В начале февраля 1684 года тревожные сообщения из Белграда достигли султанского двора в Эдирне: командующий венгерским фронтом, Текирдаглы Бекри Мустафа-паша, сообщал султану Мехмеду IV о том, что христианские государства вступили в союз, направленный против Османской империи. Московия, писал он, планирует нападение на Крым, тогда как польско-литовская Речь Посполитая надеется вернуть себе Подолию и захватить Валахию; Венеция готовит нападения на Боснию, на Крит в Средиземном море, на побережье Румелии, а также на острова в Эгейском море; Швеция, Франция, Испания, Англия, Объединенные провинции Нидерландов, Генуя и Папская область также являются участниками этого союза. Собравшиеся в Эдирне государственные деятели Османской империи высказали свои опасения в отношении ведения войны на многих фронтах и решили, что на каждый театр боевых действий надо назначить командующего, тогда как султан или великий визирь Кара Ибрагим-паша остались бы в тылу, чтобы присматривать за приготовлениями к предстоящим военным кампаниям. Сам Текирдаглы Бекри Мустафа не отличался крепким здоровьем и вместо него в Буду был направлен губернатор Диярбакыра, Шайтан-Мелек («Дьявол-Ангел») Ибрагим-паша. Сторонами, подписавшими заключенный в марте 1684 договор Священной лиги, стали австрийские Габсбурги, Польско-литовское государство, Венеция и Папская область, а подписанное летом 1684 года перемирие между Францией и Австрией предвещало еще худшйе последствия, однако то обстоятельство, что мир между Францией и Османской империей был продлен на следующий год, отодвигало возможность участия Франции в антиосманской коалиции.

После кончины Мерзифонлу Кара Мустафа-паши следующим выдающимся отпрыском семейства Кёпрюлю стал Фазыл Мустафа-паша, который был вторым сыном Кёпрюлю Мехмеда и братом Фазыл Ахмед-паши. Вместе со своим братом он присутствовал на заключительном этапе осады Ираклиона и по рекомендации Мерзифонлу Кара Мустафы был назначен седьмым визирем, но, получив от султана поручение охранять валиде-султан и юных принцев, он принял лишь незначительное участие в дальнейших военных кампаниях. Близкие отношения с султаном должны были способствовать еще большему расположению владыки, но после поражения под Веной последовала волна неприязни к семейству Кёпрюлю, а также смерть Мерзифонлу Кара Мустафы и назначение Кара Ибрагим-паши на освободившийся после его кончины пост великого визиря. В этих обстоятельствах Фазыл Мустафа лишился важного поста губернатора находившейся в Северном Причерноморье провинции Ози, полученного им перед тем, как его зять лишился головы. Этот пограничный округ перешел под командование соратника великого визиря, Сары Сулеймана, который стал пашой, а Фазыл Мустафа был отстранен от активного участия в следующей, опасной фазе войны.

Некомпетентность противников клана Кёпрюлю, которые теперь пришли к власти, стала причиной обрушившихся на Османскую империю бедствий. В ходе своего отступления из Вены они потеряли Эстергом, расположенный на Дунае, севернее Буды. Этим городом турки владели начиная с 1543 года, если не считать тех десяти лет, на протяжении которых он находился в руках Габсбургов. В течение 1684 года имело место значительное продвижение австрийцев в глубь Венгрии: пали Вышеград и Вац, два ключевых опорных пункта, расположенных неподалеку от Эстергома, а Буда оказался в осаде. Южнее этого города австрийцы разбили наголову османские войска, находившиеся от него на расстоянии дневного перехода. В 1685 году турки вернули Вац, но попытка отвоевать Эстергом ни к чему не привела, и провинция Уйвар (которую всего двадцать лет назад присоединил Фазыл Ахмед-паша) была потеряна. На Западе это было воспринято с большим воодушевлением. В эти годы активность проявляла и Венеция: ее войска осадили и взяли находившиеся на ионическом побережье Греции крепости Санта-Мавра, Превеза и Пилос и несколько других крепостей, а также османские опорные пункты в Далмации.

После окончания кампании 1685 года Сары Сулейман-пашу вызвали в Эдирне и вскоре назначили великим визирем вместо Кара Ибрагим-паши, который, как считалось, не смог наладить снабжение армии всем необходимым. Султан позволил Кара Ибрагиму отправиться в паломничество по священным местам, которое он так хотел совершить, но недоброжелатели распустили сплетни, согласно которым его истинной целью было создание в Анатолии противозаконных военных формирований. В результате, его поместье конфисковали, а сам он был сослан на Родос. Правительство интересовалось распространяемыми слухами, поскольку в Стамбул снова стали поступать сообщения о бесчинствах и разбое анатолийских ополченцев, некоторые из которых занимались разграблением городов и деревень (когда попытки утихомирить их силой провалились, власти решили, что единственное решение состоит в том, чтобы отправить их на военную кампанию).

Когда война стала собирать свою суровую дань, правительство задумалось о человеческих и материальных потерях и о неизбежном опустошении казны. В начале 1686 года в присутствии султана проводился военный совет, на котором присутствовали высокопоставленные священнослужители, военачальники и государственные деятели. Преобладало мнение, что ведение столь важной кампании теперь требует присутствия на фронте либо самого султана, либо великого визиря. Если бы армией командовал великий визирь, тогда султану не нужно было оставаться в Эдирне, а следовало вернуться в Стамбул, чтобы избавить жителей этого района от неоправданного несения дополнительного финансового бремени, связанного с постоянным присутствием двора. В апреле Мехмед IV прибыл в Стамбул и обнаружил, что в его столице свирепствует голод (на самом деле, в подобном состоянии пребывала значительная часть империи, причем в некоторой степени это было вызвано негативными последствиями ведения войны). Цены на основные продукты питания резко подскочили, и в некоторых частях Малой Азии люди питались только корнями растений и скорлупой орехов. Чтобы отметить возвращение двора в столицу, после столь многих лет отсутствия, султан посетил священную усыпльницу Айюба Ансари, находившуюся в верхней части бухты Золотой Рог. После этого он, отказавшись от пребывания в замкнутом пространстве дворца Топкапы, решил проводить время, отдыхая в парках, расположенных вдоль Босфора.

Таким образом, Сары Сулейман-паше поручили вести армию на венгерский фронт и были направлены предписания провести еще одну мобилизацию. Мехмед принял великого визиря на особой аудиенции, в ходе которой преподнес ему священное знамя пророка, передав и знамя и великого визиря на попечение Всевышнего. Вопреки всей предшествующей практике, была развернута накидка пророка (предположительно доставленная в Стамбул раньше, чем священное знамя, сразу после того, как в 1517 году Египет был завоеван султаном Сулейманом I), будто бы для того, чтобы призвать на помощь силу этой священной реликвии. Согласно сведениям Силахдара Финдиклили Мехмеда-аги, который в то время служил во дворце и если не был свидетелем этой церемонии, то несомненно слышал о ней, все присутствующие были доведены до слез зрелищем происходящего.

Кампания 1686 года оказала решающее влияние на судьбы Османской империи. Второго сентября город Буда, находившийся в руках турок с 1526 года, когда султан Сулейман I завоевал большую часть Венгрии, пал перед осаждавшей его армией Габсбургов. Без малого сто пятьдесят лет провинция Буда стояла на рубежах двух империй: Османской и Габсбургов. В отличие от Вены, Буда был османским городом, и его потеря нанесла значительный ущерб, как в психологическим, так и в военном отношении. Турки держались за Венгрию, рассыпавшуюся по мере того, как одна ее крепость за другой сдавалась противнику. Когда пришла зима и османская армия отступила на зимние квартиры в Белград, австрийцы, помимо прочего, сумели расставить свои гарнизоны в некоторых замках Трансильвании.

Масштабы поражений 1686 года были столь велики, что впервые за всю свою историю Османская империя пыталась инициировать мирные переговоры со своими противниками. Однако все попытки великого визиря Сары Сулеймана-паши начать переговоры, в необходимости которых его убедило падение Буды, не вызвали никакого интереса. За год до этого, после падения крепости Нове-Замки, командующий венгерским фронтом Шайтан-Мелек Ибрагим-паша без всяких консультаций со Стамбулом направил мирные предложения командующему австрийской армией Карлу Лоррейнскому. Он не получил никакого ответа, но эта его независимая инициатива была раскрыта и его казнили. Зимой шли приготовления к кампании 1687 года, но перед тем, как его армия выступила в поход, Сары Сулейман снова написал письмо, на этот раз самому императору Леопольду I. Не будучи более просителями, Габсбурги оказались способны на такое же невнимание к дипломатическому изяществу, какое проявляли властители Османской империи. Габсбурги заявили, что подобные письма представляют какую-то ценность только в том случае, когда они написаны султаном императору. Более того, чтобы письмо было принято к серьезному рассмотрению, оно должно быть скреплено подписями великого визиря и других высокопоставленных членов правительства. Но такой протокол оказался не единственным препятствием. Члены Священной лиги, связавшие себя клятвой не заключать сепаратного мира с Османской империей, теперь поставили непреодолимые препятствия на пути к переговорам: требования вернуть Подолию Речи Посполитой, Крит отдать Венеции, а Венгрию уступить Габсбургам. Венеции было известно, что надежды Османской империи на союз с Ираном разбиты шахом, который не нападал на турок с востока, пока те были заняты в Европе, но поклялся, что он вернет Багдад, как только война с христианами будет закончена.

Война истощила казну, и основной заботой высшего командования стало изыскание суммы денег, достаточной для того, чтобы расплатиться с войсками, ведь они прекрасно знали, какие волнения среди солдат может вызвать задержка оплаты. В 1686 году был введен новый «сбор пожертвований на войну» специально для высшего духовенства, которое прежде было освобождено от таких поборов. Теоретически это был заем, который обещали вернуть, как только позволят условия, но все равно последовали шумные протесты. Один священнослужитель высокого сана вслух выразил опасения своих собратьев, считавших, что эти деньги будут потрачены на строительство еще большего числа дворцов для увеселений, подобных тем, что уже были в Эдирне. За то безрассудство, с которым он осудил постановление султана, его выслали на Кипр. И все же этот сбор переложили на плечи горожан империи и собирали, по крайней мере в Стамбуле, под бдительным присмотром вооруженных охранников, а потом доставляли в особняк заместителя великого визиря, где большая часть сборов исчезала. Тем не менее острая потребность в финансовых средствах побудила даже членов монаршей семьи делать взносы на ведение войны из тех доходов, которые они получали от своих поместий. Силахдар Финдиклили Мехмед-ага был свидетелем напряженных переговоров о сборе пожертвований на войну и оставил запись о том, как чрезвычайно суровая зима того года добавила людям страданий. По пятьдесят дней они не могли выйти из своих домов, потому что было очень холодно, а ему самому приходилось ломать лед веслом, когда он на лодке плавал по бухте Золотой Рог.

Великий визирь все еще находился в Белграде, когда пришло известие о том, что силы Священной лиги атакуют Осижек — плацдарм на реке Драва, который был исторически связан с остальной Венгрией. Силы Союза получили отпор, и турки преследовали отступавшие на север части противника. Но Сары Сулейман-паша оказался плохим генералом, и 12 августа 1687 года южнее Мохача, на том самом месте, где в 1526 году султан Сулейман одержал решительную победу над венгерским королем, армия Сары Сулеймана потерпела поражение, которое весьма дорого ей обошлось. Новости с других фронтов были столь же ужасными: Пелопоннес был захвачен венецианским флотом под командованием Франческо Морозини, который в 1669 году защищал Кандию, и взорвал афинский Парфенон, когда в сентябре пытался изгнать оттуда османский гарнизон. Более того, в том году татарский хан не принял участия в кампании, ссылаясь на то, что Ян Собеский заключил договор с Московией, с намерением совместными силами напасть на Крым. В 1687 году сын Собеского осадил Каменец, но прибывшая на помощь осажденным турецко-татарская армия рассеяла его силы.

После своего поражения под Мохачем Сары Сулейман-паша со своей армией отступил на юг по Дунаю в направлении Белграда и 27 августа подошел к Петроварадину. Там армия задержалась, и великий визирь попытался отомстить, направив группу своих войск назад, чтобы атаковать позиции противника, находившиеся в восьми часах пути к северу, но когда его войска переправлялись по мосту через эту широкую реку, разразилась ужасная буря, и авангард высадился на размокший северный берег без пищи и без всякой защиты от бушевавшей стихии (этот инцидент оказался той искрой, из которой разгорелось пламя и который привел к ужасным последствиям: едва сдерживаемому недовольству в войсках). Они в полном беспорядке вернулись по мосту на южный берег реки. Великий визирь попытался их успокоить, но солдаты требовали, чтобы он передал им символы своей власти: печать великого визиря и священное знамя пророка, которое ему доверил султан.

Сары Сулейман-паша бежал: захватив священное знамя, он сел в лодку и поплыл вниз по реке, в направлении Белграда. В шатре командующего собралось множество солдат, которые в отсутствие своего командира единодушно обвиняли его во всех невзгодах, выпавших на их долю, причем как личных, так и общих. Подобно тому как это сделали мятежные анатолийские паши в начале столетия, они выдвинули своего собственного кандидата на пост командующего армией, поручив ему руководить ее возвращением в Стамбул. Им стал Сиявуш-паша, пожилой и опытный губернатор Алеппо и зять Кёпрюлю Мехмед-паши. Бунтовщики приготовили доклад, который собирались представить султану. В нем они жаловались на невыполнение многих обещаний, которые давали армии в течение двух последних кампаний — продовольствие поступало в недостаточном количестве, оплата и денежные вознаграждения за военные успехи так и остались обещаниями. В этом докладе они выразили и свое раздражение тем, что после переправы через мост Сары Сулейман сразу же приказал выдать им запасов на двенадцать дней похода и из Петроварадина двигаться в далекий Эгер вместо того, чтобы противостоять наступавшему с севера врагу, находившемуся всего в нескольких часах марша. Они указывали на то, что это стало последней каплей, и, лишенные всякой защиты от ужасного ливня, они отказались подчиниться. Во время бегства Сары Сулейман-пашу сопровождали в Белград несколько высокопоставленных государственных чиновников, в том числе Текирдаглы Бекри Мустафа-паша, который снова был главнокомандующим янычар, однако большинство из них впоследствии решило вернуться в армию, стоявшую под Петроварадином. Одним из тех, кто оставался с ним во время его переезда вниз по реке в Руссе, а потом по суше в Стамбул, был главный казначей империи, Сеид Мустафа-паша.

