предстоит хорошо овладеть сложной современной военной техникой. Но налеты авиации Израиля становятся все более разрушительными. Для населения страны, и для экономики, и для подготовки вооруженных сил нужна надежная противовоздушная оборона. Он обратился с просьбой срочно прислать из Советского Союза современные ракетно-зенитные установки ПВО, а на время подготовки в Советском Союзе египетских расчетов (на это требуется не менее двух лет) направить в Египет советский военный персонал. Таким образом, речь шла теперь не о советниках-учителях, а об армейских расчетах для ведения боевых действий.

Просьба была неожиданная и сложная для принятия по ней решения. Я помню, как советские руководители много говорили Насеру о возможности отрицательного международного резонанса, о трудности объяснения всему миру, в том числе советскому народу, почему советская боевая часть в мирное время находится в другой стране и т. д. Однако Насер парировал эти заявления многими доводами, один из которых политически был вполне логичным: поражение Египта и других государств арабского мира вновь приведет к колониальному закабалению Ближнего Востока, хотя и не в прежних формах, нанесет удар по интересам безопасности и международному престижу Советского Союза.

Два дня шло сложное и многоплановое обсуждение просьбы Насера. Наконец, решение положительное для Египта, было принято. В нашей стране была специально создана дивизия ПВО под командованием генерал-майора А.Г. Смирнова (сейчас он генерал-полковник в отставке). Ее задача состояла в надежном прикрытии главных центров Египта — Каира, Александрии, Асуана.

Египетская сторона должна была обеспечить строительство сооружений для размещения зенитно-ракетных комплексов, укрытий и жилья для персонала, охрану боевых позиций и обеспечение безопасности советского персонала и т. п. Дивизия должна была по возможности скрытно прибыть в Египет и занять боевые позиции. Обо всей подготовительной и боевой работе рассказывают непосредственные участники событий — авторы воспоминаний, публикуемых в настоящем сборнике.

В начале 1970 года советское руководство направило меня с особым поручением к Насеру. Ожесточенная «война на истощение», конечно, сильно мешала политическим переговорам об урегулировании, могла привести к нападению на нашу дивизию на марше, до того, как она развернется на своих боевых позициях.

Мне была поручена деликатная миссия: убедить Насера в целесообразности прекращения «войны на истощение», не дававшей, по нашему мнению, никаких преимуществ Египту. Кстати замечу, что на заседании Политбюро ЦК КПСС ехать к Насеру для переговоров было предложено министру иностранных дел А.А.Громыко, но тот, к моему удивлению, сразу же наотрез отказался, считая разговор на эту тему с Насером бесперспективным, но тут же предложил мою кандидатуру, которая и была принята. Давая мне напутствие перед отъездом, А.А. Громыко сказал как бы в утешение, что будет уже хорошо, если поручение будет выполнено, хотя бы на 10 %.

…Насер принял меня весьма радушно, и мне удалось, используя различные аргументы, получить от него согласие на прекращение «войны на истощение», если, разумеется, Израиль пойдет на это. Рассказывая Насеру о трудностях в переговорах с американцами, для большей уверенности в будущих переговорах, я задал ему выходящий за рамки моего поручения «нескромный» вопрос — о конечной цели политики Египта в отношении Израиля: прекращение огня, или перемирие, или мир и сосуществование. На этот счет ясности ни у кого нет. Насер попытался было отшутиться, ссылаясь на то, что арабо-израильский конфликт — это фактически советско-американский конфликт. Я категорически отверг эту идею, сказал, что, даже посылая в Египет дивизию ПВО, мы лишь помогаем Египту защитить свою независимость, свои права, а воевать с США или Израилем не собираемся. Насер засмеялся, заметив, что никто ему еще так не возражал, и уже серьезным тоном заявил: «Вы можете исходить из того, что Египет хочет жить в мире с Израилем, если, конечно, Израиль будет уважать законные права арабов. Я человек мира, хотя временами приходится очень много заниматься военными делами». Он выразил большое удовлетворение деятельностью советских военных советников, вновь благодарил нашу страну за смелый и решительный шаг в деле защиты египетского неба. Так что поручение было «перевыполнено». «Война на истощение» вскоре прекратилась.

Прибытие дивизии ПВО вместе с бомбардировщиками-ракетоносцами и самолетами МИГ-25 (они назывались для маскировки М-500) с советскими экипажами отрезвляюще подействовало не только на израильтян, но и на американцев. На первых порах со стороны израильских военно-воздушных сил, а фактически США, были попытки «проверки» боеспособности советских зенит-но-ракетных установок, но результаты были для агрессоров плачевными. Ни один самолет Израиля, а точнее американские «Фантомы», не прорвался сквозь завесу, поставленную советскими воинами, хотя и применялись различные тактические приемы. Но об этом лучше расскажут в этой книге сами участники боев.

Для нас, дипломатов, появилась возможность вести в более спокойной обстановке политический диалог с США о ближневосточном урегулировании, но и не только о нем. Нахождение советского военного персонала в Египте было сильным средством у Египта и других арабских стран. Израилю, США и их союзникам было дано ясно понять: будет достигнута ближневосточное урегулирование, уйдет и советский военный персонал. Был и другой смысл: предупреждение США о том, чтобы они не пытались создавать опорные пункты против нашей страны на Ближнем Востоке.

В конце сентября 1970 г. внезапно скончался Насер. Это была тяжелая потеря для арабского народа, особенно Египта. Куда пойдет страна? На похороны Насера вылетела советская правительственная делегация во главе с Председателем Совета министров А.Н.Косыгиным. В состав делегации был включен и я, уже назначенный в тот же день новым послом нашей страны в Египте. Со смертью Насера начался сложный период в истории наших отношений с Египтом. Он требует отдельного, серьезного описания.

Разумеется, у меня установились теплые отношения с советскими военными. Я посещал позиции зенитно-ракетных комплексов, выступал с лекциями и докладами, беседовал с солдатами и офицерами. Им приходилось нелегко. Бетонные казематы, врытые в голой пустыне, с низкими потолкам и, койки в три яруса, какой-то искусственный воздух, создаваемый кондиционерами, — обстановка хуже, чем спартанская. Но… ни одной жалобы, просьбы об откомандировании. Долг есть долг, его нужно выполнить. Конечно, сложно было объяснять солдатам, почему египетские города по ночам сверкают неоновой рекламой, люди сидят в кафе, тысячи молодых египтян фланируют по улицам в то время, как их сверстники из далекой России несут круглосуточные дежурства у пультов управления зенитными ракетами.

Должен сказать, что в отличие от таких советских военачальников, как маршала Захарова, генералов Лащенко, Катышкина, Гареева и многих других, хорошо понимавших политическую обстановку, временный характер пребывания советского военного персонала в Египте, в более позднее время были и военачальники другого рода. У них не было ощущения остроты обстановки и понимания того, что наши военные были за границей в другой суверенной стране с конкретной целью — защитить наши интересы в стратегически важной зоне земного шара.

Особенно непросто стали складываться отношения после прихода к власти президента Садата. Ему, разумеется, египетские контрразведчики докладывали обо всех фактах непродуманных высказываний части наших военных относительно низкой боеспособности египетских вооруженных сил, нелестных суждений об образе жизни египтян, о самом Садате. Я это чувствовал из бесед с Садатом, которые в первые годы были регулярными — не менее одного раза в неделю. Все эти донесения о наших военных ложились на хорошо подготовленную окружением Садата почву, тем более, что он отличался к тому же крайней подозрительностью, даже мнительностью. Президенту в то же время регулярно по установленным с ним каналам связи через ЦРУ руководством США внушалась мысль: освободитесь от советского военного персонала и США сделают «невозможное» для Египта. Начались и провокации против наших военных: то обвиняли их, что они «шпионят» в пользу Израиля (?!), то в том, что вывозят много золота из Египта (!?). Все эти провокации быстро разоблачались нами, о чем я информировал Садата, но что-то, видимо откладывалось у него в голове.

Египетские вооруженные силы к 1972 году были уже достаточно хорошо подготовлены, прибыло много египетских офицеров после учебы в советских военных учебных заведениях — академиях и училищах. Часто получалось так, что командиром, скажем, египетской бригады был египетский офицер, окончивший советскую военную академию, а его советником — опытный, бывалый советский офицер, но имевший за плечами только военное училище. Советских военных на улицах Египта было мало видно (зенитчики были на позициях, советники в войсках), да и все они носили египетскую форму без знаков отличия. Только жены советников («обоз», как мы говорили) заполняли египетские рынки. Тайные контакты Садата с США, тот факт, что египетские войска были неплохо подготовлены, и египетским командирам уже настала пора быть более самостоятельными, наличие на улицах большого «русского обоза» подталкивали посольство к мысли о том насколько целесообразно дальнейшее пребывание такого числа военных с женами в Египте. В этом мнении мы укрепились, когда узнали об указании советского министра обороны: в случае начала военных действий, о необходимости которых так часто стал говорить Садат, советским военным советникам «в поход не ходить»! Нам представлялись крайне неблагоприятными для нас политические последствия такого шага.

Тщательно и всесторонне взвесив обстановку, посольство пришло к выводу о том, что целесообразно самой советской стороне предложить Садату сократить число советских военных специалистов ввиду достаточной боеспособности египетских вооруженных сил. Если же Садат выскажется за сохранение их числа — согласиться с ним. Лучше будет, думали мы, если наши военные по нашей инициативе начнут постепенный «исход из Египта», чем то положение, которое может создаться, если Садат сам поставит вопрос об их выводе.

Все эти соображения посольство доложило высшему руководству нашей страны. Меня вызвали в Москву для участия в заседании Политбюро ЦК КПСС. Перед началом меня принял Л.И.Брежнев, он сказал, что полностью разделяет наши хорошо аргументированные и дальновидные предложения. На заседании Политбюро первым взял слово министр обороны. Он резко и категорически отверг предложения посольства, никак, однако, не аргументируя свою позицию кроме заявления, что в случае принятия предложения посольства он «снимает с себя всякую ответственность за состояние вооруженных сил Египта!». Обсуждения фактически не произошло. Наступило неловкое молчание, поскольку, естественно, мнение министра обороны по такому вопросу было весьма весомым. После паузы Брежнев переспросил Гречко, не поспешны ли его суждения. Тот вновь резко ответил отрицательно. С тем, чтобы сгладить ситуацию, Брежнев предложил составить небольшую комиссию, которая вновь рассмотрит предложения посольства, которые ему, Брежневу, представляются интересными.

На сем все и кончилось. Я улетел в Каир. Оказалось, что посольство, действительно, «как в воду смотрело». В июне 1972 года Садат внезапно без всякой мотивировки с большим раздражением объявил мне, что совсем отказывается от услуг советского военного персонала. Это также интересная и драматическая история, ключ к которой лежит в контактах Садата с США, но она не для данной статьи. Скажу лишь, что это решение вызвало ликование руководства США и Израиля.

Советское руководство, разумеется, приняло как должное решение Садата, хотя в Египте было очень много противников такого своенравного поведения президента, лишавшего страну важного преимущества для внешней политики и обороны.

Все советские военные в организованном порядке в недельный срок покинули Египет. Были трогательные сцены, когда многие египетские офицеры и солдаты, не стесняясь, плакали, расставаясь со своими советскими учителями-друзьями.

Меня посетил английский посол, чтобы удостовериться, действительно ли советские военные покидают Египет. Услышав мое подтверждение, он сказал: «Раньше мы проявляли активность в том, чтобы поскорее разрешить арабо-израильский конфликт, ибо тогда советские военные покинули бы Ближний Восток. Теперь нам торопиться не нужно». На этом, пожалуй, и заканчивается основная часть истории, связанной с пребыванием в Египте советских военных специалистов.

Но для полноты картины следует кое-что добавить. 6 октября 1973 года Египет и Сирия начали военные действия против Израиля для возврата своих оккупированных территорий. Сложная закулисная история этого важного события международной жизни и его неожиданные результаты требуют особого освещения. Мне же хочется отметить одно. В эти дни приходилось ежедневно встречаться с президентом Садатом, иногда по нескольку раз. Садат был явно озадачен высоким уровнем подготовки вооруженных сил Египта, его поразило качество советского вооружения, превосходящее американское, находившееся у израильтян. Эта была такая неожиданность, которая явно не вписывалась в планы самого Са-дата, которые он держал в секрете от нас. Все же однажды он не удержался и воскликнул: «Придет день, и я расскажу всем о том, что сделал Советский Союз, его военные специалисты и советские вооружения для победы Египта — всем мы обязаны им!». Почему-то этот день так и не наступил…

Действительно, своей высокой боевой подготовкой египетские офицеры и солдаты были обязаны неутомимой деятельности советских военных советников, а умением владеть самым современным оружием — советским военным специалистам. Небо Египта было прикрыто зенитно-ракетными комплексами, которые уже обслуживались египетскими офицерами и солдатами, подготовленными нашими специалистами. Эти неожиданные для Садата результаты работы в Египте советских военных сорвали какие-то его расчеты в отношениях с США, которые открыто выступили со своим оружием и персоналом на стороне Израиля.

Подводя итоги, можно с уверенностью сказать: — советские военные специалисты появились в Египте в нужное для нашей страны и Египта время с тем, чтобы противодействовать военным планам политических противников нашей страны. В трудных условиях они восстановили и хорошо подготовили египетские вооруженные силы. В самое сложное время зенитно-ракетные дивизионы с советскими боевыми расчетами надежно прикрыли египетское небо, впервые соединение советских вооруженных сил выполняло боевую задачу в мирное для нашей страны время, этот опыт оказался весьма полезным для наших вооруженных сил. Пребывание советских военных в Египте явилось интересным и успешным опытом взаимодействия вооруженных сил и дипломатии в решении внешнеполитических задач. Оно стало не только яркой страницей в истории Египта, но и в истории вооруженных сил нашей страны.

 

А.Г.Смирнов

Операция «Кавказ»: в гуще событий

Декабрь 1969 года. Комсомольская конференция в одном из авиационных гарнизонов. В президиуме конференции находился командующий объединением ПВО, прославленный летчик, дважды Герой Советского Союза генерал-полковник авиации Лавриненко Владимир Дмитриевич. Неожиданно его вызвали к телефону.

Возвратившись в президиум, командующий передал мне приказ немедленно вылетать в Москву и прибыть к Главнокомандующему войсками ПВО страны Маршалу Советского Союза Павлу Федоровичу Батицкому.

Разрешение делегатов уйти с конференции было получено, и я поехал за билетом на самолет. Ни командующий, ни я не знали о причине вызова.

На следующий день, утром, меня принял П.Ф.Батицкий Начал так: «Я вас, т. Смирнов не знаю, нам вместе не приходилось работать». Однако потом стало ясно, что его заместители генерал-полковники Щеглов А.Ф., Созинов В.Д., Подгорный И.Д. и член Военного Совета войск ПВО генерал-полковник Халипов И.Ф. хорошо обо мне отзывались и рекомендовали мою кандидатуру. Поэтому Батицкий решил познакомиться со мной лично. Какую мне предстояло выполнять задачу, сказано не было.

Я подробно доложил, где, на каких должностях проходил службу, какое получил военное образование, пришлось ответить на ряд других вопросов. На меня произвело большое впечатление то, что он интересовался подробностями моей биографии, составом семьи. Раньше мне не приходилось встречаться с П.Ф.Батицким, однако я был наслышан о его строгости и даже жесткости и поневоле готовился именно к такой встрече. Поэтому был приятно удивлен, убедившись в его душевности и человечности.

Внимательно меня выслушав и, как мне показалось, оставшись довольным моим докладом, Батицкий вызвал генерал-полковника Созинова и в его присутствии сообщил мне, как он сказал, совершенно секретные сведения о подготовке операции «Кавказ», кратко ввел меня в курс дела и приказал В.Д. Созинову подробнее ознакомить меня с планом операции. В.Д. Созинов предупредил меня, что никто об этом знать не должен. Я расписался на документе, не успев осмыслить по-настоящему, что мне предстоит выполнять вместе с подчиненным мне личным составом.

Надо было продумать вопросы о моих заместителях и офицерах штаба. На должность начальника политического отдела — заместителя по политической части генерал-полковник Халипов П.Ф. предложил мне кандидатуру офицера-политработника, которого в то время я практически не знал. Моим заместителем по политчасти — начальником политотдела в то время был подполковник Михайлов В.Г., который имел авиационно-техническую специальность. Дивизия же, которой мне предстояло командовать при выполнении спецзадания, была ракетно-артиллерийской. Так как я знал Михайлова очень хорошо — он был сначала начальником политотдела истребительного авиационного полка в дивизии, которой я командовал, затем стал у меня же начальником политотдела дивизии, то попросил назначить его начальником политотдела формируемой дивизии. Мою просьбу удовлетворили. Михайлова вызвали в Москву на беседу и утвердили в новой должности.

В беседе с генерал-полковником Созиновым мне было сказано, что с командирами частей и подразделений, офицерами и всем личным составом мне предстоит познакомиться непосредственно в ходе подготовки и на полигоне, где будут проводиться боевые стрельбы. На практике получилось все иначе. Знакомство с ними состоялось несколько позже — в порту Александрии и на стартовых позициях в Египте, в то время — Объединенной Арабской Республике.

А пока с группой генералов во главе с маршалом Батицким мне предстояло вылететь в Египет для проведения рекогносцировки и выбора элементов боевых порядков частей и подразделений дивизии.

Это была тяжелая работа, требовавшая большого физического напряжения. Работа велась с раннего утра и до вечера, т. е. до темноты, которая в этих широтах Африки наступает неожиданно, практически сразу. Меня удивляла огромная энергия Батицкого, которому в то время было уже 60 лет. Он побывал практически на всех местах выбранных огневых позиций каждого зенитно-ракетного дивизиона, утверждая или отвергая их выбор.

Результаты этой работы доложили Президенту ОАР Насеру Г.А., встреча с которым состоялась 2–3 января (точно сказать не могу) 1970 года. Кроме Насера на встрече присутствовал вице-президент А.Садат. Весь состав нашей группы Батицкий представил Насеру персонально (нас было около 10 человек), называя звание и должность. Когда он характеризовал И.Ф.Халипова, Насер не понял, что это за должность, и тогда Батицкий перевел значение его должности как духовный отец, по-нашему поп, а по их понятиям — мулла. Мы не смогли удержаться от улыбок. Насер тоже улыбнулся и остался доволен разъяснением. А.Садат за время встречи, довольно продолжительной, не произнес ни одного слова, только слушал.

Меня Батицкий представил примерно так: «Этот молодой генерал будет непосредственно решать задачи с войсками по отражению налетов авиации Израиля на объекты Вашей страны и не допустит ее ударов по Вашим объектам». После такого заявления я по настоящему понял, какие сложные задачи придется здесь решать.

По завершении беседы, когда мы стали собираться уходить, Насер взял мою руку обеими руками и через переводчика попросил быстрее приезжать. (Я обратил внимание на то, что моя рука была, по крайней мере, в полтора-два раза меньше его. Он выглядел мощным, физически развитым человеком. Нельзя было даже предположить, что через несколько месяцев его не станет).

На следующий день мы должны были вылетать в Москву. Примерно в 9 часов утра, И.Ф.Халипов собрал нас и просил быть всем в самолете в 8.30, т. к. знал, что Батицкий приезжает раньше намеченного срока и ждать никого не будет. Мы все были на аэродроме в 8.00. От имени Г.А.Насера нам вручили сувениры. В коробке, которую вручили мне, когда ее вскрыл в Москве, оказалась инкрустированная деревянная тарелка и отрез материала на костюм. Тарелка сейчас висит на стене в моей квартире, а костюм, который мне сшили на 50-летие, я и сейчас иногда одеваю. Эти вещи — память о тех важных событиях в моей (и не только моей) жизни.

На аэродром Батицкий прибыл в 8.30. К этому времени в салоне не оказалось двух полковников из ГКЭС, накануне попросивших разрешения лететь с нами. Когда Батицкому доложили об этом, он дал команду лететь. Машина с опоздавшими полковниками подъехала, когда двери уже были закрыты и включены двигатели. Батицкий все равно приказал взлетать: «Как сумели опоздать, так сумеют и прилететь». Он всегда любил четкость и не любил опозданий. Так он приучал нас к порядку. Лично я считал это правильным и в своей практике сам старался не опаздывать и требовал того же от подчиненных.

По возвращении из ОАР группа генералов обобщила результаты рекогносцировки, подготовила схемы и материалы для доклада Министру обороны Маршалу Советского Союза Гречко А.А.

На совещание к Министру обороны, которое состоялось 5–7 января, я не был приглашен. Однако Батицкий приказал мне ехать на совещание с напутствием: «Посидишь в задних рядах, послушаешь. Это будет полезно». Кроме Батицкого на совещание прибыли от войск ПВО генерал-полковники Щеглов, Созинов, Халипов. Здесь же я увидел представителей от ВМФ, ВВС во главе с Главкомами и стало ясно, что совещание касается не только войск ПВО.

Первым докладывал Главком ВМФ адмирал флота Горшков С.Г., затем от ПВО генерал-полковник Щеглов А.Ф. Оба доклада прошли без существенных замечаний со стороны Министра обороны. От ВВС докладывал первый заместитель Главкома маршал авиации Ефимов А.Н. Все шло нормально, но когда Ефимов А.Н. попросил увеличить количество авиации для направления в АРЕ, Гречко прервал его и высказал свою неудовлетворенность докладам, указав, что нужно решать задачи не числом, а умением, и надо думать не только о себе, но и о нашей стране, об ее обороне. Далее он сказал примерно следующее: «А Вы, товарищ Ефимов, рассуждаете, как плохой купец, — все готовы продать». После чего не дал ему больше говорить и приказал сесть.

В зале наступила тишина. Все чего-то ждали. И тут Гречко спросил: «Есть здесь командир дивизии ПВО?». Не только я, но и Главком войск ПВО и его заместители не ждали такого оборота событий, так как командир дивизии, т. е. я, на совещание не приглашался и, конечно, не готовился к докладу.

Я находился в заднем ряду. После вопроса Гречко встал и доложил: «Командир дивизии генерал Смирнов». «Доложите, товарищ Смирнов, как будете выполнять поставленные задачи».

Выйдя к схемам, я доложил о боевых порядках, о боевых возможностях, о подготовке личного состава, о возможных действиях авиации противника. Отвечал на вопросы министра. После этого Министр Обороны объявил перерыв.

П.Ф.Батицкий подошел ко мне и сказал: «Ну что, рыжий, на обед заработал». Было ясно, что он остался доволен моим докладом. Это был мой первый, но не последний, доклад министру обороны.

Получив указание о формировании оперативной группы в количестве 20 человек, я отбыл к месту службы в город Днепропетровск.

В середине января 1970 года во главе оперативной группы я вылетел в ОАР, чтобы оказать помощь арабской стороне в строительстве инженерных сооружений, оборудовании боевых порядков для размещения частей и подразделений дивизии.

В составе группы не было ни одного переводчика (что совершенно недопустимо при формировании групп для работы за рубежом). Понятно, как трудно пришлось решать поставленные задачи без знания арабского или другого иностранного языка. Подавляющее большинство арабских офицеров старшего и высшего звена хорошо знали английский, а некоторые из них немного знали русский.

В 1965 году я закончил академию Генерального штаба, в которой неплохо было поставлено изучение иностранных языков. Я сдал кандидатский минимум по английскому и в то время мог свободно без словаря читать газету на английском языке. К 1970 году я успел все основательно подзабыть, и поэтому пришлось заниматься языком вплотную.

Вылет оперативной группы заблаговременно имел целью не только ускорение строительства боевых объектов, но и контроль за качеством строительства, выполнение договорных обязательств по созданию сооружений командных пунктов частей и зе-нитно-ракетных дивизионов (ЗРДН), которые способны выдержать удары прямого попадания 500 килограммовой авиационной бомбы. Толщина железобетона центра стартовой позиции с песчаной прослойкой составляла до 4,5 метров.

Для того, чтобы успешно выполнять боевые задачи и не иметь потерь личного состава, наше правительство и Министр обороны впервые в практике действий войск ПВО выделило для каждого ЗРДН взвод непосредственного прикрытия. В состав этого взвода входило четыре «Шилки» (радиолокационный боевой комплекс, состоящий из радиолокатора и счетверенной огневой установки скорострельностью 1000 выстрелов в минуту на один ствол) и отделения ПЗРК — «Стрела-2» (переносной зенитно-ракетный комплекс). Эти взводы сыграли свою положительную роль во время ведения боевых действий. На совещании у Министра обороны, о котором говорилось выше, мне было приказано докладывать Главкому войск ПВО о ходе строительства объектов, и только по моему докладу о завершении строительства Министром обороны будет дан приказ о прибытии войск в ОАР.

На строительстве объектов работали десятки тысяч египтян. Строительство шло довольно успешно, но до завершения всех объектов было еще далеко. Строящиеся объекты, на каждом из которых были задействованы сотни людей, подвергались бомбардировкам израильской авиации. Имелись человеческие жертвы.

Несмотря на неготовность КП и стартовых позиций (СП) мы получили сообщение, что войска вышли и прибудут в Александрию. Было приказано принять войска, поставить на боевые позиции и приступить к выполнению боевой задачи. Помня указание Министра Обороны о том, что войска будут прибывать в ОАР только после моего доклада о готовности к их приему, я возмутился и отправился в резиденцию Главного военного советника, чтобы немедленно доложить Министру (по ЗАС) о неготовности к приему войск и, следовательно, просить задержать их прибытие.

Я встретил генерал-полковника А.Ф.Щеглова и с возмущением доложил ему обо всем. Щеглов улыбнулся, взял меня за плечо и наставительно сказал: «Алексей, (он так дружески меня называл) ты же большой начальник, и должен соображать». Несмотря на мои доводы, он продолжал спокойно разъяснять мне несерьезность моих возражений. «Если пошли войска без твоего доклада, значит, есть на то причины, значит, принято такое решение, и нам с тобой надо сделать все, чтобы в этих условиях успешно выполнить боевую задачу». «Поостыв», я все понял, и мне стало стыдно за свой дилетантизм в военно-политических делах, хотя и был, как заметил А.Ф. Щеглов, «большим начальником». Это было для меня хорошим уроком, и позже я нередко его вспоминал и учил на этом примере подчиненных мне офицеров.

Операция по переброске войск морем была проведена с соблюдением большой секретности и успешно завершена. Как она осуществлялась — тема для отдельного разговора. Она требовала от личного состава огромной морально-психологической выдержки и большого напряжения сил. Выгрузка техники в порту, марши по незнакомой местности, в кромешной темноте, прошли в целом успешно. Были, конечно, и неприятности. Так командир взвода прикрытия старший лейтенант Андреев получил тяжелую травму и, несмотря на все принятые меры, через пять дней скончался. Это была первая потеря среди личного состава.

Имели место и другие инциденты. Упомяну только об одном: совершенно секретная, впервые вывезенная за рубеж «Шилка», свалилась в канал. Потребовались огромные усилия для того, чтобы ее вытащить. Но все завершилось успешно.

Несмотря на то, что личный состав готовился к серьезным испытаниям и понимал, что война есть война, и без потерь при выполнении боевых задач не обойтись, не все оказались подготовленными к таким испытаниям.

Часто, во время ночных маршей, водитель и старший машины просто засыпали за рулем во время движения. Для разминки приходилось через один-два часа движения останавливать колонну и всех старших по машинам вместе с водителями вызывать бегом то в голову, то в хвост колонны и напоминать о возможных ударах противника.

В ходе боевых действий при смене огневых позиций, которые проходили только ночью, ни одного случая засыпания водителей за рулем уже не было. Каждый понимал, если ЗРДН не будет подготовлен к рассвету к бою на новой позиции, то это вызовет тяжелые последствия, потому что противник наносил удары по обороняемым объектам и по стартовым позициям ЗРДН на рассвете.

При развертывании частей и подразделений личный состав дивизии показал высокие морально-боевые качества, проявил самоотверженность, находчивость и смекалку. Приведу один пример. Проведя марш ЗРДН на огневую позицию и возвращаясь за следующим дивизионом, я увидел на шоссе АТС (автомобильный тягач средний) с прицепом, взятый на буксир огромной грузовой автомашины.

Я решил, что подобных машин на гусеничном ходу, кроме наших, здесь быть не должно. Остановив машину, я окликнул: «Кто здесь водитель?». На мой вызов быстро подошли два солдата с автоматами и доложили, что это их АТС. Они отстали от колонны и поэтому остановили грузовик и приказали арабскому водителю взять АТС на буксир и отвести в расположение ближайшего аэродрома, где я их и встретил. А на аэродром они приказали везти, потому что надеялись, что его должны прикрывать наши ЗРДН и они здесь найдут своих.

Одним из солдат был украинец с запоминающейся фамилией Непейвода, фамилию ефрейтора я, к сожалению, позабыл. Было им по 19 лет. Впервые оказавшись на другом континенте, не растерялись, проявили находчивость и продолжали выполнять поставленную перед ними задачу. Водитель моего газика разложил перед ними консервы, хлеб и прочие «деликатесы», которые он всегда возил с собой, и с удовольствием угостил своих товарищей. А я поблагодарил этих молодцев и подумал, что с такими солдатами стоящие перед нами боевые задачи мы непременно выполним успешно. Таких примеров можно привести много.

Правда, хочется отметить один, существенный недостаток, о котором я неоднократно упоминал в докладах руководству. Это касается личного оружия солдата. При отправке выдавались автоматы новых образцов, тогда как личный состав имел на вооружении карабины и, конечно, не знал нового оружия. К чему это приводило, объяснять излишне.

Несмотря на значительные трудности, развертывание частей и подразделений было завершено успешно. Первыми были развернуты и поставлены на боевое дежурство ЗРДН, которыми командовали подполковники Н.М.Кутынцев и Кириченко. Это произошло в ночь с 14 на 15 марта 1970 года. Я поздравил личный состав с заступлением на боевое дежурство для выполнения боевой задачи, в отличном настроении, выехал к Главному военному советнику генерал-полковнику Катышкину И.С. для доклада министру обороны о готовности к выполнению боевой задачи.

При въезде в городок, увидел бегущего мне навстречу начальника политотдела подполковника Михайлова В.Г. на котором, как говорится, лица не было. Он доложил, что Кутынцев сбил свой (арабский) самолет. Я ему говорю, что такого не может быть. Это какая-то ошибка. Всего полчаса, как я от него, там все в порядке, о чем мы сейчас и доложим Министру обороны.

Но, как оказалось, ошибки не было. Первой ракетой, пущенной ЗРДН Кутынцева, был сбит самолет ИЛ-28 с арабским экипажем, летевший на высоте 150–200 метров. Конечно, это было ЧП. Вот так мы начали выполнять боевые задачи.

Главный военный советник Катышкин И.С. решил откомандировать подполковников Кутынцева и Ржеусского, в течение 24 часов, как неподготовленных к выполнению боевой задачи. Несмотря на мой доклад о том, что оба эти офицера подготовлены хорошо и что необходимо разобраться, и только потом принимать решение, мне было приказано написать на них характеристики, как на неспособных к выполнению поставленных задач. В это время по прямому проводу доложили о случившемся Министру обороны. Сначала я отказывался писать подобные характеристики, но, в конце концов, был вынужден подчиниться приказу. В моих выводах было указано, что эти офицеры подготовлены хорошо и готовы выполнить боевую задачу.

Оставив характеристики, я выехал на КП бригады к Ржеусско-му, где убедился, что офицер сделал все от него зависящее по опознаванию принадлежности неизвестного самолета, получил всю информацию от арабских офицеров, находившихся на КП. Только после подтверждения, что в воздухе своих (арабских) самолетов нет, принял решение на его уничтожение. Подполковник Кутынцев выполнил приказ.

После этого я поехал к командиру арабской дивизии ПВО генерал-майору Мухаммеду Саиду Басьюни и доложил ему о невиновности наших офицеров. Басьюни встретил меня радостно и заявил, что, действительно, советские офицеры не виноваты. А то, что сбили самолет, то это даже очень хорошо.

Все арабские офицеры и солдаты, а их были сотни, которые видели, как был сбит самолет, кричали: «Лучше Хока! Лучше Хо-ка!» Так была оценена наша боевая техника, которая встала на оборону объектов АРЕ.

Я вернулся к генерал-полковнику Катышкину И.С. - у него уже находился старший по зенитно-ракетным войскам генерал-майор Л.А.Громов, который приказал мне изменить вывод в характеристиках и дописать, что этих офицеров необходимо отправить в Союз, как неподготовленных к выполнению боевой задачи. Характеристики, по приказу, я переписывал три раза, но вывод, все-таки, оставил прежним. Тогда Громов сам поставил резолюцию об отправке этих офицеров в Союз, а Катышкин И.С. ее утвердил.

В это время меня вызвали к телефону для разговора с Москвой. Вызывал Главком войск ПВО Батицкий П.Ф. Я доложил о случившемся. Получил указание посетить военное руководство ОАР и принести им извинения. О результатах встречи доложить Батицкому.

Я выразил соболезнование, рассказал о действиях наших офицеров начальнику Генерального штаба АРЕ генералу Садеку. Садек от имени министра обороны генерала Фаузи извинений не принял, а сказал, что офицеры сделали все верно, и подтвердил, что поражение самолета произвело хорошее впечатление на офицеров и весь личный состав арабской армии, которые все это видели и высоко оценили возможности наших частей, прибывших для оказания помощи. Садек поблагодарил меня и весь личный состав за умелые действия и высокую боевую выучку.

О результатах посещения начальника Генерального штаба АРЕ доложил по телефону Батицкому, который передал указание Министра обороны Советского Союза маршала Гречко подполковников Ржеусского и Кутынцева наказать своей властью и оставить на месте, инцидент разобрать со всем офицерским составом, что я и сделал. Одновременно он приказал мне передать генералу Громову немедленно вылететь в Москву.

Так закончилась эта неприятная история. В связи с упоминанием фамилии Громова хотелось бы высказать мнение о нецелесообразности недоверия вышестоящего командования командирам соединений, не говоря уже о командирах частей. Над ними, как правило, создаются всевозможные наблюдатели, опекуны и т. д. Так было и на этот раз.

Большая группа высококвалифицированных офицеров, которая должна была оказывать помощь командиру дивизии по поддержанию высокой боевой готовности частей и подразделений, служила связующим звеном между командиром дивизии и старшим военным советником. Однако, не имея у себя технических средств, эта группа не могла оказать серьезного воздействия на поддержание техники в боевом состоянии. Офицеры группы стремились помочь устранять технические неисправности, обобщали результаты боевых действий. Но часто эта работа планировалась без учета проводимых мероприятий по планам командира дивизии, что сковывало инициативу командира. Значительно полезней было бы отдать этих, как правило, очень толковых офицеров в непосредственное распоряжение командиру, которому поставлена боевая задача.

Развертывание частей и подразделений проходило в сложной, напряженной обстановке. Противник совершал ежедневные налеты на объекты ОАР. Именно в этот период были нанесены удары по заводу в Абу-Заабале, где погибло более 80 рабочих. Подвергся бомбардировке Хелуанский металлургический комбинат, расположенный в непосредственной близости от Каира. От взрывов бомб погибли десятки школьников в небольшом поселке Бах-Эль-Бахр.

Вся эта информация доводилось до личного состава, который самоотверженно трудился и делал все для того, чтобы встать на защиту ОАР. Все части успешно заняли свои боевые позиции и приступили к выполнению боевой задачи.

Противник вел активную воздушную разведку, но, как правило, в зоны огня наших ЗРДН самолеты израильтян не входили. Подверглись ударам несколько арабских ЗРДН. Проведенные пуски ракет по самолетам на дальней границе зоны поражения успеха не имели. «Фантомы» успевали сделать разворот и выходили из зоны поражения. Необходимо было менять тактику действий. Были даны конкретные указания. Теперь командир дивизиона должен был дать команду на пуск ракеты в глубине зоны поражения, причем была указана конкретная дальность самолета противника. Это требовало от всего личного состава, особенно от командиров ЗРДН и офицеров наведения, исключительной выдержки, высочайшей морально-психологической подготовки. Командир должен был быть уверен в том, что личный состав и техника сработают, иначе противник нанесет удар по дивизиону, что означало бы гибель людей и уничтожение техники.

Новая тактика ведения боевых действий себя оправдала. Первый «Фантом» был сбит первой ракетой, пущенной дивизионом под командованием капитана Маляуки Валерианоса Прано. Первый израильский «Фантом» — один из тех суперсамолетов американского производства, о неуязвимости которых существовали мифы, — рухнул на землю Египта. Случилось это 30 июня 1970 года. Для изучения опыта первого успешного боя в ту же ночь на дивизионе Маляуки собрали всех командиров дивизионов, офицеров наведения и командиров отделений операторов РЛС.

Здесь уместно рассказать о том, что при получении боевой задачи по операции «Кавказ» Батицкий сообщил мне, что командир ЗРДН, первый сбивший «Фантом» будет представлен к присвоению звания «Герой Советского Союза». Это, сказал он, согласовано с Министром обороны. Разумеется, об этом я ни с кем не поделился, но, как только сбили первый «Фантом», было оформлено представление на капитана Маляуку о награждении его орденом Ленина и присвоении звания «Герой Советского Союза». Капитан Маляука был награжден орденом «Боевого Красного Знамени».

Позднее появились у нас и Герои. Но об этом позже. Вслед за первым сбитым «Фантомом» 5 июля 1970 года, пылающим факелом врезался в Египетскую землю второй «Фантом», сбитый дивизионом майора С.К.Завесницкого. «Повезло» в тот же день третьему «Фантому», которому удалось, оставляя за собой след дыма и огня, дотянуть до территории за Суэцким каналом, захваченной у ОАР в результате израильской агрессии в 1967 г. 18 июля еще четыре «Фантома» нашли свою гибель от наших зенитных ракет. А 3 августа 1970 г. сбили еще три и подбили четвертый самолет ВВС Израиля.

Всего за период с 30 июня по 3 августа частями дивизии было сбито 9 и подбито 3 израильских самолета. Эти три самолета упали за каналом на территории противника, и мы не могли подтвердить, что мы их сбили. Никогда ранее, начиная с 1967 года — года агрессии, израильтяне не несли таких ощутимых потерь в воздухе.

В воспоминаниях некоторых моих товарищей появились другие цифры потерь Израиля. Назывался 21 сбитый самолет. Были и другие цифры. Откуда они взяты, не знаю, пусть они останутся на совести тех, кто писал подобные воспоминания.

Хочется указать на поведение наших офицеров, сержантов, солдат в бою. Не было ни одного случая паники, трусости. Они вели себя мужественно, как и подобает профессионалам. Можно много приводить примеров, но я не ставлю себе задачу рассказать обо всех и обо всем. Приведу наиболее запомнившиеся.

Противник предпринял попытку ликвидировать зенитно-ракетную группировку, прикрывающую объекты и расположение войск. В налете на группу из пяти ЗРДН участвовало 24 «Фантома» (шесть групп по четыре самолета в каждой). Ракетчики вступили в неравный бой. На ЗРДН, которым командовал подполковник Толо-конников Василий Матвеевич, налет осуществлялся с разных направлений. Меткими пусками дивизион уничтожил один, затем второй самолет противника. Та же участь ждала и третий самолет, но, в это время, ракеты, пущенные с самолетов, наносивших удар с другого направления, взорвались на огневой позиции дивизиона. Весь расчет кабины управления (КП ЗРДН) вместе с командиром дивизиона, взрывной волной выбросило из кабины. Все оказались контуженными. На СП рвались бомбы, горела боевая техника. Личный состав, зная, что часть упавших бомб замедленного действия не разорвалась, самоотверженно тушил боевую технику, эвакуировал убитых и раненых. Руководил всеми действиями заместитель командира дивизиона майор Червинский К.Б. Смелость и решительность проявил сержант О.В.Гущенков. Никто не растерялся в столь сложной обстановке.

Высокое боевое мастерство, стойкость и мужество проявил личный состав дивизионов подполковника Н.М.Кутынцева (того самого, чей дивизион в день развертывания на боевой позиции, сбил свой, арабский, ИЛ-28) и подполковника Попова К.И. Эти дивизионы совместно с арабскими дивизионами были выделены для прикрытия войск в районе Суэцкого канала. 3 августа 1970 года противник решил уничтожить эту группу зенитно-ракетных дивизионов, осуществив налет группами с различных направлений. В результате боя эти два ЗРДН сбили три и подбили один израильский самолет, сами не понеся никаких потерь. Активно действовали и арабские дивизионы, сбив несколько самолетов противника. Противник понес значительные потери. Постоянные налеты на территорию ОАР прекратились, а 5 августа Израиль вышел с предложениями начать переговоры, чтобы заключить перемирие с ОАР. Весомый вклад в перемирие (точнее в начало переговоров) внес и личный состав нашей дивизии, что подтвердила встреча с Н.В.Подгорным.

Высокая выучка личного состава, его морально-психологическая подготовка, высокие тактико-технические характеристики боевой техники способствовали успешному выполнению боевых задач.

Важнейшим фактором успеха в боях была тактическая маскировка боевых позиций, которую очень сложно осуществлять на открытой пустынной местности. Мы нашли выход в создании ложных позиций дивизионов. Мы строили аналогичные боевые инженерные сооружения и устанавливали на них макеты боевой техники из дерева и фанеры. От настоящей боевой техники их было трудно отличить, особенно с воздуха, т. к. они, как и боевые позиции маскировались сетями.

Хочу привести только один пример. Вместе с генерал-полковником Щегловым мы ехали в одну из частей. По дороге я указал ему на стартовые позиции и спросил, какая из просматриваемых позиций (до них было от 1,5 до 3 км) является боевой, а какая ложной. Щеглов посмотрел на меня и серьезно спросил: «Ты что меня разыграть хочешь?» и, показав на одну из СП, сказал, что это боевая. Когда мы подъехали к указанной позиции, то, к большому удивлению Афанасия Федоровича, она оказалась ложной.

Вопросам маскировки необходимо придавать серьезное значение. Так, в ходе налетов авиации противника на боевые позиции, противник нанес удары по девяти ЗРДН. Шесть ударов были нанесены по ложным позициям.

После успешных боевых действий 1–5 августа нами был подготовлен и направлен материал на большую группу офицеров и солдат о награждении орденами и медалями СССР. На подполковников Кутынцева и Попова был представлен материал на награждение орденами Ленина.

За успешные боевые действия 166 офицеров, сержантов и солдат были награждены правительственными наградами. Подполковникам Н.М.Кутынцеву и К.И.Попову присвоили высокое звание Героев Советского Союза с вручением орденов Ленина и медалей «Золотая Звезда».

После возвращения на Родину я докладывал Министру обороны, маршалу Советского Союза А.А.Гречко о выполнении боевой задачи. Встреча происходила у него в кабинете в присутствии Маршала Советского Союза П.Ф.Батицкого. Подошел и начальник Генерального штаба маршал Советского Союза М.В.Захаров. Беседа длилась около двух часов. Выслушав мой доклад, Министр обороны вышел из-за стола, подошел ко мне с такими словами: «Здравствуй сынок. Поздравляю с успешным выполнением боевой задачи». Крепко меня обнял и пригласил за длинный стол. Интересовался, как вели в столь сложной обстановке офицеры и весь личный состав, как работала боевая техника. Просил рассказать о действиях авиации противника, о наиболее характерных боях, как принимало нас местное население. Много внимания уделил вопросам обеспечения личного состава всем необходимым. Когда наша беседа подходила к концу, маршал Гречко А.А. спросил меня, как отмечен личный состав. Я доложил, что 166 офицеров, сержантов и солдат награждены орденами и медалями, и на большую группу личного состава направлены представления к награждению.

Министр обороны спросил, также о моей награде. Я ответил: орденом «Боевого Красного Знамени». Он поздравил меня с наградой и сказал, что для нас, военных, это самая почетная награда.

Я поблагодарил Министра обороны за большую заботу, проявленную к нашему личному составу и, одновременно доложил, что двум командирам дивизионов присвоено звание «Герой Советского Союза».

Вот здесь Гречко и рассказал, как это произошло.

Проходила встреча Л.И.Брежнева с Г.А.Насером. Насер выразил сомнение в высоких возможностях зенитно-ракетного прикрытия. Он заявил, что «Фантомы» ракетами не сбиваются, а налеты и бомбардировки объектов и войск продолжаются. В это время Министр обороны получил доклад о том, что 3 августа было сбито семь «Фантомов», о чем не замедлил доложить Брежневу во время беседы с Насером.

Брежнев передал это Насеру. Тот сначала не поверил, а попросил связаться с Каиром, что и было сделано. Насер был приятно удивлен и выразил признательность Брежневу.

Брежнев сказал Министру обороны, что неплохо бы отметить отличившихся высокими правительственными наградами, вплоть до присвоения звания «Герой Советского Союза».

В дальнейшем произошло следующее. К нам пришел запрос о возможности присвоения звания «Герой Советского Союза» Ку-тынцеву Н.М. и Попову К.И., представленным к награждению орденом Ленина. Весь личный состав принял это сообщение с огромным воодушевлением.

В конце нашей беседы министр обороны сказал Батицкому, что офицерский состав дивизии получил огромный боевой опыт и таких офицеров надо использовать на более высоких должностях — это они заслужили. И тут же задал вопрос Батицкому: «Куда Вы назначаете т. Смирнова?». На что был дан ответ: «Он назначен первым заместителем командующего отдельной армии ПВО». Министр обороны молчал и смотрел то на меня, то на него. Тогда Ба-тицкий заявил: «Тов. Министр, он будет назначен на первую же освободившуюся должность командующего Отдельной Армии ПВО». «Правильно»-сказал министр.

Через 2,5 года я действительно был назначен на эту высокую должность.

За время выполнения дивизией боевой задачи к нам приезжали Председатель Совета Министров СССР А.Н.Косыгин, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н.В.Подгорный, секретарь ЦК КПСС Б.Н.Пономарев, заместители Министра обороны — начальник Генерального штаба маршал Советского Союза М.В.Захаров и С.Л.Соколов.

Наш личный состав стойко переносил трудности не только в бою, но и все лишения, связанные с тяжелыми климатическими условиями. Чего стоит только один «Хамсин». Его можно оценить, лишь когда сам его перенесешь. «Хамсин» в переводе означает пятьдесят. Это значит, что в течение 50 дней дуют ветры, которые поднимают песчаную пыль, а вместе с ней мелкие камешки. Это напоминает нашу снежную пургу. Но у нас это снег, а там — неизвестно что. В двух шагах ничего не видно, дышать нечем. Песчаная пыль забивает нос, уши, глаза. И так — 50 дней.

Нельзя не сказать и о комарах, мухах, тарантулах, скорпионах. В первых числах июля я выехал с небольшой группой офицеров на рекогносцировку для выбора стартовых позиций ЗРДН в районе Исмаилии. В группу входили подполковник Пономарев В.А. и майор Полушин, которых я знал очень хорошо по совместной службе. Василий Андреевич уже не первый раз выполнял вместе со мной интернациональный долг. Несмотря на свою скромность, это был исключительно инициативный офицер. Он спокойно и без лишней суеты выполнял любое задание. Не имея переводчиков, он в короткий срок освоил арабский язык на таком уровне, что мог изъясняться с местными товарищами. После возвращения на Родину, Пономарев продолжал службу в должности заместителя начальника академии по материально-техническому обеспечению. С этой должности уволен на заслуженный отдых в звании полковника.

А теперь о вышеуказанном эпизоде. Выехав в район Исмаилии и выбрав несколько стартовых площадок, мы остановились на берегу Суэцкого канала, замаскировали машину и решили поесть. Не успели мы расположиться, как налетели желто-коричневые комары по размерам раз в пять больше «наших». Пришлось прекратить обед и выехать на продолжение рекогносцировки. Однако проехать к предполагаемому месту СП не смогли — машина застряла в песке, и мы пошли пешком. Через 100–150 метров я услышал крик. Обернувшись, увидел падающего майора Полушина, которого поддерживал Пономарев. Я быстро подбежал к ним. Вместе с Пономаревым отнесли Полушина к машине, где он пришел в себя. Я дал ему две таблетки седалгина.

Прибыли в арабский госпиталь, располагавшийся в 30 км от места происшествия. В арабском госпитале мест не было, поэтому, не получив никакой помощи, мы выехали в свой госпиталь. Это еще 50–60 км пути.

При въезде в госпиталь майор Полушин опять потерял сознание, и в таком состоянии мы передали его в руки наших врачей.

Позднее начальник госпиталя позвонил мне и передал, что если бы мы опоздали минут на пять, все могло бы кончиться плохо. Что же произошло, ведь комары кусали нас всех, а плохо стало лишь одному. Оказывается, пятью днями раньше Полушина ужалил скорпион (в Асуане). Врачи приняли меры, и все обошлось благополучно. Но достаточно было после этого укуса комара, чтобы организм не выдержал. Начало отказывать сердце.

Впоследствии майор Полушин неоднократно вспоминал об этом. Говорил, что мы спасли ему жизнь, не оставив в арабском госпитале. Возможно, в этом есть доля истины…

Наш советский человек действительно может перенести невероятные трудности и лишения. Однако ностальгия оказывается, все-таки, сильнее всего. Она наступает уже через полгода нахождения за пределами Родины, вдали от друзей и родных. «Болезнь» эта протекает у каждого по-разному: один начинает писать стихи, другой — берется играть на музыкальных инструментах, особенно на гитаре. И лечить ее надо, как можно большим общением в коллективе, например, организовывая те же концерты художественной самодеятельности.

После подписания перемирия наши люди, продолжительное время оторванные от цивилизованных мест, стали просить разрешения выезжать в Каир и другие города на экскурсию. Обычно, после знакомства с городом, посещали рынок. Если кого-нибудь задерживали, Начальник полиции сообщал в управление Главного военного советника (была такая договоренность). Задержанные были редким явлением, но, тем не менее, меня вместе с начальником политотдела за каждый такой случай вызывал «на ковер» Главный военный советник.

Надо сказать, что с Начальником военной полиции республики у меня установились хорошие, можно сказать, дружеские отношения. Ему поручалось помогать нам в строительстве объектов для боевых порядков частей дивизии и сопровождать колонны ЗРДН при занятии СП. К поручению он отнесся с большой ответственностью, его подчиненные справились со своими задачами успешно.

Мы с начальником политотдела поехали к своему другу начальнику полиции и попросили, чтобы о каждом случае нарушений он сообщал непосредственно нам во избежание неприятных разговоров с Главным военным советником. После этой беседы количество докладов Главному военному советнику возросло в несколько раз, а мы стали иметь значительно больше неприятностей.

Тогда мы вновь поехали к начальнику полиции и объяснили, как обстоят дела. Он очень удивился, напомнив, что мы сами просили докладывать о каждом случае Главному. Так он нас понял.

После нашей второй беседы он стал сообщать о каждом случае задержания непосредственно нам, а мы уже принимали меры. О задержанных Главный военный советник больше докладов не получал. Жить нам стало легче, а Главный военный советник даже приводил нас в пример, как надо работать.

В ноябре, возможно, в декабре, 1970 года в Египет прибыл Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н.В.Подгорный. Цель его приезда мне неизвестна. Перемирие с Израилем продолжалось.

Подгорный пожелал встретиться с командованием и личным составом нашей дивизии. Встреча состоялась. На нее прибыли представители всех наших частей. Подгорный прибыл вместе с Президентом АРЕ Садатом, министром обороны генералом Фаузи и другими военными руководителями. На встрече говорили о нерушимой дружбе между нашими народами. Состоялся обмен мнениями. Подгорный, Садат и Фаузи оказались в центре окруживших их людей.

Подгорный спросил, где же здесь командиры дивизии. Когда мы ему представились, он очень тепло поздравил нас с успешным выполнением задач, заявив, что ГЛАВНЫЙ вклад (так именно он и сказал) в перемирие между Израилем и ОАР внес личный состав дивизии. Осмотрев мой внешний вид он спросил: «Тов. генерал, а где же ваши знаки отличия?». Я ответил, что здесь мне носить их не положено, а все, кому положено, меня и без них признают».

Министр обороны Фаузи доложил Садату и Подгорному, что ряд советских офицеров представлены к египетским наградам. Генерал Смирнов награжден орденом (не помню, как называется).

Садат и Подгорный поздравили меня с высокой наградой. Правда, награду мне так и не вручили. Причиной тому послужила, видимо, моя последняя встреча с командованием вооруженных сил ОАР.

За время пребывания в АРЕ мне неоднократно приходилось встречаться с министром обороны генералом Фаузи, начальником Генерального штаба генералом Садеком и другими государственными и военными деятелями. Не буду описывать все эти встречи.

Во время боевых действий я неоднократно бывал в Генеральном штабе по приглашению Фаузи или Садека. Встречались мы и непосредственно на КП, стартовых позициях ЗРДН (наши фотографы не раз снимали приезд начальников, есть такие фото и у меня).

Обычно, когда меня приглашал генерал Садек в Генеральный штаб, он всегда выходил к подъезду, тепло встречал, обнимал и вел к себе в кабинет. Здесь, как правило, решались необходимые вопросы. Между нами было полное взаимопонимание.

Закончились боевые действия. Шло перемирие. На замену нам прибыли войска. Прибыла замена и мне.

Узнав об этом генерал Садек позвонил мне и убедительно просил, не уезжать на Родину, остаться, на 2–3 месяца, т. к. обстановка остается напряженной и мне, как знакомому с ней, необходимо повременить с отъездом.

Я объяснил, что сделать это не могу. Мне пришла замена, и я должен сдать личный состав, технику, документы и уехать. Для убедительности, разъяснил, что в противном случае мне не будут платить. На это Садек заверил, что платить они будут сами и значительно больше того, что я получаю сейчас. Он также сообщил, что я награжден, правда, каким орденом, сказано не было.

Я поблагодарил за внимание и высокую оценку моей деятельности, попросил разрешения лично прибыть к нему, чтобы сказать доброе слово по случаю отъезда на Родину. Он просил подумать и положил трубку.

На следующий день (это было в середине февраля 1971 года) мне передали приглашение к генералу Садеку. Подъехав к зданию, где размещался Генеральный штаб, я не увидел встречающего Садека (как это было раньше). Прошел в приемную его кабинета. Офицер доложил о моем прибытии и передал, что генерал Садек просил подождать.

Через минут двадцать я попросил доложить о себе еще раз. Но принят опять не был. Минут через пять я, без вызова, зашел в кабинет, извинился за вторжение и доложил, что пришел проститься.

Генерал Садек предложил сесть за стол, на котором стоял японский магнитофон, второй, такой же, находился на его столе. Извинившись, за то, что был очень занят и поэтому не мог принять меня сразу, попросил остаться хотя бы на один месяц.

Я ответил отказом и доложил, что сегодня уезжаю эшелоном вместе с войсками в Александрию.

Выразив сожаление, генерал Садек вышел из-за стола и холодно попрощался.

Так дружно мы работали, и так холодно закончилась наша дружба.

28 сентября 1970 г. скончался Гамаль Абдель Насер. Во время похорон Г.А. Насера имело место паломничество, рассказать о котором очень трудно. Каждый стремился прикоснуться к гробу Насера и оторвать кусок материи, покрывающей гроб.

На похороны президента Египта прибыла советская правительственная делегация во главе с А.Н.Косыгиным. Когда возникла необходимость прямого разговора с Л.И.Брежневым, который в то время был в Баку, он воспользовался пунктом связи Главного военного советника. Разговор состоялся. Косыгин поблагодарил связистов за обеспечение хорошей связи. Увидев наших офицеров — В.Г.Михайлова и других — в арабской военной форме, он подошел и высказал недовольство этой формой. Когда ему объяснили, что эта форма предусмотрена межгосударственным соглашением, Косыгин подошел к одному из офицеров, потрогал материал и отойдя на несколько шагов, сказал: «А что, форма и материал неплохие».

… Когда закончились официальные проводы нашего эшелона, после построения войск, ко мне подошел генерал-майор М.А.Гареев (ныне генерал армии) тепло меня обнял. Мы расцеловались, и он меня попросил: «Алексей! Как только ступишь на нашу родную землю, поймай нашу родную муху и расцелуй ее. Она же в тысячу… раз лучше здешней». Все, кто слышал эту просьбу, дружно рассмеялись. Смысл этих слов был всем понятен.

Успешно выполнив задачи, многие наши товарищи получили богатый опыт по организации и управлению своими коллективами как во время ведения боевых действий, так и в повседневной жизни.

Стали генерал-лейтенантами: Н.С. Зайцев, А. И. Бочков и другие.

Ушли на заслуженный отдых генерал-лейтенанты Михайлов В.Г., Белоусов В.А., Костин А.Я., генерал-майоры: Стрелецкий Н.А., Субботин В.Ф., Коваленко И.К., Руденко Н.А., Карасев А.С., полковники Жайворонок, Пробылов, Толоконников, Попов, Кутын-цев. Да разве всех перечислишь, Весь личный состав вел себя достойно, никто не посрамил высокого звания советского воина.

Не всем суждено было вернуться на Родину. Геройски погибли в бою лейтенант Сумин Сергей, секретарь комсомольской организации, ефрейтор Забуга, рядовые Алшат Мамедов, братья-близнецы Иван и Николай Довчанюк и другие.

По возвращении на Родину ушли из жизни полковник Назаре-тян, подполковник Антоненко. Отдадим им должное, помянем их добрым словом. Они это заслужили.

В выступлениях наших товарищей сейчас слышна обида. Мол, плохо нас встретили. Мне эти высказывания совершенно не понятны. Ибо в то время, когда операция проводилась в строгой секретности, о каких-то пышных встречах не могло быть и речи. Но даже и в тех условиях нам было уделено достаточно внимания. Нас встречали командующий объединением дважды Герой Советского Союза В.Д.Лавриненко, Член военного Совета генерал — майор Стопников И.Д. и другие.

Был организован прием в ЦК ВЛКСМ, на котором присутствовали Начальник Главного Политуправления СА и ВМФ генерал армии Епишев А.А., все члены Военного Совета Войск ПВО во главе с Батицким П.Ф. На этот прием были приглашены многие наши товарищи, наиболее отличившиеся при выполнении боевой задачи. Были вручены награды ЦК ВЛКСМ — нагрудные знаки «За воинскую доблесть», а помощник начальника политотдела дивизии ст. лейтенант Виталий Киричек получил высшую награду комсомола — «Знак почета» с занесением в книгу Почета ЦК ВЛКСМ. Прием прошел в торжественной обстановке. Наши товарищи выступили, рассказали о прошедших боях, о трудностях и лишениях, с которыми пришлось столкнуться вдали от Родины.

Выступил на том приеме и я. Из всех моих выступлений перед личным составом за всю мою длительную службу это я запомнил на всю жизнь.

Дело было так. Меня предупредили, что буду выступать на приеме в ЦК ВЛКСМ. Выступление особой подготовки не требовало, так как все события с первого дня и до возвращения на Родину я пережил всей душой. Знал всех командиров частей, дивизионов и батарей не только по фамилии, но и по имени и отчеству. Знал и многих сержантов и солдат. Я помнил все более или менее значительные события, не говоря уже о боях, каждый из которых был у меня в памяти. Одним словом, к выступлению я был готов.

Дня за 2–3 до приема меня пригласил Халипов И.Ф. и попросил показать текст выступления. У меня был только план выступления. Ему это не понравилось и, несмотря на все мои возражения, он приказал мне написать текст выступления. Текст был представлен. Я твердо знал, что читать его не буду, а просто расскажу о том, что пережил вместе со всем личным составом. Однако перед самым выступлением Иван Федорович Халипов предупредил меня о том, чтобы я выступал строго по тексту. Когда я вышел к микрофону, который стоял в зале перед президиумом (если так можно назвать сидящих за столами наших начальников), где не было даже подобия трибуны или подставки, то я уже думал только о том, что на меня все смотрят и не столько на меня, сколько на бумаги, которые я держал перед собой. Вот мол, и пяти слов без бумажки связать не может.

Текст, конечно, я прочитал и более того, в перерыве Халипов сказал, что выступил я хорошо, но у меня на душе «кошки скребли». Мне было обидно за себя, ну зачем я, как несмышленыш, держал эту бумагу.

Как уже говорилось выше, 166 человек получили государственные награды. Значительно большее количество офицеров, сержантов и солдат было представлено к награждению. По неизвестной мне причине наград они не получили. Сейчас многие товарищи спрашивают меня об этом. Как восстановить справедливость? Ответа я пока не нашел.

Те, кто продолжает службу в Вооруженных силах, получили Грамоты Верховного Совета СССР, им вручены нагрудные знаки «Воину-интернационалисту». Значительно труднее обстоят дела с получением этих наград тем, кто ушел из ВС в запас или в отставку. Военкоматы не спешат, более того, отказываются этим заниматься по самым разным причинам. Хотелось бы, чтобы все наши боевые товарищи как можно быстрее получили заслуженную ими награду Родины. Надеемся, что так оно и будет.

Создана секция ветеранов-интернационалистов, принимавших участие в оказании помощи народу Египта. Она входит в Московскую секцию ветеранов войны и вооруженных сил. По инициативе руководителей нашей секции Попова К.И., Белоусова В.А., Костина А.Я., Михайлова В.Г., при активной помощи Командования Московского округа ПВО в январе 1990 года была впервые организована встреча участников событий в Египте. Был дан концерт ансамбля песни и пляски МО ПВО.

Трудно описать, как проходила эта встреча. Как ярко горели глаза старых друзей, которые не встречались 20 лет. На встрече были вручены значки, посвященные этому событию. Выступил командующий Московским округом ПВО генерал-полковник авиации Прудников В.А. Он поблагодарил ветеранов, пожелал здоровья и успехов во всех делах. Затем вручил грамоты Верховного Совета СССР и Знаки «Воину-интернационалисту» участникам событий генерал-лейтенанту Костину А.Я. и генерал-лейтенанту Бочкову А.И. Ежегодные встречи ветеранов войны в Египте стали традиционными. Проводятся они во вторую субботу января, т. к. в январе 1970 г. была сформирована наша дивизия воинов-интернационалистов.

Прежде чем сесть за письменный стол и взяться за перо, многое пришлось передумать. А нужно ли это кому? какую принесет пользу? Такие мысли возникали, потому что в свое время, когда закончились боевые действия, в ходе которых был накоплен значительный боевой опыт, который надо было обобщить, мною, с привлечением большого количества личного состава, был собран уникальный для того времени материал по итогам боевых действий. Этот материал был отпечатан более чем на трехстах стандартных листах под грифом «секретно».

Товарищи, которым довелось ознакомиться с этим материалом, настоятельно рекомендовали мне оформить его как кандидатскую диссертацию, что я и попытался сделать. Но дела по службе так и не дали мне возможность подготовиться к защите диссертации. Более того, я и сейчас считаю и твердо убежден в том, что строевому офицеру, добросовестно выполняющему свои служебные обязанности, не до диссертаций.

Случилось так, что во время моего отпуска было получено указание из Генерального штаба отправить подготовленный материал в указанный адрес, что и было сделано. Опыт боевых действий был обобщен группой офицеров войск ПВО, принимавших участие в боевых действиях, и распространен для изучения и практического освоения в войсках. По опыту боевых действий частей войск ПВО позднее было защищено несколько диссертаций на соискание ученой степени кандидата и доктора военных наук. Из меня же ученый не получился.

Нужно ли, спустя столько лет, писать о тех, кто принимал участие в боевых действиях за пределами нашей Родины? После долгих колебаний, учитывая просьбу сослуживцев, принимавших участие в тех событиях, а главное, руководствуясь тем, что наши люди должны знать правду о происшедшем, знать тех, кто честно выполнял присягу, данную Родине, тех, кому не суждено было вернуться домой, мною было принято решение рассказать о давно прошедших событиях.

Заканчивая свои записи, хочется сказать, что, встречаясь с офицерами, сержантами и солдатами, я всегда говорил, что мы должны гордиться тем, что наша дивизия впервые за всю историю нашей Родины вышла на Африканский континент с благородной миссией помочь египетскому народу отстоять свою независимость и свободу.

 

И.П.Голей

Советники ВВС в Египте

Ранее мне не доводилось иметь дело с Востоком, хотя интерес к тому, что там происходило, всегда присутствовал. Общая обстановка в районе арабо-израильского конфликта в основных своих чертах была известна, но не думалось, что придет время, и мне придется принять участие в тех событиях, хотя такую возможность, видимо, нельзя было полностью исключать. Помню, как еще до 1970 года летали в Каир представители от Военно-воздушных Сил, готовились и были направлены на аэродромы Египта некоторые наши истребительные части для выполнения боевых задач по прикрытию объектов на египетской территории.

После «шестидневной войны» значительная часть авиации Египта (во время моего пребывания страна еще называлась по старому — Объединенная Арабская Республика — ОАР, а не Арабская Республика Египет, поэтому я буду пользоваться более привычной аббревиатурой) была уничтожена на аэродромах. Потребовалось ее восстановление, обучение руководящего и летного состава для ведения успешных боевых действий против израильской авиации.

По просьбе египетского руководства был создан институт советников во всех видах и родах египетских войск.

В начале мая 1970 года меня, старшего офицера — начальника направления оперативного управления Главного штаба ВВС, вызвал начальник управления и сказал, что получено распоряжение выделить одного офицера, которому поручается возглавить группу из восьми офицеров от различных частей и соединений ВВС, убывающую в Египет для выполнения специального задания, и что эта задача возлагается на меня. При этом было сообщено, что командировка намечается не менее чем на год, и ехать мне следует с женой. Для меня, как участника Великой Отечественной войны, командировка была добровольная, так что при желании я мог от нее отказаться. Но я сразу ответил, что в Египте идет война, и я, как кадровый офицер, полковник, не имею права отказываться, и если медицинская комиссия не найдет причин, препятствующих поездке в жаркую страну, то я готов выполнить это задание.

Итак, 22 мая 1970 года в Каир прибыла группа офицеров и генералов Советских ВС от Сухопутных войск, ВВС и ПВО и была размещена в одной из гостиниц в пригороде Каира. В группу от ВВС, где я был старшим, входило восемь офицеров, в том числе 6 человек, включая меня, по профилю оперативной подготовки: полковник Романов A.M., подполковники Глаголев И.М., Григорьев В.Н., Клименко А.А. и майор Добедин В.И., а также двое по профилю развед-подготовки: полковники Карачинский И.М. и Белячков И.П.

Предварительно задание мы получили еще в Москве — это обобщение опыта боевых действий ВВС ОАР и оказание помощи египетским специалистам в организации и планировании боевых действий.

К началу 1970 года от ВВС старшими советниками в Египте были: при Командующем ВВС ОАР генерал-майор авиации Яценко Г.Т., при начальнике штаба ВВС ОАР генерал-майор авиации Денисов, при начальнике оперативного управления ВВС полковник Щелова-нов Л.А., имелись также советники во всех египетских авиабригадах и во многих авиаэскадрильях.

Группа офицеров ВВС, возглавляемая мною, была подчинена генералу Яценко и сразу же приступила к работе. Вначале мы познакомились с советниками ВВС при службах и авиачастях египетских ВВС, ознакомились с организацией и ведением боевых действий, базированием египетских авиачастей, взаимодействием с нашими истребительными частями, войсками ПВО и др. По существу, вопросами обобщения опыта боевых действий в первый период занимались мало.

Вскоре после нашего прибытия был собран весь советниче-ский аппарат ВВС, на котором Главный военный советник в Египте генерал-полковник Катышкин И.С. лично подводил итоги боевых действий египетской и нашей авиации и делал «разгон» некоторым советникам при египетских авиабригадах, давал справедливые конкретные указания по активизации боевых действий ВВС против израильской авиации. Мне сразу запомнился требовательный тон Главного военного советника, который поучал и ругал наших советников, лично от которых, якобы, зависели действия египетской авиации: почему поздно взлетели самолеты, почему не было четкости в управлении египетскими группами самолетов, неправильно осуществлялось наведение и др. Такой «порядок» разборов и совещаний отмечался у многих руководящих советников. Так, генерал Яценко на совещании поднимал старшего советника при Начальнике войск связи ВВС Египта полковника Толстого В.Л. и разносил его за то, что не работала проводная или радиосвязь, хотя всем было известно, что это непосредственно не зависело от советника, а находилось в ведении египетских связистов, определялось их средствами связи, местом расположения, временем и многими другими обстоятельствами. Прибывший по замене новый старший советник при Командующем ВВС ОАР генерал-майор авиации Долгарев П.М. подчас еще больше проявлял свои командирские требования. Не всегда он показывал пример в личном общении и поведении с советниками ВВС и с египетской стороной.

В начале 1971 года после отъезда в Союз полковника Щеловано-ва приказом Начальника 10 главного Управления Генерального Штаба я был назначен старшим советником Начальника оперативного управления ВВС ОАР и находился на этой должности до июня 1972 года, когда был заменен прибывшим из Союза другим офицером.

Я приступил к непосредственному выполнению обязанностей старшего советника Начальника оперативного управления ВВС ОАР, установил тесный контакт с Начальником Управления бригадиром Саадом Рифаатом, его заместителями полковниками Ша-бана, Минауи и другими офицерами оперативного Управления. Бригадир Саад Рифаат был подготовленный и грамотный работник-оператор. Умел организовать работу управления, знал жизнь и боевую готовность авиационных бригад. Безусловно, в этой локальной войне были свои особенности, у части руководящего состава египетских ВВС, включая и моего подшефного, достаточного опыта еще не было. Поэтому старшему советнику Командующего ВВС ОАР, старшему советнику Начальника штаба ВВС и мне — старшему советнику оперативного управления ВВС ОАР приходилось подбирать формы и методы работы, обращая особенное внимание на значимость боевой готовности, оперативного и боевого применения авиачастей, вопросы управления и взаимодействия при ведении боевых действий. Саад Рифаат русского языка почти не знал, поэтому мне приходилось с ним общаться при помощи переводчиков: один наш — ленинградец, знающий английский язык, а второй был прикомандированный египетский переводчик со знанием русского языка.

Вместе с начальником оперативного управления Саадом Рифаатом и его офицерами мы часто разрабатывали оперативные планы, готовили карты, предложения по планированию и организации боевого применения авиачастей. Многие документы приходилось делать мне самому со своими офицерами, затем они переводились на арабский язык и докладывались начальнику штаба ВВС, которым тогда был нынешний Президент Египта Х.Мубарак.

Много раз я выезжал вместе со своим подсоветным на аэродромы Бильбейс, Эль-Мансура, Асуан и др. Выезды осуществляли на автомашинах и вертолетах. Причем, на вертолетах, прямо скажу, мы избегали «путешествовать», так как египетские летчики летали очень смело, рискованно, на малых высотах с большими кренами и др. В авиабригадах проверяли вопросы боевой готовности, укрытия личного состава и самолетов на аэродромах, управления авиацией на земле и в воздухе. Тогда меня особенно поразили уже имеющиеся на аэродромах построенные капониры — укрытия для самолетов. Эти укрытия надежно защищали самолеты от поражения на земле и в то же время в них были сделаны мобильные ворота, способствующие быстрому выводу самолетов из укрытий для вылетов на боевые задания. Видимо, для египетской стороны поучительно сказался опыт «шестидневной» войны, когда удары израильской авиации нанесли значительные потери египетским самолетам на аэродромах.

Надо отметить, что в 1971–72 гг. в базировании ВВС ОАР уже не было узких мест. Аэродромы были отличного качества, взлетно-посадочные полосы на аэродромах, подъездные пути к ним, укрытия самолетов не вызывали нареканий.

Летный состав, подчас, недостаточно был подготовлен в тактическом отношении, но отваги, смелости, быстроты действий у летчиков было достаточно. Летная выучка в некоторых авиабригадах была нисколько не ниже, чем у наших летчиков. ВВС Египта в этот период, под руководством Командующего ВВС, маршала авиации Али Багдади и Начальника штаба ВВС генерала Хосни Мубарака достигли такого уровня, что можно было побеждать израильскую авиацию. Время безнаказанности авиации противника прошло. Египетские летчики все больше и больше одерживали побед над израильской авиацией в воздухе.

Старший советник при начальнике боевой подготовки ВВС Египта полковник Семенко Г.Г. как-то дал мне почитать составленный им трактат о подготовленности, обученности и боевых действиях египетской авиации в тот период. В этом документе было указано на подготовленность летного состава и путях повышения боевой готовности ВВС ОАР, роли в этом советнического аппарата Советского Союза и др. Материал был представлен Главному Военному советнику Окуневу В.В., но по каким-то причинам не получил его признания и не был распространен.

Что касается практической работы советников, в частности, руководимой мною группы, то мы оказывали помощь в тех вопросах, которые приходилось решать оперативному управлению ВВС ОАР. Помощь предоставлялась в планировании боевых действий, отработке проектов решений на боевые действия, отработке различных штабных документов: схем, таблиц, карт и др. В большинстве случаев мы встречали правильную реакцию на советы, предложения, верное понимание и пользовались уважением.

На ежедневных совещаниях у старшего советника Командующего ВВС Египта генерала Яценко обобщались итоги работы за день, принимались решения и вырабатывались предложения и рекомендации для египетской стороны. После этого, обычно, старшие советники начальника оперативного управления, главного штурмана, начальника боевой подготовки, начальника войск связи разъезжались по своим подразделениям и проводили более конкретную работу при помощи переводчиков.

Иногда старшие советники при Командующем ВВС ОАР, начальнике штаба ВВС, начальнике оперативного управления, главного штурмана и начальника войск связи присутствовали на совещаниях, проводимых Командующим ВВС А.Багдади и начальником штаба ВВС Х.Мубараком.

Я вспоминаю, как бывший тогда начальником штаба ВВС ОАР генерал Хосни Мубарак проводил служебные совещания с начальниками управлений, отделов и служб ВВС. Это было поучительно даже для некоторых наших руководящих работников. Его методичность, последовательность, справедливая требовательность и безошибочное выявление главного на данный момент вызывали одобрение наших советников и мое, как старшего советника его первого заместителя, бригадира Саада Рифаата. О поучительности действий начальника штаба ВВС также высказывался старший советник при нем, генерал-майор авиации Загайный П.А.

Бывало, мы вместе с Саадом Рифаатом подготовим несколько вопросов, документов, карт, схем для доклада генералу Мубараку. Приходим к нему, и начинается доклад. Генерал Мубарак послушает, посмотрит главные вопросы, а остальные — второстепенные — советует перенести на следующий раз. Он был не сторонник заслушивать мелкие, второстепенные вопросы, некоторые из них он часто поручал решать самому Сааду Рифаату. Каждый раз обязательно генерал Мубарак давал сигнал, и солдат приносил на подносе питье: чай, кофе, пепси-колу — на выбор. Генерал всегда убеждал, что нам надо пить и пить. В Египте следовало часто и много пить жидкости из-за жары.

Если уж коснулся питья, то хочу описать один случай, который произошел со мной. Примерно через 3–4 месяца моего пребывания в Египте, утром, перед отъездом на службу в офис у меня внезапно появилась сильная боль в брюшной полости, не мог найти себе места от боли. Наши офицеры уже сели в машину, а я не могу спуститься с четвертого этажа гостиницы. Я думал, что это приступ аппендицита. Меня отвезли в небольшой наш госпиталь, находящийся при офисе у Главного военного советника. Врач-хирург сразу определил, что это не аппендицит. Оказалось, что у меня начал появляться мелкий песок, переходящий в камни. Это произошло от малого приема жидкости. Я обычно выпивал утром стакан чаю, в обед компот или сок, вечером тоже не больше стакана жидкости, то есть по московскому обычаю. Было предложено пить не менее 2,5–3 литров жидкости в день, особенно нажимать на арбузы, которые в Египте зреют круглый год. Так я и делал, что дало возможность дослужить в ОАР до установленного срока.

Как-то было запланировано и проведено авиационное учение ВВС ОАР совместно с ПВО. Для оказания помощи в отработке документов и проведения этого учения привлекались я, как старший советник начальника оперативного управления, старший советник главного штурмана полковник Бердник, старший советник начальника войск связи полковник Толстой и др. Конечно, основная роль в отработке документов учения возлагалась на оперативное управление. Совместно с начальником оперативного управления и его офицерами были подготовлены планы действия авиации, карта с обстановкой, различные справочные материалы и т. д.

Все документы доложили генералу Мубараку, который их одобрил и поручил Сааду Рифаату доложить руководителю учения.

На второй день началось учение. На закрытом ЗКП ВВС ОАР появился президент Египта А.Садат, и моему подшефному довелось докладывать о ходе учения лично ему. Я при этом присутствовал на КП с двумя переводчиками. После доклада Президент похвалил и пожал руку Сааду Рифаату, при этом спросил: «Кто Ваш советник?». Бригадир Рифаат указал на меня, стоящего рядом, и назвал мою фамилию: «Мистер Голей» (об этом передает мне переводчик). А.Садат говорит: «Спасибо и Вам» и жмет мне руку. Но все это происходило в начале президентской деятельности Садата. Возможно, позже, когда изменилось его отношение к нам, русским, он мог бы не вспомнить и не заметить русского советника.

За два года пребывания в ОАР отношения советников всех видов и родов войск (ВВС, ПВО, ВМФ, СВ) с аппаратом Главного Военного советника строились на строгом воинском взаимодействии и подчиненности. У Главного Военного советника был штаб, оперативный отдел, некоторые службы, которым советнический аппарат всех видов ВС был подотчетен. Кроме того был старший советник при начальнике оперативного управления ГШ ОАР, которому мы также обязаны были давать информацию, особенно в вопросах планирования и ведения боевых действий, проведения учений и др.

Мне, как старшему советнику начальника оперативного управления ВВС ОАР, в соответствии с установленным порядком часто приходилось докладывать о действиях ВВС ОАР начальнику оперативного отдела ГВС (фамилию забыл), начальнику штаба ГВС генералу Гарееву М.А. Через аппарат ГВС проходили многие вопросы жизни и деятельности советников: итоги боевых действий авиации Египта в этой войне, вопросы снабжения, связь с Москвой и др. Часто доводилось сообщать данные по «ВЧ» в Москву для Главкома ВВС или его заместителей.

Много добрых слов можно сказать о Главном военном советнике генерал-полковнике Окуневе Василии Васильевиче, о начальнике штаба ГВС генерале Гарееве Махмуте Ахметовиче. В 1997 году я имел возможность быть на презентации книги этого последнего «Маршал Жуков. Величие и уникальность полководческого искусства». На преподнесенной мне книге автор оставил свой личный автограф, что является для меня ценным подарком.

За период моего пребывания в Египте с мая 1970 г. по июнь 1972 г. нас дважды посещал Главнокомандующий ВВС СССР, главный маршал авиации Кутахов П.С. каждый раз с группой генералов и офицеров. К встрече мы, конечно, готовились соответствующим образом.

Старшему советнику начальника штаба ВВС ОАР генерал-майору авиации Загайному П.А., мне, старшему советнику начальника войск связи полковнику Толстому В.Л. приходилось готовить справки-доклады и непосредственно доносить Главкому ВВС о состоянии и ходе боевых действий ВВС ОАР. Павел Степанович Кутахов подробно вникал во многие вопросы работы советников, планирования боевых действий, взаимодействия нашей авиации с египетской стороной и др. Во время посещения Главкома ВВС с Главным военным советником были согласованы вопросы боевого применения истребительной авиации наших и египетских авиабригад по отражению израильской авиации, уточнены зоны боевых действий между ними и др.

Советники ВВС поддерживали тесную связь с руководством и частями наших ВВС, которые выполняли специальное задание в ОАР. В конце 1969 года в Египет были направлены один истребительный авиаполк — 40 самолетов и 60 летчиков с базированием на аэродромах Бени-Суэйф и Камушин и одна усиленная авиаэскадрилья — 30 самолетов, 42 летчика с базированием на аэродроме Джанаклис. С февраля 1970 года началось боевое дежурство наших истребителей по прикрытию г. Каира и других важных объектов в Египте. Многие вопросы совместных действий нашей и египетской истребительной авиации, а также советников согласовывались и успешно решались с руководством Оперативной группы ВВС в Египте генералами Дольниковым Г.У., Харламовым Л.И., Романенко И.И. и др. Особенно это касалось планов совместных боевых действий, определения зон ответственности за прикрытие воздушного пространства, обнаружения авиации противника на дальних и ближних рубежах, наведения истребителей и др.

Помнится один печальный случай для наших авиачастей, когда были сбиты в воздухе четыре наших истребителя и погибли три летчика. Конкретно об этом случае рассказал в своих воспоминаниях бывший командир одной из авиабригад полковник, а ныне генерал-лейтенант авиации Настенко Ю.В. Мне приходится упомянуть об этом случае, так как по указанию ГВС генерал-полковника Окунева В.В. мне совместно с генералом сухопутных войск и представителем египетских ВВС довелось расследовать это происшествие. Мы на машине ГАЗ-69 ездили ночью на передовой участок фронта, в район расположения ПН Катамия и другие ближние ПН от Суэцкого канала. О результатах было доложено генерал-полковнику Окуневу В.В. в присутствии генерала Дольни-кова Г.У. Для наших и египетских истребителей это был поучительный печальный урок.

Советники ВВС на всем протяжении пребывания в Египте поддерживали тесную связь с советниками ПВО, возглавляемыми генералами Брюхановым и Бедненко, а также ВМФ, находящимися в Александрии.

Я много раз бывал на командном пункте ПВО и ЗРВ, где постоянно осуществлялось боевое дежурство офицерами войск ПВО. Мы были еще там, в Египте, наслышаны об успешных действиях наших зенитно-ракетных комплексов по прикрытию египетских объектов и уничтожению израильских самолетов. Безусловно, мы радовались успехам наших собратьев по оружию. Мне, как и другим советникам ВВС, приятно было узнать, что за умелые боевые действия многие воины войск ПВО были награждены орденами и медалями СССР, а командиру зенитно-ракетного дивизиона полковнику Попову К.И. было присвоено звание Героя Советского Союза. Константин Ильич как отважный воин, отличный организатор и душевный человек единодушно и по заслугам избран Председателем Совета ветеранов боевых действий в Египте.

В воспоминаниях других офицеров и генералов уже говорилось о тяжелых условиях жизни в Египте. Непривычные климатические условия, связанные с большой жарой, водой, пищей, вообще специфические для нас особенности жизни и быта — значительно сказывались на состоянии здоровья и работе наших советников и специалистов. Особенно тяжело было нашим женам и детям, которые проживали в гостиницах, или отдельных квартирах без кондиционеров. «Хамсин» — мельчайшая песчаная взвесь и пыль по нескольку недель кряду — доставал нас очень сильно. «Рамадан», во время которого египтянам от восхода до захода солнца нельзя было есть, тоже доставлял нам неудобства и отражался так или иначе и на нас. Был такой случай, когда мой шофер, египтянин, вел машину голодный, к вечеру ослаб и только случайно не попал в аварию. Обычно в таких случаях я брал руль и вел машину «Волга ГАЗ-21» сам. Трудности были с питанием, особенно у наших специалистов, которые были без жен и вынуждены были часто питаться в египетских столовых с национальной пищей. Я уже отмечал, что у меня надвигался приступ каменной болезни почек из-за малого употребления жидкости.

28 сентября 1970 года скончался президент Египта Гамаль Абдель Насер. Я в это время был дежурным в офисе аппарата советников ВВС. Старший советник Командующего ВВС ОАР генерал Яценко позвонил мне и передал распоряжение собрать ночью всех советников. Продолжительное время соблюдался режим повышенной бдительности, принимались меры к предотвращению возможных провокаций, было установлено дежурство на пункте управления и в офисе.

К власти пришел Анвар Садат, который, по заключению некоторых руководителей, по своему характеру и образу действий был очень властный человек, азартный политический игрок. Было произведено много арестов среди высших гражданских чинов страны и военных, которые придерживались просоветской ориентации. 6 октября 1981 года Садат был убит во время парада лейтенантом египетской армии, членом исламской секты.

После замены в конце мая 1972 года я продолжал службу на прежнем месте в оперативном управлении Главного штаба ВВС начальником одного из направлений, в которое входили авиаобъединения юго-западной стороны. Приходилось заниматься частями и подразделениями, находящимися в странах Ближнего Востока. Только в одной Сирии довелось шесть раз побывать в командировке.

Двухлетний опыт пребывания в Египте пригодился мне при дальнейшей службе в оперативном управлении, причем позволил сопоставить ряд событий и ситуаций египетско-израильской войны с нашей Великой Отечественной войной. Исходя из полученного опыта в ОАР, мною был опубликован ряд закрытых статей по вопросам боевой готовности ВВС и роли авиационных штабов.

Читая материалы воспоминаний, отрадно отметить, что многие воины войск ПВО награждены орденами и медалями. Что касается советников ВВС, то этого сказать нельзя. Видимо, не заслуживают добрых слов наши тогдашние начальники, которые не проявили заботы о своих подчиненных, выполнявших интернациональный долг в Египте. Одним утешением многим является Грамота Верховного Совета СССР, подписанная М.С.Горбачевым и медаль «Воину-интернационалисту», а также запись в военном билете, что «находился в распоряжении». «Памятью» еще остается то, что я, полковник Семенко Г.Г., полковник Логачев И.С. и еще несколько офицеров-советников ВВС после возвращения из Египта оказались без жен, которые были вместе с нами, но не вынесли тяжелых климатических условий, губительно сказавшихся на состоянии их здоровья.

После описанных событий, когда мы, советские офицеры, выполняли свой интернациональный долг, защищали дружественную страну и интересы своего государства, прошло тридцать лет. Уже почти все тогдашние молодые офицеры уволились из вооруженных сил, перешли в категорию запасников и отставников, постоянными спутниками их являются болезни и одиночество, некоторых уже нет в живых.

Но отрадно сознавать, что создан и работает Совет ветеранов боевых действий в Египте, который сплотил бывших солдат, офицеров и генералов, выполнявших свой долг в дружественной стране. Хочется надеяться, что наши встречи, посильная работа по обобщению и распространению боевого опыта прошлых лет, воспоминания однополчан окажутся интересными и полезными для молодого поколения.

 

Г.В.Горячкин

Судьба военного переводчика в Египте

Призванный в ряды Советской армии после окончания Института восточных языков (ныне Институт стран Азии и Африки) при Московском университете им. М.В.Ломоносова в качестве военного переводчика, я прибыл в Каир 26 августа 1969 года.

В открытую дверь самолета пахнуло августовским зноем. Формальности на таможне Каирского международного аэропорта не заняли много времени. Путь советских военных в Египет в те дни был отрегулирован и упрощен. Сотрудник штаба Главного военного советника генерала Катышкина доставил нас в скромный отель «Сауд-2» в каирском районе Маср аль-Гедида недалеко от больницы Гелиополис (сейчас этого здания уже нет и в помине), считавшийся временным пристанищем для переводчиков. В дальнейшем они размещались, главным образом, в комплексе отелей «Наср-сити» в районе Мадинат-Наср. Кроме нас, в том же отеле проживали военные специалисты, прибывшие в страну на короткий срок. Помнится, четверо из них обучали египетских солдат и офицеров применению «Малютки», противотанкового управляемого реактивного снаряда.

Небольшое трех- или четырехэтажное здание гостиницы находилось недалеко от бассейна, при первом посещении которого я услышал разговор двух египтян. «Аилят?» «Ля, азибин» («Семейные?» «Нет, холостяки»). Это означало, что мы живем в гостинице для холостых — «Сауд-2», а не в гостинице «Сауд-1», где проживали семейные и где находился офис подтянутого и интеллигентного майора, а затем подполковника Бардиси, который возглавлял «русскую службу» египетского военного министерства. В ее компетенцию входило размещение военнослужащих из СССР, их обслуживание, охрана и т. д.

Некоторое время я проживал в гостинице «Сауд-2», ждал назначения. К тому же не было свободного места в отелях «Наср-сити». Через две-три недели старший референт штаба Главного военного советника сообщил мне, что я буду работать старшим переводчиком 3-ей механизированной дивизии Центрального военного округа, дислоцировавшейся приблизительно в 20 км от Каира по дороге Каир-Исмаилия. Вскоре за мной в референтуру, где я делал письменные переводы вместе с Валерием Вежневцом с Урала, Юрием Лебакиным из Киева, Николаем Лукашонком из Минска, заехал старший советник дивизии Виктор Гаврилович Ступин. Освободилось место в отеле «Наср-сити-4»: накануне в результате налета израильских «Фантомов» погиб советник. В квартире, рассчитанной на среднюю семью и состоящей из двух спален, столовой и залы, нас проживало восемь человек, по двое в комнате.

Интересно, что, стажируясь в 1967/68 учебном году в Каирском университете, мы, четверо студентов, снимали точно такую же квартиру в районе Ату за, сразу за столичным цирком и театром Баллон.

Убитый советник был уже третьим погибшим советским офицером. Все трое выполняли обязанности советников командиров египетских зенитных дивизионов, прикрывавших ракетные части противовоздушной обороны. «Война на истощение», объявленная Гамалем Абдель Насером Израилю, входила в свою новую фазу. После артиллерийских дуэлей через Суэцкий канал израильские военно-воздушные силы приступили к планомерному уничтожению средств египетской противовоздушной обороны сначала на Суэцком канале, затем внутри страны. Мой сосед по комнате, майор, советник командира зенитного дивизиона в Дельте, часто повторял, указывая на себя, что он будет следующим…

Знакомый с войной по книгам, фильмам, рассказам отца-фронтовика, я впервые столкнулся с гибелью людей в боевых условиях. Состояние было, мягко говоря, неважным. Даже мощный вентилятор, направленный в упор, не мог остудить ни влажный и душный воздух, ни тем более воображение, воспалявшееся мыслью о том, что я сплю на кровати только что убитого советника, чьи личные вещи при моем участии были переписаны и отправлены в Москву. Память запечатлела одно из сновидений того времени: раненый в ногу, бегу, точнее ползу из израильского концлагеря под колючей проволокой, причем тащу какую-то девушку.

Третья механизированная дивизия дислоцировалась в районе Хайкстэп, где до революции 1952 года находились казармы английской оккупационной армии, которые после ухода англичан были превращены в тюремные бараки и камеры для египетских коммунистов. Каждое утро синий микроавтобус отвозил нас, советников и переводчиков, в Хайкстэп, а к вечеру доставлял в Наср-сити. Вместе со мной перевод обеспечивали два переводчика с английским языком из Союза и несколько египтян, закончивших в Каире шестимесячные курсы русского языка.

По словам генерала Щукина, заместителя Главного советника по политической части, сказанным на одном из «всеегипетских» собраний советских военных переводчиков, число последних составляло около 500 человек. Переводчиков с английским языком было больше, чем арабистов. Среди последних преобладали ребята, прибывшие на стажировку после окончания 2-го курса Военного института иностранных языков. Коллегами по переводу были узбеки, азербайджанцы, украинцы, армяне, парни из Москвы, Ленинграда, с Волги, Северного Кавказа и т. д.

Огромная нагрузка падала на арабистов, особенно на тех, кто ранее был знаком с египетским диалектом. Вспоминаются продолжительные устные переводы на армейских и дивизионных штабных учениях и различных совещаниях. Вот это был синхрон! Большинство советников и специалистов понимали, что переводчик это тот же новоиспеченный инженер, которому нужна производственная адаптация, определенный испытательный срок. Однако времени для этого не было. Обстановка требовала немедленного включения в работу, несмотря на сложную языковую ситуацию для арабистов, которые изучали в основном, арабский литературный язык, а столкнулись с местным разговорным диалектом, существенным образом отличавшимся от нормативного языка. Несмотря на некоторые издержки при переводе, советники и «подсоветные» неплохо относились к нам. Перевод осуществлялся и днем, и ночью, в помещении (палатке) и в пустыне, в машине (газике) во время учений в жуткой пыли. Приходилось работать в танковом батальоне, в артбригаде, автобатальоне. В любых условиях.

Вспоминаю перевод в кабинете комдива во время бомбежки соседней отдельной танковой бригады. Когда раздались мощные бомбовые удары, я сиганул через дверь и сразу же бросился в бочкообразный окоп метрах в 15 от здания. Вслед за мной в этот окоп мне на спину плюхнулся солдат с коваными ботинками. Через несколько минут, когда все стихло, я вернулся на место. Стало стыдно комдива, начштаба и Ступина, которые спокойно сидели на своих стульях. Одного меня как будто ветром сдуло. Думаю, сидел бы с ними и спина бы не болела от кованого ботинка солдата, упавшего на меня в окоп.

Но, кстати, именно такая прыткость всегда спасала желторотых переводчиков. Достаточно назвать два случая. Один произошел в зенитном дивизионе, где-то в Дельте. Едва началась бомбежка, переводчик выскочил из КП, а советник с подсоветным, демонстрируя хладнокровие, остались на месте, и их накрыло бомбой. Переводчик остался жив. Другой случай произошел со старшим советником дивизии одной из двух египетских полевых армий, дислоцировавшихся вдоль Суэцкого канала. Он возвращался из «фантазийи» — двухдневного отпуска, проведенного, как обычно, в пятницу и субботу, к себе на канал, вдруг машина остановилась. То ли водитель интуитивно почувствовал что-то неладное, то ли впереди были взрывы. Неважно. Это случилось на полпути к каналу. Израильская артиллерия с восточного берега Суэцкого канала достать их здесь не могла. Так или иначе, как только машина, остановилась, переводчик бросился опрометью на землю, закрыв от страха голову руками. Полковник, не спеша, вылез из машины, укоризненно покачал головой, укоряя переводчика за трусость. Тут раздался взрыв ракеты, переводчик остался целым и невредимым, а полковнику осколком снесло полголовы.

Самым трудным был перевод на командно-штабных учениях и на разборе армейских и дивизионных учений. К ним привлекались, преимущественно, только опытные арабисты с хорошим знанием и пониманием египетского диалекта. Это были не прямые переговоры, когда советник или подсоветный скажет фразу или несколько, сделает паузу, и ты спокойно переводишь. В таком духе протекает также любая беседа.

Разбор учений происходит обычно в большом помещении, присутствуют, как минимум, несколько десятков человек. Начинает комдив или командующий армией, а то и кто-нибудь из вышестоящих начальников. Затем пошло-поехало, вскакивает то один, то другой, перебивают друг друга, включаются иногда наши в разговор. Но понимать разговор советники хотят постоянно, поэтому локоть В.Г.Ступина также постоянно ощущаю у своего бока. Стоит сделать мне небольшую паузу, как я чувствую его еще явственнее: «О чем речь?» Разговор египетских генералов и офицеров продолжаю переводить, хотя, может быть, он уже проходит час, полтора, два, три часа. Бывали эти-учения и по четыре, и по пять часов кряду, разумеется, с чаем, кофе, кока-колой.

Обстановка иногда бывала очень серьезной, подчас боевой. Я уже не говорю о тех дополнительных осложнениях, которые принесла вспыхнувшая в марте 1969 года «война на истощение». Поэтому стараешься, не дожидаясь «локтя». Это был самый настоящий, изнурительный синхрон. Не тот, о котором приходилось слышать в Москве. В Москве переводчики синхронили на съездах КПСС, профсоюзов, других важных общесоюзных и международных встречах, и часто они имели перед собой текст выступавшего с высокой трибуны. Тут важно было не отстать и не забежать вперед слов делегата, а главное — закончить вместе с ним. Конечно, и по-настоящему, без текстов синхронили во Дворце съездов, Колонном зале и т. д., знаю многих из этих переводчиков и отношусь к ним с глубочайшим уважением.

Но разбор учения продолжается третий и четвертый час, страсти усиливаются, накапливается усталость. Весь во внимании, хотя перевод дается уже с большим трудом.

Помимо этого, такого рода перевод осложняется разными другими обстоятельствами: многие сидят на удалении, за колоннами, спиной; у других речевые недостатки или вообще негромкая речь и т. д.; третьи не хотят, чтобы их услышали русские, поэтому произносят слова невнятно. Бывали случаи, когда египтяне вообще не хотели, чтобы до русских дошел смысл того, о чем они говорят. Поэтому прибегали к разным методам. У комдива Хигази, например, в этих случаях гортанные арабские звуки зарождались в гортани и там же умирали, не вырвавшись наружу. В горле слышалась «каша звуков», или бульканье, как в электронной аппаратуре. Локоть Ступина тут уже «помочь» не мог.

Но вообще Ступин относился к понимающим людям. Он вникал в ситуацию сходу. Видел, что переводчик бессилен что-либо сделать в сложившемся положении. Однако, не всегда было такое понимание даже у таких советников, как Виктор Гаврилович. Иногда, по своей вине или по чужой, переводчик становился «козлом отпущения»: на него сваливали неудачи, возникшие в результате переговоров, мягко говоря «недопонимание» между советниками и подсоветными. Все же таких недоразумений, возникших по нашей вине, было мало. Но, пожалуй, каждый переводчик может вспомнить хотя бы один случай, когда ему приходилось спасать ситуацию в целом или подсоветного, или специалиста.

Однажды, уже после прихода наших регулярных войск, пришлось переводить в египетском батальоне связи в предместье Каира, куда мы поехали с узла связи Главного советского военного советника на машине с досками, чтобы сделать пирамиду для оружия личного состава. Кроме меня в грузовой машине находился начальник узла связи, водитель и два-три рядовых, включая сержанта. С арабским батальоном связи договорились до меня, поэтому, выехав уже в сумерках вечером, долго искали его. Вероятно, прошел целый час в поисках. Наконец, прибыли к связистам, но, оказалось, к другим. Изумленные до крайности, увидев нас в униформе в темноте, наши союзники после длительных объяснений все же решили нам помочь. Они долго звонили своему начальству, тоже до предела изумленному, объясняя то, что произошло. Наконец, сверху дали «добро», и наши солдаты принялись распиливать и строгать привезенные доски на станках, а нас два офицера пригласили на чай.

Сидим, разговариваем. Вдруг вопрос египтян: «А как советские люди относятся к арабам, египтянам?» Мой подопечный, не моргнув глазом, ответил: «Арабы как фашисты, те преследовали и убивали евреев, и эти тоже». Опешив на секунду от такой «находчивости» подполковника, я спокойно перевел что-то за советско-арабскую дружбу. Разговор вновь продолжался в обычном русле, хотя, вероятно, мой соотечественник ждал от арабов соответствующей реакции на свой вопрос. Солдаты скоро закончили свою работу, и мы, попрощавшись с гостеприимными хозяевами, вернулись в Маншиет аль-Бакри.

Я об этом эпизоде не напоминал начальнику узла, зато он, видимо, осознав свою, мягко говоря, оплошность и вероятные последствия ее, очень часто повторял при встрече очередную глупость, называя меня: «Ум, честь и совесть узла связи».

Хочу, однако, повторить, что подобных ситуаций было чрезвычайно мало. Не потому, что нас натаскивала прежняя система — партбюро, партком, разные выездные комиссии и, наконец, высшие инстанции ЦК КПСС, где трудились высокопрофессиональные люди с огромным практическим опытом работы в странах Востока, в том числе в арабском мире.

«Ляпы», не вышеуказанный, конечно, скорее объяснялись национальным характером россиян, застенчивостью, простотой, в какой-то степени скромностью и боязнью поднимать серьезные вопросы.

Не в последнюю очередь, сказывалось и отсутствие большого опыта контактов с иностранцами из-за «железного занавеса», существовавшего во время нескольких поколений советских людей. Отсутствие этого опыта вылилось в неумении общаться с иностранцами, этакую робость. Отсюда — отсутствие у значительного числа советников смелости ставить принципиальные вопросы и добиваться на них ответа, стремление оставаться в тени. Это, кстати, подмечали сами советники. Так, Ступин делал внушения кое-кому из своих подчиненных, которые превращались в чертежников, рисуя различные графики, схемы, таблицы, плакаты с планами боевой и прочей подготовки. У них это получалось очень красиво и профессионально. Подсоветным такая деятельность очень нравилась: и наглядная агитация на высоком уровне, и советник при деле — не вмешивается, не ставит сложных вопросов, мало беспокоит.

Прав был редактор «Аль-Ахрам» Мухаммад Хасанейн Хей-каль, когда, объясняя примерно в 1972 году «несработанность», промахи работы советников как важный показатель несложившихся отношений между СССР и Египтом после выдворения советских военных в 1972 г., писал, что это непонимание в значительной мере сложились из-за «сюсюканья» русских, часто поддакивавших подсоветным вместо спора и дискуссий с ними по тому или иному вопросу. А такие вопросы были: хотя бы поставки так называемого наступательного оружия и целый ряд других.

Вернемся к работе переводчиков. Она была чрезвычайно разнообразна и не ограничивалась только переводом. Встречались как штатные, так и нештатные ситуации. Впрочем, вряд ли существует между ними водораздел. Вспоминаю приезд в Каир то ли маршала Кута-хова, то ли Ефимова. Переговоры маршала с египетской стороной были весьма сложными. После их окончания египтяне дали прием в «Охотничьем клубе» на пирамидах. Маршал сидел очень хмурый, почти мрачный, насупившийся, даже танец живота одной из лучших исполнительниц не мог повлиять на его настроение. Неожиданно танцовщица, услышав мой разговор по-арабски с египетскими генералами, подошла, подняла меня и стала быстро развязывать галстук. Сделать это ей долго не удавалось, в конце концов, затянув узел, она так и не смогла его снять. Военную публику, сидевшую за п-образным столом и успевшую уже оживиться принятием виски, это воодушевило. Однако взгляд маршала по-прежнему был насупленным.

Восточная музыка продолжалась, танцовщица, виляя бедрами, приглашала меня делать те же движения. Я, сгорая от стыда и остолбенев от неловкости, отказывался, она настаивала. Деваться было некуда, и я в такт музыки попытался вильнуть бедром, она поощрительно закивала головой, усиливая темп. Я что-то пытался изобразить под традиционные в этих случаях хлопки арабов. Эти кривляния, продолжавшиеся несколько минут, мне показались вечностью. Русские и египетские генералы гоготали, маршал уже улыбался. Мы с танцовщицей сделали свое дело, ублажив гостя.

Много переводили письменно. В офисе Главного военного советника существовала референтура. Сразу по моем приезде ее возглавлял подполковник Георгий Реутский («Жора») из Одессы. Через некоторое время главным референтом стал полковник Квасюк из Москвы. Не знаю, почему, но так сложилось, что в референтуре работали ребята с английским языком. Устным переводом они занимались, но редко. Основная их обязанность сводилась к письменному переводу наиболее интересных статей из «Иджипшн газетт», из которых затем компоновали небольшие обзоры последних известий. Их печатали девочки из машбюро Жанна, Лена и Надя.

Затем эти обзоры разносили по начальству, подшивали. На основе их переводчики делали политинформацию в клубе на утренних планерках служащих офиса. К этому постоянно привлекали и меня.

Были и другие переводчики в офисе — Олег Колмогоров (с английским) переводил зам. Главного советника Шишеморова, арабист Шамиль Мисир-пашаев — заместителя по политчасти генерала Щукина, арабист Юра Шевцов — зам. Главного советника по общим отношениям генерала Неретина, арабист Коля Лукашонок — начштаба генерала Гареева. Работы этим ребятам у своих генералов хватало, да и покровители у них были высокие. Поэтому, если была потребность референтуры в арабисте, Квасюк чаще посылал за мной.

Тут мне вспоминаются два события, связанные с приходом к власти Анвара Садата (Насер умер 28 сентября 1970 г.). Они говорят о других формах работы переводчика.

