"Эти ссылки на холокост, — замечает известный израильский автор Боас Эврон, — представляют собой не что иное, как "официальное пропагандистское вдалбливание, непрерывное повторение определенных ключевых слов и создание ложного взгляда на мир. Фактически все это направлено не на то, чтобы понять прошлое, а на то, чтобы манипулировать настоящим". Холокост сам по себе не является частью какой-то конкретной политической программы, ссылками на него можно мотивировать как критику, так и поддержку политики Израиля. Путем идеологического искажения можно, говоря словами Эврона, "использовать воспоминания об уничтожении евреев нацистами как мощное оружие в руках израильского руководства и евреев в других странах'. Из массового уничтожения евреев нацистами сделали ХОЛОКОСТ.

Две центральные догмы образуют фундамент конструкции, именуемой холокостом: 1) ХОЛОКОСТ представляет собой абсолютно уникальное историческое событие, 2) ХОЛОКОСТ — кульминация иррациональной, вечной ненависти неевреев к евреям. Накануне июньской войны 1967 г. эти две догмы вообще не играли роли в публичных диспутах и, хотя они стали основными элементами литературы о ХОЛО-КОСТЕ, они вообще не фигурировали в первых научных работах о массовом уничтожении евреев нацистами. С другой стороны, эти две догмы опираются на важные черты еврейства и сионизма.

После второй мировой войны нацистский геноцид рассматривался сначала не как событие, имевшее отношение исключительно к евреям, и не как исторически уникальное событие. Именно еврейские организации Америки приложили максимум усилий к тому, чтобы изобразить его всеобщим бедствием. Однако после июньской войны нацистское "окончательное решение" было введено в совсем иные рамки. "Первое и важнейшее притязание, которое стало следствием войны 1967 г. и отличительным признаком американского еврейства, — вспоминает Якоб Нейснер, — заключалось в том, что холокост уникален и не имеет параллелей в человеческой истории". В своей разъяснительной статье историк Дэвид Стеннард издевается над "маленькой индустрией хо-локоста, которая со всей энергией и со всем пылом теологических фанатиков отстаивает уникальность еврейского опыта". Но догма об уникальности вообще не имеет смысла.

Если говорить абстракциями, любое историческое событие уникально, так как происходит в определенном времени и пространстве. И каждый исторический процесс имеет как свои отличительные черты, так и общие с другими процессами. Необычным в ХОЛОКОСТЕ является то, что уникальность считается абсолютной. Какое еще историческое событие можно с этой точки зрения назвать уникальным? За ХОЛОКОСТОМ оставляются только его отличительные черты, чтобы отнести это событие к совершенно особой категории. При этом никто никогда не объясняет, почему многие общие черты считаются не имеющими значения.

Все авторы книг о холокосте согласны в том, что ХОЛОКОСТ уникален, но лишь немногие из них, если вообще есть такие, согласны в том, почему он уникален. Каждый раз, когда опровергается какой-нибудь один аргумент в пользу уникальности холокоста, вместо него придумывают новый. Жан-Мишель Шомон замечает по поводу этих разнообразных, противоречащих один другому и опровергающих один другой аргументов: "Уровень знания не повышается. Чтобы сделать лучше, чем в случае с предыдущим аргументом, каждый раз начинают с нуля". Иначе говоря, в конструкции ХОЛОКОСТА его уникальность рассматривается как данность, доказывать которую можно, а опровергать нельзя — это равнозначно отрицанию холокоста. Проблема, возможно, заключается в предпосылках, а не в доказательствах. Даже если бы холокост был уникальным, какое значение имело бы это отличие? Как изменилось бы наше сознание, если бы массовое уничтожение евреев нацистами было не первой, а четвертой или пятой в ряду аналогичных катастроф?

Последним в лотерею уникальности холокоста решил сыграть Стивен Кац, автор книги "Холокост в историческом контексте". В первом томе своего исследования (всего запланировано три тома) Кац ссылается на почти 500 наименований, он прочесывает всю историю человечества, чтобы доказать, что "холокост представляет собой уникальное явление, потому что никогда раньше ни одно государство не организовывало с сознательным намерением и систематическим образом физическое уничтожение всех мужчин, женщин и детей одного определенного народа". Свой тезис Кац поясняет так: "Свойством С обладает исключительно событие Ф. События Д и Ф могут иметь общие свойства А, В, Д… X, но не С. Главное зависит от того, что С является свойством только Ф… П без С — это не Ф… Никакие исключения из этого правила не допустимы по определению. Д, имеющее с Ф общие свойства А, В, Д… X, может быть в тех или иных отношениях сходным с Ф, но, поскольку наше определение касается уникальности, отдельные или все события Д, не имеющие свойства С, никогда не могут быть Ф. В своей совокупности Ф, разумеется, больше С, но без С оно никогда не может быть Ф". В переводе на человеческий язык это означает, что историческое событие, обладающее уникальным признаком, является уникальным историческим событием. Во избежание путаницы Кац поясняет далее, что употребляет термин «феноменологический» не в смысле Гуссерля, не в смысле Шутца, не в смысле Шелера, не в смысле Хайдеггера и не в смысле Мерло-Понти. В итоге построение Каца оказывается феноменальной бессмыслицей. Даже если бы главный тезис Каца был подкреплен отправными посылками (а это не так), этим было бы доказано лишь то, что ХОЛОКОСТ обладает одним уникальным признаком. Правда, было бы удивительно, если бы дело обстояло иначе. Шомон приходит к выводу, что исследование Каца — это «идеология», напялившая на себя «научные» одеяния.

Лишь один кошачий прыжок (автор обыгрывает фамилию «Кац», что значит «кошка». — Прим. пер.) отделяет утверждение, будто холокост уникален, от утверждения, будто холокост невозможно рационально объяснить. Если нет сравнимых с холокостом исторических событий, то он вообще возвышается над историей. Итак, холокост уникален, потому что он необъясним, и необъясним, потому что он уникален.

