— 2–4~

Сначала все решили, что это самый обычный скелет, ну, или обычный скелет богатой дамы, умершей шестнадцать веков назад. Скелет № 952 обнаружили в ходе раскопок римского поселения в Каттерике, что в Северном Йоркшире. В могиле также нашли несколько ювелирных украшений, среди которых были остатки некогда массивного ожерелья с шестью сотнями бусин из гагата (они напоминали голодных черных муравьев, снующих между костей и ребер), а также глиняный браслет на руке и бронзовый — на ноге. Но археологи, очистив кости, обратили внимание на две странности. Во-первых, внутри черепа, на месте, где был язык, лежали два камешка. Кроме 68 того, по сравнению с остальными телами, обнаруженными на древнем кладбище, это захоронили дальше всех от дороги. Странно, что даму в таком богатом облачении упокоили не в лучшем месте, а в худшем.

Спустя почти две тысячи лет после основания Каттерик оставался базой для британских вооруженных сил, поэтому археологам пришлось быстренько свернуть раскопки, а еще через девять месяцев здесь же проложили окружную дорогу к авиабазе. В общей сложности археологам удалось обнаружить останки шестнадцати взрослых и одного ребенка. Все они были похоронены примерно в IV веке, ближе к концу периода римского владычества. Несмотря на то что лишь на некоторых из усопших были какие-то украшения, пришлось принять серьезные меры по обеспечению безопасности: археологи волновались не только за ювелирные украшения — охотники за «сувенирами», как известно, с удовольствием прихватывают черепа и кости.

Кости отправили в лабораторию, и когда пришли результаты, руководивший раскопками Пит Уилсон заметил некоторое несоответствие. Он позвонил экспертам:

— У вас тут скелет номер девятьсот пятьдесят два почему-то фигурирует как мужской!

— Так он и есть мужской.

Пораженный Пит переспросил несколько раз, но его заверили, что сомнений быть не может. Итак, «она» оказалась молодым худощавым мужчиной чуть старше двадцати.

Но почему этот юноша носил ожерелье? Мужчин 8 римской Британии почти никогда не хоронили в ювелирных украшениях; кроме того, это массивное ожерелье меньше всего похоже на классический медальон, уж слишком оно вычурное: эксперты установили, что это было ожерелье в три нити, слишком громоздкое даже для похода в театр в XIX веке. Мало того, хотя к гомосексуальности древние римляне относились вполне терпимо и даже иногда ее поощряли, в женскую одежду мужчины в ту эпоху не переодевались и подобных украшений в римской Британии до этого не находили, тем более на останках мужчины.

Гагатовое ожерелье хранилось в полуразрушенном форте Камберленд, неподалеку от Портсмута, где и обосновался доктор Уилсон с командой единомышленников из Комитета по охране исторического наследия. Наша встреча совпала с Днем археолога, и разговор время от времени прерывался стуком и бряцаньем, поскольку за окном шла историческая реконструкция. Уилсон вручил мне белые хлопчатобумажные перчатки, которые предстояло надеть, чтобы прикоснуться к украшению, вызвавшему столько споров. Ожерелье показалось мне очень легким, словно бусины, черные, бархатистые и очень красивые, были полыми. Они поражали разнообразием форм: маленькие кубики с обтесанными уголками, шайбочки, и все менее двух сантиметров в длину.

Пожалуй, из всех древних самоцветов гагат требовал наибольшей осторожности, ведь его мягкость по шкале Мооса составляет от 2,5 до 4. Большинство других минералов царапают гагат, а стальное лезвие и вовсе запросто войдет в него, так что гагат слишком мягок, чтобы его огранить как обычные, более твердые драгоценные камни. Самый популярный способ полировки — использовать технику кабошон, при которой камень приобретает гладкую выпуклую отполированную поверхность без граней, или изготовить такие бусины, какие мне показали в Портсмуте.

Что это ожерелье означало для покойного и для тех, кто его хоронил? Ощущать бусины через ткань перчаток было все равно что прикасаться к прошлому. Это была своего рода метафора: да, мы чувствуем его, знаем, как оно выглядит, видим его цвет, можем прикинуть вес, но не следует забывать, что у нас на руке надета перчатка, поэтому мы можем лишь догадываться. что оно значит.

Археология соткана из догадок и предположений: щепотка фактов, замешанная на доверии. Доктор Уилсон сказал мне:

— Это гигантский паззл, в котором не хватает девяноста семи процентов элементов, однако ты упорно продолжаешь его складывать, постоянно задаваясь вопросом: «Почему?»

Беллетристы наверняка придумали бы кучу объяснений тайне скелета № 952. Возможно, это римский трансвестит, которого друзья похоронили глухой ночью на самом краю кладбища: а может быть, этот человек всю жизнь одевался в женское платье, чтобы избежать службы в легионе, и унес свой секрет в могилу. Вариантов масса. Среди этих черных бусин притаилась загадка.

 

Что такое гагат?

Когда-то он был живым. Большинство самоцветов имеет минеральное происхождение, или же это затвердевшая смола, как в случае с янтарем, а гагат когда-то был деревом, которое росло в лесах сто семьдесят миллионов лет назад. Причем эти леса отличались тем, что состояли из одного-единственного, особенного вида деревьев, который стал довольно агрессивной монокультурой. Это было хвойное Дерево с колючим стволом, нижние ветви которого прижимались к земле, словно актеры в период Реставрации, когда приняты были низкие поклоны, а шишки по размерам напоминали человеческую голову. Не удивительно, что эти деревья создавали такую тень, что все остальные растения попросту задыхались. Сейчас семейство этих деревьев называется араукариевые. В большей части мировых лесов древние зеленые великаны исчезли, но их потомки, чилийские сосны, растущие в Андах, играли важную роль в жизни индейцев племени араукара, которые спали в тени их ветвей и гнали спирт из их иголок, — отсюда и название. Правда, в Британии араукария известна под другим названием, скорее прозвищем, которое вошло в словари и ботанические справочники. В 1834 году сэр Уильям Молсворт устроил вечеринку в своем саду в Корнуолле, чтобы отпраздновать прибытие из Южной Америки необычного дерева, которое приобрел за двадцать пять фунтов — за такие деньжищи в те времена можно было купить небольшой домик. Приятель хозяина Чарлз Остин заметил, что дерево это крайне необычное и как влезть на него, учитывая колючки на стволе и ветках, заставило бы «поломать голову даже обезьяну». Это образное забавное название прижилось: растение так и стали называть — puzzle a monkey, «головоломка для обезьяны».

В Британии гагат использовали задолго до римлян. Гагатовые бусины находят в Йоркшире, Шотландии и Дербишире в могильниках бронзового века, которым около четырех с половиной тысяч лет. Бусины кидали в погребальный костер после того, как пламя потухало. Нам это известно, поскольку гагат оставался нетронутым, а тел не было. Кроме того, мы знаем, что гагат любили и римляне. Плиний писал, что этот необычный камень привозили из Ликии, которая находилась на юго-востоке современной Турции, и название «гагат» пошло от названия какого-то тамошнего городка или речки. Долгое время это оставалось загадкой. Несмотря на то что в Ликии действительно существовало местечко под названием Гагат, но месторождений гагата рядом не было. Зато месторождения имелись в Британии, и римляне во времена своего владычества над Британией активно отправляли оттуда гагат в другие уголки империи. В конце XIX века под фундаментом железнодорожной станции в Йорке археологи обнаружили римскую мастерскую по обработке гагата. В числе находок несколько подвесок в форме головы горгоны, таких же, какие были обнаружены в 1846 году в двух римских гробах в Кёльне под церковью Святого Гереона, возведенной в IV веке.

