Глава 28
ТОСТИГ
Хмурое небо, изнывая от долгой зимы, жаловалось ветру на свою нелёгкую долю. По Проливу, отделявшему остров от материка, лениво перекатывались тяжёлые волны. Двигаясь к востоку, они подгоняли корабль, уходивший от английских берегов. На носу судна виднелась одинокая фигура — то был эрл Сигевульф. Кутаясь в плащ, великан размышлял о грядущем.
Ла-Манш невелик, сакс благополучно перебрался через него и прибыл в Брюггский замок. Причём именно в тот момент, когда Тостиг собирался его покинуть: граф находился во дворе и отдавал необходимые распоряжения. Увидев столь знатного гостя, Тостиг был приятно удивлён.
— Какими судьбами, друг мой?! — весело вскричал он.
— Меня прислал король, — ответил эрл. — Я привёз его письмо.
— Вот как? Прекрасно! Но сначала — обед, потом — дела! — оживлённо произнёс Тостиг, пытаясь скрыть свою радость.
За столом, кроме графа и его гостя, присутствовали графиня и старый друг Тостига — лорд Копси. Мужчины хорошо выпили и плотно закусили, после чего граф отослал супругу и сподвижника и остался наедине с Сигевульфом. Пока толстяк отдавал дань местному элю, Тостиг быстро пробежал письмо глазами.
— Значит, брат не вернёт мне Нортумбрию! — разочарованно проворчал он.
— Не вернёт, — кивнул Сигевульф. — И очень переживает по этому поводу.
— Что мне в его переживаниях? — пожал плечами Тостиг. — Разве не я всегда помогал ему, не жалея при этом жизни?
— Ты, — подтвердил толстяк.
— И чем он мне отплатил? — с горечью спросил граф. — Черной неблагодарностью! Предал — вместо того, чтоб поддержать! Растоптал нашу братскую дружбу, взбираясь на трон! Ты полагаешь, это достойный поступок?
— А что он мог сделать? — развёл руками эрл.
— Перестань, Сигевульф! За его спиной было королевское войско. Он мог мне помочь! Мог! Но не захотел!
Граф прервался на мгновение, провёл ладонями по лицу и холодно спросил:
— За каким дьяволом он тебя прислал? Что ему надо?
— Он просит тебя вернуться в Англию.
— Просит? — зловеще усмехнулся Тостиг. — А не западня ли это, друг мой?
— Ты что, не знаешь своего брата? — удивился Сигевульф. — Он не способен на подлость!
— Э, друг. Люди способны на многое, чтоб удержать власть! — отмахнулся граф.
— Только не Гарольд, и ты это прекрасно знаешь! — Эрл нахмурился.
— Хорошо... Положим, я прощу предательство и вернусь. А что потом?
— Гарольд найдёт тебе достойное место.
— Что-то плохо в это верится... Да и не нужно мне ничего, кроме Нортумбрии!
— Далась тебе эта Нортумбрия! — вздохнул эрл. — Бог с ней! В Англии есть места и получше.
Он подался к собеседнику:
— Смирись. Раз так получилось, значит, ты делал что-то не то. Перетерпи. И всё устроится.
— Нет! — рявкнул Тостиг, вскакивая с места. — Это дело моей чести. И я любой ценой получу своё графство обратно!
Он прошёлся по залу, затем вернулся к столу и раздражённо воскликнул:
— Разве дело во мне?! Гарольд зарвался! Он топчет наши привилегии. Знатные эрлы для него ничто. А вам хоть бы хны. Тащитесь за ним к пропасти — как бараны... Да прекрати ты жевать, наконец! — зло закончил он свой монолог.
Толстяк нехотя оторвался от копчёной грудинки, которую с аппетитом уплетал, и взглянул на графа.
— Успокойся, друг мой, — озадаченно произнёс он. — Что ты так разволновался?.. Лучше отведай этих сочных рёбрышек. И выпей кубок твоего отменного эля.
— Наливай, — бросил Тостиг, усаживаясь на своё место. Эрл потянулся к серебряному кувшину и наполнил большой кубок густым, янтарного цвета напитком. Тостиг жадно осушил его и тут же потребовал:
— Налей ещё!
— Вот так-то лучше, — добродушно усмехнулся Сигевульф.
Граф залпом осушил второй кубок и удовлетворённо крякнул. В голове у него слегка зашумело, настроение стало улучшаться. Он вытер усы и короткую бородку и возбуждённо произнёс:
— Пора положить конец единовластию Гарольда, Иначе, клянусь Вотаном, всем нам придёт конец. Ты со мной согласен?
Эрл растерянно промолчал.
— Может, тебе нравится видеть то, как он принижает знать и возвеличивает своих танов и хускерлов?
— Да куда там! — проворчал Сигевульф, вспомнив о казначее и Рагнаре. — Прибил бы презренных!
— Так за чем же дело встало? — усмехнулся Тостиг.
Эрл запыхтел, но ничего не ответил.
— Эх ты, — продолжал раззадоривать гостя граф. — Только и умеешь, что огрызаться... Неужели ты не видишь, что для Гарольда главное — его таны? А нас всех он мечтает стереть в порошок: мы для него, как кость в горле!
— Уж ты и скажешь, — с сомнением пробурчал Сигевульф.
— Да, да. Мы мешаем ему, с нами надо считаться. Ведь мы равны ему по знатности!
Граф отхлебнул эля и продолжил:
— А знаешь, что обычно делают новоявленные тираны?
— Что? — округлил глаза эрл.
— Устраняют тех, кто помогал им завладеть короной! — зловеще произнёс Тостиг. — Так поступал каждый из них, и Гарольд — не исключение!
Произнеся эти слова, он встал, прошёл к двери и выглянул наружу.
— Никому нельзя доверять, — процедил он сквозь зубы и прикрыл дверь поплотнее. Затем вернулся и с жаром заговорил:
— Пойми, Сигевульф, мы стоим между Гарольдом и его вожделенными преобразованиями. А эти преобразования сводятся к одному — к единовластию!
— И что ты предлагаешь?
— Обуздать Гарольда, пока не поздно. Пока он не набрал силу. Ведь в конечном итоге он такой же эрл, как я и ты! Почему мы должны идти у него на поводу?
— Каким же образом, друг мой, ты собираешься его обуздать? Ты что, не знаешь своего брата? Если он что-то задумал, его не остановить!
— А мы остановим!
— Кто это мы?
— Надо поднять всех эрлов и знатных танов и принудить Гарольда считаться с нами. Не он, а мы призваны Богом решать дела королевства. А Гарольд должен лишь присутствовать при этом. Так было всегда и так должно быть теперь!
— В твоих словах есть резон... — задумчиво произнёс Сигевульф. — Но Гарольда поддерживает большинство танов.
— Ничего удивительного, — усмехнулся Тостиг. — Помнишь, что сказано в Писании? Не сотвори себе кумиров. А таны сотворили. Разве я не прав?
— Отчасти. Но что мы можем сделать?
— Многое. Перво-наперво надо раскошелиться — свобода дорого стоит. Если не поскупиться, Уитенагемот примет нашу сторону. .
— Не знаю, как в твоей Нортумбрии, а в землях саксов Гарольд пользуется всеобщим уважением и любовью, — остудил графа Сигевульф. — И ни один тан ни за какие деньги не поднимется против него!
— Да этого никто и не требует, — развёл руками Тостиг. — Его надо просто поставить на место.
— А если он не согласится?
— Не понял?
— Не согласится встать на то место, кое ты ему приготовил?
— Я ему ничего не готовил! — закричал Тостиг, потеряв самообладание. — Но он рождён эрлом, а не королём! Эрлом! — ещё раз повторил граф.
— И всё же, если он будет продолжать править по своему разумению? — не отступал Сигевульф. — И не пожелает поступать так, как угодно нам?
— Не пожелает? Тогда можно избрать нового короля. Или вернуться к законам семицарствия. И тогда, как в старину, каждым графством правил бы свой сюзерен. К примеру я — Нортумбрией, а ты — любым из саксонских графств. Ведь ты же знатный эрл! Тебе давно пора стать графом!
— А как быть с присягой? — мрачно спросил Сигевульф. — Ведь на коронации я клялся ему в верности!
— Велика беда. — Граф усмехнулся. — Он тоже клялся. И нарушил свой обет...
— Его заставили!
— Он не ребёнок.
— Согласен. Но у него не было выбора.
— А у нас есть!
— Какой? — поинтересовался эрл. — Пойти по стопам Иуды?
— А почему бы й нет? — задумчиво произнёс граф. — Иуда пытался столкнуть Иисуса со святошами и римлянами, ибо верил в его силу. Остальные просто разбежались... Разве не так?