1 или 2 мая 1971 г. будущий президент АРЕ выступал перед рабочими Хелуанского промышленного комплекса, как это регулярно делал до кончины Насер. На празднике трудящихся наблюдатели заметили отсутствие среди обычно присутствовавшей элиты Али Сабри. Али Сабри — лидер левых насеристов был связующим звеном между Москвой и Каиром. Потом рассказывали, что советский посол В.М. Виноградов послал своего личного переводчика домой к Али Сабри, который узнал, что тот находится под домашним арестом. 13 мая Анвар Садат совершил переворот, мастерски убрав со своего пути весь цвет политической и государственной элиты Египта — министра внутренних дел Шаарауи Гомаа, военного министра Мухаммада Фаузи, министра информации Фаека, начальника общей разведки, главу президентской администрации, почти все политбюро АСС. Так, А.Садат провозгласил начало «исправительного движения».

Чрезвычайно активный и инициативный начальник штаба Главного военного советника генерал-майор М.А.Гареев, прибывший в АРЕ с должности командира дивизии, с чьей-то наверняка подачи вызвал меня в один из этих майских дней к себе и поставил задачу — переодеться в штатское, направиться в народные кварталы Каира, понаблюдать за антисадатовскими демонстрациями протеста каир-цев, зафиксировать их лозунги, послушать, о чем говорят в народе.

Я выбрал столичный район Атаба, где мы часто бывали студентами два года назад, походил там, понаблюдал, поприслушивался. Ходил смущенный, вероятно, красный от стыда. Мне казалось, что все догадываются о моем задании. Всюду было тихо и спокойно. Шла размеренная торговля. Я разглядывал какие-то ткани, товары. Никаких демонстраций, никакого протеста, никаких лозунгов. Вернувшись в Маншиет аль-Бакри, доложил генералу Гарееву, что мною не было замечено никаких отклонений от нормальной жизни каирцев. Улыбнувшись, начштаба отпустил меня на узел связи.

Второе событие также было связано с генералом Гареевым и Ан-варом Садатом. Убрав, пересажав оппозицию, обвинив ее в создании так называемых центров сил, будущий президент АРЕ стал проводить много встреч с рабочими, интеллигенцией, со студентами и профессорами, с военными. При этом его речи, то спокойные, то взрывного характера, каждый раз продолжались перед аудиторией примерно 2–3 часа.

Поскольку обстановка в Египте тогда, в связи с арестами и преследованиями левых насеристов, была не очень спокойной, генерал Гареев, видимо, пришел к мнению, что выступления Анвара Садата надо фиксировать, переводить. Выбор пал опять на меня. Для этого во время его выступлений в референтуру вносили радиоприемник, ловили соответствующую волну, голос А.Садата, и я начинал сходу переводить, стараясь как можно полнее и подробнее записать на русском речь А.Садата, который говорил на египетском диалекте. Лист бумаги, мною написанный, тут же переходил либо к Вежневцу, либо к Лебакину, которые быстро правили мою запись, иногда переписывали заново. Затем посыльный солдат, стоявший наготове, хватал лист с последним вариантом очередного зафиксированного куска речи А.Садата и бегом несся на второй этаж, в машбюро, где уже в две машинки кипела работа. Через 30 минут после окончания речи А.Садата, машина, стоявшая под парами в гараже офиса, уже летела относительно малолюдным проспектом Салаха Селима в Гизу, в советское посольство. Думаю, что оно, хотя и имело свой штат референтов и переводчиков и свою степень готовности для восприятия речи А.Садата, тем не менее, конечно, не могло составить конкуренцию напористому генералу Гарееву.

Впоследствии Махмуд Ахмедович сделал неплохую карьеру, был на первых ролях в Генштабе Союза, Главным военным советником в Афганистане, а сейчас также занимает ряд высших военных должностей в РФ, включая начальника военной академии. Следует отметить широкий кругозор М.А.Гареева, умение логично доводить до читателей свою точку зрения, полемизировать с оппонентами, отстаивать интересы дела, которому он предан. В частности, вспоминаются его дискуссии относительно необходимости призыва на военную службу студентов, которые он вел с академическими кругами на страницах «Литературной газеты», в том числе с Раушенба-хом, будучи заместителем начальника Генштаба в 70-е годы. Представляется доказательными его научные статьи, в частности, в «Независимой газете» в последние годы, связанные с критикой концепции Резуна о готовности СССР первым нанести удар по Германии на рубеже 30–40-х годов и т. д.

Эти синхронные письменные переводы речей А.Садата продолжались довольно-таки длительное время и порядком поднадоели. Вызывали в любое время суток и дней недели. Один раз это произошло в выходной день, в пятницу. Меня отыскали в Насер-сити-4, в гостях у В.Г.Ступина. Его жена Нила Сергеевна угощала тушеным мясом, фаршированным чесноком (блюдо для нашего брата — холостяка редкое, а потому запомнившееся). Нарочный с узла связи (солдаты и офицеры узла, или батальона связи, помимо своей связист-ской работы, выполняли еще другие обязанности в офисе — несли внутреннюю охрану — снаружи нас охраняли арабы — заступали на дежурство, работали нарочными и т. д.) сообщил, что мне срочно следует прибыть в Маншиет аль-Бакри, потому что ожидается очередное выступление А.Садата. Я послал все и всех подальше. В.Г.Ступин, который слышат этот короткий разговор, покачав головой, сказал мне, что следовало бы поступить иначе — сказать посыльному, чтобы тот доложил, что меня он не нашел — ведь выходной день.

На другой день я убедился в правоте слов этого умудренного жизнью человека. Как только я прибыл на узел связи, мне было объявлено наказание — гауптвахта на 15 суток. Сняли ремень, однако не отвели в соответствующее помещение, расположенное за казармами. Чего-то ждали. Оказалось, что за меня бился с начальством замполит Олег Борисович Щеголь. Его доводы были такими: старший лейтенант Го-рячкин хорошо несет службу, у него нет замечаний на основной работе — в узле связи, где он пользуется авторитетом, Квасюк его уже заездил своими бесконечными вызовами в референтуру, за него пора заступиться, а не наказывать. Такой напор замполита подействовал на мягкого по характеру, только что прибывшего нового начальника узла связи подполковника Рассказова. На гауптвахту я не попал.

Свою службу на узле связи я вспоминаю с теплотой. Она была своеобразной. Очень много приходилось говорить с арабами по телефону. Египтян забавлял и одновременно ставил в затруднительное положение наш позывной «Амулет», созвучный арабскому слову «амалият», что означало «оперативное управление». Так иной раз арабы русских из офиса Главного военного советника («амулет») принимали за советских советников из Оперативного управления в египетском Генштабе.

Доброе слово хочется сказать в адрес дежурных на узле связи Кузьмина, Лагутина, Корпусенкова, Воронина (ставшего впоследствии начштаба узла связи), терпеливо ожидавших моего прихода на работу. Они мне сообщали о неисправности той или иной линии связи, я садился за телефонный аппарат и звонил египетским связистам, после чего шла напряженная с ними работа с целью установления места обрыва линии связи и его устранения. У меня были очень ровные отношения как с рядовыми, прапорщиками, так и с офицерами и руководством узла связи. Те и другие называли меня Геннадий Васильевич, при этом, вероятно, не последнее значение имело то, что я закончил Московский университет.

Территория узла связи блистала чистотой, часто посещавшие египетские офицеры называли его «изящным». Здесь прекрасно кормили, никакого сравнения с «арабским котлом». Нормальные условия службы и быта, а также — после «облома» израильским фантомам — отдыха: бильярд, гитара и пр. Много шуток, здоровых, безобидных, остроумных подколов, розыгрышей.

Молодые, полные сил и здоровья, связисты интересовались буквально всем. На узле связи работали несколько египтян. Помню, переводил разговор моих коллег-офицеров с одним из них — механиком. Оказалось, что у Ахмеда (назовем его так) было четверо жен, то есть полный комплект по Корану. Узнав про это, ребята оживились, спрашивают, какая у него квартира? Двухкомнатная. Оживление возрастает. Как же четыре жены размещаются в двух комнатах? Одна живет на другом фаю Каира. Ее он довольно часто навещает. Вторая жена находится в деревне, работает на небольшом участке земли, ему принадлежащем. Ее он также не забывает. Две остальные проживают с ним. Наверное, живут каждая в своей комнате, интересуются офицеры. Нет. У него одна спальня в квартире. Значит, две кровати? Нет, одна. Максимум удивления. Как же? А вот так, одна с правой стороны, другая с левой… После этого последовал только один вопрос…

Очень хорошо помнится посещение узла связи Алексеем Николаевичем Косыгиным в 1971 г. Он прибыл в Египет загорелым, отдохнувшим, видимо, перед этим побывал в отпуске на Черном море.

Мы, офицеры, стояли недалеко от столовой. Появилась свита во главе с высоким начальством, сопровождавшая А.Н. Косыгина. Был с ними и зам. по тылу батальона связи лейтенант Миша Коваленко. Все входят в столовую. Вдруг дверь ее резко открывается, оттуда выбегает Миша Коваленко и кричит: «Ребята, кто из них Косыгин»? Дружный хохот. Мише быстро сказали, какой он из себя. Хотя портреты членов политбюро висели повсюду, были они и у нас, и всю сознательную жизнь, наверное, сопровождали Коваленко. Вскоре А.Н. Косыгин с сопровождающими выходят из столовой. Выходит очумелый и обезумевший от бремени ответственности Миша. Кто-то из офицеров ему советует: «Миша! Ты бы хлеба нашего, несколько булок предложил Алексею Николаевичу в дорогу, он ведь сегодня улетает в Москву». Миша влетает в столовую и через несколько буквально секунд, стремглав, выскакивает с несколькими буханками белого хлеба, завернутыми в какую-то бумагу и несется что есть духу, боясь опоздать, за угол здания, куда успела скрыться делегация. Не знаю, что там произошло за углом, но через секунд 15–20 из-за угла показался понурый и подавленный Миша с предназначенными для Алексея Николаевича белыми булками. Косыгин так и улетел на самолете в Москву без Мишиных булок.

Благоприятная обстановка для меня на «уютном» узле связи, возможно, была еще и потому, что там я оказался в обществе наших русских, советских парней, вдали от бомбежек, от жутких условий службы в Кене, откуда я прибыл на узел связи, о чем я рассказу чуть ниже.

Одновременно я переводил в находившемся рядом с офисом Главного советского военного советника в Маншиет аль-Бакри, в ста метрах от дома президента Гамаля Абдель Насера, в советском военном госпитале. Госпиталь и узел связи только что прибыли, и работы хватало: параллельно возведению новых объектов, осуществляемых египетскими военно-строительными организациям, происходило развертывание оборудования на узле и в госпитале.

Появились и первые раненые. В неравном бою четырех советских летчиков с двенадцатью «миражами» три пилота погибли, а один благополучно приземлился, но был направлен в госпиталь, так как сломал ногу.

Никогда не изгладится из памяти картина, когда я с начальником госпиталя сопровождал в египетский морг сгоревших в будке управления ракетного дивизиона в результате попадания израильской ракеты советских солдат. Их было восемь парней 19–20 лет, среди них два брата-близнеца. Обугленные, они все были близнецами, только лейтенант, командир расчета, стоявший, видимо, поодаль, не попал под напалм, а был сражен осколками ракеты. С вытянутой рукой, его никак не могли поместить в узкую холодильную камеру морга, так и оставшуюся незакрытой с высунувшейся наружу рукой лейтенанта.

По моим подсчетам, во время боевых действий 1969–1970 гг. в Египте погибло от 30 до 40 советских военнослужащих, из которых примерно половина принадлежала к аппарату советников, другая — к нашим регулярным войскам, прибывшим в эту страну в соответствии со специально разработанной операцией под кодовым названием «Кавказ».

Возвращаясь к переводу, столь многогранному и порой непредсказуемому, хочу поделиться еще одной его стороной.

Припоминаю два случая, когда пришлось неожиданно отвечать арабам сразу, без передачи советнику и ожидания его ответа. Одним из них был мой ответ на реплику египетского офицера. Произошло это на совещании в Кене (недалеко от Асуана), в котором приняли участие наряду с офицерами дивизии и египетские офицеры местного кенского военного гарнизона. В.Г.Ступин поставил вопрос о возможности проживания советников в самом городе Кена. Я перевел его. Тогда бросает реплику египетский полковник из местного гарнизона: «Русские ху-бара живут на канале, и ничего, а вам подавай гостиницу». Меня как будто подбросило и, не переводя Ступину, я тут же отвечаю полковнику: «Офицеры Кенского гарнизона также живут в лучших условиях, чем офицеры нашей дивизии и египетские офицеры на канале».

Воцарилась тишина. Ступин тихо вопрошает: «О чем речь»? Я ему: «Потом». Здесь комдив Хигази, обращаясь к губернатору Кены, который вел совещание, прекращает возникшую паузу и переводит разговор в другое русло. После окончания заседания я докладываю старшему советнику суть дела. Он одобрил мои действия, справедливо полагая, что отвечать кенцу надо было немедленно, а перевод Ступина и его реакции на происходившее были ни к чему. «Так и действуй», — сказал В.Г.Ступин. Так я и действовал.

Помню еще одно совещание, на берегу Красного моря, в штабе Красно-морского округа, в Саффаге (рядом с Гардакой). Там я моментально среагировал, без перевода Ступину, на какие-то слова, может быть, опять несправедливые, командующего Красноморским военным округом генерала Саад ад-Дина аш-Шазли, очень эмоционального, экспрессивного, обучавшегося в СССР. Он хорошо говорил по-русски, написал хорошую книгу воспоминаний об Октябрьской войне 1973 г., эмигрировал из Египта и возглавил какой-то оппозиционный Анвару Садату фронт, долго, впрочем, не просуществовавший.

Саад ад-Дин аш-Шазли (я его еще раз наблюдал в действии на одном из совещаний в оперативном управлении Генштаба) нравился советникам прежде всего прямотой и решительностью. На совещаниях различного рода, также как на учениях, он буквально рвался в бой, невзирая на личности, должности, звания. Обычно египетские офицеры, участвуя в разборах командно-штабных учений и другого рода заседаниях, не вступали в острую полемику, прямо не возражали, хотя, возможно, и не соглашались с мнением предыдущих выступавших, не обязательно начальников, а ограничивались лишь высказыванием «нуты» («нута» — это замечание). Это как раз и бросалось в глаза советникам, которые воспринимали «нуту» как уход от обстоятельного, делового разговора, проявление слабости, нерешительности и боязни начальства, нежелания портить с ним отношения.

Что касается пребывания третьей механизированной дивизии в Кене, почти за тысячу километров от Каира, то разговоры о ее перемещении туда возникли после того, как во время «войны на истощение» израильская авиация стала наносить удары по войскам. Имея в виду сохранить боеспособность войск, египетское политическое и военное командование приняло решение перебросить 10-ю бригаду нашей дивизии на берег Красного моря в район Саффаги, Гардаки (сейчас неправильно говорят, используя английскую транскрипцию Гургада) и Гямши.

Другая боевая задача этой бригады заключалась в том, чтобы прикрыть совершенно оголенный большой участок египетского побережья вдоль Суэцкого залива и Красного моря, где израильтяне время от времени устраивали провокации и диверсии. Так, однажды, используя захваченные ими во время шестидневной войны 1967 года танки советского производства, они удачно совершили операцию «поиск». Переодетые в египетскую форму, они захватили в плен губернатора провинции Красного моря, совершавшего поездку вдоль побережья. Кстати, во время Октябрьской войны 1973 г. они также успешно применили этот способ, высадившись на западном берегу Суэцкого канала после форсирования его египтянами и захвата ими линии Барлева на восточном. Израильтяне сблизились с подразделениями ПВО АРЕ и, пользуясь опять же техникой советского производства и египетской военной формой, расстреляли ряд подразделений ПВО АРЕ, лишив египтян «воздушного зонтика», так много сделавшего для их успеха в первые часы и дни Октябрьской войны 1973 года.

Перед тем, как перебросить 6-ю механизированную в район Кены, командование и советники дивизии совершили рекогносцировку на газиках до самого Асуана. Это была изумительная, очень полезная для знакомства со страной поездка. Наша кавалькада машин часто останавливалась, что-то заносилось на карту, в провинциальных центрах вели переговоры и обменивались мнениями с губернаторами и военным начальством. Некоторые города оставили очень хорошее впечатление. Начали мы с Гизы (город — провинция, часть Каира), затем Ми-нья, Бени-Суэйф, Сохаг, Асьют — «невеста» Верхнего Египта. Последний был родным городом нашего водителя Ахмеда, симпатичного, смуглого, кучерявого асьютца, которого Ступин отпустил к родителям во время продолжительной остановки в Асьюте. Представляю, с какой гордостью, радостью в душе, приподнятостью он подъезжал на нашем газике к своему родному дому, многочисленной родне.

«Невеста Верхнего Египта» оказалась гостеприимным и интересным городом. Понравились асьютцы, начиная от принявшего нас генерал-губернатора, рассказавшего много любопытного о столице Верхнего Египта и кончая простыми горожанами, которые в большинстве своем впервые видели «ху-бара» в египетской военной форме. Асьютские мальчики и девочки неотступно находились рядом с нами на набережной Нила, которую жители города называли «корнейш», а Нил — «ба-хром» — морем. Не разбалованные еще, вероятно, иностранцами, ребятишки не были назойливыми, как их каирские и александрийские сверстники, которые, хватая за руки, одежду и преследуя десятки, а то и сотни метров, требовали свой законный бакшиш в пиастрах и тогда еще в миллимах (1/10 пиастра). Ребятишки Асьюта вели себя с достоинством, в их глазах было прежде всего любопытство, живой интерес, детская непосредственность, необыкновенная живость.

Следующей остановкой была, наконец, Кена (Гена по-верхне-египетски, или Ена — на языке жителей остального Египта). Здесь мы остановились чуть подольше, так как уже в Каире было известно, что дивизия будет передислоцирована именно сюда. Дело в том, что Нил здесь подходит ближе всего к Красному морю — всего на 160 км. Египетское политическое и военное руководство считало, что Израиль может легко здесь перерезать долину Нила, разделив тем самым север и юг страны. Незадолго до этого израильские командос уже взорвали трансформаторную подстанцию в Наг-Хаммади, недалеко от Кены. Побывали мы и там, взобравшись на высоченную гору рядом с подстанцией, где высаживались вертолеты противника.

От Красного моря до Кены ведет прекрасное шоссе. Кроме того, от самого побережья невысокую каменистую возвышенность до самой долины Нила пересекают многочисленные глубокие вади — русла высохших рек. Мы обследовали одну из них, проехав десятка два километров по ней. Вади оказалась прекрасной утрамбованной, почти ровной дорогой в совершенно безлюдной местности. Было очевидно, что эти высохшие русла дают блестящую возможность израильтянам использовать их и скрытно подойти к долине Нила. Их бросок через вади трудно было бы обнаружить, так как они, к тому же, очень глубоки.

Остановившись в центре Кены, в «истирахат ар-рай», двухэтажной кирпичной гостинице, построенной еще во времена английских колонизаторов для чиновников Министерства ирригации, инспектировавших свое обширное хозяйство, мы детально осмотрели место в пяти-шести километрах к востоку от Кены. Наши офицеры предварительно разметили места для передислокации бригад и отдельных подразделений дивизии. Трудились долго и вернулись в Каир затемно. Истираха понравилась советникам чистыми помещениями, высокими потолками, хорошей кухней, наличием постоянной воды, туалетами, зеленым садом, окружавшим ее. Советники положили на нее глаз, наметив ее в качестве постоянного жилья и отдыха от тяжелых праведных трудов в расположении дивизии.

Вообще «истираха» в переводе с арабского означает «отдых», на этот отдых в нормальных человеческих условиях советники имели, думаю, не меньше права, чем инспекторы по орошению и мелиорации из колониальной администрации. Что из этого получилось, увидим позже.

Так закончилась эта увлекательная для меня поездка, обогатившая новыми впечатлениями от ранее не виденных мною уголков Верхнего Египта, невзирая на трудность дороги, постоянное сидение в тряском «козлике» — газике и пр.

Следует отметить, что это была не первая моя рекогносцировка. До этого мы почти в том же составе, египетские офицеры и советники, ведомые комдивом Хигязи и старшим советником В.Г.Ступиным, совершили ей подобную в Рашид, город, стоящий в устье левого рукава Нила.

Перед этим года полтора — два назад в составе группы студентов я совершил поездку к устью правого думьятского рукава, организованную Интернациональным клубом стажеров-иностранцев каирского района Докки. Тогда приморский Думьят, город-порт, центр одноименной провинции, очаровал нас своими скалами и прибоем, именно «думьятскими скалами», по выражению Николая Гумилева, теми самыми, которые видели наши пилигримы, добиравшиеся из России через Украину, Молдавию, Черное и Средиземное моря в Египет поклониться христианским религиозным святыням и через него дойти до желанной Палестины. В своих «хожениях» они часто упоминают Думьят.

Рашид — это заболоченный край, низкая затопляемая высокими волнами Средиземного моря земля, поразившая мое воображение обширными пальмовыми рощами. Отправляясь оттуда, наш караван загрузился решетчатыми, сделанными из тонких пальмовых веток ящиками с местными красными финиками.

Заканчивая рассказ о рекогносцировке на юге Египта, коснусь конфликта со Ступиным В.Г., характерного, на мой взгляд, для многих переводчиков. На одной из остановок мы решили перекусить. Старший советник попросил меня принести из газика сумку с провизией. Я отказался. Многие заметили это. Возникла неловкая пауза. Водитель Ахмед, поняв без слов ситуацию, принес Ступину В.Г. свертки с едой и водой. Некоторое время мы молчали, не разговаривали между собой. Однако, к концу поездки кризис в наших отношениях прошел.

Я, как и мои коллеги-переводчики, обостренно реагировал на подобные просьбы, считая их ниже своего достоинства и уделом ординарцев, к которым мы себя не причисляли. То ли здесь сказывалось наше чисто гражданское прошлое, то ли университетское образование, то ли юношеский максимализм, то ли вообще, в данном случае, мой характер, не допускающий какого-либо навязывания решения, или все выше перечисленное вместе взятое, но, так или иначе, я посчитал эту просьбу-приказ за унижение.

Но были примеры иного рода, достойные подражания. У меня до сих пор в памяти рассказ одного из моих друзей, служившего военным переводчиком в Египте, о том, как командир советского военного судна, которого он должен был переводить арабам, перед спуском по трапу с корабля на встречу с ними, сказал: «Извини, дружище, я в форме, возьми, пожалуйста, мой чемоданчик». Такое обращение мы воспринимали как эталонное, и, конечно, отказа в этих случаях от исполнения просьбы командиров и советников с нашей стороны не было.

Университетское прошлое, да и просто человеческое достоинство не позволяли нам реагировать другим образом на хамство и унизительное обращение со стороны командиров и советников. Таких выходок со стороны последних было мало, но они были. Иной раз на переводчика смотрели как на человека другого сорта. Недаром мы часто любили повторять и цитировать отношение командования к нам в виде некоего документа-распоряжения: «Прошу Вас прислать пять танков, два орудия, 1000 снарядов, двадцать ящиков патронов, 500 гранат, 100 автоматов и одного переводчика». Содержание этой часто повторяемой фразы — условное, часто менялось, но суть оставалась прежней. Видимо, с этим связано мое триединое решение после того, как день в день я отслужил два положенных года: в армии не быть, переводчиком не работать, в длительную командировку одному не ездить.

Виктор Гаврилович Ступин, за исключением одного-двух, может быть, случаев, да и то, как говорится, в сердцах, не позволял себе унизить переводчика. Кстати, он заслуживает того, чтобы о нем рассказать подробнее. В Египет он прибыл из Курска, где служил заместителем командира дивизии. В 1969 году ему было 52 года. По словам его жены Пилы Сергеевны, — а сам он никогда ничего не говорил о себе, — к концу Отечественной войны он командовал разведбатом. После войны дорос до полковника. И вот раз, во время показательных учений, на которых присутствовал представитель Министерства обороны, случилось ЧП: во время стрельбы минометного расчета один военнослужащий засунул в ствол миномета одну мину за другой. Обе взорвались, погиб весь минометный расчет. Ступина понизили до капитана, до полковника ему пришлось служить второй раз.

Прибыв в Египет, он стал выполнять обязанности старшего советника третьей механизированной дивизии, которая дислоцировалась в районе Хайкстэп, куда я и попал по приезде в ОАР. Вскоре сравнительно спокойные поездки из «Наср-сити» в Хайкстэп и обратно, во время которых я успевал ознакомить советников со свежей информацией из египетских газет «Аль-Ахрам», «Аль-Ахбар» и «Аль-Гумхурийя», закончились. Осенью 1969 г. израильская авиация стала совершать так называемые глубинные налеты, не встречая, естественно, серьезного противодействия со стороны уже разгромленных ею египетских средств противовоздушной обороны. «Фантомы», «Миражи», «Скайхоки» бомбили жизненно важные экономические объекты — заводы, подстанции, коммуникации, школы (например, Абу Заабаль), пытались деморализовать население Египта. Для этого выбирались особо чувствительные периоды — пересменки и дни получения заработной платы, т. е. время наибольшего скопления людей. Даже с помощью обычной газетной информации нетрудно было подсчитать, что один подобный налет приводил к гибели 100–150 человек.

Естественно, что воздушные удары наносились и по войскам. Боевая подготовка египетской армии — главная цель пребывания советников из СССР — была сорвана, хотя по приказу командования с начала февраля 1970 г. мы уже постоянно находились в расположении дивизии, спали в блиндажах и палатках, обедали в офицерской столовой — «мис».

Я превосходно помню эти моменты. Мне тогда исполнялось 25 лет. Четверть века — дата запоминающаяся. Накануне я отпросился у советника, замещавшего Ступина В.Г. во время его отпуска в Союз, от поездки в Хайк-стэп. Хотел купить продуктов, фруктов, овощей, кое-что приготовить и отметить с друзьями юбилей. Однако наутро, часов в 6.00, раздался страшный стук, даже грохот в дверь. Один из наших советников громко прокричал: «Тревога! Сбор через 15 минут с вещами у подъезда внизу!». На расспросы, куда, зачем, что брать, удалось выяснить лишь, что поедем в расположение дивизии. Понакидал в чемодан все, что попадало в руки спросонку. Внизу народ также недоумевал: «Брать Тель-Авив, али что?»

Прибыли в расположение третьей механизированной. Подошли к блиндажу начштаба: он находился там. Разбуженный денщиком, появляется снизу, протирая глаза, удивленно смотрит на нас, окруживших блиндаж с чемоданами в руках! Оказывается, ни о какой тревоге он не знал! Глупейшая ситуация.

С этих пор мы и стали жить в дивизии. Места в блиндаже не досталось, и меня разместили в большой брезентовой палатке вместе с арабскими водителями, возившими советников. Ранее мне говорили, что палатка под напалмом горит пять секунд. Поэтому я занял кровать у входа, рассчитав, что смогу уложиться в этот норматив и выскочить из нее, не сгорев внутри. Вскоре вернулся Ступин В.Г. из отпуска, и для меня нашлось место в блиндаже, хотя и он не мог спасти от прямого попадания бомбы или ракеты.

В боевых условиях люди ведут себя по-разному, переводчики не составляли исключение. Во время бомбежек дивизий Центрального военного округа некоторые коллеги неожиданно «заболевали». Других «ввиду острой необходимости» перебрасывали в более безопасное место. Помнится, одного парня, переводившего в 18-й пехотной дивизии, папа, полковник Генштаба, срочно постарался перевести в район Мокаттама. Таково название огромной горы, в глубине которой находился главный штаб ракетчиков. Понятно, что у других таких пап не было, да всех ведь и не переведешь, не обезопасишь. Поэтому подавляющее большинство ребят продолжали работать на своих местах.

«Война на истощение», начавшаяся с целью изнурения Израиля, принесла прямо противоположные результаты. Египет понес большие потери. Материальный и моральный ущерб, нанесенный израильскими «Фантомами», был огромным, существенными — человеческие жертвы среди гражданского населения и военнослужащих. Вспоминается грустный каламбур египтян, любящих шутку и анекдот и достаточно самокритичных: «Хадыр, я Фантом!» вместо «Хадыр, я эфенди!» («Слушаюсь, Фантом!» вместо «Слушаюсь, господин!»).

Несли потери и мы. Особенно трудно пришлось нашим коллегам из 6-й механизированной дивизии Центрального военного округа, располагавшейся в Дахшуре, недалеко от знаменитых пирамид в Гизе. В результате налета двух израильских самолетов на командный пункт этой дивизии погибли три советника и старший переводчик дивизии арабист из Баку Махмуд Юсубов, мой сосед по лестничной площадке в Наср-сити-4. Переводчик английского языка получил сквозное ранение легкого.

До сих пор в ушах звенит траурная мелодия Шопена, сопровождавшая церемонии прощания с погибшими советниками в нашем клубе в Гелиополисе около так называемого мертвого замка и надрывающий душу плач жен советников. Атмосфера бывала очень тяжелой, и перевод египетским генералам и офицерам давался с большим трудом.

Бомбили израильские самолеты и нашу, и соседнюю 18-ю пехотную дивизию, но менее успешно. У нас их удар пришелся по штабу 14-й бригады, находившемуся в наибольшем скоплении домиков в центре Хайкстэпа, примерно в километре от командного пункта 3-й механизированной дивизии, где в этот момент и собрались офицеры и советники дивизии. Как говорил командир дивизии бригадный генерал Хигази: «Аллах нам помог».

Понятно, что настроение было никудышным, а перспектива — мрачной. Так продолжалось до прибытия нашего соединения — 18-й дивизии ПВО особого назначения, в присутствии которой мы, наконец, вздохнули полной грудью. Напомню, что советские регулярные войска прибыли в Египет в начале 1970 года по просьбе Гамаля Абдель Насера.

Еще раз хочу вернуться к своему советнику. Я благодарен судьбе, что в Египте попал к Ступину В.Г. Волевой, справедливый, внимательный к подчиненным, особенно к молодежи, храбрый, расчетливый, мудрый, с богатым жизненным опытом, с природным тактом, он обладал такими качествами, которые были в то время особо необходимы.

С самого начала сказал арабам, чтобы его называли не «мистер», как было принято, а «товарищ Виктор». Одним из достоинств его было то, что он не любил, чтобы его подчиненных наказывал вышестоящий начальник. «Раз у меня это случилось, значит, я и виноват и сам накажу провинившегося», — таков был его принцип.

Когда я совершил проступок, о нем стало известно Главному военному советнику Катышкину, который рвал и метал, вызвав Ступина, и обещал меня сослать на передний край к Суэцкому каналу («на Суэцкий канал его даже мало сослать!»). Ступин, сказав свою коронную фразу, добавил, что хуже Кены, куда дивизия скоро будет переброшена, в Египте места нет. Действительно, в этой стране испокон веков ссылали в Кену неугодных людей из Каира и вообще из центра.

Проговорив эту фразу, Ступин одновременно повинился, успокоил генерала Катышкина и спас меня. Кстати, перед этим, когда мы утром только прибыли в расположение КП дивизии и сидели в комнате советников, зазвонил телефон, Главный вызывал Ступина. Поднимаясь со стула, он проворчал: «Зачем Главному я нужен?» Я тоже поднялся: «Видимо, из-за меня». Пройдя в соседнюю комнату, я рассказал Виктору Гавриловичу о неприятностях. Поняв, в чем дело, Ступин меня сразу оборвал: «Договоримся так, что ты мне сам все первым рассказал, я так и скажу Главному».

Так Ступин отстоял меня. Кстати, через несколько дней, будучи в офисе в Маншиет аль-Бакри, я невольно услышал разговор за дверью референтуры, вернее лишь последние слова старшего референта Реутского обо мне: «В таком возрасте все делают глупости. Важно правильно разобраться и понять во время, а то можно наломать дров».

Сейчас, когда прошло свыше тридцати лет с той поры, когда сам имею дело со студентами почти того же возраста, в каком я был тогда, убеждаюсь, что тысячу раз были правы и Ступин, и старший референт.

Через несколько недель на очередном совещании переводчиков заместитель Главного советника по политической части генерал Щукин, перечисляя проштрафившихся коллег, назвал мою фамилию, сказав, какой я такой-сякой, обратился ко мне: «Ну, вспомнили, кто с вами совершил этот проступок?». Я, видя перед собой согнутую и мокрую от волнения спину сидящего передо мной приятеля, ответил: «Нет, товарищ генерал». На что генерал Щукин сказал: «Видите, он еще и совесть не потерял, своих не предает».

Что касается генерала Катышкина, то еще при мне он был заменен генералом Окуневым. Катышкина И.С. назначили начальником ВИИЯК. Известна его крылатая фраза (конечно же, не итог работы с переводчиками): «Для меня Израиль и переводчики всегда были главными противниками».

Ступин Виктор Гаврилович был очень беспокойным и энергичным советником, не давал передышки ни комдиву, ни офицерам дивизии, ни советникам, ни мне. Вникал во все, старался работать на совесть, требовал того же от египтян и советников, постоянно ездил по дивизии, бывал в бригадах и батальонах, помогал, советовал, используя свой богатый жизненный опыт, знал всех комбатов и командиров отдельных рот. Недаром комдив Хигязи говорил о нем: «Товарищ Виктор относится к дивизии как к своей собственной». Так, впрочем, можно отметить работу почти всех советников.

Приведу один случай его добросовестного отношения к делу. Во время учений, когда шла стрельба по мишеням, он заметил, что в цепи стреляющих только один пехотинец ведет огонь. «Гена, вперед», — сказал он и ползком стал приближаться к линии огня. Оказавшись рядом с этим непрерывно стреляющим солдатом, окликнули его. Он повернул к нам свое сердитое в белой пыли лицо, и мы узнали в нем капитана, командира механизированной роты. Выяснилось, что, собрав выданные на личный состав роты боеприпасы, он бил по мишеням только один, показывая хороший результат для всей роты. Полагаю, вряд ли египетскому офицеру или какому-нибудь другому советнику пришла бы в голову подобная идея ползти к стрелкам на линию огня. Но Ступин есть Ступин.

Очень показательно для Ступина, как он «достал» командира артиллерийской бригады полковника Сидки, который учился в Союзе не то в Пензе, не то в Перми. Комбриг сказал ему, поскольку он, Ступин, советник командира дивизии, то пусть советует комдиву, а не ему или кому-нибудь другому. Ступин ответил, что он будет делать так, как делал ранее, то есть, бывать во всех подразделениях дивизии и давать советы всем, кому он считает нужным. При этом старший советник сразу же принимает решение: «Раз полковник Сидки не желает сотрудничать с советскими советниками, приказываю тебе, Иван (советник Сидки) больше не приезжать в артбригаду». Как развивался далее скандал, я не помню. Помню лишь, что еще несколько раз Ступин при разных обстоятельствах повторял фразу, если полковник Сидки не хочет работать с советниками, пусть остается без советника.

Точно также Виктор Гаврилович поступил с подполковником Кассаром, начальником оперативного отдела 3-й механизированной. Дело было в провинции Асьют, вероятно, когда мы возвращались из Асуана. Проезжали деревню Бени Мурр, родину президента Насера. Я сказал Ступину об этом, он приказал Ахмеду повернуть в сторону этой деревни. Не помню, где был комдив, но главным в нашей колонне оказался Кассар, хорошо говоривший по-русски, поскольку учился в СССР. Он быстро сообразил, что наша машина свернула с маршрута и направилась в Бени Мурр. Через несколько минут Кассар нагнал нас и приказал Ахмеду вернуться на шоссе, в колонну. Ступин молчал; было видно, что все это ему неприятно.

После переброски 3-й механизированной в Кену к нам решил пожаловать генерал Никитан, советник командующего Центральным военным округом, это была как бы резервная армия, располагавшаяся вокруг Каира. Две другие — вторая и третья — занимали позиции в первом эшелоне вдоль Суэцкого канала от Порт-Саида до Суэца включительно.

Перед приездом генерала Никитана Ступину понадобилась, естественно, схема нового размещения дивизии в Кене для ознакомления с ней прибывавшего инспектировать вышестоящего начальника. Ступин попросил об этой схеме Хигази в присутствии Кассара, начальнику оперативного отдела дивизии и было поручено изготовить схему. Вскоре она была начерчена на небольшом куске кальки. «Товарищ Виктор» берет в руки этот листок, внимательно смотрит на него, видит, что расположение подразделений на этом клочке бумаги изображено наспех, тяп-ляп, без привязки к местности. Дыхание его становится глубже, учащеннее, он демонстративно бросает эту бумажку форматом примерно 30x50 см на стол, что означало, что он вышел из себя. Начинает громко говорить о том, что это — писулька, отписка, что не может ее показать генералу Никитану, которого он уважает, что его, Ступина, хотят подставить, что он этого не заслужил, разве он плохо что-нибудь делал для дивизии, почему же тогда к нему такое отношение. Затем он резко обращается ко мне: «Пойдем! Здесь нам делать нечего!» И выскакивает одним махом из блиндажа комдива.

Сидим в своей малые. Вскоре туда заскакивает взволнованный подполковник Кассар, и сразу к Ступину, зачем, мол, вы меня так осрамили перед командиром дивизии?… Дело закончилось тем, что генералу Никитану была показана нормальная схема, и его инспекция прошла успешно.

Через некоторое время у подполковника Кассара умерла жена, мы ему принесли свои соболезнования, он был очень расстроен. Вскоре мне пришлось уехать из Кены. А с генералом Кассаром, который впоследствии командовал дивизией, довелось свидеться спустя более чем четверть века в Институте военной истории в Москве по случаю 25-й годовщины Октябрьской войны 1973 года. Вечером на приеме в египетском посольстве выпили по бокалу шампанского за военное братство, вспомнили нашу службу в 3-й механизированной дивизии.

Вообще В.Г.Ступин установил очень хорошие отношения с офицерами дивизии. Некоторым он просто благоволил, таким, как Муршиду, командиру батальона 14-й механизированной бригады. В начале каждой беседы следовало: «Как дела?», «Как здоровье?» на арабском языке с отвратительным произношением, но для Муршида и остальных египтян все было понятно. Ступин постоянно пополнял свой запас арабских слов. У него это получалось не так умело, как у советника командира танковой бригады Агафонова, который вообще обходился без переводчика. Арабский разговорный язык давался ему легко. Судя по критике его работы Ступиным, даже легче, чем выполнение обязанностей бригадного советника.

Муршиду, да и многим другим египетским офицерам Ступин импонировал своей простотой, доступностью, коммуникабельным характером. После окончания месяца мусульманского поста — рамадана праздник разговенья (ид аль-адха) мы отмечали у Муршида в батальоне; там присутствовал комдив Хигази, начштаба Нагати, Кассар, другое дивизионное и бригадное начальство. К столу был подан традиционный барашек. Его весело уплетали под оживленный разговор и непрерывные шутки. Из-за перевода мне в рот попало совсем ничего. Поэтому после ухода дивизионных командиров и советников я немного задержался за столом под голодными и не совсем приветливыми взглядами ожидавших своей очереди офицеров батальона Муршида.

Отношения, дружески установленные с Муршидом, в известном смысле не были случайными. Бросалось в глаза, что демократизм и непосредственность египетских офицеров заканчивается званием подполковника. Разумеется, что это в значительной степени было весьма условно. Бывали, конечно, случаи, когда полковники и даже бригадные генералы были самой простотой и рубахами-парнями и, наоборот, капитан или майор выглядел бука букой, чрезмерно важным. Но, последней, высшей, как бы незримой чертой, ставившей относительный водораздел установлению искренних контактов, было звание подполковник.

Поэтому неспроста, вероятно, египетское политическое и военное руководство не приняло предложения советской стороны придать советников командирам рот, должности которых занимали старшие лейтенанты и капитаны. Их социальное происхождение из средних и низших слоев города и деревни, воспитание, образование и т. д. и т. п. — все это делало их открытыми, «уязвимыми» для непосредственных контактов с советскими специалистами, инструкторами, переводчиками и советниками. Они не бывали и не учились в Союзе. Это было доступно только для старших офицеров, которые, проучившись некоторое время в СССР, в большинстве своем, как ни парадоксально, резко отрицательно отнеслись к советскому социализму, негативно отзываясь о столовых, о колхозах и совхозах, о других обобществленных формах советского строя. На них, уже сформировавшихся, не оказывали воздействие ни общественная система, ни характер людей, проживавших в Советском Союзе.

Ступин был не только общительным, опытным, мудрым и дипломатичным советником. Главное в нем для меня, например, заключалось в том, что он был чрезвычайно заботливым и наблюдательным человеком, словом, наставником. Это было очень важно в тех сложных и подчас опасных условиях.

Подслушав как-то мое обращение к коллегам, он стал называть меня «старик», чередуя с «сынком». «Послушай, сынок», — часто говаривал он мне и другим, по-своему интерпретируя десять заповедей из Нагорной проповеди, — «мой отец учил меня так: Витька, у государства не воруй, отца и мать почитай, друзей не продавай, а остальных посылай на…» Мастер на крепкое словцо, типа «вставил п-лей или пропеллер» и т. п., он обладал, тем не менее, огромной внутренней культурой и тактом, особой чуткостью. Всегда расспрашивал о том, получаю ли из дома письма, что пишут родители, где бываю в Каире, с кем встречаюсь и т. д. За этими вопросами скрывался не праздный интерес, а истинное участие в судьбе человека, попавшего волею обстоятельств под его начало.

Такое отношение было как нельзя кстати для меня и мне подобных, призванных в армию после гражданского университета, оторванных от родителей и от дома, но попавших в родную стихию, в любимую страну. Перед этим я, как уже упоминал, был на стажировке по линии Минвуза СССР в Каирском университете, провел в Египте целый год, испытал все его соблазны и прелести. Меня тогда назначили старшим группы стажеров, в которую входили, помимо меня, шесть студентов из московского Института восточных языков и восемь — из Ташкентского университета.

Приходя в посольство, к советнику по культуре Емельянову, чтобы отчитаться, я встречал такой прием: он глядел на меня поверх очков и как бы говорил: «Ну, зачем явился, не видишь, сколько у меня работы, иди гуляй». Ну, мы и гуляли. Поскольку в университетском общежитии жить было сложно из-за раннего закрытия ворот и дверей (в 20–00) и письменных отчетов за опоздания (все остальное было сносным, до этого я прожил четыре года в общежитиях МГУ), то мы сняли квартиру в районе Агуза, сразу за цирком и театром «Баллон» с видом на Нил. Приглашали, кого хотели и когда хотели — писателей, журналистов, историков и т. д. Завели очень хорошие связи со многими египтянами, с некоторыми из них дружу до сих пор.

Многое из этого я рассказал Ступину, добавив, что и сейчас, работая переводчиком в 3-й механизированной, продолжаю встречаться с моими старыми знакомыми, потому что забывать или предавать друзей по заповеди его отца — не резон. Разумеется, я не все говорил ему. И практически я старых знакомых навещал каждую неделю. Уезжал в Замалек на автобусе в четверг вечером после работы от Насер-сити-4, где проживали энергетики с Асуанской плотины, где находился прекрасный бильярд, где за стеной играли в волейбол и где после прибытия наших регулярных войск поселились военные медики, чтобы быть поближе к советскому военно-полевому госпиталю в Маншиет аль-Бакри.

Военные особисты, ходившие в одинаковых белых плащах и ездившие на одинаковых белых «Москвичах», спросили как-то Ступина, куда это каждый четверг ездит ваш переводчик? На что он им ответил, что ему известно, куда я езжу и что я ему постоянно докладываю о своих встречах. Я действительно делился информацией, рассказывал своему начальнику о некоторых новостях, о том, что говорят египтяне, в том числе о советниках. Ступин это использовал в разговорах со своими коллегами, в докладах начальству, показывая им свою осведомленность, хорошее знание страны, ситуации.

Помню, как-то рассказал ему об анекдоте, который поведала мне моя знакомая еще с 1967 г., русистка, выпускница Школы языков. Приятельница с гордостью за свою причастность к русскому языку и культуре поведала мне о шутке со значением, ходившей тогда среди египтян, о том, что «советские советники стали уже советовать верховному муфтию Египта». От такого анекдота мне стало как-то не по себе. Ступин, видимо, тоже разобрался в подоплеке этой инсинуации и обыграл ее в своей среде, «как учили».

Что такое попасть в добрые и надежные руки, в руки Ступина, я окончательно понял, когда поехал с ним и с начальником штаба дивизии полковником Нагати инспектировать нашу 10-ю бригаду на Красное море. Мы направились туда на нашем газике с шофером Ахмедом. Израильтяне давно уже там «шалили»: проводили операции «Поиск», минировали дороги, в конце концов выкрали радар в механизированном батальоне 10-й бригады, в районе Гамши. Пострадали хорошо знакомые советник Панченко и переводчик Игорь Куликов, тогда еще курсант ВИИЯК.

Дорога на Красное море сложилась для нас как-то легко: ехали днем. Переночевали в Гардаке, в единственной тогда гостинице. От израильтян нас отделяло тогда лишь водное пространство. К тому времени они уже захватили остров Шидван, что напротив Гардаки. Ступин мне позже рассказывал, что, улегшись в кровать, я вздохнул: «Ой, мама!» и сразу уснул.

Помнится, нас в то время очень хорошо принял губернатор Красноморской провинции. Отставной генерал организовал для нас рыбалку в море. Дали нам по более чем миллиметровой леске с крючком под 10 см. Насадкой послужила каракатица, которая «стреляла» чернилами, когда ее ловили. Поймав, разрывали на части и насаживали на крючок. Леску наматывали просто на руку и забрасывали с лодки между кораллами, которые очень красиво смотрелись в чистой воде. Поклевки были видны. Попадались экземпляры до 10 кг, руку резало от лески, но азарт брал свое, и мы продолжали рыбачить. Наловили очень много рыбы.

В то напряженное время генерал-губернатора мало кто посещал. Боялись ездить на Красное море, там полностью доминировали израильтяне. Египетские ВМФ были заметны в Средиземном море да их «фрогмены» время от времени устраивали удачные диверсии против израильских кораблей в порту Эйлат в Акабском заливе.

Генеральский повар, которого губернатор возил с собой лет двадцать, весьма умело приготовил нам шесть различных блюд из пойманной нами рыбы. Такого вкусного кушанья я, казалось, не ел в жизни. Запивали его холодным египетским пивом «Стелла». Даже спустя двадцать пять лет, оказавшись в ресторане пятизвездочной гостиницы бахрейнской столицы Манама, где вроде бы было все — от лангустов и живых устриц до нежных сортов диковинных рыб со всего Индийского океана, я не получил того удовольствия от даров моря, какое испытал тогда у хлебосольного губернатора.

Проинспектировав десятую бригаду, мы собрались на ночь в обратный путь. Подождали бронетранспортер, который нам обещали дать в бригаде для сопровождения, но он так и не прибыл.

Дорога на Кену состоит как бы из трех частей. Первая, приморская — это около 20 км равнинной местности, затем дорога идет среди небольших отвесных темных скал, наконец, она выходит снова на равнину вплоть до Кены. Самый опасный участок шоссе — горный. Именно там до нашей поездки израильтяне минировали полотно, ставили т. н. прыгающие мины. Они взрывались, подскакивая, на небольшой высоте для наилучшего поражения живой силы.

Перед тем как отправиться в путь, полковнику Нагати вздумалось проверить у Ахмеда автомат «Порт-Саид» египетского производства, представлявшего собой небольшую трубку с дырочками, который валялся в ногах у водителя. Затвор заржавел, не передергивался, автомат был небоеспособным. Крайне недовольный, тем более в присутствии русских, Нагати употребил власть и объявил Ахмеду 15 суток «калабуша». Можно было подумать, что «Порт-Саид» мог спасти нас. Забегая вперед, отмечу, что по прибытии в Хайкстэп Ахмед отсидел положенный срок. Отправляясь в путь, Ступин шепнул мне на ухо: «Чуть чего, не строй из себя Космодемьянскую или Матросова, падай на землю и не рыпайся. Надо будет, поднимай руки вверх».

Тронулись. Ехали с малыми огнями. Дорога едва просматривалась. Темень жуткая. Напряжение до предела. До боли вглядывались в дорогу, которая никак не кончалась. В таком состоянии мы проехали несколько десятков километров. Вдали светлело, вскоре мы выскочили на кенский простор. Справа показался строившийся аэродром…

Вскоре дивизию перебросили в Кену, частью железной дорогой, частью своим ходом. Угнали туда и голубой рафик, который нас возил из Наср-сити в Хайкстэп и обратно. В Кене началась жара. В истираху мы наведывались только помыться и немного отдохнуть. Постоянно проживать в ней нам не пришлось, хотя работали всего в 5–6 км от гостиницы.

Дивизия постепенно обживалась, закапывалась в пустыне. Каждый день здесь обнаруживались 20–30 пострадавших от укусов скорпионов, которыми кишела местность. Практически под каждым камнем, на который приседал солдат, находился свой скорпион. В блиндаже, отведенном для нас, мы спасались от них тем, что привязывали банки с керосином к ножкам кровати. В малые (так назывался блиндаж по-арабски) и так было душно, а тут еще испарения керосина.

Работы было много. Товарищу Виктору, как всегда, было до всего дело. Каждый день объезжали почти все расположение дивизии. Начались учения. Это означало, что мы должны были на газике следовать за наступающими танками, бронетранспортерами и пешими стрелками. В душной белой пыли, белой от того, что в пустыне под Кеной преобладал светлый камень («залят»), который дробился под танками и машинами и окрашивал воздух в белый оттенок. В горле постоянно першило от пыли и песка, жара была неимоверная: ведь тысяча километров южнее Каира. Постоянно хотелось пить. Жиркель, или канистра с водой, находилась всегда с нами.

Как тогда говорили, мы сидели на арабском котле, то есть питались вместе с египтянами. Похлебки, то есть первого блюда — супчика какого-нибудь, почти не было. На второе — мясо с картошкой (или рисом) или фаршированные голуби. В Египте голубей хватает: башни для промышленного разведения голубей — необходимая часть деревенского пейзажа. Но вот беда — есть я голубей не мог, как-то не приучили дома. Так, поковыряешь немного и все. Да и аппетита не было — в такой жаре и пыли. Не способствовала аппетиту картина, когда египетские солдаты сидели в кузове машины на горе кукурузных лепешек прямо с ботинками.

Сигареты да чай. Как говорится, просвечивал насквозь. Так прошло несколько месяцев.

В этот момент избавление от этого кошмара пришло в виде моего друга, однокурсника Игоря Т.

Как-то утром меня будит Виктор Гаврилович: «Иди, там, наверху тебя твой друг ждет». Поднимаюсь по ступенькам малый, смотрю — стоит Игорь Т. в длиннющей почему-то шинели, как у Дзержинского. Обнялись. Игорь: «Пивка бы сейчас. Посидим, поговорим. Есть что рассказать». Но пиво было в Кене. Тем не менее, разговор состоялся.

Из двух арабских групп (18 человек) нас с Игорем только двоих призвали в армию. Остальные — в МИД, в аспирантуру, кого куда, но не в армию. Меня сразу ГУК наметил в 10-е управление Генштаба, в/ч 44 708 «А», то есть на выезд. Четыре дня, правда, уговаривали сотрудники генерала Сидорова поехать в Алжир. Я учился в арабо-французской группе, а тут, видишь ли, приспичило Главному военному советнику в Алжире иметь при себе переводчика с арабским и французским языком. Четыре дня отбивался от Алжира и просился в Египет. Стали уже посматривать с подозрительностью: чего это он не хочет ехать в спокойный средиземноморский Алжир, а уперся в Египет, где вовсю идут боевые действия, хотя бы артиллерийские перестрелки через канал, активничает авиация и ВМФ? Уж не хочет ли он сигануть через канал?

Тогда бежать за границу было модно. Во время нашей стажировки в Каирском университете после 4-го курса драпанули за рубеж два наших однокурсника — один в Пакистан, другой во Францию (последний прислал письмо ныне покойному директору ИВЯ Сан Санычу Ковалеву из Парижа с просьбой прислать ему справку об окончании 4-х курсов!). Когда мы получили в Каире известие об их побеге, жутко заволновались, считая, что нас непременно вышлют из Египта в Москву.

Так или иначе, мне удалось убедить сотрудников генерала Сидорова в том, что я уже был в Египте, знаю египетский диалект, написал дипломную работу по этой стране, хочу по ней же писать кандидатскую диссертацию. 26 августа 1969 г. я вылетел в Каир.

Игорь Т., получив звание лейтенанта, был оставлен работать преподавателем арабского языка в ВИИЯК. Однако в начале 1970 г. был включен переводчиком в состав участников операции «Кавказ». Его прикрепили к узлу связи и к госпиталю. Плыл морем. На корабле познакомился с офицерами, связистами и врачами.

В Египет он прибыл во второй раз. Перед этим еще студентом работал здесь военным переводчиком. Хорошо знал страну, еще лучше ее столицу. Через несколько дней после прибытия группа офицеров узла связи вместе с Игорем Т. знакомилась с достопримечательностями Каира, побывала на пирамидах и в других местах.

Парни изрядно повеселились, нарушили режим пребывания, тем более связанный с секретностью операции. Словом, старшего по званию отправили в Союз в 24 часа, остальных офицеров связистов тоже наказали, Игоря Т. — «гида» компании — сослали в Кену.

Я, соответственно, вновь попал в Маншиет аль-Бакри. Характер работы несколько поменялся. Теперь большинство окружавших были свои, из Союза. Проживал по-прежнему в Наср-сити, арабского котла уже не было. Зато была офицерская столовая с борщом, с пшеничным хлебом, курицей, гречкой, сливочным маслом, доп. пайком и т. д. Такое питание и сыграло со мной злую шутку: произошел заворот кишок на основе обильной пищи и спаек, полная непроходимость. Попал в госпиталь, оперировали. Операцию делал хирург Багаутдинов, с которым мы встретились спустя 25 лет, совершая поездку в АРЕ в составе делегации воинов-интернационалистов в 1996 году. Тогда после операции он мне сказал, что, задержись я в Кене хотя бы на несколько дней, итог всего мог быть совсем неутешителен. Получилось так, что друг спас меня, может быть, от самого худшего, попав в Кену и сменив меня там.

Жизнь в Маншиет аль-Бакри текла своим чередом. С ребятами из референтуры ходили на шашлык в таверну, находившуюся недалеко от офиса. Прежде чем идти туда, звонили хозяину, просили к 18.00 сделать первые четверть килограмма шашлыка на каждого (ходило нас от 3-х до 6 человек), а затем, по ходу, вторые 250 граммов. По дороге покупали «бренди» местного производства, но неплохого качества. Шашлыки были отменными.

Для переводчика, как, вероятно, для любого пребывающего за границей, появлялась проблема внерабочего времени. Острее она стояла перед теми, кто не знал языков, был менее легок на ногу и неспособен на правильную организацию досуга. Передо мной данный вопрос не возникал. Еще до отъезда в «загранку» у меня была договоренность с кафедрой истории стран Ближнего и Среднего Востока ИВЯ (ИСАА) при МГУ и с научным руководителем моей дипломной работы Ацамба Ф.М. о том, что после завершения службы в СА я буду учиться в аспирантуре и что, по возможности, в отпуске я должен сдать экзамены кандидатского минимума. Необходимо было собирать в стране материал для будущей диссертации; связей и знакомых для этого было много. Знал, где доставать нужные источники и литературу — после окончания студенческой стажировки в Каирском университете я вывез из Египта около 20 коробок с книгами.

Конечно, в условиях требований военного времени в Египте возобновление прежних связей в полном объеме было чревато, оно могло быть расценено как серьезное нарушение служебной и военной тайны, о чем неоднократно напоминали в ГУКе и 10-ом Управлении Генштаба. Поэтому приходилось действовать в соответствии с обстановкой.

На узле связи у меня была гражданская одежда. Когда надо было выезжать за пределы офиса, я переодевался в цивильное, брал такси и ехал в центр, там высаживался, садился вновь в такси и ехал в обратном направлении, проезжал офис и просил водителя остановиться либо у кинотеатра «Рокси», либо у третьего дома за ним — у здания Института социалистических исследований (ИСИ) при Арабском социалистическом союзе (АСС). Здесь располагалась довольно-таки приличная библиотека, в прохладном читальном зале которой я работал какое-то время, брал очередные книги, с тем чтобы через неделю-две их вернуть назад. В офис, который располагался примерно в 10 минутах ходьбы от ИСИ, я возвращался уже пешком, прямиком мимо дома, где проживал Президент Гамаль Абдель Насер, с его маленькими янычарскими пушчонками и симпатичными часовыми-гвардейцами, одетыми в желто-зеленые мундиры с малиновыми беретами набекрень, как правило, белозубыми стройными нубийцами.

Кое-кого в ИСИ я уже знал со студенческой стажировки, например, Абдель Хакима Исмаила, ее директора. Помню, еще при первой встрече в 1967 или 1968 году он, как строгий марксист-ленинец (а он был действительно членом ЕКП), спросил, как я оцениваю события 32 июля 1952 года, как переворот или революцию. Я ответил, как учили, по форме — переворот, по содержанию, движущим силам, предреволюционной ситуации — конечно, революция.

Обычно меня интересовала статистика, записки Института национального планирования, не которые меня еще нацеливал профессор ИСАА при МГУ Л.А.Фридман. Записки содержали очень ценные исследования со статистическими выкладками о демографии, социальной структуре населения Египта, его экономическом положении, даже полевые обследования. Эти ценные материалы я брал еще, будучи в Египте на стажировке студентом, в Институте национального планирования в Каире, где впервые познакомился с его директором Исмаилом Сабри Абдаллой.

Исмаил Сабри Абдалла был секретарем Египетской коммунистической партии. Как все египетские коммунисты и левые, он сидел в насеровских застенках в конце 5d-x — начале 60-х годов. Вместе с другими был выпущен к середине 60-х, когда было объявлено о «самороспуске» компартии. Коммунисты, как наиболее организованная часть интеллигенции, стали привлекаться существовавшим режимом к государственной службе. Разумеется, им были доверены органы, связанные с планированием. Связь прямая: СССР — коммунисты — пятилетние планы. Если планы развития будут провалены, вина ляжет на коммунистов. Кстати, по этому пути в 60–70-е годы пошли правящие режимы в Сирии, Судане, ряде других стран.

В Египте левые участвовали в разработке Хартии национальных действий, основного программного документа насеровского курса на социалистическую ориентацию. Другой секретарь ЕКП Фуад Мурси возглавил министерство экономики. Встречался я и с ним.

В начале 70-х годов Исмаил Сабри Абдалла был во главе министерства планирования. Ездил я к нему из Маншиет аль-Бакри в Мадинат ан-Наср, где находилось министерство. Это было сравнительно недалеко. Министр узнал меня. Стараясь не злоупотреблять добрым отношением ко мне, минут через 10 я попрощался, унося с собой издания министерства, которые мне приносил в кабинет министра его секретарь. При подобных встречах, если спрашивали, я обычно говорил, что работаю в посольстве.

Бывал я и в посольстве. Там я уже не скрывал, что работаю военным переводчиком. Ездил я туда ко второму секретарю посольства, переводчику посла Валерию Яковлевичу Сухину, выпускнику нашего института, с которым я близко познакомился, когда он работал в Организации солидарности стран Азии и Африки в Москве, на Кропоткинской.

Часто встречались с Сухиным и его женой Татьяной на советской вилле на улице Уилкокс в Замалике. Мы приезжали туда из Наср-сити, чтобы попить «Стеллу», поесть шашлыки, пообщаться с нашими соотечественниками в мирной обстановке. Странным тогда казалось, что можно жить так спокойно и мирно в Замалике, играть в волейбол (напротив находилась советская спортивная площадка). Да, удивительно иногда распоряжалась судьба. Учились в одном Институте восточных языков, на одном курсе, в одной группе, ты воюешь, подвергаешься опасности, а твой однокашник спокойно наслаждается мирной гражданской жизнью всего в нескольких десятков километров от тебя, о военных событиях знает только из газет, радио, телевидения да из твоих рассказов.

Как я уже отмечал, сбор материалов для будущей диссертации намного разнообразил пребывание в Египте. Арабы очень охотно помогали в этом, они более чем тепло относились к арабистам, в том числе, а, может быть, особенно охрана подполковника Бардиси. Парни из этой охраны мне тоже помогали. Помню одного рыжего сержанта, который жил в южной части Каира. Кстати, был заядлым анекдотчиком. На похороны Насера приезжал А.Н.Косыгин. Не успел Алексей Николаевич покинуть Каир, как этот сержант рассказал мне такой анекдот. Приезжает Косыгин в Каир на похороны президента Насера. Спрашивает Анвара Садата: «Тебе говорил Насер что-нибудь перед смертью?» «Нет», — отвечает А.Садат. Обращается Косыгин к другому политическому деятелю из египетской верхушки, затем к третьему. Тот же вопрос, тот же ответ. Никому Насер ничего, перед тем как умереть, не говорил. «Так кто же мне тогда вернет деньги?» — восклицает в сердцах А.Н. Косыгин. У этого анекдота, весьма жизненного, реальная основа — СССР давал Египту многое в долг. И, думаю, многое не получил назад. Долги в значительной степени были списаны.

Рагаб, так звали рыжего сержанта, записывал мне цены на товары первой необходимости, в том числе на продукты питания, 1-го числа каждого месяца на протяжении всего 1970 года. Кроме него, этим же занимались два араба, торговец и уборщик комнат в нашей гостинице, проживавшие в других районах Каира. Сам я фиксировал цены в Наср-сити. В списке было примерно 50 видов товаров. Эти цены, по которым население покупало для себя все необходимое, мне были нужны для сравнения с официальной стоимостью товаров. Официальные данные распространяло тогда специальное управление Арабского Социалистического Союза.

Они поступали и печатались в правительственных изданиях, в публикациях Международной Организации Труда в Женеве. Именно ими постоянно пользовались исследователи. Разница между записанными ценами на каирских рынках и данными МОТ были весьма существенными — примерно 15–20 %. Это означало, что каирцы переплачивали за товары первой необходимости до 1/5 их стоимости. Впоследствии я использовал итоги этого полевого обследования в диссертации для подсчета реальной заработной платы и прожиточного минимума египтян.

В свободное время готовился к экзаменам кандидатского минимума прямо на территории узла связи. Как-то раз сижу в одном из его помещений, конспектирую работу Ленина «Государство и революция». Углубившись в чтение книги, не заметил, как ко мне подошел невзрачный старичок, как оказалось потом начальник штаба генерал Петров, предшественник М.А.Гареева. Естественно, я встал, но по-военному не поприветствовал. Объяснил ему, что готовлюсь к занятиям по политической подготовке, которые регулярно проводились у Ступина, но не на узле связи. Начальство затем отругало меня как следует за непочтение к чину, с одной стороны, а с другой, похвалило за усердие, за самоподготовку, недоумевая, впрочем, по поводу «Государства и революции».

Экзамены кандидатского минимума я все-таки сдал, съездив в отпуск летом 1970 г.

Так прошли два года.

Переводчики, которым сравнительно «везло», справились с задачами, возложенными на них военным командованием, и своим специфическим оружием — переводом — помогли египетскому народу в очень сложное для него время. За участие в операции «Кавказ» я был награжден египетской медалью «Воинский долг» первой степени.

 

В.Б.Ельчанинов

«Дан приказ ему…в Египет!»

Молниеносная война Израиля с Сирией и АРЕ в 1967 году закончилась победой противника последних… Однако, благодаря поддержке, оказанной арабским государствам СССР и другими странами, израильская армия до конца намеченных целей не достигла, и военный потенциал арабов не был сокрушен. Несмотря на заключенные мирные соглашения, в небе Сирии и, особенно, Египта все чаще и чаще вспыхивают схватки. Воздушная война стала реальностью в 1968–1969 годах. Израильская авиация систематически наносила удары по средствам ПВО и другим объектам АРЕ. Получив на вооружение современные тактические истребители «Фантом» и «Мираж», штурмовики «Скайхок», израильская авиация могла подвергать бомбардировкам практически любые точки на территории сопредельной страны вплоть до Асуанской плотины. Ударам подвергались, в первую очередь, города — Порт-Саид и Суэц, промышленные предприятия и войска. Тяжелые потери понесли зенитно-ракетные дивизионы, прикрывавшие наиболее привлекательные цели для противника. В воздухе разгорались жестокие схватки. В 1969 году ВВС АРЕ потеряли в воздушных боях 68 самолетов, ВВС Израиля — 34. Если воздушные одиночные бои и бои мелкими группами заканчивались примерно с равными результатами, то в воздушных групповых боях, благодаря лучшей организации и управлению, израильская авиация имела явное превосходство, что привело к ее господству в воздухе.

В сложившейся обстановке Президент АРЕ Гамаль Абдель Насер тайно посетил Советский Союз и убедил советское руководство в необходимости прикрытия объектов АРЕ силами советских войск. Несмотря на то, что эти действия могли значительно обострить советско-американские отношения, Советское правительство приняло решение осуществить операцию «Кавказ», в ходе которой 30 лет назад были скрытно сформированы 18-я дивизия зенитно-ракетных войск особого назначения, 135-й истребительный авиационный полк и 35-я отдельная истребительная авиационная эскадрилья.

Их переброска в Египет была осуществлена в феврале и начале марта 1970 года. С 1 апреля авиационные части приступили к боевому дежурству и боевым действиям по защите объектов АРЕ от ударов авиации противника и выполняли поставленные задачи вплоть до июня 1972 года, когда по совместному решению Советского и Египетского правительств они возвратились в СССР.

Вспыхнувшая в 1973 году новая война на Ближнем Востоке показала возросшую боевую мощь арабских государств, в чем была определенная заслуга Советского Союза и его военных специалистов, работавших не покладая рук.

Последние месяцы уходящего 1969 года в авиационных городках были наполнены динамичной боевой учебой. Личному составу истребительного авиационного полка было чем гордиться. На полигоне в ходе учений летчики, офицеры боевого управления, инженеры и техники добились отличного результата. Например, в течение одного дня в качестве целей было запущено 5 радиоуправляемых мишеней в стратосфере и 8 фронтовых крылатых ракет (для безопасности — без боевого заряда).

Летчики уничтожили все цели при минимальном расходе ракет. Высотные цели были уничтожены всего шестью ракетами. Более сложной задачей было уничтожение фронтовых крылатых ракет, летящих на малой высоте и на скорости 900–1000 км/час. Солнце основательно разогрело пустыню и стало сложно выделить сигнал головки ракеты с тепловой системой наведения, а кучевые облака, имеющие высокую отражающую поверхность, становятся настоящими тепловыми ловушками. Несмотря на эти обстоятельства, все восемь целей не долетели до цели, были сбиты двадцатью ракетами.

Что же обеспечило такой успех? В основе его, безусловно, был высокий профессионализм. Однако все усилия летчиков были бы напрасными без качественной подготовки авиационной техники и вооружения. Инженеры, техники и авиационные механики неделями, не считаясь с личным временем, проверяли самолеты и оборудование. Особенно ювелирно работали офицеры, сержанты и солдаты позиции предварительной подготовки ракет во главе с капитаном Козьминым. Характеристики головок самонаводящихся ракет Р-3с были доведены до высшей кондиции. Только такая высоко ответственная позиция за порученное дело каждого воина привела к успеху.

На аэродромах Мары и Вазиани в канун Нового года развернулась работа по подготовке летного состава к выполнению задач, связанных с оказанием помощи Египту в отражении израильских налетов. К обучению летчиков были привлечены лучшие силы управления боевой подготовки ВВС, научно-исследовательских институтов, летчики-испытатели. Офицеры, сержанты и солдаты, добровольно изъявившие желание выполнять интернациональный долг, ответственно отнеслись к порученному делу.

Таким образом, основания для веселой встречи нового 1970 года были налицо. Офицерская общественность, женсоветы и дома офицеров работали без устали по подготовке новогодних балов. Все ждали от него новых радостей, счастья и благополучия, но никто из нас точно не знал, что год грядущий нам готовил. Для некоторых он уготовил тяжелые и суровые испытания.

Внезапно в первых числах февраля на нашем аэродроме в Венгрии произвели посадку несколько военно-транспортных самолетов, на борту которых оказались и знакомые лица, боевые товарищи бывшие сослуживцы. От них мы узнали, что Правительство СССР приняло решение направить на помощь египетскому народу советские воинские части. Визит оказался скоротечным. Переночевали, заправили самолеты и отправились по предназначению. Все, как будто, осталось по-прежнему.

Однако вскоре операция «Кавказ» коснулась и нас. Ряд офицеров был срочно отобран и направлен на подготовку к службе в Египте, в том числе и автор этих строк.

Советскую авиационную группу в АРЕ в составе 135-го истребительного полка и 35-го истребительной эскадрильи возглавил генерал-лейтенант авиации Дольников Григорий Устинович, Герой Советского Союза. Это человек легендарной судьбы. Девятнадцатилетний летчик из дивизии А.И.Покрышкина смело сражался на Кубани. В одном из воздушных боев его самолет был сбит, Дольников выбросился из горящей машины на парашюте. От полученных ран и ожогов Григорий потерял сознание. В беспомощном состоянии он был взят в плен. В концлагере прошел все круги ада. Эпизод его жизни воспроизвел М.Шолохов в романе «Судьба человека» в образе солдата Соколова. Однако враг не сломил волю патриота. Он бежал из плена. Его укрывали советские люди, связали с партизанами. Трудным путем Г.У.Дольников возвратился в строй, продолжал воевать в составе своей гвардейской дивизии. На его боевом личном счету было много сбитых фашистских самолетов. Другому пилоту за такой подвиг давно присвоили бы звание Героя Советского Союза, но на Дольникове висел груз плена. По этой причине сложно складывалась его судьба и после войны. Он все преодолел и вырос в большого авиационного командира. Звание же Героя Советского Союза ему присвоили много лет спустя после победы за фронтовые заслуги и мужество, проявленные в годы Великой Отечественной войны. В апреле 1971 года в АРЕ его сменили генерал-полковник авиации Харламов СИ. и генерал-майор авиации Романенко И.И., оба Герои Советского Союза.

135-й истребительный авиационный полк (командир — полковник Коротюк Константин Андреевич до 20.12.1970 г., полковник На-стенко Юрий Васильевич с 20.12.1970 г., полковник Мирошниченко Анатолий Иванович, с 04.1971 г. до 02.72 г., полковник Корнеев В. с 02.72 г. по 06.72 г.) базировался двумя эскадрильями на авиабазе Бени-Суэйф и одной на аэродроме Комаушим, имея задачей прикрыть столицу АРЕ Каир с юго-восточного направления в полосе между Сохненской и Заафаранской долинами, глубина же боевых действий ограничивалась Суэцким заливом Красного моря. Эта местность представляет собой плато, изрезанное глубокими ущельями, протянувшимися с севера на юг. Западный берег залива возвышается на 1000 м над уровнем моря. Противник на этом направлении вел воздушную разведку и наносил удары по объектам тыла, городу Суэц и войскам в прифронтовой полосе, выходя на цели на высотах менее 50 м. по Сохненской и Заафаранской долинам. Разведчики действовали парами или одиночными самолетами «Фантом». Удары по наземным целям наносились большими группами самолетов типа «Скайхок», действующими в потоке пар штурмовиков с интервалом, обеспечивающим непрерывное воздействие на цель, как правило, бомбами. Ударные группы обеспечивались отвлекающими действиями других групп, радиоэлектронным подавлением РЛС ПВО и помехами в сетях управления истребителями.

Истребители Израиля для завоевания господства действовали, как правило, большими группами. Широко использовались демонстративные группы для того, чтобы в предвидение воздушного боя дежурные истребители АРЕ были подняты в воздух за 15–20 минут до подхода ударной группы, с целью навязать египтянам бой при ограниченном запасе топлива. Выделялись также силы и средства для создания помех РЛС и в сетях управления истребителями.

Поставленная задача, наличие сил и рельеф местности определили тактику боевых действий полка. Мы были обречены вести пассивные действия, то есть лишь отражать налеты противника. В то время как история войн подтверждает, что завоевание господства в воздухе, а это главное предназначение истребительной авиации, возможно только лишь активными действиями. Для этого требуется искать врага и уничтожать его не только, когда он намеривается нанести удар, а вынуждать его к бою в невыгодных для него условиях.

Такие действия мы не могли вести: во-первых, находились на полулегальном положении. Советское Правительство в 1970–1972 годах скрывало от мировой общественности факт нашего участия в боевых действиях на стороне АРЕ. Мы не носили военной формы, не имели личных документов, не имели права пересекать линию фронта. Наши МиГи были собственностью АРЕ, самолеты несли египетские опознавательные знаки, а заявки на запасные части и расходные материалы подавались от имени 106-й и 108-й истребительных авиационных бригад ВВС АРЕ, инженерно-технический состав которых вместе с советскими специалистами обслуживали наши самолеты. Во-вторых, для активной боевой работы у нас было явно мало сил. Один полк, в котором всего 50 пусть даже великолепно подготовленных, летчиков на 30 МиГах, не могли вести активную борьбу с ВВС Израиля, насчитывавшими до 400 истребителей. Нам под силу были лишь оборонительные действия.

На наращивание наших усилий за счет отдельной эскадрильи мы не могли рассчитывать, так как нас разделяло большое пространство. Кроме того, выполняя свою боевую задачу, эскадрилья могла усилить наши возможности лишь одним звеном, а это капля в море.

35-я отдельная истребительная авиационная эскадрилья (командир — полковник Настенко Юрий Васильевич до 12.1970 г., Мирошниченко Анатолий Иванович с 12.1970 г. по 04.1971 г., подполковник Ласкаржевский А.В. с 04.1971 г. по 06.1972 г.) базировался на аэродроме Джанаклис вблизи г. Александрия, имел задачей прикрыть от ударов с воздуха город, порт и военно-морскую базу. Обстановка на этом участке была спокойнее из-за большей удаленности от линии фронта. По сути дела, лишь «Фантомы» могли достичь эти объекты. Однако летчики не прохлаждались в мандариновой роще, в которой находилась гостиница авиаторов. Их было всего 20, воздушных бойцов. Они с честью выполнили поставленные боевые задачи, в том числе и по прикрытию советских и египетских кораблей при переходе морем.

Наша жизнь этого периода порой переплеталась с анекдотичными ситуациями. Для начала египетская сторона, обращаясь за военной помощью, ставила свои условия. Одно из них: в составе советских частей не должно быть партийных и комсомольских организаций. Парадокс для советского времени! Но нет ничего невозможного. У нас появились профсоюзная и физкультурная организации, такова была маскировка. Не рекламировали мы и своих политработников. Политработники сами были летчиками: начальник политотдела, заместители командиров эскадрилий по политчасти входили в боевой расчет, имели высокую летную квалификации и в полном объеме были подготовлены к бою.

Я, будучи начальником политотдела, летал наравне с остальными заместителями командира полка, в том числе и инструктором, днем и ночью, по очереди возглавлял расчет командного пункта; руководил полетами в составе полка, кроме того, нес боевое дежурство ведущим эскадрильи, которая первой должна отразить налет авиации противника. Вроде бы полная маскировка под одного из заместителей командира полка. Несмотря на это, я лично сделал вывод, что должностные лица египетской авиабазы были вполне осведомленными людьми. Редко на авиабазе были официальные приемы, на которые приглашались должностные лица нашего полка, но меня на них не приглашали. Комиссар же! Но я не в обиде, не люблю я эти официозы, особенно с иностранцами да на Востоке.

На наших аэродромах было все необходимое для жизни и боевой подготовки. Летчики, инженеры и техники жили в благоустроенных гостиницах, сержанты и солдаты — в казармах. Учитывая фронтовую обстановку, летчиков мы рассредоточили по всем гостиницам, чтобы избежать тяжелых потерь в случае удара авиации противника по аэродрому. Питание всех категорий личного состава было организовано хорошо.

Морально-нравственное здоровье всех наших воинов был высоким. В наших частях не было преступлений. Редкими были нарушения воинской дисциплины. Борьба за трезвый образ жизни занимала особое место. Военная опасность, жизнь без семей при высокой материальной обеспеченности могли способствовать пьянству. Это тот враг, который мог привести к развалу воинского коллектива, поражению в бою и гибели военнослужащих. Поэтому пьянству дан бой, но сухой закон не вводился. На авиационных базах торговля спиртными напитками не велась, исключение составляло пиво. Прибывающие на базу автомобили с советскими военнослужащими периодически на КПП подвергались нашей администрацией досмотру на наличие большого количества крепких спиртных напитков. В 1971 году были случаи, когда имевшие спиртное принуждались собственноручно вылить излишнее его количество на землю.

Избежать злоупотребления спиртным отдельными военнослужащими нам полностью не удалось. Воспитывали, призывами к совести, наказывали. Однако несколько человек, их было не более семи, досрочно были откомандированы на родину. К глубокому сожалению, среди них был один старший офицер и один летчик.

Летчик ранее служил в Мары, за склонность к пьянству был отстранен от полетов, несколько лет работал сменным руководителем посадки на РСП. Бросил вообще пить. Ему поверили и вернули на летную работу, более того, зачислили в состав 135-го истребительного авиационного полка. Но военной обстановки он все же не выдержал и запил, принятые меры не помогли. Майор Г. также был хорошо подготовленный офицер — политработник, слаб к спиртному. Старались его больше загружать работой, он был постоянно под моим контролем, но ничего не помогло. С этими людьми пришлось расстаться.

Последние 20 лет в ВС СССР и РФ самыми больными вопросами были: во-первых, взаимоотношения в воинских коллективах между солдатами и сержантами различных годов призыва; во-вторых, допуск солдат к личному оружию. Некоторые сослуживцы опаснее для военнослужащих, чем враг. К счастью, у нас в Египте этих проблем не было вообще. Все личное оружие круглые сутки находилось у офицеров и солдат. У офицеров пистолет в кобуре днем, а ночью под подушкой, у солдат карабины СКС днем постоянно с ними, ночью в открытых пирамидах под охраной внутреннего наряда. При этом никто не стрелял, заложников не брал, оружия и боеприпасов не терял, тем более не продавал.

С первых дней пребывания наших авиаторов в Египте началась серьезная подготовка к боевым действиям. Все наши аэродромы были хорошо оборудованы. Самолеты в просторных железобетонных укрытиях, способных выдержать даже прямое попадание в них бомб, толщина бетонного монолита достигала 1 метра, земляная насыпь была оптимальной толщины.

На базе Бени — Суэйф две ВПП длиною более 3000 м были расположены под углом друг к другу в 45° на разных уровнях (перепад достигал 20 м), что позволяло взлетать и садится на каждую из них одновременно. Из каждого укрытия индивидуальная рулежная дорожка вела на полосу. Эскадрилья была способна взлететь через 3 минуты после команды «воздух». На всех аэродромах магистральные рулежные дорожки были пригодны к взлету.

В боевых условиях возникли новые особенности психологической подготовки авиаторов, в первую, очередь летчиков и офицеров боевого управления. Они были связаны с военной опасностью.

Предварительная морально-психологическая подготовка, проводимая в учебных центрах Мары и Вазиани, безусловно, имела большое значение. Она складывалась из набора разнообразных форм и методов. Это патриотическое и профессиональное воспитание на опыте Великой Отечественной войны. Личное участие в воспитании молодых летчиков приняли ветераны войны Герои Советского Союза Пстыго И.И., Силантьев А.Н., Лихачев В.К., Дольников Г.У. и многие другие. Широкое применение получил метод упражнения в ходе полетов, когда пилот приобретает психологическую устойчивость в ходе практической деятельности, особенно в полетах по сложным видам в обстановке близкой к экстремальной.

Первый полет в военном небе Египта — ознакомление с районом боевых действий. Вновь прибывших летчиков в составе звеньев прикрывала пара «стариков». Очень важно было не только ознакомиться с районом боевых действий, будучи не связанным с каким-либо другим заданием, но и почувствовать рядом товарищей, встречавших в небе Египта противника. Новичкам в таких случаях, как правило, передается уверенность и снижается нервозность от ожидания первого боевого столкновения.

В боевой обстановке бывает, что летчики оказываются в условиях острого дефицита топлива. Поэтому надо обучать их управлять собой в подобной ситуации и производить посадку с минимальным остатком топлива. В мирное время нормальным считается посадка с аварийным остатком топлива, когда загорается на приборной доске красный датчик. Для МиГ-21 этот остаток составляет 450 л, позволяющий нормально выполнить повторный заход на посадку любым методом. После боя топлива может остаться гораздо меньше, что является высокой опасностью и может вызвать у летчика психологическую напряженность или срыв, способный привести к летному происшествию на посадке. Добиваясь психологической устойчивости в полете с малым остатком топлива, мы встречались с предпосылками к летному происшествию.

Дважды я лично, руководя полетами, оказался вынужденным успокаивать летчиков и жестко принуждать пилотов выполнять мои команды. Так, на аэродром Бени-Суйэф возвращалась группа из двенадцати МиГ-21 МФ после учебного полета. На каждом самолете оставалось по 200–300 л топлива. Вначале все шло спокойно, первые машины начали садиться, вдруг капитан 3., хороший летчик, стал требовать внеочередной посадки из-за малого остатка топлива, его поддержал находящийся в воздухе его командир. Это было сделать невозможно: вторая ВПП на ремонте, на ней не включены средства связи для управления и нет руководителя полетов. Чтобы посадить его с обратным стартом, необходимо запретить посадку четырех самолетов, заходящих на посадку и имеющих столько же топлива, как у 3. Пришлось успокоить 3. и заставить его идти на посадку вслед за своим ведущим. Полностью его успокоить не удалось. Он шел на посадку на огромной скорости. Активно я помогал ему на посадке. Его самолет приземлился с перелетом 1000–1200 м от начала полосы, но все закончилось благополучно только благодаря тому, что длина полосы составляла 3100 м. Страшно предположить, чем все могло закончиться при посадке с обратным стартом, где не было руководителя полетов.

В другой аналогичной ситуации капитан Ч., заходя на посадку, из-за психологической напряженности не заметил, что у самолета не вышла левая стойка шасси. В таком положении авария неизбежна. Помощник РП капитан Валионис своевременно обнаружил предпосылку к летному происшествию и доложил мне. Несмотря на то, что, на самолете оставалось порядка 200 л, а до полосы всего 1 км, Ч. четко выполнил мою команду об уходе на второй круг. Безусловно, была опасность остановки двигателя из-за полной выработки топлива. Риск оправдался, со второй попытки шасси выпустились нормально, и полет закончился благополучно. Знаю, что много лет спустя, полковник Ч. успешно осваивал Су-27.

К сожалению, из-за психологической напряженности в полете, мы понесли тяжелую утрату. Так, весной 1971 года по замене прибыл начальник разведки полка майор К., военный летчик 1 класса, имевший большой опыт летной работы, в том числе и инструкторской. Как человек и офицер он характеризовался исключительно положительно и в короткий срок стал своим человеком в воинском коллективе. Однако при его вводе в строй мы столкнулись с неожиданностью. Однажды вечером после трудового дня между На-стенко Ю.В. и мною произошел примерно такой диалог:

Настенко: «Валерий Борисович, сегодня я летал в зону на пилотаж по программе с майором К.».

Автор: «Как он себя показал?».

Настенко: «Все нормально, только на предельно малой высоте слышу по СПУ, что он хохочет». На земле я его спрашиваю: «В чем дело, по какому поводу смеялся?» Он отвечает: «Столько лет летаю, а впервые увидел настоящую малую высоту».

Мы еще обменялись мнениями о полетах и решили, что это нормальная реакция человека, ведь полет на малой высоте обостряет эмоции.

На следующий день мне предстоял инструкторский полет с майором К. ночью. Обязательное требование к летчику, вылетающему ночью в Египте, — уметь посадить самолет с фарами. Расчеты прожектористов комплектовались из числа египтян, и включат ли они вовремя прожектора или нет, было ведомо одному Аллаху. Полет проходил нормально. К. пилотировал уверенно, но он никогда не садился на МиГ-21 с фарой, поэтому моя задача состояла в том, чтобы научить летчика посадке с нею. На предпосадочном снижении на высоте 20–30 м. К. внезапно сильно потянул ручку управления на себя. Противодействуя ему и продолжая снижение, я по СПУ слышу настоящий хрип, такое впечатление, что летчик меня просто не слышит. Пришлось резким словом: «Брось управление!» вывести его из оцепенения. Машину посадил я нормально. Не выключая двигателя, я еще раз ему объяснил особенности посадки с фарой, спросил: «Готов ли выполнять повторный полет по кругу?» Получив утвердительный ответ, запросил разрешение руководителя полетов на дополнительный полет. Получив добро, майору К. дал задание: «Полет выполняешь сам, на предпосадочном снижении мягко держись за управление, я буду тебе подсказывать о действиях и распределении внимания по СПУ». Второй полет прошел нормально. Полет на боевом самолете в эту ночь не состоялся.

Придя ночью в гостиницу, я поделился с Настенко своим мнением о майоре К. Ведь оба мы слышали по СПУ как тяжело и прерывисто с хрипом он дышал. Мы пришли к заключению, что летчик в новой для себя боевой обстановке переживает тяжелую психологическую напряженность, осваивая сложные виды подготовки. Опасность сковывает волю, вызывает страх, замедляет мыслительные процессы, не исключено, вообще может их затормозить. Что делать? Первое решение: откомандировать на родину за профессиональной неподготовленностью. Кто нас поймет? Летчик 1-го класса продолжительное время летает безаварийно, а им не подходит! Решили осторожно, внимательно его вводить в строй, чтобы постепенно снять напряженность. Для начала загрузить его инструкторской работой с опытными летчиками руководящего состава в полетах по приборам в закрытой кабине днем. Включать майора К. в боевой состав надобности не было, он начальник службы штаба. Пусть и сосредоточит свое внимание на штабной работе. На втором этапе привлекать его к полетам в качестве пилота самолета-ретранслятора МиГ-21у для обеспечения вылета дежурной эскадрильи. Все шло нормально. Летал инструктором на боевом самолете для отработки более простых упражнений в ходе учебных полетов. Несколько раз слетал ретранслятором для обеспечения боевого дежурства.

Срыв произошел в сложной обстановке. Группа израильских самолетов вторглась в воздушное пространство АРЕ. На перехват поднималась шестерка из дежурной эскадрильи и самолет-ретранслятор, пилотируемый майором К., который допустил ряд грубейших ошибок. Во-первых, ошибочно выпустил закрылки не во взлетное, а в посадочное положение. При этом на взлете форсаж не включается, а створки реактивного сопла открываются; во-вторых, на ВВП К. влез в боевой передок шестерки между ведущей парой и звеном.

В мирное время эти ошибки должны быть предотвращены на техническом посту и помощником РП. В военное время технический пост не назначался ввиду большой рассредоточенности самолетов на аэродроме, а СКП был заглубленным по остекление.

Паникуя, майор К. принимает безумное решение: взлетать с открытым соплом, включенной системой СПС и невключившимся форсажем. При этом тяга снизилась на 25 %. Результат — трагедия. Самолет оторвался на краю аэродрома, набрал 25–30 м высоты, вышел на закритические углы атаки и сел прямо на поле. Самолет разрушился, летчик погиб.

Советские летчики настойчиво готовились к воздушным боям, изучали опыт египетских летчиков. С этой целью организовали встречу с теми, кто обучался во французской высшей школе воздушного боя, летал на «Миражах» и МиГ-21МФ, кто на своем опыте рассказать о сравнительных характеристиках основных истребителей противоборствующих сторон на Ближнем Востоке.

Кстати, оба упомянутых истребителя имеют высокие тактические данные, а по основным из них почти одинаковы. Однако есть и индивидуальные особенности. Так, МиГ-21МФ с двигателем Р-13 имеет лучшие разгонные характеристики, особенно в диапазоне трансзвуковой скорости; лучшие в 2–2,5 раза возможности на вертикальном маневре, чем у «Миража», это же относится и к управляемости по крену. У «Миража» гораздо лучше управляемость при отрицательной перегрузке, стрелковый прицел с лазерным дальномером был одним из лучших в мире в 70-е годы. Чтобы улучшить разгонные характеристики, конструкторы «Миража» установили ускоритель типа ЖРД с продолжительностью работы до 1 минуты и 6-ю включениями в течение этого времени, но в этом случае с самолета обязательно демонтируется пушка, что значительно снижает огневую мощь истребителя.

По сравнению с американским тактическим истребителем «Фантом» МиГ-21МФ по основным характеристикам равен ему. Преимуществом же «Фантома» было двукратное превосходство в дальности и продолжительности полета, а также в вооружении. Поэтому группы наших истребителей должны были решительно атаковать противника, стремясь не вступать с ним в длительный маневренный воздушный бой. Противник же наоборот пытался связать нас воздушным боем, чтобы затем сбивать выходящие из боя самолеты с малым остатком топлива. Искусство авиационного командира и его КП заключалось в том, чтобы за счет наращивания усилий других групп истребителей обеспечить успех в бою и выход из боя истребителей без потерь. Чтобы увеличить продолжительность полета, в Египте все наши МиГи взлетали с подвесными топливными баками: 2 — крыльевых по 480 л; один подфюзе-ляжный на 480 л или на 800 л. В отдельных случаях при выполнении специальных заданий навешивались три бака, в том числе и 800 литровый под фюзеляжем. В предвидении воздушного боя топливные баки сбрасываются.

Однако при подвеске крыльевых баков запас ракет на самолете уменьшается с 4-х до 2-х. Кстати, для одного воздушного боя с истребителями 2-х ракет и авиационной пушки с 200 мм снарядами вполне достаточно.

Командование советских авиационных частей в Египте большое внимание уделяло организации воздушного боя заблаговременно.

Что это значит? Учитывались различные обстоятельства, сопутствующие бою, в том числе состав и боевой порядок противоборствующих групп; их взаимное расположение к началу боя; метеорологические условия, время суток; рельеф местности, над которой завязывается бой, и т. д.

Ведь если ведущий группы по информации с КП полка начинает принимать решения и ставить подчиненным задачу в процессе боя, то такая группа обречена на поражение. Поэтому каждая эскадрилья заблаговременно, исходя из конкретных обстоятельств, вырабатывает варианты завязки воздушного боя на земле, методом «пеший по-летному» отрабатывает взаимодействие пар и звеньев, затем в воздухе в учебном бою шлифует до совершенства каждый вариант.

Эту работу можно сравнить с уровнем подготовки спортивных команд экстра класса.

Как мы восхищались в 60–70-е годы игрой сборной команды СССР по хоккею. Стоило опытному защитнику выиграть шайбу у противника у своих ворот, как нападающие то ли Харламов, то ли Фирсов или Якушев тотчас набирали скорость и устремлялись в строго определенную точку. Зная, что туда защитник направит шайбу, нападающий мастерски распоряжается ею. Какое счастье, когда она влетает в ворота противника! Сколько труда, пота и старания затрачивалось хоккеистами для победы на тренировках.

Аналогично и наши летчики стали готовить модели воздушного боя. Колоссальный труд, реки пота, неимоверные перегрузки, и все ради победы, выполненного долга перед Родиной. В лучших эскадрильях было отработано до 10–15 вариантов воздушного боя. Не всегда ты атакуешь, могут и тебя атаковать — таков закон боя. Атакованный противником должен не только сорвать прицельную атаку врага, но, увлекая за собой, подставить его под огонь товарища. Дай бог, чтобы эта атака была столь эффективной, как бросок Харламова.

Ведущий определяет вариант боя и условной командой доводит ее до подчиненных. Будет ли успех? Будет, если ведущий правильно определит ситуацию и выберет нужный вариант, если летчики всей группы четко выполнят свои действия. В дальнейшем же возможно и творчество.

Для этого каждый командир и управляет своей пусть маленькой группой (пара, звено). Шаблон недопустим. Вариант — это модель завязки боя.

В Египте основной боевой группой, исходя из задач, наличия сил и т. д., являлось звено, шестерка, десятка.

Звено — слетанная группа, и замена летчиков в его составе не допускается.

Шестерка — пара командира эскадрильи, его заместителей или штатная пара одного из заместителей командира полка плюс штатное звено. Шестерка не экспромт, а также слетанная группа.

Эскадрилья (десятка) — шестерка плюс звено. Сколько ведущих групп в эскадрилье? Две или три: командир АЭ, его заместитель, командир полка или его заместитель. Заранее не слетанная эскадрилья не может в ходе боевых действий дежурить и идти в бой.

Особые условия боевых действий в АРЕ наложили свой отпечаток на использование радиолокационных средств, радиосвязи и методики наведения на цель истребителей в отличие от классических.

Обе стороны, учитывая локальный характер боевых действий, вели радиоперехват. Мы оперативно получали на родном языке информацию о действиях противника. В предвидении воздушного боя в самый решающий момент противник ставил радиопомехи высокой интенсивности, что нарушало управление.

Чтобы предупредить подобное, мы выполняли следующие мероприятия: Информация об обстановке в районе боевых действий и предварительное распоряжение на подъем дежурных сил передавалась не по радио, а по проводной связи в каждое самолетное укрытие, на КП получали обратную информацию, чтобы убедиться, что команда прошла. Затем взлет производился в полном радиомолчании по визуальным командам ведущего (стабилизатор самолета отклоняется вверх-вниз, нейтрально — включения форсажа). Полет в одну из четырех точек начала наведения проводился в полном радиомолчании на высоте порядка 50 м. Начало управления, если позволяла обстановка, допускалось только в точке начала наведения на канале управления учебных полетов, хорошо известном противнику. В свою очередь, каналы боевого управления на кнопках 6, 7, 8 радиостанции настраивались на частоты на эквиваленте антенны без выхода в эфир. В случае появления помехи высокой интенсивности летчики всей группы и вторая наземная радиостанция переходили на 6 канал боевого управления. Первая наземная радиостанция продолжала передавать команды в условиях помехи на учебном канале для того, чтобы противник не сразу догадался о смене канала.

Управление на обоих каналах осуществлялось с двух радиостанций от одного микрофона.

Не меньше, чем через одну минуту противник мог обнаружить смену канала. В случае появления помех на 6 или 7 канале осуществлялся аналогичный переход на 7 и 8 каналы самолетной и двух наземных радиостанций. Такой маневр каналами сводил на нет эффективность помех в сетях боевого управления.

Все «засвеченные» частоты из дальнейшего использования исключались и каналы перестраивались на новые частоты тем же порядком.

Для надежного управления истребителями на предельно-малых высотах в воздух поднимался ретранслятор на учебно-боевом самолете в районе аэродрома. Он же, имея 2 ракеты Р-Зс, отражал внезапную атаку по самолетам, заходящим на посадку.

Точки начала наведения были выбраны как характерные ориентиры, от Сохненской до Заафаранской долин на удалении в 70–80 км от аэродрома Бени-Суэйф. Их было 4. Ежедневно они кодировались. В качестве слов-кодов являлись: названия времен года (весна-лето-осень-зима), суток (утро-день-вечер-ночь), сторон света (север-юг-восток-запад) и использовались в произвольной последовательности. Поэтому угадать или рассчитать, в какую точку направляется группа, было нельзя. Израильтяне использовали более примитивную кодировку, обозначая на рубеже приема боевого управления штурмовиками и тактическими истребителями при ударах по целям в тактической глубине такую терминологию: «Иду на голубую линию» или «Вам на красную линию». Не представляло большого труда разгадать, что «голубая линия» — это Суэцкий канал, а «красная линия» — это Суэцкий залив Красного моря. Поэтому наши ПУ по радиоперехвату заранее ориентировали летчиков о направлении действий штурмовиков противника.

Теперь об управлении. Постоянно на КП полка возглавлял боевой расчет командир полка или один из его заместителей способных и обученных управлению истребителями в воздушном бою с индикаторов радиолокационных станций.

В состав боевого расчета КП ежедневно входили: начальник КП, три офицера по боевому управлению и технический персонал. Кроме того, в систему управления входили запасной командный пункт полка (на аэродроме Комаушим), который во время управления истребителями возглавлял один из заместителей командира полка или заместитель начальника штаба, а также боевой расчет ЗКП полка.

В точках Бир-Арейда и Бир-Марейр на базе египетских постов ПВО были развернуты передовые пункты наведения (ПН), на которых постоянно находился штатный боевой расчет.

Периодически в составе пехотных подразделений АРЕ на берегу Суэцкого залива, где обычно самолеты — разведчики Израиля вторгались в воздушное пространство Египта, находился советский летчик в ранге начальника службы для визуального наблюдения за воздушным пространством и наведения истребителей на воздушную цель. Кстати, этот метод оказался абсолютно неэффективным. Кроме того, египетское командование организовало в пустыне систему визуального наблюдения. Примитив, но впечатляло. С плотностью в несколько километров на всей площади пустыни выкопали окопы, посадили в них солдат, которые, завидев или услышав звук самолета, крутили ручку аппарата, а на КП зе-нитно-ракетной бригады, прикрывающей наш аэродром и г. Бени-Суйэф, на вертикальном планшете загорались лампочки, обозначая траекторию полета воздушных целей и своих самолетов. Правда, когда наблюдателей своевременно не обеспечивали водой или продовольствием, они начинали крутить ручки и тогда планшет хаотично высверкивал огнями ламп.

Офицер по боевому управлению 1 класса в советских ВВС был подготовлен к наведению трех групп истребителей на три цели. Это требование во время войны вполне правильное, а в Египте была не обычная война, а особенная. Израильтяне были изобретательны, хитры и способны на подвох. Без серьезной подготовки не шли на бой. Один из приемов: например, группа из 16 истребителей летит таким плотным строем, что на экране радиолокатора выглядит звеном. Египтяне на такую цель поднимают обычно два звена или шестерку. Когда до встречи остается 60 км, израильские летчики занимают боевой порядок, показывая свое превосходство в силах. Пытаясь избежать неравного боя, египетский КП давал команду летчикам на выход из боя, но бывало поздно. При самом энергичном маневре египетские летчики оказывались атакованными с задней полусферы. К сожалению, прием повторялся неоднократно. Правильное решение: не считая врагов, решительно идти в бой. Израильтяне, как и американцы, очень чувствительны к потерям. Не исключено, что под решительным натиском противник сам мог отказаться от замысла. Если нет, тогда оставалось драться с превосходящим противником. Могли быть потери с нашей стороны. Да, но лучше погибнуть в бою, чем погибнуть убегая, что более вероятно.

Именно такая ситуация сложилась 30 июля 1970 года. Днем в готовности № 2 на аэродроме Бени-Суэйф на боевом дежурстве находилось звено капитана Юрченко, на аэродроме Комаушим — звено капитана Каменева. В это время со стороны Синая в воздушное пространство АРЕ вторглось звено «Фантомов». КП полка поднял в воздух оба звена. Как только они взлетели, демонстрационная группа ушла со снижением на Синай. Вполне обоснованно КП полка оба звена поставил в зоны дежурства на средней высоте, прикрывая свои аэродромы.

Через 10 минут в направлении на Каир на средней высоте появилась группа «Миражей», которая оценивалась как звено. Группы Каменева и Юрченко в колонне звеньев с дистанцией 20–30 км стали наводиться на противника на встречных курсах. Когда до встречи оставалось 60 км, группа «Миражей» разомкнулась и показала, что их 16. Советские летчики не уклонились от боя. Первыми в бой с «Миражами» вступили летчики Каменева и закрутились в карусели, следом их удары наращивал Юрченко с товарищами. «Фантомы», на первом этапе игравшие роль демонстрационной группы, на втором этапе на малой высоте и большой скорости вышли в атаку на звено Юрченко, рассчитывая их атаковать на догоне. Однако атака получилась под большим ракурсом, и ведущая пара «Фантомов» оказалась атакованной парой Сыркина. В этот момент Юрченко атаковал сзади «Миража». Ведомая пара «Фантомов» пустила ракеты по звену Юрченко, его ведомый капитан Макара предупредил Юрченко: «Коля, ракеты». Выполняя пуск ракеты по «Миражу», тот ответил: «Сейчас». Макара выполнил противоракетный маневр и сорвал атаку по своему самолету.

Самолет же Юрченко подвергся прямому попаданию ракеты. Самолет взорвался, летчик погиб.

Самолеты Сыркина и Яковлева были поражены осколками, летчики катапультировались. Яковлев погиб при приземлении на парашюте, потому что в районе боя местность была скалистая, а ветер достигал 25 м/сек. Сыркин, имея высокую парашютную подготовку, приземлился благополучно.

Капитан Журавлев был сбит пушечной очередью «Миража». Летчик катапультировался. Однако из-за предельно-малой высоты парашютная система не успела сработать. «Мираж», по которому стрелял Юрченко, по всей видимости, не вернулся на базу. Уж больно долго поисково-спасательные вертолеты Израиля искали кого-то.

Итог боя тяжелый, но наши летчики показали советский характер. Драться, не считая противника. Некоторое время спустя в журнале «Лайф» была дана оценка: — «Русские остаются русскими».

Все летчики обоих звеньев сражались мужественно и самоотверженно. Поэтому вполне справедливо все участники боя награждены орденами СССР, а капитаны Юрченко, Яковлев и Журавлев посмертно награждены советскими и египетскими орденами.

Что предшествовало этому бою? Московское начальство подгоняло Дольникова: «Почему нет результата?» Для его получения была разработана схема воздушного боя. Так как израильтяне уклонялись от боя с советскими летчиками, то решено было скрытно две эскадрильи перебазировать на аэродром Иншас египетских ВВС. Группа египетских МиГ-17 наносит удар по войскам в тактической глубине. На их перехват вылетят «Миражи». Преследуя МиГ-17, они попадут в засаду, устроенную нашими истребителями, Гладко было на бумаге. Однако по вине египетской стороны взлет советских истребителей задержался на 2 мин. Для авиации это огромное время. Миражи атакуют МиГ-17, а наши опаздывают. Пришлось напрямую атаковать противника и прикрыть египтян, которые возвратились домой без потерь. В этот же день произошел бой, в котором погибли наши товарищи.

Грустные мысли! Ничего нельзя исключить, вполне вероятно, что сработала израильская разведка.

В ближайшие три недели наши боевые друзья ракетчики, применив новые приемы боя и военной хитрости, уничтожили до 18 «Фантомов» и «Миражей», отомстив за смерть товарищей.

Особенно досаждали израильские «Скайхоки». До 250 боевых вылетов в день, бомбили г. Суэц. Как только подходили истребители, штурмовики становились в круг и ждали, когда они уйдут из-за малого запаса топлива, зная, что советские истребители не пойдут на Синай. Тогда полковник Настенко Ю.В. и генерал Дольников Г.У. приняли решение использовать засаду на аэродроме «Катамия». Истребители 35-ой иаэ в полном радиомолчании в сумерки сели на этом запасном аэродроме, самолеты замаскировали в укрытиях.

Штурмовики действовали шаблонно, выходили на цель с одного направления на высотах 6000–8000 м, бомбили с пикирования с высоты 2500 м, чтобы не входить в зону поражения зенитной артиллерии. Наши летчики на высоте 50 м., чтобы не видели локаторы противника, разгоняли самолет по определенному маршруту до скорости 1000–1100 км/час. В расчетной точке истребитель выполнял горку, с этого момента офицер по БУ наводит истребителя на противника. На это есть всего 20 сек. В разные дни было выполнено 13 полетов парами, однако только единожды МиГ-21МФ, пилотируемый капитаном Сальником вышел в атаку точно. Пуск ракет, и «Скайхок», объятый пламенем, рухнул в Суэцкий залив. Наша пара не могла при самом энергичном маневре не выскочить за канал. Сальник на виду восьмерки «Миражей» атаковал и сбил стервятника, Все было так скоротечно, что израильские истребители ничего не могли сделать.

Второй характерный прием израильской авиации в воздушном бою: летчики демонстрационной группы, изображая уклонение от боя, увлекают за собой истребителей противника, ударная группа в составе звена атакует на горке с. предельно-малой высоты с задней полусферы. Атакующих истребителей в этом случае очень сложно визуально обнаружить.

