Всякому, кто прочел или пролистал эту книгу, будет полезно увидеть на нескольких страницах обзор ее основных тезисов – о том, как история о Потопе развивалась и переходила из одной культуры в другую, и о том, как при этом изменялась форма Ковчега.
Начнем с того широко признанного факта, что каноническая история о Потопе, Ное и Ковчеге, в том виде, в каком мы ее знаем сегодня, несомненно родилась на равнинах древней Месопотамии, т. е. современного Ирака. В этом краю, зависящем от капризов большой реки и привычном к наводнениям, разрушительный потоп вспоминался как историческая реальность, исполненная значительного смысла: жизнь, продолжающаяся, лишь пока этого хотят или допускают боги, сохранилась благодаря одному-единственному судну, команда которого, люди и звери, выдержала катаклизм и снова заселила опустошенный Потопом мир. В самых ранних своих формах этот рассказ восходит к далекой бесписьменной древности и выражает обстоятельства и условия жизни людей из того прошлого времени.
Жителям Месопотамии этот стародавний допотопный мир представлялся как неизменный ландшафт приморских болот (маршей) южного Ирака, где прибрежный тростник служил для постройки и домов, и речных судов, так что и те и другие могли пойти в ход в качестве материала для строительства спасательного судна. Ковчег в этой древнейшей истории мне видится длинной и узкой лодкой с высокими носом и кормой, удобной для передвижения по мелководным протокам. Большие лодки такой «миндалевидной» формы назывались по-шумерски magur, гигантскую суперлодку, понадобившуюся при Потопе, назвали magurgur.
В письменных источниках, датируемых началом второго тысячелетия до Р. Х., мы уже встречаем две разные традиции описания формы Ковчега; но обе эти традиции восходят к одному общему корню. В Ниппуре, городе на юге Ирака, традиция огромной удлиненной тростниковой лодки magurgur продолжалась, не вызывая сомнений. В других же местах, как мы видим из недвусмысленного описания, данного в Табличке Ковчега, более подходящим типом судна для Ковчега считали круглый коракл. Кораклы не использовались на мелких протоках маршей, но были очень распространены на реках срединной части Месопотамии, в особенности на Евфрате; тут они служили как бы водным такси, переправляющим с берега на берег людей, скот и грузы без малейшего риска затонуть. Суда этого типа делались не из тростника, а из веревки, свитой из пальмовых волокон, и представляли собой большую корзину, со всех сторон обмазанную битумом для водонепроницаемости. Кораклы делались любых размеров и любого назначения; коракл, построенный Атрахасисом, несомненно, побил все рекорды.
Я полагаю, таким образом, что традиционное представление о форме Ковчега сначала было как о лодке magur (длинной и узкой), а затем изменилось в пользу коракла (круглого и большого).
Свидетельств этому не так много, но они есть: плюс к нашей Табличке Ковчега мы располагаем еще двумя клинописными описаниями Ковчега, датируемыми вторым тысячелетием до Р. Х., – и в обоих, как показано в данной книге, он представлен круглым. Мне это представляется как процесс замены «старомодного» прототипа усовершенствованным новым вариантом.
В начале второго тысячелетия до Р. Х. передача текста от одного другому могла происходить столь же часто в устной форме, как и в письменной. В устах искусного и знаменитого рассказчика указанное изменение формы Ковчега могло произойти вполне естественным образом – оно делало рассказ более осмысленным для слушателей. Меня оно вообще не удивляет: бродячие рассказчики, вероятно, часто выступали перед жителями прибрежных районов, которым надо было представить Ковчег практически реализуемым и функционально пригодным судном; и на эту роль, как все они понимали, легче всего мог претендовать коракл.
Круглый Ковчег Атрахасиса имел днище площадью 3600 кв. м; у него была одна палуба.
Кроме рассматриваемой нами Таблички Ковчега, подробное описание Ковчега имеется еще только в одном клинописном источнике – классическом Эпосе о Гильгамеше. Здесь нас ожидают два важных усовершенствования. Во-первых, ковчег здесь не миндалевидно-удлиненный как magur, но и не круглый как коракл, но куб с одной и той же длиной, шириной и высотой бортов. А во-вторых, такой ковчег практическому месопотамскому уму должен был представляться как совершенно неспособный держаться на воде, особенно в потопную непогоду.
Как мы уже говорили в одной из глав (и еще вернемся к этому в Приложении 2), трансформацию старовавилонского круглого в плане коракла с одинаковой «длиной» и «шириной» в позднеассирийское квадратное в плане судно в Гильгамеше, а также трансформацию старовавилонского однопалубного судна в шестипалубное, где каждая палуба еще поделена на семь отсеков с дополнительным делением на девять, – все это можно объяснить исходя из следующих соображений. С одной стороны, имело место неправильное понимание отдельных строчек текста-источника; с другой – мидрашистский энтузиазм, преобразовавший ковчег Утнапишти в ни на что не похожую и практически ни к чему не пригодную, но зато величественную конструкцию. Тем не менее тщательный анализ текста Эпоса о Гильгамеше показывает, что рассказ Утнапишти, содержащий описание этого ковчега, восходит к старовавилонской версии с круглым кораклом.