— Не знаю... — с сомнением произнёс Сигевульф. Он отставил в сторону кубок, который держал в руке, и сквозь зубы процедил: — По мне, так Иуда мерзкий трус. Как можно было предать сына Божьего?
— Так же, как предают остальных, — пожал плечами Тостиг. — Попы говорят, что мы созданы по подобию Божьему. Значит, все мы — его дети.
— Ты хочешь сказать, что Иисус?..
— Был человеком, — кивнул граф. — И не отрицал этого. Потому-то и не исцелял всех страждущих. Он хотел, чтоб люди сами добивались своей цели, а не ждали, что Божья благодать свалится им на голову.
— Не богохульствуй, Тостиг! — поморщился эрл. — Накличешь на нашу голову кару Господнюю.
— Хорошо, оставим эту тему, — согласился граф, снисходительно взглянув на собеседника. — Выпьем эля?
— Вот это другой разговор, — облегчённо вздохнул Сигевульф, потянувшись к кубку. Однако он едва успел отхлебнуть, как Тостиг огорошил его внезапным вопросом:
— Так что, друг, попробуем возродить былую честь эрлов? Или ты так постарел, что уже ни на что не годен?
— Это почему же я ни на что не годен? — вскинулся задетый за живое толстяк.
— Вот и я хотел бы знать — почему? — продолжал раззадоривать его собеседник.
Сигевульф отставил в сторону кубок и сердито взглянул на графа.
— Мы друзья, Тостиг. И только это...
— Ты говоришь — друзья? — перебил его Тостиг.
— Друзья, — подтвердил сбитый с толку эрл.
— Так помоги мне... — произнёс граф и, опустив голову, с болью добавил: — Я ещё никогда не был так унижен... И одинок...
— Э... — растерянно промямлил толстяк. — Я бы рад...
— Что ж мешает? — спросил Тостиг, не поднимая головы.
— Гарольд... — вздохнул Сигевульф.
— Он останется королём, — поднял глаза граф. — Мы просто заставим его считаться с нами. Что ты скажешь на это? Поддержишь меня, если я вернусь в Англию?
— Поддержу... — чуть помедлив, ответил эрл. — Если вернёшься один...
Тостиг холодно взглянул на него и откинулся на спинку кресла.
— Один, говоришь? — переспросил он. — Нет, Сигевульф. Если я вернусь один, со мной никто не будет считаться.
— Что ты задумал? — насторожился эрл. — Хочешь склониться на сторону Вильгельма?
— Почти угадал, — криво усмехнулся граф.
— Что значит — почти?
— Не склониться, а использовать Вильгельма, — пояснил граф. — Как-никак, благодаря моей жёнушке я его родственник. Я для вида обращусь к нему за помощью. И вот тогда Гарольд вынужден будет принять мои условия.
— Ох, Тостиг, не нравится мне твоя затея, — покачал головой Сигевульф. — Смотри — не увязни в этом болоте.
— Не увязну, — Тостиг, потянувшись к кувшину, предложил: — Что ж, выпьем за дружбу?
— Выпьем, — кивнул эрл. Он осушил кубок, обтёр усы и, с удивлением заметив, что Тостиг не пригубил эля, поинтересовался:
— Отчего ж ты не пьёшь?
Граф молчал, отрешённо глядя в кубок.
— Что с тобой? — встревожился Сигевульф.
— Ничего... — Тостиг, тряхнув головой, залпом выпил эль. Толстяк хотел было что-то сказать, но граф жестом остановил его, поднялся из-за стола и прошёл к окну. Постояв там с минуту, он, не оборачиваясь, произнёс:
— Светает...
— Да уж, засиделись мы с тобой, — вздохнул Сигевульф.
— Могу я рассчитывать на твою честность? — не отводя глаз от окна, спросил граф.
— Можешь, — не колеблясь, ответил эрл.
— А что ты скажешь Гарольду?
— То же, что говорил раньше. Он должен вернуть тебе графство.
Тостиг обернулся, с улыбкой взглянул на собеседника и с чувством произнёс:
— Спасибо, друг.
Глава 29
РОДСТВЕННИКИ
Сигевульф пробыл в брюггском замке три дня. На протяжении этих дней Тостиг не возвращался более к политическим разговорам, всё свободное время он проводил с гостем, был радушен и внешне спокоен. Когда же пришёл срок расставания, эрл попытался убедить Тостига не принимать скоропалительных решений и ещё раз взвесить все «за» и «против». Граф благосклонно выслушал его.
— Я подожду, — сказал он на прощание. — Если Гарольд одумается и вернёт мне Нортумбрию, я со своими хускерлами встану под его знамёна.
Тостиг сдержал слово — время шло, а он не предпринимал никаких действий. Лорд Копси и люди из окружения графа недовольно роптали, такой оборот их явно не устраивал. Особенно негодовала жена Тостига, она была не менее честолюбива, нежели супруг и имела на то основания. Её сестра стала норманнской герцогиней и в скором времени могла превратиться в королеву Англии, а что оставалось ей? Всю жизнь провести в постылом Брюгге? Этому не бывать, решила графиня и с жаром взялась за дело. Она взывала к честолюбию мужа, устраивала сцены и всячески Пыталась возбудить его уязвлённую гордость, но все её попытки казались тщетными, супруг был невозмутимо спокоен.
У графини опустились руки, но тут судьба пришла ей на помощь. Купцы, прибывшие из Англии, сообщили, что Гарольд узаконил Моркера в качестве графа Нортумбрии. Тостиг понял, что надеяться ему не на что, и его ярость не знала границ. Три дня он беспробудно пил, а на четвёртый отбыл в Нормандию.
* * *
Тостиг застал Вильгельма в его новом Лиллебоннском дверце, расположенном в нескольких лье от Руана. Узнав о приезде родственника, герцог прервал беседу, которую вёл с зодчими, занимавшимися отделкой дворца, выпроводил их и, мельком взглянув на стоявших у дверей оруженосцев, приказал:
— Сигурд! Передай графу, что я с нетерпением жду его!
Оруженосец кинулся выполнять поручение, а герцог обратился к его товарищу:
— Никого, кроме графа Тостига, не пускать!
— Даже аббата и епископа? — уточнил оруженосец.
— Я сказал — никого! Ты стал непонятлив, Ральф! — нахмурился герцог.
— Будет исполнено, монсеньор! — Оруженосец поспешно покинул покой.
— То-то же. — Вильгельм встал из-за заваленного свитками и фолиантами стола, опустился в массивное резное кресло и нетерпеливо воззрился на дверь.
В последнее время он пребывал в постоянном напряжении, а в последние месяцы оно резко возросло, ибо впереди замаячила английская корона. Узнав о воцарении Гарольда, герцог незамедлительно созвал Тинг. Съехавшиеся на него бароны выслушали пламенную речь герцога с плохо скрываемым равнодушием. Вильгельм не мог приказать своим вассалам отправиться вместе с ним в заморский поход, он мог лишь просить и убеждать.
Однако нынешние норманны, в отличие от прадедов, потеряли вкус к морским приключениям и резонно отвечали герцогу, что вассальная присяга не распространяется на военные действия, протекающие за морем. Обиды и политические претензии сюзерена мало их волновали. Положение Нормандии было прочным как никогда — внешние враги разбиты, торговля и ремесла процветают, вилланы трудятся не покладая рук. Всё это позволяло сеньорам проводить свои дни в праздности и забавах. Й вдруг их призывают покинуть родные очаги, и ради чего? Ради сомнительных выгод, которые сулило крайне опасное предприятие?
Плыть в Англию, защищённую морем и могучим флотом, воевать с саксами, которыми командует смелый и решительный Гарольд, — они что, сумасшедшие, чтоб лезть в эту авантюру? Как ни убеждали Вильгельм и его друг и советник, лорд-сенешаль Фитц-Осберн, как ни хитрили, всё оказалось тщетным — бароны наотрез отказались участвовать в походе и разъехались по своим замкам...
Всё было кончено, но Вильгельм не желал мириться с неудачей. Его вассалы отказались сегодня поддержать его, в следующий раз они могут выказать неповиновение. Этого нельзя было допустить. Но что предпринять? Что? Этот вопрос не давал ему покоя ни днём ни ночью.
Размышления герцога прервал Ральф.
— Монсеньор! — произнёс оруженосец. — Мессир Тостиг, граф Нортумбрийский, просит принять его!
— Пусть войдёт, — кивнул Вильгельм.
Ральф распахнул дверь, и в комнату, звеня шпорами, вступил Тостиг.
— Приветствую тебя, дорогой Вильгельм! — оживлённо произнёс он.
— Рад нашей встрече, любезный Тостиг, — откликнулся герцог.
Он поднялся, приобнял шурина и усадил напротив себя.
— Как здоровье твоей драгоценной супруги?