Новик назвал эту мистификацию "канонизацией холокоста", а Эли Визель — самый опытный специалист в этой области. Для Визеля, как правильно замечает Новик, ХОЛОКОСТ — это воистину «мистериальная» религия. Визель подчеркивает, что ХОЛОКОСТ "ведет во тьму", "отвергает все ответы", "находится вне истории, по другую ее сторону", "не поддается ни познанию, ни описанию", "не может быть объяснен или представлен в образах"; ХОЛОКОСТ — это "разрушение истории", он знаменует собой "изменение в космическом масштабе". Только выживший священнослужитель (читай: только Визель) способен проникнуть в его мистерию. А поскольку эту мистерию, как признает сам Визель, "невозможно передать", "мы не можем об этом говорить". Следовательно, Визель сообщает в своих речах, за которые он получает стандартный гонорар 25000 долларов (плюс лимузин с шофером), что «тайна» Освенцима — это "истина, заключенная в молчании".

С этой точки зрения рациональное понимание холокоста приводит к его отрицанию, так как рациональный подход отрицает уникальность и мистерию холокоста. А тот, кто сравнивает этот ХОЛОКОСТ со страданиями других, совершает, по Визелю, "абсолютную измену по отношению к еврейской истории". Несколько лет назад была напечатана пародия на один нью-йоркский бульварный журнал с сенсационным заголовком: "Майкл Джексон и еще 60 миллионов человек погибли в ядерном холокосте". В письмах читателей сразу же появился разъяренный протест Визеля:

"Как посмел кто-то назвать происшедшее вчера холокостом! Был только один холокост!" Доказывая, что пародии встречаются и в реальной жизни, Визель в новом томе своих воспоминаний осуждает Шимона Переса за то, что он сказал о "двух холокостах нашего века: Освенциме и Хиросиме. Он не должен был этого делать", но если холокост ни с чем не сравним и непостижимо уникален, как может он тогда иметь всеобщее значение?

Споры об уникальности холокоста бесплодны. Утверждения, будто холокост уникален, приобрели со временем форму "интеллектуального терроризма' (Шомон). Каждый, кто использует обычные сравнительные методы научных исследований, должен предварительно сделать 1001 оговорку, чтобы на него не обрушились обвинения, будто он изображает холокост как «тривиальное» событие,

Тезис об уникальности холокоста включает в себя и понимание его как единственного в своем роде зла. Страдания других, сколь бы ужасны они ни были, с этим нечего и сравнивать. Проповедники уникальности холокоста отвергают подобные умозаключения, но их возражения звучат неискренне.

Утверждения, будто холокост уникален, интеллектуально бесплодны и морально недостойны, но их продолжают повторять. Возникает вопрос: почему? Во-первых, уникальными страданиями обосновывают уникальные притязания. Ни с чем не сравнимое зло холокоста не только отделяет евреев от других, но, как пишет Якоб Нойснер, позволяет евреям "предъявлять претензии к этим другим". Эдуард Александер видит в уникальности холокоста "моральный капитал", и "евреи должны заявить притязания на владение этим ценным имуществом".

Уникальность холокоста, эти "претензии к другим", это "ценное имущество" служат прекрасным алиби для Израиля. "Поскольку страдания евреев столь уникальны, — подчеркивает историк Питер Болдуин, — это увеличивает моральные и эмоциональные притязания, которые Израиль может предъявить к другим странам". Так, по Натану Глезеру, холокост, поскольку он указывает на уникальность евреев, дает евреям "право рассматривать себя как особо угрожаемую категорию и предпринимать все возможные меры, необходимые для их выживания". Типичный пример: каждое сообщение о решении Израиля создать ядерное оружие вызывает, как заклинание, призрак холокоста, как будто Израиль и без того не находится на пути превращения в ядерную державу.

Здесь играет роль еще один фактор. Утверждение уникальности холокоста — это также утверждение еврейской уникальности. Не страдания евреев делают холокост столь уникальным, а тот факт, что страдали именно евреи. Или:

холокост — нечто особенное, потому что евреи представляют собой нечто особенное. Исмар Шорш, канцлер Еврейского теологического семинара, резко критикует притязания на уникальность холокоста как "безвкусный, секуляризованный вариант теории богоизбранности". Столь же яро, как и уникальность холокоста, Эли Визель защищает тезис об уникальности евреев. "В нас все иное". Евреи онтологически необыкновенны. ХОЛОКОСТ — это кульминация тысячелетней ненависти неевреев, свидетельство не только ни с чем не сравнимых страданий евреев, но также их уникальности.

Во время и после второй мировой войны, пишет Новик, "вряд ли кто-нибудь в правительстве США и вне его понимал слова "одиночество евреев". После июня 1967 г. произошел поворот. "Молчание мира", "равнодушие мира", "заброшенность евреев" — эти темы стали главными в дискуссиях о холокосте.

С усвоением сионистского кредо "окончательное решение" Гитлера в конструкции холокоста стало кульминацией тысячелетней ненависти неевреев к евреям. Евреи погибали, потому что все неевреи, будь то преступники или их пассивные сообщники, желали их смерти. Как утверждает Визель, "свободный и цивилизованный мир выдал евреев их палачам. С одной стороны были исполнители, убийцы, а с другой — те, которые молчали". Но нет ни одного исторического доказательства наличия у всех неевреев побуждений к убийству евреев. Упорные попытки Даниэля Гольдхагена доказать разновидность такого утверждения в его книге "Добровольные помощники Гитлера" выглядят комично. Но их цель — достижение политических выгод. Можно, кстати, констатировать, что теория "вечного антисемитизма" облегчает жизнь антисемитам. Арендт поясняет в книге "Элементы и истоки тотальной власти": "То, что антисемитская история профессионально пользуется этой теорией, не требует объяснений; она предоставляет лучшее алиби любым зверствам. Если верно, что человечество всегда стремилось уничтожить евреев, то убийство евреев — это нормальная человеческая деятельность, а ненависть к евреям — реакция, которую даже не надо оправдывать. Самое удивительное и приводящее в смущение в гипотезе о вечном антисемитизме заключается в том, что ее разделяют большинство объективных и почти все еврейские историки".

