ПРОЛОГ

Убийства разделяло девятнадцать лет. Первые были совершены в неприметный знойный день на пограничном участке реки Сатледж в Пенджабе.

— Жара зверская, — не преминул заметить лейтенант Джунипер, когда они с капитаном Лайсандером вышли на веранду офицерского клуба, где только и можно было, что пропустить по стаканчику джина с тоником или не торопясь набросать письмо домой. Натянутую по периметру москитную сетку исступленно осаждали тучи мух, демонстрируя упорство, достойного лучшего применения.

— Руку бы отдал, чтобы оказаться сейчас в Лондоне, — после долгого молчания сказал Лайсандер. — Там по крайней мере не пускают этих тварей в город.

Совсем недавно, в ответ на вылазку местного населения, батальон учинил в приграничной деревне кровавую бойню и теперь жил как на пороховой бочке. Рядовой состав гудел от предположений и слухов, а офицеры, за редким исключением, уже не пытались их пресечь. И хотя в Пенджабе каждому англичанину полагались вилла и слуги, сейчас любой из них, как и Лайсандер, отдал бы руку за возможность вернуться на родину.

— Что ж, — решил Джунипер, — прогуляюсь с Джимом, пожалуй. Может, что-нибудь подстрелим.

— Вы уже условились?

— Именно.

— И куда намереваетесь пойти?

— На восточный склон, где кустарники. Хотя, сдается мне, только патроны зря потратим. Разве что местный сброд напросится на неприятности.

На лице Лайсандера появилась зловещая ухмылка.

— Стало быть, мимо баньяновой рощи?

— Ого, как мы сегодня любопытны!

В обычном батальоне такой ответ сочли бы за грубость, но в Индии все белые были на равных. К тому же эти двое знали друг друга так хорошо, что скрупулезное соблюдение условностей и воинского устава представлялось им излишним.

— Вовсе нет. Будто вы забыли, что я беру на заметку все порядочные места охоты, — отвечал Лайсандер, занятый теперь только джином. Подтянутый, обладающий железной хваткой, он мог вывернуться из любой ситуации. — А известно вам, юнец, почему нас так щедро снабжают тоником?

— Нет. Почему же?

— В нем много хинина. Лучшая профилактика малярии.

— А, точно, я об этом слышал.

Конечно — когда проходили инструктаж перед отправкой сюда.

— Так и было, — кивнул Джунипер.

— Значит, сразу за баньяновой рощей? — В голосе Лайсандера сквозила чуть заметная настойчивость. — Доводилось подстрелить там что-то сто ящее?

— Ничего путного. Зверья почти нет, только птицы. Охотой это не назовешь.

— Здесь везде так.

— Будут еще вдохновляющие напутствия, капитан?

— Отправляйтесь, лейтенант.

Джунипер встал:

— Увидимся за коктейлем.

Он ошибался, но знал об этом только его собеседник.

Дождавшись, когда Джунипер скроется из виду, Лайсандер стремительно вскочил и торопливо зашагал по вытоптанной тропинке к своей вилле. Там на террасе сидел его ординарец и неизменный помощник, выстругивая в подарок матери индийский амулет. Он корпел над этой вещицей не первую неделю.

— Сейчас самый подходящий момент, — приказал Лайсандер. — Он и Джунипер ушли из лагеря. Обоих, ясно? Они охотятся на восточном участке, где кустарники.

— Есть, сэр. — Ординарец вскочил и вытянулся. Он был в чине младшего капрала, и здесь, как видно, субординация по-прежнему имела значение.

— Само собой, все должно выглядеть как несчастный случай.

— Есть, сэр.

Лайсандер, помедлив, добавил:

— Что до сокровища…

— Да, сэр?

— Хотят создать общество. Название пока не придумали, но войдут туда только офицеры.

— Понимаю, сэр.

— Однако если ты все сделаешь правильно, мы тоже поступим правильно.

— Благодарю вас, сэр. — И ординарец исчез.

Лайсандер кликнул слугу, ладного молодого индийца, в свободных одеждах из ослепительно алой и бледно-голубой ткани — на фоне песка и военной формы подобная яркость выглядела вызывающей дерзостью. Юноша с угрюмым видом подошел.

— Ларец! — рявкнул Лайсандер. — Принеси его. И помни: откроешь крышку — закроешь глаза навсегда.

Через минуту капитан уже держал шкатулку в руках. Когда слуги вышли, он откинул крышку — и свету предстал удивительно крупный сапфир сказочной красоты и небывалой прозрачности.

Пока Лайсандер захлопывал и отсылал шкатулку, Джунипер и его друг Джим, в бежевых широкополых шляпах и с перекинутыми за спину ружьями, вышли из дома. Взаимное подтрунивание было настолько им свойственно, что, беседуя, они как будто возобновляли один из бесчисленных предыдущих разговоров. С Лайсандером Джунипер держался более сдержанно.

— Ставлю фартинг, что ты свою добычу есть не будешь! — смеялся Джунипер.

— Фартинг? Споря с женщиной, я и то ставлю больше!

— Тогда служаночку, которая тебе приглянулась.

— И что мне надлежит съесть?

— Первое, что подстрелим.

— А вдруг это окажется мерзость?

— Пари есть пари.

— Ну и какое количество этой мерзости?

— Всю заднюю часть.

— Вернемся лучше к начальной ставке: фартинг за первую дичь. Не выбирай совсем уж гадость.

— Какие оскорбительные для охотника предположения, сударь!

В миле с небольшим от лагеря, вдали от Лахора и опасностей, которые — уж кто-кто, а друзья знали! — таил в себе этот город, они нашли то, что искали: низкие кусты и отдельно стоящие деревья — вполне подходящее для охоты место. Собаки у них не было, но Джунипер выстрелил понизу — и вспугнутая стайка оказалась как на ладони.

Они наблюдали, как взлетают птицы, не ведая, что жить им осталось лишь несколько мгновений. Джунипер негромко спросил:

— О чем ты больше всего скучаешь? В Англии?

Джим ответил не сразу.

— Сожалею, что так скверно поступил с семьей… Я скучаю по ним.

— Вот и я…

— Осталось недолго. Всего месяцев шесть.

В этот миг оба услышали где-то совсем рядом шорох.

Выстрел. Падение тела. Еще выстрел. Еще падение. Наконец с земли поднялся один человек — ординарец Лайсандера — и со всех ног припустил на запад. И больше ни звука. Бесконечное безмолвие на сотни верст вокруг, в голом краю за четыре тысячи миль от площади Пиккадилли.

 

ГЛАВА 1

Как — вот в чем вопрос. Он чувствовал, что вся загвоздка — в подходе. Не нужно ли — решение принято бесповоротно. Не когда — случай рано или поздно представится.

Но все-таки как?

Утро второго сентября 1866 года Чарлз Ленокс, потомок древнего суссекского рода по рождению и детектив по призванию, провел в кабинете, расхаживая и размышляя. Выбор был невелик, и любой вариант страшил. Обычно невозмутимый, Чарлз в эти несколько часов мог бы служить образцом суетливости. Лишь только он погружался в уютное кресло, как ему срочно требовалось выбить пепел из трубки, а стало быть, податься вперед, к камину, где догорал огонь. Через секунду он вскакивал и устремлялся на другой конец комнаты, чтобы разобрать почту, переставить пару книг или поправить кривовато висящую картину (хотя без лупы крен искать не стоило). Наконец он возвращался в кресло, набивал трубку — и ритуальный танец повторялся.

Худощавый, с каштановой бородкой и светло-карими глазами, Ленокс всегда — даже в нынешнем смятении — сохранял доброжелательность. Благородная осанка и привычка сцеплять руки за спиной придавали ему вид мыслителя, особенно когда он расхаживал по кабинету в раздумьях над запутанным делом. Но речь в это утро шла вовсе не о расследовании.

Вышеописанный приступ суетливости имел место в элегантном белом особняке на Хэмпден-лейн, в двух минутах от Гросвенор-сквер. Пройдя из холла с десяток шагов и повернув направо, вы попадали в просторную библиотеку — прямоугольную комнату с высокими потолками, у дверей — письменный стол, напротив — камин и два кресла, по фасадной стороне — окна во всю стену и — где только можно — книги. Большую часть домашней жизни Ленокс проводил именно в библиотеке. Здесь он размышлял о делах, которые вел, а в дни дождливые и туманные, как сегодня, — о мироздании. Пусть даже о толике мироздания, в пределах Хэмпден-лейн, в размытых дождем очертаниях за окнами.

В десять он позвонил, чтобы подали кофе, в четверть одиннадцатого — чтоб остывший, так и нетронутый напиток унесли. Являвшийся на звонки Грэхем — дворецкий — с беспокойством посматривал на хозяина, но молчал. Тем не менее, когда стрелка подползла к одиннадцати, Грэхем уже не мог не вмешаться — и он отважно ступил в темный дверной проем.

Ленокс к этому времени как раз перебрался за стол и созерцал книжный магазин, находившийся на другой стороне улицы.

— Не потребуется ли вам что-нибудь еще, сэр? — заговорил дворецкий.

— Нет-нет, — рассеянно отозвался Ленокс, не отрываясь от стекавших по стеклу капель.

— Если позволите, сэр, вы, кажется, чем-то встревожены?

В большинстве домов на Хэмпден-лейн в аристократическом квартале Мэйфер подобное заявление сочли бы неслыханной дерзостью, однако долгое, полное сложных поворотов прошлое Ленокса и Грэхема в конечном счете сделало хозяина и дворецкого просто друзьями. Светловолосый Грэхем хоть и был образцовым слугой — безупречно честное лицо, безупречный костюм и неизменная безупречная почтительность, — никогда не боялся возражать Леноксу, частенько помогал ему в расследованиях, а в исключительных случаях шел на несвойственную другим откровенность.

— Что? — Ленокс наконец-то отвел взгляд от окна. — Нет-нет, Грэхем, нисколько, все в порядке, спасибо.

— Обед тоже подавать в библиотеку, сэр?

— Нет-нет, я обедаю сегодня в Сити, — последовал ответ. — Не сидеть же мне весь день в четырех стенах.

— Совершенно верно, сэр, — кивнул Грэхем и, перед тем как закрыть дверь, добавил: — Если понадоблюсь, я в холле.

— Благодарю.

Грэхем ретировался, а Ленокс вздохнул. «Так-так, далеко зашло, если Грэхем решился на замечание. Надо взять себя в руки. Все, поеду к брату, обедать». Полный решимости, он хлопнул по карманам сюртука, отворил двустворчатые двери библиотеки и вышел в холл.

— Грэхем, пусть заложат экипаж. Отправлюсь, пожалуй, прямо сейчас.

— Разумеется, сэр.

— Я побуду в лавке Каффенбраса, пока запрягают лошадей.

— Хорошо, сэр. — Грэхем уже спускался к выходу. — Это займет не больше четверти часа.

Ленокс не спеша надел пальто, вытянул из стойки зонтик, сделал глубокий вдох — и шагнул на улицу, под самый дождь. Здесь он сразу попал в поток кебов и ландо, но с завидной ловкостью миновал препятствия и благополучно оказался на пороге книжной лавки. Он открыл дверь и улыбнулся хозяину:

— Здравствуйте, мистер Каффенбрас!

— Мистер Ленокс! — Лицо хозяина за конторкой сияло. — С годовщиной!

— Простите?..

— Я о пожаре.

— Ах вот оно что!

Как раз второго сентября исполнялось двести лет со дня Великого пожара 1666 года. От снопа искр на Паддинг-лейн в булочной Томаса Фарринера (поставщика короля Карла Второго) выгорело четыре пятых всего Лондона. Малое число жертв — история сообщает о восьми погибших — можно было объяснить лишь чудом, но тринадцать тысяч зданий и около ста церквей превратились в дым, а из восьмидесяти тысяч лондонцев семьдесят тысяч остались без крова. Неукротимое пламя бушевало над городом три страшных дня, после которых никто не сомневался, что это и есть конец света — да и год для Апокалипсиса был более чем подходящий: в нем читаюсь число зверя — 666.

— А знаете, мой дед всегда говорил, что пожар оказал городу услугу, точнее, две, — неожиданно произнес Ленокс.

— В каком смысле?

— Во-первых, в результате этого бедствия гениальный Кристофер Рен выстроил пятьдесят новых церквей, в том числе собор Святого Павла. Не будь Великого пожара, мистер Каффенбрас, нынешний Лондон не был бы так красив.

— А во-вторых?

— Известно ли вам, сколько людей умерло от чумы в тысяча шестьсот шестьдесят пятом году?

— Нет.

— Почти шестьдесят пять тысяч. А ведь в Лондоне на тот момент осталась лишь треть жителей, остальные бежали из города. Пожар уничтожил несметное количество ветхих домов вместе с их крысами и всякими насекомыми и тем самым спас жизнь десяткам тысяч людей.

Мистер Каффенбрас задумался.

— В таком случае стоит предположить, что событие осветили довольно предвзято.

— Стоит, пожалуй, — согласился Ленокс. — Хотя второго такого нам не нужно. Мой «Пиквик», случайно, еще не пришел?

— К великому сожалению, пока нет.

— Ничего не поделаешь, — вздохнул Чарлз.

— Вот увидите, он оправдает долгие ожидания! Великолепный переплет из красного сафьяна! Золотое тиснение!

— И бессмертные слова, не так ли?

— О, все до единого!

Гостеприимная лавка Келума Каффенбраса с незапамятных времен считалась лучшей в округе. От слегка приглушенного света ряды книжных полок казались длиннее, книжное море — безбрежнее, а сам магазинчик — уютнее. В центре, между низеньким прилавком и большим мягким креслом, стояла железная печка, и, когда бы вы ни пришли, на ней неизменно попыхивал чайник. Хозяин лавки, маленький веселый старичок с румянцем во всю щеку, гладкими сединами и солидным животиком, смотрел на мир сквозь идеальные кружки очков, носил твидовый костюм и большую часть жизни коротал то по одну сторону печки — за прилавком, то по другую — за чтением. Раскрытая книга, обложкой вверх, всегда лежала на подлокотнике кресла.

— Есть что-нибудь новенькое? — спросил Ленокс.

— Боюсь, вы уже все видели. Хотя нет, постойте! — И мистер Каффенбрас исчез в глубине магазинчика. Не успел Ленокс без особого интереса окинуть взглядом книги на прилавке, как хозяин уже протягивал ему маленький томик.

— Что скажете, мистер Ленокс? Новый перевод.

Чарлз раскрыл книжку. Шершаво-коричневый кожаный переплет заключал в себе «Похвалу глупости» Эразма Роттердамского с предисловием одного из светил кембриджской профессуры.

— Интересно. Я возьму?

— Ну разумеется! Скажи я «нет» — кто вернется в мою лавку?! — И мистер Каффенбрас залился смехом, сложив пухлые ручки на округлом животике.

— Благодарю. В таком случае на сегодня все.

— Вам завернуть?

— Не стоит, — решил Ленокс. — Прямо сейчас и начну.

— Как вам угодно. На ваш счет, как всегда?

Каффенбрас извлек из нагрудного кармана огрызок карандаша, открыл гроссбух и сделал пометку.

— Да. Грэхем зайдет к вам пятнадцатого.

— О, в этом можно не сомневаться! Он точнее любого календаря.

Последние слова привели торговца в прекрасное расположение духа. Он так энергично пожал Леноксу руку, что румянец на круглых щеках проступил еще ярче, а улыбка стала еще шире. Когда же с церемонией было покончено, старичок вздохнул, вернулся в кресло, правой рукой взял книгу, а левой потянулся к печке, за подрумяненным хлебцем. Того гляди обожжется, подумалось Леноксу. По его наблюдениям, мистер Каффенбрас поглощал поджаренный хлеб в неимоверных количествах и запивал каждый кусочек доброй чашкой кофе с молоком. Хороший врач не одобрил бы, но книгочею в самый раз.

И вновь на улицу, подернутую влажным туманом. Моросить так и не перестало. Еще накануне позднее лето сулило тепло — а теперь… Неужели сентябрь будет промозглым? Жаль, жаль. Он посмотрел на ярко освещенные окна своего дома, заметил у дверей поджидавший экипаж. Кони нетерпеливо переступали на месте, возница укрылся от дождя под плотной черной накидкой — из-под капюшона виднелась лишь трубка, вспыхивал янтарный огонек. Ленокс проскочил перед очередным кебом, сел в экипаж, сказал адрес и отправился на встречу с братом.

Впрочем, радость от новой книги и предвкушение обеда в хорошей компании не отогнали вопроса, который терзал его уже несколько недель, а не только в это утро: силы небесные, как же все-таки предложить подруге детства, леди Джейн Грей, стать его женой?

 

ГЛАВА 2

Следующее утро выдалось ясным. Солнце заливало здание Парламента и каменные фасады вдоль Темзы щедрой позолотой с легким розоватым отсветом по краям. Прохладный воздух понемногу согревался. По прилегавшим к реке бульварам гулял ветер, и торопились куда-то одинокие прохожие. Вверх-вниз по течению скользили плоскодонки: лодочники, налегая на шесты, собирали речной мусор или подвозили небольшим судам новые припасы. В фарватере гордо плыла длинная груженная углем баржа. А на западной стороне, как раз в тени Биг-Бена, Ленокс в последний раз взмахнул веслами, причалил к берегу и согнулся пополам, переводя дыхание.

Два-три раза в неделю, по утрам, если только он не вел расследование, Ленокс вез свой ялик из Лондона в Хаммерсмит и на веслах спускался по реке в Мэйфер, начинающийся сразу за Парламентом. Менее всего эти прогулки нравились кучеру, в чьи обязанности входило водружать лодочку на крышу экипажа, а по возвращении хозяина прилаживать ее обратно. Зато Ленокс получал ни с чем несравнимое удовольствие. Он любил утреннюю греблю и чувство одновременного пробуждения с миром.

Привычка сложилась давно. В Харроу, где он жил и учился в школьном доме Друриз (том самом, к которому в свое время принадлежали лорд Байрон, а также лорд Пальмерстон, скончавшийся год назад), преподаватель заметил его рост и предложил войти в команду Друриз по гребле. Позже, в Оксфорде, он выступал в гребле на восьмерках за Бейллиол-колледж (для высшей университетской лиги, «синих», Ленокс был легковат) На выпускной он сделал себе подарок — гоночную лодку-одиночку. С тех пор она изрядно устарела и побилась, но отнюдь не утратила своих достоинств в его глазах. Спасибо гребле — Ленокс оставался в прекрасной форме и вообще почитал за честь оказаться один на один с рекой.

Ленокс глубоко вдохнул и вылез из лодки. Поджидавший кучер накинул на него плащ, подал холодный чай, а сам, взвалив на себя ялик, медленно направился к экипажу. Ленокс сделал несколько жадных глотков и крикнул кучеру, что домой пойдет пешком. Ноги отказывались подниматься по ступенькам набережной, каждый мускул болел, но само изнеможение, как и короткая пешая прогулка, были в радость.

Только что пробило семь, а к восьми должна была прийти на завтрак леди Джейн. Ленокс наскоро принял душ, переоделся, разведал, что готовит Элли, его кухарка, и без четверти восемь уже сел просматривать утреннюю почту Ничего интересного, если не считать длинного послания от итальянского друга по переписке, который, перемежая английский латынью, возмущенно доказывал, что взгляды Ленокса на общественное значение рабства в эпоху императора Адриана ошибочны. С улыбкой прочитав письмо, Ленокс заложил им страницу в купленной накануне книге, чтоб не забыть вовремя ответить. Еще его внимание привлекла визитная карточка от некоего Джона Беста. Имя было незнакомое.

— Джон Бест, кто это? — обратился он к Грэхему.

— Молодой человек, сэр. Заходил вчера вечером.

— Не знаю такого.

Тут послышался стук в дверь, пришла леди Джейн. Затрепетало сердце, гулко и радостно зазвучали невысказанные слова. Ленокс поправил галстук и направился в холл, где гостью уже встречал Грэхем.

— Привет! — весело воскликнул он.

— О, привет, Чарлз! Как я рада тебя видеть! — повернулась к нему леди Джейн, что-то говорившая Грэхему.

— И это взаимно, разумеется. Все хорошо?

— Да-да, конечно. Только мы долго не встречались.

Она снимала перчатки, шарф, отдавала Грэхему жакет.

— Что верно, то верно. Боюсь, придется тебе за это попенять.

Так оно и было. По сложившейся традиции они встречались почти ежедневно, но в последние несколько недель впервые за пятнадцать лет — он почти потерял леди Джейн из виду, и это теперь, когда ее присутствие стало для него насущной необходимостью! Однако самая большая загадка, о которой Ленокс не спешил говорить, заключалась в другом: неделю назад, в полдень, он видел, как коляска леди Джейн отъезжала от убогого жилища в районе Севен-Дайлс.

— Полно, всего-то несколько дней.

— Да, но соседство, подкрепленное дружбой, требует ежедневных встреч.

— Это правило непреложно? — засмеялась она.

Он шутливо нахмурил брови:

— Да!

— В таком случае постараюсь исправиться. — Она уже шла к нему навстречу. — Прости меня, Чарлз. — Нежные губы легко коснулись его щеки.

Леди Джейн Грей овдовела очень рано. Ее горячо любимый муж, лорд Дийр, геройски погиб в бою через несколько месяцев после свадьбы. Сама она была из Суссекса, из рода еще более древнего, чем Леноксы, и дети двух самых именитых семейств выросли вместе в заповедном уголке сельского рая.

Прелестная, милая, хотя, возможно, и не красавица, она смотрела на мир кроткими, широко распахнутыми глазами, а на губах, то розовых, то алых в зависимости от погоды, всегда играла улыбка. Леди Джейн редко следовала за модой, но выглядела модно всегда. Безыскусную прическу одни находили скучной, другие — в том числе, разумеется, Ленокс, которому нравились пышные вьющиеся волосы, — главным украшением леди Джейн.

В любом случае внешность не играла особой роли — секрет ее обаяния был в характере. Она живо интересовалась самыми разными вещами, но не ставила это себе в заслугу, и в речи ее всегда сквозил мягкий юмор. Леди Джейн принадлежала к высшим кругам лондонского, а когда приезжала навестить своего брата, графа Хотона, так и Суссекского общества, но с легкостью относилась к тому могуществу, которое давали ей влиятельные друзья и связи. Привязанности меняла редко и, где бы ни появлялась, вызывала к себе расположение, перераставшее в счастливую дружбу.

Тем не менее шепоток за спиной утверждал, что за ее оживленностью струится шлейф печали: как-никак, а уже много лет она жила одна, вдовая, без детей. Ленокс знал, что одиночество ее не тяготит, но боялся, что иногда — пусть изредка, пусть ненадолго — ей становится тоскливо. Однако он никогда не преступал границ дружбы и не спрашивал, так ли это на самом деле. Когда ему казалось, что лицо ее грустнеет, он только старался больше заботиться о ней — по-дружески.

Такова была леди Джейн Грей, лучший друг Чарлза Ленокса и женщина, которую он любил больше всех на свете.

Рука об руку они прошли мимо кабинета в столовую, где высокие спинки стульев окружали резной обеденный стол красного дерева, на дальнем конце которого был накрыт завтрак.

— Как дела? — спросила леди Джейн у Ленокса, придерживавшего ей стул. — Раскрыл что-нибудь за последнее время? С Эдмундом видишься?

— У него все прекрасно, обедал с ним не далее как вчера. Есть какие-то неясности с военным финансированием, но он разберется. — Ленокс сел за стол напротив леди Джейн. — А расследовать нечего, но очень бы хотелось.

— Давай я ограблю банк?

— Ты могла бы? Вот спасибо.

Она рассмеялась.

— Есть ведь, наверное, и хорошая сторона в том, что у тебя затишье? Подумай о новой поездке. — (В умении прокладывать маршруты, не вставая с кресла, Ленокс не знал равных, однако его тщательно составленные планы редко воплощались в жизнь.) — На худой конец, выясни, с чего начинался завтрак в Древнем Риме! Дай голове отдохнуть, пока новое расследование на подходе.

— Ты безусловно права: жаловаться глупо.

— Нет, правда, с чего начинался римский завтрак?

— С тарелок, надо полагать.

— Чарлз! — воскликнула леди Джейн, прикидываясь оскорбленной.

Ленокс рассмеялся:

— Хорошо-хорошо! Даю слово, что узнаю.

— Можешь не сомневаться, я не забуду и потребую отчета. — Она взяла с подноса поджаренный хлебец, чтоб положить на него глазунью. — Знаешь, кого я вчера видела?

— Кого же?

— Только тебе не понравится.

— А… Значит, Барнарда, — нахмурился Ленокс.

— Правильно.

Бывший член Парламента и нынешний директор Монетного двора, Джордж Барнард слыл чуть ли не первым богачом в Лондоне, а по сути был — в этом Ленокс ни минуты не сомневался — самым бессовестным вором за всю историю Англии. Последние несколько месяцев детектив медленно распускал петли страховочной сетки, сплетенной Барнардом, и вел подкоп под фасады высокого положения и неприступной репутации, скрывавшие неприглядную правду. В шайке Молотка, работавшей на Барнарда, нашлась прореха, ниточка из которой тянулась наверх, к директорским махинациям. Но поскольку расследование велось тайно и речь шла не о заурядном преступнике, времени уходило в два раза больше, а доказательств набиралось в два раза меньше.

— Цветет, как всегда? — Ленокс раздраженно тыкал вилкой в жареный гриб. Одного упоминания о Барнарде хватило, чтобы разрушить долгожданное удовольствие от встречи с леди Джейн.

— О да. Все рассказывал, какую серебряную вазу он купил для своей коллекции.

— Коллекционер, — презрительно фыркнул Ленокс.

— Не фыркай, — строго, но миролюбиво одернула его леди Джейн. — У тебя есть новые доказательства?

— Жду, когда Скэггс вернется из Шеффилда. Надеюсь, не с пустыми руками.

— Скэггс? Ты не напомнишь, кто это?

— Частный сыщик, с которым я работаю время от времени. Чувствует себя в пабе как рыба в воде. В отличие от меня. Толковый парень. Может быть, еще кофе, Джейн?

— Да, спасибо, — согласилась она, и Ленокс подал знак горничной.

Помимо загадочного исчезновения на несколько недель, настораживало и другое: леди Джейн выглядела озабоченной и уставшей, погруженной в тайные тревоги. Ленокс изо всех сил пытался ее рассмешить и одновременно искал способ выведать причину беспокойства.

Они заговорили о предстоящих званых вечерах, коснулись политики, вспомнили художника — недавнее открытие леди Джейн, обсудили общего знакомого, некоего мистера Вебба, уличенного в мошенничестве на скачках.

Но за все время длинной беседы Ленокс так и не произнес слова, которые столь тщательно подыскивал накануне.

 

ГЛАВА 3

На рассвете следующего дня, когда Ленокс мирно грезил под теплым одеялом, в спальню постучали. Было начало пятого, и потревоженное сознание сказало «нет», поэтому Ленокс повернулся на другой бок и повыше натянул одеяло. Стук тем не менее повторился и вывел его из дремы.

— Кто там? — отозвался он.

— Вы позволите войти, сэр?

— А, это вы, Грэхем… Разумеется, входите, конечно.

Грэхем вошел и остановился у порога.

— Простой визит вежливости, да? — улыбнулся Ленокс.

— Сэр, прошу прощения, но у вас гости.

— Какие гости? Что случилось? Это Джейн? — встревожился Ленокс. Он уже сидел, стараясь окончательно стряхнуть сон.

— Нет, сэр, — успокоил его Грэхем. — Приехала леди Аннабел Пейсон.

Аннабел Пейсон? Они встречались от силы раза два. Только из ряда вон выходящие обстоятельства могли привести ее в Лондон — город, отвращения к которому она не скрывала. Восемнадцати лет от роду, исключительно неудачно выйдя замуж за Джеймса Пейсона, капитана британской армии и знаменитого гуляку сороковых, она переехала в его лондонскую квартиру. Родился сын, но очень скоро капитан погиб на Востоке (поговаривали то ли об убийстве за карточным столом, то ли о смерти в бою). С тех пор леди Аннабел жила в поместье брата и никуда не выезжала.

— Леди не говорила о причине визита, Грэхем?

— Нет, сэр, но, смею сказать, ее милость сильно взволнована.

— Все ясно, — вздохнул Ленокс. — Не совсем вовремя, конечно, но делать нечего. Предложите ей пока чаю. И про меня не забудьте, ладно? Я спущусь, как только оденусь.

— Хорошо, сэр.

— Отдаю должное стоицизму, с которым вы приняли раннее пробуждение, Грэхем.

— Не извольте беспокоиться, сэр.

Когда дверь за дворецким закрылась, Ленокс встал и подошел к высокому, до потолка, окну на западной стороне спальни. В густом тумане угадывались силуэты людей, понуро бредущих по Хэмпден-лейн. Что толкнуло их в путь в столь неурочный час: сострадание? угрозы? Даже сквозь стекло он слышал, как шлепаются на тротуар мокрые листья. А потом на его лице проступила улыбка. Прежде всего — чай, и как знать — что потом? Новый день сулит новое дело, и даже лучше, что оно начинается в предрассветный час. Порой такие расследования оказывались самыми интересными.

Сменив бело-голубую пижаму на серый костюм, он спустился в гостиную.

— Как поживаете, леди Аннабел?

Ленокс и сам видел, что поживает она плохо. Перед ним стояла донельзя худая, испуганная, так и не снявшая многолетний траур женщина в темно-коричневом платье. Когда-то леди Аннабел слыла хорошенькой, но те времена прошли. Она была старше Ленокса, лет сорока пяти. Он напрягся, судорожно пытаясь вспомнить что-нибудь о чудовище Пейсоне: красавец, необузданный нрав, погиб при загадочных обстоятельствах. Глубокий шрам на шее — память то ли о сражении, то ли о чем-то еще. Но прежде всего на ум приходила его таинственная смерть.

— Мистер Ленокс, мне, право, чрезвычайно неловко вас беспокоить, — пробормотала леди Аннабел, нервно вцепившись в длинное дорогое ожерелье.

— Что вы, что вы, — прервал ее Ленокс. — Поверьте, я рано встаю.

— Конечно, мне следовало потерпеть часа три, но, когда на душе такая тяжесть, ждать невыносимо.

— Прекрасно понимаю, — ответил он. — Вы, видимо, не сомкнули глаз. Что произошло?

— Мистер Ленокс, я надеюсь на вашу проницательность.

— И независимость суждений?

— Я вас не понимаю.

Ленокс пожал плечами:

— Полагаю, вы здесь, потому что не пошли в полицию.

— Вы правы, мистер Ленокс, вы правы. Само собой, я не хотела обращаться в полицию. Но дело не только в этом. В полиции надо мной бы просто посмеялись. А вы, я уверена, смеяться не будете.

— Ни в коем случае.

— Судите сами, разве можно прийти к ним и сказать: «Мой сын живет при колледже, и у него в комнате дохлая кошка». Меня ведь примут за сумасшедшую.

— Дохлая кошка?

— Да, мистер Ленокс, в том-то и дело.

И она опять сжала ожерелье.

«Господи, только не это», — устало подумал Ленокс.

— Вы утомлены, леди Пейсон. Выпейте чашку чаю.

— Благодарю вас, — согласилась она. — Мистер Ленокс, вы ведь поедете со мной в Оксфорд?

— Все зависит от обстоятельств. Вы говорите, что все дело в дохлой кошке? В ней одной?

Леди Аннабел немного успокоилась.

— Разумеется, нет.

— Так в чем же тогда?

— Я приехала к вам, потому что мой сын Джордж пропал.

 

ГЛАВА 4

В графстве Уорикшир жили два почтенных семейства: Люси и Уэст.

В том, что Люси прославились больше, немалую роль сыграло предание (может, и апокрифическое, кто знает), будто сэр Томас Люси взял в наставники своим чадам Уильяма Шекспира и тот, мол, даже подстрелил оленя в хозяйском лесу. Зато Уэсты были богаче. Во время революции предок Уэстов отличился в битве при Эджхилле, за что после Реставрации король и пожаловал верному подданному северные земли графства вокруг крупных городов Нанитен и Бедуорт. До славы Стратфорда и великолепия южных каналов этим местам было далеко, но здесь делались деньги.

Леди Аннабел была из Уэстов. На сегодняшний день род возглавлял ее брат Джон. Человек по натуре сугубо сельский, Джон Уэст отличался добротой, хладнокровием и набожностью, любил сестру и ненавидел Лондон почти так же, как она. Он делал все возможное, чтобы леди Пейсон забыла несчастный брак или по крайней мере ни в чем не знала нужды. Именно поэтому с Хэмпден-лейн Ленокса и леди Аннабел увозила помпезная карета, запряженная шестеркой лошадей. Грохочущий экипаж и изнутри являл собой образец роскоши: пышные сиденья, обитые голубым плюшем, тепло под ногами от трепетавшего в печурке огня.

Обстоятельств дела они пока не обсуждали. Услышав, что молодой Уэст пропал, Ленокс тут же согласился ехать, захватив лишь пальто и готовый дорожный чемоданчик, собранный Грэхемом и стоявший у дверей как раз для таких случаев. Вместо завтрака кухарка сложила в пакет сандвичи с жареными помидорами. В столь ранний час на улицах было свободно, и к тому времени, как Ленокс раскрыл пакет, карета уже без помех выехала из Лондона.

— Не могли бы вы рассказать о случившемся во всех подробностях? — обратился он к леди Аннабел.

— Да-да, конечно. Только не знаю, с чего начать. С сегодняшнего утра?

— Опишите вашего сына, если не возражаете.

Ее глаза сразу наполнились слезами.

— Джордж на втором курсе, изучает историю в Линкольн-колледже. Больше детей у меня нет, и надо ли говорить, что я дорожу каждым его вздохом гораздо больше, чем собственной жизнью.

От поместья, где живем мы с братом, до Оксфорда всего час пути, поэтому езжу я туда часто, порой по три раза в неделю. Джордж, конечно, очень занят: учеба, друзья, Сами знаете, — и нам не всегда удается встретиться. Бывает, я обедаю с директором колледжа.

Однако у нас есть незыблемое правило — совместное чаепитие по субботам. Вчера, как вы знаете, была суббота. Я выехала пораньше, хотела побродить часок-другой в картинной галерее колледжа Крайст-Черч. Но по приезде в Оксфорд меня охватило такое волнение, что я сразу направилась в Линкольн-колледж. Портье знает меня, он пропустил в комнаты сына.

— Комнаты?

— Смежные гостиная и спальня. В гостиной — письменный стол и два кресла: окна спальни выхолят во внутренний дворик.

— А в гостиной окна есть?

— Да, несколько.

— Продолжайте, прошу вас.

И вновь она беспокойно сжала ожерелье.

— Дверь в спальню была закрыта, и я постучала. Потом заглянула и, увидев, что никого нет, присела почитать. К полудню меня охватило такое волнение, что я не могла больше оставаться внутри и вышла подождать сына во внутреннем дворике. И тут же увидела Джорджа. Ах, почему я позволила ему уйти, почему не последовала за ним, куда бы он ни собрался! Он был сильно бледен, волосы растрепаны, но объяснил все тем, что накануне засиделся в Бодлианской библиотеке и сегодня встал поздно.

Когда я спросила, куда мы пойдем, он предложил встретиться наскоро в кондитерской на Шип-стрит, напротив колледжа Иисуса. Я хотела вернуться: в комнате остались моя книга и ридикюль, но он запротестовал: «Ради всего святого, иди же, я все принесу!» А потом поцеловал меня и сказал, что очень любит.

Леди Аннабел заплакала, уткнувшись в платок.

— Я ужасная мать! Я пошла в кондитерскую! Пила кофе, желая успокоиться, гадала, почему он выглядел таким убитым, и ждала. Но с тех пор, как мы расстались, прошло три четверти часа, а Джорджа все не было. Не зная, на что решиться, я провела в кондитерской еще четверть часа, после чего расплатилась и поспешила назад в колледж.

Портье любезно пропустил меня снова, однако на его лице читалось недоумение. В гостиной ничего не изменилось, только огонь в камине погас. Мои вещи лежали там же, возле кресла. Я постучала в спальню — дверь была закрыта, хотя я помнила, что оставила ее открытой. Никто не ответил. Я собралась с духом и вошла.

— А дверь была плотно закрыта?

— Да.

— Это массивная дверь? Не могло ли случиться так, что ее просто захлопнуло ветром?

— Нет.

— Видел ли портье, как ушел Джордж?

— Нет, я первым делом спросила его именно об этом.

— Извините, продолжайте.

— Спальня очень просторная, там ведь ничего нет, кроме кровати и комода. Кровать не заправляли, а в остальном все оставалось как обычно. Только Джорджа не было. И еще на полу лежал белый кот, из шеи у него торчал перочинный нож моего покойного мужа. Кот, разумеется, был мертвый.

По телу леди Аннабел пробежала дрожь.

— Вы видели этого кота раньше?

— Вероятно, да. Дело в том, что у Джорджа и его друзей общий кот.

— Что значит «общий»?

— В том смысле, что он попеременно жил у каждого из них. Хотя, знаете, я ни в чем не уверена.

— И что было дальше?

— Упала в обморок. Сколько я пролежала, не знаю, а когда очнулась, все, увы, осталось по-прежнему. Я едва держалась на ногах. Мне хотелось броситься домой и все рассказать брату, но он, к несчастью, уехал по делам в Ньюкасл. В полном отчаянии я просидела в гостиной еще час, со стаканом бренди — у Джорджа есть бренди, — потом вернулась в кондитерскую: узнать, не приходил ли сын туда. Тщетно. Я сходила с ума. Приехала домой, телеграфировала брату, он ответил, что будет в Линкольне в воскресенье то есть сегодня — к полудню. Ночью мне пришло в голову пригласить вас. Эмили Фоул очень высоко отзывалась о ваших талантах.

— А, история с изумрудами. Не могли бы вы уточнить, в котором часу последний раз видели Джорджа?

— В пять минут первого.

— Вы не говорили с его друзьями? Перед поездкой в Лондон?

— Нет, мне хотелось поскорее разыскать вас.

— Не расспрашивали портье, не обращались к декану?

— Нет.

— Что еще вы знаете об этом коте?

— Да ничего. Он появился у Джорджа и его друзей не так давно.

— Должен сказать, вы вели себя очень храбро, — заметил Ленокс.

— Не уверена, что этого достаточно.

— Подождем. Поводов для отчаяния нет.

— Правда? — без всякой надежды спросила она.

— Да. Судя по всему, вы встретили Джорджа, когда его что-то тревожило. Он мог бы бросить все и уехать с вами — но ведь не сделал этого.

— Вы совершенно правы. Мне почему-то не пришло в голову взглянуть с такой точки зрения. Значит, можно хотя бы рассчитывать, что он жив?

— Леди Аннабел, я верю и надеюсь, но, пока мы не приехали, заключения делать рано.

 

ГЛАВА 5

До Оксфорда оставалось еще десять миль. После того как страшные опасения были высказаны и ей стало легче, леди Аннабел задремала. За окном кареты расстилалось графство Оксфордшир; в сырых низинах, затопленных восходящим солнцем, паслись овцы. Ленокс словно вернулся в те дни, когда по этой же дороге он уезжал на каникулы и возвращался назад.

Ибо Ленокс и сам учился в Оксфорде, в колледже Бейллиол. Неужели с тех пор, как он последний раз навещал родные пенаты, входил в ворота стоящего на Брод-стрит колледжа, минуло пять лет? Впервые Оксфорд предстал как место расследования, и всю дорогу в громыхающем экипаже, пока детектив искал новые подходы к истории леди Пейсон, воображение то и дело рисовало ему кружку пива, которую он закажет в «Медведе», и низкие арки, ведущие во дворик Бодлианской библиотеки.

Несмотря на спешку, с которой они покинули Лондон, Ленокс успел набросать две записочки. В одной он сообщал Джейн об отъезде, другая была адресована Томасу Мак-Коннеллу. Так повелось, что Мак-Коннелл выступал медицинским экспертом во всех делах Ленокса. Записка гласила:

Не совсем представляю, чем ты здесь займешься (для начала есть труп кота), но если хочешь увидеть настоящий университет — жду тебя в Оксфорде в любое время. Я остановлюсь в отеле «Бат-плейс», рядом с таверной «Дерн». Во всяком случае, там скажут, где меня найти.

Мак-Коннелл окончил Кембридж, чем и объяснялось замечание про «настоящий» университет.

Скоро восемь, утро вступило в свои права. Они почти добрались. С левой стороны, поскольку въезжали они с юга, мелькала река Черуэлл. Вдоль берегов, ожидая прихода новой весны, лежали хорошо укрытые и сцепленные вместе лодки-плоскодонки; со знаменитых вековых ив уже слетели на водную гладь первые листья. В лучах утреннего солнца дремали так хорошо знакомые Леноксу шпили: Том-Тауэр в колледже Крайст-Черч, сверкающий купол Радклиффской библиотеки, игольчатые башенки колледжа Олл-Соулз. До моста Магдалины осталось рукой подать.

Надо же, дохлый кот! Хотя… кто знает.

Леди Аннабел проснулась.

— Вы даже не представляете, какое блаженство — сомкнуть глаза. Хотя, конечно, это не оправдание, простите меня.

— Я очень рад, что вы немного отдохнули.

— Мистер Ленокс, у вас есть дети? Мне кажется, нет.

— Вы правы. Пока нет.

Повисло тягостное молчание, потом она овладела собой.

— Где вы остановитесь?

— Полагаю, пойду искать пристанища в «Дерне». Положение обязывает выбрать более подходящее место, но, как видно, я сентиментален. Я столько раз останавливался под их крышей… А вы? Вернетесь в поместье брата?

Она невесело рассмеялась:

— Разве я могу уехать из Оксфорда? Остановлюсь в гостинице «Рэндолф».

— Достойный выбор, судя по отзывам.

— Отель построили незадолго до того, как Джордж поступил в колледж. Я всегда там останавливаюсь.

«Рэндолф» по праву считался лучшей гостиницей в городе. Недавно построенное здание вполне могло сойти за старинный колледж, одетый в пурпурно-зеленую кольчугу из плюща. Фасад гостиницы выходил на другую достопримечательность Бомонт-стрит — музей Ашмола. Для Ленокса это было лучшее место в мире: изумительная живопись, древнеримская скульптура и загадочные предметы английской старины.

Некоторое время они ехали молча. Оксфорд — умиротворяющий скромный город у реки, поэтому плеяда красивейших зданий в самом центре застает вас врасплох. Как раз сейчас туда, в сердце города, миновав ботанический сад и Квинз-колледж, въезжали путники. Ленокс взял лежавший напротив саквояж.

— Что вы скажете, леди Пейсон, если мы встретимся через час?

Судя по всему, она отчасти справилась с болезненным волнением, в котором пребывала несколько часов назад на Хэмпден-лейн, и теперь к ней вернулись решительность и властность.

— Позвольте узнать, мистер Ленокс, к чему нам такая задержка?

Он мягко улыбнулся:

— Признаюсь, мне хотелось бы привести себя в порядок, собраться с мыслями, позавтракать.

— Если я правильно понимаю — мне не доводилось там бывать, — «Дерн» расположен на Холиуэлл-стрит? Верно? В таком случае Линкольн от вас всего в нескольких шагах. Давайте встретимся у колледжа через три четверти часа?

Ленокс кивнул:

— Как вам будет угодно. — Он любезно улыбнулся.

Что поделаешь. Леди Аннабел можно понять.

— Кучер, минутку! Я сойду здесь!

— Но разве отсюда близко, мистер Ленокс? — удивилась леди Аннабел.

— О да. — Они как раз проезжали мимо Хартфорд-колледжа. — Я пройду дворами.

Обычно посетители входили в «Дерн» с Холиуэлл-стрит, но туда вел еще один закоулок, правда, настолько узкий, что впору было протискиваться боком. Даже в такой неурочный час Леноксу пришлось вжаться в каменную кладку, чтобы пропустить стайку студентов, гуськом пробиравшихся в полумгле переулка. Вероятно, накануне они сдали переводные экзамены, потому что многие не успели снять парадные костюмы и длинные черные мантии, в той или иной мере измятые. Миновав груду порожних бочек и непроизвольно улыбаясь, Ленокс переступил порог «Дерна».

Таверна была выстроена в начале четырнадцатого века. (При этом до права называться старейшим питейным заведением «Дерну» все равно не хватало нескольких сот лет.) Некогда бар, где подавали крепкий сидр, затем, недолгое время, паб, именуемый «Пятнистая корова», «Дерн» тем не менее даже для старожилов всегда оставался «Дерном»; впрочем, отыскать его могли лишь знатоки Оксфорда. От времени и копоти деревянная обшивка стен почернела, а вот балки под крышей побелили, видимо, совсем недавно.

Здесь было два бара — один у входа, над его стойкой красовалось первое меню заведения: «УТКА ИЛИ РЯБЧИК», а другой — в глубине, под лестницей, ведущей в комнаты для жильцов. Именно там Ленокс натолкнулся на упитанного парнишку лет двенадцати с копной ярко-рыжих волос и россыпью веснушек по всей физиономии.

— Проходите себе, сэр, — не заботясь о вежливости, буркнул мальчик.

— Добрый день. Я надеялся, что смогу снять здесь комнату.

— Мест нет, всех благ.

— Неужели совсем нет?

— Может, лучше пива закажете?

Ленокс рассмеялся:

— Нет, не пойдет.

— Том Тейт, чем это ты занят? — Из-за стойки первого бара выглянула крепко сбитая низенькая женщина и, буравя мальчишку взглядом, направилась к ним. Ленокс узнал старую знакомую и улыбнулся.

Отвесив Тому хороший подзатыльник и отослав его прислуживать в первый зал, она внимательно посмотрела на посетителя.

— Неужели… неужели мистер Ленокс? Тот, что Чарлз, а не Эдмунд, так ведь?

— Точнее не скажешь, миссис Тейт.

— Бог мой, мистер Ленокс!

Она вернула Тома, оскорбленного в сыновних чувствах и поверженного как профессионал, и велела ему отнести багаж гостя наверх.

— Значит, миссис Тейт, свободные комнаты есть?

— Свободные комнаты? Господь с вами, ну конечно!

И она стала подниматься вслед за сыном.

— Поесть хотите? — спросила она на ходу.

— Благодарю вас, завтрак будет очень кстати.

Комната, в которой Ленокс обычно останавливался, находилась в конце коридора. Миссис Тейт выпроводила Тома, скороговоркой заверив, что завтрак скоро будет, что, мол, бесконечно рада видеть и все такое, но, к сожалению, «хлопот полон рот», «присесть некогда», «крутишься тут, как белка в колесе» — и была такова. От ее бесцеремонности на душе у Ленокса потеплело: он словно вернулся в прошлое, где ничего не изменилось.

Комнату нельзя было назвать просторной, зато обстановка дышала уютом. Окна выходили на чудесное здание Нью-колледжа. В дальнем углу стояла огромная кровать, рядом — видавший виды письменный стол, молчаливый свидетель первых писем домой, у окна — шаткий круглый столик с придвинутым к нему мягким креслом, за которым, как и полагается, — камин. В любом отеле на Бомонт-стрит, равно как и на Хай-стрит, имелись номера поизысканнее и, весьма возможно, с куда большими удобствами, но нив одном из них Ленокс не нашел бы покоя, зная, что в «Дерне», на втором этаже, над кухней, пустует его комнатка. Он провел здесь столько вечеров в преддверии семестра — плюс тот незабываемый первый вечер, когда за ним, взволнованным новичком, зашел брат-третьекурсник Эдмунд, и они отправились ужинать. Эдмунд бы его понял: он и сам бы здесь остановился. И отец поступил бы так же. И дед. И прадед.

Через несколько минут в дверь, сопя, протиснулся Том. Противник телесных наказаний тащил поднос, почти скрывавший его самого. Ленокс вложил ему в ладонь шестипенсовик и заговорщицки подмигнул:

— Маме ни слова, ладно?

Потом он приоткрыл окно и, вдохнув прохладный воздух, налил себе кофе. Теплые тосты, яркие желтки глазуньи, копченая сельдь, хрустящие ломтики бекона, жареные помидоры, тушеные бобы и горячие сосиски едва умещались на огромной тарелке. Ленокс с воодушевлением набросился на еду и, признаться, ни разу не вспомнил о дохлой кошке.

 

ГЛАВА 6

Умывшись, сменив сорочку и допив кофе, Ленокс явился к Линкольн-колледжу в назначенное время.

Оксфордский университет состоял из двадцати колледжей. Традиции, библиотека, часовня, обеденный зал, преподаватели и здания у каждого учебного заведения были свои, а единый средневековый облик университета создавался общим для большинства колледжей готическим стилем. Прибавьте к этому принадлежавшие университету Бодлианскую библиотеку и Шелдонский театр — едва ли не лучшие творения Кристофера Рена, — и вы получите понятие «Оксфорд». И оксфордским студентом вы считались независимо оттого, в каком колледже учитесь — не то что в Кембридже. Хотя университет являл собой множество маленьких союзов, взаимный интерес и дружеское общение заставляли забыть о призрачных границах между ними.

Линкольн относился к колледжам попроще. Там учились приятные молодые люди скорее спортивного, нежели научного склада: молодые люди, которых легче застать в пабе, чем услышать на дебатах в «Оксфорд юнион». И сам колледж, и его студенты снискали себе добрую славу. В заведениях с громкими именами: Крайст-Черч, Бейллиол, Мертон атмосфера была чопорная и временами даже тоскливая, но повергнуть в уныние линкольнцев не удалось еще никому.

Со зданием им тоже повезло: оно стояло в тихом переулке, соединявшем две самые оживленные улицы города Брод-стрит и Хай-стрит. Колледж, основанный епископом Линкольнским в 1427 году, был выстроен из того же старинного желтоватого камня, что и прочие учебные заведения четырнадцатого-пятнадцатого веков, но, по мнению многих, являл собой самое характерное здание той эпохи — может, потому что так и остался трехэтажным, подкупал не величием, а уютом, был домом, пристанищем, а не обезличенным дворцом.

Само собой, ступать на лужайку внутреннего дворика не смел никто, и ее сказочно-зеленый цвет объяснялся тем, что за четыре с половиной столетия это право получили только двадцать человек — косильщики лужаек. А косильщик, как известно, фигура не менее важная, чем заместитель декана или главный портье на входе в колледж.

Наверное, самым знаменитым линкольнцем был религиозный реформатор Джон Уэсли. Они с братом провели в стенах колледжа первое собрание печально известного «Священного клуба». Случилось это в двадцатых-тридцатых годах восемнадцатого века, то есть очень давно, но даже в те времена в стане линкольнских студентов религиозный дух не смог совладать с духом веселья. Линкольнцы все превратили в шутку: за то, как «методично», в прямом смысле слова «по расписанию», Уэсли и его сторонники совершали добрые дела и искали просветления, студенты назвали участников «Священного клуба» «методистами». Что и говорить, легкомысленный был колледж! Зато выпускники стояли за него горой, а в Оксфорде такое отношение считалось высшей оценкой — Линкольн и «Дерн» ее удостоились.

Леди Пейсон подъехала через несколько минут.

— Как вы считаете, он жив? — Терять время на церемонии она не стала.

— Я безусловно на это надеюсь и безусловно считаю, что для надежды есть все основания.

— Вы ведь не знаете Джорджа, мистер Ленокс. Только чрезвычайные обстоятельства могли заставить его пропустить нашу встречу! Он ничего не объяснил, даже записки не оставил! Есть сыновья, для которых такое в порядке вещей, но мой Джордж не из них. Если он оставил меня, ничего не объяснив, значит, он в беде.

— В любом случае я приложу все усилия, чтоб его найти, даю вам слово. Вы подниметесь со мной или предпочитаете, чтобы я осмотрел комнату один?

— Я иду с вами. — Отступать она не собиралась.

— Как вам будет угодно, только прошу вас, ни к чему не прикасайтесь. Впрочем, возможно, мой совет запоздал?

— Нет-нет, я оставила все как есть. Но почему вы спрашиваете?

— Нужно выяснить, покидал ли Джордж комнату в спешке или подготовившись, нет ли, к примеру, следов взлома, не забирался ли кто-нибудь в окно.

— Понимаю. Но я действительно ничего не трогала. В первый раз я просто присела у окна в кресло. Может, оно слегка сдвинуто, но в остальном все на своих местах.

Леди Пейсон кивком поздоровалась с портье, и он пропустил их во внутренний дворик. По каменистой дорожке, огибавшей зеленую лужайку, они прошли к дальнему корпусу, где жил Джордж.

— Кто-нибудь в колледже знает о том, что случилось?

— Не думаю.

— Хорошо бы так и осталось. Портье не удивится, что вы то приезжаете, то уезжаете?

— Я сказала, что приехала к сыну, и спросила, нельзя ли получить пропуск на свободный вход в колледж. Мне ответили, что можно, если декан не возражает.

— Насколько я помню, с друзьями сына вы не говорили?

— Нет.

— Но вы с ними знакомы?

— Очень мало.

Вот и узкая лестница наверх, в комнаты Джорджа. Утренний свет, пройдя сквозь резной переплет готических окон, причудливо ложился на каменные ступени. На последнем этаже леди Пейсон указала нужную дверь. Ленокс вошел первым.

Все в гостиной выглядело таким знакомым, словно он уже не раз бывал здесь, и детектив понял, что нашел бы в молодом человеке родственную душу. Печку сразу за порогом кто-то предусмотрительно засыпал углем — и то правда, возиться с углем замерзшими руками — удовольствие сомнительное. В бордовом кресле у печки громоздились вещи, а на небольшом круглом столике рядом — книги. Ленокс отметил, что на кресле лежат заляпанные грязью прогулочные ботинки и видавшая виды трость.

Столик и кресла ждали гостей у окна, из которого был виден не только дворик, но и Радклифф-камера — увенчанная огромным куполом библиотека в самом центре Оксфорда. На столике остался завтрак двухдневной давности — леди Аннабел подтвердила, что видела тарелку еще вчера. Значит, слуга еще не прибирал. Удивленный Ленокс сделал пометку в блокноте.

В книжном шкафу лежали старые газеты, мелочи, представлявшие ценность только для хозяина комнаты, и несколько томов по истории тюдоровской эпохи. Середину комнаты украшал толстый ковер с замысловатым узором — «муж незадолго до гибели прислал из Индии», как пояснила леди Пейсон. Наклонившись, Ленокс заметил на ковре несколько вещиц из повседневной жизни пропавшего: моток бечевки (такую обычно используют для посылок), половинку поджаренного мясистого помидора (с трудом верится, что его обронили во время завтрака — до столика слишком далеко), вечное перо и, наконец, карточку с надписью «ОБЩЕСТВО „СЕНТЯБРЬ“». На обороте карточки Ленокс с недоумением обнаружил знак X, в котором сплелись две линии: черная и розовая.

«Общество „Сентябрь“»? В его время в Оксфорде не было клуба с таким названием. Непонятнее всего то, что не имеющие ничего общего предметы сгрудились на одном пятачке, тогда как на всем ковре — ни соринки. Чарлз выпрямился. Что особенного в этом месте? Свет из окна сюда почти не падает, тепло от камина не доходит, и от письменного стола не дотянуться, когда просматриваешь почту. (Кстати, на самом письменном столе, напротив книжного шкафа, царил идеальный порядок.) Единственная особенность — равноудаленность от любой из этих точек.

На остальном пространстве не было ничего интересного, за исключением дорожки пепла, явно вытряхнутого из трубки, но почему-то прямо на пол и почему-то по эту сторону окна.

— Ваш сын много курит? — Ленокс обернулся к леди Пейсон, которая так и не решилась переступить порог.

— Нет, насколько мне известно. Когда Джордж приезжал домой, он вообще не курил.

— Похоже на то, да и трубки в комнате я не вижу. Хотя не исключено, что он держит ее при себе. Но зачем вытряхивать пепел на пол, если до окна рукой подать?

— Должна признать, я тоже не понимаю. Мистер Ленокс, вы догадываетесь, что произошло?

— Догадок много, но ответа на ваш вопрос пока нет. Предстоит еще много работы. Я хотел бы осмотреть спальню, леди Пейсон. Может быть, присядете в кресло, а я разожгу камин?

— Нет-нет, я пойду с вами, — твердо сказала леди Пейсон.

Тут на лестнице послышался шум, и оба обернулись.

Чей-то голос уверял: «Говорю же вам, меня ждут, ей-богу», — а голос портье настаивал: «Сэр, я позову, чтобы к вам спустились, это не составит никакого труда». Голос не сдавался: «Конечно, но дело очень срочное», — после чего повисла пауза, за время которой, возможно, монетка с королевским профилем перешла из рук в руки, и обладатель настойчивого голоса беспрепятственно поднялся наверх и вошел в распахнутую дверь.

— Дохлая кошка? — прозвучал вопрос. — Неужели ты пал так низко?

Ленокс улыбнулся:

— Здравствуй, Мак-Коннелл! До чего я рад тебя видеть!

 

ГЛАВА 7

В узкой комнате стоял полумрак: единственное окошко почти не пропускало света. Спальня, как и гостиная, отличалась простотой, и, как и в гостиной, в ней еще не прибирали. Несмотря на то что постель была раскрыта, одежда перед платяным шкафом раскидана, а вокруг стоящего под окном кресла громоздились книги, дух здесь витал тот же, что в гостиной — светлый, домашний. Очень славный молодой человек, подумалось Леноксу.

Леди Пейсон все-таки присела в кресло, Мак-Коннелл развел огонь в печке.

— Чересчур прохладно, — сказал он, как только вошел. — Надеюсь, дрова ты уже обшарил и никаких улик там больше нет?

Теперь они с Леноксом шаг за шагом осматривали спальню, но пока их единственной находкой оставался дохлый кот, лежавший в самом центре комнаты.

— Ты бы все-таки ввел меня в курс дела, — попросил Мак-Коннелл.

Давно уже доктор не выглядел так хорошо, во всяком случае, с тех пор, как начал пить. Красивый, рослый шотландец смотрел на мир с легкой усмешкой и неподдельным участием. Сказочный брак с красавицей Тото — юной, очаровательной, богатой и вспыльчивой в придачу, привел к тому, что талантливый хирург Мак-Коннелл отошел от практики. Семейной идиллии, однако, не получилось, и временами казалось, что развод неминуем. Тогда-то опечаленный Мак-Коннелл стал искать утешения в бутылке. Правда, в последнее время дела пошли на лад: Мак-Коннелл понемногу приходил в себя, Тото повзрослела. Семейная жизнь — тайна за семью печатями, но у человека все написано на лице: Мак-Коннелл выглядел веселее, особенно когда помогал Леноксу распутывать преступления. Повеселела и Тото. Они стали старше, утратили беспечность, но шторм миновал, и на горизонте брезжил новый берег. Во всяком случае, их друзья горячо на это надеялись. Запавшие глаза шотландца еще напоминали о тяжелых днях, однако радостный настрой, как считал Ленокс, говорил о пусть и не полном, но примирении с Тото.

Чарлз в двух словах объяснил суть дела.

— Только бы не оказалось, что сорвал тебя из-за пустяка.

— Пусть будет кот. Ничуть не хуже, чем все остальное. Животные, растения, минералы — не вижу особой разницы, я больше не лечащий врач. Мне все подойдет.

Говоря это, он улыбался, но Ленокс заметил в его улыбке привычную горечь.

Кот был как кот: белый, лоснящийся, ухоженный. Заколот ударом ножа в шею. Ленокс зажег лампу и нагнулся над трупом, убеждаясь, что орудие убийства и впрямь старомодный ножичек для разрезания конвертов. На широкой серебряной рукоятке выгравирована прописная буква «П».

Мак-Коннелл склонился рядом, провел рукой по кошачьей шерсти.

— Только одна рана, — произнес он. — Непонятно.

— Что именно?

Мак-Коннелл поскреб подбородок.

— Ты когда-нибудь пробовал заколоть кота?

— А как же! Сотни раз.

Шотландец рассмеялся:

— Извини, но коты — животные непокладистые. Их не удержишь: царапают, вырываются. Я вообще, знаешь ли, предпочитаю собак. Шотландские терьеры — просто чудо.

— То есть их убивать приятнее?

— Будет тебе, не ерничай.

— Однако ты прав, вряд ли справиться с ним было легко.

— Вот именно. И дело тут не в силе. Человек хочет ударить в определенное место, животное вырывается, попасть с первого раза вряд ли получится. Я бы не удивился, увидь я семь или восемь неглубоких ножевых ранений, а здесь одно, нанесенное со всей силы.

— Значит, либо убивали вдвоем, либо коту чего-то подмешали? — сделал вывод Ленокс.

— Скажу тебе, как только выясню.

— Давай поднимем его.

Кот был пригвожден к полу, поэтому сначала Мак-Коннелл осторожно вытащил нож и положил его в карман полотняного мешка, захваченного на этот случай. Сам кошачий труп спрятали в мешок.

— Смотри, что это? — спросил вдруг Ленокс.

На полу, в луже крови, валялся пропитанный красной влагой клочок бумаги со следом от лезвия в середине. Ленокс поднял находку. Один уголок не окрасился, край остался голубым: бумага для писем, понял Ленокс. Оказалось, что листок сложен вдвое.

— Здесь написано… написано: х12/42 45 31 25/х2.

Детектив озадаченно взглянул на Мак-Коннелла:

— Ты что-нибудь понимаешь?

— Это по твоей части. — Доктор протянул ему пакетик, и Чарлз, убедившись, что больше отметок нет, положил записку туда.

— Какой-то шифр, но какой? — пробормотал Ленокс.

Он осмотрел всю комнату, но не нашел больше ничего интересного, ничего, что бросалось бы в глаза, как предметы на индийском ковре. Впрочем, с пустыми руками он не остался. На прикроватной тумбочке лежала незаполненная бальная карточка, по всей видимости, с бала в колледже Иисуса. На обратной стороне — одна фраза: «Хорошо, сэр, я так и сделаю» — и подпись: «Роланд Лайт». Леди Аннабел пояснила, что так зовут слугу, который убирает комнаты, разводит огонь в камине и готовит еду. Больше ничего примечательного они не обнаружили.