В условиях, когда шла война на трех фронтах, а вблизи границ вспыхнул мятеж военных, султан Мехмед IV приказал Сиявуш-паше рассматривать оборону империи как вопрос величайшей важности. Он распорядился, чтобы армия зимовала в Белграде, и запретил войскам возвращаться в Стамбул. Возмущенные солдаты настаивали на выполнении своих условий, требуя казнить Сары Сулейман-пашу и вместо него назначить великим визирем Сиявуш-пашу. Кроме того, они отказались оставаться в Белграде. В Стамбуле отставные офицеры, у которых султан попросил совета, рекомендовали ему провести чистку высшего командования армии. Прежде всего, говорили они, необходимо назначить нового великого визиря и заменить Текирдаглы Бекри Мустафа-пашу, а также всех офицеров, которые командовали воинскими подразделениями на фронте. Кроме того, нужно было погасить все задолженности по оплате. Однако прежде чем было принято решение относительно того, является ли это лучшим способом положить конец мятежу, поступили новые послания от бунтовщиков, с требованиями казнить Сары Сулеймана. Султан приказал незамедлительно передать Сиявуш-паше печать великого визиря и священное знамя Пророка, и они были переданы ему в городе Ниш, в то время когда он во главе взбунтовавшейся армии возвращался в Стамбул.

Среди главарей мятежа были офицеры султанской пехоты и кавалерийских полков. Заодно с ними были командиры ополченцев из Анатолии. Замена великого визиря не успокоила их гнев, и в Нише они окружили шатер Сиявуш-паши, пока тот принимал высоких гостей. Бунтовщики потребовали голову Сеид Мустафа-паши, которого считали виновным в том, что им не выплатили деньги. Когда Сиявуш-паша направил своих людей, чтобы попытаться их утихомирить, они открыли огонь по шатру. Сиявуш-паша объяснил Сеид Мустафе, что у него самого нет власти над этими вооруженными людьми и что Сеид Мустафа должен молить их о пощаде. Когда тот вышел из шатра, чтобы это сделать, его растерзали на куски. Сиявуш-паше едва удалось спастись, но все высшие члены правительства, которые присутствовали на аудиенции, были убиты.

Пока Сары Сулейман-паша находился на фронте, его заместителем в Стамбуле был назначен некий Реджеп-паша. Эта должность стала наградой для сторонника той же партии, и тоже боснийца, за его участие в смещении Кара Ибрагим-паши, который был предшественником Сары Сулеймана. Реджеп-паша сам хотел стать великим визирем и желал видеть на троне старшего сына Мехмеда IV, принца Мустафу, которому было 23 года. Впервые со времени смерти Ахмеда I, скончавшегося в 1617 году, у султана были и сыновья и братья, которые могли стать его преемниками. Предвидя, что прибытие в Стамбул взбунтовавшейся армии вызовет хаос, Реджеп-паша высказал шейх-уль-исламу Анкарави Мехмеду-эфенди ту мысль, что поскольку в намерения бунтовщиков, вполне возможно, входит низвержение султана и возведение на трон его брата, принца Сулеймана, было бы разумно, упреждая их действия, незамедлительно сделать султаном Мустафу. Возможно потому, что шейх-уль-ислам отдавал предпочтение почти достигшему средних лет Сулейману, он отказался дать фетву, которая стала бы основанием для совершения предложенного акта измены. Реджеп-паша попытался его сместить, но это выходило за рамки его полномочий, и когда об этом сообщили султану, он приказал арестовать и осрамившегося великого визиря, и его заместителя-интригана. Фракция противников клана Кёпрюлю была в смятении. Султан Мехмед послал своих людей в район пролива Дарданеллы, чтобы вернуть своего верного союзника, Фазыла Мустафа-пашу, который находился там в изгнании. Его слово для военных значило больше, чем слово самого султана, и Мехмед назначил его вместо Реджеп-паши заместителем великого визиря. Понимая неизбежность прибытия армии в столицу, султан действовал самым решительным образом, надеясь, что это умиротворит войска и положит конец опасным беспорядкам.

Реджеп-паша бежал, на время ускользнув от ареста. Это случилось незадолго до того, как был схвачен и казнен Сары Сулейман, который, переодевшись, скрывался в парке, расположенном в отдаленной от Стамбула северной части побережья Босфора. Чтобы умиротворить войска, возвращавшиеся из Венгрии, им прислали его голову. Ее доставили новому великому визирю Сиявуш-паше, когда он со своей армией находился в Пловдиве. Там 17 октября 1687 года, после перехода из Ниша, армия встала лагерем. В шатре великого визиря собравшимся офицерам было зачитано сопроводительное письмо султана: он писал, что они сами могут посмотреть на голову Сары Сулеймана и что Реджеп-паша, которого ищут днем и ночью, будет казнен, как только его схватят. Султан обещал, что оплата и довольствие будут предоставлены им в полной мере и что делается все возможное, чтобы исправить все несправедливости, от которых армия пострадала по вине Сары Сулеймана. Но, продолжал султан, солдатам не следует возвращаться в Стамбул в то время, когда повсюду идет война. Они должны зимовать в Пловдиве и Софии, пока не будут сформированы дополнительные войска и найдены новые финансовые ресурсы для продолжения войны. Но войска не были этим удовлетворены — они не услышали ничего нового в том, что им сказал султан. Они хотели услышать о дальнейших мероприятиях, направленных на восстановление захваченных крепостей, выплату жалований и создание условий для службы размещенных в них гарнизонов. Примечательно то, что, помимо прочего, они требовали, чтобы султан отказался от привычных выездов на охоту. Мятежники были в скверном настроении: они обрубили канаты шатра великого визиря и послали имперские знамена вперед, к следующему перевалочному пункту на пути в Стамбул.

Главарем взбунтовавшихся войск был анатолиец Йеген («Племянник») Осман, который служил на венгерском фронте под командованием Шайтан-Мелек Ибрагим-паши. Когда его военачальника казнили за то, что в 1685 году он потерял провинцию Уйвар, Йеген Осман бежал домой, на восток, с большой группой недовольных солдат, которые снова стали грабить города и села по всей центральной Малой Азии. Как и в прежние времена, государство пыталось купить его готовность к сотрудничеству, поэтому он был назначен командующим анатолийским ополчением. На венгерском фронте он сделал из ополчения боеспособное подразделение, и это в то время, когда нехватка опытных бойцов стала настоящей проблемой. Таким образом, именно поощрение в виде назначения на государственную должность привело к тому, что он сыграл заметную роль в бурных событиях тех лет.

18 октября армия вышла из Пловдива и через восемь дней подошла к Эдирне. Йеген Осман (теперь уже паша) посоветовал своим товарищам остановиться здесь, а не идти на Стамбул. С ним согласился великий визирь Сиявуш-паша, но противоположной точки зрения придерживались султанские полки, в том числе и янычары, которые настаивали на том, чтобы продолжить движение на Стамбул и там решить все проблемы с помощью силы. Их угрожающие интонации убедили Йеген Османа: стало ясно, что только низвержение султана сможет удовлетворить его ополченцев и тех, кто совершал с ними этот переход. В первый день нового года по исламскому календарю в Стамбул пришло направленное султанскими полками письменное требование сместить Мехмеда IV с престола. Фазыл Мустафа-паша уже получил от великого визиря сведения о требовании, которое выдвинули войска, а султан согласился уступить трон своему сыну, принцу Мустафе. Он созвал собрание в мечети Айя София, на котором собрались самые авторитетные правоведы империи, командиры султанских полков, а также государственные деятели и видные горожане, которым должны были зачитать требования, выдвинутые приближавшейся армией. Однако собрание решило, что султану Мехмеду IV следует отречься в пользу своего брата, Сулеймана. В то время Силахдар Финдиклили Мехмед-ага служил пажом во внутренних покоях и, как он выразился, стал «свидетелем всех подлинных событий»:

Главный черный евнух пошел в ту часть [дворца Топкапы], которая называется Самшитовыми [апартаментами], где держали принца Сулейман Хана, и пригласил его оставить свои покои. После этого принца, который решил, что с ним должны покончить, сразуже охватил страх, и он отказался выходить. «Ваше величество, мой султан, не пугайтесь! Клянусь Всевышним, я не имею против вас ничего дурного. Все имперские министры, ученые богословы и ваши военные слуги избрали вас [следующим] султаном и ждут, когда вы окажете им честь своим присутствием. Мы в вашем распоряжении». Все еще испытывая беспокойство, принц ответил сквозь слезы: «Если есть распоряжение о моем смещении [т. е. о казни], то скажите мне, и тогда перед тем, как распоряжение будет исполнено, я, как это положено, прочитаю свои молитвы. Меня держали здесь сорок лет — с самого детства. Чем потом умирать [тысячу раз] каждый день, лучше было бы умереть в самое первое мгновение…»

Еще раз облобызав стопу принца, этот высокопоставленный сановник ответил: «Умоляю вас, ради Всевышнего, не говорите таких слов: вам уготована не смерть, а трон». [Когда главный черный евнух говорил все это в присутствии слуг принца], стоявший рядом с принцем младший его брат Ахмед, решив подбодрить брата, сказал: «Уходите, не бойтесь, Ага [т. е. главный черный евнух] всегда говорит правду». После этого принц вышел из своих покоев. Поскольку он был одет в халат из красного атласа и обут в короткие и тяжелые сапоги для верховой езды (на протяжении долгих лет ему было нечего носить, кроме одежды самого жалкого и вульгарного вида), Ага принес один из своих собственных халатов — синевато-коричневый, из тонкого сукна, отделанный собольим мехом, [который он] накинул поверх атласного халата [принца Сулеймана], а [потом] подал свою руку принцу и повел его с благоговением и почтением в Павильон блаженства, внутренних покоев, и усадил его на трон, стоявший у бассейна. Теперь вперед вышли оруженосец и пажи внутренних покоев, и когда принц вместе с ними двинулся в направлении имперского Зала Аудиенций, он поинтересовался: «Вы собираетесь зайти в Львиный Дом, [39] [когда совсем] стемнеет, и там казнить меня?» «О, мой Господин, — воскликнул оруженосец, — как вы могли такое подумать? Упаси вас Всевышний! Может быть, вам известно, что ваш переход [из Самшитовых апартаментов] был произведен по той причине, что вам следует взойти на трон. Посмотрите, вот ваш слуга, главный белый евнух вместе с имперским глашатаем выходят из внутренних покоев, чтобы вас встретить». Главный белый евнух обратился с приветствиями [к принцу] и, взяв принца под левую руку, сопроводил его в имперский зал аудиенций и усадил его [на трон]. В соответствии с древним обычаем священный тюрбан пророка Иосифа, [хранившийся] в имперской сокровищнице, [40] был вынесен и возложен на благородную голову [принца] и украшен тремя обвешанными драгоценностями перьями, которые свисали вниз. Солнце почти поднялось на высоту, равную длине одного с половиной копья: было три часа.

[Принц Сулейман] взошел на имперский трон… и первым в очереди желавших принести клятву верности стоял регистратор потомков пророка Мухаммеда, за которым следовали заместитель великого визиря, канцлер, главные судьи провинций Румелия и Анадолу, а затем и шейх-уль-ислам [т. е. Деббагзаде («Сын дубильщика») Мехмед-эфенди, который стал преемником Анкарави Мехмеда-эфенди] со множеством ученых богословов, затем следовали высшие офицеры ополчения, султанских полков, а также взбунтовавшейся армии, глава дворцовых привратников — все они принесли клятву верности султану. Султан также поприветствовал собравшихся в имперском зале аудиенций, а затем удостоил своим присутствием Павильон внутренних покоев, где его усадили на трон возле бассейна. Теперь пришли давать клятву верности служащие казначейства, а также системы снабжения армии и проведения кампаний. Пришел главный черный евнух, Али-ага, который принес имперский рескрипт взять под стражу брата [нового султана], Ахмед Хана, смещенного султана [т. е. Мехмеда IV] и двух принцев… Мустафу Хана и… Ахмед Хана [т. е. сыновья Мехмеда IV]; эти трое были взяты под стражу и переведены в Самшитовые апартаменты. В тайне от придворных и горожан [Стамбула] имперское предписание было представлено султану Мехмед Хану, который сказал: «Я склоняю голову перед волей Всевышнего. Нас казнят сразу же после того, как заключат в тюрьму?» На это Ага ответил: «Упаси Бог, ваше величество! Возможно, этот день никогда не наступит. В приказе говорится только о вашем заточении». В тот же самый день дворцовые геральды донесли это благоприятное известие до валиде-султан, за что получили от нее бесчисленное количество подарков. Глашатай ознакомил весь город с радостной вестью о вступлении на престол нового монарха, пятничная проповедь была прочитана во имя недавно возведенного на престол султана, а на монетах теперь выбивали его имя.

Ни Мехмед IV, ни его сыновья прежде никогда не проводили столько времени во дворце. Во время своего царствования султан большую часть времени находился со своим двором в Эдирне, а находясь в Стамбуле, он предпочитал павильоны в султанских парках сумраку дворца Топкапы. Впрочем, Мехмеду, должно быть, позволили покинуть столицу после низложения, поскольку в 1692 году он умер в Эдирне. Он был погребен в усыпальнице своей матери Турхан Султан, рядом с ее мечетью, находившейся в торговом квартале Стамбула.

Смещение Мехмеда удовлетворило требования мятежных войск. Йеген Осман-паша со своими ополченцами остался за городом, а великий визирь, вместе с султанскими полками и всеми сопровождавшими его бюрократами, вошел в Стамбул, чтобы следить за действиями администрации города. Однако 14 ноября, как только янычары собрались на своей площадке для парадов, а султанские кавалеристы на ипподроме, они огласили новые требования, призывая выдать им Реджеп-пашу, который в течение месяца уходил от ареста, а потом был схвачен в Чаталджире, Фракия. Через четыре дня было решено выплатить им девятимесячную задолженность по денежному содержанию, в надежде, что это убедит их вернуться в казармы, но, когда производились выплаты кавалеристам, с плаца янычар пришло известие о том, что янычары отказались получать деньги до тех пор, пока они не получат подношений, которые по традиции делал каждый всходящий на трон султан. Кавалеристы присоединились к этому требованию и вскоре в городе начались беспорядки. Не имея в своем распоряжении наличных денег и отчаявшись утихомирить волнения, оказавшиеся в осаде власти были вынуждены предоставить зачинщикам беспорядков такие права по сбору налогов, какие они желали получить. Так, чтобы отговорить Йеген Осман-пашу от вступления в город, его назначили губернатором провинции Румелия. Деньги, необходимые для того, чтобы восходящий на трон султан сделал подношения тысячам имевшим на это право воинам (согласно подсчетам Дефтердара Сары Мехмед-паши, их было по меньшей мере 90 000, из которых приблизительно 70 000 составляли янычары и около 5000 — кавалеристы), наскребли благодаря финансовым поступлениям, которые пришли из некоторых восточных провинций. Реджеп-паша был казнен, но казалось, ничто не сможет успокоить войска.

