—  6,5-7-

В Красном море есть маленький остров, у которого множество имен. Как только его ни называли: островом Змей, а до этого более зловеще — островом Мертвых. Христиане-копты именовали его островом Святого Иоанна, а греки знали как остров Топаза, сейчас же он называется Забаргад и принадлежит Египту. Две с половины тысячи лет назад это было легендарное место, подконтрольное сначала фараонам, а потом династии Птолемеев. Говорят, что на ночь там все лодки прятали, чтобы никто из жителей не попытался сбежать, и всю территорию острова постоянно патрулировали солдаты. При этом тех, кто осмеливался появиться тут без специального разрешения, казнили.

Почва на острове была настолько бесплодной, что здесь невозможно было ничего выращивать, и во II веке до нашей эры греческий автор Агатархид Книдский писал, что у жителей часто заканчивается еда: «Когда запасы провизии подходят к концу, люди садятся и ждут, когда приплывет корабль и привезет еще, а если корабль вдруг задерживается, они впадают в отчаяние». По его словам, даже змеи покинули остров Змей, а бухту называли Подлой из-за вероломных рифов, опасных для кораблей. Жители материка тоже ничем не могли помочь голодающим обитателям острова: «Они и не приближались к нему, опасаясь гнева правителя».

Сейчас в определенном смысле мы наблюдаем то же самое. Красное море — излюбленное место отдыха дайверов, которые хотят посмотреть на рыбок, плавающих среди коралловых рифов, но даже сейчас лодки не приближаются к острову. В дайверском центре наотрез отказались отвезти меня туда, причем сотрудники при этом явно занервничали, будто даже упоминание острова шепотом способно принести несчастье.

— Мы можем нырять в водах вокруг острова, но если причалим к самому острову, то потеряем выданную правительством лицензию, — по секрету признался мне один из сотрудников центра.

За последние пятьдесят лет на Забаргад допустили только группу иностранных геологов и геммологов, которые написали в отчете, что остров все такое же безлюдное место и о тысячелетней оккупации напоминают только черные стены без крыш. Сегодня Забаргад имеет стратегическое значение, поскольку там расположена военная зона, отделяющая Египет от соседнего Судана. Но раньше остров тщательно охраняли совсем по другой причине — это было единственное место в мире, где добывали удивительный самоцвет.

Римские ученые выдвинули смелое предположение, якобы греческое название «остров Топаза» — результат путаницы: существует похожее слово «топазин», означающее «догадка», и, возможно, все дело в том, что рыбаки часто теряли остров в тумане, поскольку на Забаргаде никогда не добывали топазы, зато он ела-вился зелеными камнями, которые особенно красиво смотрятся при свете заходящего солнца. Этот камень в течение многих веков называли «вечерним изумрудом», теперь же его чаще именуют перидотом, хотя немногие способны правильно произнести это название, не говоря уж о том, чтобы по достоинству оценить этот незаурядный камень.

Ничего удивительного. Когда-то перидотами украшали самые почитаемые святыни и ими восхищались наравне со святынями. Перидот включен в два самых известных списка драгоценных камней в Библии, а у юного египетского фараона Тутанхамона была подвеска с прекрасным перидотом. Но сегодня перидот почти забыт. Во многих главах этой книги я рассказываю о том, что происходило, когда люди приписывали слишком большую ценность тому или иному красивому камню, но история перидота несколько отличается — в данном случае речь пойдет о том, что происходит с людьми и местами, когда ценность камней теряется.

Перидот образуется из самого обильного вещества в земной мантии, известного как оливин из-за нежнооливкового оттенка. Это единственный драгоценный камень, кроме алмаза, который формируется под земной корой, поэтому на поверхности он оказывается, только если его, как образно выразились специалисты Смитсоновского музея, доставит «специальный грузовой лифт»: это происходит, когда перидот подхватывает волна магмы, устремляющаяся вверх, чтобы извергнуться из жерла вулкана.

Иногда перидот падает на Землю из космоса. Наверное, самые красивые из метеоритов — это «палласиты», названные в честь немецкого ученого Питера Симона Палласа, который впервые описал их в 1772 году.

Палласиты — это кристаллы перидота внутри железноникелевой губки, в поперечном разрезе такие метеориты выглядят как современное ювелирное украшение с сияющими зелеными камешками в филиграни из серебристого металла. В 2003 году наши знания о так называемом перидоте из космоса значительно обогатились — он стал первым драгоценным камнем, открытым на другой планете. Космический зонд НАСА обнаружил на поверхности Марса обнажения породы, содержащие кристаллы перидота, и специалисты пришли к выводу, что по крайней мере девятнадцать тысяч квадратных миль «красной планеты» на самом деле не красные, а зеленые.

У этого невостребованного самоцвета довольно необычная история. Столетиями его находили только на отдаленном острове Забаргад, рассказы о котором внушали ужас, и даже сейчас вокруг него витает некая аура исключительности. Несмотря на то что кристаллы оливкового цвета обнаружены и в некоторых других районах, например в Бирме, Китае, Замбии и Пакистане, девяносто процентов всех известных перидотов находят в одном-единственном месте, а именно в резервации американских индейцев в отдаленном уголке США, где редко бывают туристы.

 

Сан-Карлос

«Итак, вы на земле медведей, — гласит брошюра на КПП. — Добро пожаловать, но просим вас соблюдать вежливость!». Далее в брошюре рассказывается, как здесь следует правильно говорить, петь, хлопать в ладоши и свистеть, чтобы сообщить о своем присутствии хозяевам территории. «Свистеть можно, но ни в коем случае не подражайте птицам!» — предупреждает брошюра. Я для себя решила, что лучше, пожалуй, совсем не свистеть, и запомнила очень ценный совет, что делать, если все-таки встретишься с медведем, — надо свернуться калачиком и притвориться мертвым.

На КПП, где туристы приобретают однодневное разрешение на посещение национального парка, было полно фотографий счастливых гостей с ружьями. Некоторые упирались ногой в голову медведя или лося, которые весьма убедительно притворялись мертвыми.