— Пообедаем? — еле слышно спросил Мак-Коннелл.

— Я не могу оставить леди Аннабел.

— Так узнай, что она намерена делать.

— Хорошо, сейчас.

Леди Аннабел словно застыла, протянув руки к печке и не сводя взгляда с горящих углей.

— Увижу ли я его когда-нибудь? — И она снова сжала ожерелье.

— Я безусловно на это надеюсь, леди Пейсон.

Она вдруг повернулась к Леноксу:

— Но откуда мне знать, что вы правы? Действительно ли вы хороший сыщик?

— Честно говоря, да. Но если вы сочтете нужным обратиться в полицию, то я от всей души поддержу это решение.

— А, полиция… — Она только махнула рукой.

— В любом случае сейчас вам нужнее всего отдых. Может, вернетесь к вашему брату?

— Может быть, — устало согласилась она. — А что предпримете вы?

— Днем опрошу всех, кого найду. Вечером постараюсь увязать полученные сведения. Завтра утром, полагаю, вернусь в Лондон, работы впереди много.

— Вы уедете из Оксфорда?!

— Всего лишь на день-два, леди Пейсон. И разумеется, на это время здесь останется мой надежный друг.

— Кто же?

— Прошу прощения, на этот вопрос я ответить не могу.

Она все-таки согласилась уехать, но перед тем Ленокс долго провожал ее до тоскливо-помпезной кареты и долго уверял, что будет незамедлительно сообщать обо всех новостях расследования.

В это время Мак-Коннелл с аппетитом ел яблоко во дворе Линкольн-колледжа. Полотняный мешок он держал под мышкой.

— Проводил? — поинтересовался врач.

— Да. Бедная женщина, — задумчиво ответил Ленокс.

— Держится из последних сил.

С Хай-стрит они повернули на Корнмаркет-стрит, а оттуда на улицу Сент-Джайлс, где очень быстро отыскался дом номер двенадцать и Ленокс ввел друга в свой любимый оксфордский паб «Ягненок и флаг», ничуть не уступающий «Дерну». (Прогулки по Оксфорду неизбежно превращаются в прогулки по пабам.) Непонятно, как в современном мире сохранился постоялый двор восемнадцатого века. Когда-то давно лошадей тут ждали стойло и охапка сена, путников — место отдыха перед утренним отъездом на север, и в самый неурочный час, в самое скверное ненастье любой странник знал, что получит здесь кружку эля и добрую порцию еды. Да и теперь, если вы в Оксфорде хотели нанять пролетку или кеб, вам стоило идти прямиком в «Ягненок и флаг». С 1695 года это заведение принадлежало колледжу Святого Иоанна. Шесть или восемь причудливых по форме, плохо освещенных, безо всякого замысла слепленных вместе комнат сохранили неповторимый дух времени: под этими почерневшими балками ночевали когда-то короли и выпивали нищие.

Сидя за столиком у окна с видом на широкое поле — угодья колледжа Святого Иоанна, — Ленокс и Мак-Коннелл вели непринужденный разговор. В последние годы совместная работа сводила их все чаще, и секретов между ними почти не было. Прошло не меньше получаса, прежде чем их кружки опустели и Мак-Коннелл решил наконец заказать обед.

— Что можно съесть без риска для здоровья? — поинтересовался он, просмотрев меню.

— Ну, я в свое время перепробовал все, — ответил Ленокс. Сам он после плотного завтрака обедать не собирался.

Мак-Коннелл взял ромштекс, глазунью и картофельное пюре, оба заказали по пинте осеннего эля. Грузный краснолицый бармен принес к тому же сандвич с холодным цыпленком и бутылку пива: Ленокс предусмотрительно запасся на вечер.

Эль и беседа настроили детектива на ностальгический лад, но приятные воспоминания омрачала тревога за Джорджа Пейсона, который — в этом Ленокс уже не сомневался — был славным малым.

 

ГЛАВА 8

В девяностых годах одиннадцатого века — чуть раньше или чуть позже, история умалчивает, но горечь от битвы при Гастингсе была еще свежа, а со времен «Книги Страшного суда» едва ли прошло десять лет, — на постоялом дворе, а может, в церкви собрались для беседы безымянный клирик и пара студентов. Так зародился Оксфордский университет. Как раз тут из Франции, после студенческого бунта, к неизвестным отцам-основателям потянулись школяры из Парижского университета — и Оксфорд расцвел. Первый университет в Англии, один из немногих в Европе — не прошло и века, как он стал центром высшего образования во всем мире. Прежде всего Оксфорд изумлял количеством собранных книг: сотни и сотни. Благодаря этим книгам и людям, по ним преподававшим, в приходы, раскиданные по всей стране, разъезжались поколения пастырей, неся пастве оксфордское знание, оксфордский образ мыслей, оксфордский подход к обучению. Так возник мир идей, не знавший разницы между Йоркширом и Девоном, так возникло единство взглядов и представлений, впервые объединившее людей во всей Англии, да и во всей Европе.

Ha заре тринадцатого века, в день опять же в анналы не вошедший, появился первый оксфордский колледж — может, Мертон, а может, Университетский. Поначалу, наверное, это вовсе и не колледж был, а дом, где студент мог снимать жилье и столоваться, но с каждым нажитым годом колледжи крепли, число их росло, пока наконец к началу пятнадцатого века не сформировался истинный облик и дух Оксфорда.

У времени свои дары, подумалось Леноксу. В эти окна по-другому — ярче и значительнее — светит полуденное солнце, и даже в зданиях, не посвященных Богу, благоговеешь. Вливаясь в почти тысячелетний поток оксфордских студентов, ощущаешь свою смертность и в то же время — толику бессмертия: ведь это место принадлежит вечности, и ты, стало быть, тоже.

Разглядывая такие родные стрельчатые окна, Ленокс пересек широкий мощеный двор Бейллиол-колледжа, где прошли его студенческие годы. Он улыбался почти счастливо, но с оттенком грусти — как человек, вернувшийся туда, где ему было хорошо. Тогда, переступив порог детства и родительской усадьбы, он попал в неизведанный мир, где ждали новые друзья и новые знания. Какими огромными казались всего несколько центральных улиц Оксфорда, растянувшихся на четверть мили от Сент-Джайлс до Сент-Олдейтс, от колледжа Святого Иоанна до Крайст-Черч, каким несметным — число магазинов на них.

Теперь он стал старше и чувствовал это. Ему почти сорок. Он все еще холостяк. Одни мечты воплотились, другие так и остались мечтами. Чарлз Ленокс с детства знал, что станет членом Парламента — но этого не случилось. Он мечтал о сыне.

Вот что он открыл: именно то, что кажется непременным, иногда не случается. Ленокс-студент этого бы не понял.

Во дворике Бейллиол-колледжа Чарлз провел около часа, размышляя над обстоятельствами дела, и в результате пришел к выводу, что они серьезнее, чем он полагал. В том, что накануне утром молодой Пейсон ничего не объяснил матери, удивительного как раз не было: Ленокс припомнил, как свято оберегают студенты личную жизнь от чужого вмешательства, делая исключение лишь для друзей, так что приди леди Пейсон на час раньше, Джордж все равно ничего бы не сказал. Слишком явное посягательство на независимость. А вот странный, почти нарочитый беспорядок в комнате Пейсона, вкупе с белым котом, который при ближайшем рассмотрении утратил всякую комичность, не сулил ничего хорошего.

Со скамейки во дворике детектив поднялся еще более озадаченным, чем прежде, но теперь он лучше видел, что именно его озадачивает.

Однако нужно отогнать грустные мысли.

Сыщик должен уметь многое, в том числе и перевоплощаться: сейчас Леноксу требовалось стать веселым и легкомысленным. Облокотившись на позолоченную ограду Линкольн-колледжа (куда отправился прямиком из Бейллиола), он примеривался к роли беззаботного дядюшки Джорджа Пейсона, приехавшего навестить племянника. Новоиспеченный дядя вертел в руках тросточку, мычал что-то себе под нос, с интересом разглядывал все вокруг, но при этом не забывал посматривать на ворота, выискивая студента, готового ответить на вопросы не в меру любопытного родственника. В ожидании подходящего собеседника он читал «Таймс».

Газета писала о том же, что и всегда. Пространная статья, осуждавшая принятый летом закон о новом ограничении скорости: до двух миль в час в населенных пунктах, до четырех — за их пределами. Негодующий редактор усматривал в этом «посягательство на привычный распорядок жизни». По уточненным сведениям, Джон Сурратт, предполагаемый соучастник в убийстве Авраама Линкольна, бежал в Канаду, а оттуда перебрался за океан. (Как и многие англичане, Ленокс искренно восхищался президентом Линкольном и внимательно следил за ходом Гражданской войны в Америке. Слава Богу, она закончилась. Одни только списки погибших, публикуемые в газетах, надолго повергали его в отчаяние.) Только что завершилась и Австро-Прусская война — удачный год для сторонников мира во всем мире. Принцесса Хелена, третья дочь королевы Виктории, летом вышла замуж за… Ленокс поискал в газете имя принца, чтобы произнести шутки ради… Христиан Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Августенбург. Силы небесные! Но главная новость, приведшая Чарлза, сына своего времени и горячего сторонника технического прогресса, в полный восторг, — завершена укладка подводного телеграфного кабеля через Атлантический океан! Если он правильно понимал — а он первый признался бы, что понимает мало, — проложенный кабель позволит обмениваться телеграммами между Европой и Америкой! «Что сказал бы мой дед?» — думал Ленокс. «О дивный новый мир»…

Все это время он наблюдал за редкими студентами, появляющимися в воротах колледжа. Первый — высокий юноша, критически взирающий сквозь очки на окружающий мир, не годился. Не годился и второй: с первого взгляда было видно ошарашенного первокурсника. Третий проскочил с такой скоростью, что Ленокс даже рта не успел раскрыть. Зато четвертый, — судя по цветку в петлице, уравновешенный второкурсник, — выглядел бодро, и разговор мог получиться.

С удовольствием входя в роль, Чарлз выдал заготовленную реплику:

— Э… простите, не могли бы вы уделить мне минутку? Бога ради, извините за беспокойство… меня зовут Чарлз Пейсон.

Ленокс пожал руку студенту, который, несмотря на замешательство, ответил вежливым кивком, словно желающие представиться незнакомцы бросались к нему по несколько раз на дню.

— Я решил обратиться к вам. Видите ли, мой племянник, Джордж Пейсон, учится здесь, в Линкольне. В Оксфорде я проездом, и мне, сами понимаете, захотелось его навестить, но никак не могу его отыскать.

— Ах вот оно что. — Лицо молодого человека прояснилось, когда он услышал о Джордже.

— Не подскажете, кто его друзья? Буду вам очень обязан.

— Мне не хотелось бы сообщать сведения, которые могут… могут… Сам, право, не знаю, что они могут сделать.

— Что ж, вполне объяснимо, — устремив взор в небеса, согласился Ленокс. — Знаете, я ведь тоже из Линкольна. Отличный колледж, правда?

Он и сам удивлялся, до чего ему удается роль грубовато-сердечного лондонского бонвивана.

— Юность, спортивные состязания, надежды на будущее. Что ж, не смею задерживать. Еще раз извините, что задержал.

Студент замялся.

— Э… думаю, ничего страшного не случится. Вы ведь его дядя, так? Наверное, брат отца?

Ленокс кивнул.

— Ну, они неразлучная троица: Пейсон, Билл Дабни и Том Стамп. У Дабни и Стампа три комнаты окнами в зеленый дворик. Помните старую каменную лестницу? Вот по ней, а потом через длинный коридор.

Ленокс, не имевший ни малейшего представления, куда идти, радостно закивал:

— Там такая красотища, верно?

А сам подумал: «Зря я не пошел на сцену». Он уже сочинил своему персонажу военное прошлое, на случай если бы разговор свернул в это русло.

— Точно. Желаю поскорее найти Пейсона. Хороший парень.

— Спасибо, — откликнулся Ленокс и еще раз пожал руку собеседнику.

Тихо насвистывая, детектив направился к воротам, на ходу сочиняя убедительную историю, дабы портье пропустил его в колледж. Однако история не потребовалась: портье разговаривал со студентом, просившим проверить почту, и во внутренний дворик Ленокс проследовал беспрепятственно. На его счастье, найти дорогу не составило труда: помня наставления второкурсника, он просто следовал указателям в глубине двора.

Изумрудный плющ скрывал не только стены, но и вход в здание, однако Чарлз сразу попал в нужную дверь, поднялся по лестнице и постучал в первую же комнату. Глаза вышедшего на стук студента слипались — по всему видно, Ленокс вытащил его из постели.

— Дабни и Стамп? — только и сказал Чарлз.

— Следующий этаж, налево, — ответил парень и не церемонясь закрыл дверь.

На втором этаже Леноксу не пришлось ничего спрашивать: нужная дверь была приоткрыта. На стук Чарлза вышел светловолосый молодой человек. За его спиной виднелась неприбранная комната; письменный стол красноречиво свидетельствовал о том, что студента оторвали не от сна, а от занятий. Смотрел он несколько осовело, но сохранил любезность.

— Вы Билл Дабни? — спросил Ленокс.

— Нет, я Том Стамп. Разрешите узнать, кто вы?

— Меня зовут Чарлз Ленокс. — Они обменялись рукопожатиями. — Я пришел, потому что надеялся поговорить с вами и с вашим соседом о Джордже Пейсоне.

— Вы его родственник? Кто-то из близких?

— Нет. Я детектив.

Том Стамп побледнел.

— Детектив. Значит, Джордж пропал?

— Почему вы так решили? — быстро спросил Ленокс.

— Потому что ни Билла, ни Джорджа я не видел уже несколько дней. И я сам чертовски беспокоюсь.

— В полицию обращались?

— Пока нет.

— Почему?

— Даже не знаю. Завтра у меня семестровый — я хочу сказать, экзамен, — и всерьез я задумался о ребятах только часа два назад. Думал, забегу в деканат, спрошу там, если они не вернутся.

— А у Дабни в комнате ничего необычного не находили? Может, следы спешки или борьбы?

— Да нет, ничего подобного. Если только… подождите — я и вправду нашел… Вот. — Юноша жестом пригласил Ленокса в комнату, достал какую-то книгу и вытащил заложенный в нее клочок бумаги. — Вам это что-нибудь говорит? — спросил он, протягивая клочок Чарлзу.

Ленокс задумчиво сощурился. Находка Тома подтверждала выводы, к которым он пришел на скамейке в Бейллиол-колледже. Обыкновенная клубная карточка с вытисненными словами: «ОБЩЕСТВО „СЕНТЯБРЬ“».

 

ГЛАВА 9

— Дабни и Пейсон — ваши самые близкие друзья в Оксфорде? — вернулся к расспросам Ленокс.

— Конечно. Мы неразлучны.

— Как вы подружились?

— На посвящении. На первом курсе всех новичков собрали в Шелдонском театре. У вас было посвящение в студенты? Все приходят в шапочках, мантиях, смокингах, глава университета зачитывает речь по-латыни, ты даешь клятву не разводить костров в читальнях — и после этого, как я понимаю, навсегда становишься оксфордцем. Когда церемония закончена, все идут пить пиво в таверну «Белая лошадь», напротив театра. Так получилось, что мы остались там последними из Линкольн-колледжа: Билл, Джордж и я, — потягивали пиво, курили. С тех пор мы друг без друга никуда.

Ленокс и Стамп сидели на скамейке в зеленом дворике. Время шло к пяти, небо затягивали тучи, по плющу стекали первые капли дождя. Стамп курил.

Молодой человек относился к тем, кого называют «душа компании»: роста небольшого, но привлекательный, с выразительными чертами лица. Он был в костюме, хотя и без галстука. Копна светлых волос и постоянно спадавшая на лицо прядь запоминались, пожалуй, больше всего.

— Не могли бы вы описать каждого из них по отдельности?

— Непростая задачка. Дабни, наверное, больше подвержен перепадам настроения, он часто переживал из-за учебы. Да и по характеру мы с Пейсоном ему уступали: он, знаете ли, несгибаемый мидлендский парень. Но в остальное время с ним всегда весело, и, уж что совершенно точно, он самый верный друг на свете. Что еще? У него темные волосы, и он чертовски умный. А веселее всего в нашей компании было с Пейсоном. Он любил срываться на балы в Лондон — я даже подумывал, нет ли у него там девушки. Иногда он говорил, что Оксфорд для него тесноват. Пейсон рыжий.

Ленокс сделал запись в блокноте.

— Да, читал он в очках, но в остальном обходился без них. По способностям уступал Дабни, впрочем, как и я.

— Расскажите, что вы изучаете.

— Ах да. Как же я забыл… — Стамп затушил сигарету. — Моя специальность — история. Наверное, в будущем пойду в политику. Как отец.

Ленокс с трудом удержался, чтобы не спросить, как туда идут.

— А Дабни?

— О, у Дабни сугубо классическое направление: античный мир, античная история. Говорю же, он из нас самый умный. Я из Вергилия едва десять строчек одолел, когда учился в Винчестерском колледже. Все норовил улизнуть на регби и другие игры.

— По-моему, игроки в регби немножко крупнее, — заметил Ленокс.

Стамп рассмеялся:

— Да уж, немножко. Зато мне легче проскользнуть между ними — так я себя убедил. В Оксфорде шансов попасть в команду у меня нет, но в школе все иначе: игры идут между школьными домами. Люди всегда нужны, возможность сыграть есть у каждого.

— Вернемся к Пейсону. — Ленокс, хоть и знал ответ, хотел услышать его еще раз.

— В каком смысле?..

— Что изучал он?

— А, верно. Как и я — историю. Может, поэтому мы с ним чуть ближе, чем со стариной Дабни. Столько времени вместе провели, и тьютор у нас общий — тот еще тип, каждый день ходит в одном и том же.

Теперь засмеялся Ленокс:

— В одинаковых костюмах или в одном и том же костюме?

Стамп не мог не расхохотаться:

— Правильный вопрос. Мы весь первый курс спорили, пока Пейсону не пришла в голову мысль — с Джорджем не соскучишься! — как установить истину. Он вот что придумал: притворился, будто споткнулся о порог, и, чтобы устоять, вцепился в плечо Стендиша. Стендиш — это наш тьютор. Только перед этим он окунул палец в зеленые чернила. Так, смочил слегка, чтобы пятно посадить. Пиджак клетчатый, пятно было очень заметно. Мы просто покатывались со смеху весь урок. Пришлось сказать, что угораем над какой-то нелепицей в истории Девятилетней войны.

— И на следующий день? — не удержался Ленокс.

— Тот же самый пиджак. — Стамп залился звонким смехом. — Господи, я очень надеюсь, что у них все хорошо. У обоих.

— Кстати, о Джордже. Разве ему не предстоял тот же экзамен, что и вам завтра? Не могли же вы не заметить его отсутствие?

— Нет, мой экзамен — это, можно сказать, пересдача. В последнем семестре дела у меня шли неважно, и мне позволили отложить экзамен до начала осеннего семестра. Работы невпроворот, я чуть не загнулся. Поэтому старину Стендиша и другого нашего тьютора — Дженкинса — видел не часто. Не столько, сколько положено. И Пейсона тоже.

— Вы позволите мне осмотреть комнаты? Я хотел бы внимательнее взглянуть на вещи Дабни. У Пейсона я уже был.

— Разумеется, — ответил Стамп.

По пути наверх Ленокс спросил:

— Почему эта карточка с надписью «Общество „Сентябрь“» бросилась вам в глаза?

— Да просто я о таком не слышал, и странно показалось, что Дабс куда-то вступил, а мне не сказал.

— Вы не припомните, может, у Джорджа Пейсона и Уильяма Дабни был какой-нибудь общий знакомый?

— А как же. Я. Самое очевидное звено между ними. — Стамп закурил новую сигарету. — Господи, когда вы так говорите — «Уильям» вместо Билл, — кажется, что мы на похоронах. Слишком официально.

— А кого-нибудь еще? Другое звено?

— Ах да! Совсем вылетело, простите. Есть такой — профессор Хетч. Он их куратор — тут уж кого к кому записали. Живет в большом доме на Холиуэлл-стрит, сразу за «Королевским гербом», часто устраивает вечеринки. Самое главное — вечеринки могут состояться когда угодно: одна была в четверг, ей-богу! Я даже порадовался тогда, что Хетч не мой руководитель, а то бы я ничего в тот вечер не выучил! Ребята притащили туда своего кота, не в первый раз, правда, и он слонялся по всему дому. Иногда они девчонок из Лондона туда привозят — ну, не в четверг, конечно. В любом случае они ходят у Хетча в любимчиках.

— А кот, о котором вы сказали, он белый?

— Верно. У него кличка, как у Эдуарда Первого — Длинноногий: они утверждали, что кот выше среднего роста. По мне, так нет в нем ничего необычного, и мы здорово поспорили на тему среднестатистического кошачьего роста. — Стамп захохотал, вспоминая перепалку. — А кота им жена декана дала.

— Не припомните еще кого-нибудь из их общих знакомых?

— Не думаю. Или… может, Энди Скратч? Славный малый, только из другой компании, с третьего курса. Они знакомы по общественному комитету: организуют всякие мероприятия в колледже. Энди легко найти: по вечерам он обычно играет в карты с барменом в «Митре», на Терл-стрит. Светловолосый такой.

— Кто? Скратч или бармен?

— Скратч.

Они пришли в комнаты.

— Если вы больше дружны с Пейсоном, почему поселились с Дабни? — продолжал вопросы Ленокс.

— Нет, боюсь, я неловко выразился. В нашей дружбе нет предпочтений, и мы хотели поселиться втроем в трешке, но вместе поселили только меня и Дабни. По-моему — но это строго между нами, — вмешалась мать Джорджа: у него лучшие апартаменты в колледже.

— Неужели?

— Да я хоть сейчас поменяюсь. Правда, ему там, пожалуй, одиноко, и он больше времени проводит у нас и в «Митре», чем дома. Чтоб было с кем поговорить. Пейсон — он общительный. Такие могут дружить с капитаном школьной сборной по крикету, при том что сами в крикет не играют. Я хочу сказать: люди к нему тянутся.

Ленокс не смог сдержать улыбку: сказано было метко.

В комнате ничего особенного не нашлось. Повсюду лежали книги, теннисные ракетки, разбросанная обувь, приличный ворох бумаг, испещренных латинскими переводами, и заметки, сделанные для семинаров. На одном листе бумаги с обратной стороны несколько раз было от руки написано: «Джордж Пейсон».

— Не подскажете, что бы это могло значить?

Стамп пожал плечами:

— Может, это Джордж от скуки расписывался? Я тоже иногда рисую на лекциях.

— Может быть, — согласился Ленокс.

В глаза бросалась довольно большая коллекция спичечных коробков.

— Дабни курит?

— Нет. Просто так собирал.

— Да, похоже: они все из разных клубов и баров.

— Помнится, он завелся, когда я стянул один.

— Странно.

— Да нет, я же говорил, Дабс частенько бывает не в духе.

Среди остальных вещей ничего примечательного не попадалось. Так, случайные мелочи. Факты повседневной жизни мало что говорили о Дабни, и портрет у Ленокса не складывался.

— А где вы нашли карточку «Общество „Сентябрь“»?

— Лежала сверху на стопке книг. — Стамп снова потянулся за коробком из коллекции Дабни, чтобы зажечь сигарету. — Всего за час до вашего прихода. Я сунул куда-то биографию Кромвеля — очень надеюсь, что она хотя бы там и лежит, — вот и полез искать у Дабса.

Тщательный осмотр комнаты был завершен. Ленокс взглянул за окно. Стемнело.

— Спасибо, вы мне очень помогли.

— Не стоит благодарности. Вы ведь найдете их, верно?

— Откуда вы родом?

Стамп откинул с лица волосы.

— А что? Я из Лондона. Почему вы спрашиваете?

— На вашем месте я провел бы выходные дома.

— Да почему?

— Двое ваших лучших друзей исчезли. Я предлагаю проявить осторожность, не впадая в панику. Осторожность в любом случае не помешает. Дело непростое.

Изумлению Стампа не было предела.

— Ничего себе. Возможно, я так и сделаю, — ответил он и снова повторил: — Ничего себе.

Он проводил Ленокса вниз, до выхода во внутренний дворик. Чарлз на прощание взглянул молодому человеку в лицо и понял, что вопреки его совету тот запаниковал.

 

ГЛАВА 10

— В полицию обратишься? — спросил Мак-Коннелл, поднося к губам кружку пива.

— Не думаю. Нет, во всяком случае, пока. Прошло всего полтора дня, убедительных доказательств, что дело нечисто, нет. Исходя из того, что нам известно, они могли просто укатить в Лондон. В чем я, однако, сомневаюсь.

Часы показывали семь, лиловые сумерки сгущались в непроглядную темень. Ленокс вдруг почувствовал, как разом навалилась усталость: его день начался слишком давно.

— Да уж, — подхватил Мак-Коннелл. — Закалываешь кошку, смываешься гульнуть на Парк-лейн — обычное дело.

Доктор облачился в серый шерстяной костюм, один из тех, без которых невозможно представить оксфордскую профессуру. Из нагрудного кармана выглядывал платок в крупную клетку — символ шотландского происхождения. Мак-Коннелл был по-прежнему привлекателен: крепкий, подтянутый, со здоровым румянцем, говорившем о привычке проводить много времени на свежем воздухе. Только потухшие глаза его старили.

Но сейчас он улыбался:

— Дохлая кошка, Ленокс! Это не шутки. Недаром я стал врачом.

— Звездный час твоей карьеры, ты ведь это хочешь сказать?

— Вне всяких сомнений!

Они сидели в «Медведе» — самом первом питейном заведении Оксфорда. Мак-Коннелл предпочел бы паб поизысканнее, однако Ленокс настоял на своем. В любимом городе он бывал чересчур редко, а приезжая, всегда навещал места своей юности. В «Медведе» в трех крошечных полутемных комнатках под сводом из деревянных балок, за шатким столом с уймой восхитительных блюд, детектив чувствовал себя по-настоящему счастливым. И не он один: уже в тринадцатом веке, с 1242 года, если память ему не изменяет, сюда ходили студенты со схожими вкусами.

Ленокс поедал свиную отбивную с подливкой и картофель в чесночном соусе, вспоминая, как каждый четверг на третьем курсе, после тяжких библиотечных трудов, он и его друзья собирались в «Медведе» излить тоску от приближающихся годовых экзаменов. Мак-Коннелл терзал картофельную запеканку в горшочке, но основное внимание уделял пиву.

— Куда планируешь поехать теперь, Чарлз? — поинтересовался он, отрываясь от кружки.

Даже не знаю. Хотя… С недавних пор меня тянет в Марокко.

Глаза Мак-Коннелла заблестели.

— Марокко! Даже не знаю, есть ли на свете место более дикое!

— Ну почему же. Французы уже там, и мне бы хотелось посмотреть Танжер. Говорят, красивый город.

Соверши Ленокс все намеченные поездки, он стал бы самым прославленным путешественником своей эпохи. По законам неизбежности, на пути каждого хорошо спланированного начинания вставало новое расследование. И все равно он получат ни с чем не сравнимое удовольствие, проводя долгие часы за картами и путеводителями, разговаривая с агентом из бюро путешествий, переписываясь с иностранными консульствами и продумывая до мельчайших деталей маршрут по изведанным и неизведанным краям. В последнее время его мысли занимало Марокко, до этого была Персия, еще раньше — французское побережье в районе города Вильфранш-сюр-Мер. Друзья обожали подсмеиваться над его грандиозными, но почти никогда не реализуемыми планами (лишь однажды, почти десять лет назад, ему довелось совершить незабываемое путешествие по России), но на дружеские шутки он, конечно, не обижался.

— Ах, красивый? — В глазах доктора плясали веселые искорки.

— Представь себе, да! Можно нанять проводников, горцев — порой это небезопасно, но у меня в «Клубе путешественников» есть приятель, который не прочь разделить со мной опасности.

Еще какое-то время они развивали тему Марокко, потом Ленокс воспользовался непринужденным тоном беседы, чтобы задать неудобный вопрос.

— Томас, трудные дни миновали? — постарался произнести он как можно беспечнее.

Интуитивно Ленокс чувствовал, что вопрос задавать не стоит, но делал это по просьбе леди Джейн: она просила узнать, как на самом деле обстоят дела у Мак-Коннеллов, потому что беспокоилась за Тото (юная вспыльчивая красавица, на которой был женат Томас, приходилась леди Джейн кузиной). Обычно леди Джейн воспринимала происходящее вернее и уж в любом случае тоньше Ленокса, и вполне возможно, что приподнятое настроение Мак-Коннелла сегодня утром объяснилось ожиданием нового дела или мимолетным приливом бодрости. Кто знает?

— Да, да, все замечательно, — отозвался Мак-Коннелл.

— Вот и хорошо, — попытался сгладить неловкость Чарлз. — Извини, что я… Я просто хотел сказать, что не все шло гладко…

Повисла пауза. Только что сиявшее доброжелательностью лицо Мак-Коннелла потухло.

— Что ж, сказать по правде, нам с Тото случалось повздорить. Но уверяю тебя, это все по пустякам.

— Мне жаль, — вежливо сказал Ленокс. И сожалел он искренне.

— Ну, хватит об этом. Тебя еще интересуют мои выводы о пресловутом коте?

— Разумеется.

— Как мы изначально предполагали, животное отравили, но доза была не смертельной, ее хватило, только чтобы усыпить.

— Изначально предполагал ты, не я. Но продолжай, не томи!

— Яд дали приблизительно за час до убийства, что определенно указывает на хорошо обдуманный план. По коту видно, что его холили и лелеяли, я бы даже сказал, денег на него не жалели, хотя, повторяю, в собаках я разбираюсь больше.

— А по оружию что-нибудь есть?

— Немного. Как мы оба видели, это нож для разрезания конвертов с выгравированной на рукоятке буквой «П». Нож старый; судя по штампу, выпущен в сороковых годах девятнадцатого века.

— Ты знал Джеймса Пейсона?

— Отца этого паренька? Не довелось. А что он собой представлял?

— Жутко вспыльчивый… с глубоким шрамом на шее. В общем, неприятный малый. Ладно, хватит о нем. Осталось еще что-нибудь важное?

— Остался вопрос: что означает такого рода послание молодому человеку?

— Ты так это видишь? У меня складывается другая картина.

— И какая же?

— Я думаю, кота — его, кстати, звали Длинноногий — убил сам Пейсон.

— Да полно! С какой стати?

— А давай лучше спросим: зачем это делать его преследователям? Ведь в этом случае его отсутствие выглядит гораздо подозрительнее, разве нет? Реши я кого-нибудь похитить, то сделал бы все, чтобы оставить в комнате все как есть.

— Разумно.

— Вспомним теперь про спрятанную под котом записку с шифром. Вероятно, Пейсон чувствовал, что оставлять записку на видном месте нельзя, и ему пришлось убить кота, чтобы замаскировать послание. Трудно сосредоточиться на поисках — если бы кому-то вздумалось искать письмо, — когда посреди комнаты лежит дохлое животное.

Мак-Коннелл сухо рассмеялся:

— Пожалуй, здесь ты меня убедил. Но почему тогда не выразиться более понятно?

— Возможно, что-то ему подсказывало, что и кот не гарантия, а рисковать не хотелось. Знал ли он, что Дабни грозит опасность? Тоже возможно. Или не хотел подвергать угрозе мать. Или Стампа. Причин — хоть отбавляй.

Мак-Коннелл нахмурился.

— Постой, Ленокс, а что ты ответишь, если я выложу такой аргумент: яд коту подмешали заранее, а убили час спустя. Если Пейсон спешил, откуда у него лишний час?

— Но ведь тот же аргумент можно выставить против нашего преступника — или преступников: задерживаться в комнате жертвы им хотелось бы меньше всего, ты согласен? В колледже круглосуточная пропускная система, любой незнакомец сразу бросается в глаза. Что до Пейсона, то, думаю, он подозревал об опасности. Поэтому и был рассеян с матерью, нервничал — а ведь обычно он почтительный и любящий сын. Есть и другой вариант: Пейсон обнаружил, что кота отравили, и решил — пусть уж бедное животное сослужит ему последнюю службу.

— Так в чем же, в конце-то концов, смысл этой службы?

— Вот это самое интересное. Трудно разобрать, был ли кот нужен только для маскировки послания или он сам — послание? Нам с тобой.

Некоторое время они молчали; Мак-Коннелл, видимо, что-то обдумывал. Наконец он опустил нож и вилку и сказал:

— Знаешь, Чарлз, очень благородно с твоей стороны говорить «нам».

Было видно, что слова дались ему нелегко.

— Забочусь о себе, только и всего, — ответил Ленокс. — Не будь ты так полезен, я бы давно с тобой расстался.

Оба расхохотались и вновь принялись за еду. Разговор свернул на другие темы, и Ленокс продолжал его с удовольствием, но искра неподдельного интереса, мелькнувшая в глазах Мак-Коннелла, когда речь шла о несчастном нелепом коте, теперь погасла. Вскоре шотландец окончательно отложил нож и вилку. Он больше не смотрел на собеседника и вытащил из кармана фляжку.

Чуть погодя Мак-Коннелл отправился в гостиницу спать, а Ленокс — в «Митру», найти Энди Скратча. («Четвертый паб задень», — подумал он улыбаясь.)

Рослый здоровяк с приветливым лицом — вот каким оказался Скратч. И нашел его Ленокс, как и ожидалось, за игрой в карты. Его партнер — маленького роста, но сильный на вид мужчина (не исключено, что бывший жокей или боксер в легчайшем весе) — стоял за барной стойкой, а горстка арахиса между игроками помогала им вести счет взаимных долгов.

— Не могли бы вы уделить мне минутку? — обратился Ленокс к Скратчу.

— Разумеется. Что будете пить?

— Э… полпинты горького пива, будьте любезны. Благодарю.

Скратч кивнул бармену:

— Ты не возражаешь, Боб?

Бармен отошел к бочке с краником, и молодой человек повернулся к Леноксу:

— Чем могу быть полезен?

— Дело касается Джорджа Пейсона и Билла Дабни. Они пропали.

— Дабс и Джордж? Да будет вам! Не далее как третьего дня я видел их в обеденном зале!

К какому бы колледжу вы ни принадлежали — обеденный зал всегда говорил об удовольствии; всякий выпускник вспоминал его прежде всего, едва речь заходила об Оксфорде. Студенты ели, пили, а главное — веселились за поставленными в длинные ряды столами, а из-за стоявшего на возвышении профессорского стола на них строго взирали преподаватели колледжа. Здесь были и пространная молитва по-латыни, и щедрые запасы вина, и преломленный в хрустале огонь свечей, от которого нестерпимо хотелось перенестись в прошлое. Многие из тех, с кем Ленокс три года просидел рядом в Бейллиол-колледже, оставались его ближайшими друзьями и по сей день.

В обеденных залах как Оксфорда, так и Кембриджа издревле прижилась одна забава, под названием «подкинь пенни». Если кому удавалось тайком подкинуть или уронить монетку с профилем королевы в соседский бокал, хозяину надлежало выпить содержимое бокала залпом, дабы «спасти королеву от гибели в морской пучине». Вот почему во время ужина сотрапезники прикрывали бокалы рукой…

В очередной раз Ленокс кратко описал положение. Общаться со Скратчем было приятно, и полпинты быстро закончились, но ничего существенного молодой человек сообщить не мог. Чарлз попросил его внимательно следить за всем, что может касаться двух друзей, и поблагодарил за выпивку.

Напоследок он все же задал еще один вопрос:

— А вы не слышали о таком обществе — «Сентябрь»?

— Слышал, конечно, — последовал ответ. — У меня ведь отец военный.

 

ГЛАВА 11

Ленокс сидел в «Дерне», глоток за глотком смакуя хмельное темное пиво-стаут. Он пристроился на диванчике в нише у окна, раньше у этого места имелся чуть ли не официальный хозяин — Джек Фарриор, уважаемый профессор математики из Мертон-колледжа. Каждое утро в одиннадцать старина Фарриор приходил в «Дерн» и работал над своей великой теоремой о простых числах — обещал построить доказательство, опираясь на труды Гаусса. О проделанной работе профессор судил по пустым стаканам: когда их число доходило до шести, он знал, что на сегодня хватит. Специально для этой цели бармену было велено не убирать стаканы со стола, дабы Фарриор вел им счет. «Бьется над математической задачей века, а до шести без чужой помощи сосчитать не может!» — веселился, бывало, Эдмунд.

А однажды Фарриор застукал Ленокса и его друга, Кристофера Комптона, за воровством. Они прокрались на территорию Мертон-колледжа, чтобы похитить рождественский пудинг, испеченный специально для мертонской профессуры. На приготовление пудинга требовался месяц, и основную часть этого времени он лежал под слоем земли на лугу Крайст-Черч. «Стащи пудинг» — так называлось развлечение, которое придумал Ленокс на третьем курсе. Чтобы подобраться к лугу с противоположной стороны, шутники выкрали лодку-плоскодонку, бесшумно спустились в ней по реке, высадились на лугу и принялись выкапывать угощение. Все шло как по маслу, пока на них не наткнулся Фарриор. Отпираться не имело смысла — их застигли с поличным: оба в грязи, с лопатами, в рабочей одежде.

С минуту он разглядывал их молча. А потом спросит, не выпуская изо рта трубку:

— Сколько будет два плюс пять?

— С утра было семь, — ответил Комптон.

— А три плюс четыре?

— Должен признать, тоже семь.

И тогда Фарриор — глаза у него озорно блестели — сообщил:

— Не люблю я рождественский пудинг. С самого детства не люблю. Ждешь-ждешь — а потом одно разочарование.

И удалился. А Ленокс с приятелем, покатываясь со смеху, завершили начатое.

Как и кража знаменитых канделябров из Уодем-колледжа и перевод оленей из парка Модлин-колледжа во двор колледжа Брейзноуз, этот случай вошел в предание колледжа Бейллиол, и по сей день передаваемое народной молвой каждому следующему поколению первокурсников.

Сколько всего вспоминалось в «Дерне», сколько таилось за каждой мелочью! Маленькая таверна с низкими потолками, уймой меблированных комнат, запахом ячменя, почерневшими бочонками эля и стеклянными графинами для бренди — Ленокс любил ее. И из этого тоже складывалась любовь к Оксфорду.

Скоро он поднимется в свою комнату. Вот только поразмышляет еще немного.

Перед ним лежала книга, которую дал ему Энди Скратч: «Герои Пенджаба». Речь в ней шла об англо-сикхских войнах двадцатилетней давности. В одной из глав мельком упоминалось общество «Сентябрь» — его основали после войны офицеры, принимавшие участие в боевых действиях тех лет. В книге утверждалось, что общество помогает им поддерживать тесную связь.

Но вот в чем вопрос: что общего между обществом бывших военных и студентами Джорджем Пейсоном и Биллом Дабни? Что все-таки могло их связывать? Или это ложный след?

Ленокс допил пиво и решил, что нужно побольше узнать о Билле Дабни. Впрочем, все в свое время — а сейчас пора спать. Еще только пол-одиннадцатого, но он валился с ног от усталости. Правда, надо признать — хорошей усталости: за долгий день удалось сделать немало.

На следующее утро Ленокс проснулся позже обычного. Понедельник. Пробивавшийся сквозь жалюзи свет разлиновал простыни в солнечную полоску. Чарлз дернул шнурок колокольчика и стал натягивать халат и комнатные туфли. Минут через десять в дверь громко постучали, и в комнату протиснулся Том Тейт, таща, как и накануне, поднос, весивший ничуть не меньше, чем он сам. Ленокс снова выдал ему шестипенсовик, проводил улыбкой и с наслаждением налил чашку чаю. Только сделав первый глоток, чувствуешь себя человеком.

Он завтракал у окна, выходящего на Нью-колледж. День был ясный, чистый, желтые листья свисали гроздьями, и малейший порыв ветра пригоршнями сдувал их на землю. Размытое солнце все равно слепило, а небо казалось почти бесцветным, лишь с намеком на голубизну. Может, оттого что Оксфорд стоял в стороне от железных дорог и фабрик, а может, потому что укрывался в долине, в низовье, но промозглый лондонский туман заглядывал сюда редко. Ленокс повеселел. Пусть лет через двадцать все изменится, однако сейчас Оксфорд сельский рай, каждая улица ведет к лугу, почти все дороги — грунтовые. И воздух чист, и птицы еще поют по утрам.

Итак, общество «Сентябрь». Или это просто случайность? Одно хорошо: если бы молодых людей убили и даже если бы тела их сбросили в Темзу, к этому времени что-нибудь бы уже открылось. Он поручил Грэхему немедленно телеграфировать обо всех неопознанных трупах, но пока пришло лишь одно сообщение: в Ковент-Гардене нашли зарезанного пожилого мужчину без документов. В окрестностях Оксфорда — ничего.

Ленокс доел поджаренный хлеб с яйцом-пашот, допил чай и взглянул на часы. Без четверти девять. Поезд до Паддингтонского вокзала отходит в одиннадцать пятьдесят, значит, времени на разговор с профессором Хетчем — в обрез.

Хетч жил в нескольких шагах от «Дерна», в доме номер 13 на Холиуэлл-стрит: четыре окна по узкому каменному фасаду, парадная дверь выкрашена в зеленый цвет. Крыша тоже зеленая, в тон двери, а сам дом — белый. Очень стильно для профессора.

На звонок вышла горничная и провела Ленокса в маленькую тесную гостиную, где с каждой книжной полки норовили сползти научные журналы. Сквозь плотные шторы свет в комнату почти не проникал.

После довольно долгого ожидания — Ленокс уже стал подумывать, что своим визитом поднял профессора с постели — в комнату вошел на удивление высокий, бодрый и, несмотря на желтоватый цвет лица и темные круги под глазами, несомненно крепкий мужчина. Он носил усы и был одет в безукоризненный темный костюм.

— Джон Хетч, — представился он.

Ленокс назвал себя, и они обменялись рукопожатием.

— Чем могу быть полезен? — спросил Хетч.

— Я разыскиваю Билла Дабни и Джорджа Пейсона. Вот уже два дня, как их никто не видел.

На лице Хетча отразилось если не беспокойство, то, во всяком случае, неподдельное недоумение.

— Боюсь, я не тот, с кем они видятся в первую очередь, — объяснил он. — Хотя, разумеется, мне жаль это слышать. Вы успели кого-нибудь расспросить?

— Да, отчасти. Оксфорд — городок небольшой, есть надежда, что найдется приятель или однокашник, которому они, возможно, только что попадались на глаза. Вот вы, например, когда видели их в последний раз?

Хетч задумался.

— Недели две назад оба были у меня дома. Я довольно часто приглашаю к себе студентов, которыми руковожу. Билл и Джордж почти всегда приходят.

Ленокс записал услышанное.

— Нет ли у вас предположений, куда они могли направиться?

— Ни единого. Может, по домам?

— Нет.

— В таком случае, извините, не знаю. Может, в Лондон? Как и вы, я могу лишь строить догадки.

— Не могли бы вы их описать?

— Оба очень способные. Во всяком случае, выше среднего уровня. Я, конечно, не специалист по истории, моя область медицина, поэтому сужу в целом. По сравнению с Пейсоном Дабни более замкнут. Джентльмены вроде них пользуются в Оксфорде всеобщим расположением. Пейсон учился в Вестминстерской школе, как и я, это нас объединяет. Не знаю, что еще сказать.

Вы никогда не слышали об обществе «Сентябрь»?

— Не припомню. Нет.

Вы не замечали, чтоб Дабни или Пейсон держались в стороне от других студентов?

— Вряд ли я мог бы такое заметить. Занятий в колледже у меня немного, регулярно бываю только в обеденном зале, но там я сижу с коллегами за главным столом.

— А про то, что у мальчиков был кот, вы знаете?

— Кот? Неужели?

— И этого кота убили.

— Странно.

— Несомненно.

— Если хотите, могу забрать труп для анатомических занятий.

— Благодарю вас, не утруждайтесь.

— Дело ваше, мне все равно.

— Может, у кого-то из них были неприятности? Например, финансовые затруднения? Или они в чем-нибудь провинились?

— Все в пределах допустимого. О финансовой стороне ничего сказать не могу. Я к этому не имею отношения, как вы понимаете.

— Некоторые думают иначе.

— Нет! — решительно отрезал Хетч. — Вас неверно информировали.

— Говорите вы скорее как друг, чем как наставник.

— Должен признать, так оно и есть. Мистер Ленокс, в Оксфорде скучно, и я не прочь время от времени откупорить бутылку шампанского или выпить по бокалу пива. Вы даже представить себе не можете, как мне не хватает Лондона. Так что у меня больше общего с мальчишками, чем с учеными мужами.

Какое-то неловкое напряжение повисло в воздухе. Сказать, чем оно вызвано, Ленокс не мог.

— Стало быть, вы мало что знаете о среде, где вырос Дабни? — возобновил он расспросы.

Хетч озадаченно поднял брови.

— Не много, это точно. Знаю, что родом он из земель более северных, из Мидлендс, кажется. Знаю, что его сосед по комнатам — Томас Стамп, близкий друг обоих.

— И родителей Дабни вы не знаете?

— Я нет, но декан Бенбери должен знать.

— А родителей Пейсона?

— О, его мать я знаю. А отец, как я слышал, умер.

— И какое впечатление сложилось у вас о матери?

— Сторонится жизни, или что-то в этом духе. Я бы даже сказал, «ушла в себя».

Ленокс кивнул.

— Может, вспомните что-нибудь еще? Касательно ребят?

— Нет, ничего конкретного. Извините.

— Что ж… Кстати, а когда вы стали устраивать вечеринки?

— Я живу здесь уже восемь лет. Устраивал их с самого начала.

— Ясно. Благодарю вас.

До дверей Ленокс проводил себя сам. «Что за странный тип? — думал детектив. — Оксфорд ему не нравится, так зачем же он обосновался и живет здесь вот уже восемь лет?» И еще одна мысль не давала ему покоя на пути от Тринити-колледжа: зачем ни в чем не повинному человеку лгать в разговоре с незнакомцем? Причем дважды за двадцать минут? Ведь, во-первых, Стамп помнил, что Дабни и Пейсон брали кота к Хетчу на вечеринку и кот бродил по всему дому. А во-вторых, и Стамп, и Скратч в один голос утверждали, что последняя вечеринка была в четверг. То есть не две недели, а четыре дня тому назад.

 

ГЛАВА 12

Перед отъездом Ленокс еще раз заглянул в Линкольн-колледж. В обеденном зале шел завтрак, и за каждым оконным переплетом вставала своя картинка студенческого утра: одни ели, другие что-то доучивали, третьи коротали время до начала занятий.

Чарлз решил пройтись по зеленому дворику и дальше, в преподавательский сад: он размышлял. Сегодня оба молодых человека пропустят тьюторские занятия; вот уже несколько раз они не приходили в обеденный зал: не только Стамп, но и остальные заметят теперь их отсутствие. Без вмешательства полиции не обойдется, рассуждал детектив. Он телеграфирует в участок из Лондона.

Наконец он поднялся к Стампу и постучал.

— Сдали экзамен? — спросил Ленокс.

— Да уж. — Стамп по привычке взъерошил светлые волосы. — Жуть. Там так завернули вопрос о протекторате Кромвеля, не поверите. Я так до конца и не понял, что спросили, не говоря уж о том, что отвечать. Какая-то муть о предопределении, справедливой власти и еще бог весть.

— Зато все уже позади.

— Это верно. Эх, если бы не вся эта история с Дабсом и Пейсоном, я бы выпил на радостях в пабе.

— Вы ничего больше не припомнили? Какой-нибудь давний разговор с одним из них? Или, может, они вместе планировали поездку?

— Когда вы ушли, мне на ум пришла фраза Дабни, что хорошо бы, когда мы закончим Оксфорд, снять квартиру в Лондоне и поселиться всем втроем. Никакой связи с нынешними событиями, но Дабс любил развивать эту тему.

— А поддаваться внезапным порывам им несвойственно?

— Не то чтобы слишком, да и не стали бы они выкидывать такие штуки, не посвятив меня.

— А что вы скажете о главном портье колледжа? Надежный человек?

— Ред? Красногривый?

— Его так зовут?

— Студенты — да. Вообще-то его имя Келли. Просто он ирландец.

— Вот оно что.

— За всю жизнь ни разу не слышал, чтоб его кто-нибудь назвал по имени. Разве что младший декан, или капеллан, или кто еще из солидных личностей. Да, еще матери студентов!

— Так на него можно положиться?

— Думаю, да. Держится с нами очень ровно, не поднимает шум, если опоздаешь на пару минут к закрытию ворот. У нас в колледже все портье — бывшие однополчане. Не помню точно, в каком армейском полку они служили, в саперных войсках, кажется. Так что нам, считай, повезло, они славные ребята. А вот Квинз-колледжу — знаете, там дальше по переулку? — сильно не повезло. У них парни из Шотландского гвардейского полка. Чистые драконы. Правда, они там все невезучие — я имею в виду студентов.

— Совет мой не обдумывали? О том, чтобы съездить домой?

— Да я только об этом, к сожалению, и думал. На Оливера Кромвеля, Карла Второго, Реставрацию и придворного поэта Драйдена времени уже не хватило.

— Мне, право, очень жаль.

— Да, хорошего мало, но за совет я вам очень благодарен. В общем, я решил съездить к тетушке в Лондон, дней на пять — до следующего занятия с тьютором. Плюс в том, что смогу заниматься в Британской библиотеке, если повезет с библиотекарем. У тетушки, к сожалению, с подборкой книг по мировой истории туговато.

Ленокс рассмеялся.

— Рад слышать, что вы будете в безопасности, пока все не выяснится. Через час я и сам уезжаю, хотите — поедем одним поездом?

— Спасибо за предложение, но я попозже. Надо хоть за несколько часов предупредить о своем приезде.

Ленокс протянул Стампу визитную карточку:

— Если будет желание, заходите ко мне. Или если что-то вспомните. Мой дом рядом с Сент-Джеймсским парком.

— Очень любезно с вашей стороны. Я зайду.

Они попрощались, и Ленокс вновь поднялся в комнаты Джорджа Пейсона.

Со вчерашнего дня комнату привели в порядок: книги аккуратно расставили, остатки еды унесли, ботинки вычистили, и Леноксу ничего не оставалось, кроме как отправиться к главному портье.

Он увидел человека среднего роста, в черном костюме, с очками в серебряной оправе, съехавшими на самый кончик носа. В его речи не было и намека на ирландский акцент, да и сам он оказался брюнетом, а не красногриворыжим. Очевидно, кто-то из давних выпускников шутил над стереотипным представлением об ирландцах.

— Мистер Келли? — обратился к нему Ленокс.

— Да, это я, но зовите меня Ред, или Красногривый.

— Я Чарлз Ленокс.

— Да, мистер Ленокс, как поживаете?

— Спасибо, неплохо. Разрешите задать вам несколько бытовых вопросов?

— Разумеется.

— Вы знали, что сегодня служитель приводил в порядок комнаты Джорджа Пейсона?

— Да, как и всегда.

— Но он не делал этого накануне и за день до того.

— Совершенно верно, на то была личная просьба студента. Но два дня назад мы делали там уборку.

— А часто ли бывает, что студенты просят слугу не убирать помещение?

— Не так уж редко: когда они готовятся к экзамену и раскладывают книги и записи, как им удобно. Или если потеряют что-нибудь.

— Пейсон обратился к вам или к слуге?

— К слуге. Я бы разубедил молодого человека.

— Почему же тогда сегодня вы велели прибрать комнаты?

— Именно потому, что, как я уже сказал, я не сторонник таких мер. Во вторую очередь портье заботится о чистоте в колледже.

— А в первую?

— О безопасности.

Ленокс не стал указывать на парадоксальность такого заявления.

— Конечно. А как вы узнали, что служителю велели ничего трогать?

— Да от него самого. Я выслушиваю отчет раз в неделю, так совпало, что сегодня была его очередь.

— Нет ли у вас предположений, где сейчас Пейсон?

— Надо думать, уехал в Лондон. Он нас не уведомлял, но, опять же, теперь это не редкость. Мы больше не отчисляем из университета за столь незначительные провинности.

— Очень разумная тактика. Не то что в мои дни.

— Времена меняются.

— А других идей о том, где может быть Пейсон, у вас нет?

— Боюсь, что нет.

— Благодарю вас, мистер Келли.

— Красногривый, — поправил он, — или Ред.

— Что ж, в таком случае спасибо, Ред.

— Всегда рад был помочь.

В глубокой задумчивости шагал Ленокс по Броуд-стрит, мимо книжных магазинов и кафе, куда шумным потоком стекались студенты из всех близлежащих колледжей — Тринити, Уодема, его родного Бейллиола и колледжа Иисуса.

Задумчивость не покидала его и на перроне. А когда состав тронулся, сам собой сложился вопрос: случайно ли Пейсон оставил на ковре странный набор предметов, а потом велел не убирать в комнатах?

«И что еще важнее, — думал он, не сводя глаз с расстилавшихся за Оксфордом, в стороне от Темзы, полей в туманной дымке, — случайно ли все разложенные на полу предметы — вечное перо, старая бечевка и, понятною дело, помидор — были красного цвета?»

 

ГЛАВА 13

С Паддингтонского вокзала Ленокс еще успел на обед в клуб «Мальборо», где, конечно, нашлись знакомые. После всех бесед он устроился в просторной гостиной, выходящей окнами на шумную улицу, и принялся излагать все собранные факты в письме оксфордской полиции.

В глубине души он винил себя за то, что вернулся в Лондон, и письмом отчасти хотел заглушить вину. Отъезд из Оксфорда, даже кратковременный, не делал ему чести, но не видеть леди Джейн так долго было свыше его сил.

За окнами стоял сентябрь: еще слабые порывы ветра, блестящая от недавнего дождя мостовая и скользкие от опавших листьев тротуары. Ленокс отправил Грэхему записку с просьбой прислать экипаж и теперь в ожидании спокойно курил сигару. Сказать по правде, он совсем не торопился на Хэмпден-лейн. Домой вообще не хотелось.

Его старый знакомый, лорд Кабот, решил пропустить заседание в палате лордов, устроился напротив и завел жаркий спор о политике. Положив руки на набалдашник трости и всем телом подавшись вперед, к собеседнику, лорд опровергал каждое слово Чарлза, а когда высказывал особо важную, с собственной точки зрения, мысль, ожесточенно стучал тростью в пол.

Но вскоре Чарлз уже ехал домой, созерцая город из окна экипажа. До чего же он привязан к Лондону! До чего не любит покидать его — даже на день, даже ради такого чудного места, как Оксфорд! Или это из-за Джейн? Или сказывался образ жизни закоренелого холостяка? Пожалуй, только поездки в Ленокс-хаус не раздражали его, но это легко понять: там живет Эдмунд, там прошло детство…

За последний месяц он копался в себе больше, чем за всю предыдущую жизнь: взвешивал свои достоинства и недостатки. Чарлз, интроверт по натуре, и без того тяготел к самоанализу, и без того относился к себе критически, но сейчас ему нужна была полная правда о собственном «я». Прежде чем поставить под угрозу дружбу с леди Джейн, прежде чем задать судьбоносный вопрос, он обязан ответить самому себе.

К чему он пришел? Пожалуй, его жизнь чересчур устоялась, чересчур обросла холостяцкими клубами, друзьями, привычками. Он любит яйца пашот, сваренные именно так, а не иначе, любит вставать в определенный час, гулять вечерами по одним и тем же улицам, бывать в определенных компаниях. И если что-то нарушает привычное течение жизни, выходит из себя — не всякий раз, но случается и такое. Да, вот еще: он дорожит дружбой с Грэхемом — пусть другим она кажется непонятной, — а как отзовется на ней присутствие третьей стороны?

Каких-то страшных грехов и пороков Чарлз у себя не нашел, но перечисленные мелочи сливались в одно: он перестал меняться. А ведь в других он эту черту терпеть не мог. С одной стороны, тем нужнее перемены, тем необходимее решительный шаг (разумеется, его живая, непреходящая любовь никак не зависела от подобных умозаключений). С другой стороны, наоборот: какой же он джентльмен, если собственные слабости взвалит на плечи самой прекрасной, самой дорогой ему женщины на свете?

Его положительные качества? Он честен. Не впадает в уныние. Энергичен. Эти выводы дались ему с легкостью. Желая получить объективную картину, Чарлз даже преодолел неприязнь к самодовольству и признал, что щедр. Не как Джейн, конечно, однако щедрость ему присуща и выражается не только в деньгах, но во времени и готовности прощать чужие недостатки. Здесь он — достойная пара Джейн.

Но достаточно ли в нем честолюбия? Или он дилетант? Что, если Джейн уготовано стать спутницей жизни, верным другом и помощником премьер-министра или епископа? Его собственная жизнь сложилась не так, как хотелось: в юности Чарлз видел себя главой кабинета министров. Даже не сомневался, что так будет. А в итоге свернул с дороги и выбрал другое поприще. Ничего постыдного здесь нет, он говорит о своем призвании с гордостью, но в высшем обществе работа детектива не престижна.

Идеи одна за другой проносились в голове; порой он не доводил мысль до конца, порой долго подыскивал подходящие слова к возникшим образам.

В итоге к дому Чарлз подъехал в совсем расстроенных чувствах. Нерешительность, добавил он, вот еще один недостаток. С трусливым сердцем прекрасную даму не завоюешь. И вместо того чтобы пойти к себе, повернул к дому леди Джейн.

Еще на подножке экипажа он заметил, как из дверей ее особняка выходит высокий стройный мужчина одних с ним лет. Ленокс похолодел. Вот она, обратная сторона жизни по соседству. Разумеется, круг друзей у леди Джейн шире, она больше выезжает. (Еще один недостаток, присовокупил он, — недостаточно общителен.) И резко направился к своему дому. Однако помедлил на пороге, чтобы еще раз взглянуть на незнакомца, пока тот садился в кеб: серый сюртук для дневных визитов, не носит бородки, но бакенбарды длинные. И цепочки для часов нет, странно.

В ту же секунду Ленокс устыдился и вошел в дом, твердо решив выкинуть незнакомца из головы.

Часам к пяти он попросил Грэхема отнести соседке приглашение на чай.

— Приглашение? — не понял Грэхем. До сих пор они заходили друг к другу безо всяких церемоний.

— У нее могут быть другие планы на сегодня. Откуда мне знать, я же уезжал.

Грэхем ничего не добавил, кивнул и отнес записку адресату.

Не прошло и пяти минут, как в библиотеке раздался голос леди Джейн:

— Приглашение? А что, у тебя будет королева?

И оба рассмеялись. Его снова поразила ее красота, безыскусная, которую он ценил больше всего — вкус ли у него был таков, или такой тип красоты воплощала леди Джейн? Красота добра и сочувствия.

— Как поживаешь? — спросил он, с улыбкой поднимаясь навстречу.

— Замечательно, просто замечательно, скучать не приходится. Тото вчера устраивала ужин в узком кругу — жаль, что тебя не было. Поздно вечером вернулся Мак-Коннелл и привез в мешке дохлую кошку: бедная Тото, она чуть не потеряла сознание! Этим она обязана тебе, не так ли?

— Боюсь, что так.

Ничего не изменилось, прежняя Джейн, верная своему жизнелюбию, мило подтрунивала — но от Ленокса не укрылось, что ее снова гложет тайная печать.

— В общем, они опять шипели друг на друга, и вечер спас только Эдвард Лестер — он споткнулся на пороге, когда приехал, чем здорово всех рассмешил.

Она говорила и одновременно стягивала перчатки, разглаживала складки на серой юбке, смотрела в зеркало, поправляя прическу, — какие знакомые жесты! Не их ли не хватало Леноксу в его одинокой холостяцкой жизни?

— Да, похоже, Мак-Коннелл и Тото снова взялись за старое: ругаются. Просто наваждение какое-то. Я говорил с Мак-Коннеллом, должен признать, он подавлен.

Джейн кивнула с грустью и пониманием.

— И Тото расстроена. Как я раньше не заметила? Нужно, чтоб они ненадолго расстались. Я, пожалуй, свожу ее отдохнуть в Бат. Не зря я говорила, что она слишком рано вышла замуж. До любви доросла, а до замужества — нет.

— Верно.

— Однако хороша же я, трещотка! Смех и грех. Чарлз, как ты, как твои дела — они ведь куда важнее!

Она с такой теплотой посмотрела на него, когда задавала вопрос, что он растерялся, но в ответ пробормотал только:

— Спасибо, хорошо. Загадочный случай в Оксфорде. Безо всяких видимых причин пропали два студента.

— Как странно.

— В том-то и дело. Что-то здесь не так, а что — сказать не могу, не знаю. — Ленокс замолчал, но через минуту вышел из задумчивости. — Лучше ты расскажи, как течет жизнь. Я столько пропустил.

Джейн рассмеялась:

— Это за два-то дня?

И принялась описывать вчерашний званый ужин, пересказывать слухи о грядущих переменах в Парламенте — и между ними завязался тот особый разговор, в котором они были заодно, одновременно заливались смехом, в ответ на одну забавную историю вспоминали другую. Несколько раз решающие слова чуть не сорвались с губ Ленокса, но вслух он их так и не произнес.

Когда леди Джейн собралась уходить, раздался нетерпеливый стук и в комнату влетел Мак-Коннелл.

— А, здравствуй, Джейн, — торопливо сказал он. — Извините, что вторгаюсь, но у меня важные новости. Чарлз, ты должен знать.

Вопрос «Что случилось?» Ленокс и леди Джейн задали одновременно.

— Я получил телеграмму от Радли.

— От кого?