Догма холокоста о вечной ненависти неевреев к евреям используется как для оправдания необходимости еврейского государства, так и для объяснения враждебного отношения к Израилю. Еврейское государство — единственная защита от неизбежной в будущем новой вспышки убийственного антисемитизма, который кроется за каждым нападением на еврейское государство и за каждым оборонительным маневром против него. Писательница Синтия Озик так объясняет критику Израиля: "Мир хочет уничтожить евреев… Он всегда хотел уничтожить евреев". Если весь мир и в самом деле хочет уничтожить евреев, то поистине чудо, что они еще живы и даже не голодают, в отличие от большинства человечества.

Эта догма служит Израилю индульгенцией. Если неевреи постоянно стремятся уничтожить евреев, то евреи имеют неограниченное право защищаться любыми средствами, включая агрессию и пытки, все это с их стороны — законная самооборона. Боас Эврон осуждает теорию о вечной ненависти неевреев и замечает по этому поводу, что в результате "в превентивном порядке развивается паранойя… Этот менталитет заранее прощает любое бесчеловечное обращение с неевреями, так как, согласно господствующей мифологии, "при уничтожении евреев все народы сотрудничали с нацистами", поэтому евреям по отношению к другим народам все дозволено".

Антисемитизм неевреев не только неустраним из конструкции ХОЛОКОСТА, он к тому же иррационален. Гольдхаген далеко выходит за рамки даже сионистского (не говоря уже о нормальном научном) анализа, когда он высказывает мнение, будто антисемитизм "не имеет ничего общего с реальными евреями", "не является ответом на действия евреев, подвергнутые объективной оценке", "не имеет ничего общего с действиями евреев и знанием их реальных характерных свойств". Представления неевреев о евреях — патологические и фантастические. "Движимый иррациональными аргументами, антисемит ненавидит еврея, — пишет Визель, — только за то, что тот существует". "Все, что евреи делают или не делают, не только не имеет ничего общего с антисемитизмом, — критически замечает социолог Джон Мюррей Каддихи, — но даже любая попытка объяснить антисемитизм качествами самих евреев квалифицируется как пример антисемитизма".

Речь, конечно, не идет об оправдании антисемитизма или о том, что евреи сами виноваты в преступлениях, совершаемых против них, а лишь о том, что антисемитизм развивается в определенном историческом контексте, когда сталкиваются разные интересы. "Одаренное, хорошо организованное и к тому же преуспевающее меньшинство может вызывать конфликты, порожденные объективной напряженностью между группами, — поясняет Исмар Шорш, — хотя эти конфликты часто укладываются в рамки антисемитских стереотипов".

Иррациональная суть антисемитизма неевреев выводится из иррациональной сути ХОЛОКОСТА. Гитлеровское "окончательное решение" лишается какой бы то ни было рациональности — это было "зло ради зла", «бесцельное» массовое убийство, кульминация антисемитизма неевреев, поэтому суть этого антисемитизма не может быть объяснена рационально. Эти тезисы, как в совокупности, так и по отдельности, не выдерживают даже поверхностной критики. Однако эти аргументы приносят большие политические выгоды.

Поскольку догма холокоста совершенно замалчивает роль самих евреев, она обеспечивает Израилю и американским евреям иммунитет против законной критики. Враждебность арабов и афро-американцев — это "в принципе, отнюдь не реакция на какую-либо объективную оценку действий евреев" (Гольдхаген). Послушаем, что говорит о преследованиях евреев Визель: "Тысячелетиями мы постоянно находились под угрозой. А почему? Без какой-либо причины". А вот как он же объясняет враждебность арабов к Израилю: "За то, что мы есть и что защищает наша родина, Израиль, — за глубину нашей внутренней жизни, за нашу самую сокровенную мечту, если наши враги попытаются нас уничтожить, они сделают это, попытавшись уничтожить Израиль". Или враждебность негров к американским евреям: "Эти люди, которых мы вдохновили на борьбу, вместо благодарности нападают на нас. Мы находимся в очень опасном положении. Опять все видят в нас козла отпущения… Мы помогли неграм; мы всегда им помогали. Негры меня огорчают. Они должны были кое-чему у нас научиться, а именно благодарности. Ни один народ в мире не умеет быть таким благодарным, как мы, наша благодарность вечна".

Догма холокоста о вечной ненависти неевреев к евреям подкрепляет и дополнительную догму об уникальности холокоста. Если холокост был кульминацией этой ненависти, отсюда следует, что преследования неевреев в эпоху холокоста были лишь побочным явлением, а преследования неевреев на протяжении всей истории — только эпизодами. С этой точки зрения страдания евреев в эпоху холокоста уникальны.

Наконец, страдания евреев уникальны еще и потому, что уникальны сами евреи. ХОЛОКОСТ ни с чем нельзя сравнивать, потому что он иррационален. В конечном счете, стимулом к нему была в высшей степени иррациональная, общечеловеческая страсть. Нееврейский мир ненавидит евреев, потому что завидует им. Как пишут Натан и Рут-Анн Перлмуттер, антисемитизм порождается "завистью и злобой, потому что евреи вытесняют христиан с рынка… множество не очень талантливых неевреев злится на немногочисленных, но более талантливых евреев". Таким образом, ХОЛОКОСТ подтверждает, хотя и негативно, богоизбранность евреев. Так как евреи лучше или удачливей, они навлекают на себя гнев неевреев, и те их убивают.

В кратком примечании Новик высказывает свои предположения, как могла бы выглядеть дискуссия о холокосте в Америке, если бы Эли Визель не был главным толкователем этой темы. Ответить на этот вопрос нетрудно. До июня 1967 г. версия Бруно Беттельгейма, бывшего узника концлагерей, о всеобщности этого бедствия находила живой отклик среди американских евреев, а после июньской войны Беттельгейма отодвинули на задний план, а на авансцену вышел Визель. Его сделали таким знаменитым, потому что это было идеологически выгодно. Уникальность страданий евреев / уникальность евреев, вечно виновные неевреи / вечно невинные евреи, безоговорочная защита Израиля / безоговорочная защита еврейских интересов: Эли Визель — это и есть ХОЛОКОСТ.