Ну и ну, выходит, на земле медведей разрешена охота на медведей. Раньше эту территорию называли еще и «землей индейцев», хотя несколько сот лет назад, когда европейцы впервые ступили на землю Аризоны, это словосочетание означало не то, что сейчас. Тогда речь шла о древней культуре, о взаимном недоверии и битве не на жизнь, а на смерть за родную землю, тогда как сегодня это — синоним нищеты.

Если взглянуть на карту, то резервация апачей в Сан-Карлосе занимает небольшой участок в юго-восточной части района, который выглядит как вакуум между Фениксом и Нью-Мексико. Это бедная земля, на которой нет ни больших каньонов, ни производственных ресурсов, разве что эффектного вида каньон на Солт-Ривер на севере, но им владеют индейцы навахо, да еще ГЭС, плотина Кулиджа, но она, хотя и находится на земле апачей, подконтрольна правительству США. Зато в Сан-Карлосе есть огромное озеро, в водах которого резвятся краппи и солнечный окунь. Кроме того, апачам принадлежит около двух миллионов акров угодий, населенных лосями, вилорогими антилопами и «дружелюбными» бурыми медведями. А еще здесь находится самое крупное в мире месторождение перидота, хотя рядовые туристы вряд ли об этом слышали.

Специальный культурный центр открылся тут в 1995 году, чтобы познакомить с историей племени апачей как туристов, так и молодых соплеменников. Некоторые из рассказов вполне традиционный К примеру, апачи очень гордятся церемонией инициации молодых девушек. Но большая часть экспозиции повествует о том, как возникла резервация, и это не самая приятная история, хотя она и иллюстрирует отношение индейцев к собственным ресурсам, включая перидот.

В первом зале висит черно-белый снимок, датированный 1880 годом, на котором апачи в поношенной одежде европейского покроя стоят в очереди за едой. А ведь еще всего лишь за десять лет до этого индейцы соблюдали традиционный уклад жизни и обеспечивали себя пищей. Все изменилось 30 апреля 1871 года. В тот день на территорию апачей в районе фактории Камп-Грант вторгся военный отряд, состоявший из восьми белых, девяноста двух индейцев конкурирующего племени папаго и сорока восьми мексиканцев, и открыл огонь. Здесь жили безоружные апачи, всего три месяца назад сдавшиеся на милость властей, гарантировавших им безопасность. В результате учиненной резни в то страшное воскресное утро всего за час погибли сто двадцать восемь человек, в основном женщины. Выжили только одна взрослая женщина, которая получила тяжелые ранения и была парализована, и двадцать восемь малышей, их забрали в Тусон, чтобы продать в другие племена как рабов. Так называемый комитет бдительности под предводительством сорокачетырехлетнего Уильяма Ури одобрил подобную жестокость, заявив, что это якобы была месть за убийство нескольких старателей, первыми нашедших в Аризоне золото и другие ценные минералы и решивших присвоить себе земли апачей. Выступая перед Обществом первых поселенцев Аризоны в 1885 году, Ури сказал: «Почти весь 1870 год и первую половину 1871-го эти индейцы продолжали нападать на наши поселения, грабить и убивать, пока терпение наших людей не лопнуло». Но, собственно, Ури и не нужно было оправдываться, потому что почти все европейцы. жившие в Аризоне, приняли его сторону.

За то страшное зверство так никого и не наказали.

После коротких слушаний белый судья велел белым присяжным оправдать нападавших. Тем не менее американцы разделились на два лагеря. Северяне отнеслись к случившемуся критически, а южане в основном встали на сторону Ури. Командующий факторией публично выразил неудовольствие, но его огорчила вовсе не гибель множества людей, просто ему немалый доход приносили лавки, которые он открыл в поселении.

Что касается апачей из Сан-Карлоса, то это событие предопределило их будущее: отныне они не могли решать собственную судьбу.

Общественность призывала открывать новые резервации, якобы для защиты индейцев, но на самом деле цель была совсем иной — не отдавать аборигенам их исконные территории. На следующий год открылась резервация в Сан-Карлосе, место заключения тысяч индейцев явапаи, чирикахуа и западных апачей, над которыми был поставлен белый надсмотрщик, так называемый индейский агент. Власти хотели предоставить индейцам убежище и при этом подавить их волю и лишить индивидуальности, используя традиционные средства — миссионеры, оружие, политика.

Но в результате получилось черт-те что. В те времена поинтересоваться: «А ворует ли индейский агент?» — было равносильно тому, что в наши дни спросить: «А католик ли папа римский?» Управляющие поселений славились таким откровенным казнокрадством, что никто даже не пытался изменить ситуацию, а в Сан-Карлосе положение сложилось еще хуже, чем в других резервациях. Сюда согнали несколько племен, но многие из них издавна не ладили между собой, так что вскоре постоянные стычки между разными группами индейцев и очереди за продуктами стали нормой. Молодые апачи росли зависимыми, старинный уклад жизни канул в Лету. К началу XX века большинство индейцев отказались от вигвамов, переселились в дешевые дома, построенные по западному образцу, и из их окон наблюдали, как богатства родной земли просачиваются сквозь пальцы, как песок.

В Аризоне я несколько раз слышала один и тот же анекдот. В середине 1960-х годов некий старый индеец ехал по пустыне с сыном. И вот, представьте, они увидели, как команда астронавтов тренируется перед высадкой на Луну. Старик разволновался и спросил, не могут ли астронавты передать его послание жителям Луны. Представители НАСА решили, что это отличный пиар-ход, и послали за магнитофоном. Старейшина сказал что-то в микрофон, но когда сына попросили перевести, тот только засмеялся. Потом кассету отвезли в деревню апачей, но местные жители тоже смеялись и отказывались переводить. Только после того, как штатный переводчик НАСА послушал кассету, стало известно, в чем же заключалось послание старика-индейца: «Ребята, держите ухо востро с этими сволочами, а то украдут вашу Луну на фиг!»