— Это мой друг, он преподаватель в Оксфорде. Дело в том, что полиции нашла труп.

 

ГЛАВА 14

Ленокс не мог себе простить, что уехал. Более эгоистичного поступка он в своей жизни не помнил. Что только на него нашло?

Снова и снова задавал он себе этот вопрос, глядя из окна поезда в беспросветную — такую же, как и у него на душе, — темень, пришедшую на смену тускло-серому вечеру. На сей раз даже призрачная перспектива найти убийцу не сулила утешения. И ничья поддержка не сможет вернуть ему уверенность в себе.

Там, в Лондоне, он спросил Мак-Коннелла:

— Чей труп?

— По всей видимости, Пейсона. Но приятель посылал телеграмму в спешке, может, тревога ложная.

— Конечно, нет. Я вел себя как редкостный болван. Где нашли тело?

— На лугу Крайст-Черч, сразу за колледжем — Мертон, если не ошибаюсь?

— Да-да, — подтвердил Ленокс. — Телеграмма с тобой? Позволь мне взглянуть.

Мак-Коннелл протянул листок, на котором значилось:

ТОМАС НАШЛИ ТРУП ТЧК ЛУГ КРАЙСТ-ЧЕРЧ ТЧК ПЕЙСОН ТЧК БЕСКОНЕЧНО СОЖАЛЕЮ РАДЛИ ТЧК

Отправлено из почтового отделения напротив Пемброк-колледжа.

— Радли — кто это? — спросила леди Джейн.

— Мой приятель по Королевскому обществу. Чудесный парень, совсем не паникер. Я заходил к нему, пока ты провожал леди Аннабел, и рассказал о случившемся.

Ошеломленные, они молча стояли в библиотеке. И тут леди Джейн сделала то, за что сейчас, на пути в Оксфорд, в черный час отчаяния, Ленокс был ей благодарен. Она сказала:

— Чарлз, тебе надо собираться и ехать.

Пустяк, казалось бы, но это был тот редкий случай, когда так бесконечно нужна дружеская решительность. Пока Мак-Коннелл ездил домой за вещами, леди Джейн придирчиво осмотрела пальто и шляпу Ленокса, а потом чемоданчик, нетерпеливо указывая Грэхему, что надо положить еще то-то и то-то. Когда же Ленокс начал ее благодарить, она не стала слушать, а со словами: «Сейчас не время, иди уже! Поговорим, когда вернешься», — подтолкнула его к ждавшему у дверей кебу.

Теперь, в поезде, Мак-Коннелл, сидя напротив Ленокса, изучал его утреннее письмо в полицию и регулярно прикладывался к фляжке.

— Сбрендить можно от этого дела, — грустно пошутил он, завинчивая флягу, и сам усмехнулся игре слов.

— Это я виноват, — заметил угрюмо Ленокс. — Я совершил две ошибки: зря уехал из Оксфорда и зря медлил с обращением в полицию.

— С первым еще можно согласиться, но со вторым — никак. Леди Аннабел просила полицию не вмешивать, — возразил Мак-Коннелл.

— Томас, ведь детектив я, а не леди Аннабел.

— А мать мальчика она, а не ты.

Заметив сочувственный взгляд, Ленокс только пожал плечами. Остаток пути оба молчали.

В Оксфорде они велели кебмену гнать прямиком в Линкольн-колледж. Во внутреннем дворике маленькими группками бродили взбудораженные студенты, а со ступенек на входе в часовню смотрели встревоженные преподаватели. Отовсюду глядели расстроенные лица и слышались взволнованные голоса.

Ленокс заметил в толпе белое как мел лицо. Стамп.

— Говорят, это бедняга Пейсон! Его задушили!

— Мне очень, очень жаль, — вздохнул Ленокс.

— Вам себя винить не в чем, это точно. — Молодой человек по привычке взъерошил волосы.

— Что будете делать?

— Нанял карету. Уезжаю через десять минут, если ничем не могу быть вам полезен. Не вижу толку здесь оставаться. Что за ужас!

Они коротко простились. Стамп, пожав руки нескольким сокурсникам, направился к воротам, откуда навстречу Леноксу и Мак-Коннеллу спешил главный портье. Мрачный, даже подавленный, но, несмотря на это, еще более собранный. По всему видно — человек на своем месте.

— Мистер Ленокс, не вините себя, — твердо сказал он.

— Как установили, что это Пейсон?

— Полиция подтвердила не сразу, но это он. Тело сильно изуродовано и было буквально залито кровью. Волосы сбриты, как мы предполагаем — с целью затруднить опознание. Когда кровь смыли, кто-то — кажется, профессор Хетч, а может, декан Бенбери — узнал его. Теперь сомнений нет. Все совпадает: одежда, найденные при нем документы, бумажник, очки, марка сигарет. Родственники скоро будут здесь.

Он тяжело вздохнул.

— Страшное горе. Кто бы мог представить такое в Линкольне!

Мак-Коннелл сочувственно покачал головой:

— Страшная смерть — быть удушенным. При этом жертве смотрят в глаза.

Ленокс кивком согласился. На другой стороне дворика он увидел четырех полисменов, пожал Келли руку и подошел к ним.

— Здравствуйте, меня зовут Чарлз Ленокс.

— Вам нужна наша помощь? — спросил старший.

— Последние несколько дней я расследовал это дело.

— А, так это вы, — протянул тот же полисмен и добавил: — Могли бы раньше ввести нас в курс. Может, помогло бы.

— Если позволите, я хотел бы содействовать на данном этапе.

В ответ он услышал презрительное:

— В таком случае ступайте в участок. Спросите Гудсона, расследование ведет он. Но на место преступления попасть не мечтайте.

И полисмен удалился.

— Не казни себя, Чарлз, — тихо сказал Мак-Коннелл.

Ленокс поморщился.

— Дело не в этом. Мы просто обязаны понять, что произошло!

— Ты чертовски прав, — согласился Мак-Коннелл.

— Можно измыслить хоть какой-то способ увидеть тело?

— Не так-то просто.

— Если есть хоть малейшая возможность — набиться в друзья или в ассистенты к патологоанатому или что-то еще, — попытайся, ладно?

— Вот это правильный настрой. Пойду пробовать. Завтра утром, если хочешь, позавтракаем вместе в отеле «Рэндолф». Часов в восемь? Договорились. И не кори себя, сделай милость. Ты отсутствовал всего восемь часов.

Они расстались, а Ленокс принялся вновь прокручивать в голове обстоятельства дела.

Надо бы начать с профессора Хетча и главного портье. Образ хладнокровного убийцы ни с одним из них не вязался, но и на людей бесхитростных они походили мало. А теперь — в гостиницу и снова думать: в череде известных фактов неизбежно есть нити, ведущие к истине. Детектив в последний раз обвел взглядом дворик, развернулся и вышел за ворота. Тишина и спокойствие Терл-стрит поразили его.

 

ГЛАВА 15

Таверна «Дерн» сверкала и веселилась: студенты с кружками эля расположились в дальнем баре, местные завсегдатаи отдавали должное крепкому сидру в баре у входа. Деление на университетских (помладше) и городских (постарше) существовало и в ту пору, когда Ленокс учился в Оксфорде; тогда обе братии объединяла тайная любовь к подавальщице Салли. Джордж Коль, друг Ленокса, всегда заглядывал в бар у входа выпить и поговорить со стариной Хеджем, державшим когда-то съестную лавку. Их дружба началась почти мистически — с привидения.

Дело было так: как-то во время летнего триместра Коль, тогда еще первокурсник, сидел в «Дерне» один и занимался. А надо сказать, изучал он математику, и ему довелось попасть к грозе студентов — профессору Миду в Бейллиол-колледже. Ленокс сосредоточился, вспоминая, что именно случилось. То ли Коль курил — да-да, он курил сигарету, чтобы не заснуть, — и тем не менее задремал. В баре никого не осталось, все уже разошлись. Выпавшая из рук сигарета упала на опилки у него под ногами. В ту же минуту маленькая девочка лет десяти прошла мимо, слегка задев Коля локтем — однако этого хватило, чтобы он проснулся и быстро потушил занявшийся язычок пламени. Решив, что дальше зубрить бесполезно, Коль ушел.

На следующий день Коль пришел поблагодарить родителей ребенка. Он подробнейше описал девочку: и светлые волосы, стянутые в две косички, и прелестное платьице, и ожерелье из белых жемчужин и черных камушков обсидиана, и даже то, что на подносе у нее стояли горшочки для горчицы, однако никто в таверне такой не помнил. Кроме того, выяснилось, что горчицу убирают задолго до указанного им часа.

Коль не успокоился и стал расспрашивать всех и каждого. Только Хеджес догадался, в чем дело.

— Маленькая, светлые косички, лет десять, горшочки с горчицей? — прогудел Хеджес, не любивший длинные предложения и ценивший точность в деталях. — Все сходится. Полли Миллвол. На год была меня младше. Дочь последнего владельца «Дерна». В пожаре погибла. Они все погибли. Лет сорок назад. А Эдмонды уж потом купили это местечко.

— Нет-нет, простите, вы меня не поняли! Я же ви… — начал было Коль, но так и не закончил.

Хеджес молча указывал на портрет, висевший прямо над ними — точную копию девочки, которая не дала Колю спалить «Дерн» дотла и сгореть самому.

Ленокс вздохнул: как летит время! Коль и сейчас его лучший друг и по-прежнему уверяет, будто эта история — чистая правда, но живет теперь далеко на севере, в Ланкашире, в своем уютном, хоть и порядком запущенном Стеттлтон-холле, и вот уже два года не выбирался в Лондон. Проходя мимо портрета белокурой девочки, висящего на видном месте над барной стойкой, Ленокс в сотый раз задавался вопросом: сон ли смешался с явью в тот вечер у заучившегося Коля, или стоит предположить — только предположить, — что случилось необъяснимое?

— Вы уже вернулись, мистер Ленокс?

— Боюсь, вы правы, миссис Тейт. Комната найдется?

— А как же? Ну конечно! — ответила она. — Закажете поесть?

— Нет, спасибо. Больше всего сейчас мне нужен сон.

Она посмотрела с сочувствием:

— Понятно. Ну, где ваша комната, вы знаете. Вот ключи.

Ленокс медленно поднялся по старой лестнице, но радостного волнения больше не было, и прошлое уже не умиляло. Комната предстала теперь голой, неуютной, невыносимо тесной; связанные с ней воспоминания — незначительными. Он сел в жесткое узкое кресло перед окном, признавая, что виноват, страшно виноват, виноват, как никогда в жизни. Он не сводил глаз с неба, но оно не отвечало — беззвездная ночь была так же мрачна, как и его мысли. Она никогда не примет его предложение — и правильно сделает! Что он собой представляет? Заурядный детектив, возомнивший, будто может больше, чем те, для кого работа — средство к существованию.

Прошло полчаса. Ленокс наконец с глубоким вздохом поднялся и начал распаковывать саквояж, но делал это так вяло, так небрежно, что Грэхем поморщился бы. На ум почему-то пришел еще один рассказ о привидении, связанный с «Дерном». Хорошо ли он его помнит? Конечно. Такое не забывается.

Дед Ленокса по матери, третий маркиз Лансдаун, жил в Бовуд-хаус — родовом гнезде Лансдаунов в Уилтшире. Чарлз любил деда и часто у него гостил. Когда-то маркиз был членом Парламента от Кембриджского университета и министром финансов Великобритании, но те дни остались в далеком прошлом. Теперь бо льшую часть времени он проводил в библиотеке: трудился над мемуарами или читал. Высокий седой старик с глубокими морщинами и озорным характером мог рассказывать истории бесконечно.

Одна из них начиналась на грунтовой подвозной дороге за «Дерном», по которой фермеры гнали скот на убой. Как-то раз мальчишка Сэмюэл, отведя к мяснику стадо овец, шел по этой дороге домой, как вдруг у черного входа в «Дерн» наткнулся на двух подвыпивших злобных мужланов.

— Эй, вы чего? — первым выпалил Сэмюэл.

Ленокс и сейчас слышал голос деда, изображавшего мальчишку.

— Денежки от мясника при тебе, правда? — процедил один, и оба стали надвигаться на Сэмюэла.

В ту же секунду в воздухе появился — так клялся мальчик — огромный черный пес, скорее всего датский дог, злобно зарычал на злоумышленников и встал между ними и Сэмюэлом. Обидчики бросились назад в «Дерн», осыпая проклятиями и пса, и ребенка; дорога была свободна. Мальчик припустил через весь город: мимо тускло освещенных колледжей, мимо пабов, за окнами которых слышались громкие голоса, пока не оказался у реки, на другом краю Оксфорда. Пес всю дорогу бежал рядом с ним, но здесь встал как вкопанный.

— В чем дело? — спросил Сэмюэл.

Пес только тыкал носом в забор, у которого они стояли, и рыл лапами землю.

— В чем дело? — повторил Сэмюэл.

И пес опять прижался носом к земле. Тогда мальчик воткнул палку, чтобы отметить указанное место — и в тот же миг собака исчезла, «растворилась», как божился Сэмюэл, в воздухе.

На следующее утро, благополучно вручив фермеру деньги, мальчик вернулся к забору и начал копать. На глубине трех футов он нашел останки пса, меж собачьих ребер лежала небольшая шкатулка, а в ней — сорок золотых. Несколько лет спустя шестнадцатилетний Сэмюэл купил на эти деньги таверну «Дерн».

Старые байки. Но вспоминаешь их — и на душе легче, так же как когда вспоминаешь деда. Однако полегчало Леноксу ненадолго, и в кровать он лег, окруженный собственными привидениями, собственными мертвецами; совсем недавно к ним прибавился Джордж Пейсон, которому теперь не дано даже такого утешения, как печаль.

 

ГЛАВА 16

Хватит. С этой мыслью Ленокс проснулся. Разве угрызения совести воскресят мертвых? Да ничуть. Только раскрыв преступление, он может принести пользу. От этого вывода в комнате даже посветлело. Потом Чарлз потребовал целый кофейник кофе, присел к столу и выписал в столбик все факты из блокнота.

Получилось вот что:

Улики по делу о гибели Джорджа Пейсона

1. Кот и странные обстоятельства его гибели.

2. x12/ 43 21 31 25/х2

3. Нож для разрезания конвертов, инициал П.

4. Моток бечевки, вечное перо, помидор — все предметы красные, лежат в малоподходящем месте.

5. Неровная полоска пепла у окна.

6. Карточка общества «Сентябрь», на обратной стороне черно-розовый знак X. (Для бездумного рисунка использование двух цветов маловероятно…)

7. Прогулочные ботинки, покрытые грязью, и трость (на кресле). (Были ли ДП свойственны длинные пешие прогулки?)

8. Хетч дважды солгал.

Закончив писать, Ленокс некоторое время сидел, задумчиво постукивая пером по столу, а потом встал, чтобы переодеться: опаздывать на встречу с Мак-Коннеллом в «Рэндолф» не хотелось. Все то время, что он облачался в утренний костюм, восемь фактов не давали ему покоя.

Мак-Коннелл ждал его за столиком у окна, выходившего на музей Ашмола. При виде Ленокса доктор поднялся ему навстречу, исподволь выискивая на лице друга следы вчерашней печали. Тогда-то смутившийся было Ленокс вдруг понял: Мак-Коннелл привык ловить на себе взгляды, полные сожаления, — вот почему всякий раз, доставая фляжку, он смотрит в сторону.

— Дружище, да тебя не узнать! — обрадованно заметил доктор.

— Ничто так не помогает воспрянуть духом, как работа. У меня состоялся разговор с самим собой — чудовищно долгий, надо заметить, — в результате которого я решил раскрыть преступление.

— Вот он, дух воинов, шедших в битву при Азенкуре, — засмеялся Мак-Коннелл. — Держу пари, в передних рядах английских войск наверняка стоял какой-нибудь пра-пра-Ленокс!

— И сыпал стрелами налево и направо, так оно и было, — подхватил шутку Ленокс. — Но ты лучше расскажи мне, чем закончился вчерашний вечер?

— А-a, вот ты о чем… Давай перекусим наскоро, а потом я тебя кое с кем познакомлю.

— С кем же это?

— Погоди немного.

— Ты говоришь загадками.

— Вполне разрешимыми, — улыбнулся Мак-Коннелл. — Просто я хочу позавтракать, а ты — я тебя знаю, — как только речь зайдет о расследовании, будешь тянуть меня за шиворот, и я останусь голодным до ужина.

Они расправились с яичницей и жареным беконом, выпили чай, но говорили только о грядущей экспедиции Мак-Коннелла в северные края: доктор возлагал особые надежды на фьорды. Поговаривали, что там обитает неизвестный науке (а может, просто несуществующий) вид морских выдр, каталог которых составлял доктор. Наконец с едой было покончено, и мужчины закурили.

— Не томи больше, выкладывай, — взмолился Ленокс.

— Тебя пустят на луг осмотреть место преступления.

— Томас! Как вышло, что они согласились?

— Случай помог. Я знаком с патологоанатомом, который проводил вскрытие. Его зовут Альфред Моррис. Унылая личность, скажу я тебе. Мы вместе стажировались в больнице Святого Варфоломея. Я предложил свою помощь, и он с большой охотой согласился.

— Но почему?

— Скорее всего чтобы исключить ошибочные выводы. Сам знаешь: две головы лучше, и все такое. Убийства здесь — редкость. Как бы там ни было, у нас еще будет время поговорить про тело.

С этими словами Мак-Коннелл затушил сигарету, вышел из-за стола и махнул официанту.

— Запишите на счет триста двенадцать. Гораздо важнее то, что после вскрытия Моррис и я отправились к инспектору Гудсону, и мне удалось его убедить — ты в команде. Я напомнил ему пару имен — дело Марбери, дело Сомса, услуга, которую ты оказал обитателям Букингемского дворца. Под конец он уже считал твое присутствие в Оксфорде большой удачей.

Из гостиницы они отправились по Модлин-стрит и сторону колледжей Мертон и Крайст-Черч.

— Слов нет, как я тебе благодарен, — признался Ленокс. — Без тебя у меня ничего бы не вышло, Томас. Твоя помощь бесценна.

К этому времени они уже ступили на ухоженную дорожку, ведущую в глубину Мертон-колледжа (Ленокс считал его самым красивым, гораздо более красивым, чем вычурный Крайст-Черч). По одну сторону — поразительная часовня, пронизанная мерцающим светом из витражных окон, по другую — стариннейший Моб-Квод, маленький квадратный внутренний дворик, задавший форму, по которой строился весь Оксфорд, да и все последующие университеты, — можно сказать, что университет начинался с этого дворика. Мертон был не только старейшим, но, пожалуй, и самым интересным колледжем с исторической точки зрения: во время Гражданской войны только этот колледж не встал на сторону роялистов; в честь одного из первых выпускников Мертона — сэра Томаса Бодли — называлась Бодлианская библиотека. Не успел Ленокс подумать, что с удовольствием взглянул бы на нее снова, как в конце узкой тропинки открылась панорама на луг Крайст-Черч. Примерно в двухстах ярдах от стен колледжа стояли полицейские: тело Пейсона нашли там.

— Пришли, — сказал Мак-Коннелл. — А вот и Гудсон.

В ту же секунду Гудсон сам заметил их.

— Мистер Ленокс! — Он протянул руку. — Извините моего сержанта, вчера вы застали его в непростой момент. Я рад, что вы здесь.

Инспектор был среднего роста, шатен, его веснушчатое лицо дышало энергией и привлекало искренностью, а в зеленых глазах светилась доброжелательность.

— Полно, забудем о вчерашнем. Работа полицейского — адский труд.

— Пройдемте, вы сами все увидите.

Гудсон сделал констеблю знак пропустить Ленокса и Мак-Коннелла за ограждение.

— Убитый лежал здесь. На спине, руки под головой. К сожалению, земля вокруг истоптана вдоль и поперек: место людное, ходят весь день, отпечатков обуви — на любой вкус.

— Да, убийца очень умен, — согласился Ленокс. — Трудно найти более подходящее место, чтобы спрятать тело или убить человека — особенно если мало времени. Ночью-то здесь ни души, а следов и других признаков жизни — хоть отбавляй.

— Совершенно верно.

— Как вы предполагаете, откуда они пришли? Убийца и жертва?

— Откуда пришли?

— Я хочу сказать, с какой стороны парка?

С двух сторон луг ограничивали колледжи Мертон и Крайст-Черч, а с третьей — две речки. На южной стороне парка, более удаленной от Оксфорда, лежал еще один луг, его частенько затопляло; за ним начинались поля.

— Об этом мы не задумывались, — признался Гудсон.

— Мне представляется, что они пришли с юга, — кивнул Ленокс. — Остальные направления маловероятны: на одном их неизбежно заметили бы портье, студенты, преподаватели, а на другом пришлось бы лезть через высокий забор. Зато проход с рек практически свободен, а в полях почти никогда никого, не так ли?

— Да, полагаю, — нерешительно ответил Гудсон. — Не хотите ли вы сказать, что они укрывались в полях, за реками?

— Совершенно верно. Еще позавчера молодые люди скорее всего скрывались к югу от города, в безлюдной части луга, но не так далеко от Оксфорда.

Гудсон отчетливо понял, как много значат слова Ленокса, и собеседники не сговариваясь зашагали в южном направлении. Невдалеке от берега на лугу почти не было людских следов. Гудсон поманил к себе двух констеблей из оцепления. К полям через реки вело несколько мостов.

— Обследуйте мосты, нет ли там следов борьбы…

— Или крови, — вставил Ленокс.

— Да, или крови, — поддержал Гудсон.

— Неплохо бы послать людей еще южнее, за город, — посоветовал Ленокс. — Опросить хозяев постоялых дворов, пабов, торговых лавок, ну, мало ли.

— Хорошо. — Гудсон сделал себе пометку.

На обратном пути Ленокс сказал:

— Надо отметить сообразительность преступника: он не поддался инстинктивному желанию избежать толпы, а, напротив, вернулся с Пейсоном в более людное место и убил его там. Видимо, первой мыслью убийцы было завести жертву подальше, где тело найдут не сразу, но временем для столь осторожных действий он не располагал.

Мак-Коннелл прервал ход его мыслей:

— Думаю, это не противоречит твоим выводам, Чарлз, но тебе следует знать, что Джорджа Пейсона сначала убили, а потом перенесли на луг. Осмотр тела также убедил нас в том, что Пейсон ночевал под открытым небом, в лучшем случае — в сарае или под навесом. В последнее время он мыл только лицо и руки.

— В этом есть логика, — кивнул, напряженно обдумывая что-то, Ленокс. — Мне надо услышать все выводы, к которым ты пришел после осмотра тела. Но давай сначала вернемся туда, где его нашли. К сожалению, теперь мы знаем, что местом убийства это назвать нельзя.

 

ГЛАВА 17

Все, кто учился и учится в Оксфорде, любят луг Крайст-Черч. С одной стороны — речная гладь, с другой — величественные шпили колледжей, а все вместе — квинтэссенция Англии, почти как на полотнах Констебля, где вода, трава и постройка, стоящая на земле так давно, что ее почти нельзя отделить от пейзажа, живут на фоне друг друга. Для Ленокса луг был прекраснее всего в ослепительный весенний день, когда зеленое пространство безгранично, в журчащей воде слышатся плеск весел и голоса гребцов, а вдали пасется скот. К тому же рядом находилось еще одно несомненно радостное место — навесы для лодок. День, проведенный с друзьями на реке Черуэлл, когда, плывя на плоскодонках, они запивали шампанским (студенты называют его «шамп») холодных цыплят, больше всего походил на земные представления о рае. Один такой день стирал в памяти недели, допоздна проведенные в Бодлианской библиотеке.

Но сейчас Леноксу было не до воспоминаний. Он сосредоточился на осмотре места, где пятнадцать часов назад нашли тело Джорджа Пейсона.

Вокруг огороженного веревками участка земли стояли пять-шесть полицейских и человек десять зевак. В задачу полицейских входило изучать следы и не пускать посторонних. К чести Гудсона, его люди действовали профессионально, и по вмятинам на земле по-прежнему было видно, где и как лежало тело. Ленокс мысленно отметил, что в центре отпечаток был глубже.

— Тот, кто принес сюда тело Пейсона, держал его на руках вот так, — показал Ленокс, — как невесту, которую переносят через порог дома — вы, конечно, понимаете, о чем я, — а потом просто бросил.

— Да, я догадался! — раздраженно отозвался Гудсон.

— О, несомненно, — спохватился Ленокс. — Здесь проведена первоклассная работа, мало кто из лондонских профессионалов мог бы похвастаться таким порядком на месте обнаружения трупа. Я просто рассуждал вслух. На основании сказанного мы можем предположить, что следы того, кто нас интересует, скорее всего находятся в десяти дюймах левее отпечатков тела…

Но Гудсон уже показывал на предполагаемое место поиска.

— А, там густая трава, вот в чем дело, — понял Ленокс. — Тщательность, с которой вы работаете, выше всяких похвал. Мне остается только добавить, что Пейсона убили, а именно задушили, всего за несколько минут до того, как убийца бросил здесь тело.

— Как вы это определили? — спросил Гудсон.

— По рукам, по тому, как они были подняты над головой. — Ленокс указал на следы рук, отпечатавшиеся на влажной земле. — Тогда они еще не окоченели. Нести его в таком виде убийца не стал бы — слишком неудобно и сразу привлекает внимание. Он не стал менять положение тела, бросив его на землю. Мак-Коннелл, как скоро развивается трупное окоченение?

— По-разному, от пяти минут до двух часов, но в данном случае, учитывая, как естественно легло тело, времени, вероятно, прошло совсем немного — думаю, минут пятнадцать.

— Вот вам и ответ, инспектор, — подвел итог Ленокс.

— Что вы хотите сказать?

— Даже если преступник располагал каким-нибудь средством передвижения, настоящее место убийства не могло быть далеко отсюда. А попасть в парк можно только пешком, что делает поиски за его пределами бессмысленными.

— Ага… — протянул Гудсон, доставая планшет и что-то записывая. — Следовательно, отсюда до места схватки — не более пятнадцати минут ходьбы.

— Скажите лучше, минуты четыре — от силы шесть минут пешком по периметру к югу: мы ведь должны учесть, что, перенося такой груз, человек движется гораздо медленнее.

— Хорошо, я пошлю ребят.

— Еще минутку, — остановил его Ленокс. — А что можно сказать о предметах, найденных рядом с телом?

— Они в участке. Рэмси, проводите туда джентльменов, когда они освободятся, и покажите им коробку с найденными вещами. Всего доброго, мистер Ленокс, мистер Мак-Коннелл.

Гудсон откланялся и поспешил к югу, где стоявшие у реки полицейские ждали его указаний. По пути он напустился на толпу зевак и не ушел, пока она не рассеялась.

Тот, кого назвали Рэмси, приблизился к друзьям.

— Я в вашем распоряжении.

Ленокс кивнул:

— Минут через десять, если не возражаете.

— Как вам будет угодно.

Они остались одни, и Мак-Коннелл спросил:

— Что скажешь?

— Прежде всего я страшно тебе благодарен за то, что мы смогли осмотреть это место. Второе — мы имеем дело с невероятно умным противником, и третье — если Дабни не объявится в самое ближайшее время, его будущее предстает в крайне мрачном свете. А что ты хотел сообщить мне о трупе?

— Кое-что из того, что я не успел рассказать, мы обсудили несколько минут назад. Добавить почти нечего. Его задушили, но он достойно сопротивлялся: убийце, по моим представлениям, тоже досталось. Удавкой послужили обычные мундштучные поводья.

— Что за поводья?

— Ремни с металлической цепочкой на конце.

— И как по-твоему, легко достать такие поводья? В моей практике до сих пор душили шарфом или рыбацкой леской. Был, правда, один раз, когда убийца использовал рояльную струну.

— Достать их не составляет труда. Найдешь в любой конюшне.

Ленокс о чем-то задумался, но вскоре попросил:

— Продолжай.

— Мы с Моррисом обратили внимание на два необычных обстоятельства. Во-первых, лицо и торс покойного сильно изуродованы.

— До неузнаваемости?

— Нет, не настолько, но сильно. Принимая во внимание, как недолго тело находилось под воздействием природных явлений, это странно.

— Может, животные?

— Трудно сказать.

— А второе обстоятельство?

— С него начисто сострижены волосы.

— Полагаю, чтобы усложнить опознание.

— Само собой — но речь не только о прическе. Волосы сбриты со всего тела, понимаешь, не только с головы.

— Весьма странно.

— Мы тоже так решили.

На этом разговор о трупе закончился, и втроем с констеблем Рэмси они отправились взглянуть на вещи, найденные возле тела.

Предметы, лежавшие в коробочке, предъявленной констеблем, не могли не разочаровать: хватало одного взгляда, чтобы понять — это случайный мусор. Белое перо, квитанция на получение шляпки через день после заказа, обертки от конфет, детская варежка, грязный обрывок бумаги, на котором ничего не написано, и кнопка… Ленокс встрепенулся: красная! — хотя тут же подверг догадку сомнению.

— Увы, — только и сказал детектив, обращаясь к Рэмси.

— Так и есть. Инспектор Гудсон все хотел чего-нибудь интересного найти. Могу я еще чем-то помочь, сэр?

— Нет-нет, спасибо.

Они вышли из полицейского участка и направились по Корнмаркет-стрит, как вдруг Мак-Коннелл потянул Ленокса в ближайшую подворотню.

— Есть еще кое-что, дружище. Я отложил, чтобы показать тебе.

— Что именно?

— В карманах Пейсона лежал его студенческий билет, сигареты, немного денег, очки — и вот. — Доктор протянул Леноксу маленькую карточку. — Я подумал, это важно.

— Ты не ошибся, — тихо ответил изумленный Ленокс. В возникшей тишине он молниеносно прокрутил в уме недавно составленный список улик.

— Что скажешь?

— Что теперь я уверен: кое-кто помогает нам искать убийцу. И этот кое-кто — сам Пейсон.

Он вновь взглянул на карточку: клочок тонкого картона, на котором не было ничего, кроме слов «ОБЩЕСТВО „СЕНТЯБРЬ“», написанных красными чернилами.

 

ГЛАВА 18

В дальнем баре «Дерна» Ленокс пил кофе и гадал, что нового сумел отыскать Гудсон. Доказательства, что Пейсон скрывался в полях к югу от города, скорее всего уже найдены, но что с того? Чем это поможет в дальнейшем? Стоянка вряд ли представляла собой интерес, если только Дабни не оставил там нотариально заверенных показаний о том, что случилось.

Его почти одолел новый приступ пессимизма, как вдруг он поймал устремленный на него почтительный взгляд. До чего же приятно было увидеть Грэхема!

— Грэхем! Боже всемогущий!

— Смею надеяться, я вас не напугал, сэр?

— Отчасти — да. Все равно что увидеть призрак Банко, да еще в серых гетрах! Как вы здесь оказались? Хотя спешу заверить, ваш приезд — настоящий подарок!

— Я позволил себе приехать утренним поездом, сэр, потому что решил, что могу понадобиться.

(Благодаря необъяснимому дару восстанавливать потерянные или даже канувшие в Лету факты, а также безошибочному умению отличать важное от ерунды, Грэхем не раз помогал Леноксу в расследованиях. В этом, как и во многом другом, проявлялась их дружба, столь непохожая на обычные отношения хозяина и слуги.)

— Точнее не скажешь, — ответил тронутый до глубины души Ленокс. — Мне еще никогда не была так нужна ваша помощь. Какие вести из дома?

— Что вас интересует, сэр?

— Все спокойно, без происшествий?

— Да, сэр. К тому же я захватил вашу почту.

— Спасибо, спасибо, Грэхем. До чего хорошо, что вы здесь.

— Ничего необычного в ней, правда, нет, сэр. Да, пожалуй, стоит упомянуть, что к вам опять заходил Джон Бест.

— Тот, что оставил мне на днях свою карточку?

— Совершенно верно, сэр.

— Да кто же он такой, черт возьми?

— Мне неизвестно, сэр.

— Загадка.

— Да, сэр. Полагаю, расследование продвигается?

— Не знаю, что сказать. Надеюсь, что да.

— Понимаю, сэр.

Ленокс ненадолго задумался.

— Знаете, Грэхем, пожалуй, будет лучше, если вы закажете нам номер в гостинице «Рэндолф» на Модлин-стрит.

— Сэр?

— Я снимаю комнату в «Дерне», но непростительно навязывать вам мою тоску по былым временам. Если вы не жили здесь перед каждым семестром, обстановка вряд ли придется вам по вкусу.

— Сэр, я немедленно отправлюсь в гостиницу.

— Миссис Тейт? — позвал Ленокс, и в ту же секунду над стойкой появилась голова хозяйки таверны. — Миссис Тейт, вы очень обидитесь, если я перееду в «Рэндолф»?

— Что-то не так, мистер Ленокс?

— Что вы, все просто чудесно, но дело в том, что приехал мой дворецкий и будет наглостью просить вас приютить еще и его.

Она понимающе кивнула.

— Но вы, надеюсь, скоро приедете к нам снова?

— Вне всяких сомнений, — заверил Ленокс. — Я неоправданно долго тянул с возвращением в Оксфорд.

— Совершенно неоправданно, сэр. О, посетитель! — И миссис Тейт удалилась.

— Грэхем, мне нужно кое-что с вами обсудить.

— Я к вашим услугам, сэр.

— Присядем здесь. Вы не голодны?

— Нет, сэр, спасибо.

— Итак. Дело в одном человеке, его зовут Хетч, он профессор в Линкольне. Уверен, он теперь настроен против меня, потому что я заходил к нему и расспрашивал о пареньках. Мне кажется, он как-то замешан во всей этой истории, хотя роль его мне пока неясна.

— Вот как, сэр?

Ленокс вкратце пересказал свой разговор с Хетчем, обратив внимание Грэхема на оба случая, когда профессор солгал.

— Живет он на Холлиуэлл-стрит, здесь, за углом. Подозрительный тип, я бы сказал.

— В каком смысле, сэр?

— По моим представлениям, со студентами он ладит лучше, чем с коллегами, склонен к кутежам и попойкам, опять же, словно студент. Насколько я понял, он не очень-то счастлив. Говорю об этом лишь потому, что несчастье, по моим наблюдениям, маска сотни грехов.

— Да, сэр.

— Прошу вас, Грэхем, найдите к нему подход. Попробуйте разузнать что-нибудь о его отношениях с Джорджем Пейсоном и Биллом Дабни и вообще что он за фрукт: как проводит дни, способен ли убить человека под покровом ночи и не следят ли, к примеру, слуги за каждым его шагом. Да и, само собой, что он делал вчера вечером.

— Приложу все усилия, чтоб узнать, каков он и чем занимается, сэр.

— Спасибо, Грэхем, лучше не скажешь. Именно это мне и надо.

— Не стоит благодарности, сэр.

— До чего хорошо снова видеть лицо друга — особенно когда оправился от его внезапного появления.

— Прошу еще раз простить меня, сэр, — тихо посмеиваясь, ответил Грэхем.

Ленокс замахал рукой:

— Полно, полно! Дело продвигается неважно, и, признаюсь, после телеграммы, полученной Мак-Коннеллом, я считал, что потерпел полное фиаско. Полагаю, пришло время старым друзьям сплотить свои ряды.

— Совершенно верно, сэр.

— Вот и прекрасно. Значит, вы возьмете на себя труд зайти в «Рэндолф»? Мне нужно в Бодлианскую библиотеку.

— Конечно, сэр. Если не возражаете, когда номер будет заказан, я отправлю в библиотеку посыльного.

— Прекрасная мысль. Я, несомненно, пробуду там несколько часов, а потом мне нужно встретиться с Мак-Коннеллом и инспектором Гудсоном.

— Так и сделаю, сэр.

— Отлично.

Грэхем ушел, и Ленокс взял в руки «Таймс». На передней полосе под мрачным заголовком «Убийство в Линкольн-колледже» сообщалось о смерти Пейсона. Ленокс представил, как будут потрясены этим известием горделивые выпускники Линкольн-колледжа, в каких бы дальних уголках империи они сейчас ни находились; как бы был потрясен он сам, если бы убийство произошло в Бейллиоле. В жизни Ленокса было не так уж много предметов гордости, но, читая «Таймс», он осознал, что Оксфорд, несомненно, один из них, и пообещал себе, что если не сможет раскрыть дело, то с карьерой детектива будет покончено.

 

ГЛАВА 19

Полдень давно миновал, было, наверное, часа четыре; в верхнем читальном зале Бодлианской библиотеки Ленокс откинулся на спинку стула и потер уставшие глаза. Два часа, проведенные в усердных поисках, не принесли никаких весомых результатов, но надежды на успех в ближайшее время он не терял.

Для любого, кто окончил университет, Оксфорд начинался с Бодлианской библиотеки. Если из-за преданности каждого выпускника своему колледжу, своему клубу, своей спортивной команде понятие «Оксфорд» дробилось на множество частей, то прекрасная Бод, стоявшая в самом центре городской жизни, объединяла всех бывших школяров. В ней было величие, которое не поддавалось объяснению, но осознавал его всякий, кто сидел по вечерам в ее читальных залах или спешил в приподнятом настроении мимо, на гонку по гребле. В ней было волшебство — как еще понять тот факт, что по сотне раз на дню вы пробегали рядом, даже не взглянув на здание, и вдруг, выйдя из крошечного переулка, столбенели от заставшей врасплох красоты, заполняющей собой все пространство? «Библиотека» — звучит не так уж значительно, но в ней заключается суть Оксфорда. Величайшая библиотека в мире.

Она тоже начиналась с квадратного дворика, который назывался «Двор старейших школ» — притихшая площадь, вымощенная булыжником. Высокие зубчатые стены создавали впечатление, что вы внутри крепости. Туда, где раньше располагались первые школы Оксфорда, вели низкие темные двери, и над каждой — черная табличка с надписью по-латыни большими золотыми буквами: «Schola Moralis Philosophiae» открывала дверь в философию, «Schola Misicae» — в музыку. Сами же двери украшал голубой герб Оксфорда с девизом: «Dominus Illuminatio Меа» — «Господь — просвещение мое».

Сегодня днем, проходя мимо студентов в черных мантиях и белых галстуках, ступая по безмолвным камням, отшлифованным течением времени и потоком людей, глядя на прихотливо украшенные каменные стены, взмывающие ввысь, к статуе короля Иакова Первого, и на знаменитые «дремлющие шпили», устремленные в поднебесье, Ленокс не мог не только говорить, но и думать.

Он смотрел на изящные витражи Библиотеки герцога Хэмфри, хранившей самое большое собрание редких книг в мире; через широко распахнутые двери Школы богословия — старейшего из уцелевших университетских зданий мира — любовался знаменитым готическим сводом, безмятежно раскинувшим веера причудливой резьбы над благоговейной горсткой посетителей; через узкий проход дворика видел самое известное здание в Оксфорде — круглую библиотеку, или Радклифф-камеру, — и пока глаз узнавал родные места, в сердце росло чувство: он дома. По-настоящему его первым домом, домом взрослого человека, стали Кларендон, Шелдонский театр, Бодлианская библиотека — их выбрало его повзрослевшее «я». Глядя в окно на ранние осенние сумерки, Ленокс чуть не задохнулся от мысли, сколько помнят эти здания, сколько обетов они слышали от тех, кто, как и он, строил здесь свои первые студенческие планы, и как по-разному сложилась потом судьба этих людей.

К действительности его вернул появившийся библиотекарь:

— Все хорошо, мистер Ленокс?

— О, вполне, мистер Фолсом. А это что? — кивнул он на документы в руках библиотекаря.

— Вот, мы подыскали вам еще кое-что по обществу «Сентябрь».

— Премного вам признателен.

— И вот, вам тут передали записку от кого-то из служащих колледжа Иисуса.

В записке, подписанной некой Рози Литтл, Ленокса просили о встрече завтра утром в колледже Иисуса — Пейсон ходил туда на танцы в субботу вечером, вспомнил Чарлз. Он послал ответ, что придет, и вернулся к чтению.

Разрозненные сведения об обществе, которое, судя по всему, имело прямое отношение к расследуемому делу, Ленокс собрал, но было их крайне мало, и работа продвигалась медленно. Он погрузился в море старых газет, на которые библиотека дала перекрестные ссылки, в книги по истории различных клубов и обществ, в отчеты по истории военных действий, которые Британская империя вела на Востоке. В гуще разнородных сведений нашлись только девять упоминаний о «Сентябре»: три совершенно случайных, пять косвенных и одно очень любопытное. К случайным Ленокс отнес упоминания общества в длинных списках организаций, представленных, к примеру, на конференциях, или в числе компаний, сделавших пожертвования.

Из пяти косвенных ссылок Ленокса заинтересовали только две. В одной говорилось, что королева Виктория приняла избранных членов общества «Сентябрь». Об этом писала «Таймс» лет десять назад. Во второй то же событие, но чуть подробнее, неделю спустя освещал «Спектейтор». Полезны они были в основном тем, что в них сообщалось о количественном составе общества (приблизительно тридцать членов, невероятно мало) и о том, как группа офицеров, служивших когда-то в восточной Индии и получивших высокие военные награды, создала клуб.

Эти сведения дополняли самый главный источник — вышедшую лет десять назад книгу «История улицы Пэлл-Мэлл» с интересным приложением: «Краткая информация о клубах и обществах». Абзац, посвященный «Сентябрю», содержал много поучительного.

Первый этаж здания напротив Военного министерства на Карлтон-Гардене занимает клуб «Библиус» (см. стр. 502), а два верхних — общество «Сентябрь». Общество «Сентябрь» было создано в 1848 году; основатели: майор сэр Теофил Батлер и майор Питер Уилсон. Открыто для ветеранов военных действий в Индии, служивших между 1847–1849 гг., в звании от капитана и выше, чьи кандидатуры одобрены приемной комиссией. Общество ставит своей целью «содействовать справедливой оценке войны в Пенджабе и помнить о ее героях и их семьях». В здании расположены столовая, военно-историческая библиотека, верхняя и нижняя комнаты отдыха, бильярдная, комната для игры в карты. Двое слуг наняты на полный рабочий день, общество и клуб совместно пользуются кухней и нанимают повара. Вход для широкой публики закрыт, исключений не делается. Общество «Сентябрь» и «Клуб сороковых» в Девоне предоставляют своим членам взаимные привилегии с ограничениями. Правила приема в девонский клуб те же, но он открыт для всех офицеров, служивших на Востоке в 1840-х годах. Желающие вступить в общество «Сентябрь» могут обращаться к капитану Джону Лайсандеру, 116, Грин-парк-террас.

Теперь Ленокс знал три имени: есть о ком наводить справки, а кроме того — дом, к которому следовало бы присмотреться. Несомненно, в кругу его друзей найдутся члены «Библиуса»: в этот надменный элитарный клуб принимали независимо от происхождения, но только обладателей бесценных книг, напечатанных до 1501 года. Леди Джейн должна знать. Первые издания составляли гордость их родовой библиотеки.

Отгоняя мысль о друге детства, Ленокс взялся за подборку, недавно принесенную мистером Фолсомом. Сверху лежал неизданный труд под названием «Эмблемы, гербы и щиты британских компаний. Попытка систематизировать их генеалогию и историю». Ленокс возблагодарил Бога, что не знаком с автором рукописи, неким Г. Пробишером Протерхэмом. От человека, способного на трактат о гербах, можно ожидать чего угодно, в этом Чарлз не сомневался. Дай такому волю на званом обеде, и все умрут от скуки.

Без особого энтузиазма он перелистал страницы, открыв литеру «С», и немного воспрянул духом: эмблема общества «Сентябрь» в трактат вошла. Витиеватая, иначе не скажешь. Г. Пробишер Протерхэм снабдил ее комментарием:

Общество «Сентябрь». По эскизу Т. Батлера. Принята в 1849 году.

В серебряном поле горностаевый шеврон, поверх которого — шествующая дикая черная кошка.

Девиз: Nil Conscribe Sibi. — С чистой совестью.

Ленокс задумался, откинувшись на спинку стула. Возможно ли? Он перечитал подпись, потом — слово в слово — переписал ее в блокнот, не забыв отметить номер полки, название книги и автора. Еще раз пробежал глазами оглавление: нет ли других ссылок на «Сентябрь», и перечитал описание в третий раз.

«Так, — размышлял он, — еще одна кошка».

 

ГЛАВА 20

— Как поживаете, мистер Келли?

— Благодарю вас, хорошо, мистер Ленокс, только, как я уже говорил, зовите меня Красногривый или Ред.

— Да-да. Если не ошибаюсь, так вас зовут студенты?

— Верно, сэр, хотя и не из-за этого. — Главный портье со смехом дернул себя за волосы. — Все потому, что я ирландец, как вы понимаете.

— Помнится, мы в свое время тоже подшучивали над нашим портье. По-моему, это признак симпатии.

— Надеюсь, что так, сэр. Вы хотели меня о чем-то спросить?

— Так и есть, Ред. Хотел поговорить с вами о том дне, когда исчезли Билл Дабни и Джордж Пейсон.

— Боюсь, сэр, после того, как тело бедного Пейсона нашли на лугу Крайст-Черч, это невозможно. Страшный, невероятный удар для всех нас.

— В таком случае вот письмо от инспектора Гудсона, где он просит вас ответить на мои вопросы.

Келли взглянул на письмо, протянутое Леноксом, и кивнул:

— Хорошо. Хотя навряд ли я знаю что-то полезное.

— Почему вы так считаете?

— В тот день я почти не видел мистера Пейсона.

— Но вы ведь видели его мать?

— Так и есть, незадолго до полудня.

— Ее визит не был неожиданностью?

— Конечно, нет, сэр.

— Значит, приезжала она довольно часто?

— Так оно и есть, сэр.

— А встреча Джорджа Пейсона с матерью во внутреннем дворике происходила на ваших глазах?

— Я бы так не сказал, сэр.

— Когда же вы видели Пейсона в последний раз?

— Я определенно видел, как он выходил из колледжа после того, как встретил мать и сказал ей, что подойдет позже.

— Ах вот как!

— Правда, он не смотрел в мою сторону. Это и был последний раз.

— Он вышел сразу вслед за матерью?

— Она направилась вниз по Шип-стрит, сэр, а молодой Пейсон вышел минут пять спустя.

В самом центре Оксфорда, вокруг крошечного перекрестка Шип-стрит (когда-то известного как Линкольн-колледж-лейн) и Терл-стрит, теснилось множество колледжей, а в конце Шип-стрит стояла Саксонская башня, самое древнее сооружение города, построенное в 1040 году.

— А Дабни вы в этот день видели, мистер Келли? Ред?

— В тот день — нет, сэр. Но накануне вечером — да.

— Что он делал в тот момент?

— Собирался на танцы в колледж Иисуса.

— Джордж Пейсон тоже туда собирался?

— Не знаю, сэр.

Ленокс вспомнил о бальной карточке, найденной в комнате Пейсона.

— А слуга Пейсона?

— Нет, сэр, он на танцы не ходил.

Ленокс расхохотался:

— Похвально! Вообще-то я хотел спросить, видели вы его в тот день или нет?

— Его я вижу каждый день, сэр. — Главный портье начинал терять терпение.

— Мне бы хотелось с ним поговорить.

— Его сейчас нет, сэр.

— Странно.

— Видите ли, сэр, у него сегодня выходной.

— Вы не знаете, полиция снимала с него показания?

— Насколько мне известно, нет, мистер Ленокс.

Ленокс пришел в недоумение. Похоже, бальную карточку стоило включить в список зацепок. Почему на ней только одна часть диалога — ответ слуги? Значит ли это, что свою просьбу Пейсон послал на другом листке? Но почему?

— Вы когда-нибудь слышали об обществе «Сентябрь», мистер Келли?

— Нет, сэр.

— Однако вы служили в армии, как я полагаю?

— Да, все портье — бывшие военные. Я служил в саперных войсках.

— Доводилось участвовать в сражениях?

— Слава Богу, нет, сэр. Хотя должен заметить, если бы пришлось, я не сплоховал бы.

— Безусловно… Вы не могли бы рассказать мне о Билле Дабни?

Главный портье с сожалением покачал головой:

— Студентов чрезвычайно много, сэр, и по-настоящему хорошо я знаю только третьекурсников. Мистер Дабни был просто одним из многих. Любезный, дружил с мистером Пейсоном и мистером Стампом — боюсь, это все, что я о нем знаю, сэр.

— Вел большую переписку?

— Переписку? Не могу вам сказать, сэр.

— А Пейсон?

— Ах да — вы мне напомнили: последнее время ему приходило больше писем.

— Не припомните ли, каких, откуда?

— Да, теперь, когда вы спросили, мне пришла на ум одна странность. Он получал письма, все как полагается, марки с профилем королевы — и выбрасывал их, даже не распечатав.

— Как вы это заметили?

— Не я, сэр. Это другой наш портье заметил, мистер Феллоуз.

— Не могли бы вы припомнить, когда это было.

— Конечно, сэр. Примерно неделю назад, так мне кажется, — в конце концов мистер Феллоуз не выдержал, достал письмо из корзины для бумаг и вскрыл. И там ничего не было!

— Более чем странно.

— Вот именно.

— Но было же на письме что-то еще, кроме марки и адреса? Какие-то штемпельные отметки?

— Ничего, сэр. Даже обратного адреса.

Условный сигнал? Сколько же времени Пейсон знал о грозящей ему опасности?

— Нет ли сейчас почты для Джорджа Пейсона?

— Нет, сэр. И для мистера Дабни тоже ничего. Я и сам сразу проверил.

— Кто еще из портье дежурил в тот день, когда пропали Дабни и Пейсон?

— Оба дня на дневном дежурстве был я, а на вечерних — Феллоуз. В одно из дежурств со мной был помощник, Фелпс.

— А сегодня вы один?

— Нет, Фелпс пошел с обходом: проверяет лестницы и комнаты студентов. Новые меры, введенные после трагического происшествия.

— Понятно. Что ж, спасибо, мистер Келли. Я вам премного обязан.

Из Линкольн-колледжа Ленокс направился в колледж Иисуса, который находился тут же, на Терл-стрит. Один из плеяды маленьких и средних колледжей на главной улице города, покорявших не величием, а своеобразием. Колледж Иисуса отличался большим количеством валлийцев (его и создал валлиец, Хью Прайс, хотя официальный титул основателя принадлежал королеве Елизавете Первой) и заметным представительством в университетских спортклубах. К достопримечательностям колледжа относилась также огромная серебряная чаша для пунша: русский царь, герцог Веллингтон, король Пруссии и принц-регент торжественно выпили из нее в 1814 году в честь победы над Наполеоном. Но больше всего в этом колледже Ленокс любил нарциссы — каждый год первого марта, в День святого Давида (опять же валлийца), их золотое цветение знаменовало приход весны. Ленокс помнил, как любил смотреть на них и слышать радостный стук сердца: еще одна зима миновала.

У входа в колледж он обратился к портье:

— Мне прислали записку от некой Рози Литтл. Не знаете, она еще здесь?

— Приходите завтра утром, — важно ответил полнолицый портье с двумя подбородками.

— Благодарю.

Стемнело. По-прежнему держа в руках записную книжку, Ленокс зашагал в «Рэндолф». Сеть натянулась, это точно — но кто в ней?

 

ГЛАВА 21

В фойе гостиницы Ленокс подошел к стойке и уже собирался спросить ключ, как вдруг увидел леди Аннабел Пейсон. С тяжелым сердцем он направился ей навстречу.

Она сидела в полутемном углу, еле заметная, целиком погруженная в себя. Подойдя ближе, Ленокс заметил, что глаза у нее опухли и покраснели, а лицо со дня их последней встречи стало еще бледнее. Было видно, что для нее в жизни все потеряно, и Ленокс сразу поставил это себе в вину.

— Леди Аннабел? — тихо окликнул он.

Она не сразу подняла голову.

— А, мистер Ленокс, — кивнула она с большим достоинством. — Как поживаете?

— Леди Аннабел, вас кто-нибудь сопровождает?

— Брат сейчас говорит с полицией, а так — да, он со мной.

— Я хотел принести вам извинения, леди Аннабел. За то, что подвел вас, и, конечно, за смерть Джорджа.

Возражать она не стала.

— Скажите, мистер Ленокс, вы будете продолжать расследование?

— Буду.

«Даже если оно будет стоить мне жизни», — добавил он про себя.

— Это хорошо, — промолвила она, но лицо осталось пустым и безжизненным, и даже огонь мести, который Ленокс часто видел в глазах скорбящих, не оживил ее взора.

— Может, когда мы найдем виновного, вам станет немного легче, — сказал Ленокс. — Во всяком случае, мне хотелось бы в это верить.

После бесконечной паузы, в которой почти слышался упрек, она заговорила снова:

— Не могу себе простить, что отпустила его, когда мы столкнулись во дворе колледжа, мистер Ленокс. Я все время возвращаюсь к нашей встрече в Линкольне, мистер Ленокс, и у меня в голове не укладывается, как я могла отпустить моего бедного мальчика, как позволила ему уйти, когда он был так бледен, так… так беззащитен. Так беззащитен.

— Вам не дано было знать, что случится, леди Аннабел.

— Мужа я ведь тоже потеряла, вы знаете.

— Да, — тихо ответил Ленокс. — Я его помню.

— Но теперь, — ее голос перешел в шепот, — это кажется такой мелочью.

— Леди Аннабел, мне кажется, вы можете мне помочь.

— Помочь? В чем?

— Раскрыть преступление. Не слышали ли вы, например, про общество «Сентябрь»?

— Нет, мистер Ленокс.

— Имеет ли для вас какое-то особое значение красный цвет?

— Не сказала бы. — В ее тоне слышалась рассеянность, даже легкое раздражение, но кто посмел бы ее упрекнуть?

— Джордж любил пешие прогулки?

— Если только в деревне, как он сам всегда говорил. — Она засмеялась надтреснутым смехом. — Говорил, что не видит смысла гулять по Оксфорду или Лондону, где неподалеку всегда найдется паб.

— Понимаю.

— Джордж, мой дорогой мальчик, он так чудесно шутил. Он был такой милый.

— Да, — промолвил Ленокс. Помолчав немного, он полез в карман и протянул ей карточку общества «Сентябрь» с черно-розовым знаком X.

— Вам ни о чем не говорят эти линии?

Она нахмурила брови, несколько раз повернула карточку, пристально вглядываясь в буквы. Впервые за время их разговора выражение ее лица изменилось: тоску и подавленность сменило легкое недоумение.

— Пожалуй, мистер Ленокс, они что-то напоминают.

Стараясь не выдать острое любопытство, Ленокс спросил:

— Вы не могли бы сказать, что именно?

— Кажется… полагаю… но я, право, не уверена… думаю, они похожи на фамильный щит Пейсонов.

— Их щит?

— Или герб, как там это называется.

— И в чем же сходство?

— Их фамильный щит двуцветный, разделен этим знаком на черные и розовато-красные поля. На письменном наборе Джорджа такой же символ.

— Черный и розовато-красный?

— Более темный оттенок розового, чем здесь, но точно Х-образный. Розовый символизирует кровь, пролитую Пейсонами на поле боя.

Ленокс боялся, что, говоря о крови, она разволнуется, но этого не произошло.

— Да, очень напоминает сделанный наспех набросок герба.

— Как странно, — пробормотал Ленокс, быстро сопоставляя в уме полученные сведения.

Тут к ним подошел брат леди Аннабел, Джон Уэст. Ленокс представился, попробовал еще раз найти слова утешения для бедной женщины и наконец откланялся. По пути в номер ему вновь пришла на ум кошка с эмблемы общества «Сентябрь». (Гербы и эмблемы вихрем кружились у него в голове.) Значит, дохлый кот наверняка указывал на общество! Каждый нерв Ленокса трепетал при мысли, что кто-то — Джордж Пейсон? Билл Дабни? кто-то третий? — оставил целое поле запрятанных, как мины, подсказок, которые он должен отыскать. Кот — явно одна из них, равно как и прогулочные ботинки, и дорожка сигарного пепла, и все остальное.

Однако — проклятие! — к ним уже не вернуться! Как он не додумался внести в записную книжку каждую вещь в комнате? Теперь там уже убрано… Или стоит взглянуть еще раз? Но почему подсказки такие туманные? Ответ мог быть только один: тот, кто их оставил, знал, что комнату после его ухода будут обыскивать. И в таком случае кот — хитрая уловка. Любой вошедший сразу отвлекся бы на нее. А может быть, осенило Ленокса, кот совсем не так важен, как кажется? Он только указывает на общество «Сентябрь» — и больше ничего. Может быть, трюк в том, чтобы спрятать под животным зашифрованную записку, рассчитывая на то, что дохлый кот отвлечет внимание или просто собьет с толку?

В номере его поджидал Грэхем.

— Вот вы где, Грэхем, — улыбнулся Ленокс. — Это и есть мое пристанище?

— Оно самое, сэр. Я снял люкс: спальня и гостиная, но если вам не подходит…

— Вовсе нет, напротив. Я страшно признателен за хлопоты.

— Визит в Бодлианскую библиотеку что-нибудь дал, сэр?

— Может быть, я пока не уверен. — И Ленокс стал рассказывать о своих смутных догадках, а Грэхем тем временем развешивал одежду хозяина. — Хуже всего то, что мы не знаем, приехал ли преступник издалека, или он из местных.

— Очень огорчительно, сэр. Думаю, вы согласитесь, что темно-синие носки подойдут больше, сэр.

Ленокс отложил черную пару в сторону и последовал совету.

— Так, значит, Мак-Коннелл будет ждать меня внизу? Сколько у меня времени?

— Полчаса, сэр.

— Кстати, Грэхем, вы узнали что-нибудь о Хетче?

— Еще нет, сэр. Я думал, что займусь этим завтра с утра.

— Постарайтесь выяснить, не служил ли он в армии? На Востоке. Я забыл заглянуть в «Кто есть кто», когда сидел в библиотеке.

— Хорошо, сэр, я постараюсь. Правильно ли я понимаю, что он призывного возраста, сэр?

— Трудно сказать. О таких, как он, не сообразишь, двадцать пять им или сорок шесть.

— Ясно, сэр.

Переодевшийся Ленокс выправлял перед зеркалом манжеты. Грэхем проследил и за тем, чтоб галстук лежал идеально по центру.

— Сейчас внизу я встретил леди Пейсон.

— Да, сэр?

— Тяжелая встреча, хотя это ничто в сравнении с ее горем. Она совершенно раздавлена. — Ленокс замолчал. — Впервые ко мне обратились до того, как произошло убийство. — И он снова осекся. — Положение незавидное, Грэхем.

— Да, сэр.

— Иначе говоря, нужно приложить все усилия, не так ли?

— Конечно, сэр.

— Хотя по-другому никогда и не было.

Он еще раз взглянул на себя в зеркало и добавил:

— Пожалуй, мне стоит заглянуть в бар до прихода Мак-Коннелла. Нужно успокоить нервы.

— Хорошо, сэр.

— А какие планы у вас? Вечер, разумеется, в вашем полном распоряжении. Наполнить ванну и позаботиться о прочих мелочах я смогу и сам.

— Благодарю вас, сэр. Я хотел бы повидать лакеев, друзей по моей бытности в Бейллиол-колледже, сэр.

— По нашей бытности в Бейллиол-колледже, Грэхем. И кто же из них продолжает нести службу?

— О, мистер Бонд, само собой, и мистер Миддлтон, и мистер Деккер.

— Будьте добры, угостите их от моего имени. Вот пара фунтов. — Ленокс протянул деньги. — Передайте им от меня привет, хорошо? И скажите Деккеру, что я не забыл, как он уронил вареное яйцо на колени старине Бессборо, ладно?

— Будет исполнено, сэр, — с улыбкой ответил Грэхем.

— Вот и славно. Что ж, я вас покину. Хорошо бы Мак-Коннелл уже раскрыл преступление, и тогда мы втроем могли бы спокойно вернуться в Лондон.

 

ГЛАВА 22

На следующее утро, когда за занавесками уже вовсю сияло солнце, Ленокс проснулся с легкой головной болью — последствия вчерашнего оживленного ужина с Мак-Коннеллом. «Дерн», спору нет, имел массу достоинств, и там было хорошо, но и проснуться на негрубых простынях и увидеть на подносе кофе и вазочку с настурциями тоже приятно. «Грэхем наверняка уже встал», — подумал Ленокс. Следующие минут двадцать истерзанный тревогами детектив лежал в кровати, увлеченно читая «Похвалу глупости» из лавки достопочтенного мистера Каффенбраса. Постепенно вкус терпкого согревающего кофе вернул его к жизни, и, когда в дверях показался Грэхем, Ленокс уже мог рассуждать о деле. Сегодня он поговорит с Рози Литтл из колледжа Иисуса и еще раз осмотрит комнаты Пейсона. Потом, в 11.35, сядет на поезд до Паддингтонского вокзала и разыщет общество «Сентябрь» и Теофила Батлера. Давно пора узнать побольше и о том, и о другом.

Грэхем вынимал синий костюм.

— Этот подойдет, сэр?

— Да, спасибо, — поблагодарил Ленокс. — И как я обходился без вас эти дни? Вы ведь сегодня займетесь Хетчем, не так ли?

— Так я собирался, сэр.

— Если хотите, можете прогуляться: я оденусь сам.

— Как вам будет угодно, сэр. Дозволено ли мне узнать о ваших планах?

— Полагаю, несмотря на то что время позднее, какой-никакой завтрак мне наскребут, а потом я отправлюсь в Линкольн, еще раз осмотреть комнату. Ах да, Грэхем, я сегодня уеду в Лондон, останусь там на ночь: хочу проверить, куда приведет одна ниточка.

— Я вам потребуюсь, сэр?

— Улизнуть теперь не надейтесь — вы бесповоротно нужны мне здесь. Кто управляет домом после вашего отъезда?

— Мэри, сэр.

— И что Элли на это сказала?

Кухарка великолепно готовила, но ладить с ней было трудно.

— Перенесла стоически, сэр.

