За ужином Ленокс узнал много интересного, но что еще важнее — смог на некоторое время забыть о работе. Профессор Радли преподавал биологию в Вустер-колледже и с большим энтузиазмом относился к любительским изысканиям Мак-Коннелла в этой области. Его же собственной страстью были птицы. На протяжении всего ужина он объяснял слабые стороны эволюционной теории, выдвинутой еще несколько лет назад Чарлзом Дарвином и Альфредом Расселом Уоллесом, но до сих пор вызывавшей споры в научных кругах. Вердикт профессора гласил: скорее всего это невозможно, но идея чрезвычайно плодотворная. «Нужно отдать должное Уоллесу и Дарвину: они заставили нас по-новому взглянуть на развитие животных, что рано или поздно приведет к новым, более правдоподобным теориям». Судя по всему, большинство коллег разделяли мнение профессора, хотя число сторонников Уоллеса и Дарвина постепенно росло; Леноксу захотелось узнать, что думает по этому вопросу Мак-Коннелл. В целом же словоохотливый Радли вызвал у Чарлза самые добрые чувства, за что он легко простил профессору изобилие пернатых в разговоре.

После ужина, поддавшись задумчивому настроению, Ленокс решил пройтись по аллее Аддисона, которая узкой змейкой вилась вокруг островка, прилегавшего к Модлин-колледжу. Тропинка уходила далеко от колледжа, а потом возвращалась к нему, образуя живописное кольцо; грунтовая дорожка и тихие воды реки Черуэлл бежали на одном уровне, в нескольких дюймах друг от друга. Ленокс помнил аллею под ковром только что выпавшего снега, воплощение первозданной красоты, — он учился тогда на последнем курсе и на рассвете, в тоске от теперь уже и не вспомнить какого экзамена, ушел по тропинке куда глаза глядят, а когда вернулся — чувствовал себя лучше, ненамного, но лучше. Сегодня вечером, размышляя об обстоятельствах дела, детектив шел по аллее, изредка встречая университетских профессоров, курил трубку, трезвел от холодного воздуха, и перед ним как на ладони вновь проступал силуэт Модлин-тауэр…

В гостинице, снимая пальто, он сообщил камердинеру:

— Что ж, Грэхем, если у вас возникнут какие-то вопросы по поводу голубого зяблика или серогузой ласточки, сразу обращайтесь ко мне, думаю, я теперь полноценный специалист по этим вопросам.

— Спасибо, сэр. Возможно, как-нибудь в другой раз.

— Очень разумно с вашей стороны. В ласточках и зябликах есть своя прелесть, но главное тут — знать меру.

Ленокс опустился на стул с высокой спинкой у камина и принял у Грэхема бокал бренди. Жестом он предложил камердинеру сесть напротив и тоже налить себе бокал. На первое Грэхем согласился, от второго отказался.

— Итак, Хетч, — начал Ленокс.

— Именно, сэр.

— Очень надеюсь, что вы разузнали о нем много интересного.

— Думаю, так и есть, сэр.

— Я вас слушаю.

Грэхем заглянул в записи, которые лежали у него на коленях.

— Джентльмен по имени Джон Брейтуэйт Хетч Бенхэм, сэр, профессор химии. Возраст: тридцать восемь лет. Родился и вырос в северном Лондоне, в местности под названием Эшбертон-Гроув. Выиграл стипендию на учебу в Вестминстерском колледже. Затем поступил в Оксфорд, Линкольн-колледж. Защитив диплом, остался в колледже для научных изысканий и вскоре получил место преподавателя.

— Крупный ученый? — спросил Ленокс, пропуская ножку бокала между пальцами и согревая бренди теплом ладони.

— Был таковым, сэр, да, но за последние два года ничего не опубликовал.

— Вот как.

— Слуги целиком и полностью считают, что их хозяина губит пристрастие к спиртному.

— Что ничуть меня не удивляет.

— Мне остается добавить немного, но, надеюсь, вы сочтете информацию полезной, сэр. Вы считали, что мистер Хетч дважды скрыл от вас правду: когда говорил о коте Джорджа Пейсона и о том, когда в последний раз видел пропавшего джентльмена. Хочу добавить к вашим наблюдениям еще два чрезвычайно подозрительных факта. Во-первых, мистер Хетч встречался с Джорджем Пейсоном утром того дня, когда юный джентльмен исчез.

— Силы небесные!

— О да, сэр, я был столь же удивлен.

— Где же это произошло?

— В кофейне «У Шоттера», что на полпути от Вустер-колледжа до музея Ашмола, сэр.

— «У Шоттера»? Что за странное имя?

— Так зовут владельца, сэр. Некто Питер Шоттер.

— A-а… Но как вы узнали об их встрече?

— Я свел знакомство с джентльменом, который работает в профессорской гостиной Линкольн-колледжа, сэр. С его слов, мистер Хетч проводит там почти каждое утро.

В каждом колледже у преподавателей, аспирантов и студентов имелись отдельные гостиные. Они ничем не отличались друг от друга — те же диваны, камины и непременная еда. Разница заключалась в том, что профессорскую украшали сокровища колледжа — к примеру, набросок Микеланджело или греческая ваза.

— Но в то утро его там не было?

— Совершенно верно, сэр, не было. Тогда я справился у горничной мистера Хетча, куда он ушел утром. Она знала лишь, что он пошел по Бомонт-стрит. Я отправился по тому же маршруту, расспрашивал продавцов — и мне повезло, сэр.