Через двадцать дней после выхода из тени дворцовых покоев султан Сулейман II прошел уже ставшую традиционной церемонию опоясывания саблей, которая состоялась в Эйюпе, после чего совершил торжественный въезд в Стамбул через ворота Эдирне, что символизировало его вступление во владение империей. Между тем бунт продолжался. Великий визирь Сиявуш-паша приказал сместить с должности главнокомандующего янычар и назначить на его место другого человека, но известие о том, что главарь мятежных янычар убит, еще больше разгорячило как янычар, так и кавалеристов, и в отместку они убили своего нового командующего. Понимая, что великий визирь не в состоянии предпринять энергичные действия, они стали искать другого козла отпущения, на которого могли бы излить свое недовольство, и нашли его в лице Фазыла Мустафа-паши, которого они обвинили в неоднократных попытках восстановить порядок. Сиявуш-паша согласился с тем, что его заместителя следовало бы снова направить в район Дарданелл и поручить ему оборону пролива. Мятежникам не удалось запугать шейх-уль-ислама Деббагзаде Мехмеда-эфенди и заставить его дать фетву на казнь Фазыла Мустафы, но они сумели добиться смещения шей-хуль-ислама. Новым шейх-уль-исламом стал Эссейид Фейзулла-эфенди, который быстро достиг вершин церковной иерархии.

Длительный и опасный мятеж военных приближался к своему кульминационному моменту. Восставшие войска и примкнувшие к ним толпы горожан страстно желали извлечь выгоду из возможности побунтовать и пограбить. Они окружили дворец Сиявуш-паши в тот момент, когда он встречался там с Фейзуллой-эфенди и другими сановниками. Мятежники забрасывали здание камнями и стреляли из мушкетов. Фейзулла-эфенди не выдержал такого напора и выскользнул из дворца вместе с печатью великого визиря, которую он передал главарю мятежников. Через несколько часов толпе удалось ворваться во дворец пожилого великого визиря. Когда он с отвращением обнаружил, что некоторые из бунтовщиков входят в его гарем, и понял, что сам он не в состоянии уйти от расправы, он попытался запереть на засов дверь, отделявшую гарем от остальных помещений, но был убит на месте. Мятежники похитили все, что только смогли унести, прихватив с собой и женщин из гарема, которых сочли «военной добычей».

Жители Стамбула по-разному реагировали на этот хаос. После того, как была разграблена одна лавка на Старом базаре, другие торговцы забаррикадировали двери своих заведений. Когда один лавочник, водрузив кусок белой ткани на вершину столба, призвал всех истинных мусульман сплотиться, по городу и его окрестностям распространился слух, что из дворца вынесено священное знамя Пророка. Постепенно толпа собралась возле дворца Топкапы: священное знамя демонстративно проносили по стенам дворца, а собравшиеся требовали, чтобы их избавили от анархии взбунтовавшихся войск. Прямо у стен дворца толпа учинила самосуд над несколькими главарями мятежников. Другие попытались пробиться к дворцу и помочь своим товарищам, но их ожидала такая же судьба. Новым великим визирем был назначен канцлер Исмаил-паша, который стал преемником Фазыла Мустафа-паши на посту заместителя великого визиря, когда тот вернулся в район пролива Дарданеллы. Были заменены шейх-уль-ислам Фейзулла-эфенди и другие ведущие священнослужители, которые во время мятежа сыграли весьма жалкую роль. На этом, в середине апреля, и закончился мятеж, который начинался на Дунае в начале сентября 1687 года. Бунтовщики вошли в город в ноябре 1687 года, и после пяти долгих месяцев террора на трон взошел новый султан, и общественный порядок был наконец восстановлен.

Между тем в далекой Венгрии продолжалась война. Как только османская действующая армия двинулась обратно в Стамбул, гарнизоны крепостей оказались брошены на произвол судьбы и должны были сами справляться с осаждавшими их силами Свяшенной лиги. В течение зимы 1687 года и в первые месяцы 1688 года Габсбурги одерживали победы на всем протяжении слабо защищенной границы и даже взяли Эгер, который турки удерживали с 1596 года. Они также добились заметных успехов на расположенном западнее боснийском фронте, где мобилизация местных османских войск не привела к положительным результатам, поскольку они слишком часто разбегались при первых признаках опасности и очень многие из них перебежали к австрийцам.

В Стамбуле кризис зимних месяцев привел к тому, что подготовка к кампании 1688 года была сорвана. Великий визирь Исмаил-паша не взял на себя командование армией в Венгрии. Вместо этого всегда непредсказуемому Йегену Осман-паше было приказано попытаться обратить вспять развивавшие успех войска Габсбургов — оставшись со своими людьми в лагере за стенами Стамбула, он избежал прямого участия в тех кровавых событиях, которые совершались зимой. То, что его назначали на военные должности его же собственные люди, было не вполне хорошо: похоже, им было трудно избавиться от своих старых привычек, поскольку в Стамбул продолжали поступать сообщения о том, что они притесняют крестьян, которых требования, предъявляемые к ним на протяжении стольких лет войны, довели до нищеты и голода. Очевидно, что Йеген Осман либо не мог, либо не хотел применять к своим людям дисциплинарные меры. Против них была объявлена всеобщая мобилизация, а сам он был снят с должности командующего венгерским фронтом.

Великий визирь Исмаил-паша продержался на своем посту всего два месяца и пал жертвой придворных распрей. Второго мая 1688 года его заменили бывшим главнокомандующим янычар Текирдаглы Бекри Мустафа-пашой, который после неудачи под Веной был назначен командующим венгерским фронтом и теперь избавился от прежних проблем со здоровьем. В самом начале мятежа Текирдаглы Бекри Мустафа вместе с Сары Сулейманом покинул лагерь османской армии в Петроварадине, затем вернулся и впоследствии провел месяцы той тревожной зимы вдалеке от Стамбула в крепостях, расположенных на берегах Дарданелл. Чтобы лишить австрийцев (и врагов на других фронтах) возможности лицом к лицу столкнуться с османской армией, которая была плохо к этому подготовлена, Текирдаглы Бекри Мустафа направил все свои усилия на то, чтобы сделать все необходимые приготовления.

Военная экономика Османской империи находилась в беспорядочном состоянии: в условиях, когда оставалось совсем немного времени до начала кампании 1688 года, а перспектива заключить мир была невелика, у правительства не осталось достаточно времени для того, чтобы найти хорошо продуманное решение проблемы нехватки живой силы, необходимой для ведения боевых действий на широком фронте. Как и во время недавнего мятежа, когда вся действующая армия, оставив без внимания приказы, покинула фронт и направилась в Стамбул, продолжались бесчисленные случаи полного нарушения воинской дисциплины, когда султанские полки, казалось, угрожают самому существованию господствующего порядка, как это было, когда они погрузили Стамбул в пучину продолжавшихся несколько недель беспорядков. Более того, система вознаграждений кавалеристов из провинций земельными наделами, при том условии, что они примут участие в боевых действиях вместе со своими слугами, уже не отвечала требованиям к обороне империи. На самом деле, для достижения каких бы то ни было практических целей этот институт уже давно перестал быть эффективным. Казалось, что все надежды получить достаточное количество бойцов, снова надо было возлагать на энергичного Йегена Осман-пашу и его сторонников в пограничных районах империи. И это несмотря на то, что они продолжали заниматься грабежами в сельской местности, тем самым демонстрируя свое нежелание избавляться от старых привычек. Таким образом, была отменена направленная против них всеобщая мобилизация, а их самих вновь интегрировали в систему государственного управления, сделав губернаторами провинций и помощниками губернаторов, взамен потребовав от них принимать участие в боевых действиях вместе с людьми, которые им подчинялись. Издавна непокорных индивидуалов инкорпорировали в государственный аппарат, что было средством восстановить их преданность режиму, но на этот раз новизна заключалась в масштабах доверия, которое государство оказывало непокорным войскам, считая их опорой всей армии. Попытка защитить империю с помощью ненадежных войск, солдаты которых прежде всего давали клятву верности своим вожакам, а не султану, несомненно влекла за собой еще большие несчастья. Убийства командиров крепостей Ираклион, Каменец и Тимишоара, совершенные солдатами их турецких гарнизонов в период между 1687 и 1689 годами, стали еще одним свидетельством того, что центральная власть потеряла контроль.

Найти деньги, необходимые для финансирования военной кампании, оказалось так же трудно, как найти солдат, необходимых для ее ведения. Казна была пуста, поэтому в отчаянной попытке изыскать средства для армии стали переплавлять золотую и серебряную посуду. На протяжении XVII столетия турки изо всех сил старались получить достаточное количество серебра для того, чтобы чеканить свои собственные монеты, и позволяли чеканить у себя серебряные монеты различных европейских государств, а также монеты недавно завоеванных территорий, которые вводились в свободное обращение по всей империи. Медь была гораздо доступнее, но с конца 30-х годов XYII века турки по каким-то необъяснимым причинам прервали чеканку медных монет. С 1688 года, после тревожных зимних месяцев мятежа, возобновилась чеканка медных монет, которые были выпущены в таком количестве, что государство сумело оплатить расходы, связанные с церемонией восхождения на трон султана Сулеймана, и удовлетворить требования тех, кто получал оплату от государства, в особенности военнослужащих из султанских полков. Кроме того, это позволило оплатить расходы, необходимые для продолжения войны. Впрочем, эти деньги можно было легко подделать, и их не всегда принимали купцы, от которых государство получало поставки, необходимые для снабжения как Стамбула, так и армии, поэтому в 1691 году их перестали чеканить. Серьезность положения не была секретом для Сулеймана II и его политических деятелей. Однако в июне 1688 года посол Объединенных Провинций Нидерландов при дворе султана попросил аудиенции у великого визиря и сообщил ему о том, что император Леопольд и его союзники склонны заключить мир. Это предложение о посредничестве, как о способе положить конец войне, было вызвано желанием Вильгельма Оранского (который вскоре стал Вильгельмом III, королем Англии, Шотландии и Ирландии) высвободить австрийские войска, которые в то время были задействованы в Венгрии, и направить их на службу в Рейнланд-Пфальц, с целью оказать поддержку создаваемому им альянсу против французского короля Людовика XIV. Об этом шаге Стамбулу стало известно благодаря командующему войсками в Белграде. Однако, несмотря на свое обещание лично возглавить армию и вернуть территории, которые его предшественники завоевали столь высокой ценой, Сулейман решил направить посланников, чтобы напомнить императору о той дружбе, которая была между их отцами — Фердинандом III и Мурадом IV, во время царствования которых, в том же XVII столетии, империя Габсбургов и Османская империя находились в состоянии мира. Было принято посылать письма, уведомляющие других монархов о восхождении на трон нового султана, и в данном случае посланники с письмами отправились в Иран, Узбекистан, Йемен, Францию, Англию и Объединенные Провинции Нидерландов. Одиннадцатого июля 1688 года высокопоставленный чиновник канцелярии, некий Зульфикар-эфенди, отправился в Вену с письмом Сулеймана императору Леопольду. Этот чиновник возглавлял мирную делегацию, в состав которой входил главный драгоман (дословно «главный переводчик», но в действительности это был главный посредник между султаном и правителями иностранных государств), которым был османский грек Александр Искерлетзаде, известный на Западе под именем Маврокордато.

Но эти мирные предложения не положили конец войне, подготовка к продолжению которой шла полным ходом. В отсутствие твердой руки, которая могла бы мобилизовать военную экономику, подавление военного мятежа и возведение на престол нового султана нисколько не улучшили состояние османской армии на Венгерском фронте, где к тому времени ее присутствие сократилось до немногочисленных гарнизонов, удерживающих несколько второстепенных крепостей. Самым сильным ударом, который Османская империя испытала в 1688 году, стала потеря Белграда, который после месячной осады, 8 сентября, капитулировал перед армией Габсбургов. Йеген Осман-паша не предпринял ни единой попытки организовать сколько-нибудь эффективную оборону. Вместо того чтобы заставить своих солдат сражаться с противником, он позволил им разграбить базары города, а потом вместе с ними отступил далеко за линию фронта, в безопасный Ниш, предоставив оборону Белграда заботам губернатора Румелии. В битве на подступах к городу армия Габсбургов под командованием курфюста Баварского Максимилиана Эммануила легко одержала победу над Имре Тёкёли и еще оставшимися там османскими войсками. Удивительно, что Белград продержался целый месяц: ведь город не располагал достаточно сильным гарнизоном, и у его защитников не было никаких надежд на снятие осады. Зульфикар-эфенди со своей делегацией прибыл в лагерь Габсбургов, когда осада уже закончилась. Его оценка заключалась в том, что, хотя австрийское оружие одержало победу, войска Габсбургов оказались в тяжелом положении и готовы отступить, как только обеспечат оборону своей территории. На протяжении более чем полутора столетий эта стратегически важная крепость оставалась несокрушимой передовой базой, из которой осуществлялось руководство военными операциями против Габсбургов. С ее потерей сразу же открылась дорога на Стамбул. Чтобы скрыться от наступавших австрийских войск, жители Белграда бежали вниз по течению Дуная. Так же поступили и гарнизоны османских укрепленных пунктов, расположенных на берегах этой реки. К октябрю Зульфикар-эфенди и Маврокордато были арестованы и находились под стражей за пределами Вены.

На Йеген Османе лежала ответственность за то, что Габсбургам было позволено без особых усилий продвинуться в глубь основной территории Османской империи. Но даже после потери Белграда его еще на год оставили в должности командующего этим опасным фронтом. Других опытных командиров там просто не было, а ни один из тех военачальников, которые находились под рукой у центральной власти, не был уверен в преданности своих подчиненных. Когда рубежам империи грозила такая опасность, Йеген Османа сочли единственным возможным претендентом. Были разосланы приказы о призыве на военную службу всех пригодных к ней мусульман. Кроме того, участие в предстоящей военной кампании было объявлено долгом для освобожденных от военной службы лиц, которые, являясь налогоплательщиками, должны были предоставить средства, необходимые для продолжения войны. От них потребовали досрочно оплатить некоторые налоги, что было беспрецедентной мерой, принятой с целью пополнить финансовые ресурсы государства.