Чтобы современно вскрыть боевой порядок противника и избежать внезапного удара снизу, мы применили следующий прием. Наведение группы истребителей на группу противника осуществляли три офицера, распределяя роли следующим образом: ведущая роль принадлежит тому, кто управляет истребителями с экрана РЛС ДЦМ диапазона, второй ведет разведку группы противника с помощью радиовысотомера, который имеет более высокую разрешающую способность, чем РЛС ДЦМ диапазона. Благодаря этому, офицер может точно определить высоту полета, состав и боевой порядок противника.

У третьего офицера — строго определенная задача вести разведку за хвостом своих истребителей, чтобы предупредить о внезапной атаке сзади на горке на высокой скорости, возможно сверхзвуковой.

Небольшая группа советских авиаторов выполняла сложную, на пределе возможности задачу. У нас катастрофически нехватало сил. Как же мы распределяли свои усилия? Во всех трех эскадрильях была трехдневка. Первый день — подготовка летчиков и авиационной техники к боевому дежурству и учебным полетам. В этот день эскадрилья находится в 30 минутной готовности для наращивания усилий других двух эскадрилий в ходе боевых действий.

Второй день — день боевого дежурства от рассвета до наступления темноты составом 10 самолетов в готовности № 2, то есть летчики — у самолетов в укрытии в полном снаряжении. Они постоянно по громкоговорящей связи получают информацию о воздушной обстановке. Питание летчиков — у боевых машин. По команде «Воздух» истребители взлетают звеном, шестеркой за 2–3 минуты, эскадрильей за 3–5 минут с двух направлений. Усиливает ее действия третья эскадрилья, которая выполняет учебные полеты и находится в готовности № 3. Ежедневно дежурные подразделения несколько раз приводятся в готовность № 1, а зачастую взлетают на перехват групп противника.

Летчики полка по 40–50 боевых вылетов выполнили за год. Израильское командование постоянно проверяло нашу боевую готовность. Только наши истребители зайдут в атаку, как «Миражи» и «Фантомы» включали форсаж и на максимальной скорости уходили за Суэцкий залив на Синай, уклоняясь от боя.

Советское командование строго отслеживало, как мы справлялись с поставленной задачей. Стоило в январе 1971 года допустить вторжение группы «Фантомов» вглубь территории АРЕ на 50 км в направлении на Каир, как шифровкой Министр обороны СССР объявил выговор начальнику штаба полка подполковнику Прасолову В.М., который возглавлял в тот день боевой расчет КП полка.

Чтобы не повторять подобные случаи, мы стали применять военную хитрость. Если опаздывали с подъемом истребителей из-за позднего обнаружения воздушной цели, давали команду передовому пункту управления (Бир-Арейда или Бир-Мерейр) наводить на противника истребителей условно, т. е. координаты воздушной цели давались реальные, а команды истребителям так, будто они уже были в воздухе. Такая тактика давала положительные результэты, в большинстве случаев израильтяне, включив форсаж, уходили на Синай. Уповать на радиоигру, как способ «прогнать» противника, положиться как на панацею, тем не менее, нельзя. Разгадав шаблон, он мог нанести удар. Это был просто способ восполнить опоздание с подъемом истребителей, которые взлетают, а не ждут на земле, как развернуться события.

Третий день — день учебных полетов, в ходе которых отрабатывались варианты воздушного боя, приемы перехвата и уничтожения воздушных целей на высотах 10–15 м, а также техника одиночного и группового высшего пилотажа. Мастерское владение самолетом, особенно на предельно малой высоте — залог успеха в воздушном бою.

Ей богу наши пилоты 135-го иап способны были вызвать восхищение у друзей и зависть у противников. В обязательный комплекс высшего пилотажа по программе мастеров воздушного боя входили фигуры с повышенным риском. Только летчик поймет, как опасно выполнить вираж на истинной высоте 50 м на полном форсаже скорости в 1000 км/час с перегрузкой 6 единиц, вывод из вертикальных фигур на высоте 100–200 м, переворот на приборной скорости 700 км/час на полном форсаже с высоты 1800 м с перегрузкой 5–6 единиц и т. д. Оправдан ли такой риск? Считалось, что он не более чем у артиста, работающего в цирке без страховки. Жизнь подтвердила правильность такого заключения. Лишь единожды великолепный летчик подполковник Ш. переоценил свои силы на 70 секунде глубокого виража (третьего подряд без вывода в горизонтальный полет), допустил скольжение в сторону виража.

Заметил ошибку, убрал крен. Однако слегка коснулся земли хвостовой частью фюзеляжа. Этого оказалось достаточно, чтобы трубопроводы треснули. В наборе высоты через несколько секунд самолет взорвался, летчик погиб.

Какой бы высокой квалификации не был пилот, по прибытии в Египет он проверялся в умении пилотировать самолет на предельно-малой высоте по программе мастеров воздушного боя на учебно-тренировочном МиГе. В любой учебный полет самолеты, в том числе учебно-тренировочные, уходили только с боевыми ракетами, в связи с тем, что встреча с противником могла произойти в любое время. Кстати, такие встречи были. Так и текло время. Трехдневка для каждой эскадрильи своя. Выходных дней не было. Раз в три недели вместо летного дня устраивали хозяйственный.

Широко известно, как в авиации строго оценивается точность времени. Точность выхода на цель на оценку «отлично» оценивается ±30 сек, а неудовлетворительно ±1 мин 30 сек. В АРЕ мы сознательно точно не выполняли распорядок дня. Как это выглядело? В столовую приходили раньше или позже, но никак не вовремя, чтобы не было соблазна у израильтян нанести удар по столовой и сразу накрыть одну или две эскадрильи. Точно так же с началом и продолжительностью полетов. Ведь для противника заманчиво подловить на взлете первый взлетающий самолет.

У израильтян разведка была поставлена отменно, а к нам они относились с большой настороженностью. За 15 минут от заявочного времени начала полетов группа «Миражей» уже дежурила постоянно в воздухе. Ее меняла другая группа, третья и так до тех пор, пока наши последние МиГи не направлялись домой. Не ожидая красной ракеты над нашим аэродромом об окончании полетов, израильтяне возвращались на свой. Летчики смеялись: «Заявка на полеты в Каир идет через Тель-Авив».

По этой причине мы никогда не давали заявок на боевые вылеты. Это, в первую очередь, касается обеспечения вылетов отряда МиГ-25Р, работавших с аэродрома Кайро Уэст в интересах нашего Генерального штаба. Самолеты перевозились на транспортных «Антеях». Собирались МиГ-25Р на месте заводскими бригадами Горьковского авиационного завода. Их испытания проводил летчик — испытатель Владимир Гордиенко. Учитывая, обстоятельства воздушной войны и высокий интерес к МиГу не только руководства Израиля, но и их могущественных друзей, каждый взлет 25-го производился под прикрытием истребителей нашего полка. Нам довелось сравнить разгонные характеристики МиГ-25Р с МиГ-21МФ. На высоте 11 000 м летчик-испытатель включал форсаж и начинал разгон на базе 160 км. Одновременно истребитель, следуя за ним на расстоянии 200–300 м, также включал форсаж. Когда 25-й включает форсаж, истребитель видит его на экране радиолокационного прицела на дальности 20 км. Фантастика! Это замечательная машина. Ее достижения зафиксированы как мировые рекорды. Через год я с радостью узнал, что Володе Гордиенко было заслуженно присвоено звание Героя Советского Союза, но это уже было на Родине, в СССР.

Самолеты МиГ-25Р поступили на вооружение 63-го отдельного разведывательного авиационного отряда, который вел воздушную разведку над оккупированной Израилем территорией АРЕ и акваторией Средиземного моря. Самолеты-разведчики при этом в воздушное пространство Израиля не входили. Высшее руководство и военное командование Израиля метали гром и молнии, какие кары только не обещали. Однако средств и сил воспрепятствовать действиям воздушных разведчиков у них не было. Зенитно-ракетные войска, вооруженные «Хоками» и усовершенствованными «Хоками», а также истребители «Мираж» и «Фантом» вести боевые действия на высотах более 20 км и скоростях порядка 2400 км/час не могли. Советское командование предусматривало вероятность диверсионных действий на аэродроме Кайро Уэст, что и удалось предотвратить в 1971 году. Наибольшую опасность истребители Израиля представляли для МиГ-25Р при взлете и в наборе высоты до 7 км, а также на снижении после выполнения задания при переходе на дозвуковую скорость. Истребители 135-го иап надежно прикрыли разведчиков на этих этапах полета. Кроме того, своими демонстрационными действиями на сверхзвуковой скорости и высоте 18 км, МиГ-21МФ беспокоили средства ПВО Израиля, заставляя их включаться в работу. Разведчики уточняли характеристики и места расположения новых средств ПВО для того, чтобы обеспечить безопасность преодоления ПВО Израиля МиГ-25Р.

Взаимоотношения с египетскими военнослужащими в целом складывались хорошо. Они к нам относились с уважением за солидарность и боевое содружество, а также за высокий профессионализм. Одновременно с боевой работой наши инженеры и техники вместе с египетскими коллегами практически обучали египетских авиационных механиков. Они, как губки, впитывали знания и опыт наших специалистов. В каждом экипаже было два египетских механика и два моториста-солдата. Через шесть месяцев каждый механик становился специалистом, которому доверяли в египетских авиационных бригадах самостоятельно готовить к боевым вылетам МиГ-21 и Су-7б в качестве авиационных техников. Каждый советский и египетский воин, кого сроднила война за честь и независимость АРЕ, до сих пор помнят друг друга и сохраняют взаимное уважение.

Высшее руководство АРЕ в разное время по-разному относилось к советским воинам. Гамаль Абдель Насер проводил последовательную политику на дружбу с Советским Союзом. Министр обороны Махмуд Фаузи заботился об обустройстве и обеспечении советских частей. В канун 1971 года он проявил наивную, но трогательную заботу, каждому советскому военнослужащему подарил по кульку конфет. Великолепные деловые и дружеские отношения сложились между генерал-лейтенантом авиации Дольнико-вым Г.У., его преемником генерал-полковником авиации Харламовым СИ. и командующим ВВС АРЕ генералом Х.Мубараком., нынешним президентом АРЕ.

После смерти Гамаль Абдель Насера Президентом АРЕ стал А.Садат, который постепенно стал менять политическую ориентацию с просоветской на проамериканскую.

Некоторые египетские офицеры в доверительных беседах предсказывали конец нашей дружбе. Они, конечно, ошибались, что А.Садат может разрушить дружбу наших народов, но появились определенные осложнения. Египетские спецслужбы стали пристальнее уделять внимание нашим военнослужащим, особенно командному составу.

В июне 1971 года во время моего отсутствия пытались провести досмотр моей комнаты в гостинице. Только сложившиеся обстоятельства не позволили это осуществить. Произошло несколько случаев антисоветской направленности.

Один из египетских летчиков-истребителей, имевший боевой опыт, один или два сбитых израильских самолета, вызывающе стал охаивать советских летчиков-советников и специалистов: «Они четверть века не воюют, чему они нас могут научить!». В этой бригаде советником командира был полковник В. Петров. Он был истребитель от бога. Кстати, в 1955 году он, будучи инструктором в Черниговском ВАУЛ, обучал меня на МиГ-15, сделал меня летчиком-истребителем. Спустя 15 лет мы с ним встретились в АРЕ. Услышав хулу, В. Петров посоветовал командиру бригады запланировать учебный воздушный бой над аэродромом тому самому египетскому летчику с ним. Много любопытных пришло посмотреть за боем. Истребители встретились на встречных курсах над центром аэродрома на высоте 300 м. Закрутилась карусель. Оба были упорны и настойчивы. Более опытный Петров подловил соперника, когда тот допустил потерю скорости. Соколом взмыл вверх и готов был нанести решающий удар. Однако самолюбивый пилот хотел сделать невозможное, в результате срыв в штопор, летчик погиб.

Провокационным душком попахивало предложение штаба ВВС АРЕ прикрыть египетские самолеты-разведчики Су-7Р, которые фотографировали ход строительства оборонительных сооружений на Синае, силами 135-го иап. Согласиться — нарушить приказ советского руководства, за Суэцкий залив не залетать. Отказаться — дать повод к утверждению: русские отказываются взаимодействовать, они ненадежные союзники. Пришлось пойти на хитрость и договориться о следующем варианте: египетских разведчиков прикроет пара египетских истребителей. В случае опасности разведчики и истребители Египта уходят на свою территорию, увлекая за собой израильтян в засаду, где их встретит советская эскадрилья. Она обеспечит безопасность разведчиков. На этом и порешили. Однако дальше разработки эта тема продолжения не имела. Разведчики летали без сопровождения истребителей.

Ближе к осени 1971 года все яснее становилось, что развитие событий пошло в сторону мирного разрешения конфликта. В июне 1972 года наши войска стали не нужны, и они возвратились в СССР.

Прошло тридцать лет, но и сейчас, даже случайно встречаясь с египтянами, мы слышим высокую оценку работы советских военнослужащих различных специальностей, из сожаления по поводу тяжелых испытаний, выпавших на долю российских граждан и великого Советского Союза.

Мы хорошо чувствовали любовь и уважение простых людей, Немного наивных, очень доверчивых, порой не совсем понятных. В городах и населенных пунктах наши военнослужащие бывали очень редко, но когда возникала необходимость, мы ездили только группами численностью не менее трех человек, одетые в гражданские костюмы. Это вызывалось не боязнью египетского народа, а намерениями спецслужб Израиля. Они ставили себе задачу похитить кого-либо из советских военнослужащих. Насколько мне известно, ни один офицер, сержант или солдат не был похищен, никто из них не остался за рубежом.

Был случай, когда диверсионная группа Израиля под носом египетского батальона захватила, демонтировала и увезла на Синай радиолокационную станцию П-12. Слышали, что под видом блок-поста египетской военной полиции израильтяне устраивали «проверку». Задерживали нужных им лиц и на вертолетах увозили в плен.

Была попытка уничтожить ПУ и объекты запасного аэродрома Бир-Арейды. Летом 1971 года в вечерних сумерках три вертолета Израиля с диверсионной группой на борту через Суэцкий залив углубились в Заафаранскую долину на территорию АРЕ и произвели посадку в 10–12 км от ПУ Бир-Арейда. Несмотря на то, что они летели очень низко, а рельеф был сложный, наш расчет ПУ обнаружил в воздухе вертолеты, отслеживал их полет и своевременно сообщил на КП полка место и время посадки. Мы доложили о случившемся египетскому командованию. Командир полка принял решение нанести эскадрильей нашего полка удар по вертолетам на земле и диверсионной группе пушечным огнем. Для выполнения этой задачи было необходимо, чтобы бомбардировщики египетских ВВС сбросили над целью осветительные бомбы. К сожалению, бомб готовых к применению, на аэродроме не нашлось. Тогда мы начали облетывать место посадки вертолетов одиночными самолетами на высоте 200 м., стараясь обнаружить цель. Автор этих лично участвовал в тех вылетах. Ночи в Египте очень темные, и наши усилия были тщетными.

Однако мы предотвратили нападение на ПУ. Противник понял, что он обнаружен и поспешно бежал. Высланная утром поисковая группа египтян на БТР установила, что противник заминировал пути отхода.

Казалось бы, в военное время по дорогам Египта без документов проехать трудно. От Бени-Суэйфа до Каира насчитывалось до пяти блок-постов, на каждом строго проверяли документы, но стоило в окно приветственно махнуть рукой и крикнуть: «Я русский специалист», как перед нами распахивались шлагбаумы. Но ведь и враг может поступить так же!

Кстати сбитые израильские летчики, как правило, выдавали себя за русских, чтобы не быть растерзанными местным населением. Дело в том, что египетское правительство выдавало за доставку израильского летчика, живого или мертвого, крупное денежное вознаграждение. Зачем возиться со здоровым молодым мужиком, рисковать своей жизнью, когда можно его убить или покалечить. Размер денежного вознаграждения от этого не уменьшался.

В редких случаях, когда с аэродрома на аэродром переезжали наши летчики руководящего состава в летных голубых лавсановых комбинезонах, а в населенных пунктах скорость машины уменьшалась до скорости ишака, за машиной гурьбой бежали дети и горланили: «Русский летчик!» Так бежали испанские дети за нашими летчиками в Испании в 30-х годах. Мы действительно были интернационалистами!

У нас была теснейшая связь с Родиной. Дважды в неделю мы получали вести от друзей, родных и близких. Нам присылали почти все центральные газеты и журналы практически без опозданий. Прямо в гостиницах были развернуты крупные библиотеки. Книги читались в свободное время. Нас великолепно вооружили техническими средствами пропаганды: радиоцентрами на каждом аэродроме, достаточным количеством киноаппаратуры. На базе Бени-Суэйф смотрели кинофильмы на широком экране, на остальных аэродромах было по два киноаппарата, на всех ПУ по одному. Снабжение кинофильмами было организовано отлично. Их мы получали из двух источников: из Советского посольства в Каире и со Средиземноморской эскадры Черноморского Флота.

Если позволяла обстановка, мы смотрели фильмы ежедневно, чаще новые и интересные. Транзисторные приемники и магнитолы практически были у всех, благо их на рынке продавали во множестве: и японских, и европейских.

Нас не забывали центральные органы Министерства обороны и ВВС. По нашей просьбе Главное политическое управление СА и ВМФ прислало полный комплект музыкальных инструментов. Таланты в наших рядах всегда находятся. Так что и в Египте музыкальные инструменты не пылились.

Чтобы постоянно быть в физической форме, летчик должен заниматься физкультурой. В условиях Северной Африки, когда температура доходила до +49 °C в тени, организованных занятий физкультурой не проводилось, но практически все занимались по личному плану. На скамейке качали пресс, гантелями и эспандерами поддерживали тонус организма, скакали через веревочку как дети. Я в числе немногих бегал, считая, что это лучший способ тренировать выносливость, нагружать сердечно-сосудистую систему. Бог мой, как это монотонно, просто насилие! Неожиданно я нашел оригинальное решение. В Каире случайно попался в руки «Атлас автомобильных дорог СССР», что было кстати, поскольку я рассчитывал после командировки купить машину. Знакомство с ним подсказало интересную идею. На миллиметровой бумаге проложил маршрут Москва — Ленинград в масштабе 1 мм — 1 км. Москва потому, что мы улетели оттуда, туда и вернемся, а Ленинград — родной город, семья осталась там. Для интереса на маршрут нанес города, села, реки и другие ориентиры. Пробежал, нанес на маршрут. Добежал до города — сразу в Большую Советскую энциклопедию, ведь интересно узнать все о нем. Я вошел во вкус и за 375 дней пробежал 1239 км. Увеличил маршрут по дорогам Карелии, но финишировал всегда на Дворцовой площади. Ежедневно бегать не удавалось, полеты, боевое дежурство, а иногда погода мешали регулярности пробежек. В Египте дождей, снегопада и гололеда не бывает, а вот хамсин — пыльная буря с перерывами продолжается 50 суток. Максимальная норма пробега за день достигала 16 км. Минимальная — 1 км. Благодаря бегу, я оставался в хорошей форме, легче переносил перегрузки.

Для отдыха и восстановления сил наших офицеров египетское руководство организовало на великолепном курорте Маамура вблизи г. Александрия на берегу Средиземного моря профилакторий, арендовав для этого особняк на летние месяцы. Обслуживающий персонал профилактория состоял из четырех человек.

Возглавлял его старшина сверхсрочной службы, фельдшер по специальности. В его подчинении были три солдата, которые и готовили пищу, и были официантами, и выполняли другие хозяйственные работы. Одновременно в профилактории отдыхало десять офицеров, из них четыре — летчики. Продолжительность отдыха -7 дней. Летчики за год отдыхали дважды. Это действительно были светлые дни, когда можно было расслабиться, купаться и загорать. Здесь можно было бы забыть о войне, если бы не развернутые зенитные артиллерийские батареи, которые проводили учебные стрельбы прямо с мест дислокации по радиоуправляемой мишени, летающей над морем и по окончанию стрельб спускающейся на парашюте прямо в расположение зенитчиков.

Мне в какой-то мере не повезло, потому что смог отдохнуть лишь один раз в июле 1971 года. Со мной вместе отдыхали заместитель командира эскадрильи капитан Олег Парахин и капитан Решитько, к сожалению, не помню его имени. Отдыхом были довольны. Загорели и вдоволь наплавались. На пляже в Маамуре нет ограничивающих буйков. Каждый сам рассчитывает свои силы. Мы не видели утопленников, но кое-кому из купальщиков требовалась посторонняя помощь. Кстати, египтяне редко далеко заплывают. Рискуют в основном иностранцы, взбодрившие себя горячительными напитками.

Тем более тяжела была утрата, постигшая нас буквально через две недели после отдыха на Средиземном море.

В ясный день на учебно-боевом самолете вылетели Парахин и Решитько на разведку погоды с аэродрома Комаушим перед началом учебных полетов. Ничто не предвещало беды. Полет завершался. Экипаж возвращался на высоте 1000 м вдоль озера Ко-рун на свой аэродром. Олег доложил по радио: «Погода безоблачная, видимость более 10 км, будем лететь по простому варианту». Ровно через 5 секунд руководитель полетов запросил экипаж о высоте подхода, но ему никто не ответил. Даже операторы РЛС еще не обнаружили пропадание отметки самолета на экране. Самолет упал в озеро Корун. Фрагменты его конструкции находились на глубине порядка 8 м. Не имея водолазов и специальных средств, мы не смогли установить истинную причину происшествия. Египетские аквалангисты в легких костюмах мало что могли поднять на поверхность. Спасибо им, что они подняли останки обоих летчиков. Зная погибших как дисциплинированных пилотов, мы не допускали мыслей о воздушном хулиганстве. По всей видимости, трагическая случайность оборвала их жизнь.

Транспортный самолет со скорбным грузом взял курс на Родину, где его ждали родные и близкие наших однополчан. Ничто не может утешить родителей, вдов, и детей погибших. Их горе безгранично.

Вспоминая о тех событиях, спустя 30 лет, невольно возникает вопрос, не напрасны ли жертвы, не зря ли мы прошли все трудности и лишения. Ведь долгие годы разлуки разрушили некоторые семьи. Многие подорвали здоровье.

Нет, не зря! С нашей помощью и участием восстановилось военное равновесие в регионе. Мы честно и с достоинством выполнили свой воинский долг.

Многие офицеры, прошедшие испытания на Ближнем Востоке, стали большими авиационными командирами. Генерал-полковник Дольников Г.У., будучи заместителем Главнокомандующего ВВС, возглавлял долгие годы подготовку авиационных кадров ВВС. Генералы Коротюк К.А. и Настенко Ю.В. работали на ответственных должностях в Главной инспекции Министерства Обороны, автор этих воспоминаний уволился в запас в ноябре 1991 года, будучи заместителем начальника авиации ПВО страны по политико-воспитательной работе. Некоторые летчики стали летчиками-испытателями. Настойчиво трудятся, участвуя в создании авиационной техники, наверное, и по сей день не забывая Египет.

 

А.В.Ена

Защищая небо над Египтом

Египет… Всегда, когда я произношу это слово, в моем воображении возникает страна знаменитых египетских пирамид, бескрайних песков Ливийской пустыни, величавого Нила.

В те далекие школьные годы, когда мы по учебнику истории «проходили» Египет, я и мысли не допускал, что когда-нибудь в своей жизни попаду в эту экзотическую страну, лицом к лицу встречусь с ее достопримечательностями. И уж ни за что бы не поверил, если бы мне тогда сказали, что ты, Андрей Васильевич, будешь учить египетских летчиков летать на новом типе советского истребителя-бомбардировщика. Но судьба распорядилась именно так…

В один из солнечных дней июня 1972 года я с семьей на своей «Волге» только что возвратился из бухты Шамора (недалеко от Владивостока), где мы чудесно провели выходные дни. В те годы подобного рода выезды на лоно природы были нормой.

Не успел еще поставить машину в гараж, как ко мне подбежал запыхавшийся замполит полка и сходу выпалил; «Андрей Васильевич, пришла шифротелеграмма. Вам необходимо срочно собраться и завтра в десять часов самолетом убыть в Хабаровск. Предстоит длительная командировка в одну из жарких стран. Более подробную информацию получите в штабе Воздушной армии».

За свою длительную службу в Военно-воздушных силах я привык к всякого рода неожиданностям, но такую срочность убытия в командировку, да еще в длительную, встречал впервые. На размышления времени практически не оставалось. Поговорили мы с женой на тему «как нам дальше быть», и уже на следующий день я с небольшим дорожным чемоданчиком и в непривычной для военного человека гражданской форме прибыл на аэродром. Сюда же прибыли и два моих сослуживца — специалисты инженерно-технического состава, которые тоже улетали со мной.

Самолет из Хабаровска прибыл без опоздания. Посадка в него заняла считанные минуты. Точно в десять часов утра мы оторвались от взлетно-посадочной полосы аэродрома, с которого я за десять лет службы на Дальнем Востоке совершил сотни взлетов и посадок. Никто из нас не знал, на какой срок мы оторвались от своих семей, товарищей, ставшего родным гарнизона.

Взяв курс на Хабаровск, наш Ан-26 медленно, но уверенно набирал высоту. В салоне тишина. Каждый из нас, поудобней устроившись в кресле, как-то отрешенно смотрел в иллюминатор. Даже шахматы, как обязательный атрибут любого военно-транспортного самолета, на этот раз бездействовали. Все погрузились в нелегкие раздумья: что нас ожидает впереди, в какую из жарких стран мы направляемся, чем конкретно должны будем заниматься?

Лично меня больше всего беспокоила мысль, какая «заграничная» задача будет передо мной поставлена и насколько успешно я с ней справлюсь?..

Между тем самолет уже подлетал к Хабаровску. Нам разрешили снижение и посадку. Самолет быстренько зарулил на стоянку, и через 15–20 минут мы уже были в приемной командующего 1-й ОД ВА.

Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации База-нов Петр Васильевич тепло встретил нас и сразу же, не теряя ни минуты, приступил к постановке задачи на предстоящую командировку.

Выяснилось, что наша группа авиационных специалистов в составе одиннадцати человек в ближайшее время должна отправиться в Арабскую Республику Египет для переучивания летного и технического состава на новый тип самолета С-32. Из всей группы был один единственный летчик — автор этих строк. Срок командировки — 6 месяцев. Меня, в то время заместителя командира полка, назначили старшим группы.

Командующий в лаконичной форме акцентировал наше внимание на особенностях выполнения ответственного правительственного задания и выразил уверенность, что мы успешно справимся с поставленной задачей и ровно через полгода благополучно возвратимся домой. Срочность командировки генерал Ба-занов П.В. объяснил тем, что самолеты, на которых должны будут летать арабские летчики, в полуразобранном виде уже находятся на пути в Египет. Когда их там соберут, мы тоже должны быть там.

В этот же день лайнер Ил-62 доставил нас из Хабаровска в Москву. Так началась египетская командировка, которая оставила у меня очень хорошие воспоминания, несмотря на то, что она была далеко не легкой.

Каждому специалисту нашей группы задача и цель командировки, как говорят, в общем и целом были ясны, хотя отдельных непонятных вопросов было больше чем достаточно. Пожалуй, самым главным из всех был вопрос, каким образом читать лекцию или проводить другие занятия, когда мы не знаем арабского языка, а в свою очередь арабские авиаторы не знают русского? Нам сказали, что будут русские переводчики. Но впоследствии оказалось, что переводчики — это молодые ребята, которые ехали в Египет на студенческую практику. Им тяжело было разобраться с авиационной терминологией даже на русском языке, а ведь потом нужно было летчикам переводить на арабский или английский язык.

В общем, рой тревожных мыслей кружился в голове все шесть дней специальной подготовки, которую проводили с нами в Москве. Лично меня несколько успокаивало то, что ровно год тому назад мне пришлось выполнять правительственное задание в Афганистане, где мы в составе группы из трех самолетов Су-7 БМК участвовали в воздушном параде в честь дня независимости этой страны. Задание тогда, как и теперь, было очень ответственным. В составе парадного расчета (34 самолета различных типов) мы должны были пройти над центральной площадью Кабула на высоте 150 метров и скорости 1000 км/ч. Характерная деталь: высота 150 м была определена из расчета, чтобы король Мухамед Захир Шах, наблюдая наш пролет, не поднимал и не опускал голову, т. е. высота полета полностью зависела от направления королевского взгляда. Но я до сих пор не уверен, что такое «указание» отдал сам король. Очевидно, решили «ударить по голяшке» ретивые ребята из многочисленной королевской свиты.

Вопрос выдерживания скорости нас не волновал — это делается очень просто, а вот снизиться с пяти тысяч метров до 150 м за 5–6 километров до центральной площади Кабула в условиях сильно пересеченной гористой местности было нелегко и… небезопасно.

После каждого тренировочного полета (а их было пять) мы вылезали из кабин в поту. Но на параде прошли отлично, за что были награждены ценными подарками афганским и нашим командованием.

Но тогда никого не надо было учить. Мы отвечали только за себя, показывали возможности нашей техники и свое личное мастерство. Теперь же, в Египте, нам предстояло свои знания и опыт передать летному и техническому составу АРЕ. Задуматься было над чем.

В последний день перед отлетом в Каир я зашел в Главный штаб ВВС, чтобы окончательно утрясти некоторые вопросы по командировке. После встреч и плодотворных бесед со многими специалистами мне посоветовали обязательно встретиться с полковником Лаврентьевым Евгением Алексеевичем. Наша беседа с ним длилась часа полтора. Все, что было мне сказано этим замечательным человеком, пригодилось не только в Египте, но и в ходе моей дальнейшей службы после возвращения из командировки. Грамотные деловые ответы я получил на все свои вопросы. «Ну, а когда прилетишь в Египет, — подчеркнул Евгений Алексеевич, — там уж действуй по обстановке».

Таким образом, после солидной подготовки в Москве каждый специалист нашей группы почувствовал, что он «врос» в Египет, хотя неясных моментов еще оставалось много.

Итак, наступил день отлета. Шереметьевский аэропорт. Быстро проходим таможенные формальности. Закрывается за нами последняя пограничная дверь и мы, хотя пока еще в Москве, но уже за границей. Дальше обычная посадка в наш родной Ил-62, короткий инструктаж бортпроводницы и долгожданный взлет.

Полет по маршруту над нашей территорией, конечно, никого из нас не удивил, но когда бортпроводница сообщила, что пролетаем над столицей Турции Анкарой, все с большим интересом прильнули к иллюминаторам. А вскоре там далеко внизу заблестела темно-синяя водная гладь — полет продолжался над Средиземным морем.

О том, что наш авиалайнер подлетает к Египту, мы догадались, издалека увидев характерную конфигурацию береговой черты Средиземного моря.

Вскоре самолет пошел на снижение, и под нами потянулась серая без каких-либо ориентиров и признаков жизни песчаная Ливийская пустыня. Увлекшись наблюдением за местностью, мы не заметили, как подошли к посадке. Следует еле заметное касание колес, и наш Ил-62 уже катится по взлетно-посадочной полосе… Каир.

После заруливания на стоянку получилось так, что из самолета наша группа выходила первой. Все сразу заметили, что слева от самолета стоит камуфлированный бронетранспортер, на котором сверху сидело человек 10 солдат с автоматами, стволы которых были направлены точно на нас. Признаюсь, стало как-то не по себе. Мелькнула мысль: «Вот это встреча!». Потом, правда, нам объяснили, что команда бронетранспортера выполняет задачу по охране пассажиров от возможных диверсий.

В здании каирского аэропорта встретил нас советский представитель и автобусом доставил в гостиницу, огромное серое здание на окраине Каира.

День уже близился к вечеру. Мы поужинали «чем бог послал», и вскоре весь личный состав группы уснул богатырским сном.

А утром следующего дня нас пригласили в штаб египетских ВВС, где наши старшие советники Герой Советского Союза генерал-майор авиации Долгарев Павел Михайлович и генерал-майор авиации Загайный Павел Алексеевич приказали мне в недельный срок составить программу переучивания летного и технического состава АРЕ на самолет С-32, представить ее на утверждение нашего и египетского руководства.

Когда программа была составлена и обсуждена с товарищами Долгаревым П.М. и Загайным П.А., мы все вместе прибыли для ее согласования к бывшему тогда начальнику штаба ВВС АРЕ Хосни Мубараку. Это была моя первая встреча с нынешним президентом Египта.

Войдя в довольно просторный, хорошо меблированный кабинет, все обратили внимание на сидящего за столом симпатичного, плотного телосложения мужчину в военной форме кофейного цвета с соответствующими знаками отличия. Он быстро вышел из-за стола и тепло поздоровался с каждым из нас. После того, как предложил всем сесть, спросил, что мы желаем пить — чай или кофе. Желание всех безапелляционно выразил генерал Долгарев П.М. Он четко и внятно произнес:

«Будем пить чай!».

Закончив с этой традиционной в Египте процедурой, мы приступили к делу.

В целом программа переучивания Хосни Мубараку понравилась. В ней были расписаны задачи каждого нашего специалиста по дням месяца. Другими словами, этот документ отражал не только то, что нужно сделать, но и когда должен быть выполнен очередной пункт, кто несет за это ответственность. Хосни Му-барак после ознакомления с программой предложил несколько сократить сроки переучивания, учитывая то, что мы будем иметь дело не с молодыми лейтенантами, а с опытными летчиками. Некоторые из них являются командирами подразделений, частей и даже соединений.

Мы согласились с замечаниями начальника штаба ВВС, и после этого программа переучивания была окончательно утверждена. Здесь же на совещании довольно остро встал вопрос, на каком аэродроме переучивать летный и технический состав? Нам предложили один из двух аэродромов: Бельбейс или Джанаклиз. Оба в одинаковой степени были пригодны для производства полетов. Но бытовые условия на аэродроме Бельбейс были значительно лучше. Здесь в полное распоряжение наших специалистов отдавалась небольшая, но очень уютная двухэтажная гостиница, в которой стояли два вместительных холодильника, газовая плита, достаточное количество изолированных комнат, где можно было хорошо отдохнуть. И кроме всего прочего, на аэродроме Бельбейс был прекрасный бассейн. Он-то, главным образом, и повлиял на окончательный выбор места переучивания.

Итак, все организационные вопросы были завершены. Мы приступили к практическому переучиванию.

Сам процесс переучивания шел по нашим канонам, т. е. мы давали своим подопечным полную теоретическую подготовку, затем принимали от них зачеты и лишь после этого допускали летчиков к полетам, а инженерно-технический состав — к обслуживанию самолета С-32.

В то время, когда инженеры проводили теоретические занятия, я должен был перегонять самолеты с аэродрома сборки Джанаклиз на аэродром Бельбейс. И вот в один из июльских дней получаю задачу перегнать первый собранный самолет. Так как на аэродроме Джанаклиз я не был «прописан», не стоял ни на каком довольствии, меня для перегонки очередного самолета возили из Каира в Джанаклис на малюсеньком двухместном связном самолете под громким названием «Гумхурия» («Республика»).

Команда сборки самолетов с нетерпением ждала моего прибытия, так как их труд как бы негласно оценивался выпуском собранного самолета в воздух. После радостной встречи с заводскими специалистами на египетской земле техник самолета доложил, что машина к полету готова. Не теряя времени, осматриваю самолет по установленной схеме и расписываюсь в журнале приемки.

После посадки в кабину как-то учащенно забилось сердце: мне показалось, что сижу в самолете на своем родном аэродроме, с которого не так давно мы стартовали в командировку. Но это секундное воспоминание быстро улетучилось. Нужно было запускать двигатель, выруливать на взлетную полосу и не просто взлететь, а показать взлет советского истребителя-бомбардировщика с изменяемой стреловидностью крыла.

Я, безусловно, знал, что за этим первым взлетом нового типа самолета наблюдают не только наши и египетские специалисты. Наверняка смотрят и «невидимые» глаза.

Вырулив на взлетную полосу, запрашиваю взлет и одновременно даю полные обороты двигателю. «Взлет разрешаю!» — послышалось в наушниках шлемофона. Отпускаю тормоза, и мой красавец С-32 стремительно начинает разбег. Проходят считанные секунды, поднимаю нос самолета, и он тут же отрывается от взлетно-посадочной полосы. С ростом скорости максимально увеличиваю взлетный угол. Практически в конце полосы самолет уже достиг высоты более тысячи метров и (по наблюдениям с земли) как бы растаял в плотной утренней дымке.

«Так держать!» — последовала короткая команда со стартового командного пункта, что означало «взлет отличный».

Набрав высоту 4000 метров, беру курс на аэродром Бель-бейс. И вот впервые я один в небе Египта. Казалось бы, какая разница, в чьем небе лететь. Но все же разница есть. Когда летишь над своими родными полями, лесами, горами, морями, как бы чувствуешь теплое дыхание Родины, ее гордость за своих сыновей, бороздящих пятый океан.

Естественно, однообразный рельеф местности территории Египта действует на психику не лучшим образом. Я летел с запада строго на восток. С левой стороны по курсу в густой серой дымке кое-где просматривались отдельные мелкие населенные пункты, а справа — бескрайние пески пустыни. Как-то сами собой пришли на ум слова известной песни: «Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна».

Однообразная обстановка создавала впечатление, что самолет не летит, а висит в воздухе. И лишь характерный звук работы двигателя, мигание многочисленных сигнальных лампочек говорило о том, что самолет все-таки летит. Бортовые часы четко показывали местное египетское время и время полета от аэродрома Джанаклиз. Через десять минут полета я установил связь с аэродромом Бельбейс. Получил разрешение снизиться до высоты 500 метров, выработать лишнее топливо над аэродромом и произвести посадку. Но перед тем как приземлиться я обязан был показать «товар лицом», т. е. нужно было продемонстрировать самолет С-32 перед летчиками, которые (я в этом был уверен) с нетерпением ждут поступления новой машины. Порядок этого маленького показа мною был продуман заранее.

После опознавания аэродрома, точная копия которого находилась у меня в кабине, прохожу правее полосы с той целью, чтобы детально рассмотреть местность, подходы к полосе, расположение различных сооружений на аэродроме, места сбора личного состава. Затем, километров за 20 до аэродрома, снижаюсь на предельно малую высоту, устанавливаю стреловидность крыла 60° и на максимальной скорости проношусь между взлетной полосой и ангарами. Затем повторяю заход по этому же маршруту, но с минимальной стреловидностью (30°) и минимальной скоростью.

В третьем заходе со стреловидностью крыла 45° я набрал максимальную скорость и над взлетной полосой выполнил полупетлю.

После посадки и заруливания на стоянку я оказался в плотном кольце летного и технического состава египтян. По их радостным лицам нетрудно было определить, что этот маленький показ самолета произвел на них хорошее впечатление. Тут же мне было задано много вопросов по самолету, его оборудованию, различным системам, вооружению, и лишь время обеда помешало нам продолжать эту импровизированную встречу.

Так закончился мой первый летный день в Египте. Через три дня мне удалось перегнать уже два самолета. Дело, как говорится, спорилось. Связной самолетик «Гумхурия» трудился в полную силу. На аэродром сборки самолетов меня возил один и тот же летчик. Но когда наступил черед перегонять седьмой С-32, на самолет связи «Гумхурия» дали другого летчика.

В точно назначенное время я прибыл на стоянку, где меня уже поджидал «новичок», медленно прохаживаясь перед «Гумху-рией» Я поздоровался с ним и сразу понял, что он ни одного слова не знает по-русски. Ничего удивительного в этом не было. Несколько не понравилось в нем другое: какая-то излишняя самоуверенность, наигранность. Чуть ли ни за каждым словом он поднимал большой палец и повторял: «О кэй». В авиации обычно таких пилотов недолюбливают.

Занимаем места в кабине. Пилот тут же запускает двигатель. Затем, повернувшись в пол-оборота, некоторое время смотрит в сторону командного пункта аэродрома и как бы утвердительно качает головой. Все это «немое кино» означало: «Вам взлет разрешен!» С помощью жестов спрашиваю у пилота: «А что, радиостанции на самолете нет?» Он с улыбкой мотает головой, т. е. действительно нет.

Развернувшись на рулежную дорожку, летчик дал полные обороты двигателю и взлетел. По нашим документам этот дерзкий взлет был бы рассмотрен как лихачество высшей степени, ну а по авиационным законам страны пребывания, очевидно, это была норма.

Первые минут пятнадцать мы летели строго на север вдоль левого берега Нила. Могучая река со своими зелеными берегами осталась позади. С каждой минутой «Гумхурия» все дальше и дальше уходила в безжизненную Ливийскую пустыню. Куда ни глянь — везде густая приземная дымка и серый песок.

Курс и время полета на аэродром Джанаклиз я знал. И, естественно, в ходе этого полета периодически смотрел на компас и свои наручные часы. Бросилось в глаза, что командир «Гумху-рии» после того, как мы отошли от «зоны жизни», т. е. от р. Нил, довольно часто стал посматривать на землю, резко наклоняя наш малюсенький «тихоход» то влево, то вправо. При этом он практически не обращал внимания на указатель курса. Самолет постепенно стал уклоняться влево от заданного маршрута. У меня мелькнула мысль: «А знает ли пилот, где мы находимся?». Но… в авиации существует неписаный закон: давать в воздухе командиру экипажа рекомендации, советы, а тем более указания кем бы то ни было — значит проявить бестактность, задеть самолюбие летчика. Это все равно, что пассажир будет учить таксиста, как ему нужно ехать. Но когда по времени мы уже должны были подходить к аэродрому Джанаклиз, а его пока и в помине нет, тут я решил нарушить этикет. Мучительно вспоминая нужные слова из своего скудного запаса английского языка, спрашиваю у пилота, показывая на карту: «Где мы находимся?» Он пожимает плечами. Всю его самоуверенность, оптимизм как ветром сдуло. В эти минуты я по-настоящему пожалел, что никогда не уделял серьезного внимания изучению английского языка.

Видя, что командир экипажа полностью потерял ориентировку, принимаю решение взять командование на себя. У него спрашиваю: «Хватит топлива до Каира?». Он утвердительно кивает головой. Рукой показываю ему, чтобы разворачивался вправо и летел домой. Летчик возражать не стал. И вот в процессе разворота мне удалось краем глаза увидеть сначала часть рулежной дорожки, а потом и конец взлетно-посадочной полосы аэродрома Джанаклиз. Я тут же рукой показал пилоту. Он настолько обрадовался, что чуть не выскочил из кабины. Тут же резко рванул хлипкую «Гумхурию» влево и со снижением стал заходить на посадку. В этот момент над нами на большой скорости пронесся боевой МиГ-21. Один бог знает, как мы с ним не столкнулись. И вот мы наконец-то подходим к посадочной полосе. Командир экипажа, видимо от избытка чувств, забыл убрать обороты двигателя и попытался сесть. Но умная «Гумхурия» тут же взмыла над полосой метров на 5. Только после этого «водитель» понял в чем дело, убрал обороты, и мы сели, как говорят в авиации, «на три точки поодиночке». После заруливания на стоянку и выключения двигателя летчик некоторое время сидел молча. Затем, как бы очнувшись, крепко пожал мне руку.

И вот прошло уже почти тридцать лет, но я до сих пор удивляюсь, как можно было этому «веселому летчику» так безобразно готовиться и полету? Этот случай лишний раз подтверждает незыблемое правило, что к любому полету следует готовиться со всей серьезностью и даже тогда, когда собирается лететь на таком простейшем самолете как «Гумхурия».

Перегонка остальных самолетов с аэродрома Джанаклиз на аэродром Бельбейс прошла без каких-либо приключений.

В то время, когда я занимался перегонкой самолетов, специалисты инженерно-технического состава группы значительно продвинулись по плану теоретической подготовки. И надо отдать должное трудолюбию всех без исключения моих коллег. Каждый, проводя то или иное занятие с летным или техническим составом, не жалел ни, сил, ни времени, добиваясь главного — качества подготовки «учеников». И вот на этом этапе, как мы и предполагали, проявился так называемый языковый барьер.

На свою первую лекцию с летным составом я прибыл с переводчиком — «англичанином». К занятию мы с ним готовились очень тщательно. И все же в самом начале лекции я почувствовал, что летчики с трудом воспринимают перевод. Наш переводчик изо всех сил старался подбирать нужные английские слова, но они не всегда достигали цели. Понимая, что нам трудно проводить занятие, один из египетских летчиков встал и на довольно неплохом русском языке сказал: «Мистер Ена, Вы читайте лекцию, а переводить не нужно. Мы по-русски понимаем лучше, чем говорим». Все слушатели заулыбались, а мы с переводчиком облегченно вздохнули. В дальнейшем все занятия мы проводили с обязательным присутствием переводчика, но зачастую он находился в «дежурном режиме».

Здесь хотелось бы особо подчеркнуть тот факт, что египетские летчики очень любознательный народ. Любую систему самолета, любой прибор они изучали глубоко, досконально, я бы сказал, дотошно. Поэтому, когда мы принимали у них зачеты по теоретической подготовке, трудно было кому-то поставить тройку. Любой из них заслуживал «отлично» или «хорошо».

Сдача зачетов по теоретическим дисциплинам была оформлена документально и представлена египетскому командованию и нашему старшему советнику. Этим же документом летчики допускались к полетам на новом типе самолета С-32.

Без всякого перерыва между теорией и практикой мы приступили к полетам. Мне небезынтересно было знать, как же египетские летчики будут применять на практике полученную от нас теорию.

Следует сказать, что мои египетские коллеги почти все были опытными летчиками. Из 18 человек, которые были отобраны для переучивания на самолет С-32, один командир дивизии, один заместитель командира полка, два командира эскадрильи со своими заместителями, начальник воздушно-огневой и тактической подготовки. Остальные — командиры звеньев.

Перед самостоятельным вылетом на боевом самолете я обязан был с каждым египетским летчиком слетать на учебно-боевом (на «спарке») и дать «добро» на его самостоятельный полет.

В первый день полетов удалось выпустить самостоятельно троих летчиков. В процессе полета на учебно-боевом самолете они показали свою высокую летную подготовку. Каждый из них не только грамотно эксплуатировал авиационную технику, но и «чувствовал» машину, как опытный шофер чувствует дорогу. Конечно, у каждого проверяемого летчика были незначительные отклонения на отдельных этапах полета, но все эти погрешности, как говорят, укладывались в ТУ. Тем не менее даже незначительные ошибки я старался скрупулезно разбирать после каждого полета.

И здесь мне хочется обратить внимание читателя на одну из особенностей характера египетских летчиков: они очень болезненно реагировали на те замечания, которые давал инструктор после полета. Меня об этом проинформировали советские специалисты, которые уезжали домой после окончания срока командировки. Информация, безусловно, была принята к сведению, но я и раньше стоял и стою сейчас на той позиции, что в ходе обучения (переучивания) любого летчика (а не только египетского) с одной стороны, должен быть принципиальный подход к анализу допущенных ошибок, а с другой — глубокое уважение к обучаемому. Ни в коем случае нельзя допускать при разборе ошибок обучаемого грубости, окрика, а тем более оскорбления летчика. Не только потому, что это человек неба, а самое главное, что такой «лихой» разбор кроме вреда больше ничего не дает. Распространенное среди некоторой части авиаторов мнение, что, мол, чем больше и крепче ругаешь обучаемого, тем он быстрее и лучше все усваивает — глубоко ошибочное и, как правило, свидетельствует о дремучей невоспитанности такого «учителя».

Считаю, что в ходе разбора контрольного полета со стороны инструктора должна исходить доброжелательность, стремление помочь обучаемому до глубины разобраться в каждой ошибке, если необходимо — проявить сочувствие, поставить себя на место обучаемого.

Именно такой подход к летному составу египетских ВВС помогал мне проанализировать в спокойном тоне ошибки обучаемых, не задевая их профессионального самолюбия. Часто приходилось говорить, например, так: «Мистер Ашраф! В целом Вы слетали неплохо. Но было бы еще лучше, если бы Вы на взлете более плавно поднимали нос самолета, чуть пораньше бы убрали шасси. В зоне при выполнении вертикальных фигур пилотажа необходимо более энергично создавать нужную перегрузку, в противном случае будет большая потеря скорости в верхней части фигуры…»

Шло время. Мы с головой окунулись в работу и как-то перестали замечать жару, дискомфорт, не оставалось места и для депрессии. Полтора месяца командировки пролетели, как полтора часа. Все египетские летчики уже вылетели самостоятельно и успешно продвигались к самому важному разделу программы — боевому применению самолета С-32.

Из многочисленных бесед с летным составом я убедился, что новый истребитель-бомбардировщик С-32 им нравится, они с большим удовольствием на нем летают. Египетских пилотов прельщало то, что крыло самолета было подвижным, т. е. его стреловидность можно было менять в воздухе в диапазоне от 30 до 60°. Благодаря этому новшеству сверхзвуковой восемнадцатитонный С-32 на взлете и посадке превращался в «небесный тихоход». Но, пожалуй, больше всего Летчикам нравилась система кондиционирования воздуха в кабине. На улице стоит жара 25–30°, а в кабине самолета приятная прохлада. По желанию летчика в кабине можно установить любую температуру путем нажатия на выключатель «тепло-холод».

Но, приступая к переучиванию египетских летчиков, мы совершенно не подозревали, что всеми уважаемая система кондиционирования принесет нам немало хлопот. Дело в том, что для нормальной работы системы в ее расходный бачок заливалось 5 литров спирто-водяной смеси в пропорции: 60 % спирта и 40 % воды.

И вот в один из очередных летных дней первым вырулил на полосу и взлетел командир эскадрильи подполковник Хазем. После уборки шасси он паническим голосом передал по радио: «Сильный запах спирта в кабине! Разрешите немедленно произвести посадку!!» Находящийся на стартовом командном пункте рядом с арабским наш руководитель полетов подполковник Коно-плев Г.В. передал летчику: «Наденьте кислородную маску, перейдите на чистый кислород, выработайте топливо и заходите на посадку». Мистер Хазем несколько успокоился, но вскоре сел. Еще не закончив пробег, летчик открыл фонарь кабины, чтобы скорее глотнуть чистого воздуха. Зарулив на стоянку, подполковник Хазем пулей выскочил из кабины. Как раз в этот момент мы с руководителем полетов подъехали к самолету. Командир эскадрильи был бледный, как полотно. Из его доклада следовало, что после взлета и уборки шасси при уменьшении оборотов двигателя он вдруг почувствовал тот самый злополучный запах спирта. Его тут же стошнило, но он успел надеть кислородную маску.

Об этом случае немедленно было доложено командиру полка, который вызвал меня к себе в кабинет и сказал, что пока не будет найдена причина такого своеобразного отказа техники, ни один самолет в воздух не выпускать.

Для специалистов нашей группы и представителей завода такое решение египетского руководства было, как говорят, ударом ниже пояса. У нас в Союзе на такое замечание, как запах спирта, даже не обратили бы внимания, но здесь в Египте, где строго соблюдается сухой закон, такое событие потрясло весь летный состав.

Обстановка требовала немедленных действий. На совещании заводских представителей и специалистов нашей группы, которое пришлось провести тут же на стоянке, после тщательного анализа возможной причины отказа пришли к выводу, что основной клапан системы кондиционирования, который автоматически регулирует подачу «разбавленного» спирта на испаритель, видимо отказал. Сняли с самолета этот клапан и убедились, что он почти полностью забит песком и разнородным мусором. Клапан этот аккуратно «запеленали» и, так сказать, в первозданном виде показали руководящему, летному и техническому составу полка.

Под руководством наших специалистов на всех самолетах были сняты клапаны системы, тщательно очищены и промыты, затем снова поставлены на самолеты. Кроме того, в воронки, через которые заливали в расходный бачок спирто-водяную смесь, впаяли фильтры тонкой очистки. На все эти мероприятия ушло два драгоценных для нас дня. Группа частично выбилась из графика. Пришлось изыскивать дополнительные резервы, чтобы «войти в колею».

После того, как была обнаружена и устранена причина ненормальной работы системы кондиционирования воздуха в кабине, командование ВВС Египта предложило нам взять два любых самолета и проверить на них работу системы кондиционирования в воздухе. На самолете, в кабине которого проявился запах спирта, должен был лететь я, а на другом самолете — египетский летчик по имени Хазем. Во втором полете мы с ним должны были поменяться самолетами.

И вот я на взлетной полосе. Кислородную маску умышленно не надеваю. Вывожу полные обороты двигателю, отпускаю тормоза, взлетаю. Все внимание сосредоточено на «улавливании» запаха спирта. Но его нет. Система кондиционирования работает, как женские часики, о чем я тут же доложил на землю.

Вслед за мной взлетел Хазем. У него тоже не было замечаний к работе системы. После обмена самолетами и выполнения второго полета подозрение «на запах» было снято с повестки дня. В этот же день возобновились полеты египетских летчиков. Мы облегченно вздохнули, но оказалось не надолго.

Примерно через полторы недели от некоторых летчиков стали поступать ко мне робкие доклады, что, мол, запашок спирта все же бывает.

Узнав об этом, один из заводских специалистов в сердцах сказал мне: «Андрей Васильевич, не лучше ли научить египетских летчиков употреблять спирто-водяную смесь, чем опять искать причину запаха в кабине?». Но шутка шуткой, а подозрение «на запах» у летного состава все усиливалось.

И вот в один из предвыходных дней меня вызвал к себе командир полка Фарук и в дружеской беседе сказал, что все же летчики летают с некоторой настороженностью. Нельзя ли совсем убрать спирт с самолета? Вопрос очень серьезный, и мы приняли решение через наше посольство связаться с Москвой. Вскоре оттуда пришел документ, в котором было сказано, что в странах с высокой температурой наружного воздуха в систему кондиционирования можно заливать обычную дистиллированную воду.

Этот документ мы незамедлительно довели до египетского руководства. Они поблагодарили нас, но все же для гарантии потребовали поднять самолет на большую высоту (где, как известно, очень низкая температура) и если в этих условиях вода в расходном бачке не замерзнет, то египетская сторона никаких претензий к нашей технике иметь не будет.

Посоветовавшись с заводскими специалистами, мы пришли к выводу, что в ходе предстоящего «спецполета» должно быть все в норме, а если паче чаяния на высоте порядка двенадцати тысяч метров и замерзнет вода в бачке, он треснет, и находящаяся в нем вода спокойно вытечет по мере снижения на малую высоту.

И вот в ходе подготовки к этому интригующему полету у самолета собрался чуть ли ни весь летный и технический состав полка. Внимание всех приковано к расходному бачку системы кондиционирования. Видимо, боялись, чтобы русские специалисты не обманули их и не залили в бачок вместо дистиллированной воды обычную спирто-водяную смесь.

Расписавшись в журнале приемки самолета, я обычным порядком запускаю двигатель, проверяю работу всех систем и выруливаю на взлетную полосу. Система кондиционирования работает отлично, но все же чувствуется несколько повышенная влажность воздуха в кабине.

После взлета набираю высоту по кругу над аэродромом. Все нормально. Техника работает без замечаний. На высоте 11 500 м перевожу самолет в горизонтальный полет и несколько раз меняю режим работы двигателя. Система кондиционирования работает нормально. Доложив об этом на землю, перевожу самолет на снижение с максимальной потерей высоты. Над аэродромом прохожу на 50 м, выполняю традиционную полупетлю и захожу на посадку.

После заруливания на стоянку мне показалось, что наши и египетские товарищи, проводив меня в полет, так и не сошли с места за эти 30 минут «испытаний».

После выключения двигателя я еще не успел освободить кабину, как весь «народ» тут же облепил то место на фюзеляже самолета, где находилась заливная горловина расходного бачка. Техник самолета, как бы испытывая крепость нервов собравшихся, неспеша открыл лючок подхода к горловине, а затем и саму крышку горловины. Все убедились, что бачок цел и невредим, а расход воды за весь полет был примерно таким же, как и спирто-водяной смеси.

Таким образом, «спиртовая проблема» была решена окончательно и бесповоротно.

Летная работа вошла в нормальное русло. Египетские летчики уверенно двигались по программе переучивания, а мы, советские специалисты, как бы перешли в ранг консультантов. Замечания любого летчика по работе нашей авиационной техники тут же становились достоянием всех специалистов. Любые неполадки устранялись в обязательном присутствии египетского инженерно-технического состава. Это было своего рода закрепление теории на практике. Но при устранении замечаний египетских летчиков не обходилось и без курьезных случаев.

Однажды в самый разгар полетов возвратившийся из пилотажной зоны майор Набиль доложил мне, что при отработке фигур сложного пилотажа в процессе создания незначительной перегрузки самолету в противоперегрузочный костюм летчика подается много воздуха. В результате этого летчик испытывает сильные болевые ощущения в мышцах ног и брюшной полости. Попытка летчика переставить головку регулятора подачи воздуха в минимальное положение ни к чему не привела — ее невозможно было сдвинуть с места.

Вызываю специалиста по этому агрегату капитана Н.Ямщика и приказываю ему осмотреть агрегат, устранить неисправность и доложить мне.

Прошло минут пять времени, и капитан Ямщик с виноватым видом докладывает мне: «Андрей Васильевич, эту неисправность я устранить не могу, так как отказавший агрегат не так давно передан другой службе». Я был ошарашен. «А разве вместе с агрегатом и ваши знания передали другой службе?!», — с возмущением спрашиваю его. Но капитан Н.Ямщик стоял на своем.

Время шло. Самолет уже заправили топливом и другими компонентами, а мы продолжали вести нелицеприятный разговор. Пришлось напомнить уважаемому капитану, где мы находимся и какую задачу выполняем. Но и это не помогло. В этот момент проходил мимо нас специалист по радиооборудованию самолета капитан Н.Никитин. Он действительно не имел никакого отношения к отказавшему агрегату, но, быстро вникнув в курс нашей «беседы», попросил разрешения осмотреть злополучный агрегат. В считанные секунды Никитин установил, что на головке регулятора подачи воздуха слишком сильно затянут стопорный винт. Стоило отвернуть этот маленький винтик на два оборота, и головка регулятора давления стала работать как часы.

Майор Набиль тут же сел в кабину ракетоносца и улетел в зону для отработки техники пилотирования.

В конце летной смены я ожидал, что Н.Ямщик, осознав свою промашку, извинится. Но этого не произошло. Он был уверен, что поступил правильно. Свою пассивность в ответственный момент, перестраховку, видимо, пытался прикрыть дисциплинированностью, точным выполнением обязанностей, закрепленных соответствующими циркулярами.

Безусловно, любая инструкция пишется для того, чтобы ее выполняли. Но я считаю, что всякая инструкция предусматривает, как само собой разумеющееся, осознанное выполнение ее положений. Да и то верно, что на каждый случай жизни инструкцию не напишешь.

Те условия, в которых мы находились, часто вынуждали нас действовать по своему усмотрению, по обстановке. Вот этого постулата так и не понял капитан Ямщик.

Вскоре об этом неприятном случае мы забыли. Все внимание было уделено выполнению программы переучивания. Египетские летчики радовали нас своими успехами в освоении самолета С-32. Они летали на этой машине с большой охотой. Мне самому практически невозможно было выкроить за летную смену хотя бы один полет. Все отдавали египетским летчикам. Я в основном летал лишь тогда, когда на каком-либо самолете устраняли солидный отказ, после чего требовался облет машины. Как это ни парадоксально звучит, но я радовался такому случаю.

На выходные дни весь личный состав группы с радостью возвращался из Бельбейса на «базовые» квартиры в Каир. Откровенно скажу, что в столице Египта мы неплохо отдыхали. В просторных комнатах многоэтажной гостиницы, где мы жили, было все необходимое: вода горячая и холодная, газ, холодильник, посуда, довольно приличная мебель. А в самой гостинице на первом этаже размещалась отличная библиотека, где мы помимо интересных книг, регулярно читали хотя и не совсем свежие, но и не пожелтевшие газеты и журналы. Сюда же приходили и долгожданные письма с Родины от наших жен. Вечером в летнем кинотеатре нам регулярно показывали интересные советские кинофильмы. Кроме того, мы имели возможность поехать на экскурсию к знаменитым египетским пирамидам, на Красное море и т. д. Короче говоря, условия жизни в Каире для нас, авиаторов, были довольно неплохие. И когда сравниваешь их с теми условиями, в которых находились наши боевые друзья-зенитчики вместе со своим командиром дивизии ныне генерал-полковником в отставке Смирновым Алексеем Григорьевичем, то однозначно можно сказать, что мы жили в раю.

Одной из форм отдыха личного состава нашей группы была прогулка по городу. Не спеша прохаживаясь по улицам Каира, мы как бы заглядывали в глубину веков, видели памятники седой древности и в то же время картины самой что ни на есть современности. Бросается в глаза четкое расслоение общества на богатых и бедных. Одни имеют по несколько «Мерседесов», магазинов, вилл, а другие под телегой ночуют в песке. И у этих других основным видом транспорта является не «Мерседес» или «Тоета», а его длинноухое величество ишак.

За свою длительную службу в Военно-воздушных силах мне приходилось бывать в Польше, Чехословакии, Монголии, Корее, Афганистане. Но нигде я не видел таких красивых частных вилл, как в Египте. Здесь вилла — это не просто собственный дом, а своего рода дворец, в котором воплощены лучшие мысли архитектора и филигранный труд строителя. Диву даешься, как можно проявить человеку столько изобретательности, нестандартных решений при создании того или иного проекта виллы. Каждая из них — это образец строительного искусства. Просмотрев несколько десятков частных вилл, я пытался найти две одинаковых, но увы… так и не нашел. Само собой разумеется, возле таких вилл ишака не встретишь.

Но что нам больше всего не понравилось в столице Египта, так это сверхназойливая реклама. Не берусь судить о том, насколько нравилась она самим египтянам, но нам она, мягко говоря, портила настроение. Реклама товара, безусловно, нужна, но в этом, как и в любом другом вопросе, должно быть чувство меры. В противном случае навязчивая реклама может сыграть не положительную, а отрицательную роль. Кстати, в настоящее время наше телевидение по части рекламы, видимо, впереди планеты всей. Результат: многие, с кем мне приходилось беседовать на эту тему, выключают телевизор, как только увидят на экране слово «Реклама».

Хотелось бы несколько слов сказать о порядках в египетской армии, в том числе и в ВЕС. На первых порах пребывания в Египте нам, советским специалистам, показалось дикостью то, что в армии бытует рукоприкладство (офицерского состава по отношению к рядовым) наказание солдат методом «лечь-встать», длительным бегом по кругу при полной амуниции, стрижкой наголо и т. д. Все эти уродливые явления нас шокировали. Но обсуждать их с личным составом армии страны пребывания мы не имели права. Это их внутреннее дело. Но смотреть на все это, конечно, очень неприятно. Жаль только, что мы об этих порядках узнали с некоторым опозданием и в некоторых случаях становились как бы виновными в том, что спровоцировали скандал.

Помню, однажды я должен был лететь на проверку техники пилотирования египетского летчика. Он мне доложил, что самолет к полету готов. Перед тем, как сесть в кабину, мы обязаны были осмотреть машину. Осматривая фюзеляж, я заметил, что вся его нижняя часть покрыта крупными и мелкими каплями гудрона. Заметного влияния на полет этот «дефект» оказать не мог, но каждый летчик любит летать на чистой машине. Поэтому я, так, мимоходом, заметил: «Да, грязноват фюзеляж». Реакция египетского летчика на мое замечание была ужасной. Он выскочил из-под самолета, подбежал к техническому составу экипажа, который стоял в одной шеренге слева от самолета и начал на них так кричать, что те бедолаги готовы были упасть в обморок. Через 5–6 минут после нагоняя весь фюзеляж блестел, как зеркало. Мы улетели в пилотажную зону выполнять задание. Но у меня на душе еще долго оставался неприятный осадок. «Дернуло же меня сказать об этом несчастном гудроне, — думал я, — ничего страшного не случилось бы с самолетом, если бы он слетал «неумытым».

В процессе дальнейшей работы мы хорошо усвоили «методику», как нужно делать замечания, и руководствовались ее принципами до конца срока командировки.

Время летело очень быстро.

С египетскими летчиками и техническим составом у нас сложились хорошие отношения, атмосфера полного взаимопонимания. Чувствовалось, что египтяне относятся к нам с уважением. Это была своеобразная форма благодарности советским специалистам за наш добросовестный труд.

Авиаторы Египта знали, что к любому нашему специалисту можно обратиться по тому или иному вопросу, который никогда не останется без ответа.

Лично у меня с некоторыми летчиками сложились крепкие товарищеские отношения. Поэтому я не удивился, когда один из них (к сожалению, забыл его фамилию) пригласил меня к себе в гости в Каир. Мне, конечно же, хотелось посмотреть, как живет египетский летчик, какая у него квартира и т. д.

После доклада своим непосредственным начальникам и проведения соответствующей беседы, мне разрешили побывать в гостях у египетского летчика при условии, что я поеду туда не один, а с двумя-тремя нашими специалистами.

И вот наступил воскресный день. Ровно в двенадцать часов дня мы прибыли в условленное место Каира. Через одну-две минуты смотрим, подкатывает к нам шикарный автомобиль черного цвета, и хозяин (т. е. наш знакомый летчик) любезно приглашает нас в машину. Следует сказать, что этот летчик, пожалуй, лучше всех говорил по-русски, учился у нас в Союзе летать на различных типах самолетов.

Когда машина тронулась, я предложил нашему знакомому взять пару бутылок чего-нибудь «для души». Но он категорически отказался от этого предложения и сказал, что если бы мы все же это сделали, то отец мог бы от него отречься.

Минут через 7–8 машина подъехала к подъезду дома, где жил этот летчик, впоследствии мы поняли, что это был дом его родителей. По красивой витой лестнице поднимаемся на второй этаж и оказываемся в коридорчике с несколькими дверьми слева и справа, из которых, как по команде, показалось несколько маленьких черных головок детворы. Очевидно, советских людей они увидели впервые. Наш гид открыл первую в коридоре дверь, и мы прошли в небольшую комнату. Посредине стоял журнальный столик, вокруг него — красивая мягкая мебель. Летчик положил на стол кипу фотокарточек, а сам удалился в боковую дверь и вскоре опять появился с огромным подносом, на котором было все: жареное и отварное мясо, плов, «длинный хлеб», прекрасные булочки, яблоки, абрикосы, дыни. В общем, все… кроме спиртного. Безусловно, мы между собой переглянулись.

За этим богатым угощением мы разговорились. Много пищи для разговора дали фотокарточки. Наш знакомый летчик охотно рассказывал, «где, что». Одна из фотокарточек нас очень заинтересовала. На ней был запечатлен представительный мужчина средних лет атлетического телосложения с широким покрывалом через плечо. Это был его отец в молодости. Он ходил на хадж в Мекку, о чем и свидетельствовала одежда на нем. Эта фотокарточка была реликвией всей семьи.

Видя наш особый интерес, хозяин торжества решил позвать отца, чтобы мы его увидели не только на фотокарточке, но и в жизни.

И вот в дверях появился человек, которому можно было дать не более шестидесяти лет, в аккуратном темно-сером костюме. Казалось, что он только что сошел с фотокарточки, которую мы продолжали рассматривать. Вежливо поздоровавшись с каждым из нас, он задал несколько вопросов: как мы долетели, как переносим здешний климат, нравится ли нам в Египте и надолго ли мы приехали. По-русски отец не знал ни одного слова. Весь наш разговор переводил сын. Беседа длилась минут пять. Затем, сославшись на занятость (он имел магазин), ушел. Мы продолжали праздновать, хотя без спиртного как-то было «не с руки». И все же время провели неплохо. Покинули мы эту уютную комнату около четырех часов дня. Много интересного узнали о жизни и быте египтян. Так, например, молодые люди в Египте после того, как они подружились, женятся не «с ходу». У них существует своего рода «кандидатский стаж». Причем касается он только будущей невесты. Жених после того, как на сто процентов договорился с девушкой, что он возьмет ее в жены, ставит в известность своих родителей. Если родители ничего не имеют против, то невеста переходит в дом жениха и «держит экзамен на зрелость». В ходе испытательного срока будущая жена показывает свое умение ладить с родителями, убирать, готовить и т. д. Другими словами, делает все, чтобы прочно прижиться «ко двору». Живет она в отдельной комнате и общается только с членами семьи, к числу которых относится и будущий муж. Длится «кандидатский стаж» полгода. И если стороны выразят обоюдное согласие, тогда назначается свадьба.

Я считаю, что это довольно неплохой обычай, который не мешало бы взять на вооружение и нам. Женитьба «с первого взгляда? как это часто бывает, особенно в последнее время, нередко приводит к скороспелому разводу. Вскоре после такой свадьбы появляется «второй взгляд», затем третий и т. д.

Хотелось бы еще сказать несколько слов о проведении египтянами религиозного праздника Рамадан. Он напоминает нашу Пасху. Но если у нас так называемый «большой пост» соблюдают постольку поскольку, то египтяне соблюдают его свято. В ходе поста люди до 18.00 ничего не едят. К вечеру все становятся раздражительными. Каждый спешит домой, поближе к кухне. И вот в эти последние часы уходящего дня очень опасно переходить улицу, как правило, перегруженную автомобилями. Водители в эти минуты меньше всего думает о соблюдении правил уличного движения — у них в голове ужин.

Вначале мы думали, что «великий пост» касается только гражданского населения. Оказывается, нет. Соблюдать пост обязаны все, в том числе и летчики! По нашим канонам голодный летчик — это предпосылка к летному происшествию. И горе тому, по чьей вине своевременно не накормили летчиков. В дни полетов мы принимаем пищу четыре раза: завтрак, второй завтрак, обед и ужин. Но египетские летчики летали в эти «постные» дни, как в обычные, совсем позабыв о том, что целый день ничего не ели. Нам жалко было на них смотреть: стоит жара 25–30°, к обшивке самолета нельзя прикоснуться без перчаток, а летчик садится в кабину и летит… голодный!

Но вот, наконец-то, прошел «Рамадан». Жизнь как бы опять вошла в свою колею. Продвижение летного состава по программе переучивания шло с небольшим опережением графика. И вот в такой обстановке, как гром среди ясного неба, поступает к нам на аэродром Бельбейс информация: прекратить полеты и всем прибыть в Каир. Оказалось, что президент Египта Анвар Садат объявил нашему послу Виноградову В.М. о том, что египетская сторона отказывается от услуг советского военного персонала.

Соблюдая требования международного этикета, советское посольство в Каире организовало прощальный ужин, куда был приглашен и я как старший группы специалистов. Ужин прошел очень хорошо, но для нас он оказался не «прощальным». Оказалось, что выводят всех наших 28 специалистов кроме тех, которые переучивают египетский персонал на новую технику. В их числе оказалась и наша группа.

Насколько мне помнится, сам вывод специалистов был проведен очень организованно, строго по графику. В считанные дни 90 % советских специалистов покинули Египет. Как-то непривычно и странно было без своих коллег. Опустела наша многоэтажная гостиница в Наср-Сити. Штаб советского руководства перевели на частную виллу. Наша группа тоже сменила место жительства. Теперь мы жили в трехэтажной вилле недалеко от штаба.

Режим работы оставался прежний, но мы чувствовали, что отношение к нам со стороны руководящего состава ВВС, мягко говоря, стало прохладным. Но мы на это мало обращали внимания — занимались своим делом. Египетские летчики, понимая наше состояние, в разговорах старались обходить вопрос вывода наших специалистов из АРЕ.

По телевидению ежедневно муссировали тему вывода советских специалистов, очень часто с продолжительными речами выступал Анвар Садат. Некоторая часть арабской публики ликовала. Но эйфория продолжалась недолго. Недели через две то и дело стали поступать сигналы из войск о том, что арабские специалисты не в состоянии сами готовить и обслуживать различную военную технику, в том числе и самолеты. Боевая готовность вооруженных сил резко снизилась. В этих условиях египетское руководство вынуждено было опять обратиться к нам за помощью.

Но наша программа переучивания уже подошла к концу. Заканчивался и срок нашей командировки. Вскоре нам сообщили: готовьтесь к убытию домой. Радости нашей не было предела. В один из рабочих дней мы надели «дипломатическую» форму одежды и при полном параде поехали на аэродром Бельбейс попрощаться с командованием полка и нашими бывшими учениками. Командир полка полковник Фарук от души поздравил нас с завершением программы переучивания, поблагодарил за самоотверженный труд и пожелал благополучного возвращения на Родину. Затем мы прибыли в штаб полка, где встретились с летчиками и инженерно-техническим составом. Они были очень удивлены, увидев нас в парадной форме. В такой форме они нас ни разу не видели. Надо прямо сказать, что прощание было очень теплым, искренним и… грустным. Да это и понятно. Арабские товарищи ежедневно ощущали нашу помощь, а мы в свою очередь уже привыкли к ним.

На следующий день вся группа была готова выехать в аэропорт с последующим убытием в Москву. Ждали автобуса.

И вот примерно в 10.00 утра на нашу виллу прибыл «вестовой» из штаба и сообщил мне, что все специалисты в 11.00 убывают на автобусе в аэропорт, а мне лично пока оставаться на месте. Источник такой информации — посольство. Для меня это был очередной удар. Уже все подписано, все сдано, чемодан полностью упакован, и вдруг- остаться!

Попрощавшись со своими ребятами, я тут же отправился в наш штаб, а потом в посольство для выяснения причин моей задержки. Оказалось, что меня оставляют для облета самолетов СУ-17 МБК после их сборки на аэродроме Бельбейс, так как другого летчика, кто бы летал на этом типе самолета, на данный момент в Египте не было. В связи с этим срок моего пребывания в Египте продлили еще на два месяца.

Как ни печально, но я вынужден был распаковать чемодан. Остались мы втроем на той же вилле: я и два переводчика. Потянулись обычные трудовые дни. Я внимательно следил за ходом сборки самолетов. Чуть ли не каждый день «уговаривал» заводских специалистов побыстрее прикручивать полукрылья к фюзеляжу, но личный состав бригады особливо не торопился: у них были свои интересы. Первый самолет для облета они мне представили к началу декабря. Затем процесс сборки пошел веселее. К новому году все шесть самолетов были облетаны и приняты египетскими представителями. Но все же новый год пришлось встретить в Каире. И только 6 января 1973 года я наконец-то вернулся на родную землю. Так закончилась эта самая длинная в моей жизни египетская командировка. Она оставила в памяти неизгладимый след. И не только потому, что все специалисты группы были награждены (я получил орден «Знак почета»), а потому, что мы знали: нашим египетским друзьям мы оказали посильную помощь.

 

Б.И.Жайворонок

Возвращение к прошлому

За время службы мне приходилось быть участником событий по оказанию интернациональной помощи в ряде государств «далекого зарубежья». Я всегда свято верил в необходимость выполнения своего воинского долга и по сей день не сомневаюсь в правоте своих действий, в актуальности тех задач, которые ставились перед подразделением, частью, командиром которых я был в то время. Дело в том, что ПВО не является оружием уничтожения, ПВО — оружие защиты. Являясь оружием защиты, ПВО уничтожает средства, несущие уничтожение.

Мы считали себя наследниками тех, кто воевал в Испании. Гордились званием интернационалистов. Насильно никого в Египет не «забривали». Перед отправкой беседовали с каждым, каждый мог отказаться. Но ни один солдат этого не сделал. Трудно поверить, но единственным струсившим, которого я сам видел, был один полковник. Перед самым Военным Советом, на котором окончательно утверждали кандидатуры офицеров, он отозвал меня в сторону, попросил высказаться против него. Что-то мямлил о том, что мол, «ноги болят, быстро бегать не могу…» Я его не виню, люди-то разные. Хорошо, что в бой с ним идти не пришлось. Одно только странно — встретил его года через три, а он уже генерал. Служил в Союзе. А на моих ребят наградные документы так и затерялись — по сей день никак не найдутся.

Вот почему я с гордостью говорю, что действительно являюсь воином-интернационалистом. Человек не станет умирать за дело, в которое он не верит. Солдат — не машина, и, выполняя приказ, он всегда будет задавать (хотя бы себе самому) естественный вопрос: ради чего?

Тогда коротко ставили задачу, а я должен был ее прочувствовать, довести до сознания солдат и отдать приказ. Я был искренен, на сто с лишним процентов верил в то, что говорил. К Египту тех лет отношение было однозначно хорошим: первая на Ближнем Востоке страна социалистической ориентации (так чуть ли не каждый день писали в газетах), наш друг и союзник, нуждающийся в поддержке. С середины 50-х Хрущев помогал Насеру оружием, посылал специалистов, поддержал в период «суэцкого кризиса» 1956-го… Наши военные преподавали в египетских академиях и обучали арабов у нас, летчики помогали отражать атаки израильской авиации… Насер приезжал в Советский Союз, было много заверений в египетско-советской дружбе. Дружба была такой, что Насеру даже присвоили звание Героя Советского Союза. Это тоже мы восприняли как должное, хотя, правда, в глубине души что-то «царапнуло». Как бы там ни было, мы тогда считали, что наша помощь Египту кровно необходима. В этом убеждали и состояние его армии, в 1967 году потерпевшей оглушительное поражение в «шестидневной войне», и экономические трудности, которые сразу же бросались в глаза. Потом, когда газетные славословия в адрес Египта сменились ледяным отчуждением, конечно, многое вспомнилось в ином свете.

…18 июля попросился я у командира дивизии поехать на проверку одного дивизиона, которым командовал майор Мансуров. Тот: «Съезди в какой-нибудь другой…» Я говорю: «Зачем мне в другой, мне в этот надо. Я провожал их со старой позиции, надо посмотреть, как разместились». Отпустил он меня. Когда я их провожал, сказал в шутку: «До моего приезда «Фантом» не сбивать. За каждый сбитый награждают, и я тоже хочу награду получить, так что дырочку просверлю только вместе с вами». Они тоже засмеялись: «Командир, — говорят, — будем ждать…» Приехал я около полудня. «Все, — говорю, — сейчас сработаем и делим все поровну». И действительно… Через двадцать минут налет. Тогда я не знал, что Мансуров перепутал позиции, стал на то место, где должен был быть ложный дивизион, ошибся ночью…

…Самый страшный удар пришелся на дивизион Толоконнико-ва. Наш — ходил ходуном от взрывов. У нас были арабские план-шетисты (это те, которые наносят движение цели на карту, принимая данные по радио). Представьте себе планшет, в центре — точка расположения дивизиона. Планшетист принимает данные, он знает: чем меньше расстояние до цели, тем ближе она к центру планшета, тем ближе он, смертоносный самолет. И вот расстояние все уменьшается…, «Фантом» выходит на нас и… Здесь планше-тисты не выдержали, сняли наушники, побросали каски (в кабине — жара, все сидят в касках, трусах и с противогазами) и бегом из кабины. Наш его хватает за трусы, каской бьет по голове и, сопровождая все непереводимыми выражениями, возвращает на место.

Этот случай был при мне. Но чтобы кто-нибудь из наших струсил — никогда. Понимаю, напряжение велико, Мансуров ведет цель, дает указания, уже оператор взял ее на автоматическое сопровождение, оператор ручного сопровождения подслеживает, и у офицера наведения нога выбивает дробь на металлическом полу кабины. На станции — только команды, шум вентиляторов, доклады о принятии команд, никаких посторонних разговоров, все понимают: или мы его сейчас, или он нас. Вмешиваться в чьи-либо действия бесполезно, каждый маневр так оттренирован, что человек работает в режиме, как бы я сказал, «осмысленного автоматизма». Каждый выполняет свою задачу и если я, не дай бог, повышу на кого-нибудь голос — может произойти непоправимый промах.

…Сбили головной самолет. Остальные тут же отвернули… Весь экран усеян точками целей, каждая из которых несет смерть, и кажется, все они идут на тебя. Но каждый выполнял свои обязанности в этом аду.

…Испытывал ли я страх? Я понимал, что такое атака израильских самолетов, что «Фантом» отличная машина, рекламу ему американцы дали знатную. Сказали: «сколько русские у вас собьют, столько мы вам бесплатно поставим». И после первых же боев 12 новеньких «Фантомов» взяли курс на Израиль, слово-то надо держать!

…Конечно, страшно! Единственное, о чем думал в эти моменты: жена, двое детей, живут в военном городке, а если что — куда они? Денежных запасов для безбедного существования нет… Все это пронеслось в голове в одно мгновение…

Когда отстрелялись, выхожу из кабины, смотрю: горит дивизион Толоконникова километрах в трех от нас. Потом он был снят с позиции, надо было ликвидировать последствия. Да… После таких боев, когда рядом с тобой гибнут люди, когда обгоревшие трупы невозможно узнать, ведь никаких документов нет, даже капсул, как у солдат Великой Отечественной, что, кстати, считаю дикостью, попробуй определи…

Люди привыкли, что сражения — это как в кино: выстрелы, дым, крики «ура»… В войсках ПВО все не так. Бой для нас — это тишина. Только шуршит вентилятор в кабине и светится экран. А на нем — несколько белых всплесков: самолеты противника. Слова команд сжаты до предела, ты сам — весь в этом экране, каждым нервом чувствуешь, как они приближаются, в какую секунду должны уйти в цель ракеты. Страшное напряжение. Эмоции исключены. Звуков боя почти не слышно — слишком большое расстояние. И только, если ты или сосед сплоховал, ухают разрывы, вздрагивает пустыня, и «Фантомы», «разгрузившись» где-то рядом, поворачивают назад.

В другом бою, уже ближе к концу активных боевых действий (я тогда находился на боевом командном пункте одной из присуэцких группировок, куда, кстати, после боя третьего августа перебросили дивизион Попова) произошло следующее.

Синай рядом. Вижу на экране: поднялась большая группа самолетов. Спокойно работаем, как учили. Самолеты в нашу сторону не полетели. И вдруг один из командиров дивизионов докладывает, что видит цель. Сопровождает ее. Уже явно наступает момент открытия огня. Докладывают параметры. Приказа стрелять пока не даю. Дальность уменьшается. Спрашиваю скорость: что-то около нуля. И все сразу же подумали: наверно, вертолет, точно, вертолет, вероятно, сбили кого-то, идет спасать своих. (Надо сказать, у израильтян очень четко была отработана система спасения своих летчиков. Как только он катапультируется из подбитого самолета, у него на поясе включается передатчик, непрерывно передающий на базу сигнал бедствия. Группа поиска слышит его, сразу же поднимаются вертолеты, самолеты сопровождения, чтобы обеспечить спасение летчика, неважно жив он или мертв, главное — доставить его на базу).

…Вроде бы точно — идет израильский вертолет, шумит… Но почему мы его не видим? Даю команду: «Посмотрите в бинокль, разберитесь, ведь рядом же…» И слышу… гомерический хохот: оказывается, это наш КрАЗ везет на позицию обед…

К исходу этого дня мне стало известно, что вводятся войска ООН, наступает перемирие. Мы начали сниматься и пошли на свои постоянные позиции, с которых обеспечивали зональную противовоздушную оборону столицы Египта — Каира. И странно, объявили перемирие, я еще не доехал до своего КП, и этот спад — больше не будет налетов, больше не будут гибнуть наши — привел к тому, что почувствовал резкую боль в сердце — инфаркт…

Но все ли проходило так гладко, как пишут об этом средства массовой информации, особенно акцентируя внимание читателей на «ура-патриотическое» решение поставленных задач при выполнении интернационального долга за рубежом.

… Несмотря на определенное негативное отношение к КПСС, особенно после распада СССР, я, как офицер, прослуживший почти 36 лет в вооруженных силах, горжусь тем, что был членом коммунистической партии. Нет более гуманных идеалов и задач, которые ставила и решала наша партия. И я не смог бы сделать то, что мне поручалось как командиру, если б не находил поддержку, понимание и помощь комсомольской и партийной организаций. Причем эти организации действительно занимались воспитанием солдат, сержантов и офицеров. У нас была идеология, в которой заложено выполнение интернационального долга. И по наиболее сложным вопросам я всегда советовался с комсомольской и с партийной организациями, и мы совместно вырабатывали пути решения задач. Таким образом, весь мой многолетний опыт командира (это более 28 лет на командных должностях: от командира бронекатера до командира бригады) подтверждают настоятельную необходимость иметь такие организации в частях и подразделениях Вооруженных сил. Их отсутствие явно снижает эффективность и в воспитании, и в укреплении воинской дисциплины, и в решении задач боевой готовности.

Но сейчас я хотел бы остановиться на тех просчетах, недостатках, которые приводили в боевых условиях не только к недоразумениям, но и к тяжелым ситуациям.

Каждая операция всегда начинается с планирования. Надо отдать должное вышестоящим штабам в том, что планирование всегда было тщательным, продуманным, грамотным. Но я почему-то сталкивался с одним и тем же недостатком — отсутствием карт у командиров и штаба бригады (части). Топографические карты нам не давали или из-за забывчивости, а если и давали, то в последний момент, возможно, в целях сохранения военной тайны. Так было во время венгерских событий, так было и в Чехословакии, где были сняты названия населенных пунктов, улиц, номера домов в городах, указатели на дорогах, включая километровые знаки.

Такая же история повторилась в Египте. И опять в порту высадки (Александрия) начинали рисовать маршрут движения в намеченную точку со слов начальников и обязательно добавляли: «Не переживайте, вас встретят». И встречали, да только понять не могли друг друга, потому что они говорили только на арабском языке, мы, как правило, только на русском. А когда попытались ориентироваться по километровым столбам, то оказалось, что мы не знали и арабских цифр.

Первые налеты израильской авиации показали, что мы имеем дело с отличной техникой и хорошо подготовленным личным составом, с квалифицированным, знающим свое дело штабом. Как правило, не было одинаково спланированных операций, не было шаблонов в тактике ведения боя. В действиях израильской авиации четко просматривался один из вариантов тактического приема: основная группа, наносящая ракетно-бомбовый удар — группа прикрытия — отвлекающая группа — группа поставщиков помех — спасательная группа и т. д. В зависимости от поставленной задачи планируется и строится тактика действия сил, участвующих в налете; также отработана и тактика действия в каждой группе.

К сожалению, при проведении боевой подготовки, на учениях, мы мало обращаем внимания на разносторонние тактические приемы в действиях авиации. Как правило, почему-то все самолеты входили в боевую зону и мы их «успешно» все уничтожали. Отсутствие глубокого взаимодействия в процессе проведения боевой подготовки и учений с командирами авиационных частей и подразделений приводило к шаблону в действиях расчетов КП зенитно-ракетных дивизионов и бригады. Поэтому уже в ходе боевых действий приходилось перестраиваться.

Кроме того, в мирное время мы довольно халатно относились к использованию аппаратуры «свой-чужой». Не знаю, кто принимал решение, но эту аппаратуру при отправке в Египет нам не дали, вероятно, из-за ее секретности. А вот устный инструктаж дали четкий: все самолеты, приближающиеся к боевой зоне, считать самолетами противника и уничтожать. Так мы и поступали в первые дни пребывания. Первый самолет, причем арабский, был сбит дивизионом Кутынцева (на посадку шел ИЛ-28). Отсутствие аппаратуры опознавания на самолете и на командном пункте бригады привело к уничтожению самолета, за что начальник штаба бригады, подполковник Ржеусский Э.М., возглавлявший в то время расчет командного пункта, получил взыскание от Министра Обороны СССР (кстати, до сего времени не снятого — наверное, о нем забыли). Отсутствие переводчиков стало второй причиной этого тяжелого случая.

На нашем командном пункте бригады размещались командир арабской зенитно-ракетной бригады, командир арабского зенитно-артеллерийского полка, командир авиабазы, советский командир зенитно-ракетной бригады. Арабским языком у нас никто не владел, не было даже разговорников. Естественно, что на таком совмещенном КП без переводчиков, без систем опознавания «свой-чужой», разобраться в принадлежности цели было просто невозможно. Поэтому начальник штаба и принял решение на уничтожение цели. Аналогичный случай произошел и в дивизионе Попова К.И., который в первые дни прибытия стоял под Александрией. Был обстрелян пассажирский самолет нашей «Стрелой», и только чудо позволило экипажу посадить машину.

После возвращения из Египта, меня часто спрашивали: «Что было самым тяжелым за время боевых действий? И я всегда отвечал: «Разобраться, где свой самолет, а где — чужой». Тем более что в воздушном пространстве Египта часто находились самолеты местных и международных авиалиний, а дисциплина полета у арабов оставляла желать лучшего. Разведывательно-информационных центров у нас не было, не было и прямой связи с диспетчерским пунктом. Вот и начали мы боевые действия по известной русской пословице: «Бей своих, чтоб чужие боялись». И только после этого «кровавого опыта» на командном пункте вскоре появилась и аппаратура «свой-чужой», и переводчики, и разговорники.

Не могу не остановиться на вопросах морально психологической подготовки личного состава. Отчетливо понимаю, что каждая подготовка к выполнению боевых задач за рубежом имеет свой гриф секретности. Поэтому, как правило, ни офицеры, ни тем более солдаты не знают, куда их забросит служба на сей раз. Конечно, это сказывается на морально-психологической подготовке личного состава, тем более что в политотделе бригады не было специалиста психолога. Следовательно, при подготовке к отъезду в Египет не было проведено ознакомительных бесед с учетом особенностей этой страны, ее географического положения, климата, экономики, культуры, политического курса и т. д. Одной из особенностей войск ПВО в условиях, когда страна находится в состоянии войны, является постоянное боевое дежурство на боевых постах. Фактически личный состав был поделен на две смены. И каждая смена должна быть готовой вступить в бой с воздушным противником. Поэтому дежурство стало изнурительным, тем более что температура воздуха доходила порой до +50 градусов, на станциях наведения ракет, радиолокационных станциях в отдельные дни температура достигала +60 градусов. Донимали нас и песчаные бури, которые загоняли мельчайший песок повсюду: в аппаратуру, приборы, технику, продукты и т. д. А тут еще тарантулы и скорпионы, которые залезали в постель, в обувь, доводили порой до психологических стрессов. Все это вместе (монотонность дежурства в тяжелых условиях) приводило к притуплению чувства ответственности у отдельных лиц, к нарушению воинской дисциплины, правил несения караульной службы и боевого дежурства. Был случай, когда из-за неосторожного обращения с личным оружием, солдат застрелил трех своих товарищей; в другом дивизионе часовой, забыв, что патрон запал в канал ствола пулемета, решил попугать дежурного смены радиолокационной станции и очередью убил его. Были случаи срывов и у офицеров, которые, узнав о награждении правительственными наградами, самовольно покидали свои расчеты и приходилось вызволять их из ночных клубов. Но жизнь есть жизнь. Я видел, как советник арабского командира зенитно-ракетного дивизиона, чудом оставшийся в живых после жестокой бомбежки позиции, после боя пил 3 дня, как говорят на Руси, не просыхая. И вот в такой обстановке надо было иметь и силы, и железную волю, чтобы не сникнуть, выстоять, не потерять контроль над личным составом бригады. И силы нашлись. Выстояли и задачу выполнили. А потом потребовалось более 15 лет доказывать, что мы участники войны, что она, как и в Афганистане, война. Война и есть война, где бы она ни проходила. И матерям, отцам, женам, детям нет разницы, на какой войне погиб их сын, муж, отец: под Кандагаром, Каиром, Ханоем, или в 1945 под Кенигсбергом. И несколько слов о «солдатских медальонах» или офицерских личных знаках — номерах. Ведь есть же опыт Великой Отечественной войны — 50 лет спустя по этим номерам-медальонам восстанавливали доброе имя человека, вычеркивая его из страшного списка «пропавших без вести». А мы все были одеты в одинаковую форму, без знаков различия, без всяких медальонов и личных номеров. И когда появились первые потери, (а погибали, как правило, только от ракетно-бомбовых ударов), попробуй опознай, где Иванов, Сидоров, Петров.

Ну а как нас встречали в Союзе после выполнения интернационального долга, как использовали наш боевой опыт, как сложилась последующая служба каждого — это отдельный разговор, и небезынтересный. Офицерский состав Московского округа, как бы, не был замечен, в то время как подавляющее большинство офицеров из других бригад — армий ПВО центрального подчинения — было назначено на более высокие должности. За службу в Египте у нас в дивизии было присвоено звание Героя Советского Союза Попову Константину Ильичу и Кутынцеву (он с Прибалтийской армии ПВО). Так вот Попова К.И. чуть не уволили в отставку, и только личное вмешательство начальника политотдела бригады подполковника Пробылова И.В., который дошел до Политуправления войск ПВО страны, позволило Попову К.И. продолжить службу уже в звании полковника и еще долгое время приносить пользу Отечеству. Может быть, причиной является засекреченность операции в Египте. Однако американский журнал «Ньюсуик» от 1 июля 1970 г. настолько подробно описал наше перебазирование, размещение и расположение позиций и командных пунктов, что даже мне, командиру бригады, эта публикация была хорошим подспорьем в ориентировке.

Думаю, что несмотря на давность этих событий, они должны быть известны людям, ибо составляют одну из важных страниц в истории отечественных Вооруженных сил.

 

А.В.Жданов

В канун прибытия главных сил

В конце декабря 1969 года египетское правительство и лично Президент Египта Гамаль Абдель Насер обратились к Советскому правительству за помощью в связи с активизацией налетов израильской авиации на военные, гражданские и промышленные объекты в глубине страны и в зоне Суэцкого канала.

Правительство Советского Союза приняло решение об оказании Египту срочных и эффективных мер.

Морозным туманным утром 9 января 1970 года с подмосковного аэродрома «Чкаловская» поднялись в воздух два самолета Ил-18, на борту которых вылетела в Египет группа генералов и офицеров Министерства обороны СССР. Группу возглавляли заместитель главнокомандующего войсками ПВО страны генерал-полковник А.Ф.Щеглов и заместитель главнокомандующего ВВС генерал армии А.Н.Ефимов. В группу входили генералы А.И.Беляков, А.К.Ваньков, ЛАГромов, М.И.Науменко и ряд офицеров ГШ ВС, войск ПВО, ВВС, РТВ.

По решению заместителя министра обороны по строительству и расквартированию войск генерал-полковника А.Н.Комаровского я был включен в состав группы как ведущий специалист по инженерному и технологическому оборудованию зенитно-ракетных комплексов «Двина» и «Печера», а также по защитным сооружениям для самолетов. Кроме того, в 1964 и 1969 гг. мне довелось работать в Египте.

Самолеты взяли курс на Будапешт, где планировалась остановка для отдыха и дозаправки самолетов. После кратковременной остановки в заснеженном Будапеште в 17 часов самолеты опять поднялись в воздух и продолжили свой путь в Египет. Позади остались Венгрия, Югославия и Греция. Впереди — бескрайние воды Средиземного моря и желтые пески Египта.

Гаснут последние лучи заходящего солнца. Спускается ночь. Кругом темнота. То тут, то там вспыхивают отдельные огоньки. Впереди по курсу появляется россыпь тусклых огней, которые постепенно приближаются. Четко вырисовываются цепочки огней, светящихся каким-то приглушенным светом. Впереди Каир.

Легкий удар, и самолет плавно бежит по бетонному покрытию полосы. Справа без единого огонька возвышается огромное темное здание Каирского аэропорта, стоящего неприступной громадой на краю летного поля. Добежав до конца взлетно-посадочной полосы, самолет резко поворачивает влево на рулежную дорожку и останавливается около одиноко стоящего одноэтажного здания, из дверей которого на летное поле падают яркие лучи электрического света. Как только самолет повернул на рулежную дорожку, аэродром опять погрузился в полную темноту.

Разместившись в машинах, мы двинулись в Каир. Минут пятнадцать машины едут по темному и пустынному пригороду. Яркий свет фар иногда вырывает из темноты отдельные постройки. Вот и Гелиополис, самый богатый и всегда сверкающий район Каира, сейчас погруженный в полумрак. Проехав по затемненным улицам к центру Каира, машины остановились у ярко освещенного подъезда фешенебельной гостиницы «Шепард», где для прибывших из Москвы были заказаны номера.

Утром в открытое окно номера вместе с шумом улицы влился голос муэдзина, зазывающий правоверных на молитву. Эти призывы разносятся над жилыми кварталами, улицами и площадями города пять раз в день: до восхода солнца, в полдень, после полудня, после захода солнца и поздним вечером.

За окном в утренней дымке открывается вид на величественный Нил, всегда зеленый остров Замалек, район Гиза и серо-желтые, освещенные восходящим солнцем, громады пирамид.

Мне посчастливилось быть в Каире несколько раз. Этот город покорил меня своей тысячелетней историей, богатейшим собранием памятников древнеегипетской, коптской и исламской культур. Я был готов в свободное время часами бродить по музеям, улицам, паркам и рынкам Каира, открывая для себя все новые и новые стороны жизни города.

В Каире нет перехода от современных европейских кварталов к арабским. Районы Шубра, Булак, Муски, Абдин, Гамра, Эзбекия, Гамалия и другие, занимающие огромную территорию Каира, со своими мечетями, базарами, старинными постройками, дурманящими запахами, шумом и гамом, — вот тот город, который до сих пор живет своей старой восточной жизнью.

Стоит только свернуть с основных улиц, площади вокзала со стоящей на ней статуей Рамзеса II или площади Оперы, как через несколько шагов попадаешь в совершенно иной город с узкими кривыми улочками и переулками, глинобитными домами, с окнами закрытыми деревянными жалюзийными решетками, гирляндами только что рубашек и простыней, переброшенных через улицу в несколько ярусов.

Улочки становятся все уже и уже. Дома прижимаются один к другому, как будто ища опору. Сумрак и тень парят здесь, защищая обитателей этих улиц от палящих лучей солнца.

Миновав просторную, всю в зелени площадь Оперы, вы втискиваетесь в узкие улочки старого Каира. В этой части города расположены знаменитые каирские базары: Муски, Хан Халили, Сук ан-Нахасин, Хан Гамза и др. Кругом бурлящая толпа. Здесь десятки тысяч людей, запрудивших не только тротуары, но и мостовые. Тысячи продавцов, ларьков, магазинчиков. Шум, гам и грохот, которые перекрываются гортанными криками продавцов-лотошников, рекламирующих свой товар.

Все это оглушает вас и втягивает в свой круговорот. Вы углубляетесь в узкую горловину улицы Муски, со всех сторон напирает толпа, несущая вас по узким улочкам и переулочкам к рынкам Ат-тарии и Хан Халили. Здесь можно купить любые товары со всего мира от персидских пушистых ковров и всевозможных тканей, отливающих золотом и серебром, до чеканных художественных изделий из драгоценных металлов.

Возвращаясь из недр старого Каира — мира загадок и контрастов — вы останавливаетесь в тени пышных деревьев сада Эзбе-кия Гарден с таким чувством, будто вас вынесло из глубины давно ушедших веков в современность.

Через несколько дней после нашего прибытия в Каир египетская сторона обратилась к нашему военному руководству с предложением разместить специалистов группы, проживающих в гостинице «Ше-пард», в новый жилой район Насер Сити на окраине Каира в здании гостиничного типа, в котором жили советские специалисты.

Свое предложение египетская сторона обосновала следующим образом — это даст возможность более надежно организовать охрану со стороны службы безопасности, максимально сократить транспортные перемещения между местом жительства и основным местом работы, уменьшить интерес местного населения и иностранных туристов к прибывшим специалистам.

По прибытии в Каир с первого дня началась напряженная и ответственная работа, которая проходила в тесном взаимодействии с военным персоналом египетских вооруженных сил, командующими родов войск, Министерством обороны и персоналом военных советников в Египте.

Генерал-майору Алексею Ивановичу Белякову и мне пришлось непосредственно работать с советником командующего инженерными войсками египетской армии Михаилом Афанасьевичем Заикой, генералом Гамалем — командующим инженерными войсками египетской армии, полковником Будауи, полковником Фатхи Исмаилом и другими офицерами инженерных войск, начальником ПВО сухопутных войск бригадиром Хельми и офицерами его штаба, а также рядом других офицеров и гражданских лиц.

Дня через четыре после нашего приезда генерал Беляков предупредил меня, что на следующий день нам, вместе с полковником Грицаем и генералом Заикой, а также генералом Гамалем и полковником Фатхи Исмаилом необходимо выехать в зону Суэцкого канала для знакомства с районом боевых действий.

Ранним утром с полковником Грицаем мы выехали из Насер-Сити в Аббасию (район Каира), где жил генерал Беляков. На другой машине нас сопровождал капитан службы безопасности Муха-мед Авадом с тремя автоматчиками. Воздух был прозрачным и неподвижным, а горизонт над Каиром сливался в сплошную свинцовую тучу. Генералы Беляков, Заика и Гамаль, а также полковник Фатхи Исмаил уже дожидались нас. Подъехав к вилле, мы вышли из машины и подошли к ожидающим нас. Поздоровавшись с нами, генерал Гамаль обратился к присутствующим и уточнил цель нашей поездки и маршрут следования. Выслушав Гамаля, мы направились к ожидающим машинам и тронулись в путь.

От Каира до Исмаилии существует две дороги: старая, вдоль канала Исмаилия, через город Бильбейс и новая, более короткая, через пустыню. Мы поехали старой дорогой вдоль канала. Проскочив Гелиополис, пересекли железную дорогу Каир-Исмаилия в районе Эль-Марг и, проехав примерно 12 км по пустынной местности, переехали Исмаильский канал у поселка Абу-Заабель. Машины выехали на шоссе Каир-Исмаилия, проходящее по северному берегу канала. Гладкая лента асфальта бежала параллельно дамбе канала, заросшей густым тростником. Высокие деревья росли вдоль обочин, образуя зеленый коридор. По обоим берегам канала непрерывной цепочкой тянулись поселки, утопающие в зелени садов, и бесконечные поля, перерезанные арыками.

То тут то там виднелись сакии — огромные вращающиеся вертикальные колеса, перекачивающие воду из канала в арык. Вращают эти колеса усталые, утопающие в грязи буйволы.

Справа по каналу от Абу-Заабель до Эль-Кассасин наши машины сопровождали пузатые филюги с разноцветными треугольными парусами. Слышалась отдаленная канонада. Внезапно с оглушительным ревом в сторону Абу-Сувейр пронеслись два истребителя МИГ-21.

Мы подъехали к Нифиша. Перед нами был Суэцкий канал и Тимсахское озеро, на противоположном берегу которых плыли в дымке полуденного зноя контуры Синайских гор. Слева Исмаилия, оставшаяся в моей памяти, как белоснежный и зеленый город в середине Суэцкого канала на берегу голубого Тимсахского озера. В результате «шестидневной войны» 1967 года, артиллерийских обстрелов и бомбардировок израильской авиации город был почти весь разрушен и казался вымершим.

Шоссе разделилось на два. Одно поворачивало на юг в сторону Суэца, другое, минуя Исмаилию, устремлялось на север вдоль Суэцкого канала к Порт-Саиду.

Мы двинулись в сторону Суэца. Прямая линия шоссе Исмаилия-Суэц, как прочерченная по линейке, устремилась вдаль. Четыре машины ГАЗ-69, набирая скорость, мчались по гладкому асфальту.

Справа простиралась ровная как стол каменная пустыня, лишенная всякой растительности. Слева, за линией железной дороги Исмаилия-Суэц, серебрилась в лучах солнца мраморная вода Большого Горького озера, в середине которого стояло несколько судов, застрявших здесь с начала военных действий между Египтом и Израилем в 1967 году.

Дорога поднималась вверх по пологому склону холма. В небе со стороны Синая показались два «фантома», идущих на средней высоте, а вдали над Синаем были видны еще два самолета, летевших на большой высоте. Вся местность хорошо просматривалась, и укрыться было негде. Летчики заметили нас. Один из «фантомов» развернулся и пошел параллельно шоссе. Другой последовал за ним. В этот момент передняя машина резко развернулась и на огромной скорости, прыгая по камням, влетела в туннель под полотном железной дороги. Остальные машины последовали за ней. Там уже находилась автомашина и четыре офицера из штаба артиллерийского полка, расквартированного в районе поселка Файда.