Скорее всего, эти подвески, как и загадочное ожерелье на скелете № 952, происходят из окрестностей Уитби, живописного курорта на северо-восточном побережье, прославившегося самым лучшим и самым твердым гагатом в мире. Здесь около двух веков, а может быть, и все четыре с половиной тысячи лет изготавливали атрибуты для похоронных обрядов, поэтому я отправилась туда, чтобы найти ключ к тайне скелета № 952 и побольше узнать об истории гагата и о том значении, которое мог бы иметь сегодня этот почти забытый драгоценный камень.

 

Чесалки для динозавров

Когда едешь по йоркширским торфяным пустошам, которые связывают Уитби и остальную часть Англии, или смотришь с моря на унылый, лишенный деревьев пейзаж, трудно поверить, что когда-то здесь росли густые, тенистые леса. Однако в юрский период предки «головоломки для обезьян» буйно разрослись по всему этому региону, являвшемуся частью протоконтинента Пангеи. Это была эра динозавров-гигантов. Я легко могла вообразить благодушного диплодока, который с наслаждением терся задом о колючие высокие деревья на краю леса, прежде чем двинуться на водопой. Леса существовали здесь тысячи, а то и миллионы лет. Затем деревья стали вымирать, возможно из-за того же драматического изменения климата, которое привело к исчезновению динозавров. Массивные стволы с грохотом падали на землю, образовывая огромные заторы из бревен. В тот момент Уитби, наверное, был малоприятным местечком, поскольку превратился в зловонное гниющее болото.

Но прежде чем все ингредиенты для гагата собрались в единое целое, прошло еще несколько миллионов лет. Гкиющие бревна покрывала клейкая глина, которая позволила им фоссилизироваться, то есть превращаться в окаменелость, без участия кислорода, в итоге образовался слой гагата толщиной в несколько сантиметров. Рядом часто оказывались месторождения аммонитов или даже пирита, который обычно называют «золотом дураков», отсюда золотистые искорки-включения в гагате. Над гагатом сформировался слой известняка, который известен как верхний доггер, поскольку является частью так называемой Доггер-банки, крупнейшей песчаной отмели, появившейся в юрский период. Сверху — квасцовые глины, песок, ил, угленосные глины как результат работы рек и морей в течение миллионов лет. И над всем этим высится англосаксонский городок Уитби, судьба которого долгое время зависела в основном от двух вещей — от цен на рыбу и оттого, каким образом в остальной Англии соблюдали и чтили память усопших.

Такое впечатление, что в Уитби все пропитано историей. Здесь полно мощеных улочек, старинных лестниц, в магазинах продают жареную рыбу и симпатичные сладости, и городок привлекает туристов с тех пор, как в 1846 году сюда подвели железную дорогу, положив конец его вековой изоляции от остальной страны. Раньше до города можно было добраться по морю, а в порту базировался один из самых крупных китобойных и рыболовецких флотов.

Вообще-то сам Уитби — городишко довольно ветхий. В 1890-х годах Брэм Стокер упомянул его в своем знаменитом романе о графе Дракуле: вампир приплывал в Уитби по морю в гробу; а Мэри Мюррей описывала местные дома следующим образом: «нагромождение одного на другой, как на картинах, изображающих Нюрнберг». С тех пор здесь внешне мало что изменилось. На петляющих улочках средневекового городка все так же жмутся друг к дружке лавочки, в старомодных витринах красуются кружевные салфетки, лакричные завитки, леденцы, домашний шоколад и лимонный шербет — ну просто ожившая картинка счастливого английского детства, где все его незамысловатые радости собраны вместе в ностальгическом беспорядке. А рядом пыльные магазинчики, в которых аммониты соседствуют с агатом и гагатом. Владельцам приходится конкурировать с современными ювелирными магазинами, торгующими дизайнерскими украшениями, часто привозными. Подобный контраст существует в Уитби издавна: на протяжении всей своей истории город балансировал между традициями и новшествами, между старым и новым. В 664 году местный синод обсуждал, когда именно в Уитби должны праздновать Пасху, но на самом деле вопрос ставился куда шире. Речь шла о том, что выбрать — перейти к глобальному или остаться в рамках своих собственных устоев, о том, должна ли Церковь в Англии и дальше сохранять кельтские традиции или же стоит заимствовать что-нибудь новенькое из Рима. Наверное, именно тогда впервые начались споры, должна ли Англия примкнуть к остальной Европе.

Теперь от аббатства остались одни руины. Сюда привозят туристов, и аудиогид рассказывает о быте монахов и монашек, которые жили здесь со времен основания аббатства в 657 году святой Хильдой. Аббатиса была одной из ключевых фигур в раннем английском христианстве, и с ее именем связана легенда о спасении монастыря от змей. В окрестностях якобы водилось множество змей, и аббатиса стала бороться с ними, своими руками отрубая ползучим тварям головы и бросая их со скал. Змеиные головы чудесным образом превратились в камни, которые в большом количестве раскиданы по местному пляжу. Легенду приняли как объяснение, откуда в окрестностях аббатства, да и вообще по всему йоркширскому побережью, взялось столько аммонитов. У этой же истории есть довольно причудливое эхо — гагатовые горгоны римской эры, ведь считалось, что змеи на головах этих существ способны обратить людей в камни, при этом многие ранние комментаторы утверждали, что гагат может отгонять змей, хотя современные специалисты и не знакомы с подобной теорией. Может быть, миф зародился потому, что гагат часто залегал в непосредственной близости от слоя аммонитов.

В первый же вечер я поднялась по выщербленной каменной лестнице, ведущей к аббатству, и остановилась возле церкви Святой Марии, которую Стокер описывал так: «очередная церковь, окруженная большим кладбищем с огромным количеством надгробий». В VIII веке именно здесь знаменитый капитан китобойного судна Уильям Скорсби мечтал во время скучной проповеди, воображая, что викарий и его трехъярусная кафедра превратились в мачту одного из кораблей. Впоследствии, вернувшись в море, Скорсби изобрел наблюдательный пост «воронье гнездо», который долгое время устанавливали потом на китобойных судах.

Сидя в темноте и глядя на огни города, я вдруг услышала чьи-то голоса и хихиканье. Внезапно из-за угла вынырнул факел, и в его свете я рассмотрела трех подростков. Картина напомнила мне обложку детского детектива пятидесятых годов. Дети застыли как вкопанные, словно увидели привидение.

— Вы что тут делаете? — спросила я.

— Мы ищем могилу Дракулы, — ответил один из мальчиков, — она где-то здесь.

Я не стала портить им удовольствие и говорить, что вообще-то Дракула — персонаж вымышленный, но осторожно высказала мнение, что вряд ли его похоронили бы на церковном кладбище, так что если могила и существует, то за стенами аббатства, поскольку вампиры недолюбливают распятия.