Значительная часть литературы о гитлеровском "окончательном решении", поскольку в ней проповедуются главные догмы холокоста, не имеет никакой научной ценности. В области исследований холокоста мы в действительности встречаем большое количество бессмыслицы и явных надувательств. Особенно удручающе выглядит культурное окружение, которое подпитывает эту литературу о холокосте.

Первым большим мошенничеством, связанным с холокостом, была книга "Разукрашенная птица" польского эмигранта Ежи Косинского. Как поясняет сам Косинский, он писал эту книгу на английском языке, чтобы "иметь возможность писать бесстрастно, без эмоциональных ассоциаций, которые всегда вызывает родной язык". В действительности, все части, возможно написанные им самим (до сих пор неясно, им ли), написаны на польском языке. Эта книга выдается за автобиографический рассказ Косинского о скитаниях одинокого ребенка по польским деревням во время второй мировой войны. На самом деле Косинский всю войну жил у своих родителей. Лейтмотив книги — сексуальный садизм, которому предается польское крестьянство. Читатели, которые познакомились с этой книгой до ее публикации, шутили, что ее следует отнести к разряду "жесткого порно" и она представляет собой "плод ума, помешанного на садомазохизме". Почти все рассказанные им эпизоды Косинский высосал из пальца. Польских крестьян, среди которых он жил, он изображает ярыми антисемитами. "Бей евреев! Бей ублюдков!" — орут они в его книге. На самом же деле семью Косинских приютили польские крестьяне, хотя они знали, что это еврейская семья и, если дело откроется, их ждут ужасные последствия.

В журнале "Нью-Йорк Тайме бук ревью" Эли Визель восхвалял эту книгу как "одно из лучших" обвинений нацизма, "написанное с глубокой откровенностью и сентиментальностью". Синтия Озик хвасталась, что она сразу же догадалась, что Косинский — это еврей, переживший холокост. Даже когда Косинский позже был разоблачен как литературный мошенник, Визель продолжал осыпать похвалами его "замечательное произведение".

Книга Косинского стала одним из основных текстов ХО-ЛОКОСТА. Она была бестселлером, получила премии, ее перевели на многие языки и преподавали в высших школах и колледжах. Косинский разъезжал с лекциями и называл себя "Эли Визелем по дешевке" (те, кто не мог рассчитывать на гонорары Визеля — «молчание» стоит недешево, — обращались к нему). Даже когда его наконец разоблачили, "Нью-Йорк Тайме" продолжала защищать его, утверждая, будто Косинский пал жертвой коммунистического заговора.

Другой пример мошенничества — «Обломки» Биньямина Вилькомирского, беззастенчивый плагиат с халтурной книги Косинского. Как и Косинский, Вилькомирский изображает себя одиноким ребенком, к тому же немым, выросшим в сиротском приюте и лишь позже узнающим, что он еврей. Как и книга Косинского, «Обломки» — бесхитростный рассказ наивного ребенка, мысли которого заняты лишь самым необходимым, поэтому описание времени и места может быть расплывчатым. Как и в книге Косинского, каждая глава «Обломков» заканчивается оргией насилия. Косинский характеризует свою книгу как "медленное оттаивание души",

Вилькомирский свою — как "вновь обретенные воспоминания".

"Обломки", выдуманные от начала и до конца, стали тем не менее архетипом воспоминаний о ХОЛОКОСТЕ. Они начинаются с описания концлагеря, где каждый надзиратель — безумное, садистское чудовище, которое с наслаждением разбивает черепа новорожденных еврейских младенцев. Но классические воспоминания о нацистских концлагерях совпадают с тем, что говорит бывшая узница Освенцима д-р Элла Лингенс-Рейнер: "Садистов было немного, не более 5-10 %". Но в литературе о ХОЛОКОСТЕ, наоборот, подчеркивается садизм всех немцев. Этим преследуются две цели: "документально подтверждается" уникальная иррациональность ХОЛОКОСТа и фанатичный антисемитизм злодеев.

"Обломки" занимают особое место, так как в этой книге меньше говорится о жизни в эпоху холокоста, чем о последующем периоде. Маленькому Биньямину, которого усыновила швейцарская семья, пришлось пережить новые мучения. Он попал в мир, в котором отрицают холокост. "Теперь ты должен это забыть, забыть, как страшный сон, — говорит ему мать. — Это был только страшный сон. Ты должен все забыть". "В этой стране, — возмущается он, — все постоянно говорят о том, что я должен забыть, что этого никогда не было, а только приснилось мне. Но ведь они знали обо всем этом!"

Даже в школе "мальчики показывают на меня пальцами, грозят кулаками и кричат: "Ты все выдумал! Этого не было. Лжец! Сумасшедший идиот!" (Заметим от себя: разве эти мальчики не были правы?) Все дети неевреев объединялись против бедного Биньямина, били его, распевали антисемитские песенки, а взрослые добавляли ему мучений, говоря:

"Ты все это выдумал".

Биньямин переживает феномен холокоста под влиянием горького отчаяния. "Лагерь все еще здесь, он только спрятан и хорошо замаскирован. Люди сняли униформу и одели красивую одежду, чтобы их не узнали. Скажи им только тихо, что это может быть, что ты еврей, и ты увидишь: это все те же люди. И я уверен, они могут убивать и без униформы". «Обломки» — это нечто большее, чем преклонение перед догмой холокоста, это ее последнее доказательство: даже в нейтральной Швейцарии все неевреи хотят убивать евреев.

"Обломки" стали классикой литературы о холокосте. Эту книгу перевели на десяток языков, она получила еврейскую национальную книжную премию, премию журнала "Джуиш Квортерли" и премию памяти Шоа. Как звезда документации, главный оратор на конференциях и семинарах по холокосту и собиратель пожертвований на музей памяти холокоста в США Вилькомирский быстро стал вывеской ХОЛОКОСТА.