Мы выскочили из машин и внимательно следили за самолетами. Видно, пилоты недоумевали, потеряв нас. Оба «фантома» прошли вдоль шоссе и железной дороги в сторону Суэца. Через несколько минут самолеты опять показались. Земля содрогнулась от трех взрывов. Туннель задрожал. С потолка что-то посыпалось. Ударная волна обрушилась на портал туннеля. В воздух поднялись тучи камня и песка. Воздух наполнился пылью и едким дымом. Минут через 10–15 пыль рассеялась, но в воздухе по-прежнему стоял запах пороха. Осторожно выглянув из нашего укрытия и осмотревшись, мы увидели три воронки. Одна бомба попала в полотно железной дороги недалеко от туннеля. Две другие упали примерно в 150–200 метрах от железнодорожной насыпи. Со стороны Исмаилии слышались глухие взрывы и поднимались черные клубы дыма.

Переждав некоторое время и внимательно осмотрев небо со стороны Синая, мы покинули наше убежище, сели в машины и выехали на шоссе. Проехав несколько километров, свернули направо на грунтовую дорогу, проходящую между холмами. Через 20–25 минут наши машины подъехали к поврежденной позиции зенитно-ракетного комплекса «Двина». Поставив машины в укрытие, мы пошли по позиции и внимательно осмотрели все находящиеся здесь сооружения. Всюду виднелись воронки от бомб. Были повреждены или уничтожены окопы для пусковых установок (ПУ), разбито укрытие для антенны. Сооружение для кабин станции наведения ракет (СНР), дизельной электростанции (ДЭС), транс-портно-заряжающих машин (ТЗМ) и другой техники, а также укрытия личного состава, выполненные в монолитном железобетоне, не пострадали. Частично были повреждены только металлические защитные ворота. Все это говорило о том, что кабины и машины, находившиеся в защитных укрытиях (сооружениях), были целы. Не пострадал и личный состав. Подобные разрушения мы обнаружили еще на двух осмотренных нами в этот день позициях.

Тактика действия израильской авиации по зенитно-ракетным дивизионам была следующая — вывести из строя антенну станции наведения, пусковые установки и этим локализовать действия дивизиона.

Принимая во внимание, что комплекс «Двина» не мог работать по низколетящим целям и имел над огневой позицией мертвую зону (воронку), т. к. пусковые установки имели определенный (предельный) вертикальный угол пуска ракет, израильская авиация использовала следующий маневр. Самолет на низкой высоте и предельной скорости выходил на позицию. Сделав горку и пройдя рабочую зону действия дивизиона, самолет входил в воронку. Далее, перейдя в пике, старался прицельным бомбометанием поразить цель. Выйдя из пике, самолет с разворотом уходил от позиции. Этот прием израильской авиации мне лично пришлось наблюдать в ноябре 1969 года при налете авиации на один из дивизионов ЗРК «Двина» под Каиром. Такие же данные имелись в штабе начальника ПВО сухопутных войск бригадира Хельми.

Смеркалось, пора было возвращаться. Машины выехали на шоссе Суэц-Каир и направились в город. Поздно вечером усталые и грязные мы вернулись в Каир. На следующий день необходимо было изучить материалы, представленные египетской стороной, а также подготовить предложения для доклада по результатам поездки в зону Суэцкого канала.

Часов в шесть утра Каир проснулся от гула самолетов и оглушительных ударов воздушной волны — это были израильские «Фантомы», прорвавшиеся к городу через заградительные средства ПВО. Самолеты, преодолев звуковой барьер, уходили на низкой высоте в сторону Суэцкого канала.

Спать уже не хотелось. Я и Борис Васильевич Грицай вышли на улицу. Было тихое утро. На востоке, в стороне от жилой застройки на фоне прозрачного утреннего неба возвышалось темное кубическое здание генерального штаба, с крыши которого сирена оповещала ближайшие районы Каира о воздушной тревоге. Сегодня сирена молчала. С наступлением темноты при объявлении воздушной тревоги во всех городских кварталах вырубался свет, и Каир погружался во мрак.

Пройдя по улице и заглянув в открывшиеся магазины и на базар, где уже шла бойкая торговля, мы вернулись к нашей гостинице. Мужчины в белых, синих и пестрых голобеях стояли группами, что-то обсуждая. Женщины в своих черных мелаях спешили на рынок. Газетчик раскладывал на тротуаре журналы. Позавтракав в столовой гостиницы, мы дождались машины и поехали в офис.

К вечеру были обобщены материалы, полученные из штаба ПВО и штаба инженерных войск, а также результаты нашей поездки в зону Суэцкого канала.

Со второй половины 1969 года израильская авиация особенно ужесточила свои действия против объектов ПВО и ВВС египетской армии. В ноябре-декабре только по четырем позициям ЗРК «Двина» — Огруд, Женефа, Абу Сувейр и Абу-Султан, находящихся в зоне Суэцкого канала, израильская авиация нанесла 55 ракетно-бомбовых ударов, а по двум аэродромам Абу Сувейр и Бени-Суэйф было совершено около 12 налетов.

Задачи, которые необходимо было решать генералу Белякову и мне, состояли в следующем: ознакомиться с инженерным оснащением зенитно-артиллерийских батарей, осмотреть вышедшие из строя огневые позиции ЗРК «Двина» в приканальной зоне, проанализировать сложившуюся обстановку и тактику израильской авиации при налетах на позиции зенитно-ракетных дивизионов, подготовить варианты наиболее рационального наземного оборудования ЗРК, с учетом воздействия различных типов боеприпасов, принять участие в рекогносцировочных работах по выбору участков для размещения площадок ЗРК «Печера» центральной (Каирской) и северной (Александрийской) группировок. Решение всех этих задач должно было осуществляться в тесном взаимодействии со специалистами соответствующих направлений и военными советниками.

Кроме того, учитывая конкретные местные условия, требовалось откорректировать отдельные решения, заложенные в проекты по строительству объектов «Тюльпан» и «Кавказ», разработанных советской стороной и переданных Египту.

25 января я вместе с Беляковым, Заикой, Грицаем, генералом Га-малем, полковником Будауаи, переводчиком Юрой и майором Хашем Омаром из службы безопасности Египта выехали в Александрию.

Большой черный Шевроле пересек улицу Рамзес и углубился в жилой район Шубра. С обеих сторон возвышались серо-желтые многоэтажные жилые дома, окруженные пыльными грязными дворами без единого дерева и травинки. Дорога проходила по окраине Каира. Жилые дома окончились. Вдоль дороги потянулись заводские и складские территории, горы гниющего мусора, распространяющего зловоние.

Мы выехали за город. По обеим сторонам шоссе потянулись бескрайние поля, разрезанные каналами. То тут, то там виднелись пальмовые рощи и зеленые сады.

С правой стороны параллельно шоссе проходила железная дорога Каир-Александрия, по которой с бешеной скоростью и грохотом проносились белые обтекаемой формы пассажирские поезда. Навстречу беспрерывным потоком бежала вереница разукрашенных грузовых машин. Был по-летнему жаркий день.

Справа от обочины были видны двухсветный светофор, шлагбаум и деревянная будка, похожая на КПП. Проехав несколько десятков метров, мы обратили внимание на то, что проезжая часть шоссе расширилась до 40–50 метров и от нее в сторону отошли 3 асфальтовые дорожки длиной около 100 метров. Справа в зелени деревьев стояли несколько небольших зданий, замаскированных под цвет местности, а вдалеке виднелось несколько холмов, напоминающих арочные укрытия для самолетов. На наш немой вопрос генерал Гамаль пояснил, что на отдельных участках автомобильные магистрали превращены в запасные взлетно-посадочные полосы, а рядом оборудованы зоны рассредоточения самолетов, что позволяет при необходимости увеличить маневренность авиации.

Мы подъехали к городу Бенха, обогнули его, пересекли по старому металлическому мосту правый рукав Нила и поехали дальше к городу Танта.

По-прежнему с правой стороны от шоссе проходила железная дорога, а кругом, куда ни посмотришь, виднелись покрытые сетью оросительных каналов поля, рощи финиковых пальм и деревни, застроенные глинобитными домами с плоскими крышами и окруженные высокими также глинобитными ограждениями. Неотъемлемой частью деревни или поселка являлись, возвышающиеся над всеми постройками глинобитные голубятни в виде куполообразных или прямоугольных башен, окрашенных в белый цвет. Горшки с выбитым дном вмазывались в стены голубятен в качестве готовых гнезд. Голубей в Египте едят, и мясо их — признанный деликатес. Над большими поселками возвышаются стройные минареты мечетей.

В любое время дня на полях можно видеть работающих феллахов в своих белых, синих или полосатых голобеях, заткнутых за пояс, и широких белых, ниже колен, шароварах и серые туши с огромными рогами — буйволов.

Проехали Танту — крупный транспортный узел и промышленный город. Пересекли левый рукав Нила и двинулись дальше в сторону Даманхура. Километров через тридцать генерал Гамаль остановил машину около придорожной закусочной и предложил зайти пообедать. Мы вошли в небольшой чистый зал, где сидело несколько арабов, куривших кальян. Хозяин — высокий араб в чистой белой голобее посадил нас за стол и быстро вышел из зала. Через некоторое время на столе перед каждым из нас появились огромные салатницы с изумительным салатом, свежими помидорами, огурцами, зеленым салатом, луком и свеклой. Овощи были политы винным уксусом и оливковым маслом. На стол были положены дымящиеся пшеничные лепешки и поставлено несколько бутылок содовой и кока-колы. Затем на стол было подано второе блюдо — рис, кусочки обжаренного мяса и острый густой соус. Третье блюдо — фрукты и свежие финики. Сразу вставать из-за стола не принято. Таков здесь обычай.

Выкурив по паре сигарет, обменявшись дальнейшими планами, расплатившись и поблагодарив хозяина, мы тронулись дальше в сторону Александрии. Шоссе, по которому мы ехали, уперлось в дамбу канала Махмудия, соединяющего левый рукав Нила с Александрией (западной гаванью и портом). Повернув налево параллельно каналу, наша машина устремилась к Александрии.

Александрия встретила нас своей величественной красотой восточного приморского города, сверкающими на солнце куполами мечетей, острыми пиками минаретов и огромным количеством реклам. Более чем на 25 километров протянулась вдоль берега асфальтовая полоса набережной — Шариа эль-Корниш, по одну сторону которой пенились воды Средиземного моря, по другую вздымались ввысь многоэтажные белоснежные отели и жилые дома, вдоль которых красовались величественные пальмы.

Машина выехала на набережную, обгоняя разукрашенные конные экипажи, пользующиеся большой популярностью. У каменного парапета выстроились лотошники, на тележках которых всегда можно найти жареные присоленные орешки, сладкий миндаль, финики и холодный апельсиновый сок.

Черный «Шевроле» остановился у подъезда многоэтажной комфортабельной гостиницы «Александрия», где мы должны были остановиться на несколько дней.

Наступил вечер. С последними лучами заходящего солнца начали появляться брызжущие светом неоновые рекламы на арабском, английском и французском языках.

Несколько дней, проведенных в Александрии, были до предела насыщенными. Нам пришлось проехать часть побережья Средиземного моря от поселка Идку до поселка и железнодорожной станции Эль-Уаммам, уточнить районы и ознакомиться с участками определенными для размещения огневых позиций, провести переговоры со строительными фирмами, решив ряд вопросов, касающихся сроков строительства и производства работ. Мне лично пришлось, в эти дни, разработать и привязать к местным условиям несколько схем генеральных планов огневых позиций, в том числе и огневой позиции, разместить которую предполагалось на мысе Сельселя. Из всех выбранных площадок под размещение дивизионов наиболее оригинальной и отвечающей практически всем требованиям была эта площадка.

Мыс Сельселя — это узкая естественная каменная коса, выступающая далеко в море и отделяющая восточную гавань от Средиземного моря. Коса имела в конце небольшую круглую площадку, на которой находился ночной клуб и ресторан. На набережной у въезда на косу Сельселя в шестидесятых годах был воздвигнут монумент «Освобождение», олицетворяющий свободу Египта. С косы открывалась чудесная панорама города от мыса Фарос с фортом Каит-бей на западе до района Монтаза, где расположен дворец последнего правителя Египта — короля Фарука — и мыса Абу-Кир на востоке. Вот эту косу и решили использовать для размещения зенитно-ракетного дивизиона ЗРК «Печера».

Строительство огневой позиции «Сельселя» было закончено в установленный срок. На позиции был развернут прибывший в Египет советский зенитно-ракетный дивизион ЗРК «Печера» под командованием подполковника Хаюстова Льва Дмитриевича.

Имея пару свободных часов, я вместе с Юрой поехал в арабскую часть города. Здесь между улицей Рас-аль-Тин и восточной гаванью находилась старейшая и самая красивая в Александрии мечеть Абу аль-Аббас.

Когда смотришь на сверкающие белизной на синем безоблачном небе ажурные купола, резные карнизы и стройный минарет мечети Абу аль-Аббас удивляешься тому искусству и мастерству, которыми должны были обладать ее создатели.

Площадь перед мечетью была заполнена народом. Примостившись на каменных ступенях и плитах у входа в мечеть и дожидаясь окончания обряда, сидели женщины в своих черных мелаях.

Непрерывный гам стоял над всей этой толпой. Сквозь весь этот шум прорывались гортанные крики продавцов лотошников. В толпе всюду были видны смотрящие за порядком вездесущие шауиши (полицейские) в своей белой форме с черной портупеей. Устав от всего этого шума мы сели в машину и поехали в гостиницу.

31 января Беляков и генерал Гамаль позвонили в Каир, доложили о проделанной работе и, получив «добро», вся наша группа выехала в обратный путь.

Мне пришлось выполнить целый ряд расчетов по воздействию различных боеприпасов на сооружения и отдельные их конструктивные элементы, определить наиболее целесообразные и приемлемые конструктивные решения, разработать типовые решения планировки стационарных и временных огневых позиций для размещения дивизионов комплекса «Печера», разработать несколько конкретных генеральных планов наиболее сложных площадок (ОП) для центральной (Каирской) и северной (Александрийской) группировок, принять участие в организации строительства отдельных площадок.

Советскими специалистами был предложен вариант дислокации ЗРК «Печера» и «Двина» и ориентировочные сроки строительства позиций с учетом сроков прибытия контингента советских войск. Предстояло создать три технических дивизиона в районе Каира (Холмея, аэродром Каи-Уэст, Иншас), один технический дивизион в районе Александрии и один — в районе Асуана, использовать существующий технический дивизион в районе Александрии и техническую батарею в районе города Асуан, использовать существующие и строящийся КП бригад для размещения средств управления (3 шт.) — Каир, Суэц, Александрия. Рекомендовано несколько вариантов степени защиты сооружений (укрытий) для размещений техники на стационарных позициях. Рекомендовано также создать в каждой группировке базирования ряд запасных (полевых) и ложных позиций и обеспечить прикрытие как стационарных, так и запасных позиций подвижными зенитными установками «Шилка» и системами «Стрела».

В конце января в Египет прилетел Маршал Советского Союза П.В.Батицкий, который возглавил работу оперативной группы. Генерал-полковник А.Ф.Щеглов доложил маршалу Батицкому подготовленные предложения, которые маршал одобрил.

В первых числах февраля маршал Батицкий изложил Президенту Египта Гамаль Абдель Насеру результаты совместной работы советских и египетских военных специалистов и выработанные предложения.

На ужине, устроенном Президентом Египта Насером в честь военной делегации Советского Союза, присутствовали: вице-президент Египта Анвар Садат, посол СССР в Египте В.М. Виноградов, маршал Батицкий, генерал Щеглов, генерал Ефимов и другие генералы и офицеры военной делегации СССР, а также другие официальные лица.

Подняв бокал с шампанским, Насер произнес: «Египетское правительство и я лично очень довольны проделанной работой, тем участием, которое проявил Советский Союз в деле защиты Египта от посягательств империалистов на нашу независимость. Во время израильской агрессии 1967 года Советский Союз полностью поддержал нас. И сегодня Советский Союз с нами в нашей борьбе. Это один из самых главных факторов, говорящих о том, что мы ликвидируем последствия агрессии. Советский Союз оказывает нам политическую поддержку и экономическую помощь, поставляет вооружение и помогает специалистами в деле перестройки и перевооружения нашей армии».

К концу марта основные строительные работы по инженерному оборудованию площадок по развертыванию зенитно-ракетных комплексов «Печера» были закончены.

 

В.В.Захаров

Воспоминания командира батареи

Во время службы в Египте запомнился бой в районе Суэцкого канала. 30 июля 1970 г., находясь в районе Ком-Аушим юго-восточнее Каира на боевом дежурстве по прикрытию авиа-эскадрильи (советские МИГ-21 с нашими летчиками), мы получили приказ: произвести свертывание комплекса «С-125» и в ночь совершить марш в район Абу-Заабаль. Свертывание антенного поста, кабины, пусковых установок провели быстро, за 1 час 20 мин. при нормативе 2 часа 15 мин. и вытянулись в колонну. К нам примкнули «Шилки» (23 миллиметровые зенитные установки) и стрелки-зенитчики с комплексами «Стрела 2» (командир взвода «Шилок» и «Стрела 2» — Кривошей Николай). Марш совершался через Каир в вечернее время.

Недоуменных лиц в столице Египта было предостаточно, но инцидентов не было, за исключением одного. При въезде в Каир на одной из транспортно-заряжающих машин (ТЗМ) загорелся чехол и ЗИП между ракетами. Последствия могли быть самыми мрачными, вплоть до запуска маршевого или стартового двигателя. Барабаш Миша с водителем, умело действуя имеющимися средствами, смогли быстро ликвидировать пламя. Для выяснения причин загорания времени не было, но впоследствии мы пришли к выводу, что из толпы бросили в ТЗМ что-то зажигающее.

Скорость на марше сдерживали установки на гусеничном ходу «Шилки» и тягачи пусковых установок. Однако в назначенный пункт Абу-Заабаль мы прибыли своевременно без происшествий и потерь. Правда, водитель одной из ТЗМ близко прижался к придорожному дереву и, зацепившись за сучок, помял радиовзрыватель одной из двух ракет.

В Абу-Заабале был сделан большой привал с ночлегом. Спали в машинах и на открытом воздухе. Для спасения от комаров выдали москитные сетки, без них заснуть невозможно. Во сне если рука прислонялась к сетке, то комары так искусывали, что местами не оставалось даже кожи. Днем командир дивизиона Попов Константин Ильич, начальник разведки Петренко Михаил Петрович выехали в район Исмаилии на Суэцком канале для разведки и выбора позиции для комплекса «С-125», «Шилок», «Стрела-2», а также для выбора направления взаимодействия с другими средствами ПВО, которые должны были развернуться вместе с нами.

По прибытии в район Суэцкого канала, где самолеты Израиля, как правило, безнаказанно наносили ракетно-бомбовые удары по передовым позициям египетских войск, командир дивизиона довел до личного состава обстановку и отдал приказ на совершение марша в район Исмаилии, занятие позиции и готовности к открытию огня.

По русской традиции перед боем мы собрались (командир дивизиона, начальник штаба, замполит, командиры батарей) немного выпили за успех предстоящего боя и по-мужски договорились о том, чтобы не допустить в бою нервозности, грубости, тем более паники, как бы тяжело там не было. Погибать никто не хотел.

Ночью, совершая марш, мы все понимали, что времени для подготовки к бою нет, местность неизвестная, все нужно делать быстро и с умом. Марш совершили удачно и без потерь, несмотря на то, что двигались в районе канала, не включая фар. Иногда использовались светомаскировочные устройства. Позицию заняли сходу. Командиры стартовых взводов Воронин Николай Иванович, Мовчан Николай Федорович, а также командир взвода стрелков-зенитчиков и «Шилок» Николай Кривошей должны были произвести развертывание и подготовиться к бою. Развертывание пусковых установок, горизонтирование произвели в два раза быстрее нормативного времени. Ориентирование произвели по полярной звезде и были готовы к бою. После того, как антенный пост развернулся и позволила воздушная обстановка, провели проверку ориентирования взаимным методом и контроль функционирования.

Около 12 часов соседний комплекс «С-75» с арабским персоналом и нашими советниками сбил самолет «Скайхок» над Синайским полуостровом (над территорией противника), что дало возможность противнику обнаружить нахождение наших ракетных комплексов. Привезли обед. Ели в траншеях посменно, чтобы снизить потери в случае внезапного нападения. Именно в это время противник в составе около 40 самолетов с различных направлений внезапно напал на боевые порядки наших дивизионов. Бой шел около шести минут. Наш дивизион под командованием Попова выпустил шесть ракет из восьми и подбил два самолета «Мираж» и «Фантом». В небе творилось невероятное: шлейфы дыма подбитых самолетов вместе с бомбами. По рации мне доложила одна из «Шилок», что открыла огонь, расход 1000 снарядов. Как выяснилось впоследствии, сержант-командир установки неправильно определил высоту самолета противника, работая с прицел-дублером. Самолет на самом деле был на высоте 4,5 км, а сержанту показалось, что значительно ниже, совсем над ним. По тактико-техническим данным «Шилка» уничтожает цели на высоте до 3-х км. Как трудно было оправдываться сержанту впоследствии перед начальниками, у которых был один аргумент: «Раз открыл огонь, то почему не сбил самолет».

После пуска наших ракет загорелись маскировочные конструкции, сетки, тенты. Начали рваться бесприцельно сброшенные самолетами бомбы. Одну из «Шилок» взрыв бомбы изрешетил осколками и переставил на новое место. Экипаж находился в кабине на своих рабочих местах, поэтому никто не пострадал. Возгорание маскировочных конструкций, сетей, тентов было ликвидировано имеющимися средствами взводом под руководством командира Николая Воронина.

После боя, как правило, бывает затишье. У нас это затишье было удручающим. Осталось две ракеты основного комплекса, причем у одной из них был помят радиовзрыватель, что не гарантировало на 100 % поражение цели. Второй боекомплект (восемь ракет) находился в Каире. И если бы противник произвел второй налет на средних и больших высотах, то нам бы не сдобровать. Часа через полтора привезли второй боекомплект ракет, мы быстро установили их на пусковые установки, и жизнь стала веселей. Вечером поступила команда: свернуться, совершить марш и занять новую позицию в 30 км от занимаемой. Личный состав, перекрывая нормативы, профессионально и грамотно выполнил поставленные задачи, несмотря на то, что все делалось в абсолютной темноте (фары и всякие огни не зажигались в целях маскировки). По пути следования постоянно встречались воронки от бомб, в которые можно было залететь в любой момент при совершении марша. Личный состав, несмотря на то, что не спал двое суток, все испытания выдержал с честью. Я низко кланяюсь командирам стартовых взводов Воронину Н.И., Мовчану Н.Ф., Кривошею К, командирам пусковых установок Барабашу И., Гнездилову Г. и всем рядовым.

Немного об интернационализме. Дивизиону были приданы арабские планшетисты и охранники установок «Шилка» и ручных переносных комплексов «Стрела-2». Я был у них старшим, что доставляло немало хлопот. Переводчика не было, объяснялись, как могли. Египетские офицеры приезжали навестить своих подчиненных крайне редко и не интересовались их жизнью и бытом. Должен отметить, что вращаясь среди наших солдат, сержантов, офицеров, общаясь по вопросам службы, арабы поразительно быстро приобрели навыки русского языка, хотя и с акцентом, но овладели разговорным языком. В то время как запас слов наших солдат и офицеров исчислялся двумя десятками. На церемонии проводов наших войск в СССР присутствовал министр обороны ОАР Фаузи. Смотрю, наш арабский план-шетист все время находится в окружении министра обороны ОАР. Пытаюсь выяснить, что это значит. Оказывается, Фуад назначен в группу переводчиков к министру обороны. Вот как Фуад, начиная буквально с нуля, изучил русский язык.

Вспоминается и такой момент. Арабы, отмечая Рамадан, по существующим мусульманским законам не едят от восхода до захода солнца. Наш повар доложил мне, что арабы не завтракали. Пошел я к ним в землянку выяснить в чем дело. Они поставили условие, чтобы во время праздника им готовили и давали пищу ночью. Поваром у нас был Рустам Шакиров, готовить еще и ночью не сможет, не хватит физических сил. Я им предложил оставлять пищу, которая выдавалась на ужин, а ночью они могли бы ее подогреть и принимать. Сначала арабы согласились. Два световых дня они голодали, а на третий потянулись в палатку-столовую и стали питаться в обычном режиме с нашими солдатами. Их было 10 человек.

До сих пор не могу простить себя за допущенную мною оплошность, которая произошла из-за незнания египетских армейских порядков. Наши точки комплекса «Стрела-2» в пустыне, отнесенные от основного комплекса «С-125» на 3–4 км, охранялись от внезапного нападения арабскими полицейским и солдатом. Однажды стрелок-зенитчик рядовой Линник пожаловался, что у них на точке кто-то из арабских охранников вырезал кусок брезента из грибка, служившего защитой от солнцепека. Даже в тени температура достигала иногда 53 градуса. При очередной встрече с египетским офицером я, как-то вскользь упомянул об этом, думая, что офицер пожурит, ну поругает, предупредит охранника, как это у нас бывает. Через два дня объезжая, точки с целью проверки боевой готовности стрелков-зенитчиков, я заметил, что на точке, где вырезали кусок брезента из грибка, уже другой солдат-охранник. Поинтересовался, а где прежний солдат. Мне ответили: «Ка-лабуш», что означает «посадили в тюрьму». Конечно, это слишком жестоко, но таковы, оказывается, их законы.

В целом должен сказать, что все арабские солдаты несли службу нормально: и планшетисты и охранники. Конечно, бывали и погрешности в их работе: заснет планшетист на дежурстве в наушниках. С кем не бывает. Но их офицерам мы уже не жаловались. Сами воспитывали, как могли.

 

В.И.Зуб

В должности советника бригады эсминцев Египта

До последнего времени историки Российской Федерации считают (и это не расходится с курсом истории Советского Союза), что за время существования Советского государства было всего две войны: Гражданская (1918–1920) и Великая Отечественная (1941–1945 гг.). Все остальные военные действия именуются либо как «конфликт на границе» (с Финляндией — 1939–1940 гг., «бой у озера Хасан» в июле-августе 1938 г.); либо как «освободительные походы» (1939–1940 гг.) советских войск в целях оказания помощи народам Западной Украины, Западной Белоруссии, Бессарабии и Северной Буковины, насильственно отторгнутым от Советской России в годы Гражданской войны; либо как «участие в боях» (Халхин-Гол, Испания, Китай); либо как «выполнение интернационального долга», «оказание помощи» (Венгрия-1956 г., Чехословакия, Корея, Куба, Вьетнам, Ангола, Мозамбик, Эфиопия, Египет, Никарагуа, Афганистан и другие). Всего, по данным Генерального штаба ВС РФ, наши военные советники и специалисты находились почти в 50 государствах мира (газ. «Красная Звезда» № 100 (21 087) от 5 мая 1993 г), где по приказу Родины решали задачи в обстановке, требующей самопожертвования и мужества.

Как отмечает газета «Красная Звезда» от 5 мая 1993 года: «Генералы, офицеры и прапорщики, получившие боевой опыт в огне сражений, перенесшие лишения, гибель боевых друзей — это золотой фонд нашей армии», и далее: «Никакие перемены в политической жизни общества не должны затенять светлую память о людях, честно выполнивших свой воинский долг». Это, безусловно, справедливо и сегодня узаконено.

Много последнее время пишется и говорится на разных уровнях и в различных изданиях (под рубрикой «Гриф секретности снят») о воинах-интернационалистах, особенно об Афганистане. Даже звание специфическое сформировалось — «афганец» — как воплощение смелости, героизма, преданности и так далее. Создаются комитеты, общества, фонды, пансионы, закладываются памятники. И это не случайно и, несомненно, правильно. Каждый, кто участвовал в указанных событиях, знал, знает и никогда не забудет, что он был на войне, где, между прочим, убивают, калечат, и физически и морально. Слова же «выполнение интернационального долга» — лишь некое иносказание, условное обозначение, ныне узаконенного звания «участник войны».

Сегодня слова «воин-интернационалист» вызывают гордость за оказанное доверие, воспоминание о довоенных «испанцах» из интернациональных бригад, как о беспредельно преданных сынах — добровольцах своей Родины. Интернациональные бригады в Испании представляли собой боевые соединения добровольцев-антифашистов из 54 стран, сражавшихся на стороне Испанской республики во время национально-революционной войны испанского народа 1936–1939 гг. Эти бригады внесли значительный вклад в борьбу испанского народа против фашизма. Большую помощь в формировании, вооружении и подготовке интернациональных бригад (всего их было 7, более 42 тысяч добровольцев-интернационалистов), оказал СССР. Создание интернациональных бригад и их участие в боевых действиях имело не только военное, но и огромное политическое значение.

В республиканской армии отважно сражались около 3 тысяч советских добровольцев — военных советников, летчиков, танкистов, моряков и других специалистов. Советские военные специалисты оказали большую помощь республиканцам в создании регулярной Народной армии, а также в подготовке и проведении важнейших операций против интервентов и мятежников. По личным качествам, уровню подготовки, мужеству, преданности наших интернационалистов составлялось представление о Красной Армии, о Советском Союзе в целом. Кстати говоря, интернационалисты, воевавшие в Испании в 1936–1939 гг. (единственные из всех), официально не узаконены ни Правительством СССР, ни правительством Российской Федерации.

Не все знают, что среди воинов-интернационалистов были во многих странах и советские военные моряки. И выступали они не только как специалисты-консультанты по обучению и освоению советской военной техники в дружественных странах, но и в роли советских военных советников, обучающих боевому применению оружия и технических средств, управлению кораблем, подводной лодкой, ракетным или торпедным катером и другой боевой техникой. Обучение командиров соединений и объединений заключалось в подготовке высшего офицерского звена умению организовать и вести морской бой, грамотно руководить боевыми действиями. К таким боевым действиям относятся: нанесение удара по морской или береговой цели, поиск и уничтожение подводных лодок противника, высадка морского десанта и противодесантная оборона, противовоздушная оборона военно-морских баз, важных объектов, кораблей… и целый ряд других свойственных данному соединению или кораблю боевых задач.

КОНСУЛЬТАНТ — специалист в какой-либо области, дающий консультации (советы, заключения) по вопросам своей специальности.

СОВЕТНИК (военный специалист) — военнослужащий (обычно из числа офицерского состава)…, направленный в соответствии с двусторонним соглашением в другое государство для оказания помощи в создании Вооруженных Сил, подготовке военных кадров, обучении войск, освоении вооружения и военной техники, закупленной государством в другой стране, а иногда и для помощи в организации и ведении боевых действий». (Словарь военных терминов, Москва, Военное издательство, 1988 г.)

Понятие «военный советник» в отличие от «консультанта», четко было разграничено Приказом Министра Обороны СССР в конце 1967 года. Принципиальная разница этих двух, на первый взгляд одинаковых понятий, заключалась в том, что советник, наряду с подсоветным, нес ответственность за боевую готовность корабля, подводной лодки, соединения по законам военного времени (естественно там, где данная страна была в состоянии войны с другим государством). Это была архисложная задача для наших советников, если учесть что ни экипаж, ни штабы и командование официально советникам не подчинялись. Правда, в приказе о советниках в конце было положение о том, что, если подсоветный не принимал совет (рекомендацию), то советник должен был не мешать действиям подсоветного, но при этом был обязан немедленно доложить об этом своему старшему начальнику (а ведь советник отвечал за боевую готовность). На берегу, в ходе боевой подготовки, когда неграмотные, неправильные действия серьезно ничему не угрожали — понятно. А в бою? а в ходе сложного маневрирования? при совместных действиях с другими силами? Были вопросы! Были конфликты! Многое зависело от взаимоотношений, понимания и уважения советника и подсоветного. Не последнюю роль играло знание языка страны пребывания или другого (английского, французского, испанского и др.) языка, чтобы можно было иметь контакт не только через переводчика, но и без него, т. е. личный прямой контакт. Если кратко сказать, от советника требовалось безукоризненное знание своих функциональных обязанностей, подкрепленное глубоким знанием оружия и технических средств, их боевого применения, а в звене командир соединения и выше — и глубоких знаний теории и практики ведения боевых действий, методики боевой и тактической подготовки, организации специальной подготовки, умения грамотно и поучительно провести боевое учение, результативно организовать борьбу за живучесть корабля, оружия и технических средств и многое, многое другое.

От советника требовались также высокий уровень профессиональной культуры, высокие моральные и нравственные качества, выдержка, твердость в управлении, уверенность в правоте принятого решения (не путать с упрямством!), и наконец, широкий политический кругозор, знание текущей обстановки в стране и в мире. В процессе практической деятельности все недостатки, в том числе и в личном воспитании, культуре, выдержке советников, прямо отражались на результатах его работы. Даже те, кто был хорошо подготовлен и чувствовал себя на первых порах достаточно уверенно, вынужден был постоянно совершенствовать и углублять свои знания, подготовку, ибо малейшее упущение, промашка отражались на убедительности обучения и, прямо скажем, на доверии подсоветного и его подчиненных.

Был и еще один фактор во взаимоотношениях, который скрыто, а в сложные моменты и открыто ставил нашего советника в сложное, если не сказать трудное положение. Когда дело доходило до грамотных действий в ходе боевых действий, подсоветный часто задавал вопрос: «А вы воевали? А вы так действовали в фактическом бою, а не в ходе учения?». Приходилось многим давать отрицательный ответ, а подсоветный с гордостью говорил: «А я воевал! То, что предлагаете Вы, неэффективно» и т. д. Только уверенность в опыте и знаниях советника, его решительности и смелости, формировала его авторитет не только в глазах подсоветного, но и всего офицерского, старшинского и личного состава. Были случаи явной неготовности и неспособности вести такую ответственную работу, а некоторые советники были досрочно откомандированы в Союз, как не справившиеся по тем или иным причинам, включая и чисто субъективные (черты характера, воспитания и т. д.).

Теперь несколько слов о себе. К концу 1967 года, когда я был направлен в Египет в качестве старшего военного советника командира бригады миноносцев, я был в звании капитана 2 ранга и с декабря 1963 года, то есть почти четыре года в должности начальника штаба 170 бригады самых современных (про тому времени) эскадренных миноносцев (56 проекта) Северного флота.

Окончив в 1950 году Высшее военно-морское училище в возрасте 21 года, прошел за короткое время службу на плавающих кораблях Каспийской флотилии и Северного флота в должности командира корабля большого охотника за подводными лодками «БО-190» (проекта «122-Б») и в 1953 году был направлен на Специальные офицерские классы в Ленинграде — класс командиров кораблей. Успешно закончив классы в 1954 году, был направлен на Северный флот на легкий крейсер «Чапаев» (проекта «68-К»), на должность помощника командира корабля, а еще через год в — 1955 году — был назначен старшим помощником командира корабля эскадренного миноносца «Оживленный» (проекта «30-Б»). Корабль был новый (1953 года постройки), плавал много и задачи решал успешно, за что в сентябре 1957 года был первым в истории флота эскадренным миноносцем, объявленным «отличным». Командир корабля был назначен с повышением, а я был назначен командиром отличного корабля. Последующие три года корабль также активно и успешно выполнял планы боевой и политической подготовки, сохраняя звание «отличного корабля», завоевывая призы Командующего Северным флотом и Главнокомандующего Военно-Морским флотом. В 1960 году я был направлен в Военно-Морскую академию в г. Ленинграде, которую окончил в 1963 году и в декабре того же года был назначен начальником штаба бригады эскадренных миноносцев. Бригада была боевая, очень активно, с высокими результатами решала задачи дальних походов и задачи боевой службы.

Я об этом пишу, чтобы было понятно, что к тому времени, когда я был назначен старшим советником командира бригады эскадренных миноносцев, я прошел хорошую командирскую школу на различных классах кораблей и соединениях, получил высокую теоретическую и практическую подготовку и был готов обучать других по вопросам эксплуатации и боевого применения боевых кораблей ВМФ. Было мне 38 лет, и была неуемная жажда активной деятельности.

Назначение в Египет, естественно, воспринял с радостью. Честно признаться, без лишней «рисовки», хотелось проверить себя в боевой обстановке, как говорится, «рвался в бой». Что это было мальчишество или серьезное, критическое отношение к себе, я оценил потом (скажу заранее — оценил положительно). Могу только сказать, что пребывание в Египте, совместная работа с арабами по освоению, подготовке и боевому применению эскадренных миноносцев, созданных умом и руками советского народа, определила в дальнейшем мои подходы к планированию, выполнению поставленных задач, обучению и воспитанию личного состава и особенно командиров кораблей, бригад и их штабов. Всю оставшуюся службу и в должности командира бригады ЭМ, и в период учебы в военной академии Генерального штаба, и длительное время в должности командира оперативной Атлантической эскадры надводных кораблей Северного флота и, наконец, в должности Первого заместителя начальника Боевой подготовки Военно-Морского флота, повышенная ответственность за личную подготовку, за высокую боевую готовность подчиненных, их способность вступить в бой и победить, помогала более качественно решать поставленные задачи.

Некоторые, прямо скажу, с пренебрежением говорили: чему можно было там научиться хорошему, что это — потерянное в службе время. Нет и нет! Война есть война! А чтобы выйти в ней победителем, необходимы высокие знания, опыт, практические навыки, интуиция, глубокий анализ всего до мелочей, командирское предвидение и многие, многие другие качества, включая преодоление любых возникающих экстремальных ситуаций, страха, паники, безысходности и других. Очень много по этому вопросу написано в различной военной, мемуарной и просто в художественной литературе. Но чтобы все это понять, проникнуться ответственностью за подчиненных, за успешное выполнение поставленных боевых задач, надо через это пройти.

Но все это было потом. А пока, возвращаясь глубокой ночью 26 октября 1967 года с моря, после непродолжительного плавания, я получил от оперативного дежурного два доклада: первое, что мне присвоено звание капитана 1 ранга и второе, что я должен 28 октября 1967 года убыть в Москву в распоряжение 10 управления (занимавшегося загранкадрами). В Москве три дня максимально напряженной подготовки: бесконечные инструктажи по всем вопросам, медицинский осмотр, прививки, оформление медицинского сертификата, паспортов и других документов. Большинство вылетали за границу впервые. Инструктажи, были конкретными, четкими, ясными.

Напутствуя нас, бывший в те годы посол СССР в ОАР товарищ Виноградов, говорил; «То, что вы будете под контролем и наблюдением разведок всех заинтересованных государств, это ясно, но вы должны понимать, что мы будем знать каждый ваш шаг, действие, слово». Мы четко понимали, что наша деятельность в ОАР, тем более после поражения в «шестидневной войне» летом 1967 года, совершенно секретная и предупреждение посла усиливало это ощущение, до предела повышало нашу ответственность и еще больше придавало нашей работе таинственность. Получив обильную информацию о политическом, экономическом положении ОАР, ее позициях в мире и на Ближнем Востоке, о политике и деятельности главы ОАР Гамаль Абдель Насера, экипированные в современную цивильную форму одежды, полные решимости, стремления и искреннего желания оказать посильную помощь нашим друзьям, мы полетели выполнять свой интернациональный долг.

У каждого из нас слово «воин-интернационалист» вызывало чувство гордости за оказанное доверие: именно тебе доверили в этот трудный для египетского народа час оказать посильную помощь. Лично у меня перед глазами возникал танкист Сергей Луконин из кинофильма 1942 года «Парень из нашего города» (роль его исполнял прекрасный артист Николай Крючков) и мне тогда тоже хотелось совершить обязательно что-то героическое и проверить себя в фактической боевой обстановке.

Второго ноября 1967 года, в Каирском аэропорту приземлился самолет, на котором прибыли первые тринадцать (потом их будет более семидесяти) советников — офицеров Военно-Морского флота Советского Союза, добровольцев для выполнения интернационального долга по оказанию помощи Военно-Морским силам ОАР.

«Первый бросок» возглавил вице-адмирал Сутягин Борис Васильевич, назначенный старшим военным советником Командующего Военно-морским флотом ОАР. С ним прибыли советники командиров соединений, военно-морских баз (Александрия, Порт-Саид, Суэц), кораблей, частей и некоторые флагманские специалисты, офицеры штаба: Тюник В.А., Шкутов Е.Г., Зенин В.А., Рыбин Н.П., Вакуленко М.В., Мичурин В.И., Кострицкий С.П., Санников А.П., Медведев В.И., Дьяченко В.Н. и другие.

ОАР находилась в состоянии войны с Израилем. После известной «шестидневной войны» летом 1967 года, в которой Египет потерпел поражение, не прошло еще и полгода. Моральное состояние экипажей кораблей, штабов, офицеров, личного состава находилось на низком уровне. Боевая готовность, техническое состояние оружия, технических средств и кораблей в целом оставляли желать лучшего, хотя корабли всех типов и катера, купленные в СССР, были современных проектов и новые. Общая организация повседневной жизни, боевой и тактической подготовки офицерского состава находились на низком уровне.

Выходы в море были большой редкостью и лишь от восхода до захода солнца. Личный состав на кораблях не жил и не питался. На эсминцах помещения камбузов (кухни) были превращены в вещевые склады, в пищеварных котлах хранилось обмундирование. На выход в море каждый член экипажа брал с собой еду (сэндвичи, бутерброды и др.).

На кораблях, стоящих на рейде в базе, оставалось три матроса и один офицер. На эсминце, где экипаж составлял более 250 человек, в том числе 25 офицеров, практически никакого наблюдения, контроля за безопасностью корабля не было. Все механизмы, после возвращения корабля с моря на базу выводились из действия, включались аккумуляторные якорные (габаритные) огни и лишь временами, сбрасывались подрывные заряды для защиты от возможных боевых пловцов. Если не было выхода в море, то рабочий день продолжался до 13–14 часов, то есть после обеда все расходились по домам, а на кораблях могли не бывать неделями. И это в состоянии войны! Боязнь выхода в море для решения боевых задач иногда приводила к прямому саботажу, в результате чего по какой-либо причине выход в море срывался. Перед нами встала достаточно конкретная задача: тщательно разобраться в фактической обстановке, состоянии боеспособности и боеготовности вверенных теперь нам соединений, кораблей и баз, укомплектованности, уровне боевой подготовки, морально-психологической готовности и наметить мероприятия, которые должны быть незамедлительно приняты, по восстановлению боевой готовности к ведению активных боевых действий.

К нашему прибытию в ОАР Военно-Морской флот Египта был самым крупным в восточной части Средиземного моря, многократно превосходил флот Израиля и включал соединения, укомплектованные современными кораблями, преимущественно Советского производства.

Старшим военным советником Командующего Военно-Морским флотом ОАР был весь период вице-адмирал Сутягин Борис Васильевич. Это уже был в «летах» (как мы тогда считали — ему было 57 лет), опытный, умудренный длительной службой в ВМФ СССР, в том числе и в годы войны, спокойный, выдержанный, грамотный моряк. Ему сразу удалось установить хорошие (относительно, конечно) взаимоотношения с Командующим ВМФ ОАР и другими руководителями флота, хотя это удавалось не всегда и не всем. Мы учились у Б.В. (так любовно, уважительно, коротко мы называли в своем кругу Бориса Васильевича) всему: и военной мудрости, и житейской. Он нам был учитель, наставник, воспитатель и просто человек, с которым можно поделиться любыми мыслями, трудностями. Много им было сделано, чтобы работа советских советников-моряков была успешной, результативной и эффективной. Сегодня Борису Васильевичу уже 85 лет, но он по-прежнему здоров (в соответствии с возрастом) бодр, сохранил память и активность в сегодняшней сложной жизни.

Бригада подводных лодок имела в своем составе 12 боеготовых современных подводных лодок (шесть ПЛ-613 проекта и шесть еще более новых 633 проекта). Старшим советником командира бригады был капитан 1 ранга Тюник Василий Андреевич (к сожалению, его уже нет в живых). Опытный, грамотный моряк-подводник, прошедший суровую школу автономных плаваний, имеющий большой практический опыт командования различными типами подводных лодок, требовательный, волевой офицер. В последующем его советнический аппарат был укомплектован до 15 человек, в том числе опытными советниками командиров подводных лодок, имеющими опыт командования ПЛ. Главная задача, которая ставилась перед бригадой подводных лодок — ведение разведки у побережья противника, быть готовыми к ведению боевых действий по боевому предназначению как самостоятельно, так и в составе тактических групп.

Бригада ракетных катеров включала 12 ракетных катеров, в том числе шесть новейших и современнейших — «205» проекта (с четырьмя ракетными контейнерами ракет «П-15»), остальные шесть были более старого проекта («183-Р»). С тех пор прошло более 30 лет, но этот ракетный комплекс и по сей день состоит на вооружении не только Военно-морского флота России, но и многих зарубежных стран. Именно этими ракетами «П-15», установленными по две на ракетных катерах «183-Р» проекта, был 21 октября 1967 года двумя ракетными катерами атакован севернее Порт-Саида и потоплен эскадренный миноносец «Эйлат» израильских ВМС. Из четырех выпущенных ракет было достигнуто три прямых попадания в цель, а четвертая уже навелась на обломки утонувшего через 5 минут эсминца. Это был большой успех египетских военных моряков и триумф советской военной техники.

Старшим советником командира бригады был капитан 1 ранга Шкутов Евгений Германович, участник Великой Отечественной войны, прославленный катерник Северного флота, командир бригады ракетных катеров Черноморского флота, участник Кубинской «эпопеи» («Карибского кризиса 1962 года») опытный грамотный моряк, волевой, требовательный, авторитетный и уважаемый. (К сожалению, его тоже уже нет в живых). Аппарат советников на бригаде ракетных катеров состоял из пяти человек, что, безусловно, требовало большого напряжения в работе, тем более, что бригада тесно взаимодействовала с другими соединениями как при выполнении задач боевой подготовки, так и в ходе решения боевых задач. На бригаде проводилась по инициативе старшего советника Шкутова Е.Г. большая исследовательская деятельность по расширению боевых возможностей ракет «П-15», в том числе, и при стрельбе по береговым объектам, что позволило значительно повысить боевую эффективность этих ракет. Накопленный опыт в последующем был использован при боевом применении ракет «П-15» в других военных конфликтах, в частности, в Индо-Пакистанском.

Бригада торпедных катеров имела в своем составе самые современные по тем временам торпедные катера «206» проекта. Старшим советником бригады был капитан 2 ранга Зениц Вячеслав Андреевич — опытный, грамотный моряк, требовательный командир. Его советнический аппарат состоял также из пяти человек (в том числе капитан 2 ранга Белокрылов СИ. и капитан 3 ранга Селянгин В.Н.), и это требовало от них больших усилий в обучении и воспитании. Бригада тесно взаимодействовала с другими соединениями, несла дозорную службу и активно решала задачи боевой подготовки.

Бригада эскадренных миноносцев — самое крупное надводное соединение — было элитным в ВМФ ОАР. Рост морского офицера по службе определялся тем, служил ты на бригаде и командовал ли ты эскадренным миноносцем или нет! В составе бригады было 9 боевых кораблей (к тому времени, все в строю): четыре эсминца советской постройки проекта «30-Б» (достаточно современных по тому времени, а два прошли ремонт и модернизацию в 1967 году в СССР); два эсминца английской постройки 1944 года (модернизированные в Бомбее — Индия) и три фрегата английской постройки тоже времен Второй мировой войны.

Кроме меня, (старшего советника командира бригады) были три советника командиров кораблей: капитан 3 ранга (в Египте получил звание 2 ранга) Чиров Валентин Кузьмич (впоследствии вице-адмирал), капитан 2 ранга Иванов Юрий Николаевич (впоследствии капитан 1 ранга) и капитан 2 ранга Коротенков Владимир Павлович (впоследствии капитан 1 ранга), на плечи каждого из которых ложилась ответственность за обучение, подготовку и поддержание боевой готовности трех кораблей (двух эсминцев и одного фрегата). Все это при отсутствии у них переводчика. Переводчик был только у старшего советника — танкист, лейтенант Николай Никитяев, который флот и корабли до Египта видел издалека и то на картинках. Он не знал и не понимал флотской специфики и терминологии, поэтому на первых порах ему было трудно работать. Но, к нашей радости, Николай очень быстро освоился, а мы к тому времени, выполняя указания наших высоких начальников, в короткие сроки освоили арабскую разговорную речь, хоть и примитивную, но позволившую работать с подсоветным без переводчика.

Бригада активно участвовала во всех мероприятиях флота: несла постоянно боевое дежурство, дозорную службу, отрабатывала взаимодействие всех надводных сил при ведении морского боя, поиске и уничтожении подводных лодок, отражении воздушного противника в море и базе и целый комплекс других задач.

Наиболее успешной операцией, в которой главную роль играли два эскадренных миноносца «30-Б» (модернизированных), во взаимодействии с ракетными и торпедными катерами и береговой сухопутной артиллерией, было нанесение совместного артиллерийского удара по береговым военным объектам на севере Синайского полуострова, 40 км восточнее порта Порт-Саида, в ночь с 9 на 10 ноября 1969 года. Все египетские газеты уже утром 10 ноября подробно дали информацию об этой операции ВМФ ОАР. 11 ноября наши газеты «Правда» и «Красная Звезда» под заголовком «Успешные операции» дали небольшую заметку о действиях ВМФ ОАР. «Подразделения египетских военно-морских сил подвергли обстрелу израильские позиции в северной части Синайского полуострова. Об этом заявил представитель командования Вооруженных Сил ОАР. Он охарактеризовал эту операцию как «наиболее успешную после потопления израильского эсминца «Эйлат». Обстрелу подверглись израильские позиции в районах Румани и Эль-Балузы, где были сосредоточены военная техника и склады топлива и боеприпасов. В заявлении представителя Вооруженных Сил ОАР отмечалось, что после нанесения артиллерийского удара по израильским объектам, египетские корабли благополучно возвратились на свои базы. В операции также принимали участие военно-воздушные силы ОАР». Нанесение удара для противника было полной неожиданностью.

В этом скромном сообщении ничего не было сказано (да по тем временам и то, что было написано, превзошло все ожидания), что при отрыве от противника эсминцы были в течение двух часов атакованы более чем 40 израильскими самолетами, три из которых эсминцы сбили. А как потом стало известно, была уничтожена и механизированная бригада противника, находившаяся там на отдыхе. А о том, как шла теоретическая и практическая подготовка к этой операции, как был введен в заблуждение противник, это отдельный, интересный и поучительный разговор, особенно с точки зрения проведенных мероприятий маскировки, демонстрационных действий, а, главное, ее скрытности. За строками короткого сообщения в газетах упорный, терпеливый, настойчивый труд советников по подготовке бригады эскадренных миноносцев к артиллерийскому налету, обеспечению боевой устойчивости отряда кораблей, взаимодействующих сил и сил прикрытия от ударов противника.

Результаты этой успешной операции были высоко оценены Президентом ОАР, Военным руководством. Командир бригады эсминцев капитан 1 ранга (полковник флота по-арабски) Галяль Фахми Абдель Вагап, командиры эскадренных миноносцев «Наср» и «Домьета» были удостоены высшей военной награды государства. В честь победы была учреждена специальная офицерская и матросская медаль. Большая группа офицеров и петиофицеров (сверхсрочников-контрактников), участников операции были награждены государственными орденами и медалями. И только советские советники остались безымянными. Установка была четкая: «советские военные советники непосредственно в боевых действиях не участвуют». И выходили мы в море безымянными, в матросской робе (рабочем синем платье), без погон и без документов. «В плен не попадать», — была установка министра Обороны СССР на одном строгом и поучительном разборе в Каире в 1968 году. И только спустя полгода, уже вернувшись в Советский Союз, трое советников были удостоены наград «За мужество и смелость при выполнении задания правительства СССР», двое были награждены орденом «Красной Звезды» и один медалью «За боевые заслуги». Это были единственные советники-моряки, удостоенные наград за период 1967–1969 годов за службу в Египте.

Четыре основных соединения вместе с соединениями Охраны водного района военно-морских баз (в том числе противолодочные и миннотральные корабли) составляли достаточно сильный флот, способный успешно решать любые боевые задачи на море. Однако обстановка была сложная. Часть кораблей (в том числе три эскадренных миноносца и один фрегат; две подводные лодки, два ракетных и два торпедных катера, два тральщика) остались на Красном море после закрытия Суэцкого канала. Из этих сил была сформирована Красноморская группа кораблей, которая была подчинена командиру бригады эскадренных миноносцев (впоследствии оформленная в отдельный дивизион). Советникам бригады эсминцев приходилось работать на два фронта, так как и на Красном море также велись боевые действия в районе южной части Синайского полуострова, обеспечивалась система ПВО Африканского побережья ОАР, решались и другие задачи.

С большим энтузиазмом и упорством, высокой ответственностью и отдачей, несмотря ни на какие трудности, выполняли свой долг наши моряки воины-интернационалисты. Советские моряки с поставленными задачами справились. Дела их и имена должен знать народ!

 

В.Б.Иванов

Египетские контрасты

Контрасты по прибытии в Египет встречались всюду. Для нас, советских людей образца 1971 г. было странно видеть все те реалии, которые сопровождают жизнь людей почти капиталистической страны, относящейся к развивающемуся третьему миру, хотя она в то время и пыталась с нашей помощью идти своим путем, путем строительства своего, арабского социализма.

Это контрасты между жизнью богатой верхушки страны и простого народа. Страна пирамид, дворцов и хижин. Резкие контрасты в образовательном уровне городской элиты и сельского населения — феллахов. Различное отношение к выполнению заповедей Ислама простым народом и теми, кто прошли учебу в европейских колледжах, университетах и академиях. Огромная дистанция между солдатами и офицерами. Издевательство над солдатами со стороны сержантов, а то и их избиение.

Большая разница между словами, обещаниями и реальным выполнением своих обещаний. В конце концов все эти контрасты переросли в то, что сначала нас, русских, прибывших оказывать помощь египтянам, в их справедливой войне с Израилем боготворили, по крайней мере, на словах, а затем попросили покинуть страну пребывания, тем самым предав идеалы насеровской революции, предав все то, к чему стремился великий народ в течение 15 лет.

Новый курс нового президента А.Садата резко контрастировал с тем, что было заложено в политику, теорию и практику Г.А.Насера.

Какие были вначале нашего пребывания приемы, какие слова говорились, клятвы в вечной дружбе и памяти потомков за все то хорошее, что сделал русский народ для Египта.

А закончилось тем, что с приходом к власти А.Садат обвинил в измене тех министров из своего кабинета, которые наиболее симпатизировали России. В армии тоже была проведена чистка. Работник управления внешних сношений подполковник М.Барди-си, с которым мне по долгу службы приходилось очень часто взаимодействовать, был обвинен в излишнем «обрусении» и казнен.

Так за что же положили свои головы те десятки убитых и покалеченных, неизбежные жертвы любой войны. Горько вспоминать, как приходилось провожать транспорт с телами наших боевых товарищей, погибших в боях. А были среди них и наши боевые подруги, как жена военного советника полковника Н.Харькова. Не выдержало сердце. Здесь виноват и климат, и солнечная активность, и постоянные нервные стрессы — переживания за мужа, который каждый день под бомбежкой выполнял поставленные задачи.

Вспоминаю беседу Главного военного советника генерал-полковника Окунева В.В. с полковником Максимовым В.Н. в госпитале 23 февраля 1971 г. в день Советской Армии.

Предыстория этой встречи такова. В январе 1971 г. на позиции 3-й полевой армии в район Исмаилии, где советником служил полковник Максимов, приехало руководство аппарата Главного военного Советника во главе с генерал — полковником Окуневым и начальник Генерального штаба генерал-полковник М.Садек. Осмотрели траншеи, блиндаж по линии фронта, который со стороны противника (Израиля) был укреплен значительно лучше, чем у египтян. Генералы Окунев и Садек провели беседы с офицерами, генералами и солдатами, которые вели оборону передних рубежей. В этот момент полковник Максимов отошел в сторону дать указание своим починенным, и вдруг, слышим взрыв. Подорвался Максимов на противопехотной мине и остался без обеих ступней ног. Его срочно отправили в военный госпиталь Маади, один из лучших госпиталей ВС АРЕ. Об этом случае было доложено Министру обороны, генералу Фаузи, который принял решение — советнику изготовить самые удобные протезы и выписать его из госпиталя только тогда, когда он сможет самостоятельно ходить. 23 февраля 1971 г. Максимов лежал в госпитале, в Союзе был праздник Вооруженных сил СССР. Главный военный советник Окунев решил поздравить его с этим праздником. Дал мне указание подобрать ему сувенир — что и было сделано. Прибыли в госпиталь. Выслушав все сказанное Главным военным советником, Максимов говорит: «Все это хорошо, товарищ генерал — полковник, но меня это не очень радует: Я вот провоевал всю Великую Отечественную с первого и до последнего дня. И воевал, наверное, хорошо, о чем говорят мои боевые награды: ордена Боевого Красного Знамени, Отечественной войны 1 и 2 степени, два ордена Красной Звезды и многие медали. Меня, Бог миловал, ни разу не ранило, а если бы и ранило, я знал, что воевал за нашу любимую Родину! А за что я здесь остался без обеих ног, кому я теперь нужен?» И он не смог сдержать слез, которые текли ручьем по его щекам. Тяжело было смотреть и слушать его трогательную речь. Заплакала и его жена Ольга Васильевна.

А действительно: «За что?» А ведь идея-то была, видимо правильная. Египет — ведущая страна арабского мира и ворота в Африку. Но, хотели как лучше, а получилось как всегда.

Я отвлекся. Итак, главная цель поездки на Суэцкий канал в этот раз, ставший злосчастным для полковника Максимова, заключалась в том, чтобы довести до совершенства все вопросы инженерного оборудования позиций.

Вопросам маскировки и созданию ложных позиций арабские военачальники придавали большое значение. Однако они многое делали методом путем проб и ошибок. Если конкретный командир уверен, что это очень необходимо — он это делал. А уверенность в этом приходила только тогда, когда он воочию убеждался в том, что противник бомбит ложную позицию, а реальную не смог обнаружить. А если данный командир не совсем был уверен в необходимости всерьез заниматься инженерным оборудованием войск, то советнику — советскому офицеру — очень трудно было убедить в этом арабского подсоветного. И некоторые советники наживали себе много неприятностей из-за этого.

В начале 1971 г. прибыла большая правительственная делегация из Советского Союза во главе с Подгорным, группу военных возглавлял первый зам. министра обороны генерал армии Соколов С. Одним из пунктов его плана было посещение передних рубежей обороны — Суэцкого канала, где дислоцировались войска 2-й и 3-й полевых армий. От Каира до Суэцкого канала 124 км. Дорога узкая, справа и слева пески, дюны и ни одного деревца. На пути движения часто попадались провода, которые пересекали дорогу поверху и далее тянулись по песку. Вдруг генерал армии Соколов задает вопрос главному военному советнику Окуневу: А что это за провода идут через дорогу и по песку? — Это связь с войсками полевых армий — отвечает тот. Гость выразил удивление: Неужели нельзя было закопать провод хотя бы на штык лопаты? А вы куда смотрите т. Окунев? Завтра советника по связи генерала Фетисова ко мне на беседу. По прибытии на линию фронта опять последовало множество замечаний Окуневу, особенно по инженерному оборудованию линии фронта. Советника генерал — майора Шитов также было приказано пригласить на следующий день на беседу к Соколову. В основном вся линия фронта вдоль Суэцкого канала была на уровне земли, даже перекрытия и те не имели какого-либо возвышения над землей. Совсем другое дело было с инженерным оборудованием и маскировкой с израильской стороны. Соколов выразился в грубой форме: «Вы хотя бы учились у противника, как надо оборудовать в инженерном плане передние рубежи».

Надо отметить, что поучиться было чему у израильской армии. Инженерное оборудование позиций на израильском берегу было великолепным: сделана насыпь песка высотой до 20–25 м; со стороны канала установлены тысячи мин и натянута колючая проволока; в насыпи вкопаны цистерны на несколько десятков тонн горючей смеси с выводом трубопроводов в Суэцкий канал. В случае форсирования канала египтянами, открывается кран, бросается факел, и поверхность канала горит. Были и другие преграды — вертикальный берег, высотой до 15 метров и насыпь под углом в 60–70 градусов. За насыпью, высота которой достигает 20–25 м, может незаметно передвигаться любая техника. Оценив обстановку, Соколов сделал определенные выводы и принял решение.

Правда, в этот же день по рекомендации главного военного советника Окунева египетские войска, дислоцированные по Суэцкому каналу, начали организовывать свою инженерную маскировку. К каналу начали свозить пустые металлические бочки из-под гудрона или жидкой смолы, которые использовали для строительства дорог и складывать их вдоль Суэцкого канала в штабеля высотой до 2–2,5 метров. Это было защитным экраном, на индикаторах израильтяне видели глухую стену. За штабелем арабы строили дороги для передвижения автотранспорта и боевой техники.

Наступил судный день для советников начальников связи генерал-майора Фетисова и начальника инженерных войск генерал-майора Шитова. На беседу был приглашен и главный военный советник генерал-полковник Окунев. Я находился в приемной. Разговор Соколова с этими начальниками был очень крутой и на самых высоких тонах, это было хорошо слышно через дверь. Соколов пригрозил их обоих снять с должностей, и, как он выразился: «Я сомневаюсь, чтобы вам, товарищи генералы, нашлись должности и в Союзе».

Под горячую руку досталось и мне. Дело в том, что помощник генерала армии Соколова выехал на аэродром для загрузки в самолет сувениров и подарков, а мне поручил проинформировать начальников о приезде президента А.Садата во дворец Эль-Кубба для проводов нашей делегации. И вот этот звонок поступил. Надо сообщить начальникам об этом, но разговор за дверью идет на повышенных тонах. Ну, думаю, была не была. Захожу и потихоньку информирую генерал-полковника Окунева о ситуации. Вдруг слышу: «Что вы тут шепчетесь? Наверное, уже подполковник, а вести себя не умеете». Ну, думаю, раз назвал подполковником, то ниже майора не разжалует. А я еще капитан. В душе я заулыбался от этой мысли, но внешне ничем себя не выдал. Генерал Окунев встал на мою защиту, в итоге опасность пронесло.

Делегацию, слава Богу, проводили. Маскировку и инженерное оборудование позиций наладили в конце концов. А все дело, видимо, было в том, что арабы готовились форсировать Суэцкий канал, а не обороняться от израильской армии, поэтому они и не считали для себя главным маскировать свои позиции в этот период.

Готовясь к форсированию Суэцкого канала с весны 1971 г. президент А.Садат стал просить новую боевую технику (танки, самолеты, вертолеты) акцентируя наше внимание на том, что в настоящее время у них на вооружении армии находится устаревшее вооружение и боевая техника, и вести боевые действия с противником они не могут, т. к. у него более современное вооружение. Это не соответствовало действительности. Главный военный советник Окунев, посоветовавшись с послом В.М.Виноградовым, доложил об этом Министру обороны СССР Маршалу Советского Союза Гречко А.А. и, видимо, по его рекомендации организовал большое совещание всех советников с постановкой задач о проведении показательных учений в дневное и ночное время. Главная цель — продемонстрировать реальные возможности нашей боевой техники. За штурвалы танков, БТР и БМП, артиллеристами пушек и орудий поставили советских специалистов, чтобы показать, на что способна наша боевая техника. Мне пришлось присутствовать на нескольких учениях. Все было четко организовано и настолько показательно проведено, что арабским генералам и офицерам было стыдно за свои слова, они просто вынуждены были молчать. Все цели были поражены без единого промаха. Наши специалисты показали себя настоящими профессионалами военного дела.

В этот же период по инициативе генерал-майора Калинина П.Г. провели учения спецвойск «Рейджерс». На учениях присутствовали все руководители аппарата ГВС и генштаба АРЕ, и уж очень понравился раздел учений по «Выживанию в пустыне». Войска «Рейджерс» похожи на наши ВДВ, однако в отдельных моментах нашим солдатам ВДВ надо еще и поучиться у них кое-чему.

Эти войска показывали, как выживать в тяжелейших условиях. У солдат было по два мешка, в которых были лягушки, куры, змеи, кролики. Солдаты выступали парами. Все они рослые, за метр восемьдесят каждый, крепкие и здоровые, накачанные. И вот наступают самые интересные моменты учения, где солдатам надо показать свою храбрость, умение и профессионализм. Надо прыгать из вертолета без парашюта на воду с высоты около 50–60 метров, и они это выполняют успешно, другие спускаются очень быстро по веревочной лесенке. С одной скалы на другую спускаются быстро по канату, а затем переправляют с собой еще и «раненого». Затем на привале надо солдатам перекусить, а нечего. Но в песках, горах, реках, озерах есть какая-то живность (у них для этого есть в мешках своя заготовленная заблаговременно живность). Надо развести костер, а спичек нет. Собирают солому в кучку, отламывают у патрона пулю стволом карабина и высыпают порох на кучу соломы из нескольких патронов, затем стреляют в эту кучу из автомата (карабина) и солома загорается, костер готов. Затем вытаскивают из мешков лягушек, зажаривают их на костре и с аппетитом кушают, угощают и присутствующих гостей, первому предложили нашему генерал-майору М.Гарееву, начальнику штаба ГВС. Он тоже с аппетитом съел одну лягушку. Другие, правда, отказались.

Затем открывают два мешка со змеями, солдаты берут их за головы, длиной они метр-полтора, для безопасности и убежденности дают возможность змее укусить за борт шинели, чтобы она выпустила яд. Затем своими зубами солдаты откусывают голову змеи, берут зубами за позвоночник и снимают двумя руками с нее шкуру, она же при этом извивается вокруг руки солдата, «как змея». Сняв полностью шкуру, подставляют палку, она самостоятельно обвивает ее, получается как шашлык, который зажаривают на костре и затем едят с большим аппетитом. Далее таким же образом обращаются с курами, откусывают зубами их головы, обмазывают тушки грязью и бросают в костер, через 15 минут вытаскивают, об колено разбивают глиняный колобок, перья вместе с глиной отрываются и остается вкуснейшее мясо курицы. От этого кушанья уже никто не отказался. Так же поступали и с кроликами, но шкуру их использовали также для рукавиц и шапок. Все присутствующие генералы и офицеры были восхищены умением солдат действовать на учениях и благодарили командира бригады и советника генерала Калинина П.Г.

Но, несмотря на все это, в начале 1972 года недовольство нашей боевой техникой вновь встало в повестку дня. Они настойчиво просили и даже требовали новую технику, особенно новые танки и самолеты. Наше правительство не соглашалось, руководству Египта это не нравилось. Недовольство со стороны египтян проявлялось в отдельных провокациях и недоверии к нашим советникам. Можно привести такой случай. В стране было военное положение. В Генеральном штабе был издан приказ № 200, который предусматривает форсирование Суэцкого канала, а это означает начало боевых действий. Соответственно боевая готовность войск должна быть наивысшая. Каждый воин должен находиться на своем боевом месте, в том числе и летный состав должен находиться постоянно на аэродроме у самолетов и быть готовым в любой момент вылететь на боевое задание. Об этом требовании лично Главный военный советник генерал-полковник Окунев в моем присутствии говорил командующему ВВС Египта генералу Фат-хи, при этом присутствовал и начальник штаба ВВС генерал Х.Мубарак, ныне президент Египта. Все это происходило на командном пункте ВВС, у боевой карты, прилагаемой к приказу № 200. Все советы и рекомендации главного военного советника они внимательно слушали, поддакивали и кивали головой, как будто бы были согласны со всем, что им говорят и даже благодарили за это. Но в конце переговоров командующий ВВС заявил: «Все то, что Вы сказали, господин генерал, правильно, но, к большому сожалению, летчиков я не могу держать на аэродромах больше 72 часов, я их должен отпускать домой к семьям, к своим родителям». Я не мог равнодушно созерцать грустный вид главного военного советника после такого заявления военачальника одного из основных видов Вооруженных сил Египта. О чем можно было дальше говорить с такими руководителями? Между прочим, та же картина наблюдалась и в других видах ВС АРЕ: везде внимательно выслушивали наши рекомендации, но делали часто по-своему. Это настораживало наших советников и специалистов.

Второй эпизод, случившийся 18 февраля 1972 г., я лично расценил как провокацию. Из Сомали летел в Союз Министр обороны СССР Маршал Гречко с посадкой в Каире. Естественно, была запланирована встреча с советническим аппаратом и руководством ВС АРЕ, которое было поставлено в известность об этом. Все знали, и в Генеральном штабе, и на всех командных пунктах о времени прилета министра. Однако, видимо, сам же Генеральный штаб спланировал заблаговременно где-то в Сахаре высадку десанта на учениях и затем посадку 10 вертолетов на аэродром Каира, где на другом конце ВВП базировались военные самолеты и вертолеты, там же всегда стояли и наши самолеты, которые перевозили советских солдат, советников и специалистов в Москву. Самолет Министра обороны СССР уже подлетел к Каиру, а на аэродроме идет посадка вертолетов с интервалом в 5–7 минут. Самолет Министра пошел писать круги в сторону Суэцкого канала и сделал где-то 3–4 круга. Среди встречающих на аэродроме все руководство аппарата Главного военного советника во главе с генерал-полковником Окуневым, руководство Министерства обороны АРЕ и Генштаба во главе с начальником генерал-полковником М.Саде-ком, присутствовали и представители Посольства СССР в АРЕ во главе с послом В.М.Виноградовым. Всем нам было стыдно, и чувствовали мы себя неудобно. Писал круги самолет Министра где-то около 40 минут. Конечно, и Министр обороны был возмущен до предела.

Двигатели самолета остановлены. Все встречающие выстроились в шеренгу у трапа самолета, их было около 40 человек. Открылась дверь самолета, вышел кто-то из помощников Министра и пригласил в салон самолета посла В.М.Виноградова и Главного Военного советника генерала Окунева. Они быстро поднялись по трапу, и дверь самолета закрылась.

Маршал Гречко принял решение заслушать приглашенных в самолет Виноградова и Окунева. Их доклад продолжался точно такое же время (40 минут), которое самолет затратил на круги вокруг Каира. Все встречающие жарились на солнце, где температура достигала +38 градусов. Среди наших встречавших уже пошел разговор, что министр заслушает наших руководителей и улетит дальше на Москву. Но нет, он так не сделал. Вышла из самолета вся делегация, министр обошел всю шеренгу встречавших, с каждым поздоровался. Взгляд у него был суровый, на лице никакой улыбки. Автокавалькада направилась в Каир. Предстояла встреча министра с советниками и специалистами в клубе аппарата Главного военного советника.

Зал был заполнен до отказа. Выступал Маршал Гречко около полутора часов. Отдельные генералы и офицеры задавали ему вопросы. После окончания он вышел из клуба и прямо к своей машине. Настроение как у него, так и у посла Виноградова с Окуневым было самое отвратительное. Генерал-полковник Окунев В.В. в расстроенных чувствах даже забыл, что надо же пригласить министра на чай. Министру уже открыли дверь машины, тут и Окунев обращается к нему с просьбой перекусить. Министр долго не задержался за столом, немного перекусил, от армянского коньяка отказался, попил чаю и убыл на аэродром.

Дальше провокации продолжались. Усилился досмотр каждого советского гражданина при убытии на Родину. Я работал в это время уже в отделе кадров, и в мои обязанности входила работа с переводчиками, встреча и проводы всех советских граждан, заведовал я учетом загранпаспортов, соответственно делал через генконсульство СССР и управление внешних сношений АРЕ выездные и въездные визы нашим гражданам, советникам, специалистам и их семьям.

На аэродроме работники таможни стали очень придирчивы. Вспомнили закон, изданный еще королем Фаруком, свергнутым 20 лет назад, запрещающий вывозить золото из Египта. Чемоданы, коробки стали вскрываться и излишки изыматься. Когда взаимоотношения были добрыми, на таможенные инструкции никто не обращал внимания.

9 мая 1972 г. в День победы арабы устроили очередную провокацию, видимо специально к празднику. С военной площадки Каирского Международного аэропорта отправлялись самолетом ИЛ-18 63 советских солдата и 5 офицеров, вылет планировался на 10 часов местного времени. Но не тут-то было. Здесь уже в роли провокаторов выступали военные. Загнали всех наших солдат и офицеров в здание, окружили его вооруженными солдатами — египтянами, и даже подогнали несколько БТРов, забрали все имущество у наших ребят, хотя у них не было ничего лишнего, где-то по колечку — два, по цепочке, по магнитофону и держали их взаперти целый день, ни попить, ни поесть не дали и даже посещение туалета ограничили. Об этом инциденте я доложил срочно своему руководству, Главному военному советнику, послу СССР, а они доложили в Москву — министру обороны и начальнику Генштаба. Арабскому руководству тоже было доложено своевременно, однако мер принято не было с их стороны. Обстановка была очень напряженная, нервы у всех были взвинчены до предела.

Около девяти часов вечера поступила команда арабским офицерам и солдатам возвратить нашим ребятам все изъятое имущество, выпустить их из здания, где была такая духота, что кое-кому стало плохо. В итоге самолет вылетел в Москву только в 22.00 часа. Арабская сторона попросила извинения, назвав этот инцидент недоразумением, совершенным отдельными лицами.

Подобные случаи были и в порту Александрии, где наши советники и специалисты убывали на Родину теплоходом. Дело доходило до больших скандалов. Отдельных товарищей даже задерживали и возвращали обратно в Каир, а после выяснения спорных вопросов они убывали в Союз самолетами.

Мы еще не знали тогда, что президент Египта А.Садат встал на американскую тропу и искал любой повод, любую зацепку, чтобы выставить русских в плохом свете. Отсюда эти недовольства как военной техникой, так и действиями русских в Египте, И вот, наконец, настал тот день, в июне 1972 г, когда Садат пригласил к себе посла СССР в Египте и Главного военного Советника генерал-полковника и сделал заявление о том, что советские советники и специалисты оказали Египту большую помощь, обучили и воспитали его войска, за что большое спасибо и искренняя признательность, но в будущем Египет не нуждается в помощи со стороны, и поэтому пришла пора расставаться. Египет предоставляет 4–5 самолетов (Боинги и французские Каравеллы), чтобы все советники в течение 4–5 дней покинули страну. Заявление было унизительным и до глубины души обидным не только для посла Виноградова и ГВС Окунева, но и для всех нас, находившихся в Египте. Это была пощечина нашей стране.

Только позже мы узнали о секретном визите в Каир в апреле 1972 г. госсекретаря США Г.Киссинджера, который поставил условие А.Садату. «Убираете из Египта русских, и США будет выплачивать вам ежегодно 3 млрд. долларов США для поднятия экономики и укрепления обороны». Старая история о «подвиге» Иуды и о 30 серебряниках.

О заявлении А.Садата немедленно доложили Л.Брежневу и Министру обороны Гречко, который в ответ сказал: «За самолеты, которые они нам предоставляют, — передать спасибо. У нас достаточно сильные свои Военно-воздушные Силы, чтобы самим переправить наших граждан на Родину, а в отношении сроков, предупредите арабскую сторону, что сколько нам надо будет дней, столько мы и будем перевозить наших людей». Так было и сделано. В совершенно спокойной обстановке переправили всех наших в Москву, последние убыли 16 июля 1972 г. Отправляли самолетами «Антей», ИЛ-18, ИЛ-62, а также теплоходами до Одессы. Покидая с болью в душе Египет в 1972 г. думалось о том, какая это замечательная страна, какой замечательный народ в ней живет и как много зависит от руководителей страны и идеологического воздействия на народ.

И вот спустя 25 лет, возглавляя отдел кадров Главмосстроя, я сопровождал в Египет группу строителей — спортсменов г. Москвы. Встречаясь с простыми тружениками Египта, я понял, что народ вопреки любым политикам помнит то хорошее, что сделали русские братья для Египта в тяжелое для него вр. емя. А в моем сердце сохраняются самые добрые чувства к стране пирамид, ее народу.

 

В.П.Климентов

Год с танкистами Второй полевой армии

После окончания кафедры истории стран Ближнего и Среднего Востока Восточного факультета Ленинградского университета зимой 1967/1968 гг. я был приглашен на беседу с генералом, прибывшим из Москвы, который предложил мне поехать переводчиком арабского языка в аппарат Главного военного советника СССР в вооруженных силах АРЕ. Мои ссылки на тот факт, что я не успел принять военной присяги и, вообще, имею несколько другое представление об арабо-израильских войнах, наткнулись на «железную» логику моего собеседника касательно интернационализма и помощи жертвам агрессии империализма и сионизма, каковая и побудила меня написать заявление «по собственному желанию».

По прибытии в Москву (пока готовились документы на «служащего СА и ВМФ» в десятом управлении Генштаба, ведавшем заграничными кадрами) я остановился в общежитии Института военных переводчиков, где встретил своего учителя военного арабского перевода Л.Л.Тхоржевского. Где-то в июне 1968 г. я вместе с другим «добровольцем», студентом четвертого курса английского отделения Института иностранных языков им. Мориса Тореза В.Гусевым прибыл в Каир.

Формальности в аэропорту «Кайро-Вест» заняли мало времени, поскольку рейс встречали соответствующие советские сотрудники (особисты) и представитель египетской службы безопасности, «легендарный» полковник Бардиси, отвечавший за советских «мусташарин» (советников) и «хубара» (специалистов). Он утверждал, что является потомком одного из мамлюков бурджитской династии, поэтому очень привечал кавказцев, из которых, в основном, состояла эта своеобразная клика бывших рабов-правителей Египта до их физического уничтожения в 1811 г. албанцем Мухаммадом Али — основателем последней египетской королевской династии. Надо сказать, что мы быстро привыкли к «опеке» со стороны его подчиненных во время увольнения в Каире, Александрии или Луксоре, видя вокруг себя одни и те же лица в галабиях, которых потом встречали уже в военной форме в офисе Бардиси в гостинице «Сауд-1».

Разместили нас во временной гостинице «Сауд-2» в Гелиополисе, охраняемой военной полицией. Кроме переводчиков в этой гостинице останавливались командированные авиационные специалисты из СССР, прибывавшие в Египет на короткий срок. От них я узнал подробности жизни Каира, особенно ночной, и получил массу полезных советов (по-моему, ребята были из Твери). Первая встреча с рыночной экономикой, работавшей круглые сутки, ошеломляла обилием товаров не только военных советников, прибывших, как правило, из глухих военных гарнизонов, но и нас — выходцев из Москвы, Ленинграда, Киева, Баку и других крупных городов. Получая приличные оклады (мой оклад переводчика примерно равнялся окладу майора египетской армии, хотя последний все равно был более обеспеченным, поскольку египетские офицеры помимо оклада имели массу льгот и преимуществ, а кроме того были выходцами из зажиточных слоев местного общества), мы быстро освоили «злачные» места на улице Аль-Ахрам, ведущей к пирамидам в Гизе, такие, как ночные клубы «Оберж де пирамид», «Аризона» и др. Здесь, а также на знаменитом столичном базаре «Хан аль-Халили» встречалось много египтян явно призывного возраста, среди которых я встретил некоторых своих бывших «подопечных» по заводу «Запорожсталь» в г. Запорожье, где они проходили практику в 1966–1967 гг. как металлурги для Хелуанского металлургического комбината, а мы — языковую практику как студенты четвертого курса. Как я понял из разговоров с ними, правительство Насера в условиях войны пошло на значительные уступки частному сектору в экономике, несмотря на то, что в стране по-прежнему сохранялась так называемая социалистическая ориентация. Это-то обстоятельство и вызывало обилие потребительских товаров, созданных легкой промышленностью и продававшихся во множестве залитых светом частных магазинчиков на всех центральных улицах, образовывавших непрерывные торговые ряды, в которых каждая витрина отличалась оригинальностью оформления, изысканностью вывесок, обилием видов тканей, моделей обуви, образчиками женского трикотажа, т. е. всего того, что у нас было в жесточайшем дефиците.

После двух-трех недель стажировки у И.Д.Люткина в бюро переводов в штабе Главного военного советника-генерала армии Лащенко, я был назначен переводчиком в центр подготовки танковых войск в лагере Хайкстэп, примерно в 20 км от Каира, по дороге Каир-Исмаилия. Здесь до революции 1952 г. размещались казармы английской оккупационной армии, а затем концлагерь для противников «Свободных офицеров», в том числе коммунистов. К 1968 г. лагерь находился в довольно запущенном состоянии, но продолжал готовить пополнение для частей египетской армии, оборонявшейся на западном берегу Суэцкого канала. Вся методика боевой подготовки новобранцев сводилась к показу (делай, как я) тех или иных действий экипажа без объяснения принципов и положений боевого устава. Отцы-командиры отдавали предпочтение в процессе воспитания молодого бойца физическим методам воздействия, а, попросту говоря, давали волю рукам, если обучаемые не проявляли должного рвения в освоении военной науки. Затрещины безропотно воспринимались вчерашними феллахами-крестьянами, боявшимися всего — командира, советника-иноземца, танка («шайтан-араба»), будущего противника («Гог и Магог»), водных преград и других «прелестей» службы. Обращали на себя внимание случаи почти повсеместного пренебрежения со стороны офицеров своими прямыми служебными обязанностями. Например, каждое утро легковой «уазик» привозил двух наших советников и меня в лагерь, затем мы обедали в Каире и снова возвращались в часть. Найти же египетского офицера, кроме дежурного, в расположении своей части после обеда было просто невозможно, все оставались дома, в Каире. В Хайкстэпе судьба свела меня с «золотой молодежью» египетской армии, чьи старшие родственники принимали участие в революции 1952 г. и пользовались властью в насеровском Египте. Несмотря на чистку нескольких тысяч генералов и старших офицеров после поражения в 1967 г., эта прослойка оставалась очень влиятельной. Лейтенанты из «сынков» дали мне рекомендацию для вступления в элитный офицерский «Sporting Club of Heliopolis», за которую я заплатил довольно приличную сумму.

Именно это обстоятельство сыграло решающую роль в моей дальнейшей службе. Как мне потом передавали, генералы из аппарата Главного военного советника, тоже посещавшие этот клуб, выразили недовольство «сладкой» жизнью некоторых переводчиков в Каире, хотя они так нужны на фронте. Поэтому в одно прекрасное утро июля 1969 г. мне приказали поступить в распоряжение штаба 21-ой танковой дивизии 2-й полевой армии, находившейся на Суэцком канале. Советником командующего 2-й армией был генерал-майор танковых войск Букатов, с которым у меня при знакомстве произошел довольно неприятный разговор. Представляясь в связи с прибытием, я заявил: «служащий СА и ВМФ такой-то и т. д…», на что услышал ответ, что здесь служащих нет, а есть военнослужащие в соответствующем звании. Тогда я добавил: «лейтенант запаса, военно-учетная специальность 2003, присяги не принимал». Буркнув что-то нелицеприятное насчет кадров, генерал спросил о членстве в КПСС. После бодрого комсомольского ответа, что пока, мол, не достоин, да и лимит не позволяет, генерал взорвался: какой лимит? Привыкнув к облегченному приему в КПСС в армии, генерал долго не мог понять, что Василеостровский РК КПСС выделял Ленинградскому Университету всего несколько десятков вакансий на почти пятнадцать тысяч студентов и преподавателей. Справедливости ради, надо сказать, что потом генерал переменил свое отношение ко мне в лучшую сторону, лишь иногда называя «лимитчиком». В дивизии арабы быстро дали мне прозвище «борам», что на египетском диалекте означает что-то типа «живчик, приставала», очевидно, из-за излишней, по их мнению, любознательности.

После такого разговора генерал вызвал переводчика-арабиста Юру Шевцова (ныне уважаемый полковник Юрий Иванович Шевцов проживает в Москве) и приказал выделить мне место в одном из офицерских коттеджей бывшего английского военного лагеря Телль эль-Кебир, где располагались советники и переводчики. Телл эль-Кебир — историческое место, здесь в 1882 г. состоялось решающее сражение между египетской армией и английскими интервентами, которое египтяне проиграли и открыли англичанам путь на Каир со стороны Суэцкого канала. Рядом с английским военным кладбищем 1882 г. находится кладбище, где похоронены наши соотечественники из числа белоэмигрантов, погибшие во время эмиграции и антианглийского восстания 1919 г.

В общежитии я встретил дружную интернациональную компанию переводчиков дивизии, с которыми сразу же установились хорошие отношения и с которыми в дивизии пришлось съесть не один пуд соли.

21-я танковая дивизия (комдив генерал Саад ад-Дин Маамун, советник — полковник Крохин), стоявшая за 2-й и 3-й пехотными дивизиями, прикрывала стратегическое шоссе Исмаилия — Каир и Порт-Саид — Каир, а также пресноводный канал Исмаилия — Каир. В дивизию входили 1-я танковая бригада (комбриг — полковник Фу-ад ас-Самаа, советник полковник Осипов), 14-я танковая бригада (комбриг- полковник Мухаммад Абдель Муним Василь) и 18-я механизированная бригада (советник — полковник Степашкин).

21-я танковая дивизия считалась одной из самых боеспособных частей египетской армии. После сражения с 14-й танковой бригадой в июньской войне 1967 г. министр обороны Израиля Мо-ше Даян уволил в отставку генерала Таля, командовавшего наступлением израильтян в северной части Синая. 14-я бригада трижды выбивала израильтян из г. Рафах и даже окружила израильский батальон. Наступление группы Таля захлебнулось, пока не подоспели подкрепления. 1-я танковая бригада, которую я знал лучше, не участвовала в июньской войне. Она в сентябре 1967 г. возвратилась из Северного Йемена, где принимала участие в гражданской войне между республиканцами и монархистами и получила определенный боевой опыт. В составе 2-й полевой армии была еще 15-я отдельная танковая бригада (комбриг — полковник Дасу-ки), но он всячески избегал советских военных советников.

21-я танковая дивизия имела на вооружении танки Т-54, Т-54А, Т-55, Т-55А и плавающие танки ПТ-76. Хотя личный состав дивизии состоял из старослужащих, часто случались досадные ЧП. То забывали проверить курсовой пулемет, и при осмотре мишеней над головой визжали пули, то механик-водитель забывал застегнуть шлем и во время преодоления вала разбивал себе голову. Однажды добродушный майор Скляренко с некоторым беспокойством заявил, что его ученики из артиллерийского дивизиона дали в качестве цели для поражения артогнем координаты его собственного командного пункта. Поскольку советников не хватало, то очень пригодился опыт англоязычного переводчика Леонарда Бе-лоусова, до Киевского университета служившего срочную службу инструктором вождения в Киевском высшем бронетанковом училище, что, возможно, позволило избежать каких-то других нелепых случайностей. Когда случались такие происшествия, то наказание было коротким — по физиономии. Попытки советников повлиять на египетских офицеров в сторону смягчения нравов наталкивались на решительный отказ: по межправительственному соглашению вы, господа, не вмешиваетесь во внутренние порядки в армии, это, мол, — наше внутреннее дело.

Правда, мобилизация, или, точнее, выборочный призыв на военную службу нескольких десятков тысяч выпускников высших и средних учебных заведений несколько смягчил армейские нравы, однако не смог в корне изменить жесткий внутренний устав убавить офицерский произвол. Например, в 1-й танковой бригаде мы имели на «уазике» двух сменных водителей с кличками — «Али большой» и «Али маленький». Али большой до армии был мастером на большом хлопчатобумажном комбинате в г. Махалля эль-Кубра, поэтому обладал определенным чувством собственного достоинства, и я не видел попыток того или иного прыткого офицера дать ему пинка. Зато вчерашнему феллаху Али маленькому доставалось вовсю. Однако он ко всему относился стоически, вспоминая, как в июне 1967 г. пил собственную мочу во время многодневного отступления через Синай пешком и в нижнем белье, без оружия, брошенного по приказу тогдашнего главкома, маршала Амера (кстати, Героя Советского Союза, звание которого было выклянчено у Н.С.Хрущева во время визита последнего в Египет).

Особую проблему во взаимоотношениях советской и египетской сторон представляло отношение к религии. Как известно, ислам является государственной религией Египта, поэтому любые замечания советских советников, воспитанных в атеистическом духе, воспринимались крайне болезненно. Вся художественная литература, поэзия, пословицы, поговорки, бытовая лексика в мусульманских странах пропитана реминисценциями из Корана, и любое порицание ислама воспринималось как кощунство. Например, в любом помещении можно было встретить изречение: «Не постигнет нас ничто, кроме того, что предписано нам Аллахом», что воспринималось советскими советниками как фатализм, нетерпимый, по их мнению, в бою. Присказки типа «инша Алла», т. е. по-русски «Бог даст» приводили некоторых советников в ярость: Какой Аллах? Приказ есть приказ! Приходилось объяснять этимологию многих привычных для мусульманина выражений, чтобы смягчить восприятие нашими людьми множества местных присказок, которые могли казаться сомнением в целесообразности приказа или в его выполнимости. Вообще-то этим должны были заниматься многочисленные политработники Главпура, но пришлось заниматься переводчикам. Я лично прочитал несколько лекций по следующим темам: «Ислам», «История Египта», «Кто такой Гамаль Абдель Насер» вместо скучных политзанятий.

Между тем даже основатель арабского социализма, другой Герой Советского Союза, — президент Египта Г.А.Насер заявлял: «Я хочу, чтобы каждый солдат был предан идеалам религии, нашим принципам и духовным ценностям. Необходимо, чтобы моральная ориентация углубляла эти понятия и сделала фактор веры в Аллаха основой политического воспитания солдата». В наставлении по моральной ориентации вооруженных сил, изданном в 1968 г., указывалось: «Ваиз» части или подразделения является основным элементом в системе органов моральной ориентации. В своей деятельности он должен охватывать все звенья вооруженных сил, непосредственно подчиняясь при этом только указаниям вышестоящего офицера моральной ориентации».

С августа 1968 г. над Суэцким каналом начались артиллерийские перестрелки и дуэли, которыми командовали советские военные советники. 14 августа 1968 г. (хорошо помню этот день, поскольку 13 августа мне исполнилось 24 года, и после этого мероприятия сильно болела голова) я получил приказ выехать с заместителем комдива по артиллерии на наблюдательный пункт, расположившийся на крыше многоэтажного Управления Суэцкого канала в Исмаилии, откуда хорошо просматривалась так называемая линия Бар-Лева, возведенная израильтянами на восточном берегу канала. Увиденная сверху картина буквально ошеломила меня, прикрытого только до колен парапетом крыши. Впереди в пределах видимости невооруженным глазом громоздились песчаные валы, мешки с песком, скрывавшие блиндажи и окопы, стояли танки и орудия и развевались флаги со звездой Давида.

Главное, что перед этим нагромождением песка и смертоносного металла ходили молодые израильские солдаты в непривычной форме оливкового цвета, некоторые из них, наверное, еще недавно были моими соотечественниками. Об этом я знал от своего сокурсника по факультету, переводчика-гебраиста Яниса Сикстулиса (ныне декан теологического факультета Рижского университета), принимавшего участие в допросах пленных в разветотделе штаба армии. Кроме того, брустверы израильских окопов были буквально утыканы щитами с надписями на русском языке, типа «Совки, не пора ли домой?» или «Забыли войны 1948, 1956, 1967 гг.?» или «Добро пожаловать в ад!» Кое-где загорали в бикини молоденькие израильтянки из вспомогательных армейских служб. Грустно было думать, что через несколько дней все они станут просто мишенью для мощной артиллерии египтян, которая уже занимала свои огневые позиции.

«Ну ничего, мы им скоро покажем», — сказал наш артиллерист, армянин по национальности, сверкнув золотыми коронками. Опасаясь израильских снайперов, хорошо знавших увлечение египетских офицеров золотыми коронками по нужде и без нужды, я посоветовал раздухарившемуся советнику поменьше говорить. Ведь не случайно сопровождающие нас египетские офицеры хранили молчание и предусмотрительно поснимали бегунки со звездами с погон (благо они не пришивались намертво, как у нас) и солнцезащитные очки, которые не носили рядовые солдаты. Хватит с нас того, что мы с армянином оба были чернявые и вполне могли сойти за египтян, хотя и русские от пули не были застрахованы, подтверждения чему имелись.

Египетская артиллерия ударила мощно и точно через несколько дней после этой рекогносцировки, и над Синаем полыхнули взрывы и пожары Наблюдатели египетских пехотных дивизий на «передке» рассказывали потом, что израильские офицеры были вынуждены расстреливать бегущих в тыл солдат, не выдержавших египетского огня. Доставалось и египетской стороне, в одной из таких дуэлей был убит на переднем крае начальник генштаба генерал-лейтенант Абдель Монейм Рияд. Мне довелось в те дни побывать на небольшом клочке Синайского полуострова, оставшемся в руках египтян, в районе г. Порт-Фуада. Здесь бой шел за единственную дорогу, ведущую из Порт-Фуада в Эль-Кантару. Сейчас с бывшим переводчиком этого сектора Левой Голубенковым из Москвы мы часто вспоминаем слова нашего фронтового поэта Евгения Грачева: «Вернусь домой, возьму гитару, и под негромкий перезвон я вспомню улицы Кантары и свой пехотный батальон».

В том же августе произошло еще одно событие, больше отразившееся на внутренней жизни советской колонии в Египте, чем на положении на фронте. Однажды, вернувшись с трехдневных учений, голодные и холодные, мы были посажены в автобус и отправлены в Каир.

По дороге наш автобус обгоняли легковые автомобили, из окон которых какие-то люди на русском языке кричали: «Красная Армия — домой». Только приехав в армейский культурный центр в Гелиополисе, мы узнали, что войска Варшавского договора вошли в Чехословакию. Правда, советников больше интересовало, что будет с пивными заводами, построенными этими чехами в Каире, выпускавшими их излюбленные сорта — «Стелла» и «Марцен бир» (кстати, единственными на весь Египет). А пока голодные переводчики открыли чей-то холодильник и под сурдинку беспардонно съели арбуз, оказавшийся собственностью жены какого-то политработника. Она вышла на шум в домашнем халате, и началось «такое», после чего все забыли про Чехословакию, а вспомнили коммунальную кухню где-нибудь в глухом советском гарнизоне.

Вообще-то был другой советский культурный центр на острове Замалик в центре Каира с русской кухней, но нас туда не пускали после ссоры с советским консулом, увидевшим наше «обычное» поведение во время увольнения.

Не оставались незамеченными египтянами и наши собственные беды. Помню, с каким ехидством в голосе, водитель Али большой спрашивал меня, почему в холодильнике у «мистера» Виталия (так египтяне называли лысоватого В.И.Поляничко — переводчика в штабе ВВС в Каире) много деликатесных продуктов, присланных к 23 февраля — Дню Советской Армии, а в дивизии делят только водку и вафли. Я ему шутливо ответил: об этом надо спросить В.И.Чапаева, который, как известно, был уверен, что все снабжение пропадает в штабах.

Самыми доходными для гешефта товарами были дешевое египетское золото и «Советское шампанское». Бутылка его, стоившая в Союзе несколько «деревянных» рублей, продавалась в ночных клубах Каира за три и более египетских фунтов, и запасы его попадали туда неведомыми путями. В магазинах его не было, и трудно было поверить, что существовали избирательные экспортные поставки прямиком в казино. Не зря существует русская поговорка: «Для кого война, а для кого — мать родна». Ушлые интенданты были, есть и будут в любой армии, в любые времена, независимо от политико-экономического строя, идеологии и т. д. Афганистан и Чечня — лишнее тому подтверждение. Видно, слаб человек!!!

20 июля 1969 г. израильские ВВС попытались захватить господство в воздухе, предприняв беспрецедентный после июня 1967 г. воздушный налет. В пять заходов «Миражи» и «Скайхоки» обрушились на египетские войска, имевшие устаревшую систему ПВО. Во время этих налетов в Телль эль-Кебире погиб полковник Коль-ченко из Казахстана и несколько советников и переводчиков были ранены. Было много убитых и раненых в зенитных дивизионах, и только тогда в воздух поднялась египетская авиация. Находясь в то время на двусторонних учениях с 3-й полевой армией в пустыне и наблюдая эту схватку в голубом африканском небе, мы настроили приемники на волну летчиков. К нашему удивлению, был слышен только русский мат и англоязычный сленг с другой стороны. Стало понятно, что к чему. Ведь зачастую сами египетские «ассы», столь щеголеватые на земле, в подобных обстоятельствах предпочитали сразу включать форсаж двигателя и потом катапультироваться в связи с полным израсходованием топлива.

Как всегда в случае больших потерь, «по кругу» была пущена шапка (египетская каска). Советник клал по египетскому фунту, переводчик — по полфунта. «Как за египетские фунты мы буйны головы кладем» (вышеупомянутый поэт Е.Грачев). После чего следовала тризна. Хотя египетские греки и копты продавали в любое время дня и ночи спиртные напитки — бренди, вино и т. д., советские предпочитали спирт, разведенный кока-колой или пепси-колой. Этот оригинальный напиток назывался «хамасташар», т. е. пятнадцать по-арабски, ибо стоила бутылочка прохладительного напитка пятнадцать филсов. При всей возможной пагубности этот состав играл роль универсального лекарства. Мы не получали хинин от малярии, советники — заядлые рыбаки — ловили рыбу, зараженную бильгар-циозом и шистозоматозом, многие купались в воде каналов, на берегах которых процветала крайняя антисанитария. Сам я на всю оставшуюся жизнь получил последствия амебной дизентерии, камни в почках и двойной перелом правой руки, правда, в последнем случае микробы и вирусы не были виноваты.

Между тем наземная война развивалась по своей собственной логике. 8 марта 1969 г. израильские войска начали ежедневные обстрелы зоны Суэцкого канала. Теперь артиллерийские перестрелки и бои шли часто по двадцать четыре часа в сутки, и египтяне не уступали.

8 июля 1969 г. недалеко от Исмаилии рота египетских десантников впервые успешно форсировала канал. Если раньше этим занималась только войсковая разведка, укомплектованная палестинцами, то теперь египтяне поняли, что врага можно бить. Рота прорвала линию Барлева, уничтожила взводный опорный пункт израильтян, подбила несколько танков. Другая рота, форсировав канал, уничтожила ракетную позицию, применявшуюся для обстрела Исмаилии. После ночной артиллерийской дуэли израильтяне попытались высадить десант на двух катерах, один из которых был подбит. Был подбит и вертолет, вызванный для спасения экипажа потопленного катера. Моральный дух «низов» египетской армии был действительно восстановлен после таких получивших в армии огласку событий.

Весной 1969 г. 18-я механизированная бригада 21-й танковой дивизии была выведена на один из западнонильских каналов для обучения форсированию крупных водных преград. Бригада следовала в Ливийскую пустыню без боеприпасов и заправки горючим по окружной железной дороге, минуя Каир. Очевидно, президент Насер и его окружение хорошо усвоили уроки собственной истории 1952 г. и не собирались рисковать лишний раз. Зато нам приходилось теперь мотаться через весь Египет, поддерживая связь с оставшимися двумя бригадами дивизии. Мне как арабисту, эти поездки дали очень много, потому что проходили через провинциальный Египет, до тех пор малознакомый.

В очередной приезд в Телль эль-Кебир попал на совещание, которое проводил генерал армии Лащенко — главный военный советник («наш Монтгомери», как его иронически называли переводчики). Вместо анализа обстановки по существу, т. е. признания того факта, что израильская авиация, получившая к тому времени самолеты «Фантомы» и ракеты «Шрайк» для борьбы против РЛС ПВО захватила господство в воздухе, мы услышали очередной разнос. Почему переводчик в первом ряду чистит ногти? На канал его!!! А бедняга только неделю назад перевелся с самого «передка». Сколько противопехотных и противотанковых мин поставить саперам, спрашивает начинж 2-й армии, а ему в ответ — про плотность минирования на Курской дуге и далее в том же духе. В общем, наслушались по самое некуда. Израильские самолеты преодолевают звуковой барьер над Каиром и вышибают стекла в президентском дворце, а мы про плотность войск и количество отхожих мест. Бегаешь от самолетов как заяц, а на учениях исключительно «дубовая роща справа», а какая в Египте дубрава?

Не помню, когда израильское командование установило телевизионный ретранслятор для передачи «Голоса Израиля» своим войскам в зоне канала, а заодно и нам. До этого мы узнавали свои последние оперативные новости от диктора радио, теперь добавилось телевидение. Хорошо помню трансляцию военного парада в новой столице Израиля — Иерусалиме, который открыла тройка трофейных МИГ-ов во главе с заслуженным летчиком-испытателем СССР, Героем Советского Союза (фамилию не помню). Затем проследовал батальон трофейных танков Т-54 и Т-55, захваченных с полным боекомплектом и заправкой горючим на Синае. На трибуне толпились ветераны армии обороны Израиля, увешанные советскими, американскими, английскими и, Бог весть, какими еще правительственными наградами.

Вспомнились слова моего учителя в Университете, бывшего танкиста в годы Великой Отечественной войны А.М.Голдобина о том, как в 1948 г. евреев-военных уговаривали, т. е. приказывали ехать в Израиль, чтобы сражаться против британского империализма и арабских реакционных режимов. А чего стоят воспоминания тогда еще майора Насера, окруженного под Фаллуджей в 1948 г. танками Т-34 со звездами Давида вместо красной звезды на башнях.

Многое приходит на память, далеко не все забылось, ведь впечатления были яркими и сочными, хотя тогда казалось, что рутина задушит. За чередой событий незаметно настало время отъезда. И пошел прощаться. В отделе кадров в Каире задали два вопроса: как почки, чтобы не отвечать за профзаболевание, и помнишь ли, сколько сертификатов накопил. Ответил, не помню. Посоветовали сходить в банк «Америкэн экспресс» и поменять валюту на доллары или фунты стерлингов, чтобы купить автомобиль в СССР. Египтяне прощались более эмоционально. Комбриг-1 Фуад ас-Самаа совал личный пистолет «Беретта» в подарок, штаб преподнес чеканное бронзовое блюдо и значок дивизии (к сожалению, потерянный). Получил полный комплект обмундирования, который дотлевает на даче. Бессменным водителям Али большому подарил часы марки «Слава», а Али маленькому один фунт (у него в деревне сдохла корова), в общем — каждой сестре по серьге. Обменялись адресами. С советниками и переводчиками 21-й танковой дивизии выпили «хамастадшара» и спели песню: «Брала русская пехота галицийские поля, и достались мне в награду два деревянных костыля»… Судя по единственному сохранившему документу — комсомольскому билету, в графе «уплата членских взносов», я был уволен из служащих СА и ВМФ в сентябре 1969 г. Во всех остальных документах, включая военный билет, стоит прочерк, а десятое управление Генштаба в ответ на недавний запрос в 1998 г. о моем пребывании в Египте и участии в боевых действиях коротко ответило, что в «списках архива не значится».

Обратный рейс на Москву выполняла египетская авиакомпания, и я имел возможность сделать остановки в Александрии и Бейруте, еще не разрушенном гражданской войной 1975 г., оставившим приятное впечатление ухоженностью и спокойным бытом, от которого успел отвыкнуть за свое пребывание в египетских пределах.

Этим и хочу завершить свои воспоминания в буквальном смысле «пропавший без вести на неизвестной той войне», ныне кандидат исторических наук и старший научный сотрудник Института востоковедения РАН В.П.Климентов.

P.S. И все же о Египте и службе в армии остались хорошие воспоминания. Была молодость, были вокруг хорошие ребята, чувство дружбы и единения, уверенность, что хорошо ли, плохо ли, но делали нужное дело, в котором есть и частичка моей жизни. Вот и сейчас описываемое видится и переживается так, будто было все это только вчера.

 

А.Я.Костин

Память хранит

Командира зенитно-ракетной бригады подполковника Руденко Н.А. и меня, начальника политотдела, неожиданно вызвали в штаб Армии ПВО. Спросили о самочувствии, делах домашних и предложили поехать в одну из стран с жарким климатом для выполнения боевой задачи.