Несмотря на то что Йеген Осман-паша оказался самым крупным просчетом османской стратегии в Венгрии, вновь обретенное ощущение активной деятельности, вызванное приготовлениями к тому, чтобы дать отпор австрийцам, пробудило в государственных деятелях империи надежду на то, что Йеген Османа можно перехитрить. Самые высокопоставленные чиновники, от великого визиря до шейх-уль-ислама Деббагзаде Мехмеда-эфенди (который снова был назначен на этот пост после снятия Фейзуллы-эфенди), и командиры султанских полков были едины во мнении, что если Йеген Османа и его сообщников «изъять из обращения», то тогда будет одержана победа. Правительство также было решительно настроено на то, чтобы ослабить его статус харизматического лидера недовольных, и собиралось лишить его полномочий начальника ополчения. Йеген Османа лишили звания и в течение нескольких месяцев расформировали подразделения солдат нерегулярной армии, которые были созданы еще в начале столетия для того, чтобы обеспечить численность личного состава, достаточную для ведения войн с Ираном и Австрией. Поскольку бойцовские качества этих людей по-прежнему были востребованы, их в принудительном порядке ввели в состав подразделений, которые не запятнали себя причастностью к мятежу. Этим правительство надеялось отбить у них желание оказывать сопротивление государству. Фетва санкционировала преследование любого причастного к мятежу (в число которых теперь входил и Йеген Осман), и соответствующие приказы были направлены губернаторам провинций Румелия и Анатолия. Особенно сильно был укреплен лежавший на пути между Анатолией и Румелией район пролива Дарданеллы. Это было сделано для того, чтобы оказать сопротивление мятежникам, которые могли попытаться переправиться через пролив с целью войти в Стамбул, как это случалось в прошлом, когда имели место волнения в провинциях. Та роль, которую сыграл Йеген Осман и его сторонники, пренебрегшие обороной венгерского фронта, была сопоставима с теми слишком хорошо известными актами разбоя на дорогах и мародерства в сельской местности и городах, которые они творили в Анатолии. После падения Белграда Йеген Осман-паша провел зиму в Софии. Весной, обнаружив, что призыв обратить против него оружие серьезно ограничивает свободу его передвижения, он бежал на запад, в направлении Албании. Возле города Печ он и тринадцать его сторонников были убиты местными жителями, в доме одного из которых их приняли как гостей. Двое его ближайших сподвижников, переодевшись, бежали в Египет, но по прибытии туда были схвачены и возвращены в Эдирне, где их казнили. Похожая судьба ожидала и других его сообщников, тех, которые бежали в направлении Ирана, но были схвачены, когда добрались до Эрзурума, и затем казнены. Правительству Османской империи, наконец, удалось найти лучшее применение мятежникам, которые служили серьезным препятствием нормальному проведению важнейших военных операций, необходимых для того, чтобы добиться успеха в войне против Священной лиги.

Теперь на ход войны оказывали воздействие события, происходившие далеко за пределами Османской империи. Шансы на успешный исход весьма щекотливых мирных переговоров, инициатором которых был Вильгельм III, зависели от того, как поведет себя изменчивая фортуна по отношению к каждому из участников или потенциальных участников этого конфликта. Вскоре после знаменательной победы австрийцев под Белградом французский король Людовик XIV вторгся в Пфальцграфство, нарушив перемирие 1684 года, согласно которому он клятвенно обещал в течение двадцати лет сохранять мир с императором Леопольдом. Возобновление с октября 1688 года войны с Францией в Западной Европе (войны, которая получила множество названий, таких как Война Аугсбургского союза, Война Великого альянса, Девятилетняя война или Война короля Вильгельма) отвлекло ресурсы Габсбургов от войны с Османской империей, поскольку теперь воевать надо было с двумя непреклонными противниками на двух отдаленных друг от друга фронтах.

10 апреля 1689 года шатры султана были поставлены на равнине Эдирне. Поскольку мирные переговоры, которые вел Зульфикар-эфенди, не слишком продвинулись вперед, Сулейман II столкнулся с необходимостью сдержать свою клятву и, встав во главе османских войск, заслужить титул «Гази». Государственная казна была до некоторой степени пополнена, суровые законы о мобилизации были обнародованы, Йеген Осман-паша и его сподвижники были ликвидированы, а волнения в Анатолии подавлены. Участие султана в военных действиях должно было восстановить уверенность в том, что империя в состоянии уцелеть, но, в то же самое время, являлось отчаянной мерой, направленной на то, чтобы сохранить честь и удержать территорию в ситуации надвигавшейся катастрофы. Вместе с армией султан прибыл в Софию, где занимавший пост губернатора араб Реджеп-паша был назначен главнокомандующим армией. До него эту должность занимал Йеген Осман-паша. Было редкостью, если не беспрецедентным случаем, чтобы араб занимал столь высокую должность. Подобное предубеждение к арабам выразил и Дефтердар Сары Мехмед-паша, который в своих хрониках тех лет пренебрежительно высказывается о происхождении Реджеп-паши, но все же указывает на то, что он прославился своей храбростью. По мнению Дефтердара Сары Мехмеда, проблема состояла в том, что как раз тогда, когда армии был так нужен мудрый и способный главнокомандующий, на эту должность назначили человека, у которого не было хороших отношений с войсками, который не обращался к ним за советом, перед тем как начать действовать, и не задумывался о последствиях своих действий.

События 1689 года показали, что фанфары по поводу «участия» султана в кампании не могут скрыть того факта, что хотя Габсбургов и теснили в других местах, но возможности обороны Балкан стали хуже, чем когда-либо прежде. 12 мая было подписано соглашение о создании новой западной коалиции против французов (в которую вошли Австрия, Англия и Нидерланды), и о своем присутствии на сцене европейской политики решительно заявил король Вильгельм. Этот Великий альянс пришел на смену Аугсбургскому союзу, заключенному в 1686 году между императором Леопольдом и некоторыми из германских князей. Зульфикар-эфенди требовал новых инструкций, соответствующих изменившимся обстоятельствам, и с этой целью отправил в Эдирне своего представителя. Теперь турки склонялись к тому, чтобы принять условия мира, предложенные Габсбургами, и Зульфикар-эфенди получил указание попытаться убедить императора вернуться в Белград и дать согласие на то, чтобы новая граница между империями проходила по линии Сава — Дунай. Помня о той решимости, с которой все участники Священной лиги отвергали возможность заключения сепаратного мира, турки были готовы признать завоевания Венеции на побережье Ионического моря и в Далмации, а также удовлетворить выдвинутое Речью Посполитой требование снести крепость Каменец. Однако в сентябре 1689 года новый французский посол при султанском дворе, маркиз Кастанье де Шатоне, энергично блокировал любую возможность подписания соглашения между Османской империей и Священной лигой, взамен предлагая союз между Османской империей и Францией. Усмотрев в этом шанс восстановить свое былое положение, турки снова лишили себя открывшейся было возможности заключить мир.

Между тем новый главнокомандующий двигался со своей армией на север. Когда в конце августа они подошли к Белграду, пришло известие о том, что впереди вражеские войска. Араб Реджеп-паша приказал своим подчиненным преследовать противника, но враг изменил направление движения, и ночью преследователи попали под вражеский огонь. Оказавшись в дубраве, они потеряли возможность маневрировать и не могли сражаться. Поэтому, бросив тяжелое снаряжение, они побежали назад по дороге, которая вела в Ниш. Реджеп-паша уже не мог ни скоординировать передвижения своих войск, чтобы собрать полезные сведения о противнике, ни даже навести дисциплину среди своих солдат. Они отказались производить перегруппировку в Нише и стали отходить к Софии, чтобы там выразить свое недовольство великому визирю Текирдаглы Бекри Мустафа-паше. Последний удар был нанесен в конце сентября, когда Ниш пришлось отдать австрийским войскам, которые воспользовались тем, что османские войска не сумели защитить мост через бурную реку Нишаву. Разгром под Нишем ускорил массовую миграцию мусульман на юг, через Балканы в Малую Азию, начало которой положило падение Белграда в 1688 году. Теперь она усугубила процесс внутренних перемещений населения, вызванных войной и мятежом.

Падение Ниша стало причиной того, что Реджеп-паша был казнен. Теперь, когда Белград был защищен новой передовой базой, австрийцы сумели взять несколько османских крепостей на Дунае, самой западной из которых был Петроварадин. Открыв новый фронт в Валахии, где им было оказано лишь незначительное сопротивление, австрийцы продвигались в направлении Бухареста до тех пор, пока их не вытеснили силы воеводы Константина Бранковену. Советники султана рекомендовали монарху отойти из Софии в Пловдив, а оттуда в Эдирне. Помимо прочего, при очевидном попустительстве местного православного крестьянства, австрийские войска совершали рейды по тылам Османской империи, углубляясь на юг вплоть до городов Скопье и Костандил, в Македонии. Если балканские мусульмане, пытаясь обезопасить себя, отступали в центральные районы Османской империи, то православные пытались найти убежище за передовыми линиями австрийских войск. Серьезную озабоченность османского правительства вызывало нелояльное поведение тех подданых-христиан, которые не стали защищать укрепленные позиции.

25 октября 1689 года состоялась встреча духовных иерархов, которые пришли к заключению, что нужно вернуть Фазыла Мустафа-пашу (который в это время служил на Хиосе) и назначить его великим визирем. Во время мятежа, который ускорил смещение Мехмеда IV, шейх-уль-ислам Деббагзаде Мехмед-эфенди продемонстрировал свои симпатии к Фазылу Мустафе тем, что отказался дать фетву, которая бы санкционировала его казнь. Подобно своему брату, Фазылу Ахмед-паше, Фазыл Мустафа был духовным лицом, прежде чем он стал представителем военно-административной элиты. В 1656 году, когда гражданские беспорядки угрожали разорвать империю на части, государственные деятели высших рангов обратились к помощи представителя клана Кёпрюлю, поручив ему спасти османские владения, и вот теперь в Эдирне, собравшись в шатре у султана, который дал им аудиенцию, все они выразили единодушное мнение. На этот раз замена великого визиря прошла гладко — Текирдаглы Бекри Мустафа-паша хорошо послужил империи на австрийском фронте, и ему позволили удалиться в свои владения. Но в отличие от своего предшественника, Фазыл Мустафа-паша не поддался искушению заключить мир, воспользовавшись посредническими услугами, которые пытались навязать голландцы и англичане. Вместо этого он начал приготовления к предстоящей кампании, в ходе которой он собирался вернуть османской армии военное счастье.

Придя к власти, Фазыл Мустафа-паша, как прежде это делал его отец, Кёпрюлю Мехмед, принял жесткие меры, сняв с должностей или предав казни всех тех государственных чиновников прежнего режима, которых сочли несоответствующими требованиям новой власти, а вместо них назначил своих людей. Командование армией на австрийском фронте было поручено главнокомандующему янычар Коджа Махмуду-аге, в надежде на то, что он вдохновит своих собственных подчиненных, которые снова раскроют свои легендарные бойцовские качества. В стиле, который напоминал прежние времена, отличавшиеся большей дисциплиной, в корпусе янычар была проведена полная перекличка, в ходе которой имена погибших янычар удалялись из списков, чтобы их товарищи не забирали себе жалованье тех, кого уже нет. Чтобы более эффективно и рационально провести мобилизацию, личный состав других корпусов также прошел перерегистрацию и было установлено их точное местонахождение. Были вызваны войска из Египта и других североафриканских провинций, а военно-морским силам было приказано держать флот наготове, чтобы отразить нападение Венеции. Как и год назад, была объявлена всеобщая мобилизация мусульманского населения.

Радикальным решением, принятым для того, чтобы удовлетворить потребности в живой силе, необходимой армии для проведения кампании 1690 года, стал призыв членов оседлых и кочевых племен Анатолии и Румелии. Были призваны пять тысяч человек из туркменских и курдских племен юго-восточной Малой Азии. Их появление на австрийском фронте обеспечивалось таким нововведением, как назначение гаранта, который нес финансовую ответственность в том случае, если они не прибывали в Эдирне на смотр новых войск. В Румелии был выбран другой подход: чтобы получить освобождение от некоторых налогов, которые обычно с них взыскивались, кочевники должны были принимать участие в военных действиях. В давние времена племена, жившие в балканских провинциях, служили в качестве вспомогательных войск, но начиная с правления Мехмеда II их стали использовать как воинов. Теперь из этих воинов, которых называли «сынами завоевателей», надо было сформировать более или менее регулярные подразделения. Закрепившееся за ними название служило напоминанием о той роли, которую их предки сыграли во время колонизации Балкан.

В 1690 году османская армия насладилась забытым вкусом победы. Самым передовым бастионом австрийцев была расположенная юго-восточнее Ниша крепость Пирот, которая стояла прямо на дороге в Софию. После трехдневной осады она была взята. Ниш имел больше возможностей оказать сопротивление, но в сентябре он тоже пал благодаря умелому минированию, которое произвели янычары и другие подразделения, а также прибытию подкреплений. Защитники крепости рассчитывали, что им позволят уйти в Белград, и не хотели, чтобы их подвергли смертной казни за отказ капитулировать. Турки приняли их оправдания, согласно которым они получили от осаждавшей их армии какой-то документ, но не смогли найти человека, который мог бы его прочитать, и поэтому не знали, что это традиционные гарантии безопасности в случае сдачи.

Дорога на север, вдоль долины реки Нишавы (которую обороняли крепости Пирот и Ниш) была одним из подходов к Белграду со стороны Османской империи. Другой маршрут проходил по долине Дуная, защищенной цепью опорных пунктов. Там был взят Видин, а затем и лежавшие еще западнее Смедерево и Голубеч. В начале 1690 года к Белграду подошла большая армия, в состав которой входили султанские полки, кавалерия из провинций, мушкетеры из Египта, татары и прочие войска. Все окружавшие его укрепления были уничтожены и крепость осадили как со стороны Дуная, так и со стороны Савы. На седьмой день осады был взорван и сгорел дотла арсенал крепости, а 8 октября она пала. Впоследствии проливные дожди и зимняя погода заставили великого визиря и его главную армию отказаться от попыток продвинуться по Дунаю еще дальше на север и запад, чтобы присоединиться к силам губернатора Боснии, осаждавшим Осиджек, расположенный к западу от места слияния Дравы и Дуная. В результате осаду с этой крепости пришлось снять. Помощь французских саперов и канониров (высадившихся с французских кораблей, прибывших в Стамбул) по восстановлению Белграда оказалась наиболее экономичным средством из тех, которыми Шатоне воспользовался для поддержания дружественных отношений между Францией и Османской империей. В качестве рабочей силы привлекли местных жителей, которых выселили с острова, лежавшего в русле Дуная ниже крепости. Единственной потерей Османской империи в 1690 году стала находившаяся в Венгрии, южнее озера Балатон, крепость Надьканижа, которую когда-то называли «ключом к Германии».

Взяв Белград и убедившись, что позиции его войск на линии фронта хорошо укреплены и обеспечены снабжением, а приготовления к военной кампании следующего года идут полным ходом, Фазыл Мустафа-паша вернулся в Стамбул. Военные действия с помощью местных войск продолжались всю зиму: в Боснии эффективно использовались мортиры, вывезенные из Белграда и других крепостей, на Адриатике была осаждена и взята крепость Книн, а венецианский флот подошел слишком поздно, чтобы оказать помощь защитникам Влёры.

