Кабинет Мак-Коннелла был, как и все другие комнаты в этом доме, чуть-чуть больше, чем посильно вообразить какую бы то ни было комнату. Потолок взмывал в воздух на двадцать пять футов, а все четыре стены были отделаны панелями темно-красного дерева. В дальнем конце комнаты размещалась лаборатория Мак-Коннелла, расположившись на нескольких столах, один из которых был уставлен химикалиями, а на другом красовались каракатицы в стеклянных банках, образцы водорослей и прочее в таком же роде. Слева был высокий каменный камин в окружении кожаных кресел и оттоманок с единственной кушеткой, на которой Мак-Коннелл в самые черные свои дни дремал всю ночь, просыпаясь, чтобы выпить или уставиться на огонь. Справа у выходящего на улицу окна стоял его письменный стол.

Наиболее броской особенностью комнаты была узкая винтовая лестница из мрамора с изваянным в ней херувимом. Она вела на галерею, которая опоясывала комнату со всех четырех сторон. Галерею огораживали тонкие перила, но там стояли стулья и столы, словно бы нависавшие над нижним ярусом. Позади них располагались ряды шкафов с книгами Мак-Коннелла. Его коньком было коллекционирование первых изданий ранних английских и латинских научных трактатов, и ему удалось заполнить многие полки, так что, стоя на середине нижнего яруса, можно было созерцать всю вселенную вверху маленькой лестницы. Именно здесь Мак-Коннелл угощал своих гостей чаем, но этому своему утреннему гостю он не предложил ничего, верно предположив, что Ленокса угостила Тото.

Доктор любил повторять, что это единственное место в доме, на которое Тото не наложила свой отпечаток, и, хотя у Ленокса ни на секунду не возникло желания сказать что-либо об их браке ни ему, ни ей, он заметил, что последнее время по мелочам Тото начала налагать свой отпечаток на кабинет. Ленокс догадывался, что именно она распорядилась внести сюда поздний розмарин, этот цветок воспоминаний — он не мог представить себе, чтобы Мак-Коннелл принес его сюда сам, — и на стенах появились картины. Дикие лошади в долинах Шотландии, родного края Мак-Коннелла. Шотландия всегда разделяла их, однако Тото заказала эти картины. Ленокс знал, что именно такой знак примирения могла скорее всего она сделать.

Они направились к лаборатории в глубине комнаты.

— Стакан, — сказал Мак-Коннелл, — предложил загадку посложнее, чем я предполагал.

— Как так?

Они стояли у большого черного стола со всякими лабораторными сосудами, наполненными химикалиями и растворами, а в центре находился предмет исследования, заключенный в футляр, почти так же, как Ленокс видел его в последний раз.

— Ну, у меня нет никаких сомнений, что мисс Смит погибла от bella indigo. Яды, как ты знаешь, одно из моих увлечений.

— Отчасти поэтому я и попросил тебя поехать со мной.

— Разумеется. Как я сказал, никаких сомнений у меня не было. Вернувшись вечером, я порылся в моих справочниках, — он указал на беспорядочную груду книг у письменного стола, — и они подтвердили мое первоначальное заключение. В соответствии с небольшими уликами, которые собрал ты, я предполагал, что стакан не даст ничего, кроме того, что я подозревал. Убийство. Но тут на дороге возникла колдобина.

— А именно?

— Когда я подверг стакан анализу, я обнаружил, что налет по его краю — не bella indigo.

— А что же?

— Он точно соответствовал содержимому пузырька с ядом, который стоял около стакана. Мышьяк. Полагаю, чуть разбавленный водой, так как он оказался слегка ослабленным.

— Это значительно затруднит мое расследование, — сказал Ленокс. — Если ее убил мышьяк. Или значительно облегчит, если Дженсену удастся по пузырьку установить имя.

— А! Ну, может быть, обратись ты к кому-нибудь другому. Но я копнул глубже.

— И обнаружил — что?

Мак-Коннелл указал на дно стакана.

— Ты что-нибудь видишь?

— По-моему, он выглядит совершенно чистым.

— Справедливо. Однако на дне стакана остался осадок яда. Так бывает почти всегда — порой достаточно для проверки, если подойти к ней умеючи, хотя мои коллеги объявили бы это ересью. Я же считаю, что настанет день, когда мельчайшая крупица сможет сообщить нам о себе все.

— Кажется не слишком вероятным, — сказал Ленокс с сомнением.

Мак-Коннелл усмехнулся.

— Ну, как бы то ни было, я проверил, и осадок в отличие от яда, который столь эффектно стал желтым в комнате жертвы, на этот раз стал фиолетовым. Стакан использовали, то есть наполнили bella indigo, а затем вымыли, а затем наполнили водой и мышьяком и вылили все в раковину.

— Поразительно!

— Двойной обман. В подтверждение моего открытия я осмотрел стакан снаружи.

— И?

— Хотя полоска мышьяка сохранилась, не было никаких признаков, что кто-то пил из этого стакана. Хотя бы частичного отпечатка одного пальца. А на стекле заведомо легко находить отпечатки пальцев даже и при нашей несовершенной системе. Стакан вымыли ПОСЛЕ того, как Пру Смит приняла bella indigo, и ДО того, как он попал ко мне, не то он был бы весь в отпечатках ее пальцев.

— Очень хитро, — сказал Ленокс, — но потому лишь, что убийца полагал, что полиция придет к выводу, будто девушка покончила с собой.