— Что с ней станется, — усмехнулся герцог. — У наших жёнушек крепкая порода.
— Да уж, что есть, то есть, — рассмеялся сакс.
Оглянувшись по сторонам, он восхищённо воскликнул:
— Твой новый дворец великолепен! В жизни не видел ничего подобного!
— Благодарю, — самодовольно улыбнулся герцог. — Немного вина с дороги?
— Не откажусь, — кивнул Тостиг.
Герцог хлопнул в ладоши. В комнату вошли слуги, несущие подносы с винами и сладостями. Они расставили их на небольшом столе и с поклонами удалились.
— Какое предпочитаешь, франкское, греческое, италийское? — спросил Вильгельм.
— Франкское, — ответил Тостиг.
Герцог встал, подошёл к столу, наполнил золотые кубки благоуханным вином и вернулся к гостю. Протянув ему кубок, он уселся в своё кресло.
— Отличное, — похвалил граф, причмокивая от удовольствия.
— Да, неплохое, — промолвил герцог, едва пригубив вино.
Они помолчали, настороженно поглядывая друг на друга, Вильгельм выжидал, в то время как Тостиг мучился сомнениями. «Ещё не поздно остановиться! — лихорадочно думал он. — Что я делаю? Ведь это измена!.. Да! Измена! — разжигал он себя — Ничего иного любезный братец не заслужил. Отдать мою Нортумбрию этому презренному Моркеру? Он пожалеет! Локти будет кусать!.. Довольно! — решил граф. — Не будь бабой, Тостиг, коль взялся за мужские дела!»
— Вильгельм, — начал он. — У меня к тебе серьёзный разговор.
— Я весь внимание.
— Ты готовишься к войне?
— С чего ты взял? — насторожился герцог.
— Полно, милейший друг. Такие вещи невозможно скрыть.
— Допустим, готовлюсь. И что из того?
— Тебе не справиться с Гарольдом.
— Посмотрим.
— А тут и смотреть нечего. Гарольд — это тебе не Эдуард Исповедник. Он соберёт большое войско и мощный флот. Он одержал много славных побед, народ любит и почитает его... Кроме того, он у себя дома. А ты, прости за прямоту, слишком самонадеян.
— Ты полагаешь? — криво усмехнулся Вильгельм.
— Я в этом уверен! Гарольд просто не даст тебе высадиться!
— Каким же образом Гарольд может сделать это?
«Хитрая бестия!» — раздражённо подумал Тостиг и сухо ответил:
— Это уже военный секрет, а военные секреты стоят дорого.
— Сколь дорого, граф? — надменно проронил герцог.
— За кого ты меня принимаешь?! — оскорбился Тостиг. — Я не торгую родиной!
Вильгельм нахмурился, резкие слова уже готовы были сорваться с его уст, но он сдержался. «Интересы дела превыше всего, — пронеслось в его голове, — он мне нужен!»
— Полно, граф, — холодно произнёс герцог. — К чему эти громкие слова? Все мы чем-то торгуем: кто умом, кто силой, кто телом. Было бы что продать, а покупатель всегда найдётся. Так что оставь для дам красивые фразы и переходи к делу. Что ты хотел сказать относительно предстоящей войны?
— Что тебе в одиночку не справиться с Гарольдом.
— А кто может мне в этом помочь?
— Я!
— Ты?
— Да, я.
— Каким же образом, любезный? — с лёгкой издёвкой поинтересовался герцог. — У тебя так много воинов?
— Пока немного. Как, впрочем, и у тебя, — парировал сакс. — Но будет достаточно. Дело не в них, а в моей голове. У меня есть отличный план.
— Слушаю со вниманием.
— Я объединюсь с Малкольмом Шотландским и попрошу помощи у Свена Датского. Не сомневаюсь, что они поддержат меня.
«Ого!» — подумал герцог.
Меж тем Тостиг продолжал:
— Мы ударим одновременно — с севера и с юга. У Гарольда будут два пути. Первый — разделить войско и бросить его половины на север и на юг, тем самым уменьшив боевую мощь вдвое. Второй — стоять на месте и ждать, пока мы сами не нападём на него. В обоих случаях Гарольд проиграет. Как ни вертись, ему не уйти от поражения.
«А он умён. И опасен», — подумал норманн и воскликнул:
— Великолепный план, любезный друг мой!
— Да уж, неплохой, — самодовольно проронил Тостиг. — Главное, ударить одновременно. В этом — залог удачи... Объединившись, мы заставим этого гордеца на коленях просить о пощаде. На коленях! — злобно повторил он, взглянув на герцога. Тот спокойно встретил его взгляд.
— И что потом? — спросил он. — Когда мы разобьём Гарольда? Что ты хочешь за свою помощь?
— Мы по-родственному разделим Англию, — усмехнулся Тостиг.
— А союзники?
— После победы мы решим, как их отблагодарить.
— Что ж, прекрасно, — кивнул Вильгельм. — Я принимаю твои условия.
«То-то же, спесивый петух!» — удовлетворённо подумал Тостиг, а вслух произнёс:
— Надеюсь, ты поделишься со мной частью твоего флота?
— Какой флот, друг мой. Откуда? — попытался уклониться Вильгельм.
— Не скромничай, с ближними надо делиться.
— Ты прав, любезнейший, — хмуро кивнул норманн. — Но флот надо ещё собрать. Пока же у меня всего два-три десятка кораблей. Пять лучших из них — твои.
— Спасибо и на этом, — натянуто улыбнулся Тостиг. — И помни, Вильгельм! — вновь возвысил он голос. — Мы должны ударить одновременно. Я полагаюсь на тебя. Но если ты вздумаешь обмануть меня, клянусь святым Дунстаном, ты об этом пожалеешь!
— Не забывайся, милейший! ледяным тоном произнёс норманн. — Прибереги угрозы для своего братца.
— Я не угрожаю, а предупреждаю.
— Я не расположен выслушивать твои предупреждения.
Граф сверкнул глазами и умолк, напряжённая пауза затягивалась.
— Не будем ссориться по пустякам, — разрядил напряжение Вильгельм. — Мы оба погорячились. Тебе надобно отдохнуть с дороги. А затем мы отпразднуем нашу встречу.
Тостиг косо взглянул на него, медленно поднялся и молча направился к двери.
«Погоди, норманн! — думал он, покидая покой. — Я призову на помощь короля норвежцев и столкну вас троих лбами. Гарольд одумается и вернёт мне Нортумбрию. А ты уползёшь в свою нору — если, конечно, останешься жив!»
Глава 30
ПОСЛАНЦЫ
Вильгельм проводил Тостига недобрым взглядом.
«Самоуверенный наглец!» — раздражённо подумал он. В этот момент на пороге появился Ральф.
— Монсеньор! — обратился он к герцогу. — Прибыл отец Мэйгрот. А вместе с ним из Англии вернулся мессир де Монфор.
— Наконец-то! — обрадовался Вильгельм. — Они словно сговорились с Тостигом. Пусть не медлят и тотчас явятся с докладом. А ты тем временем позови лорда-сенешаля и епископа.
Оруженосец с поклоном удалился. Прошло немного времени, и в покой вошёл лорд-сенешаль Фитц-Осберн. Он приблизился к Вильгельму и вопросительно взглянул на него.
— Могу обрадовать тебя, Осберн, — весело произнёс герцог. — Граф Тостиг перешёл на нашу сторону.
— Великолепно, монсеньор! Лучшего нельзя и придумать, — улыбнулся лорд-сенешаль.
— Мало того, он собирается сговориться с датчанином и шотландцем, чтоб сообща нанести удар на севере.
— Чудесно! — кивнул вельможа. — Однако нужны ли нам соперники? — тут же поправился он.
— Ты прав, — покачал головой герцог. — Соперники нам не нужны. К тому же Тостиг может всегда переметнуться на сторону норвежца... или брата...
— Вот именно, монсеньор.
— С другой стороны, придя в Англию, его союзники, кто бы они ни были, оттянут на север флот Гарольда. Иными словами, дадут нам возможность беспрепятственно подойти к берегу. А благополучная высадка в нашем деле — залог победы!
— Это так, монсеньор, — согласился лорд-сенешаль. — К тому же с помощью вашей супруги мы будем знать о всех намерениях графа.
— Конечно, друг мой, — кивнул Вильгельм. — Но я ещё не решил окончательно, позволить ли Тостигу развернуться. Это зависит от того, что ответит мне Гарольд... Однако куда запропастились монах и Монфор? — нетерпеливо спросил он.
— Они уже вернулись?
— Только что.
Герцог встал с кресла, подошёл к двери и выглянул наружу:
— Ральф? Посланцы ещё не появлялись?
— Пока нет, монсеньор! — отозвался оруженосец.