После всех ужасов кампании 1689 года, когда некомпетентное командование Реджеп-паши стало причиной мятежа в войсках, победы, одержанные в ходе кампании 1690 года, были особо сладостны, и казалось вполне естественным приписать их человеку из клана Кёпрюлю, который в тот момент возглавлял правительство. Даже сосредоточив свое внимание на военных делах, Фазыл Мустафа-паша продолжал следить за проведением многочисленных реформ в системе управления империей. Некоторые из них были вызваны крайней необходимостью текущего момента, но другие проводились с дальним прицелом. Одним из первых действий, предпринятых им на посту великого визиря, была отмена налога на производство немусульманским населением вина и других спиртных напитков (таких как производимый из аниса арак), который был введен в 1688 году как средство изыскания наличных денег. Когда он служил губернатором провинции, расположенной на островах Эгейского моря, вдалеке от лихорадочной деятельности фронта, Фазыл Мустафа мог наблюдать за событиями с большей беспристрастностью, чем если бы он был высокопоставленным членом правительства и разделял бы свойственное людям такого положения стремление к соперничеству и кризисное мышление. Он видел, что налог на вино с поразительной точностью бьет по заработкам крестьян региона Эгейского моря, склоняя их к сотрудничеству с врагом. Теперь вместо того, чтобы добывать деньги с помощью налогов на производство вина, он попытался запретить его потребление с той целью, чтобы производимые внутри империи спиртные напитки пришлось бы экспортировать (и брать с них экспортную пошлину) и таким образом обеспечивать приток денег в казну. Производство табака было узаконено в 1646 году и к 90-м годам его выращивали во всех регионах империи, где только климатические условия позволяли это делать. В отличие от вина, налогом облагались и производство, и экспорт табака. Кофе, который через Египет пришел в империю из бывшей османской провинции Йемен, был еще одним товаром, потребление которого осуждалось, но который мог приносить доходы через таможенные сборы. Впервые налог на его импорт ввели при Сулеймане II, и чтобы обеспечить еще большие поступления в казну, был введен и налог на его продажу.

В добавление к спешно предпринятым мерам, направленным на удовлетворение самых неотложных потребностей кампании 1690 года, Фазыл Мустафа-паша энергично взялся за решение проблемы, с которой правительство Османской империи сталкивалось на протяжении всего XVII столетия — возвращение людей на земли, прежде оставленные ими как правило по причине войн или бандитизма. Правительство действовало решительно и в некоторых случаях все же пыталось силой заставить их вернуться в свои дома после сорока лет отсутствия. Безземельным крестьянам также предлагались стимулы заселить покинутые земли, но в результате такой политики правительство добилось лишь частичного успеха. Фазыл Мустафа сосредоточил свои силы на том, что, по его мнению, должно было стать более эффективными способами заселения этих земель. Для этого он собирался использовать две специфические группы населения: кочевые племена (которых государство всегда надеялось сделать оседлыми) и христиан, которые жили в империи.

Переселение племен, традиционно ведущих кочевой образ жизни, было неотъемлемой частью османских завоеваний раннего периода, но было надолго забыто, когда на смену непреодолимому стремлению к экспансии пришла необходимость перейти к защите своих завоеваний. Теперь, когда далеко от линии фронта «для сельского хозяйства, благодаря переселению [принудительному] кочевых племен, вновь открылись разоренные и бесхозные земли», Фазыл Мустафа решил вернуться к старой политике для того, чтобы удовлетворить возникшие потребности. Уже в начале 1691 года были разосланы приказы о постоянном заселении курдскими и туркменскими племенами земель Малой Азии и территорий, лежавших еще дальше к востоку. Эти племена издавна кочевали со своими стадами между долинами и горными пастбищами и благодаря своей сезонной миграции имели некоторый опыт оседлой жизни. Эти племена освобождались от чрезмерного налогообложения в том случае, если они отказывались от своего кочевого образа жизни и начинали заниматься восстановлением сельскохозяйственного потенциала того района, куда их распределяли, и только пастухи (а не все племя) сопровождали стада на летние пастбища. На протяжении следующих лет племена принудительно переселяли в такие места, как излучина Евфрата в районе Урфа-Харран, земли, лежавшие между Искендеруном и Аданой, а также между Анкарой и Токатом, в излучине реки Кызыл-ирмак и в районе между Испартой и Денизли в юго-западной Малой Азии. Некоторое количество племен центральной Анатолии, которых обвиняли в убийствах и фабежах, были перемещены на Кипр и в сирийскую Ракку, где на них полагались как на передовую линию обороны от набегов бедуинов. Османское государство не находило никакого применения бедуинам, считая, что они немногим лучше неверных, поскольку они нападали на караванные пути, и в особенности на тот из них, по которому совершалось паломничество в Мекку. Профамма переселения оказалась неудачной: сопротивление племен проявлялось в том, что они поднимали восстания, особенно заметным было восстание 1697 года. Земли становились безлюдными так же быстро, как и заселялись. И дело было не только в том, что постоянное местожительство становилось непереносимой пыткой для людей, привыкших к свободе и ритму сезонных мифаций, но в том, что скудоумие чиновников находило практическое применение. Так, в некоторых местностях, избранных для заселения племенами, климат оказался слишком суровым, водоснабжение недостаточным, а почва непригодной для того, чтобы весь год заниматься сельским хозяйством. Короче говоря, это был плохо продуманный план, который не достиг своих целей, а неудача, которой закончилось столь фубое вмешательство в жизнь племен, продемонстрировала прозорливость тех, кто еще в середине XVI века настойчиво предупреждал чиновников уважать традиционные права тех племен провинции Багдад, среди которых им было поручено провести опрос.

Переселение христианского населения, которое бежало из своих деревень, оказалось более простой задачей. Разрешение строить и ремонтировать церкви являлось безвозмездным даром со стороны властей, а один из предложенных Фазыл Мустафа-пашой стимулов к переселению стал быстрым и положительным ответом на соответствующие просьбы из Анатолии и Румелии. Это был не первый и не последний случай, когда османские власти проявляли снисходительность к желанию христиан империи заново отстраивать свои церкви. Хотя для того, чтобы прояснить этот ворос, нужны более глубокие исследования, но и сейчас ясно то, что подобные просьбы весьма часто удовлетворялись во время войны или мятежа, когда люди были вынуждены бежать ради сохранения собственной жизни. Правительство надеялось на то, что восстановление церквей поможет вернуть христианские общины на покинутые земли и вновь сделать сельское хозяйство продуктивным (а значит, и налогооблагаемым).

Закон, введенный в 1688 году и впервые примененный в 1691-м, вносил изменения в тот принцип, на основании которого производились расчеты подушного налога с немусульман. Издавна этот налог взимался персонально с достигших совершеннолетия лиц мужского пола, но также его могли включить в местный налоговый сбор с деревни или города, а величина местного налога повсюду была разной, так как она зависела от доходов жителей. Местный налоговый сбор постепенно заменили подушным налогообложением, и хотя ставки налога время от времени пересматривались, этот пересмотр всегда отставал от реальности, и обязательства по выплате налога, размеры которого в последний раз были установлены еще в те времена, когда многочисленное население данной местности преуспевало, могли стать непомерной ношей для жителей истощенных войной населенных пунктов. Это несомненно оказало значительное влияние на усиление недовольства христианского населения деревень, расположенных на балканских территориях Османской империи, и стало причиной того, что оно бежало в контролируемые Габсбургами районы. Так расположенный на западном берегу Черного моря порт Варна лишился трети своего довоенного немусульманского населения, которое состояло приблизительно из 1300 семейств, и если бы в 1685 году не было проведено новое анкетирование, оставшимся немусульманам пришлось бы платить сумму налога, первоначально установленную для этих 1300 семейств. Хотя на практике сборщики налогов, наверное, оказались бы не в состоянии собрать налоги с потрепанных войной христианских общин.

Правительство Османской империи обнаружило, что сбор налогов сопряжен с невиданными прежде трудностями, и в 1688 году решило осуществить реформу системы налогообложения. Когда Фазыл Мустафа-паша пришел к власти, он энергично взялся за проведение этой реформы, и с 1691 года подушный налог был снова установлен отдельно для каждого совершеннолетнего лица мужского пола, а не для всей немусульманской общины. Размеры выплат устанавливались в зависимости от достатка налогоплательщика, и для всей империи были введены единые ставки налога. Должно быть, переход на новую систему в самый разгар войны вызвал неразбериху и проходил не слишком гладко. Эта проблема усугублялась тем фактом, что, поскольку люди, облагавшиеся этим налогом, хотели (и это вполне понятно) оплачивать его теми деньгами, которые были у них под рукой, вышел указ, что приниматься будут только османские золотые монеты и монеты из чистого серебра. Разумеется, распространились злоупотребления при оценке размеров нового налога и во время его сбора, но в последующие годы была произведена необходимая корректировка, и он продолжал приносить казне значительную часть ее доходов. За этой реформой постепенно вводилось более эффективное налогообложение, которое позволило государству получать больше денег от своих иудейских и христианских подданных. Это было оправдано тем, что тяжелая обязанность защищать государство легла на плечи мужчин-мусульман, и поскольку они страдали и гибли на войне, то от немусульман было бы вполне справедливо потребовать более значительных финансовых вкладов в дело защиты османских владений.

В 1691 году, испытывая некоторое беспокойство, Фазыл Мустафа-паша отбыл на фронт. Его тревожило то, что султан Сулейман II заболел водянкой и никто не надеялся, что он проживет хотя бы месяц. Но у Фазыла Мустафы был назначенный его помощником кузен Амджазаде Хусейн-паша, к тому же его должно было успокоить то, что недавно удалось раскрыть заговор высокопоставленных священослужителей, которые хотели сместить Сулеймана и снова возвести на трон Мехмеда IV. Более того, перед тем как 15 июня Фазыл Мустафа покинул Эдирне, он председательствовал на совещании государственных деятелей высокого ранга, согласившихся с тем, что брат Сулеймана, достигший зрелого возраста, Ахмед, обладает способностями, необходимыми для того, чтобы стать преемником султана, и что ни Мемеда (который за свои сорок лет царствования не принес империи ничего, кроме вреда), ни его сыновей, Мустафу и Ахмеда, которые, как они полагали, научились только «скакать вместе с ним как необузданные львы, есть и пить с ним, и заниматься войной и музыкой», не следует рассматривать как возможных претендентов на трон.

Фазыл Мустафа-паша отсутствовал в Эдирне всего лишь неделю, когда там скончался Сулейман II и его старший брат Ахмед, который, как и Сулейман, провел десятки лет в заточении, был опоясан саблей и объявлен султаном во время церемонии, состоявшейся в мечети Челеби Султан Мехмеда [I], более известной как Эски Джами, или «Старая мечеть». Военная кампания, которая началась на заключительном этапе правления Сулеймана, внушала большие надежды. Фазыл Мустафа казался тем человеком, который вернет военное счастье Османской империи после безрадостных лет, последовавших за провалом осады Вены. Достижения Сулеймана в области административного управления были затенены решимостью и военными успехами его великого визиря, но предпринятый в этот длительный период ведения войны кардинальный ремонт османской системы управления государством был их общим проектом и самым долговечным памятником покойному султану. К сожалению, до сих пор не опубликована хроника, объемом в более чем 1100 страниц, в которой описаны события, случившихся во время его короткого правления. Эта хроника является уцелевшим свидетельством того, какое участие он принимал в управлении государством и какое внимание уделял деталям этого процесса.

Теперь Габсбурги изо всех сил пытались вернуть себе Белград, и Фазыл Мустафа-паша планировал дать быстрый ответ, с целью отрезать им пути к отступлению еще до того, как они смогут подойти к Белграду. Татары, которые должны были присоединиться к основной армии, еще не прибыли, но изменив своей обычной рассудительности, он решил, что вперед пойдут одни его солдаты, так как в противном случае будет упущена столь благоприятная возможность. В состоявшейся 19 августа 1691 года битве при Сланкамене, расположенном на Дунае, севернее Белграда, османская армия была наголову разбита, а сам Фазыл Мустафа-паша был убит шальной пулей. Его солдаты беспорядочно отступили к Белграду, бросив свою артиллерию и армейскую казну. Смерть Фазыла Мустафы на поле битвы грозила развалом воинской дисциплины, как это случилось в 1688 году после падения Белграда и как это случилось тогда, многие его войска, бросив фронт, бежали к Софии. Их численность возрастала по мере того, как по пути к ним присоединялись разбойники и бандиты.

В качестве замены Фазиля Мустафы на посту главнокомандующего военные и священнослужители избрали, по крайней мере на время, Коджа («Великого») Халил-пашу, который еще недавно командовал войсками, сражавшимися против венецианцев на Пелопоннесе и в Далмации. Однако новым великим визирем стал ничем не примечательный второй визирь Арабаджи («Всадник», также известный под именем Кади, «Судья», или Коджа) Али-паша. На заседании имперского совета в Эдирне главный судья Румелии заявил, что Арабаджи Али следует немедленно ехать в Белград, чтобы там следить за приготовлениями к кампании 1692 года. Тот без особой охоты согласился, но у него ушло три или четыре месяца на то, чтобы туда добраться, поскольку его отъезд задержала начавшаяся зима. Поэтому Эдирне был объявлен местом зимовки армии и ее оперативной базой. Вместе с новым султаном и новым визирем пришли перемены. Фазыл Мустафа-паша скорее был полон решимости выиграть войну, нежели искать мир (впрочем, в течение непродолжительного времени казалось, что он не отрицает возможность проведения мирных переговоров в Белграде), но Арабаджи Али-паша не испытывал желания командовать армией и мог молча смириться с потерей Венгрии. Поскольку присутствие Османской империи там ослабело, ее сюзеренитет над Трансильванией стал в большей степени чем когда-либо прежде формальным, и в 1686 году (в том году империя потеряла город Буда) все сословия Трансильвании объявили о своем желании перейти под защиту Габсбургов, если те будут уважать свободу вероисповедания, а Михалу Апафи будет позволено остаться князем. В марте 1688 года эти условия стали реальностью. После того как в апреле 1690 года Апафи скончался, представители сословий в качестве преемника избрали его сына, но турки пытались возвести на трон Имре Тёкёли, который на протяжении всей войны оказывал им военную поддержку. Распылив внимание Габсбургов, этот шаг помог Османской империи добиться успехов в 1690 году, но в 1691-м Тёкёли был вытеснен австрийской армией, и к исходу этого столь неудачного для турок года Трансильвания в силу сложившихся обстоятельств снова признала своим сюзереном Габсбургов. Для Османской империи дрейф Трансильвании в сторону австрийцев означал открытие нового фронта в тот момент, когда у них оставалось мало ресурсов. Всеми победами, которые в эти годы османская армия одерживала над Габсбургами, она была обязана руководству Фазыла Мустафы-паши, а также тому факту, что усиление военных действий против Франции в Западной Европе отвлекало войска Габсбургов от восточного фронта. И вот столь благоприятное стечение обстоятельств в международной политике и способный великий визирь позволили туркам вообразить, что они наконец-то получили шанс выиграть эту войну.