Завтракать пришлось в одиночестве (вернее, в компании Эразма Роттердамского и газеты «Стэндарт»: Мак-Коннелл спешно уехал домой рано утром). Выходя из гостиницы, Ленокс еще раз глянул в зеркало у входа. На улице было ясно и холодно, веяло настоящей осенью, и он пожалел, что вышел без пальто. К счастью, колледж Иисуса стоял в нескольких шагах от «Рэндолфа», но так как до встречи с Рози Литтл еще оставалось время, Ленокс свернул налево, в Линкольн. Из окошка привратницкой вместо Реда выглянул незнакомец.

— Здравствуйте, меня зовут Чарлз Ленокс.

Незнакомец приподнял шляпу.

— Мистер Ленокс, сэр, к вашим услугам. Зовите меня просто Фелпс.

— Доброе утро, Фелпс. Это вы дежурили с мистером Келли в тот день, когда пропали Билл Дабни и Джордж Пейсон?

— Да, сэр, я. А что случилось?

— Я помогаю инспектору Гудсону расследовать дело. Вот его письмо. — Ленокс вновь предъявил полезный документ и подождал, пока Фелпс прочтет до конца. — Мне бы хотелось еще раз увидеть комнаты Пейсона, а также поговорить с вами, мистер Фелпс.

— Слушаю вас, сэр.

— Довелось ли вам в тот день видеть Билла Дабни или Джорджа Пейсона?

— Без «или», сэр. Я видел их обоих вместе, но всего лишь раз.

— Вот как? В котором часу?

— Надо сказать, рано, потому я и запомнил. Дело в том, что они оба были не из ранних пташек.

— Где вы их видели?

— Во внутреннем саду, у высокой стены с плющом. Я бы сказал, часов в семь утра, сэр.

— Они разговаривали не таясь?

— Тихо говорили, шептались, вроде того.

— Что ж, это подтверждает наши предположения. Вы сообщили кому-нибудь?

— Красног… Мистеру Келли, сэр.

«Почему же Келли об этом не обмолвился?»

— Вы, случайно, не слышали, о чем они говорили?

— Нет, сэр.

— А знаете ли вы что-нибудь об обществе «Сентябрь», мистер Фелпс?

— Нет, сэр.

— Может, припомните еще что-нибудь? Как вы относились к обоим?

— Хорошо относился, сэр. Особенно к Пейсону. Озорник он был. Мы все очень скорбим, сэр. И миссис Фелпс тоже, должен вам сказать.

Они поговорили еще несколько минут, но больше ничего интересного из Фелпса выудить не удалось, и, получив ключи от жилища Пейсона, Ленокс ушел.

Комнату невозможно было узнать: в ней не просто прибрали, а словно провели дезинфекцию и смыли все следы бывшего хозяина. Трость с залихватски загнутой ручкой исчезла из кресла; исчезли помидор, бечевка и вечное перо; книги больше не лежали где попало, их поставили аккуратным рядком; белье с кровати сняли. Утренняя тишина, резкий холодный свет и пронзительная печаль наполняли комнату.

Ленокс обследовал каждый предмет обстановки, пошарил в печной золе, на всякий случай пролистал книги и, одну за другой, осмотрел прогнувшиеся под грудой одежды вешалки. Он строчка за строчкой прочел все тетради Пейсона — ничего, кроме учебных записей.

Попрощавшись с Фелпсом — тот вновь почтительно приподнял шляпу, — Ленокс поспешил в стоящий через дорогу колледж Иисуса. Он спросил мисс Литтл, и его направили в большой зал на противоположной стороне внутреннего дворика, где Ленокс и нашел девушку: она украшала стены для какого-то празднества.

— Мисс Литтл? — спросил он, подойдя к ней.

— О, вы, должно быть, мистер Ленокс? Значит, вы получили мою записку.

— Совершенно верно. Вы хотели о чем-то поговорить со мной?

— Да. Называйте меня Рози, пожалуйста.

— Позвольте спросить, Рози, откуда вы обо мне знаете?

— Если честно, мистер Ленокс, я… я следила за вами.

Она была чудо как хороша: юная, с фарфоровой кожей, нежным румянцем на высоких скулах и каскадом золотисто-каштановых волос. Длинное синее платье говорило о практичности. Вне всяких сомнений, девушка из среднего класса: дочка банкира или пивовара, лет ей девятнадцать, и весь мир у ее ног.

— Вот как? — мягко переспросил он.

— Простите, мистер Ленокс, простите. Но это… понимаете, это… из-за Джорджа.

— Джорджа Пейсона.

В глазах у нее стояли слезы.

— Да.

Он ласково взял ее за руку:

— Дорогая моя, мне страшно жаль.

Но от добрых слов она совсем потеряла самообладание и, безудержно рыдая, уткнулась Леноксу в грудь.

Чуть погодя он спросил:

— Вы расскажете мне, что случилось?

Она всхлипнула:

— Конечно. Я хочу помочь.

— Вы с Джорджем…

Она поспешно прервала его:

— Нет, нет, мистер Ленокс, ни разу ничего неподобающего. Он был самым благородным джентльменом на свете! Такой добрый, такой милый, такой воспитанный! Один — только один раз! — он поцеловал меня в щеку. Но как же я его любила, мистер Ленокс! Понимала, что он просто из вежливости, но, Господи, я-то любила Джорджа Пейсона!

— Если не возражаете, давайте вернемся чуть-чуть в прошлое. Каким образом вы попали на танцы?

Рози немного пришла в себя и ответила:

— Это благотворительная работа, мистер Ленокс. Половина денег от стоимости подписки на танцы идет в местный сиротский приют. А несколько местных девушек (и я в том числе) берут на себя всю работу по подготовке балов.

— Часто их устраивают?

— Каждую пятницу в течение триместра. Они переходят от одного колледжа к другому: колледж проводит на своей территории два танцевальных вечера, после чего очередь переходит к другому колледжу. У нас будет уже второй вечер, после чего наступит очередь колледжа Магдалины.

— То есть переход по алфавиту?

— Правильно, мистер Ленокс. В прошлом году Джордж и Билл в первую же неделю подписались и стали ходить на танцы.

— Вы тоже танцуете?

— Боже упаси. Я подаю пунш и отмечаю имена в подписном листе галочками.

— И со временем вы подружились с Джорджем, да? — спросил Ленокс.

— Да, — прошептала она, и в глазах опять заблестели слезы. — Но дело не в этом. Я написала вам, потому что хочу рассказать про пятницу.

— Что-то случилось?

— Во-первых, в бальной карточке Джорджа не было ни одного имени — это очень странно, мистер Ленокс, раньше такого не случалось.

— Что же он в таком случае делал?

— Стоял поодаль, немного говорил с друзьями, немного болтал со мной.

— Но вы заметили что-то еще?

— Еще одну странность, когда вечер подходил к концу…

— То есть во сколько?

— Ну, наверное, без четверти одиннадцать.

— Продолжайте.

— Так вот, когда вечер подходил к концу, я увидела его во дворике, здесь, в колледже Иисуса. Джордж спорил с каким-то мужчиной, гораздо старше себя.

— Не могли бы вы описать этого мужчину?

— Боюсь, что не смогу, нет: на улице было совсем темно. Я просто догадалась, что тот старше — по одежде и еще по тому, как он держался, понимаете?

— Вы не слышали, о чем они говорили?

— Нет, к сожалению. Мне так жаль, но больше я ничего не знаю. Этот разговор показался странным только после того, что случилось! — И она снова разрыдалась.

— Что вы, Рози, напротив, вы очень помогли. Поверьте мне, мы сделаем все возможное.

Глядя на него заплаканными глазами, она проговорила:

— Я так тоскую, мистер Ленокс.

Он ответил не сразу.

— Вот что, Рози: давайте будем друзьями. Все, что знаю я, будете знать и вы. Я буду вам писать через день или как только узнаю что-нибудь новое. Самая настоящая дружба.

— Спасибо, — вымолвила она, не в силах говорить.

Вскоре они попрощались. Бедная девочка. Как же одиноко ей было в последние дни наедине со своей тайной любовью, оборвавшейся так страшно, с жаждой помочь и — в силу воспитания или отсутствия жизненного опыта — неумением совладать с чувствами. Ленокс думал о Рози, и она вызывала у него одновременно огромную жалость и огромное восхищение.

До отхода поезда оставалось двадцать минут, но Ленокс вернулся в гостиницу и написал Грэхему:

Будьте добры, выясните, заходил ли Хетч на танцы в колледж Иисуса в прошлую пятницу. Говорят о человеке средних лет.

С благодарностью, Ч.Л.

 

ГЛАВА 23

В поезде мысли о леди Джейн нахлынули с новой силой. Изо всех сил пытаясь не думать о ней, Ленокс снял с полки саквояж — в купе он ехал один, да и поезд был полупустой, — чтобы достать книгу, и там поверх аккуратно сложенной одежды обнаружил листок с полной копией статьи о Теофиле Батлере, выписанной из «Кто есть кто» каллиграфическим почерком Грэхема. Услышав, что хозяин забыл посмотреть в энциклопедию, Грэхем, очевидно, заглянул утром в библиотеку. Вот что там говорилось.

БАТЛЕР, майор (в отставке), сэр Теофил Фитцджеральд, в 1844 г. произведен в рыцари ордена Чертополоха; награжден орденом «За выдающиеся заслуги», родился в 1814 г., второй сын Джорджа Теофила Батлера и Елены Майлз, дочери Джона Фитцджеральда из Дублина.

Адрес: 114, Грин-парк-террас.

Образование: школа Радли и Военная академия в Сандхерсте; в 1840–1852 гг. служил в войсках ее величества (майор двенадцатого восточно-суффолкского пехотного полка, второй батальон).

Увлечения: военная история, культура Востока, история музыки.

Клубы: «Армия и флот», «Сентябрь», «Уайте».

Герб: в горностаевом поле три серебряных бегущих грифона; девиз: Comme je trouve. [17]

Ленокс обратил внимание на ирландское происхождение Батлера: вероятно, его предки эмигрировали в Англию довольно давно, по крайней мере предки со стороны отца. Странно, как при таких биографических данных его занесло на службу в восточный Суффолк. По статье, конечно, не скажешь, каков он в жизни — прямодушный учтивый вояка, никогда не слыхавший о Джордже Пейсоне, или тайный организатор происшедшего убийства. Раз он награжден орденом «За выдающиеся заслуги», значит, храбр, а раз посвящен в рыцари, значит, у него могут быть связи при дворе или в высших слоях военной элиты.

Ленокс повернул листок и увидел, что Грэхем переписал и статью о Лайсандере, председателе комиссии по приему в общество, сделав под ней приписку, что сведений о Питере Уилсоне, втором, после Теофила Батлера, учредителе общества «Сентябрь», в энциклопедии нет. О Лайсандере же говорилось следующее:

ЛАЙСАНДЕР, Джон, капитан (в отставке); родился в 1821 г., сын капитана Джона Лайсандера и Луизы Райт, дочери Гомера Аллена из Уиндон-Манор, Хантс.

Адрес: 116, Грин-парк-террас.

Образование: колледж Фомы; в 1841–1849 гг. служил в войсках ее величества (капитан двенадцатого восточно-суффолкского пехотного полка, второй батальон).

Увлечения: военная история, шахматы.

Клубы: «Горный стрелок», «Армия и флот», «Сентябрь»,

Герб: в черном поле три бегущих зайца; девиз: «Лайсандеры стоят во главе».

Интересно, он живет через два дома от Батлера. По всему выходит, они служили вместе, да к тому же в одни и те же годы. Дружба, возникшая в офицерской столовой, после отставки только окрепла и теперь, когда армейские чины не имели значения, получила новое развитие?.. Если догадка верна, то почему же так ограничено число членов общества? Ленокс решил не делать скоропалительных выводов до тех пор, пока не окажется на Пэлл-Мэлл.

И все-таки с вокзала он прежде всего поехал домой, на Хэмпден-лейн. Ему хотелось просмотреть почту, выпить чашку чаю, сменить костюм перед очередным выходом и — как бы он это ни отрицал — зайти к леди Джейн. И вот уже видны стройные очертания родного переулка — но ее нет дома, и, по заверениям Мэри, которая замещает Грэхема и все еще в тихом ужасе от нежданно свалившейся на нее почетной миссии, «леди Джейн уехала с самого утра». Ленокса разбирала досада: столько лет подряд они могли видеться в любое время, а теперь, когда Джейн просто необходима — где же она? Кто был этот тощий верзила в сером сюртуке, которого он застал на пороге ее дома? Что делал ее экипаж в Севен-Дайлс?

На Пэлл-Мэлл Ленокс отправился далеко за полдень, пешком, чтобы размять ноги после путешествия в поезде. Лондон был красив, как никогда: на фоне меркнущего неба отчетливо белели каменные контуры старинных зданий. Ближе к земле холодную строгость линий сменяла суетливая пестрота: спешащие люди, красные листья под колесами экипажей, теплый свет в окнах над тротуарами. Резкий осенний воздух взбодрил Ленокса, вызвал легкий румянец на щеках и прогнал туманное состояние, всегда возникавшее после путешествий. На Карлтон-Гардене, стоя перед домом, где находилось общество «Сентябрь», он от всей души пожелал, чтобы туман, окружавший смерть Джорджа Пейсона и исчезновение Билла Дабни, рассеялся так же быстро.

Двери украшали две небольших латунных таблички. Одна предельно просто сообщала: «КЛУБ „БИБЛИУС“», зато вторая не могла не вызвать недоумения: «ОБЩЕСТВО» только и значилось на ней. Дом представлял собой городской особняк эпохи Регентства. Первый этаж выступал вперед и по глубине был в два раза больше верхних, из чего следовало, что клубы занимают примерно одну и ту же площадь. На застекленной решетчатой двери размещались еще две эмблемы: одну Ленокс видел впервые (она несомненно принадлежала «Библиусу»), а вторая — с уже знакомой кошкой. Впрочем, долго разглядывать изображения Леноксу не пришлось: не успел он остановиться перед домом, как к нему вышел швейцар. За открывшейся дверью Ленокс разглядел маленькую, но очень аккуратную прихожую, футов пять в длину и ширину, из которой две двери вели, надо полагать, в два клуба. Улыбчивый швейцар начинающий седеть мужчина средних лет и, судя по лицу, весьма сметливый малый — пил чай.

— Простите, что помешал вам, — заговорил Ленокс, — но не мог бы я заглянуть на минутку в общество «Сентябрь»?

— А вы в нем состоите?

— Нет, должен признаться. Но я расследую гибель одного юноши и хотел поэтому поговорить с Теофилом Батлером, Питером Уилсоном или Джоном Лайсандером.

— Ну, с мистером Уилсоном вам поговорить не удастся, сэр.

— Почему же?

— К сожалению, сэр, он умер.

— Умер? Как это произошло?

Швейцар откашлялся:

— Понимаете ли, сэр, он покончил с собой, застрелился.

Ленокс был обескуражен.

— Что ж, — сказал он, — остаются майор Батлер или капитан Лайсандер.

— Нельзя, сэр: войти в клуб могут только члены общества, остальным вход воспрещен.

Швейцар, очевидно, был горазд поболтать, а клетушка в пять на пять футов ему порядком надоела, поэтому он доверительно сообщил:

— Да их и нет сейчас, сэр. Они оба только по утрам приходят.

Ленокс прекрасно понимал, что собеседник рад хоть ненадолго отвлечься, поэтому с напускным равнодушием добавил:

— Люди привычки, не так ли? Я и сам такой.

— Точно, сэр, часы по ним сверять можно. Оба приходят в десять и уходят после обеда. Майор Батлер — в Британскую библиотеку, а капитан Лайсандер частенько захаживает в театр.

— Вот как? А разве не случается им забегать в клуб, чтоб переждать дождь или просто посидеть у камина?

— Нет, сэр, для таких случаев у майора Батлера есть «Уайтс», а у капитана Лайсандера — «Армия и флот».

— А, теперь понятно. Такой тип людей я хорошо знаю: любят порядок и никогда его не нарушают.

— Точно, сэр. Хотя, имейте в виду, — швейцар шагнул назад в прихожую и взял чашку с недопитым чаем, — есть еще собрания.

— Собрания? — невинно переспросил Ленокс, на сей раз, возможно, переигрывая.

— Да, сэр. И тогда они приходят очень поздно, после одиннадцати, когда закроется «Библиус». В такие дни ни Чапману — это слуга из «Сентября» — ни мне, ни поварам, ни уборщице не дозволено находиться в здании.

— Подумать только, какие причуды!

Швейцар приложил палец к губам:

— Так и есть, сэр. Правда, они народ военный, а у военных свои порядки.

— А другие странности за ними водятся?

— Не то чтобы очень, сэр, вот только придираются куда чаще, чем народ из «Библиуса».

Ленокс вздохнул:

— Что ж, постараюсь застать каждого из них дома. Пожалуй, так будет лучше.

Привратнику ужасно не хотелось обрывать разговор, и он ухватился за первоначальную фразу Ленокса:

— Позвольте спросить, а зачем вам нужны эти джентльмены? Или вы уже говорили?

— Я детектив.

— Неужели, сэр, вы расследуете убийство? — с нескрываемым любопытством спросил швейцар.

— Очень может быть — но прошу вас: никому ни слова. Это должно остаться только между нами.

Швейцар не приложил, а ожесточенно придавил палец к губам и вдобавок так лихорадочно подмигнул и потряс головой, что Ленокс понял: секрет в надежных руках.

— Значит, вы из Скотланд-Ярда, сэр?

«Сэр» на этот раз прозвучало не сразу: выглядел Ленокс как джентльмен, но ежели он инспектор полиции, усердно прикладывать палец к губам и столь часто добавлять «сэр» нужды не было.

— Что вы, — возразил Ленокс. — Просто друг семьи.

Все вновь встало на свои места. Швейцар напоследок еще раз торжественно приложил палец к губам, а Ленокс, выяснив, что имеет дело с Томасом Хеллоуэлом, оставил ему свою визитную карточку и обещал в скором времени наведаться. На обратном пути к Пэлл-Мэлл он оглянулся: не подскажут ли что-нибудь зашторенные окна на верхних этажах — и задумался о дальнейших действиях. Можно, конечно, нанести визиты в дома на Грин-парк-террас, но, судя по всему, Лайсандер и Батлер жили по особому заведенному распорядку. Оставался еще один вопрос — самоубийство Питера Уилсона. Подозрительно.

В результате детектив нанял кеб до Скотланд-Ярда, где нашел инспектора Дженкинса — молодого, но быстро растущего по службе офицера, — и они поговорили наедине. Ленокс познакомился с Дженкинсом, когда параллельно с полицией расследовал убийство горничной, но тогда дело быстро перешло к инспектору Эксетеру. Выслушав рассказ о Джордже Пейсоне, Дженкинс пообещал Леноксу любую помощь — в частности, сказал, что пришлет детективу заключение следователя и документы по делу Питера Уилсона, как только они поступят в Скотланд-Ярд.

Теперь Ленокс был рад, что попросил Дженкинса об услуге. (До разговора у него были сомнения, достаточно ли хорошо они знакомы.) Как известно, одолжения сближают людей, и Дженкинс со всей определенностью дал понять, что на него всегда можно рассчитывать, на что Ленокс, в свою очередь, с не меньшей определенностью намекнул, что в любой момент готов помочь советом. В Скотланд-Ярде Леноксу доверяли один-два человека, но он понимал, что хорошо бы иметь настоящего друга в святая святых, в том месте, где к его работе, как правило, относились с недоверием и безо всякого энтузиазма.

 

ГЛАВА 24

Когда из Скотланд-Ярда он приехал домой, скудное заходящее солнце едва освещало улицу, зато из окон леди Джейн лился яркий свет. Ленокс заметил, что в гостиной леди Джейн зажжены все лампы. Промелькнувшую было мысль зайти к ней прямо сейчас он отверг. Дома, сев за стол у окна с видом на улицу, детектив набросал две одинаковые записки майору Батлеру и капитану Лайсандеру, где в двух строчках просил о встрече на следующий день либо в клубе, либо на Грин-парк-террас, дабы поговорить о щекотливом деле криминального свойства, в котором мельком упоминается общество «Сентябрь». Он отдал их для отправки Мэри — девушка еще не пришла в себя от высоты собственного положения и после каждого слова Ленокса приседала в реверансе — и попытался представить, как отреагируют оба джентльмена.

Днем он лишь мельком просмотрел почту и теперь, в спокойной обстановке, прочел письма более внимательно, после чего позвал Мэри снова.

— Я, наверное, буду ужинать не дома.

— Хорошо, сэр.

— Будьте добры, обратите внимание на почту, которая приходит в девять тридцать, и любые ответы с Грин-парк-террас.

— Конечно, сэр.

— Кстати, все ли у нас гладко, пока Грэхем в отъезде? — Иллюзий относительно собственных умений организовать быт Ленокс не питал.

— Довольно гладко, сэр, хотя, конечно, не настолько, как при мистере Грэхеме, сэр, — ответила Мэри, неловко делая реверанс.

По всему было видно, что она считает такой ответ верхом находчивости.

— Вот и славно, — ответил Ленокс. — Большое спасибо.

И только теперь, преодолев им самим искусственно воздвигнутые препоны, Ленокс встал, чтобы отправиться к леди Джейн. Он приводил в порядок одежду, смотрел в зеркало и проклинал себя на чем свет стоит. Все дотоле подавляемые страхи поднялись и комом встали у него в горле; преодолеть волнение помогла только одна мысль: какой-нибудь пра-пра-Ленокс и вправду мог быть в рядах лучников под Азенкуром, так почему бы потомку не пойти на смерть — или ее подобие — так же храбро, как и благородному предку?

Керк, дворецкий леди Джейн, открыл дверь с величавой степенностью, как и подобало человеку столь внушительных размеров, и приветствовал посетителя густым басом:

— Как поживаете, сэр?

Все в том же смятении Ленокс подошел к гостиной, откуда слышались только два голоса, один из которых невозможно было не узнать: серебристые переливы звонкого смеха — так смеялась только Тото Мак-Коннелл.

— Чарлз! — воскликнула она, вскакивая и целуя его в щеку. — До чего ты хорошо выглядишь!

— Спасибо, — отвечал он. — Ты обворожительна. Как поживаешь?

— О, я потрясающе провела вечер: муж весь ужин рассказывал о дохлых кошках! — Она притворно вздохнула и тут же расхохоталась: — Хотя, надо признать, это лучше, чем дохлые рыбки, о которых он без умолку болтает после поездок на север!

Рассмеялся и Ленокс. Очарование Тото подействовало на него как всегда: на душе потеплело и захотелось стать галантнее. Он поздоровался с леди Джейн; в ее спокойных глазах тоже плясали искорки веселья.

— Ужасно приятно тебя видеть, Чарлз. Как идет дело?

— Спасибо, неплохо. Надеюсь, скоро все прояснится. Впрочем, леди Аннабел уже ничто не поможет. Для нее это крушение всей жизни.

— Она решила уехать на зиму во Францию, — вмешалась Тото. — Якобы для поправки здоровья. Марч, — так Тото называла герцогиню Марчмейн, — уговаривала ее переехать в Лондон, поближе к друзьям, но Аннабел отказалась.

— Страшное горе.

Однако лицо Тото, даже когда они говорили о леди Аннабел, излучало все то же ликование, с каким она встретила Ленокса. Недоумевая, он перевел взгляд на леди Джейн и увидел, что и она светится от радости. Разумеется, вежливость не позволяла ему задать прямой вопрос, но этого не потребовалось: верный друг, леди Джейн поняла его безо всяких слов.

— Тото, — обратилась она к подруге, — скажи же ему новость!

— Ах, Чарлз, у меня будет ребенок! — сияя, объявила Тото. Принимая поздравления Ленокса, она с головы до ног дышала радостью, а после наградила его поцелуями. — О, и еще! Не знаю, право, моя ли это привилегия, но ты ведь станешь крестным отцом новорожденного? Томас собирался просить тебя отдельно. А Джейн будет крестной матерью, и Марч тоже! Я всегда считала, что крестных должно быть две — на тот случай, если одна забудет прислать подарки. Джейн, ты, разумеется, будешь той, которая не забывает! Ни про подарки, ни про серебряные чашечки, ни про что, правда?

Джейн утвердительно кивнула, улыбаясь.

— Разумеется, крестные — это страшно папистская традиция, — не унималась Того, которую переполняла радость, — но в нашей семье испокон веку так ведется.

— Знаю, — улыбнулся Ленокс. — Мой отец был крестным твоего.

— Да-да, верно! В любом случае вы оба просто обязаны согласиться: из вас получится такая красивая пара — вы же придете на крестины — перед алтарем! О, и еще, Чарлз, я так надеюсь, что это девочка! А ты как думаешь? Девочки настолько милее, по-моему.

— Представляю себе, как счастлив Томас!

— О, еще как! Он сожалел, что надо уехать из Оксфорда, когда я его вызвала, но он страшно рад!

По лицу леди Джейн, которое он читал как раскрытую книгу, Ленокс видел, что ребенок может стать панацеей, которая спасет брак Тото и Мак-Коннелла от вспышек то и дело возникающего недовольства, и разделял обе радости: очевидную, празднично царящую в гостиной, и тихую, по понятным причинам не оглашаемую — в подтексте.

Разговор зашел о выборе имени для ребенка (мальчика Тото хотела назвать Генри, но список девичьих имен напоминал подлине библейскую родословную, куда входили Маргарет, Энн, Анна, Элизабет, Луиза и еще добрая дюжина других, немедленно сменявшихся уменьшительными), а вслед за тем о выборе школы — если будет мальчик (сошлись на Итоне, хотя Ленокс, как мог, отстаивал Харроу) и о выборе жениха — если будет девочка (договорились, что он должен во всем походить на отца малютки). В доброжелательной атмосфере, наполнявшей комнату, Ленокс, хоть и радовался от души за Тото и Мак-Коннелла, невольно загрустил — в самом потайном, стыдящемся самого себя уголке души, — что ему в таком счастье отказано.

В какой-то момент Тото поинтересовалась, где Ленокс собирается ужинать.

— Собирался ехать в клуб «Девоншир», чтоб поужинать в компании, — признался Ленокс.

— Чепуха! Ужинай с Томасом! Марч, Джейн и я сегодня отмечаем радостное известие. Может, кто-нибудь еще присоединится. У меня сердце сжимается от мысли, что Томас останется один-одинешенек причитать над своими дохлыми зверюшками. Может, вытащишь его куда-нибудь на ужин, закажете бутылку шампанского или что-нибудь в таком роде?

— Восхитительная мысль, — поддержал Ленокс. — Я, пожалуй, тоже приглашу еще кое-кого: Хилари, Данстана, может, мой брат приедет — получится славная компания.

— Чудно! — воскликнула Тото и возобновила разговор о таинствах детской и оттенках желтого цвета, в который покрасят стены, если родится девочка.

Извинившись, Ленокс перешел в другую комнату — написать Мак-Коннеллу и еще пяти адресатам, чтобы пригласить их в ресторан «У Томпсона», ценимый им за всегда оживленную атмосферу. Он давно уже хотел туда съездить. За смертью Джорджа Пейсона и недомолвками в отношениях с леди Джейн Ленокс и не заметил, как утратил бодрость духа, а ведь хотел направить весь запас энергии на раскрытие дела. Лишний бокал вина и вечер в дружеской компании — вот что ему надо, чтобы начать завтрашний день с новыми силами.

— Приглашения написаны, — сообщил он дамам, входя в гостиную.

— Прекрасно, — откликнулась Тото.

А леди Джейн спросила:

— Ты надолго в Лондоне, Чарлз?

— Боюсь, что нет. Основная часть расследования связана с Оксфордом, и завтра я уеду. Но скоро, надеюсь, все закончится.

— Надеюсь, что так, — произнесла леди Джейн, и Ленокс мог поклясться, что это сказано искренне.

С другой стороны, кто знает, где кончается дружеская привязанность и начинается любовь? Ее чувства для него теперь загадка. Куда только девалась былая ясность? В тысячный раз он терзался вопросом о незнакомце в сером сюртуке — и в тысячный раз ругал себя за вульгарное любопытство. Боль от невысказанной любви вновь начала нарастать, но он заглушил ее, усилием воли сосредоточив все внимание на словах Тото, рассуждавшей о том, как хорошо с астрологической точки зрения родиться в феврале.

Само собой, Тото и ее новость не дали Чарлзу поговорить с леди Джейн наедине, а возможно, спасли его от этого разговора. Однако был момент в конце встречи — Тото вышла в холл и задержалась у зеркала, — когда слова, не прозвучавшие во время общей беседы, медленно и неотвратимо, как вода из открытых шлюзов, стали заполнять комнату. Но лишь только Ленокс обрел равновесие и решимость, как вернулась Тото. Немного погодя гости отбыли, заверив леди Джейн, что скоро навестят ее вновь.

 

ГЛАВА 25

Бодрость духа на следующее утро далась ему ценой страшной головной боли. Когда Ленокс проснулся, его ждали записка и посетитель. Записка была от капитана Лайсандера. Плотная бумага, сверху гербовая печать общества «Сентябрь», снизу подпись Лайсандера, а между ними следующий текст:

Мистер Ленокс!

Капитан Джон Лайсандер.

Не знаю, чем могу быть Вам полезен, но, разумеется, я готов с Вами встретиться. Сегодня в 2.30 я буду дома на Грин-парк-террас. Считаю своим долгом известить Вас, что майора Батлера — в случае если Вы желаете с ним поговорить — сейчас нет в городе.

Честь имею оставаться и проч.

Странно, подумалось Леноксу, с чего он упомянул Батлера? Или Хеллоуэл, привратник клуба, рассказал про визит детектива? Не исключено.

Не менее загадочно обстояло дело с посетителем. Дабы соблюсти приличия, о почте и посетителе Леноксу сообщил лакей Сэмюэл, а не Мэри. Карточка, лежавшая на подносе, гласила: «Джон Бест» — и больше ни слова. Значит, это тот самый человек, который постоянно обивал порог его дома, каждый раз оставляя свою визитную карточку.

— Он не просил что-нибудь передать на словах? Имя мне ни о чем не говорит. — Ленокс одевался, то и дело подходя к столу, чтобы сделать спасительный глоток кофе.

— Нет, сэр, — отвечал Сэмюэл, — но он уверял, что вы его знаете.

— В самом деле? Экая самоуверенность — понятия не имею, кто он такой. А он точно не из тех, кто выпрашивает деньги или продает искусно выполненные рождественские венки?

— Сэр, он заверил Мэри, что у него нет таких целей.

— А как одет?

— Как человек высокого положения, сэр.

Ленокс недоуменно пожал плечами.

— Видимо, придется его принять. Предложите ему что-нибудь выпить, если вы еще этого не сделали, и скажите, что я скоро спущусь.

Он неспешно ел яблочный пирог — к человеку, наносящему визиты так рано, торопиться незачем — и мысленно представлял список дел на сегодня. Посмотреть заключение следователя, которое должен прислать Дженкинс; днем встретиться с Джоном Лайсандером; зайти к леди Джейн; и, наконец, сесть на поезд в Оксфорд, где Грэхем, будем надеяться, завершил работу по теме «профессор Хетч». Третий пункт всецело занимал его мысли. Глубоко вздохнув, Ленокс допил кофе и повязал галстук.

Внизу ждал прекрасно одетый молодой человек лет двадцати двух — двадцати трех, который встретил его словами:

— А где же Грэхем? Реверансы некой Мэри довели меня до мигрени.

— Джон Даллингтон? — изумился Ленокс.

— Никто иной. Хотя, право, мне казалось, что «Джон Бест» — чудесное решение. Я заказал сотню таких визитных карточек.

— Зачем? Что вас привело? Нет, я, конечно, всегда вам рад, но ведь с нашей последней встречи прошло чуть ли не больше года?

Лорд Джон Даллингтон был младшим из трех сыновей герцога и герцогини Марчмейн — и постоянной головной болью для родителей. Глядя на него, вы видели одетого с иголочки невысокого брюнета; глубоко посаженные глаза смотрели с красивого лица чуть насмешливо, а поза выдавала вечную скуку. Да, еще его фирменный знак — безупречная гвоздика — и сейчас выглядывал из петлицы. Чем-то он напоминал Наполеона, вернее, Наполеон стал бы Джоном Даллингтоном, если бы, вместо того чтобы завоевывать Россию, каждый вечер кутил в клубе «Переполох».

В Лондоне за ним укрепилась слава законченного пьяницы, гуляки и грубияна. Обычный удел третьих сыновей — армия или церковь — его не прельщал, он предпочел им иное — праздность, во всяком случае, до тех пор, пока не выберет, чему себя посвятить. Но случись ему сделать выбор, знакомые бы очень удивились. Сколько бы Даллингтон ни уверял, что решение вопроса — дело нескольких дней, даже те, кто симпатизировал молодому лорду, признавали, что на раздумья скорее всего уйдет вся жизнь.

В охотничий сезон Ленокс иногда встречал Даллингтона в Марчмейн-хаусе, в графстве Суррей, реже — в Лондоне. Однажды леди Джейн передала Леноксу просьбу своей подруги герцогини — вразумить непутевого сына, но детектив проявил разумную непреклонность и доказал подруге детства, что ни при каких обстоятельствах не станет начинать разговор, заранее обреченный на неудачу или, что еще хуже, неловкое молчание. Однако время от времени гора приходит к Магомету — и вот юный Даллингтон, собственной персоной, ни свет ни заря стоит перед Чарлзом. Для Ленокса такое явление было равносильно встрече с императором Японии в таверне «Дерн».

— Мистер Ленокс, я хотел бы поговорить с вами кое о чем. Папа вас очень любит, и мне вы тоже всегда нравились — и я, само собой, не забыл ваши полкроны: вы дали их перед моим отъездом в школу, и они пришлись там очень кстати — сколько сигарет я на них купил в те дни… У меня серьезные планы.

— Правда? — Подобная новость осчастливила бы герцога с герцогиней, но Ленокса она только озадачила.

— Я оставлял вам свою карточку еще раньше, но сейчас это особенно для меня важно. Вы, я знаю, ищете убийцу Джорджа Пейсона?

— Да, — ответил удивленный Ленокс.

Даллингтон замолчал, словно искал способ облечь в слова нечто, для чего мало просто иметь дар речи. Наконец он заговорил:

— До вас, вероятно, доходили слухи, что я ищу поприще себе по душе. Я бы и рад осчастливить почтенного родителя, который спит и видит меня викарием или генералом (пропади пропадом и то и другое), но сам я все время возвращаюсь к одной и той же мысли: я хочу быть детективом.

Воцарилось долгое молчание.

— Я потрясен, — вымолвил Ленокс, и никогда еще слова не отражали его мысли более точно.

— Время от времени я пускаюсь в загул — возможно, чаще, чем положено, — и не думаю, что перестану, пожалуй, просто не смогу без этого. Но я всегда остро чувствовал несправедливость. Больше мне хвалить себя не за что. А ругать — сколько угодно: я мот, меня считают ловеласом, я слишком много пью, ни во что не ставлю родовой герб, далеко не всегда слушаю, что говорят мать и отец. И тем не менее то, что я считаю лучшим в себе, лежит на другой чаше весов — во всяком случае, до тех пор, пока во мне живо чувство справедливости и понятие честной игры.

— Вот как, — отметил Ленокс.

— Отчасти это чувство с игрового поля Итона, старое доброе правило: никогда не доносить, делиться и все такое — но я помню и другие примеры, еще из детства. Я сознавался в ту же секунду, если в моем проступке могли обвинить другого. Что совсем не вязалось с моей натурой, поскольку в самих проступках я ничего дурного не видел.

— Чтобы стать детективом, этого мало. Нужно упорство и человеколюбие, Джон. И сознание собственного несовершенства.

— Вы, разумеется, хотите напомнить мне, что я дилетант. Я и не отрицаю этого. Но я чувствую, что хочу заниматься расследованием преступлений. Я не зря отниму у вас время.

— Ваши родители огорчатся.

— Несомненно. С другой стороны, их, возможно, утешит, что я взялся за ум, и потом, вы понимаете, вопрос о деньгах не стоит.

— Говоря откровенно, ваше желание избрать эту стезю беспокоит меня и подругой причине.

— Я вас слушаю.

— Среди жертв нарушителей закона попадаются люди столь же разные, как и в любой другой общности, объединенной по любому другому признаку. Искать справедливости для Джорджа Пейсона — благородно и правильно, а что, если жертва — кучер, который избивал жену и умер оттого, что его огрели по голове чем-то тяжелым? Будете вы изучать, куда ведут улики в этом случае? Заинтересует ли вас грязный, покрытый вшами труп, найденный в придорожной канаве?

Даллингтон ответил с большой прямотой:

— Могу обещать только одно: я приложу все усилия, чтобы оставаться объективным, какое бы дело ни расследовал. Однако о Пейсоне я заговорил не случайно. Я помню его: он только поступил, а я учился на четвертом курсе в Тринити-колледже; славный был паренек. На днях я встретил нашего общего приятеля — и тут меня словно током ударило, вот я и примчался сюда со своим планом.

— С каким планом?

— Возьмите меня в ученики.

И опять повисла долгая пауза.

— Я-то полагал, что вы пришли за советом, решив поступить на службу в Скотланд-Ярд.

— Да нет же, нет, разумеется! Я не могу этого сделать по той же причине, что и вы. Люди нашего положения там служить не могут, не так ли?

— Да, так, конечно, — ответил Ленокс и опять замолчал, давая себе время взвесить все «за» и «против». Наконец он заговорил, словно рассуждая вслух и тщательно подбирая каждое слово: — Мне трудно отклонить вашу просьбу. А просите вы много: я же не могу просто вручить вам лупу и на этом распрощаться. Отказать же трудно вот почему: детективов презирают. Не обратись вы ко мне, я никогда бы не заговорил об этом, но, на мой взгляд, профессия сыщика наименее уважаемая среди людей нашего круга и в то же время — самая необходимая и благородная по сути. Хотите быть детективом и джентльменом — готовьтесь, что от вас отвернутся все, кроме близких друзей, но даже и они порой будут считать, что вы «странный», хорошо еще, что безобидный. Положение и деньги отчасти сгладят ситуацию, как и в моем случае, но не спасут от довольно сомнительной репутации — а это нелегко.

Даллингтон кивнул в знак согласия:

— Мне все равно.

— Да ну? Надеюсь, что нет.

— До сих пор было все равно. Вы и представить себе не можете, что обо мне говорят. Самое немыслимое вранье!

— Это так, — пробормотал Ленокс и вздохнул. — Вы хотели приступить немедленно?

— Да. Ведь речь идет о бедняге Пейсоне.

— Вы не возражаете, если я попрошу утро на размышление? Мне надо взвесить ваши слова и выработать план действий.

— О чем речь! — сказал мигом повеселевший Даллингтон. — Я просто умираю с голоду; надеялся заскочить в «Прыгунов», позавтракать, если они уже открылись.

— Я с удовольствием приглашу вас к себе на завтрак…

— Нет-нет, не хочу навязываться — и, если честно, лучше я вас оставлю. Мое отсутствие больше скажет в мою пользу.

Он рассмеялся звонким, молодым смехом, помахал Леноксу на прощание и заверил, что вернется в полдень. Дверь еще не захлопнулась, а Ленокс уже знал, что согласится. Тому было несколько причин: он верил в то, что сказал о высшем классе и презрении к своей профессии, его тяготило профессиональное одиночество, юный лорд ему искренне нравился, а главное — из природной щедрости: если просили горячо и серьезно, он не мог отказать, чего бы это ни стоило.

 

ГЛАВА 26

Доставили утреннюю почту (Лайсандер передал ответ с посыльным), а вместе с ней заключение следователя о самоубийстве майора Уилсона. Инспектор Дженкинс вложил в папку записку, где предлагал к услугам Ленокса весь арсенал Скотланд-Ярда, — и таким образом, меньше чем за двадцать четыре часа Чарлз обрел двух добровольных помощников.

Отчет следователя наводил тоску. Присяжные вынесли вердикт единодушно, следователь полностью поддержал их выводы, и Ленокс, не привыкший к такого рода документам, не находил в них ничего подозрительного. Поэтому он положил заключение в конверт и отправил Мак-Коннеллу, сделав приписку, что доктору, лучше знакомому с языком судебной медицины, и карты в руки. Затем он поблагодарил Дженкинса за присланный отчет и, наконец, допив кофе, перешел в кабинет, где его ждали письма, полученные, пока он был в Оксфорде. Одно — от французского филолога: на скрупулезно-правильном английском тот расспрашивал о жизни при дворе императора Адриана (Ленокс считался знатоком в этом вопросе); другое — от старинного приятеля по школе Харроу, Джеймса Ландон-Боуза, который растил детей в Йоркшире и вел счастливую жизнь джентльмена-фермера.

Время пролетело незаметно, и только когда Мэри ввела в комнату Даллингтона, Ленокс понял, что уже полдень.

— Еще раз здравствуйте, — радостно заявил юный повеса, садясь в предложенное ему кресло. — Успели подумать о моей просьбе?

— Конечно, успел.

— Уже неплохо, — небрежно заявил Даллингтон, но напряженное ожидание в его глазах подсказывало Леноксу, что не все потеряно.

— Я согласен.

— То-то же! — с облегчением воскликнул молодой человек.

— Согласен, но при одном условии: вы дадите мне слово, что это не минутная прихоть. Слышите, Даллингтон? Это будет торжественное обещание, а не пустая игра словами.

— Даю вам торжественное обещание, Ленокс, причем с радостью.

— Что ж, хорошо. Вы хотели быть полезным в деле Джорджа Пейсона. Не исключено, что вы все-таки окажетесь мне помехой, но я дам вам возможность себя проявить.

— Прекрасно!

Ленокс взял лист бумаги и написал имя и адрес.

— Этого человека, по словам его близкого друга, сейчас нет в городе, а я сомневаюсь, что мне сказали правду. Предлагаю вам проверить. Только, Бога ради, не следите за ним, когда он отправится на Пэлл-Мэлл или в клуб — в любой из его клубов.

— Ясно. — Даллингтон пробежал листок глазами. — Теофил Батлер.

— Именно. И прошу вас, не обращайтесь к кому-нибудь из тех, кто потом передаст ему, что его ищут.

Даллингтон, смеясь, согласился:

— И так понятно. Рыскать и разнюхивать — как раз то, в чем мне надо поупражняться.

Ленокс вздохнул:

— Вот только это не упражнения.

— О нет, конечно, нет.

— И не пытайтесь форсировать дело. Не сможете узнать, где он, — отступите.

— Как скажете. Господи, прямо не верится. Спасибо! — Даллингтон расплылся в улыбке. — Я чертовски рад.

— Вы читаете полицейские сводки в газетах?

— Бывает.

— Делайте это регулярно, каждый день, просматривайте все газеты. Преступления повторяются.

Даллингтон вытащил маленькую записную книжку в кожаном переплете и сделал пометку.

— И объявления о пропавших родных тоже — знаете, раздел на последних страницах? В таких объявлениях событий больше, чем на всех улицах Ист-Энда, вместе взятых.

— Объявления о розыске родных… сводки из полиции… во всех газетах. Готово, — сказал Даллингтон, затягивая кожаные ремешки на записной книжке.

Перед уходом он еще раз от всей души поблагодарил Ленокса. Они вкратце обсудили все, что Даллингтону могло пригодиться на новом поприще: наставник советовал включить в гардероб несколько вещей, неуловимо отражающих принадлежность к тому или иному классу, купить рулетку, карманную лупу, прочные ботинки и свести дружбу с хорошим врачом. Ленокс проводил гостя до порога и тепло попрощался, стараясь ничем не выдать тревогу за успех их скоропалительного начинания. Не вовремя он задумал менять привычный метод работы, но сокрушаться было поздно.

В половине третьего детектив стоял у дверей на Грин-парк-террас. На звонок вышел немолодой, по-военному подтянутый мужчина: вполне мог в свое время служить ординарцем Лайсандера, мелькнуло у Ленокса. Они прошли в тесноватую, но удобную гостиную с камином и шкафом, доверху заставленным книгами по истории. Оглядевшись, Ленокс сел в кресло поджидать хозяина. Через минуту вошел капитан Джон Лайсандер.

Это оказался брюнет с невыразительными чертами лица; ухоженные усы, идеальные бакенбарды, шрам на шее от давнего ранения — все свидетельствовало, что перед Леноксом бывший офицер. Несмотря на маленький рост, прямая спина и гордо расправленные плечи придавали ему властный вид. Одежда на нем была самая простая, правда, чистая и отутюженная, и ботинки с крагами. Выходя на улицу, он, надо думать, менял наряд на более подобающий, однако дома чувствовал себя отлично и в таком. Во взгляде не читалось ни доброты, ни злобы, только решительность. Людей такого типа Ленокс встречал сотни раз, среди них попадались как хорошие, так и плохие.

— Добрый день, мистер Ленокс! Не хотите кофе или чаю?

— Благодарю вас, нет.

Лайсандер кивком отпустил своего человека.

— Так чем же я могу вам помочь?

— Вероятно, капитан Лайсандер, вы слышали о смерти Джорджа Пейсона?

— Совершенно верно. Чрезвычайно прискорбное происшествие. Я, конечно, далек от университетской среды, и, признаться, на военной службе люди его возраста гибнут довольно часто, но далеко не так бессмысленно.

— Смею предположить, что знакомы вы не были?

— Нет. И не вполне понимаю, какое отношение, по-вашему, я мог бы иметь к молодому человеку.

— И Билла Дабни тоже не знали?

Лайсандер остался невозмутим.

— Нет, и его тоже.

— Капитан Лайсандер, вы член общества «Сентябрь», не так ли?

— Это так. Оно дало возможность тем из нас, кто вернулся с Востока, сохранить старые связи и помогло, так сказать, совершить непростой переход к гражданскому образу жизни.

— Как я понимаю, общество по духу напоминает военную организацию?

— Да, вполне. И нам это нравится.

— Речь скорее всего о пустяке, — осторожно начал Ленокс, — но мой долг — проверить даже самые невероятные гипотезы.

— Совершенно с вами согласен.

— Дело в том, что в бумагах Пейсона есть несколько упоминаний об обществе «Сентябрь».

— В самом деле?

Если Лайсандер разыгрывал удивление, то весьма искусно.

— Да, и я хотел спросить, что, по-вашему, могло объединять юношу с клубом?

— Рад был бы вам помочь, но увы. Не вижу ни малейшей связи. Наше общество малочисленно, мистер Ленокс, всего двадцать пять-тридцать человек. Если быть предельно точным и если вам это нужно — двадцать шесть человек, и мы очень преданы друг другу. Дружба между нами — одно, приятельские отношения за стенами клуба — другое, и мы стараемся не объединять эти понятия. Служить с нами молодой человек, по вполне понятным причинам, не мог, и едва ли дядя или кузен стали упоминать при нем столь малочисленную организацию, зная, что шансов на вступление у него нет. Говоря откровенно, мы считаем, что общество закончит свое существование, когда мы уйдем из жизни.

— Понимаю, — только и оставалось сказать Леноксу. Он попробовал зайти с другой стороны: — Значит, майор Батлер сейчас в отъезде?

— Боюсь, так.

— И вы знали, что ему я тоже писал?

Лайсандер засмеялся:

— Верно, знал, но ничего странного в этом нет. Вы, сыщики, подозреваете любого, чье поведение непонятно. Мне стало известно о вашей записке лишь потому, что мы с майором Батлером живем дверь в дверь, а все, что происходит в одном доме, всегда известно в другом.

— Не сочтите за грубость, капитан Лайсандер, могу ли я спросить, как случилось, что вы — ближайшие соседи?

— А, это целая история. Майор Батлер вышел в отставку гораздо позже меня. Дело в том, что я был тяжело ранен под Лахором. Вернулся в Англию, родителей уже год как не было в живых, я унаследовал довольно приличную сумму и решил обосноваться в Лондоне: так поступали многие военные, вышедшие в отставку. Во-первых, здесь жили друзья, которых я знал еще по школе в Хэмпшире, во-вторых — несколько бывших однополчан; кроме того, уже тогда я входил в клуб «Армия и флот» и решил, что лучше среды мне не найти. Таким образом, я переехал в эту скромную квартирку, где всего несколько комнат, и, как оказалось, не прогадал: клубы и тому подобные занятия поглощают большую часть времени.

— Да, понимаю.

— Когда в тысяча восемьсот пятьдесят втором году майор Батлер оставил службу, он зашел меня навестить. Во время восточной кампании он был моим командиром, но это не помешало нам стать настоящими друзьями, и, как только он сказал, что ему негде остановиться, я предложил свою гостевую комнату. Он, однако, не желая меня стеснять, собрался снять номер в отеле. Тогда я поговорил с домовладельцем, и вскоре майор Батлер получил в свое распоряжение свободные комнаты в нескольких шагах отсюда.

— Да, теперь все понятно.

— Прекрасное место для нас обоих: отсюда близко и до наших клубов, и до Пиккадилли. К тому же наши камердинеры тоже служили вместе, они с удовольствием коротают время вдвоем.

— Просто удивительно, вы продумали все до мелочей.

— Как же иначе? Я ведь уже говорил: переход к гражданскому образу жизни — дело трудное.

— Безусловно. Не могли бы вы рассказать немного о Питере Уилсоне?

При этих словах Лайсандер резко выпрямился.

— Простите, мистер Ленокс, но я не понимаю, какое отношение имеет этот вопрос к вашему расследованию.

— Видите ли, я ведь собирался с ним поговорить, — спокойно объяснил детектив.

— Кхм… Его нет в живых. Он покончил с собой. Ничего хуже даже представить нельзя. Я любил старину Уилсона как брата.

— Простите, что заговорил об этом. Я лишь рассчитывал, что вы знаете, почему он так поступил.

— Нет, не знаю. Хотя много бы дал, чтобы узнать.

— Еще раз простите.

— По правде сказать, мне и самому жаль, что ничем не могу вам помочь, — добавил Лайсандер.

— Пустое, как я уже говорил, ниточка была ненадежная. Премного благодарен за то, что уделили мне время.

— Не стоит благодарности, — ответил Лайсандер, провожая гостя до дверей.

Ленокс простился с капитаном, сбежал по ступенькам вниз, но этот человек никак не шел у него из головы. Приятный в общении, ничуть не вздорный и на первый взгляд честный человек. По манере держаться легко сойдет как за банкира, так и за того, кто грабит банки. С уверенностью можно сказать только одно: если Лайсандер преступник, то невероятно расчетливый, невероятно хладнокровный. Чувства для него значили мало. Если Лайсандер преступник, он никогда и ни перед чем не остановится, понял Ленокс и содрогнулся от этой мысли.

 

ГЛАВА 27

На изумрудной, как ирландский трилистник, площадке Грин-парка, под величавыми стенами Парламента, в этот день было тепло и удивительно красиво. Ивы клонились над озером, лаская нижними ветвями водную гладь, и, проходя мимо них, одинокие прохожие и парочки сменяли торопливый шаг на медленную поступь, а то и вовсе застывали на месте. Ленокс всегда любил смотреть на безмятежно скользящих лебедей. Два свойства дикой природы — красота и опасность — манят к себе человека, и они в равной мере присущи этим птицам: ведь ударом крыла лебедь способен сломать человеку руку.

Была еще одна интересная особенность: каждый лебедь в Англии принадлежал королеве Виктории. Хотя знали об этом немногие, убийство лебедя считалось оскорблением монарха, и за него могли покарать. Каждый год в третью неделю июля официальный хранитель лебедей ее величества загонял и пересчитывал птиц, и тогда же их подавали в королевском дворце и к нескольким избранным столам в Кембридже, Оксфорде, Йорке и Эдинбурге. Хотя лебеди немы, перед смертью они обретали голос и пели, и хранители один за другим испокон веков утверждали, что звук этот леденил им душу. Отсюда и пошло выражение «лебединая песня».

В раздумьях об удивительных традициях, которыми славилась его родина, Ленокс дошел до особняка Тото и Мак-Коннелла. В записке, приложенной к отчету следователя, Чарлз воздержался от поздравлений, полагая, что доктор захочет сам сообщить ему радостную новость.

Уже с порога он увидел, что друзья сидят в маленькой гостиной, и леди Джейн с ними. Особняк Мак-Коннеллов казался необъятным, но встречать близких друзей хозяева предпочитали в маленькой комнатке, где домашний уют не был подавлен великолепием. Мак-Коннелл, сияя, вскочил навстречу другу:

— Значит, ты уже слышал!

— Вообще-то да — и от всей души поздравляю, Томас!

— Мы с Тото очень рады, что ты будешь крестным. Но садись поскорее, располагайся.

Ленокс со смехом опустился на чудесный бело-голубой диван — последний крик моды и главный предмет гордости хозяйки — вернее, то, что было ее главной гордостью до Генри, Анны, Елизаветы или как там потом назовут ребенка. В комнате еще витал дух недавнего чаепития: пахло теплым хлебом и тающим сливочным маслом.

— Как ты, Чарлз? — спросила леди Джейн.

— Неплохо, совсем неплохо, а ты?

Но в их разговор вмешался Мак-Коннелл:

— Да, Ленокс, я хотел сказать, что не успел взглянуть на отчет следователя. У нас тут родственники рекой с самого утра, троюродные тетушки, двоюродные дядюшки, сам понимаешь.

— Не волнуйся, не к спеху, — успокоил Ленокс.

— Я займусь им вечером, когда Джейн и моя жена поедут к доктору. — Томас повернулся к Тото: — Дорогая, ты правда собираешься ездить к нему каждый день, пока ждешь ребенка? Ты по крайней мере помнишь, что я тоже врач?

Тото расхохоталась:

— Помню, конечно, дорогой мой, но малышами занимается доктор Виндзор, и он очень рад за нас, а мне нужно знать, что все идет хорошо. А у тебя своих забот хватает — дохлые коты, следователи с отчетами.

— Кстати, — вмешалась леди Джейн, — что за отчет следователя? Ты скрытничаешь, Чарлз?

— Ничуть, разве что так случайно получилось, честное слово. К сожалению, даже рассказывать не о чем: есть крохотный клуб под названием «Общество „Сентябрь“», который может иметь отношение к гибели Джорджа Пейсона. Один из основателей общества, как это ни печально, покончил с собой, и я послал Мак-Коннеллу заключение о его смерти: хочу убедиться, что поводов для подозрений нет. Вот и вся история.

— До чего же грустно, — проронила леди Джейн. — Бедная Аннабел! Потерять мужа и сына, и обоих — при таких загадочных и страшных обстоятельствах.

Пока она говорила, Ленокс не отрываясь смотрел на нее и видел ту же затаенную грусть, что все последние недели, и гадал, почему от всегдашней живости осталась лишь бледная маска. Что за таинственность окружает ее теперь, и кто же был тот мужчина в сером сюртуке?

Тото с очаровательной гримаской надула губки.

— А я думаю, что гренки подходят для праздника гораздо больше, чем убийства. Вот, попробуй-ка лучше. И кстати, Шрив, — последние слова были обращены к дворецкому, который с полусонным видом застыл в коридоре, — будьте добры, принесите нам бутылку шампанского. Дорогой, какое лучше?

Мак-Коннелл, в свою очередь, обернулся к Шриву и велел принести «Пайпер» урожая 1851 года, добавив:

— Я тоже не прочь выпить. А ты, Чарлз?

— Конечно.

Шампанское принесли, и все, кроме Тото — она довольствовалась тем, что сунула нос в фужер мужа и тут же чихнула в знак протеста, — наполнили бокалы. В атмосфере семейного счастья Ленокс чуть было не повернулся к леди Джейн, чтобы сию же минуту попросить ее руки. Вскоре, однако, разговор распался: Томас и Тото радостно заспорили о том, как назвать ребенка и где будет учиться мальчик — если это будет мальчик, — в Шотландии или в Англии; а Ленокс и леди Джейн тем временем возобновили беседу, которую, собственно говоря, вели всю жизнь.

— У меня такое чувство, будто я вечность тебя не видела! — пожаловалась она. — Тяжело, наверное, жить там одному?

— Ко мне приехал Грэхем, добрая его душа, но я все равно скучаю по дому. — Он еле удержался от желания добавить «и по тебе».

— Дело очень трудное?

— Честно признаться, труднее у меня еще не было.

Она взяла его за руку и мягко сказала:

— Все закончится хорошо, вот увидишь. Ты ничего не упустишь.

И он поверил ей.

— Извини, я с этим делом совсем оторвался от действительности.

— Что ты, что ты! Конечно, мне не хватает наших ежедневных встреч, но миссис Ренделл с лихвой возмещает твое отсутствие!

Оба расхохотались старой шутке. Девяностолетняя вдова Элизабет Ренделл жила в доме, окна которого выходили на парадные двери обоих друзей. Старушка превратила свою гостиную в прекрасный наблюдательный пункт, вынося суждение о каждом, кто приходил к Леноксу или леди Джейн. Ленокс давно перестал удивляться, когда, встречая миссис Ренделл на улице, слышал беззастенчивые вопросы о «страшно обросшем молодом человеке в цилиндре» или «темноволосой даме в гранатовом платье» — даже если после визитов прошло несколько недель. Ее откровенное любопытство по-своему восхищало.

— Одно хорошо: я снова в Оксфорде.

— Правда? А я, пока не перебралась в Лондон, хорошо поскучала, когда вы, молодые джентльмены, ринулись на жизненные просторы и лишили меня своего общества.

— А в Оксфорде теперь устраивают танцевальные вечера.

— Неужели? Мама пришла бы в ужас!

— Да-да, и, сдается, они очень популярны.

— Я давно хотела съездить туда, навестить Тимоти.

— Он пишет?

— Да, короткие, вежливые письма. Тепла в них много, а новостей почти нет. А мне страшно нужны новости.

Ленокс единственный во всем мире знал о безграничной привязанности Джейн к Тимоти Стиллзу, обездоленному мальчику, которого мать бросила, а отец — представитель полузабытой младшей линии в благородном семействе Джейн — не признавал. Лет двенадцать назад Джейн краем уха услышала эту историю и немедленно поехала в Манчестер, где нашла ребенка жившим на милостыню и почти умирающим с голоду. Все добытые деньги он отдавал родной тетке, и та за это не выбрасывала его на улицу. Джейн, ни секунды не раздумывая, забрала Тимоти в Лондон и определила в частную школу-пансион. Она настояла, чтобы каждое Рождество и все летние каникулы он проводил у нее. Скрыть его происхождение она не пыталась, но и не рассказывала на каждом углу историю бедного родственника, как поступили бы многие.

— Хочешь, я зайду к нему, когда вернусь в Оксфорд? — предложил Ленокс.

— А ты бы мог? Чарлз, какой ты милый! Он в колледже Ориэл. Тогда я напишу ему, что ты приедешь.

— Ты за него волнуешься? Почему? Есть повод? — осторожно спросил Ленокс.

— Нет, ничего, — задумчиво ответила она и какое-то время молчала, предаваясь своей невысказанной печали. — Расскажи мне что-нибудь об Оксфорде, а? — наконец попросила леди Джейн.

Ленокс стал рассказывать, как после многолетнего отсутствия вошел в «Дерн», про университетского друга Коля и его загадочную историю с привидением, про то, как смотрел на Бейллиол-колледж и как ужинал в «Медведе» с Мак-Коннеллом — и внезапно понял: это и есть реальность. На душе сразу полегчало. Он, безусловно, распутает дело и, безусловно, попросит руки Джейн.

Немного погодя они собрались уходить. Тото взяла с обоих обещания: с Ленокса — обдумать десяток предложенных имен, с леди Джейн — приехать к пяти часам к доктору Виндзору. Мак-Коннелл еще раз заверил Ленокса, что пришлет свои выводы о заключении следователя в Оксфорд. Напомнив друг другу о массе мелочей и обменявшись напутственными словами, друзья наконец расстались.

— Вот и славно, я несказанно за них рада, — сказала леди Джейн, садясь в экипаж, который подозвал для них Шрив. — Похоже, они невероятно счастливы.

— Да, тем более после затянувшегося разлада, — добавил Ленокс. — Но останется ли все так?

— Тото, на мой взгляд, не хватало именно этого: над кем хлопотать, кого лелеять, за кого нести ответственность. А у Томаса будет наследник и меньше времени на рефлексию. Поэтому, думаю, так и останется.

— От всей души надеюсь, что ты права.

И так, за дружеским разговором, они доехали в карете до Хэмпден-лейн.

— Чарлз, тебе непременно нужно вернуться в Оксфорд?

— Боюсь, да, с этим ничего не поделаешь.

— Загляни уж тогда к Тимоти, ладно? И приезжай поскорее. До отъезда я тебя не увижу, раз обещала Тото пойти с ней к врачу.

В тускнеющем свете дня они стояли перед своими домами.

— Джейн, я все хотел спросить… У тебя правда все хорошо?

Она торопливо ответила:

— Ну конечно, Чарлз! Как и всегда. Пора, до свидания!

Ленокс спустился с ее крыльца и взбежал на свое. Вечерело, а впереди был долгий путь в поезде и безрадостные картины холодной английской осени за темным окном. Однако откладывать поездку до утра не годилось.

Пока Сэмюэл укладывал чемоданы, а кучер чистил лошадей, готовясь везти хозяина на Паддингтонский вокзал, Ленокс бегло просматривал доклад, написанный им для венской конференции по римской истории. До конференции оставайся месяц, и Чарлз, довольный своим докладом «Дети и детство в Риме императора Августа», уже заказал билеты. Он отсылал написанное в Кембридж, где работал его друг по жизни и переписке, Берти Флинт-Флагг, и сегодня труд вернулся с поздравлениями, мелкими поправками и неожиданной новостью о вакансии на один семестр в колледже Магдалины, классическое отделение которого по праву числилось лучшим в Англии. Берти считал Ленокса достойным претендентом на должность преподавателя. «На Британских островах вряд ли можно найти историка-любителя, который знал бы римский период лучше, если не считать Джеймса Хотендона, — писал Берти (и Ленокс в душе слегка возмутился), — поэтому вы просто обязаны приложить свои способности на университетском поприще». Чарлз вдруг представил, как курит трубку в просторном кабинете колледжа Магдалины, где книги во всю стену, маленький сад за домом и общество лучших университетских умов… И все же хотя мелькнувшая перед внутренним взором картина воплощала его представления о счастье, хотя от заманчивой перспективы сердце забилось сильнее, он уже знал — и не утренний ли разговор с Даллингтоном тому виной? — что никогда не откажется от тяжелой неблагодарной работы, которая не принесла ему уважения в свете, но была столь же высокой и благородной, как любое другое призвание.