Факел, чуть подрагивая, весело удалялся, и это напомнило мне об одной из загадок скелета № 952: почему все-таки его гроб оказался так далеко от дороги?

Сегодня никто не станет выбирать место для будущей могилы с учетом геомантии; нам все равно, с какой стороны церкви или кладбища будет лежать покойный, а иногда люди перед смертью просят развеять их прах в каком-либо милом их сердцу местечке, где они были счастливы. Но в Средние века дело обстояло иначе. Никто не хотел быть похороненным с северной стороны кладбища, поскольку считалось, будто бы именно оттуда приходят силы тьмы, поэтому состоятельные люди заранее просили похоронить их к югу от церкви. Точно так же строгие правила, касающиеся выбора места захоронения, существовали и у римлян. Римляне с уважением относились к смерти, строили на окраине каждого города некрополь, то есть город мертвых, а лучшим признанием заслуг усопшего было захоронить его рядом с главной дорогой, поэтому кажется странным, что такого зажиточного с виду человека, как наш загадочный № 952, похоронили в столь непрестижном месте. Скорее всего, у римлян имелись к нему какие-то претензии, или же он и вовсе не был римлянином.

 

Взлет и падение гагата

Во времена нашего любителя ожерелий из гагата на месте Уитби располагалось, похоже, совсем маленькое поселение. Однако поскольку там было обнаружено большое количество монет, датируемых IV веком, да к тому же гагат из Уитби встречается в римских захоронениях, это позволяет предположить, что уже тогда в этом регионе процветала добыча и обработка гагата. В 1920-е годы во время раскопок двух служивших частью сигнальной системы римских почтовых станций в трех километрах от Уитби нашли два великолепных кольца из гагата, там же обнаружили несколько кусков необработанного гагата, на нескольких уже видны следы резца. Видимо, солдаты сами обрабатывали гагат, возможно во время 78 долгих ночных дежурств. Кроме того, археологи извлекли из-под земли маленькое черное колесо от ткацкого станка, обработанное на примитивном токарном станке, а это значит, что в те времена профессиональные мастера-камнерезы работали непосредственно на самой станции или рядом с ней. Возможно, их коллеги, трудившиеся где-то по соседству, и выточили те бусины, которые я держала в руках в Портсмуте.

Торговля гагатом продолжалась в Уитби и тысячу лет спустя после похорон неизвестного под № 952. В Йорке обнаружили пуговицы эпохи викингов, в Германии — саксонские шпильки для волос; судя по сохранившимся распискам, в XIV веке местное аббатство купило набор черных пуговиц, а бусины и гагатовые игральные кости были выкопаны в Уитби на месте мусорной свалки VII века. Забавно, что последнюю находку сделали, когда расчищали место для строительства новой современной мастерской по обработке гагата в старой части города. Но популярность прошла, и гагат ждал довольно затяжной период забвения с короткими перерывами, когда камень вновь входил в моду. Стихотворение Джона Донна «Гагатовое кольцо» иллюстрирует двусмысленный статус этого самоцвета в XVII веке. Поэт связывает непостоянство юноши с хрупкостью кольца, которое ему подарила девушка:

В XIX веке ситуация опять изменилась. Британские дамы вновь решили, что носить траур по умершим надо красиво, и старинный промысел в Уитби возродился.

 

Бизнес на смерти

В январе 1870 года мистер Чарлз Брайан устроил для своих работников очередной ежегодный ужин в отеле «Вороная лошадь» в Уитби. Трапезу хозяин вечера начал с тоста за здоровье «самой грациозной королевы». Гости с энтузиазмом осушили бокалы. Это были мастера, обрабатывавшие гагат, и они не сидели без работы вот уже многие годы именно благодаря королеве Виктории, которая питала слабость к украшениям из гагата.

За семьдесят лет до этого в Англии не было мастеров, работающих с гагатом, и технологию резьбы по этому камню забыли. Затем около 1800 года владелец паба Джон Картер и его приятель Роберт Джефферсон в свободное время в качестве хобби занялись резьбой по гагату. Однажды в паб к Картеру заглянул некий отставной капитан и увидел, как друзья увлеченно полируют весьма топорно сделанные бусины. У моряка в кармане нашелся браслет из янтаря, привезенный из одного из плаваний, и он продемонстрировал его камнерезам-любителям. Бусины браслета были намного лучше по качеству, чем доморощенная продукция Картера и Джефферсона, и те призадумались, как можно добиться подобного уровня техники. Приятели наняли местного токаря, и вскоре к ним уже стали поступать заказы из Лондона. В результате к 1832 году в Уитби открылись уже две мастерские, а в 1850 году целых семь человек гордо именовали себя «резчиками по гагату», включая Томаса Эндрюса, повесившего над входом в свою лавку табличку «Поставщик Ее Величества», и Исаака Гринбури, который утверждал, что изготавливает браслеты для французской императрицы.

XIX век стал временем всевозможных «лихорадок», которые обычно провоцировали находки месторождений золота или драгоценных камней где-нибудь в русле рек. Уитби в период с 1860 по 1870 год тоже охватила гагатовая лихорадка, но началась она вовсе не с находки, а с потери. Холодным сырым днем в декабре 1861 года принца Альберта похоронили в часовне Святого Георга в Виндзоре. Похороны прошли в семейном кругу, хотя вся Англия знала о том, как переживали горе дети усопшего: «маленький принц Артур плакал так, что просто сердце разрывалось». Вдовствующая королева Виктория буквально обезумела от горя. Она носила траур по любимому мужу до самой смерти, без малого сорок лет.

Траур и так был важной частью жизни викторианской Англии, а уж после смерти супруга ее величества он стал образом жизни. Поэтому когда королева Виктория избрала для себя в качестве украшения гагат из Уитби, то он тут же вошел в моду. Даже те счастливицы, которым не пришлось носить траур в те неспокойные времена, когда бушевала холера, а дети часто умирали в младенчестве, заказывали себе ожерелья из гагата: он был очень легким, поэтому можно было без особых неудобств носить массивные бусы, которые эффектно смотрелись с пышными платьями по моде той эпохи. Кстати, Виктория была не первой английской королевой, которая выбрала во время траура гагат. В Лондонской национальной галерее висит портрет шотландской королевы Марии Стюарт: ее украшения из гагата символизируют печаль по поводу безвременной кончины римской католической религии.

В разных культурах цвета траура разнятся. К примеру, армяне в знак траура надевают небесно-голубой: это символизирует надежду на то, что их любимые уже на небесах. В Персии цвет скорби — светло-коричневый, кроме того, одежду украшают засохшими листьями; во многих районах Азии на похороны принято надевать белые одежды, поскольку там верят, что покойные отправляются навстречу свету. В Бретани некоторые вдовы даже носят желтый. Тем не менее в западной культуре, начиная, как минимум, с Древней Греции и Древнего Рима, этикет предписывал надевать на похороны черный цвет, который символизировал отсутствие света и долгий период траура. При этом гагат хранит в себе тепло человеческого тела, как и янтарь, притягивает к себе пушинки и может время от времени искриться и даже воспламеняться. На протяжении столетий ювелиры, бывало, обнаруживали на месте мастерских пепелище. Однако эта отличительная особенность гагата утешала скорбящих родственников. Какой камень способен смягчить боль утраты и холод смерти лучше, чем тот, что может обогреть?