Следующий этап развития истории о Потопе и Ковчеге – библейская книга Бытия. Сравнение еврейского текста (Быт. 6–8) с Гильгамешем XI выявляет столь тесную связь и столь много точек соприкосновения между ними, что вывод о зависимости одного из них от другого становится неизбежным. В этой книге я исхожу из достаточно широко принятой концепции о том, что именно еврейский библейский текст является заимствованием, будучи основанным на некоем клинописном предшественнике (одном или нескольких); но при этом я предлагаю новое объяснение механизмов этого заимствования. Я думаю, что необходимость иметь собственную письменную историю привела евреев, оказавшихся в вавилонском плену, к идее дополнить собственные источники некоторыми вавилонскими историями из древних времен – там, где собственная традиция не предлагала адекватных версий. Это стало возможным благодаря приобщению интеллигентных еврейских юношей к клинописной письменности и культуре в вавилонских школах, где они смогли прочесть эти древние истории в оригинале, просто как часть школьной программы. Потрясавшие воображение вавилонские рассказы в процессе их литературной обработки и усвоения еврейской традицией были дополнительно нагружены совершенно новым моральным смыслом. Таким образом старые сюжеты – о праотцах-долгожителях, о младенце, оставленном в коракле на реке, о Потопе – обрели вторую молодость и смогли удержаться в сознании человечества, когда породившая их клинописная традиция окончательно оборвалась.
В библеистике давно принята концепция различения в библейском тексте нескольких параллельных источников или авторов, в частности J и P. Применительно к библейской истории о Потопе я объясняю эти различия тем, что J и P использовали клинописные первоисточники, принадлежавшие двум разным клинописным традициям. Различия видны, например, в числе разных видов животных и птиц, взятых на борт Ковчега. Особенно следует отметить важную деталь, открывшуюся благодаря расшифровке Таблички Ковчега, – о том, что животные всходили на Ковчег попарно. Этой детали нет ни в одной ранее обнаруженной версии клинописной истории о Потопе, и поэтому до появления Таблички Ковчега она считалась специфической принадлежностью библейской версии истории.
Сравнивая Ноев ковчег с ковчегом Утнапишти, мы обнаруживаем здесь некий четвертый тип судна – удлиненное деревянное сооружение, по форме напоминающее большого размера гроб. При обсуждении сильной зависимости истории о Потопе в книге Бытия от неких ее клинописных предшественников контраст между кубическим судном Утнапишти (а это единственная известная нам версия, датируемая первым тысячелетием до Р. Х.) и удлиненным ковчегом Ноя ранее многих ставил в тупик. Однако по рекам Междуречья плавали суда и того типа, который описан в Бытии, – такие суда, принадлежащие еще одной древней традиции, описаны и сфотографированы в конце XIX века. Есть основания считать, что в древнем Вавилоне они назывались ṭubbû, в еврейском же тексте Ковчег называется заимствованным словом tēvāh, так что, скорее всего, в обоих случаях речь идет об одном и том же типе судна. Я полагаю, что судно ṭubbû, имевшее удлиненную форму и практичное в использовании, сначала появилось в какой-то клинописной версии истории о Потопе (например, если кубическая форма судна Утнапишти обсуждалась в среде писцов и была признана практически непригодной), и уже из нее перекочевало в еврейский текст.
Поскольку описание формы Ноева ковчега имеется в книге Бытия только у автора J, мы не можем сказать, каков был Ковчег в том клинописном источнике, которым пользовался автор P, – тоже удлиненной формы или нет. Так или иначе, баркас-ṭubbû был, по-видимому, уже использован в одной из вавилонских версий истории о Потопе – версии, которую предпочел автор J.
Следует отметить одно обстоятельство первостепенной важности: при всех изменениях формы Ковчега площадь его днища оставалась практически неизменной:
1. Круглый коракл Атрахасиса: 14 400 кв. локтей (1 ikû)
2. Кубическое судно Утнапишти: 14 400 кв. локтей (120 локтей x 120 локтей = 1 ikû)
3. Ноев ковчег: 15 000 кв. локтей (300 локтей x 50 локтей = 1,04 ikû) .
Ковчег Утнапишти при замене плана судна с круглого на квадратный сохраняет его первоначальную площадь, указанную еще Атрахасису богом Энки, что показывает чрезвычайную живучесть этого указания в клинописной традиции. Переход от круга к квадрату, на первый взгляд весьма неуклюжее изобретение, на самом деле не столь уж радикален: когда о круге решили забыть, старовавилонские термины для длины и ширины естественным образом оказались перенесенными на квадрат, но при этом их величина была изменена таким образом, что в результате получилась та же площадь в 14 400 кв. локтей.
Еще более интересен – и, конечно же, не случаен – второй переход, от Ковчега клинописных источников к Ноеву ковчегу, с почти точным сохранением площади днища: новая площадь в 15 000 кв. локтей с точностью до 4 % повторяет площадь днища ковчега Утнапишти. Этот факт – еще одно несомненное подтверждение того, что библейский текст истории о Ковчеге является переработкой похожей вавилонской идеи, с сохранением площади днища, но с заменой непрактичной формы на практичную, проверенную постоянным использованием речных грузовых судов на реках древнего Междуречья.
В свете этих наблюдений, на первый взгляд столь странный и ни с чем не сообразный переход от круглой формы к квадратной, а от нее к прямоугольной становится понятным и объяснимым; для меня он лишь свидетельство последовательного продвижения сюжета о Потопе из клинописной традиции в еврейскую Библию – основной темы настоящей книги.
Редко бывает так, что одна-единственная клинописная табличка дает материала на целую книгу. Табличка Ковчега в этом отношении уникальна, поскольку знакомство с ней рождает тысячи идей и вопросов, требующих ответа. Завершая настоящую книгу, посвященную вечной истории о Потопе, я надеюсь, что смог пустить одну или две из этих идей в дальнейшее свободное плавание.