Но с другой стороны, если бы Фазыл Мустафа не проявил бы такой воинственности, то та же самая война, которая обошлась туркам так дорого, могла бы закончиться на много лет раньше.

Вслед за смертью Фазыла Мустафа-паши наступил период неопределенности, и к началу 1692 года на военные и административные должности были назначены новые люди. Перетасовка должностных лиц отражала интенсивную борьбу за власть, которая имела место в правительственных кругах. Жертвами этой борьбы стали великий визирь Арабаджи Али-паша, имущество которого конфисковали, а его самого отправили в ссылку на Родос, а также Амджа-заде Хусейн-пашу, которого срочно направили в район пролива Дарданеллы. Теперь передовой базой австрийцев на дунайском фронте стал Петроварадин, расположенный всего в нескольких переходах от Белграда, и высшему командованию османской армии было ясно, что в настоящий момент ни о каком наступлении на север и речи быть не может и что нужно сосредоточить свои усилия на том, чтобы удержать линию фронта на Дунае. В ноябре после того, как было принято решение временно прекратить дальнейшее восстановление и укрепление крепости Белград, армия вернулась в Эдирне.

Между тем англичане и голландцы продолжали предпринимать посреднические усилия, и незадолго до того как османская армия повернула на юг, посланник Вильгельма III при дворе Габсбургов, голландец Конрад ван Хеемскерк (который временно исполнял обязанности «английского» посланника этого короля при дворе султана наряду с голландским посланником при том же дворе, Якобом Кольером), находился на пути из Вены в Белград, где он должен был передать Маврокордато австрийские мирные предложения, сделанные от имени самих австрийцев и их союзников. Обусловленные тяжелыми территориальными уступками, они оказались неприемлемыми для османской стороны, но Ван Хеемскерку было приказано продолжить свой путь в Эдирне, куда он и прибыл в начале декабря. Ему было отказано в аудиенции у великого визиря вплоть до возвращения из Англии лорда Педжета, бывшего английского посланника Вильгельма в Вене, которого теперь перевели в Порту. Когда в феврале 1693 года Педжет прибыл в Эдирне, там шла яростная борьба за первенство. Шансы заключить мир еще больше уменьшились, когда стало очевидно, что язык, на котором изложены австрийские условия, полон двусмысленностей.

24 марта 1693 года, после нескольких недель пререканий между двумя посланниками, на протяжении которых то появлялась, то исчезала надежда на то, что аудиенция состоится, Педжет, Ван Хеемскерк и Кольер наконец-то предстали перед визирями султана и старшими офицерами армии. К их удивлению и раздражению, им были зачитаны предложения о мире с Австрией, которые несколькими месяцами раньше Ван Хеемскерк представил Маврокордато в Белграде (в основе этих предложений лежал принцип uti possidetis, краткая суть которого состоит в том, что каждая сторона сохраняет за собой то, что она удерживает на момент переговоров). Это театральное действо показало, что к тому времени высокопоставленные деятели Османской империи уже не думали о заключении мира. Вот что Педжет сообщил о своей встрече в Эдирне с помощником великого визиря:

Из того разговора, который состоялся у меня с этой Персоной, я понял, что ему не ведомо, ни то, что подразумевается под uti possidetis, ни то, что означает Посредничество, ни то, каким образом может быть полезен Посредник. Поэтому я рассудил, что они никогда прежде не имели дела ни с какими предложениями.

Несмотря на дальнейшие усилия со стороны посланников, было ясно, что они уже сделали все возможное, чтобы удовлетворить настойчивое желание короля Вильгельма положить конец этой войне. Спор о первенстве разгорелся между Ван Хеемскерком (который вернулся домой в апреле 1694 года) и Педжетом (эти посланники представляли два разных государства, каждое из которых подчинялось одному и тому же владыке, что несомненно способствовало провалу мирных переговоров).

На протяжении зимы 1692–1693 года австрийские войска угрожали последним еще оставшимся у турок опорным пунктам в княжестве Трансильвания и поэтому боевые действия военной кампании 1693 года были сосредоточены именно на этом фронте. Когда новый велкий визирь Бозоклу Мустафа-паша повел свою армию из Эдирне и, переправившись через Дунай, вошел в Валахию, чтобы там соединиться с армией крымских татар, пришло известие о том, что крупные силы австрийцев осаждают Белград. Обсудив этот вопрос, высшее командование Османской империи решило, что армия не может одновременно защищать Трансильванию и идти на выручку осажденному Белграду. Приоритет был отдан Белграду, и войска, в том числе и татарские, снова двинулись на запад по берегу Дуная, перевозя свою артиллерию по реке. Известия о наступлении османской армии заставили австрийцев снять осаду. Плохо защищенная крепость сильно пострадала от артиллерийского обстрела, и нанесенный ущерб нужно было немедленно исправлять из опасения дальнейшего штурма. Но защитников города обнадежили татары, которые преследовали австрийскую армию, отступавшую к Петроварадину. Во время этого преследования было захвачено много трофеев и пленных. В начале сентября 1694 года османская армия, во главе которой стоял уже другой великий визирь, Сюрмели («Он с подкрашенными глазами») Али-паша, встала лагерем возле Петроварадина. Войска окапались и 22 дня осаждали эту неприступную речную крепость. Но когда Дунай вышел из берегов и затопил траншеи османской армии, от осады было решено отказаться, и войска отошли к Белграду. Борьба за эти две важные крепости зашла в тупик. По признанию летописца того времени, Дефтердара Сары Мехмеда-паши, Габсбурги, хотя и ослабли, но все еще обладали силой, с которой следовало считаться.

Султану Ахмеду II было 48 лет, когда в 1691 году он заявил о себе как о преемнике своего брата Сулеймана. Он умер 7 февраля 1695 года в Стамбуле и был погребен в усыпальнице (в которой и по сей день покоятся останки 36 членов династии), построенной его дедом, султаном Ахмедом I. Его преемник, тридцатилетний Мустафа II, который был сыном Мехмеда IV «Охотника», вел менее уединенный и более вольный образ жизни, чем два его дяди, Сулейман и Ахмед. Хотя после низвержения своего отца он провел двенадцать лет в Эдирне, это было менее тягостным заточением, чем то, которому он подвергся во дворце Топкапы. Но до этого он сопровождал своего отца во время военной кампании. Как и его предшественники, он тоже рассматривал присутствие султана во главе имперской армии как ключ к победе и в своем первом воззвании объявил, что, подобно своему предку Сулейману I, он лично возглавит свои войска во время военной кампании. Три дня его государственные деятели обсуждали вопрос и пришли к заключению, что хотя затраты, связанные с участием султана, будут высоки, оно несомненно окажет содействие перелому войны в пользу Османской империи.

Когда Мустафа II объявил, что он сам поведет армию на войну, то в отличие от скорее демонстративного воинственного пыла, который проявляли его дяди, он имел в виду именно то, что он сказал. 1 июля 1695 года он вышел из Эдирне, а 9 августа подошел к Белграду. Вместе с ним были шейх-уль-ислам Фейзулла-эфенди, который когда-то был его наставником, а вскоре после возведения Мустафы на престол снова стал главой иерархии священнослужителей, а также великий визирь Элмас («Алмаз») Мехмед-паша, который вознесся на этот высокий пост с незначительной должности, которую он занимал в архиве. В Белграде собрался военный совет, который должен был решить, возобновлять ли осаду Петроварадина или двигаться на север, в направлении Тимишоары, и попытаться отвоевать некоторые из трансильванских крепостей, расположенных на той территории, которая оказалась в руках Габсбургов. Австрийцы использовали одну из них, находившуюся к северо-востоку от Тимишоары, крепость Липова, в качестве передовой базы для нападений на этот важнейший опорный пункт Османской империи. Подкрепление и пополнение запасов гарнизона Тимишоары было предметом постоянного беспокойства командующих османскими войсками, поскольку австрийские армии то и дело приходили в этот район из своих расположенных западнее баз. В конце концов было решено, что если османские войска смогут отвоевать Липову, тогда у них в руках окажутся австрийские запасы продовольствия и снаряжения.

Султан Мустафа инкогнито осмотрел крепость Белград и ее фортификационные сооружения и счел, что их ремонт произведен лучше, чем он того ожидал. Дополнительные бастионы и увеличившийся гарнизон укрепили обороноспособность крепости перед тем, как ее покинула основная армия. Липова была успешно взята, и значительное количество хранившихся там запасов было перевезено в Тимишоару. Когда пришла зима, султан и его армия двинулись на юг, через Валахию, и переправились через Дунай в районе Никополя, где Мустафа воссоединился со своим гаремом, который отошел туда из Белграда, опасаясь нападения австрийцев. Впервые за многие годы Мустафа предпочел зимовать в Стамбуле, а не в Эдирне, поскольку он хотел поближе увидеть приготовления к военной кампании 1696 года.

Похоже, присутствие султана на фронте действительно обеспечило успех, и, по словам Силахдара Финдиклили Мехмеда-аги, следующий год сулил еще более крупные победы. По указанию султана Мустафы, он писал хроники событий с целью прославить правление этого монарха (сам султан высокомерно называл ее «Книгой побед»). В ней он упомянул и об удивительном открытии, которое в январе 1696 года было сделано в личной сокровищнице султана: там была обнаружена дорогостоящая сабля, а вместе с ней и бронзовая пластинка с объяснением происхождения клинка, выбитым на одной ее стороне знаками, принадлежавшими либо «сирийскому», либо ивриту, а на другой стороне арабской вязью. Согласно надписи на пластинке, эта сабля была сделана царем Давидом и именно ею он сразил Голиафа. Она побывала в руках Иисуса и в конечном счете досталась мамлюкам Египта (и как мы можем предположить, попала в Стамбул после того, как в 1516–1517 годах Селим I завоевал мамлюкские владения). Открытие этой сабли сочли промыслом Всевышнего, проявлением божественного одобрения, которое указывает на то, что султан Мустафа совершит великие деяния. Впоследствии султан дал обет носить эту саблю во время военных действий как талисман.

Однако, несмотря на эту чудесную саблю, кампания 1696 года оказалась безрезультатной и неудовлетворительной. Султан Мустафа собирался направить свою армию на Белград, но известие о том, что австрийцы взяли в осаду Тимишоару, заставило его изменить свои планы и, переправившись через Дунай, двинуться на север, чтобы оказать помощь этой крепости. Во время своей третьей военной кампании, в конце 1697 года, Мустафа вышел со своей армией из Эдирне и 10 августа подошел к Белграду. Тогда возникли серьезные разногласия относительно того, какими должны быть цели данной кампании. Противостоящие группировки выдвинули свои аргументы: либо укреплять свои позиции в Трансильвании, либо двигаться вверх по Дунаю и атаковать находившийся в руках австрийцев Петроварадин. По всей вероятности, комендант крепости Тимишоара решительно поддерживал первое мнение, тогда как комендант крепости Белград, Амджазаде Хусейн-паша, приводил доводы в пользу наступления на Петроварадин. За последние годы, в ходе войны на море против Священной лиги, которая шла параллельно войне на суше, Амджазаде Хусейн одержал несколько заметных побед над венецианцами в Эгейском море, и теперь он вполне убедительно выступал против ведения боевых действий в Трансильвании. Он утверждал, что в конце лета дожди превратят болотистую почву в сплошную грязь, что затруднит перевозку артиллерийских орудий, к тому же придется построить несколько мостов. Он напомнил собранию о разгроме на реке Раба в 1664 году, когда его кузен Фазыл Ахмед-паша погиб в той сумятице, которая наступила, когда он пытался заставить свои войска форсировать эту реку. Даже если они не смогут сразу же взять Петроварадин, они сумеют его осадить, и если эта крепость не будет вырвана из рук Габсбургов, у османской армии не будет возможности совершать дальнейшие завоевания. Его советом пренебрегли, и армия двинулась в направлении Трансильвании.

Элмас Мехмед-паша предпочел идти на Тимишоару. Он не пользовался популярностью, и вызывал серьезное недоверие у Силахдара Финдиклили Мехмеда-аги, который в своем отчете о деяниях Мустафы II обвиняет его в том, что на протяжении предшествующих двух лет он намеренно вводил султана в заблуждение, преувеличивая численность армии, которая, по его утверждениям, составляла 104 000 бойцов, тогда как фактически количество боеспособных солдат приближалось к 50 тысячам. Поначалу казалось, что в своих суждениях Амджазаде Хусейн-паша был излишне осторожен, поскольку османская армия сумела без серьезных потерь форсировать три реки, наголову разгромить австрийские силы на реке Тиса и взять замок Титель, который они сравняли с землей, по причине невозможности оставить в нем гарнизон. Затем султан Мустафа благополучно переправился на восточный берег Тисы, с которого открывался путь на Тимишоару. Однако прежде чем за ним смогла последовать та часть его армии, которая находилась под командованием великого визиря, она подверглась атаке с тыла. Австрийские войска под командованием принца Евгения Савойского (которого часто считают величайшим генералом из всех, когда-либо служивших Габсбургам) уничтожили мост возле Сенты, которым могли воспользоваться силы великого визиря. Во время жестокой битвы был убит Элмас Мехмед и многие из самых высокопоставленных представителей военно-административного истэблишмента Османской империи. Силахдар Финдиклили Мехмед-ага, который переправился через реку вместе с султаном, описал ужас, который охватил его владыку, когда тот наблюдал за происходящим с дальнего берега и еще не был осведомлен о масштабах катастрофы.

Когда султан Мустафа приказал еще оставшимся войскам защищать мост, они разбежались и попрятались в тростнике. Взяв с собой только то, что можно было перевезти налошади, султан и те немногие, кто был с ним, в том числе и его наставник шейх-уль-ислам Фейзулла-эфенди, отправились в Тимишоару, где надеялись оказаться в безопасности. Не сделав ни одной остановки на отдых, они прибыли туда через два дня. Имперский шатер был оставлен на поле битвы, но священное знамя и накидку пророка удалось сохранить. Силахдар Финдиклили Мехмед-ага скорбел о том, что в ходе битвы он потерял сундук, заполненный его собственными пожитками.

Вот таким образом османская армия расплатилась за то, что не прислушалась к совету Амджазаде Хусейн-паши. Теперь его, оставшегося в тылу для защиты Белграда от нападений врага, назначили великим визирем вместо Элмаса Мехмед-паши. На фоне изменившегося международного положения битва при Сенте оказалась тем импульсом, который подтолкнул к заключению мира после четырнадцати лет войны. В 1697 году закончилась схватка между «Великим альянсом» и Францией, которая удерживала австрийские войска на западе. Теперь Австрии снова ничто не мешало бросить все свои силы против Османской империи. Мирные переговоры, которые с 1688 года, когда Зульфикар-эфенди прибыл в Вену (где он оставался четыре года и, прежде чем вернуться домой, некоторое время находился под арестом), замедлились, а потом быстро пошли на убыль, наконец-то были завершены. Это произошло, потому что члены Священной лиги, хорошо понимавшие то, что смерть испанского короля Карла II могла в любой момент снова вовлечь их в конфликт с Францией, стремились обезопасить восточные рубежи Австрии и высвободить войска Габсбургов, которые они надеялись задействовать в том случае, если война с Людовиком XIV возобновится.