— Грэхем, вам нет равных. А долго они разговаривали? И откуда вы знаете, что именно с Пейсоном?

— Со слов мистера Шоттера, они говорили минут пятнадцать. Хозяин кофейни знал мистера Пейсона лично, а мистера Хетча, с которым до того дня ему, похоже, не доводилось встречаться, опознал по моему описанию.

— Получается, что встречу назначил сам Пейсон. В том смысле, что он хорошо знал кафе и его хорошо там знали.

— Именно так, сэр.

— Не нашлось ли какой-нибудь связи между Хетчем и обществом «Сентябрь»?

Грэхем покачал головой:

— Нет, сэр, к сожалению, мне ничего не удалось обнаружить.

— Ну, вашей вины здесь нет. В каких клубах он состоит?

— Только в «Оксфорд и Кембридж», сэр.

— И в армии, полагаю, никогда не служил?

— Нет, сэр.

— А о родственниках что-нибудь известно?

— Да, сэр, хотя, боюсь, это вряд ли сможет помочь делу. Мать у него жива, отец умер. Он единственный ребенок в семье. Еще у него две бездетные тетки в Йоркшире.

— И чем занимался отец?

— Был адвокатом, сэр.

— Преуспевал?

— Не то чтобы да, сэр, но и не бедствовал.

— Ясно. Что ж, Грэхем, большое спасибо.

— Есть еще один момент, сэр.

— Какой? — Ленокс ворошил угли в камине. Бренди в бокале почти не осталось, и он вдруг понял, как хочет спать, но на слова Грэхема сразу обернулся. — Что вам удалось узнать?

— У профессора Хетча неопровержимое алиби на весь период времени, когда могли убить Джорджа Пейсона.

— И кто же подтвердит его алиби?

— Очень много кто, сэр. Для начала — его слуги.

— Продолжайте.

— Тем не менее, сэр, в день убийства он ходил на луг Крайст-Черч. И что примечательно, сэр, направился дальше, к югу, где — как считаете вы и инспектор Гудсон — прятались юные джентльмены.

— Верно, — пробормотал Ленокс. Передвинувшись на краешек стула, он слушал теперь Грэхема с удвоенным вниманием: пальцы рук сцеплены, взгляд напряжен, даже волосы растрепались.

— Парковый сторож показал, что профессор Хетч вернулся через четверть часа. Когда он шел к реке, в руках у него был сверток.

— А на обратном пути?

— Свертка не было.

Ленокс откинулся на спинку стула и впал в задумчивость. Минуту-вторую он смотрел на пляшущие в камине языки пламени; Грэхем тоже хранил молчание. Вдруг Ленокс вскочил.

— Кому же он нес пакет? Пейсону и Дабни? Или только одному из них? Или… Джеффри Кентербери? Или… Убийце.

— То же самое подумал и я, сэр.

Лицо Ленокса раскраснелось, он лихорадочно ходил взад-вперед перед камином.

— Что еще показалось вам странным? В Хетче, в обстоятельствах дела? Что еще вы знаете о профессоре? Мне словно не хватает связующего звена, маленькой детали, которая пролила бы свет на всю историю…

Грэхем откашлялся.

— Я знаю еще совсем немного, сэр, и не думаю, что информация окажется полезной. Вот, возьмите. — Он протянул Леноксу исписанный листок. — Это список завсегдатаев вечеринок, которые устраивает мистер Хетч. На обратной стороне — даты последних пирушек.

Ленокс кивнул:

— Спасибо, Грэхем. Я не оставлю их без внимания, поверьте, они пригодятся.

Он еще несколько раз прошел из стороны в сторону и, неожиданно вздохнув, сказал:

— Что ж, думаю, пора спать. Да, почты больше не было?

— Только одно письмо из Лондона, сэр.

Грэхем подал хозяину пухлый конверт. От Даллингтона.

— Прекрасно. Итак, спасибо, Грэхем, — блестящая работа. Извините, если что, — я сейчас сам не свой. Это дело не дает мне покоя, ни о чем другом даже думать не могу. Но вы дали мне взглянуть на него совсем с другой стороны. Завтра с утра первым делом отправлюсь переговорить с Гудсоном. Ваше присутствие было бы очень кстати, если не возражаете.

— Разумеется, сэр.

Ленокс вздохнул:

— Вот покончим с этим — и ни о чем, кроме Марокко, думать не станем!

— Конечно, сэр, — еле заметно улыбаясь, кивнул Грэхем.

— Что ж, спокойной ночи.

Грэхем удалился, а Ленокс пересел к окну, где стоял письменный стол. Перед тем как открыть конверт, он несколько секунд не отрываясь смотрел на молодой месяц. Еще один вздох — и он переключил все внимание на отчет Даллингтона. В типичной для него манере письма новый ученик сообщал:

Решайте сами, Ленокс, хороши или плохи мои новости, но в интересующий Вас день Батлер безусловно был в городе. Малый засветился по полной, как нарочно старался. Прилагаю отчет о том, как он провел день (скукотища, что и говорить, но тут уж каждому свое). Еще раз спасибо за поручение, серьезно. Если могу быть чем-то полезен, сообщите с обратной почтой или как Вам удобно. Желаю здравствовать, Даллингтон.

P.S. Оплаты не надо, хотя мать мечтает, чтобы я зарабатывал. Смех, правда? Она передает Вам привет.

Ленокс посмеялся постскриптуму, пробежал глазами список мест, где видели Батлера, — да, все сходится. И расторопность юного лорда достойна похвалы. Кто знает, может, со временем из ученика выйдет толк?