Слова героя анекдота не лишены смысла. Белые поселенцы вовсю присваивали себе целые гектары земли; один из немногих природных ресурсов, который остался в распоряжении апачей, — это месторождение перидота. По иронии судьбы, в истории самих апачей и истории перидота много общего: в обоих случаях все вертится вокруг вопроса о племенной собственности.

 

Загадка седьмой печати… или второй… а может, десятой

Многие годы перидот входил в число самых ценных камней в иудейско-христианском мире.

Когда Моисей спустился с горы Синай, то, по легенде, принес с собой не только десять заповедей, но и список из двенадцати камней, которые следовало поместить на нагрудном знаке первосвященников, по количеству колен израилевых. Широкий спектр цветов и текстур самоцветов демонстрировал разнообразие ландшафтов — все они такие разные, но одинаково ценны для Господа. Однако за долгое время изначальные значения древнееврейских слов стерлись, и теперь ведутся споры, о каких современных камнях шла речь.

К примеру, перидоту приписывали роль то второго камня из списка Моисея, то десятого. Намного позже, в I веке нашей эры, святой Иоанн Богослов использовал подобный список, чтобы укрепить веру в свое видение Небесного Иерусалима, описанного в Откровении: «Основания городской стены украшены всякими драгоценными камнями: основание первое — яспис, второе — сапфир, третье — халкидон, четвертое — смарагд, пятое — сардоникс, шестое — сердолик, седьмое — хризолит, восьмое — вирилл, девятое — топаз, десятое — хризопрас, одиннадцатое — гиацинт, двенадцатое — аметист. А двенадцать ворот суть двенадцать жемчужин». В течение многих лет считалось, что в этом списке, как и в списке Моисея, перечислены наиболее ценные самоцветы Средиземноморья. Однако, как выяснилось, был тут и еще один нюанс: это список камней, из которых получаются самые лучшие и престижные печати.

Трудно недооценить роль печатей в ранней культуре Средиземноморья и Ближнего Востока. Любая официальная сделка скреплялась печатью: обмен землей, имуществом и грузами, написание писем и издание указов. Владельцы опечатывали амбары с зерном и винные погреба, чтобы продемонстрировать, кто хозяин. А когда фараон сказал Иосифу, что тот будет «правителем Египта», то надел ему на палец кольцо с царской печатью. В Персии на протяжении долгого времени очень редко письма писал и запечатывал тот, кто отправлял их, поэтому единственным доказательством аутентичности являлся оттиск кольца-печатки. Три тысячи лет назад печати играли столь важную роль в жизни иудеев, что у каждого из колен имелась своя, якобы установленная Господом.

Так что, сами понимаете, работа резчиков становилась довольно опасной и при этом была основана на доверии. Резчики вели строгий учет печатей, а утрата печати считалась катастрофой. Как метко выразился поэт Джон Фентон, «Это было все равно что потерять кредитку — нужно срочно менять пин-код». Да что там кредитка, в античные времена потерять кольцо означало утратить собственную природу. Именно поэтому так ценились камни, из которых получались лучшие печати: перидот, яшма, сардоникс, сердолик — достаточно мягкие, чтобы их можно было резать, но при этом достаточно твердые, чтобы сохранять форму, уникальные, дабы их можно было легко опознать, и красивые, чтобы задавать тон. Неудивительно, что когда печати вышли из моды, то мы забыли и камни, из которых их в былые времена изготавливали. Кто из наших современников может объяснить разницу между сардониксом и сердоликом? Многие ли в курсе, что оба названия происходят от названия острова Сардиния, где эти камни раньше добывали? И уж тем более никто, кроме специалистов, не знает историю хризолита, или, как я его называю в своей книге, перидота.

 

Он всегда был здесь

Лично мне показалось странным, что при всем обилии информации о том, как апачи потеряли свои земли, организаторы экспозиции обошли стороной историю обретения перидота. Учитывая, что племенам аборигенов в Сан-Карлосе принадлежит примерно девяносто процентов мировых запасов перидота, я ожидала увидеть хоть какую-нибудь захудалую табличку и пару образцов, но нигде не нашлось даже упоминания. Мужчина за стойкой информации, на бейджике которого красовалось имя «Франклин», посмотрел на меня с некоторым недоумением, когда я спросила о причинах подобного пробела. Видно, он никогда об этом не задумывался. Потом сотрудник нашелся:

— Мы делаем упор на историю и легенды. А что зеленый камень… Он тут испокон веку был и есть.

Франклин любезно предложил показать мне, где же именно испокон веку был зеленый камень, и мы вышли на улицу. Перед нами вдаль через пустыню убегало шоссе 70, словно в мультике про Хитрого Койота и Дорожного Бегуна. Мы какое-то время шли вдоль шоссе, а потом повернули на север.

Франклин махнул рукой:

— Вот она, страна перидота.

Передо мной был самый типичный пейзаж Дикого Запада, какой я только видела: выжженная земля, повсюду гигантские кактусы с торчащими колючками. Все это казалось декорациями к фильму короля вестернов Джона Уэйна. Впереди нас вырастал холм: с одной стороны пологий, а с другой — крутой, словно кто-то резко дернул камерой и обрезал картинку.

— А где там шахты? — спросила я.

— Везде, — беспечно ответил Франклин. — Некоторые называют его «меса», что в переводе с испанского значит «стол», потому что холм похож на стол и если пойдешь туда, то можешь наесться от пуза. Но мы обычно зовем его «горящей горой». Отсюда не видать, но он и впрямь напоминает вулкан. Вот там все и копают.

 

На мес(т)е

Франклин пообещал сводить меня туда, если я подожду до окончания рабочего дня, и я полчаса сидела на солнцепеке, наблюдая за снующими туда-сюда туристами. Одна семья приехала из Нью-Йорка. Мальчики — уменьшенные копии отца — были одеты в хлопчатобумажные шорты и синие рубашки, а мама щеголяла в туфлях «Прада».