На раздумья времени не было и мы согласились. Николай Андреевич, побывавший до этого во Вьетнаме, где был награжден орденом «Боевого Красного Знамени», примерно представлял, что его ожидает. Для меня же все было в новинку. Не скрою, был горд оказанным доверием и считал высокой честью выполнить интернациональный долг. На память пришла Испания и те, кто сражался там.

Отвлекаясь, замечу, что сейчас по прошествии трех десятков лет, у меня нет сомнений в правильности принятого руководством страны решения о направлении в Египет целой дивизии ПВО. Считаю, что операция «Кавказ» по передислокации дивизии и отдельных частей авиации была грамотно спланирована и успешно проведена. Знаю, большую роль в ее подготовке и проведении сыграли Главком войск ПВО Маршал Батицкий П.Ф., генералы Щеглов А.Ф., Созинов В.Д., Бондаренко Ф.М., командующие объединениями ПВО Колдунов A.M., Юрасов Е.С. и многие другие.

Помню, как Маршал Советского Союза Батицкий в сопровождении члена военного Совета — начальника Политуправления войск ПВО генерал-полковника Халипова И.Ф., командующего зенитно-ракетными войсками войск ПВО генерал-полковника Бондаренко Ф.М., руководства Бакинского округа ПВО приехал в Янгаджу, где мы сколачивали подразделения бригады и отстреливали полученную технику.

Мудрый и опытный военачальник дотошно заслушивал доклады о готовности людей, техники, особенностях ее эксплуатации в условиях пустынной местности и высоких температур. Всегда грозный и хмурый, здесь был по-отечески внимателен. Напутствовал: «О солдатах заботьтесь, они — ваша опора. Берегите людей — не теряйте их».

Касаясь подготовки операции, не могу не отметить еще одно важное обстоятельство. На фоне войны в Чечне из своего опыта осознаешь трудности командиров, которым приходится в сжатые сроки формировать части и подразделения из личного состава, прибывающего из разных мест. В этом основа успехов или неудач. Руководству бригад и дивизии пришлось формировать воинские коллективы из солдат и офицеров, прибывших из разных частей и соединений. Более того, каждому дивизиону придавался взвод прикрытия («Шилка» и «Стрела») из Сухопутных войск. У меня сохранились аналитические данные о личном составе бригады. Люди были разные по возрасту, образованию, национальности. Объединяло их одно желание — хорошо подготовиться и с честью выполнить поставленную задачу. Были примеры, которые ставили в затруднение руководство бригады. Перед отправкой рядовой Пантелеев Сергей получает телеграмму из Риги: «Приезжай, мама при смерти». Стали оформлять документы, а он умоляет: «Разрешите поехать с вами, маме я ничем не могу помочь, а от вас отстану». После долгих колебаний — взяли. Задачу выполнил он отлично. Награжден. Или другой случай: младший сержант Дегтярев И.А. при погрузке матчасти на платформу сломал ногу. Наложили гипс. Консилиум врачей настаивал на госпитализации, а он — на отправке вместе с дивизионом. Разрешили. Там отличился. Награжден медалью «За боевые заслуги».

Нельзя сказать, что не было проблем с поведением личного состава — как и в каждой семье, а тем более в большом воинском коллективе, они были. Но хочу подчеркнуть еще раз, что в целом настрой людей был боевой. Командирам и политработникам за короткое время удалось изучить подчиненных и сколотить дружные воинские коллективы. В этом непосредственная заслуга командиров подразделений и их замполитов: Толоконникова и Червинского, Маляуки и Овод-кова, Завесницкого и Подушкина, Сухляка и Громова, Солодовникова и Еременко, Елисеева и Клименко, всего офицерского состава.

Значительно сложнее было руководству дивизии. Управление дивизии, его основное ядро, было из Днепропетровска. Бригады формировались в Москве, Минске, Ленинграде, Архангельске. В период подготовки они были разбросаны по югу страны. Руководству дивизии приходилось решать организационные вопросы, летать в Египет на рекогносцировку. Словом, было много других очень важных дел. Пришлось решать эти вопросы в боевой обстановке. Командир дивизии генерал Смирнов А.Г., его заместители часто бывали на КП бригад, в дивизионах, на месте изучали и обучали людей. С моей точки зрения, им удалось сколотить воинский организм, действующий слаженно и четко.

Память сохранила подготовку и переход морем. Все строго засекречено. Никто из родных и близких на знал место погрузки, дату и час отплытия. Шли под легендой транспортировки сельхозтехники. Все находились в трюмах. Небольшая часть офицеров появлялась на палубах. При переходе через проливы от турецких лоцманов отказались. Все находились в томительном ожидании — что будет там, в Египте…

В Александрию прибыли глубокой темной ночью. Встретил нас генерал Щеглов А.Ф. Коротко и четко поставил задачу: «В течение ночи технику разгрузить и перекрасить. Всему личному составу переодеться в египетскую форму. На следующую ночь пустынной дорогой, без включения фар, совершить марш под Каир и занять подготовленные боевые позиции».

Разгрузка осуществлялась под прикрытием ранее прибывшего дивизиона, занявшего боевую позицию в парке короля Фарука.

Место дислокации штаба и КП бригады было определено в районе аэродрома Иншас, расположенного в 50 км от Каира в направлении к Суэцкому каналу. Весь личный состав разместился в апельсиновом саду. Жили в землянках, как на войне. Командир и его заместители разместились в бункере, который одновременно служил штабом.

Технический дивизион был размещен рядом, в ангаре, остальные рассредоточены на 15–20 км друг от друга в пустыне. Кругом один песок. Укрытия для техники и личного состава маскировались дюнами. Что касается антенн, то, несмотря на маскировочные сети, укрыть их было невозможно. Естественно, израильская авиация эти точки хорошо знала.

Все мы были впервые в этой древней и легендарной стране. С большим интересом присматривались к жителям, обычаям, природе. Что бросалось в глаза? Стаи черномазых ребятишек, босиком, в длинных до пяток, рубашках, настороженных, любопытных, добрых. Узенькие улицы в населенных пунктах, торговля везде и всем. Для нас это было дико. Сейчас видишь примерно такую же картину в городах России, в ее столице Москве. Бросалось в глаза колоссальное расслоение общества: богатейшие виллы и дома с ультрасовременными автомобилями до бедных, грязных лачуг, набитых детишками. Но нищих и бездомных было меньше, чем сейчас в Москве.

Сохранился альбом с фотографиями тех лет. Там запечатлены памятные исторические места. После перемирия нам разрешали изредка делать экскурсии. Знаменитые, древние пирамиды. На их фоне ты на верблюде. Бедуина не получилось, но отчет о пребывании в этой стране сделан. Усыпальница великого Насера, исторические парки, площади, памятники, статуи.

Повсюду чувствовалась лояльность, уважение к нам, представителям Великой Державы. На нас смотрели с любопытством и надеждой. Так же относился к нам и личный состав Египетской армии. Мы в свою очередь внимательно приглядывались к образу жизни личного состава армии страны пребывания, уровню их боевой подготовки. Для нас было в диковинку, когда солдаты и офицеры «общались» с Богом и пророком Магомедом. Может быть, среди нас были верующие, в т. ч. и мусульмане, но никто и никогда не показывал вида.

Для нас было непривычным, что почти каждый их офицер имел вестового. Для нас была совсем непонятна система питания личного состава. Солдатам давали на руки деньги. А так как многие из них имели семьи и немалые, то большую их часть отдавали им, а сами питались одними лепешками. Впоследствии они стали переходить на нашу систему. Для нас было дико, когда в порядке наказания солдат клали на песок и заставляли поворачивать головой, натирая до крови шею. Но мы ни во что не вмешивались, понимали — это не наше дело.

Никогда не забыть чувства тоски по Родине, родным и близким. Как мы радовались каждой встрече с земляками, каждой весточке с родной земли. Слушали с большим вниманием посланцев из Союза. Их было немало. Государственные и партийные деятели: Косыгин А.И., Подгорный Н.В., Пономарев В.В.; секретарь ЦК ВЛКСМ Тяжельников; космонавты: Николаев и Терешкова; командование Вооруженных сил: Захаров, Соколов, Щеглов, офицеры и генералы Генштаба, видов и родов войск, специалисты НИИ. От них ждали живой весточки и черного хлеба с селедкой. Сотни раз прослушивались пластинки Бернеса, Лемешева, Трошина. У меня сохранился сборник стихов и песен, написанных военнослужащими части. Там есть стихи рядового Попова Г.А., капитанов Гриня В.Ф. и Удальцова Г.А. Все они о Родине, о любви к ней, о товарищах, воинском долге.

И сейчас, когда стало модно ездить в другие страны, трудно понять тех, кто едет за бугор навечно. Не любят они нашу страну, свою Родину.

Память хранит адское напряжение. Прежде всего морально-психологическое, когда каждый день, каждый час ждешь или налета, или провокаций, а бывало, и выходок подчиненных. Напряжение физическое, когда с восхода до захода солнца — утомительное боевое дежурство с готовностью к немедленному пуску ракет при температуре в кабине до 60 градусов. А по ночам — бесконечные, до изнеможения тренировки по свертыванию и развертыванию техники, передислокации. Короткие часы отдыха в подземном бетонном бункере под марлей, защищающей от комаров. Да еще постоянная настороженность — не сесть бы на змею, не потревожить скорпионов, которыми кишит пустыня.

В этих условиях личный состав учился: изучал тактику действий авиации Израиля, слабые и сильные стороны самолетов, их силуэты, учились стрелять из личного оружия, ходили в караул, ночами обслуживали технику. И так каждый божий день. Люди буквально валились от усталости и нервного напряжения. Но никто не жаловался, не увиливал, понимая, что так НАДО. А когда пришел час еще больших испытаний личный состав не дрогнул. Своим хладнокровием, умением и бесстрашием вышел победителем в поединке с хвалеными американскими самолетами и израильскими асами.

Коротко хочется рассказать об этих людях. В бою главная фигура командир. От его умения правильно принять решение и добиться его выполнения, хладнокровия зависит успех поединка. В бригаде большинство было таких. Ее командир, подполковник Руденко Н.А., был примером выдержки и самообладания. Твердо и спокойно руководил с командного пункта. Его заместитель Коваленко И.К., будучи первым командиром маневренной группировки, при первом налете, когда над КП на высоте 50–100 м. пролетела пара «Фантомов», не растерялся, руководил четко и грамотно. Оба эти боевые генералы сейчас на заслуженном отдыхе, проживают в Твери. В таком же ключе действовали и остальные заместители комбрига. Константин Воронцов, досконально знающий технику и поддерживающий ее всегда в боевом состоянии. Сейчас он в Минске. Дотошный до всего, как и полагается, начальник штаба Сложеницын А.П. Всегда спокойный, знающий свое дело заместитель по тылу Косенко Ю.П. Судьба разбросала их по Союзу и связь с ними прервалась.

Особо хочется выделить командиров дивизионов. Это на них ложилась вся тяжесть в обучении и воспитании личного состава, его обустройстве, организации и несении боевого дежурства. Это они один на один «сходились» с летчиками Израиля и выходили победителями.

Самым молодым из них был капитан Маляука В.П. Его дивизиону первому пришлось вступить в единоборство с «Фантомами». Будучи в «засаде» в составе маневренной группировки, дивизион обнаружил две приближающиеся цели. Командир быстро разобрался с ними, дал четкие команды расчетам и когда увидел, как у записывающего команды руки «отплясывали» чечетку, уверенно сказал: «Спокойно, ребята, собьем». И первый «Фантом» врезался в пески Египта. Второй пилот не стал испытывать судьбу, покинув самолет на парашюте.

Второй бой принял личный состав дивизиона майора С. Завесниц-кого. И тоже вышел победителем. Испытанием на прочность духа, стойкости, воинской доблести стал бой дивизиона подполковника То-локонникова В.М. Участник войны, самый опытный командир, «батя» — называли его подчиненные. Дивизион вместе с другими был в засаде. В этот день израильские летчики, видимо, хотели проучить наших. Был организован массированный налет на группировку по всем правилам военной науки. Полетели бомбы на ложные позиции. Первым открыл огонь В. Толоконников. На дивизион, как стервятники, набросились 24 самолета, все — на бреющем. Смотреть со стороны — страх берет. А дивизион стоял как Брестская крепость в годы Великой Отечественной.

Ракетами дивизиона и снарядами «Шилок» сбито два самолета, один подбит. На позицию летят НУРСЫ, падают бомбы замедленного действия. Вышел из строя антенный пост — глаза дивизиона. Лейтенант С.Сумин вскочил на площадку и стал голосом давать координаты приближающихся целей. Там и застал его очередной снаряд. Геройски погиб Сережа. В Прибалтике у него осталась жена Валентина и сын Сергей, который так и не увидел отца. Знаю, что он окончил Калининградское военно-морское училище. Куда судьба его забросила сегодня? В Ярославском высшем зе-нитно-ракетном училище, которое окончил Сергей, высоко чтят его память. В музее училища есть экспозиция, посвященная ему. Ежегодно на приз лейтенанта С.П.Сумина проводится лыжный кросс. В книге Верхневолжского издательства «Границы неба пристально хранить» (1987 г.) есть очерк о Сергее Сумине.

В ходе боя во время перезаряжания пусковой установки от прямого попадания снаряда произошел взрыв ракеты. Погиб весь пусковой расчет. Братья Довганюк, Дибижа, Наку, Мамедов, Забуга, Диден-ко. Братья были в разных расчетах. Не удержался Иван, выскочил из укрытия, чтобы помочь Николаю во время заряжания. Так вместе и пали смертью храбрых два брата из села Сопова Ивано-Франковской области. Вместе с ними полетели цинковые гробы с обгоревшими героями в Молдавию, Азербайджан, на Украину, в Белоруссию. Склоним головы перед прахом этих молодых ребят.

Дивизион выиграл бой. Автор этих строк выводил дивизион с позиции и провел с личным составом несколько суток. Люди смотрели смерти в глаза, потеряли своих товарищей. Но уныния, упадка духа не было. Там, вдали от Родины, в боевых условиях я убедился и сегодня, по прошествии многих лет, смею утверждать — Велик наш солдат в делах, поступках, Главное, чтобы он понял — за что воюет, цели и задачи, сердцем проникся ими и тогда он непобедим. Не надо клеветать на армию. Надо смотреть в корень и искать подлинные причины сегодняшних трудностей.

Память хранит возвращение в Николаев. Встречал первый заместитель командующего Армией генерал Бочков Б.В. Махнув на запреты врачей, требовавших соблюдения карантина, он повез нас в гостиницу, где был накрыт богатый русский стол с водкой, селедкой и черным хлебом.

Потом были приемы в ЦК ВЛКСМ, бюро Главпура, в Военном совете Армии. Новые назначения. Я попал служить в далекий северный Норильск. Такая наша военная судьба.

На этом надо бы поставить точку. Но не могу не сказать еще об одном. В феврале 1995 года, нас, небольшую группу «египтян», принял Военный совет войск ПВО. Говорилось об использовании приобретенного боевого опыта, о героизме, о традициях, о внимании к ветеранам, о том, что история не только учит, но и мстит тем, кто не делает выводов из ее уроков.

Когда я поставил под этим рассказом свою подпись и отдал его в печать, меня не покидало чувство вины и недосказанности. Внутренний голос постоянно твердил: «Ты ничего не написал о тех, кто провожал и ждал. О женах и подругах. О них в литературе немало написано. Но если учесть их подвижническое мужество, преданность мужьям и их делу и то, что им пришлось испытать, то становится очевидным, что наши близкие и подруги заслуживают гораздо большего.

Видимо, надо на себе испытать все, что чувствует та, которая провожает своего мужа на военную службу, постоянно собирает на полеты, боевое дежурство, на ученья, полигоны, и не знает, когда и с чем он вернется домой. Надо испытать то постоянное чувство тревоги за судьбу близкого человека, разделить с ним все невзгоды военной службы, чтобы достоверно написать об этом, да и иметь право на это.

Можно только предполагать, что испытывали жены, отправляя мужей для выполнения интернационального долга в Афганистан, во Вьетнам, Корею, Сирию, Египет, Кубу и другие страны, где они были участниками необъявленных войн. Это томительное ожидание весточки, тревожное чувство при изъятии почты из ящика, вздрагивание при каждом телефонном звонке или стуке в дверь. Это подробные ответные послания, которые приходилось писать после утомительного рабочего дня и не менее хлопотливого вечера, уже после того, когда дети улягутся спать.

Про себя скажу — ждал писем. И все они приходили, проникнутые любовью, теплом и бодростью, несмотря на печали и неприятности, временами возникающие в доме. Кто-то зло «пошутил», хвастаясь своей осведомленностью. Есть такие, к сожалению, люди. Под большим секретом передали жене новость: муж угодил под бомбежку… и пошли слухи. С женой удар, свалил паралич. Не знаю, чем бы это закончилось, если б не вмешался командарм, и если б не оказалась рядом с женой и дочерью мать жены Лидия Александровна. Обо всем этом я узнал уже после приезда домой. В письмах об этом ни слова.

Кстати, меня дважды так «хоронили». Однажды в Норильске командир дивизии звонит жене домой и спрашивает:

«Что делаешь? Сядь и успокойся. Два дня не можем найти мужа. Вылетел на вертолете с о. Голымянный, так и пропал». И это называется «успокойся». Два дня с тяжелым чувством и с мрачными мыслями ждала супруга весточки, пока не сообщили: жив и невредим. А было все просто. На вертолете облетывали радиолокационные роты и из-за непогоды вынуждены были сесть около охотничьего домика, с которым, естественно, не было связи.

Но вернемся к делам египетским. Знаю по себе, как поднимали настроение, выводили из оцепенения письма от жены, родных и близких. Недавно узнал, как одного из нынешних генералов (по этическим соображениям фамилию не называю) буквально подняли на ноги письма жены, когда он серьезно заболел и попал в госпиталь. А когда один из командиров подразделения получил письмо, в котором сообщалось, что жена родила сына, у него появилось такое естественное желание повидаться с ним, жажда к жизни, что едва удалось уговорить его не делать глупостей и идти, что называется на службу, на канал.

Были жены, которые изменяли, даже связывали свою судьбу с другими мужчинами, но это единичные случаи. Но никто из них не решался открыто написать об этом. Мужчины, не берусь судить обо всех, тоже не давали повода женам усомниться в их верности. Причин для этого было много. И высокая нравственность, и боязнь начальства, и стеснение товарищей, и отсутствие контактов, и изнуряющие, изматывающие физические и психологические нагрузки. Более того, мужчины, как правило, скупые на слова о своих чувствах, не стеснялись излагать их в письмах. Словом, смею утверждать, что длительное пребывание мужа в командировке может не только расстроить, но и укрепить семью, хотя кое-кто со мной может и не согласиться.

 

И.Д.Куликов

Тогда в Рас-Гарибе…

Для меня, слушателя Военного института иностранных языков, командированного в ОАР в качестве военного переводчика, эта арабо-израильская война, названная «войной на истощение», началась 30 ноября 1969 г. В тот день ранним утром вместе с майором Тарасом Панченко, военным советником из 3-й механизированной дивизии, мы выехали из Каира на фронт. Путь наш лежал на Красное море, в далекий, и казалось, романтичный Красноморский военный округ. Как и Суэцкий канал, он также считался зоной боевых действий, хотя и менее активных.

В Заафарану — конечный пункт нашего назначения — решили ехать несколько длинным, но надежным южным маршрутом — по дороге на Бени-Суэйф вдоль Нила. У Кураймата нам предстояло свернуть налево на пустынную дорогу. Это узкое шоссе, пересекавшее всю северную часть Аравийской пустыни, должно было вывести нас прямо к Заафаране на побережье Суэцкого залива.

Более коротким на Красное море был путь через Суэц. Однако он считался весьма опасным из-за действий авиации противника. В районе Суэцкой бухты и южнее ее, как мы слышали, израильские летчики часто устраивали «охоту» даже на одиночные автомашины. К тому же в приканальной зоне и в самом Суэце можно было запросто попасть и под случайный артобстрел или авиационный налет. Ежедневные бомбежки позиций египетских войск здесь давно стали обычным явлением. Той осенью авиация противника резко активизировала свою деятельность: «война на истощение» была в разгаре. Поэтому по совету советников — «красноморцев» решили не рисковать.

К вечеру, преодолев почти 300 км, мы благополучно добрались до побережья Суэцкого залива. Заафарана, отмеченная на топографических картах как «сельский населенный пункт», в действительности представляла собой полуразрушенный морской маяк, да пару убогих глинобитных домиков, в которых давно никто не жил. Других признаков какой-либо цивилизации, если не считать небольшого коптского монастыря, расположенного километрах в тридцати от маяка, в этом районе не просматривалось.

Дислоцированная здесь 19-я отдельная пехотная бригада, своими оборонительными позициями перекрывала важную в оперативно-тактическом отношении заафаранскую долину. Обрамленная с двух сторон достаточно высокими горными массивами, эта обширная песчано-каменистая долина, лишенная какой-либо растительности, протянулась широким языком от побережья залива вглубь Аравийской пустыни почти до самого Нила. Израильтяне, стремившиеся расширить зону боевых действий, еще летом предприняли здесь успешную попытку высадить морской десант. Египетское командование, обеспокоенное действиями противника, решило прикрыть опасное направление, расположив в Заафаране одну из двух своих отдельных пехотных бригад.

В августе-сентябре 19-ю бригаду жестоко бомбили. Во время одного из налетов погиб наш советник. Сейчас же здесь было относительно спокойно. О трагических событиях тех дней напоминали лишь остовы сгоревшей техники да огромные воронки от тысячефунтовых израильских бомб. Этот отдаленный район, как и все побережье Красного моря, не прикрывался египетскими ПВО. Поэтому израильские летчики чувствовали себя здесь очень уверенно, как на полигоне. Уже позже от египтян я услышал, что именно здесь в Заафаране курсанты израильского авиационного училища, якобы, сдавали тем летом свои выпускные экзамены.

Рассматривая полуметровой длины и в палец толщиной саблевидные осколки от бомб, я понял, что купаться, загорать и ломать кораллы на сувениры, как предсказывали некоторые наши коллеги из 3-й дивизии, видимо, не придется. После всего увиденного спокойная каирская жизнь со всей экзотикой большого восточного города как-то сразу осталась в прошлом, а ближайшие перспективы нашей новой жизни уже не представлялись столь радужными.

В штабе бригады выяснилось, что 504-й пехотный батальон, где нам предстояло работать, переброшен на 145 км южнее За-афараны, в район Рас-Гариба — небольшого поселка египетских нефтяников. Выслушав подробный инструктаж старшего советника бригады, мы переночевали в «хабирской» землянке («хабирами» египтяне называли всех советских военных советников и специалистов) и с утра стали готовиться к отъезду.

Для работы нам в качестве персональной автомашины выделили грузовик. Это был весь посеченный осколками ГАЗ-63, окрашенный, как и вся боевая техника в Египте, в желтый цвет. В его крытый кузов поставили две простые солдатские кровати египетского образца с матрасами и одеялами. Таким образом на первое время у нас имелись и транспортное средство, и даже крыша над головой. Отведав на дорожку кваса, изготовленного из сухих египетских лепешек, и тепло распрощавшись с бригадными советниками, мы отправились в путь.

Честно говоря, наблюдая в пути дорожные пейзажи совершенно дикой, но по-своему красивой природы красноморского побережья, каких-то мрачных предчувствий мы не испытывали. Однако и особой радости от пребывания на этом «курорте», куда ныне завлекают российских туристов, мы также не ощущали. Батальону предстояло действовать в отрыве от главных сил. Поэтому в случае резкого ухудшения оперативно-тактической обстановки на помощь бригады нам рассчитывать не приходилось.

Не вселяли оптимизма и периодически встречавшиеся на пути черно-бурые корпуса сгоревшей техники у обочин. Почему-то мне запомнился египетский БТР-152, уткнувшийся в придорожную скалу. В его заднем борту зияла большая рваная дыра от НУРСа, выпущенного каким-нибудь израильским «Скайхоком» или «Миражом». Было видно, что здесь «работал» летчик-профессионал. Вспомнилось веселенькое напутствие одного из наших заафаран-ских коллег: «В случае чего, бросайте машину и бегите в разные стороны в пустыню. По отдельному человеку они ракеты пускать не будут». Так что вся сложность обстановки, в которой мы можем оказаться, нами прекрасно осознавалась. Однако ни я, ни мой шеф даже в дурном сне не могли представить всего того, что нам предстояло пережить уже очень скоро.

Часам к двум или трем после полудня мы прибыли к месту назначения. Батальон расположился в нескольких километрах юго-западнее Рас-Гариба на невысоких пустынных холмах, расчлененных многочисленными лощинами и вадями. Покрытая местами щебнем и галькой, а местами песком, и лишенная к тому же всяких признаков какой-либо растительности, эта местность производила весьма унылое впечатление. Безрадостную картину пейзажа оживляли лишь удивительные красоты бирюзово-голубой глади вод Суэцкого залива, да громады крупнейшей вершины Синая — Гебель Катерин, возвышавшейся к северо-востоку от Рас-Гариба.

Командир батальона подполковник Мустафа Зибиб и другие египетские офицеры встретили нас очень радушно и всячески старались помочь с первоначальным обустройством. По всему чувствовалось, что они были очень довольны прибытием советского военного советника. Батальон лишь недавно пришел в Рас-Гариб и теперь занимался инженерным оборудованием позиций. Землянок здесь, как в Заафаране, еще не было — их просто не успели вырыть. Поэтому какое-то время нам предстояло ночевать под тентом, снятым с нашего грузовика. Сверху тент мы прикрыли желто-коричневой маскировочной сетью. Сразу же выяснилось, что у нас нет многих вещей, крайне необходимых для жизни в суровых полевых условиях. В этом плане египтяне очень помогли нам на первых порах. Другой неожиданностью для нас стал и начавшийся мусульманский пост в месяце рамадан, предполагавший полный отказ от пищи и воды от восхода до захода солнца.

«Завтрак», как и египетским офицерам, нам привозили лишь поздно вечером. Уже в темноте, сидя на кроватях под своим тентом, мы ели весьма непривычную арабскую пищу, которая к тому же была изрядно сдобрена мелким красноморским песком. Что же касается «обеда» и «ужина», то ради сна от них пришлось и вовсе отказаться. Так что пришлось нам невольно поститься, как и всем правоверным мусульманам.

На второй день начали детально знакомиться с обстановкой, силами и средствами, имевшимися в нашем распоряжении. Нужно было изучить и район, в котором предстояло действовать 504-му батальону. Для прикрытия батальону был выделен участок побережья, по фронту 120 км и по глубине 80 км, что не укладывалось ни в какие тактические нормативы. В нашу задачу входило: не допустить высадку морского десанта противника на побережье в районе Рас-Гариба, обеспечить безопасность так называемых «жизненно важных объектов» в секторе, а также радиолокационной станции от возможных действий вертолетных десантов израильтян. Для усиления батальону из состава бригады были приданы рота танков Т-34, батарея 120-мм минометов и смешанная противотанковая батарея 57-мм пушек и безоткатных орудий Б-11. От возможных действий авиации противника мы должны были защищаться своими штатными средствами — тремя пулеметами ДШК.

Помимо нашего пехотного батальона в районе Рас-Гариба находился батальон «НароднЮй обороны», укомплектованный в основном солдатами предпенсионного возраста. Он охранял многочисленные нефтяные поля и некоторые другие объекты местной нефтяной компании. Реальной пользы от бойцов этой египетской «вохры», вооруженной легким стрелковым оружием, честно говоря, было не очень много.

Нефть и все связанное с ней у нас особого беспокойства не вызывали. По нашей информации, между Египтом и Израилем существовала негласная договоренность — не трогать подобные объекты друг у друга. К тому же рядом, в Шукейре, та же египетская компания добывала нефть совместно с американцами. Тем не менее, мы самым внимательным образом обследовали все нефтяные поля рас-гарибской нефтяной компании и даже проверили боеготовность охранявших их подразделений. В дальнейшем такие поездки в батальон «Народной обороны» стали проводиться регулярно.

Настоящей же «головной болью» для нас стала радиотехническая рота. Точнее не сама рота, а ее радиолокационная станция, которую арабы называли просто «радаром». Размещенная на невысоких холмах километрах в восьми от побережья и в пяти-шести километрах от нашего батальона, она вела разведку воздушных целей в центральном секторе Суэцкого залива. Охраняли РЛС всего десять солдат, для которых не было отрыто даже окопов. Сам же командир роты находился на позиции так называемого «ложного радара», ближе к побережью, в полутора-двух километрах от настоящей станции.

Ложный радар представлял собой насыпной бугор с воткнутой в него какой-то железкой, изображавшей, видимо, радиолокационную антенну. Прикрывали объект ряды колючей проволоки с сигнальными минами и пять батарей спаренных зенитных пулеметных установок советского и американского производства. Всего же на позиции находилось более 400 человек личного состава. Считалось, что, подобным образом, противник будет введен в заблуждение относительно истинного расположения РЛС.

Столь «мудрый» замысел командира роты был оформлен соответствующим образом на большом ватманском листе бумаги и утвержден витиеватыми росписями командира батальона РТВ и командующего египетскими радиотехническими войсками. Естественно, что о своем категорическом несогласии с таким «решением» мы сразу же сообщили старшему советнику бригады, который обещал разобраться с этим вопросом.

Тем не менее, ситуацию со станцией надо было как-то решать. Мы не могли допустить ее уничтожения. Дело в том, что практически вся территория Красноморского военного округа являлась зоной активных действий не только израильской истребительно-бомбардировочной авиации, но и вертолетов. Именно их мы и опасались. В Заафаране, в районе расположения бригады находилась вторая радиолокационная станция. Израильтяне бомбили ее неоднократно. Однако уничтожить не могли. Мешала египетская зенитная артиллерия. Она заставляла израильских летчиков подниматься до двух-трех тысяч метров, из-за чего точность бомбометания снижалась. К тому же египтяне часто меняли место позиции РЛС. Нас же авиация противника пока не беспокоила. Зато с наступлением темноты, и особенно в лунные ночи, в секторе ответственности батальона появлялись вертолеты.

По данным разведки, они базировались на синайских аэродромах в Абу-Рудайсе и Эт-Туре, до каждого из которых от батальона было не более 60-ти км. Заходя со стороны моря, между Заафараной и Рас-Гарибом, вертолеты уходили в глубь пустыни и возвращались на Синай только к двум-трем часам ночи, а иногда и позже. О цели их появления у нас и характере возможных действий можно было только догадываться. Поэтому высадка вертолетного десанта противника в районе расположения РЛС с целью ее уничтожения считалась нами вполне вероятной. Чтобы не допустить проведения такой операции, мы предусмотрели возможность выдвижения одной из рот батальона к позиции «радара» для уничтожения высадившегося десанта. Вскоре, в один из дней, в присутствии начальника штаба бригады и старшего советника бригады мы даже провели весьма успешную тренировку с личным составом роты.

Все дни с утра и до позднего вечера мы занимались так называемой организацией боя: проводили рекогносцировки, организовывали взаимодействие с батальоном «Народной обороны», уточняли задачи подразделениям на местности, места огневых позиций для орудий и минометов и т. д. Ночами же при появлении вертолетов противника, сидя в землянке комбата, мы ожидали возможных сообщений об их действиях. Ближе к утру, убедившись, что вертолеты покинули наш район, порядком устав, мы шли спать под свой тент.

У меня, как военного переводчика-стажера, были и свои личные заботы, связанные с адаптацией в новой языковой среде. Нужно было осваивать египетский диалект, существенно отличавшийся от арабского литературного языка, который мы учили в институте, расширять запас лексики, особенно военной, приобретать навыки устного перевода. Египтяне хорошо понимали мои языковые трудности и никогда не отказывали в помощи.

Однако главная проблема заключалась в том, что задачи ускоренной языковой адаптации мне придется решать в экстремальных условиях реальной боевой обстановки, часто под огневым воздействием со стороны противника. В этой связи не могу не отметить одно обстоятельство, всю важность которого я смог оценить в полной мере только в Египте. Этим важным обстоятельством стало наличие у меня опыта срочной службы в армии. Именно здесь, во время «войны на истощение», как никогда ранее, мне пригодились знания и практические навыки, полученные во время службы в артиллерии.

Так незаметно пролетели первые три недели нашей новой и весьма напряженной фронтовой жизни.

Числа двадцатого или двадцать первого декабря старший советник бригады разрешил нам съездить на несколько дней в Каир. Нужно было помыться, отдохнуть, получить деньги и купить некоторые крайне необходимые в быту вещи (керосиновую лампу, примус, судки, посуду и т. д.). Естественно, что сообщение об отпуске, полученное из Заафараны по радио, было встречено нами с огромным воодушевлением. В столицу отправились по прежнему маршруту на своем боевом «вездеходе».

В дороге неожиданно выяснилось, что наш любимец — шофер Сулейман умеет водить машину… только по пустыне. О правилах дорожного движения он имел весьма смутное представление. Поэтому пересечение уже первых перекрестков в каирском пригороде доставило нам немало весьма тревожных минут, любая из которых была способна вызвать у «сердечника» предин-фарктное состояние. Другой неприятной неожиданностью для нас стало и то, что Сулейман, как и многие военные водители в египетской армии, оказывается, обучен лишь тому, чтобы «крутить баранку». Устранение же даже простых неисправностей в двигателе было привилегией механиков. Поэтому поломка транспортного средства для нас на пустынном участке дороги, учитывая малую интенсивность дорожного движения, грозила превратиться в многочасовое ожидание технической помощи.

Сулеймана, однако, это обстоятельство, видимо, совсем не смущало. Не моргнув даже глазом, он заявил нам, что в таком случае «он залезет на столб и порвет телефонные провода, а приехавшие для ремонта линии связисты возьмут нас на буксир». Смех смехом, но в Наср-сити, где жили советские военные советники и специалисты, мы смогли добраться благополучно, хотя и не без приключений.

После безжизненных, желто-коричневых, прямо-таки марсианских пейзажей Аравийской пустыни шумная мирская жизнь огромного Каира воспринималась как какая-то нереальная и фантастическая картина. Помню, как, въехав вечером в город, мы ошалело смотрели на сверкавшие огнями витрины дорогих магазинов, на женщин и просто на людей в гражданской одежде. Для нас это был действительно другой мир, живший совсем иной и очень далекой от нас жизнью.

Три дня отпуска пролетели быстро и незаметно. В Рас-Гариб мы вернулись отдохнувшими и главное — выспавшимися. В этой связи замечу, что хроническое недосыпание из-за ночных действий вертолетов сильно выбивало нас из колеи. Поэтому во время каждого отпуска в Каир первоочередной задачей лично для меня было хорошо выспаться.

В батальоне к нашему возвращению уже была готова землянка, в которую мы сразу же и заселились. От прямого попадания бомбы это оригинальное творение египетской военно-инженерной мысли, называвшееся «мальгой», защитить, конечно, не могло. Однако удар авиационного НУРСа осколочного действия оно, по моим расчетам, должно было выдержать. Тогда я даже не подозревал, что этой рас-гарибской землянке предстояло стать моим основным домом почти на год.

Обстановка к тому времени в нашем секторе практически не изменилась. Как и раньше, посты воздушного наблюдения, расположенные на побережье Суэцкого залива, сообщали о появлении вертолетов противника в ночное время. Поэтому с каждым таким сообщением можно было ожидать и высадки десанта. Позже, где-то, через месяц или два, из-за возросшей активности противника всякие передвижения на побережье ночью будут категорически запрещены. Однако приходилось думать и о собственной безопасности — проблеме весьма актуальной в тех условиях. Дверь в нашей землянке не запиралась. Не было и никакой охраны, хотя она была и положена нам. Каждую ночь на всякий случай я брал автомат у нашего шофера Сулеймана и клал его на стул рядом с кроватью. С оружием было как-то спокойнее. Забавно было вспоминать, как еще в Каире перед отъездом на Красное море какой-то чин из политработников стращал нас своим напутствием: «Только попробуйте попасть в плен к евреям — партбилеты на стол положите…».

Новым же явлением для нас стали почти ежедневные пролеты на большой высоте самолета-разведчика. Было ясно, что израильтяне тщательно изучают район. Однако во всем этом мы не увидели чего-то необычного и сверхъестественного, поскольку обстановка в целом не выходила за рамки той, что была тогда на всем побережье Красного моря.

Вечером 26 декабря, после ужина, мы как всегда пришли в землянку комбата, чтобы обсудить план работы на следующий день. Около двадцати двух часов или несколько позже поступила телефонограмма о том, что в километрах пятидесяти севернее расположения батальона вглубь нашей территории, вошли два вертолета противника. Подобное бывало и раньше, так что особого значения этому сообщению мы тогда, к сожалению, не придали.

В ходе разговора о текущих делах майор Панченко неожиданно предложил комбату поднять вторую роту по тревоге и провести с ней ночную тренировку по выдвижению к предполагаемому месту высадки условного десанта противника. Этим местом была избрана позиция РЛС.

Честно говоря, даже сегодня, тридцать лет спустя, мне трудно с полной уверенностью сказать, что было бы тогда лучшим для нас: проводить или не проводить эту тренировку. Если бы такое учение действительно состоялось, то мы могли бы сорвать операцию противнику, которую он планировал провести в эту ночь. Другой вопрос: «Какие последствия ожидали бы нас?». Нет сомнения в том, что на следующий день израильтяне ударами своей авиации смешали бы батальон с песком, и мне, вероятнее всего, не пришлось бы писать эти строки.

В таком предположении нет преувеличения. Знакомый батальонный советник, участник Великой Отечественной войны, реально познавший на практике всю мощь израильских бомбардировок на Суэцком канале, как-то сравнил обмен ударами египетских и израильских войск: «Если араб из рогатки выбивает еврею стекло в окне, то еврей берет дубину, вышибает в доме араба всю оконную раму».

Позже я убедился, что ответ израильтян действительно всегда был мощнее и масштабнее по своим последствиям. Мы, конечно, были готовы выполнить свой воинский долг и решить все задачи, поставленные командованием, но и умирать в этих диких красноморских песках тоже никому не хотелось.

Так или иначе, но судьба распорядилась по-своему. Подполковник Зибиб категорически отказался от нашего предложения. При этом он выдвигал разные причины. Одним из доводов, в частности, было то, что в эту ночь наш пехотный взвод был должен устроить «засаду» в непосредственной близости от РЛС. Организация подобных «засад» была тогда обычной практикой по защите ночью «жизненно важных объектов» в нашем секторе. Однако, более вероятным, мне тогда показалось, что комбату просто не хотелось заниматься этими учениями на ночь глядя. Тренировка наверняка заняла бы не один час и закончилась бы лишь к утру. Дискуссия завершилась тем, что нам показали официальную инструкцию, запрещавшую проведение каких-либо занятий и учений в случае объявления той или иной степени боевой готовности. Батальон же тогда действительно находился во второй степени такой готовности. Новых сообщений о вертолетах больше не поступало. Где-то в половине двенадцатого ночи комбат предложил нам идти спать, что мы и сделали. Сам же Зибиб с начальником штаба остались дежурить в землянке. Договорились, что в случае необходимости он нас вызовет.

Устав от перевода за день, и намотавшись по позициям батальона, я сразу же заснул. Тарас же, как выяснилось, не спал. Позже он рассказал мне, что тогда у него появилось какое-то нехорошее предчувствие. После полуночи он неожиданно разбудил меня: «Игорь! Слышишь? Гул самолета. Выйди наружу. Посмотри, что там?».

Полусонный, я нехотя поднялся с кровати, сунул ноги в ботинки и в одних трусах и майке вышел из землянки. Было зябко, как и всегда ночью в пустыне. С моря дул холодный ветер. Ярко светила полная луна. Действительно был слышан необычно сильный гул реактивных двигателей нескольких самолетов.

— Это, наверное, разведчик! — прокричал я, даже не подумав:

«Какая такая воздушная разведка может быть ночью?».

Гул становился все сильнее. Один из самолетов был где-то совсем близко, хотя его и не было видно. Через какие-то секунды, в тот момент, когда я уже собирался спускаться по ступенькам вниз, в метрах двухстах или меньше раздался сильный взрыв, а через секунду второй. Я увидел яркие вспышки. Это разорвались первые бомбы.

Начался воздушный налет. Часы показывали двадцать пять минут первого.

— Тревога, бомбят! — заорал я и кубарем скатился вниз в землянку.

Одевались мы как солдаты-первогодки во время тренировки по выполнению команды «Подъем». Выскочив наружу, сразу же побежали в сторону землянки комбата, до которой было метров двести. Воздух уже разрывался от рева реактивных двигателей, а в разных местах, и справа, и слева были видны вспышки разрывов бомб, сопровождавшиеся страшным грохотом. Неожиданно очень близко от нас разорвалась сразу серия ракет. В тот момент мы как-то не подумали о том, что можем быть поражены осколками, поэтому даже ни разу не залегли. Единственным стремлением было лишь одно — как можно быстрее добежать до места. Для меня лично этот кросс мог оказаться тогда последним в жизни. Дело в том, что на следующее утро Тарас обнаружил в куртке моей «офароли» сзади небольшое рваное отверстие: осколок прошел по касательной. По дороге нам попалось несколько испуганных солдат без оружия и почему-то босиком. В землянке, где кроме комбата были начальник штаба, офицер разведки и офицер связи, мы первым делом попросили сообщить об обстановке.

Какая может быть обстановка, — нервно ответил подполковник Зибиб. — Вы разве не видите, что нас бомбят?

Что сообщают с радара? — спросил Тарас.

— С радара сообщают, что их тоже бомбят, — ответил комбат.

О том, что радиотехническую роту действительно бомбят, мы знали и сами, поскольку до этого видели красные цепочки трассеров зенитных снарядов — батареи ложного радара вели огонь. Наш же пулеметный взвод ДШК молчал. Комбат объяснил, что стрелять в темноте нецелесообразно, поскольку самолетов все равно не видно.

— Если мы откроем огонь, то противник будет бомбить еще сильнее, — заметил Зибиб.

Весь этот разговор происходил в кромешной тьме. Египтяне погасили лампу, опасаясь, что свет могут заметить с воздуха и тогда нам ракеты не избежать. Для уточнения обстановки стали связываться по телефону с ротами, командирами батальона «Народной обороны» и радиотехнической роты. Дали радиограмму о налете в штаб бригады. Попытались по радио установить связь и с нашим «засадным» взводом, который еще в двадцать два часа должен был занять назначенную ему позицию вблизи РЛС.

Выяснилось, что все это время взвод в нарушение приказа находился не в засаде, а на позиции ложного радара. Сам же командир взвода, как выяснилось позже, распивал чай с командиром роты. К настоящей же РЛС взвод начал выдвигаться лишь с началом воздушного налета. Последним сообщением от командира взвода было: «Дальше двигаться не могу. Меня бомбят». В дальнейшем на наши вызовы взводный не отвечал.

Через пару дней, во время тщательного обследования района на маршруте выдвижения взвода мы не обнаружили ни одной воронки, ни от бомб, ни от ракет.

Где-то в половине второго ночи нам позвонил командир радиотехнической роты. Он сообщил, что видит пожар на позиции РЛС, а «сама станция, видимо, уничтожена попаданием бомбы и связи с ней нет». Это было последнее сообщение, которое мы получили с ложного радара в эту ночь. Связь была прервана. Вскоре прервалась проводная связь и со всеми ротами. Послать же связистов восстановить связь комбат категорически отказался, сославшись на то, что «солдаты могут погибнуть». Мы остались без связи и в полном неведении о складывающейся обстановке.

Интенсивность бомбежки тем временем продолжала нарастать. В какие-то моменты казалось, что до утра мы просто не дотянем. Одна из бомб упала в непосредственной близости от нас. Она разорвалась между землянками комбата и пункта связи батальона. Наша «мальга» содрогнулась от взрыва. С потолка посыпался песок, а воздух наполнился пылью и едким дымом. На следующий день, разглядывая маркировку на искореженных остатках стабилизатора бомбы, я подумал, что еще бы метра три-четыре поближе и от нашей землянки осталось бы только одно воспоминание.

В половине пятого утра солдат, выставленный комбатом для наблюдения, со ступенек землянки сообщил о странном звуке. Выбежав наверх, мы действительно услышали очень мощный и характерный рокот. Это был звук… работы двигателей вертолетов. Сразу же пришла мысль, что противник под прикрытием авиации будет высаживать десант. Быстро поднявшись на вершину ближайшего холма, мы смогли на какие-то секунды увидеть за позициями третьей роты темные силуэты, удалявшиеся в сторону пустыни. Тогда мы так и не узнали, почему же рота не открыла огня по этим вертолетам.

Вскоре все затихло. Вертолеты улетели. Слышен был только одиночный гул приближавшегося самолета. Стоя на вершине холма, мы даже не успели обсудить увиденное. Все произошло как-то неожиданно. По быстро нараставшему в нашем направлении звуку мы сразу поняли, что нас собираются атаковать. В те мгновения, когда мы сломя голову неслись по склону холма к землянке, над нами с каким-то то ли шипением, то ли свистом пролетели сразу несколько ракет. Они разорвались метрах в пятидесяти позади землянки.

— Слава Богу, перелет, — подумалось мне тогда.

Включив форсаж, самолет ушел в сторону Синайского полуострова. Вновь наступила тишина. Налет закончился. Было около половины пятого утра.

Совершенно разбитые, с трудом передвигая ноги от усталости, мы молча поплелись в свою землянку. На моей кровати сидел наш водитель.

Ну, как, Сулейман, страшно было? — как можно веселее спросил я. В ответ солдат лишь как-то криво улыбнулся.

Страшно.

Не раздеваясь, прилегли на кровати. Минут через тридцать-сорок раздался телефонный звонок.

— Мистер Игорь, — обратился ко мне комбат. — Евреи украли радар.

От неожиданности я сразу даже не понял сказанного.

— Как украли? Что конкретно украли? — переспросил я.

Ответ был невразумительным: украли то ли какую-то важную часть, то ли блок РЛС, то ли еще что-то…

Через несколько минут мы вновь были в землянке подполковника Зибиба. В действительности все оказалась гораздо хуже. Это мы поняли сразу, увидев расстроенное лицо комбата.

Из сбивчивых объяснений Зибиба узнали, что «на позиции радиолокационной станции больше нет». Она просто исчезла. Других подробностей подполковник не знал. Выяснилось, что о происшествии ему только что сообщил по радио командир взвода, который лишь к утру, наконец, добрался до места своей засады.

Решили, что с рассветом съездим на радар, и все посмотрим сами. Узнали, что в результате налета в батальоне погибли два солдата, и более десятка получили ранения. Погибших утром похоронили тут же в пустыне.

Договорившись о том, что комбат сообщит нам о времени отъезда, мы вернулись к себе в землянку. Немного вздремнули. Однако часов в восемь или девять утра нас разбудил майор, приехавший из штаба бригады на разбор происшествия. Он стал подробно расспрашивать нас о событиях прошедшей ночи.

Все остававшиеся до нового года дни мы занимались расследованием произошедшего. Стали выясняться некоторые подробности проведенной израильтянами операции, хотя абсолютно точной ее картины мы, конечно, не получили.

Теперь нам стало ясно, что все появления израильских вертолетов и самолетов-разведчиков в нашем секторе не были случайны. Противник тщательно готовился к операции. Интересно, что дней за десять до случившегося в батальон по каналам военной разведки пришло сообщение о тренировках израильских десантников на Синае — они отрабатывали захват какого-то объекта. Комбат тогда ничего не сообщил нам об этой шифротелеграмме. Не знали мы и о том, что на аэродромах в Абу-Рудайсе и Эт-Туре на Синае, выполнявших роль аэродромов подскока, накануне операции резко увеличилось число израильских самолетов.

Выяснилось, что около двадцати трех часов или несколько позже в район позиции РЛС прилетели два тяжелых вертолета французского производства «Супер Фрелон» (самый грузоподъемный вертолет в израильских ВВС того времени) с группой захвата. Именно об этих вертолетах и сообщал нам пост воздушного наблюдения. Следы колес шасси одного из них мы обнаружили в месте посадки, в глубокой лощине в метрах трехстах от станции. По этим специфическим следам на песке и был определен тип вертолета. Место посадки второго вертолета нам тогда найти не удалось. Честно говоря, особой необходимости в этом уже и не было. Общая картина была ясна.

Радиолокационная станция в тот момент не работала, а расчет занимался техническим обслуживанием в аппаратной. Поэтому приближение вертолетов противника осталось незамеченным. Позже от сержанта хозяйственного взвода батальона я случайно узнал, что он лично видел пролет двух вертолетов в сторону РЛС еще до начала бомбежки и даже сообщил об этом по телефону комбату. На что тот сказал ему: «Тебе все померещилось. Ты просто трус». До сих пор я не знаю, почему Зибиб не сообщил нам тогда о своем разговоре с сержантом.

Так или иначе, но к полуночи позиция РЛС была уже захвачена противником. По следам десантных ботинок израильтян на песке мы установили маршруты их выдвижения к станции. Нашли даже позиции пулеметчиков, прикрывавших действия десантников. Два солдата охраны РЛС были убиты. Израильтяне выкололи им глаза. Оставшиеся в живых бойцы, как позже выяснилось, убежали в пустыню. Тем не менее, вся позиция РЛС была усыпана гильзами от АКМ. Чьи это были гильзы, то ли египтян, то ли израильтян, мы не узнали. Дело в том, что время специальных операций на египетской территории израильские десантники чаще всего пользовались не своими «Узи», а нашими советскими Калашниковыми.

Основная часть операции проводилась уже под прикрытием ракетно-бомбовых ударов авиации. Противник видимо допускал, что мы можем обнаружить высадку десанта, поэтому, и решил прижать батальон к земле, чтобы не дать ему возможность выдвинуться к радару. На всякий случай израильтяне бомбили даже выход из зафаранской долины на дорогу в Рас-Гариб. Думаю, они опасались, что бригада, узнав об израильской операции, захочет выслать нам свою подмогу. Всего же в эту ночь израильская авиация совершила 36 самолето-вылетов! Об этом я узнал гораздо позже от своего товарища, работавшего на центральном командном пункте ПВО.

После захвата позиции РЛС, по некоторым данным, туда прибыли еще три тяжелых вертолета. Разрезав при помощи автогена крепежные скобы, израильские техники очень профессионально, по словам наших специалистов из РТВ, демонтировали обе кабины радиолокационной станции — аппаратную и антенно-мачтовое устройство РЛС — и на внешней подвеске двух «Супер Фрелонов» перебросили их на Синайский полуостров. На позиции сиротливо остались лишь шасси двух автомобилей ЗИЛ-157.

Дизель-генератор, запитывавший станцию, десантники взорвали. Вот этот горевший дизель-генератор и увидел командир роты с ложного радара, приняв его за пожар на самой РЛС.

Вместе со станцией был захвачен в плен и похищен ее расчет. Прежде чем улететь на Синай, израильтяне тщательно заминировали позицию: здесь были и фугасы замедленного действия, и обычные противопехотные мины. В кабинах ЗИЛов саперы батальона обнаружили даже «мины-сюрпризы». К счастью, никто от этих израильских подарков не пострадал.

На празднование Нового года в Каир нас, естественно, не отпустили. Старший советник бригады опасался новых неожиданных операций со стороны противника. Это, однако, не помешало ему самому отправиться в египетскую столицу на новогодние торжества. Так что поздравление советского правительства по случаю Нового года, зачитанное, как обычно, Левитаном, нам пришлось слушать по маленькому транзисторному радиоприемнику в штабной землянке. Помню, как, прервав на несколько минут разговор с комбатом, мы с глубокой тоской внимали словам далекого московского диктора: «С Новым Годом! С новым счастьем, товарищи!».

Тем временем в батальон одна за другой следовали комиссии разного уровня, как с нашей, так и с египетской стороны. Приезжали и из штаба бригады, и из штаба округа, и даже из египетского генштаба. Посетили батальон и наши специалисты из штаба радиотехнических войск. Ожидали приезда даже военного министра ОАР Мухаммада Фаузи. Однако вместо него в первых числах января к нам неожиданно пожаловали два ген-штабовских генерала, срочно прилетевшие из Москвы. Сопровождали их к нам старший советник бригады и некий полковник из штаба Главного военного советника в ОАР. Появление в Рас-Гарибе столь высокого начальства из Союза не сулило нам ничего хорошего. Так оно и оказалось. После посещения позиции РЛС Тарасу была прочитана весьма суровая нотация. Взяв с Панченко объяснительную, московские гости отобедали в гостинице пограничников в Рас-Гарибе и тот час же умчались на «Волгах» в Каир. Нас же на трапезу тогда не пригласили. Так что отведать фаршированных рисом голубей нам, к сожалению, в тот день не довелось. Вечером же ужином для нас, как обычно, стали традиционные фронтовые деликатесы в исполнении местного батальонного таббаха (повара) — брынза с сухими лепешками и уже порядком надоевший «фуль мудаммас» — отварные коричневые бобы, приправленные оливковым маслом и мелконарезанным чесноком.

Осадок от внезапного визита высокопоставленных земляков, честно говоря, остался неприятный. И дело было даже не в разносе, которому подвергся мой шеф, и не в том, что нас не пригласили на обед, на который, мы, честно говоря, очень рассчитывали. После фронтовых харчей, естественно, хотелось попробовать чего-нибудь вкусненького. Расстроило нас, прежде всего, то, что произошло во время осмотра позиции бывшего радара. Тогда у одного из генералов возникли опасения, что на позиции могут оставаться необнаруженные саперами мины.

Не скрою, подобные опасения во фронтовой обстановке Красного моря всегда были обоснованными. Война есть война, и никто не давал здесь тогда никаких гарантий. Ступая по песку, где вполне могли быть, и, думаю, реально были израильские мины, мне лично приходилось рассчитывать лишь на волю Всевышнего. Ощущения в такие моменты, прямо скажу, были далеко не из приятных. Сама мысль, что местность минирована, и в любое мгновение можно взлететь на воздух, все время давила на психику, создавая какое-то гнетущее внутреннее напряжение, от которого трудно было избавиться. Честно скажу, подобного страха мне не приходилось испытывать даже во время авиационных налетов. Месяца три спустя, например, во время осмотра места высадки израильского десанта севернее Рас-Гариба, уже разведанного саперами, один из офицеров батальона подорвался на противопехотной мине. Все это произошло в моем присутствии, буквально в пяти-семи метрах. Лейтенант остался жив, но, к сожалению, лишился стопы ноги. По иронии судьбы, он был командиром саперного взвода батальона.

В нашем же случае при посещении позиции радара мы неожиданно получили приказ от своих же коллег «идти вперед и показывать дорогу». Гости из Москвы, как я заметил, последовали на некотором удалении за нами и строго по нашим следам… Было чему удивляться и возмущаться.

Все это напомнило мне тогда неприятные события прошедших дней. Так получилось, что накануне к нам в батальон приехала группа старших египетских офицеров из штаба округа. Естественно, что вышестоящее начальство захотело осмотреть позицию бывшего радара. Тарасу и мне, вместе с новым командиром радиотехнической роты (старый был арестован) предстояло стать проводниками для гостей. Кто-то из офицеров штаба тогда сказал: «Вы, мол, тут ветераны и все знаете. Поэтому и показывайте дорогу к радару». Уже во время движения на автомашинах к позиции РЛС мы обратили внимание на то, что «газики» гостей из округа следовали строго колея в колею. Тарас тогда возмущенно заметил: «Игорь, видишь? Едут точно по нашим следам. Им плевать, что русские «хабиры» могут взорваться, зато сами останутся живыми».

Возразить ему мне тогда было нечего. К большому сожалению, вся эта грустная история повторилась, но только в другом исполнении: на этот раз уже с нашими же коллегами по родным советским вооруженным силам.

Естественно, что после всего случившегося, нас не порадовали даже неожиданные новогодние подарки от египетского президента Насера, которые привезли из Каира. Слишком серьезными были последствия случившегося. Тогда каждому советскому советнику, специалисту и переводчику полагались по бутылке виски и две бутылки вина на брата. Кстати, свою бутылку виски «Black & White» Тарас Васильевичу после откровенного намека старшего советника бригады пришлось отдать московским гостям к обеду… «под голубей».

Вся эта мрачная эпопея с «кражей радара» наделала тогда много шума и вызвала массу слухов. Среди наших военных советников и специалистов в Каире только и разговоров было о том, как «на Красном море евреи украли радар».

Позже с большим удивлением мы узнавали все новые и новые «подробности» израильской операции. Один из таких больших «знатоков» событий поучал нас: «Раз вы знали, что высадился десант противника, то надо было сесть на танк и лично возглавить выдвижение роты к радару. Уничтожив десант, вы могли бы заработать по «Красной Звезде».

Несколько позже, как бы отвечая на этот монолог, Тарас раздраженно заметил: «Лучше вообще не иметь этих «звезд», нежели получить их на алых подушечках».

Проведенную операцию сами израильтяне предпочли не афишировать. Во всяком случае, «Голос Израиля» из Иерусалима на русском языке, любивший ежедневно информировать об успехах израильской армии, по этому поводу упорно молчал. Лишь спустя пару месяцев радио «Би-би-си» сообщило, что, согласно полученной информации, «сейчас в Израиле находится группа американских специалистов, которая занимается изучением советской радиолокационной станции, похищенной израильскими десантниками в Египте на побережье Красного моря». Таким образом, свое подтверждение получило предположение, которое высказывали наши специалисты из радиотехнических войск: «Станция была нужна не столько израильтянам, сколько американцам».

Дело в том, что противнику удалось похитить вполне современную радиолокационную станцию П-12ПМ, стоявшую в то время на вооружении не только египетских, но и советских ПВО. Станция работала в метровом диапазоне, и имела дальность обнаружения около 200 км. В наших войсках она использовалась не только для обнаружения воздушных целей и выдачи целеуказаний различным средствам ПВО, но и для сопряжения с комплексами автоматизированного управления ЗРК войск ПВО страны «Воздух».

С захватом станции, таким образом, американцы получали возможность ознакомиться с принципом работы нашей системы опознавания государственной принадлежности самолетов «Крем-ний-1», установленной на РЛС, в частности, с принципом формирования сигнала в запросчике радиолокатора.

Тем временем над нашими головами продолжали сгущаться тучи. И мы, и офицеры батальона с тревогой ожидали выводов высоких комиссий. Говорили, что дело якобы находится под контролем самого президента ОАР. И выводы действительно вскоре последовали. Все главные участники событий — командир нашего 504-го батальона — подполковник Зибиб, командир радиотехнической роты, командир взвода «засады», командир радиотехнического батальона, в состав которого входила рота, и восемь солдат-беглецов были отданы под суд. Эта же участь постигла и командующего РТВ. С треском с должности был снят и уволен из армии командующий военным округом.

По личному указанию президента Насера новым командующим Красноморским военным округом был назначен один из лучших египетских генералов того времени — генерал-майор Саад эд-Дин Шазли. Участник боевых действий в Йемене в составе египетского экспедиционного корпуса и «шестидневной войны» 1967 г., он командовал специальными войсками ОАР и считался большим знатоком тактики действий израильских десантников. Позже генерала Шазли назначат начальником Генерального штаба. Образованный, интеллигентный, деловой и очень энергичный генерал, совсем не похожий на старого командующего, он произвел на меня очень хорошее впечатление.

Заседание военного трибунала состоялось уже в январе. Оно проходило в одном из помещений штаба округа в Эль-Гардаке. Мы с Тарасом также были там. Комбат взял нас с собой, надеясь на нашу помощь в качестве свидетелей. Однако на суд нас так и не пригласили. Была лишь беседа с одним из чинов Красноморского военного округа. Сначала мы думали, что все обойдется, и приговоры не будут слишком суровыми. Однако все оказалось гораздо хуже и, прежде всего, для Зибиба. До сих пор я помню, как этот уже немолодой подполковник в последнюю встречу с нами еще до окончания суда и объявления приговора заплакал навзрыд, повторяя лишь одно слово — «иадам» (смертная казнь). Видимо, он уже знал свою судьбу. Мы же, насколько могли, успокаивали его.

Действительно, на следующий день трибунал приговорил подполковника Зибиба и двух других рас-гарибских офицеров к расстрелу. Командующий радиотехнических войск и командир радиотехнического батальона получили по двадцать пять лет тюрьмы. Столь суровое решение суда вызвало тогда большой резонанс среди египетских офицеров, которые в целом с сочувствием относились к осужденным. Военный министр ОАР в связи со случившимся даже издал специальный приказ, который был доведен до всего офицерского состава вооруженных сил.

Собирались строго наказать и майора Панченко. Во всяком случае, лично он готовился к самому худшему. Действительно, вскоре после суда, где-то во второй половине января мы получили приказ срочно выехать в Каир, где Тарасу, по словам старшего советника бригады, предстоял нелицеприятный разговор с Главным военным советником в ОАР. Поэтому на этот раз в путь мы отправлялись с весьма нехорошими предчувствиями. К тому же напоследок Заафарана преподнесла нам свой очередной подарок: она «проводила» нас мощным налетом израильской авиации, заставив провести почти всю ночь в окопах на выезде из расположения бригады.

По приезде в Каир стало ясно, что в Рас-Гариб Тарас Васильевич больше не вернется. Из разговоров с коллегами в Наср-Сити мы узнали, что ситуация для него складывалась весьма серьезная. Всерьез поговаривали, что Москва якобы даже поставила вопрос о досрочном возвращении Панченко в Союз. Однако вопреки мрачным прогнозам коллег все закончилось относительно благополучно. После жесткого разноса в «офисе» (так мы называли штаб ГВС в Каире) Тараса отправили на Суэцкий канал. Там, как я узнал гораздо позже, в приканальных болотах в батальоне рейнджерс в качестве советника командира батальона он и прослужил весь оставшийся до отъезда на родину срок.

Что же касается меня, то я остался «загорать и ломать кораллы» на Красном море, но уже с новым комбатом и новым советником. Кстати, в первый раз в Красном море мне удалось искупаться лишь где-то весной. К тому времени я полностью освоился с новой для меня ситуацией и не испытывал ни малейшего желания изменить ее, став полноценным «красноморцем».

Через месяц в Рас-Гариб привезли и новую радиолокационную станцию. Теперь ее окружили и колючей проволокой и зенитными батареями, и даже подготовили к взрыву, хотя вторично «красть» такую же станцию, думаю, израильтяне, вряд ли, собирались. Вскоре 19-я пехотная бригада вместе с 504-м батальоном, ставшим для меня родным, ушла на побережье Средиземного моря в Александрию, чему египетские офицеры были чрезвычайно рады. На смену ей в Заафарану пришла уже механизированная бригада, в которой я проработал до самого перемирия с Израилем в августе 1970 г. Так называемая «война на истощение» закончилась, а с нею завершились и мои фронтовые будни на Красном море.

«Кража радара» израильтянами в декабре 1969 г. стала только прологом к последующим многочисленным драматическим событиям в Красноморском военном округе. За ней последовали и нападение израильских десантников на пограничный пост севернее Рас-Гариба, и неоднократные минирования дороги Заафарана — Рас-Гариб, и уничтожение трансформаторной подстанции в Наг-Хаммади, и нападение на пункт связи в За-афаране, и высадка десанта на острове Шедван с целью уничтожения морского радара, и неоднократные бомбардировки подразделений бригады. Египетское командование вынуждено было усилить войска округа, расположив в Эль-Гардаке еще одну бригаду.

С февраля 1970 г. начала резко ухудшаться обстановка на Суэцком канале и в других районах Египта. Дело дошло до того, что израильская авиация начала бомбить части и соединения Центрального военного округа: 3, 6, 23 и 18-ю дивизии, которые дислоцировались в каирских пригородах.

Больше всего досталось 6-й механизированной дивизии, где только за один налет двух израильских «Фантомов» погибли три наших советника и переводчик. Чтобы сохранить 3-ю механизированную дивизию, считавшуюся одной из лучших в египетской армии, было принято решение о ее передислокации в район Кены, недалеко от Асуана.

Ситуация в Египте начала улучшаться только к лету. К тому времени большинство объектов оказались прикрытыми зенитно-ракетными дивизионами и авиацией нашей дивизии ПВО, пришедшей ранней весной из Союза по личной просьбе президента Насера.

Спустя два года уже во время второй командировки в Египет я случайно встретил в центре Каира моего хорошего друга — бывшего командира пулеметной роты из нашего батальона, старшего лейтенанта Махмуда Насера. От него я узнал, что новый египетский президент Анвар Садат помиловал осужденных по рас-гарибскому делу, и подполковник Зибиб находится в добром здравии. К тому времени в Союзе станцию этого типа модернизировали, и она еще с десяток лет простояла на вооружении внутренних округов ПВО. Так закончилась эта необычная история в Рас-Гарибе, оставившая в моей памяти неизгладимый след.

С тех пор прошло более тридцати лет. Давно занесены песком окопы и наши фронтовые землянки, ушли из жизни и многие участники событий тех военных лет. Однако подробности из пережитого тогда мною, впрочем, как и другими советскими военными специалистами в Египте, продолжают и сегодня волновать душу, и даже сниться по ночам. Порой они вызывают страстное желание вновь увидеть места былых фронтовых баталий, с которыми так много связано. Хочется встретиться и с боевыми товарищами по 504 батальону Махмудом Мохсиным, Махмудом Насером и Мухаммедом Ганну, хоть на мгновение вернуться туда, где прошла частица моей молодости, в Египет наших дней.

 

В.С.Логачев

Это забыть невозможно

В Египет я попал совершенно случайно. Вообще, вся моя жизнь, а я уже отметил 55, состоит из случайностей. По рассказу мамы, так на роду мне написано, от рождения и до сих пор. Я не буду вспоминать случайности, которые произошли со мною в детстве, но с 15 лет я их четко помню. По окончании 7-го класса я поступил в Гжельский силикатно-керамический техникум. В группе из 25 человек на отделении керамики было 24 девочки и один парень, это я. По окончании 1-го курса после того, как девчата стали меня принимать за своего, я сбежал в ремесленное училище, получать профессию слесаря-жестянщика по промышленной вентиляции. После 2-х лет учебы получил 5 разряд слесаря. Через год я сдал на 6 разряд, потому что хотел поехать в Индию строить Бхилай-ский металлургический комбинат. Но мне сказали, что молод еще, и нужно отслужить в армии. Зато я стал бригадиром, и бригада случайно, через полгода стала Бригадой коммунистического труда. Бригадиру вручили путевку в подмосковный дом отдыха, откуда через 5 дней он сбежал и больше ни разу ни санаториев, ни домов отдыха не посещал.

Закончив вечернюю школу, хотел поступать в Бауманское училище, но случайно попал в военное училище и прослужил в родимой Советской Армии аж 32 года. Почти три года я командовал стартовым взводом зенитных ракет, а затем меня избрали секретарем комитета ВЛКСМ полка. Планировался другой товарищ, но его комсомольцы не избрали, а я был в резерве, хотя был аттестован на зампотеха зенитной батареи. К комитету комсомола мне еще добавили должность начальника клуба на 1 год, потому что она была вакантной, и начальника физподготовки полка, так как начфиза, так называлась сокращенно эта должность, уволили из армии за злоупотребление спиртным. Эти три должности я исполнял более 1 года из 3-х, что был секретарем комитета комсомола. Затем меня назначили сразу замполитом зенитно-ракетного дивизиона, а через год избрали секретарем парткома полка. И было мне в ту пору еще 27 лет, и оказался я самым молодым секретарем парткома в Московском округе ПВО.

Отслужив в этой должности почти 2 года, приезжаю как-то я с окружных недельных сборов поздно вечером в субботу и узнаю от жены, что назавтра мне приказано прибыть к начальнику политотдела корпуса к 9–00. «Завтра воскресенье», — говорю я, думая, что она решила зло пошутить с поздно прибывшим мужем. «Иди уточни у Петра Афанасьевича», — рассеяла жена мои сомнения. Петр Афанасьевич, замполит полка, жил на одной лестничной площадке. Встретил меня участливо, как бы с виноватым видом. Приступив к 3-х литровой банке «Фраги» (молдавское вино), тогда пользовались при разливе вина и такой посудой — он мне поведал, что пока я был в командировке, он всех троих политработников полка рекомендовал для поездки в страну с жарким, сухим климатом для выполнения интернационального долга. Одного из рекомендованных не взяли, так как он был холост и поступал в академию, а двое прошли все инстанции и, в конце концов, оказались в Египте, а Петр Афанасьевич стал начальником отдела политических кадров армии ПВО.

В воскресенье состоялась беседа с начальником политотдела корпуса, после которой я прошел медкомиссию при корпусном госпитале в этот же день. По состоянию здоровья у врачей возражений не было. В понедельник мы прошли Военный Совет армии и Округа (Это был совместный Военный Совет), и во вторник самолет Москва-Астрахань унес меня далеко от Москвы в казахские степи, на полигон, где уже в течение почти месяца находилась зе-нитно-ракетная бригада, сформированная на базе частей Московского округа ПВО. Просто мы заменили некоторых товарищей, которые по каким-либо параметрам были отсеяны. Отбор был очень строгий: здоровье, морально-боевые и политические качества, да и 5-ый пункт анкеты тоже играл свою роль, так как для войны с Израилем ясно какая национальность не подходила.

Как проходила подготовка к боям и сами бои, описано в боевых донесениях и в воспоминаниях наших товарищей, которые с 1987 г. стали появляться в печати. Мне бы хотелось вспомнить те моменты, свидетелем которых был именно я и которые мне четко запомнились.

Меня поразило то, что задача провожающих нас генералов сводилась, на мой взгляд, к тому, чтобы скорее доложить руководству, что все нормально, и можно бригаду уже посылать на войну. В этой спешке была заметна заинтересованность руководства и армии, да и страны тоже. Об этом же вспоминает наш командир дивизии генерал-полковник в отставке Смирнов А.Г.

Офицеры же бригады хотели одного: прибыть на войну во всеоружии, иметь сколоченные боевые расчеты и стопроцентную материально-техническую обеспеченность. Люди готовились к войне с утра до ночи. Узнав у тех, кто уже был в Египте и у арабских воинов, которые тоже были на полигоне и осваивали нашу технику, что вражеская авиация летает на высотах до 25 метров, командиры дивизионов поставили условие перед нашими летчиками, чтобы они летали тоже на этой высоте. Но, увы, правила полетов это запрещали, в конце концов, наши асы снизились до высоты 50 метров. Это было очень важно, так как проверить зенитно-ракетные комплексы при действиях на малых высотах, а они являлись главными высотами при ведении боевых действий в условиях Египта, иначе было нельзя. Борьба между провожающими и докладывающими руководству о том, что подготовка к отъезду идет нормально, и самими отъезжающими, выставляющими все новые и новые требования в обеспечении дивизионов, не прекращалась ни на один день в период подготовки. Я, конечно, был целиком и полностью на стороне отъезжающих, потому что шла борьба за сохранение жизни людей, готовящихся вести реальные боевые действия с опытным (почти все израильские летчики имели опыт боевых действий во Вьетнаме), высоко подготовленным в профессиональном отношении и обладающим высококлассной техникой, противником.

В ходе этой повседневной борьбы все командиры дивизионов отстранялись от поездки и снимались с должностей от 3-х до 7 раз заместителем командующего первой армией ПВО генералом Де-ревягиным Н.Д. Потом они, конечно, восстанавливались в должности — это просто говорит о накале борьбы. В итоге, уже в Египте, оказалось, что, в бригаде нет штатных оперативных дежурных, которые начинают бой. Ими стали инженеры службы ракетного вооружения Латышев В.И., Вотяков Ю.И., Шумский Н.Д., начальник разведки Шевченко O.K., заместитель начальника политического отдела Логачев B.C. и другие товарищи.

К тому же нас не снабдили преобразователями тока АЛА-7. Суть такова, что электропитание ракетной системы осуществлялось от штатных дизелей, которые «молотили» круглосуточно, а питание СРЦ (станции разведки и целеуказания) П-15 осуществлялось от своих блоков питания АБ-8. Последний представляет собой агрегат бензиновый с преобразователем частоты. Работа в условиях пустыни и «хамсина», когда песок проникал во все видимые и невидимые щели, приводила к выходу из строя двигателей СРЦ. В результате на время ремонта зенитные дивизионы оставались без «глаз».

Кроме того, для усиления дивизионов и повышения эффективности огня на малых высотах были приданы средства ПВО сухопутных войск — зенитно-ракетные комплексы «Стрела» и «Шил-ка». «Стрела» — переносная ракета, использующая принцип теплового излучения. Шесть расчетов из трех человек были приданы дивизиону. С рассветом их увозили на 3–7 км от стартовой позиции ЗРДН, а с наступлением темноты — привозили назад.

Расчеты «Шилки» — 4-х ствольный зенитно-ракетный комплекс, калибр 23 мм, скорострельность — 1000 выстрелов в минуту, также дежурили в светлое время суток и стояли по вершинам треугольника вокруг стартовой позиции дивизиона. Телефонная связь с ними осуществлялась с помощью полевого телефонного кабеля. Для каждого дивизиона требовалось около 50 км этого кабеля. Решение этой проблемы вышло на уровень министерства обороны. В итоге она была решена. Но времени, нервов и крови она стоила много.

Далее, для маскировки техники требовались маскировочные сети. Наша бригада формировалась на базе Московского округа ПВО, где имелись сети только зеленого цвета, что в условиях Подмосковья и центрального района России приемлемо, но в условиях Египта нужны маскировочные сети песочного цвета. Это тоже оказалось проблемой, снятой уже в Египте.

И это только малая толика проблем, которые приходилось решать командирам отъезжающих подразделений и частей в период подготовки к отъезду для ведения боевых действий. Отсутствие опыта передислокации в стране с жарким климатом, попытка сохранить все это в тайне, порой порождала анекдотические случаи.

Например, нам присвоили почтовый адрес Москва-400, полевая почта № 06 552. И вот приходит в политотдел части письмо от матери военнослужащего срочной службы. Начиналось оно так: «Гражданин начальник, напишите мне, за что и на сколько посадили моего сына…» Оказывается, некоторые исправительно-трудовые учреждения носили подобный адрес, что вызывало улыбку у некоторых, уж очень сообразительных воинов. А вообще писем с просьбами о помощи семьям военнослужащих приходило много (ремонт домов, заготовка дров, и т. д.). И вот из далекой Африки идут письма в райвоенкоматы, сельские советы, на заводы, фабрики и в колхозы с просьбой оказать помощь семье военнослужащего, но ни слова не говорится о том, что он воин — интернационалист.

Как говорило нам руководство, так и мы считали, что оказываем интернациональную помощь народу Египта в отражении агрессии со стороны израильских захватчиков.

Однако из заявлений прессы, радио и телевидения следовало, что нас там не было. Однажды, в самый разгар боев с израильской авиацией приходит очередной номер газеты «Правда», и на первой странице подвальная редакционная статья называется «Фальсификаторы». Посвящена статья буржуазным фальсификаторам, утверждающим, что в Египте находятся советские воины. Причем статья написана с таким напором, что камня на камне не оставляла от аргументов западной стороны, то есть была рассчитана на тех, кто не знал истины. Ну, а как объяснять воинам, что газета «Правда», центральный орган ЦК КПСС, мягко говоря, пишет неправду. На свой страх и риск, не мудрствуя лукаво, я эти 50 экземпляров газеты взял и сжег. Все обошлось тихо, к моему некоторому удивлению, но зато отпал сам по себе, вопрос о защите самой газеты «Правда» от вопросов въедливых читателей. Борьба за секретность и неразглашение тайны зашла так далеко, что порой у одних это вызывало улыбку, а некоторым было и не до улыбок. Например, перед погрузкой в порту Николаев из части были откомандированы некоторые воины за то, что в письмах домой они сообщили название страны, куда едут. Поэтому переписка была своеобразной: ничего, что раскрыло бы страну пребывания, но открытки с видами пирамид Гизы и Большого Сфинкса были в каждом письме.

Русских не было в Египте. Но по дороге следования колонны с боевой техникой и в отстойниках (по нескольку дней отдельные дивизионы ждали, когда будет оборудована стартовая позиция) валялись пустые пачки из-под папирос «Беломор» и сигарет «Звезда» изготовления ленинградской фабрики им. Урицкого и Моршанской махорочной фабрики. Эти же пачки, но уже с сигаретами и папиросами наши воины дарили арабским ребятишкам, которые окружали русских воинов на каждой остановке. Нас там не было. Именно поэтому в порту отправки из. Союза нас всех переодели в гражданскую одежду. Офицеры и сверхсрочнослужащие были в шляпах, воины срочной службы — в беретах. Остальное: ботинки, костюм, демисезонное пальто было без различий. По прибытию в г. Александрию нас всех одели в арабскую форму без каких-либо знаков различия, и к тому же у нас не было никаких документов. Отличало нас от арабов в тот момент только наличие у нас рязанских, тамбовских, и других физиономий, которые можно было объединить одним словом: братья-славяне. Арабы нас звали — руси или руси-квайс, то есть, русский хороший. Только после того, как ты дашь ему закурить или поесть.

Руководство дивизии для отличия офицеров и воинов срочной службы приняло решение — офицеры носят куртку поверх брюк, а воины срочной службы заправляли куртку в брюки. Конечно, своих непосредственных начальников знали в лицо, но порой сверхсрочнослужащие, имеющие соответствующий возраст, живот и комплекцию, принимались за генералов или, в крайнем случае, за полковников. В конце концов, с этим разбирались в каждом конкретном случае. Правда, генералы были тоже с разным характером. Когда рядовой Хитров В.Н. задержал генерала армии Щеглова А.Ф., бывшего заместителем главнокомандующего войск ПВО страны, то он среагировал нормально и поблагодарил часового за бдительность. Но была и другая, скажем капризная реакция, доказывающая, что генерал, он и в Африке генерал.

Новости из России мы узнавали из газет и радио, но о нас не было ни слова. Зато в 20 часов ежедневно, большинство офицеров настраивали свои приемники на волну Тель-Авива и слушали выпуск новостей на русском языке. Из этих сообщений мы узнавали реальные факты нашей жизни: и о прибытии транспортов в порт Александрию, и о боях, и о вылетах самолетов, и о чрезвычайных происшествиях в наших войсках и многое другое. Надо сказать, что фактический материал почти всегда соответствовал действительности, ну а идеологическую подоплеку, интерпретацию фактов, мы оставляли на совести комментаторов, отсеивая в памяти ненужное.

Мне пришлось в порту погрузки, при отъезде из России принимать участие во встрече эшелонов с техникой, с личным составом, в переодевании военнослужащих и погрузке морских транспортов. А их, если мне не изменяет память, было 16. Первым ушел сухогруз «Роза Люксембург», а последним «Дмитрий Полуян». За эти две недели и всю командировку в Египте у меня, как и у большинства, была одна мечта — поспать. Нашим отправлением занималась оперативная группа Главного штаба войск ПВО, где формировались части и подразделения. Вопросов громадье, людей много, начальников тоже, тем более многие встречаются друг с другом в первый раз. График отправки был составлен, но порой и он ломался. Вспоминаю этапы и моменты погрузки. Старпомы, занимающиеся этим вопросом, не хотели понять нас военных, но мы делали возможное и невозможное, и в конце концов все погрузили, нарушая требования морских законов. Мы везли несовместимые грузы: ракеты, бензин, спирт и другие легковоспламеняющиеся материалы, и порой, это все в одном трюме. На палубе были только автомобили. Официально везли сельскохозяйственную технику. Помимо этого, после первого рейса столкнулись еще с одной проблемой. Потом все удивлялись, как же мы не додумались сами, ведь это физика для шестиклассников. Сказалась разница температур и разница объемов жидкости. В порту отгрузки температура была до 10 градусов мороза, а в порту разгрузки до плюс 38 градусов. Результат: бензобаки, бочки и все другие емкости со спиртом, бензином, дизельным топливом активно потекли. При погрузке следующих транспортов отливали из всех емкостей 10–15 % от объема жидкости. Самым сложным для меня в этой ситуации оказалось то, что нужно было отлить 50 л спирта из 2-х бочек, за которые я нес персональную ответственность. Трудность заключалась в том, что сделать нужно это незаметно для других, иначе и бочек потом не найдешь. Выливать жалко, а куда девать эти злосчастные 50 литров спирта? Пить категорически запрещено, да и здравый смысл подсказывал, что такое количество спирта может вывести из строя более ста человек. Запасных канистр нет в наличии. Выход был найден в соседнем хозмаге, 16 канистр из пластика емкостью по 3 л каждая и 5 чемоданов выручили меня. С помощью шланга от воздушного насоса излишки спирта перекачали в канистры, тридцать из которых я оставил местным товарищам на память, а три взял с собой на корабль. Очень хороший был спирт, лучшее лекарство и снотворное в период штормов и сильных волнений, как душевных, так и морских.

Наконец-то погрузились. Моряки, потеснившись, освободили несколько кают для части офицеров, остальные офицеры разместились в трюме. Первый же транспорт попал в 9-ти бальный шторм. Вскоре желудки были освобождены, но общее состояние не улучшалось еще долго. И не отвлекали от морской болезни кинофильмы, которые показывали тут же в трюме, и рассказы бывалых моряков о том, как себя вести во время шторма. Особенностью рейса для капитанов сухогрузов было то, что они не знали всего маршрута. Пакет № 1 вскрывали, выйдя в Черное море, а пакет № 2, пройдя Босфор и Дарданеллы, там говорилось, что порт следования — город Александрия. При каждом капитане был капитан-наставник. В каюте нас было четверо — три представителя дивизии: особого отдела, штаба, политического отдела и я. Капитан-наставник освободил для нас каюту, и мы расположились в ней все вчетвером. За разговорами и канистрой спирта время летело быстро. К вечеру проходим Босфор. Представитель особого отдела Кравцов Василий Александрович, с которым мы подружились больше, чем с остальными, пригласил меня на палубу. Он рассказал при этом, что год назад был случай, когда один из матросов военного корабля, проходя через Босфор, прыгнул в воду и был таков, затем оказался в Турции и на Западе. Наша задача состояла в том, чтобы этого не повторилось. В ином случае аргументом мог стать пистолет Макарова. Так мы и гуляли по палубе, а из трюмов в это время никого не выпускали. Прибыл катер с лоцманом. Его угостили прямо на палубе. Фужер коньяку и бутерброды с рыбой и икрой были на подносе. Поговорив с капитаном и удостоверившись, что у него есть документ (кажется, это называли «Голубые права») разрешающий самостоятельно проходить проливы Босфор и Дарданеллы, лоцман удалился.

Прогулочные лодки, огни вечернего Стамбула, набережная, все это было очень красиво. Утром проходили Дарданеллы и вошли в Эгейское море. Слева и справа видны греческие острова: Лесбос, Хиос, Тинос и другие, которые заставили нас вспомнить легенды и мифы Древней Греции, подвиги древнегреческих героев. «Какой же подвиг мы совершим, — подумал каждый про себя, — и во имя чего?» Вошли в Средиземное море. Встречались не только гражданские корабли, но и военные. Становилось тревожно. Обстановка напряженная. «Зачем допускать боевую технику на позиции, чтобы ракеты сбивали наши самолеты, — могли думать командиры американских кораблей, — Лучше уж потопить их здесь». Мы их мысли как бы читали. Вот показался перископ подводной лодки. Наши или нет, спорили мы? Как потом выяснилось в беседе с нашими подводниками, сопровождали нас и наши подлодки, и их тоже. Вообще, Средиземное море было напичкано советскими и американскими боевыми кораблями и самолетами. Некоторые летчики американских ВВС и наши даже знали в лицо друг друга.

Прибыли в город Александрию. В порту нас переодели. Пришли с шумом и гамом портовые рабочие (о темпераменте арабов многим известно), но это лучше один раз увидеть. Их набирали бригадиры за воротами порта из числа безработных. С тревогой я наблюдал за разгрузкой в шуме и неразберихе. Но вот бригадир прикрикнул на одного, ударил другого и уже шума меньше, а порядка больше. Для меня это было непривычно, так как в нашем порту слаженность бригад докеров, понимавших друг друга по взмаху руки, жесту, одному произнесенному слову, никак не была похожа на этот бедлам. Но все же разгрузка закончилась, в основном успешно. Здесь, наконец-то появились маскировочные сети песочного цвета. Мы двинулись колоннами в сторону Каира. В каждой колонне шли готовые к бою «Шилки» (в голове колонны, в середине и замыкающая колонну зенитная установка). Мы были проинструктированы. «Если нас не потопили, то будут пытаться разбомбить на марше» — думали многие. Не случайно один из командиров колонны приказал расчету «Шилка» обстрелять низколетящую цель на маршруте Каир-Александрия. Радиолокатор показывал высоту около 50-ти метров. Египетская ночь. Темнота кромешная. Слышен звук недалеко работающего двигателя. На экране РЛС отметка от двигающейся с малой скоростью цели. Мгновенное колебание. Принятие решения — «Цель уничтожить». Одна из «Шилок» производит обстрел. Оказалось, по соседнему пригорку спокойно ехал КРАЗ. Хорошо, что не попали.

Стали занимать огневые позиции. Они строились для нас заранее, с участием наших представителей. Но к нашему приезду еще не все были готовы. Начинается боевое дежурство. Авиация противника производит разведывательные полеты, чтобы распознать систему ПВО Каира, мы молча наблюдаем. Вдруг на КП бригады доклад. Дальность…, скорость…, высота…. На запрос «я свой» не отвечает. За комбрига на КП находился подполковник Ржеусский Э.М. Он еще раз уточняет у дежурных на авиабазе «Кайро-Уэст» (КП совмещен), есть ли их самолеты в воздухе. Они отвечают, что их самолетов в воздухе нет. Тогда звучит приказ «Цель уничтожить». Проходят тревожные секунды в ожидании результата стрельбы. И вот, наконец, доклад командира дивизиона: «Цель уничтожена» — расход — две (то есть израсходованы две ракеты на обстрел цели). Сразу же после доклада подбегает оперативный дежурный авиабазы «Кайро-Уэст» и со слезами на глазах говорит, что это их самолет. Но уже было поздно. Несомненно, этот урок пошел впрок. До этого случая летчики египетских ВВС часто нарушали заявки о времени и маршруте полета. У нас же была принята четкая система заявок, и она передавалась накануне полетов на КП ракетчиков, летчиков и радиотехнических частей и строго выполнялась. Кроме того, на каждом самолете стоят приемо-ответчики, а на станциях разведки и целеуказания — смонтированы запросчики. Эта система кодированных частот менялась два раза в сутки, через 12 часов. Однако на самолетах ВВС Египта стояли приемо-ответчики «Кремний-I», снятые у нас с вооружения, а у нас «Кремний-2», поэтому самолет ИЛ-28 с экипажем на борту, шедший на посадку на аэродром «Кайро-Уэст» и не ответил на запрос наших радиолокаторов. Самолет был сбит, люди погибли. А дальше, как и всегда, идет поиск виновных и наказание невиновных. Все невиновные получили «по заслугам». Подполковник Рже-усский Э.М. получил от Министра обороны СССР предупреждение о неполном служебном соответствии. Потом он получил правительственные награды, звание полковника, но уволился в запас, имея и это неснятое взыскание Министра. Были попытки сбить самолеты и воинами, которые были вооружены ЗРК «Стрела-2». Недалеко от порта Александрия был произведен запуск «Стрелы» по пассажирскому самолету. Турбина вышла из строя, но самолет приземлился удачно. Затем были обстреляны самолеты СУ-7Б, пилотируемые египетскими летчиками. Они сумели приземлиться, хотя и с повреждениями, после этого были изданы в типографии небольшие альбомы с ТТД и силуэтами своей авиации и противника. Случаи обстрела своих самолетов прекратились.

Теперь боевое дежурство пошло более-менее нормально. В связи с тем, что штатных оперативных дежурных не было, я уже говорил об этом, мне, представителю политического отдела, пришлось дежурить на КП, сначала офицером по безопасности полетов своей авиации, а затем, набравшись опыта, я стал уже выполнять функции оперативного дежурного. Командный пункт на авиабазе «Кайро-Уэст» представлял собой большое заглубленное бетонное сооружение. Кругом планшеты. За ними планшети-сты в наушниках и со стеклографами в руках. Они принимают информацию о воздушной обстановке от дежурных РЛС и СРЦ (радиолокационные станции и станции разведки и целеуказания) и наносят маршруты пролетающих самолетов на планшет. Это все происходит у меня на глазах, а я смотрю также на ВИКО (воздушный индикатор кругового обзора) и уточняю обстановку. Все отметки от самолетов я сверяю с заявками на полет самолетов, их маршрутом и временем пролета. Главная задача — отделить свой самолет от самолета противника, который является целью. В случае необходимости я отдаю зенитно-ракетным дивизионам команду «Готовность-I», а команду на уничтожение отдаст командир бригады или его заместитель, которые круглосуточно находились на КП, рядом со мной или в соседней комнате. С этой комнатой у меня прямой телефон.

Работа оперативного дежурного очень нервная, требует большой сосредоточенности, собранности, умения взять на себя ответственность. Поэтому после дежурства чувствовалась неимоверная усталость, а нервы были на пределе. Израильские самолеты постоянно проводили тренировочные полеты вблизи Суэцкого канала над Синаем, а это всего-навсего 140 км. При скорости «Фантомов» 2400 км/час, а в минуту 40 км, получается, что подлетное время до Каира — 4 минуты. А из тех самолетов, что тренировались над Синаем, постоянно прорывались самолеты-разведчики. На высотах 20–25 метров от земли однажды прошли 2 «Фантома» над аэродромом «Кайро-Уэст». Подполковник Тарасов Л.Д. с офицерами своей службы ракетного вооружения закончил занятие «Об особенностях эксплуатации техники в условиях Египта». Я присутствовал на этом занятии. Мы уже собрались идти в столовую, как кто-то закричал: «Фантомы». Мы посмотрели наверх, а они летят прямо на нас. Некоторые так и остались стоять с открытым ртом, а некоторые ушли носом в песок. Раздались звуки выстрелов. Это расчет «Шилки», стоявшей рядом с КП, произвел 2 короткие очереди по самолетам с интервалом от 3 до 5 секунд. Все сделано по инструкции. Но первая очередь прошла перед носом у самолетов, а вторая уже за их хвостом. Командир установки, сержант, вылез на броню и от обиды заплакал. Потом я беседовал с ним уже в спокойной обстановке. Не орден, который он получил бы за сбитый самолет, и не 200 фунтов — полагалось денежное вознаграждение (это было и в Великую Отечественную войну, но почему-то об этом предпочитают не вспоминать ветераны), ему было просто обидно, что мог сбить и не сбил. Это был бы первый сбитый самолет в небе Египта. Самолеты дали газу, дым от их турбин покрыл небо, действительно, как будто они были заправлены сырой соломой. Потом, когда они уже скрылись, раздались выстрелы из зенитных пушек. Арабские зенитчики отстрелялись, чтобы их потом не ругали за бездействие.

На командном пункте одновременно размещались летчики авиабазы, мы — ракетчики, батальон связи арабской армии, полк ствольной артиллерии, радиолокационный полк. У одной стены столы и индикаторы оперативных дежурных этих частей, а у второй — во всю стену, около 40 метров — планшеты общей воздушной обстановки и огневые планшеты большего масштаба. В менее напряженное время общаемся с арабскими офицерами, первое время через переводчика, а затем и без его помощи. А планшетисты беседуют за планшетами со своими арабскими коллегами. О чем они говорят нам не слышно, прозрачный планшет из толстого оргстекла дает возможность только видеть, но не слышать разговор. Разговоры за планшетом идут полным ходом, порой с улыбкой. Ну, думаем, пусть отрабатывают взаимодействие. Когда через несколько дней арабские планшетисты в своей речи стали применять отборные, только русскому языку присущие, матерные слова и целые выражения, мы поняли, что взаимодействие налаживается. Война это мужская работа, женщин среди нас не было, и эти выкрутасы арабских солдат нас слегка забавляли и вносили разрядку в нервную и напряженную обстановку. К нам, офицерам КП они обращались «Мистер и далее по имени». Так вот иногда после мистера может следовать такое имя, что «уши вянут». Оказывается, что его научил кто-то из твоих коллег по КП. Поэтому, когда меня однажды встретил капитан-египтянин возгласом: «Здравствуй мистер долбс. б», я с ним поздоровался, понял, кто научил его и объяснил ему истинное значение слова на арабском языке, сказав, что оно равносильно их слову — касура (сломался, заболел и т. д.) и приложив руку ко лбу, повернул ладонь на 90 градусов. Он все прекрасно понял и рассмеялся. Так мы осваивали их язык, а они наш, это на КП, а в городе, в котором мы побывали только через 6 месяцев пребывания в Египте, после окончания боев, язык был уже другой. Об этом расскажу ниже.

Закончив дежурство, после бессонной ночи я шел отдыхать, с 9.00 до 13.30, то есть 4 с половиной часа. Бункер, где мы спали, был рядом с КП и еще ближе к взлетно-посадочной полосе аэродрома. Это бетонный полузаглубленный бункер, разделенный стенкой, с двумя входами. В одной половине жил командир и его заместители, кроме начальника тыла. С ними жил и начальник особого отдела бригады майор Юшутин Ф.К., старый чекист и умудренный опытом человек, участник Великой Отечественной Воины. За перегородкой жили замзамы — зам. начальника штаба, зам. начальника политотдела, инженер (кирка-мотыга, так мы его звали) и два инженера службы вооружения, а также зам. начальника особого отдела — старший лейтенант, не буду называть фамилий. Все инженеры были уже в возрасте, им за сорок, мне исполнилось тогда 30.

Итак, я ложусь отдыхать. Но для этого сначала я обмакиваю обе простыни в воду, слегка отжимаю их, расстилаю на кровать. Затем побью мух, насколько можно и ложусь спать. На взлетной полосе, которая в 20 м от окна, начинаются полеты, иногда самолеты взлетают парами, все вокруг гудит и ревет, но молодой организм берет свое и просыпаюсь я от толчков кого-либо из обитателей нашего жилища. Пора на обед. Обед готовили наши повара. Первое, второе и десерт. На первое — суп с курицей, на второе — кусок голландской курицы, пахнувший рыбой, на десерт — чай, кисель или фрукты, главным образом, апельсины. Воины срочной службы задают вопрос: «Скажите товарищ капитан, а что в Голландии куры имеют только крылья, а по земле они не ходят?» Дело в том, что повар, раздавая порции, ноги куриные выдавал офицерам, а остальные части солдатам. Изменить эту «традицию» так и не удалось. В жару есть не хочется, но усилием воли заставляли себя это делать. Есть приходилось очень быстро. Если зазевался на 1–2 минуты, то суп покрывался мухами в несколько слоев. Их там несметное количество. Отличие арабской мухи от нашей в том, что она более нахальна, не реагирует на отпугивающие взмахи, то есть избавиться от нее можно только одним способом — прибить. Кусает человека она в любое время суток и года. Наша муха кусается только осенью, поэтому родилась в Египте прибаутка: «Когда приеду в Союз, поймаю муху и поцелую ее». Еженедельно боролись с клопами. Это уже с помощью паяльной лампы. Прожигали койки с особым энтузиазмом, иначе спать было бы невозможно. И те, и другие насекомые подрывали нашу боеготовность. Покусанный и не выспавшийся воин, это плохой воин. Каждую неделю устраивали стирку. Воду грели с помощью кипятильника, собирали свою одежду, брали из угла «стоящие» в нем носки, или «висящие» под потолком в кладовке, и дружно стирали, чтобы выглядеть подобающим образом для воина-интернационалиста из Европы.

Быт и взаимоотношения офицеров и солдат египетской армии приходилось наблюдать не только на КП, но и в других местах. Их отличала кастовость. Каждый офицер имел денщика. Офицер идет в туалет, денщик за ним с мылом и полотенцем и ключом от туалета. Ждет, затем подает мыло, а сам закрывает на висячий замок туалет, который предназначен только для офицеров. Солдаты ходили отправлять свои надобности в пустыню. Поэтому ходить около мест дислокации войск было просто опасно. Более 70 % населения Египта в то время были хронически больны кишечными заболеваниями. Нас спасла от этого хлорная известь, а у них и этого не было. Пищу арабам привозил самосвал, до этого перевозящий песок или мебель. Без всякой подстилки в кузове валялись лепешки. Один солдат из кузова руками, а порой и ногами, сбрасывал эти лепешки солдатам, которые успевали их ловить на лету, а второй наливал бобовую похлебку в котелки. Это повторялось в завтрак, в обед и в ужин. Если сержанта, наблюдавшего все это, что-либо не удовлетворяло, то он приказывал солдату одеть шинель, а иногда поверх шинели набрасывали одеяло, и гусиным шагом заставлял ходить провинившегося на солнцепеке, в жару более 50 градусов. И эта экзекуция порой продолжалась длительное время. При появлении русского офицера издевательства прекращались.

С собой мы привезли несколько кинофильмов и крутили их, сколько можно. «Белое солнце пустыни» — крутили более десяти раз, и солдаты просили еще и еще раз. Видимо, каждый из нас чувствовал себя красноармейцем Суховым, боровшимся за справедливость в этом несправедливом мире. Фразы из фильма выучивались наизусть, и в разговоре их можно было всегда услышать, да и письма многие начинали фразами из писем Сухова. Тосковали по дому, русской природе, тосковали по русской пище, черному хлебу, селедке и русской водке в конце концов. Этих продуктов там не было. Поэтому и ходила шутка перед отъездом из Египта: «Как должна встретить жена русского офицера?» В одной руке рюмка водки, в другой — кусок черного хлеба и хвост селедки, а подол в зубах».

Да, женщин тоже не хватало для молодежи. Но естество требует своего. Например, едет через город в штаб дивизии подполковник Ржеусский Э.М., везет документы фотоконтроля о результатах воздушного боя. Вдруг на всей скорости командует водителю: «Стой». Тот резко тормозит, думая что-то случилось. Эдуард Михайлович проводит взглядом симпатичную египтянку, шедшую по тротуару, потрет ладони и разрешает опешившему водителю ехать дальше. Вот так мы общались с женщинами. Кто пытался зайти дальше описанного созерцания, платил за это дорого. Военный трибунал, партийные комиссии были на страже нравственности советского воина, а особый отдел больше волновало, а не разболтал ли лишнего во время общения. И это в тот момент было оправданно. За попытку вырваться в город, за посещение ночных клубов четверо офицеров имели партийные и служебные взыскания. И все-таки любопытство порой брало вверх даже над строгими запретами. По окончании боев мы втроем решили посетить ночной клуб, посмотреть, что это такое и увидеть «танец живота».

Ночной клуб рядом с пирамидами в Гизе. Полумрак. Садимся за столик. Перед нами площадка, возвышающаяся на 1 метр. На ней танцуют девушки. В моде тогда были мини-юбки. Мы сидим, пьем арабский коньяк «Опера» и чем-то закусываем. Взоры устремлены на танцующих. Вдруг одна из них спрыгивает с площадки и садится ко мне на колени, я оторопел. Во-первых, не ожидал этого. Во-вторых, все мое естество воспрянуло, и я сижу ни жив, ни мертв. А она в это время заказывает подбежавшему официанту французское шампанское, икру и еще какие-то дорогостоящие деликатесы. Что-то говоря мне, она елозит у меня на коленях, пока не выдавила из меня то, чего, наверное, и добивалась. Ощутив, видимо, содрогание моего мужского достоинства, она пересела на свободный стул. Официант принес уже все ею заказанное. Тридцать египетских фунтов, одна треть моего месячного заработка вылетели в трубу. Материальные расходы, да еще внеплановая стирка белья отучили меня от дальнейшего посещения этих мест. Но любопытство было удовлетворено.

Вообще, как оказалось, состоятельные люди, особенно во время большого поста в месяц Рамазан, когда запрещено принимать пищу от восхода до захода солнца, пользуются ночными клубами в свое удовольствие. Ночью пьют и едят, а днем отдыхают. И Аллах доволен, и им хорошо. Простым людям, солдатам очень сложно выдержать этот пост. Поэтому духовные власти разрешили военнослужащим, находящимся в первых линиях войск, не соблюдать эти условия во время поста. Это разрешили и летчикам, так как были случаи аварий, потери сознания у пилотов во время полетов.

Воинов ПВО, имеющих в своих частях на вооружении СКС (самозарядный карабин Симонова) и достающих их из ружейных пирамид только при заступлении в караул, вооружили многими видами стрелкового вооружения. Каждому вручили АК — автомат Калашникова, у многих были ручные пулеметы, гранатометы типа РГ-7 и даже типа ЗПУ-2 (зенитно-пулеметная установка, имеющая 2 ствола и калибр снаряда 20 мм). У каждого офицера был пистолет Макарова. У меня в ГАЗике было 2 автомата, ящик с гранатами под сиденьем (20 штук) и пистолет.

Навыков обращения с оружием у солдат не было. Поэтому оно иногда стреляло произвольно, по небрежности, по разгильдяйству владеющего этим оружием. Эти случаи происходили в каждом подразделении, а в первом, четвертом и седьмом дивизионах небрежность при обращении с оружием привела к смерти молодых ребят. В четвертом дивизионе рядовой Литвин П.П. получил сквозное ранение в левое предплечье. Мне пришлось вести его, вместе с нашим бригадным врачом майором Серегиным И.В. в госпиталь. Раненый не терял сознания, рыдал, просил, чтобы мы попросили прощения у его матери за то, что не уберегся от пули, плакал, причитал, что он молодой и очень хочет жить. Передать все это на бумаге сложно. Но меня эта поездка потрясла. То ли его обращение к богу и матери, то ли еще по какой причине, но произошло чудо, и он остался жив. Пуля прошла на 1 см выше сердца.

Теряли мы и водителей. Дороги полны неожиданностей. За время пребывания в Египте в нашей бригаде произошло три случая столкновения автомобилей. Один из них закончился трагически. Водитель получил серьезную травму ноги, был госпитализирован, а затем отправлен в Союз с ампутированной левой ногой.

Бой для воина ПВО это всего-навсего несколько минут, но готовиться к ним приходится годами. Бой — это сконцентрированное выражение боевого мастерства и воли. Бой не для слабонервных, и постоянное ожидание его выматывает человека гораздо больше, чем тяжелый физический труд. Напряжение боя и его ожидание настолько велико, что порой люди не могут перенести запредельные перегрузки. Были случаи, когда из-за сильного нервного шока расшатывалась нервная система, кишечно-желудочный тракт, отказывало зрение, скакала температура, шелушилась, отваливаясь клочьями, кожа или человека с инфарктом отвозили в госпиталь. Случалось это с людьми самого разного возраста, и с теми, кому в то время было 20 лет, и с теми, кому было за сорок, имеющими за плечами Великую Отечественную войну.

Но вот закончились бои. Последним в нашей зенитно-ракетной бригаде из приканальной группировки вышел дивизион подполковника Попова К.И. За сбитые «Фантомы» командир дивизиона был удостоен звания Героя Советского Союза, воины награждены орденами и медалями СССР и АРЕ.

Израиль попросил временно прекратить огонь. На дорогах были выставлены посты ООН. Но нас-то в Египте официально не было, поэтому дивизион со своей позиции возвращался не по шоссе Исмаилия-Каир, а караванными тропами. Сначала встали в лимонную рощу, а затем уже возвратились на свою позицию у озера Карун.

Началась как бы мирная жизнь после пяти месяцев изнурительной борьбы с вражеской авиацией. Боевое дежурство не прекращалось ни на минуту. Но разрешили воинам, малыми группами, не снижая боевую готовность, посещать исторические места города Каира, небо над которым мы защищали, но видели пирамиды Гизы только через увеличительные линзы ТЗК (труба зенитного командира) или бинокля. Перед нами открылись ворота музея древней истории Египта, музеи-дворцы последних правителей — Мухамеда Али и короля Фарука, мы посетили мечеть, в которой был погребен Гамаль Абдель Насер, ну и, конечно, мы посетили пирамиды Гизы и Сфинкса.