В этих мирных переговорах нашли свое отражение те сложные и запутанные взаимоотношения, которые в конце XVII века установились между самими европейскими государствами, а также между ними и Османской империей. Когда после разгрома при Сенте Амджазаде Хусейн-паша стал великим визирем, он не был склонен заключать мир и хорошо понимал, что бездействие военных будет истолковано как отсутствие решимости и поэтому ослабит позиции Османской империи на переговорах. Поэтому султан Мустафа приказал, чтобы приготовления к военной кампании 1698 года проходили в обычном порядке. Сам он находился в Эдирне, ожидая их завершения. Тем временем Амджазаде Хусейн выступил с армией в направлении рубежей империи, расположенных возле Белграда, и подошел к Софии в то время, когда посланники императора прибыли туда с изложенными в письменном виде мирными предложениями, как того и требовали турки. Посланники короля Англии и Голландии Вильгельма III при дворе султана лорд Пейджет и Якоб Кольер опередили армию и прибыли в Белград вместе с османскими дипломатами, канцлером Рами («Лучник») Мехмедом-эфенди и переводчиком Александром Искерлетзаде (Маврокордато). Тем временем военные действия продолжались: с северо-востока прибыла армия крымских татар, которая успешно наносила беспокоящие удары по австрийским позициям и совершала набеги на Польшу.

Занимавшиеся посредничеством посланники и их окружение находились в Белграде и ожидали прибытия великого визиря с армией. Спорным вопросом было даже место проведения мирных переговоров: турки сами заявили, что они не могут принять австрийское приглашение и встретиться на завоеванной венгерской территории, а австрийцы отказались встречаться на османской территории. Компромиссным решением стала деревня Сремски Карловичи (Карловиц), расположенная на Дунае, на стыке двух империй, передовыми базами которых были Петроварадин и Белград. Вероятно, имел значение тот факт, что эта деревня находилась гораздо ближе к Петроварадину, чем к Белграду. После того как были наспех построены необходимые для делегаций жилье и конюшни, 20 октября 1698 года туда прибыли два османских посланника вместе с Педжетом, Кольером и эскортом из 2 тысяч солдат. Между тем в связи с приближением зимы великий визирь повел свою армию назад, в направлении Стамбула, предоставив переговорщикам добиваться заключения мира.

Поначалу турки собирались заключить мир только с Австрией, а не со всеми членами Священной лиги, но по настоянию Педжета изменили свое мнение. В конечном счете переговоры вели девять участников: два турка, два австрийца, один поляк, один московит, один венецианец, один голландец и один англичанин, а также их свита. На протяжении четырех месяцев делегации ежедневно встречались в богато украшенном османском шатре. Тактика затягивания времени, особенно свойственная посланникам Московии и Венеции, вызывала разочарование у османских посланников, но даже столь незначительный вопрос, как внешний вид документов, представляемых на рассмотрение своим прежним врагам, мог вызвать у них отвращение. Так, аккредитация Рами Мехмеда-эфенди в качестве представителя Османской империи на мирных переговорах выглядела как один большой лист бумаги с золотым вензелем султана. Этот лист находился внутри серебряного конверта, вложенного в парчовый кошель, завернутый в салфетку из плотной ткани, которую со множеством церемоний передавали послу Габсбургов. Соответствующий австрийский документ, напротив, представлял собой несколько обрывков бумаги, скрепленных обычной восковой печатью.

По условиям Карловицкого договора Османская империя навсегда лишалась значительной части европейских территорий, которые, вплоть до недавнего времени, она считала своими собственными. В основе этих переговоров лежал принцип uti possidetis, поэтому осталось согласовать только исключения из этого принципа, на которых настаивали различные стороны. Турки заключили отдельные мирные договоры с каждым из своих противников. Австрии они уступили Венгрию и Трансильванию, за исключением Баната — имевшей форму клина территории, расположенной между реками Тиса, Тимиш, Дунай и Муреш и включавшей в себя Тимишоару, оборона которой, с точки зрения снабжения этой крепости всем необходимым, представляла собой тяжелую задачу.

Присоединяясь к Священной лиге, польско-литовская Речь Посполитая главной целью ставила возврат Подолии, провинции, которую она уступила Османской империи в 1672 году. Предпринятые во время войны неоднократные попытки отвоевать мощную крепость Каменец оказались безрезультатными, причем в значительной степени этому способствовала помощь, оказанная туркам войсками крымских ханов, а также их набеги на земли, окружавшие эту крепость, и рейды по территории самой Речи Посполитой. В отличие от Австрии, получившей значительные территориальные приобретения за счет Османской империи, Речь Посполитая не получила от турок никаких новых земель, и даже весьма пострадала. По условиям мирного договора между Османской империей и Речью Посполитой принцип uti possidetis был несколько видоизменен, и Подолия подлежала возврату Речи Посполитой только в обмен на обязательство не вмешиваться в дела Молдавии.

В годы войны османскому военному флоту пришлось вести крайне напряженную борьбу с Венецией. В 1688 году крепость Эвбея, находившаяся на острове, носившем такое же название, выдержала осаду венецианцев. В 1691 году венецианский капитан-генерал Доменико Мочениго высказал мнение, что оборона Пелопоннеса (у берегов которого, по его словам, османский флот едва ли появится в обозримом будущем) является более реальной целью, чем попытки отвоевать Крит и острова Эгейского моря. И все же в 1692 году, когда гарнизон острова Грамвоуза (который после 1669 оставался венецианским) сдался туркам, союзная эскадра осадила крепость Ханья на Крите. Из центральных районов Крита подошло подкрепление, и осада была снята. В 1691 году венецианцы обдумывали план нападения на Хиос и зимой 1694–1695 года этот остров на короткое время оказался у них в руках, но затем был отбит эскадрой под командованием Амджазаде Хусейн-паши. В 1697 году остров Бозкаада, а в 1698 году — остров Лесбос подверглись безуспешным нападениям венецианцев, а на османско-венецианском фронте в Далмации осажденные крепости то и дело переходили из рук в руки. С севера и северо-запада упорно наступали австрийские войска, порой принуждая османскую Боснию защищаться сразу на двух фронтах. По Карловицкому договору за венецианцами закреплялись их владения на Пелопоннесе и их опорные пункты в Далмации.

Случившееся в 1686 году позднее вступление Московии в Священную лигу свидетельствовало об изменении ее обычной, неагрессивной политики в отношении Османской империи. Заключив в том же году мирный договор с Речью Посполитой, Московия решила проблемы, которые служили причиной противостояния этих двух государств, в особенности проблему подтверждения сюзеренитета над Левобережной Украиной, которая фактически еще с 1667 года находилась под властью Московии, а также над Киевом, который первоначально Речь Посполитая уступила только на два года. Одним из обязательств, которые Московия взяла на себя в обмен на этот так называемый «Договор о вечном мире», было обязательство вести войну на Крымском полуострове, татарское население которого представляло собой непредсказуемую угрозу для обеих сторон. Важнейшие задачи Московии состояли в том, чтобы навсегда положить конец их набегам и установить неоспоримый контроль над Правобережной Украиной: в 1687 году Московия спровоцировала войну с татарами, выдвинув ожесточившее их требование о передаче Крымского полуострова, переселении татарского населения в Анатолию и выплате двух миллионов золотом. За этим последовала военная экспедиция под командованием князя Василия Голицына, а затем и еще одна. Но обе они закончились постыдными неудачами, вызванными проблемами со снабжением войск в незнакомой местности, где татары поджигали степь и отказывались снабжать армию московитов.

В 1682 году царем стал Петр Великий, которому тогда было десять лет. Он разделил трон со своим слабоумным единокровным братом Иваном, который был старше его по возрасту. В 1689 году регентству его единокровной сестры Софии был положен конец по причине тех неудач, которые в Крыму понес ее фаворит Голицын. В 1695 году Петр лично возглавил двухмесячную осаду османской крепости Азов, которая находилась в устье реки Дон. Осада закончилась неудачей, но в 1696 году он вернулся и в зимние месяцы перед новой осадой нанял иностранных инженеров и других специалистов, с помощью которых построил флот, который должен был воспрепятствовать попыткам османского черноморского флота оказать помощь Азову. На этот раз он добился успеха. Царь Петр с неохотой принял участие в карловицких переговорах, поскольку чувствовал, что у него более чем достаточно возможностей продолжать войну. Но турки обладали весомым преимуществом, которое состояло в том, что они уже заключили более важное соглашение с Австрией и поэтому могли, во всяком случае до определенной степени, диктовать условия. В Карловице было подписано двухлетнее перемирие с условием, что позднее будут проведены переговоры о длительном мире. К 1700 году Петр перенес внимание со своих южных земель на северные. Теперь для того чтобы продолжить Северную войну со Швецией, он стал искать мира с Османской империей, и поэтому был своевременно заключен мирный договор. Подписанный равными партнерами, он уничтожил ту дипломатическую концепцию, согласно которой султан мог рассматривать царя Московии как своего подчиненного и возвестил о том, что теперь Московия является одной из главных держав, и что османская дипломатия едва ли может позволить себе относиться к ней с пренебрежением. Впервые Стамбул стал местом постоянного пребывания посла Московии.

Османская империя 1699 года весьма отличалась от империи образца 1683 года. И если продиктованная мирным договором потеря территорий была самым очевидным признаком перемен, то мето ды, которыми это было достигнуто, возвестили о наступлении новой эпохи в османской дипломатии. В соответствии с достигнутыми в Карловице соглашениями, все стороны объявляли о своем уважении принципа территориальной целостности: османско-австрийский мирный договор должен был оставаться в силе на протяжении 25 лет, договоры с Речью Посполитой и Венецией имели неограниченные сроки действия, а договор, подписанный с Московией в 1700 году, действовал на протяжении 30 лет. Скорее это указывало на то, что имеет место лишь временное затишье в постоянной войне с немусульманской державой, а стремление твердо соблюдать нормы международного права являлось нелепым обязательством для государства, в котором идея постоянной войны была одной из основ государственной идеологии. Руководствуясь тем принципом, что «мир — это продолжение войны иными средствами», османские переговорщики пытались доказать, что сделанные ими уступки не нарушают концепцию ведения «священной войны», поскольку ввиду подавляющего превосходства вражеской коалиции, государству в данный момент выгодно заключить мир. Пункты заключенных договоров должны были выполняться в полном соответствии с жестким расписанием: так, по султанскому указу, который был доведен до войск гарнизона крепости Каменец, им следовало покинуть ее до мая 1699 года (в Карловице было достигнуто соглашение о том, что на это отводится только четыре месяца после подписания договора), так что к исходу лета эти войска уже были перераспределены по другим гарнизонам.

У процесса демаркации границ между Османской империей и ее соседями была долгая история. Один из членов польской группы по установке границ оставил свидетельство того, как его османские коллеги приступили к этому делу в 1680 году, когда по договору 1676 года были внесены лишь незначительные изменения в существующие границы между Османской империей и Речью Посполитой:

Когда пришло время насыпать холм, турки с помощью лопат, прикрепленных к их седлам, в мгновение ока насыпали холм из торфа, перекопав все вокруг стоявшего посредине большого дуба. После того как работа была закончена, их начальники забрались на вершину холма и, задрав головы, завывали точно собаки, восхваляя Всевышнего за то, что им удалось так много захватить силой оружия.

По словам этого польского чиновника, турки устанавливали на вершине каждого насыпного холма деревянный столб, по форме напоминавший тюрбан, а поляки устанавливали кресты.

Главой комиссии по демаркации границ император Леопольд назначил австрийского генерала и эрудита, уроженца Болоньи, графа Луиджи Марсильи, который потратил десять лет на то, чтобы составить карту Балкан, и давал советы австрийской делегации во время Карловицкой конференции. После Карловица, благодаря одержимости и таланту Марсильи в области географии и картографии, демаркация границ стала включать в себя не только рукотворные холмы, но и большее чем прежде количество топографических деталей. Понять, как работала эта система, может помочь доклад губернатора находившейся в северном Причерноморье османской провинции Ози, чиновника, который после 1699 года лично отвечал за демаркацию границы с Речью Посполитой:

Потом мы выехали на то место, где берет начало река Яхорлык [приток Днестра] и где на двух противополжных ее берегах, друг напротив друга, в пригодных для этого местах, насыпаны холмы. Отмечая линию границы… мы достигли истока названной реки, где на обоих берегах, друг напротив друга, были насыпаны еще два больших холма; и далее по течению всего Яхорлыка, в пригодных для этого местах, были точно так же насыпаны пограничные холмы; возле места, называемого «Вилы», там, где заканчивается вышеупомянутый Яхорлык, на правой стороне долины имеется разветвление… Затем, пройдя по этой долине около часа, мы пересекли «Кочевую тропу» у истока реки Куджалнык, [где] расположен большой [холм под названием] «Холм агнца». Поскольку в округе нет холма, похожего на этот, его сочли пограничной меткой.

Когда новые границы были установлены, группы крестьян, которые от этого пострадали, были переселены подальше от границ, в глубь османской территории, чтобы избежать риска нападений с противоположной стороны. Кроме того, этим надеялись воспрепятствовать сокращению численности населения, которое в годы войны нанесло ущерб всем регионам. Карловицкий договор сумел обуздать набеги, которые с первых дней Османской империи оставались неотъемлемой частью жизни для многих групп населения.

В северной степи население пограничных земель империи, в особенности татары, издавна добывало значительную часть средств своего существования с помощью продолжительных набегов на территории Речи Посполитой и Московии. В отношении набегов все прежние перемирия между польско-литовской Речью Посполитой и Османской империей оказались тщетными для них обоих, поскольку эти перемирия не ограничивали действия находившихся в подчинении у этих государств казаков и татар. Решимость турок твердо следовать духу и букве соглашений 1699 года привела к принятию более строгих ограничительных мер, а директивы правительства, согласно которым татары должны были воздержаться от набегов, стали причиной открытого восстания в Крыму. Тогдашний хан отказался от своего статуса вассала Османской империи и в качестве обычного ответа на такое неповиновение был заменен более покладистым ханом. До этого времени татарские методы ведения войны рассматривались как ценный вклад, который можно использовать для поддержки военных устремлений Османской империи. В новом, пост-карловицком мире они считались источником неприятностей.