В период между 1860 и 1870 годом на улицах Уитби постоянно слышался скрип колес шлифовальных станков, которые вращались, чтобы порадовать покупателей черными брошами, распятиями, вычурными ожерельями и камеями, причем не всегда эти украшения носили во время траура, иногда мастера вырезали из гагата цветы или фрукты, чтобы угодить модницам. Популярны были и гагатовые медальоны, в которых прятали миниатюрный портрет усопшего или хранили локон его волос. Иногда камни в ожерелье подбирались таким образом, чтобы из первых букв можно было составить имя или какое-то слово, например «навсегда», что означало, что усопший навеки останется в сердце владельца этого ожерелья.

В те времена мастерские по обработке гагата в Уитби располагались буквально на каждом шагу — на чердаках, в подвалах, в квартирах многоквартирных домов, а иногда даже прямо на скалах, «напоминая ласточкины гнезда», как писал Хью Кендалл в 1930-е годы, когда многие считали, что мастерским и всей отрасли пришел конец. Кендалл составил «Историю гагата в Уитби» на основе бесед с Мэтью Сноудоном, который начал свою карьеру в качестве подмастерья за шестьдесят лет до этого и был одним из немногих людей, кто имел представление о старинном ремесле. По прикидкам Сноудона, в производстве украшений из гагата в 1870-е годы были заняты около тысячи четырехсот человек, но куда больше было тех, кто собирал гагат на пляже или добывал его в маленьких шахтах вдоль берега. Работа в шахтах была сопряжена с большой опасностью, поскольку мужчинам и мальчикам в поисках пластов гагата зачастую приходилось спускаться со скал подвешенными на веревках. Иногда они находили окаменелости. К примеру, восьмиметровый ихтиозавр, обнаруженный в 1862 году, настолько потрясал воображение, что музей в Уитби спустя семьдесят лет даже расширили, чтобы разместить диковину. Изначально архитектор допустил ошибку, и скелет пришлось бы разделить на две части. Забавно, что викторианская Англия буквально с ума сходила по окаменелостям, которые находили непосредственно над слоем гагата, но никто и не догадывался, что вообще-то сам гагат — это тоже окаменелость, и вплоть до 1904 года, когда выяснили природу его происхождения, считалось, что это осадочная порода.

Несмотря на бешеный спрос, труд тех, кто обрабатывал гагат на раннем этапе, оплачивался плохо, а старатели получали и того меньше. Они обитали в трущобах, где постоянно распространялись инфекционные заболевания, поскольку рабочие спали вповалку. В мае 1862 года шестьдесят процентов всех зафиксированных детских смертей приходилось на детей мастеров-камнерезов. При этом в момент расцвета гагатовая индустрия приносила доход около двухсот тысяч фунтов в год, а владельцы мастерских стали нуворишами на йоркширском побережье. А рабочие тем временем большую часть заработка просаживали в пивнушках, и почти каждую неделю их вызывали в местный магистрат объясняться по поводу пьяных выходок.

Мэтью Сноудон вспоминает, что в те годы он и другие рабочие обычно собирались после обеда у дамбы, чтобы поболтать и покурить, а потом работали весь вечер. Иногда заказы поступали от частных клиентов, но подавляющее большинство — от так называемых траурных магазинов, которые в 1840-е годы открыли в Англии по французскому образцу, чтобы обеспечивать британских вдов всем необходимым. Человеку непосвященному сцена у дамбы могла показаться сборищем мясников или фанатиков, занимающихся самобичеванием в Страстную пятницу и отдыхающих после крестного хода, поскольку их комбинезоны, лица, руки и волосы были перемазаны вовсе не черным, как ожидалось бы, а темно-красным.

 

«Красные дьяволы»

Затем гагат снова ненадолго входил в моду: в самом начале XX века и несколько лет тому назад. Лондонский ювелир Хэл Рэдверс-Джонс был одним из тех. кто приехал в Йоркшир и стал, как это называли местные, «красным дьяволом». Он открыл небольшой магазинчик у подножья лестницы, ведущей в аббатство, и вскоре выяснил, что большинство покупателей ничего не знают о гагате.

— Он бывает другого цвета? — спрашивали они.

Однако на один вопрос ювелир и сам не знал ответа, а именно почему людей, которые работали с черным камнем, называли «красными дьяволами». Когда он стал расспрашивать местных, кто-то высказал предположение, что прозвище связано с частыми травмами на производстве, но никто не мог сказать ничего вразумительного. Да, многие мастера, в том числе и сам Рэдверс-Джонс, использовали для полировки традиционный полировальный порошок, который назывался в обиходе «румянами» из-за красного оттенка, но это лишь небольшая часть процесса; более того, Хэл не мог взять в толк, почему такое прозвище прилепилось только к тем, кто обрабатывает гагат, а не ко всем камнерезам. Затем застройщик выкупил несколько брошенных домов в западном районе города, и когда строители открыли чердак одного из них, то совершенно случайно обнаружили полностью укомплектованную мастерскую со всем оборудованием. В результате Рэдверс-Джонс открыл при своей собственной мастерской маленький музей.

В музее этом можно было видеть поточную линию производства почти в первозданном виде, начиная со стола мастера, который отбирал лучший гагат, и заканчивая довольно опасным шлифовальным кругом, на нем обтачивали кусочки гагата; легкий запах нефти выдавал происхождение камня. Затем шли скамейки резчиков, которые изготавливали бусины и камеи, потом секция полировки, где готовые изделия натирали моржовой кожей, купленной у китобоев. Именно в этом уголке брошенной мастерской Рэдверс-Джонс нашел ключ к разгадке прозвища «красные дьяволы».

— Я обнаружил жестяную банку из-под какао, в которой лежали остатки красного полировального порошка, а потом еще и кружку с носиком, вроде кувшинчика для сливок, и понял, что туда наливали льняное масло, чтобы смешивать его с порошком.

До того как Хэл увидел эту кружку, он считал, что полировальный порошок разводят до состояния сливочного масла, как масляную краску.

— Но тут я смекнул, что консистенция была жиже, чтобы получался текучий раствор.

Он понял, что резчики использовали что-то наподобие парафина, попробовал сам, и оказалось, что такой полировальный раствор куда эффективнее, однако потом мастерская выглядит так, словно там устроили настоящую резню. Да и сам Рэдверс-Джонс после своих экспериментов смотрелся так, что по праву заслужил звание «красного дьявола».

— Вот вам яркий пример того, что доказательства частенько не бросаются в глаза, ведь я чуть было не выкинул ту старую банку.

Я сразу вспомнила археологов. Если мы толком не представляем, что происходило сто лет назад, то насколько сложнее разгадать загадку шестнадцативековой давности.