Страна духа Птаха, именно здесь были заложены начала материальной культуры человечества — строительства, архитектуры, искусства, физики, астрономии, медицины и других. Страна — пионер почти в каждой области человеческой деятельности, познакомившая мир с именами 12 богов, которые позднее переняли греки и римляне. Тутанхамон и Рамзес, прекраснейшая Нефертити и несравненная Клеопатра — эти имена мы знали по школьным учебникам.

Египетские мумии теперь мы могли видеть в музее истории Египта. Подробно остановиться на впечатлениях от увиденного не позволяют отведенные страницы, они незабываемы. Теперь мы воочию видели, что за это стоило бороться. Мы получили возможность снять накопившуюся психологическую усталость. Стали организовывать спортивные соревнования, смотры-конкурсы художественной самодеятельности. Организовали несколько футбольных матчей команды нашей бригады и авиабазы Кайро-Уэст. Первый матч мы выиграли, а на второй матч они пригласили вратаря из сборной Египта. В результате — боевая ничья. Все остались довольны таким исходом. Дружба заставляла нас и проигрывать, и отдавать сбитые нами самолеты на их счет (поэтому у многих разница в количестве сбитых самолетов), чтобы доказать боеспособность нашей техники, и что они не зря за нее платят деньги, хотя известно давно, что сбивает самолет не ракета сама по себе, а человек, с земли управляющий ею. Побеждает не танк, а человек в танке, в совершенстве овладевший им, слившийся с броней, человек, обладающий высочайшими волевыми и морально-боевыми качествами, чем в полной мере, к сожалению, не владели наши союзники.

Запомнился смотр художественной самодеятельности дивизии. Выступает наша бригада. В репертуаре модный тогда шлягер «Как хорошо быть генералом». А генерал-то в дивизии был один, все мы знаем, как тяжела шапка Мономаха, то есть генеральские лампасы в тех условиях. Нашего генерала Алексея Григорьевича Смирнова я тогда близко не знал. Советуюсь с ребятами, стоит ли исполнять эту песню. Какова будет реакция единственного героя песни, уже занявшего место в президиуме, где сидело жюри конкурса. Решили исполнить. Какова же была моя неподдельная радость, когда генерал сначала заулыбался, а по окончании исполнения песни заразительно рассмеялся и, хлопнув по плечу начальника политотдела дивизии Михайлова Вячеслава Григорьевича, сказал ему: «Скорее получай генерала, видишь, как им хорошо быть», — намекая на слова песни. В итоге мы заняли первое место в смотре, но, конечно же, не только из-за этой песни. Были исполнены и песни А. Кучеревского, которые мы поем до сих пор, собираясь на ежегодные встречи ветеранов.

Стали прибывать гости из Союза: Тяжельников Е.П. - первый секретарь ЦК ВЛКСМ с чемоданом комсомольских наград, Терешкова В.Н., тогда еще с мужем Николаевым А.Н. И вот приезжает Н.В.Подгорный — председатель Президиума Верховного Совета СССР. Этот наград не привез почему-то.

Выступая, Николай Викторович сказал о том, какую важную победу мы одержали, как это важно для страны. Подбрюшье южных границ Союза и т. д. «Вы знаете, что в Средиземном море плавают эти… как их…». Помощник подсказывает: «Авианосцы». «Да, да авианосцы НАТО», — повторяет Подгорный. Там, где выступающий отрывался от текста, выручал помощник. Дошла очередь до вручения подарков. От нашего имени Подгорному Н.В. вручают сделанный умельцами из крыла сбитого «Фантома» подарок — на фоне пирамид Гизы ракетный комплекс и сбитый «Фантом». Высокий гость тоже достает что-то и говорит: «А вот вам…», — и опять заикается. Мы уже видим, что это уменьшенная копия скульптуры воина-освободителя, установленная в Трептов-парке, скульптора Вучетича. Помощник уже громко кричит: «Воин-освободитель!». «Да, да. Вот вам воин-освободитель». Слышу голоса в разных уголках зала: «Твою мать! Кто же нами руководит!» Посадили дерево дружбы, и на этом встреча закончилась.

Для половины состава бригады вскоре командировка закончилась. Они пробыли ровно год. А когда меня спрашивают, сколько я был в этой командировке, я четко отвечаю: «Год, три месяца и один день». Да, именно «И один день». Почему? Попытаюсь объяснить.

Когда в марте 1971 г. половина бригады уехала в Союз, на их место прибыли новички. Новыми были командиры и их замы, т. е. руководство дивизии, бригад и дивизионов. А замзамы, часть инженеров и техников остались еще на 100 дней. Как у Ю. Полякова «Сто дней до приказа». Хорошие взаимоотношения сложились не у всех. Мы еще жили воспоминаниями о боях, о потерянных товарищах. У них этого груза за спиной не было. Они в первую очередь интересовались, что, где и как можно купить, можно ли заработать на машину, какие льготы ждут в Союзе, кто на какую должность назначен из первой партии, отправленной на Родину и т. д. Это все настолько вылезало наружу, что вызывало негативную реакцию у оставшихся, которые прибыли сюда воевать за идею, и только потом узнали о льготах, которые во многом не реализуются и поныне.

На двери нашего бункера появился лист ватмана, разделенный на клетки, с обозначением чисел и дней недели — 100 клеток. Каждый вечер, наливая фронтовые 50 г спирта, из Деда Мороза (трехлитровая бутыль) или Снегурочки (литровая бутыль), мы в торжественной обстановке, стоя провожали еще один день, вычеркивая его в календаре. Через месяц, собираясь в бункере перед обедом, кто-то уже вычеркивал этот день. А последние из 30 дней вычеркивались первым проснувшимся товарищем рано утром. И, наконец, сборы домой. Какое это счастье. Сердце замирает до сих пор при одном воспоминании.

Поездом едем до Александрии. Далее борт теплохода «Россия». Стюардессы, бары и т. д. Правда, только пятая часть стюардесс от штата, они выполняли роль официанток во время обеда. Бары не функционировали, парикмахерские тоже.

Мне вручили билет в каюту № 17-люкс. Старшая стюардесса Мария Николаевна Вечная рассказала, сколько знаменитых людей было в этой каюте, включая уважаемого мною Алексея Николаевича Косыгина. А старшая стюардесса — Мария Николаевна, которая вместе с мужем, к тому времени уже покойным, ходила на этом, немецкой постройки, теплоходе более 30 лет и историй знала премножество. В этой каюте нас поселили втроем, но постоянно находилось 5–6 человек: весь наш бункер с авиабазы Кайро-Уэст переселился сюда вместе с запасом спирта и закусок, потому что у нас в каюте был холодильник и стол для разделки продуктов. Дулись в преферанс и ждали скорейшего возвращения в порт, откуда более года назад нас увезли в Египет. Босфор проходили днем. Прогулочные катера, музыка, веселье. Обе части Стамбула уже связывает красавец вантовый мост, которого не было чуть более года назад.

К родному берегу подходим глубокой ночью. На освещенном берегу видим группы военных, среди них и генералы, и пограничники. Все ринулись на один борт. Шум, гам, неразбериха. Потом уже дружное «Здравствуй, Родина», и многоголосое «Ура», которое было слышно за много километров. С причала в мегафон раздается: «Прекратить шум». А как его прекратить? Да и никогда не понять этому человеку, который кричал в мегафон, что это такое — вернуться на Родину с войны живым, после такой долгой разлуки с ней. Здоровье проверяли сразу при выходе с корабля, заставив всех приспустить брюки. Некоторых с дизентерией отправили проходить карантин в соседний палаточный городок. Бочки с селедкой, черный хлеб в избытке. Какая радость. Теперь осталось добраться до жен и семей. Через два дня все бациллоносители были отсеяны, и поезд Николаев — Москва понес нас еще ближе к дому. Телеграммы успели отослать. В поезде отказались выпить хотя бы каплю спиртного. В Москве встречают семьи. Меня встречает моя жена, самая терпеливая, самая красивая, самая желанная, и сын пяти лет, зажавший в руке подарок папе, орденскую колодку, снятую с моего кителя. Слезы радости и счастья. Мы дома. Что нам Родина приказала, мы все выполнили.

12 июня 1971 года. На следующий день Выборы в Верховный Совет. На радостях опять проголосовал за Подгорного Н.В. Три дня нас с женой никто не тревожил. Сын был у соседей. Мы упивались любовью. А через две недели я уже сдавал экзамены в академию. Но льготы при поступлении имели только награжденные орденами. А мое представление к ордену Красной Звезды с 12 февраля 1971 г. где-то блуждает до сих пор, да и не у меня одного. Да бог с ней со звездой.

Так закончились наши египетские ночи. Но в памяти все события свежи, как будто это происходило только вчера, хотя уже ряды ветеранов войны в Египте редеют. И нервные перегрузки, и стрессовые ситуации и повышенная солнечная радиация, дают о себе знать до сих пор. И все равно жизнь наша разделена на две части. До Египта и после Египта. Вспоминая при встречах какие-либо случаи из жизни, мы так и говорим, это было еще до Египта, не называя календарные годы. Поскольку для каждого из нас это рубежный период, оставивший зарубку в памяти, а у некоторых и рубец на сердце.

А что же в Египте? Смерть Насера потрясла всех в Египте, как жителей, так и нас, прибывших защищать дело июльской революции 1952 года. Сила Насера заключалась в том, что его авторитет в народе и армии был непоколебим. Но созданный им режим оказался режимом личной власти. После его смерти в стране не оказалось таких институтов, которые продолжали бы его курс. Сторонники Насера не успели организоваться после его смерти. К власти пришел Мухаммед Анвар Садат, показавший себя очень ловким, опытным, авантюрным политическим игроком. Участник революции 1952 г., вскоре после ее победы он был отодвинут Насером на вторые роли из-за своих правых убеждений, но затем он стал вице-президентом, который, правда, осуществлял только протокольные функции. Сразу же после смерти Насера Садат активно включился в борьбу за власть. Результат оказался для него удачный. После ареста 9 министров кабинета и других крупных фигур просоветской ориентации в стране был установлен режим военно-полицейской диктатуры. Была осуществлена бескровная контрреволюция.

В Египте начала 70-х годов был модным следующий анекдот. Вскоре после захвата власти Садат решил проехать по столице на президентском автомобиле. Машина, управляемая водителем, служившим еще у Насера, достигла перекрестка дороги. Водитель уточняет у президента, куда поворачивать, налево или направо? «А какую дорогу выбирал Насер?» — спрашивает Садат водителя. «Насер всегда ездил налево», — ответил водитель. Обдумав ответ водителя, Садат приказал: «Включай левый поворот, но поезжай направо». И этот включенный, мигающий левый поворот долго еще вводил в заблуждение многих, включая и руководителей нашей страны. Но я отвлекся. Высокие материи — дело политиков.

Приход Садата к власти я встречал в бункере, будучи оперативным дежурным зенитно-ракетной бригады. Сигнал по телефону с КП дивизии о том, что в стране неспокойно, усилить бдительность, удвоить посты, могут быть провокации в отношении русских. Я все это выполняю, довожу обстановку до дивизионов, что 9 министров арестовано и т. д., а мы пофамильно уже знали, кто за дружбу с СССР, а кто за дружбу с Западом. Пистолет из сейфа перекочевал за пояс. На КП были вызваны 2 расчета «Шилок» и протянута прямая проводная связь с ними. Ночь никто не спал, но все внешне прошло спокойно. А потом нас все-таки попросили из Египта. Пожалуй, наиболее характерной чертой садатовского правления является то, что политические и социальные ориентиры июльской революции 1952 г. затянуло пеленой песчаной бури. Хамсин дул над Египтом уже не 50 дней, а десять лет правления А.Садата. Каковы последствия этого правления? Вот как описывал С.Я.Елпатьевский в своей книге «Египет», изданной в 1891 г. в Санкт-Петербурге, последствия хамсина: «Последствия хамсина очень печальные: все задыхаются, страдают головной болью и ожидают, когда пройдет ветер…»

Постоянные обещания благоденствия, заигрывание с Западом и внутренней оппозицией, переход к репрессиям инакомыслящих, закономерно привел к краху режима Садата. Шестого октября 1981 г. он был убит лейтенантом, членом мусульманской секты. За гробом шло около 600 человек. Народ безмолвствовал. Скорби не было. Взаимоотношения России с Египтом начали налаживаться.

 

А.И.Митрохин

Мысли вслух гвардии младшего сержанта

Сейчас модно переоценивать все и вся, в том числе, наши «долги», и интернациональные тоже. Не буду рассуждать о других, хочу рассказать об интернациональном долге, который довелось выполнять мне, гвардии младшему сержанту Митрохину Александру Ивановичу.

Конечно, не все знали мы, солдаты и матросы срочной службы о политических и военных мерах руководства страны по оказанию помощи народу Египта, но твердо верили, что это необходимо.

Во-первых, мы помогали дружественному арабскому народу отражать внешнюю агрессию.

Во-вторых, укрепляли южные рубежи нашей Родины, ведь 6-ой американский флот получил «постоянную прописку» в Средиземном море. Каждый из нас старался выполнить долг честно, не за награды, и свято помня, что «со своим уставом в чужой монастырь не ходят». Как мы воевали, летали, готовили к боевым вылетам самолеты, лучше, наверное, расскажут другие, званием и должностью повыше. Я же хочу рассказать кое-что из того, что видел своими глазами, в чем принимал участие, не претендуя на истину в последней инстанции.

После окончания ШМАСа (школа младших авиационных специалистов) я попал в Гвардейский полк Морской авиации Дважды Краснознаменного Балтийского Флота. Уже в мае 1970 г. я знал, что наши ребята находятся в «спецкомандировке». Я не придавал этому особого значения, но вот как-то в сентябре месяце меня вызвали и сказали, что я являюсь кандидатом на поездку в Египет. Предложили заполнить кипу анкет и почему-то строго печатными буквами. Для фотографий на личное дело пришлось взять гражданский костюм старшины эскадрильи, благо размер подходил. После этого начались вызовы в Особый отдел. Вопросы, как правило, повторялись, и было их много и разных. Приходилось ответы дополнять, уточнять. Однажды был задан вопрос: «Не боишься ехать, ведь там стреляют?» Что ответить?! То, что интересно побывать в экзотической стране, то, что принимал присягу или то, что дома ждут родители. Мне разрешили подумать, но в дверях сказали: «Ты нам подходишь. Так, что учти, кроме тебя ехать некому». Таким образом вопрос о спецкомандировке был решен.

Прилетев в конце января 1971 г. в Кайро-Уэст, мы увидели следы недавних бомбардировок израильской авиации и почувствовали горькую боль утраты своих боевых товарищей.

Следующая остановка была в Асуане. Начиналась настоящая боевая работа. Жили мы в относительном комфорте, не то, что воины ПВО. Была твердая крыша над головой, а не мешки с песком, и много воды, той воды, о которой совершенно забываешь, когда ее много, неограниченное количество. Правда, вода шла из-под крана почти с парком, трубы-то лежали поверх пустыни. Донимала 50-ти градусная жара по Цельсию, комары и тяжелая эпидемиологическая обстановка. Спали, вылив 2–3 каски воды в кровать и намочив простыни. Ребята в период акклиматизации теряли по 6–8 кг веса. От комариных укусов распухали и покрывались язвами руки и ноги. По 8–10 литров воды в сутки — норма. Удручало однообразие пейзажа. На аэродроме все серое, вокруг все желто-коричневое. Почта была один, два раза в месяц, и от однообразия спасало только прослушивание последних известий с Родины, кинофильмы, да редкие поездки в город.

После заключения в августе 1970 г. временного перемирия, воюющие стороны перешли на обмен отдельными ударами, проводились разведывательные полеты, взаимные обвинения в нарушении перемирия. Довольно частые объявления тревог, постоянное увеличение боекомплекта, вплоть до ручных пулеметов, держали людей в напряжении. Мы научились предугадывать обострение обстановки и возможные последствия. Помогали в этом поднятые аэростаты — заграждения над Старой английской и Новой Асуанской плотинами.

Работали мы очень напряженно, не жалея сил. Служба — это огромная, целевая и сложная работа, а в боевой обстановке или максимально приближенной к ней, вдвое, втрое более тяжелая.

Самолеты ТУ-16П нашего Отдельного отряда 1-ой Авиаэскадрильи радиоэлектронной борьбы (РЭБ), базировавшиеся на аэродроме «Асуан», выполняли боевые задания в зоне Суэцкого канала, а также привлекались для тренировки собственной ПВО, с воинами которой мы поддерживали тесные контакты. Тот минимум личного состава, который занимался подготовкой авиационной техники, содержал материальную часть в образцовом порядке. Давалось это немалым трудом. Через 1–1,5 часа после восхода солнца к обшивке самолета уже было невозможно притронуться. Температура в кабине достигала 85–87 градусов по Цельсию, и приходилось работать, сменяя друг друга. Каждый выполнял работу по специальности и плюс еще то, что умел делать. Широко было распространено овладение смежными специальностями. Так, нормативы вывода из-под удара, и без того жесткие, удавалось перекрыть на 20–25 %. Но силы людей не безграничны, к тому же подлетное время «Фантома» почти в два раза меньше, чем подлетное время наших самолетов. Доставалось и по другим поводам. Однажды во время «хамсина», который дул в течение нескольких дней, стало срывать шиферное покрытие капониров. Его куски с высоты почти в 15 метров насквозь пробивали обшивку самолетов. С долей риска для жизни личный состав эвакуировал, а затем и восстановил самолеты в кратчайший срок. К сожалению, не обошлось без травм, но для ввода самолетов в строй работали все и столько, сколько было нужно.

Памятен и случай, который произошел с экипажем нашего отряда (к сожалению не помню фамилию командира корабля), выполнявшего боевое задание в первой половине 1971 г. Согласно заданию, было необходимо прикрыть активными помехами полет египетского самолета-разведчика. Он прошел вдоль Суэцкого канала, было обеспечено его проникновение на Синайский полуостров. Стали ждать возвращения самолета-разведчика. В условленное время он не возвратился. Как мы впоследствии узнали, он был сбит над Синаем огнем зенитной артиллерии.

Выполняя приказ с земли, экипаж повторил проход. Во время разворота в Средиземном море самолет был перехвачен «Фантомом» 6-го американского флота. Подойдя вплотную, экипаж «F-4» стал фотографировать нашу машину, что кстати, проводилось регулярно. Выполнив левый крен, экипаж не обнаружил истребитель США, а начав выполнять правый крен, почувствовал удар. «Фантом», потеряв несколько сот метров высоты, выровнялся и ушел в сторону моря. После окончания контрольного времени, самолет вернулся в Асуан, где при осмотре правой плоскости была обнаружена плавная вмятина с царапиной и следами краски. Незначительные повреждения были тщательно заделаны и инцидент не получил большой огласки, но имел продолжение. При выполнении следующего вылета, с другим экипажем на борту, ситуация повторилась, но особый интерес пилоты «F-4» проявляли «почему-то» именно к правой плоскости нашего самолета. Экипажу пришлось пережить несколько неприятных минут.

Чрезвычайные происшествия и нарушения дисциплины бывали, но не часто. Постоянная угроза возможных бомбовых ударов израильской авиации, высадки десанта «коммандос», а высокие берега озера Насер представляли естественное укрытие от радаров, все это оказывало психологическое давление на людей. Происходили срывы, которые удавалось ликвидировать разговорами по душам, выяснением взаимных претензий. Иногда приходилось и наказывать людей, а то и расставаться с ними раньше срока. Таких, правда, были единицы. До сих пор с благодарностью вспоминаю командиров и рядовых, которые с честью несли звание советского воина. Это полковник Жидецкий — командир эскадрильи, майор Маресов — командир отряда, капитаны Цимбровский, Александров, Купцов, Рудаков, старшие лейтенанты Абрамов, Ткачев, Рукавишников, матросы Шароватов, Арнаутов, Свиридов, Курганов, Тимофеев, Зайцев и многие, многие другие.

Хочется немного рассказать и о наших контактах с египетскими военнослужащими и гражданским населением. Отношение к нам с их стороны всегда было самое дружеское. Они живо интересовались нашей страной, были откровенны в оценке нашей роли в оказании Египту военной, экономической помощи со стороны СССР. Большие надежды арабы возлагали на перевооружение и обучение вооруженных сил, в чем, я думаю, мы их не разочаровали. Общение затрудняло незнание языка, но друзья всегда поймут друг друга. В разговорах, которые велись на всевозможные темы, превалировали рассказы о доме, семье, детях. У египетских военнослужащих, они, как правило, сопровождались показом фотографий, чем мы не могли похвастаться. Без нужды старались не затрагивать религиозные темы. Гражданское население также положительно относилось к нашему присутствию в Египте, были всегда приветливы и с удовольствием отзывались на наши просьбы сфотографироваться на память. Многие из них работали на строительстве Асуанской плотины, поэтому общение с ними было проще. Некоторые прилично говорили по-русски.

В свое время ходило много анекдотов о подготовленности и боеспособности египетской армии. В этом была доля правды. Вспоминается случай, который произошел в Асуане в середине 1971 г. Наши самолеты охраняли арабские военные. Совсекретная аппаратура, установленная на них, была интересна не только Израилю. Приехав однажды на аэродром, мы увидели, как часовой под самолетом усердно чистит свое личное оружие — наш ручной пулемет Дегтярева. В этом не было ничего необычного — пыль, песок. Но тоже самое повторилось на второй, третий, четвертый день. Мы удивились, какой усердный солдат. Оказалось все гораздо проще. Разобрав пулемет однажды, он уже не мог его собрать вновь. Пришлось поделиться знаниями в этом вопросе, не уставая удивляться подобному методу охраны. В декабре 1971 г. я вернулся в Советский Союз, был уволен в запас, и начались годы забвения.

 

Ю.В.Настенко

Боевые будни летчиков

Сигнал тревоги прозвучал в полку поздно вечером в день начала шестидневной войны на Ближнем Востоке между Израилем и его арабскими соседями.

Мой полк тактической разведки на самолетах МИГ-21 и соседний истребительный были приведены в полную боевую готовность. В воздух были подняты дежурные экипажи для выполнения обычных учебных задач. Народ успокоился — значит, учения по плану. Однако, будучи подчиненным начальнику штаба ВА, и анализируя необычную работу штаба, я все более убеждался, что это более чем учения, и скорее всего — проверка готовности полков к ведению реальных боевых действий, а не проверка штаба. Утром следующего дня истребительный полк с полным штатным вооружением перелетел на пограничный аэродром. В течение трех дней несколько раз экипажи занимали места в кабинах и готовились к запуску. Предполагалось, что аэродромы посадки будут в Сирии, а лететь придется через территорию нейтрального государства, например, Турцию. В правительстве решалась задача, что делать, если пролет полка не будет разрешен. Если прорываться без разрешения, то возможна война?!

Благоразумие восторжествовало. Полк был возвращен на базу. Была дана команда «отбой» для личного состава авиационных частей по военному округу и Вооруженным силам. Египетская авиация в течение трех суток воздушными ударами израильтян была почти полностью уничтожена прямо на аэродромах. В приграничных военных округах ОАР и даже в СССР, началось лихорадочное строительство укрытий для самолетов. В то же время в боевой подготовке видимых изменений не происходило. Пришли и были прочитаны, да и то не всеми летчиками, так называемые информационные материалы по опыту боевых действий авиации на Ближнем востоке. Содержание их, а тем более выводы, были слабыми. Все ждали, что же будет дальше. Война вроде бы затихла. Фронт на Ближнем Востоке стабилизировался. Наиболее дальновидные военачальники понимали, что продолжение будет. И продолжение последовало, по крайней мере, для меня.

В пятницу первого августа 1969 г. после ночных полетов я возвратился домой. Семья в сборе сидела у стола: такой был обычай. Раздался звонок телефона дальней связи. В такой неурочный час звонок означал нечто непредвиденное. Меня вызывали в штаб воздушной армии. Машина, сказал оперативный дежурный, за мной уже вышла. В пути я мучительно размышлял, зачем меня вызывают к командующему. Я даже не слышал, чтобы командующий вызывал кого-либо в такое время. Как у каждого командира, у меня в части были некоторые недостатки, о которых я не докладывал начальству. Но их значение не соответствовало уровню разбора на Военном совете воздушной армии. Так и не придя ни к какому выводу, я переступил порог кабинета командующего воздушной армией генерал-лейтенанта авиации Логинова Василия Сам-соновича. Весь военный совет был в сборе. Глаза всех присутствующих были обращены ко мне. Доложив о прибытии, я получил приглашение сесть. От сердца отлегло: ничего страшного не случилось. Тогда зачем вызов? Первый вопрос, который был задан мне, содержал и ответ. Знаю ли я, что происходит на Ближнем Востоке? Конечно, я знал об этом лишь в объеме той информации, которая доводилась до командиров авиационных частей, но не более того. Я понял одно: я еду на Ближний Восток. Следующий вопрос, который Василий Самсонович задал мне, был предельно ясным. Как я отношусь к предложению возглавить группу добровольцев-пилотов для оказания интернациональной помощи египетскому народу в отражении израильской агрессии. 20 лет меня готовили для того, чтобы дать ответ на этот вопрос утвердительно. Другого ответа я и не мог себе представить. Так мы были воспитаны и воспитаны правильно. Это было не бездумное согласие солдафона-автомата, это было осознанное понимание своего долга перед собственным народом.

На следующий день специальным самолетом я вместе с другим таким же командиром полка, ныне генерал-майором запаса — в то время полковником Коротюком Константином Андреевичем, уже летели на прием к министру обороны. Из этой встречи мне запомнился один примечательный эпизод. Когда один из моих летчиков (на встрече присутствовали от каждого полка по одному командиру звена), на вопрос министра обороны Гречко А.А., начал громко произносить заученные лозунги о том, что мы самые сильные и умелые, и победа будет за нами, начальник Генеральной штаба маршал Советского Союза Захаров, казавшийся дремавшим, поднял глаза и, обращаясь ко мне и полковнику Коротюку, сказал: «Разгромите ли вы супостата, не знаю, но Вы должны Родине и семьям вернуть пилотов живыми, а не привести их в цинковом гробу». И добавил: «Хвастунов с собой не брать, они первыми бегут из боя». Так началась операция под кодовым название «Кавказ».

Из добровольцев была сформирована авиационная группа в составе двух бригад (по терминологии ОАР), состоящая из отдельной эскадрильи (30 самолетов, 42 летчика) и одного полка (60 летчиков и 40 самолетов). До июня 1970 г. я командовал 35-ой отдельной эскадрильей, Она была полностью укомплектована из советских солдат, прапорщиков и офицеров.

Полковник Коротюк К.А. командовал 135 полком, в котором советскими были только офицеры летного и технического состава, остальная часть личного состава были арабскими военнослужащими, проходившими стажировку по различным специальностям. Командовал авиационной группой заслуженный летчик СССР, Герой Советского Союза, человек исключительной судьбы, генерал Г.У.Дольников. На подготовку летного состава мне был дан один месяц. Всех летчиков я знал по фамилиям и именам, так как три года проходил службу в одном из полков 283 истребительной дивизии, из которой формировалась эскадрилья. Но тридцать суток — срок короткий. Летали каждый день, перелетая с одного аэродрома на другой, с берегов Черного и Каспийского морей, иногда по два раза в день. Об уровне подготовки летного состава можно судить по тому, что на воздушные стрельбы по летающим мишеням эскадрилья прилетела и произвела посадку в наихудших погодных условиях. Находившийся на этом аэродроме командир корпуса пво заметил по этому поводу, обращаясь ко мне: «Да, с этими пилотами воевать можно». Да, летать и стрелять мы умели, а воевать — нет. В течение дня и ночи ракетами и огнем из пушек было сбито 12 мишеней, причем все с первой атаки. Подготовка была закончена.

Истребители МИГ-21 Морского Флота были разобраны, погружены в транспортные самолеты АН-12. Экипажи, наскоро попрощавшись с родными и близкими, заняли кабины и полетели в Африку навстречу неизвестности. К концу января 1970 года воздушная группировка советской авиации была создана. Бригады, сохранив номера эскадрильи и полка, располагались на трех основных аэродромах и двух запасных. 35 бригада имела задачу прикрыть ВМФ на побережье Средиземного моря и промышленные центры северного Египта от Порт-Саида до Марса-Матрух на границе с Ливией и до города Каира. 135 бригада прикрывала город Каир с востока, промышленные объекты центральной части ОАР и Асуанскую плотину с северо-востока, что обеспечивалось базированием 35 бригады на аэродроме Джанаклис (40 км южнее города Александрия) и на запасном аэродроме Катамия (в 40 км от Суэцкого канала). Последний использовался как площадка для засады, представляющая собой участок шоссе Каир-Исмаилия, расширенный до 21 м. 135 бригада имела два основных аэродрома: Бени-Суэйф, в 180 км южнее Каира, и в Камушин, в 120 км юго-восточнее города Каира, а также запасной аэродром в Зафаране (100 км от Суэцкого залива). Управление истребителями обеспечивалось командным пунктом бригады, пунктами наведения зенит-но-ракетных частей по побережью Средиземного моря, Суэцкого канала и Суэцкого залива.

Эта классическая схема была хороша для мирного времени, но не годилась для управления маневренным боем в условиях боевых действий непосредственно вблизи линии фронта, проходившего по Суэцкому каналу и Суэцкому заливу. В этом мы вскоре убедились. На вооружении нашей авиационной группы состояли МИ-21МФ. В отличие от других предшествующих модификаций МИГ-21 на этом самолете были установлены не две, а четыре ракеты воздух-воздух Р-Зс, встроенная двуствольная пушка калибром 30 мм. Конструкция предусматривала подвеску трех подвесных баков общей емкостью до 1800 л. Это был по тому времени вполне современный самолет. Однако он имел и ряд существенных недостатков, которые проявились в боевых условиях. К этим недостаткам в первую очередь относится малая дальность обнаружения радиолокационного прицела — не более 10–12 км, большое время цикла обзора антенной воздушного сектора пространства (2,5 сек), плохо воспринимавшаяся отметка цели на экране локатора, необходимость снимать одну из рук с управления самолетом при переключении варианта вооружения с пушек на ракеты. Большой расход топлива на всех режимах резко сокращал радиус боевых действий. Немаловажное значение имел и незначительный, на первый взгляд, недостаток: повышенная задымленность двигателя из-за неполного сгорания топлива, особенно на режимах близких к боевым. В условиях ясного неба в районах боевых действий визуально наши боевые порядки были видны с расстояния 30 и даже более километров. Летные же качества самолета МИГ-21 мф были сопоставимы с характеристиками основного истребителя израильтян «Мираж».

Возглавляемый мною первый экипаж приземлился на аэродроме Кайро-Вест 20 декабря 1969 года. Все было необычно. Ярко желтый песок, отсутствие привычной растительности, серые разбросанные строения. Выйдя из самолета, мы осмотрелись и стали готовиться к выгрузке истребителя из грузовой кабины АН-12. Но вдруг мы услышали беспорядочную стрельбу из всех видов оружия. Через несколько секунд мы увидели два необычных самолета, пролетевших над аэродромом на высоте 15–20 метров. Это были два «Фантома Ф-4». Вслед за этим увидели пуск двух ракет «земля-воздух» с позиций рядом стоящей батареи. Через некоторое время стрельба утихла. Испугаться мы не успели, а укрытий рядом не оказалось. Прибыла бригада техсостава, и нам сообщили, что один самолет противника сбит ракетой. Как оказалось впоследствии, был сбит самолет-буксировщик ИЛ-28 египетских ВВС.

К первому февраля 1970 г. вся бригада прибыла на аэродром Джанаклис. Самолеты были облетаны и размещены в железобетонных бункерах с толщиной перекрытия более одного метра бетона и двух метров песка, укрытие позволяло заруливать и выруливать из него. Оно было оснащено централизованным электропитанием, заправкой топливом и газами. Первый заместитель Главнокомандующего маршал авиации Ефимов А.И., прибыв к нам в бригаду, долго и внимательно осматривал все хозяйство и дал высокую оценку защищенности аэродрома и техники, возможности быстрого взлета всей бригады одновременно. Время взлета дежурного звена не превышало двух минут, а всей бригады — 10 минут. По тем временам это было самое минимальное время взлета.

С 1 февраля бригада приступила к боевому дежурству. Израильское политическое и военное руководство, видимо, с самого начала знало о заключенном межправительственном соглашении между СССР и ОАР, о направлении контингента советских ВВС в эту страну и отслеживало весь процесс подготовки этой авиагруппы. Об этом сообщалось, в частности, по радиостанции «Голос Америки», а в конце февраля 1970 г. премьер-министр Израиля Голда Меир заявила, что израильская авиация прекращает полеты на тыловые районы Египта и будет продолжать действовать только по объектам прифронтовой полосы. Это заявление было передано и на русском языке. И в течение последующего времени до заключения перемирия в октябре 1971 года оно выполнялось.

Несмотря на это, мы понимали, что война в воздухе неизбежна. Прифронтовая полоса на глубину до 100 км от Суэцкого канала кипела от разрывов бомб, периодически наносились бомбовые и ракетные удары и по пунктам наведения авиации. Нужно было готовиться к воздушным боям с опытнейшими пилотами-израильтянами американского происхождения, прошедшими школу войны во Вьетнаме и уже имевшими опыт в боях с египетскими и с сирийскими летчиками. В первую очередь надо было изучить этот опыт. В этом мне помог случай. Однажды я зашел к командиру базы Са-леху для решения каких-то текущих вопросов. В ожидании приготовления кофе (без этого решение любых вопросов было невозможно) мы беседовали на различные темы. Беседа шла неспешно на английском языке (я в 60-х годах окончил заочно Военный институт иностранных языков). Я обратил внимание на лежавшую на столе машинописную рукопись объемом в 100–150 страниц. Машинально листая страницы, я увидел схемы и рисунки, явно обозначавшие одиночное и групповое маневрирование самолетов, причем обозначенные зеленым и красным цветами. Было ясно, что речь идет о самолетах «своих» и противника.

Я задал вопрос, что означают эти схемы. После некоторого замешательства Салех пояснил, что это сборник всех воздушных боев египетских и израильских летчиков. После настойчивых и длительных уговоров командир согласился познакомить меня с материалами, но на следующих условиях: Салех читает и поясняет мне каждый эпизод, а я не делаю никаких записей.

В течение двух недель не более одного часа в день я слушал те скудные, но очень важные сведения. После каждого подобного сеанса или «урока» я приезжал к себе в бункер и на память записывал и зарисовывал все, что успел запомнить и понять. Окончив этот утомительный труд, я попросил командующего группой генерала Дольникова Г.У. приехать ко мне под благовидным предлогом посмотреть и оценить баню, которую соорудили мои умельцы, используя дезактивационное оборудование и спецмашины. Долго длилась наша беседа. Григорий Устинович делился опытом Великой отечественной войны. В итоге разговора он разрешил мне разработать программу подготовки пилотов с учетом полученных материалов.

Не в тиши кабинета, а в процессе интенсивных полетов мы с моим заместителем Сашей Калиниченко разрабатывали полетные задания и варианты воздушных боев. Рождалась тактика современного маневренного боя на сверхзвуковых истребителях. Основы этой тактики впоследствии были положены в разработку курсов боевой подготовки истребителей авиации, которые действуют и поныне. В зависимости от обстановки были разработаны предбоевые и боевые порядки групп истребителей, назначение каждого элемента боевого порядка и т. д. Обо всех наших действиях и результатах я каждую неделю в письменном виде докладывал командующему авиагруппой, а тот, в свою очередь, сообщал Главкому ВВС в Москву.

В результате напряженной подготовки всего личного состава мы пришли к выводу, что сложившаяся за долгие годы практика боевой подготовки истребительной авиации не обеспечивает управление воздушным боем, лишает командира группы истребителей возможности управлять своей группой, составлять и изменять в воздухе план боя, занимать выгодное исходное положение, завязывать бой и выводить истребители из боя. Мы поняли, что командиру нужно знать, где противник, его боевой порядок и маневр. Поэтому мы отказались от наведения, а пришли к целеуказанию (место противника, высота, его действия и состав групп).

Мое мнение не совпало с представлениями командира 135 бригады полковника Коротюка К.А. Командующий мудро позволял нам спорить, не принимая ни одну из сторон. Наконец, он решил закончить спор и провести учения двух бригад каждой по своему замыслу, обозначив линию фронта и общие меры безопасности. Учения прошли, но ответа на вопрос, кто прав, не дали. Этот ответ был получен через два месяца в реальных боях.

Как я уже отмечал, 135 полк базировался на двух аэродромах: «Бени-Суэйф» и «Камушин», примерно в 200 км от Суэцкого канала. Его основными способами ведения боевых действий был перехват самолетов противника из положения дежурства на земле и в воздухе. Все привыкли к этому. Зоны находились в постоянном месте, на высотах 8–10 тысяч метров, скорость — 700–800 км/час. Противник наносил короткие по времени пребывания над египетской территорией удары и оставался, как правило, вне досягаемости наших истребителей. Перенести ближе зону было невозможно из-за опасности попасть под огонь своих зенитных средств, которых мы опасались больше, чем противника, а из установленных зон наши истребители не успевали на перехват противника до момента, когда он сбросит бомбы или пустит ракеты по наземным объектам. К июню 1970 г. летчики истребительно-авиационных бригад имели уже до 100 и более боевых вылетов, но воздушных боев не проводили.

Наша бригада з этот период прикрывала объекты тыла страны, военно-морской базы в г. Александрия и Марса-Матрухе, имея на аэродроме дежурное звено и в воздухе пару истребителей. Новой задачей для нас стало сопровождение кораблей флота при их переходах из военно-морской базы в Александрии в Порт-Саид. Каждые две недели боевого дежурства часть боевых кораблей сменялась на боевых позициях. Переход кораблей осуществлялся ночью в течение 8–9 часов. Командовал отрядом кораблей контр-адмирал Про-скунов. Мы отрабатывали с ним все вопросы взаимодействия. Корабли шли по территориальным водам ОАР, а мы последовательно перемещались в воздухе по береговой черте. Чем дальше уходили корабли на восток, тем чаще менялись истребители в зонах. В одном из вылетов, когда корабли были на удалении 20 миль от Порт-Саида, впервые за эту кампанию мой самолет был атакован. К сожалению, ни корабельные, ни береговые средства не обнаружили противника. Я услышал глухой удар в зоне двигателя. Самолет не потерял управления, но началась быстрая утечка топлива. До базы оставалось около 150 км, высота полета 9 км. Развернувшись в сторону аэродрома, я запросил на КП обстановку вокруг себя. Все было спокойно. Пожара не было, я тянул домой. При остатке топлива около 100 кг на удалении 30 км от аэродрома я убрал обороты. После посадки сходу двигатель встал. Осмотр показал, то частично разрушена топливная система. Все обошлось. Только теперь все мои товарищи поняли, что мы на войне.

Наконец, к концу апреля наш командующий согласился на решительные действия. В учениях участвовала моя и египетская бригада с аэродрома Танты. Это были настоящие бои даже с потерями — один египетский пилот в «воздушном бою» с нашей парой сорвался в штопор и благополучно катапультировался. Это учение, в основном, подтвердило целесообразность нашей тактики.

Как-то в начале мая Григорий Устинович прилетел в нашу бригаду на вертолете, вызвал меня и начальника КП, и, ни слова не говоря, повез нас на предельно малой высоте вначале на юг, а затем после пролета через Каир строго на восток. Через три часа мы приземлились на шоссе. Мы вышли, а вертолет улетел. Оглядевшись, мы увидели, что из-под земли на удалении 1,5–2 км торчат антенны локаторов, Вдоль дороги в крутом каньоне пробиты укрытия для самолетов, входы в которые закрыты маскировочными сетями «Вот отсюда ты будешь работать», — сказал Григорий Устинович, — «перелет шестеркой через два дня».

К этому времени мы убедились, что по нашей и египетском наземной линиям связи идет большая утечка информации. Израильское командование прекрасно было информировано о наших заявках на полеты, в том числе и на боевые. Выполняя просьбы командования, мы неоднократно прикрывали боевые порядки египетских истребителей и бомбардировщиков во время их пролета линии фронта. И как только наши истребители появлялись в зоне дежурства, израильские истребители немедленно появлялись на противоположном берегу Суэцкого канала, а в воздуха появлялся летающий командный пункт.

К сожалению, бывало и так, что наши истребители находились под обстрелом своих зенитных средств, маневрируя как змеи, а те, кого мы должны были прикрывать, так и не появлялись. Полеты отменялись, а нас об этом не извещали, но это были обычные издержки, которые, в общем, не отражались на взаимоотношениях русских и египетских солдат и офицеров.

17 мая 1970 г. с аэродрома «Джанаклис» взлетело двенадцать МИГ-21МФ по плану обычных тренировочных полетов, а через 30 минут приземлилось только шесть. Египетские пункты управления подняли переполох, где еще шесть самолетов. Мой заместитель Василенко убеждал египетских диспетчеров, что и взлетело шесть, ему, конечно, не поверили. «А где командир», — спрашивал г. Са-лех? «В Каире», — отвечали ему. Самолеты взлетевшей эскадрильи на маршруте на полет Катамия перестроились попарно этажеркой. На посадочной прямой нижний выпускал шасси и садился, а верхний уходил на второй круг. Никто и, в первую очередь, противник, не обнаружил, что в «засаду» сели шесть наших истребителей, хотя через несколько часов в этом районе появились израильские самолеты-разведчики «Фантом Ф-4». Так мы начали осуществлять с аэродрома «подскока» боевые действия. Суть их заключалась в том, что при обнаружении противника, в зависимости от обстановки, командир принимал решение на вариант атаки, т. е. из какой исходной точки, в каком боевом порядке и какими маневрами начнется атака. Взлет и полет до точки начала атаки в полном молчании. В момент начала маневра КП непрерывно давал координаты цели — азимут, высоту и дальность. Имея эти данные, командир строил маневр и атаковал противника. В случае необнаружения противника атака прекращалась, и истребители, маневрируя, уходили на базовый аэродром Джанаклис или на близлежащий запасной аэродром нашей группы. 22 июня был сбит первый самолет «Скайхок» парой Крапивин-Сальник. Этот способ атаки мы применяли вплоть до конца войны и с других аэродромов.

Понеся потери, израильское командование предприняло ответные меры и тщательно спланировало воздушную операцию против советской авиационной группы.

Через две недели в южной оконечности Суэцкого канала появилось звено истребителей бомбардировщиков «Скайхок» и атаковало артиллерийскую батарею. С аэродрома Бени-Суэйф немедленно взлетело дежурное звено на перехват. Через пять минут взлетело еще четыре самолета с аэродрома Камушин. Когда первая группа наших истребителей вышла в район артиллерийской батареи, «Скайхоки» немедленно ушли на свою сторону, а в воздухе появилась другая группа на высоте около 6–7 км севернее наших истребителей и стала углубляться на территорию ОАР. Штурман КП Бир Арейда приступил к последовательному наведению первой и второй групп на противника, постепенно разворачивая наши самолеты хвостом к линии фронта. И когда приемные радиолокаторы самолетов были отвернуты от Суэцкого канала, с предельно малой высоты в районе боя появилось двенадцать «Миражей». Бой был жаркий и короткий. Мы потеряли четыре самолета, погибли три летчика.

Противник преподал нам жестокий урок. С этого момента наши пилоты были уже другими. Умелыми, отчаянно смелыми, но и очень осторожными. Война пошла на равных.

 

В.М.Пак

Вспоминая штаб флота

Летом 1968 г. сразу же после окончания Института восточных языков (ныне Институт стран Азии и Африки при МГУ) я был призван в армию и, получив звание лейтенанта, направлен для прохождения службы в Объединенную Арабскую Республику (Египет). Такое распределение для меня как выпускника востоковедного вуза не было неожиданностью. Как известно, в ходе «шестидневной» войны в июне 1967 г. вооруженные силы Египта и ряда других арабских стран были разгромлены, и после поражения (или накса, т. е. «рецидива» как называли его египтяне) Советский Союз приступил к оказанию беспрецедентной по своим масштабам помощи в деле воссоздания египетских вооруженных сил. И, конечно, огромной была потребность в переводчиках, прежде всего в арабистах. Достаточно сказать, что, по некоторым данным, в Египте находилось не менее 10 тысяч советских военнослужащих, в то время как обычный ежегодный выпуск арабистов (включая девушек) в нашем институте составлял примерно 15–20 человек в год. Могу также добавить, что в целом я представлял обстановку в стране, да и характер предстоящей работы, поскольку всего за год до этого возвратился из Египта по завершении стажировки в Каирском университете и даже успел своими глазами увидеть как начиналась и как закончилась «шестидневная» война.

Впервые я попал в Египет осенью 1966 г., чтобы, как было записано в плане стажировки, собирать материал для дипломной работы, слушать лекции в Каирском университете, совершенствовать знания арабского языка, в том числе и египетского диалекта. Кроме того, как требовала в то время Инструкция для выезжающих в зарубежные командировки, мы были обязаны выполнять все распоряжения посольства СССР и, по возможности, оказывать ему необходимую помощь. На следующий день после прибытия в Каир мы, группа стажеров из Москвы и других городов (из Института восточных языков нас было четверо — Виталий Наумкин, Саша Бурмистров, Женя Шикова и я) были приглашены в посольство на инструктаж. Сидя в прохладном холле в ожидании приема, мы наблюдали неспешно текущую под горячими лучами октябрьского солнца жизнь, наполненную, как казалось, спокойствием и безмятежностью. То, что мы услышали на инструктаже, ни в коей мере не противоречило внешним впечатлениям. Мы узнали, что обстановка в стране в целом спокойная, египтяне относятся к советским людям более чем доброжелательно, правительство при полной поддержке народа строит новое, почти социалистическое общество, иными словами, оснований для серьезных беспокойств нет. «Учитесь, общайтесь с местным населением, в первую очередь, разумеется, со студентами и преподавателями, изучайте страну и ее язык, как можно больше путешествуйте, но только сообщайте, если едете в другой город». О спокойной обстановке свидетельствует, пожалуй и тот факт, что нам разрешили записаться на курсы египетского диалекта в Американском университете в Каире, на что поначалу мы не очень надеялись (ибо Инструкция о поведении советских граждан предупреждала о стольких опасностях, что в Каире острословы говорили «Рашен сам себе страшен»). Своего рода символом крепнущих дружественных советско-египетских отношений было и новое, менее чем за год до нашего приезда построенное здание посольства, представлявшее собой стеклянную коробку, сквозь прозрачные стены которой прохожие могли с улицы наблюдать, как в коридорах собираются работники посольства покурить или поделиться новым анекдотом (говорили, что здание спроектировал тот же архитектор, что строил пионерлагерь Артек).

Но, как известно, «Восток — дело тонкое», в мае 1967 г. буквально за считанные дни обстановка в стране резко изменилась. Египтяне блокировали Акабский залив, закрыв тем самым путь в израильский порт Эйлат на Красном море, что неминуемо должно было привести к началу боевых действий; серьезные опасения вызывало и то обстоятельство, что советские военные специалисты фактически были отстранены от дел (придя на работу, они увидели замки на дверях своих кабинетов) и уже не могли влиять на дальнейший ход событий. «Ситуация вышла из-под контроля, — сказал курировавший нас сотрудник посольства, — значительно усложнились условия работы дипломатов, поэтому посол просит вас сообщать обо всем, что происходит в городе».

Я думаю, что в конце мая уже мало кто сомневался, что кризис должен перерасти в полномасштабную войну, к которой интенсивно готовились обе противоборствующие стороны. Все улицы огромного Каира были увешаны плакатами, призывающими разгромить Израиль, или как его называли в арабской прессе того времени «сионистское образование». К многочисленным полицейским прибавились военные патрули; прекращались занятия в учебных заведениях, студенты покидали общежитие, отправляясь к местам воинского учета. Сейчас трудно поверить, что в этой напряженной обстановке, буквально за день до начала боевых действий, корреспондент «Правды» Евгений Максимович Примаков дал четверым студентам Института восточных языков свой служебный автомобиль, чтобы они смогли совершить увлекательную поездку из Каира в Эль-Аламейн (где во время Второй мировой войны англичане разгромили Африканский корпус германского генерала Роммеля).

Утром 5 июня диктор торжественно объявил по радио, что наконец-то началось решительное (в буквальном переводе — «судьбоносное») сражение. В сводках сообщалось вначале о десятках, затем сотнях сбитых израильских самолетах. Но, не прошло и суток, как сообщения с фронта перестали поступать, и радиостанции ничего не передавали, кроме военных маршей. Стало ясно, что произошла катастрофа. Знакомые египтяне спрашивали нас, почему Советский Союз не вмешивается в войну и не оказывает помощь. Ответа мы не знали, поскольку в первый день войны даже в посольстве не могли сказать, каково отношение советского руководства к этому конфликту. На второй день было опубликовано заявление советского правительства, в котором указывалось, что имеет место акт агрессии со стороны Израиля против арабских государств, и, таким образом, все стало на свои места.

Надо сказать, что по-настоящему война напоминала о себе лишь ночью, когда город погружался в темноту, и наступало время налетов израильской авиации на расположенные в окрестностях Каира аэродромы. В качестве бомбоубежища предлагали помещения под трибунами университетского стадиона, но мы предпочитали забираться на крышу общежития, откуда хорошо были видны разрывы бомб, сопровождавшиеся легким «землетрясением». Самым сильным был, пожалуй, последний налет, имевший, как мне кажется, больше демонстративно-назидательный характер, поскольку в ту ночь израильские войска уже вышли к Суэцкому каналу, и боевые действия на фронте практически не велись. Днем же, в отличие от сложившихся у нас стереотипов о войне, жизнь в городе текла своим чередом — в «мирном» режиме работали магазины, кафе, рестораны и увеселительные учреждения. В последний «военный» вечер мы отправились в кино на вечерний сеанс. Почему-то запомнилось название кинофильма «After the Fox». Было около 6 вечера. В фойе кинотеатра было непривычно многолюдно и весело. Иными словами, определенная часть населения с радостью ожидала предстоящие перемены. Часа через три, выйдя из кинотеатра, мы обнаружили, что город преобразился: не осталось ни одного плаката, которыми были увешаны все каирские улицы последние несколько недель. В тот же вечер в Каире отменили светомаскировку, вся центральная часть города, как в прежние мирные дни была залита огнями, однако у нас в Гизе — на другом берегу Нила — полицейские все еще кричали «Итфи нур» (Выключи свет). Поздно вечером президент Насер обратился к парламенту и народу с речью, в которой он признал свою ответственность за поражение и заявил, что слагает с себя властные полномочия и передает бразды правления одному из своих сподвижников — Закарии Мухиддину, политику проамериканской ориентации. Не успел президент закончить свое выступление, как со стороны прилегающего к общежитию «народного» квартала послышался нарастающий гул. Стало немного страшно — впервые в жизни мы оказались очевидцами безвластия, когда старая власть вроде бы ушла, а новая еще не пришла. Но, к счастью, все обошлось благополучно: толпа прошла мимо общежития, ее путь лежал к президентскому дворцу.

Хорошо известны итоги «шестидневной войны» и последовавшие за ней события, своего рода «перестройка» руководства страной и армией. Другого исхода никто и не ожидал, ибо трудно было представить, как могут воевать не в меру растолстевшие офицеры, с трудом помещавшиеся на задних сидениях просторных американских лимузинов. Многие из них были отправлены после войны на «заслуженный» отдых, как у нас говорят, в места не столь отдаленные. Так или иначе, после «шестидневной войны» строительство вооруженных сил нужно было начинать практически заново.

Почти каждый день в Каир прибывали советники и переводчики. Объектов для работы было так много, а переводчиков так мало, что руководство старалось учитывать личные пожелания. Предлагалась работа в артиллерийских, авиационных, противовоздушных частях, многие из которых располагались в зоне Суэцкого канала. Неожиданно в зал, где шло распределение переводчиков, вошел человек, представился капитаном 1 ранга Дьяченко, и заявил, что штаб флота остро нуждается в переводчиках со знанием арабского языка. Среди вновь прибывших я оказался единственным арабистом, и поэтому спустя несколько минут ехал в Александрию с группой возвращающихся из отпуска советников египетских ВМС. «Тебе здорово повезло, что попал в Александрию — сказал мне Дьяченко — Мы должны были быть на работе еще вчера, но задержались на сутки, потому что пилот только в воздухе обнаружил, что самолет не заправлен горючим, поэтому пришлось возвратиться. Это прекрасный город, и без нас ты бы вряд ли попал туда». До сих пор я с благодарностью вспоминаю неизвестного мне пилота, а заодно и аэродромные службы.

По прибытии в Александрию я был определен на работу в штаб египетских ВМС, сначала в управление боевой подготовки, а затем «передан» в распоряжение советников разведотдела, оперативного управления, и советника начальника штаба. В первый год работы арабистов катастрофически не хватало. До моего приезда почти всю «арабскую» часть нес на себе Юра Азизов (выпускник Бакинского университета). Чуть позже появился Алексей Ершов из МГИМО и приехавший на стажировку студент нашего института Исрафил Ви-килов (ныне посол Азербайджана в Египте).

Много было переводчиков вольнонаемных, т. е. не призванных в армию. Зачастую военные и гражданские переводчики выполняли практически одну и ту же работу, однако военным платили несколько больше, так как последние имели надбавку за воинское звание. В этой связи вспоминается один забавный эпизод. Нас регулярно посещало начальство из Каира, и во время одной из встреч гражданские переводчики спросили, почему военные получают больше, хотя выполняют такую же работу. В ответ на это прибывший начальник объявил, что он готов на месте принять заявления всех желающих поступить на военную службу. Насколько я помню, таких заявлений никто не подал, и вопрос был исчерпан.

Почти все советники, с которыми мне пришлось работать в штабе флота, прошли войну, имели богатый боевой опыт. Советник командующего флотом вице-адмирал Борис Васильевич Сутягин сопровождал конвои в Арктике, советник начальника штаба контрадмирал Евгений Васильевич Левашов «купался» в море, когда был выброшен с корабля взрывной волной; участниками войны были также капитаны 1 ранга Александр Иванович Выжлецов (советник начальника разведотдела), Константин Гилярович Сосновский (советник начальника оперативного управления), Николай Петрович Рыбин (советник начальника управления боевой подготовки). Контр-адмирал Кострицкий С.П. и капитан 1 ранга Кананадзе А.И. имели звезду Героя Советского Союза. Надо сказать, сами они не любили рассказывать о войне, и только посетив свой районный военкомат по окончании службы, я смог узнать, за что они были награждены, увидев их краткие биографии на Доске героев. И я невольно ощутил гордость за то, что знал этих людей и вместе с ними работал.

Когда начиналась моя служба в Египте, обстановка была спокойная, «война на истощение» еще не началась, активные боевые действия не велись, тем не менее работы в штабе хватало, шла интенсивная подготовка документации. Участвуя в переговорах советников с египетскими офицерами, я понял, насколько важную роль играет правильно составленный документ, ибо, если нет порядка в мыслях, не будет порядка и в материальной части. Нет нужды повторять, какая огромная ответственность ложилась на советников штаба по оказанию помощи в планировании крупномасштабных боевых действий, и здесь будет уместно сказать, что благодаря совместной работе советских и египетских штабистов над русским и арабском вариантами боевых документов выявлялись те или иные недостатки, имеющие существенное значение для правильной постановки задачи. Наверное, многие знают, что иностранцы очень часто не могут освоить правильное употребление в русском языке глаголов совершенного и несовершенного вида. Объясняется это тем, что в их языках такое различие отсутствует. Вспоминается, сколько времени приходилось тратить на то, чтобы объяснить египтянам разницу между русскими глаголами «уничтожать» и «уничтожить». Дело в том, что в составляемых на арабском языке боевых приказах употреблялось слово «уничтожение», так что командир, получивший такой приказ, мог «заниматься уничтожением» без особых результатов, но считать свою задачу выполненной. Другой пример: во время одной из бесед советник начальника штаба флота адмирал Е.В.Левашов поинтересовался у своего визави, какие меры принимаются против возможных диверсий противника. Последовал ответ, что усилена охрана важных объектов. Тогда Левашов спросил: «Вам будут противостоять грабители или регулярные воинские формирования?». Ответ был очевиден, поэтому адмирал уточнил, что против вооруженных сил противника организуется не охрана, а оборона, что предполагает проведение совершенно иных мероприятий.

Особо запомнились переговоры, которые вел прибывший из Москвы советник начальника разведки флота капитан 1 ранга И.Засыпкин, сменивший на этой должности капитана 1 ранга А.И.Выжлецова, срок командировки которого окончился. Он выделялся среди советников элегантным внешним видом (очень хорошо сидели на нем популярные в то время финские костюмы). Столь же элегантно он проводил работу с «подсоветными». Знакомство с начальником разведки он начал словами: «Я капитан 1 ранга, «адмирала» мне, наверное уже не получить, но я постараюсь помочь Вам получить это звание». Однажды мне пришлось переводить беседу примерно следующего содержания. «В чем Вы видите задачу начальника разведки? — спросил он египетского офицера. Тот ответил, что его задача состоит в сборе разведывательной информации. Тогда И.Засыпкин задал неожиданный вопрос: «Скажите, мистер Юсри (насколько я помню, так звали начальника разведки), у Вас есть дети?» Тот ответил, что есть сын одиннадцати лет. Тогда Засыпкин сказал: «Он вполне годится на Вашу должность, потому что тоже может собирать сведения о противнике, ваша же задача — планирование разведывательных мероприятий».

В целом между советниками и египетскими военными складывались теплые дружеские отношения. Многие старшие офицеры обучались в Советском Союзе и вспоминали об этом времени с большим удовольствием. Вместе с тем, чем выше был уровень, тем больше требовалось проявлять не только компетентность в морском деле, но и незаурядные дипломатические способности. Естественно, что наибольшая нагрузка в этом плане ложилась на плечи советника командующего флотом, ибо от его деловых и личных взаимоотношений с командующим зависела в конечном счете эффективность работы всей группы советников. У меня создалось впечатление, что самые большие трудности выпали на долю Б.В.Сутягина, когда флотом командовал адмирал Фуад Зикри. Это был аристократ в полном смысле слова и, судя по всему, один из состоятельнейших людей Египта. Если обычным угощением со стороны египетских офицеров во время переговоров были турецкий кофе, чай или какой-нибудь другой (очень приятный) напиток, то Фуад Зикри нередко предлагал своим гостям сигары, к которым наши советники, надо сказать, были непривычны. Лично на меня как изучающего арабский язык огромное впечатление производила его исключительно правильная речь, свидетельствующая о хорошем образовании и воспитании.

Мне казалось, что он весьма болезненно воспринимал замечания, касающиеся недостатков в боевой подготовке флота, и всегда давал понять, что последнее слово остается за ним. Многие предложения наших советников не получили от него «путевки в жизнь». Помню, что адмирал не дал согласие на введение особого оперативного режима в районе Александрии. Ночью море почти до самого горизонта светилось многочисленными огнями рыболовецких судов, и, естественно, среди них легко было «затеряться» любому судну противника. Хотя по какой-то «негласной договоренности» израильтяне не бомбили Александрию, как и египтяне — израильские порты, тем не менее обеспечение безопасности в районе Александрии приобретало особую актуальность в связи с ожидавшимся приходом советских подразделений ПВО и возможным посещением советских атомных подлодок. Наши советники предлагали адмиралу Зикри ввести строгий контроль за выходом судов в море, однако он не согласился, мотивировав свой отказ тем, что рыболовецкие суда должны выходить в море не по расписанию, а когда появляется рыба. Советники же объясняли его отказ тем, что командующий военным флотом был «по совместительству» хозяином и рыболовного. Справедливости ради, надо сказать, немного перефразировав классика советской сатиры, что «рыба в Александрии была», и рыбный базар, располагавшийся прямо на дороге, ведущей к штабу флота, напоминал больше музейную экспозицию диковинных морских животных. «Экономическими причинами» объясняли наши советники и отказ адмирала Зикри обстрелять эксплуатировавшиеся израильтянами нефтяные промыслы на Синае: поговаривали, что он владеет акциями этих нефтяных разработок, которые приносят доход независимо от того, в чьих руках они находятся, ибо право частной собственности — священно. «По своим деньгам не стреляют» — говорили наши советники.

(Позже, в ходе «войны на истощение» он был отправлен в отставку, и на этом посту его сменил адмирал Махмуд Фахми, однако впоследствии, уже при президенте Садате, я узнал из газет, что он снова командовал флотом).

В то время подобные действия (или «бездействие») вызывали со стороны советников резко отрицательную реакцию и даже рассматривались как своего рода саботаж, однако сейчас, по прошествии многих лет, мне кажется, что это было проявлением мудрости египтян, нежеланием подвергать народ излишним трудностям и лишениям.

Что касается простых египтян, рядовых матросов, то они были удивлены отсутствием высокомерия, с которым в недавнем тогда колониальном прошлом европейцы относились к местному населению. Однако случалось и так, что простота и доступность, привычка относится ко всем людям как к равным, получали превратное истолкование. Многие помнят товарный дефицит, царивший у нас в стране в то время, поэтому, естественно, что ширпотреб закупался советскими загранработниками в изрядных количествах. Все это создавало у местного населения впечатление о бедности советских людей, и многие египтяне недоуменно спрашивали: «Зачем вы нам помогаете, если сами бедные».

Недобрую службу сослужил бюрократизм, привычка перестраховываться. Однажды из Каира пришло распоряжение, в котором указывалось, что между советниками и «подсоветными» складываются слишком тесные личные отношения. Обычным делом стало приглашение друг друга в гости, что может способствовать утечке секретной информации, которой многие советники, будучи старшими офицерами, безусловно, владели. Поэтому предлагалось поддерживать сугубо официальные, деловые отношения. Мне представляется, что тем самым была упущена возможность наладить по-настоящему глубокие дружеские отношения, особенно с офицерами среднего звена, ибо высшие офицеры и без того были не слишком склонны к установлению доверительных отношений со своими визави. Вполне возможно, что, если бы «неформальные» отношения развивались и дальше, то не было бы такого резкого охлаждения советско-египетских отношения в последующий период. Не очень разумные распоряжения приходили и в области хозяйственной деятельности, особенно это касалось автотранспорта, о чем, кстати, мы прочли в одном американском журнале («Newsweek» или «Time»). Начальство (из аппарата Главного военного советника в Каире) посчитало, что автомашины советников слишком интенсивно эксплуатируются, имеют большой пробег. Никакие аргументы вроде того, что город Александрия «вытянут» вдоль моря почти на 40 км, не принимались во внимание, и «газики» некоторых советников были поставлены на «козлы», так что старшим офицерам пришлось «кооперироваться», т. е. пользоваться машиной одного, пока другие машины «отдыхали». Создавалось впечатление, что между «каирским» и «александрийским» начальством отношения были весьма прохладные. «Александрийские» советники объясняли это тем, что главный военный советник в Каире и советник командующего флотом имели равные воинские звания (генерал-лейтенант и вице-адмирал), пока главному военному советнику не присвоили чин генерал-полковника.

Были оплошности и в работе наших советников, причем один случай имел трагические последствия. Долгое время слабым звеном египетских ВМС была служба тыла, особую озабоченность вызывали большие сроки и низкое качество ремонта кораблей, причем вызвано это было отнюдь не технической отсталостью ремонтной базы. Надо сказать, что в силу специфики флота — насыщенности сложной техникой — там служила наиболее грамотная (и состоятельная в материальном отношении) часть призываемых в армию египтян. Многие рядовые матросы окончили высшие учебные заведения, имели свой собственный бизнес. Известны случаи, когда советники восхищались усовершенствованиями, особенно в электронной аппаратуре, предлагаемыми египетскими инженерами. Вместе с тем, на недоуменные вопросы наших советников, почему невозможно ремонтировать египетские корабли быстро и качественно, как ремонтируются в тех же Александрийских доках советские корабли, входящие в состав средиземноморской эскадры, следовал ответ, что ремонтом советских кораблей занимается частный сектор, а египетские суда ремонтируются силами флота, то есть государством. Однако, судя по всему, дело обстояло несколько сложнее. По странному стечению обстоятельств нередко затягивался ремонт именно тех кораблей, которые должны были выходить в боевой поход. На одной подводной лодке, назначенной для проведения разведки у берегов Израиля, перед самым окончанием ремонта был обнаружен разбитый перископ. Некоторые египетские офицеры объясняли этот случай перепадом температур на поверхности моря и в глубинах. Тогда был проведен эксперимент: стекло перископа опускали поочередно то в горячую, то в холодную воду — никаких повреждений не возникало. Просто некоторые офицеры не очень торопились выходить в море. Короче говоря, в этом сложном хозяйстве требовалось наведение порядка.

Много сил и времени было потрачено нашими советниками, чтобы подобрать на должность начальника тыла достойную кандидатуру, причем главная трудность состояла в том, что в египетских вооруженных силах была принята такая система продвижения кадров, когда повышение в должности осуществлялось согласно списку очередности, в который заносилось имя офицера при окончании им военного учебного заведения, при этом учитывалась успеваемость и прочие заслуги или прегрешения (так, одним из видов наказания могло стать перемещение в этом списке назад на несколько позиций, в то время как обратное, насколько мне известно, не практиковалось). По всей видимости, система не такая уж плохая, поскольку ставит определенные преграды на пути «блата», однако в данном случае она тормозила дело, поскольку впереди этого офицера по списку числилось еще несколько человек, непригодных для этой работы, так что какое-то время было потеряно, пока одним не подобрали должности повыше, а других не отправили в отставку. Наконец, все препятствия были преодолены, и к общему удовлетворению бригадный адмирал Али Осман [за точность имени не ручаюсь, но помнится, что в это время в арабских кинотеатрах показывали фильм «Могучий Осман», и его арабские сослуживцы — некоторые шутя, а некоторые и с завистью — называли его этим прозвищем] занял кабинет начальника тыла. Надо сказать, что это и в самом деле был могучий Осман — веселый человек незаурядной физической силы.

В конце зимы или ранней весной 1970 г. должен был состояться разбор одного из совместных советско-египетских учений на Средиземном море. Было известно, что разбор состоится на борту советского крейсера, бросившего якорь в нескольких милях от Александрии, т. е. почти в открытом море. Однако по неизвестным причинам дежурный советник назвал египтянам совершенно другое место проведения этого мероприятия, вследствие чего часть египетской делегации отплыла с нами (на большом буксире), а другая, в том числе и адмирал Осман, опаздывала. В это время довольно сильно штормило — около 3–4 баллов — однако тяжелый крейсер оставался почти неподвижным, в то время как наш буксир изрядно раскачивало, так что высадиться на крейсер было весьма сложно.

Разбор учений шел полным ходом, когда объявили, что к крейсеру швартуется египетский торпедный катер, на котором прибыл начальник тыла, однако через несколько минут сообщили, что высадка на крейсер не удалась, и без объяснения причин катер повернул к берегу. Вскоре, еще до окончания разбора, стало известно, что адмирал Осман получил тяжелую травму — во время перехода с катера на крейсер он был зажат между бортом крейсера и трубой торпедного аппарата качающегося катера. Как сейчас помню слова адмирала Левашова, ставшего очевидцем этой трагедии: «Надо было прыгать через торпедный аппарат, а он понадеялся на свою физическую силу, и решил отжать катер, упершись руками в борт крейсера. Но разве отожмешь 75 тонн! Как только его придавило, море, словно удовлетворившись очередной жертвой, сразу успокоилось. Египтяне надеялись, что, может быть, все обойдется, но, когда я увидел лицо адмирала Османа, я сказал им, что видел много смертей, и это — конец». В тот же день адмирал Осман скончался.

Начавшаяся «война на истощение» потребовала участия в боевых действиях и флота, хотя, насколько мне известно, ему отводилась довольно скромная роль, поскольку, с одной стороны, не было полноценного морского противника, а с другой, — исход войны решался на суше и в воздухе, и основным противником египетских ВМС была, конечно, авиация. При этом складывалась довольно любопытная картина: наиболее активно египетские ВМС действовали на Средиземном море, а израильская авиация отвечала ударами по красноморской флотилии. Хорошо известен бой египетских ракетных катеров с израильским эсминцем «Эйлат» 1967 г. В здании штаба флота было развернуто нечто вроде экспозиции, где было выставлено все, что удалось подобрать на месте гибели этого эсминца (мне почему-то запомнилась телефонная трубка с надписью «Rapid») в том числе и остатки корпуса потопившей его ракеты. Эффективность действий ракетных катеров подтверждалась неоднократно. Уже в ходе «войны на истощение» египетские ракетные катера потопили крупное судно, оказавшееся мощным постановщиком помех, поскольку с его гибелью исчезли многие помехи на радарах египетских средств ПВО. Весьма показательно, что лишь спустя несколько дней в израильской прессе появилось сообщение, что египтяне потопили рыболовецкий траулер.

Широкую известность получил рейд египетских эсминцев к побережью Синая с целью нанесения удара по складам и позициям израильтян, о чем писал в своих воспоминаниях адмирал В.И.Зуб, бывший тогда советником командира бригады эсминцев и лично участвовавший в этом походе. Это был, безусловно, крупный успех египетских ВМС. Израильтяне действительно были застигнуты врасплох и поначалу решили, что на их территории действуют диверсионные группы. Однако довольно быстро был обнаружен подлинный источник «беспокойства», и в воздух поднялась авиация. Эсминцы были обнаружены и атакованы. В штабе флота считали, что ни один корабль не был потерян (хотя среди экипажей были раненые), благодаря тому, что самолеты не были подготовлены для уничтожения морских целей, т. е. они несли «сухопутный» боезапас. В противном случае можно было ожидать весьма серьезных неприятностей.

Наши советники убеждали арабов, что не следует переоценивать силу авиации, поскольку у корабля больше средств уничтожить самолет, чем у самолета — корабль. К сожалению, на практике обстоятельства складывались не всегда благоприятно. Буквально через несколько дней после очередной беседы на эту тему на Красном море в течение считанных минут было потоплено два торпедных катера, которых израильская авиация «поймала» на узком фарватере, где они были лишены возможности маневрировать. Кроме того, как выяснилось, нередко экипажи не могли вести визуальное наблюдение, поскольку у них не было темных очков или затемненных стекол, в то время как самолеты заходили в атаку обычно со стороны солнца.

Прямо в гавани Порт-Суэца был потоплен тральщик. Когда пришло сообщение о налете, на командном пункте ВМФ находились Со-сновский К.Г. (советник начальника оперативного управления), А.И.Выжлецов (советник начальника разведотдела) и Н.П.Рыбин (советник начальника управления боевой подготовки). Долгое время никаких сообщений о ходе боя не поступало, хотя в Суэц можно было позвонить по телефону. «Почему нет связи», — недоумевал К.Г. Соснов-ский. «А ты вспомни войну, — отвечал ему А.И.Выжлецов, — Тогда тоже ни от кого никаких сведений не поступало!». Через несколько часов связь все же появилась, и мы с грустью узнали, что тральщик, несмотря на отчаянное сопротивление в течение нескольких часов, был потоплен. «Что будем докладывать в Москву?» Египтяне говорили, что тральщик умело маневрировал, резко менял скорость и как будто даже сбил самолет. Поначалу собирались доложить со всеми подробностями, стали составлять донесение, но тут Н.П. Рыбин сказал: «Какое там к черту маневрирование! У него максимальная скорость всего 14 узлов. Так и доложим: устроили над ним «карусель» и потопили».

Поистине шоком стала гибель нескольких кораблей, насколько я помню, в порту Сафага, перед самым отходом в Порт Судан, где они должны были укрыться от налетов авиации. Вопреки всем правилам корабли стояли у причала борт к борту. Неизвестно откуда по радио поступила команда выключить радары. Через несколько минут начался налет…

Правда, были крупные победы и на Красном море. Долгое время штаб флота находился в постоянном напряжении, ожидая высадку крупного морского десанта, на что указывало прибытие на базу Шарм аш-Шейх (расположенной в самой южной точке Синайского полуострова) большого десантного корабля «Бир Шева». Наши советники рекомендовали организовать широкомасштабные боевые действия, чтобы продемонстрировать противнику способность проводить крупные «силовые» акций. У египтян на этот счет было свое мнение. И однажды египетским морским рейнджерам (боевым пловцам) удалось прямо в порту (по-моему, в самом Шарм аш-Шейхе) подорвать этот корабль и тем самым сразу разрядить обстановку на этом направлении. Насколько мне помнится, рейнджеры составляли совершенно секретное подразделение ВМС Египта, куда доступ был закрыт даже нашим советникам. Иногда они появлялись в штабе флота, рассказывали о том, что происходит на Синае, и при этом обращали внимание на то, что вести разведку там очень тяжело, поскольку местные бедуины сообщают израильтянам о появлении чужих на своей территории.

Бывали и досадные потери, причиной которых были неумелые действия экипажей. Однажды торпедный катер занимался постановкой мин в сильный шторм на небольшой, предельно допустимой глубине (около двадцати метров). Когда мина была уже на дне, из-за отхода волны слой воды оказался менее двадцати метров, произошел взрыв, и катер лишился кормы. На разборе Е.В.Левашов поинтересовался, какой смысл было ставить мины на такой глубине? Ответ: Хотели подорвать десантный корабль почти у берега, где мин обычно не ожидают. Е.В.Левашов: в этом случае противнику не останется ничего другого как высаживаться и драться. Совершенно нелепо выбыл из состава новенький тральщик, буквально за неделю до того переданный сдаточным экипажем. Во время учения, в ходе которого отрабатывалась задача «борьба за живучесть», в камбузе загорелась электроплита, и командир принял решение отключить электроэнергию, вследствие чего корабль оказался лишенным средств тушения и в буквальном смысле выгорал в течение нескольких часов. Адмирал Е.В.Левашов решил разобраться в случившемся на месте, и мы отправились в порт. Обгоревший тральщик стоял у причала, шла разгрузка боезапаса. Когда адмирал увидел, как матросы лихо швыряют через борт ленты с 30-и миллиметровыми снарядами, он немного задумался, а потом как бы про себя произнес: «Сейчас здесь будет катастрофа», и быстро отправился на поиски находившегося в порту адмирала Попова, советника зам. командующего флотом по тылу.

Бывали, правда случаи, что «Бог миловал». Вспоминаю, как на сыром причале лежал поврежденный кабель высокого напряжения, из которого в буквальном смысле сыпались искры. Рядом сновали матросы, многие из которых были босиком. «Вот что значит — верить в Аллаха», — пошутил один из наших специалистов, — «У нас бы давно кого-нибудь убило, а они ходят босиком и хоть бы что».

Нет необходимости говорить, какое внимание уделялось в Советской Армии политико-моральному состоянию войск. Когда же наши советники обратили внимание египтян на этот вопрос, то выяснилось, что в египетских вооруженных силах отсутствует специальное подразделение, которое должно заниматься политико-воспитательной работой. Египтяне также ощущали необходимость создания такого подразделения, и через некоторое время при штабе флота появился «Отдел моральной ориентации». Одним из первых его мероприятий стало проведение открытого опроса личного состава на предмет «ненависти к врагу». Результаты оказались весьма неожиданными, и потому они стали предметом специального обсуждения. Около 40 % процентов опрошенных открыто признавали, что они не испытывают «ненависти к врагу». Наши советники спросили командующего флотом адмирала Махмуда Фахми, чем можно объяснить этот факт, на что тот ответил, что в стране жило и продолжает жить много евреев, между ними и арабами всегда были нормальные отношения.

Иногда чувствовалась некоторая подавленность, даже обреченность, неверие в свои силы. «Я знаю, какие евреи хитрые, потому что у меня есть родственники-евреи», — говорил в беседе с адмиралом Левашовым один египетский офицер (как мне помнится, сотрудник разведотдела). «Ничего, — подбодрил его Левашов — Мы пришлем вам наших советских евреев, они вам помогут».

В самом конце 1969 г. в газетах появилось сообщение, что из французского порта Шербура угнано несколько ракетных катеров, построенных по заказу Израиля, но задержанных там, поскольку французское правительство ввело эмбарго на поставку оружия участникам ближневосточного конфликта. Вместе с тем, было непонятно, каким образом катера смогли беспрепятственно пройти Гибралтар и почему они не были перехвачены французскими ВМС в Средиземном море и т. д. Предварительные расчеты показывали, что у египтян было достаточно времени для перехвата. Поскольку они не были вооружены, то наши советники предлагали захватить их в качестве трофея. Насколько я помню, первым рубежом перехвата был определен Тунисский пролив, куда был срочно послан эсминец и еще несколько судов, замаскированных под гражданские. Однако не успели они дойти до места предполагаемого перехвата, как выяснилось, что в паровой котел эсминца стала поступать соленая морская вода (вместо опресненной), и его срочно нужно было возвращать на базу и ставить на длительный ремонт. Оставался еще один шанс, а именно — выслать на перехват ракетные катера, базирующиеся в Порт-Саиде. Хорошо помню, что этот вопрос обсуждался у командующего флотом в первой половине дня в обстановке строгой секретности. Но не зря английские генералы Александер и Монтгомери, воевавшие с итальянцами и немцами в Северной Африке, при планировании операций исходили из того, что в Каире (и, как выяснилось, в Александрии) секреты держатся 5 часов. Вечером того же дня, мы с приятелем отправились на базар — это был самый канун Нового, 1970 года — и своими ушами слышали, как один мясник говорил другому, что навстречу израильским катерам из Порт-Саида посланы египетские. В тот же вечер мы узнали из выпуска новостей, что катера прибыли в израильский порт Хайфа, и, таким образом, операция по перехвату не состоялась. Столь неожиданно быстрый переход объясняли впоследствии тем, что в этот период дует сильный западный ветер, волна била в корму израильским катерам, поэтому их реальная скорость составила примерно 24 узла, а не 18, как предполагалось.

Когда вспоминаешь Александрию того времени, нельзя не сказать доброго слова о Советской средиземноморской эскадре, где советские люди были всегда желанными гостями. Мы, «старожилы Александрии», в свою очередь рады были показать нашим морякам этот замечательный город, сохранивший следы разных эпох и цивилизаций. Хорошо помню, с какой радостью мы узнали однажды, что на одном из кораблей эскадры в Александрию прибыли бывшие советники Малкин и Тюник, которым египетские моряки устроили теплый прием. Надо сказать, что на зависть соотечественникам, работавшим в других городах, нам не приходилось скучать по черному хлебу, селедке и прочим традиционным деликатесам, поскольку на кораблях выпекали такой вкусный хлеб, который не найти ни в одной городской булочной. И среди египетских офицеров этот хлеб считался лучшим подарком. Посещая корабли, невольно приходили на память слова одного из героев Ж.Верна, что «моря не разъединяют, а соединяют материки и народы». Некоторые советники отправляли домой весьма крупные посылки, пользуясь тем, что военные корабли не подвергались таможенному досмотру.

По-разному сложилась дальнейшая судьба советников и переводчиков. После смерти президента Г.А. Насера большая часть советских военных специалистов покинула Египет, соответственно образовался и избыток переводческих кадров, так, мой приятель Ю. Азизов из Баку стал преподавать слесарное дело, хотя москвичам, конечно, было найти работу намного легче. Несмотря на разницу в возрасте между советниками и переводчиками складывались очень теплые дружеские отношения. С большой благодарностью до сих пор вспоминаю прекрасного специалиста своего дела, отвечавшего за снабжение топливом средиземноморской эскадры, участника битвы на Курской дуге Муравьева Петра Васильевича и его жену Нину Михайловну, окруживших меня поистине родительской заботой. Насколько мне известно, многие, особенно молодые офицеры, успешно продолжили службу на Родине. Замечательный спортсмен Валентин» Иванов, выступавший в спарринге с легендарным боксером Валерием Попенченко, стал командиром атомной подлодки. Были, к сожалению, и другие примеры. Сменивший Б.В. Сутягина на посту советника командующего флотом молодой адмирал Голото говорил, что после всей нервотрепки, которую он пережил в последние месяцы службы в Египте, он мечтал бы устроиться на спокойную должность военпреда на Николаевском судостроительном заводе. Конечно, в работе советников были недостатки, и весьма серьезные, однако представляется, что в отношении многих из них была допущена несправедливость, ибо они делали все, что было в их силах. Их можно упрекнуть в «недипломатичности», порой в излишней жесткости и даже грубости, но не в отсутствии компетентности или недобросовестности.

 

С.П.Панжинский

В составе оперативной группы главкома

Получив приказ министра обороны маршала Советского Союза А.Гречко о проведении операции «Кавказ», Главнокомандующий войсками ПВО страны генерал армии Батицкий Павел Федорович созвал совещание, на которое были приглашены его заместители — генерал-полковник А.Ф.Щеглов, генерал-полковник А.И.Покрышкин, член Военного Совета, начальник Политического управления войск ПВО страны генерал-полковник И.Ф.Халипов, начальник Главного штаба, генерал-полковника В.Д.Созинов, начальники родов войск — генерал-лейтенант Ф.Бондаренко (зенитно-ракетные войска), генерал-лейтенант М.Береговой (радиотехнические войска), генерал-лейтенант Кадомцев (истребительная авиация) и начальники управлений — оперативного (генерал-лейтенант Г.Скориков), кадров (генерал-лейтенант авиации Л.В.Вахрушев), тыла (генерал-лейтенант авиации Шевчук). После оглашения приказа П.Ф.Батицкий поставил конкретные задачи по разработке операции «Кавказ», формированию 18-й зенитно-ракетной дивизии особого назначения, ее боевому слаживанию на полигонах Ашулук и Янгаджа. В тот же день были определены сроки готовности к отправке в Египет, отдано распоряжение командующим армиями ПВО о подготовке дивизионов и спецподразделений, которые должны были войти в состав формируемых бригад.

К назначенному сроку Оперативное управление Главного штаба войск ПВО страны разработало план проведения операции. Была закончена работа по формированию дивизии, ее вооружению, материально-техническому обеспечению; на полигонах были проведены необходимые тренировки и стрельбы по скоростным маловысотным целям. Во время доклада П.Ф.Батицкого министру обороны о завершении подготовки к проведению операции «Кавказ», между ними (как свидетельствует полковник В.Акимов) произошел следующий разговор. Одобрив проведенную работу, министр обороны порекомендовал усилить дивизию еще пятью-семью дивизионами. Главком ответил, что он является членом ЦК КПСС, на занимаемую должность назначен Политбюро, отвечает за противовоздушную оборону страны и не может выделить больше ни одного дивизиона. После небольшой паузы министр обороны сказал: «Ну, хорошо, хорошо, ограничимся этим».

До начала передислокации дивизии в район боевых действий главком приказал создать оперативную группу во главе с генерал-полковником А.Ф.Щегловым, в которую вошли генерал-майор А.Беляков (инженер по фортификации), полковник В.Акимов (заместитель начальника отдела Оперативного управления Главного штаба), я, полковник С.Панжинский (заместитель начальника отдела Политического управления), полковник Н.Бойченко (из управления зенитно-ракетных войск), ряд офицеров ПВО сухопутных войск. Эта группа должна была взять на себя непосредственную организацию отправки дивизии из порта Николаев, ее прибытия в Александрию, занятия боевых позиций для прикрытия Каира, Александрии, Асуанской плотины и других объектов. Последняя задача должна была решаться совместно с ранее убывшей в Египет группой, возглавлявшейся генерал-майором А.Смирновым.

Ранним февральским утром 1970 г. с аэродрома Чкаловский на транспортном самолете наша группа вылетела в Египет с промежуточной посадкой в Будапеште. В Венгрии погодные условия задержали нас на двое суток, так что мы имели возможность ознакомиться с достопримечательностями одного из красивейших городов Европы. С наступлением летной погоды продолжили перелет, пересекли границу Югославии в районе портового города Дубровник. Над Средиземным морем к нашему транспортному самолету стали близко подлетать американские истребители, базирующиеся на авианосце. Через иллюминаторы они ничего кроме грузов увидеть не могли, а мы к иллюминаторам не подходили.

Приземлились на военном аэродроме Кайро Уэст, подвергшемся бомбардировке израильской авиации незадолго до нашего прибытия. Потери понесли два арабских дивизиона С-75, прикрывавших аэродром. Во время налета погиб наш советник, полковник Корнеев. В то время израильская авиация безнаказанно бомбила многие города, бомбардировке подвергся металлургический комбинат в Абу Заабале, был совершен налет на школу в поселке Бахр аль-Бахр, в результате которого погибло много школьников, был разрушен ряд производственных объектов. Огонь египетских средств ПВО был малоэффективен. В день нашего прибытия четыре раза отражали налеты израильской авиации на Каир, но ни одного самолета сбить не смогли, ракеты шли на самоликвидацию.

Началась повседневная работа по ускоренному строительству позиций для огневых и технических дивизионов, командных пунктов и т. п. Их сооружение шло с большим опозданием, а качество сделанного было ниже всякой критики. Генерал-полковник Щеглов провел ряд встреч с египетским военным руководством. Генерал А.Беляков, другие офицеры группы вместе с командующим инженерными войсками египетской армии генералом Камалем ежедневно были на строящихся арабскими фирмами позициях. Вместе с ними работала прибывшая в Египет ранее группа генерал-майора А.Смирнова. Дни и ночи все занимались только вопросами строительства. Через три недели выехали в Александрию, где установили деловые отношения с руководством порта, устранили ряд серьезных упущений в работе радиолокационных средств, также обсудили некоторые вопросы с нашим консулом в Александрии Трубкиным (Трубниным) Сергеем Иосифовичем. Несколько раз выезжали и в район Суэцкого канала.

Приближалось время прибытия кораблей. 5 марта 1970 г. в Александрию прибыл первый теплоход с личным составом, оружием и другой техникой. Встреча каждого корабля выливалась в торжественный митинг с участием египетских военных руководителей. На каждой такой встрече выступал генерал-полковник А. Щеглов. Его блестящие выступления снимали чувство скованности, вселяли уверенность в успехе выполнения боевых задач. После митинга завершалась разгрузка корабля, и дивизионы отправлялись на боевые позиции по прикрытию порта или в отведенные районы для прикрытия Каира, Асуана, приканальной зоны, различных государственных и административных объектов.

При разгрузке исчезли комплексы «Стрела-2». Поиски в течение нескольких суток результатов не дали. Египетские военные, присутствовавшие при разгрузке, сказали, что ничего не знают и понятия не имеют, куда делись «стрелы». Назревало серьезное происшествие. Вечером меня вызвал генерал-полковник Щеглов, приказал отключиться от всех дел и заняться только поиском пропавших «стрел». Получив задание, я решил объехать позиции всех дивизионов в районе Александрии, благо места их расположения я знал хорошо. К этому времени из дивизионов доложили, что все досконально проверено, комплексы «Стрела-2» не обнаружены.

Ночные поездки по египетским дорогам без переводчика — дело сложное. Машину часто останавливали на блок-постах, что-то кричали, приставив автомат к самому лицу. Я, конечно, знал, что им нужно, предъявлял пропуск, подписанный высшим египетским военным руководством, разрешающий проезд по всей территории страны в любое время суток. После проверки пропуска, тон разговора менялся, обстановка нормализовалась, и разрешали двигаться дальше. На вторые сутки поиска, осматривая имущество дивизиона, расположившегося в парке короля Фарука, я обнаружил пропажу. Труда на поиски было потрачено много, но результат радовал. Срочно отправился в порт для доклада А.Ф.Щеглову. По дороге шофер заснул, машина на большой скорости врезалась в бетонную балюстраду, отделявшую дорогу от моря, несколько раз развернулась и остановилась. Далее двигаться самостоятельно она не могла. Шофер не пострадал, у меня сильно болела вся правая сторона. Проезжавшие мимо машины останавливались, люди выходили, спрашивали, что произошло. Мой шофер плакал, что-то объяснял. Узнав, что я советский офицер, — а одет я был в арабскую форму, — стали предлагать помощь. Вскоре машину отбуксировали в порт. Удовлетворенный докладом, генерал-полковник Щеглов предложил обязательно посетить медицинский пункт советской военной флотилии, находившегося тогда в порту, а затем идти отдыхать.

После приема всех транспортов с личным составом и вооружением, обустройства Александрийской группировки, я вновь отправился в Каир. Мне довелось совершить ночной марш вместе с дивизионом, которым командовал подполковник Мансуров М.А. Дул хамсин, песок и пыль закрывали видимость, без специальных очков невозможно было различить край дороги. До сих пор поражаюсь мужеству и мастерству наших водителей. Местные жители в такой песчаной круговерти отходили от дороги метров на два-дцать-тридцать, завертывались с головой в одежду и несколько дней ждали, пока ветер хоть немного утихнет. Утром прибыли в район Гизы, где находятся всемирно известные пирамиды. Стали на дневку, приступили к обслуживанию техники, покрытой слоем песка и пыли. Лица у всех черные, глаза блестят, не узнают друг друга, шутят, настроение боевое. В находившихся здесь дивизионах бригады, командиром которой был полковник Б.Жайворонок, а начальником политотдела подполковник И.Пробылов, в буквальном смысле кипела послемаршевая работа, все трудились с полной самоотдачей.

Внезапно над дивизионами на малой высоте совершенно безнаказанно пролетели два «Фантома». Огонь успела открыть всего одна «Шилка». Командира дивизии А.Смирнова и начальника политотдела В.Михайлова срочно вызвал генерал-полковник Щеглов и в присутствии главного военного советника генерал-полковника Катышкина несколько часов занимался их «воспитанием». Непосредственными виновниками были командиры дивизионов, прикрывавших район сосредоточения, чьи РЛС не увидели подлетавшие самолеты.

Безграничным было наше возмущение, когда вскоре после прибытия в Александрию в обстановке полной секретности последнего сухогруза с людьми и техникой на страницах американских, израильских и египетских газет появились данные о количестве людей, вооружении и технике, прибывших в Египет. Как попали эти сведения в руки иностранных разведок, мы могли только догадываться. Наши догадки подтвердились с началом боевых действий. Израильская авиация не входила в районы огневых позиций и к зоне огня не приближалась. Это происходило даже после смены боевых позиций и устройства засад, о чем знал Генеральный штаб египетских вооруженных сил. Видимо, там была израильская агентура. Обстановка коренным образом изменилась, когда о перегруппировках перестали докладывать в Генеральный штаб.

С началом боевых действий появилась еще одна проблема. Заняв боевые порядки, наши бригады некоторое время не могли сбить ни одного израильского самолета. Среди арабских военных, да и не только среди них, поползли слухи, что советская техника уступает американской, что «фантомы» неуязвимы и т. п. Ответ вскоре дал офицер оперативной группы полковник К.Бойченко. К этому выводу пришли и офицеры управления дивизией. Используя складки местности, «фантомы» на малой высоте терялись, исчезали с экранов радаров. Выявление причин неудач, использование тактических новинок, резко изменило положение дел. Противник стал нести значительные потери, прекратились нападки на советскую военную технику.

После Каира мы отправились на поезде в район Асуанской плотины, которую прикрывал усиленный дивизион под командованием подполковника Пашкова. В этой поездке нас сопровождал помощник начальника политического отдела дивизии по работе с комсомольцами старший лейтенант Киричек, настоящий комсомольский вожак — инициативный, энергичный, с большим арсеналом различных задумок, стремившийся как можно быстрее овладеть разными формами работы с молодежью в боевых условиях. Всю ночь, пока ехали в Асуан, мы посвятили обсуждению этого вопроса. В годы Великой Отечественной войны мне довелось работать комсоргом батальона, затем полка, так что рассказать было о чем. Немного «охладившись» в вагоне с кондиционированным воздухом, сразу «согрелись» в Асуане, где температура достигала сорока градусов в тени. Встречавший нас заместитель командира дивизиона предложил позавтракать, но мы отказались, так как незадолго до этого перекусили в поезде. С вокзала поехали на командный пункт, затем на огневую позицию. Мы были поражены увиденным. Казалось невероятным, как за такое короткое время можно было обустроить позиции, создать добротные условия для жизни и боя. Без преувеличения можно сказать, что боевые дела, жизнь, порядок свидетельствовали о сплоченности коллектива, готовности в любой момент отразить налет авиации противника. Сирены часто извещали о приближении израильских самолетов, но в зону огня они не входили.

Во второй половине дня приступили к осмотру постов визуального наблюдения и постов «Стрела-2». По пути осмотрели Высотную Асуанскую плотину — уникальное сооружение, воздвигнутое на самой длинной реке мира совместным трудом египетских и советских инженеров и рабочих. Плотина изумляла своей грандиозностью, являясь величественным монументом дружбы советского и египетского народов.

Посты визуального наблюдения по всему периметру границы были организованы по распоряжению генерал-полковника Щеглова. Задача постов, на которых находились египетские и советские военнослужащие, состояла в своевременной информации командных пунктов о пролете границы авиацией противника, особенно на малых высотах. Облет постов на вертолете показал большую находчивость наших солдат. Глубокие окопы были прикрыты сверху самодельными широкими брезентовыми зонтами, спасавшими от неимоверной жары. Заметить их в песках, даже с близкого расстояния, было невозможно. Через каждые три-пять суток происходила смена личного состава постов. Иногда с дальних постов при смене привозили мертвых египетских военнослужащих. У нас таких потерь не было. До чего же закален, изобретателен и вынослив русский солдат!

Подготовка операции «Кавказ», переброска личного состава и техники морем, их встреча в порту Александрия, марш и занятие огневых позиций, ход боевых действий обстоятельно описаны участниками этих событий. Со своей стороны мне хотелось бы поделиться впечатлениями о встречах с некоторыми генералами и офицерами, с которыми судьба близко свела меня в тех далеких краях.

Герой Советского Союза генерал-полковник Щеглов Афанасий Федорович, возглавлявший нашу группу, родился в 1912 году в деревне Михали Оленинского района Тверской губернии в крестьянской семье. В вооруженных силах служил с 1929 года. Окончил Школу Кремлевских курсантов, стоял на посту № 1 у Мавзолея В.И. Ленина. Во время войны с белофиннами командовал лыжным батальоном, совершил несколько рейдов в тыл противника. В годы Великой Отечественной войны командовал артиллерийским полком, 63-й гвардейской стрелковой дивизией, Тридцатым гвардейским корпусом на Ленинградском фронте. В послевоенные годы работал на командных должностях в войсках противовоздушной обороны — командующим Свердловской, Киевской армиями ПВО, Бакинским округом ПВО, первым заместителем Главнокомандующего войсками ПВО страны. Закончил службу представителем Главнокомандующего Объединенными вооруженными силами государств-участниц Варшавского договора. Звание Героя Советского Союза получил в 1944 году. Награжден 4 орденами Ленина, 3 орденами Красного Знамени, орденами Суворова первой и второй степени, Александра Невского, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды, За службу Родине, многими орденами и медалями иностранных государств. В общении с подчиненными был прост, доступен, внимателен, заботлив. Внес значительный вклад в теорию и практику обучения войск. Все, кому довелось служить под его руководством, с любовью относились к своему неординарному начальнику, истинному полководцу суворовской школы. Сказанное не укор и не поучение нынешним военачальникам — они наша надежда и гаранты боевой мощи России. Но ведь надо еще оправдать эти надежды, вынести на собственных плечах всю тяжесть рискованной военной реформы, найти единственно верные решения. Этого ждет от них народ, и разве можно обмануть его ожидания?

Командир 18-й зенитно-ракетной дивизии ПВО особого назначения генерал-майор артиллерии Смирнов Алексей Григорьевич родился в Нижегородской области, в деревне Новоселиха Ветлуж-ского района. После школы поступил в Горьковское училище ПВО. С началом Великой Отечественной войны в звании сержанта был отправлен на Ленинградский фронт командиром взвода. Прошел войну от «звонка до звонка», окончил войну командиром батареи, которая под его командованием всего за несколько дней боев сбила два «Мессершмита-109». При прорыве блокады Ленинграда только за один месяц 189 зенитный полк, в состав которого входило его подразделение, уничтожил 49 немецких самолетов. Во время войны получал предложения о повышении, но отвечал на них отказом — «Прикипел я к батарее», — говорил он. Алексей Григорьевич знал каждого подчиненного по имени и отчеству, его характер, сильные и слабые стороны, многие солдаты доверяли ему свои личные «тайны». После войны командовал дивизионом, полком, бригадой, дивизией, армией, закончил службу в должности заместителя Главнокомандующего войсками ПВО страны. Скромный, требовательный, заботливый военачальник. С отличием окончил две академии, награжден восемью советскими и несколькими иностранными орденами. 18-я зенитно-ракетная дивизия ПВО особого назначения под его командованием с честью выдержала «Африканский экзамен». Высокий интеллект комдива, его талант, умение организовать бой, оперативная выучка, опыт, полученный во время Великой Отечественной войны и, наконец, новизна применяемых им и его подчиненными приемов при отражении налетов противника, спасли многие сотни жизней солдат и офицеров, помогли в полном объеме выполнить замысел операции «Кавказ».

Начальник политотдела дивизии подполковник Михайлов Вячеслав Григорьевич был исключительно трудолюбивый, настойчивый, энергичный смелый и решительный офицер. Еще подростком шагал по полям сражений в годы Великой Отечественной войны в должности «сына полка». В мирные годы получил авиационно-техническое образование, окончил академию. В Египте мы с ним работали по единому плану, хотя и самостоятельно. Особое внимание уделялось мобилизации личного состава на отражение налетов, вопросам постоянной боевой готовности, воспитанию любви и бережного отношения к вверенной уникальной боевой технике, пропаганде боевого опыта. Вячеслав Григорьевич часто участвовал в выводе дивизионов в приканальную зону, постановке их в засаду, смене позиций. Много работал в политорганах бригады, возглавляемых товарищами А.Костиным, Н.Стрелецким, И.Пробыловым. По возвращении из Египта плодотворно трудился, возглавлял политорганы корпуса Ленинградской армии ПВО, работал первым заместителем начальника Политического Управления войск ПВО страны. Настойчиво внедрял богатый опыт организации партийно-политической работы в боевой обстановке. После увольнения из вооруженных сил включился в активную работу по оказанию всесторонней помощи ветеранам вооруженных сил, участникам войн, возглавлял Совет Московского Дома ветеранов войн и вооруженных сил и сейчас щедро делится опытом работы с региональными ветеранскими организациями стран СНГ.

В один из мартовских дней 1970 г. на командном пункте бригады, расположенной северо-восточнее Каира, я встретился с командиром бригады полковником Н.Руденко и начальником политотдела майором Костиным Алексеем Яковлевичем. Командир бригады подробно ознакомил нас с обстановкой, положением дел в дивизионах, дал высокую оценку командирам, инженерам, политработникам. Бригада прошла боевое крещение, отразила несколько налетов на Каир. Работу политотдела отличала деловитость, целеустремленность. Дивизионы находились в состоянии пятисе-кундной готовности. Большое внимание уделялось овладению смежными специальностями. Костин детально знал положение дел в дивизионах, имеющиеся недостатки в боевой подготовке, эксплуатации техники, а также в вопросах быта. Первое впечатление о Костине — человек неторопливый, тихий, даже застенчивый. Однако в работе это было далеко не так. Обладая глубокими теоретическими знаниями и практическим опытом, он всегда был в центре событий, касалось ли это отражения ударов авиации противника, занятия или смены позиций. Он постоянно поддерживал тесную связь с офицерами управления бригады и дивизионов, мог вовремя приободрить, вселить уверенность в свои силы. Участники боев знают, как это влияет на исход боя. Постоянно показывал пример морально-психологической стойкости, физической выносливости. Высок был его авторитет в бригаде и у командования дивизии. По возвращении из Египта возглавлял политорганы дивизии (в Норильске), корпуса и армии ПВО. Закончил военную службу в должности члена Военного Совета, начальника Политического Управления Московского округа ПВО в звании генерал-лейтенанта. После увольнения из вооруженных сил продолжает плодотворно трудиться на ответственной работе. Начальники и подчиненные знают А.Костина как одного из скромнейший и самых порядочных военачальников. Я уезжал из расположения бригады с уверенностью, что таких командиров никакой враг не победит, каким бы коварным он ни был. Хорошее мнение осталось и от работы поли-торганов других бригад, возглавляемых подполковниками Н.Стрелецким И.Пробыловым и другими.

Повседневная работа с личным составом дивизии, успехи в отражении ударов авиации противника вселяли уверенность в победном завершении операции. Следует заметить, сомнений не было ни у кого и раньше. В этой связи хотелось бы сказать несколько слов о командирах дивизионов. Первые встречи с некоторыми из них состоялись в Александрии, дальнейшее знакомство продолжилось в районах сосредоточения, на марше, на боевых позициях. Все они были настоящими знатоками новой зенитно-ракетной и радиолокационной техники. Уверенно, грамотно управляли своими подразделениями. Свое мастерство и профессионализм они показали уже в первых схватках с израильскими авиаторами в районе Каира. При этом противник не допускал шаблона, каждый удар по замыслу и исполнению не был похож на предыдущий. Оценивая действия командиров дивизионов в экстремальных ситуациях, могу с уверенностью сказать — это были необычайно смелые, мужественные, самоотверженные офицеры. Назову имена некоторых из них. Капитан В.П.Маляука, майор С.К.Завесницкий, Герой Советского Союза подполковник К.И.Попов, Герой Советского Союза подполковник Н.М.Кутынцев, подполковник В.М.Толоконников, подполковник В.И.Кириченко, подполковник Г.В.Комягин, подполковник МАМан-суров и другие. Безукоризненным было выполнение боевых задач всеми категориями личного состава, не было ни одного случая трусости, малодушия, уклонения от боя.

Вернувшись в Москву в конце марта 1970 года, подробно доложил о проведенной работе в Политическом Управлении войск ПВО страны, Главном Политическом Управлении Советской Армии и Военно-морского флота, Административном отделе ЦК КПСС. Было задано много вопросов об этапах проведения операции, первых боях. Начальник сектора Административного отдела генерал-лейтенант авиации А. Волков спросил, уверен ли я, что наши средства ПВО способны сбивать американские «Фантомы». Такая постановка вопроса удивила меня, я твердо ответил: «Безусловно, уверен». Вскоре из Египта последовали доклады о сбитых самолетах.

Анализируя бои в Египте, неоднократно приходил к мысли, что советские воины показали себя достойными наследниками боевой славы отцов и дедов, воевавших в Великую Отечественную войну. Это ярко проявилось во всех бригадах дивизии. Лично мне война знакома не по книгам: в первые дни Великой Отечественной ушел по комсомольской путевке добровольцем в воздушно-десантные войска, воевал автоматчиком, пулеметчиком, снайпером на Сталинградском фронте; был политруком роты, комсоргом батальона и полка на Донском, Юго-Западном, Первом Белорусском и Первом Украинском фронтах. Передний край покидал только в связи с ранениями. Опыт тех лет очень пригодился в Египте, и стремился делиться им с молодыми солдатами и офицерами.

Прошло более трех десятков лет со времени тех событий. Ежегодно в день формирования 18-й зенитно-ракетной дивизии особого назначения собираются ветераны. Эти встречи всегда торжественны и волнующие. На них присутствует посол Египта в России, военный атташат, гости из Государственной Думы, мэрии и правительства Москвы, ряда общественных организаций. Звучит много интересных воспоминаний о совместной боевой работе с египетскими солдатами, офицерами, генералами.

Вместе с тем огорчение вызывает тот факт, что некоторые участники боев, будучи представленными к орденам и медалям, до сих пор их не получили, а ведь они привыкли слышать, что, мол, время не кануло в лету, не забыт ни один подвиг, ни один случай героизма и отваги. Полагаю, следует довести до конца решение этого вопроса, ведь живы и те, кто представлял к наградам, и те, кого представляли. Есть и организации, которые должны этим заниматься. Если по каким-либо причинам невозможно найти старые материалы, то можно их оформить заново. Сегодня мы знаем немало примеров восстановления истины. Ветераны войны в Египте уверены, что эта проблема будет в конце концов благополучно разрешена.