Вильгельм поиграл желваками и, прикрыв дверь, направился к противоположной стене — там на подставках тускло поблескивало оружие. Герцог вынул из пройм свой любимый меч и залюбовался резными ножнами и богато инкрустированной рукоятью.
Этот меч обладал необычным свойством. Вильгельм получил его от отца, когда был грудным ребёнком. Ярл Робер, прозванный Дьяволом, положил клинок в колыбель, и неукротимый дух бесстрашного норманна, словно через закалённую сталь, вселял уверенность и оберегал сына. Стоило герцогу взять меч в руки, и он воочию видел отца — его могучую фигуру, суровое лицо и прищуренные в усмешке серо-голубые глаза, под взглядом которых трепетали самые отчаянные смельчаки.
Вильгельм слегка обнажил клинок и замер, вспомнив один из далёких дней своего детства. Тогда ему исполнилось пять лет и отец призвал его к себе.
— Принеси свой меч, сын! — велел он.
Маленький Вильгельм просиял и, пыхтя от натуги и гордости, притащил тяжёлый меч в покои отца. Ярл подержал меч в могучих руках, перевёл взгляд на сына и негромко произнёс:
— Я получил его от твоего деда... А он — от своего отца... Это меч ярлов, ушедших к Одину! Он сверкал под солнцем, блестел под луной и не ведал поражений. Щедро пои его кровью, сын мой. Не давай застаиваться в ножнах!
Помолчав мгновение, Робер наклонился к мальчику и зловеще закончил:
— Всегда будь мужчиной. Не щади врага. Сначала убей, потом разбирайся — кто прав, кто виноват!
Вернувшись из прошлого, герцог какое-то время подержал меч в руках, затем быстрым движением обнажил клинок и сквозь зубы процедил:
— Вот этим мечом я завоюю Англию!
— Дай-то Бог, — тихо промолвил Фитц-Осберн.
Вильгельм резко обернулся:
— Ты сомневаешься в этом, друг мой?
— Ни в коей мере, монсеньор! Ни в коей мере! — поспешил оправдаться лорд.
— То-то же, — криво усмехнулся герцог. Он положил меч на место, подошёл к жаровне, стоявшей на треножнике у стола, и раздражённо произнёс:
— Зажрались мои любезные норманны. Разжирели. Изнежились на мягких перинах в объятьях пухлых шлюх... Ничего, я их расшевелю!
Он вновь обернулся к советнику, глаза его засветились бешеным огнём.
— Да, друг мой, я захвачу Англию! И создам могучее королевство, такое, какого ещё не видел мир! А те, кто останутся тут, будут прозябать в нищете!
Снаружи послышался шум. В кабинет заглянул Ральф и доложил:
— Отец Мэйгрот и мессир де Монфор просят принять их.
Отстранив оруженосца рукой, в комнату ввалился запыхавшийся сеньор, разодетый в шелка и бархат. Это был Юг де Монфор, которого герцог посылал в Англию выяснить настроение тамошней знати. За ним по пятам следовал отец Мэйгрот.
— Приветствуем вас, монсеньор! В добром ли вы здравии? — с поклоном обратились к герцогу посланцы.
Вильгельм приблизился к монаху и, глядя в глаза, властно спросил:
— С чем приехал? Что предлагает Гарольд? Отдаст ли он корону, чтобы сохранить мир?
Монах закусил губу, не зная, с чего начать.
— Так что? Будет ли свадьба? До чего вы договорились? — наседал Вильгельм.
— Свадьбы не будет, монсеньор... — с убитым видом ответил монах.
— А ты передал Гарольду мои требования? — вскричал герцог.
— Да, монсеньор.
— Припугнул саксов?
— Припугнул, монсеньор, ещё как припугнул. Но Гарольд упорствует. Он отверг все ваши требования.
Вильгельм нахмурился, лицо его налилось тяжёлой злобой, глаза загорелись огнём.
— Как он посмел?! И как посмел ты явиться ко мне с такими известиями? Разве я тебя за этим посылал?!
На крики в комнату вбежали Сигурд и Ральф.
— Пошли вон!! — заорал на них герцог.
Оруженосцы пулей вылетели обратно. Предвидя бурю, отец Мэйгрот тихонько отодвинулся подальше и превратился в статую. Юг де Монфор лишь моргал, озадаченно глядя на разъярённого сюзерена.
Вильгельм продолжал неистовствовать.
— Ничтожества! — ревел он. — Ни на что не годитесь!.. Ни на кого нельзя положиться! Всё приходится делать самому!
В этот момент в покой вступили два священника — краснощёкий толстяк, облачённый в фиолетовую рясу, и невысокий, крепко сбитый монах с пронзительными чёрными глазами. То были сводный брат герцога — епископ Одо и уже знакомый нам настоятель Ланфранк. Мгновенно оценив обстановку, настоятель замер у порога, в то время как епископ поспешил вмешаться в перепалку.
— Любезный Вильгельм, чем ты так раздражён? — елейным тоном спросил он.
Герцог злобно уставился на него.
— Чем я раздражён? — прорычал он. — Спроси у посла, у нашего умницы Мэйгрота.
— Что случилось, брат мой? — обратился к монаху епископ.
— Гарольд продолжает упорствовать, — тихо ответил тот. — Он расторг помолвку и не хочет возвращать корону.
— Вот и славно! — воскликнул епископ. — И не нужна нам эта помолвка. А корону добудем силой...
— Замолчи, брат, — оборвал его герцог. Епископ обиженно поджал губы и взялся за массивный, усыпанный аметистами крест, висевший на его груди.
Тем временем Вильгельм обратился к де Монфору:
— Я надеюсь, хоть ты, милейший, не зря прохлаждался в Англии и привёз ценные сведения. Итак?
— Саксы, как это ни удивительно, рвутся в бой, — сухо ответил барон.
— Да? — поразился Вильгельм.
— Да, монсеньор.
— Хм... Странно... Очень странно. С чего бы это они так расхрабрились? А, Монфор?
— Они верят в Гарольда. А Гарольд умён и бесстрашен. Он опасный противник!
— Опасный?
— Очень. И что самое главное — умный.
— Уж не влюбился ли ты в него? — ехидно спросил герцог.
— Не скрою, он мне очень понравился, — честно ответил де Монфор.
— Чем же?
— Истинным благородством... Это настоящий король!
— Что?.. Что ты сказал, презренный?! — вскричал герцог. — Как ты посмел назвать его королём в моём присутствии?!
— Я сказал то, что думаю, монсеньор! — возмутился де Монфор. — И не смейте не меня кричать! Я сеньор, а не виллан!
— Ты не сеньор, а разряженный петух.
— Это оскорбление, монсеньор! — дрожа от ярости, заорал барон. — И если я стерплю его, то потеряю честь!
— А если не стерпишь, потеряешь голову! — взревел герцог и, схватившись за кинжал, висевший у него на поясе, ринулся на непокорного вассала. Тот потянулся к мечу. Перепуганный епископ бросился между ними.
— Мессир, брат мой, успокойся. Монфор не сказал ничего обидного. Он говорит правду — что в этом дурного? Какая польза от льстивой лжи?
— Не сметь мне указывать! — прорычал Вильгельм. — Тут хозяин я. И только я!
— Конечно, конечно, любезный брат мой, — увещевал его епископ. — Никто в этом и не сомневается.
— Так закрой рот и не лезь, куда тебя не просят.
Епископ набычился и опустил глаза.
Герцог помолчал, злобно поглядывая то на епископа, то на де Монфора, затем нехотя снял руку с кинжала и отвернулся. Приближённые облегчённо перевели дух.
— Так ты говоришь, он умён? — не оборачиваясь, хмуро спросил Вильгельм.
— Да, монсеньор! — стоял на своём барон.
Герцог резко повернулся, смерил де Монфора тяжёлым взглядом и с издёвкой в голосе поинтересовался:
— И в чём же заключается его ум?
— Он мудрый правитель. Он равно уважительно относится ко всем своим разноплеменным вассалам. Он почитает церковь. Он задумал преобразования, которые могут значительно укрепить Англию.
— Могут... Если я дам ему время, — криво усмехнулся Вильгельм. — Но я не дам ему времени... Не дам!
Он прошёлся по комнате, приблизился к оружейной горке и непроизвольно провёл рукой по любимому мечу.
«Мало того, что мои бароны обленились, — раздражённо думал герцог, — так тут ещё этот саксонский умник... Почему он так нагло себя ведёт? Надеется собрать большое войско? Рассчитывает на помощь датчан?.. А ведь они могут ему помочь. Ещё как могут. Хм... Не остановиться ли, пока не поздно? Пока не опозорился перед всем миром... Но если отступлю — познаю ещё больший позор. Что же делать?»