Даниэль Гольдхаген, который восхваляет «Обломки» как "маленький шедевр", стал главным защитником Вилькомирского в академических кругах. Наоборот, известные историки, такие как Рауль Хильберг, давно уже говорили, что «Обломки» — это лживая книга. Когда обман был раскрыт, Хильберг задал правильные вопросы: "Как могла эта книга выйти в нескольких издательствах как книга воспоминаний? Как могли посылать приглашения этому г-ну Вилькомирско-му музей памяти холокоста в США и уважаемые университеты? Почему не контролируется качество материалов о холокосте до их публикации?"

Вилькомирский, наполовину фантазер, наполовину шарлатан, жил, как выяснилось, всю войну в Швейцарии. К тому же он вообще не еврей. Тем не менее индустрия холокоста продолжает кричать:

Артур Самуэльсон (издатель): «Обломки» — хорошая книга. Неверно только считать ее документальной. Я бы скорее отнес ее к категории беллетристики. Пускай описанное в ней неправда — тем лучше для автора".

Кэрол Браун Джейнуэй (издательница и переводчица):

"Пусть выдвинутые обвинения верны, но спор идет не о поддающихся проверке эмпирических фактах, а о реалиях духовной жизни, душу же контролировать невозможно".

И это еще не все. Израиль Гутман — один из руководителей мемориала Яд Вашем, читает лекции в Еврейском университете. Кроме того, он сам был узником Освенцима.

По Гутману, "не так уж важно", выдумка «Осколки» или нет. "Вилькомирский описал историю, которую он глубоко прочувствовал, это несомненно… Он не обманщик. Он глубоко пережил эту историю в своей душе. Его боль подлинная". Поэтому неважно, провел ли он войну в концлагере или в швейцарском шале; Вилькомирский не обманщик, если "его боль подлинная". Так аргументирует бывший узник Освенцима, который стал экспертом по холокосту. Другие за такие аргументы заслуживают презрения, Гутмана можно только пожалеть.

Журнал «Нью-Йоркер» озаглавил свою статью об открытии этого обмана "Кража холокоста". Вчера еще Вилькомирского восхваляли за его истории о злых неевреях, сегодня его самого клеймят как еще одного плохого нееврея. Всегда виноваты неевреи. Да, Вилькомирский выдумал свое прошлое. Но истина заключается в том, что индустрия холокоста, основанная на присвоении обманным путем истории в идеологических целях, готова была прославлять выдумки Вилькомирского. Это был еще один "переживший холокост", который ждал того, чтобы его открыли.

В октябре 1999 г. немецкое издательство, которое выпустило книгу Вилькомирского, публично заявило после того, как оно изъяло «Осколки» из книжных магазинов, что ее автор — не бывший еврейский сирота, а родившийся в Швейцарии Бруно Дессеккер. Узнав, что игра проиграна, Вилькомирский продолжал упрямо настаивать: "Я Биньямин Вилькомирский!" Только месяц спустя изъяло «Осколки» из своей программы американское издательство Шоккен.

Теперь о второсортной литературе о холокосте. Отличительным признаком этой литературы является то место, которое отводится в ней "арабской связи". Хотя муфтий Иерусалимский, как пишет Новик, "не играл заметной роли при холокосте", 4-томная "Энциклопедия холокоста" (издатель — Израиль Гутман)» приписывает ему главную роль. И в мемориале Яд Вашем имя муфтия стоит в верхней части списка организаторов холокоста. "Посетителя наводят на мысль, — пишет Том Сегев, — что между уничтожением евреев немцами и арабской враждебностью к Израилю есть общие черты". Во время богослужения в память жертв Освенцима, в котором приняли участие священнослужители всех конфессий, Визель отметил только присутствие мусульманского кади: "Забыли Хаджи Амина эль-Хуссейни, муфтия Иерусалимского, друга Гиммлера"? Кстати, если этот муфтий играл столь важную роль в "окончательном решении", позволительно спросить, почему Израиль не привлек его, как Эйхмана, к суду? Ведь после войны он жил совершенно открыто совсем рядом, в Ливане.

Особенно после злосчастного вторжения Израиля в Ливан в 1982 г., когда израильские пропагандистские утверждения были подвергнуты уничтожающей критике "новыми историками", апологеты Израиля отчаянно старались очернить арабов как нацистов. Известный историк Бернард Льюис посвятил нацистской идеологии в арабских странах целую главу своей краткой истории антисемитизма и целых три страницы своей краткой истории Среднего Востока за последние 2000 лет. На либеральном фланге ХОЛОКОСТА Майкл Бирнбаум из вашингтонского музея памяти холоко-ста великодушно признал, что "камни, которые бросают молодые палестинцы, возмущенные присутствием Израиля, — это не то же самое, что налеты нацистов на безоружных гражданских евреев".

Последним большим холокост-шоу стала книга Даниэля Дж. Гольдхагена "Добровольные помощники Гитлера". В течение нескольких недель после ее выхода каждая большая газета напечатала одну или несколько рецензий на нее. "Нью-Йорк Тайме" опубликовала ряд статей, в которых книга Гольдхагена восхвалялась как "одно из немногих новых сочинений, заслуживающих того, чтобы называться вехами" (Ричард Бернштейн). Было продано полмиллиона экземпляров этой книги, намечен ее перевод на 13 языков. Журнал «Тайм» писал о ней как о книге, о которой больше всего спорят, и второй по значению специальной книге года.

Эли Визель, ссылаясь на "замечательные исследования" и "полноту доказательств, опирающихся на огромное число документов и фактов", назвал книгу Гольдхагена "великолепным вкладом в понимание холокоста". Израиль Гутман похвалил ее, потому что она "снова однозначно поднимает центральные вопросы, которые игнорирует большая часть научных исследований холокоста". Гольдхаген получил кафедру холокоста в Гарвардском университете, стал выступать в СМИ в одной упряжке с Визелем и быстро превратился в непременного участника туристических поездок с лекциями о холокосте.