Переговоры в Карловице бросили длинную тень на проблему христианских святынь в Иерусалиме и других местах. Уже в XIX веке, когда положение немусульман в Османской империи стало вопросом политики великих держав и основным компонентом «восточного вопроса», появилась возможность сделать из этого повод для вмешательства иностранных держав во внутреннюю политику империи. В силу того места, какое немусульмане занимали в государстве, на вопросы правового урегулирования и отношения турок к христианским святыням в Иерусалиме и других местах давно был дан категорический ответ: их захват и конфискация оправдывались с помощью казуистики, а там, где это выглядело правдоподобно, оправдание находили в том, что прежде это были священные места мусульман. Впрочем, два места все же остались неоскверненными: церковь Гроба Господня в Иерусалиме и церковь Рождества Христова в Вифлееме. Эти священные места имели такое значение для христианского мира, что турки старались их не трогать.

Поэтому между властями Османской империи и их поданными-христианами никогда не возникало противоречий по вопросу правового статуса этих священных для христиан мест. Но такие противоречия возникали между христианами римско-католической церкви (в особенности орденом францисканцев) и православными христианами. Францисканцы традиционно считались стражами большинства святынь, приписываемых как к церкви Гроба Господня, так и к церкви Рождества Христова, но как только османское завоевание объединило четыре патриархата древней византийской церкви (Константинопольский, Антиохийский, Иерусалимский и Александрийский) под властью одного правителя, православная церковь попыталась восстановить свои права на священные для христиан места. В 1637 году она получила некоторую поддержку со стороны султана Мурада IV, а в 1675 году Мехмед IV признал ее наиболее важной из всех христианских церквей, но после катастрофического разгрома под Веной, случившегося в 1683 году, власти Османской империи учредили комиссию по изучению вопроса об опекунстве над священными местами, в надежде использовать этот шаг для получения поддержки Франции в борьбе против Священной лиги. В то время не было внесено никаких изменений, зато в 1690 году Фазыл Мустафа-паша, который тогда готовился отбить Белград у австрийцев и надеялся обеспечить поддержку со стороны французов, восстановил первенство францисканцев. На сей раз действуя по воле иностранной державы, власти Османской империи оказали влияние на решение об опекунстве, заведомо отдав предпочтение одной группе претендентов. Тем самым турки невольно ввели в норму признание обоснованности внешнего вмешательства в те сферы, которые прежде считались вопросами внутренней политики и, сделали возможными притязания других европейских держав, действующих от лица своих единоверцев.

Впрочем, османские переговорщики в Карловице сумели отказать посланнику Московии, который требовал восстановить первенство православной церкви, которым она пользовалась в Святой Земле в период между 1675 и 1690 годами. В одной из последних исследовательских работ убедительно показано, что уступить этому требованию было бы еще опаснее:

…в то время как католические державы вмешивались… действуя в интересах своих собственных подданных, [живших в Османской империи], русское противодействие Католической Церкви и содействие интересам Греческой Православной Церкви в этих святилищах затрагивали… церковь, прихожане которой в подавляющем большинстве являлись подданными Османской империи.

Как только внутренние беспорядки были подавлены, состоявшееся в 1656 году назначение Кёпрюлю Мехмед-паши на пост великого визиря принесло стабильность как во внешнюю, так и во внутреннюю политику. На протяжении шести лет пребывания в этой должности он держал в своих руках бразды правления державой и брался за решение тех государственных вопросов, рассматривая которые султан Мехмед IV и его мать с радостью прислушивались к его мнению. Такое положение продолжалось и при его сыне, Фазыл Ахмед-паше, который занимал пост великого визиря в период между 1661 и 1676 годами. Тогда все министры были объединены решением поставленных перед ними задач, а сам он находился на этой должности в течение многих лет. Хотя срок пребывания Фазыл Мустафа-паши на посту великого визиря составил меньше двух лет, он сумел провести важные финансовые и прочие реформы, которые должны были способствовать победе Османской империи в войне. Но после того как в 1683 году Мерзифонлу Кара Мустафа-паша потерпел полное поражение под Веной, многие из последующих великих визирей не были военными людьми, но даже те из них, кто мог руководить военными действиями, оказались не в состоянии справиться с весьма серьезными проблемами дисциплины, ставшими отличительной чертой вооруженных сил империи.

В период между 1683 и 1699 годами ресурсы империи были предельно распылены, так как ее армия пыталась удержать рубежи, чрезвычайно удаленные от Эдирне и Стамбула. В последние годы XVII столетия шла настоящая борьба за финансовые и людские ресурсы, необходимые для ведения войны, что отодвинуло на второй план все прочие вопросы и тем самым скрыло глубокие перемены, которые происходили начиная с середины столетия. После периода господства Кёпрюлю Мехмеда-паши и его сыновей и в особенности после того, как в 1687 году был смещен Мехмед IV, султаны стали уделять больше внимания вопросам повседневного управления делами империи и наслаждаться хотя бы иллюзией того, что они не только царствуют, но и правят, оказывая содействие предпринятым еще в годы войны сложным реформам бюрократического аппарата. Эти меры, хотя и вызванные острой необходимостью, в долгосрочной перспективе часто оказывали значительное воздействие на пропорциональное распределение прав и обязанностей в османском обществе. Возможно, что на протяжении бьльшей части войны империи не хватало эффективного военного руководства, но высокопоставленные чиновники проявили немалую волю, находя действенные решения финансовых проблем, стоявших перед государством.

Одной из реформ, которые повлияли на формирование будущего облика государства, стало прекратившееся в конце столетия освобождение благотворительных фондов от налогообложения. Введенный в 1686 году «налог на военные пожертвования» взимался на протяжении всей войны, после окончания которой он был отменен (вплоть до начала следующей войны). Вызвавший дискуссии налог, который первоначально планировался как «одноразовый» заем у тех, кто накопил богатства, вскоре стали взимать с фондов султана и, в особенности, с фондов ведущих государственных деятелей. Введенный во времена хронического банкротства казны, он приобрел характер налога на богатство, от которого не освобождались даже самые высокопоставленные особы. Богатые и могущественные всегда делали вклады в пользу общественного блага (будь то ссуды, которые давали визири, чтобы восполнить временную нехватку денег на выплату жалований военным, или расписки Турхан Султан, которые гарантировали оплату расходов, связанных со строительством укреплений в районе Дарданелл, во время Критской войны), и на протяжении этого столетия все больше и больше частных средств поступало на общественные цели. С этого времени к частным лицам стали чаще обращаться с просьбами делать вклады в казну. На исходе войны 1683–1699 годов особенно широкое распространение получили конфискации в пользу казны имущества дискредитированных государственных деятелей, и в дальнейшем эта тенденция нашла свое продолжение. Другой формой налогообложения на военные нужды было обязательство сформировать и передать армии новые войска. Так, в 1696 году трем государственным деятелям Османской империи, среди которых был и старший сын Фазыла Мустафа-паши, Кёпрюлюзаде Нуман-бей, были предъявлены требования, согласно которым каждый из них должен был за свой счет представить армии пять сотен пехотинцев.

Реформа, которая со временем оказала величайшее воздействие на общество Османской империи, увеличив число сверхбогатых людей, представляла собой введение пожизненного права собирать налоги и означала переход в частные руки этого особого источника государственных доходов. Раньше документы, которые давали право собирать налоги, каждые три года выставлялись на аукцион, что теоретически открывало к ним доступ различным частным лицам и группам лиц, тем самым гарантируя то, что никто не станет слишком богатым и влиятельным. Пожизненное право собирать налоги было введено декретом от 10 января 1695 года. Правительство испытывало неудовлетворенность существующей системой, так как понимало, что сборщики налогов живут сиюминутными интересами, не делая вложений в свой «ресурс». В результате крестьянам приходилось занимать деньги, чтобы купить семена и все, что им было необходимо, и они влезали в такие долги перед кредиторами, что больше не могли обрабатывать поля, сельскохозяйственная продукция которых была источником налогов, поступавших в казну. Более того, непомерные требования сборщиков налогов иногда заставляли крестьян бежать со своих земель, усугубляя и без того слишком знакомую проблему брошенных, обезлюдевших земель.

Тот, кому посчастливилось купить пожизненное право собирать налоги, обретал более надежное положение, чем то, которое могла предложить прежняя система. Сумма капитала, которую он выплачивал казне, чтобы приобрести свой ресурс, от двух до восьми раз превосходила сумму ежегодной чистой прибыли, которую этот ресурс предположительно должен был приносить. Таким образом, казна извлекала выгоду каждый раз, когда на торги выставлялось пожизненное право собирать налоги. В действительности, форма внутренних заимствований государства у тех, кто обладал таким богатством, что мог делать вложения, оказала огромную помощь в борьбе с критическим дефицитом государственного дохода во время войны. Но чтобы эта система окончательно установилась, потребовалось время, а результаты ее введения лишь постепенно становилось очевидным. Впервые пожизненное право сбора налогов было применено в некоторых провинциях юго-восточной Малой Азии и в арабских провинциях, после чего распространилось и в других местах. Выбор именно этих, преимущественно мусульманских провинций помог более равномерно распределить бремя налогообложения по всей империи. Например, бремя реформированного подушного налога, являвшегося еще одним основным источником доходов государства, главным образом ложилось на плечи христианского населения (которое составляло большинство на Балканах), а также на провинции западной и центральной Малой Азии.

Трудные годы войны показали, что ни преданность представителям правящей династии, ни преданность первых лиц отдаленных провинций центральной власти нельзя было считать доказанными фактами. Введенная в те годы новая система сбора налогов изменила основы доступа к субсидиям государства. Теперь любого, кто был достаточно богат, чтобы поставить под сомнение право Османской династии на власть, можно было хотя бы на некоторое время нейтрализовать, предложив ему стать частью правящего класса, поскольку владения государства никогда прежде не простирались так широко.

Хотя представители клана Кёпрюлю были среди тех, кто получил самые большие выгоды от новой системы налогообложения, но даже до введения пожизненного права собирать налоги они скопили достаточно средств, чтобы учредить богатые благотворительные фонды, благодаря которым они завоевали авторитет, сравнимый с авторитетом Османской династии. В период между правлением Ахмеда I и серединой XVIII века Османская династия отказалась от своего особого положения попечительницы строительства впечатляющих храмовых комплексов, превозносивших ее могущество, и в это время ее представителями были построены только три или четыре больших мечети. Благотворительность клана Кёпрюлю была более очевидна и не ограничивалась одним Стамбулом. Так, в 1658–1659 годах Кёпрюлю Мехмед-паша возвел крепость на входе в залив Эгейского моря, где находился город Измир, чтобы защитить этот порт от нападений венецианцев в ходе продолжавшейся Критской войны. Измир вырос из деревни, которой он был еще в XVI веке, в многоязычный торговый центр, специализировавшийся на экспорте в Европу сельскохозяйственной продукции внутренних районов западной Малой Азии. Благодаря этой крепости власти могли вести более эффективное наблюдение за торговыми судами, с которых брали таможенные пошлины. Фазыл Ахмед-паша уделял большое внимание и стимулированию торговли, и сбору налогов, причем как в новых провинциях, которые он завоевал для империи, так и в старых, расположенных ближе к ее центру. В 70-е годы XVII столетия он финансировал строительство инфраструктуры, необходимой для того, чтобы превратить Измир в процветающий перевалочный пункт. Были построены рынок, караван-сарай, общественные бани и огромное здание таможни. Кроме того, он построил акведук, чтобы снабжать город водой, и замостил его главные улицы.

Помимо требования, чтобы благотворительные фонды направлялись на достижение праведных целей, были и оговорки, касавшиеся принципов управления. Эти положения часто были слишком общими и оставляли большую свободу действий тем, кто управлял фондами. Кроме того, постоянно не соблюдалось требование, согласно которому переданная в фонды собственность или деньги следовало отчуждать, и на протяжении многих лет деньги «просочившиеся» из фондов, возвращались в руки членов таких влиятельных семейств, как клан Кёпрюлю, тем самым позволяя им уберечь свои огромные богатства от конфискации и передать их своим наследникам. Одним из показателей их могущества был тот факт, что из 47 лет, прошедших после того, как в 1656 году Кёпрюлю Мехмед-паша был назначен великим визирем, этот пост на протяжении 38 лет занимали либо члены его семьи, либо члены семей его родственников, и только девять лет великими визирями становились представители других семейств. Эта тема требует дальнейшего исследования, но есть свидетельства того, что в конце XVII столетия семейства, не столь заметные, как Кёпрюлю, тоже передавали средства в благотворительные фонды, причем как в Стамбуле, так и в любых других местах империи, делая это с целью увековечить свой контроль над финансовыми средствами, поскольку, согласно всеобщему мнению, такие фонды освобождались от налогообложения. Получившая развитие тенденция, согласно которой сыновья становились преемниками своих отцов на должностях в центральном аппарате управления и на постах губернаторов провинций, позволила малозначительным семействам добраться до первой ступеньки лестницы власти, укрепить свое положение и получить известность.

То, как Кёпрюлю Мехмед-паша передавал то, чего он добился, своим потомкам, оказало сильное влияние на летопись Мустафы Наима, пристрастность которого просто обворожительна. Впрочем, не стоит забывать о том, что покровителем Наима был другой представитель рода Кёпрюлю, Амджазаде Хусейн-паша, который, став в 1697 году великим визирем, назначил его на пост официального историка, и что ему было поручено написать свою историю спустя приблизительно сорок лет после того, как Кёпрюлю Мехмед пришел к власти. Наима объясняет, что Кёпрюлю Мехмед понимал свою должность как «контракт» между султаном и великим визирем и поэтому диктовал различные условия восьмилетнему Мехмеду IV, когда принимал этот пост. Прежде всего, он хотел абсолютной власти в решении государственных вопросов, власти, которая не считалась бы даже с волей султана; во-вторых, только он принимал решения о назначении на все государственные должности; в-третьих, пределы распространения принятых им решений не должны быть ограничены мнением других государственных деятелей; и в-четвертых, на слова тех, кто попытается сделать под него «подкоп», не следует обращать внимания. Картину обстоятельств назначения Кёпрюлю Мехмеда на должность великого визиря (украшенную деталями, не обнаруженными ни в одном из свидетельств современников, на основе которых он предположительно и составил свое описание) современные историки считают выдумкой и рассматривают ее как описание, почти полностью соответствующее той ситуации, которая преобладала на рубеже XVII и XVIII столетий, когда Наима и писал свой труд, и совпадающее с интересами его покровителя, который пришел к власти после десятилетий господства клана Кёпрюлю. Монархия превратилась в систему и лишилась своей индивидуальности, Османская династия к тому времени, в сущности, перестала играть важную роль, а султан едва ли представлял собой нечто большее, чем некий символический выступ, этакий первый среди равных, сидящий в центре системы власти и богатства, которая получила развитие в следующем столетии. Пережив войну 1683–1689 годов и последующую потерю территорий, закрепленную Карловицким договором, империя вступила в период выздоравления, хотя и мучительного, так как теперь ей приходилось приспосабливаться к новым обстоятельствам.