Джеки постучала в дверь дома своей матери, через мгновение та отворилась.

– Здравствуй, дорогая. Заходи. – Мать повернулась и направилась в кухню, а Джеки заковыляла за ней. Она осторожно села напротив женщины, которую не узнавала.

– Мам. – Джеки старалась называть ее именно так. – Мам, у меня выдались два жутких дня. Давай начнем с них. Я больше не могу работать. А если я не работаю, то и сама толком не знаю, кто же я такая. Наверное, здесь что-то не так. Скорее всего. Но это все, что я могу вспомнить. Что означает… Ну ладно. Память… Я хочу поговорить об этом чуть позже. Я старалась все это обдумать и прояснить. У меня такое чувство, что я бегу вверх по горке, в то время как другие пытаются скатиться по ней вниз. – Джеки взяла чудесное яблоко, похожее на восковое, и понюхала. Оно оказалось настоящим. – Я тут довольно много времени провела с Дианой Крейтон. Не то чтобы очень много, но достаточно. Знаешь Диану? Она еще в Ассоциации родителей. Работает в какой-то конторе, которая неизвестно чем занимается. Ну так вот, мы с Дианой ввязались в одно дело, и, когда им занялись, не понравились друг другу. Но, по-моему, я насчет этого ошибалась. Кажется, я насчет многого ошибалась.

Мою машину разбили, и виновник просто уехал. И сдается мне, что виновником был сын Дианы, который сейчас пропал и которому я сочувствую. Серьезно. Но мое тело, похоже, разбито так же, как машина. Я еле-еле двигаюсь и очень устаю. Я понимаю этого парня. Иногда следует сбежать. Я чувствую вину, потому что сказала об этом Диане. Прости меня, мам. Наверное, ты думаешь по-другому, но мне кажется, что он правильно сделал, что сбежал. Диана так о нем заботится. Дело не в людях, которые нас ранят, а в нашем отношении к ним.

Ее мать не ответила. Она даже не смотрела на Джеки. Она устремила взгляд в потолок.

– И из-за этого я стала думать о том, что ты мне сказала. И я не… не помню своего детства. По-моему, я даже ни разу не бывала в этом доме. Я не знаю, кто ты. Я не помню себя в ином возрасте, чем сейчас, и не помню, чтобы делала что-то кроме того, что делаю теперь. Я ненормальная, да? Ну, я понимаю, что в Найт-Вэйле многое совсем не так, как в других местах, но мне кажется, что я ненормальная даже по меркам Найт-Вэйла.

Мать взяла у нее яблоко и положила обратно в вазу. Потом встала.

– Давай-ка выйдем во двор.

Они вышли из дома. Мать положила свою ладонь ей на руку.

– Джеки, я хочу, чтобы ты кое-что поняла и обо мне, и о Диане. Не так-то легко растить ребенка в Найт-Вэйле. Здесь часто случается что-то странное. Здесь встречаются чудовища в самом буквальном смысле слова. В большинстве городов, как мне кажется, таких чудовищ нет, а вот у нас они есть.

Ты была моим ребенком. Но дети подрастают и идут в школу, где их учат тому, как свергать правительства, и где они интересуются мальчиками и девочками. Или не интересуются. В любом случае они меняются. Потом переходят в старшие классы, где узнают много опасных вещей. Потом они взрослеют и сами становятся опасными.

Но дело не в этом, а в самом главном. Мы все это знаем, но вы в большинстве своем ни секунды не задумываетесь о последствиях. Время в Найт-Вэйле течет абы как.

Ты была ребенком, потом стала подростком, а потом повзрослела, и я подумала: возможно, пришло время, когда ты станешь управляться с моим ломбардом вместо меня. Всего несколько дней. Лишь иногда. Я могла бы наконец иметь свободное время, после того как многие годы держала ломбард и одна воспитывала ребенка.

Я научила тебя, как принимать вещи в заклад. «Ломбарды в Найт-Вэйле работают следующим образом», – сказала я тебе. Я показала тебе, как моют руки, как напевают, как ненадолго умирают и как выписывать квитанции. Я показала тебе, как закапывать двери, чтобы их не украли. Я все тебе показала, ты начала сама управляться в ломбарде, и я так тобой гордилась.

Но время в Найт-Вэйле течет абы как. И вот однажды я проснулась и обнаружила, что ты держишь ломбард уже многие десятки лет. Даже столетий. Не могу точно сказать. Ты прикипела к ломбарду, но «откипела» от меня. Я случайно предложила одиннадцать долларов первому клиенту, которого мы вместе обслужили, и за все годы, когда тебе было девятнадцать, ты навсегда забыла тот момент нашего единения и сохранила лишь предложенную цену в одиннадцать долларов как ничего не значащий, но неизменный ритуал. Люди в городе не могли вспомнить время, когда ты не стояла за прилавком заведения. Но я помнила. Поскольку, как мне казалось, ты заправляла в ломбарде всего пару месяцев. Для меня все это было так свежо. Течение твоей жизни столь линейно. Но между тем ты… Для тебя это растянулось так надолго, что ты забыла меня и забыла дом, откуда уехала месяц назад. Все твое детство исчезло для всех, кроме меня. Это были те годы, которые ты провела со мной. Все те годы, когда я отказывалась от всего, чтобы провести их с тобой. – Ее мать плакала.

Джеки вдруг вспомнила, что ее мать зовут Лусинда. Лусинда плакала. Джеки тоже плакала, но смахивала слезы, едва они успевали навернуться, и даже теперь чувствовала себя не в своей тарелке.

– Дорогая, будь снисходительна к матерям Найт-Вэйла. Пожалей нас. Диане будет не легче. Здесь происходят странные вещи. Тебя забывают твои же дети, и течение их жизни замирает. Или же они каждый день меняют облик и думают, что из-за того, что они выглядят по-другому, ты не сможешь их узнать. Но ты сможешь. Ты всегда узна́ешь своего ребенка, даже если он не узна́ет тебя.

Возможно, Джош думает, что, сбежав, он поступил правильно. Возможно, ты тоже так думаешь. Но насколько я знаю, у Дианы все так же, как у меня. У нас нет детей. У нас есть робкие, искаженные отголоски наших детей, которых этот город вернул к нам.

Джеки обняла Лусинду, толком не зная, что сказать, но уверенная в том, что эти объятия скажут не меньше, чем неуклюжее словесное клише. Ее мать плакала, но не приникнув к Джеки, а все еще отвернувшись от нее. Джеки вдруг показалось, что это мать ее утешала. Возможно, она действительно нуждалась в утешении.

Джеки подняла мокрые от слез глаза и увидела Троя, который стоял и смотрел на них. Лицо его не то чтобы ничего не выражало, но на нем мало что читалось. Лусинда, казалось, не удивилась, увидев его. Ее лицо тоже мало что выражало. На лице же Джеки явственно читались злость и удивление, особенно это было заметно по глазам и движениям бровей. Трой исчез.

– Мам, кто этот человек? Почему он у тебя во дворе?

Мать махнула рукой в ту сторону, где стоял Трой, словно отмахивалась от мухи или небольшого разведывательного беспилотника.

– О нем не переживай. Пойдем-ка лучше в дом. Это всего лишь твой отец.