 

ГЛАВА 28

Письмо Мак-Коннелла с мнением по делу Питера Уилсона пришло в Оксфорд вечером следующего дня, и день этот трудно было назвать для Ленокса удачным. Сержанты Гудсона прочесали все окрестности к югу от города, начиная с луга Крайст-Черч и почти до Фарингдона и Дидкота, но расспросы в пабах, почтовых отделениях и постоялых дворах ничего не дали: ни Дабни, ни Пейсона вспомнить никто не мог. Идея Ленокса имела под собой все основания, благородно отметил Гудсон, оставив в стороне тот факт, что результатов она не дала.

— А в полях искали?

— Еще как, и местных жителей опрашивали. Ничего.

— Что, если ограничить зону поиска? Вернуться к начальному варианту с радиусом в четверть мили от луга и изучить там каждый куст?

Гудсон покачал головой:

— Людей не хватает. Нужно отрабатывать и другие версии.

— Есть что-то новое?

— Сейчас занимаемся человеком, который приходил к Пейсону во время танцев в колледже Иисуса в субботу вечером.

— Что-нибудь выяснили?

— Здесь толку больше, но не намного. Удаюсь проследить за ним до постоялого двора в Абингдоне, где он останавливался под именем Джеффри Кентербери.

— Можно по крайней мере сказать, что кое-какое представление о литературе он имеет.

— Ну да, мы тоже подумали о «Кентерберийских рассказах» Чосера.

— А как он выглядел, какие-нибудь приметы?

— Немного. На вид лет пятьдесят, одет хорошо, брюнет, рубец на шее. И еще миссис Мид, хозяйка гостиницы, заметила у него массивные карманные часы, по ее мнению, очень дорогие. Он то и дело на них смотрел.

— Немного, но хоть что-то. Адрес, куда ему могли бы переслать почту, он оставил?

— Только название парохода, отбывающего в Индию, — как выяснилось, судно вышло в Дели еще месяц назад.

— А мужчина был загорелый?

— Нет, светлокожий.

— И не похож на военного?

— Нет, если судить по описанию миссис Мид.

Разговор происходил в полицейском участке в начале второго, и Леноксу, ждавшему вестей от Даллингтона, Грэхема и Мак-Коннелла, ничего не оставалось, кроме как возобновить слепые поиски в Бодлианской библиотеке. Проведя там без всякой пользы три часа, он решил, что на сегодня хватит. И вот теперь, в пять, мальчик-посыльный принес с вечерней почтой бандероль от Мак-Коннелла. Грэхема не было, он как тень следовал за скрытным профессором и уверял, что для полноты картины ему нужны еще сутки.

Ленокс распечатал бандероль. В ней оказалась коротенькая записочка на желтой почтовой бумаге, длинное письмо на стандартном листе и официальное заключение по делу о самоубийстве, которое нужно было отправить Дженкинсу обратно в Скотланд-Ярд. Записку прислала Тото. Вот что там говорилось:

Привет, Чарлз! Ко мне приехала Джейн (сейчас девять утра, интересно, сколько будет, когда ты получишь письмо?). Так вот, Джейн считает, что мы непременно должны сообщить тебе, что я чувствую себя хорошо и хочу назвать ребенка Мелори — если, конечно, это девочка. Правда, имя очень подходящее и милое? Только послушай — Мелори Мак-Коннелл, — по-моему, звучит потрясающе!

С любовью, Т. М.

P.S. Возвращайся, пожалуйста, поскорее и скажи Томасу, чтобы перестал весь день сидеть над судебными отчетами!

Ленокс рассмеялся и начал было складывать письмо, потом передумал и спрятал листок в кожаный футляр для корреспонденции. Его стоило сохранить уже потому, что леди Джейн находилась рядом с Тото, когда та писала. Еще посмеиваясь над безумной логикой влюбленных, он взял в руки добросовестный ответ Мак-Коннелла.

Здравствуй, Чарлз! Спасибо, что дал возможность взглянуть на документы. С самого начала позволю себе сказать, что вряд ли ключ к разгадке кроется в отчете. Случай очень скользкий, и следователь Беллоуз на самом деле провел тщательное расследование. Насколько могу судить, Питер Уилсон действительно мог покончить с собой, но поводы для сомнений есть, и, думаю, тебе небезынтересно будет их узнать.

Томас.

Уилсон погиб в поместье своего друга, Дэниэла Марана. Это произошло в сентябре прошлого года, когда они с компанией приятелей решили отдохнуть от Лондона и провести уик-энд в Суффолке, — все это ты и сам наверняка понял из отчета. Утром Уилсон взял винтовку и уехал верхом один. Обращаться с оружием он, безусловно, умел, принимая во внимание тот факт, что с юных лет ходил на охоту, а потом служил в двенадцатом Суффолкском полку. Винтовку он взял легкую, в расчете на мелкую дичь. Собственно говоря, его и нашли потом в чаще векового леса, где Маран обычно охотится на фазанов. Когда лошадь вернулась без седока, Маран снарядил поисковую группу, и они отыскали тело.

Вывод о том, что это самоубийство, а не просто несчастный случай, Беллоуз сделал исходя из положения винтовки во время выстрела. Она была направлена немного вверх, из-за чего пуля и попала в правую щеку с расстояния двух футов. Вроде бы это говорит о том, что Уилсон действовал сознательно. Правда, меня смущают некоторые детали: прими он решение покончить с собой таким образом, ему неминуемо пришлось бы встать на одно колено — согласись, поза довольно неловкая, — чтобы упереть ружье в землю. Я просмотрел свою картотеку по самоубийствам из пневматических ружей: под таким углом пуля не входила почти ни разу. Зато такой угол вхождения довольно легко объяснить, если бы речь шла об убийстве, и стрелявший притаился в кустах.

Однако есть чрезвычайно важное обстоятельство, сводящее изложенные мной доводы на нет: положение тела и винтовки. Уилсон упал на ружье, не выпуская его из рук. Надо было сильно изловчиться, чтобы после выстрела тело упало именно так: выстрел снизу отбросил бы Уилсона на спину.

И еще один аргумент в пользу самоубийства: охота на фазанов открывается только в октябре, и егерь Марана заверяет, что удачной охоты не получилось бы. По всему выходит, что Уилсон отправился в лес не за фазанами.

Извини, на сей раз толку от меня мало.

Внизу, уже не таким аккуратным почерком, доктор сделал приписку:

Помимо всего прочего, ты найдешь среди бумаг записку Тото — советую не принимать ее мольбы слишком близко к сердцу, хотя здесь тебе мои советы не нужны.

Т. М.

Мак-Коннелл, спасибо ему, сделал все, что мог, но результаты обескураживали. Каждый раз, когда детектив тянул за важную, по его мнению, ниточку, в руках оказывалось пусто. Что ж, может, Даллингтон откопает что-нибудь интересное про Марана.

Маран. Где он слышал это имя?

Ленокс лихорадочно отбросил письмо, уже на ходу натянул пальто и, забыв потушить свечи, почти выбежал из комнаты.

Он не заметил, как оказался на Брод-стрит, не заметил, как попал в поток студентов, освободившихся после тьюторских занятий в Бейллиоле и Тринити. Он стремительно шел в Бодлианскую библиотеку. Войдя в здание, Ленокс поднялся прямиком в читальный зал и схватил им же недавно поставленный на место том «Кто есть кто». Найти там имя Марана не составило труда. Детектив прочел статью дважды и переписал ее в блокнот. Так. Дэниэл Маран, несомненно, состоял в обществе «Сентябрь». Однако совсем не рядовым членом, а, возможно, самой главной фигурой на сегодняшний день. Капитан армии, он, как Уилсон и Лайсандер, служил когда-то во втором батальоне двенадцатого Суффолкского пехотного полка, но в отличие от них отнюдь не был простым отставником, проводящим время по клубам.

Когда Ленокс вернулся в «Рэндолф», Грэхем уже подготовил ему вечерний костюм — детектив ужинал с Радли, тем самым другом Мак-Коннелла, который прислал в Лондон телеграмму о смерти Пейсона.

— Удалось что-нибудь узнать? — спросил Ленокс.

— Надеюсь, что да, сэр, — отвечал Грэхем. — Если позволите, я хотел бы собраться с мыслями, пока вы будете ужинать.

Информация о Хетче, которую детектив ждал с таким нетерпением, неожиданно отошла на второй план.

— Конечно, конечно, — замахал он рукой Грэхему.

Чем на самом деле является это общество, посвященное давно забытым баталиям? Кому оно было нужно, кроме двух-трех чудаковатых стариков из клуба «Армия и флот»? Самое главное — какое отношение имели к нему Пейсон и Дабни? Дабни — вот кем надо сейчас заниматься, тем более что на остальных направлениях результатов не густо. Завтра же он поговорит об этом с Гудсоном. Может статься, родители Дабни сейчас в Оксфорде?

— Грэхем, вы не знаете, кто такой Дэниэл Маран?

— Нет, сэр, не думаю.

— Я только что читал о нем в «Кто есть кто». Ничем не примечательная военная карьера, а после нее вдруг неожиданный и неожиданно хорошо финансируемый проход в Парламент.

Вдевая запонки, Ленокс продолжал:

— И теперь он государственный служащий. Работает в здании военного министерства на Уайтхолл-плейс, прямо на виду у Скотланд-Ярда. Знаете, где это? Напротив здания конногвардейских казарм — не знаю, бывали ли вы там, — где располагается штаб-квартира главнокомандующего. Могу себе представить, он, наверное, и отчитывается только перед самим министром.

— Как вы о нем узнали, сэр?

— А он член общества «Сентябрь». И начальник главного управления по вооружению и боевой технике.

— Могу ли я спросить, сэр…

— Человек, занимающий такую должность, автоматически получает место в Парламенте и даже в кабинете министров. А кроме того, это единственный человек в британской армии, неподотчетный главнокомандующему. Должность, дающая широчайшие возможности и огромные полномочия. Он отвечает за поставки артиллерии и продовольствия, курирует строительство фортификационных сооружений… каждый год через его руки проходят миллионы фунтов стерлингов. Раньше эту должность занимал барон Раглан, вы его, наверное, помните.

Барон Раглан покрыл себя славой в Крымскую войну, и на Британских островах его имя стало синонимом военной чести. Ленокс не понимал, как требования к человеку, занимающему этот пост, могли так сильно упасть. Маран ничем не отличился, если не считать способности пролезть в Парламент еще до того, как получил должность.

— Силы небесные, сэр! — только и произнес Грэхем, но в его устах эти слова выражали предельное возмущение.

— Да-да, если я что-нибудь понимаю, у британского правительства нет ни одного мало-мальски важного секрета, которого бы не знал Маран. Брат однажды рассказывал мне о нем как о самом опасном человеке во всем Уайтхолле.

 

ГЛАВА 29

За ужином Ленокс узнал много интересного, но что еще важнее — смог на некоторое время забыть о работе. Профессор Радли преподавал биологию в Вустер-колледже и с большим энтузиазмом относился к любительским изысканиям Мак-Коннелла в этой области. Его же собственной страстью были птицы. На протяжении всего ужина он объяснял слабые стороны эволюционной теории, выдвинутой еще несколько лет назад Чарлзом Дарвином и Альфредом Расселом Уоллесом, но до сих пор вызывавшей споры в научных кругах. Вердикт профессора гласил: скорее всего это невозможно, но идея чрезвычайно плодотворная. «Нужно отдать должное Уоллесу и Дарвину: они заставили нас по-новому взглянуть на развитие животных, что рано или поздно приведет к новым, более правдоподобным теориям». Судя по всему, большинство коллег разделяли мнение профессора, хотя число сторонников Уоллеса и Дарвина постепенно росло; Леноксу захотелось узнать, что думает по этому вопросу Мак-Коннелл. В целом же словоохотливый Радли вызвал у Чарлза самые добрые чувства, за что он легко простил профессору изобилие пернатых в разговоре.

После ужина, поддавшись задумчивому настроению, Ленокс решил пройтись по аллее Аддисона, которая узкой змейкой вилась вокруг островка, прилегавшего к Модлин-колледжу. Тропинка уходила далеко от колледжа, а потом возвращалась к нему, образуя живописное кольцо; грунтовая дорожка и тихие воды реки Черуэлл бежали на одном уровне, в нескольких дюймах друг от друга. Ленокс помнил аллею под ковром только что выпавшего снега, воплощение первозданной красоты, — он учился тогда на последнем курсе и на рассвете, в тоске от теперь уже и не вспомнить какого экзамена, ушел по тропинке куда глаза глядят, а когда вернулся — чувствовал себя лучше, ненамного, но лучше. Сегодня вечером, размышляя об обстоятельствах дела, детектив шел по аллее, изредка встречая университетских профессоров, курил трубку, трезвел от холодного воздуха, и перед ним как на ладони вновь проступал силуэт Модлин-тауэр…

В гостинице, снимая пальто, он сообщил камердинеру:

— Что ж, Грэхем, если у вас возникнут какие-то вопросы по поводу голубого зяблика или серогузой ласточки, сразу обращайтесь ко мне, думаю, я теперь полноценный специалист по этим вопросам.

— Спасибо, сэр. Возможно, как-нибудь в другой раз.

— Очень разумно с вашей стороны. В ласточках и зябликах есть своя прелесть, но главное тут — знать меру.

Ленокс опустился на стул с высокой спинкой у камина и принял у Грэхема бокал бренди. Жестом он предложил камердинеру сесть напротив и тоже налить себе бокал. На первое Грэхем согласился, от второго отказался.

— Итак, Хетч, — начал Ленокс.

— Именно, сэр.

— Очень надеюсь, что вы разузнали о нем много интересного.

— Думаю, так и есть, сэр.

— Я вас слушаю.

Грэхем заглянул в записи, которые лежали у него на коленях.

— Джентльмен по имени Джон Брейтуэйт Хетч Бенхэм, сэр, профессор химии. Возраст: тридцать восемь лет. Родился и вырос в северном Лондоне, в местности под названием Эшбертон-Гроув. Выиграл стипендию на учебу в Вестминстерском колледже. Затем поступил в Оксфорд, Линкольн-колледж. Защитив диплом, остался в колледже для научных изысканий и вскоре получил место преподавателя.

— Крупный ученый? — спросил Ленокс, пропуская ножку бокала между пальцами и согревая бренди теплом ладони.

— Был таковым, сэр, да, но за последние два года ничего не опубликовал.

— Вот как.

— Слуги целиком и полностью считают, что их хозяина губит пристрастие к спиртному.

— Что ничуть меня не удивляет.

— Мне остается добавить немного, но, надеюсь, вы сочтете информацию полезной, сэр. Вы считали, что мистер Хетч дважды скрыл от вас правду: когда говорил о коте Джорджа Пейсона и о том, когда в последний раз видел пропавшего джентльмена. Хочу добавить к вашим наблюдениям еще два чрезвычайно подозрительных факта. Во-первых, мистер Хетч встречался с Джорджем Пейсоном утром того дня, когда юный джентльмен исчез.

— Силы небесные!

— О да, сэр, я был столь же удивлен.

— Где же это произошло?

— В кофейне «У Шоттера», что на полпути от Вустер-колледжа до музея Ашмола, сэр.

— «У Шоттера»? Что за странное имя?

— Так зовут владельца, сэр. Некто Питер Шоттер.

— A-а… Но как вы узнали об их встрече?

— Я свел знакомство с джентльменом, который работает в профессорской гостиной Линкольн-колледжа, сэр. С его слов, мистер Хетч проводит там почти каждое утро.

В каждом колледже у преподавателей, аспирантов и студентов имелись отдельные гостиные. Они ничем не отличались друг от друга — те же диваны, камины и непременная еда. Разница заключалась в том, что профессорскую украшали сокровища колледжа — к примеру, набросок Микеланджело или греческая ваза.

— Но в то утро его там не было?

— Совершенно верно, сэр, не было. Тогда я справился у горничной мистера Хетча, куда он ушел утром. Она знала лишь, что он пошел по Бомонт-стрит. Я отправился по тому же маршруту, расспрашивал продавцов — и мне повезло, сэр.

— Грэхем, вам нет равных. А долго они разговаривали? И откуда вы знаете, что именно с Пейсоном?

— Со слов мистера Шоттера, они говорили минут пятнадцать. Хозяин кофейни знал мистера Пейсона лично, а мистера Хетча, с которым до того дня ему, похоже, не доводилось встречаться, опознал по моему описанию.

— Получается, что встречу назначил сам Пейсон. В том смысле, что он хорошо знал кафе и его хорошо там знали.

— Именно так, сэр.

— Не нашлось ли какой-нибудь связи между Хетчем и обществом «Сентябрь»?

Грэхем покачал головой:

— Нет, сэр, к сожалению, мне ничего не удалось обнаружить.

— Ну, вашей вины здесь нет. В каких клубах он состоит?

— Только в «Оксфорд и Кембридж», сэр.

— И в армии, полагаю, никогда не служил?

— Нет, сэр.

— А о родственниках что-нибудь известно?

— Да, сэр, хотя, боюсь, это вряд ли сможет помочь делу. Мать у него жива, отец умер. Он единственный ребенок в семье. Еще у него две бездетные тетки в Йоркшире.

— И чем занимался отец?

— Был адвокатом, сэр.

— Преуспевал?

— Не то чтобы да, сэр, но и не бедствовал.

— Ясно. Что ж, Грэхем, большое спасибо.

— Есть еще один момент, сэр.

— Какой? — Ленокс ворошил угли в камине. Бренди в бокале почти не осталось, и он вдруг понял, как хочет спать, но на слова Грэхема сразу обернулся. — Что вам удалось узнать?

— У профессора Хетча неопровержимое алиби на весь период времени, когда могли убить Джорджа Пейсона.

— И кто же подтвердит его алиби?

— Очень много кто, сэр. Для начала — его слуги.

— Продолжайте.

— Тем не менее, сэр, в день убийства он ходил на луг Крайст-Черч. И что примечательно, сэр, направился дальше, к югу, где — как считаете вы и инспектор Гудсон — прятались юные джентльмены.

— Верно, — пробормотал Ленокс. Передвинувшись на краешек стула, он слушал теперь Грэхема с удвоенным вниманием: пальцы рук сцеплены, взгляд напряжен, даже волосы растрепались.

— Парковый сторож показал, что профессор Хетч вернулся через четверть часа. Когда он шел к реке, в руках у него был сверток.

— А на обратном пути?

— Свертка не было.

Ленокс откинулся на спинку стула и впал в задумчивость. Минуту-вторую он смотрел на пляшущие в камине языки пламени; Грэхем тоже хранил молчание. Вдруг Ленокс вскочил.

— Кому же он нес пакет? Пейсону и Дабни? Или только одному из них? Или… Джеффри Кентербери? Или… Убийце.

— То же самое подумал и я, сэр.

Лицо Ленокса раскраснелось, он лихорадочно ходил взад-вперед перед камином.

— Что еще показалось вам странным? В Хетче, в обстоятельствах дела? Что еще вы знаете о профессоре? Мне словно не хватает связующего звена, маленькой детали, которая пролила бы свет на всю историю…

Грэхем откашлялся.

— Я знаю еще совсем немного, сэр, и не думаю, что информация окажется полезной. Вот, возьмите. — Он протянул Леноксу исписанный листок. — Это список завсегдатаев вечеринок, которые устраивает мистер Хетч. На обратной стороне — даты последних пирушек.

Ленокс кивнул:

— Спасибо, Грэхем. Я не оставлю их без внимания, поверьте, они пригодятся.

Он еще несколько раз прошел из стороны в сторону и, неожиданно вздохнув, сказал:

— Что ж, думаю, пора спать. Да, почты больше не было?

— Только одно письмо из Лондона, сэр.

Грэхем подал хозяину пухлый конверт. От Даллингтона.

— Прекрасно. Итак, спасибо, Грэхем, — блестящая работа. Извините, если что, — я сейчас сам не свой. Это дело не дает мне покоя, ни о чем другом даже думать не могу. Но вы дали мне взглянуть на него совсем с другой стороны. Завтра с утра первым делом отправлюсь переговорить с Гудсоном. Ваше присутствие было бы очень кстати, если не возражаете.

— Разумеется, сэр.

Ленокс вздохнул:

— Вот покончим с этим — и ни о чем, кроме Марокко, думать не станем!

— Конечно, сэр, — еле заметно улыбаясь, кивнул Грэхем.

— Что ж, спокойной ночи.

Грэхем удалился, а Ленокс пересел к окну, где стоял письменный стол. Перед тем как открыть конверт, он несколько секунд не отрываясь смотрел на молодой месяц. Еще один вздох — и он переключил все внимание на отчет Даллингтона. В типичной для него манере письма новый ученик сообщал:

Решайте сами, Ленокс, хороши или плохи мои новости, но в интересующий Вас день Батлер безусловно был в городе. Малый засветился по полной, как нарочно старался. Прилагаю отчет о том, как он провел день (скукотища, что и говорить, но тут уж каждому свое). Еще раз спасибо за поручение, серьезно. Если могу быть чем-то полезен, сообщите с обратной почтой или как Вам удобно. Желаю здравствовать, Даллингтон.

P.S. Оплаты не надо, хотя мать мечтает, чтобы я зарабатывал. Смех, правда? Она передает Вам привет.

Ленокс посмеялся постскриптуму, пробежал глазами список мест, где видели Батлера, — да, все сходится. И расторопность юного лорда достойна похвалы. Кто знает, может, со временем из ученика выйдет толк?

 

ГЛАВА 30

На следующее утро Ленокс около часа провел у инспектора Гудсона — они сводили воедино собранные обоими факты. Гудсон во что бы то ни стало хотел отыскать того, кто назвался Джеффри Кентербери, в то время как все помыслы Чарлза были теперь сосредоточены на обществе «Сентябрь».

Чарлз отправил записку Рози Литтл, где сообщал ей последние новости и просил не падать духом, а потом навестил кузена леди Джейн, Тимоти Стиллза. Полчаса в Ориэл-колледже пролетели в приятной беседе, зато на обратном пути Ленокс вспомнил о своих печалях: леди Аннабел пришла в себя и на всех углах заявляла о профессиональной непригодности Гудсона и Чарлза.

Правда, гораздо важнее другое — из Бирмингема приехали родители Билла Дабни. Точнее сказать, прибыли они из стоявшего на реке Стауэр городка Киддерминстер, известного своими (довольно посредственными) коврами. Коренастый обстоятельный мистер Дабни говорил с тяжелым мидлендским акцентом, от которого слова перекатывались у него рту, как камни. Он был земледелец, но, кроме того, разводил скот и, судя по модному туалету его крохотной жены, суетливой особы с комариным голоском, преуспевал на обоих поприщах. Они остановились в гостинице на Сент-Джайлз-стрит, куда в половине одиннадцатого и пришел Ленокс.

— Вы из суссекских Леноксов? — был первый вопрос миссис Дабни.

— Да, — подтвердил детектив.

— Очень рада познакомиться. — Взгляд ее смягчился, прищур исчез. — Как раз на днях я говорила мистеру Дабни, что нам непременно нужно съездить в Суссекс. Там такой чистый воздух, нет, ну право же, очень чистый, и парки, я слыхала, прелестные, право же, совершенно прелестные. И такие хорошенькие деревушки!

Ленокс выслушал еще много подобных восклицаний, прежде чем смог вставить хоть слово об их сыне, — и тогда заговорил мистер Дабни.

— Какой он? — спросил Ленокс.

— Живой, да услышит Господь наши молитвы.

— Я безусловно полагаю, что так оно и есть, мистер и миссис Дабни.

— В самом деле? — Теперь Ленокс чувствовал на себе испытующий взгляд земледельца и скотовода. — Надеюсь, вы правы.

— Нам очень важны любые сведения о нем: как он выглядит, какой у него характер, мог бы направиться в критический момент не домой, а куда-то еще?

— Что до последнего вопроса, то думаю, что нет. Нет. Больше всего он любил Оксфорд и Киддерминстер и всегда говорил, что останется в одном из них. Билл рос счастливым ребенком, мистер Ленокс, любил играть у нас на ферме, да. Знал каждую животину по имени, вспахивал вместе со мной каждую пядь земли перед посевом. И при этом ничуть не отлынивал от занятий.

— Он всегда был умница, — вставила миссис Дабни. — Так много занимался и в Оксфорд поступил с легкостью.

— Вы когда-нибудь видели Тома Стампа или Джорджа Пейсона?

— О да, конечно, он привозил их к нам в Киддерминстер, — продолжала щебетать миссис Дабни. — У нас есть гостевой домик, там можно разместить несколько человек.

— Сколько они у вас пробыли?

— Неделю, мистер Ленокс, неделю, в прошлом году. А потом поехали на два дня в Стратфорд. У них были зимние каникулы.

— Что вы можете сказать о Джордже Пейсоне?

— Прекрасно воспитан, — ответил мистер Дабни. — Хороший парень. Ему тоже нравилась ферма.

Черты Дабни постепенно проступали, Ленокс словно увидел перед собой обстоятельного юношу из среднего класса, с большим чувством собственного достоинства, но прежде всего — одаренного: об этом говорили все, от Хетча до Стампа. Детектив решил перейти к догадкам и предположениям.

— Как вы думаете, могли ваш сын последовать за Джорджем Пейсоном из дружеской преданности? Если бы главной фигурой в деле был Джордж, — Ленокс мысленно вернулся к балу в колледже Иисуса, — мог бы Билл бросить все ради друга, ради того, чтобы его выручить?

— Ну конечно, — начала миссис Дабни, но осеклась, увидев, что муж погрузился в глубокие раздумья.

Все трое какое-то время молчали.

— Да, мистер Ленокс, именно так он бы и поступил, — прозвучал наконец ответ. — Знаете, мы, мидлендцы, меняться не спешим. Три поколения моих предков жили и умерли на нашей земле. Не поймите меня неправильно, мы не порхаем между Лондоном, Оксфордом и деревенским домом. Мы привязчивы. Нам нравится постоянство. Мы не изменчивы.

— Понимаю, — тихо сказал Ленокс.

— Поэтому я отвечаю «да». Билл остался бы верным своим друзьям. Я бы даже сказал: верным во что бы то ни стало. — Он умолк на мгновение. — Но при всем том, мистер Ленокс, если дело и вправду касалось Джорджа Пейсона, упокой Господи его душу, почему же Билл до сих пор скрывается? Что мешает ему вернуться?

Вот в кого так проницателен Дабни-младший, мелькнуло у Ленокса.

— Верно подмечено, мистер Дабни. Думаю, дело в страхе. Скорее всего до убийства Пейсона ребята не подозревали, насколько все серьезно. Если я хорошо представляю себе Билла, он правильно оценил грозящую опасность и решил затаиться.

Они говорили еще минут двадцать. Ленокс успел разглядеть, что за нарочитой обстоятельностью мистера Дабни, за легкомысленной суетливостью его жены скрываются ни с чем не сравнимые беспокойство и мука — тревога за единственного сына. Видеть людей в такие моменты Ленокс не любил: работа постоянно напоминала ему, как они уязвимы и слабы. Не отсюда ли его скептическое отношение к природе человеческой? Может статься, так оно и есть.

Прощаясь, он поблагодарил их и обещал постоянно поддерживать связь. Из гостиницы детектив снова направился в Бодлианскую библиотеку, где провел в бесплодных поисках еще один час. Однако прежде чем уйти обедать, он написал Гудсону, что отмел мелькавшую у них с инспектором версию о причастности Билла Дабни к смерти Джорджа Пейсона. После сегодняшней встречи предположение казалось абсолютно невероятным.

В «Медведе» Ленокс с жадностью набросился на отбивную из говядины с отварным картофелем, зеленым горошком и подливкой, запивая обед бокалом шенди. Вскоре с едой было покончено. Он сидел за старым, испещренным инициалами столом, пил кофе и смотрел в окно. Холодало, а кофе нес возрождающее тепло. Под низко нависшими потолками в теплом логове «Медведя» детектив почти забыл о тревогах — но снаружи, он знал, ждет дело, от которого мороз пробирал по коже.

Перед тем как вернуться в «Рэндолф», чтобы переговорить с камердинером — может, Грэхем начнет искать Джеффри Кентербери независимо от инспектора Гудсона? — Ленокс не удержался от короткой прогулки по старым каменистым дворикам колледжа Корпус-Кристи, который стоял совсем рядом с «Медведем».

Из Корпус-Кристи, которому традиционно покровительствовали епископы Винчестерские, вышли многие прославленные гуманисты. Эразм Роттердамский, чью «Похвалу глупости» сейчас медленно, но упорно одолевал Ленокс, в свое время во всеуслышание похвалил библиотеку колледжа за то, что там хранились книги не только на латыни и греческом, но и на древнееврейском. В отличие от Корпус-Кристи в Бейллиол-колледже всегда больше ценили общительность и любовь к спорту — наверное, поэтому из Бейллиола вышло гораздо больше политиков и первопроходцев, чем писателей и священников. И все же Корпус-Кристи — уменьшенная копия своих соседей-великанов, колледжей Мертон и Крайст-Черч — оставался бесценной жемчужиной в университетской короне. Сквозь окна библиотеки Ленокс видел головы студентов, склонившихся над Гомером, Геродотом, Цицероном, Иосифом Флавием. Его радовало, что они серьезно настроены посвятить свою жизнь знаниям, стать звеном для передачи великих идей и что смерть Джорджа Пейсона не прервала этот процесс.

В «Рэндолфе» детектива ждал сюрприз — еще одно письмо от Даллингтона.

Дорогой Ленокс, в ожидании дальнейших инструкций я немного поразмыслил о записке, спрятанной под котом-мучеником, и вот что пришло мне на ум. У нас в школе была «Итонская таблица» — код для шифровки записок, чтобы преподы не могли их понять. Нужно было просто заменить буквы цифрами, вот так:

х/1/2/3/4/5

1/а/б/в/г/д

2/е/ж/з/ий/к

3/л/м/н/о/п

4/р/с/т/у/ф

5/х/ц/ч/ш/щ

6/ъ/ы/ь

В общем, Вы меня поняли. Например, вместо буквы «к» пишете 25, вместо «х» — 51. Буквы «и» и «й» совмещают. Да, если перед цифрой поставлен «икс», значит, это просто цифра и есть (чтобы без проблем зашифровать «Встретимся в 330», а то какой-нибудь тупоголовый задумается о букве, соответствующей 330).

Так вот, возвращаясь к нашей записи:

х12/42 45 31 25/х2

Яснее ясного, что речь идет о 12/СФЛК/2

Поначалу я решил, что это чушь собачья, потом обратился к папаше, и он наставил меня на путь истинный, объяснив, что не чем иным, кроме «двенадцатый Суффолкский, второй батальон», это быть не может. Как Вы сами понимаете, слова знакомые. Вы уже, наверное, навели справки? Полк и батальон Ваших молодчиков — Уилсона и Лайсандера. В энциклопедии говорится, что двенадцатый пехотный полк сформирован в 1685 году, первоначально — Норфолкский пехотный полк. В 1799 году за участие в Четвертой майсурской войне (неужто ей предшествовали март-сурская и апрель-сурская?) полк удостоился неслыханных наград. Сейчас находится под командованием Роберта Мида. Может, пригодится. Сижу наготове. Даллингтон.

Ленокс и раньше собирался прочесть статью о втором батальоне двенадцатого Суффолкского полка — нет ли там знакомых имен, но так и не собрался. Зато теперь он стремительно покинул номер. Что заставило Пейсона дважды указать на полк и батальон, оставить две подсказки: карточку общества «Сентябрь» и записку с шифром? Или он рассчитывал, что кто-нибудь — Хетч? Стамп? — узнает «Итонскую таблицу»? Даллингтон закончил Итон, но, может, шифр знают и в других школах? Какая оплошность, почему он сразу не проверил!

В читальном зале Бодлианской библиотеки Ленокс в считанные минуты нашел том по военной истории и раздел, посвященный двенадцатому Суффолкскому полку, в котором оказалось аж четыре батальона. Лихорадочно перелистывая страницы, он узнал, что общая единовременная численность второго батальона составляла восемьсот человек, причем пятьдесят пять из них — офицеры. Общим счетом примерно триста офицеров за последние сто лет. Ленокс открыл приложение с именами и портретами каждого. Почти сразу он нашел Лайсандера и его портрет — лицо моложе, но изменился он мало.

Теперь он методично просматривал все пятьдесят пять имен. Двадцать шесть из них станут основателями общества «Сентябрь». (Да, почему «Сентябрь»? Накопившиеся вопросы вдруг хлынули разом, один за другим.) Генри Нельсон, Марк Ноакс, Метью Оттшот, Тим Паттерсон…

Ленокс застыл.

Следующее имя… Он читал, перечитывал, трижды проверял, не веря своим глазам.

Джеймс Пейсон.

Возможно ли? Но это так — да, все верно.

Джеймс Пейсон служил во втором батальоне двенадцатого Суффолкского пехотного полка.

 

ГЛАВА 31

Ленокс сидел на скамейке в Бейллиоле, во дворике, полном студентов. До него долетали обрывки разговоров: чаще всего, конечно, обсуждались соревнования по гребле, студенческие спектакли, регби и тьюторские занятия, но то и дело он слышал имена Дабни и Пейсона. С каждым днем слухи вокруг обоих обрастали новыми подробностями. Его собственные мысли снова и снова возвращались к смутным воспоминаниям о Джеймсе Пейсоне. На какой-то краткий миг — месяцев шесть, не больше — круг их лондонских знакомств совпал, и они виделись регулярно раза два в месяц, в результате чего возникло ни к чему не обязывающее знакомство.

Пейсоны жили в Вустершире. Кто-то из них отличился в Войне за ухо Дженкинса, и Георг Второй пожаловал им замок неподалеку от Ившема. Ленокс помнил об этом, потому что не раз слышал шутки Пейсона о нелепой войне, с которой так или иначе началась история его рода. (Во времена непростых отношений между Британией и Испанией капитан торгового судна Роберт Дженкинс попал в плен к испанцам, где ему отрезали ухо; когда по возвращении домой он торжественно предъявил ухо членам Парламента, премьер-министр — Уолпол, кажется? — объявил Испании войну. Эти нехитрые факты Ленокс знал еще со школьной скамьи.) Пейсон — второй сын, подтверждавший поговорку «в семье не без урода», был невероятно вспыльчив и всегда попадал в подозрительные компании. С самого начала никто не сомневался, что природные склонности приведут его в злачный Лондон. Так и случилось. Когда Джеймса исключили из Оксфорда за пьянство, он не растерялся и нашел себе место — второй батальон двенадцатого Суффолкского полка.

Завидная внешность, высокий рост, стать, усы и открытый честный характер — этого у Джеймса Пейсона было не отнять, но в его глазах всегда темнела угроза. Когда он уговорил леди Аннабел Уэст выйти за него замуж, все сразу почуяли недоброе — и не ошиблись. Через шесть месяцев унижений она сбежала в Бельгию, в какое-то захолустье, лишь бы понадежнее скрыться; брат приехал туда, чтобы взять ее под свою защиту. К этому моменту она была на третьем месяце беременности и, если не считать внутреннего оцепенения, в полном здравии. Ребенок появился на свет в Брюсселе, шесть месяцев спустя — Джеймс Пейсон к этому времени уже отбыл со вторым батальоном в Индию. По большому счету батальон не участвовал в военных действиях, лишь изредка вступал в мелкие стычки с местным населением — по крайней мере так говорилось в военно-исторической энциклопедии. Еще через два года батальон вернулся в Англию, недосчитавшись двадцати рядовых и двух офицеров, в том числе Джеймса Пейсона. Причина смерти в книге не указывалась.

И верно, припомнил Ленокс, вокруг его гибели всегда витала какая-то неясность. Поговаривали, что Пейсона застрелили за шулерство, когда офицеры играли в карты, но полковой командир замял дело. По другой версии Пейсон погиб в бою, вернее, какой-то стычке с повстанцами на границе Индии и той части Бенгалии, права на которую лет за десять до того — во время восстания сипаев — заявила британская Ост-Индская компания. Как бы там ни было, но в Англию он вернулся с пулей в груди, чуть повыше сердца. Поминальная служба проходила в Лондоне, Эдмунд, который тоже немного знал Пейсона, и Ленокс присутствовали на ней, однако на похороны в Ившем не поехали. У мертвого Пейсона друзей стало вдвое больше, чем при жизни, газеты широко разнесли весть о его смерти. Надо сказать Даллингтону, чтобы внимательно прочел статьи на эту тему.

Ленокс пытался выстроить логическую цепочку. Итак, Пейсон, безусловно, имел бы право стать членом общества «Сентябрь». Отсюда вывод: его сыну причитались проценты либо благ, либо бед. Из чего, в свою очередь, следует, что молодого Пейсона вполне могли убить из мести, хотя, по правде сказать, давно забытая кровная вражда не лучший мотив. Зато это объясняет, почему не убили Билла Дабни.

Внезапно Ленокс понял, что Джордж Пейсон действительно оставил ему подсказки по всей комнате: ведь черно-розовые линии на карточке общества «Сентябрь» — не что иное, как наспех сделанный рисунок фамильного герба Пейсонов. Карточка связывала Пейсона-старшего, о котором говорил рыцарский щит, со вторым батальоном двенадцатого Суффолкского полка. Той же цели служила зашифрованная записка, найденная под заколотым котом.

«Я тупица, — думал Ленокс. — Нужно вернуться к подсказкам, которые он разложил, понять, что они означают».

И тут он вспомнил о человеке, которого все студенты Линкольна звали Красногривый Ред, о Джеймсе Келли. С ним было связано второе сегодняшнее потрясение Ленокса. Узнав, что среди офицеров значится Джеймс Пейсон, детектив проштудировал весь список личного состава, служившего под его началом. И нашел там имя Джеймса Келли, переведенного из саперных войск.

Красногривый. Он служил в Индии! Вместе с Пейсоном, Лайсандером и Батлером. Им оставалось только спланировать убийство, отдать приказ и проследить за выполнением — разве вывод не напрашивается сам собой? Разве не так они поступали до сих пор?

Как вышло, что Ред очутился в Линкольне в то же время, что и Джеймс Пейсон?

Об этих совпадениях детектив размышлял до тех пор, пока не решил остановить проходившего мимо студента. Ленокс приветливо помахал рукой и спросил:

— Не могли бы вы уделить мне минутку?

— Конечно, — согласился краснощекий парень, чьи светлые волосы были безжалостно острижены, словно он специально выставлял на обозрение большие уши. — Вы сына ищете?

— Нет, — ответил Ленокс, внутренне сожалея, — нет, я закончил Бейллиол и вот приехал на пару дней в родные пенаты.

— Много приятных воспоминаний, наверное? — вежливо спросил студент.

— О да, спасибо. Вернуться в Оксфорд всегда хорошо. Я вот тут думал: не посоветуете ли вы мне маршрут для длинной прогулки? Где-нибудь в этих местах.

— Что ж, могу предложить вам два варианта, сэр. Можно пойти к северу, мимо Уодем-колледжа и дальше, туда, где начинаются парки. Там еще есть отличная площадка для крикета, хоть и говорят, что будут строить новую, и луга — броди, сколько хочешь. Я и сам люблю там гулять.

— Звучит заманчиво. А второй вариант?

— Прямо за лугом Крайст-Черч открывается прекрасный вид на поля, рядом ручей, ну и, конечно, Темза — если помните, та ее часть, которую мы зовем Айсис.

— И студенты часто туда ходят?

Парень кивнул:

— Многим такой маршрут очень нравится.

— Вот туда, наверное, и отправлюсь, — подытожил Ленокс. — Большое спасибо, выручили меня.

— Не за что.

— Кстати, меня зовут Чарлз Ленокс.

— А я Хопкинс, — ответил паренек. — Джерард Мэнли Хопкинс. Очень рад знакомству. Приятной прогулки. Извините, меня ждет мой наставник.

Он помахал Леноксу и тяжелой походкой заспешил к преподавательскому домику.

Ленокс все это время думал о прогулочных ботинках, заляпанных грязью, и трости — предметах, которые Пейсон положил в гостиной на видном, но совершенно неподходящем месте. Что он хотел сказать? Не о том ли — принимая во внимание нервный, торопливый разговор с матерью, вслед за которым он исчез, — что уже знал о грозящей опасности, что уже обошел луг Крайст-Черч в поисках убежища? А может, даже о том, что видел Джеффри Кентербери раньше, до бала в колледже Иисуса?

Ленокс покинул оживленный двор Бейллиола и шел теперь по Брод-стрит. Добрая половина дня позади, не вернуться ли ему в Лондон? В Оксфорде и окрестностях расследование под контролем Гудсона, а все нити ведут в Лондон, к обществу «Сентябрь». Если только Хетч… Но на этот случай он оставит здесь Грэхема, тот глаз с профессора не спустит. Есть, правда, кое-кто поважнее — Красногривый. Сможет ли Грэхем проследить за обоими?

По дороге Ленокс заглянул к Гудсону, сказал, что нашел отца Пейсона в списках офицеров, основавших впоследствии «Сентябрь». Довольно долго они обсуждали важность этого открытия. Наконец Ленокс спросил:

— Есть новости о Кентербери?

— Не исключено, что его видели в лесу на окраине Дидкота, так по крайней мере говорит тамошний констебль, но что толку. Теперь-то уж он скрылся. Думаю, не последовать ли вашему совету, не прочесать ли поля за нашим лугом.

— Конечно, это нелишнее, — одобрил Ленокс, рассказав о ботинках и трости в комнате Джорджа.

— Признаюсь вам, — вздохнул Гудсон, — я отчасти пал духом. Не нашлось ни одного свидетеля, и Кентербери, будь он неладен, как сквозь землю провалился.

— Боюсь, я чувствую себя не лучше.

— Правда?

— Поэтому и хочу до конца размотать клубок, ведущий в Лондон, к обществу «Сентябрь», потянуть за ниточку, оставленную Пейсоном.

— Как вам будет угодно.

— Если только я не нужен вам здесь.

— Да нет, вряд ли.

— Только присмотрите за Хетчем и Редом, ладно?

— Не сомневайтесь.

Они пожали друг другу руки.

— Во всяком случае, на данный момент до свидания, — улыбнулся Ленокс.

— Жду от вас вестей.

— Непременно.

Из участка Чарлз направился в «Рэндолф». Кентербери не шел у него из головы. Почему Пейсон к нему вышел? Что его заставило?

Вдруг он остановился.

Описание Кентербери… Темные волосы, массивные карманные часы, рубец на шее… Почему приметы кажутся знакомыми? Ну да, конечно! Брюнет со шрамом на горле совсем недавно был его собеседником.

Ленокс поспешно вернулся к Гудсону.

— Слушайте, кажется, я знаю, кто такой Джеффри Кентербери.

— Ну?

— Джон Лайсандер.

— Тот малый, с которым вы встречались?

— Вот именно. Мне кажется, я понимаю, как он вызвал юного Пейсона на встречу: намекнул, что знал его отца, что-то в таком роде.

— Но зачем он потом слонялся здесь, почему сразу не уехал в Лондон?

— Затем, что это было бы в духе Джеффри Кентербери, разве нет? И никак не указывало на Джона Лайсандера.

— Будьте добры, опишите этого вашего Лайсандера поподробнее.

Ленокс так и сделал.

— Съезжу-ка я с вашим словесным портретом к миссис Мид.

— Отличная мысль.

В глубокой задумчивости Чарлз вернулся в «Рэндолф» и велел Грэхему укладывать чемодан.

 

ГЛАВА 32

Вечером в вагоне — поездки начинали надоедать — он обдумывал, с чего начнет в Лондоне. Прежде всего надо как можно больше выяснить о Лайсандере и Джеймсе Пейсоне. Хотя Лайсандера стоит, пожалуй, поручить Даллингтону — капитан знает Ленокса в лицо.

И часа не прошло, как Чарлз выехал из Оксфорда, а он уже скучал по тихим строгим башням, над которыми не властно время, по приглушенной, как шум прибоя, речи в людском потоке на тротуарах, по вечно праздничным пабам, всегда готовым принять очередную стайку студентов, одолевших еще одно призрачное препятствие: экзамен, эссе… Но больше всего — по дружескому участию города-университета, куда век за веком студенты приезжали в некотором испуге, а уезжали, считая этот город навсегда своим. По обе стороны от железной дороги расстилались поля в золотом отсвете, словно отделяя незамысловатые студенческие будни от полных неясности сегодняшних дней, — да, он опять вернулся к мыслям о леди Джейн.

Сентиментальность, и ничего более, одернул себя Ленокс, но, одергивая, улыбнулся.

Усилием воли он заставил себя думать о деле, и остаток пути, плотно усевшись в кресле и полуприкрыв глаза, пытался распутать тугой узел, в котором сплелись судьбы Красногривого Реда Келли, Джона Лайсандера, профессора Хетча, Билла Дабни и покойных отца и сына.

С вокзала Виктория Чарлз хотел было сразу поехать на Хэмпден-лейн, но уже в кебе передумал и решил сначала навестить Тото и Томаса.

Еще с улицы он увидел, что они опять устроились в маленькой гостиной, и смутился от сцены тихого семейного счастья. На его глазах слуга унес остатки скромного ужина; Тото писала за маленьким бюро, подле нее на диване с книгой сидел Мак-Коннелл. Свет от камина падал на темные окна, за которыми стоял Ленокс. Он почти решился уйти — и вместо этого позвонил в дверь. Шрив провел его в дом.

— Чарлз! Как хорошо, что ты вернулся! Есть новости? — приветствовал его Мак-Коннелл.

— Да, и даже очень много — только бы они привели нас к убийце. И к Дабни, конечно.

Тото подошла поцеловать его в щеку.

— Надеюсь, ты по-прежнему здорова?

— Да-да, и доктор мной гордится! Представляешь, я совершенно подсознательно делала все, что должна была делать. Я считаю, это верный признак того, что я — прирожденная мать, а ты как думаешь? Досадно только, что пришлось отказаться от любимых блюд — это то, что мне не нравится в беременности. Зато, подумай только, через семь месяцев ты будешь крестным отцом!

— И какого же подарка ждет мой крестник от своего крестного?

Они расселись: Тото с ногами забралась на диван возле Мак-Коннелла, Ленокс — в кресло напротив. Тоном, полным уверенности, она ответила:

— Ты, конечно же, должен подарить ему серебряную мисочку для овсянки! А что касается крестильной чаши, то мы рассчитываем, что ее подарит Викс.

Викс — понял Ленокс — это королева Соединенного королевства Великобритании и Ирландии Виктория.

— Раз так, будет очень славно, — согласился он.

— Если, конечно, она сподобится. Но я считаю, иначе и быть не может, папа должен договориться. Для меня это было бы добрым предзнаменованием.

Мак-Коннелл закатил глаза, намеренно дразня жену, за что получил легкий шлепок по руке.

— Знаешь, Томас, если тебе хочется, чтобы маленькая Мелори росла язычницей…

— Так уж и Мелори? Разве я согласился на Мелори Мак-Коннелл? Ну что ж, обычно так зовут прачек, но я все равно буду ее любить, — притворно вздохнул Мак-Коннелл, но не смог совсем погасить счастливые огоньки в глазах.

— Возьми свои слова назад! Немедленно!

Смеющийся Ленокс примирительно заметил:

— Если и прачка, то королевская! Согласись, это утешает.

— Постой-ка, Чарлз! А в какие дальние страны ты хочешь отправиться на сей раз?

— О, теперь в Марокко! — с воодушевлением ответил он и еще некоторое время расписывал всевозможные достоинства выбранной страны.

— Марокко?! Нет-нет, крестный Мелори не может ехать в Марокко!

— Но говорю же тебе, Тото, там потрясающе красиво! Поверь!

— Не поверю, и не уговаривай!

Еще пару минут они провели в шутливой перепалке, пока их не прервал Мак-Коннелл:

— Кстати, Чарлз, ты ведь получил заключение по делу о смерти Питера Уилсона, которое я послал?

— Да, спасибо, оно многое прояснило.

— К сожалению, ничего более определенного я сказать не мог.

— Все равно видно, что почва для сомнений есть.

— Весьма зыбкая, правда, но все же.

— Да, я все хотел спросить: вы не помните отца Джорджа Пейсона?

Они отрицательно покачали головами. Тото нахмурилась:

— Меня, пожалуй, тогда и в помине не было. Или я только ходить начала.

— А я еще жил в Шотландии или учился в школе.

Ленокс вздохнул:

— Бог с ним. Дело в том… я хочу порыться в газетах, найти все, что писали о его смерти, и думал, не составит ли кто мне компанию, если вас не затруднит, конечно.

— Договорились, — с готовностью ответил Мак-Коннелл. — Слухи о нечистой игре?

— Откровенно говоря, на этот счет всегда оставались сомнения. Я постоянно слышал об убийстве за карточным столом, но, может статься, это миф.

— Ой, Чарлз, — спохватилась Тото, — не хочешь поужинать? Мы только что поели, но еще не пили кофе. Вернее, Томас не пил — мне теперь не полагается.

— Спасибо, нет, мне пора. Я только хотел увидеть вас обоих и убедиться, что ты в добром здравии.

— О, я еще никогда не чувствовала себя такой здоровой и счастливой!

И это настолько соответствовало истине, так отражалось на лицах его друзей, что на мгновение Чарлз и сам стал счастливым, хотя все его помыслы были неотступно связаны с расследуемым делом.

 

ГЛАВА 33

Вскоре подрагивающий кеб уже вез его домой. Бокал вина пришелся бы кстати, и если в окнах леди Джейн есть свет, то, пожалуй, можно заглянуть к ней. Утром будет уже некогда; с утра, не откладывая, он примется за работу. Ну может быть, забежит в книжную лавку — и тут же за работу. Какое бы чтение выбрать на сей раз? Теперь, наверное, что-нибудь современное, что-нибудь из наших дней…

Впрочем, когда кеб въехал на Хэмпден-лейн, от этих убаюкивающих мыслей не осталось и следа. По всей улице горели огни, громоздились экипажи, а на одном крыльце — крыльце леди Джейн! — стояли два полисмена и допрашивали слугу.

— Остановите здесь! — крикнул Чарлз, не глядя всучил кучеру всю имевшуюся мелочь, перекинул дорожную сумку через плечо и бегом пересек двадцать футов, отделявшие его от маленькой полоски тротуара, где вплотную друг к другу стояли дом леди Джейн и его собственный.

Кругом толпился народ, царила суматоха, но он разглядел в толпе мистера Каффенбраса и окликнул его:

— Что случилось?

— Не знаю, — развел руками красный, растерянный Каффенбрас. — В кого-то стреляли, но, по-моему, все живы.

На Ленокса разом нахлынули ужас и облегчение. Конечно, сейчас он все выяснит сам. Только бы Джейн была цела и невредима, не отдавая себе отчета, молился он в глубине души. Сквозь толпу зевак Чарлз пробился к дверям ее дома и тут же испугался еще больше, когда, вглядевшись в полисменов внимательнее, узнал в одном из них инспектора Дженкинса, любезно приславшего ему заключение о смерти Питера Уилсона. «Что здесь делать Дженкинсу, если никто не убит или по крайней мере не ранен?» — лихорадочно гадал он, взбегая по ступенькам.

— Дженкинс! — выдохнул детектив, глядя в открытую дверь за спиной инспектора: во всех комнатах горели лампы, как будто посреди ночи в доме началась паника. — Дженкинс, что случилось?

— Здравствуйте, Ленокс. Да нет, все целы. Один человек ранен, но рана поверхностная.

— Кто? Кого ранили, Дженкинс?

Инспектор заглянул в блокнот.

— Энни, служанку.

— Но что же произошло?

Дженкинс снова посмотрел в записи.

— Дело было так: мужчина, лицо которого было до глаз повязано платком, ворвался в дверь и угрожал горничной, наставив на нее револьвер. Он бросил к ее ногам записку и уже шагнул к дверям, как вдруг револьвер выстрелил. Пуля ударила в каменный выступ над входом, отскочила и рикошетом задела Энни в плечо.

— Девушка его рассмотрела?

— К сожалению, нет.

— Упала в обморок?

— Ничего подобного, напротив, она еще погналась за ним — весьма смелая особа.

— Прошу вас, позвольте мне войти. Джейн — леди Джейн Грей, она дома?

— Вообще-то да, но… — На лице Дженкинса отразилось сомнение.

— Доложите ей, мы старые друзья.

Дженкинс сделал знак констеблю, тот скрылся в комнатах и вскоре вышел со словами:

— Похоже, все в порядке.

Ленокс кивнул, благодаря, и поспешил в дом. Леди Джейн в полном одиночестве сидела на розовой кушетке в гостиной. Он устремился к ней, бросив на пол сумку, и, сев рядом, обнял за плечи.

— Слава Богу, ты цела, — только и вымолвил он.

А она совсем не удивилась, просто прильнула к нему.

— Меня только немножко трясет, а так ничего страшного, — попыталась уверить она.

Только немножко трясет!

— А как Энни?

— Ее повезли к доктору Бруку.

Это был врач с Харли-стрит, к которому и Джейн, и Ленокс обращались в случае надобности.

— Куда ее ранило?

Пуля задела руку, чуть ниже плеча. Я приехала домой, когда Керк уже рассказывал полиции, что произошло, но Энни держалась лучше всех. Сказала, что ей нужен йод — и все.

На этих словах леди Джейн не выдержала и, уткнувшись Леноксу в плечо, разрыдалась.

— Тогда в чем же дело? Почему ты плачешь?

— Ах, Чарлз, почему я не такая же храбрая, как она! Вот, взгляни. — Джейн достала из кармана платья какой-то листок. Пытаясь понять, что к чему, Ленокс перечел его дважды. Там стояло:

Скажите вашему другу, пусть оставит Пейсона мертвецам — или мы вернемся.

 

ГЛАВА 34

— Как вы думаете, Дженкинс, что может Скотланд-Ярд в данном случае? — спросил Ленокс.

Они стояли на улице перед домом, с приезда Ленокса прошло не более получаса. Зеваки уже разбрелись, ручеек пораженных соседей постепенно иссяк, а Керку велели выдать слугам по бокалу бренди. Джейн по-прежнему оставалась в гостиной, но не одна: Чарлз передал ее на попечение только что приехавших Тото и герцогини Марчмейнской.

Дженкинс пробежал по блокноту взглядом.

— Боюсь, крайне мало. У нас на руках одно-единственное весьма невнятное описание — можно судить только о росте и сложении злоумышленника, да и то весьма приблизительно.

— Другими словами, ничего.

— С другой стороны, кто бы ни были люди, убившие Джорджа Пейсона, зря они бросили вызов лондонской полиции. Мы окажем всяческое содействие и вам, и инспектору… — Дженкинс скользнул глазами в блокнот, — Гудсону. После всего, что вы рассказали про общество «Сентябрь», мы глаз не спустим с дома этого Лайсандера, констебль будет докладывать о каждом входящем и выходящем оттуда. И еще потрясем ист-эндские шайки, может, узнаем от них что-нибудь интересное. И такое бывает.

Ленокс сокрушенно покачал головой:

— Жаль, что больше ничего нельзя сделать.

— Конечно, — кивнул Дженкинс. — Но согласитесь, все ведь обошлось.

— Вы правы.

— Кстати, у ваших домов пока тоже подежурят констебли.

— Спасибо. Ваш приезд смягчил последствия, насколько это вообще возможно.

— Счастливо оставаться, Ленокс. Держите меня в курсе, хорошо? Я постараюсь сделать все, чтоб узнать, кто стоит за сегодняшним инцидентом.

После рукопожатия Дженкинс повернулся к своим людям, а Ленокс направился в дом. Да, действия инспектора были безупречны, но мысль о том, что кто-то угрожай обитателям дома леди Джейн — ранил служанку, наконец! — и остался безнаказанным, приводила в бешенство.

К удивлению Ленокса, голоса друзей из гостиной звучали как ни в чем не бывало. Еще в холле он услышал щебетание Тото о ребенке под негромкие шутки Мак-Коннелла и ответный смех Джейн. Хорошо, что они хотят ее развеселить, а еще лучше, что она делает вид, будто ей уже весело. Показалось ли ему (любовь заслонила в тот момент все на свете), или свой испуг Джейн не скрыла только от него? Чарлз все же питал надежду — пусть он смешон даже в собственных глазах, пусть никогда не мнил себя образцом рыцарской доблести времен короля Артура, — что заслужил ее доверие. И что его любовь тому порукой.

— Вижу, у вас все в порядке? — обратился он к Джейн, поскольку Тото, герцогиня и Томас снова вступили в дискуссию об имени Мелори.

— О да, — смеясь, ответила она, украдкой показывая глазами на счастливую чету. — Жизнь на удивление быстро вошла в свое русло, как ты сам можешь убедиться.

— А я говорил с Дженкинсом.

— Правда? — безмятежно переспросила она. — И что же он сказал?

Ленокс смотрел на ее строгое бледно-зеленое платье, на прелестное, без тени тревоги, лицо, на чудесные вьющиеся волосы, гордо поднятую голову и лебединую шею — и боялся, что стук его сердца услышат все.

— Только то, что они постараются разыскать нападавшего и что выставят охрану у наших домов. Но я все равно думаю, что тебе лучше уехать к брату. Что скажешь?

Граф Хотон жил неподалеку от поместья Эдмунда Ленокса. Человек благонамеренный, осмотрительный и уважающий науки, он был, однако, совершенно лишен живости, столь свойственной Джейн; долг и положение он воспринимал чересчур серьезно и этим сильно отличался от сестры.

— Думаю, не стоит. К тому же сейчас я никак не могу уехать из Лондона. И наконец, с какой стати давать им повод для торжества? Я уверена, что этот человек не посмеет вернуться, раз возле дома дежурят констебли.

— Скорее всего нет. Скорее всего так они хотели предупредить меня — за что я еще раз прошу прощения.

— Не ты виноват в том, что мир полон безумцев. И что кто-то убил этого несчастного мальчика в Оксфорде.

— Но я виноват в том, что бесконечно дорожу тобой.

Возникла пауза, во время которой Ленокс и леди Джейн не сводили друг с друга глаз. Трое других собеседников тоже прервали разговор и удивленно смотрели на них. Молчание нарушила Тото:

— Полисмен сказал что-нибудь важное, Чарлз?

— Э-э… да, — с трудом отрывая взгляд от леди Джейн и переводя его на Тото, отвечал Ленокс. — Полиция на несколько дней выставит вокруг дома охрану. А я посоветовал Джейн уехать ненадолго к брату.

— О нет, Джейн, ну пожалуйста, не уезжай из Лондона!

— Придется, если там ей будет безопаснее, — попытался урезонить жену Мак-Коннелл, после чего повернулся к Джейн: — Собственно говоря, ты могла бы ненадолго перебраться к нам, если тебе это по душе. Пока все не уляжется.

— О, вот по-настоящему грандиозная мысль, как сказал бы отец, — пришла в восторг Тото. — Пожалуйста, Джейн, ну пожалуйста! Тебе у нас будет очень хорошо, вот увидишь. Мы там будем совсем одни — ты и я, — потому что Томас все равно весь день смотрит в микроскоп на кальмаров! Будем есть вкусности, и читать романы, и, если захотим, ездить в гости к знакомым!

Услышав, как изображают его жизнь, Мак-Коннелл насупился и одновременно рассмеялся, но в остальном всячески поддержал жену, которая просто светилась от удовольствия.

— А как ты считаешь, Чарлз? — спросила леди Джейн, еще на мгновение оттягивая триумфальную радость Тото.

— Думаю, что идея превосходная. Мне будет спокойнее.

Джейн повернулась к Мак-Коннеллу.

— Так тому и быть. Спасибо. На день или на два.

— Или на неделю, — не сдавалась Тото. — Скажи, что переедешь, по крайней мере на неделю.

— Может, дня на три. Если останусь дольше, люди подумают, что я боюсь жить дома.

— Хорошо, три дня с последующим продолжением. — И Тото обняла Джейн.

— Мак-Коннелл, давай оставим их ненадолго, — предложил Ленокс.

Они вышли на крыльцо. Там уже не было никого, кроме Дженкинса и двух констеблей, несущих дежурство. Дженкинс подошел проститься.

— Держите меня в курсе происходящего, Ленокс, — сказал он.

— Обещаю. Буду посылать вам отчет раз в сутки обо всем, что удастся узнать, или приезжать в Скотланд-Ярд.

— Прекрасно.

— Ты ведь позаботишься о Джейн, правда? — повернулся Ленокс к другу.

— Какой может быть разговор.

— Да-да. Но я хотел поговорить еще об одном. Гарри Арлингтон из военного министерства, вы с ним по-прежнему дружны?

— Да, ты же знаешь.

— Хочу попросить тебя об услуге. Мне нужен доступ к досье одного военного, погибшего двадцать лет назад. Он служил в двенадцатом Суффолкском полку.

— Это имеет какое-то отношение к расследованию?

— Совершенно верно.

— Но довольно косвенное, полагаю?

— Ты судишь по временным показателям? Нет, напротив, думаю, что это напрямую связано с нашим делом.

— Я напишу Гарри сразу же, как приеду домой. Имя военного?

— Джеймс Пейсон.

Недоумение Мак-Коннелла было предсказуемо.

— Отец этого парня? Но при чем тут он?

— Будь он жив, он входил бы сейчас в избранный круг столь малочисленного общества «Сентябрь».