— Ваша прапрапрабабушка была из племени апачи, — сказали родители детям, входя в здание культурного центра.

Но, промчавшись по выставочным залам, они отказались оставить пожертвование и отправились дальше. Видно, решили, что десяти минут на знакомство с культурой предков вполне достаточно.

В пять часов рабочий день у Франклина закончился. Мы сели в мою машину, и он показал, куда ехать. Потом мы вдруг повернули, причем сама бы я этот поворот ни за что не заметила, и поехали по белой песчаной дороге на север, вглубь пустыни. Затем долго поднимались в горку, поворачивали снова и снова. Я безуспешно пыталась запомнить дорогу. Но единственными ориентирами были кактусы, растопырившие свои колючие лапы в разные стороны, как в шуточной загадке про страну, где половина жителей врет, половина — говорит правду, а ты должен понять, куда идти.

Потом Франклин велел остановить автомобиль, хотя мы вроде как никуда не доехали. Я припарковалась прямо посреди дороги, все равно вряд ли кто-то проедет мимо. Мы вышли из машины, поднялись на небольшой пригорок и оказались словно бы на другой планете. Миллионы лет назад вулкан изверг струю магмы, которая превратилась в голубовато-серый базальт с крошечными пузырьками, делавшими его похожим на старую губку. Но, несмотря на то что серый базальт находят на месте извержений вулканов по всему миру, местный базальт кардинально отличается от своих собратьев, поскольку покрыт большими неровными зелеными кругами из маленьких кристалликов перидота. Как будто пейзаж придумал иллюстратор детской книжки.

Франклин сказал, что апачи называют эту породу «зеленый камень, который плавает в воде», поскольку в ней куча пузырьков воздуха. Но вообще-то порода не плавает: несмотря на пустоты, она очень тяжелая. Несколько дней спустя я и сама в этом убедилась — собранные здесь образцы оказались настолько тяжелыми, что парень за стойкой регистрации багажа состроил гримасу:

— Что вы там везете? Камни?

Я усмехнулась:

— Мне сказали, что они сравнительно легкие.

С пригорка, на котором стояли мы с Франклином, открывался вид на земли апачей. Марсианский пейзаж тянулся вплоть до горизонта. По крайней мере, здесь не было медведей — им попросту некуда спрятаться. Когда-то земли апачей простирались и дальше за горизонт, через Нью-Мексико и до Техаса, но белые, после того как нашли золото, серебро, бирюзу и медь, стали кромсать территорию, словно маленькие дети, которые потихоньку таскают из холодильника шоколадный торт кусочек за кусочком: сначала надеются, что никто не заметит, а потом становится все равно. Резчики по камню привыкли раскалывать имеющиеся у них большие куски породы и полировать их, но пытаются сделать так, чтобы в центре все равно оставался камень лучшего качества, дабы приберечь его на черный день. С перидотом же получилось с точностью до наоборот. В итоге они остались с обломками, которые уже никому не нужны, раздав все хорошие камни.

Франклин сказал, что не так далеко отсюда есть маленький городок с говорящим названием Перидот (Peridot) — двадцать домишек с пыльными двориками, сгрудившимися вокруг перекрестков. В Аризоне многие города названы в честь полезных ископаемых, которые там добывают. Так, например, на западе штата есть город Кварцит (Quartzite), на юге — Рубин (Ruby), правда, добывают там розовый агат, который изначально ошибочно приняли за рубин. Даже поселок Гло-218 бус (Globe), неподалеку от резервации Сан-Карлос, назван так в честь идеально круглого серебряного самородка, который там нашли в 1870-х, после чего поселенцы поспешили откусить у апачей еще кусок земли. Но Перидоту, Кварциту, Рубину и Глобусу еще повезло, в Западной Аризоне есть крошечный городок, который называется Хлорид (Chloride).

Франклин подошел к нескольким пещеркам, выкопанным в рассыпчатой породе. Это был его участок.

— Тут у каждого есть участок, который он считает своим, хотя вообще-то все принадлежит племени, — сказал он. — Сюда пускают только апачей. Поэтому белым парням приходится считаться с нами, они не могут приходить сюда когда вздумается и без сопровождения.

На горе Перидот встречаются два типа почв. Первая очень мягкая и рассыпчатая, в ней можно искать камни буквально голыми руками, а вторая очень твердая, поэтому приходится использовать зубило. Несколько лет назад здесь была девственная пустыня, но кто-то одолжил Франклину и его товарищам бульдозер, чтобы расчистить поверхностный слой почвы, а потом они использовали динамит.

— При помощи динамита можно разрушить часть скалы, но лучше всего то, что после взрыва остается только подбирать камни прямо с земли. Никакого напряга.

Позднее в Глобусе из разговора с торговцем перидотом я узнала, что большинство старателей, которых тут зовут «взрывниками», действительно просто взрывают породу, тогда как небольшое их количество по старинке часами долбят породу, чтобы выковырить кристалл из нетронутой скалы. Словом, все та же извечная проблема — качество и количество. Те, кто работает традиционным способом, а это, кстати сказать, в основном женщины, добывают кристаллы лучшего качества, но в скромном количестве.

Франклин поднял с земли маленький кристалл перидота, и мы посмотрели его на свет в лучах заходящего солнца. Самое то, чтобы увидеть «вечерний изумруд», и в свете заката желтоватая зелень перидота выглядела мягче, чем более холодный цвет обычного изумруда. Казалось, камень слегка светится, и я поняла, почему в ранних лапидариях говорилось, что перидот оберегает от ужасов ночи. Правда, Агатархид явно преувеличивал, когда говорил, причем наверняка с чужих слов, что перидот «невидим днем, поскольку его поглощает яркость солнца, но с наступлением ночи он светится в темноте, да так, что виден издалека». По утверждению Агатархида, камень сияет с такой силой, что охранники на Забаргаде обходят остров по кругу и если видят, что какой-то из камней стал виден в темноте, то накрывают его чашкой, чтобы отметить место. «А днем они снова обходят остров и срезают породу на отмеченных скалах, после чего передают мастерам, дабы те отполировали камень должным образом».