 

Кризис

К 1880-м годам «красных дьяволов» обуяла черная тоска. Они уже вряд ли стали бы с таким энтузиазмом пить за здоровье королевы, как десять лет назад. Несмотря на то что королева Виктория все еще брала с собой в постель фотографию посмертной маски супруга, однако теперь она предпочитала иные ювелирные украшения, в основном жемчуг и бриллианты, которые королевская семья и ныне признает приличествующими для любой стадии траура. Популярность гагата шла на убыль, и жители Уитби молились, чтобы скончалась какая-нибудь важная персона: тогда бы их торговля снова пошла в гору. Периодически приходили телеграммы с многообещающими заказами, когда в Европе умирала какая-то особа королевских кровей. В 1889 году одна из фрейлин писала своей матери из Букингемского дворца: «Я в отчаянии по поводу своего гардероба: только я сшила себе премилое платьице в клетку, как мы погрузились в траур из-за кончины короля Португалии. Представляешь, снова целых шесть недель носить гагат! Это мне урок — впредь не покупать ничего цветного, только черное!»

Помимо долголетия королевы Виктории упадок гагата спровоцировали и другие факторы: жадность и — старая тема в истории Уитби — споры о том, стоит ли держаться за местные традиции. В итоге победила глобализация, и резчики гагата начали использовать сырье из-за границы: там гагат был и дешевле, и мягче. Иногда его везли из Польши, иногда из городка Сантьяго-де-Компостела в Северной Испании, где камень играл важную роль в жизни местного населения: вплоть до 1930-х годов большинство ребятишек там носило бусы из гагата в качестве оберега от сглаза. Даже в наши дни многие паломники, приезжая в Сантьяго-де-Компостела, отправляются на Гагатовую улицу, чтобы купить себе вырезанную из гагата фигу, которая охраняет от злых сил и сплетен.

Однако привозной гагат отличался низким качеством: крошился, быстро терял блеск, в результате многие потенциальные покупатели, толком не разобравшись, забраковали весь гагат «из Уитби». Не пошло на пользу гагату и появление всевозможных суррогатов: к примеру, «французский гагат» был на самом деле черным стеклом, и жители Уитби называли его «ублюдочным гагатом», хотя он пользовался большим спросом среди лондонцев, поскольку эпитет «французский» в названии придавал шик. Кроме того, на рынке появились украшения из черной стали, которые изобрели жительницы Берлина, после того как им пришлось продать настоящие ювелирные украшения, чтобы оплатить войну против Наполеона; но ведь нужно было что-то носить в знак траура по погибшим на поле брани сыновьям и мужьям. Стекло и сталь весили слишком много и не годились для массивных ожерелий и сережек, поэтому англичанки стали покупать изделия из примитивного пластика, который изобрел Гудиер, — речь идет о вулканизированной резине, или вулканите. Выглядели такие украшения вполне достойно, их сочетали с изделиями из натурального гагата, но поначалу отличить вулканит от настоящего гагата было очень легко: для этого прибегали к проверенному временем тесту, который до сих пор работает.

Если провести кусочком гагата по грубому фарфору, например по изразцу или по дну чайной чашки, то останется полоса красивого шоколадного цвета. Уголь оставит черный след, поскольку он мягче, стекло — белый, а вулканит — тонкий серый. Правда, производители быстро поняли что к чему и стали добавлять коричневый краситель к пластику, чтобы сбить с толку дотошных покупателей. Сегодня самый лучший способ определить подлинность викторианского гагата — нагреть иглу и коснуться ею камня. Если это настоящий гагат, то ничего не произойдет, а вулканит и другие пластики начнут пузыриться и издавать при этом ед-88 кий запах. Еще более эффективный способ — подержать образец в пламени спички. Вулканит тут же начнет таять, а если материал будет гореть зеленым пламенем, коптить и пахнуть при этом смолой, то это почти наверняка гагат.

Я отправилась в городской архив, чтобы выяснить побольше о заменителях гагата, и нечаянно разрешила загадку турецкого гагата, упомянутого в сочинениях Плиния. На юго-западе нынешней Турции действительно не было никаких месторождений, зато гагат добывали в западной Анатолии неподалеку от Эрзерума, где в горах функционировали около шестисот шахт, принадлежавших отдельным семьям. Турки называли гагат «олту таши», что в переводе значит «черный камень», и из него изготавливали мусульманские четки. Римляне выбрали для камня имя «гагат» по названию местечка на юго-западе, точно так же, как мы называем сыр чеддер «бристолем» по названию порта, откуда экспортируется товар. Так что название «гагат» — это своего рода историческая ошибка.

— Если хотите побольше узнать о гагате, то вам надо остаться на Готический уик-энд, — сказала мне сотрудница архива Эйлин Беннет.

В мае и в октябре тысячи неформалов стекаются в Уитби, чтобы вспомнить историю Дракулы.

— Они одеты в черное и фиолетовое, глаза густо подводят черным. Готы любят черные украшения, а те, кто побогаче, могут себе позволить и гагат. Но для города это неплохо, хотя при виде некоторых персонажей и хочется воскликнуть: «Господи Иисусе!»

Подруга Эйлин Джил Сволс согласилась:

— Они хорошие ребята, хоть и выглядят порой довольно странно.

 

В черном теле

К тому времени, когда я приехала в Уитби, большинство стариков, в свое время работавших с гагатом и знавших историю ремесла, уже умерли, но одно имя всплывало в разговорах с местными снова и снова — Томми Ру. Мне сказали, что мистер Ру — человек замкнутый и найти его будет непросто, но в архивах мне удалось выяснить, что проживает он где-то «между мятными безе тетушки Бэтси и магазином трикотажа». Вооружившись такими вот странными инструкциями, я отправилась на поиски и в итоге оказалась в одном из двориков XVI века. Когда-то тут играли толпы ребятишек, живших в соседних многоквартирных домах, а камнерезы выходили сюда на перекур. Сейчас здесь было пусто, если не считать крошечного старичка, выкидывающего мусор. Я спросила, не знает ли он Тома Ру.

— Да это же я и есть, — смутился старичок и, узнав о цели моего визита, пригласил меня в дом.

Лишь потом я поняла, что это было актом безграничного доверия.

Том Ру был потомственным камнерезом, о его предках впервые упоминается в 1569 году.

— Мы католики. Моих предков в свое время поймали на контрабанде гагатовых бусин для четок, которые они продавали католикам в Йорке.

Между прочим, это случилось в разгар борьбы пуритан с католиками, тогда за одно лишь обладание подобными четками можно было получить клеймо еретика, на что, видимо, и намекает Мария Стюарт, позируя для портрета в украшениях из гагата. Предки Ру были очень мужественными людьми, поскольку в те неспокойные времена отважились на контрабанду гагата, и некоторые даже поплатились за это жизнью.

Томми потрясающе знает историю Уитби. Он рассказывал о Реформации и викторианской эпохе так увлекательно, словно был свидетелем тех событий. Его дед начал заниматься камнерезным делом в 1870-х и сначала буквально греб деньги лопатой, пока мода не изменилась.

— Через двадцать лет людям надоел гагат. Правда, когда королева Виктория умерла, снова наблюдался бум, но очень недолго.

Ужасы Первой мировой тоже не способствовали популярности гагата, тогда вокруг было слишком много горя для организованного траура. Спрос на гагат возрос в 1920-е годы среди молоденьких девушек, поскольку эпоха ардеко привнесла моду на черное и белое, но опять-таки ненадолго.