— Напишу сегодня же вечером. Если поедешь в министерство утром, Гарри наверняка уже получит письмо.

— Спасибо, Томас.

— Не за что.

 

ГЛАВА 35

Последние дни погода стояла солнечная, в соответствии с календарным сентябрем, но наутро небо затянуло. Пока Ленокс медленно выбирался из полусна в полудрему, за окном тихо застучал дождь, пробуждая далекие воспоминания о первых днях в школе-пансионе, когда всеми забытый — как ему тогда казалось, — он сидел за письменным столом в своей ученической келье, глядя на барабанящий за окном ливень. Довольно скоро он обрел друзей, но та дождливая осень и чувство брошенности остались в нем навсегда.

События вчерашнего вечера вспоминались теперь как сон: было уже около часа ночи, когда Джейн, Тото и Мак-Коннелл сели в карету. Потом почти до двух он беспокойно ходил по кабинету, но в конце концов лег спать.

Когда Ленокс спустился из спальни, едва пробило девять. Прежде всего он написал несколько писем — одно из них Рози Литтл, — а потом уже перешел в столовую, где ждали глазунья и поджаренный хлеб. Он с наслаждением откусывал теплые, пропитанные сливочным маслом хлебцы и запивал их горячим чаем. Дождь за окном застучал громче, и к концу завтрака уже лило как из ведра. Чарлз решил все же пробежать через улицу до книжной лавки и рискнул сделать это без зонта.

— Ну-ну, — сидевший у печки мистер Каффенбрас поднял глаза от книги, — гляньте-ка, что за мокрый кот к нам забрел. Ной еще не начал загружать ковчег?

— Умоляю, не будем о котах, мистер Каффенбрас. Вы даже представить себе не можете, до чего неприятные ассоциации они у меня вызывают.

— Шумный вчера выдался вечер, а? Счастье еще, что Энни только поцарапало.

— Так вы ее знаете?

— Конечно! Она частенько заходит поболтать или забрать книги, отложенные для леди Грей.

В лавке, мимо уходящих к потолку книжных полок, молчаливо расхаживало несколько посетителей. Один подошел теперь к конторке. Непередаваемая манера держать книгу — непринужденно и в то же время так, будто ничто на свете не заставит его выпустить из рук легкой ноши, — выдавала в нем подлинного библиофила.

— Сколько она стоит, сэр? — с горящими глазами обратился он к хозяину.

Ленокс заглянул через плечо джентльмена и увидел растрепанное, но редкое старое издание — «Искусство физиогномики» Лаватера.

— Три кроны, и вам очень повезло, — улыбнулся Каффенбрас.

Сделка состоялась, и джентльмен покинул лавку.

— Знаете, кто это? — спросил Каффенбрас.

— Нет. Кто же?

— Чарлз Хантли.

— Боюсь, это мне ни о чем не говорит.

— Помните принцессу Амелию?

— Дочь Георга Третьего? Почти ничего о ней не знаю. Она умерла до моего рождения.

Каффенбрас утвердительно кивнул.

— А я тогда был мальчишкой. Ей не позволили выйти замуж за любовь всей ее жизни — Чарлза Фицроя, но у них все равно родился ребенок. Незаконный. Так вот этот незаконнорожденный сын — отец Чарлза Хантли.

— Но в таком случае…

— Вот именно! Он прямой правнук Георга Третьего. Безумного короля Георга. Его держали подальше от Англии, на дипломатической службе в Южной Африке, а теперь он разбогател и вернулся. Во времена вашего дедушки вот была бы шумная история!

— Должно быть, страстный книгочей?

— Вне всякого сомнения. Пока он жил бедно, его дядя — старый принц Адольф, герцог Кембриджский — присылал своего слугу оплачивать его счета.

— Дети у него есть?

— О, подозреваю, что целая дюжина.

Каффенбрас еще немного поразглагольствовал на излюбленную тему — о королевской семье, — после чего Ленокс смог заговорить о книгах. Он попросил какую-нибудь книгу новых авторов и не столь сложную, как Эразм. Каффенбрас тут же выложил перед ним с десяток книг. Несколько минут спустя Чарлз покинул магазин, держа под мышкой новенький томик, на котором красовалось «Феликс Холт, радикал». Роман только что вышел.

Оказалось, что дождь почти перестал, и Ленокс пересек улицу без риска вымокнуть до нитки. Однако на крыльце собственного дома его вновь охватило уныние: у дверей леди Джейн опять стоял высокий сухопарый мужчина в сером сюртуке. Вот уже второй раз! Кто же он? Не из-за него ли глаза леди Джейн полны той тайной грусти?

Когда Чарлз садился в экипаж, чтобы ехать в военное министерство к другу Мак-Коннелла, Гарри Арлингтону, от утренней бодрости не осталось и следа.

Арлингтон встретил Ленокса в веселом расположении духа. Им случалось видеться и раньше, но до обстоятельной беседы дело ни разу не доходило. Крупный, высокий, широкоплечий Арлингтон попал в армию сразу после школы, но не по своей воле, а по приказу отца и впоследствии сделал на этом поприще блестящую карьеру. Три года назад его произвели в генералы, а еще через два года он стал начальником секретариата министерства, главным помощником министра обороны по военным вопросам. Арлингтон подписывал приказы о производстве в полковники, изучал приговоры, вынесенные военными судами, рассматривал заявления о приеме в военную академию Сендхерст, а кроме того, осуществлял надзор над почетным отрядом гвардейцев ее величества — они не только охраняли королеву и участвовали в торжественных церемониях, но — как и триста пятьдесят лет тому назад, когда Генрих Восьмой только создал королевскую гвардию, — несли ежедневную караульную службу. Он называл свою работу рутинной, а на самом деле великолепно справлялся со сложной задачей сидеть на двух креслах: в Парламенте и военном ведомстве. К пятидесяти годам у Гарри Арлингтона было отменное здоровье, пять дочерей и табун прекрасных скакунов в имении. В целом дела его шли прекрасно. В Колдстримский полк он вступил семнадцатилетним юнцом вместе с лучшим другом — Артуром Мак-Коннеллом, приходившимся Томасу Мак-Коннеллу дядей. Артур Мак-Коннелл погиб в Крымскую войну, и с тех пор Арлингтон внимательно следил за судьбой своего «почетного» крестника, как он называл Томаса.

Все в кабинете Арлингтона — и массивный письменный стол, и огромное окно позади него с видом на Уайтхолл — призвано было внушать трепетное почтение. Одну стену украшали королевский флаг Шотландии с геральдическими лилиями и «Юнион Джек», а другую — выполненные в полный рост портреты бывших начальников секретариата. Впрочем, когда Арлингтон пожал Леноксу руку и предложил сигары, обстановка сразу приняла дружеский характер.

— Так, значит, Тото беременна, мистер Ленокс? А вы, как я слышал, будущий крестный? Что ж, мои поздравления, мои поздравления.

— Благодарю вас, генерал. Да, и сдается, они очень счастливы.

— Арлингтон, зовите меня Арлингтон. Кстати, вы, случайно, не родственник Эдмунда Ленокса? Мне доводилось встречаться с ним по работе в Парламенте.

— Он мой брат, — ответил Ленокс, внутренне восхищаясь неприметной на первый взгляд деятельностью Эдмунда в правительстве.

— Прекрасный человек. Итак, к делу. Вот папка, о которой написал мне Томас.

Генерал вытащил из верхнего ящика стола досье, в задумчивости похлопал им по ладони, и лицо его внезапно помрачнело.

— Должен заметить, эта фамилия сейчас очень на слуху.

— Вы об убитом в Оксфорде пареньке?

— О нем, Ленокс, именно о нем.

— Тогда вас не удивит, что мой приезд к вам связан с его смертью. Я по мере сил помогаю полиции в расследовании этого дела.

— Ясно. Какую же связь вы видите между смертью отца мальчика, случившейся… — Арлингтон заглянул в папку, — двадцать лет назад, и с сегодняшним днем?

— Вы слышали что-нибудь про клуб «Сентябрь»? Общество вышедших в отставку офицеров второго батальона двенадцатого Суффолкского полка?

— Признаюсь, нет, не слыхал.

— Это очень маленький клуб. Но его название всплывает почему-то в очень неожиданных местах. Уверен, имя Дэниэла Марана вам хорошо знакомо.

Лицо Арлингтона посуровело.

— Да, уж его-то я знаю. Наши пути не пересекаются, и, полагаю, чем реже я его вижу, тем лучше.

— Он член этого общества. История очень запутанная, в двух словах ее не пересказать, но я считаю, что смерть Джорджа Пейсона как-то связана со смертью его отца, и мне нужно узнать, что в этой папке.

Повернувшись к Леноксу в профиль, Арлингтон устремил взгляд в окно.

— Каждый день в этом кабинете я принимаю решения, которые неразрывно связаны с именем моей страны. С именем королевы.

— Да, — кивнул Ленокс.

— Вы знаете, что отдать вам досье означает нарушить раз и навсегда установленный порядок. У вас нет права доступа к этой папке.

— Понимаю.

Арлингтон снова повернулся к нему.

— Зато ваш брат может затребовать ее у меня на законных основаниях.

Ленокс молчал.

— Правило, которым я руководствуюсь, всегда было и есть — честность. Я связан предписанными мне инструкциями. Я не отступлю от них и сейчас. Но после обеда я отправлю досье моему другу Эдмунду Леноксу.

С этими словами генерал положил папку назад в верхний ящик и кивком дал понять, что разговор на эту тему окончен.

— А теперь… верно ли я слышал: Тото хочет назвать ребенка Мелори?

 

ГЛАВА 36

Вернувшись на Хэмпден-лейн, Ленокс застал интересное зрелище: в его любимом кресле, вытянув ноги к огню, с неувядаемой гвоздикой в петлице сидел Даллингтон и чувствовал себя, по всей видимости, как дома. Он курил, и на лице его играла ухмылка — он читал «Панч».

— Забавно? — поинтересовался Ленокс.

Даллингтон обернулся.

— О! Ваша горничная провела меня сюда. Ничего страшного, надеюсь? И кстати, да, вполне, — тряхнул он журналом. — Что это у вас за посылка?

Ленокс держал под мышкой прямоугольный пакет, завернутый в плотную коричневую бумагу и перевязанный бечевкой.

— А, так, — прозвучал туманный ответ.

— Вот это дар описания — Вордсворт бы умер от зависти! — Ухмылка расплылась теперь до ушей. — Ну да ладно, я не развлекаться пришел.

— Да ну? — Ленокс присел напротив ученика. — Что-то новенькое.

— Я хотел справиться о той служанке, которую ранили.

— А… Все обошлось, лучше и не придумаешь.

— Рад слышать.

— Рана была пустяковая.

— Вас теперь охраняют полисмены. Проводили меня таким взглядом, будто я вернулся на место преступления. И кстати, вы получили мое письмо про Батлера?

— Да, и про второй батальон двенадцатого Суффолкского полка тоже. И то и другое мне невероятно помогло. Сказать по правде, я рад, что вы здесь. Хотел дать вам еще одно задание.

Даллингтон изумленно поднял брови.

— К вашим услугам, как всегда. Пока все шло более или менее хорошо, не так ли?

— Задание, о котором идет речь, гораздо тоньше и подбирается к самой сути дела.

— Позвольте узнать, в чем оно?

— Помните, я рассказывал вам про Лайсандера?

— Еще бы.

— Я предполагаю, что Джорджа Пейсона убил он.

— Что?!

— Да-да. В любом случае он встречался с Пейсоном перед тем, как тот исчез. Кто знает, о чем они говорили.

— Но почему? Где мотив преступления?

И Ленокс выложил цепочку доказательств, связывавших Пейсона-младшего, его отца и общество «Сентябрь».

— Так что, как видите, вы задали тот же вопрос, ответ на который ищем мы с Гудсоном: в чем мотив?

— И что я должен сделать?

— Нужен доскональный отчет о жизни Лайсандера за последнюю неделю — чем подробнее, тем лучше, не бойтесь переусердствовать в мелочах. Я предполагаю, что на выходных он ездил в Оксфорд. Доподлинно известно, что мы с ним встречались два дня назад. Остальное нужно восполнить.

— Полезные советы будут?

— Только один: лучше потерпеть самую унизительную неудачу, чем добиться успеха — и навести Лайсандера на подозрение.

Даллингтон кивнул. На его лице не осталось и тени усмешки, за последние мгновения разговора взгляд преобразился. Ленокс заметил в нем огонек не только любопытства, но и хорошей злости — такое же пламя горело в самом детективе, когда он расследовал подобные дела.

— Я понял.

— Очень на это рассчитываю. Никаких разговоров с челядью и людьми из близкого окружения. Только неоспоримые доказательства. Запись в журнале посещений его клуба… В клубе «Армия и флот» вы, разумеется, не состоите? Я так и думал — что ж, придется найти того, кто состоит. Спрашивайте проводников на оксфордском поезде, поговорите с завсегдатаем Грин-парка, который часами просиживает на аллее, напротив домов Батлера и Лайсандера — вы в курсе, что они живут по соседству?

— Конечно, знаю. А что за завсегдатай Грин-парка?

— Это я образно говорил. Имел в виду: фантазируйте.

Даллингтон кивнул, но уже значительно менее уверенно.

— Хорошо, я понял. Во всяком случае, постараюсь сделать все, что в моих скромных силах.

— Чудесно. Ах да! Посмотрите, что есть о Лайсандере в «Кто есть кто»: семья, где учился… Если у вас нет энциклопедии, то у меня где-то здесь. — Ленокс повернулся к полкам.

— У отца есть, я попрошу.

— Отлично. И помните: прежде всего — осторожность. Интересы дела превыше любого эго — вашего, моего ли. Много ли пользы от того, что мы уличим Лайсандера во лжи, если к тому времени он уже будет подъезжать к Москве?

— Спасибо, Чарлз. Ваше доверие очень много для меня значит.

Говоря, Даллингтон взял со стола свой «Панч», и Ленокс вдруг понял, что стоящий перед ним юный лорд просто мальчишка. Всего пять лет как из школы, а уже законченный неудачник, не оправдавший родительских ожиданий. За дурашливым поведением и скучающим видом пресыщенного денди скрывались чувства куда более искренние. Даллингтон помогал Леноксу совсем недолго, однако за время их совместной работы эти чувства несколько раз прорывались наружу. Не исчезнут ли они — уже другой вопрос.

Даллингтон ушел. Оставшись один, Ленокс разобрал почту — большая часть перекочевала в корзину для бумаг, — а потом подхватил объемистый сверток и пошел к выходу. Через минуту он стоял на пороге дома леди Джейн.

Тучный Керк приветствовал его, как всегда, с важной церемонностью, но тут же добавил:

— К сожалению, ее милости нет дома.

— Я знаю. Мне, собственно, хотелось бы повидать Энни.

Керк едва уловимо приподнял брови.

— Конечно, сэр, — только и сказал он.

— Если, конечно, ей сейчас удобно меня принять.

— Конечно, сэр, я уверен, что удобно.

— Значит, она немного оправилась?

— Да, сэр, вполне.

— Но если она спит…

— Нет, сэр. Она во второй верхней гостиной.

По длинному лестничному пролету (Керк впереди, Ленокс следом) они поднялись в просторную комнату на втором этаже, возможно, несколько блеклую, но изящно обставленную. Как правило, леди Джейн проводила время либо в будуаре, похожем на маленький, вычерченный квадрат света — там она завтракала и отвечала на письма, — либо в хорошо знакомой Леноксу гостиной. Здесь же ему бывать не доводилось. За распахнутой дверью он не сразу увидел у окна Энни, которая с подвязанной рукой неловко восседала на диване-канапе. Она явно не знала, чем заняться, и с любопытством вытянула шею, чтобы узнать, кто вошел. Керк поклонился и оставил их наедине, в душе, вне всяких сомнений, не одобряя происходящее.

Дородную розовощекую Энни, как и многих представительниц ее класса, трудовая жизнь наградила сильными руками и сутулой спиной. На ней был задорный чепчик и простое серое платье.

— Здравствуйте, Энни. Меня зовут Чарлз Ленокс.

Даже в полулежачем положении она попыталась сделать реверанс. Ленокс сел в кресло.

— Мы знакомы, хотя, боюсь, официально друг другу не представлены.

Он, смущаясь, пожал Энни руку и торопливо передал пакет, которым так интересовался Даллингтон.

— Вот, кстати, это вам — скоротать время.

Она нарочито медленно развернула бумагу и заохала над подарками: несколько частей выходившего раз в неделю приключенческого романа с лубочными картинками, женские журналы — тут Ленокс положился на вкус Мэри; а вот расческу с ручкой из слоновой кости и упакованные в вощеную бумагу шоколадные конфеты он купил сам.

— Ох, спасибо, мистер Ленокс! Вы так добры!

— Пустяки — всем нам доводилось болеть, — улыбнулся он ее радости. — Лежишь, а время словно не движется. Знаете, я до сих пор помню, как мама прислала мне такую вот посылку, когда я болел в школе, — и все сразу изменилось.

— И для меня теперь изменится, сэр, я просто уверена.

— По правде сказать, я пришел извиниться, Энни.

— О, мистер Ленокс, — махнула она рукой, — и не думайте об этом.

— Но ведь действительно, если бы не я, ничего бы не случилось. Простите. И пожалуйста, если когда-нибудь я смогу быть вам полезен — только дайте знать, ладно? Мне очень жаль, что это случилось с вами, а не со мной.

— Будет вам, сэр. Как говорит моя хозяйка, остановить безумца никто не в силах. И еще, если честно, — она перешла на шепот, — передохнуть-то я совсем не против. Не подумайте, я не говорю, что пошла бы на это снова, но во всем этом для меня есть и что-то хорошее.

Ленокс рассмеялся:

— Ну, все равно, мне жаль, что так случилось.

Спускаясь по лестнице, Ленокс радовался, что визит закончен. Неловкая миссия. Он хотел бы описать Энни, что у него на душе, объяснить ей, как он виноват, как жалеет, что она подвергалась опасности из-за него. И даже сказать, как ему страшно, что он подставил под удар леди Джейн.

Но это, разумеется, невозможно. Расстояние между ними слишком велико.

Вернувшись домой, Ленокс ответил еще на одно письмо.

Постучала Мэри — обедает ли хозяин дома или в другом месте? — и он решил, что поедет к Эдмунду: Арлингтон, наверное, уже передал папку. Нет, было сказано Мэри, дома он обедать не будет. Вот письмо, которое надо отправить, да, и пусть закладывают экипаж — а до отъезда в Парламент он еще почитает.

 

ГЛАВА 37

Парламент Соединенного Королевства был далек от совершенства, но он менялся к лучшему, и эти перемены происходили фактически на глазах у Ленокса. Чарлз еще помнил, как в 1831 году от печально известного местечка Оулд-Сарум в палату общин было избрано два депутата, несмотря на то немаловажное препятствие, что в Оулд-Саруме проживало всего лишь одиннадцать человек. Парламентская реформа 1832 года лишила Оулд-Сарум и подобные ему места представительства. (Стоит сказать, что в 1831 году город Данвич в Суффолке тоже посылал двух представителей, тогда как на самом деле — парадокс, достойный восхищения, — его буквально не существовало: десятка два избирателей по-прежнему числились на бумаге, но сам город давно смыло рекой.) С реформ, которые дедовское поколение не могло себе даже представить, прошло всего тридцать лет, а количество людей, наделенных избирательным правом, продолжало неуклонно расти; землевладельцы голосовали теперь только один раз, и граф Лонсдейл больше не мог выбирать девять депутатов единолично. Влияние палаты общин заметно выросло — иными словами, народ заговорил со знатью куда решительнее. Это было достижение, сравнимое с принятием Хартии вольностей.

Глядя на знаменитый длинный фасад Вестминстерского дворца над Темзой, Ленокс в сотый раз подумал, что высшее служение для англичанина — работать здесь, руководствуясь честностью, состраданием и любовью к родине. В Бейллиол-колледже друзья прозвали его «оратор» за склонность к длинным страстным речам о гражданских реформах и препонах, возводимых империей. Ни друзья, ни родственники не сомневались, что очень скоро он переступит порог этого здания. Но… ему почти сорок, а заветные двери далеки от него так же, как и двадцать лет назад. Болезненная рана уже почти зарубцевалась. Чарлз примирился со своей профессией, он любил ее. И все же от каждого взгляда на Биг-Бен его сердце наполнялось радостью, а от каждой записи в книге для посетителей Парламента — горечью.

Прямо у входа в зал заседаний палаты общин, Ленокс увидел старшего брата в компании других членов Парламента: они сидели, склонившись друг к другу, и, по всей видимости, обсуждали вопрос, имеющий принципиальную важность для их партии. Что ж, можно и подождать. Заседания начнутся только вечером, а до тех пор в просторных залах стояли тишина и спокойствие. Ленокс чувствовал себя лишним, но через секунду Эдмунд заметил его, обрадованно улыбнулся и, извинившись перед однопартийцами, подошел к брату.

— Чарлз! Как я рад тебя видеть!

Старший брат был очень похож на младшего: высокий, с густой копной каштановых волос, с теми же искорками неподдельного интереса в глазах. Однако если младший отличался стройностью, то годы сельской жизни сделали старшего румяным и грузным.

— Как дела, Эдмунд?

— Неплохо, неплохо.

Они обменялись рукопожатием.

— А выглядишь усталым.

— Да? Наверное, оттого что сидим здесь допоздна. Скучаю по деревенской жизни. А как движется твое оксфордское дело?

— Ты обедаешь в компании?

— Да, но ты ведь к нам присоединишься, верно? Всего несколько человек из министерства торговли и военного министерства — члены нашей партии. Еще Рассел. С некоторыми ты, наверное, знаком.

— Я не помешаю вам работать?

— Нет-нет, что ты! Мы просто беседуем.

Они остановились в длинном вестибюле, откуда виднелась набережная Темзы, а за каждой из многочисленных дверей открывался вход в парламентский улей.

— Тогда я с вами, спасибо, — решил Ленокс, и они отправились дальше, к знаменитому парламентскому ресторану «У Беллами».

Большой стол, за которым собралась компания Эдмунда, стоял в глубине зала, подальше от любопытных глаз. Из двух широких окон открывался вид на быструю серую реку, но никто туда не смотрел. Ленокс поздоровался с Джеймсом Хилари — давний друг был рад его видеть, — а затем Эдмунд познакомил брата с людьми, о которых тот до сих пор только читал в газетах. К ним относились: молодой депутат из Уорикшира, великолепный оратор и защитник бедных Джонатан Брик, говоривший с мелодичным южномидлендским акцентом, а также лорд Рассел — Ленокс немного его знал. Рассел пробыл премьер-министром не больше года и ушел в отставку после неудачной попытки внести билль о реформе: «против» выступила его собственная партия — по мнению Ленокса, самым позорным образом. Так же считала разъяренная толпа в Гайд-парке этим летом.

За обедом присутствовали еще несколько рядовых членов Парламента — их называли «заднескамеечники», — люди, знакомые Леноксу и полезные партии в делах мелких, малоприятных, но чрезвычайно нужных с практической точки зрения. Одним был хозяин мыловаренного завода в Бирмингеме Питер Энтони, а другим — Дональд Лонгстафф, чьи устремления сводились к членству в хороших клубах, к числу которых относился и Парламент. Его коньком была сплетня, а эта монета в политике всегда в ходу.

Либеральной партии сильно не хватало ее основателя — умершего год назад виконта Пальмерстона. Речь шла не только о его политических талантах и невероятной находчивости, но и о личности, способной сплотить вокруг себя либералов. Сам Пальмерстон начинал в партии тори, но пришел к мысли о необходимости иного пути — и сам его проложил. Как оратору, ему не было равных. Никогда Леноксу не забыть, как смело поддержал он революции, прокатившиеся по континенту в 1848 году: его поддержка придала законность действиям восставших в Италии, Франции и Венгрии. В нем жила благородная вера в идею конституционных свобод… Да, либералам не хватало Пальмерстона. Партии не хватало ее талисмана.

А вот лидер партии консерваторов здравствовал. Граф Дерби, нынешний премьер-министр, возглавлял кабинет в третий раз (после многолетнего перерыва), и все понимали, что либеральная партия должна срочно найти политика, который не уступал бы ему в ораторских способностях и дальновидности. Одним из таких политиков мог стать Брик, другим — Хилари, во всяком случае, со временем; а третьим — Уильям Юарт Гладстон, хотя некоторые и считали его взгляды чересчур пуританскими.

— О чем беседа? — спросил Эдмунд, садясь за стол.

Все почтительно ждали, что ответит Рассел. Но он молчал. Тогда заговорил Брик:

— О наших вечных бедах: козни Дерби, речь Гладстона вчера вечером.

Хилари подхватил:

— Дерби, кажется, задумал украсть билль о реформе, я хочу сказать — ваш билль, лорд Рассел. Вы слышали его речь на прошлой неделе? Пусть и в завуалированной форме, но он говорил о расширении общего избирательного права.

— Похоже на то, — кивнул Эдмунд.

Эдмунда слушали иначе, чем лорда Рассела: не из почтительности, а из неподдельного интереса к личности, чье мнение уважают. Замечание Хилари сразу подхватили и подвергли бурному обсуждению. Даже Рассел проронил:

— Что ж, если у него получится — тем лучше.

Все горячо закивали, а через минуту начали возражать. Два или три раза Ленокс позволил себе выступить с уверенной тирадой — и заметил одобрение в глазах Брика. Они распили три бутылки кларета, что не могло не создать дружеской атмосферы за столом. Когда пришло время расходиться, у всех было чувство, что они договорились — непонятно, правда, о чем, но о чем-то очень важном. Несмотря на некоторую растерянность, Ленокс понял: говорят на языке подтекста, а его нетрудно будет освоить.

— Ну, что ты обо всем этом скажешь? — спросил Эдмунд, ведя брата по бесконечному коридору в свой офис.

— Вы договорились о чем-нибудь? Конкретном?

— Бог мой, нет, конечно, нет! Мы только начали обсуждать билль о реформе, который, наверное, внесут в будущем году. Нужно было узнать мнение Рассела на этот счет.

— По-моему, он и бровью не повел.

— Очень правильно с его стороны.

Навстречу им быстро шел невысокий темноволосый мужчина. Эдмунд поздоровался.

— Ах да, здравствуйте, Эдмунд. Извините, нет времени… У меня важное… Важные дела, одним словом. Извините еще раз.

— Не за что, — ответил Эдмунд, и незнакомец понесся дальше.

— Кто это? — спросил Ленокс.

— Дэниэл Маран.

— Что?! Встретить его лично… какое странное совпадение.

— Вообще-то ничего странного. Он является на каждом шагу как привидение, Парламент для него тесноват. Уж раз в день я его точно вижу. Но почему ты так удивлен?

— Возможно, он замешан в деле, которое я веду.

— Не может быть! Как?

Ленокс вкратце рассказал брату о «Сентябре», Уилсоне, Батлере, Лайсандере, о происшествии в поместье Марана, в результате чего погиб Уилсон. Упомянул о том, что приехал не просто так, а взглянуть на папку, которую должен был переслать Арлингтон, и напомнил о Джеймсе Пейсоне.

— Очень странно, — озабоченно нахмурился Эдмунд. — Маран и все, что ты сказал.

— Да? Почему?

— Могу поклясться… Да, совершенно точно могу сказать, что как раз на днях, когда я хотел с ним поговорить, он принимал этого самого Лайсандера.

— Что ты говоришь? — Ленокс напряженно слушал.

— Я сунулся к нему в офис — хотел кое-что узнать, — со мной, кстати, был Джеймс Хилари, а Маран сказал, что занят, и представил нас Лайсандеру — но как-то наспех.

— Эдмунд, припомни, когда это произошло?

— М-м… в прошлый… в прошлый четверг? Да, думаю, так.

— А зачем ты хотел видеть Марана?

— Да пустяки, мне дали небольшое поручение — ничего серьезного. Несколько вопросов военного снабжения. Какие-то непонятные расходы, но, конечно, все выяснится. Так все-таки, Чарлз, что там с Лайсандером?

Мысли Ленокса перескакивали с одного на другое, и отвечал он невпопад. Когда они наконец пришли в маленький, заваленный бумагами офис, детектив тут же присел и что-то записал в блокнот. Только после этого он потянулся за досье Джеймса Пейсона, которое лежало на столе Эдмунда. Тонкая папка, на вид никак не связанная с делом. Ленокс попытался извлечь из глубин памяти что-нибудь о тех днях, когда Джордж Пейсон только-только женился, но на ум ничего не приходило. Он открыл папку, предчувствуя разочарование и в то же время надеясь на чудо. После обычных приветствий врач второго батальона писал:

В лагере уже поползли слухи, доходящие порой до нелепицы, о том, как погиб капитан Пейсон… Комиссия пришла к выводу, что пока идет повторное расследование обстоятельств гибели капитана Пейсона, слухи пресекать не следует, поскольку, во-первых, мы уверены, что капитан не был убит противником, а во-вторых, не исключаем инсценировку, цель которой — представить его смерть как самоубийство… Каковы бы ни были окончательные выводы комиссии, смерть капитана Пейсона не делает чести двенадцатому полку или второму батальону, посему мы считаем, что должны быть приняты все меры для сокрытия истинных причин его гибели, дабы поддержать боевой дух… Далее предлагаем ознакомиться с начальными выводами следствия…

Ниже во всех подробностях описывалась рана Пейсона, и каким образом она могла быть нанесена. Быстро пробежав глазами эту часть, Ленокс перешел к приложению, написанному той же рукой.

В результате серьезного расследования мы должны признать, что наша исходная гипотеза не подтвердилась, и капитан Пейсон действительно покончил с собой… Хотя угол, под которым вошла пуля, довольно необычен, его нельзя назвать невероятным… что же касается ран на лице и груди покойного, то они безусловно оставлены животным, что неудивительно, если учесть, до какого истощения доведены местные домашние животные… Идущий от трупа запах аниса свидетельствует, что останки нашли собаки… и, принимая во внимание тот факт, что Пейсон отправился на прогулку один, хотя это совсем не входило в его привычки, мы вынуждены поверить, что он совершил заранее обдуманное самоубийство…

Ленокс еще раз перечитал отчет. Брат сидел у окна, вытряхивая на улицу пепел из трубки. В комнату дул холодный ветер, но Ленокса бросило в жар. Подумать только: отчет двадцатилетней давности о самоубийстве Джеймса Пейсона как две капли воды похож на заключение о самоубийстве Питера Уилсона, сделанное недавно Мак-Коннеллом. Два человека, входившие в узкий круг офицеров одного и того же батальона, погибли при весьма схожих туманных обстоятельствах — и это случайность? Конечно же, нет! Разумеется, нет!

Но и это еще не все. Волосы вставали дыбом, стоило Леноксу подумать, что Джеймс и Джордж Пейсоны погибли одинаково: их тела найдены под открытым небом, были истерзаны животными, жизнь обоих оборвалась в двадцать лет.

— Черт бы побрал это общество, — пробормотал Ленокс. — Эдмунд, взять папку с собой мне, полагаю, нельзя?

Они оба видели надпись, сделанную Арлингтоном: «Собственность правительства. Не выносить из здания».

— Думаю, не стоит, Чарлз. Отвратительная ситуация, но… Дело настолько важное?

Ленокс замахал руками:

— Что ты, конечно, я понимаю. Давай сделаем так: ты не против, если Мак-Коннелл приедет и посмотрит ее у тебя?

— Отнюдь, при условии, что он приедет сегодня.

— Тогда я немедленно его пришлю. Сам возвращаться не буду. Спасибо большое за обед, Эдмунд. Увидимся, как только доведу это дело до конца, хорошо?

— Договорились. Может, объяснишь, в чем суть?

— Хотел бы я знать, — хватая пальто и устремляясь к выходу, пробормотал Ленокс.

 

ГЛАВА 38

Еще на подножке экипажа Ленокс услышал игру на фортепиано и чистый мелодичный голос.

Пела и играла Тото. В музыке была она вся: порывистая, несерьезная, великодушная, пылкая. Он не сразу решился прервать ее игру, проклиная свой несвоевременный приезд, но — что делать — завтра папки в кабинете Эдмунда уже не будет.

— Чарлз! — воскликнула она. — Видишь, как легкомысленно мы проводим время!

— Ребенок слышит чудесные звуки, и ему это на пользу. А где Джейн?

Тото состроила сердитую гримасу.

— Вот именно, где она? Загадочная как сфинкс и все время в разъездах. Надо бы приковать ее цепями к пианино. А как твое дело?

Ленокс обернулся к Мак-Коннеллу.

— Вообще-то я здесь из-за него. Ты не мог бы съездить в офис моего брата, чтобы ознакомиться с одним документом?

Просьба явно огорчила Тото, но Мак-Коннелл кивнул:

— Конечно. Что за бумаги?

Ленокс вкратце рассказал о странных совпадениях в гибели Уилсона и Пейсона.

— Но до конца я не уверен, мне хотелось бы знать твое мнение.

— Поеду прямо сейчас.

— Ты меня очень обяжешь. Мне тоже пора, давай я тебя подвезу.

— Прекрасно.

Уже в экипаже Ленокс добавил:

— И спасибо еще раз, что написал Арлингтону. Он решил сделать так, чтобы досье попало ко мне официально, а не частным порядком. Очень предусмотрительно, на мой взгляд.

— Не стоит благодарности, Чарлз. Как тебе Арлингтон?

— Очень понравился. Ничего не скрывает. Говорит что думает.

Через несколько минут они доехали до Вестминстерского аббатства, и Ленокс спросил, прощаясь:

— Может, заедешь ко мне потом?

— Хорошо. Раз ты говоришь, документ совсем короткий, значит, буду у тебя через полчаса.

— Жду тебя.

Дома, проверяя почту, Ленокс заметил конверт от Грэхема — тот прислал отчет о действиях Хетча за последнее время. Грэхем писал:

Мистер Ленокс, после Вашего отъезда, как Вы и просили, я не спускал глаз с профессора Джона Хетча. С сожалением сообщаю, что ничего выходящего за рамки законности он не совершал; его распорядок дня крайне однообразен: места, где он бывает, ограничиваются кабинетами Линкольн-колледжа, лабораторией и лекционным залом. Я продолжаю наблюдения, но надежд на существенные перемены крайне мало. Если других указаний не будет, завтра я вернусь в Лондон.

Конечно же, Грэхему лучше вернуться. Ленокс сокрушенно вздохнул: если за убийством Джорджа Пейсона стоит Лайсандер и общество «Сентябрь», то какого же черта! Что такого знает, но не говорит Хетч? И где, в конце концов, Билл Дабни?

Гудсон тоже прислал несколько строчек, но, несмотря на краткость, его новости были самыми обнадеживающими за последние несколько дней.

Нашли место разбивки маленького лагеря, почти у самого луга, ярдах в ста к югу, в густой роще. По всем признакам, стоянка покинута несколько дней назад. Обнаружено: остатки еды, прядь ярко-рыжих волос и широкая ровная полоска пепла. Подумал, последние пункты могут Вас заинтересовать. Сообщите, есть ли что-нибудь новое? След Кентербери мы потеряли, и от Дабни ни слуху ни духу. Гудсон.

Ленокс не успел еще хорошенько все обдумать, как услышал стук в дверь: приехал Мак-Коннелл.

На докторе сухой нитки не было. Смущенно улыбаясь, он показал рукой на поднос с чайником.

— Как думаешь, можно мне тоже чашечку? В данный момент для меня нет ничего лучше горячего чая.

Подоспела Мэри с полотенцем, и после определенных усилий доктор перестал напоминать промокшего щенка.

— Садись к огню, — пригласил его Ленокс. — Тебе с молоком, но без сахара, да?

— Правильно.

Ленокс убрал стопку книг с обычно ненужного второго кресла, и друзья устроились друг напротив друга.

— Так я не ошибся? Я имею в виду досье.

— О нет, — уверил его Мак-Коннелл, доставая из кармана фляжку и с хитрой улыбкой делая глоток. — Ты абсолютно прав. Двух мнений быть не может. Разве что в полку проводились учения по отработке общих навыков самоубийства. Но если это не так — и Джордж Пейсон, и Питер Уилсон были убиты.

Ленокс знал, к какому выводу придет доктор, но все равно содрогнулся.

— Убиты?

— Ясно как день. К тебе я заехал первым, а после хочу встретиться со следователем, проводившим дознание по делу Уилсона. Интересно, что скажет он.

— Если можно, повремени с этим. Чуть-чуть.

— Почему.

— Еще день-два — от силы неделю, — и спрашивай кого угодно, а сейчас мне меньше всего хочется, чтобы следователь снова вызывал Дэниэла Марана и остальных членов чертова общества, устанавливал, где каждый из них находился в тот уик-энд, а главное — расспрашивал о Джордже Пейсоне.

Мак-Коннелл кивнул:

— Да, ты прав. Господи, до чего зловещая картина складывается.

— Вот именно — зловещая.

— Новостей из Оксфорда пока нет?

— Есть. Им удалось найти место неподалеку от луга Крайст-Черч, где прятались Пейсон и Дабни.

Ленокс протянул другу письмо Гудсона.

— Все весьма убедительно и в то же время лишено всякой логики. Какое дело «Сентябрю», что двадцать лет спустя сын Джеймса Пейсона изучает историю, сидя в безобидном колледже? Ведь дело именно в Пейсоне, не так ли? Его убили, он связующее звено, к нему в Оксфорд приезжал Лайсандер. И однако, однако…

— Скоро все прояснится, вот увидишь, — подбодрил Мак-Коннелл, возвращая письмо.

— Полагаю, ты прав. Кстати, как там Джейн? Держится?

— Когда стреляют в твою горничную — кто угодно выйдет из равновесия, но Джейн, надо сказать, держится замечательно.

Они поговорили еще немного, затем Мак-Коннелл поднялся и сказал, что ему пора. Ленокс видел, что он торопится домой, к жене, которая ждет ребенка, — и завидовал ему.

— Извини, что вытащил тебя из дома, но из кабинета Эдмунда папку нельзя было…

— Нет-нет, перестань, я очень рад, что эти документы попали мне в руки. Самый замысловатый способ убийства из всех, что я знаю. И кстати, что ты думаешь о недостающей странице? В досье Пейсона, я хочу сказать.

— Какой недостающей странице?

Мак-Коннелл уже стоял в дверях, но при этих словах резко повернулся к Леноксу.

— Ты же не мог не заметить, что в папке Пейсона была третья страница. В папке из военного министерства, вернее.

— Признаюсь, я не заметил.

— Ну так вот: после бесполезного потока слов на первой странице внизу стояло 1/3, на второй значилось 2/3… Наверное, я просто привык к такой нумерации, когда у меня еще была врачебная практика…

— Непростительная небрежность с моей стороны, — с досадой сказал Ленокс. — А по-твоему, что там могло быть?

— Да все, что угодно, — может, ничего не значащее приложение, может, разгадка тайны. Кто знает? Только если бы это приложение ничего не значило, с чего бы оно исчезло?

 

ГЛАВА 39

Вечером, в восемь сорок пять, на Леноксе был фрак, белый галстук-бабочка, запонки с буквами SPQR, черный жилет и в довершение — черные туфли из лакированной кожи, до блеска начищенные мальчишкой, который приходил раз в неделю. Суда на всех парах неслись в Новый Свет, коммерсанты придирчиво отбирали товар на фабриках Йоркшира, укладчики, звеня молотками, вгоняли костыли, и железные дороги становились все длиннее, чтобы сегодня вечером в центре мироздания — Лондоне — Ленокс стоял у зеркала, готовясь к выходу в свет. Но к стыду ли его или к чести — ни о чем подобном он не думал.

Костяшкой указательного пальца он в последний раз постучал по галстуку-бабочке и легко сбежал вниз. Перед домом уже виднелся заложенный экипаж, но Ленокс вопреки обыкновению не заторопился; он еще раз просмотрел бумаги, аккуратной стопкой лежавшие на столе, спрятал их в коричневый кожаный портфель, облачился в макинтош и только тогда, напутствуемый Мэри, вышел. Случай был особенный.

Члены общества «SPQR», что означало «Сенат и народ Рима», собирались в клубе «Будлз» в просторной зале с окнами на обе стороны. Встречи происходили раз в два месяца, иногда реже, но никогда чаше. Из семи или восьми клубов, к которым принадлежал Ленокс, «Будлз» считался самым престижным, но в нем Чарлз бывал реже всего. Основал этот клуб предок Ленокса, бывший в начале восемнадцатого века премьер-министром Великобритании, маркиз Ленсдаун. Теперь в «Будлз» собирались люди не столь заметные, как в прежние времена, когда Красавчик Бруммель заключал здесь последнее пари перед бегством во Францию, а герцог Веллингтон ужинал в компании двух-трех избранных друзей, надежно защищенный от докучного внимания восторженных толп. Местоположению клуба можно было позавидовать: Сент-Джеймс-стрит, двадцать восемь, — и попасть туда было непросто. Дни, когда клуб из демократической причуды назвали в честь всеми любимого официанта, остались в далеком прошлом.

— Мистер Ленокс, — приветствовал его на пороге Тимоти Квечес, сам по себе достопримечательность, и широко распахнул дверь.

— Спасибо, Кворум! — Почему-то к швейцару прилипло это имя. — Я первый?

— Последний, сэр, за исключением одного.

По особому ударению на слове «одного», Ленокс понял, о ком идет речь. Перескакивая через две ступеньки, он взбежал на второй этаж и с улыбкой открыл дверь в хорошо знакомую комнату, где за круглым столом сидели пятеро.

— Ждем седьмого, как поведал Кворум?

Все поднялись ему навстречу, окружили и, улыбаясь, по очереди пожали руку. Одних Ленокс встречал только здесь, с другими виделся почти каждый день, но все без исключения были его близкими друзьями. К любому из них он мог в любой момент прийти за пониманием и поддержкой. В клуб входили семеро: сам Ленокс; принятый по его рекомендации молодой Джеймс Хилари, член Парламента, пришедший сегодня на свое третье собрание; сэр Джон Бичем, лишь немногим старше Хилари, инженер, подающий огромные надежды ученик Изамбарда Брюнеля; Томас Уэфт — добрый, застенчивый, бедный и очень одаренный (к чести общества, доходное место в управлении военно-морских сил выхлопотал для него член «SPQR»); лорд Хеллам — изобретатель и ученый с властным характером, многим внушавшим ужас (по его рекомендации Мак-Коннелла приняли в Королевское общество); шестой — Френсис Чарлз Гастингс Рассел, представитель либеральной партии и член Парламента от Бедфордшира, специалист по сельскому хозяйству, потомок основателя SPQR, будущий девятый герцог Бедфордский.

Десять минут спустя пришел седьмой член клуба: Эдвард, принц Уэльский, наследник английского престола. Хотя интерес к античности возник у него позже — а членов «SPQR» объединяла любовь к римской истории, — он ревностно занимался в колледже Крайст-Черч, а кроме того, дружил с Френсисом Расселом. То, что по знаниям принц уступал всем присутствующим, не имело значения: перед ним открывались любые двери, как бы плотно ни были они закрыты для денежного мешка или человека, облеченного властью — но властью обычной. Несмотря на искреннюю доброжелательность, Эдвард сохранял едва заметную дистанцию. Других интеллектуальных занятий в его жизни не было: остальное время он, несмотря на свой брак с принцессой Александрой, веселился в обществе женщин и друзей.

— Марий, — обратился к принцу будущий герцог и первым пожал ему руку.

Одно из незыблемых правил «SPQR» гласило: имена несущественны. В эти несколько часов Уэфт и принц — Аврелий и Марий — пожимали друг другу руки как равный равному. Ленокса здесь звали Юлий, и когда принц подошел к нему, царственные губы шевельнулись:

— Итак, Юлий, как движется оксфордское дело?

— Неплохо, — опешив на мгновение, сказал Ленокс.

— От всей души желаю удачи. Это все-таки Англия…

Они начали встречу ритуальным бокалом вина с медом — римским напитком, который шеф-повар «Будлз» готовил заранее. Рассел произнес традиционные слова:

— Джентльмены, рад снова приветствовать вас в нашем маленьком клубе! Сегодня вечером мы чествуем давно ушедших в небытие за ту радость и мудрость, которые они внесли в нашу короткую жизнь. Выпей со мной сейчас и будь моим другом вечно!

На ужин подавали суп, рыбу, стейк и, наконец, знаменитый апельсиновый десерт «Будлз», сочетавший бисквит, апельсины, лимоны и взбитые сливки, — с бокалом шампанского это было восхитительно. Предмет их общего интереса за столом старались не затрагивать — главные темы полагалось обсуждать после застолья. Пока же говорили о политике, лошадях, общих знакомых, охоте и крикете, о книгах и жизни присутствующих. За десертом каждому надлежало высказать похвалу и восхищение в адрес сидящего слева. Кратко, искренне и остроумно говорил Ленокс об инженере Бичеме, а сам выслушал панегирик от Уэфта.

Но вот пришел долгожданный час — час бренди. Чувствуя свою почетную миссию, расстегнув манжеты и удовлетворенно вздыхая, они пригубили славный напиток, сопровождаемый славной речью. Сегодня был черед Уэфта, и молодой эрудит в красках и образах поведал им о роли сплетни во втором заговоре Катилины (Уэфт был большой поклонник Цицерона). Речь заслужила бурные аплодисменты и столь же бурное обсуждение. Даже принца заинтересовала небольшая деталь в истории сената, и все отметили безусловную уместность его вопроса. Ленокс поспорил с Уэфтом о переводе одной строчки из Саллюстия, и присутствующие в целом приняли его сторону, хотя Уэфт остался при своем мнении.

Хеллам достал приобретенную им на аукционе чрезвычайно редкую римскую монету и открыл повестку дня заявлением, что дарит ее обществу «SPQR». Последовала череда тостов, подарок встретили с большим воодушевлением.

— Серебряная дидрахма с изображением императора Клавдия, — авторитетно заявил Хеллам (он считался знатоком в таких вещах). — Видите, край неровный, а вот — Клавдий на квадриге. Мои гости из сорок шестого года нашей эры. Редчайшая из античных монет.

— Где же мы будем ее хранить? — спросил Хилари.

— Если дворец для этих целей подойдет, я могу взять на себя ее хранение и доставку. Буду привозить на каждое собрание, — предложил принц, с достоинством повернув к нему голову.

Никто не возразил, хотя Хеллам заметно пал духом: по правде сказать, они много и с энтузиазмом обсуждали возможную коллекцию «SPQR», и основной спор разгорелся из-за места: Оксфорд или Кембридж — где будет храниться пока еще не существующий архив.

Потом Рассел внес предложение ограничить число единовременных членов общества восемью, сделав исключение лишь в том случае, если наследник кого-нибудь из присутствующих — сын или внук — продемонстрирует интерес к римской истории и необходимые знания, чтобы быть принятым в союз.

Тут мнения разделились. Фракция в составе Ленокса, Хилари и Бичема предлагала повысить квоту до, скажем, двенадцати (но ни в коей мере не делать выполнение квоты обязательным). «Что, если появится сразу два достойных кандидата?» — говорили они. Рассел настаивал на том, что психологическая совместимость важна ничуть не меньше, чем знания, и что стань союз больше, узы дружбы, которыми все они так дорожат, ослабнут. Принц, Хеллам и Уэфт разделяли обе точки зрения, однако Уэфт склонялся к позиции Рассела, Хеллам — к противоположной, а принц решил воздержаться. Рассел, который рассчитывал на то, что решение будет принято единогласно, сперва досадовал, затем смирился и пошел на компромисс, приняв за максимум девять человек. Число определилось после того, как все признали, что найти трех достойных кандидатов им не удастся за всю жизнь. Впрочем, добавил Уэфт, у них и сейчас ни одного подходящего кандидата на примете нет, да и в ближайшем будущем вопрос вряд ли возникнет. Зато все остались довольны дискуссией, затянувшейся на еще один бокал бренди, и о потраченном времени никто не сожалел.

Заключительное слово сегодня произносил Ленокс. Это право давалось каждому по очереди. Вообще-то речь представляла собой не что иное, как тост за продолжение взаимной дружбы. Ленокс вынул и положил перед собой листок бумаги из коричневой папки.

— Джентльмены, — сказал он, — каждые два месяца мы встречаемся здесь, чтобы восславить любимую нами античность. Да позволено мне будет назвать эти шесть вечеров счастливейшими в году. Чтение древних авторов — Вергилия, Полибия, Тацита, Овидия — для меня занятие ежедневное и, стало быть, не редкость. Редкость — оживленные умные беседы с близкими по духу людьми. Редкость — наша непринужденность в краткие часы общения. Редкость — это счастливая возможность, дарованная нам. Как заметил еще Марк Аврелий, жизнь скоротечна, но она сама по себе — счастье и везение. Поднимем же бокалы за то, что наши скоротечные часы осеняет дух веселья и дружбы!

Раздавшиеся аплодисменты означали торжественное, твердое и неподдельное одобрение — все подняли бокалы. Во мраке ночного города маленькое окно их комнаты светилось, как огонь маяка.

 

ГЛАВА 40

Соучредитель общества «Сентябрь», уволенный в запас из второго батальона двенадцатого Суффолкского полка, недавно скончавшийся майор Питер Уилсон — каким он был?

На следующее утро снова шел дождь, и поздно вставший Ленокс в шлафроке и комнатных туфлях занял привычное для раздумий место — у камина. Он пил чай и вспоминал странную и на первый взгляд бессмысленную смерть Уилсона. Тот ведь наверняка получал хороший пенсион, безусловно, гордился прекрасной карьерой и мог радоваться жизни в кругу — предположительно — близких друзей. Чем дольше Ленокс размышлял о самоубийстве, тем меньше в него верил.

После завтрака, облачившись в синий утренний сюртук, он отправился пешком по Парк-лейн: решил нанести визит разговорчивому швейцару, служившему в обществе «Сентябрь» и клубе «Библиус» одновременно.

В противный, мелко моросящий дождь дома по сторонам Сент-Джеймсского парка казались серыми, тоскливыми и — даже если в окнах виднелся тусклый свет — безлюдными. Улицы заволакивал туман. Не успел Ленокс дойти до берега Темзы, как белая пелена сгустилась, а еще через несколько шагов стала почти непроницаема. Вплотную подойдя к массивному зданию на Карлтон-Гардене, под крышей которого соседствовали оба клуба, Ленокс разглядел в дверях незнакомого пожилого швейцара.

— Добрый день, я рассчитывал увидеть здесь Томаса Хеллоуэла.

— Он заступит через полчаса, сэр.

— Вот как? Жаль! А не знаете ли вы, где он сейчас?

— Скорее всего завтракает в ближайшем пабе, сэр.

— Не подскажете, в каком именно?

— В «Королевском дубе», сэр, это прямо по переулку.

— Благодарю вас.

Не только этот, но и множество других пабов в Англии назывались «Королевский дуб» в честь дуба в Шропшире, в дупле которого Карл Второй прятался от войск республиканской армии после сражения, закончившего Гражданскую войну. Паб был заурядный: низко свисавшие лампы вечно покачивались, в трепещущем свете оплывающих свечей все казалось землистым: и отделанная желтой латунью стойка, и закопченные деревянные столы. Ленокс нашел Хеллоуэла рядом с баром; боясь испачкать отутюженный костюм, швейцар расправил на груди салфетку и, прихлебывая из кружки кофе, уплетал яичницу с ветчиной. От еды он оторвался только тогда, когда бармен с пышными, мокрыми от пива усами спросил у Ленокса, что тот будет пить.

— Полпинты легкого пива, раз на то пошло, — сказал детектив, кладя мелочь на прилавок.

— Мистер Ленокс? — в замешательстве пробормотал Хеллоуэл.

— Совершенно верно. Надеюсь, вы не против побеседовать?

— Ни в коей мере… Только я больше ничего не знаю об убийстве, а то бы сам вас сыскал.

— Дело как раз в том, что я сам кое-что выяснил и хотел бы задать вам несколько вопросов.

Швейцар посмотрел на него с сомнением.

— Я не обвиняю никого из ваших работодателей. Просто хочу узнать о них побольше, понимаете? Цель-то у нас общая — и у членов клуба, и у меня, и у вас. Вы же их хорошо знаете, правда? Они ревностно оберегают свой мир, не хотят никого туда впускать, верно?

Хеллоуэл закивал с видом знатока:

— Точно сказано, так оно и есть.

— Может уйти много времени, прежде чем они осознают, что мы заодно.

Снова кивок. Ленокс понял, что надо ковать железо, пока горячо, и задал следующий вопрос:

— Том, мне бы хотелось побольше узнать о Питере Уилсоне.

— Майор Уилсон? Совсем неплохой был старик, заправский вояка — ну, знаете, любил порядок и все такое.

— А с остальными он ладил?

— Вы про тех, кто в обществе?

— Да.

— Вроде бы да. Они были большие приятели с Алленом — ну, для нас-то он, конечно, «лейтенант Аллен».

— Завсегдатай?

— Да нет, не то чтобы, но всякий раз заходил с майором.

— А не могли бы вы назвать завсегдатаев?

— Ну, их всего семь-восемь.

— Майор Батлер? Капитан Лайсандер?

— Они точно.

— Майор Уилсон?

— Не так, как они, раза в два реже. Но на собрания они все приходили.

— На собрания?

— Они проводят встречи каждый месяц, и не бывает такого, чтобы кворум — а это у них три четверти всех участников — не собрался. Нам тогда приходится работать допоздна. Зато в сентябре во время такой встречи у нас выходной.

— Она уже прошла? Сентябрьская встреча?

Хеллоуэл покачал головой:

— Раньше понедельника не случится. Жду не дождусь свободного вечерка.

— А что еще вы знаете об этих собраниях?

— Ничего. Если не считать того, что от клуба «Библиус» там тоже никто не присутствует. Впрочем, это взаимно: в июне на собрании «Библиуса» нет никого из «Сентября». Только вот тогда швейцары обязаны оставаться.

— А повар, лакеи? Они работают во время сентябрьской встречи?

— Нет, сэр. Там прислуживает только ординарец, он прошел с ними всю военную кампанию. Рядовой, кажется, во всяком случае, мы его зовем «рядовой Дав».

— Значит, во время сентябрьского собрания он там?

— Э, да он всегда там. Живет в мансарде.

Ленокс решил зайти с другой стороны:

— Так, говорите, славный был человек майор Уилсон? Приветливее, чем Лайсандер, или, скажем, Батлер?

— Да, пожалуй, так, сэр.

— А случалось ему быть не в духе?

— Что вы, сэр, напротив: вот он всегда мог подбодрить. Скажет чего про погоду или новости из светской хроники… приятно скоротать пару минут в такой беседе. Я очень жалел, что его не стало.

«Природная сметка и прыть явно пропадали даром на посту швейцара. В парне погиб отличный шпион», — подумал Ленокс.

— Что, если мы еще встретимся, Томас? Вы не представляете, как помогли мне.

Собеседник осторожно кивнул:

— Я не против.

— Обычно в это время вы здесь?

— Как правило.

— Вот и хорошо. Просто замечательно. И пусть ваш завтрак будет за мой счет, это наименьшее, что я могу для вас сделать.

Еще несколько монет исчезли в широкой руке бармена. Ленокс, кивнув Хеллоуэлу на прощание, пробрался между столов, мимо уткнувшихся в кружки посетителей, к выходу. После удушья прокуренного паба влажный белесый воздух вдыхался почти с наслаждением.

Домой он пришел вымокший до нитки; Мэри, увидев, в каком состоянии сюртук и обувь, разохалась, заставила хозяина сесть поближе к камину и принесла горячего вина — но после первого глотка он отставил бокал. Огонь весело трещал в камине, и мысли Ленокса снова вернулись к расследованию: они словно шли по замкнутому кругу и не могли попасть к заветному центру, где крылись ответы на все вопросы. Неужели все просто и дело в шраме на шее, и тогда Лайсандер — это Джеффри Кентербери, а Кентербери и есть убийца? Но что нужно этим людям? Они припеваючи живут на военный пенсион — явление само по себе необычное, но еще необычнее то, что их расходы выходят далеко за рамки этого пенсиона. (Надо ли говорить, что Грин-парк-террас — район привилегированный и дорогостоящий?)

Близился полдень. Ленокс собрался почитать, но только открыл «Феликса Холта», как кто-то постучал во входную дверь. Мэри пошла открывать, затем до слуха донесся приглушенный диалог. Слов было не разобрать, однако тревога и настойчивость посетителя заставили Ленокса встать с кресла. Думая, не выйти ли ему, он пытался уловить, о чем говорят в прихожей, но тут Мэри распахнула двойные двери библиотеки, и глазам детектива предстал друг Джорджа Пейсона и сосед Билла Дабни по комнате — Том Стамп.

— Том, что случилось? Садитесь, садитесь!

Молодой человек, бледный и удрученный, почти в отчаянии вымолвил:

— Мистер Ленокс, мне не к кому обратиться, кроме вас.

Он остановился, переводя дух, как будто за ним гнались.

— Мне кажется, меня хотят убить… Не знаю кто, но теперь они охотятся за мной.

— Почему вы так решили?

— Взгляните.

Стамп вытащил из кармана карточку общества «Сентябрь».

— Переверните, — объяснил он.

На обратной стороне стояло: «Кому ты доверяешь?»

 

ГЛАВА 41

— Почерк вам знаком? — спросил Ленокс, но тут же изменил вопрос: — Понятно, что нет. Позвольте, я спрошу иначе: не думаете ли вы, что автор записки пытался изменить почерк?

С того момента как Стамп появился в комнате, прошло несколько минут. Мэри успела поставить перед молодым человеком бокал бренди и пыльную бутылку, а тот все сидел, забившись в кресло у камина. Мертвенно-бледный, вконец измученный юноша совсем не походил на неунывающего школяра, который несколько дней назад беседовал с Леноксом во дворе Линкольн-колледжа. Одного из его близких друзей убили — и Стамп совершенно пал духом, во всяком случае, на данный момент.

— Ну откуда я знаю? Кто вообще взялся бы об этом судить? — устало ответил он.

— Однако это важно… Не узнаете ли вы руку Дабни? Или Хетча?

— Да нет же, нет. Ни того ни другого. Если почерк изменен, то, полагаю, именно затем, чтоб полиция не смогла установить, кто писал.

«Зачем же еще?» — раздраженно подумал Ленокс. Бесцельный разговор чуть не вывел его из себя. Но неужели кто-то из общества «Сентябрь» настолько обнаглел? Эх, как кстати пришелся бы сейчас отчет Даллингтон а о передвижениях Лайсандера за неделю.

Еще полчаса детектив выслушивал бессвязные ответы на свои вопросы, а точнее, пытался подбодрить Стампа, затем, предложив молодому человеку отбивную и бокал хорошей мадеры, откланялся. Решили, что Стампу лучше всего уехать к дяде, на север, и пожить там несколько дней, а может, и до тех нор, пока не закончится следствие. Простившись с Томом, Ленокс отправился к брату.

Однако прежде всего он навестил Мак-Коннеллов. И доктор, и его жена, и леди Джейн снова сидели в маленькой гостиной. Джейн что-то вязала — как выяснилось, шаль для Тото, — и когда Ленокс услышал хорошо знакомое звяканье спиц, то чуть не встал на одно колено, чтобы сей же час, не сходя с места, просить ее руки. Он не представлял, сможет ли и дальше молча взирать на проявления ее доброты, стойкости, мудрости и продуманной щедрости.

— Так вот, — заявила Тото, как только обмен любезностями закончился, — мы выбрали имя.

— Правда? — Ленокс повернулся к Мак-Коннеллу, удивленно подняв брови.

— Ну, как тебе сказать, наверное, да, — отвечал доктор.

— Наверное?! — с укоризной обрушилась Тото на мужа. — Не иди на попятный! Мы решили назвать ее Маргарет, и я считаю, что ничего лучше быть не может.

— Ни малейшего сомнения, — согласился Ленокс. — Джейн, а ты одобряешь выбор?

— Между прочим, имя предложила она, — не унималась Тото. — И не вздумайте возражать, не то до конца жизни не услышите от меня ни слова.

— Вот будет трагедия, — пробормотал Мак-Коннелл, поднося к губам бокал. Ленокс замер: неужели виски?

Но Тото, видимо, не имела ничего против и, упрекнув мужа только за то, что он злюка, подошла к Джейн — глянуть, как продвигается шаль.

— Кстати, Ленокс, я как раз хотел с тобой поговорить, — сказал Мак-Коннелл.

— С удовольствием.

Мужчины, отойдя, устроились между небольшим зеркалом и книжным шкафом из красного дерева, с блестящим латунным ключиком в дверцах.

— Я заезжал к старине Гарри.

Так Мак-Коннелл называл того самого Арлингтона, который помог Леноксу взглянуть на военное досье Джеймса Пейсона.

— Надеюсь, никаких осложнений не возникло?

— Нет-нет, все в порядке. Речь об этой третьей странице.

Ленокс насторожился:

— Да?

— Новостью это не назовешь, просто лишний раз подтверждает наши догадки: последним, кто запрашивал папку до тебя, был Маран.

— Силы небесные!

— Вот-вот.

— Неужели Арлингтон сам тебе все рассказал?

— Не совсем. Я назвал ему предположительные имена, одно оказалось верным. Как выяснилось, лет десять о досье никто не вспоминал, и вдруг, месяц назад, оно понадобилось. Маран не просто забрал его, но и вернул на день позже положенного.

— Значит, он и вытащил третий лист.

Мак-Коннелл досадливо поморщился.

— Не все так просто. У Гарри есть секретарь — ревностно исполняющий свои обязанности молодой человек, выпускник кембриджского колледжа Питерхаус. Он отвечает за проверку всех входящих и выходящих документов, чтоб не было ошибок, пропусков, и все в таком духе. По его словам, в досье Пейсона ничего не изменилось после того, как оно вернулось от Марана.

— Но как же так?

— Я понимаю не больше твоего.