Зеленый цвет перидота связан с большим содержанием в нем железа, но если изумруды, рубины, сапфиры и алмазы приобретают окраску из-за случайной примеси крошечного количества определенных веществ, то в случае с перидотом железо является частью химической формулы и составляет как минимум десять процентов массы, а это значит, что если бериллы, корунды и алмазы могут быть разных цветов, то перидоты всегда только зеленые.

Некоторые исследователи считают, будто название камня происходит от греческого слова peridona, что значит «обильный», но данная теория неправдоподобна, поскольку в Античности перидоты были большой редкостью. Составители Оксфордского словаря не приводят никаких версий этимологии данного названия, хотя в словарной статье и упоминается, что оно пришло из среднеанглийского. Единственное, что можно сказать, — слово perry, часто встречающееся в составе англосаксонских топонимов, означает «яркость», a dot — маленькую выпуклость или горошинку, а еще точку в конце предложения.

Если слово «перидот» когда-то означало «яркая горошина» или «яркая точка», то подобное описание как нельзя лучше подходит для нашего жизнерадостного самоцвета, который можно было бы назвать лай-мовым камнем, жаль, что так в английском уже именуют известняк. Цвет перидота можно описать как лимонно-зеленый, и многие считают его красивым.

Среди множества других оттенков зеленого это цвет летнего луга, усыпанного лютиками, в то время как у изумруда зелень более интенсивная и напоминает весеннюю лужайку после дождя. Возможно, будь перидот чуть тверже, чуть прочнее и чуть известнее, чем сейчас, этот камень, который предписывают носить всем рожденным в августе, ценился бы значительно выше. Хотя в этом случае самым большим его месторождением в мире вряд ли владели бы индейцы.

Я поняла, что до наступления темноты уже не успею ознакомиться с работой старателей, но Франклин утешил, что можно приехать еще раз завтра. Он сказал, что наверняка кто-нибудь покажет мне, как кристаллы перидота извлекают из базальта.

— Просто поедешь той же самой дорогой. — заявил Франклин с небрежностью, которой позавидовал бы сам Джеймс Бонд.

Легко сказать: той же самой дорогой!

Когда мы возвращались обратно, я пыталась запомнить порядок поворотов и особые приметы отдельных кактусов, но сильно сомневалась, что не заблужусь без сопровождающего. Просто поразительно: мы ехали по дороге, ведущей к самому крупному месторождению некогда драгоценного камня, а на ней даже не было никаких указателей.

 

Перидотовые троны

На плохо различимых дорогах в американской пустыне как нигде лучше чувствуешь разницу между великим прошлым перидота и его заурядным настоящим. Как могло получиться, что сегодня никто не ценит камень, который в свое время произвел сенсацию, будучи подарен императрице династии Птолемеев Беренике примерно в 300 году до нашей эры?! Историк по имени Юба во II веке до нашей эры писал, что, увидев необычные камни, императрица пришла в восторг, а в более поздний период в честь жены Птолемея Филадельфа в одном из храмов поставили статую из перидота высотой в четыре локтя. Еще в XVI веке перидоты ценились настолько высоко, что ими был инкрустирован любимый трон оттоманского султана. Этот золотой парадный трон сейчас можно увидеть в охраняемой сокровищнице при Музее дворца Топкапы в Стамбуле. Трон изготовлен из орехового дерева, облицован золотом и украшен почти тысячей перидотов. Это редкий образец переносного трона: он был достаточно высоким и величественным, чтобы производить впечатление на подданных, когда его выносили во двор в праздничные дни, но при этом легко разбирался в случае дождя. Трон этот султану Мураду III подарил в 1585 году его новый зять Ибрагим Паша, бывший египетским губернатором, и это позволяет предположить, что в тот момент перидоты считались в Оттоманской империи сказочными камнями. Новые правители Египта настолько высоко оценили перидот, что, как и их предшественники задолго до этого, расставили на острове Забаргад вооруженную охрану и отдали приказ топить любой неопознанный корабль и убивать всех незваных гостей.

Жители Оттоманской империи, как и большинство людей, вовлеченных в добычу самоцветов и торговлю ими, использовали для измерения веса камней ту же систему, что и мы сейчас. Карат — старинная мера, которая, скорее всего, впервые появилась на базарах Ближнего Востока и Азии; за основу был взят вес зернышка рожкового дерева, которое по-гречески называлось keration. Ювелиры стали использовать эти зернышки, потому что они были практически идентичны, а значит, подходили для достоверного измерения веса маленьких и дорогих драгоценных камней. Но тем не менее шкала все-таки была приблизительной, поэтому даже в XIX веке, когда были сделаны попытки стандартизации, перидот весом в один карат мог на самом деле весить от ста девяноста девяти миллиграммов в Лиссабоне до двухсот семи миллиграммов в Венеции, и это представляло определенное затруднение для международной торговли. В1877 году несколько именитых купцов из Лондона, Парижа и Амстердама встретились, чтобы уладить подобное недоразумение. Ими двигали панъевропейские настроения, которые сегодня вызвали бы симпатию у брюссельских демократов, и в ходе дискуссии они решили, что пора ввести единообразие: отныне карат в любой точке мира должен был составлять двести пять миллиграммов. Тридцать лет спустя следующее поколение коммерсантов раскритиковало эту цифру, и в результате в Европе с 1907 года, а в США с 1913 года карат равен одной пятидесятой грамма. Кстати, не следует путать карат как меру веса и британский карат, которым меряют чистоту золота.