Жестоко преподает свои уроки история, но чувство гордости и сопричастности к воинской славе своей Армии, глубокое понимание ответственности за безопасность Родины, ее геополитических интересов всегда были личностными качествами российского солдата. Это истина, которую невозможно опровергнуть. Сегодняшние утверждения некоторых государственных и военных руководителей, что армия должна быть вне политики, не выдерживают никакой критики. Как можно проливать кровь, отдавать жизнь, не зная за что? На боевую готовность войск, их боевой настрой влияют экономические трудности так называемого переходного периода, неподготовленный вывод войск из Германии и Прибалтики, а также много других факторов, в первую очередь нравственная деградация, подмена высоких идеалов патриотизма погоней за деньгами, ставшими для многих основной целью жизни.

Подобная смена приоритетов была бы невозможной без охаивания прошлого собственного народа, без насмешек над патриотизмом. Нет необходимости повторять, почему это произошло, почему по сей день кое-кто стремится вычеркнуть из исторической памяти жизнь великого народа на протяжении семидесяти лет советской власти, словно это сплошной черный провал в летописи судеб, а ведь это жизнь, радости и страдания, великие свершения сотен миллионов людей. Они никогда не смирятся с тем, что их жизнь прожита напрасно. В России торжествует безнравственность, скандалы сотрясают даже высшие эшелоны власти. Не только аналитики, но и представители правительства бьют тревогу.

А что же армия? Она всегда была и остается слепком общества, это — общеизвестно. Сегодня бездуховность, безнравственность пришли в войска. Особенно тяжело переживают случившееся ветераны. Тревога наша обоснована, ведь речь идет не о весенней распутице — выглянет солнце, и все подсохнет. Чтобы восстановить боевую мощь великой державы, понадобится много времени и средств. Потребуется воссоздание ВПК на более высоком уровне, разработка научно выверенной военной доктрины, да и что скрывать, — повышение полководческого искусства также является необходимостью. Речь ведь идет о свободе и процветании нашей Родины.

Что же все-таки позволяет верить в возрождение нашей армии и ее авторитета? Прежде всего надежда на тех офицеров, которые вопреки всем трудностям быта, несмотря на нехватку новых вооружений, утрату престижа воинской службы остаются в войсках, поддерживают их боевую готовность, овладевают воинскими знаниями. Так и хочется сказать: «Упрямо служат». И делают это достойно. Надежда и на мужественного русского солдата, который, невзирая на холод, а подчас и голод, на тяжелейшие условия несения службы, помнит главное — свою обязанность Родину защищать. Не мешало бы иным лукавым политикам призадуматься, к чему ведут их утверждения, что теперь во всем мире у нас только друзья… Правда, в последнее время в связи с расширением НАТО на Восток, образования «южной дуги», бомбардировок Югославии, стремления США выйти из договора по ПРО такие разговоры приутихли.

В ходе реформ Россия понесла колоссальный урон. Но пока земля, ее недра, ее естественные монополии служат государству, всему народу, она сможет противостоять попыткам раздробить, распродать ее и останется великой державой. Конечно, дорого придется заплатить каждому из нас, чтобы исправить ошибки последних лет, но еще тяжелее будет плата, если уже сейчас не будет проявлена государственная мудрость в отношении Вооруженных сил и чьи-то личные амбиции окажутся выше государственных интересов.

 

К.В.Пирогов

Египет дарит свое сердце

Эшелон долго и медленно передвигался от одной стрелки к другой. Было томительно ждать, и его толчки не навали многим заснуть. Наконец, всех участников «спецкомандировки» этот состав доставил в Николаев. Построение у вагонов, и все мы, «специалисты по сельскому хозяйству», строем идем в огромные ангары. Целый день, а потом и ночь нас переодевали. Подгоняли брюки, пиджаки и пальто, и когда мы вышли из этих душных ангаров на пирс, то на многих из нас одежда топорщилась — словно была одета на манекены. Отличие офицеров и прапорщиков от рядового состава была лишь в том, что офицеры и прапорщики одели шляпы, а рядовой состав — береты.

Быстро пронеслась бессонная ночь. На душе у всех было неспокойно: ведь мы знали, что нас ждет не увеселительная прогулка, а ответственное боевое задание Родины, вернуться с которого могут далеко не все.

Начинало светать. Над черноморским портом потянулись клочья сизого тумана. В его разводьях виднеется неподвижная туша огромного теплохода с гордым именем «Адмирал Нахимов». Он, весь белоснежный, словно застыл, прощаясь перед дальним рейсом. Слышны частые всплески воды, громкое сопение буксиров, где-то рядом кричат чайки, хлопают ласковые волны о пирс.

Я сижу возле воды, и мелкие прохладные брызги попадают мне на лицо, на туфли.

«И опять капризный ветер марта/ Шелестит цветущим миндалем./ А вокруг, полнеба закрывая,/ Ходят тучи сизые гуртом,/ Хлопья пены чайками взлетают…»

Меня потянуло на стихи. Весна тому причиной или что-то другое? Наверное робость — а справлюсь ли я с той задачей, которую мне поручено выполнить в далеком Египте?

В руках у меня учебник географии средней школы. Честно говоря, географию я не любил, а тут с таким азартом читал и рассматривал карту, как будто бы готовился к экзамену. Вот на карте далекий Египет, вот Синайский полуостров, вот Порт-Саид, вот Эль-Файюм, вот Асуан, а вот и голубой Нил. Там сейчас идут боевые действия. Ни для кого не являлось секретом присутствие в Египте наших советников, но о боевых действиях наших ракетчиков и летчиков нигде ни под каким видом не говорилось. Мы знали, что израильтяне имели явное преимущество в воздушных боях над египетскими летчиками. Египетская авиация была деморализована и подавлена. Требовалось срочно исправлять создавшееся положение. В 1969 году египетское правительство обратилось за прямой военной помощью к Советскому Союзу. Египет предложил свое сердце. «Большой брат» протянул руку помощи египетским товарищам, и в начале 1970 года, в условиях глубокой секретности, в Египет были направлены зенитно-ракетные подразделения, укомплектованные нашими офицерами и солдатами.

Личный состав отплывал на пассажирских теплоходах. Следом за ними шли сухогрузы с боевой техникой и снаряжением. При прохождении через Босфор на наших судах громко играла музыка, палубы были ярко освещены, — создавалось впечатление, что русские идут в увеселительный круиз. По прибытии в египетский порт Александрия и после краткого митинга, на котором нам была поставлена всего одна боевая задача: оказать помощь братскому египетскому народу в борьбе против израильских агрессоров, раздалась команда занять места в автобусах. И вот мы уже едем по широкой трассе из Александрии в Каир. С жадностью смотрим в окна, стараясь полнее объять взглядом пейзаж Египта, и уже Голубой Нил раскинул свои сероватые воды. По его берегу тянутся зеленые поля, наносы желтого песка, наступающего на пойму реки, купола минаретов над деревушками, которые все как одна серо-коричневого цвета. И на этом фоне начиналось удивительное, роскошное цветение деревьев и кустарников. Лишь акации — фламбуаяны (в переводе с французского «пылающие») ждут мая, настоящей жары, чтобы с верху до низу одеться в морковно-красный наряд из нежных цветков, которые дали этому растению столь эффектное название.

Солнце близилось к закату, и уже стали видны не минареты и купола, а прямоугольники высоких зданий, которые претендуют на звание небоскребов. Это современные пятизвездочные гостиницы «Меридиан», «Хилтон», «Шератон». Эти здания столпились вдоль Нила — элегантные, удачно сочетающиеся с волнами великой реки и купами пальм, кажущимися комнатными растениями у их подножий. Отели вписались в восточный облик города, но их архитектурный стиль — международный.

Наш автобус въехал в центр города. На его улицах появляется все больше вторых этажей — эстакад, иногда двухъярусных. Эти мосты разгрузили основные магистрали, но, несмотря на это, мы попали в многокилометровый «хвост» автомашин. Нам, конечно, интересно наблюдать все это, а вот «старший» автобуса, который должен доставить нас по назначению, явно переживает: нам было объявлено, что намечена торжественная встреча в клубе, праздничный ужин, и все это, наверняка, будет скомкано.

Жара уже не та, ведь дело идет к вечеру. Желудок начинает напоминать о себе, но все то, что мы видим из окна автобуса, настолько увлекательно, что забываешь о чувстве голода.

Водитель нашего автобуса младший сержант Владимир Голо-вань говорит, что в каждой стране надо подчиняться ее обычаям и соблюдать правила дорожного движения. Он уже прослужил более полутора лет и нормально ориентируется в городе.

Более хаотичного потока машин чем в Египте я, как водитель с большим стажем, не встречал. В хаосе движения спасает полное отсутствие пьяных за рулем и быстрая реакция водителей. Но транспортные пробки усугубляет недисциплинированность шоферов. И это нам доказал Владимир. Чтобы сократить несколько километров, он из проулка въехал на улицу с односторонним движением и по встречной полосе пошел к центру города. Проехав несколько кварталов, мы были вежливо остановлены полицейским. Он просто протянул руку, и Владимир спокойно опустил в его ладонь разменную монету — пиастры. Это — как законная прибавка к его жалованию. И вопрос о «мелком» нарушении тут же решается. Однако, при серьезном нарушении «пятачком» уже не обойтись — установлены драконовские штрафы в пятьдесят и сто фунтов. Наш автобус, сократив несколько километров, въехал на трассу, ведущую к Хелуану.

Мы движемся с такой скоростью, что нас обгоняют ярко раскрашенные телеги с осликами в упряжках. На каждой телеге — фонари. Ослики никак не реагируют на автомобильное движение. Ослик — самое старое транспортное средство передвижения на Ближнем и Среднем Востоке.

Резко наступила теплая южная ночь. Автобус остановился у железнодорожного переезда: здесь никто не нарушает правила переезда. Мимо нас с огромной скоростью промчалась электричка, идущая из Баб эль-Люка до Хелуана. Ее внешний вид напоминал эпизоды из кинофильмов наших 20-х годов — сколько людей в вагонах, столько же снаружи и на крышах.

И вот мы подъезжаем к большому зданию. Стекла в окнах выкрашены голубой краской, многие окна открыты. Водитель дает длинный гудок, и мы выходим из автобуса.

Из громкоговорителя раздается мелодия праздничного марша. Все громко говорят, хлопают друг друга, и мы — все приехавшие — попадаем в объятия наших ленинградцев. Многие старожилы отрастили усы и кажутся немного старше нас, тех, кто приехали их менять. Со многими из них мы знакомы по совместной службе в нашей 6-ой армии ПВО, встречались на севере, на полигонах, на подведении итогов, но главное, что всех нас объединяет — это то, что мы земляки, мы — из Ленинграда.

Нас проводили и показали где разместиться. После длительной поездки необходимо было привести себя в порядок. Разложив свои нехитрые пожитки, мы осмотрели комнаты, в которых нам предстояло жить.

Прозвучала команда: «Построение на втором этаже!». Были представлены командир части И.М.Руденко, начальник политического отдела Б.А.Кудрявцев, командиры дивизионов подполковники А.Д.Галкин, Н.В.Сергеев, В.Ф.Третьяк, А.П.Лалнюк, В.Н.Захаров. Была поставлена задача: за короткий срок одним спать, другим принять должность, технику, людей и приступить к оказанию военной помощи дружественному египетскому народу в борьбе с израильским агрессором.

Короткий митинг закончен. Все идут на ужин, хотя время уже близится к полуночи. Но разве возможно думать о сне, если за первый день пребывания в Египте столько увидено, столько услышано, если встретил своих сослуживцев, привез им письма от близких — ведь со многими мы служили в одной части, жили в одном гарнизоне. Они расспрашивают нас о Ленинграде, а мы слушаем о том, как они здесь воевали. Ведь ни для кого из нас не являлось секретом присутствие здесь, в Египте, наших специалистов, но о боевых действиях наших ракетчиков и летчиков ни под каким видом нельзя было говорить.

Только успели разговориться, получить ответы на интересовавшие нас вопросы, покурили наши ленинградские сигареты, впервые попробовали баночное пиво, как, вдруг, тишину утреннего рассвета разбудили мощные динамики: это мулла стал призывать на молитву.

«Аллах велик!» С тех пор, как устами пророка Мухаммада Аллах был объявлен единственным богом, это выражение каждый день миллиарднократно звучит в мусульманском мире. Упоминание Аллаха, чаще всего, привычка, как наше «слава Богу», «ради Бога». Молитва повторяется пять раз в день, но так как египтяне, занятые земными заботами, как правило, пять раз в пень не молятся, то пятничную молитву предпочитают не пропускать. Теперь нам предстоит слушать этот призыв каждый лень, пока будем находиться на египетской земле.

После очень плотного и впечатляющего завтрака мы отправляемся на вещевой склад, где начальник тыла подполковник Н.Г.Кулешов и офицер по снабжению с арабской стороны майор Мухамеддин Багдади вместе со старшим лейтенантом Николаем Рыженко встречают нас, объясняют что получать, как подогнать.

Нам это все в диковинку. Цвет формы, ее покрой с множеством карманов, ботинки на толстой подошве — все это сейчас напоминает форму сегодняшнего российского солдата, только качество арабской было намного лучше. День переодевания и подгонки формы прошел очень быстро. Одетые в новую форму, мы выглядели необычно, многие начали фотографироваться. Наши сослуживцы вводили в курс всех дел, не только служебных и боевых, но и того, как вести себя с местным населением, с арабскими военнослужащими, находящимися рядом с нами. От них мы были отделены только невысоким, можно сказать условным, забором, который можно было перешагнуть. Дисциплина с обеих сторон была на уровне. Конечно, были угощения сигаретами, оказание медицинской помощи в случае необходимости, иногда проводились шах-матно-шашечные турниры, играли вместе в футбол, волейбол.

Следом за нами пришла техника, автомобили. Все автомобили, закрепленные за тылом, необходимо было перекрасить под цвет песка, повесить арабские номерные знаки.

Начал и я, вместе с рядовыми Николаем Шлыком и Лесничем Шабратским готовить автокинопередвижку АВД-64, смонтированную на шасси автомобиля УАЗ-452, к «боевым» действиям. Укомплектована она была полностью. Только те, кто готовил ее к отправке, могли бы подумать о том, где мы будем брать узкопленочные кинофильмы, ведь нам транспортом завезли около пятидесяти художественных и примерно столько же документальных кинофильмов. На первое время, конечно, этих запасов для просмотра хватало, а потом…? Киномеханики начали из кинофильмов делать художественно-музыкальные «клипы». Это был такой «винегрет», где песни сменялись погонями, погони — танцами, танцы — гонками автомобилей и так далее. Некоторые кинофильмы смотрели в арабском показе. Во многих подразделениях имелись телевизоры марки «Филипс», но телепередачи практически не смотрели. Реклама прерывала все передачи, будь то остросюжетный кинофильм или концерт, или спортивная передача. Это сейчас, спустя много лет, мы у себя в России привыкли к этой навязчивой рекламе — перхоть, тампаксы, кариес…, а тогда нам было непривычно смотреть эти многократно прокрученные рекламные ролики. Перед культурным центром на колесах встал вопрос: как перейти на демонстрацию кинофильмов на широкой пленке и иметь такие кинопроекторы в крупных подразделениях. Этот очень сложный вопрос стал решать начальник политотдела подполковник Б.А.Кудрявцев. Большое спасибо Чрезвычайному и Полномочному послу СССР в АРЕ Владимиру Михайловичу Виноградову, который откликнулся на нашу просьбу помочь в выделении для нашей дивизии ПВО Главным политическим управлением Вооруженных Сил СССР киноустановки КН, аппаратуры для эстрадного ансамбля, спортивного инвентаря. С начальником Глав-ПУ генералом армии А.А.Епишевым этот вопрос был решен в считанные дни, и самолетом нам доставили аппаратуру, кинофильмы, большое количество спортивного инвентаря, кинокамеру, кинопленку и все принадлежности для выпуска своих кинофильмов о жизни и службе воинов в подразделениях.

На базе нашего тылового культурного центра рядовые Н.Шлык и Г.Артеменко провели расконсервирование киноустановок, сделали техническое обслуживание, и самое главное, обучили внештатных киномехаников работать на аппаратуре. Составили график обмена кинофильмов, получения почты, и «сложный» вопрос вечернего досуга был решен. Многие кинофильмы к нам поступали в прокат быстрее, чем выходили на экран в Союзе.

С первых дней пребывания в Египте мы вместе с египетскими военнослужащими решали задачи боевой подготовки, по-братски делились своими знаниями и опытом. Особое место при этом занимала пропаганда советского патриотизма, пролетарского интернационализма. В этих целях широко использовался богатейший арсенал всех средств агитационной и пропагандистской работы — лекции, беседы, тематические вечера боевого содружества, читательские конференции, встречи с офицерами и солдатами — участниками первых боев. Известно, что основы боевой готовности закладываются непосредственно в подразделениях, расчетах, экипажах, на боевых постах, поэтому особое внимание уделялось дальнейшему совершенствованию и повышению боеготовности дежурных сил и средств.

Наше культурно-просветительное учреждение совместно с командирами дивизионов вдумчиво и предметно занималось распространением военно-технических знаний. Для этого проводились конференции, семинары, работал лекторий технических знаний, систематически проводились слеты мастеров боевых специальностей. Уверенно держал первое место в ракетно-стрелковых конкурсах, проводившихся в соединении, расчет командного пункта 2 дивизиона: подполковник Сергеев Н.В., капитан Сиряк В.А., лейтенант Швецов Л.Д., рядовой Шумаков В.М.

Особенно хочется отметить агитационно-пропагандистский коллектив, который возглавлял начальник политотдела подполковник Р.А.Кудрявцев. Этот коллектив жил активной творческой жизнью. Регулярно проводились теоретические и методические собеседования, комсомольские активы, семинары. Именно коллективный опыт выработал те формы и методы агитационной работы, которые широко применялись в подразделениях. Видное место среди этих форм занимала политическая информация. Вот темы некоторых из них: «Провокационные действия израильских захватчиков», «В.И.Ленин о разбойничьем характере американского империализма», «Передовые люди нашей части» и другие. Политинформация, посвященная жизни подразделений, превращалась не в простой разбор служебной практики, из фактов делались выводы для работы, направленной на новые славные дела. В конце всегда оставалось время для ответа на интересующие слушателей вопросы.

Ежемесячно проводились Ленинские чтения с просмотром кинофильмов, диафильмов, прослушиванием грамзаписей речей В.И.Ленина.

В целях пропаганды идей советского патриотизма и пролетарского интернационализма, боевых традиций и образцов самоотверженного выполнения воинского долга проводились собрания военнослужащих. Они проходили на базе нашего клуба. На повестку дня ставились такие вопросы: «Крепить войсковое товарищество», «Быть верными интернациональному долгу», «Что значит сегодня быть советским патриотом?».

Находясь за пределами нашей Родины, воины-интернационалисты предъявляли весьма разнообразные политические и культурные запросы. Удовлетворение их было одной из основных задач партийной и комсомольской работы. Регулярно проводились вечера вопросов и ответов. Вопросы в подразделениях собирались как в письменной, так и в устной форме. При клубе работал целый актив передовых офицеров, который возглавлял пропагандист части майop Шинко А.Ф. В его актив входили передовые офицеры — старшие лейтенанты Андреев В.И., Николаев И.Ф., Рындин А.С., капитаны Андреев Н.А., Брыжко Г.С., майор Торопов Э.Н., все заместители командиров дивизионов по политической части, да разве всех можно перечислить. Изучая запросы и пожелания личного состава, актив строил планы культурных мероприятий.

Видное место в агитационно-пропагандистской работе занимали тематические вечера. Особенно удачным был вечер «Дорогой побед». Перед его началом был показан десятиминутный кинофильм, который сняли, проявили и смонтировали клубные активисты. Это был кинофильм о буднях дивизиона. Первую страницу этого вечера открыл Герой Советского Союза подполковник Н.Кутын-цев, после его выступления слово было предоставлено офицерам, удостоенным правительственных наград, а в заключение вечера — выступление всеми любимых самодеятельных артистов. Они дали большой концерт, в программу которого были включены стихи, песни, юморески и другие произведения. Каждый номер исполнялся вдохновенно. Особый успех выпал на долю младшего сержанта Новикова Н.Н., исполнявшего песни, вокалистов ефрейтора Турчина В.В. и рядового Гуменюка A.M. Особенно хочу остановиться на работе агитбригады части, которая ежемесячно выезжала в отдаленные подразделения для оказания помощи командирам, политработникам, комсомольским первичным организациям в проведении культурно-массовой работы. В состав агитбригады входили: пропагандист части майор Шинко А.Ф., врач капитан Юрко В.И., фотограф-художник рядовой Шабрацкий А.П., киномеханик рядовой Артеменко Г. и участники художественной самодеятельности.

Приспособленная для этой работы клубная машина имела кинопроектор, магнитофон, фото- и киноаппаратуру, эпидиаскоп, передвижную библиотеку, художественные и короткометражные документальные фильмы.

Обычная продолжительность рейса агитбригады составляла 2–3 дня. Приезжая в подразделение, участники этой «бригады» организовывали свою работу в зависимости от обстановки. Первым делом в подразделение доставлялись письма, газеты, журналы, новые кинофильмы. Художник и фотограф вместе с членами Совета Ленинской комнаты обновляли наглядную агитацию, фотографировали вступающих в ряды Ленинского комсомола, готовили материалы для радиогазет. Врач проверял быт личного состава, приготовление пищи, хранение продуктов. Вечером, после ужина для личного состава подразделения всегда проводился концерт художественной самодеятельности и обязательно для присутствующих готовили сюрприз. Из Ленинграда в жаркий Египет доставляли магнитофонные ленты с записью поздравлений родных и близких. По предварительным заявкам исполнялись любимые песни. Надо сказать, что такая форма поздравлений была задумана не случайно. В то время многие офицеры, сержанты и солдаты представлялись к высоким наградам Родины, но о них, об их подвигах в открытой печати ничего не публиковалось.

В канун 30-летия начала Великой Отечественной войны удачно был проведен тематический вечер на тему «Империализм — злейший враг народов». На вечер были приглашены воины из подразделений, а также арабские военнослужащие, которые с интересом рассматривали фотовыставку «я ненавижу империализм». Среди личного состава части заранее была распространена анкета с вопросами на тему вечера. Воины охотно откликнулись на нее. В своих ответах они привели много фактов, разоблачающих грабительскую сущность империализма, антинародную политику правительства Израиля и их партнеров по агрессивным блокам.

Большую роль в воспитании воинов в духе дружбы народов играло наше советское искусство. «Искусство есть одно из средств единения людей». В этих словах, принадлежащих Л.Н.Толстому, заключена глубокая правда. Лучшие образцы национального музыкального и песенного искусства с поразительной быстротой обеспечивают себе права гражданства даже за пределами нашей Родины.

Вспоминаю, с каким успехом проходили гастроли дважды Краснознаменного имени А.В.Александрова ансамбля песни и пляски Советской Армии. Его выступления в актовом зале Каирского университета шли при полном аншлаге.

Едва ли можно было встретить человека равнодушного к задорным украинским песням, задушевным молдавским мелодиям, вихревым кавказским пляскам. А знаменитую «Калинку» зал слушал стоя и аплодировал. На эти концерты приглашались лучшие воины нашей дивизии, а также египетские военнослужащие. Но не многие смогли посмотреть концерт прославленного ансамбля. Постоянное несение боевого дежурства держало весь личный состав в напряжении. Времени для широкомасштабных культурно-массовых мероприятий не было. Однако, несмотря на все это, командиры подразделений и политработники стремились к тому, чтобы в свободное от дежурств время личный состав мог не только отдохнуть, но и заняться спортом. Соревнования проводились среди батарей, стартовых расчетов. После более шести месяцев пребывания в Египте, и используя переводчиков с арабского, наши военнослужащие стали черпать информацию из египетских газет. Это было быстрее, чем доводили ее нам по другим каналам. Так, например, мы узнали о гибели экипажа «Союз-11», в состав которого входили Г.Т.Добровольский, В.Н.Волков, В.И.Пацаев. Арабский переводчик, сообщивший эту информацию, выразил нам искреннее соболезнование.

Израильские самолеты ежедневно совершали налеты на военные и промышленные объекты, но в зону действия наших ракет самолеты не входили. Пуски ракет по целям на дальней границе зоны поражения успеха не имели. «Фантомы» успевали сделать разворот и уйти от опасности. Впервые в практике боевых действий войск ПВО для каждого зенитно-ракетного дивизиона выделили по взвода прикрытия. В их состав входили четыре ЗСУ 23–4 «Шилка» (счетверенная зенитная установка с локатором на танковом шасси) и отделение переносных зенитных ракет «Стрела-2», запускаемых с плеча.

Это нововведение помогло нам успешно выполнять боевые задания и сохранить много жизней советских солдат. Благодаря нашей технике и отличной боевой выучке русских солдат вдалось в короткие сроки завершить боевые действия и вернуть уверенность в победе египетским воинам. Наша техника в этих сложных климатических условиях проявила себя отлично, что послужило хорошей рекламой при продаже наших ракетных комплексов арабским странам.

О том, что боевые действия прекращаются, и что к нам вылетает Министр обороны маршал Советского Союза А.А.Гречко, мы узнали от наших переводчиков: они первыми дали нам эту информацию.

Встреча с Министром обороны СССР проходила в Каире, где он посетил дивизион, которым командовал подполковник А.Д.Галкин. На встрече в подразделении маршал Советского Союза поблагодарил личный состав за отличную боевую выучку, за проделанную работу, объявил всем благодарность и заявил, что офицерам и прапорщикам будут предоставлены отпуска с выездом на Родину, а для военнослужащих срочной службы развернута база отдыха в Александрии. Мне было поручено убыть в Александрию для обеспечения культурно-массовой работы в открывающейся базе отдыха. Там, на берегу Средиземного моря работники тыла открыли профилакторий для наших воинов ПВО.

Отличный пляж, хорошее питание и размещение — все это благотворно влияло на настроение наших солдат. Были организованы встречи с космонавтами В.Терешковой и Н.Андриановым, с тогдашним Первым секретарем ЦК ВЛКСМ Тяжельниковым, с экипажами наших судов, приходящих в Александрию. Организовывались экскурсии на корабли и в музеи, посещали исторические места города и его окрестности. Проходили спортивные мероприятия с привлечением египетских военнослужащих, была проведена спартакиада дивизии.

В этот период в Каире проводилась международная промышленная выставка. Нашу страну представляла тогда еще союзная Грузия, а культурную программу поддерживал известный в то время ансамбль «Иверия». По просьбе командования через посольство СССР исполнители «Иверии» были оставлены на месяц, и музыканты совершили поездку по всем нашим позициям, где в полевых условиях давали концерты для военнослужащих. Там, в жаркой пустыне слушали мы песни А.Новикова «Мальчишки», «За того парня», полюбившиеся мелодии А.Пахмутовой, А.Островского, Э.Колмановского, а также романсы на стихи С.Есенина.

Видное место в воспитательной работе с личным составом занимало утверждение в сознании воинов идей советского патриотизма и социалистического интернационализма, гордости за нашу Советскую Родину, за наш образ жизни. Велась активная, наступательная работа по разоблачению буржуазной идеологии и морали. Были проведены киновечера «Мир капитализма глазами советских людей». На эти вечера приглашались советские специалисты, работавшие на Хелуанском металлургическом комбинате. Читались лекции «Борьба идеологическая — борьба классовая», «Два мира — два образа жизни», «Буржуазной идеологии — бой», «Две армии — две морали». И только сейчас можно представить, как глубоко и разумно видел жизнь начальник политотдела Б.Кудрявцев, который рекомендовал мне организовать лекторий «Буржуазная культура на службе реакции». Тогда мы рассказывали нашим военнослужащим, что в капиталистических странах под видом искусства подсовываются оглупляющие поделки так называемой массовой культуры, проповедывающие насилие, секс, безудержную жажду наживы. Такое же содержание характерно и для наших сегодняшних телевизионных передач. Это сплошной показ того, как мучают, избивают людей, пыряют ножами, грабят и калечат. И все это, спустя всего лишь двадцать пять лет, стало у нас в стране по сути одним из главных моментов в работе с молодежью. Лучше бы хорошее перенимали — ведь смогли же египтяне за истекшие двадцать пять лет сделать свою страну, которой мы оказывали помощь, более устроенной и сохранить ее самобытность и культуру, не спасовав перед Западом. В этом можно убедиться, посмотрев «Непутевые заметки» Дмитрия Крылова. А чем стала наша, некогда великая держава? Как сказал в одном из своих выступлений заслуженный артист России Бен Бенцианов:

«Как часто у телеэкрана сидя,/ Уверен, согласиться Вы должны,/ Испытываешь чувство, будто видишь /Две разные страны: в одной — /Сверкают залы презентаций,/ Как в сказке туалеты и еда,/ Размах и вакханалия богатства,/ В каком цари не жили никогда./ В другой — стоят с протянутой рукою/ Достойные Отечества сыны./ Бастуют, плачут русские изгои,/ Не пьяницы, а Граждане страны./».

Вот какое настало время. Но честно сказать, в те семидесятые годы прохладно приняла родная страна своих интернационалистов, которые провели под палящим африканским солнцем по 9 -15 месяцев. С каждого взяли подписку о неразглашении военной тайны. Одних быстро отправили по домам, другие дослуживали месяцы, которых нехватало до увольнения в запас.

Многим даже не проставили в военных билетах отметки об участии в боевых действиях, а награды Родины, через военкоматы, искали награжденных по несколько лет.

Пусть не сетует читатель, что я написал о себе, о своей службе и работе, о своих наблюдениях и встречах. Это, конечно, объясняется не тем, что мои мысли и чувства отличаются какой-то уникальностью. Напротив, я считаю их типичными для всех тех, кто выполнял свой долг в далеком Египте. Опубликовано уже достаточно воспоминаний, в которых каждый пишет «со своего угла» о том, что видел, что делал, как понимал, а, в общем, постепенно складывается мозаичная, и, на мой взгляд, правдивая историческая картина того, уже далекого времени. В своих воспоминаниях я не придумал ни одного эпизода и ни одной фамилии — все это написано абсолютно искренне и правдиво.

 

К.И.Попов

Дивизионы дают огня

Прошло больше тридцати лет с тех жарких в прямом и переносном смысле дней. Многое уже ушло из памяти, многие ушли из жизни. Забылись фамилии и даты, некоторые подробности. Но вот, оглядываясь назад, вспоминая и оценивая прошедшее, хочется поделиться некоторыми мыслями о былом.

В октябре 1969 г. ко мне в дивизион прибыли начальник отдела кадров армии полковник Полуэктов Ю.Г. и командир — полковник Жайворонок Б.И. и стали подробно интересоваться состоянием боевой и политической подготовки, дисциплины, укомплектованности и другими вопросами. На мои вопросы они ответов не давали. Примерно при третьем посещении дивизиона полковник Жайворонок сказал, что формируется часть для оказания помощи в подготовке военнослужащих Египта в СССР. Предстоит командировка на полигон Ашулук, и нужны грамотные, дисциплинированные и ответственные офицеры, сержанты и солдаты. В период с ноября по декабрь 1969 г. дивизион был укомплектован личным составом до штата мирного времени за счет других дивизионов и частей. И в ночь со 2 на 3 января 1970 г. мы тремя дивизионами вышли на станцию погрузки Алабино и к концу дня 3 января железнодорожным эшелоном уехали в Ашулук.

Примерно числа 6–7 января мы прибыли на место, развернулись и стали готовиться к обучению египетских военнослужащих. К тому времени они начали прибывать. Была сформирована бригада из шести зенитно-ракетных и одного технического дивизионов, автомобильной роты, сформировано управление бригады и подразделений обеспечения.

Распорядок дня был жестким. До обеда проводили занятия, после обеда настраивали технику и готовились к следующему дню. Как правило, рабочий день заканчивался к полуночи.

Много внимания уделяли теоретической огневой подготовке. Тренировались в стрельбе по реальным целям, особенно низколетящим, в помехах. Надо отметить, что за пять лет командования дивизионом я ни разу не видел на экране активной помехи. И тут была та же история.

В начале февраля мы получили новую технику и начали усиленную подготовку к боевым стрельбам. Стали проводить ночные занятия, уделили большее внимание другим видам подготовки. Но истинных целей нашей подготовки нам не сообщали. Все четко усвоили, что мы должны готовить египетских военнослужащих. Даже я, как командир, не был в полной мере осведомлен. Вскоре в Ашулук прибыл генерал-майор авиации Козлов Николай Александрович и приказал довести до всего личного состава, что мы будем заниматься самоподготовкой и скоро поедем воевать в Египет. Больше никаких сведений мы не получали.

В тот же день в дивизионе было проведено собрание личного состава с постановкой задач. После этого мы усилили личную огневую и стрельбовую подготовку, изучение материальной части. Больше стало ночных занятий, занятий по свертыванию и развертыванию комплекса. В середине февраля были проведены боевые стрельбы по реальным беспилотным самолетам, летящим на больших скоростях и малых высотах. Дивизион получил за стрельбы высокие оценки. Больше стали уделять внимания изучению страны пребывания.

27 февраля первый дивизион получил задачу — 28 февраля свернуться, выйти на станцию погрузки и 1 марта эшелоном отбыть из Ашулука. Уже б марта часть прибыла в Николаев. Там мы получили 3 зенитные самоходные установки (ЗСУ 23–4 — «Шилки»), отделение «Стрела-2» и автотягачи. Личный состав взвода прикрытия («Шилки» и «Стрелы») и водители были из сухопутных войск, с ними мы увиделись впервые. Знакомиться и изучать друг друга пришлось в пути следования по морю. Весь личный состав был переодет в гражданскую одежду. Военную форму потом разослали по домашним адресам. 8 марта дивизион погрузился на сухогруз «Георгий Чичерин», который в 12.00 отошел от стенки порта. В нижние трюмы были погружены боевая техника, ракеты, боеприпасы, хозимущество, продукты питания, другое оборудование. Автомобили, дизели, кабины УНС грузились на верхнюю палубу. На судно было погружено два дивизиона.

Сержанты и солдаты размещались в трюмах, офицеры — в каютах. Было организовано горячее, трехразовое питание.

11 марта в 21.00 транспорт прибыл в Александрию, где нас встречали представитель Главного Военного советника, командир дивизии генерал-майор Смирнов А.Г., командир бригады полковник Жайворонок Б.И. и другие. За ночь транспорт был разгружен, техника перекрашена в песочный цвет, личный состав переодет в египетскую форму, все имущество погружено на автотягачи. 12 марта в 6.00 дивизион передислоцировался на подготовленную для нас огневую позицию. Перед нами была поставлена задача: в 9.00 быть готовыми к открытию огня. С этим дивизион справился.

В течение марта 1970 года в АРЕ была сформирована дивизия зенитно-ракетных войск.

Для наших зенитно-ракетных и технических дивизионов были заранее выбраны и подготовлены огневые позиции, выполненные в железобетоне укрытия для кабины «К», дизелей, УНС, ПРМ, СРЦ-П-15, радиостанции Р-405 и для личного состава. Укрытия для пусковых установок и ТЗМ были из мешков с песком. Автотехника и пункт питания личного состава располагались на расстоянии до 1,5 км от огневой позиции (ОП). ЗСУ 23–4 «Шилки» располагались в 300–500 м от ОП. Посты «Стрела-2» выдвигались на расстояние до 5–7 км от ОП, на наиболее вероятных пролетах самолетов противника на малых высотах. На ОП также выставлялся пост визуального наблюдения. Связь со всеми пунктами, как правило, была проводная громкоговорящая. Охрана огневой позиции осуществлялась личным составом дивизиона и взводом египетских солдат. На ночь «Шилки» и «Стрела-2» сосредоточивались на ОП, а с рассветом вывозились на свои ОП. Электропитание боевой техники и бытовых приборов обеспечивалось от штатных дизелей, работавших круглые сутки. Надо отметить, что за год непрерывной работы отказов и неисправностей на дизелях и УНС не было.

Итак, 12 марта в 9.00 дивизион приступил к боевому дежурству. (Дивизион был передан в другую бригаду и оставлен в Александрии). Никто не смел отойти от своего боевого места. Регламентные работы проводились только ночью. Несмотря на то, что техника была в железобетонных укрытиях, при регламентных работах мы обнаруживали в схемах блоков много пыли. Было решено на пол под кабины расстилать маскировочные сети и поливать их водой. Оказалось, однако, что от этого стали плесневеть внутренности блоков и нарушаться изоляция. Пришлось отказаться от полива сетей водой, но сети оставили и дополнительно стали использовать еще и чехлы, а также чаще проводить регламентные работы. Это были наши трудности. Но все осложнялось еще и тем, что никто из нас не знал арабского или английского языка, не было переводчиков. Тяжелые климатические условия, постоянная угроза нападения противника с воздуха изматывали людей. Кроме того, мы не имели никакого взаимодействия даже между нашими дивизионами, не получали от наших и арабских средств разведки никаких данных на планшет о полетах авиации. Мы работали полностью автономно. Даже с КП бригады получали информацию о действиях израильской авиации только за прошедшие сутки. Не было должного порядка и в полетах египетской авиации. Мы не получали ответа «Я свой» от летающих самолетов.

Примерно 17–18 марта был получен приказ с КП бригады: «Самолеты, летящие ниже 6 км и ближе 25 км, считать самолетами противника и уничтожать». Приказ был доведен до всего личного состава. В один из дней под вечер, со стороны моря, примерно на высоте до 1000 м через ОП пролетал самолет. Он летел с бортовыми огнями и был виден простым глазом. В это время мы с замполитом майором Воздвиженским Е.Н. находились у входа в бункер. Вдруг мы услышали выстрел и увидели полет ракеты в сторону самолета. Раздался хлопок, и погасли бортовые огни.

Мы поняли, что выстрел по самолету произведен одним из постов «Стрела-2». Я вбежал в кабину «К» (КП дивизиона) и по рации запросил: «Кто стрелял». С первого поста «Стрела-2» доложили, что произведен пуск, цель уничтожена, расход — одна. Об этом было немедленно доложено на КП бригады. Потом выяснилось, что это был пассажирский рейсовый самолет АН-24, пилотируемый египетским экипажем с пассажирами на борту, летевший в Каир. Выпущенной ракетой был выведен из строя правый двигатель, но пилот довел самолет до цели и благополучно приземлился на аэродроме Кайро-Уэст. На другой день в египетских газетах появилось сообщение, что по неизвестной причине на самолете произошел взрыв одного двигателя, но мужественными и умелыми действиями экипажа были спасены пассажиры и самолет.

После этих случаев в каждый дивизион были направлены арабские планшетисты, на самолетах установлены ответчики «Я — свой» и упорядочены полеты авиации. Полеты стали проводиться по заявкам. Каждый дивизион стал получать на планшет данные от египетских средств разведки.

Надо отметить, что при подготовке огневых позиций была допущена большая ошибка. Над укрытием, на трубе для выхлопных газов от дизелей были установлены металлические уголки, по всем параметрам аналогичные уголкам, по которым мы в Союзе на полигоне проводили учебные боевые стрельбы. Эти уголки в условиях данной местности стали хорошими отражателями и могли быть хорошими наземными целями для противника, т. е. они нас очень демаскировали. Пришлось их снять и установить в нескольких метрах от ОП.

Через месяц дивизион получил задачу: передислоцироваться в район Эль-Файюма, находящийся примерно в 90 км южнее Каира. Передислокация дивизиона осуществлялась своим ходом и только ночью. За ночь мы прошли около 170 км Днем в зеленой зоне под Каиром отдохнули, а за вторую ночь прошли остальной участок пути, заняли новую ОП, в районе озера Корун у местечка Ком Аушим и к 6.00 были готовы к открытию огня.

В задачу дивизиона входило прикрыть аэродром, на котором дислоцировалась эскадрилья МИГ-21, пилотируемая советскими летчиками.

ОП была выполнена из мешков с песком, а личный состав укрывался в землянках. На крыши кабин были уложены также мешки с песком. Такая защита могла спасти только от самонаводящихся ракет «Шрайк», которые стала применять израильская авиация. Связь с КП бригады и аэродромом была проводная, телефонная и громкоговорящая. Данные на планшет от египетских средств разведки поступали также по проводным средствам связи. Связь, в основном, была устойчивой.

На другой день после нашего прибытия эскадрилья МИГ-21 готовилась к боевому дежурству и проводила тренировочные полеты. Еще две эскадрильи МИГ-21 дислоцировались южнее нас в районе местечка Бени Суйэф. Мы также тренировались в боевой работе. По окончании полетов мы видели на экранах две цели (пара самолетов в плотном строю). Я запросил своих соседей, все ли дома (на земле) самолеты? Мне ответили, что их самолеты все на земле, а вот в Бени Суйэфе пара самолетов еще в воздухе. Я запросил еще раз, но мне подтвердили обстановку. Эта пара шла курсом на дивизион. Мы ее сопровождали. Она шла на высоте 6 км со скоростью 250 м/сек. Идеальные условия для стрельбы. Вдруг я услышал доклад с дальнего привода на аэродром, что над ними прошла пара «Фантомов» в нашу сторону. Тут и мне доложили с поста «Стрела-2», что прошла пара «Фантомов» и удалилась в сторону Бени Суйэфа. Подобный пролет «Фантомов» через наши позиции имел место и раньше над Каиром. Эти случаи говорили о том, что наш противник хорошо подготовлен, хорошо нас изучил и использовал каждый наш просчет.

Проанализировав данный случай пролета двух» Фантомов», мы уделили больше внимания огневой подготовке, боевому дежурству и взаимодействию с нашей эскадрильей.

В середине июля перед нашим, первым дивизионом была поставлена задача: выйти на канал в засаду и нанести внезапный поражающий удар по израильской авиации. Для этой цели мы выбрали огневую позицию южнее города Исмаилия. ОП заранее оборудовали из мешков с песком. Примерно в 15–20 км южнее была выбрана и подготовлена ОП для дивизиона подполковника Кутынцева Н.М.

29 июля мною был получен приказ: 31 июля выйти в засаду. Уже при свертывании дивизиона личный состав показал отличные результаты, перекрыв нормативы в 2–2,5 раза. Предстояло совершить марш в 150 км, ночью занять огневую позицию, замаскироваться и к 6.00 1 августа быть готовыми к бою.

Марш совершался днем шестью колоннами по 5–6 машин в каждой с интервалом в 15–20 минут. Огневая позиция занималась сходу, подготовка к бою проходила в сжатые сроки, в полной темноте, только карманный фонарик помогал ориентироваться на незнакомой местности. Южнее в 15–20 км разворачивался дивизион подполковника Кутынцева, а севернее — египетский дивизион.

Заняв ОП, готовя технику к бою, мы много внимания уделяли маскировке. ОП была выбрана на опушке большого сада, рядом протекал небольшой арык, и были огороды феллахов. Для маскировки мы использовали маскировочные сети (желтые и зеленые), ветки кустарника, кукурузные стебли и другой подручный материал. На выхлопные трубы дизелей одели резиновые трубки и отвели их в кусты к арыку. Мы сделали так, что даже с земли вблизи трудно было опознать ОП. Посреди ОП оборудовали и выставили пост визуального наблюдения. Со всеми точками установили проводную громкоговорящую связь. Все это было сделано за одну ночь. Особенно хорошо поработали связисты. Ими было проложено более 30 км проводов.

В 6.00 1 августа дивизион был готов к бою. Было организовано посменное боевое дежурство. Свободный от дежурства личный состав отдыхал у боевых мест. Питание было организовано горячее, трехразовое. Примерно в 800 м от основной ОП была оборудована ложная ОП, где также были проведены некоторые мероприятия по маскировке.

Первого и второго августа израильская авиация совершала многоразовые полеты вдоль канала, но в зону огня дивизионов не входила. Можно было предположить, что израильтяне кое-что узнали про наши ОП и своими полетами хотели обнаружить нас. Но мы не подавали никаких признаков жизни. В эфир выходили только на несколько секунд. СРЦ П-15 работала постоянно.

2 августа в дивизион прибыл генерал-майор Громов. С ним мы обсудили вопросы нашего дежурства и договорились, что если 3 августа пройдет также тихо, то в ночь на 4 августа мы передислоцируемся в другой район. Он поблагодарил личный состав за хорошую подготовку дивизиона к бою.

3 августа около 12.00 начался налет большой группы самолетов, эшелонированных по высоте и в глубину. К нашей ОП самолеты ближе 18 км не подходили. Стрельбу вел египетский дивизион. Им был подбит один «Мираж». В 14.27 начался второй налет, в котором было до 16 самолетов, также эшелонированных по высоте и в глубину, с применением отвлекающей группы. Самолеты шли на уничтожение стрелявшего египетского дивизиона. Все цели мы видели на экранах ВИКО, наведения и визуально с наблюдательного пункта. Они шли группами по 2–4 самолета, на высоте 6–8 км со скоростью 250 м/сек с интервалом в 2–4 км. Шли они курсом почти 0 градусов (с юга на север). Все цели мы сопровождали, переводя наблюдение с одной группы на другую. Я слышал все доклады по ГУ подполковника Кутынцева. Сначала цели вошли в зону огня его дивизиона, и он получил задачу на уничтожение, но доложил, что не может произвести пуск. Я доложил, что сопровождаем головную группу (четверку) и готов к открытию огня, на что получил «добро». Мы допустили цели до дальности 13 км и произвели пуск двумя ракетами. Обнаружив по своим приборам опознавания пуски ракет, головная группа сделала маневр пикированием с разворотом в сторону канала и включением форсажа, но один «Фантом» был сбит. Остальные группы, включив форсаж, стали уходить в сторону канала. Был произведен второй пуск двумя ракетами вдогон (есть такой вид стрельбы), но ракеты цели не догнали. В это время одна из групп (4 самолета) зашла с тыла на малой высоте и нанесла удар НУРСАМИ и бомбами, но, к нашему счастью, по ложной ОП, не причинив нам вреда. В то время, когда мы производили пуски ракет, на ложной ОП подрывали толовые шашки, имитируя пуски ракет, и израильтяне на это клюнули. Для уменьшения демаскировки ОП при пусках, мы поливали водой вокруг пусковых установок (благо арык был рядом) и сразу же после пусков гасили огонь.

Доложив результаты первых пусков, мы стали анализировать свою работу. Через 15 минут появилась очередная группа самолетов, которая шла прямо на дивизион. Допустив самолеты до дальности 12 км, произвели пуск двумя ракетами. Первой ракетой был уничтожен один «Фантом» (взорвался в воздухе), а второй ракетой подбит еще один. Летчики катапультировались, и наши солдаты с поста «Стрела-2» их пленили и передали египтянам. По другим самолетам огонь вел дивизион подполковника Кутынцева. Им был уничтожен один «Фантом». Огонь вел и египетский дивизион. Применив маневр против огня и включив форсаж, остальные самолеты ушли за канал. Таким образом, в этот день израильская авиация потеряла 5 самолетов. После трех пусков ракет в дивизионе их осталось всего две, а на подходе ничего не было. Я доложил об этом на КП группировки, и была дана команда на подвоз ракет.

Примерно в 17 часов с минутами на севере вдоль канала появилось несколько целей, медленно движущихся в нашу сторону. Сначала мы подумали, что это вертолеты. Запросили посты «Стрела-2», оказалось, что они ничего не видят и не слышат шума вертолетов. Дивизионом подполковника Кутынцева был произведен пуск двумя ракетами, но ракеты ушли на самоликвидацию. Потом мы уточнили, что это были металлизированные шары, имитирующие вертолеты, запущенные, видимо, с целью спровоцировать пуск всех наших ракет (израильтяне знали наши возможности). С наступлением темноты дивизион свернулся и ушел в приканальную группировку. Уход с ОП производился по мере готовности техники к походу в пункт сбора. Из него всем дивизионом ушли на временную ОП, но пришлось вновь свернуться, переехать примерно метров на 700–800 и занять новую ОП. К 9.00 4 августа мы были готовы к открытию огня, а через сутки снова свернулись и возвратились на свою старую ОП в районе озера Корун. 4 августа израильская авиация целый день бомбила нашу ОП, с которой мы проводили пуски ракет.

Таким образом, задачу мы выполнили, налеты израильской авиации отразили, за один день уничтожив три и подбив два самолета (это группировкой из трех дивизионов). Таких потерь за один день израильская авиация не имела. Может быть, этот факт стал основанием для Израиля просить временного перемирия, которое и было подписано в 5.00 4 августа 1970 г.

Мне, как командиру, пришлось немного поволноваться перед боем. Как поведут себя люди, встретившись лицом к лицу с реальным противником? Тем более, что уже был печальный опыт боя 18 июля, когда погибли 8 человек. Результаты боя превзошли все мои ожидания. Расчеты СРЦ П-15, наведения и ручного сопровождения, стартовые расчеты, расчет поста визуального наблюдения видели большую группу самолетов, идущую на дивизион, слышали нарастающий их гул, видели разрывы бомб и НУРСОВ, но никто не дрогнул, не оставил своего места, четко и грамотно выдавали параметры целей, докладывали о пусках, об изменившейся обстановке. После первого пуска на пусковой установке возник пожар. Горели маскировочные сети и все, что использовалось для маскировки. Дым и песок, поднятый во время старта ракет, сильно демаскировали нас. Командир взвода ст. лейтенант Воронин Н.И. не растерялся, проявил смелость и находчивость. Несмотря на пуски ракет с соседней установки, разрывы бомб и НУРСОВ, расчет во главе с ним в считанные минуты сбил и погасил пламя на пусковой установке и вокруг нее. Трудно кого-либо выделить в этом бою. Весь личный состав работал превосходно. Но все же хочется назвать особо отличившихся. Это начальник штаба майор Крылов А.А., командир радиотехнической батареи майор Демин Ю.П., командир стартовой батареи капитан Захаров В.В., офицеры наведения капитан Дядькин А.С. и ст. лейтенант Курочка В.Г., начальник антенного поста ст. лейтенант Миронов В.А., командир взвода лейтенант Воронин Н.И., командир взвода прикрытия лейтенант Кривошей В.Ф., командир группы водителей старшина сверхсрочно служащий Морозов, старшина дивизиона сверхсрочнослужащий Кочкин А.А., сержанты Буджак, Мовчан, Гончаров, Антонюк, рядовые Лавров, Соло-маха, Буренко, Лискин, Шевцов, Шиян, Заздравных, Барчий, Худяков, Беспалов, Марчишин, Мересий и многие другие.

За проведение данной боевой операции мне было присвоено звание Героя Советского Союза, начальник штаба майор Крылов и командир радиотехнической батареи майор Демин награждены орденом Красного Знамени, орденом Красной Звезды были награждены: замполит майор Воздвиженский, офицеры наведения капитан Дядькин и ст. лейтенант Курочка, техники систем ст. лейтенант Миронов, начальник разведки ст. лейтенант Петренко, командир стартовой батареи капитан Захаров, командир взвода лейтенант Воронин; медалью «За отвагу» командир взвода прикрытия лейтенант Кривошей; медалью «За боевые заслуги» техники систем ст. лейтенанты Кожаков В.Г. и Кочубей В.А., командир отделения мл. сержант Буджак Л.Н., оператор СРЦ П-15 рядовой Шиян В.Н., оператор PC рядовой Заздравных А.Ф. Все офицеры дивизиона награждены египетской медалью «Воинский долг» I степени, а 12 солдат и сержантов — «Воинский долг» 2 степени.

Справедливости ради, нужно отметить, что не все заслужившие наград их получили, хотя командованием бригады и представлялись наградные документы.

Возвратившись 5 августа в район озера Корун, дивизион приступил к несению боевого дежурства, а немного позже было организовано дежурство дивизионов по графику бригады. Но, несмотря на заключение временного перемирия, полеты израильской авиации вдоль канала (часто с нарушением условий перемирия) продолжались.

Мы круглосуточно несли боевое дежурство, считая, что основная наша задача — сидеть у экранов и штурвалов. Мы увлеклись этим и забыли про все остальное. Это было нашей ошибкой. Примерно через месяц дивизион был проверен по боевой подготовке. Она показала, что мы растеряли навыки и знания, приобретенные в Союзе. Дивизион свертывался около 8 часов и за боевую подготовку получил «неуд».

Обсудив создавшееся положение с офицерами, сержантами, мы пришли к убеждению, что нужно менять формы и методы нашей работы, и наметили основные направления этой работы.

Все вопросы нашей жизни мы решали через партийную и комсомольские организации (боевое дежурство, организация боевой и политической подготовки, совершение марша, боевых пусков ракет, питания, отдыха, охраны и многие другие вопросы). Партийные и комсомольские собрания проводились конкретно, принимались конкретные решения, а парторги строго контролировали выполнение принятых решений. Я, как, командир дивизиона, всегда советовался со своими заместителями, с секретарями партийной и комсомольской организаций.

Кроме двух дней политзанятий ежедневно проводился политчас, на котором обсуждалась обстановка в нашей стране и в стране пребывания, на Ближнем Востоке и то, что мы видели сами. Все это сравнивалось, делались выводы и ставились задачи. Был такой случай. На импровизированном КПП утром собирались египтяне, где производился отбор на работу. И вот, чтобы попасть на работу, двое египтян сцепились в драку. Наш солдат, видя, что они дерутся, пытался прекратить драку словами, убеждением. Но это не помогло. Другие египтяне не вмешивались. Видя бесполезность своих аргументов, солдат принимает решение выстрелить в воздух. Этим он и остановил дерущихся.

Большую помощь нам оказывал политотдел бригады и особенно начальник политотдела подполковник Пробылов И.В. Мы почти полностью были обеспечены политической литературой, наглядными пособиями, учебным материалом и другими необходимыми пособиями. Своевременно доставлялись письма и газеты. Работники юстиции, прокуратуры, суда и КГБ проводили лекции и беседы на правовые темы, по материалам нарушений воинской дисциплины и воинским преступлениям. Причем, делалось это с учетом категорий военнослужащих. Мы постоянно ощущали внимание, заботу и помощь со стороны командования дивизии и особенно со стороны ее командира генерал-майора Смирнова Алексея Григорьевича, начальника политотдела подполковника Михайлова Вячеслава Григорьевича.

В Египте мы уделяли внимание изучению нашего противника, его сильных и слабых сторон. Надо отдать должное, это был сильный, хорошо (если не отлично) подготовленный, вооруженный современной, новейшей авиатехникой противник. Мы ежедневно получали данные о месте, времени, тактике и результатах налетов израильской авиации на объекты Египта за прошедший день. Эти данные доводились до всего личного состава, а с планшетистами, операторами СРЦ П-15, офицерами наведения, стреляющими и операторами ручного сопровождения конкретно разбирались варианты этих налетов, намечались и проигрывались варианты борьбы. В дивизионе было правилом ежедневно после разбора налетов проводить полуторачасовые тренировки по боевой работе в составе всего дивизиона и один раз в неделю по свертыванию комплекса.

На тренировках мы использовали полеты своих самолетов. По договоренности с нашими летчиками мы отрабатывали варианты налетов израильской авиации, а чаще всего разрабатывали, исходя из местных условий ОП, свои, более сложные варианты. Мы убедились на практике, что, если днем проводились боевые пуски ракет, то ночью нужно обязательно уходить с этой ОП, что мы и делали, и противник, как правило, наносил удары по пустому месту. При выходе в приканальную зону рядом с основной ОП обязательно оборудовалась ложная ОП с макетом комплекса.

Большое внимание уделялось физической подготовке, перенесению больших физических нагрузок. За время командировки дивизиону пришлось сменить 8 огневых позиций, а в ночь с 3 на 4 августа дивизион сменил две ОП. Хорошая физическая подготовка помогала в боевой работе. Благодаря этому мы довели время свертывания комплекса до 42–45 минут при норме 2 часа 40 минут.

На практике мы убедились в очень высоких боевых и эксплуатационных возможностях наших комплексов, а это дало нам возможность усилить тренировки по боевой работе, по свертыванию и развертыванию комплекса. За период с марта по август 1970 г. техника работала круглые сутки за исключением времени переездов и тренировок по свертыванию. За год комплекс наработал 2800 часов и за все это время не было ни одного серьезного выхода из строя какой-либо техники. Был даже случай, когда при выполнении боевых стрельб на полигоне в Ашулуке в режиме «Малых высот» ракета при полете к цели коснулась земли, но вышла на траекторию и успешно поразила цель. В Египте были случаи стрельбы по наземным малоскоростным целям, и цели были поражены.

В нашей жизни было правилом обмениваться опытом в достигнутом. Так, при получении антенны «УНЖИ» для СРЦ П-15 мы не знали правил ее эксплуатации. Для показа и обучения личного состава расчета П-15 к нам в дивизион приехал из Асуана командир дивизиона подполковник Пашков. Он наглядно объяснил правила и особенности ее эксплуатации.

Личный состав дивизиона подполковника Комягина первым среди всех дивизионов в ночных условиях свернул комплекс за 42 минуты. Командованием бригады была организована поездка подполковника Комягина с начальником антенного поста и другими товарищами по дивизионам с целью поделиться опытом.

30 июля дивизионом капитана Маляуки В.П. был сбит первый «Фантом». И опять были организованы встречи стреляющих, офицеров наведения, операторов СРЦ П-15 и ручного сопровождения. Эти встречи по обмену опытом работы с реальным противником и ее особенностей принесли свои плоды.

18 июля личный состав дивизиона подполковника Толоконни-кова В.М., отразив два налета противника и сбив два «Фантома», был подвергнут бомбовому удару и обстрелу НУРСАМИ. Подполковник Толоконников объехал с боевым расчетом КП большинство дивизионов. Они подробно рассказывали о действиях авиации противника, своих действиях и дали дельные рекомендации для стреляющих, офицеров наведения, операторов СРЦ П-15 и стартовых расчетов.

Мы интенсивно обменивались опытом работы в вопросах организации боевой учебы, эксплуатации техники, жизни, быта, охраны ОП и т. д. Часто к нам приходили офицеры арабских дивизионов со своими сержантами, которым мы рассказывали об организации боевой работы командного пункта, стартовых расчетов, охраны ОП и т. д.

Но не все у нас было хорошо и гладко. Были и промахи в работе, в обучении и воспитании. Через пару недель нашего пребывания в Египте начальник штаба и старшина дивизиона ночью на автомобиле ГАЗ-69 уехали в город в ночной клуб, напились пьяными; двое солдат-водителей самовольно вечером ушли в город. После этих случаев дивизион был проверен по боевой подготовке и получил «неуд».

В результате слабого взаимодействия с нашей авиацией при заступлении на боевое дежурство эскадрильи МИГ-21 был допущен пролет двух «Фантомов» через аэродром и нашу ОП в районе озера Корун.

В июне при подготовке в караул для охраны ОП солдат из отделения связи застрелил из карабина своего командира.

Особенно мы испытали большие трудности в период с декабря 1970 г. по февраль 1971 г. когда у сержантов и солдат срочной службы вышел срок действительной службы. У нас в дивизионе были случаи неповиновения со стороны солдат и даже сержанта. Тяжелое положение сложилось и с офицерами, которые стали участниками пьянок, а все это сказывалось на сержантах и солдатах. Мало помогали беседы и увещевания. Это был очень тяжелый период. А самое опасное было то, что в этом неприглядном деле принимали участие коммунисты. Пришлось на помощь призывать командование бригады, работников прокуратуры, суда и КГБ. Каждую неделю мы стали доводить до сведения личного состава приказы с приговорами военного трибунала, что, конечно, возымело свое действие. Но несмотря ни на что, мы с честью вынесли доставшееся на нашу долю испытание. Кроме одного человека мы больше никого не потеряли, и я считаю, что этим можно гордиться.

5 марта 1971 прибыла смена, В течение 3-х суток передавали все хозяйство дивизиона сменявшим, 9 марта теплоходом «Иван Франко» отплыли из Александрии и 12 марта прибыли в Севастополь. На этом и закончилась наша командировка.

Должен отметить, что всем офицерам из частей Московского округа ПВО была предоставлена единственная льгота — дали возможность поступить в академию. Тех, кто не поступил, оставили в прежних должностях, и за 10–15 лет службы они выросли в воинском звании на одну-две ступени. А ведь это были в основном молодые, грамотные, получившие богатый боевой опыт ведения борьбы с современным воздушным противником, офицеры, которые могли бы принести большую пользу в деле обучения и воспитания солдат и сержантов.

И еще об одном. За последнее время все больше и больше сторон нашей жизни становятся открытыми и доступными нашему народу. Сейчас мы уже многое знаем, о том, что раньше было «секретным». Но многое еще скрыто от народа завесой секретности. 18 лет скрывался факт пребывания наших воинов в АРЕ. С 1967 г. и по 1972 г., сначала как военные советники и специалисты, а с марта 1970 г., хотя и в ограниченном количестве, в Арабской Республике Египет находились наши регулярные части ПВО в составе зенитно-ракетных комплексов и истребительной авиации.

Первая информация в открытой печати о советских воинах, участвовавших в боевых действиях на территории Египта, появилась в ноябре 1988 г. (еженедельник «Собеседник» № 47). А американцы об этом говорили уже в июле 1970 г. Весь мир знал о том, что наши зенитно-ракетные части и истребительная авиация ПВО находятся в Египте, только не знал наш народ. Вот это и обидно.

 

И.В.Пробылов

«Летела в грохоте ракета…»

С конца 1969 г. в военном конфликте на Ближнем Востоке, в котором участвовали, в основном, Египет и Израиль начался новый этап. Он характерен тем, что израильское командование, посчитав, что огромное скопление боевой техники, особенно танков и живой силы египтян со стороны Суэцкого канала не пробить, решило путем нанесения ударов с воздуха по тыловым объектам, подорвать военную и экономическую мощь страны, моральный дух народа. Для этого был разработан план «Хордос», в котором предусматривалось совершить напеты на 18 целей, среди которых были промышленные объекты и места дислокации египетских войск. Начались так называемые «глубинные полеты».

Предварительно израильское командование провело тщательную воздушную разведку, для чего было совершено более 300 полетов самолетов ВВС Израиля. Если в первый период израильским летчикам удавалось обходить зоны ПВО Египта, то по мере ее усиления они приступили к ее уничтожению. С декабря 1969 г. они начали применять в налетах самолеты «Фантом» американского производства, укомплектованные хорошо подготовленными в США опытными летчиками.

В результате ряда налетов на ПВО Египта израильской авиации удалось добиться полного превосходства в воздухе, подавить ее физически и морально, создать у военнослужащих ОАР синдром невозможности уничтожения имеющимися средствами ПВО «Фантомов» и их полной неуязвимости, «самолетобоязни».

Израильская авиация стала наносить ракетно-бомбовые удары в глубине территории Египта, по пригородам Каира. Так, 12 февраля был совершен налет на металлургический комбинат в Хелуане, где погибло восемьдесят рабочих и более ста человек получили ранения. В результате налета на деревню Бахр эль-Бакр жертвами стали арабские школьники — тридцать один убит и более сорока были тяжело ранены.

В этой тяжелой обстановке правительство ОАР срочно обратилось к руководству Советского Союза о принятии мер по оказанию неотложной военной помощи арабскому народу. Советское правительство положительно отозвалось на просьбу Египта и решило кроме помощи военной техникой и военными советниками послать в ОАР соединение ПВО. И первый эшелон на теплоходе «Роза Люксембург» 5 марта 1970 г. ночью пришвартовался к пирсу Александрии. Так были брошены в огонь войны на Ближнем Востоке силы ПВО страны в виде зенитно-ракетных комплексов, истребительной авиации и спецподразделений. Зенитно-ракетными частями командовал генерал Смирнов А.Г., полками авиации — генерал Дольников Г.У.

Для обеспечения секретности переброски войск из Николаева в Александрию предпринимались всевозможные меры предосторожности. В порту г. Николаева офицеры, сержанты и солдаты были переодеты в гражданскую форму одежды, ими были сданы личные документы, а в порту Александрия все были переодеты в форму египетской армии. Погрузка и разгрузка боевой техники и личного состава, а также все марши на занятия стартовых позиций зенитно-ракетных комплексов осуществлялись только в ночное время. В дневное время находились в так называемых «отстойниках», строго соблюдая маскировку.

Но, несмотря на все меры секретности и скрытности, через две недели после нашего прибытия в Египет в американской печати были опубликованы данные о нашем военном присутствии в ОАР, включая сведения о количестве боевой техники, людей, местонахождения позиций зенитно-ракетных комплексов, аэродромов. Израильское радио стало вести радиопередачи на русском языке для личного состава наших частей и подразделений.

Противовоздушной обороной были обеспечены практически все важнейшие объекты Египта: Каир, Александрия, Асуанская плотина, ряд военных объектов. Таким образом, советские военнослужащие в египетской форме были рассредоточены почти по всей территории страны.

В период прибытия наших частей в Египет и участия их в противовоздушной обороне страны заметно активизировала свои боевые действия израильская авиация (за январь-февраль был совершен 51 самолето-вылет, за период март-июнь — 1364).

Резко возросло количество целевых налетов на средства ПВО: если за два первых месяца года они составляли около 3 % от всего числа налетов израильской авиации, то в марте-июне они уже составляли более 30 % (январь — 2 налета, февраль — 10, март — 2, июнь — 24, июль — 46). Всего же за период развертывания и боевых действий наших зенитно-ракетных дивизионов (с марта по 5 августа) было совершено около 6 тысяч боевых самолето-вылетов израильской авиации, причем более 40 % всех налетов осуществлялось против средств ПВО.

Наши зенитно-ракетные дивизии со средствами усиления (ЗСУ-23 «Шилка», «Стрела-2») успешно вели боевые действия с отборными экипажами самолетов «Фантом», «Мираж» и «Скайхок» израильской авиации. Эти боевые действия приходилось вести в необычных и тяжелейших климатических условиях: песчаные бури («хамсин»), адская жара (в термометрах ртуть «упиралась» в верхний предел), влажность 25–27 %. Нередко случались тепловые удары. Не всегда помогали самые строгие меры по соблюдению санитарии при приеме пищи, питьевому режиму, отсюда большое количество желудочно-кишечных заболеваний среди солдат.

Личному составу дивизионов приходилось все это преодолевать в специфических для войск ПВО условиях — многодневного пребывания в ожидании воздушного налета или десанта. Противник находился в пятиминутном подлетном удалении, и в этих условиях операторы станции разведки и целеуказания СРЦ, обнаруживали, захватывали, сопровождали в некоторые дни до 100–200 воздушных целей.

Боевые действия велись и в нелегкой психологической обстановке: отсутствие непосредственной тесной поддержки советского народа, чувства родной земли. Родины, которую защищаешь. Чужая страна, чужая война, в чужой форме, без документов, знаков различия…

Но наши солдаты, сержанты и офицеры выполняя военную присягу, приказ правительства и командования войск ПВО страны, проявляли высокое мужество, стойкость, высокое боевое мастерство, стремление к победе.

Были боевые успехи, были и неудачи, потери боевых товарищей, допускались по ряду причин и серьезные промахи, ошибки. Известен случай, когда был сбит двумя ракетами египетский самолет, возвращавшийся из боевого полета. Через несколько дней был подбит пассажирский самолет ракетой «Стрела-2».

Много неприятностей доставил и водительский состав: отдельные водители «кразов» не имели хорошей подготовки, опыта вождения автопоездов в ночных условиях, в пустынной местности.

Первыми приняли бой и успешно отразили 2 налета воздушного противника 30 июня 1970 г. два дивизиона, которыми командовали майор Комягин Г.В. и капитан Маляука В.П. Впервые над арабской землей были сбиты «Фантомы» и тем самым развеян миф об их неуязвимости.

Успешно вели бой зенитно-ракетные дивизионы, где были командирами майоры Кузьменков И.И. и Завесницкий С.К.

Тяжелый многочасовой налет 18 июля, в котором участвовало более 20 самолетов, выдержали зенитчики под руководством таких командиров, как майор Мансуров М.А. и подполковник Толоконников В.М. Среди сбитых в этом бою был и «Фантом», пилотируемый американским гражданином майором Эйни Менахимом, который ранее до этого бесчинствовал в небе Вьетнама. В этом бою высокое боевое мастерство, мужество и самоотверженность проявили офицеры: Сухотин В.В., Мокрое Б.К., Булгаков В.П., Рудаков А.А., Брюхов В.А., Горожанин В.К., Дмитриенко В.Г., Магасумов Б.А., Червинский К.Б., Бутыло И.В., Карпенко П.П., Козлов Г.И., Чмелевский А.А., Журавлев Б.Я., Башкин Ю.В., Бунов В.П.; сержанты и солдаты — Елистратов В.И., Рыбак С.П., Виноградов В.В., Датушин В.М., Гришин ЕА., Войтенко А.А., Боярин Н.И., Му-хлисов В.Ф., Кзендук В.М., Матвеев А.В., Желнин ВТ., Маторикин А.П., Куц А.Б., Рябков В.В., Гущенко О., Уточкин А, и многие другие.

Были и потери. При отражении налета по дивизиону подполковника Толоконникова В.М. погибли в бою: лейтенант Сумин Сергей, братья-близнецы Довгалюк Иван и Николай, Александр Забуга, сержант Мамедов А., рядовые Величко М., Наку И., Дабижа Н. В этот день понесли потери и наши летчики: израильские истребители сбили несколько наших самолетов.

В конце июля активизировались военные действия в центральной части зоны Суэцкого канала, около города Исмаилия. Сюда 1 августа вышли в засаду два зенитно-ракетных дивизиона со средствами усиления, которыми командовали подполковники Попов К.И. и Кутынцев Н.М.

Два дня израильтяне вели тщательную разведку, а 3 августа начали массированный налет на позиции египетских средств и сил ПВО, наших зенитно-ракетных комплексов. Налет, в котором участвовало 24 самолета «Фантом» и «Мираж», длился в течение всего дня. И только высокое боевое мастерство, мужество советских зенитчиков, тщательная маскировка зенитно-ракетных комплексов с использованием ложных позиций с макетами зенитно-ракетных дивизионов, позволили нашим воинам одержать победу в этом жестоком бою. 5 самолетов потеряли израильские ВВС за один только день. Весь личный состав дивизионов, средств усиления действовал в этом бою умело, слаженно, самоотверженно. Но особенное ратное мастерство проявили такие офицеры, как Ю.Демин, А.Крылов, Д.Дядькин, Э.Воздвиженский, Н.Воронин, В.Захаров, В.Курочка, В. Миронов, М.Петренко, А.Добычин, В.Пер-вушов, К.Попов, Н.Лященко; сержанты и солдаты: В.Буренко, В.Ру-зов, В.Соломаха, К.Карасев, В.Ведмитский, Д.Лукуткин, Г.Гнездимов, В.Шиян, А.Заздравных, В.Гетман, И.Старитский, Н.Лукьянов, А.Назаров и многие другие.

Чувствительный урон, нанесенный израильской авиации, способствовал тому, что Израиль 4 августа 1970 года пошел на переговоры о временном перемирии с ОАР.

Всего за время ведения боевых действий с 30 июля по 3 августа 1970 года был сбит 21 израильский самолет.

Наша Родина и правительство Египта высоко оценили наши боевые дела: многие были награждены орденами и медалями, а подполковникам Попову К.И. и Кутынцеву Н.И. было присвоено звание Героев Советского Союза.

Но все же следует отметить особое место и роль в выполнении задач в ПВО Египта личного состава зенитно-ракетного дивизиона майора Комягина Г.В. и капитана Маляуки В.П. Воины этих зенитно-ракетных комплексов 30 июня 1970 г. первыми приняли бой и отразили 2 налета противника.

Вот что сообщалось в печати в этот период. «Каир, 29 июня (ТАСС). Сегодня в первой половине дня израильская авиация вновь неоднократно предпринимала попытки атаковать позиции египетских вооруженных сил в различных районах зоны Суэцкого канала, а также к югу от города Суэц. В этих попытках, которые продолжались с 9.30 до 14.15 по местному времени, принимало участие 28 израильских самолетов «Фантом» и «Скайхок»…» (Красная Звезда» 30 июня 1970 года).

«Каир, 1 июля (по телеф. от соб. корр). Три группы израильских самолетов пытались вчера вечером бомбить египетские позиции в зоне Суэцкого канала. В районе Фаида появилось четыре «Фантома» и два из них были сбиты метким огнем египетских зенитчиков». («Известия» 2 июля 1970 года).

На пресс-конференции в Каире председатель правительства ОАР А.Аниса заявил «… противовоздушная оборона ОАР развеяла миф о неуязвимости израильской воздушной мощи» («Красная Звезда», 10 июля 1970 года).

«…Американская печать сообщает об ускорении поставки Израилю 50 самолетов «Фантом», («Красная Звезда», 7 июля 1970 года).

О ратных делах зенитно-ракетного дивизиона капитана Маляука Валерионас Прано, рассказывалось не раз в печати 1971–1972 годах, в том числе и на страницах «Вестника ПВО». Там подчеркивались его такие черты характера, как самообладание, высокая профессиональная подготовка, способность увлечь своих подчиненных на преодоление всех сложностей даже в стрессовых ситуациях. К сожалению, наша военная печать не удостоилась рассказать о славных боевых делах воинов зенитно-ракетного дивизиона, где был командиром майор Комягин Георгий Васильевич, который в течение года прикрывал город Каир и вместе с дивизионом капитана Маляуки участвовал в боевых действиях в зоне Суэцкого канала с 28 июня по Зиюля 1970 г.

Только во внутренних документах сообщалось о боевых действиях 3-го зенитно-ракетного дивизиона (командир майор Комягин Г.В., заместитель командира по политчасти капитан Яшин А.Ф., начальник штаба капитан Слесарев И.А., командир 1-й батареи майор Файзул-лин Р.Х., командир 2-й батареи капитан Гашинский В.А.): «Командиры, партийные и комсомольские активисты 3-го зенитно-ракетного дивизиона показали в бою личный пример боевого мастерства, бесстрашия и мужества, умение трезво оценивать сложившуюся обстановку, сумели мобилизовать весь личный состав дивизиона на успешное выполнение боевой задачи, стойкое перенесение всей тяжести и лишений в условиях современного боя». Для этого использовали все формы и методы партийно-политической работы, делая упор на личный пример в бою, на дифференцированный подход к различным категориям воинов дивизиона, особенно к офицерам, сержантам и солдатам ведущих специальностей — офицерам наведения, операторам PC и СРЦ, стартовикам, связистам, водителям тягачей. Личный состав дивизиона в боевых действиях показал высокую слаженность, боевую выучку и умение владеть боевой техникой, мужество и героизм, волю к победе, высокую организованность и дисциплину».

При боевых маневрах дивизиона свертывание и развертывание зенитно-ракетного комплекса осуществлялось быстро, с перекрытием нормативов в несколько раз. На марше при смене огневой позиции дивизиона на тягаче пусковой установки было спущено колесо. Расчет сержанта Дехнича НА сумел в считанные минуты заменить колесо, догнать колонну и первыми развернуть пусковую установку, установить ракеты и привести установку в боевую готовность. Этот же стартовый расчет (сержант Дехнич Н.А., рядовые Датский Н.С., Ерохин А.А., Ста-ровойтов М.А.) в условиях пожара (горели маскировочные сети, обва-ловка стартовой позиции после пуска ракет) с перекрытием нормативов перезарядил ракеты, подготовил их к пуску и ликвидировал огонь на позиции. Несмотря на ожоги, боевыми действиями расчета умело руководил командир взвода лейтенант Чистяков В.Н.

Высокое боевое мастерство показали офицеры наведения лейтенанты Близнюк В.А., Гоголенко А.И. и командир батареи майор Файзуллин Р.Х., операторы PC сержант Лещенко А.П., рядовой Клюйко Н.И., рядовой Побединский А.П., которые в самый критический момент боя, когда велся пуск ракет по цели под углом 70 градусов, сумели обнаружить, захватить и обстрелять цель, которая заходила на боевой курс под углом в 300 градусов, с целью нанесения удара по арабскому зенитно-ракетному дивизиону, входящему в боевую группировку. После боя командование арабской зенитно-ракетной бригады нанесло визит в наш дивизион и горячо благодарило за оказанную помощь в бою, фактическое спасение дивизиона от удара со стороны вражеской авиации.

Боевое мастерство, исключительную психологическую и физическую выносливость проявили воины станции разведки и целеуказания (лейтенант Анисимов И.И., мл. сержант Усе В.Д., рядовые Калюжный НА, Кувшинов И.В., Москаленко В.И.), которые при температуре в кабине более +50 градусов ежедневно обнаруживали и проводили по 80–100 целей, идущих с различными параметрами в условиях интенсивных помех.

В исключительно трудных условиях при ведении боевых действий бесперебойно обеспечивали электроэнергией зенитно-ракетный комплекс личный состав ДЭС (сержант Ивашко Н.И., рядовые Побединский А.П., Бугинскас В.В., Котельников А.К., Меньшаков В.Г.).

Четко и бесперебойно обеспечивали комплекс связью мл. сержанты Бакал В.Г., Пустовалов СВ., рядовые Ловча В.И., Гунту П. В успешном выполнении боевой задачи зенитно-ракетного дивизиона видную роль сыграл водительский состав подразделения: рядовые Баранов В.И., Терехов В.А., Червяков М.В., Осипов Г.П., Меньшаков В.Г., Каримов О.О., Андреев В.Н., Трофимов А.Д.

Успешному выполнению всех боевых задач, стоящих перед зе-нитно-ракетным дивизионом, способствовала инициативная и самоотверженная работа старшины дивизиона Зотова В.П., который сумел обеспечить личный состав дивизиона всеми видами довольствия, бесперебойным питанием и водой, что было исключительно сложно.

Важным фактором боевой готовности и боеспособности, моральной и психологической стойкости личного состава, надлежащей дисциплины, психологической стойкости и организованности был весь комплекс партийно-политической работы, который непрерывно проводился заместителем командира дивизиона по политчасти капитаном Яшиным Анатолием Филипповичем, секретарем партбюро первичной организации майором Файзуллиным Рустамом Хамизуло-вичем, секретарем бюро первичной комсомольской организации лейтенантом Леонтьевым Александром Кирилловичем. И, конечно, душой этого боевого коллектива был командир зенитно-ракетного комплекса коммунист Комягин Г.В. Богатый жизненный и командирский опыт, компетентность, справедливая требовательность к подчиненным значительно отличали его от других командиров. Ему было присуще и такое качество, как постоянный поиск новых неординарных решений задач, стоящих перед зенитно-ракетным дивизионом. Он был автором ряда ценных рационализаторских предложений в вопросах организации взаимодействия с приданными средствами ПВО (ЗСУ-23 «Шилка», «Стрела-2») с зенитно-ракетным дивизионом египетской ПВО, в организации системы визуального наблюдения, в методах борьбы с радиопомехами. Майор Комягин явился инициатором пересмотра методики боевой работы расчетов, функциональных обязанностей номеров боевых расчетов при свертывании и развертывании подразделений, проведении контроля на функционирование зенитно-ракетного комплекса. Все новое, что было внесено в боевую работу расчетов, позволило в 4–5 раз сократить временные нормативы по боевой работе, значительно поднять мобильность зенитно-ракетного комплекса. А это было так важно для успешного исхода борьбы с сильным и коварным врагом.

Учитывая уровень боеготовности и боеспособности зенитно-ракетного дивизиона, положительные качества командира Комягина, командование бригады и соединения решили без колебаний включить в маневренную группировку зенитно-ракетного комплекса именно этот дивизион, как лучший для выполнения весьма ответственной боевой задачи.

В непосредственной подготовке зенитно-ракетного дивизиона к выходу в зону Суэцкого канала участвовали офицеры командования и служб соединения и бригады (полковники Заборин, Демин, Вириме-ев, Жайворонок, подполковники Тарасов, Чеканский, капитан Кирьянов и другие). Большая работа была проведена и офицерами политотдела во главе с полковником Михайловым В.Г.

Боевой опыт личного состава зенитно-ракетного комплекса был оперативно обобщен и передан в другие дивизионы, которые включались в маневренную группировку для ведения боевых действий в зоне Суэцкого канала. Боевой опыт этого дивизиона, как и дивизиона капитана Маляука имел большое значение для ведения дальнейших боевых действий в приканальной зоне, в победе над израильской авиацией в боях 5 июля, 18 июля и 3 августа 1970 г.

 

М.В.Рябов

«Не забудь, станция Хататба»

Человеческая память — явление удивительное. Случается, что при переводе никак не можешь вспомнить эквивалент какого-нибудь слова, хотя оно регулярно встречается тебе в тексте или как говорят, постоянно «на слуху». А бывает наоборот. Слово, которое всего лишь однажды где-то услышал или прочитал, вспоминаешь практически синхронно, как только оно встречается тебе второй раз.

Но есть слова, которые запоминаются сразу и на всю оставшуюся жизнь. Таким стало для меня арабское слово «Эль-Хататба» — название небольшой железнодорожной станции, расположенной по соседству с одноименной египетской деревушкой, одной из многих, жадно «припавших» своими домишками и полями с посевами, как губами, к водам великого Нила. Оторваться нельзя, иначе — мучительная смерть от жажды под палящими лучами африканского солнца. Недаром на Востоке говорят: «Не земля дает жизнь, а вода».

В августе 1969 года, после двух лет учебы в Военном институте иностранных языков (ВИИЯ), я, 19-летний мальчишка, с группой своих однокурсников впервые ступил на землю «страны пирамид» в качестве стажера-военного переводчика арабского языка. В тот период своей современной истории Египет вместе с Сирией и Иорданией находился в состоянии вооруженного конфликта с Израилем, получившего название «войны на истощение». Поддерживавший арабские страны Советский Союз оказывал Египту широкомасштабную военную помощь. Египетская армия была оснащена практически только советским оружием. По всему фронту и в тылу, в одних окопах и штабах сидели вместе египетские военнослужащие и советские военные советники, специалисты и переводчики. Один из моих тогдашних коллег, ныне известный журналист, ведущий информационной программы радиостанции «Маяк» Евгений Грачев, очень емко и пронзительно описал эту ситуацию в сочиненной им и мгновенно распространившейся среди наших «египтян» песне «Эль-Кантара»:

…9 марта 1970 г. я прибыл на новое место службы — военно-воздушную базу Каиро Уэст. Здесь мне предстояло исполнять обязанности переводчика дежурного расчета командного пункта зенитной ракетной бригады, входившей в состав советского соединения ПВО, направленного в Египет решением руководства СССР по личной просьбе президента Гамаля Абдель Насера.

После представления командиру бригады полковнику Жай-воронку Борису Ивановичу, заместителю командира бригады полковнику Пожидаеву Ивану Егоровичу, начальнику политотдела полковнику Пробылову Ивану Васильевичу и дежурившему в тот день на КП начальнику штаба подполковнику Ржеусскому Эдуарду Михайловичу весь оставшийся день меня опекали молодые офицеры-связисты Виктор Кривое и Вячеслав Бабин. Последний и на ночлег устроил со своим взводом в одном из самолетных ангаров.

Но спать в ту ночь не пришлось. Уже без четверти двенадцать я стоял на КП перед начальником штаба:

— Михаил! Ты знаешь такую железнодорожную станцию Хататба?

— Нет, не знаю.

— Может быть, встречалось тебе где-нибудь это название?

— Нигде и никогда.

— Ну, тогда слушай приказ.

И Эдуард Михайлович Ржеусский (он же, по всеобщему определению, «штаны-парашютом, глаза-помидором») коротко поставил задачу «ударной группе» в составе главного инженера бригады майора Тарасова Леонида Дмитриевича, его заместителя капитана Латышева Виктора Ивановича и меня. Нам предстояло выехать на машине из Каиро Уэста по направлению к Александрии, через 40 километров повернуть направо и затем, никуда не сворачивая, ехать прямо до станции Эль-Хататба. Туда, по поступившим сведениям, этой ночью должен был придти эшелон с нашими «изделиями». Необходимо было подтвердить получение данной информации арабской стороной и договориться с начальником станции о порядке разгрузки-погрузки.

После столь исчерпывающего «целеуказания» нам оставалось только забраться в машину и, разрезая светом фар почти ощутимую «тьму египетскую», мчаться выполнять полученное задание.

Мы, естественно, так и сделали. Но, проехав 40 километров по пустынной дороге Каир-Александрия, не обнаружили даже намека на поворот. С таким же успехом преодолели еще 5 километров. Подумали, может быть, пропустили его. Вернулись на 20 километров назад. Результат тот же. В конце концов проклятый поворот был обнаружен и таким образом посрамлен на… 60-м километре от Каиро Уэста.

Дальше — больше. Через несколько километров после поворота подъезжаем к развилке. Вот уж, поистине, если не повезет, то и на верблюде собака укусит. Решили взять влево. Через четверть часа пути все втроем начинаем инстинктивно понимать, что заехали не туда. Возвращаемся к развилке и забираем вправо. Вдруг, о, удача, догоняем остановившуюся на минуту египетскую армейскую колонну. Пулей вылетаю из машины и бегу за идущем вдоль колонны майором. Как оказалось, не хватило совсем немного. Действительно, через пять минут проезжаем деревушку, пересекаем железнодорожные пути, спускаемся вниз и… оказываемся на берегу Нила. Станция же так и не появилась. Но, как говорится, нет худа без добра. Впереди по курсу различаем знакомый силуэт застывшей на дороге радий-ной машины. После долгих расспросов из-за закрытой наглухо двери и уговоров с нашей стороны радиостанция открылась, и в половине третьего ночи увидели два измученных, но изумленных, светящихся неподдельной радостью лица коллег из соседней бригады, которых оставили охранять столь несовершенный экземпляр автомобильной техники. Чуть ли не со слезами на глазах ребята просили нас оперативно связаться со своей бригадой, чтобы их, как можно быстрее забрали с «места вынужденной дислокации». Мы клятвенно пообещали, что, как только вернемся на наш КП, то сообщим об этом ночном «рандеву» их отцам-командирам, что свято выполнили.

Тем не менее, станция Эль-Хататба продолжала оставаться для нас «терра инкогнита». Тогда было принято самое мудрое в тех условиях решение: вернуться чуть назад и ехать прямо по железнодорожным путям. Так, наш «газик», как заправский паровоз, прогромыхал в абсолютной тишине до платформы, и в три часа ночи, наконец-то, постучались в дверь помещения дежурного по станции. Четверть часа ушло на то, чтобы разбудить спящего ну очень крепким сном «ночного начальника» и объяснить ему, кто мы такие и что от него хотим. Когда же до него дошло, о каких «изделиях» идет речь, он тут же окончательно проснулся и уже вразумительно ответил, что никакой информации пока не получал, но, возможно, об этом знают на находящейся в паре километров отсюда товарной станции. На этом с ним расстались, пожелав дальнейших приятных сновидений.

Добравшись затем до товарной станции Эль-Хататба и обнаружив на воротах окружающей ее ограды огромный амбарный замок, наша группа поняла бесплодность своих притязаний, по крайней мере до утра, на получение какой-либо важной для нас информации. Поэтому с чувством честно, хотя и не до конца исполненного долга, даже не заснули, а просто забылись на время: кто, скрючившись поудобнее прямо в машине, а кто, расстелив на египетском песочке не менее египетскую шинельку. Утром, восстав ото сна и позавтракав традиционным «сухим пайком», холодным как весенняя ночь в пустыне, стали ждать начальника товарной станции. К сожалению, он тоже ничего конкретного сообщить не мог. Нам оставалось только возвратиться на свой КП и доложить обстановку на ЦКП ПВО в стольный град Каир. Но «закон подлости» сработал и на этот раз. Буквально через день оттуда сообщили, что наши «изделия» уже стоят на товарной станции Эль-Хататба». И началось…

Почти месяц я был единственным переводчиком в бригаде. Поэтому приходилось до обеда дежурить на КП у планшета боевой обстановки, а потом уезжать на теперь уже хорошо знакомую станцию Эль-Хататба, всю ночь напролет перегружать наши ракеты из эшелона на транспортнозаряжающие машины и уже к 5–6 часам утра доставлять их на базу, чтобы не «светиться» в дневное время суток.

Через неделю, завершив последний рейс и вместе с Л.Д.Тарасовым и В.И.Латышевым доложив о выполнении задания, я пошел в оборудованную на КП «комнату отдыха», ставшую для меня на это время постоянным местом жительства. Не успел упасть на кровать, как завыла сирена оповещения: израильские самолеты в очередной раз вторглись в воздушное пространство Египта. Последнее, что успел услышать: быстрые шаги, голос начальника разведки бригады майора Олега Иосифовича Шевченко: «Михаил, вставай, налет!» и буквально тут же, как всегда по-отечески заботливый тенорок Б.И.Жайворонка: «Подожди. Пускай хоть минут пятнадцать поспит». На этих словах я «провалился».

Так закончились мои первые дни на новом месте службы. Впереди была большая и трудная для всех нас, русских и египтян, совместная боевая работа на командном пункте бригады в Каиро Уэсте и в ударной группировке на Суэцком канале. В эти дни было все. Были сбитые «Фантомы», «Скайхоки», «Миражи». Была радость победы и гордость за наше оружие, за тех, кто его разработал, произвел и прекрасно им овладел. Были споры до хрипоты, кто сбил, и «смакование» деталей успешного боя. Были ошибки и стечения обстоятельств, порой трагические.

Не забыть, как тщетно я пытался обнаружить на планшете заявочных самолетов или узнать у находившихся с нами вместе на КП египетских дежурных расчетов (летчиков, зенитчиков-ракетчиков и зенитчиков-артиллеристов), чей «борт» вдруг «повели» наши планшетисты с курсом прямо на Кайро-Уэст. Кто в боевой обстановке, в оставшиеся до принятия решения и команды «Пуск» считанные минуты мог подумать, не говоря уже о том, чтобы знать, что этот египетский «борт» с нашей базы, уходивший «по маршруту» на Средиземное море, не был оборудован самолетным радиолокационным за-просчиком-ответчиком, сопряженным с имеющейся в бригаде системой опознавания «свой-чужой»… Была, к великому сожалению, испытана и боль утраты от гибели наших боевых товарищей. Война — жестокая штука… Но главная цель была достигнута. В августе 1970 г. Израиль и Египет подписали соглашение о перемирии.

Потом для меня и моих сокурсников был год «передышки» на Родине. А после окончания третьего курса последовало присвоение первичного воинского звания «младший лейтенант» и возвращение в Египет, снова в зону боевых действий, в землянку на Суэцком канале. В это раз, в 1971–1972 годах, я обеспечивал работу по совершенствованию боевой подготовки войск и планированию армейской наступательной операции с форсированием водной преграды в штабе 3-й полевой армии. Это была часть той самой стратегической операции вооруженных сил Египта, которую они осуществили в «октябрьской войне» 1973 г., форсировав Суэцкий канал, преодолев «линию Барлева» и захватив плацдармы на восточном берегу.

Затем, в 1972–1973 годах, пришлось вернуться к старой «специальности» и работать на 333-м предприятии, где проводились ремонт и доработка наших зенитных ракетных комплексов. В августе 1973 г. я убыл домой, а через два месяца, в октябре, с началом боевых действий между арабскими странами и Израилем, опять сидел неделю на казарменном положении, «на чемоданах», вместе со своими боевыми друзьями, ожидая третьей командировки в Каир за последние четыре года. Но в этот раз «стариков» оставили заканчивать весьма затянувшийся курс учебы, а послали молодежь.

В общей сложности период обучения в ВИИЯ составил 7 лет. Такой «феноменальный» результат был достигнут только благодаря личному вмешательству тогдашнего Министра обороны СССР Маршала А.А.Гречко. В январе 1974 г., приехав в институт и узнав о продолжающемся там обучении группы арабистов набора 1967 года, он приказал командованию обеспечить освоение этими «заучившимися донельзя» слушателями программ второго семестра 4-го и всего 5-го курсов за один семестр. Так, летом 1974 г. мы, наконец, стали дипломированными военными переводчиками-референтами и вышли из-под родного крыла нашей «альма-матер» в самостоятельную жизнь.

Мой «внутренний голос» недоуменно спрашивает меня, а стоило ли вообще рассказывать об известной только пишущему и еще некоторым людям о какой-то небольшой железнодорожной станции, пусть даже и в Египте. Не лучше ли было написать о том настоящем, тесном сотрудничестве и взаимодействии, о тех искренних отношениях дружбы, взаимного уважения, боевого братства, которые установились между советскими и египетскими военнослужащими и свидетелем которых был сам автор. Здесь, правда, приходят на память и пережитые, чрезвычайно трудные для наших отношений дни. Так, в июле-августе 1972 года, в соответствии с принятым руководством Египта решении о прекращении миссии советского военного персонала, пришлось обеспечивать эвакуацию сослуживцев домой, а потом в составе небольшой группы военных специалистов оставаться в стране, за которую всего-то два года назад воевал, и читать, слышать в адрес своей Родины такое, что рука, порой, не поднималась писать перевод. Но это уже «большая политика». Да и кто старое помянет…

Я всегда с большой теплотой и самой искренней и глубокой благодарностью вспоминаю всех египетских генералов и офицеров, с которыми довелось работать в течение трех лет пребывания в стране. Они не просто военнослужащие армии страны пребывания, которых и которым переводил. Для меня они прежде всего были и продолжают до сих пор оставаться в памяти моими учителями, у которых я учился живому арабскому языку.

Хотелось же сказать вот о чем. Наверное, у каждого из нас есть некая «точка отсчета», которая определяет порой весь твой жизненный путь как человека и специалиста. После арабо-израильского конфликта мне, волею судеб, пришлось пережить в течение 5 месяцев сомалийско-эфиопский вооруженный конфликт и, теперь уже на основании решения руководства Сомали о прекращении миссии советского военного персонала, самому в ноябре 1977 г. эвакуироваться с последним самолетом из этой, некогда дружественной нам страны. Потом, в течение двух с половиной лет, пришлось быть свидетелем и до некоторой степени участником ирано-иракского вооруженного конфликта. Тогда, особенно во время бомбежек Багдада и его пригородов иранской авиацией, постоянно вспоминалось «жаркое лето 1970 года».

И в Ираке, в октябре 1980 г., пришлось обеспечивать эвакуацию. В этот раз, правда, убывали домой только наши жены и дети. Сами советские военные специалисты также были предупреждены о необходимости, по чрезвычайно «актуальному» в условиях Ирака специальному сигналу «Финик», быть в готовности к эвакуации на Родину. Но обошлось…

Так вот, уже после египетских событий я осознал, что для меня упомянутой «точкой отсчета» стала служба, позволю себе сказать, в нашей, «кайро уэстовской» зенитной ракетной бригаде. Закалка, психологическая и профессиональная, полученная в те дни в пустыне под Каиром и на Суэцком канале, среди русских и египтян — прекрасных людей, офицеров, специалистов — очень помогла потом в службе и продолжает помогать в жизни. Да простят меня за то, что не могу перечислить этих людей пофамильно. Искренняя моя благодарность и низкий поклон всем живым и светлая память тем, кого уже среди нас нет.

А символическим выражением этой самой «точки отсчета», равно как и моей неослабевающей с годами любви к ставшему даже в какой-то степени родным Египту служит простое арабское слово, название небольшой железнодорожной станции, расположенной по соседству с одноименной деревушкой, одной из многих, жадно «припавших» своими домишками и полями с посевами, как губами, к водам великого Нила… Именно поэтому помнил, помню и всегда буду помнить свою первую ночь на Кайро Уэсте и последние слова, услышанные перед тем, как подняться из «преисподней» командного пункта и сесть в машину: «Не забудь, станция Хататба!»

 

И.Т.Саенко

В одной лямке со всеми

После получения приказа о зарубежной командировке и формирования технического дивизиона, перед его командиром Назаретяном P.P. и мною — его заместителем по политической части — встала задача: подготовить личный состав, сплотить его в единый коллектив, укрепить воинскую дисциплину и повысить боевое мастерство и уровень владения техникой.

Трудность заключалась в том, что люди прибыли из различных частей, и многих мы совершенно не знали. Кроме того, 80 % личного состава и 60 % офицерского состава не соответствовали специальности и работу нашего комплекса совершенно не знали. Большую озабоченность вызывал личный состав взвода подвоза, который был тоже набран из различных частей. В этом подразделении не сложился еще настоящий воинский коллектив, да и сам его командир старший лейтенант Чекалов Ю.Н. не имел опыта работы с людьми. Все эти и другие вопросы настораживали командование дивизиона. Сроки были весьма короткие, так что весь этот период был насыщен различного рода мероприятиями, имевшими целью изучение материальной части и совершенствование боевого мастерства, укрепление воинской дисциплины, материальное обеспечение, культурное проведение досуга, (прослушивание радио, чтение газет и журналов, просмотры кинофильмов и др.), медицинское обеспечение и т. д.

А для этого необходимо было изучить индивидуальные особенности каждого члена коллектива, выбрать оптимальное время для проведения тренировок и отдыха.

На протяжении всего периода службы, на всех ее этапах и во все ее моменты необходимы были четкие скоординированные действия, что могло быть достигнуто благодаря огромной профессиональной и воспитательной работе. При подготовке и проведении вышеуказанных мероприятий проводились собрания с офицерским составом, сержантами и личным составом. Были тщательно подобраны партийный и комсомольский активы во главе с секретарями. Были подобраны комсгрупорги и редакторы боевых листков.

Секретарем первичной партийной организации был избран капитан Аверьянов Василий Александрович, а его заместителем — капитан Милинис Владимир Владимирович. Секретарем комсомольской первичной организации был избран рядовой Алейников Петр Владимирович. Было избрано комсомольское бюро в составе сержанта Костенко А.С., мл. сержанта Шлюшкина А.С., сержанта Лобова В.И., сержанта Стрельника В.П., Комсгруппоргами были избраны Зе-нищев В.И., рядовой Михайлов B.C., рядовой Лосев В.А., рядовой Рожин Б.Н. Агитаторами были назначены сержант Поряков В.П., рядовой Панов В.М., ефрейтор Ахмеров И.Х., рядовой Рапай Ю.А.; редакторами боевых листков — рядовой Романович В.П., рядовой Задесенец Н.Г., рядовой Соколов В.В., ефрейтор Ступко А.А.

Работа партийных и комсомольских организаций была подчинена решению поставленной задачи. Партийный и комсомольский актив являлись вожаками и примером для всего личного состава на протяжении всей службы и в самые решающие моменты во время боевых действий или в других напряженных и ответственных ситуациях. В связи с тем, что все эшелоны в пути следования были радиофицированы, регулярно выпускалась радиогазета. Несмотря на тщательное планирование всех операций и попытку предусмотреть все возможные варианты, неожиданно возникали различные проблемы и вопросы, оперативному решению которых всегда способствовали начальник политотдела Пробылов И.В., майор Назаров, майор Зубов В.А. и капитан Логачев B.C. Они регулярно посещали дивизион и оказывали всевозможную помощь. Неоценимая работа проводилась командиром дивизиона Назаретяном, который держал под контролем ситуацию и все вопросы, касающиеся личного состава. Важнейшими вопросами, как всегда, являлись боеготовность, дисциплина, обеспечение личного состава питанием и всеми видами довольствия, медицинское обслуживание, техника безопасности и т. д.

Все это положительно сказалось в нашей дальнейшей работе. Еще перед отправкой в ОАР на полигоне в короткие сроки было выпущено 52 ракеты при учебных стрельбах без единого отказа в работе и без замечаний со стороны командования. После успешного выполнения первоначальной задачи личный состав отправился в ОАР в количестве 10 офицеров и 14 сержантов и солдат. В пути следования в наш дивизион зачислили еще 51 человека, в основном шоферов. Сразу возник вопрос укомплектования отделений, расчетов, а также обучения их боевой работе. В это же время была получена боевая техника и 3 боевых комплекта ракет.

Времени для освоения навыков и реализации перечисленных выше задач, по существу, не было, если не считать 3-х суток, проведенных в пути следования. Впереди предстояли боевые действия. График занятий был очень плотным, офицерский состав принимал зачеты с оценками. Использовались различные формы занятий, например, устраивали викторины по знанию техники, что способствовало выявлению деловых и моральных качеств личного состава. Офицеры, специалисты разработали сокращенные графики проверок КИПС и приведения всех технических средств в боевую готовность. Было организовано выступление лучших операторов, номеров, они делились опытом работы на полигоне. Ежедневно подводились итоги учебы, анализировались ошибки, что усиливало эффективность занятий.

Много работы выпало нашему фельдшеру рядовому Красницкому В.Б. Тяжелые климатические условия могли вызвать эпидемии желудочно-кишечных заболеваний и массовые поражения кожи из-за укусов полчищ комаров. Постоянные профилактические мероприятия различной направленности снимали или существенно снижали влияние указанных факторов.

По прибытии в Александрию каждый член коллектива, каждый солдат знал, что ему делать, и поэтому никакой суеты не было. Были сформированы колонны и назначены ответственные за них, был проработан и вопрос охраны колонны на марше. Быстро разгружалась техника, имущество, своевременно формировались и отправлялись колонны по местам назначения.

При разгрузке особенно отличился крановщик рядовой Кельин В.И. Он несколько суток подряд работал на кране с большим энтузиазмом и сноровкой практически без отдыха. Вся техника и имущество были разгружены в предусмотренный срок. Особенно отличились в работе Ахмеров И.Х., Стрельников В.П., Нозуренков С.П., Леукин А.Н., Алейников П.И., Истошин Г.В., Костенко А.С., Романович В.П. и многие другие. Особенно хочется отметить большую организаторскую и четкую работу командира дивизиона Назаретяна. Он руководил разгрузкой, формировал колонны, инструктировал водителей и отправлял по местам назначения. Конечно, было непросто: чужая страна, неизвестная местность, ночное время, никакого освещения. Четко работали все. Нельзя не отметить начальников колонн старших лейтенантов Малиниса В.В. и Работнова В.А., водителей Талипова Н.Х., Ступко А.А., Иванчишина Д.К., Лобова В.И., Морозова В.А. и других. Все четко выполняли команды, никто не жаловался на трудности.

На второй день был развернут технологический поток по полевому варианту, и началась боевая работа. В очень короткие сроки была организована служба быта и медицинское обеспечение.

В период с 8-го по 20-е марта в соответствии с планами командования нашим техническим дивизионом было подготовлено (собрано и покрашено) и выдано более 80 ракет. Личным составом взвода подвоза были совершены длительные марши с перевозкой в таре № 1 около 200 ракет. Кроме того, было перевезено большое количество тылового имущества. Перевозили боевую технику советских и египетских огневых дивизионов. Ездили в ночное время без освещения. Приходилось работать сутками без отдыха, а иногда и без нормального питания. К тому же дороги постоянно засыпало песком. Несмотря на длительные рейсы, вынужденный сбой режима питания и отдыха, водители с поставленной задачей справились успешно.

Как следует из сказанного выше, перевозились ракеты в разобранном виде, в таре № 1. Быстрая сборка, покраска и массовая выдача ракет стала возможной благодаря тому, что основной костяк дивизиона — 10 офицеров и 14 сержантов и солдат — прошли специальные занятия и были хорошо подготовлены к боевой работе. Каждый из них знал все операции процесса и мог заменить любого из цепочки. Работу по сборке ракет надо было выполнять очень быстро, так как в любой момент можно было ожидать налета самолетов противника. Таким образом, правильно рассредоточив обученный личный состав среди слабо квалифицированных членов коллектива, в условиях новой передислокации и массовой выдачи ракет одним расчетом КИПС, удалось добиться высокой производительности потока — одна ракета в час. Руководящий актив работал самоотверженно, смог мобилизовать весь коллектив на интенсивный труд, в результате невозможное стало возможным.