Центральный тезис книги Гольдхагена — одна из обычных догм холокоста: побуждаемый патологической ненавистью немецкий народ воспользовался предоставленной Гитлером возможностью убивать евреев. Даже ведущий специалист по холокосту Иегуда Бауэр, который преподает в Еврейском университете и является одним из руководителей мемориала Яд Вашем, временно согласился с этой догмой. Еще несколько лет назад Бауэр писал о духовном настрое нацистских преступников: "Евреев убивали люди, которые большей частью не испытывали к ним настоящей ненависти… Немцам не нужно было ненавидеть евреев, чтобы их убивать". Однако в недавно появившейся рецензии на книгу Гольдхагена Бауэр утверждает совершенно противоположное: "Самые радикальные проявления кровожадных настроений господствовали с 30-х годов… Когда началась вторая мировая война, большинство немцев до такой степени отождествило себя с режимом и его антисемитской политикой, что вербовка убийц не была проблемой". Когда его спросили об этом расхождении, Бауэр возразил: "Я не вижу никакого противоречия между этими двумя высказываниями".

Хотя книга "Добровольные помощники Гитлера" снабжена таким же аппаратом, как научные исследования, это лишь компендиум садистских насилий. Неудивительно, что Гольдхаген столь яро выступал в защиту Вилькомирского: "Добровольные помощники Гитлера" — это те же «Осколки», только с научными ссылками. Книга Гольдхагена изобилует грубыми ошибками при толковании источников и внутренними противоречиями и лишена какой бы то ни было научной ценности. В книге "Нация на испытательном стенде" Рут-Беттина Бирн и я документально доказали, какой халтурщик Гольдхаген.

Последующий конфликт поучительным образом показывает, как функционирует индустрия холокоста.

Бирн, авторитетная во всем мире специалистка по архивам, к которой Гольдхаген обращался за советами, опубликовала свои критические замечания сначала в кембриджском "Хисторикл Ревыо". Гольдхаген потребовал от этого журнала, чтобы он дал подробное опровержение, и обратился к ведущей лондонской адвокатской конторе, чтобы она обвинила Бирн и издательство Кембридж Юниверсити Пресс во "множестве клеветнических утверждений". Адвокаты Гольдхагена требовали извинений, отречения от критики и заверений Бирн, что эта критика больше не повторится, и угрожали, что "если это письмо будет предано гласности, это приведет к увеличению нанесенного ущерба".

Вскоре после этого я опубликовал столь же критические замечания в "Нью Лефт Ревью", и издательство Метрополи-тэн, принадлежащее Генри Холту, изъявило готовность напечатать обе статьи вместе в виде книжки. Тогда журнал «Форвард» предостерег в своей передовой статье издательство Метрополитэн, что не надо выпускать книгу Нормана Финкелыптейна, известного идеологического противника государства Израиль. Журнал «Форвертс» — важнейшая инстанция, которая следит в США за соблюдением политкорректности в вопросах, касающихся холокоста.

Ссылаясь на то, что "вопиющая предвзятость Финкельштайна и его наглые выпады определяются его неизменной антисионистской позицией", глава АДЛ Абрахам Фоксман потребовал от Холта отказаться от публикации нашей книги:

"Дело не в том, правильны или ложны тезисы Гольдхагена, а в том, что такое "законная критика" и как далеко она может зайти". Сара Берштель, совладелица издательства Метрополитэн, возразила: "Дело именно в том, правильны или ложны тезисы Гольдхагена".

Леон Визельтир, литературный редактор произраильского журнала "Нью Рипаблик", обратился лично к Майклу Науману, руководителю издательства Холта. "Вы-таки не знаете, кто такой Финкельштейн. Это отрава, это отвратительный еврей, полный ненависти к своему народу. Поднимите любой камень, и вы найдете под ним какое-нибудь похожее на него мерзкое насекомое". Элан Штейнберг, коммерческий директор Всемирного еврейского конгресса, назвал решение Холта «позорным» и добавил: "Если они хотят быть мусорщиками, то они должны носить униформу соответствующих городских служб".

"Никогда раньше, — вспоминал впоследствии Науман, — я не сталкивался с подобными попытками заинтересованных кругов очернить в глазах всех предстоящую публикацию". Известный израильский историк и журналист Том Сегев отметил в журнале «Гаарец», что эта кампания граничила с "культурным терроризмом".

Бирн, как ведущий эксперт по истории военных преступлений и преступлений против человечности при канадском министерстве юстиции, следующей подверглась нападкам со стороны еврейских организаций в Канаде. "Мерзостью для большинства евреев на этом континенте" обозвал г-жу Бирн Канадский еврейский конгресс (КЕК) и заклеймил ее за соавторство этой книги. КЕК оказал давление на ее работодателей и подал жалобу в министерство юстиции. По этой жалобе против нее было проведено официальное следствие. КЕК даже причислил Бирн к "расе преступников", потому что она родилась в Германии.

И после выхода книги личные нападки не прекратились. Гольдхаген утверждал, что Бирн, которая посвятила свою жизнь преследованию нацистских военных преступников, — антисемитка, а я будто бы считаю, что жертвы нацистов, включая мою собственную семью, заслужили свою смерть. Коллеги Гольдхагена из Гарвардского центра европейских исследований Стенли Гофман и Чарльз Майер публично поддержали его.

"Нью Рипаблик" отверг упреки в установлении цензуры, назвал их «уткой» и возразил, что "есть разница между цензурой и соблюдением стандартов". Книгу "Нация на испытательном стенде" поддержали ведущие историки холоко-ста, такие как Рауль Хильберг, Кристофер Браунинг и Ян Кершоу, а книгу Гольдхагена эти ученые отвергли; Хильберг назвал ее "не имеющей ценности". Где же "стандарты"?