До того как остров Забаргад перешел под контроль мусульман, он был источником перидотов, которые очень ценились в христианском мире. В XII веке в Кёльн доставили одну из важнейших христианских реликвий — мощи волхвов, преподнесших дары младенцу Христу. В честь этого городские купцы построили собор, настолько прекрасный, что рассказывали даже, будто архитектор продал душу дьяволу. Рака, законченная примерно в 1190 году, выглядит так же изысканно, как и сам собор. Это многоярусный золотой ящик, украшенный драгоценными камнями, самым важным из которых считался огромный перидот весом в двести с лишним карат, помещенный в центре и якобы привезенный с Забаргада крестоносцами. Зеленый цвет символизировал новую жизнь, которую прославляли волхвы, но выбор пал на перидот не случайно.

В Средние века и вплоть до конца XVII столетия почти все драгоценные камни наделяли теми или иными сверхъестественными свойствами. Например, в Музее Виктории и Альберта хранится брошь эпохи Тюдоров, сделанная из трех самоцветов: граната, сапфира и перидота. Камни символизировали разные уровни магической защиты, оправу ювелир сделал открытой, чтобы камни могли передавать свои свойства владельцу прямиком через кожу. Хозяин или хозяйка броши знали, что гранат хорош для кровообращения, сапфир способствует ясности ума, а перидот хранит от 224 злых сил. Считалось, что перидот защищает от всех бед, правда, это не помогло рабам, заточенным на острове Забаргад. Да и владение месторождением не спасло апачей от нищеты. В тот вечер я увидела, что живут они отнюдь не за счет самоцветов, у них иной источник дохода.

 

Азартные игры

На западной границе резервации Сан-Карлос находится ряд заведений, которые ассоциируются с индейской культурой так же прочно, как, скажем, вигвамы. Это казино и дешевые мотели при них.

Во владениях индейцев казино действуют легально, несмотря на то что в самом штате Аризона азартные игры официально запрещены. Я простилась с Франклином, доехала до границы и поселилась в мотеле.

— Простите, мадам, вы отправитесь сегодня вечером в казино? — спросил меня молодой человек за стойкой регистрации.

Мне нужно было еще свести воедино записи, поэтому я сказала, что вряд ли.

Парень огляделся и, убедившись, что нас никто не слышит, прошептал, что если я сейчас скажу «да», то мне полагается скидка на номер, бесплатное пиво и шведский стол.

— Это наше спецпредложение для игроков. Все сюда за этим и едут.

В таком случае, рассудила я, вполне можно записать и меня в игроки, хотя впоследствии и пожалела о своем решении: шведский стол оказался просто ужасным.

В каком-то смысле казино в Сан-Карлосе — это изнанка охоты за драгоценными камнями. В казино полно людей, которые надеются напасть на золотую жилу, не приложив не малейших усилий, а прииски кишат старателями, которые рассчитывают на то же самое, но готовы немного попотеть. Однако мотивы у них одинаковые. В обоих случаях все зависит от везения — человек выбирает игровой автомат или участок породы, которые могут буквально осыпать его сокровищами.

У всех игровых автоматов есть имена, и когда я увидела среди них «Самоцвет», то поняла, что мне туда, но меня опередил какой-то мужик, так что я отправилась за бесплатным пивом, по пути разглядывая посетителей: индейцев, местных белых и туристов, которые сидели перед автоматами с одинаково остекленевшими глазами. Многие старатели приходят сюда, если им попадается хороший камень, и, увы, спускают здесь все деньги.

— Ну… индейцы платят своим сородичам, — пожал плечами бармен, глядя, как на углу буянит группа молодых апачей. — По крайней мере, если они все спустят тут, деньги не уйдут на сторону.

Когда я добралась до «Самоцвета», на «моем» месте все еще сидел тот же крепыш в ковбойской шляпе и сапогах. Пройдя мимо других автоматов — «Дикий Запад», «Бандит» — я выбрала для себя «Бриллианты навсегда». За пятнадцать минут я выиграла двадцать долларов. Неудивительно, что это заведение не зарабатывает денег. Мой соперник на «Самоцвете» выиграл аж двести тридцать два доллара, которые «Самоцвет» выплюнул четвертаками. Похоже на добычу драгоценных камней. Вы используете имеющиеся ресурсы, чтобы обосноваться на хорошем участке, вкладываете деньги, ждете столько, сколько можете себе позволить, а потом при условии удачливости и упорства «отыгрываете» свои вложения. Но если сосед найдет камень больше, то, разумеется, поневоле испытываешь чувство зависти.

 

Перидот величиной с отель «Риц»

Пэнси Кассаветис — одна из главных дилеров драгоценных камней в резервации. Я не смогла дозвониться, поэтому на следующее утро стояла на пороге ее маленького домика на окраине Перидота. Увы, на двери рядом с плакатом «Господи, храни Америку» была прикреплена записка, извещавшая гостей, что хозяйки нет дома, поэтому потенциальных продавцов просили заглянуть в пять. На четыре у меня была назначена встреча с сотрудниками местной социальной службы, так что предстояло провести почти весь день на холмах в поисках камней.

И вот, как раз в тот момент, когда я пыталась понять, в каком направлении ехать, я увидела, что навстречу мне бежит вприпрыжку мужчина чуть за тридцать в спортивных штанах и черной рубашке. Несмотря на европейскую одежду, он выглядел как типичный апачи: длинные черные волосы, глубоко посаженные глаза, хотя, когда мы разговорились, мой новый знакомый с места в карьер сообщил, что апачи он только наполовину.

— А еще в моих жилах пятьдесят процентов крови индейцев племени крик, но я не говорю ни на том, ни на другом языке, поскольку рос в городе.

Фрэнк, как звали моего нового знакомого, оказался сыном Франклина. Услышал от отца, что я, возможно, захочу снова поехать на гору. Когда я включила в машине радио на полную громкость, Фрэнк поморщился и пояснил, что страдает от похмелья:

— Вчера с друзьями сходили в казино, а сегодня чувствую себя просто ужасно.

Я сказала, что тоже вчера была в казино.

Мы забрали по дороге пару друзей Фрэнка — молодую женщину по имени Шэннон, его ровесницу, и двадцатитрехлетнего Шона. Все трое сидели без работы, но тут это считается нормальным, поскольку уровень безработицы в Сан-Карлосе составляет семьдесят шесть процентов.