— Вот именно. Хотя убийца вдобавок хотел скрыть использование редкого яда.

— Из чего, пожалуй, следует, что он знал, что яд настолько редок, что может вывести на него. Это очень ценно. Но почему не обойтись просто мышьяком?

Мак-Коннелл внимательно посмотрел на него.

— Я подумал об этом, — сказал он. — И полагаю, есть две причины. Во-первых, убийца воображает себя очень умным — быть может, это врач. А во-вторых, мышьяк менее смертоносен, чем bella indigo, убивающий всегда. Подобрать точную дозу мышьяка непросто. Он может, например, не убить, а только вызвать сильную рвоту. И его легче определить. Мышьяк на столе скорее всего был дополнением в последнюю минуту.

Они направились к креслам у камина. Окно было открыто — как во все времена года, и по комнате гулял ледяной сквозняк.

— Могу я угостить тебя стаканчиком чего-либо?

— Так рано?

— Знаешь ли, уже почти десять. — Мак-Коннелл старательно избегал взгляда Ленокса, пока наливал себе и сделал первый глоток. — Что-нибудь новенькое?

Ленокс пожал плечами.

— И да, и нет. Я теперь знаю, кто гостит у Барнарда.

— Кто же?

— Два племянничка. Оба не совсем подходят для такой роли. И два политика. Они оба тоже не выглядят подходящими.

— И кто они?

— Сомс и Дафф.

— Ньютон Дафф?

Ленокс кивнул.

— Я бы не хотел видеть его в своем доме, — сказал Мак-Коннелл и сделал еще глоток.

— Как и я, — ответил Ленокс. — К сожалению, это еще не улика против него.

— А кто последний?

— Родерик Поттс.

— Денежный мешок?

— Да.

— Тото не желает, чтобы мы с ним встречались. Она говорит, что он скот, что бы это ни означало. Может быть, даже полнейший скот, а этим титулом она мало кого награждает. Иногда Шрива, иногда своего отца, иногда… ну, меня, я полагаю. — Мак-Коннелл неловко усмехнулся и сделал большой глоток.

— Значит, ты совсем с ним не знаком? — быстро сказал Ленокс.

— Совсем.

— Тото, возможно, права относительно него. Джейн, насколько она контролирует мою светскую жизнь, также против моего знакомства с ним.

— Низшее сословие или негодяй? — спросил Мак-Коннелл.

— Пожалуй, и то, и другое. Насколько я знаю, у него нет особых светских амбиций, что заметно отличает его от большинства толстосумов, обосновывающихся в Лондоне.

— Заметно отличает от Барнарда.

— Ты прав, — сказал Ленокс, — абсолютно прав. По-моему, привлечь их друг к другу способна лишь одна сила — большие деньги. А, хотя подробностей я касаться не могу, к этому делу могут быть косвенно причастны большие деньги.

— Возможно, и прямо.

— Мне это тоже приходило в голову.

— Как этот субъект нажил свои деньги? Грабил могилы или еще как-то?

— Он с севера. Точнее говоря, из-под Ньюкасла. Управляет там заводами. Сталь и тому подобное. Конец сельского фермера, начало нового современного века. Собственно, я знаю о нем очень мало.

(Надо будет обдумать способ, как это изменить.)

— Так зачем же он приехал в Лондон?

— Не спрашивай. Он живет на широкую ногу где-то совсем близко отсюда, если не ошибаюсь. Возможно, управляет своими заводами издалека и играет на бирже.

— Совсем во вкусе Барнарда, — сказал Мак-Коннелл.

— Да уж. Однако ты прав: Барнард слишком чванлив, чтобы пригласить в свой дом человека вроде Поттса — ну, ты понимаешь, соль земли.

— Странно.

— Да. Хотя из слов Грэхема следует, что может существовать и другая причина. — Ленокс нахмурился. — Видимо, у Поттса есть дочь на выданье. Миловидная, насколько я понял, получила прекрасное воспитание и получит завидное приданое, когда дело дойдет до брака.

— Обедневший старинный род, ты полагаешь?

— Что-то вроде, я думаю. У Поттса имеется, как я сказал, фешенебельный дом, но приглашение Барнарда он принял бы в любом случае, если у него есть хоть унция светских притязаний.

— Конечно, — сказал Мак-Коннелл. — По-твоему, Поттс прицеливается заарканить для дочки кого-то из племянников?

— Сомневаюсь. Полагаю, он считает, что они недостаточно высоки для его дщери. Но если Поттс сумеет заключить сделку со старинным родом — с кем-нибудь из сыновей герцогини Марчмейн, например, — он откроет себе доступ в мир вне политики и денег. В наш мир, Томас.

— Мы не так уж редко видимся с Барнардом.

— Верно. Но знакомых у него много больше, чем друзей.

— А как он выглядит, этот Поттс? — спросил Мак-Коннелл.

— Собственно говоря, не знаю. Искорки в глазах, осанка, ежедневные упражнения, холодные ванны и все такое прочее. Человек, выбившийся в люди, умный, что бы ты ни думал о нем.

— Тото, впрочем, высокого мнения о тех, кто выбился в люди.

— Как и я, если на то пошло, — сказал Ленокс.

— И я тоже.

Ленокс встал. Они обменялись рукопожатием, договорились снова увидеться. И Мак-Коннелл проводил своего друга из кабинета.