22 марта 1970 г. дивизион передислоцировался из Ам-рина в Кайро-Уэст, где развернул технологический поток с производительностью 16 ракет в час. Технический дивизион своевременно обеспечивал боевые дивизионы ракетами, своевременно производил проверки на огневых позициях. Водительский состав, кроме подвоза ракет в боевые дивизионы, часто перевозил их технику на другие места передислокации. Изменение огневых позиций боевых дивизионов способствовало успешному выполнению задуманных операций.

Кроме подготовки и подвоза ракет на огневые позиции технический дивизион систематически перевозил боевую технику египетских дивизионов. Таким образом, многие из личного состава технического дивизиона постоянно находились на огневых позициях боевых дивизионов и также подвергались опасности попасть под бомбежку.

В период ведения боевых действий расчеты КИПС более 15 раз выезжали в приканальную зону (зону Суэцкого канала) для проверки ракет прямо на пусковых установках, а водители постоянно находились в боевых дивизионах. И здесь показали свое умение, мастерство и смелость старшие лейтенанты Милинис, и Работнов, номера расчетов Поряков В.П., Алейников П.В., Романович В.П., Истошин Г.В. и Быстрое В.В. Они успешно справлялись с поставленными задачами. Все ракеты (13 штук), пущенные по самолетам противника, сработали без отказа, поразив заданные цели. Это результат длительной и тщательной работы.

Командир боевого дивизиона — Герой Советского Союза — Попов Константин Ильич целовал и горячо благодарил командира технического дивизиона Назаретяна за отлично подготовленные ракеты. И до сегодняшнего дня все офицеры боевых дивизионов при встрече крепко жмут руки и благодарят за подготовку и подвоз ракет и другую помощь. И это понятно: успех в решении крупной задачи зависит от работы каждого участника операции. Каждый момент здесь важен, пустяков нет. Я горжусь тем, что мне пришлось служить вместе с этими героями. Я многому научился у них.

 

В.В.Толкачев

На боевой вахте в Порт-Саиде

Вспоминается лето 1967 года. С началом египетско-израильских боевых действий в Средиземное море для боевой работы готовились и отправлялись из Севастополя корабли для усиления нашей эскадры, уже находившейся там. Об этом было довольно широко известно, и многие на флоте хотели испытать себя в настоящем деле. На кораблях было много молодежи, которая стремилась в открытое море, хотела увидеть новые страны и получить новые впечатления. Лавры фрегата «Паллада», где прекрасно описана романтика дальних морских путешествий и приключений, многим не давали покоя.

На моем корабле (эскадренном миноносце «Отзывчивый»), стоявшем в это время в заводском доке, прошли по всем боевым частям собрания личного состава, и на мое имя поступили рапорты с предложениями ускоренно ввести корабль в строй и добиться направления в Средиземное море.

Утром при докладе командиру бригады я высказал желание экипажа быстро закончить ремонт и уйти на боевую службу. Комбриг воспринял это «с улыбочкой», но пообещал доложить по начальству. Однако, вышестоящими начальниками наш патриотический порыв тогда поддержан не был.

В этот период дома я бывал редко, так как кроме многих дел на корабле у меня много времени отнимала подготовка к экзаменам в Военно-Морской Академии, где я заочно учился в то время. В конце октября 1967 года я уехал в Ленинград, где сдал экзамены за первый курс. Поездка в Ленинград запомнилась еще и тем, что она совпадала с пышным празднованием 50-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Возвратился я в Севастополь накануне 1968 года.

Этот год ознаменовался многими событиями. После выхода из дока корабль был поставлен у минной стенки для завершения ремонта и последующего проведения ходовых испытаний. Из 230 человек по штату на корабле было всего 90 офицеров и матросов.

Поэтому самым трудным был вопрос укомплектования эсминца личным составом, особенно офицерами. Сверхсрочники почти полностью отсутствовали. В апреле ремонт был закончен, подошло время выхода в море, а личным составом он так и не был укомплектован. Пришлось создавать временные группы специалистов, снимая их с других кораблей. С их помощью провели ходовые испытания, и корабль снова стал к минной стенке. Когда он был полностью укомплектован офицерским составом, приступили к отработке курсовых задач с целью подготовки к выходу на боевую службу.

После интенсивной подготовки эсминец 25 октября 1968 г. вышел из Севастополя в боевой поход. Черное море и проливную зону (Босфор и Дарданеллы), а затем и Мраморное море прошли нормально, но в отдельных местах обстановка была напряженная из-за большой интенсивности движения судов разных стран.

Боевая служба началась в известной всем морякам (кто нес службу в то время в Средиземном море хоть раз) точке № 5 (южнее Греции). А через день я получил указание следовать в военно-морскую базу Египта — Порт-Саид. Там я приступил с начала ноября 1968 года к выполнению боевых задач, поставленных перед кораблем для содействия египетской стороне в боевых действиях против Израиля. Среди этих задач были: огневая поддержка морской пехоты, высаживаемой с десантных кораблей, разведка в восточной части Средиземного моря и др.

В Порт-Саиде командир нашего дивизиона капитан 1 ранга Букин и я нанесли визит командиру военно-морской базы — господину Саиду (носившему по случайному совпадению имя подчиненной ему военно-морской базы), который, в свою очередь, на следующий день нанес ответный визит на наш корабль. Этот дипломатический ритуал — обмен визитами — был для меня первым таким опытом, но все прошло нормально, а сам командир военно-морской базы господин Саид произвел хорошее впечатление. Как потом я узнал, он учился в СССР и симпатизировал нашей стране, хотя и не демонстрировал этого.

Командиром базы он был назначен после того, как, будучи командиром дивизиона ракетных катеров советской постройки, успешно провел бой против израильского эскадренного миноносца «Эйлат» и потопил его. В дальнейшем он оказался одним из перспективных руководителей ВМФ Египта.

Перед Октябрьскими праздниками меня с двумя офицерами пригласил к себе домой советник командира базы капитан 1 ранга Старшинов. В непринужденной обстановке мы ближе познакомились и обменялись полезной для всех нас информацией. А 7 ноября я пригласил советников с семьями на корабль, и мы вместе отпраздновали этот день.

На рейде перед входом в Суэцкий канал, где было определено постоянное место для нашего корабля, ежедневно проводились учения и тренировки по связи, а по карте — подготовка к высадке и огневой поддержке десанта, сопровождавшаяся периодически фактическим спуском на воду десантных средств.

Израильтяне систематически обстреливали зону канала из артиллерийских орудий, постоянно совершали авиационные налеты, поэтому на корабле часто приходилось играть боевую тревогу.

Наиболее ярким эпизодом за период пребывания корабля в Порт-Саиде было участие в учебной операции «Вихрь» совместно с судном-разведчиком типа рыболовного траулера. Разведчик походил часа два курсом, фиксируя состояние средств ПВО Израиля в спокойном состоянии. Затем примерно в час ночи вышли в исходную точку для прохождения вдоль территориальных вод Израиля. Ночь была темная, изрядно штормило. Командование эскадры уже начало о нас беспокоиться. Корабль был однотипным с ранее переданным Египту эскадренными миноносцами из состава Черноморского флота. Поэтому существовала опасность, что израильтяне могут нас атаковать и потопить в отместку за потопленный египтянами «Эйлат». Тем более, что в это время с Каирского аэродрома бомбардировщики имитировали налеты на израильскую территорию, побуждая ПВО Израиля к раскрытию своих позиций, которые и фиксировал траулер-разведчик.

В конце февраля 1969 года корабль перешел из Порт-Саида в Александрию, где планировалось пройти легкий ремонт и докова-ние. Судоверфь в Александрии была модернизирована (практически заново построена) с помощью Советского Союза, на ней планировалось строить небольшие суда и ремонтировать военные корабли, в том числе и крупные, по заказам ВМФ СССР. Как раз первым из боевых кораблей, который прошел ремонт и докование на этой верфи и был мой «Отзывчивый».

После выхода из дока и за два дня до ухода корабля из Александрии в Севастополь на корабле мы устроили прощальный ужин, на котором были директор судоверфи, его консультант — советский специалист Иванов и мой однокашник по училищу имени М.В.Фрунзе — командир бригады подводных лодок В.Шакуло. Прием прошел в весьма дружеской обстановке, мне и нескольким офицерам директор судоверфи подарил наручные часы, а мы преподнесли флотские сувениры — модели парусников и вымпел «ОАР-СССР», что особенно пришлось к месту и времени, так как директор был председателем Общества египетско-советской дружбы.

Все эти события совпали с датой моего сорокалетия. А через два дня мы были уже в море на пути из Александрии в Севастополь. Корабль наш шел легко — его корпус был чист после докова-ния, и он стремился поскорее вернуться домой! У причала нашей родной минной стенки — нас встречало начальство, наши семьи и духовой оркестр. А на другой день я уже в кругу своей семьи отмечал свой день рождения.

К 20 апреля 1969 года я собрался было ехать в Ленинград сдавать экзамены за второй курс Военно-Морской Академии, но неожиданно мне было приказано подготовить корабль к выходу снова в Средиземное море для участия совместно с кораблями египетского флота в учениях, в том числе в артиллерийских стрельбах по берегу. Выход был назначен на 13 мая 1969 года, прибытие в Александрию — 15 мая 1969 года.

В 10 часов утра 13 мая 1969 года корабль вышел из Севастополя, прибыл в назначенный срок в Александрию и сразу приступил к проведению показательных стрельб для командного состава флота в районе Абу Кира. Первую подготовительную стрельбу провели еле-еле на оценку «удовлетворительно», чему сами удивились. После анализа установили, что карты, которыми мы пользовались, были устаревшими, не соответствующими береговым ориентирам, которые мы использовали в качестве вспомогательных точек наводки. Пришлось провести еще один выход на тренировку, но без фактической стрельбы.

В день показательных стрельб погода выдалась у Абу Кира превосходная. Стрельба во всех отношениях была проведена на «отлично». По окончании стрельбы первыми нас бросились поздравлять египетские офицеры.

В Александрию мы возвратились с чувством исполненного долга. Успех сопутствовал нам и в совместном учении с кораблями египетского флота. 15 июня мы возвратились в Севастополь, а через несколько дней я уехал в Ленинград сдавать экзамены за второй курс и погашать другие задолженности по учебе, которые накопились за этот период.

 

Н.Ф.Федоренко

У истоков военной связи в Египте

22 февраля 1970 г. меня вызвали к Начальнику управления организации оперативной связи ГШ, генерал-майору Безручко П.С., у которого мною был получен приказ сдать должность и быть готовым отправиться в заграничную командировку в должности заместителя начальника связи по радио. Инструктаж и конкретные задачи я получил от старшего офицера радиоотдела полковника Иванова А.А., в настоящее время генерал-полковника в отставке. Из беседы я понял, что меня направляют в Египет (ОАР) в распоряжение Главного военного советника генерал-полковника Катышкина.

На базе полевого узла связи ГШ из частей связи центрального подчинения был сформирован узел связи, который должен был в Египте обслуживать аппарат Главного военного советника. На эту структуру возлагались очень большие задачи, поскольку за пределами нашей страны функционировала крупная группа военных советников, и поддержание устойчивой связи с нею придавалось большое значение. Многих офицеров и старшин, которыми комплектовался узел связи, я знал лично по службе. Это были мастера своего дела, специалисты высокой квалификации. Формирование узла связи закончили к исходу дня 24 февраля, технику замаскировали под сельскохозяйственные машины и выстроили в маршевую колонну.

Ночью 25 февраля весь отряд прибыл на московскую грузовую станцию «Красная Пресня», где и погрузился в полном составе в эшелон, а утром мы уже были далеко от Москвы. Все делалось в обстановке повышенной секретности. Маршрут следования был известен коменданту железнодорожной станции только на один перегон до смены локомотивной бригады. Во время следования было очень мало остановок, нас везли быстро, так что 27 февраля мы были уже в порту г. Николаев.

По прибытии техника была быстро разгружена с платформ и переправлена на причал, где ее уже ждал огромный теплоход «Александр Пушкин». Его многоярусные трюмы поглотили машины, вооружение, личный состав не только нашего узла связи, но и других подразделений войск ПВО, которые следовали вместе с нами в одном направлении.

Когда закончилась хлопотная и утомительная погрузка на морозе с пронизывающим ветром, всех нас переодели в гражданскую одежду, и у трапа мы сдали все, что могло выдать в нас советских военнослужащих — форму, документы, письма, записные книжки и пр. Это как-то отрезало от привычного бытия и сулило что-то необычное, к чему следовало подготовиться. Благо несколько дней пути должны были позволить свыкнуться с мыслью, что жить и служить придется вдали от родимых пенатов.

Морской переход прошел спокойно, нам даже удалось кое-как отдохнуть во время не столь уж длительного путешествия, хотя показываться на Божий свет мы не могли по понятным соображениям. Время прошло быстро, и вот в первые дни марта теплоход «Александр Пушкин» бросил якорь в египетском порту Александрия. Всего несколько дней назад в Николаеве был мороз 18 градусов, от которого еще не все отошли, а в Александрии было 18 градусов тепла, что всех нас удивило и очень обрадовало. Многое здесь было новым, даже экзотичным, особенно на фоне быстрой смены декораций. Ехали мы делать привычную работу, но душу каждого томили ожидания и предвкушения неизведанного, знакомство с которым началось сразу по высадке, хотя вникать в детали было некогда. Ведь сразу же по прибытии активно приступили к разгрузке техники, ее маскировке и построению в походную колонну прямо на причале. Тут же нас переодели в египетскую военную форму, и людей с этого момента можно было узнавать только в лицо, поскольку никаких знаков различия не было, командиры и подчиненные смешались в общей массе, издалека неотличимой от египетской воинской части. Перед самой отправкой мы получили суточный сухой паек египетской армии, в который входили неведомые для нас доселе фрукты и напитки.

Ночью мы колоннами вышли за пределы порта и утром следующего дня прибыли в оазис, в зеленую зону посреди еще спящей пустыни. Светлое время пробыли под листвой пальм, где занимались перекрашиванием техники в песочный цвет — цвет пустыни. С наступлением темноты группами по 3–4 машины без света, соблюдая маскировку, с интервалом в 200–300 м двинулись по автостраде Александрия — Каир. Дорога слабо освещалась лунным светом, местами встречались песчаные заносы, очень напоминающие в темноте наши снежные. На непривычно темном африканском небе совсем низко над головой висели неправдоподобно огромные и яркие звезды, которые, казалось, можно рукой достать.

Марш проходил спокойно, двигались довольно быстро, хотя из-за темноты и плохой видимости дистанция между машинами увеличивалась, и колонна растянулась на несколько километров. Связь в колонне поддерживалась по радио, начальник колонны, находящийся в головной машине, оповещался замыкающим о прохождении ориентиров. Ночью при подъезде к Каиру колонну встретили офицеры оперативного отдела Главного военного советника, которые вывели нас в район боевого развертывания.

До нашего прибытия радиосвязь Главного военного советника обеспечивалась небольшой группой связистов. Они имели автоматическую засекреченную телеграфную связь, которая велась по арендованному в ОАР радиоканалу. Командовал группой майор Дудкин, в нее входили также Ворсин М.И., Кавнацкий Г., Волков Б.И., Величко А.И. и другие.

Прибыв на место, приступили к развертыванию в подготовленных капонирах средств радио и проводной связи. Через пять часов все средства связи приступили к работе, и начался радиообмен по намеченной программе.

Вначале телефонная радио ЗАС высокой гарантийной стойкости была установлена без открытого выхода в эфир. Обеспечивали радиоканал инженер ЗАС Петрик С., радиотехник Аврамен-ко Е.А. и радиомеханик Алещенко Н.В.

Позже по этому же радиоканалу проходили переговоры бывшего в ту пору Председателем Совета министров СССР А.Н. Косыгина, посетившего Египет с официальным визитом, с Л.И.Брежневым, находившимся тогда в Тбилиси. По окончании сеанса связи А.Н.Косыгин нашел время заехать на узел связи и выразить благодарность связистам за отличную работу. Впоследствии этот радиоканал использовали тогдашний Председатель Верховного Совета СССР Н.В. Подгорный, секретарь ЦК КПСС Б.Н.Пономарев, начальник Генерального штаба маршал Советского Союза Захаров М.В., замминистра обороны Соколов С.Л., Первый секретарь ЦК ВЛКСМ Тяжельников Е.Н., космонавты Валентина Терешкова и Андриан Николаев.

Особо хочется отметить высокую ответственность и профессиональное мастерство связистов Авраменко Е., Мартьянова А., Волкова Б., Величко А., Кавнацкого Г., проявленные ими при организации и установлении каналов связи. Большой вклад в обеспечение защиты радиосвязи от утечки информации внесли майоры Корсунов В.В. и Тихоненко В.А.; секретность телефонной и автоматической телеграфной связи обеспечивали инженеры ЗАС Петрик С., Юрин В., Лагутин П., Корпусенко, Иванов Ф.С. и другие. Быт этих специалистов поддерживался общим любимцем службы связи, всегда проявлявшим большую смекалку и армейскую находчивость, начальником тыла капитаном Коваленко М.Н. Благодаря ему личный состав вовремя был накормлен, обут, одет и обеспечен боекомплектом.

Функционирование Полевого узла связи при Главном военном советнике в ОАР поддерживалось усилиями следующих офицеров: начальника связи (полковника Гамова В.А.), замначальника связи по радио (подполковника Сидоренко Н.Ф.), начальника узла связи (подполковника Козленко), замначальника узла связи по технике (майора Корсунова В.В.), начальника центра ЗАС (майора Тихоненко Е.А.), замначальника узла связи по политчасти (майора Щеголя О.Б.).

В состав узла связи входили отделения автоматической телефонной и автоматической телеграфной ЗАС (майор Тихоненко Е.А.), отделение проводной телефонной связи и автоматическая телефонная станция (майор Иванов Ф.С), отделение радиоприемных устройств, отделение радиопередающих устройств большой мощности, отделение приемо-передающих устройств средней мощности (майор Новосадюк), отделение почтово-фельдъегерской связи, отделение автономных электросиловых установок.

Организация связи предусматривала обеспечение проводной связи со всеми частями советских войск; проводной связи со всеми советниками военных округов и полевых армий ОАР; фельдъегерской почтовой связи, в том числе доставку газет, писем и т. п. во все части советских войск на территории ОАР; телефонной ЗАС по радио Каир — Москва; телеграфной ЗАС по радио Каир — Москва (2 канала); шифрованной связи по радио Каир — Дамаск; Каир — Александрия; Каир — Красноморский военный округ; Каир — Асуан; функционирование радиосети Т-600 (ЗАС) Каир — 5 эскадра кораблей.

Через старшего советника по связи, генерал-майора Фетисова я получал задания по разработке радиоданных для местных радиолиний на территории ОАР, для взаимодействия между частями. Большую помощь в этом мне оказывал переводчик-арабист Горячкин Г.В. Управление войсками и взаимодействие между частями осуществлялось скрытно, четко и слаженно. Радиосвязь с Москвой была организована с использованием международных позывных и частот, выделенных для ОАР. Работать приходилось бок о бок с солдатами-египтянами, обучавшимися в советских вузах. Тесные контакты с ними очень облегчали каждодневный труд, а общее дело, знание языка с их стороны и нашей техники помогали решать любые задачи в самые короткие сроки.

Для организации связи с войсками приходилось лично выезжать в Красноморский и Асуанский военные округа, посещать советские полки истребительной авиации, бригады ПВО, авиаэскадрильи радиоэлектронной борьбы, корабли 5-й эскадры.

В качестве единственного документа, удостоверяющего личность, я имел мандат, выданный египетским подполковником Бар-диси, ответственным за размещение советских военных в Египте. В этом документе было по-арабски от руки написано, чтобы предъявителю настоящего удостоверения оказывались всемерная помощь и содействие. И, надо сказать, что эта бумага действовала в тех случаях, когда приходилось прибегать к ней, хотя солидного впечатления она не производила.

Работа текла своим чередом, и к ее особенностям удалось адаптироваться довольно быстро. Трудности были в другом. Очень тяжело переносился непривычный для нас жаркий климат. По этому поводу наши острословы сочинили стихотворение, затем переложили слова на мелодию песни о зайцах из кинофильма «Бриллиантовая рука» и под гитару напевали ее в часы досуга. Один из куплетов запомнился: «Это вам не Гагры и не Геленджик. Изнывает в Африке русский наш мужик…».

С тех пор прошло тридцать лет. Многое забылось, потеряло остроту восприятия. То, что казалось тяжким и угнетающим, сейчас приятно вспоминается как ничего не значащий эпизод. Тогда казалось, что дни, недели, месяцы тянулись мучительно долго. Но время на месте не стояло. В июне 1971 года я получил приказ прибыть в штаб дивизии ПВО. Там мне сообщили, что я должен встретить замену, ввести вновь прибывающих в курс дела, передать дела, технику и быть готовым к отправке на Родину. Сроки были определены, как всегда, предельно сжатые. Я был назначен начальником эшелона. В этом качестве пришлось разместиться в каюте люкс № 1 на теплоходе «Россия».

Замена прибыла вовремя, передача дел прошла нормально, потери связи не наблюдалось. И вот нехитрые пожитки собраны, чемоданы упакованы, настал час прощания с Египтом. Из мест сосредоточения нас привезли в Александрийский порт, где нас ожидал теплоход «Россия». По прибытии на теплоход, как и положено, установил контакты с капитаном и его помощниками, выяснил обстановку и довел их требования и рекомендации до сведения личного состава.

На этот раз людей разместили по каютам теплохода, так что возвращались мы на Родину не спрятанные в трюмах, а под видом туристов. Поэтому имели легальную возможность любоваться морем, встречными кораблями, видами Босфора… Незаметно пролетело время, и вот мы уже стоим на внешнем рейде Одессы. Однако теплоход швартоваться не стал, а подождав некоторое время, взял курс в открытое море. Уйдя за горизонт, корабль изменил курс, и мы прибыли в Николаев, откуда и начиналось наше путешествие к берегам Африканского континента.

Все мы благополучно сошли на берег. На этом наше морское путешествие, которое было куда приятнее первого, закончилось, даже жаль было расставаться с красавцем-кораблем. После карантина нас поездом доставили в Москву, где на базе полевого узла связи Генерального штаба произошло расформирование нашего эшелона и откуда личный состав был направлен в те части, из которых был командирован.

Не все вернулись домой. Были и горькие потери. Вечная слава героям, которым не довелось увидеть Родину!

По возвращении многие продолжили службу в Вооруженных силах. Их судьба, к сожалению, мне не известна. Лично я после возвращения из Египта прослужил еще четыре года в аппарате Начальника войск связи Министерства обороны и в 1975 году был уволен в отставку по болезни.

В настоящее время проживаю в г. Химки Московской области. Поддерживаю связь со многими из тех, кто служил в Африке и в других не менее экзотических местах, куда забрасывала нелегкая военная служба. Прошу извинения у тех, чьи имена, отчества, фамилии выпали из моей памяти, но я помню их лица. Я с теплотой и признательностью вспоминаю своих коллег, с удовольствием брожу по тропинкам памяти, выхватывая из тумана времени целые куски и эпизоды службы в Египте. Надеюсь, что все мои сослуживцы, которым я благодарен, живы-здоровы, и желаю им доброго здоровья.

 

А.О.Филоник

В стенах египетского Генерального штаба

Война 1973 г. оказалась последним масштабным и наиболее разрушительным всплеском враждебных действий между арабами и Израилем. Конечно, потом были Ливан, отдельные военные акции против палестинцев и арабских ортодоксов из религиозных партий и других организации, воздушные налеты и секретные операции, война на истощение и изнуряющая борьба за паритет. Но 1973 год как бы поставил точку в практике открытого военного противоборства, в котором отражался не только собственно арабо-еврейский антагонизм, разжигавшийся соперничеством за территории и воду как наиважнейшие условия существования в неблагоприятной окружающей среде, но также отзывался и более широкий конфликт, рельефно обозначившийся к тому времени и все более настойчиво проявлявшийся в виде разраставшегося непонимания между развивающимся и индустриально развитым миром.

Дурная привычка выяснять отношения в регионе с позиции силы поддерживалась и мощным идеологическим противостоянием двух мировых общественных систем, разделивших свои симпатии между евреями и арабами, что придавало особую ожесточенность арабо-израильской борьбе, политизируя любой аспект спора, суть которого наверняка могла бы быть в ином случае выяснена за столом переговоров. Непродуктивность открытой борьбы стала ясна только позже, пройдя такие фазы, как 1948, 1956, 1967 и 1973 годы. Сейчас воцарились другие подходы, не сулящие быстрого урегулирования наболевших проблем, но знаменующие наступление новых времен, сопряженных с изменением прежних стереотипов мышления. Они закладывают основу для здравого осмысления процессов развития, понятий мира и безопасности в этой традиционно взрывоопасной точке земного шара, что подтверждается всей последующей динамикой процессов ближневосточного урегулирования, трудных, но не лишенных надежды на лучший исход.

Наверное, было бы забеганием вперед говорить о том, что вражда на Ближнем Востоке выдыхается, а первым шагом к этому стали приснопамятные события октября 1973 г. Но, кажется, что именно тогда с обеих сторон появились первые проблески сознания, высветившие всю губительность военной формы развития главного региональною антагонизма для арабов и всю бесперспективность военного противостояния для израильтян, моральное удовлетворение которых от побед не компенсировало ощутимых беспокойства и опасности, постоянно исходивших от незамиренного противника.

О том, как опасен реванш, свидетельствует и весь опыт арабо-израильской борьбы. В конкретных исторических обстоятельствах эпохи 60–70-х годов его вызревание было ожидаемым и оправданным теми бедствиями, которые выпали на долю арабов, униженных и оскорбленных той легкостью, с какой Израилю доставались плоды его военных походов. Война 1973 г. стала прямой закономерной реакцией основных арабских конфронтантов с Израилем на национальное унижение, связанное с поражением в войне 1967 г. Восстановить после нее свой потенциал самостоятельно арабы оказались не в состоянии. Поэтому их обращение за помощью к СССР было единственно возможным выходом из затруднительного положения. Исправление же его было объявлено первостепенной, стратегической задачей, выполнение которой, хотя и в неполном объеме из-за политической конъюнктуры начала 70-х, сыграло свою роль в Октябрьской войне. Уроки 1967 г. все-таки не прошли даром, и во многом потому, что период между июньской войной и 1973 годом составил целую эпопею не только в советско-египетских отношениях, но и в возрождении из небытия египетской армии, обретшей новое качество и получившей право быть причисленной к числу наиболее современных на Арабском Востоке в результате очень больших усилий, на которые не поскупилась наша страна.

Накануне войны 1967 г. мне пришлось целый год прожить в Египте. Внешне это была вполне мирная страна со своими нешуточными (на фоне уже тогда сильно ощущавшегося избытка населения при нехватке плодородных земель) заботами. Единственной каждодневно видимой вооруженной силой были неухоженные полицейские, которые в изобилии попадались повсюду, но вид они имели вполне безобидный и какой-то домашний. Практически ничто еще не обещало близких военных столкновений, хотя газеты того времени пестрели воинственными лозунгами и уничижительно отзывались о потенциальном противнике. Единственное, что запомнилось из этой серии — назойливая настенная листовка с чем-то извивающимся под египетским сапогом. Странновато было наблюдать всплески газетных эмоций при полной безмятежности, которая, судя по всему, царила в казармах и на плацах, частью находившихся в столице и демонстрировавших полнейшую расслабленность, которая только подчеркивалась исключительно строевой муштрой солдат под разудалые звуки русской «Калинки» в фальшивом исполнении армейских оркестров.

Тем неожиданнее прозвучали первые выстрелы в той войне и тем разрушительнее было морально-политическое воздействие ее результатов на арабский мир и, в первую очередь, на непосредственных участников военного столкновения с арабской стороны.

Москва на агрессивные действия против арабов отреагировала организованными сверху митингами протеста общественности, но постаралась предотвратить самостийные демонстрации, которые спешно готовились проживавшими в столице многочисленными гражданами арабских стран. Накал же страстей у них был столь велик, что выпускников-арабистов Института восточных языков сразу после госэкзамена по арабскому языку посадили в милицейские машины с громкоговорителями, чтобы увещевать ожидаемые толпы демонстрантов, которые, как явно не зря предполагалось, могли состоять из возбужденных и негодующих людей, и расставили по наиболее вероятным направлениям выдвижения колонн на подступах к американскому и некоторым другим западным посольствам. Не отойдя еще от экзаменационного возбуждения, мы сидели в патрульных «Волгах» и подбирали такие слова, с помощью которых можно было бы выказать решимость властей охранить общественный порядок, но в то же время и не обидеть арабов излишней резкостью выражений. В итоге наше бдение оказалось излишним, поскольку вопрос решили где-то наверху, и демонстрации не состоялись. Таким было мое первое и мимолетное столкновение с войной на Ближнем Востоке, и тогда даже не думалось, что придется в недалеком будущем в той или иной форме участвовать во всех делах, связанных с преодолением последствий этой войны на самом забойном участке в египетском генштабе, в его организационно-мобилизационном управлении, отвечавшем за все и вся в армии.

Насаждавшиеся понятия о врожденном интернационализме советского народа и действительно исконное российское желание помочь слабому, многократно усиленное императивами идеологической борьбы, как тогда говорили, с империализмом, сионизмом и реакцией, очень быстро материализовались в военной помощи разгромленному Египту и другим арабским странам, потерпевшим от своего заклятого врага.

К этому времени в Египте уже развернулась группа советских военных специалистов, которые оказывали содействие местным военным в овладении нашей боевой техникой, поставлявшейся в большом количестве в эту страну. Однако, чтобы восстановить боеспособность египетской армии, ограниченный контингент технических специалистов оказался недостаточным. Помощь требовалась не только в техцентрах, но и в значительно более широком масштабе. Она должна была включать не только военные поставки, но, главное, содействовать тому, чтобы в максимально короткие сроки перевести все египетское армейское хозяйство на разных уровнях на современный лад, привить египетским военным умение грамотно использовать боевой потенциал войск, научить их владению мастерством ведения всех видов боевых действий, повысить оперативно-тактическую подготовку командного состава в разных звеньях, фактически заново поставить все военное дело страны — от подготовки новых уставов до переподготовки кадрового состава армии.

Поставленные задачи были исключительно масштабными, объемными и трудными по исполнению. Огромная роль в этой многоплановой работе отводилась военным переводчикам, которые служили живым связующим началом между советскими офицерами и египтянами в форме. Без преувеличения можно сказать, что, если бы не наши ребята из языковых вузов из разных городов и весей, то едва ли удалось бы реализовать многое из того, что закладывалось советским руководством в основу военно-технического и идеологического сотрудничества с Египтом той поры.

Стратегическая задача перестройки принципов и организации всей военной службы в Египте потребовала и иных подходов к решению проблемы, других форм организационно-технического обеспечения военного сближения между СССР и крупнейшей страной ближневосточного региона. Готовых схем этого, видимо, не было, но было очевидно, что новым задачам соответствовало бы в большей мере преобразование института военспециалистов в институт военных советников. Во исполнение этого решения в Египет уже в сентябре 1967 г. стали прибывать большие группы советских военных разных рангов, которые должны были стать проводниками новых идей и веяний в египетском военном деле и должны были внести большой личный вклад в формирование нового отношения местных военных к службе, изменить их представления о военном деле, вообще раздвинуть горизонты науки побеждать перед египетским офицерским корпусом и обогатить его живыми знаниями в военной сфере.

Тогда же был объявлен большой сбор и для переводчиков, в числе которых пришлось вновь посетить Египет и приобщиться к его реалиям уже не с гражданской, а с военной стороны. Правда, я в числе, видно, немногих прибыл в Египет еще до того, как стало понятно, что речь пойдет о значительном расширении нашего военного присутствия. В ожидании этого, возможно, на первых порах образовался даже некоторый излишек переводчиков-арабистов. Меня, например, оставили при штабе группы, который располагался тогда в фешенебельном районе Замалик, на улице Швейцарского колледжа. Этот квартал был хорошо освоен к тому времени советскими учреждениями. Рядом располагался ГКЭС, а также советская вилла с уютной столовой под зеленью пальм и, через улицу, теннисным кортом. Пока наша военная машина не развернулась, весь быт в штабе был несуетным, протекал неспешно, был вполне патриархальным. Я лично был мало занят поначалу. Пожалуй, единственной обязанностью было обучать арабскому языку работников и служащих штаба, коих набралось слишком много, чтобы учебный процесс пошел. Правда, удалось несколько сократить ряды энтузиастов, объяснив вкратце, что представляет собою арабский язык. В процессе недолгого обучения отсеялась еще часть, осознавшая, что за пару месяцев едва ли можно бегло заговорить. Порыв же наиболее последовательных прозелитов был грубо прерван моим откомандированием в военно-научное управление генштаба и более не имел шансов реализоваться, поскольку свободных переводчиков оказывалось все меньше.

В ВНУ я был единственным арабистом, по каковой причине как бы оказался в изоляции, что переживал очень тяжело. Перебиваться кое-какой поденной работой при виде полутора десятков собратьев, усиленно корпевших над переводом советских боевых уставов и наставлений по стрелковому, артиллерийскому и иным делам на сладкозвучный английский, было невмоготу. Сами же они относились к своему занятию с юмором и высмеивали механическое перенесение советских уставных реалий на местную почву, в которой не было места отдельно стоящим березам, мельницам и т. п. предметам из чисто русского обихода, служившим ориентирами при ведении огня. Я уже хотел было признаться полковнику Стука-лову, что могу быть полезен и как «англичанин», но кто-то из многомудрых переводяг посоветовал мне остаться исключительно арабистом во избежание полного и необратимого; в условиях армейской дисциплины и случающегося бездумного пренебрежения целесообразностью, перехода в стан переводчиков с английского. Тут еще подоспел случай, который утвердил меня окончательно в желании служить только арабскому языку. Начальство принесло как-то паршивенький переводик на арабский, который я сделал за пять минут. Через десять мне принесли его обратно исчерканным красным карандашом и с непередаваемой миной опустили на стол как свидетельство моей полной недееспособности. Пережив минуту позора, я понял, что претензии таинственного рецензента, оказавшегося впоследствии очень симпатичным египтянином майором Зохди, кажется, женатым на русской, касались не грамматики или стиля, а только и исключительно специальной лексики, которая в некоторой своей части отличалась от той, какой нас учили на военной кафедре Института восточных языков. Подобный афронт не знавшего языков полковника стал хорошим уроком, и я, поскольку работы для меня по профилю не было, все силы бросил на овладение терминами и зашел в этом деле так далеко, что за неполный месяц, мобилизовав арабов и засев за военную литературу, сделал свой словарь на тысячу или более слов из египетского военного лексикона. Это не только подняло меня в собственных глазах, но и очень облегчило мне дальнейшую работу. Жаль только, что словарь мой остался в единственном экземпляре и до сих пор лежит в моем книжном шкафу, как благодарное напоминание самому себе о не потраченном впустую времени.

Медовый месяц ознакомления с генштабом через каналы ВНУ пролетел быстро. Пока я пытался врасти в премудрости работы управления, советники, по мере прибытия, растекались по все новым структурам и подразделениям египетской армии. Пришел и мой черед серьезной работы, который я встретил во всеоружии. К этому времени наши советники уже остро конкурировали между собой за «переводяг» с арабским, все еще числившихся в большом дефиците. Вот и меня нашли и приставили к новому советнику, поскольку, видно, считалось, что «наверху» должны служить именно арабисты, которые считались как бы элитой корпуса переводчиков. Может быть, конечно, дело обстояло и не совсем так, но тогда ситуация ощущалась именно подобным образом. На фоне этого, правда, странным диссонансом выглядело то, что, нечего греха таить, к переводчикам, даже и арабистам, некоторые наши чиновники в погонах почему-то относились как к своего рода бесплотному приложению к военной машине. Видимо, считалось, что «толмачить» — не пироги печь, и дело это не вполне серьезное. Доходило до того, что при командировках на фронт даже писалось в сопроводительных документах — «предоставить машину для трех человек (это, значит, для генерала и двух полковников) и переводчика». Спустя много лет, в начале 90-х, в Комсомолке и Известиях, помещавших репортажи своих собкоров из Кувейта по поводу «Бури в пустыне», приходилось встречать точно такие же формулировки в исполнении уже не военных, а вполне гражданских людей — корреспондентов, которые также переводчика воспринимали как чисто механическое приложение к более серьезным участникам событий. Конечно, сказанное не выдумка, но и не свидетельство приниженности переводчиков, которые всегда были и оставались равноправными членами любого коллектива и пользовались искренним уважением с обеих сторон. При невысоком статусе и маленьких званиях они выполняли огромную работу. А проблем было очень много. Надо было постоянно совершенствовать язык, чтобы быть на высоте положения в делах, от которых подчас, без преувеличения, зависела жизнь и смерть людей. Надо было вникать в тонкости военных дисциплин, чтобы быть точным и экономным в переводе, когда речь шла о минутах и секундах до принятия решении. Надо было забывать о себе, чтобы переводить без перерыва по десять-одиннадцать, а то и больше часов в сутки и при этом продолжать доносить смысл сказанного до собеседников без потерь. Кто переводил, тот знает, что это такое. Переводчику доставалось прилично, но дружеское похлопывание по плечу в знак высокой оценки перевода часто служило достаточной компенсацией за затраченные усилия. Справедливости ради стоит сказать, что безотказность ценилась и более явно. Когда мне неожиданно пришлось довольно сильно заболеть, буквально через пару дней на виллу, где мы квартировали, явился командир роты охраны генштаба с огромной корзиной цветов в дар от начуправления, что наделало немалый переполох в рядах нашего воинства, не избалованного знаками внимания вообще и, в частности, не привыкшего к тому, чтобы лицам мужеска пола преподносили цветы. Правда, в первый момент и сам я был несколько обескуражен, но потом понял, что важна не форма изъявления сочувствия, а факт выражения оного. Тем более, что поддержка в условиях не вполне устроенного быта, жизни в отрыве от дома, когда сотоварищи заняты и, что называется, стоят на ушах на работе, оказалась как нельзя кстати и облегчила чувство одиночества.

Я, как уже побывавший в стране и, следовательно, по мнению военных кадровиков, человек опытный, попал на самый верх — в организационно-административное управление Генштаба ВС ОАР (сродни нашему оргмобу) под начало к генералу Алексею Ивановичу Кабанову и двум полковникам — Блохину Василию Васильевичу и Кириченко Ивану Фомичу — очень хорошим мужикам, о которых храню добрую память и поныне. Это были асы в своем деле, трудоголики и фанаты, которые взялись с рвением за решение поставленной задачи. Между прочим, таких было подавляющее большинство в стане наших советников. Многие из них были настоящими службистами, военной косточкой, прошедшими фронты Великой отечественной войны. Их знания и опыт были бесценными для не воевавших толком египтян, армия которых во многом была, как сейчас кажется, слепком с тех феодальных порядков и обычаев, которые оставались все еще в силе в разных отраслях египетской экономики, царили в деревне, вообще определяли в большой степени народный быт тех времен.

Хотя египетская армия проиграла войну с Израилем почти всухую, тем не менее ее офицерский корпус нельзя было назвать недееспособным полностью. Конечно, в его рядах было много случайных людей, связи которых позволяли им устраиваться на теплых должностях. В развивающихся странах, где армия — единственная организованная и почитаемая сила, естественно, соответствующим образом снабжаемая и лелеемая правящими режимами, быть военным не только почетно и престижно, но и выгодно. Египет не был в этом ряду исключением. А поскольку армия не имела мощных боевых традиций, не была спаяна в боях и закалена в походах, то эти обстоятельства с необходимостью отразились и на офицерском корпусе, обусловили зачастую формальное отношение командиров к службе, заменили реальную работу в частях с рядовым составом поддержанием сугубо внешних признаков благополучия в армейской среде, а боевая подготовка оказалась в загоне. Хотя именно на нее и следовало бы сделать упор, поскольку египетский солдат шестидесятых годов — это прежде всего малограмотный крестьянин с чрезвычайно зауженным кругозором, боявшийся техники, порой не понимавший толком приказов и склонный в любых обстоятельствах следовать мудрости предков, опыт которых всегда гласил, что от государства хорошего не жди и действуй так, чтобы его, по мере возможности, объегорить. Чтобы из такого материала сделать бравых вояк, надо было проявить незаурядную волю и настойчивость, преодолевая отжившие представления о роли человеческого фактора в условиях современной войны, закоснелые взгляды на формы и методы обучения личного состава, иногда пассивное сопротивление новым веяниям из-за непонимания их нужности и полезности и страха перед неизведанным.

По роду обязанностей и в связи с тем, что оргмоб был системообразующим элементом в структуре генштаба, мне приходилось соприкасаться со многими сторонами деятельности этого огромного организма, осуществлявшего общее оперативно-стратегическое руководство египетской военной машиной. Эта масштабная и единственная в своем роде роль генштаба подчеркивалась даже визуально. Главное военное учреждение страны располагалось тогда в отдаленном пригороде Каира, почти за городской чертой. За бетонной серой глыбой многоэтажного здания начиналась бескрайняя пустыня. В непосредственной близости не было жилых районов, если не считать двух башен, где жили некоторые наши военные и огромного серого же стадиона, видно, построенного впрок, поскольку на нем никогда не было видно людей. Ныне этого места не узнать, настолько расстроился город, пролегли новые улицы, вытянулась эспланада для парадов, поднялись общественные и жилые здания в окружении зеленых лужаек.

Изнутри и генштаб казался вымершим, в чем убеждали его длинные, пустые и гулкие коридоры. Но за голубоватыми дверями кабинетов билась очень напряженная жилка военной жизни. Трудно судить, как здесь было раньше, до появления советских военных. Но если это и было сонное царство, то с приходом советников ритм деятельности интенсифицировался значительно. В центре ее оказались оргмоб, оперативное и управление боевой подготовки, в которых нервная энергия работников достигала крещендо. Бешеный темп давил незримо, хотя в принципе штабная работа не выглядит впечатляющей и изматывающей по сравнению с тяжкой полевой, но напрягает в неменьшей степени. Ведь военный мозг страны должен быть, особенно в критические моменты, отточенным, отличаться маркшейдерской ювелирно-стью. Перенесенные с бумаги на поле планы должны обеспечивать стыковку действий моря людей и единиц техники, в зацеплении которых между собой множество степеней свободы, шансов не войти в контакт, нарушить временные сроки. Чтобы избежать такого сценария, в египетских верхах было принято решение, что корректировку в армии нужно начинать с головы, т. е. с генштаба, и взятый курс как раз начал осуществляться сразу после неудачной войны.

По своей структуре этот центральный орган боевого управления египетской армией был идентичен подобным учреждениям других наций и с этой точки зрения реформированию не подлежал. Упор делался на то, чтобы сбить его в единый кулак, усилить взаимодействие управлений, обеспечить требуемую включенность в процессы модернизации армии.

Мы стали свидетелями и участниками практического претворения в жизнь составляющих этой программы. Общее ускорение сказалось на многих сторонах работы. Его проявлением стали многочисленные совещания, на которых руководящий состав утрясал организационно-технические вопросы, договаривался о последовательности действий, отрабатывал варианты решений и т. п. Все это отдавало бюрократией, но все же было необходимым этапом в реструктуризации деятельности управлений в условиях острого дефицита времени. Последующие события показали, что совещания не были пустой говорильней и позволили добиться слаженности и оперативности в решении вопросов, от которых многое зависело. Ведь тогда считалось, что агрессия со стороны Израиля может последовать в любой момент, и надо быть готовыми отразить ее во всеоружии. Боеспособных же войск в Египте во втором эшелоне практически не было, и все это надо было не воссоздавать, а создавать с нуля.

В непростой обстановке такие настроения во многом подпиты-вались в воспитательных целях войсковой пропагандой, и дело, порой, доходило до смешных случаев. Однажды поутру тыльная часть генштаба огласилась ожесточенной автоматной стрельбой. Тут же распространился слух, что израильтяне сбросили десант и атакуют. Не успели мы переварить сенсационную новость, как выяснилось, что караульные получили приказ немедленно извести бездомных собак, облюбовавших генштабовские окрестности и нещадно их орошавших, что портило впечатление и лишало пейзаж должной строгости и благолепия. Команда, хотя предполагала иные инструменты исполнения, была выполнена самым радикальным и доступным способом, т. е. был открыт массированный огонь по «противнику», который позорно бежал, видно, забрав с собой убитых и раненых, поскольку оных на поле боя обнаружить не удалось — то ли охрана стреляла холостыми, то ли псы были обучены противопульно-му маневру. Эта «операция» долго была объектом злых шуток даже после того, как были сделаны оргвыводы и у солдат появился новый ротный. Эпизод этот, конечно, проходной, но показателен он тем, что и в обществе, и в армии присутствовал элемент психоза, при котором обыденные ситуации легко принимались за экстраординарные, прямое преддверие более грозных событий.

В общем же наблюдения показали, что в течение короткого срока генеральный штаб обрел необходимую дееспособность. Все или почти все делалось с лету, без волокиты, согласования были минимальными, исполнительская дисциплина стала очень высокой. Даже солдаты стали печатать на машинках с устрашающей скоростью, хотя при сложности арабской графики добиться высокого темпа печати достаточно сложно.

Не все были довольны ускорением ритма, работой на износ. Были среди командного состава сибариты, для которых было важно представительствовать. Но от таких любителей светской болтовни и имитации полезной деятельности постепенно освобождались, и в целом по генштабу это было заметно. Ведь времени на раскачку не было совершенно. Была поставлена задача сформировать несколько новых дивизий и ряд бригад — мотопехотных и танковых со всеми вспомогательными частями. Это гигантская работа, и кабинетная ее часть не самая сложная. Трудности начинались тогда, когда возникала необходимость сплачивать вновь созданные части, обучать их ведению войны, боевых действий, наступать, стрелять, управлять сложной военной техникой.

Сформированные части проходили обязательную обкатку в условиях, приближенных к боевым. Часто они направлялись в прифронтовую зону или на фронт, чтобы ощутить дыхание войны, хотя огневые контакты с противником не были частыми. Но опасность была велика, так как и мира не было, и артиллерийские дуэли и танковая стрельба могли разразиться в любой момент со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Нам приходилось достаточно часто выезжать в командировки на фронт, что было непосредственно связано со служебными обязанностями. Чаще это было в районе Исмаилии, в зоне Суэцкого канала. Надо сказать, что обостренного чувства опасности не было, хотя мы знали, что здесь прилично постреливают, а в пустыне все просматривается на большие расстояния, и никаких естественных укрытий, где можно было бы скрытно передвигаться, нет. Поэтому приходилось перемещаться открыто, маскировкой пренебрегали, руководствуясь извечным российским авось. Родственные нам по фатализму арабы со своим знаменитым «маалеш», тоже не утруждали себя проблемами личной безопасности. Между тем на израильской стороне никакого мельтешения не было заметно Фронтовой быт поражал своей скудостью и заурядностью. Советские советники полностью делили все трудности с египтянами, никакими привилегиями не пользовались. Воды нехватало всем. С едой также дела обстояли непросто. А жара йа русских даже давила больше, как на менее приспособленных к температурным перегрузкам, чем на египтян. Из еды почему-то более всего запомнилась турши. Овощной сбор запаивался в туб из толстого пластика, в котором находились замаринованные до состояния крайней терпкости кусочки разных огородных культур. Само по себе это весьма вкусное блюдо, особенно когда оно употребляется в небольших количествах и в качестве закуски к холодному пиву. Этот волшебный напиток на фронте заменяла нагретая солнцем и собственным задом вода с противным привкусом фляжки, помимо которой въелись в память невыразительные лепешки сероватого, видно, ради маскировки, цвета, на которые надо было аккуратно вывалить из туба скользкие кусочки самых ординарных овощей, смочить лепешку острой жидкостью оттуда же, чтобы сухим не ободрать горло, и все это съесть, но не столько для того, чтобы утолить голод, сколько стимулировать жажду, как будто и без этого ее нечем было вызвать. Правда, турши входили в сухой паек вместе с консервами из тушенки, иногда в сопровождении помидор. Фундаментально кормили больше кашами, еще чем-то съестным, что из-за невыразительности не отложилось в памяти. Частенько рацион оказывался малова-тым, и тогда в ход шли походные маринады, вкус от которых остался на всю жизнь.

В Каире, конечно, стол был более разнообразным, когда не приходилось торопиться. Традиционную тушенку с картошкой фри в исполнении солдата-хозяйственника из числа египетских кулинаров иногда удавалось заменять едой в ресторанчике, но чаще тянуло постоловаться на незабвенную советскую виллу в Замалике — невысокое и плоское строение, в котором размещалась столовая, где здорово готовили такие же арабы, но, видно, не тренировавшиеся до этого на тушенке. Но чаще всего приходилось обходиться чаем, вскипяченным на крошечной спиртовке, по форме напоминавшей примус, прямо в гостиничном номере, и не экономии ради, а потому, что из-за позднего времени близлежащие харчевни бывали закрыты или меню в них сводилось к обжаренной в виде котлет траве, да и есть в них было небезопасно — дизентерия с желтухой тоже не дремали. Отчаянные головы все же, бывало, испытывали судьбу, отгоняя потом опасность популярным хамасташар — так называли смесь медицинского спирта с пепси-колой, бутылочка которой вместе со ста граммами спасения как раз обходилась в пятнадцать пиастров, по-арабски хамасташар ырш-саг.

Неблагоприятная окружающая среда, особенно в летние месяцы, вода с непривычным солевым составом, в общем, не всегда в полном объеме питание, компенсировавшееся кое-как водянистыми на вкус (за исключением потрясающих апельсинов) местными фруктами и овощами, купленными в одуряюще пахнущих плодовых рядах на уличных рынках, создавали проблемы для наименее стойких желудками товарищей. Но тяжелых случаев заболеваний как-то не было, перемогались, так сказать, амбулаторно. Меня же больше всего допекали перепады температуры внутри кондиционированного генштаба и снаружи, на улице. В результате сильно заболели суставы, что создавало большой дискомфорт. Не знаю, каким образом было налажено медицинское обслуживание в ГВС, поскольку по крупному с этим не сталкивался, но в связи с этим вспоминаю одного армейского эскулапа, который всегда стлался перед штабным начальством из ГВС, но с другими вел себя весьма необязательно, чтобы не сказать больше, и толковой помощи оказать то ли не мог, то ли не хотел утруждаться. Но были и другие врачи, полная противоположность этому деятелю от медицины, в числе которых был и уважаемый мною Камиль Газалиевич Багаутдинов, великолепный хирург и обаятельный, интеллигентный человек, с которым, правда, довелось познакомиться ближе уже только в Москве.

В городе мы, видно, для маскировки были обязаны ходить в штатском. При этом наши какие-то вышестоящие распорядители требовали, чтобы для пущей важности все являлись миру в сорочках и галстуках. Это при жаре-то, когда не то что галстук, но и рубашку хочется скинуть вместе со всем остальным. Конфликтов у меня лично на этой почве было много с начальством, которое ездило на двадцать первых Волгах и чувствовало себя комфортнее, пусть хоть и тоже было при галстуках. В командировках было легче. Тогда одевалось армейское хаки из чистого хабэ, казавшееся от этого прохладнее любой другой одежды, если вообще можно говорить о прохладе в полуденный зной в пустыне. Вообще форма у советников была невыразительной, солдатской по качеству, неказистой даже, потому что после стирки здорово садилась, а поменять ее у маркитантов почему-то было трудно. Конечно, особенно форсить было не перед кем, а для жизни в пыли она была удобной, позволяя спать, где придется. Достаточно было отряхнуться, чтобы привести свой внешний вид в приемлемое состояние.

Однажды под Исмалией таким образом обновляя полученное обмундирование, я заснул в гордом одиночестве глубокой ночью на заднем сиденье джипа. Советники ушли на междусобойчик, и переводчик оказался ненужным. Солдат-шофер тоже ушел по своим делам, не заметив при этом, что бросил машину на колонном пути, который предназначался для ночного прохода танков. Только случайно газик оказался нераздавленным в сплошной темноте, а я, разбуженный страшным грохотом и сотрясением земли, спросонья не угодил под гусеницы только потому, что так же случайно лежал головой к обочине и поэтому вылетел на безопасную сторону.

Выезды на фронт и пребывание в частях позволяли делать точные наблюдения относительно того, как на практике осуществлялись разработки генштабовских работников, насколько быстро планы штабистов отливались в реальные дела. Убеждались, что недаром столько времени проводили на своих рабочих местах, пытаясь экономными средствами добиться оптимальных решений целого спектра вопросов обороны, комплектования и обучения войск.

Почти каждое рабочее утро в генштабе, как правило, начиналось с собеседования начупра со старшим военным советником. Решался и обсуждался всегда широкий круг проблем жизнеобеспечения войск, поставок вооружений и носителей, комплектования частей, их структуры, боевого снабжения и многие другие вопросы. Часто обсуждения принимали форму горячих дискуссий. Характерным было, например, настойчивое проталкивание египетской стороной желания в дополнение к танкам с башенными зенитными пулеметами получить для прикрытия от авиации противника на маршах ЗПУ-4, что, по мнению наших спецов, было совершенно излишним. По этому поводу было сломано много копий, но вопрос решился в соответствии с требованиями целесообразности и здравого смысла и без обид со стороны египтян. Были и другие подобные столкновения мнений, но всякий раз они разрешались к обоюдному согласию, и никто не оставался внакладе.

Надо сказать, что в отличие от утвердившегося мнения по поводу того, что во времена СССР оружие закачивалось в идеологически близкие страны безо всякой меры, доводилось наблюдать несколько иную картину. Оружия, действительно, шло немало, но поставки его были обоснованными, строго по штату. Другое дело, конечно, что объемы военно-технической помощи были велики и, как это стало ясно теперь, были и во времена расцвета социализма ощутимым бременем для советского народа.

Несмотря на столь весомые проявления солидарности, не все офицеры и генералы относились к советским советникам искренно. Сказывались не только политические антипатии некоторых египетских военных, принадлежавших к местной элите по рождению, но и незнание русских, неловкие шаги со стороны наших, не осведомленных о тонкостях отношений в египетской армии между командным составом и солдатами, о пропасти между офицером и денщиком, вообще о том, что составляет специфику арабского быта, в том числе и армейского.

Генерал Кабанов между тем в приемной начупра прежде всего здоровался с зачуханным солдатом, который разливал кофе, а потом шел к полковникам и бригадирам, которые вдруг оказывались погруженными в изучение утренних газет. Не сразу процедура появления в предбаннике подсоветного была изменена, и солдат откочевал напоследок, а потом и вовсе отпал как объект специальных приветствий, что и было оценено истовыми поборниками военно-придворного политеса. Наш генерал долго мне потом, как бы в шутку, выговаривал за то, что мол переводчик, я, значит, раньше «не почесался» сориентировать пожилого человека, его, значит, относительно всех тонкостей общения людей в классовом обществе и грозил отправить с глаз долой. Приходилось разыгрывать раскаяние и вяло оправдываться, ссылаясь на примеры из армейской жизни и художественной литературы, из коих явственно следовало, что любая инициатива наказуема, а тем более та, что связана с поучениями начальника. Особенно убедительной стала ссылка на похождения Жиля Блаза из Сантильяны, который, ничтоже сумняшеся, решился направить на путь истинный некоего лиценциата, и тут же лишился места, хотя и действовал по настойчивому указанию последнего. У нас, конечно, были совершенно иные отношения, к тому же генерал не был обидчивым, а тем более злопамятным и даже в знак благодарности пожаловал как-то лишний выходной, подчеркнув при этом, что исключительно за усердие.

Попутно можно рассказать и еще об одном частном эпизоде, поучительном в том смысле, что он указывает на присутствие существенной доли иррационального в армейской среде, уже нашей, хотя такая практика, видимо, удел не только нашей армии, а вообще любой. Уже говорилось, что переводчики здорово уставали, не так, конечно, как героини купринской «Ямы», но похоже по форме, поскольку один драгоман приходился на три, пять, а то и большее количество советников. Не знавшие арабского спецы или советники без переводчика вроде бы оказывались не у дел, особенно на фоне активности того своего коллеги, который в данный момент решал вопросы с подсоветными через переводчика. Спрос на нас был большой, и каждая минута отдыха в таких условиях ценилась на вес золота. Я в такие моменты присаживался к столу, чтобы помолчать или также молча посмотреть египетские журналы. Но генерал не переносил вида иллюстрированных изданий на рабочем столе и сразу возникал рядом со мной с каким-нибудь архиспешным документом, требовавшим немедленного перевода. Все они были примерно на один лад, и содержание их ускользало из памяти немедленно после того, как ставилась конечная точка. Но один такой документ мне чем-то запомнился при переводе с арабского на русский. И когда, спустя месяц, мне было предложено перевести срочную бумагу с русского на арабский, я обнаружил, что мусолю одно и то же. Разоблачив происки генерала, я ожидал услышать хоть какие-то оправдания (отношения допускали такое) типа ссылок на забывчивость, рассеянность, загруженность и т. п., но в ответ на вопрос «Зачем?» удостоился лишь философской сентенции — чтоб служба медом не казалась. Вот так!

Но бывали случаи и похуже, слава Богу, не связанные с именем моего генерала. Был в Египте один человек, начальник всех переводчиков, который, например, запомнился суетой и тем еще, что как-то всерьез потребовал от четырех переводяг в несколько дней перевести какую-то важную, с его точки зрения, довольно толстую книгу, сурово запретив ее разброшюровывать, что исключало возможность выполнения его же приказа. Как четверым работать одновременно с одной книгой он при этом не разъяснил. Такие случаи, справедливости ради, не были частыми, но они, сразу возмутив, потом как-то скрашивали нашу жизнь, давая возможность посмеяться, поизощряться в остроумии по поводу тугодумства начальства. А ребята были острые на язык, все подмечавшие, умевшие высмеять. Многие это знали и не хотели становиться объектом насмешек, хотя за рамки никто из нас не выходил.

Мы были более раскованными, общались с местными, с обслуживающим персоналом, охраной. Анекдоты, шутки, взаимные расспросы о семьях, рассказы о нашей стране, о жизни в Советском Союзе собирали вокруг переводчиков порой немаленькие аудитории любопытствующих. Египетские власти не препятствовали этому, не усматривая здесь ничего крамольного или пропаганды, хотя соответствующие службы у них, думается, работали хорошо и, видно, исправно докладывали куда надо о неформальных контактах русских с местными гражданами. На нашем этаже в гостинице уборкой занимался постоянно плохо выбритый малый, как можно было судить, из малограмотных, охотно впутывавшийся в разговоры с постояльцами-арабистами, используя для этого изобретенный нашими военными жаргон (многие из них усвоили большое количество существительных, из которых строили более-менее понятные предложения, не прибегая к глаголам и другим средствам выражения мысли, дабы не утяжелять конструкцию). Однажды Али (так звали нашего героя), увлеченно, а, может быть, и неумело орудуя тряпкой на палке, разбил казенную и незаменимую в тогдашних условиях вещь (в нашем случае — старинный, но работавший как новый, вентилятор, остававшийся, видно, с британских времен, и тем ценный) и впал в прострацию. Видя его горе, мы предложили ему написать начальству оправдательную бумагу, в коей виной всему оказывалась обезумевшая крыса, с которой мы тогда мирно делили жилплощадь, и подтвердили нашу готовность украсить его эпистолярное произведение своими подписями в знак подтверждения достоверности изложенного, обстоятельства которого тут же были нами изобретательно придуманы. Наш вариант был с энтузиазмом принят, и объяснительная была тут же написана настоящим виновником в самых выспренних тонах и выражениях на прекрасном литературном языке, при этом автор еще не преминул внести в нее некие детали для вящей, с его точки зрения, убедительности, которые сразу выдали неуемность южного темперамента и фальшивость описанного. Мы были немало удивлены изощренным владением родным языком со стороны скромного труженика швабры (хотя такое присуще скорее высоколобой интеллигенции), а его последующую сконфуженность, вызванную нечаянно обнаружившимся даром, великодушно отнесли на счет неординарности вызвавшего письменные упражнения события. Этот забавный эпизод скоро забылся, и никто уже не вспоминал нашего «горничного», тем более что его, видно, в связи с производственной необходимостью, быстренько перевели куда-то в другое место.

Вообще было интересно и поучительно наблюдать, как менялось отношение к советникам по мере углубления общения, появления симпатии на личной основе, обычного человеческого интереса к партнерам из другого мира, с иными традициями, взглядами, запросами. Это проявлялось во многом. В попытках узнать покороче, выяснить боевую биографию, взглянуть на фотографии близких, в рекомендациях поехать посмотреть какие-то интересные места. В дома нас, правда, не приглашали. Тогда действовали суровые ограничения на общение с иностранцами. Тем более из военной среды, а о народной дипломатии никто и не слыхивал. И все же память хранит образ и облик многих египтян, с которыми работали, жили бок о бок, играли в футбол, болтали о жизни и которые стремились помочь нам лучше узнать свой язык и народ.

Развлечений было немного, а расслабиться хотелось хоть иногда. Изредка (все сидели по разным точкам) удавалось провести вечерок вместе с товарищами — ребятами из Московского университета и отметить получение нечастой посылки из дома с селедкой или баночной воблой под местное пиво «Стелла» и с осточертевшим белым хлебом. У меня от той поры остался друг — Саша Макеев, происходивший из старой интеллигентной московской семьи, с которым было много общего. Он сейчас стал солидным Александром Владимировичем, преподавателем известного московского вуза, а тогда был мечтательным парнем, заядлым театралом, любителем и знатоком русской литературы. Вечера мы с ним, деля одну комнату на двоих на вилле Сауд 2 вблизи госпиталя Гелиополис в Наср-сити, часто проводили вместе за обсуждением общих дел, вспоминая дом и семьи, размышляя об увиденном. Такие вечерние бдения под большую банку шоколадного мороженого в душном и унылом номере с выкрашенными мрачной краской стенами, где единственным ярким пятном была большая афиша Смоктуновского в роли Гамлета над изголовьем наших постелей, составлявших основную меблировку этого скромного обиталища, заменяли многое. Ведь мы были оторваны от близких, не получали регулярно газет, телевизоров не было, а информацию выуживали из скупых местных источников. О гибели Гагарина вычитали из «Аль-Ахрам», а о текущих событиях частенько вообще могли ничего не знать. На этом фоне разговоры с близким по духу человеком воспринимались как яркая отдушина, они не давали закиснуть, помогали скоротать свободное время.

Более-менее доступным было посещение кинотеатров, роскошных по тем временам, рассчитанных на панавижн, с кондиционированием, ливрейными билетерами и прохладительными напитками, разносившимися во время просмотра. В них постоянно крутили неплохие иностранные фильмы, всюду разные, так что было на чем остановиться. Фильмы были неплохой отдушиной и в эстетическом, и в физическом плане. Однако некоторые бдительные товарищи из старших офицеров пытались противодействовать систематическим посещениям киносеансов, имея ввиду, что переводчики могут попасть в запретные идеологические тенета и оберегая их от изощренного политического влияния западного кинематографа. Только доводы в пользу того, что переводчики ходят в кино исключительно с профессиональной целью — лучше освоить язык вероятного противника — сохранили возможность проводить время с пользой для себя и, действительно, для дела.

Корпус переводчиков в основе своей состоял из недавних студентов, энтузиастов, зацикленных на языке, культуре, истории арабов. В массе совсем молодые люди, они считали признаком хорошего тона добиться того, чтобы не отличаться в речи от арабов, а высший кайф достигался тогда, когда египтяне не могли толком определить по языку — кто перед ними. Среди таких знатоков выделялись два Геннадия — Бочкарев и Горячкин, Володя Климентов, Игорь Тимофеев, Игорь Куликов. Хотя все кончали разные вузы, но Египет нивелировал всех, и выпускников Института восточных языков, и питерского восточного факультета, и военного института. Такие познания приобретались нешуточным трудом и оттачивались на практике, которой было избыточно много.

Надо сказать, что не в последнюю очередь уроки советских военных воспринимались в массе с благодарностью и не пропадали зря, в том числе и заслугами переводчиков, обеспечивавших толковый перевод. Вспоминаются длительные насыщенные беседы моего генерала с «подсоветным» — начальником оргмоба генералом Ахмадом Заки Абдель Хамидом, который здравствует и поныне и занимает руководящий пост в одной из крупных египетских фирм. Это были беседы в общем-то двух равных по уровню знаний человек, хотя и с разным жизненным опытом. Русский генерал был выходцем из трудовой семьи, во время воины дослужился до высоких чинов, окончил академию и был весьма эрудированным и подготовленным в военном отношении человеком. С другой стороны стоял потомственный военный, честный, не зашоренный человек, который считал, что учиться боевому искусству не зазорно и никогда не поздно. Его точку зрения разделяли очень многие в управлении, которое было своего рода элитным, поскольку отвечало за святая святых армии — мобилизационную готовность, комплектование войск, поставки вооружений и многое другое, от чего зависел успех и дееспособность армии как единого механизма.

Однако не во всех случаях взаимодействие было полным. Были и египетские военные на высоких командных должностях, воспитанные на традициях британской армии, окончившие престижное учебное заведение в Сэндхерсте или в других английских военных центрах. Эти высокопоставленные военные чиновники никак не могли смириться с тем, что должны выслушивать советы коммунистов. Не берусь судить об их знаниях, но первоначально конфликты возникали из-за того, что местные военные руководители поголовно не знали номенклатуры советского оружия, которое уже довольно прочно утвердилось в обиходе египетской армии, вытеснив английские трех- и шестифунтовые пушки, минометы, автоматы Ланкастер, стен-ганы и другие старые виды носителей, имевшихся на вооружении пехоты. Вообще египтяне оперировали между собой такими понятиями, как автомат короткий, автомат длинный, пулемет легкий, пулемет тяжелый и т. п., что отвечало особенностям поэтичного арабского языка, не приспособленного для точной передачи всяких технических заумствований. Наши же полковники, привыкшие к точности, к строгому и неукоснительному соблюдению всех инструкций и официальным обозначениям образцов оружия, буквально выходили из себя, слыша такие, с позволения сказать, термины и требовали конкретики, достававшейся с большим трудом в процессе длительных переговоров с каким-нибудь лейтенантом по плохой связи во фронтовой мастерской, который оказывался более осведомленным по части номенклатуры, чем его высокие начальники. Бывали ожесточенные споры о преимуществах советского и западного оружия с англофилами. Мы опровергали несправедливые нападки данными из статей в американских журналах о том, как американские морпехи во Вьетнаме вооружались нашими Калашниковыми вместо М-16 и предпочитали наши минометы своим. Некоторые египетские генералы из принципа говорили с русскими только по-английски, не считаясь с тем, что переводчик-арабист мог и не знать этого языка. При этом уровень осведомленности энглезированного собеседника в нем частенько оставлял желать лучшего и порождал стремление, подпитывавшееся тогда юношеским максимализмом, уесть «знатока», чтоб впредь не повадно было показывать свое мнимое превосходство, и это удавалось. Вспоминается один случай, положивший начало скрытой неприязни со стороны одного бригадира-вооруженца. Он был англофилом до мозга костей, и даже, по-моему, со своими пытался говорить по-английски. Зацикленность на этом языке он прикрывал желанием лучше донести мысль до собеседника, а на самом деле просто перекладывал с языка на язык одно и то же, поэтому и по-английски получался в итоге пулемет короткий. Окончательно развело нас разное отношение к часто употреблявшемуся слову vehicle. Он с нажимом, всякий раз подчеркивая тем свою правоту, произносил его как вехикл, а я, без нажима, — как виикл. Видно, потом он узнал у жены-англичанки как следует правильно артикулировать это слово, но с той поры во время встреч обращался только к советнику, будто меня рядом и не было. Неприятно, конечно, но переживаемо.

Но бывали проколы с арабским, особенно на первых порах. В принципе нас хорошо учили в университете, но военный перевод преподавался какой-то обобщенный, то есть временами резал слух египтянам, и, как я уже говорил, приходилось переучиваться на ходу, не без моральных потерь. Иногда давала о себе знать усталость. Однажды, например, видно, из-за невнимания в результате недосыпа я перепутал трейлеры с кухнями для целой дивизии из-за того, что похожие по начертанию слова были написаны на плохой бумаге карандашом да еще не раз подправлялись ластиком. Сейчас кажется, что это не было уж столь большим прегрешением, но тогда было обостренное чувство ответственности за свой участок, которое заставляло остро переживать проколы и пушить себя на все корки. Но насмешек подобные случаи у египтян, известных любителей подшутить над хавагой-иностранцем, никогда не вызывали. Наоборот, отзывчивость офицеров, со многими из которых завязались товарищеские отношения, и их желание помочь вызывали симпатию. Отчасти такая предупредительность, наверное, объяснялась тем, что в ту пору не очень много было переводчиков-арабистов, и отношение к ним было несколько особое. К тому же арабы всегда положительно реагируют, если с ними говорят на родном языке. А вот с английским было гораздо хуже. Рядовой и унтер-офицерский состав почти ничего не понимал на этом языке, а вина как бы падала на наших ребят, блестяще говоривших по-английски, что, собственно, и вызывало претензии к ним со стороны массово обучаемого арабского контингента, говорившего на уровне «твоя-моя». В глазах некоторых больших начальников из ГВС, видно, считавших, что иностранец всегда прав, виноваты в «непробиваемости» языкового барьера были, естественно, наши «англичане». Помнится один такой конфликт, чуть было не закончившийся отправкой на родину очень знающего английского переводчика, которого с трудом отстояли, но посадили на письменные работы.

Надо сказать, что египетские офицеры и генералы, как правило, холеные и надушенные, производили очень хорошее впечатление своей выправкой, щеголеватостью формы, сшитой по английскому образцу, военным политесом, умением держать себя и с достоинством представлять свою страну, хотя и побежденную, и бедную. Наши не во всем походили на своих коллег, но нам многое прощали — неловкость, нескладность, незнание обычаев, съехавшие галстуки и еще там что-то, потому что мы были сильны знаниями, опытом, и профессионалы с египетской стороны это в итоге ценили больше всего. Они понимали, что русские служат не за зарплату, а за нечто большее, что египетские беды они воспринимали как свои и по привычке работали на износ, чтобы помочь египтянам встать на ноги после поражения в войне, о которой те много витийствовали, но для достижения победы, в которой реально мало что делали. Можно вспомнить, в каком стрессе, но с каким подъемом все вертелись, когда в кратчайшие сроки велось комплектование двух танковых и мотопехотной дивизии, которые вместе с другими частями и соединениями египетской армии хорошо показали себя во время войны 1973 г. Арабы не привыкли работать в темпе, который навязывался русскими, несмотря на жару, некомфортную и опасную во время обстрелов жизнь в окопах во время нередких командировок на фронт, в условиях которого проходили обкатку танки и экипажи. Именно в такие моменты египтяне и понимали лучше всего, что «мусташарин рус» работают не за страх, а за совесть, на благо их страны, помогая ей создать настоящую армию и восстановить национальный престиж, достойный места Египта в регионе.

Многое из того, что переживалось в ту пору как очень болезненное и важное, сейчас предстает несущественным. Главное же состоит в том, что тогда мы смогли за относительно короткий срок действительно помочь восстановить боеспособность египтян, укрепить их армию, создать задел, который позволил в 1973 г. начать успешные операции по прорыву линии Бар-Лева. Если бы политическая конъюнктура сложилась так, что можно было бы поработать в Египте подольше, как и предполагалось изначально, то трудно было бы предвидеть результаты Октябрьской войны, которая окончилась поражением Египта, но все же не столь трагическим, как то было шестью годами раньше. В этом есть и скромный вклад военных переводчиков, который позволяет многим из них считать время, проведенное в египетской армии, не как потерянные годы, а как подарок судьбы, давший возможность испытать свои силы, убедиться в нужности своей профессии и, конечно, познакомиться в деталях с исключительно интересной страной, чтобы сохранить о ней воспоминания на всю жизнь.

 

А.Г.Ханданян

«Египетские университеты» ракетчиков ПВО

В первом издании книги «Гриф «секретно» снят» достаточно подробно и убедительно описаны политические и военные цели ввода советской зенитно-ракетной дивизии ПВО на территорию Египта. Основное содержание статей посвящено пребыванию и боевым действиям первого состава дивизии, возглавлявшейся генералом Смирновым А.Г. Это вполне естественно, так как личный состав вел боевые действия и решил главную задачу — прекратить безнаказанные полеты израильской авиации над территорией страны, остановить агрессора.

Однако обстановка продолжала оставаться напряженной, непредсказуемой. Документ о полном прекращении огня не был подписан. Чтобы и впредь держать израильские воздушные силы в узде, необходимо было дальнейшее присутствие дивизии в АРЕ. Поэтому было принято решение о формировании нового, второго состава дивизии, которая в две очереди сменила первую. Задача же дивизии оставалась прежней — быть в постоянной боевой готовности и не допустить безнаказанных полетов авиации противника.

Для решения поставленной задачи новому составу дивизии необходимо было в кратчайшие сроки освоить новый театр боевых действий, провести слаживание боевых расчетов, довести их знания, мастерство в выполнении боевых нормативов до уровня «обстрелянных» расчетов первой смены, перенять их опыт ведения боевых действий. Одновременно мы понимали, что противник усложнит свои действия, изменит тактику, систему налетов, будет активней применять помехи, то есть нам придется воевать в более сложных условиях.

Обстановка требовала серьезных, продуманных действий руководства дивизии и частей, огромной организаторской и практической работы всего офицерского состава по проведению тренировок, учений, маневров с занятием запасных и ложных позиций. Особое внимание уделяли ведущим специалистам, проводили соревнования, конкурсы на лучшего из них.

С большой пользой под руководством командира дивизии Ю.М. Бошняка была проведена научно-практическая конференция по проблемам предстоящих боевых действий. Подготовку завершили успешными боевыми стрельбами по учебным целям из «Ши-лок» и «Печоры».

Весь личный состав работал на пределе физических сил, переносил большие нагрузки, но жалоб, недовольства не было, все понимали необходимость такого ритма боевой учебы. Очень нужную помощь оказали «старослужащие» — офицеры, сержанты, солдаты из первого состава дивизии.

Четкая, конкретная работа по вводу в строй вновь прибывшего личного состава позволила выполнить поставленную задачу. К указанному сроку- 1 марта 1971 г. — дивизия в новом составе была признана комиссией ГВС полностью боеготовой, способной успешно вести боевые действия.

Общеизвестно, что одним из источников непобедимости российской армии всегда был ее высокий морально-боевой дух. Это подтверждается всей историей Российского государства — от Куликовской битвы до сражений Великой Отечественной войны. Поэтому в своей практической деятельности мы постоянно анализировали моральное состояние личного состава, его поведение и принимали необходимые, соответствующие обстановке меры, для поддержания высокого боевого духа.

За короткий промежуток времени личный состав испытал не только большие физические нагрузки, но и преодолел серьезные психологические переживания, вызванные резким изменением условий быта и службы, в том числе переход от мирной службы в своей стране к состоянию войны на чужой территории за тысячи километров от Родины, смену окружающей среды и т. п. Личный состав дивизионов архангельской армии выехал с места дислокации, когда температура воздуха была -40 °C, а в Асуане, куда они прибыли на прикрытие ГЭС, достигала +48 °C. Из сплошного снежного пейзажа они попали в пустыню. Вот и адаптируйся!

Коренные изменения произошли также и в условиях повседневной службы, в питании, форме одежды и т. п. На настроения людей также влияла сложная политическая обстановка в регионе, напряженное боевое состояние, реальная возможность в любую минуту вступить в бой. На психику оказывали давление и особенности нового театра военных действий, пятиминутное подлетное время, наличие многочисленных долин, впадин, что позволяло авиации противной стороны широко использовать малые и предельно малые высоты при налетах, высокая техническая оснащенность авиации израильтян, опытный летный состав, что убеждало нас в том, что перед нами был серьезный и сильный противник.

В воспитательной работе нельзя было не учитывать и тот факт, что 85 % личного состава дивизии были молодыми людьми, т. е. вчерашними школьниками, студентами и курсантами, которые впервые на длительное время оторвались от дома. О войне они имели лишь книжное представление.

Принципиальные и глубокие перемены в службе и жизни оказали влияние на сознание людей, отразились на их поступках, поведении, интересах.

Во-первых обострилось внимание к политической обстановке в мире в целом и, особенно, на Ближнем Востоке. Изменилось отношение офицеров и солдат к политической учебе. Занятия стали более оживленными. На них шла дискуссия, обмен мнениями, возникали споры, вопросы. Не все понимали необходимость нашего присутствия в арабском регионе, считали этот факт вмешательством в арабо-израильский конфликт.

Во-вторых, наряду с возросшей политической активностью повысилась ответственность за порученные участки работы, стало хорошим тоном отличное владение боевой техникой, добиваться сокращения сроков и нормативов боевой работы. Каждый понимал, что недоработки, промашки в учебе могут стоит жизни в бою.

В-третьих, значительно изменились взаимоотношения между офицерами и военнослужащими срочной службы. Почти круглосуточное общение, многочасовая совместная боевая работа, одинаковые бытовые условия, питание, понимание коллективной ответственности в предстоящих боях сблизило их духовно, что положительно сказывалось на успешном выполнении поставленной задачи.

Первоначально вновь прибывшая молодежь пасовала перед «старослужащими», действовала скованно, работала ниже своих возможностей. Сказывались, видимо, некоторая подавленность, неуверенность в своих силах.

Серьезным фактором, влиявшим на моральное состояние людей, была тоска по семьям, родным и близким. Мы с первых дней испытывали ностальгию по родным краям, скучали по привычному образу жизни, томились отрешенностью и чувствовали себя заброшенными. Но были и такие офицеры и сверхсрочнослужащие, которые быстро сообразовались с новой обстановкой и ударились в вещизм, увидев возможность купить автомашину, одежду, различные побрякушки. Вообще-то, ничего плохого в этом нет, если бы не проявившиеся в нашей среде в связи с подобными настроениями случаи крохоборства, стяжательства и совершенные на этой почве недостойные поступки.

Суммируя эти и другие особенности нашей жизни, анализируя психологическую картину различных категорий личного состава, политотдел дивизии разработал программу политического и морально-психологического воспитания. Первостепенной задачей было разъяснение, доведение до сознания каждого воина понимания миролюбивого характера нашего государства и, в частности, причин нашего появления на Ближнем Востоке, чтобы люди могли ответить на вопрос: «зачем мы здесь?».

Немаловажно было, чтобы личный состав четко понимал цели и задачи противоборствующих сторон. Ясно представлял, что Израиль ведет агрессивную, захватническую войну, а египтяне защищают свою землю.

Важнейшим направлением нашей программы было обеспечение перехода от мирного времени к обстановке войны. Это была совершенно новая проблема, и готовых рецептов ее решения фактически мы не знали. Исходили же из необходимости того, чтобы каждый из нас понял, зачем он здесь, во имя чего рискует жизнью.

Большое место в морально-психологическом воспитании уделялось истории, фактам, свидетельствовавшим о величии нашей Родины, объяснению ее месте в современном мире. Мы стремились привить чувства любви и преданности отечеству, гордости за советский образ жизни.

Успешному решению проблем во многом способствовала реальная действительность. Ведь состояние «ни войны, ни мира», напряженное ожидание боя, действовали на психику, заставляли понять, что мы сюда пришли «…не как туристы посмотреть на сфинкса и пирамиды…», а приехали воевать, и, поэтому, необходимо перестраиваться, мыслить и действовать как на войне.

Мы широко использовали все формы и методы, установившиеся в Советской армии. Активизировали и качественно улучшили политическую учебу со всеми категориями личного состава, устраивали политинформации, агитационно-массовые мероприятия, организовывали партийную и комсомольскую работу в коллективах. Особое внимание уделяли индивидуальной работе в солдатских коллективах.

Вместе с тем, жизнь родила новые результативные формы военно-патриотического воспитания.

По инициативе комсомольских организаций в подразделениях были созданы молодежные патриотические клубы «Родина», по рекомендации парторганизаций проводились «Уроки мужества», тематические вечера о достижениях союзных республик, викторины о лучшем знании родного края, о преемственности поколений.

Политический отдел дивизии, изучив этот опыт, разработал специальное предложение по патриотическим клубам «Родина» и рекомендовал создать их во всех подразделениях. Был создан совет клуба, а в подразделениях эту работу проводили партийные и комсомольские активисты под руководством заместителя командира по политчасти.

Совет клуба планировал работу на квартал, периодически проводил заседания, организовывал тематические вечера, читательские конференции, выпускал радио и светогазеты. Все проводимые мероприятия начинались и заканчивались позывными клуба — песней «С чего начинается Родина».

Интересно прошли тематические вечера: «Мы сыны твои, Родина», «Родину-мать умей защищать», «Пути отцов — дороги сыновей» и другие.

В ленинской комнате постоянно находились специальная тетрадь, куда каждый воин мог записать свои мысли о Родине, воинской службе и т. п. Записи были короткие, всего в одно предложение, и пространные, стихами и прозой, но, главное, все они были от души. Вот некоторые из них:

Сержант Романько: «Прежде всего, родина для меня начинается с хорошего коллектива, который сложился в нашем подразделении. Только здесь я понял, что общее рассуждение о Родине начинается с того, готов ли ты сложить голову за нее. И я хочу сказать, друзья мои, берегите нашу родную землю как зеницу ока. Если сегодня здесь будет пожар войны, то завтра перекинется на наш дом. Какое счастье быть в ответе за Родину. Но это и огромнейшая ответственность. Спасибо партии, ленинскому комсомолу за науку любви к ней. Лично я в любых испытаниях Родину не подведу». Рядовой Глазунов В. А. написал стихами:

Безусловно, проводимая клубом работа оказывала морально-психологическое, эмоциональное воздействие на солдат, повышало личную ответственность каждого из них за достойное выполнение своего воинского долга.

Другой новой формой в нашей воспитательной деятельности стал анализ переписки, работа с почтой. В зарубежной командировке одним из важнейших событий, влияющим на настроение и поведение людей, на их отношение к службе, являлись письма. Ясно, что письмо для солдата — праздник, больше которого может быть только отпуск или «дембель».

Письма приносили разные вести. Радостные и спокойные рассказы о жизни семей, о родных краях, о знакомых и товарищах. Но бывали и грустные, иногда трагичные сообщения. Даже простое запаздывание письма наводила на тревожные мысли, вызывало хандру, грусть, раздражительность.

Было важно, чтоб командиры, политработники использовали фактор письма в воспитательной работе. Ведь в Союзе мы этому не придавали значения, часто не знали, получают ли наши подчиненные вести из дома или нет.

Мы старались не упускать этот важный вопрос из поля зрения. Низовой комсомольский актив имел прямое поручение — следить за почтой, знать, кто длительное время не получает письма, индивидуально беседовать с ними, поднимать настроение.

В некоторых подразделениях командиры, политработники, практиковали переписку с родителями солдат, что помогало лучше знать подчиненного, влиять на его поведение. Отдельные родители по намекам из писем сыновей, присылаемых открыток, догадывались, где примерно находится их чадо, и присылали бодрые, теплые письма. Так, младшему сержанту Емельянову А.П. в письме мать писала: «Дорогой сынок, прошло несколько лет, как я лишилась мужа, а ты — отца. Трудно мне одной сейчас. Все жду, жду, что ты приедешь. Не сердись на меня, может быть тебе нельзя, так сердцу не прикажешь. Служи, сынок, служи спокойно. И не такое было, когда я» твоего отца с войны ждала. Будь среди лучших. Родину надо уметь защищать».

Письма подобного содержания с позволения адресата использовали в воспитательной работе.

В условиях длительной командировки значимость писем в полной мере ощутил и офицерский состав. Все мы — живые люди. Каждый из нас испытал на себе задержку вестей из дома, неприятные сообщения, неудачи в жизни детей и близких. Проявлю нескромность, процитирую самого себя. Вот короткая запись из моего дневника. «5.00, 26.07.71 г. Последние дни так остро ощущаю тоску по дому, просто трудно передать. Если бы не было работы, комиссий, событий — то, наверное, захандрил бы здорово. А так только ночью, когда остаюсь один, тоска сжимает сердце, а ведь еще нет и полугода, как уехал из дома».

В таких обстоятельствах очень нужны оптимистически настроенные люди, жизнерадостные, энергичные. В управлении дивизии таким был майор Попов Александр Никитович. Где он — там смех, веселье. Во многих коллективах были такие свои «Василии Теркины».

Мы преклоняемся перед нашими женами, которые терпеливо ждали нас из этой командировки, тайком утирали слезы, но для нас в своих письмах находили теплые, ласковые слова, поддерживали нас морально, берегли свою честь, растили и воспитывали наших детей.

К сожалению, были и сложные случаи, когда офицер получал письмо с известием о неверности жены, о ее предательстве. Конечно, это были единичные случаи, нам было известно всего пять случаев, но и они накладывали отпечаток на настроение офицерского состава. Мы как могли поддерживали ребят, с их согласия писали письма в политорганы частей, откуда был пострадавший офицер, двоих отпустили в отпуск, чтобы могли разобраться на месте. Конечно, письма — это слишком личный, я бы сказал, интимный вопрос. И не так просто лезть в чужую душу, а в некоторых случаях этого и делать не надо. Однако в наших реальных условиях было очень важно знать, чем живет каждый из нас, что его гложет, уметь найти чуткий товарищеский подход к человеку, помочь ему разобраться в сложившийся обстановке, вселять уверенность, упредить негативный поступок.

В своей работе мы учитывали и другие аспекты. В наших условиях важно было организованно проводить выходные и праздничные дни, сохранить традиции празднования революционных, советских и народных праздников.

Особое внимание уделяли офицеры сверхсрочнослужащим, которые привыкли эти дни проводить в кругу семьи, друзей. Приведу лишь один пример.

Приближался Новый 1972 год. Все разговоры о том, как отмечают этот праздник на родине, воспоминания как встречали его в различные годы.

Известно, что гвоздь новогоднего праздника — елка, а где ее взять в наших африканских условиях? Решили сделать нашим воинам сюрприз, поставить елку в пустынном крае.

Написал письмо своему другу члену Военного Совета, начальнику политотдела киевской ОД ПВО генералу Стопникову И.Д. с просьбой помочь решить эту проблему. И вот под Новый год очередным рейсовым сухогрузом нам из Одессы прислали елки, бочку селедки, черный хлеб и сухари. Кто бывал в командировках вдали от Родины, поймет, какой это был для нас подарок. И когда в новогоднюю ночь в подразделениях зажглись гирлянды на елках, Дед Мороз поздравил с Новым годом, подали дополнительный ужин — кусочек черного хлеба с селедкой, мы все как-то приблизились к Родине, почувствовали себя дома. Люди встретили все это возгласами «ура» и настоящим ликованием.

Реальная жизнь постоянно выдвигала перед нами проблемы, с которыми мы дома не встречались. Мы не только учили, воспитывали подчиненных, но и постоянно сами учились у жизни, у окружающих нас людей.

Жаль, что нет учета упрежденных происшествий, но уверен, что многих неприятностей, грубых нарушений воинской дисциплины мы избежали благодаря конкретной работе с людьми.

Общая военно-политическая обстановка в регионе продолжала оставаться напряженной. К тому же, летом 1971 года резко обострились взаимоотношения внутри арабского мира. Неудавшийся переворот в Марокко и, как его следствие, — репрессии внутри страны и разрыв отношений с Ливией, Победа левых сил в Судане, и через два дня обратный переворот, не без помощи Ливии и Египта. Уничтожение королевскими войсками в Иордании отрядов палестинских партизан. Отставка премьер-министра ЙАР и неудавшийся переворот 21 июля 1971 года, разрыв отношений между Суданом и Ираком…

Во всех этих событиях просматривалось наступление реакции, ставившей целью физическое устранение прогрессивных деятелей, в первую очередь, коммунистов.

В самом Египте после майских событий (когда руководство партии АСС было арестовано, ведущие министры отстранены от должностей и заменены более реакционными деятелями) внутренняя реакция стала активизироваться. Ухудшилось отношение к нам, появились провокационные заявления и даже действия. Вновь назначенный министр обороны М.Садык, выступая на фронте перед своими офицерами, заявил, что мы не имеем того вооружения и техники, которое получил Израиль. Прямой намек — СССР не дает современную технику.

Многие наши офицеры, да и не только они, задавали вопрос; «Почему мы оказываем помощь Египту, который поддерживает реакционный режим в Судане, где повесили и расстреляли руководство компартии, профсоюзных лидеров, сотни прогрессивных деятелей этой страны?»

Появилось настроение, что нам надо отсюда уезжать, что войны не будет, а сидеть в пустыне надоело. Этим настроениям способствовала монотонная, однообразная жизнь, длительное пребывание в тяжелых климатических и природных условиях, ностальгия по родным краям. Анализируя политико-моральное состояние в частях, мы пришли к выводу, что надо увеличить ритм нашей жизни, сделать ее более разнообразной, интересной, улучшить культурно-массовую работу, активизировать спортивные состязания.

В первую очередь, решили оживить работу коллективов художественной самодеятельности в каждом подразделении в приказном порядке. Установили сроки смотров в бригадах и назначили дивизионный смотр.

Выступления коллективов художественной самодеятельности подразделений, а затем бригад, взаимный обмен концертами всколыхнули культурную жизнь в дивизии.

По итогам дивизионного конкурса была создана компактная сборная группа, которая потом по графику объехала с концертами все подразделениями. Помимо этого, по просьбе Посольства СССР, были даны концерты в коллективах газовиков, нефтяников, энергетиков и в других. Выступали наши ребята и перед моряками нашей Средиземноморской эскадры. Неоднократно концертные выступления были в самом Посольстве, в Доме советско-арабской дружбы, в офисе ГВС. Стало правилом завершать все крупные мероприятия — партактивы, сборы, совещания — концертом армейской художественно самодеятельности.

Программа концертов постоянно обновлялась, по содержанию была идейной, патриотической поднимала актуальные темы, в том числе из нашей жизни. По форме — полное разнообразие: хор, сольные выступления певцов, номера, частушки, политсатира, разговорный жанр, акробатические этюды, хореографические номера, в которых гвоздем программы был пародийный танец маленьких лебедей, исполняемый солдатами, одетыми в балетные пачки. Активно выступали наши домашние поэты со своими стихами, пародиями.

Участвовали все категории военнослужащих — от рядовых до старших офицеров. Главной фигурой и душой коллектива был, безусловно, пропагандист политотдела дивизии подполковник Бе-логорцев В.А., который приложил много сил, проявил находчивость и настойчивость, чтобы создать интересный коллектив из подручных талантов.

Руководство вооруженных сил АРЕ также восхищалось мастерством исполнения. Некоторые даже не верили, что это военнослужащие. Шли за кулисы и беседовали с участниками самодеятельности, чтобы убедиться, что это обыкновенные советские ребята.

Общий успех был колоссальным, сверх всех наших ожиданий, а главное, мы сумели оживить жизнь в подразделениях, теперь в каждом дивизионе постоянно функционировала художественная самодеятельность.

Систематизировали и работу с доморощенными поэтами и писателями. Для начала собрали и в машинописном варианте издали первый сборник стихов. В него вошли двадцать шесть произведений десяти авторов. Позже издали и второй сборник, где поместили стихи еще пятнадцати авторов. С участием аккредитованных журналистов провели семинар с армейскими поэтами и писателями. Стали периодически издавать литературную газету, проводить литературные вечера, конкурсы на лучший стих, очерк. Организовывали авторские выступления в подразделениях на вечерах поэзии.

Это также обогатило культурную жизнь воинских коллективов, сделало более интересным их досуг, способствовало созданию в них хорошей атмосферы.

Большая заслуга в организации этой работы принадлежит помощнику начальника политотдела по комсомольской работе Агамаляну Г.

Активизировали и спортивно-массовую работу, стали регулярно проводить состязания на первенство бригад, в заключение провели трехдневную спартакиаду дивизии по одиннадцати видам спорта. В организации спартакиады большую помощь оказало Посольство СССР, которое выделило нам мячи, сетки, кубки и т. п. Поддержал нас и аппарат ГВС.

Победителей чествовали по всем правилам: вручали кубки, награждали медалями, грамотами, фотографировали и затем вручали фото, заверенное подписью и печатью. По итогам спартакиады подготовили специальный стенд.

Конечно, и спортивные мероприятия внесли разнообразие в нашу обыденную жизнь, разбудили спортивные страсти, обострили чувство гордости за свое подразделение, часть, сплотили коллективы. Особое место в нашей программе психологической разгрузки занимал профилакторий на 60 мест, созданный по инициативе командира дивизии Ю.М.Бошняка на Средиземноморском побережье. Мы хорошо понимали, что личный состав дивизионов, находясь целый день под палящим солнцем в пустыне, нуждается в дополнительном отдыхе. И когда ртало ясно, что военных действий в ближайшее время не будет, решили при сохранении высокой боевой готовности организовать поочередно отдых личного состава.

На берегу Средиземного моря была найдена заброшенная позиция 57 мм береговой батареи. Арабская сторона не только разрешила использовать эту территорию под профилакторий, но и помогла привести ее в порядок и оборудовать всем необходимым. Конечно, условия были спартанские, но каждый отдыхающий имел место в палатке для сна, мог нормально поесть в столовой, заняться спортом, а главное поплавать в море. В каждую смену организовывали экскурсию в Александрию, где посещали исторические места, музеи, просто любовались городом (ведь большинство жили в пустыне и египетских городов не видели). Срок отдыха — неделя. Нам удалось через профилакторий пропустить почти всех офицеров и сверхсрочнослужащих, отличников, лучших специалистов. Для срочной службы отдых в профилактории стал одной из форм поощрения.

Вышеизложенное не означает, что наш путь был усыпан розами. К сожалению, были и шипы в виде происшествий, несчастных случаев, аморального поведения, серьезных заболеваний, оставляющих след на всю жизнь.

За наши недоработки и упущения мы платили очень дорогой ценой — жизнью молодых ребят. Было больно и обидно, что не смогли упредить, спасти человека. Хоть это был» и единичные случаи, часто по вине самого погибшего, но мы себе оправдания не находили. Не хотелось бы заканчивать на такой грустной ноте, но ничего не поделаешь — это правда жизни, и от нее никуда не денешься.

В целом же, политико-воспитательная работа положительно сказалась на решении боевых задач, на состоянии воинской дисциплины, на организованности и порядке в войсках.

Этот вывод сделан не мною, а Главным политическим управлением СА и ВМФ, группа генералов и офицеров которого во главе с генералом армии Епишевым работала в нашем соединении. Они побывали во многих частях и подразделениях, изучили работу партийных и комсомольских организаций, политорганов, командиров, внимательно ознакомились с работой политотдела дивизии. По итогам работы я был заслушан в Главпуре.

Работа политотдела дивизии была оценена положительно. Все наши материалы — планы, различные разработки, программы, обобщения, вплоть до сборников стихов, литературный и световой газеты, репертуар самодеятельности — были переданы в Главпур для изучения и обобщения. Высокая оценка работы политотдела была заслужена кропотливым трудом каждого его члена, особенно заместителя начальника подполковника Екименкова С.В., секретаря парткомиссии подполковника Пенского В.Н.

Прошли годы, изменилась политическая обстановка в мире, в нашей стране. Снят гриф секретности с нашей операции. Из безымянных солдат мы стали воинами-интернационалистами. К сожалению, с распадом Советского Союза оказались в разных государствах, но уверен, что верность интернационализму, преданность Родине, дружба, рожденная в песках Сахары, навечно останутся в наших сердцах, оставят глубокий след в жизни.

Нам не пришлось пускать ракеты, обстреливать воздушные цели противника, так как он в зону огня наших дивизионов не входил, да и вообще каких-либо организованных полетов над территорией страны не предпринимал.

Поставленная перед дивизией боевая задача — не допустить безнаказанных полетов израильской авиации над территорией АРЕ, надежно прикрыть жизненно важные объекты мы выполнили. Именно наше присутствие, высокая боевая готовность, о чем хорошо знал противник, постоянная практическая помощь арабской стороне в поддержании их техники в высокой степени готовности удерживали его от боевых действий.

Отдавая должное успешной службе состава первой смены дивизии, мы гордимся тем, что без открытия огня, пролития крови выполнили главное — предотвратили налеты авиации Израиля на города Египта.

Высокая оценка, данная нам руководством, была подкреплена правительственными наградами СССР и АРЕ. Сотни офицеров, сержантов и солдат получили ордена и медали, благодарности своего командования и принимающей стороны, каждый воин был удостоен звания — «Воин-интернационалист» и награжден «Почетной грамотой Верховного Совета СССР».

 

Н.Р.Якушев

Это было, было, было…

На втором месяце службы меня вызвали в спецчасть. Кроме своих, из учебки, там был неизвестный человек в штатском. Предложили сесть, поинтересовались здоровьем, спросили, получаю ли письма из дома. Как-то заныло под ложечкой: наверное, дома что-то стряслось…

О домашних волновался напрасно. Вопрос человека в штатском про известия из дома был формальностью, просто для начала разговора. Хотя настоящего разговора тогда, в спецчасти учебки, никто со мной и не затевал.

«Нам, — говорят, — нужно вас сфотографировать». Зачем — не объясняют. А уж на стенку простыню для фона повесили. Ну, сфотографировался я, а сам в догадках теряюсь. Служу только второй месяц, вроде не отличился, не провинился, Даже перед ребятами неудобно было. Они спрашивают: «Зачем вызывали?» А я: «Да не знаю, сфотографировали и все».

Странную историю с фотографией я вспомнил несколько месяцев спустя. После окончания учебки под Винницей, где получил специальность механика по авиавооружению, меня направили в Калининградскую область. Не успел, как говорится, прижиться в полку, командировали в Ригу. Приказ явиться к командующему округом получили тогда еще человек пятнадцать, с которыми и встретились в приемной. Там в приемной и прозвучало впервые: нас посылают наверное, на войну.

Разговор с командующим был недолгим: «Хотим отправить вас в район боевых действий, но дело добровольное, вы вправе отказаться». Не знаю, как потом, но в тот момент никто не отказался. Об опасности как-то не думалось, просто было интересно. Интриговала недосказанность: в район боевых действий, а куда конкретно? И потом: «Это очень ответственно, вам оказана большая честь, доверена военная тайна». Сейчас на такие слова, наверное, уже не реагируют, а тогда…

Нас опять раскидали по частям — до особого распоряжения. Оно не заставило себя ждать — через месяц я уже ехал в туркменский город Мары.

Любопытная деталь. Только переступил порог воинской части, тут же подбегают солдаты из местных: «Подари значки, там они тебе не понадобятся».

Не понадобились не только значки, но и форма. В один из дней нас повели в ангар, внутри ангара расположились ряды с одеждой и обувью самых разных размеров. Дали список: сколько рубашек, сколько носков, сколько ботинок… Каждому было положено и демисезонное пальто — будто никто не знал, куда нас отправляют. Значились в списке и шляпы.

А на следующий день нас уже сажали в самолет, направлявшийся в район боевых действий. Только в воздухе, наконец, узнали-летим в Каир.

Я оказался в числе военных специалистов, которых по просьбе президента АРЕ Насера, посылали из Союза для создания щита против израильских нападений. Цель, ставившаяся перед русскими, была такова: надежное прикрытие наиболее важных объектов республики — заводов и фабрик, построенных с помощью СССР, Асуанской плотины, других военных и гражданских объектов.

На военном аэродроме Джанаклис, куда нас привезли из Каира, было около ста советских специалистов, в основном, летчики, техники, механики. Я был закреплен за одним из наших самолетов МИГ-21, обслуживал новейшее по тем временам оружие — ракеты с самонаводящимися тепловыми головками.

Работа была напряженная, особенно когда звено на боевом дежурстве. В течение всех суток должна быть готовность номер один. Летчик в кабине самолета, техник и механики рядом с самолетом готовые в любую секунду обеспечить боевой вылет самолета. Психологически выдержать 24 часа в адском напряжении очень тяжело, еще добавить к этому жару в 50 градусов, постоянную угрозу укуса змеи или скорпиона, а может быть, и фаланги, которыми кишит пустыня.

Немного легче было всем, когда велись регулярные боевые действия. Экипаж поддерживал боевую форму, техники и механики отрабатывали профессиональное мастерство. Свой самолет каждый механик узнавал, что называется, по голосу: его еще и не видно, а я уже знаю — мой летит. Это неописуемая радость осознавать, что и в очередной раз весь экипаж сработал слаженно и летчик вернулся живым и сохранил машину. Но рассуждать некогда, быстро к машине менять боезаряд и опять ожидание. За время моей службы в Египте в течение 13 месяцев наш экипаж сохранил машину, и мы все вернулись домой живыми.

Потери с нашей стороны несли, в основном, летчики. Мне приходилось участвовать в «раскопках» — так мы называли поиски тел погибших товарищей. Хотя тел, по существу, и не было. На месте падения самолета обычно образовывалась большая воронка, и раскопки заключались в том, чтобы найти среди песка детали самолета, куски тела, остатки одежды… Даже порой не знали, в какой российский дом придет печальное известие.

Сомнений в необходимости участия в конфликте советской стороны не возникало ни у кого. Тогда, я как и все, верил, что выполняю интернациональный долг. В то время, вдали от Родины, в экстремальных условиях, нас объединяла одна задача, долг перед Отечеством. Что сержант, что полковник — все были, как братья. Да и знаков отличия у нас не было, не полагалось даже обращаться друг к другу по званию.

Раз в месяц каждый мог поехать в Каир или Александрию. За выполнение интернационального долга платили в египетских фунтах. Но, в основном, валюту переводили на сертификаты — в далеком Джанаклисе было доподлинно известно что почем в московских «Березках».

Уже в самом конце службы в Египте во время поездки в Каир со мной и двумя моими товарищами произошел курьезный случай. Мы попали в плен к арабам, которых защищали. Одеты мы были в гражданское, документов никаких у нас нет, три дня до возвращения домой, настроение бодрое.

Гуляем по Каиру, фотографируемся, решили сфотографироваться на фоне памятника. И надо ж так оказаться, что за ней расположен генеральный штаб Вооруженных Сил Египта. В стране военное положение, а тут задержали без документов людей, у которых на пленке генштаб. Туда-то нас и доставили, привели переводчика, оказался наш паренек. Узнав от нас суть дела, он только и успел шепнуть: «Влипли здорово, попробуйте засветить пленку». Чудом мне удалось засветить последние кадры, что нас и спасло. К своим мы уже опоздали, доставили нас в советское посольство, где посол Владимир Михайлович Виноградов побеседовал с нами и отправил на своей машине к группе, которая уже и не надеялась нас дождаться. О происшедшем мы никому не рассказали. А через три дня наша группа возвращалась домой, конец спецкомандировки. У самолета нас провожал Виноградов В.М. Он улыбнулся и сказал: «Ну что, домой, фотографы?»

Домой возвращались через Львов. Здесь, во Львове, нам отдали форму, которую перед отлетом в Каир сменили на штатскую одежду. Казалось, столько времени прошло с тех пор, а про форму не забыли — четко работали службы. Там же я узнал, по каким критериям отбирали людей в такие спецкомандировки. Брали, естественно, отличных специалистов, физически здоровых, и чтобы в семье этот солдат был не единственным ребенком.

Когда возвратился домой, разговоров про войну старался не заводить. Нам сказали: «Молчите», — мы и молчали. Для себя я тогда решил, что это была моя работа, и я ее честно выполнил — вот и все. Семидесятые годы, в Союзе все хорошо, о войне просто хотелось забыть…

Но память и фотографии напоминают о той уже далекой войне. В военном билете у меня пропущен тот год, с мая 1971-го по июнь 1972-го, который я провел в Египте, будто ничего и не было. Но для меня все это было, было, было…