Ленокс задумался.

— Вернемся к дамам? — предложил Мак-Коннелл.

Перед тем как откланяться, Ленокс смог все же сказать два слова той, с кем его соединяла давняя дружба и недавно вспыхнувшая любовь. Кто бы поверил, что после тысяч — да что там — сотни тысяч! — бесед с ней он зальется краской и не будет знать, как унять часто бьющееся сердце? Нелепость! Нелепость — но правда.

— Мы совсем перестали видеться, Чарлз, — сказала леди Джейн, и слова, произнесенные рассудительным, ровным голосом, звучали для него как музыка. На ней было простое коричневое платье, а розовая лента в волосах подчеркивала нежный румянец. — Надеюсь, ты не забыл обо мне?

Ленокс рассмеялся:

— Лучше так, чем снова подвергнуть тебя опасности.

— Немногим лучше, — ответила она и сжала его руку.

Положение спасла — и испортила — Тото.

— Может, все-таки назвать ее Марион? — озабоченно спросила она. — В детстве я любила читать про Робин Гуда и деву Марион. Марион Мак-Коннелл.

— Мелори, Маргарет, Марион — тебе непременно нужно сделать из имени девочки считалку? Да что я говорю! Девочки! Что, если это вообще мальчик?! — не вытерпел Мак-Коннелл.

— О, если будет мальчик, назовем его Томас — но я так надеюсь, что это девочка!

— Зовись я граф Кадоган, ты бы считала иначе.

— Вот за что я благодарю Бога каждый вечер, так это за то, что ты не граф Кадоган. Ну, и еще за то, что у тебя нет такого страшного тройного подбородка, как у него.

Подобное признание не могло не вызвать у Мак-Коннелла улыбки. Он сменил гнев на милость:

— Ладно, как тебе Элизабет?

— Элизабет? Какая прелесть! Джейн, тебе нравится?

Ленокс не стал ждать волны новых обсуждений и откланялся, поблагодарив Мак-Коннелла за еще одно звено (предыдущее, несмотря на странный и сумбурный визит, добавил Стамп) и длинной цепи, крепко соединявшей общество «Сентябрь» и обоих Пейсонов. Но зачем? Почему? Мотив по-прежнему оставался тайной за семью печатями. Мотив — и местонахождение Билла Дабни.

Когда он вернулся домой, на месте Стампа сидел Даллингтон и снова читал «Панч». Надо же, как быстро его присутствие стало само собой разумеющимся.

— А, Ленокс! Купаться ходили?

— Представьте себе, на улице дождь.

— Так вы не тонули?

Ленокс не смог сдержать смех.

— Ладно, а вот выяснили ли вы, где Лайсандер провел неделю?

— Выяснил, — кивнул Даллингтон. — К сожалению, он не тот, кто нам нужен. Во всяком случае, удавку на шее Джорджа затягивал не он.

— Вы абсолютно уверены?

Даллингтон открыл записную книжечку в переплете из телячьей кожи, обнаружив на удивление аккуратные записи.

— Интересующий нас день он провел в Бате — навещал престарелую тетушку, которая живет себе в Королевском полумесяце и собирается завещать племянничку небольшое состояние.

— Вы не попадались ему на глаза?

— Нет.

— Вот и отлично. Как добыли информацию?

— Как всегда, отовсюду понемногу: кондукторы в поездах, продавцы, слуги.

— Должен признать, я впечатлен: схватываете на лету.

— Так я ведь прочел немало детективных романов. — Даллингтон ткнул в номер «Панч». — Этот журнал — моя слабость.

— Одна из многих ваших слабостей, надо полагать?

Молодой лорд ухмыльнулся:

— Совершенно верно!

— Что еще удалось узнать о Лайсандере?

— Интересного — ничего, к сожалению. Он живет по раз и навсегда заведенному распорядку: из клуба в клуб, из ресторана «Мэрилинз» — это недалеко от церкви Святого Мартина на полях — в гости к майору Батлеру.

— Батлер вернулся?

— Он и не уезжал.

— Ах да, конечно. А как насчет подруги? Дамы, с которой он гуляет по Гайд-парку?

— По моим сведениям, таковой не имеется. Он вообще живет как монах: запрется у себя и читает тягомотные истории всеми забытых войн.

— Какие же, например?

— Ну, скажем, о наших военных кампаниях на Востоке или о стычках с Испанией, когда та сильно задирала нос. В таком роде. По мне, крестовые походы куда интереснее.

— Или «Панч».

— Вот именно — или «Панч»!

— Благодарю вас, Даллингтон, ваша помощь неоценима. Итак, не возражаете, если я дам вам еще одно задание?

Юный лорд покачал головой.

— Есть один господин по имени Маран…

 

ГЛАВА 42

Почему «Сентябрь»?

Ленокс собрался поужинать дома, в компании «Феликса Холта», но то и дело откладывал книгу, задаваясь одним и тем же вопросом. Общество названо «Сентябрь», официальное собрание ежегодно проводят в сентябре, однако неясно, какая связь между целями клуба и этим месяцем. Ленокс отодвинул тарелку и пошел к самому дальнему книжному шкафу в кабинете. Он достал том энциклопедии на букву «С».

Из статьи он почерпнул самые разнообразные сведения о сентябре: это месяц осеннего равноденствия; из камней ему соответствует сапфир; из цветов — вьюнок «Утреннее сияние»; в 1752 году из-за перехода от юлианского календаря к григорианскому за вторым сентября последовало четырнадцатое; седьмого числа этого месяца в 1533 году родилась королева Елизавета, а девятнадцатого числа, но на двести шестьдесят лет позже — Сэмюэл Джонсон; само собой, Великий пожар, годовщину которого они с Каффенбрасом недавно обсуждали; в конце сентября 1066 года войска Вильгельма Завоевателя высадились на территории Англии; тысячелетие за тысячелетием в этом месяце справляли десятки праздников урожая; в этот месяц принято подавать на обед гуся; если желуди падают в сентябре — жди раннего снега; по старинному обычаю на праздник Крестовоздвижения — четырнадцатого сентября — детей отпускали из школы собирать орехи.

Ленокс читал без особого интереса. Но раз уж он стоял у шкафа с энциклопедией, то почему бы не заглянуть заодно и в том на «К» — он уже давно хотел посмотреть, какие смыслы таит в себе красный цвет. Статья его увлекла. Оказывается, красный был первым оттенком наскальной живописи; для картографов служил символом Британской империи; римские легионеры носили красные плащи — это Ленокс и сам знал, — дабы скрыть кровь: хитрый прием помогал сохранить высокий боевой дух и одновременно деморализовать противника; новшество, введенное при королеве Виктории — почтовые ящики — красного цвета; в России красным называли то, что считали красивым. Факты интересные, но бесполезные. Ясно одно: красные предметы из комнаты Джорджа указывали на Красногривого Реда Келли, как ясно и другое: о портье нужно узнать больше.

Он еще не захлопнул книгу, когда в дверь постучали, и секунду спустя Мэри ввела инспектора Дженкинса.

— Здравствуйте, Ленокс, — бодро приветствовал его молодой коллега. — Надеюсь, я не помешал?

— Нет, нет, что вы! Входите, пожалуйста.

Они вдвоем подсели к письменному столу.

— Закончили дело Эммерсона, да?

— Точно.

— И ниточки, конечно, привели к Йохансену?

— Откуда вы знаете?

— Из газет. Я заехал бы, если б возникла заминка.

— А как ваше дело?

— Вот как раз сижу размышляю. Пока похвастаться нечем, к сожалению.

— Я, собственно, потому и приехал. Хотел предложить вам небольшую прогулку, если вы не против.

— С удовольствием, но куда?

— В Фулем.

Так назывался район Лондона к юго-западу от Чаринг-Кросс, неподалеку от моста Хаммерсмит. Его доброе имя постепенно восстанавливалось, но еще век назад район игорных домов, борделей и питейных заведений находился в зените дурной славы: хорошо известные гуляки эпохи Регентства однажды подняли здесь бунт, до смерти напугав своих почтенных отцов. И сейчас жизнь там начиналась с наступлением темноты, и чем ближе к реке тем веселее. Ленокс бывал в Фулеме дважды: один раз расследовал дело о нападении на проститутку, другой — ограбление салуна, совершенное разбойником в маске — тот оказался старшим сыном и наследником графа Доуни.

— Фулем? Даже так?

— Это по делу, — поспешил оправдаться Дженкинс. — Вопрос, непосредственно связанный с вашим расследованием.

— Придется поверить, — улыбнулся Ленокс.

— Не возражаете, если остальное я расскажу по пути? Снаружи нас ждет одноколка.

И пока лошадь резво бежала в сторону Темзы, Дженкинс посвятил Ленокса в суть поездки.

— Мы едем к прелюбопытнейшему типу по имени Лоренс Матт. Корни у него немецкие, хотя и сам он, и его отец родились в Хартфордшире. Отец держал конюшни с упряжными лошадьми, но едва сводил концы с концами, поэтому вырос Лоренс в бедности, однако восемнадцати лет от роду он изобрел новый способ заряжать винтовку с казенной части, запатентовал его и продал патент за бешеные деньги.

— В восемнадцать лет!

— Дело в том, что его отец держал у себя не только лошадей, но и ружья соседских безземельных джентльменов, поэтому детство Лоренса прошло за чисткой стволов. Он утверждает, что изобрел механизм еще в тринадцать лет, но ждал совершеннолетия, чтобы официально запатентовать свое открытие. Не исключено, конечно, что привирает. Он хвастун, каких мало.

— Надо признать, основания для этого у него есть.

— Это точно. Так вот, на половину вырученных денег он приобрел громадный особняк по соседству с лачугой, в которой вырос, набил его мебелью, картинами, кухонной утварью, перевез туда родителей, поручил дом их заботам — и был таков. Половину оставшегося он вложил как умел, а затем приехал в Фулем и поклялся, что останется там до тех пор, пока не пропьет и не прокутит последнюю часть принесенных патентом денег. Тогда, говорит, вернусь к себе в деревню, женюсь и, чем черт не шутит, стану мировым судьей.

— Бог мой, до чего потрясающий малый! Как же вы с ним познакомились?

— Здесь-то и начинается самое интересное.

— Смею вас уверить, интересно мне уже давно.

— В участок пришла жалоба, что из подвала его дома доносится бесконечная пальба. Бобби поехал разобраться — и что вы думаете? — обнаружил под домом настоящий полигон! Служанка, дрожа от ужаса, рассказывала, что хозяин стреляет всю ночь напролет — зачастую пьяный в стельку. Поскольку случай не рядовой, пришел мой черед знакомиться с нарушителем порядка: мы разговорились, и я открыл для себя чертовски интересного собеседника.

— Ни минуты в этом не сомневаюсь.

— Представляете, Ленокс, он верит в нечто под названием «баллистика».

— Что это такое?

— Вы охотник?

— Разумеется.

— Тогда вы знаете, что у всех ружей вдоль ствола идут спиральные нарезы, которые и передают пуле особое вращательное движение при вылете из дула. Так вот, Матт считает, что оружие, из которого сделан выстрел, можно определить по стреляной пуле. Я взял несколько пуль из недавнего дела и неофициально проверил его теорию: он с убийственной точностью определил каждую.

Ленокс озадаченно молчал, переваривая услышанное.

— Но ведь похоже… похоже на правду, — медленно произнес он. — Вполне.

— Вот! И тем не менее в Скотланд-Ярде меня никто даже слушать не хочет!

— Вас это удивляет?

— Почему-то нет, — вздохнул Дженкинс. — Ленокс, вы же знаете, я люблю свою работу, но, когда я вижу, что мои коллеги продолжают жить в прошлом, мне становится страшно. Помяните мои слова, наше время — время революционных технологий — изменит работу полиции до неузнаваемости. Я убеждал их просто выслушать Матта, который, может статься, совершил величайшее открытие в криминалистике, — и даже это мне не удалось! С ума сойти можно, честное слово. Временами я всерьез подумываю об отставке.

В голосе Ленокса звучало искреннее сочувствие, но он мягко возразил:

— Именно поэтому вы и должны остаться, Дженкинс. Ваш долг — открыть им глаза на сегодняшнюю реальность.

— Как бы там ни было, а мы приехали, — показал Дженкинс.

Коляска остановилась перед небольшим, но очень экстравагантным домом.

— Он предупрежден о нашем визите и ждет внизу на своем стрельбище. Я, кстати, настоял, чтобы он не злил соседей и сделал двойную обшивку стен.

Матт оказался высоким симпатичным блондином с идеальной осанкой. Не было никаких сомнений, что он навеселе.

— Здравствуйте, здравствуйте! — залихватски обратился он к Леноксу. — А вы знаете о моем открытии? Дженкинс говорил вам? Эх, если бы ослы, с которыми он работает, имели уши, я бы показал, что они только штаны протирают в бесцельных поисках! Сколько времени можно сэкономить! Но разве им объяснишь? Какое там! Забудьте! Им на блюдечке поднесли величайшее открытие наших дней, а они даже газету не соблаговолили отложить. Ослы, что с них возьмешь, — покачал он головой, словно жалея работников сыска, а не порицая их за слепоту.

Заурядное подвальное помещение выглядело более чем необычно: на столе, в центре просторного зала, лежали всевозможные ружья, а на одной из стен висели безобразные портреты маслом, сплошь изрешеченные пулями.

— Гадость, да? — Матт заметил недоуменный взгляд Ленокса. — Покупаю их у одного молодчика, который возомнил, что у него талант. Жаль беднягу: пишет портреты с проституток и пытается продать их в Уэст-Энде. Тут уж ничего не поделаешь.

— Ленокс, я показал Лоренсу пулю, которая задела Энни и застряла потом в стене. Лоренс, вы пришли к каким-нибудь выводам?

— А, это. Да, конечно. — Изобретатель нашел пулю среди ружей на столе. — Больших подробностей не обещаю, извините. Могу лишь сказать, что стреляли из старого боевого револьвера, такие больше не производят. Револьвер бывал в восточных странах; до того, как выстрелить в служанку, о которой говорит инспектор, им лет десять вообще не пользовались. Потому он и разрядился, случайно — от старости.

— Что-о? — чуть не подскочил Ленокс. — Откуда же вы могли все это узнать?

— Невелика хитрость. Тип оружия легко определить по следам от канала ствола на пуле. Ударно-спусковой механизм заржавел и слегка сместился — значит, револьвером долго не пользовались; а на стволе следы пылевидной глины, она есть на Востоке. Безобразный способ чистки, доложу я вам.

— Вы уверены? — переспросил Ленокс. — Насчет Востока?

Дженкинс, очевидно, думал о том же.

— Общество «Сентябрь».

— О, уверен, вполне, — небрежно ответил Матт. Он уже не думал о пуле, а взял со стола ружье и занялся его чисткой: на ловкие движения талантливых рук приятно было смотреть. — И что самое обидное — баллистику открыл вовсе не я! Один чудак догадался об этом еще тридцать лет назад, в тысяча восемьсот тридцать пятом году. Но я, безусловно, пошел дальше. Вы ведь расскажете другим, ладно? Это важно.

Вскоре после этого, поблагодарив Матта, они покинули необычный подвал. Стемнело. У реки только что открылись салуны, и в неверном свете газовых фонарей начиналась ночная вакханалия.

— Занятный малый, не правда ли? — спросил Дженкинс.

— Но верить ему можно, как по-вашему?

— Я ведь говорил, что проверял его выводы. Для меня их точность несомненна, поэтому, несмотря на все его странности, я ему безоговорочно доверяю.

Всю дорогу назад к Пиккадилли и Уэст-Энду они обсуждали пресловутую пулю и общество «Сентябрь». Под конец условились держать друг друга в курсе событий и вместе планировать дальнейшие действия.

— Мы действительно болеем за это дело, — напомнил Дженкинс, когда они въехали на Хэмпден-лейн.

Понимая, что за этим «мы» стоит не столько Скотланд-Ярд, сколько сам инспектор, Ленокс испытал особую признательность к Дженкинсу. В его лице он обрел верного союзника.

— Напишу вам завтра же утром, — пообещал детектив, прощаясь.

Он поднялся к себе на крыльцо с мыслью о длинной спокойной ночи, но, едва переступив порог, встретил Мэри: девушка беспокойно ходила взад-вперед по холлу, явно поджидая возвращения хозяина.

— Сэр, сэр! — бросилась она к нему. — У нас посетитель!

— Кто же?

— Не могу знать!

— Где он?

— В вашем кабинете, сэр, все ест и ест, в доме скоро ничего не останется! Он настаивал, сэр!

— Мэри, сделайте глубокий вдох. Грэхем, как я понимаю, не вернулся?

— Нет!

— Что ж, давайте посмотрим, кто там.

Ленокс отворил двери в библиотеку и обнаружил там неопрятно одетого чумазого юношу с предельно коротко остриженными волосами, жадно уничтожавшего еду, поданную на огромном блюде.

— Меня зовут Чарлз Ленокс. Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

Молодой человек медленно встал из-за стола, глотая только что отправленный в рот кусок.

— Думаю, да, — произнес он, демонстрируя на удивление правильную речь. — Меня зовут Билл Дабни.

 

ГЛАВА 43

— Так, — протянул Ленокс. — Разрешите задать вам несколько очень конкретных вопросов?

— Конечно, — согласился Дабни.

Оксфорд, несомненно, сгладил его мидлендский акцент: глубокие протяжные интонации, с которыми говорил Дабни-старший, исчезли, но привитая учтивость и рассудительность остались.

В первый же момент встречи — они еще не до конца рассмотрели друг друга — Ленокс задал Дабни три вопроса: знает ли он, кто убил Джорджа Пейсона? Знает ли кто-нибудь еще о том, где находится сам Дабни? И главный: что произошло? Дабни лаконично ответил: нет, нет и «сам до конца не понял». К этому времени Ленокс оценил плачевный внешний вид и затравленный взгляд гостя и решил отложить расспросы, поручив Дабни заботам Мэри: велено было приготовить ему ванну и подыскать чистую одежду.

Через час, когда стрелки часов приближались к одиннадцати, в библиотеке стоял изменившийся до неузнаваемости молодой человек в серых брюках и теплом шотландском свитере изумрудного цвета, который Ленокс получил на прошлое Рождество от матери Мак-Коннелла — женщины бесконечно обаятельной и столь же эксцентричной.

— Начнем сначала: как вы меня нашли?

— После гибели Пейсона я скитался по закоулкам Оксфордшира, думал, как незаметнее пробраться в Лондон. По моим представлениям, затеряться здесь легче, чем где бы то ни было. Тогда, да и сейчас, я не мог прийти в себя от того, как внезапно разразилась трагедия. До сих пор не понимаю, как это случилось.

Похоже, он говорил правду. Ленокс вздохнул про себя. Придется признать, что многие факты Пейсон навсегда унес с собой в могилу.

— Как видим, это вам удалось.

— Да. Поначалу я хотел податься к Стампу, потом сообразил, что всем известно о нашей дружбе, а я ни в коем случае не хотел подвергать его опасности. Тогда я послал ему карточку, обыкновенную карточку общества «Сентябрь» — в свое время взял несколько штук у Джорджа, он раскидывал их где попало, — и написал на обратной стороне: «Кому ты доверяешь?» И он сразу отправился сюда. Я сутки наблюдал за вами, гадая, могу ли я на вас положиться. Стамп вам доверяет — я тоже решил рискнуть.

Все встало на свои места. Можно написать Стампу, чтобы спокойно возвращался в Лондон.

— Но что такое на самом деле общество «Сентябрь»? И какое отношение имел к нему Джордж?

Дабни развел руками:

— Не знаю.

— Давайте сделаем так: расскажите мне все по порядку, ладно?

— Все началось на балу, в колледже Иисуса. Бедолага Стамп готовился к переэкзаменовке по прошлой сессии. Иначе говоря, к пересдаче семестрового экзамена. Поэтому на бал мы пошли вдвоем с Пейсоном. Вы, наверное, знаете, мы со Стампом соседи. В последние дни мы видели, что Джордж сам не свой, все время о чем-то думает. На балу я прямо спросил его, в чем дело.

— После того, как он вышел во двор колледжа поговорить с незнакомцем?

Теперь опешил Дабни.

— Вот именно. Я спросил, кто этот человек.

— И что ответил Пейсон?

Дабни погрустнел. Было видно, что это первая настоящая печаль в его жизни, что ни о чем раньше он не сожалел так сильно и остро. Юноша сохранил самообладание, но, видимо, только сейчас, впервые за все проведенное в бегах время, осознал необратимость произошедшего.

— Господи, как бы я хотел, чтоб он был жив! Что там пошло не так? — Он уткнулся лицом в ладони.

Ленокс помолчал, затем тихо окликнул:

— Билл?

— А? Ах да. Он сказал только: «Этот человек знал моего отца». Странно, обычно Пейсон никогда не говорил об отце.

— А потом?

— Еще он сказал: «Дабс, что-то пошло не так, возможно, я исчезну на несколько недель». — Дабни снова умолк, поддавшись отчаянию. — Я сказал, что ничего не понял, и тогда он добавил, что открылась какая-то тайна, связывавшая его отца и это… это общество «Сентябрь», будь оно неладно, а потом сказал, чтоб я ни о чем не беспокоился. Мол, на самый крайний случай подсказок в его комнате хватит.

Ленокс тихо чертыхнулся.

— Он что-нибудь еще говорил про подсказки? Те, что в комнате?

— Нет.

— Попросил, чтобы вы отправились вместе с ним?

— Наоборот! Это я сказал, что пойду с ним, а он твердил, что нельзя. В то утро, когда он ушел из колледжа, мы вдвоем завтракали, и он все повторял, чтобы я не беспокоился и что идти с ним нельзя.

— Так как же вышло, что вы были вместе?

— Я заметил его, когда он, страшно бледный, взвинченный, прощался с матерью. Ну, я и шел за ним вдоль всего луга Крайст-Черч и дальше.

— На юг? — понимающе кивнул Ленокс.

— Точно. А когда миновали мост — вы, наверное, знаете, — тот, что через Черуэлл, уже после заливных лугов, я нагнал его, хлопнул по плечу и сказал, что иду с ним, нравится ему это или нет.

— Хороший поступок, — тихо и по-взрослому одобрил Ленокс.

Дабни дернул плечом:

— Что толку. Это ведь не помогло. Кончилось все ужасно.

— Чем вы занимались?

— На ночлег устроились сравнительно близко от города, прямо за лугом. Кое-какую еду Джордж захватил, а я еще сходил в лавку у моста Магдалины, студенты туда редко заглядывают. На следующий день Джордж снова встретился с тем человеком.

— На балу, в колледже Иисуса.

— Господи, да вам все известно!

— Вы туда не ходили?

— Ходил, просто Джордж велел мне спрятаться.

— Как он был настроен? Я имею в виду Пейсона.

— Удивительно, но он был полон надежд. Нервничал сильно, как я уже говорил, и в то же время на что-то надеялся. Такое ощущение, что у него камень с души свалился.

Дабни помолчал.

— Вы знаете, Стамп и я всегда гадали, что произошло с папашей Джорджа. Слухи всякие ходили. И вот я почувствовал: Джордж сделал вывод, что может гордиться отцом — по каким-то причинам.

— Гордиться?

Дабни утвердительно кивнул:

— Да, и еще… казалось, он будто отправляется в приключение, в котором нет ничего опасного. Испуганным он совсем не казался.

— Описать того, с кем он встречался, сможете?

— Не очень хорошо, лицо я толком не рассмотрел. Я бы сказал, среднего роста. Темноволосый. Бакенбарды и, кажется, усы… но я не уверен. А на шее…

— Рубец?

Дабни опять изумился.

— Да, именно. Красный рубец.

— Лайсандер, — пробормотал Ленокс. Но, по сведениям Даллингтона, он никак не мог убить Пейсона. Или Даллингтон не заметил какого-то подвоха?

— Кто это?

— Член того самого общества — общества «Сентябрь».

— A-а… Вот, значит, как.

— Извините, Билл, боюсь, мне придется сейчас задать болезненный вопрос.

На лицо Дабни набежала тень.

— О его смерти. Понятно.

— Да, подтвердил Ленокс.

— Я ушел за едой, понимаете? Продукты у нас подошли к концу, и мы решили, что пусть уж лучше увидят меня, чем его. Почти стемнело. А когда я вернулся с покупками, он был… он уже был мертв.

Дабни разрыдался — и Ленокс раз и навсегда вычеркнул его из списка подозреваемых. Неподдельное горе, вызвавшее неподдельные слезы, лишило мидлендца не только слов, но и сил сохранять воспитанное с детства хладнокровие.

— И вы отнесли тело на луг Крайст-Черч.

— Да, — беря протянутый ему носовой платок, ответил Дабни. — Да, отнес его на луг. Наша стоянка была надежно скрыта в куще деревьев, а я хотел, чтобы тело нашли. Я хотел, чтобы полиция и кто-нибудь вроде вас — хотя я понятия не имел о вашем существовании — вмешались и все выяснили.

— А сами хотели остаться в тени?

— Да.

— И ваш мотив мне ясен.

— Просто я был так потрясен… когда нашел его мертвым. Мы играли в игру — а она оказалась не игрой. Мне же в голову не приходило, что все так серьезно. И первое, о чем я подумал: кто бы это ни сделал, раз они убили его, значит, захотят убить и меня, ведь Джордж мог что-то мне рассказать.

— Вы правильно подумали.

— Вот я и положил его тело на лугу, а сам пустился в бега. Путь пешком неблизкий, денег я взял совсем немного — думал, прогуляемся себе и вернемся… Пришлось рыться в отбросах… и к Стампу я обратиться не мог, а то бы он тоже стал мишенью…

Дабни не мог больше бороться с усталостью и снова закрыл лицо руками.

— Спальня наверху для вас уже готова, — поспешил сказать Ленокс. — Я знаю, что вы страшно устали, но не могли бы вы ответить еще на пару вопросов?

— Да-да, конечно.

— Джордж больше ничего не рассказывал о незнакомце, хоть самую малость? Или про само общество?

— Нет. Я очень жалею, что не расспрашивал.

— И еще. Я правильно понимаю, что вы постриглись и сменили одежду для маскировки?

— Да, именно.

— Ясно. Вы не припомните, о чем вообще говорили с Джорджем? Например, когда прятались на лугу?

Слабое подобие улыбки промелькнуло на лице Дабни.

— Вспоминали доброе старое время. Как желторотиками приехали на первый курс. Гадали, теплая ли выдастся весна, когда после письменных экзаменов можно будет весь день гонять по реке в плоскодонках, а потом завалиться всем в «Медведя» и выпить по пинте пива… — В горле у него стоял комок, но на сей раз он сумел подавить рыдание. — Господи, поверить не могу, что все так случилось!

Задав еще два-три вопроса, Ленокс отвел молодого человека наверх, в спальню для гостей. Через несколько секунд за дверью воцарилась глубокая тишина.

Детектив тем временем снова спустился в библиотеку. Догорели свечи, давно пробило полночь, а он все глядел на ярко пылающие угли в камине и слушал, как нещадно хлещет за окном дождь.

 

ГЛАВА 44

Дабни проспал почти до полудня. Ленокс большую часть ночи и все утро вырабатывал план действий, успех которых целиком и полностью зависел от одного человека.

У него осталась еще куча вопросов, которые он не успел задать Дабни накануне. В основном они касались Хетча. Когда молодой человек покончил с завтраком (верная Элли, надо полагать, решила, что мир перевернулся: хозяин в двенадцать часов дня заказывает копченую сельдь и глазунью), Ленокс опять приступил к расспросам:

— На встречу неподалеку от луга Крайст-Черч он пришел с каким-то свертком, не так ли?

— Кто? Старина Хетч? Первый раз об этом слышу. В любом случае сам я его не видел и не думаю, чтоб Пейсон утаил от меня такой факт.

— Вы уверены? Это должно было произойти днем, в воскресенье. Кроме того, Пейсон и Хетч встречались накануне, в субботу, в пабе «У Шоттера».

— Да? — Дабни пришел в замешательство. — Профессор Хетч — славный малый, когда речь идет о веселой попойке, но сомневаюсь, чтобы Джордж стал поверять ему свои секреты. Сильно сомневаюсь.

После этой реплики Ленокс иначе взглянул на Хетча. За последнее время он привык к мысли, что Хетч в данном деле не только не исполнитель, но даже и не соучастник. Ничто не противоречило версии, по которой Хетч просто помогал попавшему в беду юному подопечному: принес ему сверток с… продуктами, например. Или одеждой? Теперь эта версия казалась малоправдоподобной. Ленокс наскоро написал Грэхему, чтобы тот задержался в Оксфорде еще двенадцать часов.

— Еще вопрос, — обратился он к Дабни. — Что вы собираетесь делать? Я видел ваших родителей и должен признать, их выдержка достойна восхищения, но нужно ли говорить, что они страшно волнуются? Не знаю, как я еще не послал им телеграмму. С трудом поборол желание сделать это ночью, когда вы спали, да и то чтобы случайно не пойти против вашей воли.

Дабни затряс головой:

— Пожалуйста, прошу вас, не надо. У меня есть на то веские причины.

— Какие?

— Послушайте, когда, по-вашему, дело будет закончено.

— Я бы сказал, в понедельник вечером — не позже.

— Откуда такая уверенность?

— У меня есть план, который, так или иначе, должен ускорить развязку.

— Тогда давайте отложим до вторника? Утром я напишу им сам, чем раньше, тем лучше.

В половине первого Ленокс отправился осуществлять недавно составленный план. Не без колебаний шагал он по Пэлл-Мэлл, вдоль наводнявших улицу клубов. И чем ближе подходил к Карлтон-Гардене, к особняку, где размещалось общество «Сентябрь» и клуб «Библиус», тем больше сомневался. В конце концов он решил перейти к действиям после ленча. Зашел в клуб «Атенеум» и, взяв филе индейки под клюквенным соусом и картофельное пюре (пища тяжелая, но в холод и дождь — то, что надо), погрузился в чтение «Кембриджского журнала по римской истории».

«Атенеум» объединял людей, достигших не столько общественных, сколько интеллектуальных высот, и «Кембриджский журнал» самой разной тематики читали в столовой многие. Конечно, в большинстве своем члены клуба принадлежали к земельной аристократии, но были и те, кого приняли за весомые личные достижения. К примеру, в конце тридцатых годов девятнадцатого века, в период финансовых затруднений, совет клуба удовлетворил просьбу о приеме сорока человек не особо высокого происхождения. Хотя новоприбывших в шутку окрестили «сорок разбойников», в их число входили Чарлз Диккенс и Чарлз Дарвин. Такой порядок вещей в клубе, посвященном Афине — как-никак богине мудрости, помогавшей хитроумному Одиссею, — нравился Леноксу гораздо больше, чем возведенный в абсолют снобизм клуба «Будлз».

Наконец в половине второго, кивая на ходу знакомым, он направился к выходу и с Пэлл-Мэлл вновь зашагал к Карлтон-Гардене.

К разочарованию Ленокса, вместо Хеллоуэла у дверей общества «Сентябрь» опять стоял пожилой швейцар, который в прошлый раз направил его в «Королевский дуб».

— Ищете Хеллоуэла, сэр?

— По правде сказать, да.

— Не думается мне, что он сейчас в «Королевском дубе». До смены-то ему еще полтора часа.

— Понятно.

— Если желаете, я передам, что вы наведывались.

— Нет-нет, спасибо, не стоит. Время терпит.

Тем не менее Ленокс решил на всякий случай заглянуть в «Королевский дуб». Он поднял воротник пальто, защищаясь от холодного дождя, и свернул на знакомую узкую улочку с неприметным пабом.

Ничего не изменилось: тусклый свет, бесконечный гул голосов, гаснущий в деревянной обшивке, и насыщенное влагой тепло. Может, и люди те же? Может, они не покидали своих мест с его последнего посещения? Во всяком случае, бармен с огромными усами по-прежнему стоял за стойкой.

— Добрый день, — обратился к нему Ленокс. — Я ищу Хеллоуэла. Если помните, я приходил сюда…

Вон там, — прервал его бармен, тыкая большим пальцем за спину Ленокса.

Вот это настоящая удача. У стены, в глубине паба, Хеллоуэл читал газету, и перед ним высилась полная кружка «Гиннесса». Нельзя сказать, что он обрадовался, когда, подняв глаза, увидел Ленокса, — но кто бы его осудил? Что ни говори, знакомство, начавшееся с простой беседы, становилось пугающе непредсказуемым.

— Ей-богу, сэр, я рассказал вам все, что знал о майоре Уилсоне. И ничего нового не припомнил с тех пор, — поспешил заявить швейцар, едва завидев детектива.

Ленокс сел напротив.

— Я знаю и прошу прощения, что пришлось снова вас побеспокоить.

— Дело не в беспокойстве, сэр, но ваши расспросы могут стоить мне работы.

— Вы читали о расследовании в Оксфорде? — спросил детектив, показывая на газету в руках собеседника.

— Да, сэр, немного.

— Понимаю, я прошу вас пойти против совести, но, поймите, на карту поставлено слишком много. Убитому пареньку было всего двадцать лет.

— Да, мистер Ленокс.

— Отчасти в этом есть и моя вина. Я знал, что что-то затевается еще до того, как юный Джордж Пейсон погиб, и не сумел предотвратить его смерть. Но возможно, я сумею предотвратить другие.

Хэллоуэл едва заметно кивнул.

— Я пришел просить вас о серьезной услуге, Том.

— Сэр?

— Это не касается майора Уилсона. Это по поводу завтрашнего собрания.

— Собрания общества «Сентябрь»?

— Совершенно верно.

— Да меня ведь там не будет, сэр. Я же говорил, что нас в этот вечер отпускают.

Дальше тянуть было нельзя. Ума и интуиции Хеллоуэлу не занимать, он и сам понял, что обстоятельства изменились.

— Помните, я говорил вам, что цель у меня и ваших работодателей — общая, даже если они этого и не осознают?

— Помню, сэр.

— Похоже, это больше не так.

Хеллоуэл изменился в лице.

— Что вы хотите сказать, сэр?

— Я считаю, что убийство Джорджа Пейсона — и, по всей видимости, еще несколько убийств — дело рук кого-то из членов общества.

— Сэр, я с трудом могу в это поверить — в том смысле, я знаю этих людей, они не такие!

— Боюсь, это действительно так. И поэтому я прошу вас провести меня в клуб до начала собрания — так я смогу их подслушать.

— Но, сэр, это невозможно! Я просто не смогу…

— Вы обязаны это сделать!

— Говорю же вам, я не смогу, мистер Ленокс…

Ленокс закипел:

— Хеллоуэл, они стреляли в доме моего друга! Вы читали в газетах о происшествии на Хэмпден-лейн? Угрожали женщине, которая вообще ни при чем! Убили ни в чем не повинного парня! И майора Уилсона убили скорее всего — вы не имеете права отказаться!

На мгновение за столом воцарилась тишина. Хеллоуэл уронил газету. Голоса за передними столиками вдруг стали слышнее, меж завсегдатаев паба прокатился громкий хохот — и стих. Сквозь маленькое окошко над головой Ленокс увидел, что дождь перестал.

Наконец Хеллоуэл едва заметно кивнул.

— Хорошо, — почти прошептал он, — я вас проведу.

У Ленокса словно гора свалилась с плеч.

— Прекрасно. Замечательно.

— Постойте, одну минутку! Почему я должен вам верить? И откуда мне знать, что вы сами не причастны к убийству?

Ленокс набросал несколько слов в блокноте и вырвал страничку.

— Вот, — протянул он клочок бумаги швейцару, — отдайте инспектору Дженкинсу из Скотланд-Ярда. Он подтвердит, что я давно расследую это дело.

Хеллоуэл взглянул на записку, сложил ее и сунул в карман.

— Значит, завтра, — сказал он. — Приходите завтра в пять часов.

— Приду.

— Только я могу припоздать.

— Я буду здесь. — Ленокс встал из-за стола. — Вы поступаете правильно — вот все, в чем я могу вас заверить. И если когда-нибудь потеряете работу, из-за нынешнего поступка или чего-то еще, просто обратитесь ко мне, Хеллоуэл.

 

ГЛАВА 45

Из «Королевского дуба» Ленокс не мешкая поехал в Хант-хаус. Там, в особняке с видом на реку, жил вместе с родителями Даллингтон — и съезжать, похоже, не торопился. Род Даллингтонов был древний, а герцогский титул — сравнительно новый; их предки — степенные и всеми уважаемые сквайры — с незапамятных времен жили в Бедфордшире, но около века назад перебрались с доходных земель поместного дворянства на Олимп английской аристократии. Хант-хаус служил тому наглядным свидетельством. Белоснежный дом с зелено-золотыми рамами, выстроенный современным архитектором, каждой оконной створкой, каждым пригнанным камнем нашептывал о деньгах.

Семейство собралось презанятное. Герцогиня, близкая приятельница леди Джейн и весьма привлекательная в свои далеко за пятьдесят особа, никогда не церемонилась и открыто говорила все, что думает. Герцог, широкая душа, бесконечно любил праздность. Супруги почти каждый день проводили при дворе, хорошо знали королеву Викторию, а в старые добрые времена — и принца Альберта, со смерти которого прошло вот уже пять лет. Их старший сын, наследник титула, был усердный зануда; средний — набожный честолюбец, а младший… младший стал учеником Ленокса.

До сих пор юный лорд проявлял увлеченность, сообразительность и рвение, и Ленокс внезапно обнаружил, что уже привык к его помощи: успех или поражение на предстоящем собрании в обществе «Сентябрь» в конечном счете могли зависеть от второй пары глаз — и здесь Ленокс рассчитывал на ученика.

Детектив отпустил кеб и нетерпеливо постучал в дверь. Особняк и появившийся из него дворецкий в высшей степени соответствовали друг другу.

— Добрый день, мистер Ленокс. Прошу вас.

— Нет-нет, благодарю, я спешу. Мне просто нужен самый младший Даллингтон.

— В данный момент лорда Джона нет дома, сэр.

Подчеркнутая почтительность, с которой были сказаны эти слова, насторожила Ленокса.

— А не знаете ли вы, куда он уехал?

— Мне кажется, он высказывал намерение посетить «Клариджес», сэр. Собирался туда с друзьями.

Проклятие!..

— Благодарю, — пробормотал Ленокс. — Если он вернется, попросите, чтобы подождал меня, хорошо?

Он остановил проезжавший мимо кеб и велел кучеру гнать в отель «Клариджес» — величественное заведение, вот уже пятьдесят лет украшавшее Брук-стрит в аристократическом квартале Мэйфер. Недавно его почтила своим присутствием королева Виктория, навестив в апартаментах-люкс императрицу Франции Евгению. Однако причина чрезмерной вежливости, с которой говорил дворецкий, крылась в другом: в «Клариджес» располагался шумный бар, излюбленное место молодых аристократов с не самой лучшей репутацией.

Отель состоял из примыкавших друг к другу домов с отдельными входами, и Ленокс не раздумывая прошел в бар. Даллингтон, как и следовало ожидать, был там: беседуя о чем-то с раскрасневшимся молодым человеком одних с ним лет, он одной рукой держал бокал шампанского, а другой пытался развязать галстук. Рядом с ними стояла юная красотка в ярко-красном платье, и ее звонкий смех долетал в самые дальние уголки зала. Ленокс направился к ним.

— Извините, что отвлекаю, можно вас на минутку?

Даллингтон поднял на него замутненный взор и восторженно завопил:

— О, да это Ленокс! Погодите! Знакомьтесь: Солли Мэйфер!

Ленокс пожал спутнику Даллингтона руку и кивнул женщине, которую так и не представили:

— Очень приятно. Даллингтон, не могли бы мы поговорить?

— О чем? У меня от Солли нет секретов!

Троица сочла ответ безумно смешным.

— Мне нужно много открыть вам, Джон.

— В самую точку, Ленокс! Нужно много открыть! Шампанского! Побольше шампанского! Надо открыть несколько бутылок шампанского, бочку пива — мы ведь не какие-то там скупердяи, — и тогда все встанет на свои места!

— Станьте же вы наконец серьезным.

— Да я в жизни не говорил серьезнее, — заявил Даллингтон, издавая звуки, достойные Фальстафа. — Побольше шампанского! Бочку пива!

Ленокс понял, что спор за внимание Даллингтона выиграли бутылки.

— Как-нибудь в другой раз, — сухо сказал он, коротко кивнул и поскорее покинул и бар, и отель.

Он не ожидал, что разочарование будет столь горьким. Не ожидал, что примет случившееся так близко к сердцу. Домой Ленокс шел пешком и по пути осознал, как много значил для него новый знакомый, а точнее — друг. Любой детектив обречен на одиночество: с этой мыслью он свыкся, принял ее как неотъемлемую часть любимой работы; а ученик практически опроверг его убеждения, показав, что профессиональная дружба — он о такой и не думал — возможна. Ведь даже славный Дженкинс со временем усвоит общепринятый взгляд на вещи и, незаметно для себя самого, уверует, что расследовать преступления в Лондоне должен исключительно Скотланд-Ярд. А Даллингтон — совсем другое дело, у них с Леноксом было принципиальное сходство: происхождение. Детектив и не подозревал, как радостно иметь союзника.

Когда Ленокс свернул в родной переулок, ему захотелось увидеть леди Джейн. С замиранием сердца он думал, что они скорее всего окажутся наедине. Однако по пути в гостиную до него долетели обрывки разговора. На пороге Ленокс застыл. Ему навстречу поднялся тот самый высокий сухопарый незнакомец, которого он дважды видел у дома леди Джейн — оба раза в официальном костюме для утренних визитов.

Не только лицо, но и голос леди Джейн выдавал смятение:

— Добрый день, Чарлз. Я так рада, что ты пришел. Познакомься, пожалуйста: это Майкл Пирс. Мистер Пирс — Чарлз Ленокс, мой близкий друг.

— Здравствуйте, мистер Ленокс. — Пирс шагнул ему навстречу, протягивая руку.

— Рад познакомиться, — ответил Ленокс. — Джейн, я, наверное, не вовремя?

— Я, собственно, уже уходил, — заверил Майкл Пирс. — До свидания, миледи. Всего доброго, мистер Ленокс. Приятно было познакомиться.

В голове Ленокса проносились тысячи мыслей. Имя он слышал впервые. Но они сидели не напротив друг друга, а рядом — значит, их связывает нечто большее, чем простое знакомство.

А потом произошел первый за историю их многолетней дружбы натянутый разговор. Не то чтобы они не хотели разговаривать, просто никак не могли подыскать подходящую тему, пока наконец речь не зашла о расследовании.

— Продвигается, и неплохо, — сообщил Ленокс.

— А когда ты полагаешь его закончить?

— Весьма вероятно, что завтра.

— Хоть на душе станет легче.

— И не говори, — сухо заметил он. — Разреши узнать, как себя чувствует Энни?

— Прекрасно, совершенно оправилась.

— Мне удалось кое-что выяснить об оружии, из которого стреляли.

— Да?

— Все ниточки ведут к обществу «Сентябрь».

— Какой ужас!

— Да.

Его следующая фраза противоречила всем правилам хорошего тона и вежливости, вместе взятым, но он не в силах был удержаться:

— Я почему-то не встречал мистера Пирса раньше.

— Ты и не мог. Он школьный приятель моего брата и совсем недавно вернулся из африканских колоний. В Лондоне у него мало знакомых.

Почему она все еще взволнована?

— Ах вот как…

Наверное, Ленокс выглядел жалко, когда сказал:

— Может быть, мне стоит представить его в свете?

— Может быть.

Он встал.

— Я, пожалуй, пойду. Поговорим позже.

Направляясь по длинному коридору к выходу, Ленокс думал, что в его жизни не было дня несчастнее.

 

ГЛАВА 46

Дабни устроился в кресле и читал. Увидев входящего в библиотеку Ленокса, он заложил страницу и убрал книгу.

— О, вот и вы, — обрадовался он. — С пользой провели время?

И Ленокс вновь восхитился, как пребывание в Оксфорде смягчило мидлендский акцент, столь заметный у родителей юноши.

— Вполне, — ответил он. — Завтра к вечеру мы будем знать все, или я сильно удивлюсь. Мне помогут пробраться на собрание общества «Сентябрь».

— Отлично, — решительно кивнул Дабни. — Что могу сделать я?

— Боюсь, что ничего. Мне придется пойти одному.

— Я с вами.

— Все не так просто, как вы думаете.

— Они что, разрешили вам прийти, потому что принимают за кого-то другого? Или вы будете наблюдать из укрытия?

— Буду наблюдать из укрытия, как вы выразились. Это не просто собрание, а их ежегодная встреча, событие, которому придают особое значение.

— Значит, я пойду и спрячусь вместе с вами.

— Слишком рискованно. Вы можете невольно мне помешать.

Дабни не отступал.

— Мистер Ленокс, вы были очень добры ко мне, впустили меня в дом, но сами посудите: я обещал Джорджу защищать его, пока все не кончится, и, хотя он мертв, хочу сдержать слово.

Они спорили до тех пор, пока Ленокс не сдался.

— Что ж, если вы непременно этого хотите… Я так и так собирался взять напарника, но он сейчас занят.

— С удовольствием поступлю под ваше начало, при условии, что вы возьмете меня с собой.

— Кстати, вы, пожалуй, действительно можете мне помочь.

Ленокс пролистал назад страницы в записной книжке.

— Мне думается, Пейсон оставил у себя в комнате подсказки, говорящие о причинах его бегства. Хочу узнать, какой смысл увидите в них вы.

— Приступим, — согласно кивнул Дабни.

— Ваш друг, как я полагаю, знал, что у него очень мало времени. Где-то час, не больше. Это подтолкнуло его к очень неожиданному поступку: он убил кота, о котором вы оба заботились.

Дабни побледнел.

— Длинноногого? Длинноногий мертв?

— Мне очень жаль, но — да.

Юноша махнул рукой:

— После всего, что случилось, не самая большая потеря. Хотя кота я любил.

— Думаю, кот погиб не напрасно, хотя вас это вряд ли утешит. Джордж, как я полагаю, искал наглядный способ доказать, что не просто укатил в Лондон, не загулял на вечеринках. Этим, полагаю, объясняется и двойное убийство: кота ведь сначала отравили, а потом закололи. Так Джордж давал нам — мне и полиции — понять, что дело здесь нечисто. Не ошарашь он меня таким необычным посланием, я бы не придал большого значения тревогам его матери: вы ведь знаете, как она переживает по любому поводу. Вспомним также, что на эмблеме общества «Сентябрь» изображена дикая кошка. Таким образом, Длинноногий служил нескольким целям. В каком-то смысле убийство кота было блестящим и практически неизбежным решением.

— Да, Джордж мог такое придумать, он был чертовски сообразителен, — кивнул Дабни. — А чем он отравил кота?

— Опиумной настойкой.

Дабни снова кивнул:

— Временами Джордж страдал бессонницей, особенно когда приходилось много заниматься. Тогда он принимал опиумную настойку, чтобы заснуть. Тут все сходится.

Ленокс почувствовал, как крепнет его уверенность.

— Кроме того, я считаю, что полоска сигарного пепла, якобы просыпанного у окна, имеет ключевое значение. Окно ведь было под самым носом, а пепел рассыпан так, словно кто-то задел полоску. Звучит, наверное, неправдоподобно, но мне кажется, он хотел…

— Проверить, заходил ли кто-нибудь в его комнату, когда его не было! Да, он пару раз говорил о таком приеме, вычитал где-то и восхищался, до чего здорово.

Оба раза в яблочко, прекрасно.

— Именно. Об этом я и хотел сказать. Пепел рассыпан для декорации, это ложная улика. Никто его на самом деле не задевал. Зато таким образом Джордж дал нам понять, что к комнате надо присмотреться, и в то же время рассказал о своем подозрении, что в его отсутствие в комнате кто-то бывает…

— И поэтому он не может написать все открытым текстом, а вынужден говорить намеками. — Дабни снова закончил мысль Ленокса.

— Очень сообразительный был юноша. Признаюсь, я от всей души им восхищался. Он даже не забыл предупредить слугу, чтобы тот ничего не убирал в комнате!

— Да?

— Меня только озадачивает полоска пепла рядом с вашим укрытием у луга Крайст-Черч. Зачем нужно было привлекать внимание в стоянке? Разве вы не хотели, чтоб ваш лагерь приняли за стоянку какого-нибудь бродяги?

— Я помню, как он насыпал пепел — трубку периодически курю я, деревенская привычка, знаете ли. Он сказал, что нужно так сделать, мол, вдруг кто-нибудь умный разгадает.

— И вы не спросили, что он имел в виду?

— Нет. Теперь вот себя корю.

— Эта деталь тем более не дает мне покоя, что вы ведь не собирались менять место, не так ли, пока Джордж не погиб?

— Конечно, нет, мы планировали остаться. Хотя… кто знает? Джордж мог передумать.

Оба задумчиво помолчали. Потом Дабни спросил:

— А следующая улика?

— И даже не одна, а несколько — о его отце, как в дальнейшем выяснилось. Рисунок двумя цветами — розовым и черным — на карточке общества «Сентябрь» означал семейный герб Пейсонов; но главное — записка, спрятанная под котом, в которой странным перекрестным кодом зашифровано «12 Сфлк 2» — номер полка и батальона, где служил его отец.

— Вы правы, — подтвердил Дабни. — Очень логичная цепочка.

— Получается, я знаю все, чтобы понять произошедшее, но до сих пор не сложил факты правильно.

— А что еще вы нашли?

— Трость и прогулочные ботинки.

— О, тросточку он очень любил, она досталась ему от дедушки.

— На ботинках, как и на кончике трости, засохли комья грязи. Ясно, что Джордж недавно совершил длинную прогулку, но зачем он положил вещи в кресло? Трость еще можно понять, но ботинки! По моим представлениям, ему нравилось сидеть в кресле у печки…

— Верно, — согласился Дабни.

— Похоже, к ним он тоже хотел привлечь внимание. Зачем? Думаю, они должны навести на мысль о его пеших прогулках за луг Крайст-Черч, где он встречался с Джеффри Кентербери. А кроме того, он хотел показать, что в последнее время его образ жизни изменился.

— В каком смысле?

— Все в один голос утверждают, что Пейсон скорее отправился бы в паб, чем на пешую прогулку.

— Так и есть. — Дабни тепло рассмеялся.

— Отсюда следует, что трость и ботинки нетипичны для Джорджа, и уж тем более нетипично класть их в кресло. Почему бы, в конце концов, просто не выставить их у двери, чтобы слуга почистил?

— Но ведь с Кентербери — или кто он там на самом деле — Джордж встречался на балу в колледже Иисуса.

Ленокс покачал головой:

— Только в последний раз, накануне бегства. Видимо, дело было срочное. Я почти уверен: Кентербери предупредил Джорджа, что нужно бежать, или они условились о сигнале, по которому он исчезнет. Хотя это только догадки, думаю, предыдущие разы они встречались не в самом Оксфорде, а в окрестных деревушках. Скорее всего в людных местах, где никто не мог их узнать.

Небо после дождя прояснилось, выглянуло солнце, и сразу потеплело. Разговор на время затих, и Ленокс, глядя в окно, почувствовал, что никогда еще не был так близок к разгадке.

— Больше подсказок нет?

— Есть еще одна.

— Какая?

— На ковре в гостиной (ковер некогда принадлежал Пейсону-старшему, что немаловажно) лежало несколько предметов. Со стола упасть они не могли — слишком далеко, да и то, что предметы лежат вместе, выглядит как неслучайная случайность. В них, как и в дорожке пепла, есть что-то нарочито искусственное.

— А что за предметы?

— Помидор, кусок бечевки и вечное перо.

Дабни задумчиво поскреб загривок, где начинали отрастать волосы.

— Перо я помню.

— И все три предмета были…

Ленокс замер.

— Были что?

— Красногри… Красные, — тихо, почти про себя ответил Ленокс. — Разрешите задать вам еще один вопрос?

— Ну конечно!

— Раз вы не Билл Дабни — кто же вы?

 

ГЛАВА 47

Молчание длилось целую вечность.

Вопрос: «Может ли детектив, ведя расследование, прибегать к оружию?» — Ленокс для себя еще не решил, хота на охоту ездил с удовольствием, однако сейчас думал лишь о маленьком пистолете в ящике стола. Путь к письменному столу преграждал незнакомец, и тем не менее Ленокс хотел попытаться. Слабая догадка о том, кто на самом деле этот лже-Дабни, у него была, а вот вера в свою интуицию значительно ослабела. Он слишком поздно понял, что перед ним самозванец.

Молодой человек заговорил первым, но в его голосе звучало скорее любопытство, чем враждебность.

— Как вы догадались?

— Было несколько неувязок.

Точнее, три: цвет волос, сигарный пепел, акцент. В каждом случае что-то не сходилось.

— Значит, вы знаете, кто я?

— Надеюсь, что друг.

— Зла я точно не причиню.

Ленокс перевел дух. По тем или иным причинам, но хозяином ситуации снова был он.

— Вы — Джордж Пейсон? — спросил он.

— Да, — ответил «покойник», протягивая руку. — Рад с вами познакомиться, мистер Ленокс.

— И значит, мертв… Дабни?

— Да, Билла больше нет.

Пейсон произнес это ровно и спокойно, не изменившись в лице. Впрочем, возможно, спокойствие было лишь внешним и могло в любой момент смениться истерикой.

— Это вы его убили?

Повисла мрачная, пугающая тишина. И тут Пейсон уронил голову на руки и разрыдался. С этой минуты Ленокс знал, что ему ничего не угрожает.

— В каком-то смысле. Все равно что я, — с трудом выговорил Пейсон сквозь слезы и, стараясь остановить их, поднял глаза к потолку. — Что меня выдало?

По большому счету — манера говорить. Ленокс понял, что слышал не сглаженный Оксфордом акцент мидлендского парня, а интонации лондонского аристократа. Плюс непонятная полоска пепла возле импровизированного лагеря: только во время разговора Ленокс осознал, что не видит ей объяснения. До гибели Дабни Пейсон не собирался менять стоянку — зачем же рассыпать пепел? Напрашивалось только одно объяснение: Пейсон оставил подсказку, впервые ощутив, что попал в переплет, а значит — после гибели друга.

Плюс волосы. Мак-Коннелл сказал: «Сбриты со всего тела». Почему? Потому что у Джорджа Пейсона волосы были рыжие. Первое, на что обратили бы внимание. Обезображенный и лишенный волос труп пришлось опознавать по одежде и найденным в карманах предметам…

Обо всем этом Ленокс рассказал Пейсону. И добавил:

— Вы сбрили волосы с головы и тела мертвого Дабни, поскольку поняли, что охотятся именно на вас и что с вашей смертью страсти немного поутихнут.

— Самый тяжелый момент в моей жизни. Бедный Дабс! Вы представить себе не можете, мистер Ленокс… он был самый настоящий, самый благородный друг в мире. Как ни странно это звучит, но все, что я говорил вам вчера вечером от его имени, — чистая правда. Я действительно сказал, что ему со мной нельзя, и он действительно сделал по-своему. Но оставить волосы я не мог. Хотя сознавал, что это может добить мою мать. Вы виделись с ней? Как она? Держится? И я знал, что его родители будут надеяться напрасно. Мне все казалось, будто я совершаю святотатство. Жуткое чувство.

— Но труп обезображен…

Пейсон смотрел на него невидящим взглядом.

— Ночью на луг приходят лисы. Всегда. Я знал… я рассчитывал на это.

По его щеке медленно сползала слеза.

— Будет лучше, если мы вернемся к началу, — мягко предложил Ленокс. — Или к середине, раз на то пошло: как погиб Дабни?

— Как я — в моем рассказе. Я отправился за едой, как и говорил. Мне в голову не приходило, что нам что-то угрожает, я думал о приключении. Не лишенном опасности — да, но таком заманчивом… Теперь уже не важно. Я возвращался с покупками, как вдруг увидел сквозь деревья убегающего человека. Он оглянулся, однако лицо я едва заметил.

— Как он выглядел?

— Лет, вероятно, за сорок. Волосы с проседью. И еще — даже не знаю, как сказать, — костюм на нем сидел как форма. Словно он официант, или лакей, или что-то подобное.

— И что вы сделали?

— Погнался за ним, а дальше… О том, что я сделал дальше, вы знаете не хуже меня, как знаете, с какой целью я оставил подсказки. Перенес тело на луг, где больше натоптано, рассыпал пепел…

Не в силах сдерживаться, он разрыдался, и неподдельное горе, прежде убедившее Ленокса в невиновности Дабни, теперь, как ни парадоксально, подтверждало невиновность Пейсона. Потрясение от того, что перед ним самозванец, прошло, и Ленокс мог теперь оценить хитроумный план по достоинству. Действительно, куда безопаснее было притвориться Дабни, чем прийти в дом под своим именем: откуда молодому человеку знать, что Ленокс не выдаст? Потому что ему доверял Стамп? Но разве Стамп прошел через то, что пережил Пейсон?

— Давайте вернемся к самому началу. В чем же причина? Кто ваши преследователи? Что им сделал ваш отец? И кто такой Джеффри Кентербери?

Пейсон вдохнул поглубже, стараясь взять себя в руки, и начал рассказ:

— Ответы на большинство ваших вопросов для меня такая же загадка. Хотя кое-что мне известно. Поэтому я и хотел попасть на завтрашнее собрание — мне нужно знать правду.

Примерно две недели назад я получил по почте странное письмо, в котором меня просили о встрече в пабе «Корона» в Дидкоте — путь неблизкий, несколько миль. Отсюда и выложенные на видное место трость и ботинки — намек на длинные пешие прогулки: как вы убедились, многие знали, что мне это несвойственно. А трость я, кстати, очень люблю. Дед у меня был что надо.

Хотя в письме ничего не объяснялось, а местами оно вообще звучало как бред, не пойти я не мог по одной простой причине: в нем намеками говорилось о моем отце — после этого все сомнения отпали. Отец умер, когда я только на свет появился, и люди всегда так странно реагировали на его имя, что оно приобрело для меня волшебную силу. Я и стесняюсь, и горжусь одновременно, потому что не знаю, какой он. А может, сыновья всегда так относятся к отцам.

— Но что конкретно там говорилось?

— Что автор — он, как вы знаете, назвал себя Кентербери, хотя сам с готовностью признавал, что имя вымышленное, — служил вместе с моим отцом в Индии.

— Стало быть, вы пошли.

— Да. На следующий же день.

— Как выглядел Кентербери?

— Вообще-то ничего примечательного. Темноволосый, шрам на шее, военная выправка. Как будто немного не в себе — это и по письму чувствовалось.

Вылитый Лайсандер — лучше и не опишешь, смущало только «не в себе», хотя оно могло быть наигранным. Но зачем ему предупреждать юношу? Или Лайсандер стравливал стороны в своих интересах? Или по старой дружбе защищал сына Джеймса Пейсона?

— Что же он вам сказал?

— Поначалу говорил загадками, потом выяснилось, что он знает людей, входящих в общество «Сентябрь» — это клуб, основанный однополчанами моего отца, — которые на первый взгляд ведут тихий и примерный образ жизни, а на самом деле в стране нет никого опаснее их.

— Что? В каком смысле?

Неужели Кентербери действительно так считал, а не сгущал краски, недоумевал Ленокс.

— Он ничего не объяснил. Только и твердил весь вечер: «Я и рад бы вам сказать, юный мистер Пейсон, да не могу. Ради вашего и моего блага». Не меньше семи-восьми раз повторил, точно.

— Не упоминал ли он имен за разговором?

— Нет.

— Почему же вы ему поверили?

Пейсон устало рассмеялся:

— А я и не поверил. Сначала. Спросил, не пытается ли он выудить из меня денег. А он усмехнулся и достал огромные карманные часы, произведенные в Лондоне. На них с обратной стороны было выгравировано имя моего отца. Отец просил сберечь часы для меня, но Кентербери не мог передать раньше, так как привез их — да и сам вернулся из Индии — только теперь. Потому что скрывался от общества «Сентябрь». И потому что приближается какая-то годовщина, к которой я имею какое-то отношение. Очень непонятно.

Все сходится, мелькнуло в голове у Ленокса. И карманные часы, на которые обратила внимание хозяйка постоялого двора, описавшая Джеффри Кентербери.

— Но ведь гравировку могли сделать недавно, например, на прошлой неделе.

— Не думаю, — покачал головой Пейсон. — Во-первых, они не похожи на подделку — старые часы, выпущенные в сороковых годах, трудно не узнать, а во-вторых, гравировка сильно стерлась, ее едва видно. Да вот они.

И он вытащил часы из кармана и протянул Леноксу, чтобы тот мог сам убедиться в их подлинности.

— А кроме того, — продолжал Пейсон, — ему легко было верить. Он говорил о моем отце как о человеке, которого знал очень близко: так когда-то говорили о нем дедушка с бабушкой. Про его характер, как в хорошем настроении он умел всех обворожить, про вспыльчивость. Я не почувствовал ни капли притворства. Вы, конечно, вольны сделать иные выводы.

— Понятно. Должен сказать, — Ленокс протянул часы назад, — что они скорее всего подлинные. На чем вы с ним расстались?

— Он собирался в Лондон, чтобы докопаться до сути происходящего, а мне посоветовал в любую минуту быть готовым к бегству. И мы придумали способ договариваться о следующей встрече…

— Пустые конверты, которые вы получали?

— Да, как вы?! Так и есть… о каждой следующей встрече мы договаривались заранее, а пустые конверты подтверждали, что уговор остается в силе.

— И сколько еще раз вы встретились?

— Еще дважды, в разных местах под Оксфордом. До встречи в тот вечер, после которого я скрылся.

— Бальная карточка, — пробормотал Ленокс. — Она служила для отвода глаз. Вы послали ее, объяснив в отдельной записке, что если он подпишет карточку именем вашего слуги Роналда Лайта, никто не обратит внимания.

— Абсолютно верно. Надо же, как вы сразу все поняли.