Вильгельм обернулся к де Монфору и спросил:
— А есть ли у Гарольда слабости?
— Есть, монсеньор, — помедлив мгновение, ответил тот.
— И каковы же они?
— Он слишком честен... И бесхитростен.
— Ничего себе честен! — воскликнул Вильгельм. — О какой чести ты тут толкуешь? Ведь он нарушил свой обет!
— Клятвопреступление тяжким бременем легло на его душу, — пояснил барон, — это нам на руку, монсеньор. Его неспокойная совесть — наш лучший союзник.
— Вот это другое дело, — усмехнулся герцог. — А ты говоришь — умный.
Вильгельм поднял указательный палец и назидательно произнёс:
— Умный — не может быть слишком честным. Запомни это, Монфор. Волка кормят ноги и клыки. А честью сыт не будешь!
Герцог на мгновение прервался, перевёл дух и, глядя на огонь жаровни, продолжил:
— Людьми правит алчность, а вовсе не честь. Умный правитель понимает это и умело использует в своих интересах, отхватывая лучшие куски. А слишком честный — довольствуется объедками!
Произнеся эти слова, Вильгельм прошёл к креслу, уселся в него и с усмешкой уставился на своих вассалов.
— А знаешь, Монфор, — вновь заговорил он, — мне пришлось по душе, как ты защищал Гарольда. Он действительно хорош. Прими он моё предложение, я был бы доволен. Вдвоём мы бы завоевали весь мир!
— Он отозвался о вас столь же лестно и обещал дружбу, если вы откажетесь от своих притязаний, — встрял в разговор отец Мэйгрот.
— А как ещё он мог обо мне отозваться? — усмехнулся герцог. — Истинные воины всегда уважают друг друга... К тому же мы очень похожи. Мы оба умны, решительны и честолюбивы... Что до дружбы... — герцог замолк, откинулся на спинку кресла и о чём-то задумался. Улыбка сбежала с его лица.
— Мы могли бы быть большими друзьями... — медленно заговорил он. — Но Гарольд мой враг. И враг смертельный. Ибо он стоит между мной и английской короной... Корона нужна не только мне... Нормандия со всех сторон окружена врагами. Завоёванный нами мир шаток и ненадёжен. Стоит мне умереть — и алчные соседи разорвут герцогство на куски... Именно поэтому нам необходимо захватить этот остров и превратить его в неприступную крепость. И клянусь Кровью Христовой, я сделаю это! А Гарольд либо покорится, либо умрёт — третьего не дано!
Вильгельм замолчал и пристально взглянул на своих приближённых, проверяя, какое впечатление произвели на них его слова. Однако в их глазах не было энтузиазма, они излучали тревогу и неуверенность, те самые чувства, что мучили его. Герцог нахмурился и опустил взор, и в этот миг ему на помощь пришёл настоятель Ланфранк.
— Скажи, сын мой, — тихо обратился он к де Монфору. — Нет ли у тебя известей, способных порадовать нашего сюзерена?
— Есть... — вздохнул барон.
— О чём это вы тут толкуете? — заинтересованно спросил герцог.
— Монсеньор! — возвысил голос де Монфор. — В лагере Гарольда неспокойно!
— Так что ж ты молчал? — возмутился Вильгельм. — С этого и надо было начинать. Рассказывай!
— Северяне недовольны усилением рода Годвина. Они в любой момент могут взбунтоваться.
— Ты имеешь в виду графа Моркера?
— Его, монсеньор. И его брата Эдвина, — кивнул барон.
— Но ведь Гарольд удовлетворил их требования.
— Это ничего не меняет.
— Хм... Интересно, — задумался Вильгельм. — Если отколоть от Гарольда север, ему конец. Однако я уже вступил в союз с Тостигом. А он потребует Нортумбрию... Над всем этим надо хорошенько поразмыслить...
Он взглянул на приближённых и, встретившись с озадаченными взглядами посланцев, пояснил свою мысль:
— Граф Тостиг перешёл на нашу сторону.
— Не может быть! — непроизвольно воскликнул де Монфор.
— Вот так-то, Монфор, — усмехнулся герцог. — Хорош братец, нечего сказать.
— Да, монсеньор, — кивнул барон. — Сколь высок один — столь же низок другой. Преизрядный мерзавец!
— Не мерзавец, а умница! — одёрнул вассала Вильгельм. — Не ждёт милостей от судьбы, а пытается вырвать их силой, умело используя благоприятные обстоятельства. И правильно делает!
Де Монфор сконфуженно замолчал, а герцог, опустив голову, погрузился в размышления. Приближённые помалкивали, украдкой переглядываясь друг с другом.
— Мы с графом разработали хороший план, — разорвал тишину Вильгельм, — договорившись ударить одновременно. Однако мы немного изменим этот план. Мы нанесём удар не одновременно с Тостигом, а позднее... Граф смел и предприимчив, он склонит на свою сторону северных воителей. Пусть Гарольд попробует справиться с ними, пусть они колотят друг друга... А мы добьём того, кто останется в живых!
— Мудро, монсеньор! — в один голос воскликнули священники и лорд-сенешаль. И лишь де Монфор с сомнением поглядел на герцога.
— Но ведь бароны не хотят идти в поход, — значительно произнёс он.
— Куда они денутся! — нахмурился Вильгельм. — Клянусь Кровью Христовой, они не просто пойдут, а полетят вслед за мной. Вихрем!
Напоминание о непокорных вассалах вновь ухудшило его настроение, однако он взял себя в руки и с деланной бодростью произнёс:
— Однако хватит о делах. Нас ждёт Тостиг. Пора отпраздновать его прибытие. Ступайте в пиршественный зал, друзья мои. Я вас догоню.
Приближённые, поклонившись, направились к двери.
— Отец Ланфранк, задержись, — бросил им вслед герцог.
Настоятель замер у порога. Вильгельм опустился в кресло и жестом пригласил занять место напротив себя. Священник сел на предложенный табурет и выжидающе взглянул на своего повелителя.
Тот молчал, покусывая нижнюю губу. Высокомерное выражение сбежало с его лица — взгляд стал усталым и поникшим. Это не удивило отца Ланфранка, он слишком хорошо знал герцога и видел его всяким. Священнику льстило, что лишь в его присутствии грозный властелин норманнов мог позволить себе немного расслабиться. И лишь у него спрашивал совета.
— Твоё мнение, святой отец? — прервал паузу Вильгельм.
— Всё идёт своим чередом, сын мой.
— Меня тревожит Гарольд. — Вильгельм вздохнул. — Почему он так самоуверен? Надеется на помощь датчан?
— Вероятно, сын мой, — кивнул Ланфранк. — Как-никак, Свен — его дядя.
— Хорошо, что Тостиг с нами. Его измена поубавит пыл Гарольда.
— Бесспорно. Но ему нельзя доверять.
— Ты полагаешь, он переметнётся к брату? — уточнил герцог.
— При первой возможности, — подтвердил прелат.
— Но Гарольд не волен вернуть ему графство.
— Сейчас — да. Когда начнётся война — всё изменится.
— Согласен, — задумчиво произнёс Вильгельм. — Надо воспрепятствовать этому. Вот только как?
— Как?.. — переспросил прелат. — Тостиг обижен. Лучший способ — разжечь его гордость.
— Хм... Поясни-ка свою мысль. — Герцог заинтересовался.
— Извольте, сын мой, — кивнул настоятель. — Чем меньше мы будем ему помогать, тем сильнее будет его гнев.
— И он будет всё глубже увязать, совершая неразумные поступки?
— Истинно так, сын мой.
— Хитро, святой отец, — одобрил Вильгельм. — Однако оставим Тостига. С ним я сам справлюсь. А вот что делать с моими любезными вассалами?.. Я полагал, что до твоего возвращения из Рима сломлю их упрямство. Но увы — они упорствуют как бараны!
— И будут упорствовать, — усмехнулся священник.
— Так как же быть? Заставить их я не в силах...
— А вам и не надо применять силу, — пожал плечами отец Ланфранк. Он лукаво взглянул на повелителя и продолжил: — Вы не можете преломить стрелы, когда они собраны вместе. Но...
— Могу преломить их по одной, — закончил Вильгельм.
— Без всяких усилий, сын мой, без всяких усилий.
— Стало быть, мне следует вызывать баронов по одному?
— Именно так, сын мой. И брать с них слово... Тинг — порождение языческих времён, — продолжил настоятель после секундной паузы, — его время прошло. Теперь судьбу народа должны решать вы. И только вы!
Герцог откинулся на спинку кресла и погрузился в размышления.
— Хорошо, — прервал он молчание. — Положим, я склоню баронов. Но ведь для завоевания Англии этого мало.
— А Тостиг?