Томми унаследовал секреты мастерства от родителей. Отец его владел собственной мастерской, а мать работала у мистера Кулера, торговавшего скобяными изделиями. Мистер Ру рассказал мне потрясающую историю, которая могла лечь в основу романа. Однажды, во времена его детства, в Уитби приехал испанский купец, чтобы продать гагат из Сантьяго-де-Компо-стела. Возмущенные местные мастера чуть его не линчевали. А потом он встретил юную мисс Кулер, они полюбили друг друга и к удивлению соседей, которые не переставали перемывать им косточки, поженились.

— Его звали Пахеро, мама потом работала у них няней.

Иногда мать Томми отсортировывала гагатовые бусины или нанизывала их, превращая в бусы или четки, но в мастерскую ее не допускали, потому что присутствие женщины считалось нехорошим знаком. Том признался, что их семья была суеверной. Родители считали, что гагат привлекает удачу, если носить камень в кармане, а зеленый дым при горении гагата помогает при родах, так что Том и его четверо братьев-сестер вдохнули запах гагата, только появившись на свет. На входной двери их дома висело зеркало, «чтобы дьявол, решивший заглянуть, увидел свое отражение и бежал в отвращении». Дабы удостовериться, что непрошенный гость понял намек, над зеркалом вешали дополнительно гагатовый крест.

— В Эгтоне было много гагатовых столбов с крестами против злых духов, рассказал мне Том, — их раньше еще называли ведьмиными столбами. В те времена все верили в нечисть.

У самого Томми на стене рядом с дверью тоже висит черный крест.

— Из той же серии? — поинтересовалась я.

— Нет, тем более что это не гагат, а стекло. Двоюродная сестра мне привезла. Я ей говорю: «Это ж стекло», а она мне: «Молчи уж, старый дурень, просто повесь на стенку, да и всё». Ну, я и повесил.

У самого Тома гагата очень мало, лучшие украшения он передал в музей.

— Местные не особо любят гагат. Мать отказывалась его носить, говорила, печаль навевает.

Любопытный феномен: некогда гагат ассоциировался с трауром, и вот мода прошла, однако негативные ассоциации остались. И если в XIX веке гагат только выигрывал от подобных ассоциаций с королевой Викторией, то в XX это стало помехой. В детстве гагат казался мне странным камнем, непременным атрибутом пожилых дам, лично у меня он ассоциировался с запахом нафталина, старомодностью и упадком. Начиная с королевы Виктории и вплоть до таких вот викторианских старушек из моего детства, которые еще были живы в 1960-х, гагат, который изначально должен был утешать, побуждал их горевать вечно, позабыв о том, что жизнь продолжается.

Правда, Тому гагат некоторое время доставлял радость. Благодаря этому камню он съездил в Китай, Японию («хотя там считают, что гагат — это пластиковая ерунда») и в Америку, но итог все равно оказался печален. Несколько лет назад в его лавку влезли воры, самого Тома избили, затем и вовсе произошла целая серия краж. Так что лавку пришлось продать.

— Лучше уж так, чем жить в постоянном страхе.

Правда, старику пришлось полностью изменить образ жизни. В старину в Уитби никто никогда не запирал входную дверь, потому что считалось, что тогда родные не вернутся из моря и сгинут в пучине. Теперь, после восьми краж со взломом, Томми стал вешать на дверь замок.

— Я никого к себе не пускаю, и вас бы не впустил, но раз уж вышел на улицу…

Вообще, раньше у жителей Уитби была иная шкала ценностей.

— Нас с детства держали в черном теле. Даже богатеи не покупали шикарные машины, а жили себе тихонько и не выпендривались.

Шестьдесят лет назад на Черч-стрит, главной улице старого города, стояли крошечные домишки, в которых обитали многочисленные семьи.

— С виду и не скажешь, но тогда на Черч-стрит денег водилось больше, чем в местном банке.

В те времена в Уитби жили по законам общины.

— Обидишь кого-то — значит, обидишь всех. Нам с детства внушали страх перед Господом и уважение к королевской семье… — С этими словами Том указал на бухту, где еще не успели снять флаги, вывешенные в честь юбилея ее величества пару недель назад. —

Вот раньше везде так было. А теперь ничего нет, и гагата тоже нет.

Я спросила, есть ли у него семья.

— Нет. Моя Джоан умерла еще до свадьбы.

Они знали друг друга с детства и, хотя были обручены и любили друг друга, так и не были близки.

— Мы танцевали вместе, а больше ничего не было. Вообще-то можно было бы и не ждать до свадьбы, но тогда все так делали. А потом… потом она умерла от рака.

По иронии судьбы именно горе подтолкнуло Тома к гагату, совсем как когда-то викторианцев.

— Я не сошел с ума только благодаря мастерской и со столькими людьми там познакомился… А что касается женщин… больше никого не существовало для меня после Джоан.

Выйдя на мощеную улочку, я вдруг увидела городок глазами этого милого старика — его мирок перевернулся с ног на голову, былое повсюду отмирало. Я поняла, что почти все мои истории о гагате так или иначе связаны со смертью, будь то рассказ о любви, городе, эпохе, отрасли или о том загадочном юноше, с которого все началось. Гагат очень легкий камень, но его легкость невыносима.

 

В поисках гагата

Благодаря легкости гагата римляне собирали большое количество этого камня. Мне осталось только выяснить, как был найден гагат, который пошел впоследствии на ожерелье нашего таинственного незнакомца. Непростая задача, учитывая, что не 94 осталось никаких свидетельств работы каких бы то ни было шахт. Теперь, когда старые шахты викторианской эпохи позакрывали, единственный способ добыть гагат легально — найти его на пляже, совсем как в свое время римляне. Причем сегодня, как это, скорее всего, было и в течение долгих тысячелетий, поиски гагата осуществляются тайком.

Хэл Рэдверс-Джонс сказал, что на него работают семнадцать человек, которые ищут на пляжах гагат, но на просьбу поговорить с кем-то из них ответил отказом, объяснив, что это невозможно:

— Эти парни не слишком-то разговорчивы, некоторые даже свои фамилии не сообщают.

Скалы вдоль пляжа тянутся на семь с половиной миль, но проблема в том, что пласт гагата иногда всего в пару миллиметров толщиной, поэтому, по словам Хэла, это все равно что искать иголку в стоге сена. Большинство старателей хранят в секрете свои источники, так что вряд ли кто-то согласится со мной поговорить.

Однако мне повезло. Я познакомилась с парнем, который торговал украшениями из гагата с разноцветной тележки в центре старого города. Кевин Диксон, как его звали, сказал, что собирает сырье на пляже после шторма, потом полирует камушки и продает их туристам. Цена начинается от фунта-двух, столько стоят мелкие кусочки. В некоторых видны остатки древесины — свидетельство того, чем некогда был гагат.

Дул сильный ветер, и Кевин великодушно пригласил меня с собой на поиски гагата. В последний мой вечер в Уитби мы отправились в ту часть пляжа, которую в народе прозвали «шрамом». Мы прошлись по Черч-стрит мимо симпатичных коттеджей; совсем недавно здесь жили рыбаки, но сейчас дома пустовали и сдавались на лето. Всё, как рассказывал Томми. Затем мы двинулись вниз, к морю, и миновали коптильню, из которой пахло прошлым веком.