— За пределами резервации в новостях то и дело показывают репортажи о людях, которых страшно беспокоит экономический кризис, — рассказывал мне накануне Франклин. — А мы тут не заморачиваемся. У нас кризис длится уже несколько поколений.

По его мнению, именно это и подтачивает общину:

— Скука да безделье страшнее всего.

Фрэнк повел меня не тем путем, который его отец выбрал вчера, и, пока мы поднимались наверх, показал мне небольшой холм, на котором росли три кактуса:

— Тут одна дамочка из Нью-Йорка приезжала, давно уже, так она нам сказала, что если копать на том холме, то под ним якобы спрятан громадный перидот.

Я поняла, что отныне, услышав популярную народную песню «Холм вдалеке», всегда буду вспоминать пыльный холм с тремя кактусами, который показал мне Фрэнк.

В 1922 году Фрэнсис Скотт Фицджеральд написал рассказ «Алмаз величиной с отель, Риц». Одного школьника приятель из зажиточной семьи пригласил погостить у себя в Монтане. Мальчик в восторге от хрустальных чаш с розовой водой, от тарелок, покрытых тонким слоем бриллиантов. Друзья маленького богатея Перси отлично проводят время, но потом приходит их черед умереть. Дело в том, что под домом спрятан огромный алмаз величиной с отель «Рид», и родители не хотят, чтобы кто-то узнал об этом, поэтому в конце каждого лета просто убивают друзей своих детей. Практичное решение проблемы, ничего не скажешь.

Боюсь, что, если бы местный холм действительно состоял из одного огромного чистой воды перидота и вдобавок сей самоцвет был бы сегодня так же моден, как во времена Береники, это вряд ли облегчило бы участь коренного населения Сан-Карлоса. Если бы «вечерние изумруды» ценились так же, как обычные, то в 1860-х в Аризоне все белые поселенцы только и говорили бы, что о перидоте. Началась бы перидотовая лихорадка. Открылись бы салуны и бордели, гору, где добывают перидот, сровняли бы с землей, а вся пустыня кишела бы предприимчивыми перекупщиками. Вместо этого здесь роятся только пчелы, хотя я так и не поняла, чем же они кормятся.

Мы приехали к огромному кратеру, намного больше вчерашнего. Глядя на этот марсианский пейзаж, поневоле поверишь, что перидот — космический камень.

В самом центре я рассмотрела старателя с молотком, фигура его на фоне кратера казалась крошечной. Я решила поговорить с ним. Старатель признался, что пришел сюда в надежде, что мешок перидота спасет его от финансовых проблем, «хотя пока что-то не спасает».

— А вообще, хоть кто-нибудь здесь разбогател? — поинтересовалась я.

Все засмеялись.

— Парень, который владеет этой шахтой, заработал немного денег. А я так просто сюда хожу, чтобы было чем заняться, спасаюсь от безделья, — признался Фрэнк.

Мне торжественно вручили молоток и показали, как им пользоваться, после чего молодые люди разошлись по своим углам, а Шэннон уселась на жухлый кустик травы и закурила, наблюдая за нами. Когда ударяешь молотком как следует, то к твоим ногам падает темно-серая глыба вулканической породы. Сразу видна куча крошечных зеленых кристалликов, похожих на кусочки сахара, кроме того, есть надежда, что внутри спрятались еще несколько, покрупнее и почище. Но надо действовать осторожно, чтобы не повредить их, ведь перидот очень мягкий камень, по шкале Мооса ему присвоено значение 6,5, а это означает, что перидот самый мягкий из прозрачных драгоценных камней и уступает изумруду, гранату, турмалину и даже кварцу наравне с танзанитом и яшмой, он всего лишь на единицу тверже стекла.

Мои спутники стали жаловаться, что от жары у них еще больше заболели головы, и вскоре перебрались в тенек. Мы погрузились в молчание, перебирая куски породы в поисках перидота.

— Смотрите, что я нашел! — нарушил тишину крик Шона.

Он показал мне пару кубических кристаллов размером с игральные кости, но они, увы, треснули.

— Да, это все из-за динамита. Барахло, — сказал Фрэнк.

Примерно через час мы закончили поиски. Я купила у своих проводников все их находки, заплатив в благодарность за помощь сорок долларов за мешок никуда не годной зеленой крошки. Фрэнк попросил отвезти их в супермаркет при казино.

Шэннон долго прикидывала в уме, как лучше потратить деньги, после чего мы с видом победителей прошествовали по замызганному магазину, в котором пахло жареными цыплятами и кофе столетней давности, постепенно заполняя корзинку. Все деньги до последнего цента пошли на пиво, орешки, чипсы и гигантские корзинки с попкорном, политым дешевым маргарином. Потом я подвезла всю компанию до Перидота и высадила у реки, чтобы друзья могли спокойно выпить среди деревьев, где их не увидят родители.

— Пока ты живешь с родителями, будешь каждый раз получать по шее, если нарушишь правила, и неважно, сколько тебе лет, — сказал Фрэнк.

Я смотрела, как они уходят. Фрэнк с ящиком пива на голове, Шэннон, нежно прижимающая к груди свертки с едой, словно Мадонна младенца, и Шон, оставляющий за собой след из чипсов, словно Ганс и Грета из детской сказки. Почему-то вдруг возникло ощущение, будто я смотрю фильм и это кульминационная сцена, когда зрители наконец понимают, что для некоторых героев уже не будет пути назад. И как раз в этот момент все трое повернулись и помахали мне рукой. Я тоже помахала им в ответ.

 

Жизнь в параллельных мирах

Отдел по работе с коренным населением занимал симпатичное здание из белых блоков, похожих на камни. Рядом со стойкой информации висел плакат с изображением рукопожатия и словами «Tit daanotjoo lе».

— Что это значит? — поинтересовалась я.

— «Любите друг друга», — перевела мне девушка за стойкой.