— Всё равно мало, — развёл руками герцог. — Гарольд силён, очень силён...
— Так, может, отказаться от этой затеи? — вздохнул прелат. — Благо есть прекрасный повод — ваши вассалы не хотят идти в поход.
— Не могу, святой отец, — покачал головой Вильгельм.
— Вы правы, сын мой, — согласился священник, — это уронило бы вас в глазах ваших подданных.
— Вот именно...
Оба вновь замолчали, обдумывая ситуацию.
— А что, если обратиться за помощью к Святому Престолу? — прервал паузу настоятель. — Правая рука Папы — отец Гильдебранд благосклонен к нам. И крайне не доволен Гарольдом...
— И что это нам даст?
— Благословение Святейшего Отца.
— Но ведь дело, которое я затеваю, нельзя назвать благим, — с сомнением произнёс Вильгельм. — Стоит ли вмешивать в него Господа?
— Стоит, ещё как стоит. Ведь мы уже обращались к нему. Вы забыли клятву, к которой принудили Гарольда?
— С твоего благословения! — напомнил герцог.
— Совершенно верно, сын мой, — согласился аббат.
— И ты полагаешь, Господу будут угодны наши деяния? — криво усмехнулся Вильгельм. — Разве этому учит Святое Писание, кое ты проповедуешь?
— Оно писано для простых смертных, — пожал плечами настоятель. — Вы же правитель народа. А всякая власть от Бога. Так что смело делайте своё дело, а я буду замаливать ваши грехи.
— И свои.
— И свои, — кивнул прелат. — Если Папа поддержит нас, вы сможете призвать под свою руку рыцарей со всех христианских земель.
— Думаешь, они откликнутся? — усомнился герцог.
— Были бы деньги, — пожал плечами настоятель.
— Что ж... Можно попробовать... — пробормотал Вильгельм, обдумывая предложение. — Клянусь Кровью Христовой, дело может выгореть! — с улыбкой заключил он. — До чего ж ты хитёр, святой отец. Хвала Создателю, что у Гарольда нет такого советника.
— Благодарю, сын мой, — потупил взор священник.
— Хорошо. Отправляй посольство к Папе, — распорядился Вильгельм. — Мы посулим ему щедрые бенефиции.
— Разумно, сын мой. Это не помешает, — согласился отец Ланфранк.
— И я так думаю, — герцог помолчал с минуту и весело взглянул на собеседника. — Что ж, святой отец. Ты развеял мои сомнения и заслужил хороший ужин. Надеюсь, ты не откажешься от жирного каплуна?
— Конечно, нет, сын мой, — расплылся в улыбке священник.
Глава 31
ПРОГУЛКА
Герцог покинул свой покой и присоединился к приближённым. Кроме Тостига с супругой и уже известных лиц, на обеде присутствовали герцогиня и несколько норманнских сеньоров с дамами. Зал, в котором располагались пирующие, являл собою весьма внушительное зрелище — романские колонны с причудливыми капителями, диковинные оконные стекла, яркие драпировки и гобелены, всё это поражало взгляд.
Сама трапеза проходила с присущей норманнам чопорностью и пышностью. Менестрели наполняли зал нежными трелями, расфранчённые пажи умело делали своё дело, сеньоры наслаждались изысканными блюдами. Лишь повелитель норманнов плохо вписывался в эту идиллическую картину — он ел весьма рассеянно, ибо был равнодушен к плотским усладам. Быстро насытившись и утолив жажду, Вильгельм обратился к родственнику:
— Хочешь посмотреть на мавританских скакунов, коих мне недавно прислали?
— С удовольствием! — откликнулся Тостиг, с сожалением взглянув на блюда, стоявшие перед ним.
— Тогда ступай за мной! — Герцог встал из-за стола и стремительно направился к выходу.
— Одо, Осберн, Монфор! Я жду всех вас внизу! — бросил он на ходу. Приближённые поспешили следом.
Спустившись во двор, Вильгельм приказал одному из сопровождавших его оруженосцев:
— Свенельд! Приведи лошадей!
Тот побежал на конюшню и привёл в поводу трёх великолепных арабских скакунов. Герцог и его гость приблизились к лошадям. Благородные животные дико косили на людей глазами и нетерпеливо перебирали стройными ногами. Их бархатистая шкура играла и переливалась на солнце, рельефно выступающие мускулы нервно подрагивали.
— Хороши! — вырвалось у Тостига.
— Да уж, неплохи, — усмехнулся герцог и, обернувшись к приближённым, сказал: — А что, друзья? Не проехаться ли нам? Чтоб пища получше улеглась в брюхе?
— Прекрасная мысль, монсеньор, — С деланным энтузиазмом ответил за всех де Монфор.
— Сивард! — закричал Вильгельм. — Приведи лошадей лорду-сенешалю и епископу.
— Любезный брат мой, уволь меня от этой забавы! Меня ждут неотложные дела, — попросил епископ Одо.
— Какие там ещё дела? Полезай-ка в седло, — веселился герцог.
— Вильгельм, прошу, отпусти меня с миром, — упирался епископ.
— Так и быть, лентяй. — Вильгельм смилостивился. — Отправляйся на боковую и расти брюхо.
Епископ поспешно откланялся. Тем временем оруженосец привёл лошадей.
— Свенельд, Сивард! Едете с нами! А ты, Ральф, передай герцогине, что я отправился на прогулку! — отдавал распоряжения Вильгельм.
Герцог, Тостиг и Юг де Монфор вскочили на арабских скакунов, а лорд-сенешаль и оба оруженосца взобрались на тяжёлых нормандских лошадей.
— За мной! — вскричал Вильгельм и всадил острые шпоры в бока своего жеребца. Тот взвился свечой и осел на задние ноги, пытаясь сбросить седока, но герцог был умелым наездником. Крепкой рукой натянув поводья, он огрел жеребца плетью — животное, храпя и грызя удила, ринулось вперёд. Герцог перевёл коня в галоп, проскочил подъездной мост и помчался по дороге, красный плащ, словно стяг, развевался за его спиной.
* * *
Все поспешили за Вильгельмом. Сначала дорога была достаточно широкой, что позволяло всадникам скакать во весь опор, но затем на пути возникла густая роща. Чем глубже они вторгались во владения лесных духов, тем уже становилась тропа.
Герцог, Тостиг и де Монфор вырвались вперёд. Однако вскоре сакс стал отставать, ибо его горячий жеребец не желал повиноваться седоку. Пока граф пытался совладать с ним, норманны скрылись за поворотом. Но и им пришлось сбросить темп, ибо густые заросли стали теснить их со всех сторон. Всадники вынуждены были придержать лошадей и перейти с галопа на рысь, а затем и на шаг. Наконец Вильгельм остановил своего жеребца и, обернувшись к спутнику, воскликнул:
— Пожалуй, пора возвращаться?! Как полагаешь, Монфор?
— Да, монсеньор! — согласился барон. — Мы сбились с дороги... Лучше вернуться...
Сзади раздался стук копыт, и к ним присоединился запыхавшийся Свенельд.
— А где остальные? — спросил герцог.
— Отстали, монсеньор! — ответил оруженосец, тяжело дыша.
— Возвращаемся! — скомандовал герцог и стал поворачивать жеребца на тесной тропинке.
В это мгновение леденящий душу рёв разорвал тишину. Рёв был настолько страшен, что храбрые норманны растерялись. Не успели они прийти в себя, как огромный косматый зверь кинулся на них из заснеженной чащи и мгновенно смахнул с тропинки жеребца вместе с де Монфором.
Барон вылетел из седла, ударился головой о ствол и потерял сознание. Его конь забился в кустах, пытаясь встать на ноги. Тем временем медведь-шатун, поднятый из берлоги, злобно рыча, двинулся на герцога. Свенельд выхватил меч и что есть силы закричал, привлекая к себе внимание зверя, после чего кинулся вперёд и ткнул медведя мечом. Но кончик меча лишь чиркнул по шкуре, не причинив вреда. Тем не менее рассерженный зверь стремительно развернулся и пошёл на оруженосца.
Свенельд поднял лошадь на дыбы — медведь одним махом вспорол ей брюхо. Лошадь запрокинулась и упала на спину, подмяв под себя седока. Затем, с трудом поднявшись на трясущиеся ноги, заковыляла прочь, волоча по снегу дымящиеся внутренности. Не успел оглушённый Свенельд встать на ноги, как громадный зверь, источая смрадное зловоние, навис над ним. Оруженосец потянулся к отлетевшему в сторону мечу, но не смог достать его. Тогда он выхватил кинжал, однако медведь, словно прочитав мысли человека, наступил ему на руку. Захрустели кости, и кинжал вывалился из ослабевших пальцев.