Проследим в заключение связи: Визель и Гутман поддерживают Гольдхагена, Визель поддерживает Косинского, Гутман и Гольдхаген поддерживают Вилькомирского. Все игроки связаны между собой: такова литература ХОЛОКОСТА.

Несмотря на весь поднятый вокруг этого шум, нет никаких доказательств того, что отрицатели холокоста имеют в США большее влияние, чем, скажем, общество в поддержку гипотезы о том, что Земля плоская. Если учесть, сколько вздора выбрасывает ежедневно на рынок индустрия холокоста, надо скорее удивляться, что скептиков так мало. Легко понять, почему утверждают, будто отрицание холокоста широко распространено. Как иначе оправдать в обществе, которое уже по уши сыто ХОЛОКОСТОМ, что создаются все новые музеи, выходят все новые книги, учебные планы, фильмы и программы, как не призраком отрицания холокоста? Так, хваленая книга Деборы Липштадт "Отрицание холокоста. Правый экстремизм и его методы" и результаты неудачно сформулированной анкеты Американского еврейского комитета, согласно которой отрицание холокоста распространяется, подоспели как раз к открытию музея памяти холокоста в Вашингтоне.

"Отрицание холокоста" — это подновленный вариант тезиса о "новом антисемитизме". Чтобы доказать, насколько распространено отрицание холокоста, Липштадт цитирует горстку публикаций, идущих вразрез с общим мнением. Камень преткновения для нее — Артур Бутс, незначительная фигура, преподаватель электротехники в Северо-западном университете, и его книга "Обман XX века", выпущенная каким-то неизвестным издательством. Липштадт назвала главу о нем "Проникновение в мнение большинства". Но никто не знал бы ничего об Артуре Бутсе, если бы такие люди, как Липштадт, не привлекли к нему внимание.

Единственный человек, который принадлежит к большинству и отрицает холокост, — это Бернард Льюис. Французский суд даже осудил Льюиса за отрицание геноцида. Но Льюис отрицает геноцид армян, устроенный турками во время первой мировой войны, а не геноцид евреев нацистами; он настроен произраильски. Из-за отрицания этого холокоста никто в США не полез на стенку. Турция — союзница Израиля, и это лишний повод для того, чтобы затушевывать ее прегрешения. Поэтому упоминание о геноциде армян — табу. Как Эли Визель и рабби Артур Герцберг, так и представители АЕК и мемориала Яд Вашем покинули международную конференцию по геноциду в Тель-Авиве, потому что ее организаторы из академических кругов, вопреки нажиму израильского правительства, хотели обсудить также геноцид армян. Визель, со своей стороны, прилагал усилия, чтобы сорвать эту конференцию и, по словам Иегуды Бауэра, лично обрабатывал других, чтобы они не принимали в ней участия. По требованию Израиля американский Совет по холокосту позаботился о том, чтобы армяне практически не упоминались в вашингтонском музее памяти холокоста, а еврейские лоббисты в Конгрессе воспрепятствовали установлению дня памяти армянского геноцида.

Если рассказы переживших холокост ставятся под сомнение; если осуждают тех евреев, которые сотрудничали с нацистами; если подчеркивают, что немцы тоже пострадали во время бомбардировки Дрездена и что другие государства, кроме Германии, тоже совершали во вторую мировую войну военные преступления, все это служит для Липштадт доказательствами отрицания холокоста. И если кто-нибудь говорит, что Визель извлекает выгоду из индустрии холокоста или ставит под сомнение его фигуру, этого человека тоже зачисляют в отрицатели холокоста.

"Злокачественные" формы отрицания холокоста — это, по Липштадт, "аморальные отождествления", т. е. отрицание уникальности ХОЛОКОСТА. Этот аргумент позволяет сделать удивительные выводы. Д. Гольдхаген, например, считает, что сербские действия в Косово "по сути лишь своими масштабами отличаются от действий немецких нацистов". За это Гольдхагена можно обвинить, что он "по сути" отрицает холокост. Израильские комментаторы всех политических оттенков сравнивали действия Сербии в Косово с действиями Израиля против палестинцев в 1948 году. Если руководствоваться оценкой Гольдхагена, Израиль тогда тоже осуществлял холокост. Значит, так думают уже не одни палестинцы.

Однако не вся ревизионистская литература, сколь бы одиозными ни были политические цели или мотивы ее приверженцев, совершенно бесполезна. Липштадт осуждает Дэвида Ирвинга как "одного из самых опасных отрицателей холокоста" (недавно он проиграл в Англии суд, подав иск против этого и других подобных утверждений как клеветнических). Но Ирвинг, известный почитатель Гитлера, испытывающий симпатию к немецкому национал-социализму, хотя его мнения следует решительно отвергнуть, несмотря на это, как указывает Гордон Крейг, внес неоспоримый вклад в наши знания о второй мировой войне. Как Арно Майер в своей замечательной работе о массовом уничтожении евреев нацистами, так и Рауль Хильберг цитируют публикации, которые отрицают холокост. "Если эти люди хотят говорить, надо позволить им говорить, — считает Хильберг. — Это заставит тех из нас, кто занимается этими исследованиями, заново перепроверить те вещи, которые мы, может быть, рассматривали как очевидные. И это полезно для нас".

Дни памяти холокоста — событие национального масштаба. Все 50 штатов проводят такие мероприятия, часто в своих парламентах. Объединение организаций, занимающихся холокостом, руководит в США более чем сотней посвященных ему учреждений. Семь больших музеев холокоста разбросаны по всей Америке, главный из них — американский музей памяти холокоста в Вашингтоне.

Первый вопрос, почему вообще построенный по заказу американского федерального правительства и финансируемый им музей холокоста находится в столице страны? Его существование здесь плохо вяжется с тем фактом, что в этом городе нет никакого другого музея, который напоминал бы о преступлениях, совершенных в ходе американской истории. Можно представить себе, какой вопль поднялся бы в США на счет лицемерия немцев, если бы они построили в Берлине национальный музей в память не жертв нацистского геноцида, а рабства в Америке или истребления американских индейцев.