Гагат залегает ниже уровня земли, рассказал мне Кевин и показал на буй, качавшийся в волнах примерно в километре от берега, который отмечал природный шельф.

— Под водой гагатовый риф. Опасное место для лодок.

Время от времени вода отламывает куски рифа и выкидывает на берег.

— В этом плюс штормов.

Я представила себе риф в виде викторианского сундука для карт, в котором свернутые карты ждут своей очереди в плоских ящиках. Море яростно открывает ящики, рвет содержимое на кусочки, а потом выкидывает на пляж с приветом из прошлого.

Пока мы карабкались по скалам, в нас летел град камней.

— Это чайки, — пояснил Кевин, — думают, мы за их яйцами пришли.

Во время отлива пляж украшал всевозможный мусор.

— Сначала посмотрим на поверхности, а потом уже будем ковыряться, — сказал Кевин и тут же нагнулся, чтобы подобрать два маленьких кусочка гагата, которых хватило бы на сережки-гвоздики.

Я почувствовала себя ребенком, отправившимся на поиски клада, и через пару минут взвизгнула:

— Ой, нашла!

Я подобрала большой черный блестящий кусок. Видали?! Да мне это — раз плюнуть! Тут Кевин подошел изучить находку и разочаровал меня:

— Это кокос.

Через пару минут я обнаружила более многообещающий образец, в котором виднелись даже какие-то щепочки, как учил Кевин, но он забраковал и этот:

— Деревяшка.

Очередная находка оказалась куском угля. Кевин подобрал несколько подлинных «головоломок для обезьяны» возрастом в сто семьдесят миллионов лет, а я тем временем собрала коллекцию угля, достаточную для того, чтобы пережить зиму.

Добросердечный Кевин утешал меня:

— Ничего, поначалу всегда так.

Когда я в очередной раз рылась в куче природных украшений — рубиновые цепочки водорослей с аметистовыми ракушками, то боковым зрением заметила что-то черное, по размеру и форме напоминающее кнопку на клавиатуре ноутбука. Это был гагат, я поняла это раньше, чем услышала вердикт. Он был ярче, чем уголь, и с виду такой хрупкий, словно черное стекло, хотя на самом деле этот камень куда прочнее. А еще он был очень-очень-очень старым! Возможно, это кусок дерева, о ствол которого чесал спину какой-нибудь динозавр. В течение часа я нашла еще несколько кусочков поменьше, включая тот, который сейчас мне нравится больше других, — площадью около сантиметра и толщиной в несколько миллиметров. Мне по душе его блеск и гладкость. Мой гагат похож на пластик и напоминает рычажок настройки на радиоприемнике сороковых годов. Но больше всего мне нравится рисунок на его поверхности — крошечный листок с четкими прожилками.

Существует два типа гагата: так называемый «голубой», с отпечатками снежинок, и «желтый», с отпечатками листьев и папоротников. Мой из второй группы, и его легко представить в виде яркого листочка, который летит с дерева среди тысяч таких же в доисторическом лесу.

Кевин тоже остался доволен нашим походом. Он нашел кусок гагата размером с книгу и сказал, что прибережет находку до лучших времен, пока кто-нибудь не закажет что-то особенное. Остальные пойдут на сережки или бусы. Моему незнакомцу № 952 понравилось бы.

 

Неожиданная разгадка

Я знала, откуда родом гагат, из которого изготовили ожерелье для незнакомца. Знала, как его собрали, как обработали. Вот только главная загадка так и осталась неразгаданной, а именно личность любителя гагата. Археологи считали, что он, скорее всего, пария, но при этом его не исключили из гарнизона окончательно и бесповоротно. Кроме того, известно, что этот человек переодевался в женское платье и в таком виде совершал какие-то ритуальные действия. Ну и, наконец, он любил аксессуары черного цвета, ибо носил украшения из гагата. Ученые еще раз изучили два маленьких камешка, найденных у него во рту. И выдали весьма неожиданную теорию: дескать, покойный был членом загадочной секты, поклонявшейся Кибеле, и эту секту считали странной даже в римском обществе, известном своими странными сектами.

Римляне называли Кибелу Великой Матерью. Она олицетворяла смерть, возмездие и плодородие, но при этом считалась богиней всего сущего, то есть, говоря современным языком, материи. Происхождение Кибелы — тайна, покрытая мраком; римляне знали лишь.

что она пришла с Востока и была самой требовательной из богинь. К примеру, от своих жрецов, галлов, она требовала полного подчинения и немалых жертв, им даже приходилось идти на самокастрацию. (Эта операция, которую проводили с помощью ритуального меча, напоминала историю возлюбленного Кибелы Аттиса: когда Кибела застала его в постели со смертной женщиной, Аггис устыдился настолько, что оскопил себя.)

Если покойный действительно был галлом, то он вел необычную жизнь. Шествие в честь Кибелы собирало толпы народу. Под звуки барабанов и литавров длинноволосые мужчины в платьях и ожерельях, отказавшиеся от собственной гендерной принадлежности, с визгом наносили себе удары ножами.

Культ также включал в себя ритуальное жертвоприношение барашка, и священник стоял рядом с алтарем, весь забрызганный кровью, наверное слегка напоминая «красного дьявола» викторианской эпохи, резчика по гагату, отдыхающего перед вечерней сменой.

Выдвинутая учеными теория объясняет наличие во рту у покойного двух камешков. Возможно, это символическое изображение яичек. Существует гипотеза о том, что Кибела вовсе не была столь могущественна, как ее изображали, и поэтому священник должен был попасть в загробный мир нетронутым. Кроме того, нашлось бы объяснение и массивному ожерелью, поскольку оно напоминает изображение на рельефе в Капитолийском музее в Риме — галлы со сложными прическами и в массивных украшениях. Известно, что жрецы Кибелы действительно жили в ту эпоху в Британии, поскольку на алтаре близ вала Адриана обнаружили надпись, посвященную Аттису, а в 1970-х годах некий охотник за сокровищами нашел на дне Темзы декоративные тиски для яичек. Но самое показательное — то, что бусины ожерелья сделаны из гагата, ведь с римских времен Кибела была одним из главных божеств, ассоциировавшихся с черными камнями, и в частности с гагатом.

О Кибеле ходит много легенд, и во всех обязательно рассказывается о ее возлюбленном Аттисе, полубоге, которого часто изображают красивым пастухом или молодым охотником; он погиб в результате несчастного случая, но боги вняли мольбам Кибелы и воскресили его. Правда, в некоторых версиях Аттис — сын Кибелы, и подобные взаимоотношения, должно быть, сбивали с толку даже древних людей, привыкших ко всякому. Кибелу часто рисуют в виде этакой всемогущей и мужеподобной всеобщей матери, оплакивающей возлюбленного; ей вовсе не обязательно быть женственной и сексуальной. Аттис меж тем символизирует смерть и воскресение. Праздники, посвященные двум этим богам, отмечали весной, они сопровождались шумными шествиями, и при этом проливалось немало крови. Не исключено, что они служили прообразом аналогичных кровавых шествий на Страстную пятницу, которые до сих пор проходят, скажем, на Филиппинах.