Свенельд напрягал все силы, стараясь левой рукой удержать страшную пасть. Горячая слюна капала ему на лицо, огромные клыки придвигались всё ближе и ближе, когти рвали одежду и впивались в тело. Страшным ударом тяжёлой лапы медведь оглушил свою жертву. Теряя сознание, оруженосец прохрипел:
— Монсеньор!.. Я погибаю... Спасите...
Герцог пытался прийти ему на помощь, но конь не слушался. Вильгельм стал бить его плетью, это не помогало. Тогда раздосадованный герцог одним махом спрыгнул с гарцующего жеребца. Дико заржав, перепуганное животное умчалось прочь, ломая кусты и маленькие деревца, в то время как Вильгельм с невозмутимым видом застыл на тропинке, выпрямившись во весь свой гигантский рост.
— Эй ты, порождение сатаны! — заорал он.
Медведь обернулся и уставился на человека маленькими, злобными глазками. Оставив тело несчастного оруженосца, он с удивительным для его величины проворством развернулся и стремительно кинулся в атаку. Его жуткий рёв мог бы парализовать самого стойкого бойца, но Вильгельм лишь встал поудобнее. Сорвав с головы шапку, он швырнул её в морду зверю. Тот от неожиданности вскинулся на дыбы, а герцог молниеносным ударом ловко всадил ему в бок кинжал.
Медведь захрипел и, пуская кровавую пену, заключил человека в свои смертельные объятия. Вильгельм напрягся, левой рукой упёрся в оскаленную морду зверя, а правой несколько раз ударил кинжалом. Горячая кровь тугой струёй ударила из раны, страшный рёв потряс лес. Огромный зверь ослабил хватку, покачнулся и тяжело рухнул в снег. Его могучие лапы дёрнулись в последний раз и замерли, глаза остекленели. Всё было кончено.
Герцог вытер кинжал о медвежью шкуру, затем подошёл к распростёртому на земле оруженосцу — Свенельд был мёртв. Вильгельм обернулся к де Монфору. Тот с трудом приходил в себя. Тряся головой, он ошалело озирался по сторонам.
«Ну герой, — подумал герцог, — куда же делась твоя спесь? »
Послышался стук копыт, и к месту трагедии подъехали Фитц-Осберн, Тостиг и Сивард.
— Что случилось, монсеньор?! — в один голос вскричали они.
— Ничего, — спокойно ответил с ног до головы залитый кровью Вильгельм. Фитц-Осберн с ужасом перевёл взгляд с герцога на огромную тушу, в то время как Сивард соскочил с коня и подбежал к своему господину.
— С вами всё в порядке, монсеньор? — встревоженно спросил он.
— Конечно! — самодовольно усмехнулся герцог. — Что может со мной случиться? Никому не дано победить Вильгельма Норманнского!
— А что с Монфором и оруженосцем? — спросил Фитц-Осберн, слезая с лошади.
— Один отсиживается в кустах, другой мёртв, — равнодушно процедил герцог.
Де Монфор, встав с колен, с трудом выбрался из кустов на тропинку.
— Что это было, монсеньор? — ошалело спросил он.
— Исчадие ада, — рассмеялся Вильгельм.
— О Боже! — ужаснулся де Монфор, взглянув на лежащего медведя. — В жизни не видал такого здоровенного зверя. Силы Небесные, как вам удалось остаться в живых, монсеньор? Видно, сам Господь направлял вашу руку.
— Конечно, он, кто ж ещё? — проворчал герцог, вперив в де Монфора свои чёрные пронзительные глаза. Барон невольно поёжился и поспешил отвести взгляд. Тем временем Сивард вывел из кустов лошадь де Монфора и, порыскав в чащобе, привёл дрожащего мелкой дрожью жеребца герцога.
— Возвращаемся, — бросил спутникам Вильгельм, трогая коня. Он отъехал на несколько шагов, затем обернулся и приказал:
— Сивард, сними с медведя шкуру... Я пришлю тебе в помощь людей. Привезёшь её и мясо во дворец.
Сивард дождался, пока герцог и прочие сеньоры скрылись из глаз, присел над распростёртым телом оруженосца и грустно произнёс:
— Эх, Свенельд, Свенельд... Не повезло тебе, старина... А наш господин и не вспомнил о тебе... Клянусь Одином, не хотел бы я такой смерти!
* * *
Меж тем Вильгельм в сопровождении сакса и приближённых медленно ехал по тропинке.
— Жалко Свенельда... — вздохнул Фитц-Осберн, — смелый и надёжный был воин.
Герцог косо взглянул на него и сквозь зубы пробурчал:
— Он был плохим воином, коль не сумел защитить своего сюзерена!
Лорд-сенешаль покачал головой, но ничего не сказал. Некоторое время всадники ехали молча. Лес кончился, и впереди замаячили башни дворца. Подъезжая к нему, всадники наткнулись на странную процессию — несколько воинов вели скованных цепью людей. Вильгельм остановил коня и спросил:
— Кого ведёте?
— Бунтовщиков, монсеньор! — ответил начальник конвоя.
— Да здравствует Вильгельм Незаконнорождённый! — крикнул один из пленников, рыжеволосый крепыш в разорванной рубахе.
Герцог смерил наглеца взглядом, не сулившим ничего хорошего. Тронув поводья, он подъехал и холодно спросил:
— Не боишься смерти?
— Все когда-то умрём... — пожал плечами крепыш.
— А если ты умрёшь в мучениях?! — зловеще уточнил Вильгельм.
— На всё Божья воля... — слегка побледнев, ответил рыжий.
— Если скажешь, кто зачинщик, отпущу, — предложил герцог, скривив губы в усмешке.
— Я зачинщик... — улыбнулся бунтарь.
Вильгельм задумчиво приподнял бровь, помолчал мгновение и неожиданно приказал:
— Расковать!
Стражники тотчас выполнили его приказание.
— Ты свободен... — промолвил властелин Нормандии.
Пленник оторопело взглянул на него, растёр занемевшие руки и медленно двинулся к лесу. Вильгельм хмуро смотрел ему в след. Когда рыжеволосый отошёл шагов на десять, герцог перевёл взгляд на стоявшего подле него стражника и едва заметно кивнул. Воин снял висевший за спиной лук, достал стрелу и натянул тетиву. В этот момент пленник, будто почувствовав неладное, обернулся. Заметив лук в руках дружинника, он остановился, повернулся лицом и гордо расправил плечи. Спутники герцога затаили дыхание, ожидая, чем всё это кончится. Заметив их реакцию, Вильгельм усмехнулся, жестом приказал воину опустить лук и тронул коня.
— Как прикажете поступить с остальными? — бросил ему вслед начальник конвоя.
— Ты не знаешь, как поступают с бунтовщиками? — не оборачиваясь, ответил герцог. — Отрубите им руки и ноги... И отпустите на все четыре стороны!
Стражник остолбенел, а Вильгельм, пришпорив коня, поскакал прочь.
* * *
По возвращении во дворец он занялся текущими делами. Планы его были таковы. Через несколько дней он начнёт вызывать к себе баронов по одному, и те, лишившись поддержки Тинга, не смогут противостоять. Кнутом и пряником он склонит на свою сторону большинство сеньоров.
Не подведёт и отец Ланфранк, его посланцы выполнят возложенные на них поручения. Они убедят конклав и Папу Александра II в том, что герцог отстаивает интересы церкви и желает восстановить справедливость. Кроме того, пообещают, что в случае успеха Рим будет ежегодно получать весьма крупные суммы.
В принципе, склонить Папу на свою сторону будет нетрудно, ибо его первый советник — отец Гильдебранд был крайне раздражён чрезмерной самостоятельностью английской церкви, а также тем, что Гарольд короновался без высочайшего благословения. Влиятельнейший европейский сюзерен смиренно просит у Рима поддержки? Великолепно! Наказать зарвавшегося английского монарха, презревшего обет и возложившего корону без папского благословения: святое дело, наглядный пример и предостережение всем христианским государям! Отец Гильдебранд живо откликнется на просьбу герцога и убедит Папу поддержать предприятие и придать ему духовную окраску. Норманны получат благословение и знамя Святого Петра.
Что же касается французского короля, подданным которого номинально являлся герцог норманнский, то заручиться его согласием будет и вовсе не сложно. «Избавиться от столь неспокойного и опасного вассала! Что может быть лучше? — обрадуются французы. — Пусть сложит голову за морем, а мы приберём к рукам осиротевшую Нормандию!»
Осенённый папским благословением, Вильгельм призовёт под свои знамёна рыцарей со всех христианских земель, и они широкой рекой потекут к нему из Фландрии, Бургундии, Бретани и прочих мест. В большинстве своём это будут младшие сыновья феодалов, которым не светит наследство и нечего терять. Рассчитывая на щедрые бенефиции, они с энтузиазмом откликнутся на призыв герцога...