— Как раз наоборот: я тащился, как товарняк, с остановками на каждом шагу.

— Кентербери написал, что ему нужно срочно меня видеть, мы договорились о встрече на балу в колледже Иисуса. Мне было не до танцев и вообще не до веселья. Наконец он пришел и сказал, что я должен бежать.

— И никаких объяснений?

— Нет. Но в его голосе слышался неподдельный ужас.

— Понятно.

Неужели все-таки Лайсандер? Но почему?

— А зачем вы встречались с Хетчем прямо перед бегством? В кофейне «У Шоттера»?

— Э-э, вот этот секрет я надеялся оставить при себе, мистер Ленокс. Не хочу, чтоб еще кто-то пострадал из-за меня или моего отца.

(С каким чувством он произнес последнее слово? С горечью? С едва уловимой надеждой узнать что-нибудь еще о пропавшем отце?)

— Что вы хотите сказать?

— Кроме Дабса, только профессор Хетч знал о существовании Кентербери. Как-то утром, когда мы с профессором сидели на траве в парке, сам не знаю как, но я выпалил ему все, что знал. Старина Хетч умел это делать, что правда, то правда. Он обсуждал со мной все, что только можно. Он всегда старался, чтобы я ничего не держал в себе, рассказывал о событиях, о чувствах, которых раньше не испытывал.

— И в то утро?

— Я не знал, что делать. Еще накануне вечером я послал ему записку с предложением встретиться «У Шоттера» — студенты и преподаватели приходят туда редко, там все больше городские собираются, а мне это место давно по душе. Он пришел, и я открыл ему свой план.

— А потом бросились в колледж за вещами, столкнулись с матерью… Позвольте спросить, Длинноногого убили вы?

Пейсон покачал головой.

— Он умирал. Мы с Дабсом показали его сельскому ветеринару, живущему недалеко от Оксфорда, и тот сказал, что у бедняги рак. Я его как брата любил…

— И вы напоили его опиумной настойкой.

— Он до последней минуты лежал у меня на коленях, такой беззащитный, доверчивый… вот видите, у меня опять слезы навертываются, странно, да? Одно с другим так тесно связано… мой отец, Дабни… и этот нелепый кот.

Джордж опустил голову.

— Значит, вы вонзили в него нож для писем, принадлежавший отцу, спрятали под телом зашифрованную записку и уже потом столкнулись во дворе с матерью?

— Да, в точности. Это она вам рассказала, да? Я отделался от нее, наплел что-то. Звучит жестоко, конечно, но я знал, что она поднимет тревогу, и люди узнают, что мне грозит опасность, — к этому я и стремился. Хотя о степени опасности даже не догадывался.

— А днем Хетч принес вам сверток?

— Да, но откуда вы… в общем, да, принес. Мы встретились на южной стороне луга Крайст-Черч. Он сказал, что если уж меня нельзя переубедить, то пусть я хоть помощь приму. Знаете, он собрал то, что обычно родители присылают в школьных посылках: еду, самые нужные вещи…

— Так, может, именно он вас и выдал?

— Ни за что! Он поклялся, что унесет наш секрет в могилу. Подбадривал меня, пожелал мне и Биллу удачи. Биллу!

Пейсона опять душили рыдания.

Ленокс, глубоко задумавшись, смотрел в окно на залитые солнцем улицы.

 

ГЛАВА 48

Они проговорили до ночи. Под мягким нажимом Ленокса Пейсон вспоминал все новые подробности. Кое-какие загадки к концу разговора разрешились — но далеко не самые важные. Все тщательно собранные улики, все предположения, выдвинутые Чарлзом, один в один совпали с историей Пейсона.

Остался главный и гораздо более грозный вопрос. Что же произошло в далеком прошлом между отцом Пейсона и его однополчанами, если страсти не утихли даже двадцать лет спустя? Ради чего благоразумные с виду джентльмены шли на убийство?

Засыпая в тот вечер, Ленокс испытывал смешанные чувства: скорбь по верному Биллу Дабни и сочувствие к его родителям; смутную тревогу перед завтрашним собранием в обществе «Сентябрь» и в самой глубине души — облегчение, что скоро все кончится. Ко всем тревогам, связанным с этим странным трудоемким делом, постоянно добавлялась еще одна: он ни на дюйм не продвинулся в том, чтобы леди Джейн стала его женой.

Утром он написал Мак-Коннеллу и Дженкинсу. Инспектору в сжатой форме изложил свой план, не упоминая, однако, ни слова о юном госте, и просил дежурить неподалеку от клуба как на случай ареста, так и на случай фиаско. Письмо Мак-Коннеллу получилось короче, и было полно трогательной заботы: Ленокс предлагал другу приключение, указывал, где и во сколько может находиться Дженкинс, и просил не приходить. «Скоро ты станешь отцом, — писал Ленокс, стыдясь недостойного их дружбы приступа зависти. — Думаю, в данный момент тебе лучше не лезть под пули и врукопашную».

Он написал также Рози Литтл и, хотя горел желанием поведать новости о Джордже Пейсоне, секрет его сохранил — как, впрочем, не выдал и ее тайны, ни разу не упомянув ее имени в разговоре с молодым человеком.

Время стремительно шло к пяти. За обедом Ленокс и Пейсон обсудили план действий, условившись, что спрячутся в разных местах: тогда если одного обнаружат, другой, возможно, останется незамеченным. Детектив пробовал еще раз отговорить Пейсона идти на собрание, но юношу, в его мрачной решимости, ничто остановить не могло. Он во что бы то ни стало должен видеть, как завершится эта история, твердил Джордж. Идти на попятный он не собирался.

Перед самым уходом Ленокс не забыл еще об одном: леди Аннабел попросила его начать расследование — и он не мог ей не написать.

— Будьте любезны, отправьте письмо, как только я дам вам знать, — сказал он, вручая Мэри конверт. Так леди Аннабел получит известие о том, что ее сын воскрес.

И вот уже почти пять. В туфлях на бесшумной подошве, в темно-серых костюмах, призванных сделать их незаметными — правда, на Пейсоне костюм с чужого плеча висел как на вешалке, — и надвинутых на глаза шляпах, они вышли из дома. Хеллоуэл сидел в «Королевском дубе» за столиком у входа. Он изрядно нервничал.

— Не здесь, — предупредил он. — Выждите немного, а потом ступайте за мной.

Швейцар поджидал их в переулке под низким козырьком наружной двери.

— Кто это? — сразу спросил Хеллоуэл.

— Мой помощник. Без него мне не обойтись.

— Мистер Ленокс, я согласился спрятать вас, для двоих там просто нет места.

— Я найду, где спрятаться. Дело слишком серьезное, — вмешался Пейсон.

Слово за слово, им удалось убедить Хеллоуэла. Нехотя он привел их в сад позади клуба «Библиус», к черному входу, и отпер дверь.

— Как я и говорил, мистер Ленокс, сегодня в «Библиусе» никого нет.

Наверх они поднимались по лестнице, которая вела из кухни в столовые. Столовая общества «Сентябрь» особым убранством не отличалась: маленькая, удобная, непримечательная.

Другое дело — клубная гостиная.

Просторная комната с высокими потолками была вдоль и поперек уставлена предметами, напоминавшими о Востоке. Глиняные трубки с орнаментом и старые бронзовые лампы соседствовали с портретами графа Эльгина, лорда Амхерста и других наместников британской Короны в Индии; на столах и комодах красовались скатерти из роскошных тканей, на стенах — потертые армейские винтовки старого образца (Ленокс тут же вспомнил об умнице Матте). В углу скалился бронзовый тигр в полную величину. Пока Хеллоуэл беспокойно спрашивал, где они намерены спрятаться, Пейсон и Ленокс оглядывали интерьер. Вопрос о ценности и качестве этих вещей не возникал. Они отражали сущность имперского грабежа.

Где спрятаться, нашли в считанные минуты. Ленокс решил встать за тяжелыми темными шторами, скрывавшими окно: Хеллоуэл уверял, что на тайном собрании раздвигать их никто не станет, а если вдруг и придет кому такое в голову, то Ленокса все равно никто не заметит. Пейсон выбрал местечко за огромным шкафом — в нескольких шагах от окна, где укрылся Ленокс. Шкаф стоял наискосок, и молодой человек легко проскользнул в угол. После того как каждый занял свой пост, Хеллоуэл потерял интерес к обоим и, облегченно вздохнув, покинул комнату, а вооруженные Ленокс и Пейсон, чтобы развеять скуку и успокоить волнение, стали шептаться.

Время тянулось бесконечно. Сначала риск и тревожные ожидания наполняли комнату заманчивым духом приключений, но минуты текли — и он медленно улетучивался. Прошли два мучительных часа — ждать предстояло еще столько же. Час спустя они шептались уже не так уверенно, едва слыша собственные слова; вот до собрания осталось полчаса — они не смели вымолвить ни слова; и в тот момент, когда оба были едва живы, в холле раздались чьи-то шаги.

Головокружительная, страшная минута.

Ленокс, видевший в щелку левую часть комнаты, не узнал вошедшего, хотя по возрасту и военной выправке тот напоминал Лайсандера и, несомненно, принадлежал к обществу. Уж не загадочный ли это Теофил Батлер?

Не прошло и четверти часа, как собрались остальные: входили по одному, подвое, а под конец непрерывной чередой.

От волнения Ленокс слышал собственное дыхание и отчаянно пытался взять себя в руки. Пока основная часть собравшихся приветствовала друг друга за бокалом вина, несколько человек сгрудились на другом конце комнаты, далеко от окна, и таинственно о чем-то совещались. Ленокс понял, что это организаторы собрания, но узнал только одного — Марана.

Лайсандер не появился.

В зале собралось двадцать два человека. Сытые и довольные, они были еще не стары и давно забыли о тяготах службы на Востоке. Опасными их не счел бы никто — разве что самодовольными, но Ленокс знал, что чувство хозяев положения, исходившее от них, опасно само по себе. Никаких сомнений: они с легкостью простят себе любые грехи.

Заседание начал Маран.

— С новой встречей! — произнес он. — Мы всем вам бесконечно рады. Прежде чем я передам бразды правления майору Батлеру, — он повернулся к стоящему позади него одутловатому господину с маленькими глазками, — предлагаю поднять бокалы и выпить за второй батальон двенадцатого Суффолкского полка, за Индию и за сентябрь.

Собравшиеся выпили, и Батлер выступил вперед. Ленокс, конечно, судил предвзято, но майор сразу вызвал у него неприязнь.

— Приветствую вас, джентльмены, — начал Батлер неожиданно высоким голосом. В его насмешливых интонациях сквозил холодный, злобный расчет. — Мы начинаем встречу в прекрасном настроении. Наш доход стабилен, наши планы успешно продвигаются, а Маран блестяще справился с поставленной задачей.

Раздались аплодисменты.

— Как вам всем прекрасно известно, нас беспокоит только событие.

По комнате прокатился легкий шум: собравшиеся выражали тревогу и согласие.

— Но наш младший помощник все уладил, не так ли? И теперь как раз беспокоиться не о чем, — вмешался маленький, покрытый морщинами и словно усохший на солнце человечек.

— Да, все под контролем. Однако возникла еще одна трудность. Тот, кого все мы когда-то хорошо знали, вернулся в Лондон, и есть лишь один ответ на вопрос о его неуместном возвращении. Я уверен, что все мы знаем, о каком ответе идет речь, и здесь между нами нет разногласий.

— Верно! Правильно! — послышалось во всех сторон.

— Мы обязаны найти и убить его.

Ленокс похолодел. Батлер говорил непонятно, но его речь неоспоримо доказывала, что детектив с самого начала был прав: люди, состоящие в этом обществе, могут убить.

— Верно, но где он сейчас? — спросил мужчина, сидевший у стены.

— Нам известно, что он покинул Оксфорд.

«Вернулся в Лондон»? Они, несомненно, говорили о Кентербери, но тогда, выходит, Кентербери — не Лайсандер? И где сам Лайсандер?

— А где ему прятаться в Лондоне?

Батлер жестом призвал всех к спокойствию.

— Ключ ко всему — Дабни.

— Как?! — раздалось со всех сторон, и оживленные беседы между сидящими разом смолкли.

— Может, прекратим этот фарс? — потребовал все тот же мужчина у стены. — Ключ от всех наших неприятностей — здесь, с нами. Разве не так?

Батлер не стал спорить:

— Что ж, мне казалось, что ничто не мешает сначала обсудить наши планы, но если вам так угодно… — Он повернулся к двери и громко позвал: — Покажись, друг!

Глухой шум — и Ленокс с отвращением понял, что случилось.

«Но ведь наш младший помощник все уладил, не так ли? И теперь как раз беспокоиться не о чем…»

«Значит, завтра. Приходите завтра в пять часов».

«Может, прекратим этот фарс? Ключ от всех наших неприятностей — здесь, с нами. Разве не так?»

«Природная сметка и прыть явно пропадали даром на посту швейцара. В парне погиб отличный шпион».

Это был Хеллоуэл.

— Господи, — вырвалось у Ленокса. Он подал Дженкинсу условленный сигнал из окна, но заметил ли его инспектор?

— Входите, входите, — радушно продолжал Батлер. — Где, вы сказали, они прячутся?

— Один — за шторой, другой — за шкафом, — громко и уверенно ответил Хеллоуэл, без намека на испуг и дрожь, звучавшие все время, пока Ленокс и Пейсон искали укрытие.

— Благодарю вас, младший капрал. Прошу вас, окажите гостям достойный прием, — насмешливо приказал Батлер.

— Дабни, бегите! — закричал Ленокс, но тут же умолк, прошитый пулей.

 

ГЛАВА 49

Штора больше не скрывала его: он лежал на виду у всех, корчась от боли, но в сознании. У дверей явно что-то происходило, слышался тяжелый топот. На глазах у Ленокса Хеллоуэл повернулся к шкафу, за которым стоял Пейсон, и уже прицелился, как вдруг кто-то ворвался в комнату и сбил швейцара с ног.

Даллингтон!

А вслед за ним — Дженкинс с отрядом констеблей. Пока Ленокс безуспешно тянулся к револьверу, двадцать два члена общества «Сентябрь» в диком изумлении подняли руки.

Батлер и Маран срывающимися голосами наперебой пытались уверить Дженкинса, что Ленокс преступил частные владения и вообще он взломщик, однако инспектор в мгновение ока охладил их пыл. Тем временем Даллингтон подбежал к Леноксу и опустился рядом с ним на колени.

— Вы ранены? Куда? — беспокойно спрашивал молодой лорд. Глаза воспаленные и красные от похмелья, но сам он — собран и полон сил.

— Как вы сюда попали?

— Ленокс, послушайте, простите меня за вчерашнее! Я даже не помню, что вы приходили. Рецидив. Но больше такое не повторится.

Детектив криво усмехнулся. Боль нарастала.

— Забудем. Но как вы нас нашли?

— Мак-Коннелл.

В тот же момент Ленокс увидел спешащего к ним Мак-Коннелла с потертым докторским чемоданчиком в руках. Вне себя от беспокойства, врач склонился над другом.

— Чарлз, Боже милостивый, ты ранен! Куда попала пуля?

— В грудь, точнее, прошла по левому боку.

Мак-Коннелл разорвал рубашку и вздохнул с облегчением:

— Слава Богу, Ленокс, тебя только оцарапало. Рана болезненная, но жить будешь.

Даллингтон успевал повсюду: сообщал сведения о членах общества «Сентябрь», давал советы полицейским, в гом числе и Дженкинсу, обыскивал Хеллоуэла и рявкал на него.

Мак-Коннелл приступил к перевязке, а Пейсон собрался было вылезти из своего укрытия, но Ленокс знаком велел ему оставаться за шкафом. Дженкинс выступил вперед, подводя итоги: всех присутствующих забирают в качестве свидетелей, исключение составляет только Хеллоуэл. Ему будет предъявлено обвинение в преднамеренном убийстве — и Ленокс уже знал, что за обвинением в убийстве Билла Дабни дело тоже не станет. Что сказал Пейсон об убегавшем с места преступления человеке? «Костюм сидел как форма, словно он лакей или официант, волосы с проседью». Все сходится.

Когда повязка была наложена, Ленокс проковылял к диванчику и тяжело сел.

— Нам предстоит еще одно дело, — обратился он к Дженкинсу, который наблюдал, как члены общества гуськом выходят за дверь.

— Какое?

— Кентербери. Я знаю, где он.

— Где же?

— Позвольте мне не говорить все сразу, я могу ошибаться.

Однако он знал, что не ошибается. И даже после всех перипетий впереди их еще ждали неожиданности.

— По пути мне нужно заехать к брату, он знает адрес. Да, Джордж, — позвал Ленокс, поворачиваясь туда, где прятался Пейсон, — вам лучше поехать с нами.

— Джордж? — удивленно приподнял брови Дженкинс, а вслед за ним, глядя на выбравшегося из-за шкафа юношу, изумился и Даллингтон:

— Пейсон?! Силы небесные!

— Это вы, Даллингтон? Кажется, мы не виделись с прошлой осени? — невозмутимо ответил Пейсон. — Какими судьбами?

— Джентльмены, — вмешался Ленокс, — позвольте представить: Джордж Пейсон.

И детектив вкратце рассказал о последней неделе из жизни беглеца.

— Какой удар для родителей Дабни, — болезненно поморщился Мак-Коннелл.

Пейсон угрюмо смотрел под ноги.

— Если б я мог что-нибудь изменить, — едва слышно произнес он.

Это были последние слова, упреком прозвучавшие в его адрес.

Когда с вопросами было покончено — а на это ушло не меньше четверти часа, так как Дженкинсу очень хотелось прояснить некоторые детали, — Ленокс, Дженкинс, Мак-Коннелл, Даллингтон и Пейсон уехали. Свидетелей и взятых под стражу инспектор оставил на попечение констеблей, снабдив тех подробными указаниями, а Мак-Коннелл проверил повязку и с неохотой признал, что двигаться Леноксу можно.

Как только карета доктора остановилась перед Парламентом, Ленокс кинулся внутрь и скоро возвратился с Эдмундом. В экипаже, трясшемся по ухабам на ист-эндском направлении, детектив улыбался собственным мыслям. Еще вчера он считал, что его удел на избранном пути — одиночество, а сейчас он окружен друзьями и соратниками.

— Непростительной глупостью было довериться Хеллоуэлу, — заговорил он. — С первой минуты ему так не терпелось поведать мне обо всем — и я решил, что он умирает от скуки на своем посту, а на самом деле «общество» вычислило меня, если можно так выразиться, гораздо раньше, чем я их. Их подручный просто ждал моего прихода и разыграл спектакль как по нотам.

— А я все думал, как вы догадались прежде, чем он вошел, — признался Пейсон.

— Не так быстро, как стоило бы. До полного проигрыша, правда, дело не дошло благодаря Даллингтону. Мы ведь слышали, как хладнокровно они замышляли убийство, и, если не ошибаюсь, речь также идет о двух крупных финансовых преступлениях: одному уже много лет, а другое совершается в данный момент, и мы очень скоро о нем услышим.

Посыпались новые расспросы, однако Ленокс больше ничего не добавил, избегая голословных утверждений. Смутные догадки у него, конечно, были, но он также знал, что тот, кто именует себя Кентербери, может рассказать историю во всех подробностях.

Если про лондонский Уэст-Энд говорили, что «в мире нет ничего подобного», что он «вершина мировой моды», то Ист-Энд, напротив, ничем не отличался от трущоб Парижа, Каира, Нью-Йорка или Вены. Те же узкие неосвещенные закоулки, те же полутемные пабы, где в любую минуту могут пырнуть ножом, те же клошары и дети, готовые пройтись колесом за полпенса. По Грейсчерч-стрит карета въезжала в район Бишопсгейт. Ленокс испытывал странную привязанность к этому далеко не безопасному, с каждым днем приходившему в упадок месту и нередко приезжал сюда. Впрочем, он знал почему: именно здесь римляне когда-то основали свое первое поселение — Лондиниум. На территории нынешнего Ист-Энда располагалась самая крупная к северу от Альп базилика и форум — неотъемлемая часть любого римского города, — и хотя от построек не осталось ни камня, Ленокс без труда воссоздавал их в воображении. Лондиниум расцвел во втором веке нашей эры, когда маленькая застава на окраине империи превратилась в притягательный оплот цивилизации и культуры. Эту страницу римской истории Ленокс особенно любил — за связь далекого прошлого с настоящим.

Они миновали Каннон-стрит и свернули на Истчип. У невысокого кирпичного дома, вход в который освещали два фонаря, Эдмунд слегка кивнул брату, и Ленокс велел кучеру остановиться.

Весь первый этаж занимало большое помещение с деревянными балками над головой. Одна сторона представляла собой джин-бар, где мужчины и женщины пили и любезничали; другая, отделенная занавесками, служила для завершения знакомств. В глубине комнаты виднелась лестница на верхние этажи. Мирок жил под неусыпным контролем восседавшей в центре сморщенной карги, с моноклем в глазу и кошкой на коленях, она получала деньги от выходивших из-за занавесок девиц, следила, чтобы в баре не вспыхнула потасовка, и визгливо покрикивала на двух вышибал.

Ленокс и Эдмунд сразу направились к ней и тихо о чем-то спросили. Поначалу она в негодовании трясла головой, но когда Ленокс указал на Дженкинса, старуха вскинула руки, словно признавая поражение, и что-то прошептала.

Братья вернулись к своим спутникам.

— Нам на четвертый этаж. Я пойду первым, а вы, Дженкинс, будьте наготове. Наручники вряд ли пригодятся, но все же. Джордж, будьте подле меня, хорошо? Вы ведь знакомы с Кентербери.

На четвертом этаже было две двери. Ленокс подошел к правой и постучал.

— Есть кто-нибудь? — Никто не ответил. — Слушайте, Кентербери, вы там? Нас много, и Джордж тоже здесь.

За дверью послышался шорох.

— Я вхожу, — продолжал Ленокс. — Поверьте, вам нечего бояться. Даю слово.

Детектив медленно отворил дверь, его спутники столпились вокруг него, стараясь заглянуть внутрь. В просторной, но довольно безрадостной комнате дуло изо всех щелей, убранство сводилось к минимуму: кровать, стол, стул. Темноволосый мужчина со шрамом на шее, судя по всему — военный, встретил их сидя. В руках он держал револьвер.

— Назад! — рявкнул он. — Кто вы так… Не может быть! Это вы, Ленокс?

— Собственной персоной.

— И Эдмунд! Боже милостивый! Тогда понятно, как вы меня нашли. Знали мою старую берлогу. Но кто это с вами? — И револьвер, положенный было на колени, снова оказался у него в руках.

— Стойте, подождите! Все члены общества арестованы.

Лицо Кентербери просветлело, он вздохнул с видимым облегчением.

— Слава Богу! Значит, все позади.

— Не совсем. — Ленокс повернулся к двери. — Джордж, подойдите сюда, пожалуйста.

Пейсон вышел вперед.

— Рад вас видеть, мистер Кентербери, — произнес он.

— Нет, Джордж, — мягко возразил Ленокс. — Перед вами ваш отец.

 

ГЛАВА 50

Ленокс и Эдмунд помнили, каким прекрасным человеком был их отец. Он умело распоряжался землей, вдумчиво разбирал возникавшие в его владениях тяжбы, пятьдесят лет верой и правдой служил своей стране в Парламенте, а жена и два сына знали: он их любит. В юности Ленокс гордился, что у отца такая ответственная задача — служить королеве и отечеству — и что вся его внешняя жизнь подчинена этой цели. А теперь его чуть ли не больше восхищало другое: отец никогда не унывал, умел поднять настроение, и рядом с ним все казалось поправимым. Там, где молодой и до смешного серьезный Ленокс усматривал легкомыслие, Ленокс сегодняшний видел почти геройство: умение думать о других прежде, чем о себе. Странно, отец давно умер, а сын продолжал открывать в нем новые черты.

От знакомства с собственным отцом Джордж пришел в оторопь.

— Очень приятно, — растерянно пробормотал он.

Новоявленный отец поднялся навстречу сыну.

— Я не знал, говорить ли тебе, Джордж, — сказал Пейсон-старший. — Нужно было сначала поквитаться с ними.

Раньше всех нашелся Даллингтон:

— Пожалуй, нам лучше подождать снаружи.

После чего он, Мак-Коннелл, Ленокс, Эдмунд и Дженкинс отступили в коридор и минут десять старательно не обращали внимания на приглушенные голоса, доносившиеся из-за двери. Наконец к ним вышел молодой Пейсон с мокрым от слез лицом и пригласил вернуться в комнату.

— Как вы узнали? — тут же спросил он Ленокса.

— Долгое время мне казалось, что под маской Джеффри Кентербери скрывается некий Джон Лайсандер, член общества «Сентябрь».

— Лайсандер! — взревел Пейсон-старший.

— Вы правы, картинка до конца не складывалась. С чего, спрашивается, он стал бы заботиться о Джордже? Но меня сбило с толку описание внешности, и особенно шрам. Надеюсь, вы все нам объясните, Джеймс? Как случилось, что у вас и Лайсандера одинаковые шрамы? Первое, что я вспомнил, когда ко мне обратилась леди Аннабел, — ваш рубец на шее. К своему собственному стыду, я почти сразу об этом забыл, и единственное мое оправдание — я считал вас погибшим… А потом на встрече общества, где мы прятались с вами, Джордж, Батлер обмолвился, что «старый приятель неожиданно вернулся», и тогда я снова вспомнил про шрам, соединил его с карманными часами — и все встало на свои места.

— Не так очевидно для меня, должен признаться.

— Как же иначе объяснить их внезапный интерес к сыну давно погибшего человека? Грозящая вам опасность, смерть или что-то другое, должна была выманить вашего отца из укрытия. И тогда я сразу вспомнил знаменитое ист-эндское заведение, куда частенько наведывался ваш отец, и сообразил, что только там он и мог залечь на дно.

— Он этим славился, — вставил Эдмунд. — Проводил здесь дни и ночи.

— Но тогда — по доброй воле, а сейчас — вынужденно, — заметил Джеймс Пейсон. — Это единственное место в Лондоне, которое я знаю как свои пять пальцев, не считая, конечно, «Бифштекс-клуба». — Он расхохотался. — Однако там меня, пожалуй, сразу нашли бы.

— Я не помнил ни адреса, ни названия, но их знал Эдмунд — и вот мы здесь.

— И нам не терпится узнать, из-за чего были совершены все эти злодеяния, — напомнил Дженкинс.

Тяжело вздохнув, Пейсон-старший поднял глаза на стоящих полукругом мужчин. Сын крепко сжимал его руку. И тогда воскресший из мертвых начал рассказ:

— История довольно простая. Вернее будет сказать, здесь сплелись две простые истории — старая и новая. Любой англичанин, уезжавший с нашего острова в отдаленные пределы империи, подтвердит, что именем королевы — благослови ее Бог — творятся страшные дела. Я стал участником подобного кровавого преступления чуть меньше двадцати лет назад, когда ты, Джордж, только родился: одна англо-сикхская война закончилась, а другая еще не началась.

Наш батальон охранял Сатледжскую границу в Пенджабе — не дай мне Бог еще раз увидеть эти места. Стратегически это был самый важный пункт в Индии — географический, политический и культурный центр, — поэтому численность войск там доходила до тридцати тысяч, и мы с легкостью побеждали в редких местных стычках. Можно сказать, что в первой англо-сикхской войне мы победили одной рукой и теперь держали местное население в кулаке. Офицерам — и мне в том числе — оставалось лишь вести праздный образ жизни. Каждый из нас имел свой домик, где прислуживали пять-шесть туземцев, а в офицерском клубе всегда ждала игра в карты или выпивка. Совсем неплохо для постоя, даже если учесть жару, которую мы все ненавидели.

Мой буйный нрав, который Эдмунд и Чарлз помнят, боюсь, еще по Оксфорду, ничуть не изменился, и в Индии у меня завелся товарищ во всем под стать мне, лейтенант Джунипер. Вот только карьера военного его не интересовала. Сирота, без единой родной души во всем мире, он получил в наследство несколько сот фунтов и, когда достиг совершеннолетия, отправился в Лахор, надеясь сколотить состояние. Мы пили вместе, охотились вместе, одно время даже жили под одной крышей. В офицерском клубе нас прозвали «близнецы»: мы были не только неразлучны, но даже слегка походили друг на друга.

Вы уже поняли, что жилось мне совсем неплохо. Я имел все, что нужно: хорошего друга, сколько угодно джина, охоту и почти каждый вечер — игру в карты. Пока однажды не сделал глупость.

С Лайсандером, надо сказать, мы в то время были накоротке, и вот однажды нам и присланному в наш батальон сотруднику Ост-Индской компании, страшно наивному юнцу по имени Саймон Халлоран, взбрело в голову отправиться в почти не контролируемый британцами район Лахора. Эдакое небольшое приключение, как нам представлялось. Что ж, в первой же чайной мы стали добычей — и чьей! Не знаю, поверите ли вы: десяток вооруженных до зубов мальчишек окружили нас, завязали нам глаза и увели в свою деревню. Я всегда хорошо ориентировался на местности, поэтому, несмотря на их попытки петлять и сбить нас с толку, понял, в каком направлении мы шли. Учтите, скоро эта деталь пригодится.

Мы попали в отчаянное положение, скажу я вам. Старейшина деревни, где жили мальчишки, сначала обыскал нас с ног до головы, а потом решил воспользоваться случаем и передать послание английской королеве — убив одного из нас. Вы, конечно, догадались, кто пал жертвой. Халлоран. Наверное, потому что гражданский. На глазах у нас старейшина перерезал Халлорану горло, а для полноты картины подарил и нам с Лайсандером по отметине — это был знак его соплеменникам, что мы опасны.

Пейсон провел рукой по горлу.

— Без слов понятно, какая буря поднялась в лагере, когда мы вернулись, и, поскольку я знал, как найти деревню, начальство разрешило нам разыскать старейшину, убившего Халлорана. Что ж, деревню мы нашли, но… и чем меньше вы будете об этом знать, тем лучше.

Взгляд его остекленел, словно перед ним пронеслись призраки прошлого.

— Мы сделали то, что сделали, и сделанного не воротишь. А старейшину в конце концов поймали не офицеры, а три человека из младшего состава: мой ординарец, ординарец майора Батлера и сметливый младший капрал по имени Хеллоуэл. Они привели нас в его шатер, и мы, двадцать пять офицеров, покрытых потом и кровью, увидели, что в глухой деревушке хранились несметные, невероятные сокровища. Там стояли сундуки с рубинами, мешки неограненных алмазов, просто горы золота и серебра. Но чудеснее всего был огромный сапфир, чистейший из всех, что я когда-либо видел. Величиной с соколиное яйцо.

Ленокс тихо пробормотал:

— Камень сентября…

Пейсон-старший кивнул ему:

— Да, совершенно верно. Поздравляю, вы разгадали загадку. Налет происходил в сентябре; похоже, название было предопределено свыше. Решение, во всяком случае, приняли единогласно: забираем сокровища, никому ни о чем не сообщаем, и по приезде в Англию — мы богачи. Мы — это офицеры и трое подчиненных, о которых я упомянул.

Однако возникло непредвиденное затруднение. Начальник Халлорана, еще один представитель Ост-Индской компании, солидный седовласый чиновник по имени Брейтуэйт. Он тут же вмешался и заявил, что богатства принадлежат компании. В этом случае ему, как нашедшему сокровища, конечно, причиталась бы кругленькая сумма.

Вы должны понять, что представлял собой наш батальон. Всеми забытый отряд на краю света. И каждый, подобно мне, своенравен, зол, выслан из Англии за неподобающее поведение. Пиратский бриг, выброшенный в пустыне. Приговорить Брейтуэйта к смерти им ничего не стоило. Против выступили только двое. Капитан Ларч и я. Ларч решительно воспротивился, я только сказал, что не стану в этом участвовать. И Ларч, и Брейтуэйт погибли — на поле боя, как сообщалось позже, — обоим перерезали горло. А я был еще жив. По официальным данным, из всего нашего полка в указанный период погибли только два человека: Ларч и я…

Никогда в жизни я не жил в таком страхе, как следующие несколько недель. Я проклял себя за то, что не согласился, как и все, на их план. Их ждала обеспеченная жизнь, ни один со мной не разговаривал, и я знал, что все они мне не доверяют.

Удар не заставил себя ждать. С моим единственным на территории в пять тысяч миль другом — Джунипером — мы отправились на охоту. Мы отошли от лагеря всего на милю, притаились в зарослях, надеясь подстрелить стайку птиц, и сами оказались на прицеле у Хеллоуэла, лежавшего в засаде в нескольких ярдах от нас. Джунипера он убил сразу, второй выстрел предназначался мне. Он промазал, но я упал, притворясь мертвым. Хеллоуэл поверил и бросился бежать, а я лежал и слушал, как стихает его топот.

Пейсон перевел дыхание.

— Я часто думаю о Джунипере, что во всем мире у него не было ни одной родной души. Не заслужил он такой смерти.

План бегства возник сразу. Особой любви к армии я никогда не питал, в Индии для меня стало чересчур жарко. Осторожно, не привлекая внимания, я пробрался в лагерь, захватил свою форму и кое-что из личных вещей, в том числе фотографии домашних, и приступил к отвратительной процедуре по превращению Джунипера в меня самого.

— А как же шрам? — спросил Мак-Коннелл.

— Он, конечно, мог меня выдать. Но заросли Индии ничего не скрывают долго, и звери всегда наготове. Когда Джунипера нашли, узнать его было невозможно. Поползли слухи о моем самоубийстве или даже убийстве, и, чтобы пресечь их, Лайсандер и Батлер сочинили ложь о ссоре за картами. Что и говорить, шито белыми нитками, но они рассказывали эту байку на каждом углу. Единственное, что им не удалось скрыть, — состояние трупа.

— Третья страница, Томас, — напомнил Ленокс доктору. — В досье. Вот, значит, о чем там говорилось. О том, что труп изуродован.

Леноксу стало не по себе от почти мистических совпадений в жизни отца и сына. У обоих погибли лучшие друзья. Оба пустились в бега. Оба проявили житейскую сметку. И оба избежали смерти. Во всяком случае, пока.

Ленокс беспокойно поежился — рана давала о себе знать — и приготовился слушать дальше.

 

ГЛАВА 51

— И куда же вы отправились? — с любопытством спросил Даллингтон.

— В Китай. Денег у меня было предостаточно, нам только что выплатили жалованье за шесть месяцев, я добрался до Шанхая и нашел работу. Очень скоро несколько важных местных джентльменов уже не могли без меня обойтись — но это совсем другая история. К тому же с этим давно покончено.

Пришло время ключевого вопроса. Его задал Ленокс:

— Зачем же вы вернулись? Почему обществу стал нужен ваш сын, если вас давно считали мертвым?

— Уилсон, — ответил Пейсон.

— Что — Уилсон?

— Как говорится: не повезло, так не повезло. Я вернулся в Англию, потому что больше не мог жить вдали от Джорджа. Представлял, как поселюсь в каком-нибудь тихом местечке, например на севере Шотландии, и буду издали наблюдать, как взрослеет мой мальчик. Нынче летом мне так безумно захотелось его повидать, что я приехал в Линкольн. И прямо на Хай-стрит наткнулся на Уилсона, идущего со своим сыном. Он едва успел заметить меня, но сразу узнал. Я по глазам понял. О том, что Джунипер якобы жив, знали или подозревали только Лайсандер и Хеллоуэл. Могу себе представить, какое потрясение испытал старина Уилсон. Само собой, он немедленно рассказал об этом членам общества.

— Почему вы так уверены? — спросил Дженкинс.

— Он был неплохой человек, Уилсон. И уж точно лучше многих из них. Да, он выдал меня, но когда узнал, что Джорджа хотят убить, сумел передать ему записку. Я тогда жил в Оксфорде, и мне помог Ред Келли, которого я хорошо знал с первых дней службы, наши полки вместе были на учениях — о, Ред всегда любил карты и выпивку!..

— Я как раз собирался спросить о нем, — остановил его Ленокс. — Стало быть, он ваш человек?

— Самый надежный парень из всех, что я знал. Мой рядовой. Он получил ранение, и я устроил его портье в Линкольне. Не то чтобы обо мне остались блестящие воспоминания, но имя Пейсонов кое-что значило.

— Ред! Красногривый! Видите, Ленокс, я не ошибся! Он что-то знал! — радостно воскликнул Джордж Пейсон. — Он-то и передавал мне записки от Кентербери! Так чем он тебе помог, отец?

— Показал мне письмо Уилсона, адресованное тебе. Там говорилось, что ты должен бежать из Оксфорда. Так я понял, что Уилсон рассказал обществу о встрече со мной и что они готовы убить тебя, лишь бы я вышел из укрытия. Они меня боялись. Да и сейчас, полагаю, боятся.

— А Уилсона за эти хлопоты убили, — завершил Мак-Коннелл.

— Именно, — подтвердил Ленокс.

— Дальше все просто, как вы понимаете. Моей единственной целью и основной заботой стало спасение сына. Однако у меня не хватило храбрости сказать тебе, кто я, Джордж. Тебе лучше было не знать, что я жив, ведь всегда могли прийти с расспросами. Мне столько хотелось сказать — а я просто отдал тебе чертовы карманные часы.

— Что ты, пап, они мне очень понравились. Глядя на них, я не терял надежду, даже когда прятался.

Отец и сын смотрели друг на друга, не скрывая слез, а вокруг стояла странная тишина: возможно, каждый сын в комнате думал о своем отце.

— Слава Богу, вам больше ничего не угрожает, — громко вздохнул Дженкинс.

И тут за их спинами раздался полный ненависти голос:

— Да ну? Зря вы так в этом уверены, инспектор!

На пороге стоял Лайсандер с револьвером в руках.

«Разумеется, — мелькнуло в голове у Ленокса. — Поэтому его и не было на собрании. Оставался в тени, как раз на такой случай».

— Что ж, Лайсандер, мы в вашей власти, — признал он.

Однако детектив поторопился.

Жаждущий мести капитан мог выстрелить в любого, но не видел одного… Скрытый распахнутой дверью Мак-Коннелл сильным толчком — да здравствует любовь доктора к поло и гольфу! — оттолкнул дверь и налетел на сбитого с ног Лайсандера. Немое изумление разорвал выстрел — и пуля, никому не причинив вреда, ударилась в стенку.

Поднялась суматоха, долго наводили порядок, за это время рана у Ленокса сильно разболелась, и, хотя от порошка, данного Мак-Коннеллом, стало немного легче, детектив решил, что допросы нынче вечером проведет Дженкинс.

Как раз в этот момент по лестнице, громыхая, поднялись два констебля. Один из них, войдя в комнату, робко повернулся к инспектору:

— Инспектор Дженкинс, сэр, позвольте обратиться.

— Слушаю вас, констебль Роланд.

— Во время обыска в клубе мы кое-что нашли, сэр. — Роланд замялся.

— Ну?

— Мы с Лоренсом принесли находку сюда — вот, сэр. Там было много сокровищ, замурованных в стене, и среди них — это.

И констебль, который вряд ли видел зараз больше двадцати фунтов, вытащил из кармана крупный сапфир, отливающий густой синевой.

Хотя Джеймс Пейсон совсем недавно говорил об этом камне, все невольно ахнули. Наступила тишина.

Первым заговорил Мак-Коннелл:

— Я, конечно, не специалист… не моя область, но, констебль, вы не могли бы… позвольте мне взять его в руки — лишь на несколько минут? Благодарю вас, благодарю!

Он бережно принял камень в носовой платок.

— Бог ты мой! Да он же в четыре раза больше, чем Звезда Бомбея! Вы только взгляните на него! Цельный, прочный, и самое удивительное — идеальной огранки! Бог ты мой!

Все обступили доктора, а он продолжал:

— Существует только четыре разновидности по-настоящему драгоценных камней: изумруды, бриллианты, рубины — которые на самом деле не что иное, как красные сапфиры, — и, наконец, вот… Его невозможно оценить! Не думаю, что камень добыл старейшина, мистер Пейсон… Такое сокровище наверняка передавалось от поколения к поколению. Вы только посмотрите на совершенство огранки! Во всем мире едва ли наберется десяток людей, способных приобрести такое чудо, да и государств с такой казной не намного больше! Да, я бесконечно благодарен вам за разрешение на него взглянуть, — произнес он, вручая сапфир Дженкинсу. — Благодарен от всего сердца.

Присутствующие благоговейно передавали камень из рук в руки, пока наконец Дженкинс и два констебля, полные священного трепета, не понесли его в поджидавший снаружи экипаж. («Как вы только додумались притащить его в самое злачное место на Истчип, болван?» — ругался Дженкинс.) Остальные разделились на группы, что бы разъехаться по домам.

Да, что ни говори, престранное оказалось дело! Он принимал одного человека за другого, он доверял врагу. С самого начала Ленокс признавал, что никогда еще расследование не шло так туго: незначительные успехи сменялись колоссальными промахами. Правда, у него было смягчающее обстоятельство — любовь.

В результате домой, на Хемпден-лейн, Ленокса повез Даллингтон. Мак-Коннелл сменил ему повязку, дал с собой обезболивающие порошки и обещал приехать рано утром, но, тревожась за жену, доктор спешил поскорее попасть домой. Выяснилось, что они с Тото наконец-то вы брали имя, нравившееся обоим: Белла Мак-Коннелл Красивое имя, согласился Ленокс, красивое настолько, что ради него стоило вести ожесточенные споры.

В карете Даллингтон тихо спросил:

— Вы продержитесь ночью? Я имею в виду вашу рану.

— О да, смею надеяться. И то, что рана не так серьезна, всецело ваша заслуга.

— Как я на него налетел! Как молния, правда? — Впервые за весь вечер Даллингтон заговорил с привычной усмешкой. — Но мне по-прежнему жаль, что я чуть было вас не подвел.

Боль, облегчение, страшная усталость нахлынули на Ленокса, когда он поднимался к себе на крыльцо, но сильнее всех этих чувств была радость: за несколько непростых часов он обрел в Даллингтоне настоящего друга.

В холле его встретила Мэри — Грэхем все еще не вернулся — и, охая, что хозяин ранен, помогла снять пальто. Жизнерадостный констебль Аддингтон, находившийся там же, обещал всю ночь не покидать пост. Ленокс поблагодарил его, сказал Мэри, чтобы принесли поесть, и в предвкушении длинной сигары и долгожданного уединения направился к дверям библиотеки. Вот оно, блаженство!

Но блаженство совсем иного рода ожидало его. Когда Мэри распахнула двери, Ленокс увидел леди Джейн, сидевшую на диване и даже не делавшую вид, что читает.

— Чарлз! — бросилась она к нему. — Пойдем, садись. Тебе удобно? Аддингтон сказал, что ты ранен, так это правда? Чарлз, как ты мог?!

Леди Джейн больше не могла сдерживать слезы, и они ручьем потекли по бледному лицу. Его руку она не отпускала. От натянутости последней встречи не осталось и следа, к ним вернулась прежняя простота и свобода.

Тихонько смеясь, Ленокс ответил:

— Признаю, страшно виноват, но все уже хорошо, даже кровь не идет, правда!

Она тоже рассмеялась сквозь нервную икоту, выдававшую долгое волнение, и вытерла глаза взятым у Ленокса платком. Сейчас, в голубой шали поверх розового платья, с каскадом откинутых назад кудрей, с глазами, полными влажного блеска, она казалась прекрасной как никогда. Ленокс не взялся бы описать ее красоту — она просто излучала свет и в золотом свечении была восхитительна. Была Джейн.

— Что же там случилось, Чарлз? — всхлипывая, спросила она.

— У меня хватило ума спрятаться за занавеску, где меня и настигла пуля, оцарапав бок под левой рукой. Мак-Коннелл уверяет, что дня через два-три боль пройдет окончательно. Впрочем, есть новость куда важнее: ты слышала о маленькой Белле?

Джейн опять засмеялась, но хотя слезы уже высохли, его руку она по-прежнему не отпускала.

— Мне нравится, а тебе?

— По-моему, лучше и придумать нельзя, — подтвердил он.

— И Тото абсолютно счастлива.

— Да, Мак-Коннелл просто не мог дождаться, когда попадет домой сегодня вечером.

Внезапно их разговор оборвался. Они не отрываясь смотрели друг на друга и впервые в жизни не находили слов. В конце концов Ленокс выдохнул:

— Майкл Пирс, которого я встретил у тебя тогда, он…

— Он просил моей руки, Чарлз.

Ленокс собрал все силы, чтобы сказать:

— Конечно, я видел его совсем недолго, но он произвел впечатление человека достойного. Буду…

— Разумеется, я ему отказала.

Они так и не разжали рук, так и не отвели друг от друга глаз.

— Где ты пропадала, Джейн? Что делала все это время? В последние несколько недель мой лучший друг превратился в призрака. Зачем ты ездила в Севен-Дайлс? — Опережая ее вопрос, Ленокс поспешно добавил: — Я увидел тебя там случайно, даю слово.

— Чарлз, я тебе верю, — и нерешительно, словно сомневаясь, начала рассказывать: — Если помнишь, я говорила тебе, что Майкл — друг моего брата.

— Да, — кивнул он, но сердце бешено колотилось.

— Все очень просто. Они подружились в Итоне, можно сказать, на поле для регби: Майкл, от природы раздражительный, никогда не был прилежным студентом. После школы все его одноклассники поступили в университет, а он поехал в Лондон, бросался то в одно, то в другое, прожигал жизнь. Пил со всеми, не разбирая компании. И даже… — леди Джейн содрогнулась, — вел себя недостойно. Так продолжалось до тех пор, пока однажды ночью у выхода из трактира на Севен-Дайлс грабитель по имени Питер Паддл не приставил ему нож к горлу. У Майкла была дубинка, налитая свинцом, он ударил напавшего по голове и… и убил его, Чарлз.

Ленокс не проронил ни слова.

— Только двое знали о том, что произошло: дядя Майкла — лорд Холдернесс — и мой брат. Лорд Холдернесс устроил отъезд племянника в одну из британских колоний, а семье убитого купил домик в районе Севен-Дайлс и выплачивал еженедельное пособие. После смерти лорда Холдернесса выплачивать пособие стал мой брат, тогда-то он и посвятил меня в это дело. Я езжу к ним уже несколько лет — точнее говоря, три года — раз в неделю. Поначалу они относились ко мне с угрюмой вежливостью, потом смягчились, а потом мы стали настоящими друзьями. А месяц назад Майкл вернулся.

Ленокс видел все как на ладони.

— Теперь он богат и хочет загладить содеянное, поэтому с тех пор, как он здесь, я езжу в Севен-Дайлс не как обычно, а каждый день — пытаюсь наладить хоть какой-то мир, добиться для Майкла, к которому привязан мой брат, искупления грехов. Если так можно сказать.

— Можешь не продолжать, — прервал ее Ленокс. — Мне очень жаль, если мои слова прозвучали грубо или обидно, словно я требую отчета и заставляю тебя оправдываться.

Леди Джейн печально вздохнула, и глаза ее снова затуманились.

— А потом он приехал с этим абсурдным предложением, уверенный почему-то, что между нами возникло чувство, которого на самом деле никогда не было. Разумеется, я ему отказала.

— Еще бы!

— Да нет же, Чарлз… как ты не понимаешь… Будь он пределом совершенства, будь он…

Ленокс, преисполнившись отваги, смешанной с восторгом, остановил ее.

— Знаешь, я все время предчувствовал, как появится тот, за кого ты выйдешь замуж. Не сомневался, что это будет герцог, или премьер-министр, или епископ — не меньше. Каждый раз, глядя в окно, я подсознательно ожидал, что этот избранный подъезжает к твоему дому.

Он засмеялся.

— И мне кажется, я принял бы это как должное. Боже мой, я всегда знал, что ты достойна всего самого лучшего. Но каждую секунду нашего знакомства, сколько бы я ни выглядывал в окно, я всегда любил тебя, Джейн. Любил горячо — и не претендуя на взаимность. И пока отвага не покинула меня, я должен сказать: ты самый мудрый человек на свете и самая красивая женщина на земле. Я люблю тебя всем сердцем и хочу, чтоб ты стала моей женой.

Совсем другие слезы блестели теперь у нее в глазах, и лицо озарила сияющая улыбка.

— Ты выйдешь за меня? — спросил он.

— Ну конечно, Чарлз, — ответила она. — Ну конечно.

Она коснулась рукой его плеча, подняла глаза — и они поцеловались.

 

ГЛАВА 52

Следующие несколько дней были самыми счастливыми в его жизни.

Они с Джейн гуляли вдоль реки под разлившимся в небе ослепительным солнцем, и к их ногам ложились опавшие листья, а они все говорили и говорили; простота и доверие остались прежними, но любовь сделала чувства настолько пленительнее, полученное взаимное признание — настолько сильнее, что любое сказанное слово заставляло трепетать.

Сообщили друзьям и устроили несколько званых вечеров для объявления о помолвке. (Званый ужин! Он и не догадывался, что приходить туда вдвоем — отдельное удовольствие!) Верные друзья Тото с Мак-Коннеллом, Даллингтон с герцогиней Марчмейнской, Кабот и Хилари, приезжая с визитами, преспокойно стучались то в один, то в другой дом, словно свадьба уже состоялась. Длинный разговор Ленокса с Грэхемом закончился тем, что мужчины достали карту и составили подробный план путешествия в Марокко.

Так шли дни, недели, и любой миг искрился счастьем, как грани идеального кристалла, а о будущем не думалось — блаженны живущие сегодняшним днем.

Месяц спустя пришла настоящая осень. В их тихом квартале с каждым порывом ветра падали листья, за каждым окном пылал в камине огонь, а над крышами высоких зданий, где воздушные потоки холоднее, взмывали и пикировали птицы. Все дышало той самой грустью, что охватывает вас ненадолго, когда лето уходит бесповоротно — и нет надежды на причудливые оазисы тепла в череде холодных дней; прохожие поднимают воротники пальто, укрываясь от ветра, а дети со вздохом соглашаются на толстый свитер. Время года с легким румянцем, ранними сумерками, ежедневно убывающим светом.

Несколько недель в Лондоне только и было разговоров что о «Скандале от Оксфорда до Индии», как окрестили дело Пейсона в одной газете. На всех приемах обсуждали фантастическое появление грозного Джеймса Пейсона, тут же осуждая его идею уехать в Шотландию и увезти туда сына. Слухи о том, что он сильно изменился и стал кроток, как ягненок, оказались сильно преувеличены. Радость, наполнявшая людские сердца, когда речь шла о леди Аннабел, гасла, когда вспоминали Билла Дабни, названного в прессе героем, английским юношей, который с безоговорочной преданностью отдал жизнь за друга. В Англии всегда жива романтическая тоска по Оксфорду и Кембриджу — чаще всего среди тех, кто никогда там не учился, — и Дабни стал национальным героем. На похоронах, куда Ленокс и леди Джейн приехали вместе, тяжелее всего было видеть бесконечную скорбь, которую молча несли родители Дабни, воспитанные в суровом мидлендском духе.

Не было никаких сомнений, что память о Дабни будет увековечена. Бесчисленные самоцветы, слитки золота, полудрагоценные камни и серебряные блюда, хранившиеся в пыльных стенах общества «Сентябрь», не говоря уже о великолепном сапфире, вернулись к Ост-Индской компании. Уступив общественному мнению, компания продала сапфир со ставшего моментально знаменитым аукциона (к участию в нем допускались лишь лица с банковским подтверждением о наличии на их счете не менее ста тысяч фунтов стерлингов). Камень приобрел таинственный немецкий граф, а вырученные средства компания перевела в Линкольн-колледж, дабы учредить на классическом отделении стипендию имени Билла Дабни. Его отец сопроводил дар словами: «Для юношей, обладающих большой силой духа и беззаветной преданностью, для тех, кто умеет дружить и заслуженно называется благородным».

Тем временем члены общества «Сентябрь» давали показания друг против друга, а главные виновники уже предстали перед судом. Маран сразу же ушел в отставку и покинул Парламент, но полный масштаб его должностных преступлений только начинал проясняться. Махинации были, что называется «из ряда вон» — и в то же время стары как мир. С одной стороны, он переводил деньги на счета непонятных военных промышленников, чьи на поверку фиктивные заводы оказались фиктивной собственностью собратьев по обществу «Сентябрь» — те, конечно, не забывали отблагодарить Марана. С другой — банально пристраивал к правительственной кормушке малообразованных родичей своих однополчан. Следствию еще предстояло раскрыть многочисленные уловки по выуживанию денег из казны ее величества, но то, что Ленокс и Гудсон, помимо непосредственных успехов расследования, спасли стране не только финансы, но и репутацию, сомнений не вызывало. Кстати, благодаря вскрывшимся фактам в обществе снова стал популярен билль о реформе, представленный лордом Расселом, — давно ли Ленокс обсуждал судьбу законопроекта с его автором за обедом в Парламенте? Среди прочего, билль требовал обеспечить бо льшую прозрачность государственных расходов.

Ленокс получил поздравления от принца Уэльского и ездил на встречу с его высочеством, но остальные приглашения отклонил: уютные вечера с Джейн, Тото и Томасом, возможность выпить в компании Джеймса Хилари или лорда Кабота были ему куда дороже; а еще его ждали книги и праздничный бокал шампанского за новообрученных: Джорджа Пейсона и Рози Литтл. Наперекор отцу она примчалась в Лондон, едва узнав, что Джордж жив, и — чего Ленокс не ожидал — открыла молодому человеку свое сердце. Тот в ответ не утаил, что его ухаживания на танцах означали гораздо больше, чем она думала. Несмотря на гнев родителей (правда, леди Аннабел, все еще вне себя от радости, негодовала относительно мало), они чувствовали себя самыми счастливыми людьми на свете и твердо верили, что будут жить счастливо и умрут в один день. Рози же, со своей стороны, избрала Ленокса в близкие друзья, и все указывало на то, что скоро он будет дважды крестным.

Так, из главной темы дня дело постепенно перешло в разряд новостей поменьше, а потом и вовсе исчезло из общих разговоров; жизнь вошла в привычное русло и потекла своим чередом.

Правда, одно событие все же омрачило безоблачную радость Ленокса: влиятельный и богатый государственный муж, одно время ухаживавший за леди Джейн — Джордж Барнард, который — Ленокс нисколько не сомневался — тайно стоял во главе многих преступных замыслов, тоже прислал ему свои поздравления. Да, это дело еще не доведено до конца, но думать о нем сейчас, когда он так счастлив… Нет, ему просто не до того.

В один из дней, когда шумиха вокруг скандальных событий еще не стихла, Ленокс и леди Джейн обедали в библиотеке. Джейн, смеясь, о чем-то увлеченно рассказывала, но ее прервал стук в парадную дверь. Грэхем, наконец-то занявший свой пост в холле, впустил пришедших и через несколько секунд ввел трех посетителей.

— Сэр Эдмунд Ленокс, мистер Хилари, мистер Брик, — провозгласил он, пропуская их вперед.

— Спасибо, Грэхем, — отвечал Ленокс, поднимаясь и пожимая гостям руки. — Здравствуйте, мистер Брик! Кажется, я не видел вас с тех самых пор, как мы обедали вместе в Парламенте. Джеймс, Эдмунд, как поживаете? Джейн вам, конечно, представлять не надо.

— Привет, Чарлз, — улыбнулся Эдмунд. — Здравствуй, Джейн.

— Позвольте поздравить вас обоих, — добавил Брик.

— А я сделаю это еще раз, для полного счета, — с очаровательной галантностью сказал Хилари. Тото утверждала, что он — воплощенный мистер Бингли. — Весной, если не ошибаюсь?

— Совершенно верно, — улыбнулась в ответ леди Джейн. — Мы безмерно счастливы.

Достаточно было на них взглянуть, чтобы в этом убедиться. На обычно бледном лице Джейн весело играл нежный румянец — признак отличного настроения. Что до Чарлза, то, казалось, его достоинства еще преумножились. Он отринул многие холостяцкие привычки с легкостью, удивившей его самого.

— Извини за вторжение, Чарлз, — начал Эдмунд, когда все расселись. — Мы с тобой собирались поужинать вместе, но так вышло, что вечером мне надо быть в палате общин. Брик, Хилари, вы начнете или нет? Я же тысячу раз говорил, что не хочу здесь присутствовать.

— Не хочешь здесь присутствовать? — изумился Ленокс. — Это еще почему?

Объяснение он услышал от Брика:

— Он переживает, что поползут разговоры о кумовстве, но предложение приехать к вам — мое. Мое, Хилари и еще нескольких человек.

— Позвольте, но… Я не понимаю, о чем речь?

Хилари с обворожительной улыбкой объявил:

— Чарлз, мы хотим, чтобы вы баллотировались в Парламент!

— В Парламент?

— В графстве Дарем скоро состоятся дополнительные выборы…

— Вы имеет в виду Стеррингтон? — спросил Ленокс.

Брик повернулся к Эдмунду:

— Вот видите! Так я и подумал после нашего совместного обеда: ваш брат разбирается в политике!

— Да, в Стеррингтоне, — продолжил Хилари. — Участие будет стоить вам не больше восьмисот фунтов — сумма, конечно, внушительная, но вы получите прекрасную обзорную площадку, пусть даже только на восемь месяцев или около того, зато к очередным всеобщим выборам будете в курсе всех событий.

— Сейчас их депутат Стоук, — вмешался Брик. — Впервые в жизни ему представился случай сделать что-нибудь полезное: он окажет вам всяческую поддержку, причем от всей души. А имя Стоуков в тех местах кое-что значит, и вам это на руку.

— В Парламент? — повторил еще не пришедший в себя Ленокс.

— В Парламент, в Парламент, — ворчливо подтвердил Эдмунд. — И не надо, пожалуйста, сидеть перед нами разинув рот.

Леди Джейн накрыла руку Чарлза своей и сказала, глядя ему в глаза:

— Ты просто должен согласиться, Чарлз. Ты сам всегда этого хотел.

— Но почему я? — упрямо не сдавался Ленокс.

Брик терпеливо ответил:

— Как я только что говорил, вы привлекли мое внимание, когда обедали с нами. Хилари высоко ценит вашу проницательность, говорит, что когда парламентские распри окончательно выводят его из себя, он частенько едет к вам за советом.

— Не часто, — возразил Ленокс, — совсем не часто.

— О вас очень положительно отзывался лорд Кабот. Лорд Рассел тоже замолвил словечко. И безусловно, дело Пейсона принесло вам немало очков.

Из пяти первых лиц той самой партии, которой Ленокс был навсегда предан, перед ним сидели трое и предлагали ему мечту всей его жизни — делать то, что делал его отец, и его дед, и Питт, и Бэрк, и Пальмерстон, и Пиль… Он посмотрел на них, и сказал:

— Нет.

— Нет?! — воскликнул Эдмунд, рассерженный уже не на шутку.

— Мне надо посоветоваться с Джейн, — добавил Ленокс.

— А я здесь и говорю тебе, что ты должен согласиться! — остановила его леди Джейн, беря за руку.

Он неуверенно взглянул на нее:

— Ты правда так считаешь?

— Считаю ли я так? А как же иначе? Твое место там, Чарлз!

Вот за что он любил Джейн: ведь о том, что он тысячу раз говорил себе: «Мое место в Парламенте», — не знала ни одна живая душа.

Он обернулся к ждущим ответа гостям.

— В таком случае я принимаю ваше предложение. И это честь для меня, джентльмены.

— Превосходно! — воскликнул Брик.

Все трое обступили его и радостно пожали руку.

— Теперь можно обсудить стратегию действий, — приступил к делу Хилари, которому в либеральной партии не было равных, когда речь шла о выборах. — В ближайшее время вам нужно отправиться в Стеррингтон. Бывали там раньше?

— Нет.

— Собственно, это не важно. Вашим доверенным лицом будет Талмедж, он свое дело знает. Телеграфируем ему ваши данные и подробную биографию.

— Тут ваше участие в целом ряде знаменитых расследований придется как нельзя кстати, — вставил Брик.

— Не могли бы мы встретиться попозже, Чарлз? Часа в четыре, например? — глядя в ежедневник, спросил Хилари.

— Разумеется. Где именно?

— О, в депутатском баре. Непременно освойтесь там, Чарлз, — с лукавой усмешкой ответил Хилари, поднимаясь с кресла и вынимая часы. Он сразу же посерьезнел. — Там и поговорим и поднимем бокал шампанского по этому поводу!

Еще раз поздравив Ленокса и обменявшись с ним рукопожатиями, Хилари и Брик попрощались с леди Джейн и откланялись. Эдмунд сказал им, что задержится на минутку.

— Ну что, Чарлз, ты рад? — спросил он, когда его спутники удалились.

— Точнее будет сказать, ошарашен. Поверь, я очень тебе признателен.

— Я тут ни при чем, это Брик подал мысль, а Хилари подхватил, хотя я, естественно, горячо поддержал твою кандидатуру, когда они пришли ко мне.

— Тогда я тем более твой должник.

— Как был бы горд твой отец! — сказала леди Джейн.

— Да, он так гордился тобой, Эдмунд, когда ты прошел в Парламент.

— Я знаю, но, думаю, Джейн права: ему очень хотелось увидеть, как мы с тобой вместе сидим на скамейках в палате общин.

— Не очень-то торопитесь, вы оба. — Но, говоря так, Ленокс улыбался.

— Что ж, — Эдмунд встал, — загляни ко мне, когда переговоришь с Хилари, ладно?

— Конечно, — пообещал Ленокс.

— Ну, мне пора.

Эдмунд простился и, на ходу надевая шляпу, вышел навстречу быстро сгустившемуся холодному вечеру. На улице он вспомнил, о чем еще хотел сказать брату, и повернул было назад, но заметил в окне библиотеки, как взволнованно говорят Ленокс и леди Джейн, как они обнялись, и с понимающей улыбкой направился к экипажу. Успеется, сейчас его ждет работа. Он ехал в Парламент под осенним небом в алых и темно-фиолетовых разливах.