— А как произносится?

— Рамона, а как на вашем языке это произносится? — девушка окликнула проходившую мимо женщину-апачи.

— А я не знаю, — пожала плечами та. — Я плохо говорю на апачи.

Оказалось, что никто не может ответить на мой вопрос.

— Постепенно мы забываем язык, — сказал мужчина, который вышел из кабинета, вертя в руках ключи. — И ничего тут не поделать. Так уж фишка легла.

Через пару минут меня пригласили встретиться с Кэйти Уисли-Китчеян, первой женщиной — председателем двадцатитысячной общины апачи в Сан-Карлосе.

— Мой народ живет сразу в двух параллельных мирах, — сказала она, — и в обоих нам трудно.

Но добыча перидота, по мнению Кэйти, не решит проблему бедности.

— Вы спрашиваете, о каком будущем для перидота я мечтаю? Отвечу так: я хочу, чтобы все осталось как есть.

Она не хотела, чтобы ее землю наводнили белые подрядчики с бульдозерами и горнодобывающим оборудованием, как не хотела и того, чтобы добыча перидота превратилась в крупный бизнес, неважно, откуда он будет контролироваться — извне или изнутри. Кэйти видела, что при этом случалось с апачи.

— Пару лет назад к нам уже приезжали и пытались наладить тут добычу в промышленных масштабах, но ничего не получилось.

Дело в том, что земля апачей священна, причем не только «меса», где находят перидот, но и вся резервация в целом. Раньше Глобус принадлежал индейцам племени апачи, как Тусон и даже некоторые районы Нью-Мексико. Теперь же их согнали в резервацию.

— Когда читаешь историю апачей, то испытываешь злость. Я ощущаю боль и горе, которые пришлось пережить моему народу, и не хочу, чтобы кто-то снова захватил нашу землю, неважно по какой причине.

На прощание мы пожали друг другу руки. Кэйти спросила, удивлена ли я ее ответом. Пришлось признаться, что нет.

 

Женщины-старатели

К вечеру Пэнси Кассаветис вернулась в Перидот и ждала, когда старатели принесут ей мешочки с зелеными кристаллами. Она пригласила меня в дом пропустить по стаканчику содовой. Пэнси родилась в резервации, но в двенадцать лет родители отправили девочку в интернат в Феникс, в рамках федеральной программы по ассимиляции — индейских детишек отдавали в интернаты, чтобы они научились говорить, есть и вести себя как белые американцы. Порядки там царили очень строгие.

— В первый же день я осмотрелась и подумала: ну и ну! Оттуда многие дети сбегали, мне даже стало интересно, а я выдержу или нет.

Пэнси не сбежала из интерната. Дома они жили без газовой плиты и холодильника, а в интернате, к ее радости, не нужно было носить воду и колоть дрова.

— Я не сильно переживала, когда нас наказывали, если мы говорили на родном языке. По сравнению с домом это был рай.

Как и многие апачи, Пэнси выросла между двух культур, потом жила в Сент-Луисе, Далласе и Питсбурге, а когда вернулась в резервацию и начала свой бизнес, то ей потребовалось налаживать контакты с представителями обеих культур.

— Сначала я сама копала, но продавать легче.

В 1970-е годы покупатели приобретали камни по дешевке, обычно их покупали прямо у старателей и платили по весу.

— Нам давали тогда долларов по пять за фунт, но мы довольствовались и этим.

Сегодня цена чуть выше. За мешок с хорошими кристаллами дают около девяноста долларов за фунт. Но, по словам Пэнси, качественных кристаллов теперь мало.

— У нас оборудования нет. Надо же бульдозер и чтоб кто-то взрывал породу…

Раньше в резервацию приезжал один белый, который делал всю тяжелую работу, но два года назад он умер, и «с тех пор все пошло как кривое колесо».

Пэнси, кстати, была знакома с Эльзой Харт, той «дамочкой из Нью-Йорка», как окрестил ее Фрэнк, когда она приезжала в Сан-Карлос в 1980-х оценить перспективы добычи перидота. Она хотела помочь индейцам наладить бизнес, но, к сожалению, все закончилось скандалом: совет племени обвинил Эльзу в том, что она делает это исключительно ради собственной выгоды.

— Это несправедливо. Она была добрая женщина.

Когда Эльза выходила замуж, то пригласила Пэнси на свою свадьбу в Нью-Джерси.

— Она хотела, чтобы я пришла в традиционном костюме, и я решила сделать ей приятное. Так гости потом всё спрашивали меня, живем ли мы до сих пор в вигвамах, есть ли у меня лошади, чем я питаюсь… Они понятия не имели, что я ем почти то же самое, что и они.

— Даже образованные люди в Нью-Джерси плохо представляли себе реалии жизни в резервации, — сказала Пэнси, оглядывая свою простую комнатку с ковром, фотографиями двадцатидвухлетнего сына, его жены и двух своих внуков и пустые места, где, должно быть, висели другие фотографии — брата, ставшего алкоголиком, племянника, который сидит в тюрьме за торговлю наркотиками. — Кто-то должен написать книгу об индейцах, современную книгу, просто рассказать, что тут у нас и как…

 

Дешевые камни

Какой бы ни была жизнь в резервации, перидот не сделал ее лучше. Скромное жилище Пэнси — наглядная иллюстрация к истории этих самоцветов. Где-то в Красном море остался остров Забаргад, всеми забытый, поскольку никто сегодня не любит ярко-зеленые камни-горошины настолько, чтобы продолжать их добычу. Городок Перидот в Америке тоже не преуспел. Здесь нет наживших миллионы владельцев шахт, которые продолжали бы разведку, как не разбогатели на сокрытом в недрах их земли сокровище и простые жители. Сегодня это маленькая деревушка, где редко рождаются дети и куда чаще умирают старики, но иногда кто-нибудь все-таки берет кирку и динамит, чтобы найти несколько камушков, которые помогут заплатить за еду или бутылку пива.