Получается, что гагат, который позднее использовали для изготовления четок те, кто особо почитал Деву Марию, изначально ассоциировался с Кибелой. И это не просто совпадение. Возможно, традиция носить гагат — еще одна древняя традиция, которую привнесли в христианство язычники. Жрицы Кибелы в Средиземноморье носили диадемы и ожерелья, и до того, как римляне завоевали Британию, эти украшения, вероятно, изготавливали из «черного камня», который привозили из турецкого Эрзерума. Галлы с по-100 мощью украшений из гагата выставляли напоказ (хоть это и было порой рискованно) свои религиозные убеждения, как и позднее, в XVI веке, католики.

Существует несколько причин, по которым имя Кибелы могли связывать с гагатом. Во-первых, Кибела ассоциируется с сосной, вечнозеленым деревом, часто символизирующим вечную жизнь, а сосна, как известно, и была сырьем для гагата. Во-вторых, Кибела имела отношение к змеям. Археологи полагают, что с ней связаны головы горгон, найденные в Кёльне, поскольку статуи часто изображали змей, обвивавшихся вокруг этой богини; считалось, что гагат наделял властью над змеями. Ну и еще одно объяснение, самое простое — цвет. Гагат черный, и невольно вспоминается самый знаменитый черный камень древности, о котором в «Сивиллиных книгах» говорилось, что он спасет Рим.

Кстати, в разных религиях священные камни зачастую именно черного цвета. Взять, к примеру. Каабу в Мекке, мусульманскую святыню, которую должен посетить любой уважающий себя мусульманин, но которая, как ни парадоксально, намного старше самого ислама. Кааба — это строение кубической формы, обтянутое черной тканью; по мнению некоторых исследователей, якобы именно отсюда и происходит само слово «куб». В восточный угол Каабы вмонтирован черный камень размером примерно с человеческую голову: то ли метеорит, то ли базальт, а может, застывшая лава. Установить правду очень сложно, поскольку многие поколения верующих отполировали камень до блеска прикосновениями и поцелуями; кроме того, он подвергался нападениям неверных, много раз горел, сохранился лишь фрагментарно и теперь окаймлен серебряным ободом.

Это не единственный священный черный камень в античной истории. В Эфесе (ныне территория Западной Турции) находится храм, посвященный римской богине охоты Диане, в котором хранится изображение Черной Дианы — в статую вставлен «магический» черный камень. Еще один известный черный камень находился в Библосе (это к северу от нынешнего Бейрута) в финикийском храме, посвященном богине Астар-те. Но самой известной богиней была все-таки Кибела, любившая черные камни, включая гагат, больше всего на свете. В Анатолии Кибелу знали под именем Куба-ба, и некоторые специалисты считают, что у этого имени те же корни, что и у Каабы, и предполагают, что именно Кибела была тем божеством, которому поклонялись в Мекке еще до пророка Мухаммеда.

Черный камень являлся условным образом Великой Матери Кибелы. Сотни лет ему поклонялись в Пергаме (ныне это территория Турции), но в конце III века до нашей эры жители Рима попросили прислать им камень Кибелы, чтобы защититься от карфагенского генерала Ганнибала Барки, который чуть было не поставил римлян на колени. Когда камень привезли в порт, почти половина города высыпала на улицы встретить его. Всем хотелось увидеть чудесный восточный талисман. Счастливчикам удалось рассмотреть небольшой легкий камень, «черный словно сажа, неправильной формы, скорее близкой к конической, на котором сама природа вырезала узор, напоминающий женский лик». Речь идет, скорее всего, о базальте или лаве, как и в случае с Каабой, но, возможно, и о большом куске гагата. Сам камень не производил особого впечатления, зато процессия, которая сопровождала его на вершину Палатинского холма с литаврами, барабанами и криками жрецов, надолго врезалась в память римлян.

Камень торжественно обрамили в серебро. И магия сработала! Ганнибал почти сразу отправился восвояси. Правда, Кибеле были не слишком рады в римском 102 пантеоне, и тут, наверное, вся загвоздка в эксцентричных жрецах. Сенат принял закон, запрещающий римлянам становиться галлами, провозгласив, что культ Кибелы — это отклонение от истинного пути, однако правда куда более прозаична. Вот как лично вы отреагируете, узнав, что ваш сын не просто решил расхаживать по улицам в женском платье, но еще и собирается оскопить себя? Неудивительно, что вышел официальный протест.

В свете этого представляется весьма логичным и то, что нашего галла похоронили в самой непрестижной части кладбища, которая предназначалась для погребения чужаков. Нельзя сказать, что общество его полностью отвергло, ведь юноша все-таки попал на кладбище, а не был закопан за его пределами. Хотелось бы думать, что простые жители Каттерика сначала посматривали на него и его товарищей с подозрением, но через некоторое время говорили друг другу: «Они хорошие ребята, хоть и выглядят порой довольно странно».

Мировым СМИ понравилась история евнуха-трансвестита и похороненных вместе с ним сокровищ. Газеты пестрили громкими заголовками, а журналисты Северной Британии даже провозгласили следующее: пример скелета № 952 наглядно демонстрирует демократичные нравы Йоркшира и космополитичность его жителей, ведь они приняли в свое сообщество даже такого неформала. Правда, южане в ответ не без иронии заметили, что находка ставит под вопрос ставший сегодня стереотипом образ решительного и мужественного йоркширца.

Так или иначе, история эта вызвала всплеск интереса к работе археологов. Журналисты всего мира, даже из таких далеких от Британии стран, как Таиланд и Новая Зеландия, то и дело просили членов экспедиции дать интервью, при этом их больше всего интересовали детали удаления яичек и трансгендерная проблема в Древнем Риме. Доктор Уилсон сказал мне:

— Только представьте, одна газета даже заявила, что якобы кастрация и стала причиной смерти. Уж не знаю, откуда они это взяли…

 

Вдова

В Фитцвильямском музее в Кембридже можно увидеть алтарь, посвященный Кибеле. Это средних размеров каменный лоток, в котором, видимо, некогда хранились предметы культа: благовония, миниатюрные трещотки, декоративные тиски и священные гагатовые бусины. С правой стороны алтаря — резное изображение сосны, символа Кибелы, и я с удивлением увидела, что шишки у этой сосны конической формы и размером с человеческую голову: ну точь-в-точь как описывают то дерево, из которого получился гагат. Слева от алтаря другая картина — она демонстрирует четверых мужчин, согнувшихся под тяжестью похоронных носилок с телом Аттиса.

В центральной части мы видим саму Кибелу, стоящую между двумя священниками, — огромную мужеподобную женщину в тяжелом балахоне и с мрачным лицом. Она вовсе не кажется мстительной злой богиней из мифа или протогоргоной, способной превратить неугодных в камень, как иногда ее изображают. При виде ее мне невольно вспомнилась другая правительница, которая, как и Кибела, способствовала прославлению гагата. Древняя восточная богиня поразительным образом напоминала королеву Викторию, ставшую олицетворением траура. Так что, возможно, страсть к гагату, вспыхнувшая в XIX веке, была обусловлена не только поиском символа, но и поиском архетипа.