Таким образом, Вильгельм получит определённое преимущество, на его стороне будут стратегическая инициатива и общественное мнение, а под началом — самое современное европейское войско. Правда, англо-датчане, ждавшие норманнов на том берегу Ла-Манша, мало походили на жертвенных агнцев. Дружины, составленные из этих гордых и свободолюбивых людей, вооружённых огромными боевыми топорами, представляли собой грозную силу, да и английский флот в качественном отношении превосходил норманнский. Иными словами, шансы герцога и его разноплеменного воинства были весьма не велики. Однако у Гарольда есть ещё один страшный враг, этим врагом был лучший полководец Европы — норвежский король Харальд Гардрада.
Глава 32
Гардрада
[30]
— А ну нападай! Не ленись! — кричал повелитель Норвегии, расшвыривая противников, которыми были его юный сын Олаф, старый соратник Турд и дружинник Торгир. Олаф стремительно кинулся на отца, но Гардрада ловко увернулся, подставив сыну ногу — тот споткнулся и, по инерции пролетев вперёд, зарылся головой в сугроб.
Тем временем Турд, получив увесистую оплеуху, полетел в другую сторону. Торгир сверкнул мечом, но Гардрада закрылся щитом и в свою очередь ударил по щиту противника. Дружинник не выдержал силы удара и сел на снег.
— Вставайте, бездельники! Нечего прохлаждаться!! — грохотал король-викинг. Однако бездельники не спешили нападать, медленно поднявшись на ноги, они стали окружать и теснить короля в сугроб.
— Ага, хитрые лисы! Клянусь Одином, вы решили загнать старого волка в капкан? — рассмеялся Гардрада.
Он повернул меч плашмя, сделал стремительный выпад и слегка ударил сына — Олаф не удержался на ногах и в очередной раз полетел в снег.
— Ну держись, мой король! — взревел Турд и обрушил на повелителя топор. Гардрада отмахнулся щитом и вполсилы стукнул соратника. Зазвенел шлем, и Турд затих в сугробе, приходя в себя.
— Отдохни, старый товарищ! — прокричал король, не выпуская из поля зрения Торгира. Не успел тот замахнуться, как король ударил его ногой в грудь: дружинник грохнулся навзничь и так и остался лежать, с трудом ловя ртом воздух.
Оглядев поверженных противников, Гардрада опустил меч, зачерпнул ладонью снег и отёр им разгорячённое лицо. Овеянный легендами воин был уже далеко не молод, но сохранил быстроту и мощь, коей славился с давних времён. Высоченный и крутоплечий, он всем своим мощным телом напоминал могучий дуб. Побитые сединой волосы свободно спадали на плечи, а глаза, окружённые сеткой морщин, светились юношеским задором. Противники короля были в шлемах и кольчугах, в то время как сам он бился подобно берсерку — броней ему служила меховая куртка.
— Что, мои храбрецы? Устали? — обратился король к приближённым.
— Да уж загонял ты нас, — крякнул Турд.
— Зато разогнали кровь в жилах, — усмехнулся тот.
— Это уж точно. Что разогнали — то разогнали, — прохрипел Торгир, с трудом поднимаясь.
— Так и быть. Хватит на сегодня. — Гардрада смилостивился. Он отдал меч и щит дружиннику и направился к длинному деревянному строению, служившему жилищем. Король поднялся по ступенькам и двинулся по коридору под пение половиц, стонавших от его тяжести. Он прошёл на половину жены и устало опустился на лавку.
— Опять забавлялся? — улыбнулась Елизавета. — И не стыдно тебе? А? Старый ты разбойник?
— Не шуми, душа моя, — расхохотался Гардрада. Обхватив жену за талию, он прижал её к груди и поцеловал прядку волос, выбивавшуюся из-под чепца.
— Отстань, медведище! — отбивалась Елизавета.
Гардрада отпустил жену и откинулся к стене. Елизавета встала, взяла чистый рушник и отёрла потное лицо мужа.
— Дитя ты моё неуёмное, — вздохнула она. Закончив вытирать, Елизавета присела подле короля, прижалась головой к его могучему плечу и, закрыв глаза, вспомнила тот день, когда впервые увидела Гардраду.
* * *
Давно это было. В тот год в битве при Стикластадире погиб его старший брат — Олаф. Норвежский король слишком рьяно насаждал в своих землях христианство и поплатился за это жизнью. Гардрада же спасся и нашёл приют в Новгороде у князя Ярослава. И не только приют — принц влюбился в одну из дочерей князя — Елизавету. Юный викинг пользовался взаимностью, ибо, несмотря на свой грозный вид, обладал тонкой и поэтичной душой, что было в те времена редкостью.
Однако он не пожелал играть роль бедного родственника и не стал просить милости у князя. Чтоб удостоиться руки княжны, он отправился в Византию, где и стяжал для василевса славу в бесконечных битвах с врагами империи. Командуя варяжской гвардией, он воевал и в Африке, и в Сицилии, и в Палестине, и везде ему сопутствовала удача.
Следует отметить, что и в Византии его жизнь была окутана романтическим флёром — к нему воспылала страстью императрица Зоя. Но сердце героя было занято Елизаветой.
Императрица пыталась удержать его силой, но он сумел бежать, причём, как говорили, не без женской помощи. В конце концов Гардрада вернулся на Русь прославленным и богатым полководцем. Княжна дождалась его. После свадьбы он увёз её на родину, где получил от племянника полкоролевства, а затем распространил свою власть и на всю Норвегию.
* * *
— Что ты притихла, душа моя? — спросил Гардрада.
— Да так, вспомнила былое. — Елизавета вздохнула.
— А не тряхнуть ли мне стариной? — улыбнулся викинг.
— О чём ты? — насторожилась королева.
— Не наведаться ли мне летом в Англию?
— Зачем? — не поняла жена.
— Будто ты не знаешь, что там воцарился сын Годвина!
— И что с того? Бог с ним. Пусть царствует на здоровье.
— Ну уж нет, — нахмурился Гардрада. — Не кто иной, как мой брат Олаф, помогал саксам, когда те воевали с данами. Поэтому старый Годвин намеревался передать корону моему племяннику. Принимал его в Англии с почестями. И обманул, возведя на трон Эдуарда. А теперь сын Годвина завладел короной, которая по праву принадлежит мне!
— И Свену Датскому, — уточнила жена.
— Свен не в счёт. Он не воин. Ему бы управиться со своим королевством!
— А Вильгельм? Ты забыл, что писала моя сестра Анна?
— Вильгельм храбр и самонадеян, — кивнул король, — но со мной ему не совладать. Я ему не Генрих. А мои викинги — не чета изнеженным франкам!
— Нужно ли тебе всё это, Харальд? — озабоченно спросила Елизавета. — Ты уже повоевал на своём веку. Не хватит ли? Неужто тебе мало твоего королевства?
— Ты рассуждаешь как женщина! — проворчал Гардрада. — С какой стати я должен уступать Англию этим наглецам?
— И когда ты хочешь уйти в поход? — упавшим голосом сказала королева.
— Спешить я не буду, ибо Гарольд не должен заподозрить неладное. Дам Вильгельму подготовиться к вторжению и лишь тогда соберу Тинг. Когда же герцог высадится на юге и втянется в войну, я для начала захвачу север.
— Но ведь, насколько мне ведомо, у англичан на севере немалые силы, — возразила Елизавета.
— Ерунда, — отмахнулся Гардрада. — Северные графы — сопливые мальчишки. Я одним махом разделаюсь с ними!
— Всё у тебя легко и просто, — вздохнула расстроенная супруга.
Харальд обнял её и ласково произнёс:
— Не печалься, душа моя. Я бился в десятках сражений и не проиграл ни одного. Так что, клянусь Одином, всё кончится хорошо!
— А Олаф? — встревожилась Елизавета.
— Отправится со мной, — кивнул король. — Он мужчина, пусть привыкает к ратному делу.
— Тогда и я поплыву с вами! Одних не отпущу!
— Куда ж я без своей славной жёнушки. — Гардрада улыбнулся и, поцеловав Елизавету, покинул её покой.
Он вышел на воздух, прошёл к краю обрыва и взглянул вниз. Там у береговой черты замерли в ожидании его верные боевые товарищи — «морские кони». Стемнело, полная луна взошла над фиордом, посеребрив утёсы и мачты кораблей. Время от времени её заслоняли тяжёлые тучи, двигавшиеся в сторону Англии. Гардрада с улыбкой взглянул на них и громко произнёс:
— Берегись, сын Годвина! Ворон Одина уже распростёр свои крылья над твоими землями. Вслед за ним приду я! И тогда ты узнаешь, на что способны викинги!