Создатель музея холокоста писал о нем, что он "очень старался избежать каких бы то ни было попыток пропаганды, манипуляций впечатлениями и эмоциями". Но на всех этапах от проектирования до открытия этот музей был впутан в политику. Этот проект выдвинул Джимми Картер в связи с предстоявшими президентскими выборами, чтобы успокоить еврейских спонсоров и избирателей, которые были рассержены признанием президентом "законных прав" палестинцев. Председатель конференции президентов крупных американских еврейских организаций раб-би Александр Шиндлер объявил признание Картером палестинцев людьми «шокирующим». Картер сообщил о планах создания музея во время визита израильского премьер-министра Бегина в Вашингтон и бурных дебатах в Конгрессе о намерении правительства продать оружие Саудовской Аравии. В этом музее высвечиваются и другие политические темы. Так, замалчивается христианская подоплека европейского антисемитизма, чтобы не волновать широкие слои избирателей. Затушевываются дискриминационные квоты иммиграции в США накануне войны, преувеличивается роль США в освобождении концлагерей и ничего не говорится о широком использовании американцами услуг нацистских военных преступников по окончании войны. Главное назначение музея — убедить, что «мы» не можем даже представить себе такие злодеяния, не то что совершить их. "Холокост противоречит американской морали", — пишет Майкл Бирнбаум в путеводителе по музею. "То, что он произошел, мы считаем оскорблением всех главных ценностей Америки". С помощью заключительных сцен, на которых выжившие евреи сражаются за то, чтобы уехать в Палестину, музей холокоста ведет сионистскую пропаганду, согласно которой Израиль был "адекватным ответом на национал-социализм".

Политизация начинается еще до того, как переступаешь порог музея. Он расположен на площади, носящей имя Рауля Валленберга, которого чтут за то, что он спас тысячи евреев и умер в советской тюрьме. Другого шведа, графа Фольке Бернадотта, хотя он тоже спас тысячи евреев, не чтут, так как будущий израильский премьер министр Ицхак Шамир приказал убить его за его «проарабскую» позицию.

Но политическая суть музеев холокоста в том, в чью память они созданы. Были ли евреи единственными жертвами холокоста или других, кого тоже преследовали нацисты, также следует считать его жертвами? На этапе планирования музея Эли Визель (вместе с Иегудой Бауэром из мемориала Яд Вашем) стояли во главе тех, кто настаивал, чтобы он был посвящен исключительно евреям. Визель, которого слушают как "бесспорного специалиста по эпохе холокоста", упрямо требовал, чтобы за евреями был сохранен статус первых жертв. "Как всегда, начали с евреев, — подчеркивал он в типичной для него манере, — и, как всегда, одними евреями дело не кончилось". Но первыми политическими жертвами национал-социализма были коммунисты, а первыми жертвами нацистских массовых убийств — инвалиды.

Наибольших усилий от музея холокоста потребовалось, чтобы оправдать приоритет геноцида евреев перед геноцидом цыган. Нацисты систематически истребляли цыган и уничтожили их полмиллиона, что пропорционально численности этого народа примерно соответствует потерям при геноциде евреев. Авторы книг о холокосте, такие как Иегуда Бауэр, утверждают, что цыгане были жертвами геноцида не в такой мере, как евреи. Однако, известные историки холокоста, такие как Генри Фридлендер и Рауль Хильберг, наоборот, считают, что точно в такой же.

За тем фактом, что этот музей отодвинул геноцид цыган на задний план, кроются различные мотивы. Во-первых, потерю жизни цыганами просто нельзя сравнивать с потерей жизни евреями. Требование ввести представителя цыган в Американский совет памяти холокоста его коммерческий директор, рабби Сеймур Зигель, назвал «неприличным». Он сомневается, существуют ли вообще цыгане как народ. "Нужно, чтобы сначала был каким-то образом признан народ цыган, если такой вообще есть". Во всяком случае, он признал, что цыгане пострадали при нацистах. Эдуард Линенталь сообщает о "глубоком недоверии" представителей цыган к вышеупомянутому Совету, "вызванном тем очевидным фактом, что некоторые члены Совета относятся к участию цыган, как семьи к нежеланным, бедным родственникам".

Во-вторых, признание геноцида цыган означало бы потерю исключительной еврейской лицензии на ХОЛОКОСТ, что соответственно повлекло бы за собой потерю еврейского "морального капитала". В-третьих, если нацисты преследовали цыган так же, как евреев, рушится догма, согласно которой ХОЛОКОСТ был кульминацией тысячелетней ненависти неевреев к евреям. И если зависть неевреев к евреям привела к геноциду евреев, то, может быть, к геноциду цыган привела зависть к цыганам? На постоянных выставках музея нееврейские жертвы национал-социализма упоминаются лишь формально.

Наконец, политический аспект музея холокоста формировался также под влиянием израильско-палестинского конфликта. Уолтер Райх, до того, как он стал директором этого музея, написал хвалебную рецензию на лживую книгу Джоан Питер "С незапамятных времен", в которой утверждается, будто Палестина до заселения ее сионистами была в буквальном смысле слова пустыней.

По требованию Госдепартамента Райх вынужден был уйти после того, как он отказался пригласить в музей Ясира Арафата, ставшего к тому времени услужливым союзником Америки. Пока Райх не ушел, он отказывался назначить на место заместителя директора Джона Рота, теолога холокоста, за то, что тот в прошлом критиковал Израиль. Президент музея Майлс Лерман отверг книгу, с которой музей сначала согласился, потому что одну ее главу написал Бенни Моррис (известный израильский историк и критик Израиля), и заявил при этом: "Невозможно представить, чтобы этот музей выступил на стороне противников Израиля".

Поддерживая ужасную агрессию Израиля в Ливане в 1996 г., кульминацией которой стало убийство более ста гражданских лиц в Кане, Ари Шавит написал в журнале «Гаарец», что Израиль может действовать безнаказанно, потому что "у нас есть Антидиффамационная лига… мемориал Яд Вашем и музей холокоста".