С кружкой кофе в руках я сидел в квартире Рюба, в мягком кресле у окна, из которого падал прямоугольник предзакатного солнечного света. Рюб расхаживал по крошечной гостиной — не нервозно мерил ее шагами, а именно расхаживал в своих армейских брюках, белой рубашке и кожаных шлепанцах и кивал, улыбался, с интересом слушая мой рассказ. Вот именно — с интересом. Я отыскал Z, но Рюба, похоже, это вовсе не заботило. Он засыпал меня вопросами: чем я занимался в Нью-Йорке? Что видел? Каким он был, Нью-Йорк 1912 года?

Он добродушно посмеялся, когда я процитировал ему некоторые реплики из «Грейхаунда», затем пожелал узнать, как именно были одеты билетерши, как одевались зрители и что они говорили в фойе во время антракта. И расспрашивал меня о миссис Израэль, о профессоре Дюрье, преподавателе танцев, и… Боже милостивый, Джолсон! Расскажите мне о них, требовал Рюб. Расскажите, как выглядели улицы. И Бродвей.

Он прохаживался по гостиной, слушал, улыбался, кивал и все никак не мог насытиться. И до чертова Z, насколько я мог судить, ему не было никакого дела. Наконец я задал ему прямой вопрос, и он ответил:

— Ну, Сай, мы ведь здесь тоже не сидели сложа руки и теперь знаем все о майоре Арчибальде Батте. Ваша милая Джотта чертовски права. «Джотта», — повторил он насмешливо. — И как только вам пришло в голову этак ее окрестить?

Я пожал плечами, слегка задетый, а Рюб прибавил:

— Я хорошо помню ее по Проекту. Соблазнительная штучка.

— «Соблазнительная штучка», — повторил я. — Рюб, если вы когда-нибудь овладеете нашим способом путешествия по времени, валяйте прямиком в двадцатые — там вы будете как дома.

— Эх, кабы я только мог!.. Так или иначе, ваша Джотта совершенно права: всему миру, кроме нас с вами, известно, кто был майор Арчибальд Батт. Это знает контролерша в супермаркете «Сэйфуэй», знает мальчик, который доставляет вам газеты, и уж конечно это знал доктор Данцигер, когда вы ему проболтались. Но теперь это знаю и я. Ваш приятель майор Арчибальд Батт отплыл в Европу. Мы узнали об этом слишком поздно, чтобы уведомить вас. Мы знаем также, что он получил свои документы — письма о намерениях или что-то в этом роде, и знаем, что он благополучно отправился домой. Нам известна дата его отплытия и название корабля. Но домой он так и не вернулся, — Рюб стоял перед моим креслом, усмехаясь, как напроказивший мальчишка.

— Ладно, может, вы и меня просветите, если сочтете это необходимым?

— Он отплыл в Америку… — Рюб начал хохотать, плечи его тряслись. — Ха-ха-ха-ха-ха, Боже ты мой! Он отплыл… ох-хо-хо! Сай, майор Батт отправился домой на чертовом «Титанике»!

После минутной паузы я сказал:

— С вашего разрешения, Рюб, я не стану смеяться. Я знал его, черт побери!

— Вы меня разочаровываете, Сай. И всегда разочаровывали. У вас начисто отсутствует воображение. Какой прок от ваших поразительных способностей — да никакого, все коту под хвост! Только одно всегда и было у вас на уме — как бы вернуться в свои восьмидесятые, к разлюбезной Джулии, Вилли, к чертову своему псу, наконец! Прибавить камин и шлепанцы, и больше вам от жизни ни черта не надо!

— Ну… пожалуй, что так.

— Ах, как бы я развернулся, имей я ваши способности!

Представив это, я позволил себе перекреститься.

— Саймон, дружище, по-моему, вы все еще считаете, что прошлое неизменно, хотя и отлично знаете, что это не так. «Титаник» пошел ко дну. Майор Батт утонул. Первая мировая война разразилась. Со всем этим ничего не поделаешь. Вы так никогда до конца и полностью не осознали, что если вернуться в прошлое до того, как все это случи…

— Нет, Рюб, это вы так ничего и не поняли. У меня было вдоволь и времени и причин, чтобы все обдумать, и понемногу я стал понимать, что доктор Данцигер прав. Что бы там ни случилось в прошлом, это наше прошлое. Какой смысл возвращаться туда" и вмешиваться в ход событий? Прошлое сотворило нас такими, какие мы есть; сами того не зная, мы бы изменили собственную судьбу.

— Доктор Данцигер и его новообращенный прихожанин, — пробормотал Рюб. И безо всякого перехода, словно прекращая бессмысленную и пустячную болтовню, резко произнес: — Сай, я хочу, чтобы вы вернулись туда и спасли «Титаник». — Я усмехнулся ему в лицо, но он словно не заметил этой усмешки. — Мы приготовили вам паспорт образца 1911 года, самый настоящий, добротный паспорт, только на другое имя. Обыкновенный листок бумаги с типографским шрифтом — благодарение Богу, фотографий в паспортах тогда еще не было! Сай, вы должны вернуться, потому что — согласно нашим исследованиям — гибель «Титаника» и есть, судя по всему, то самое событие, которое изменило ход мировой истории. Не говоря уж о людях, которые погибли вместе с ним, «Титаник» унес на дно океана прежний взгляд на мир, отношение людей к своей эпохе. После «Титаника» мир так уже никогда и не стал прежним. Это была разновидность Большого Взрыва, который изменил все. Мир лег на новый, неверный курс, столетие, каким оно могло бы стать, потерпело крушение. Но прежде… Смогли бы вы отправиться в май 1911-го?

Я откровенно засмеялся ему в лицо.

— Смог бы, конечно, но не стану. Не стану, и все, черт бы вас подрал! Зачем? Какое еще безумство у вас на уме?

Он сказал, и моя ухмылка стала еще шире.

— Домой, Рюб. Я отправляюсь домой.

Он смотрел на меня, прищурясь, и на лице его было сожаление.

— Сай, — сказал он, — надеюсь, вы простите меня за то, что я должен сделать.

Он отошел к небольшому письменному столу, который стоял в дальнем углу гостиной. Отодвинув стеклянное пресс-папье, он взял со стола сложенный в несколько раз листок бумаги — насколько я сумел разглядеть, компьютерная распечатка с перфорацией по краям. Рюб протянул мне лист, и я развернул его — длинную полосу бумаги двойного формата.

Я не знал, что это такое — никакого заголовка, просто длинный список, по нескольку дюжин строчек на страницу, напечатанных бледноватым компьютерным шрифтом. Каждая строчка начиналась моей фамилией: «Морли, Морли, Морли» — тянулся столбец вдоль левого края листа. После первого «Морли» запятая, затем: «Аарон Д.», цепочка цифр и — «Д, 1 июля 1919 г.». Далее шло «Морли, Адам А.», цепочка цифр, «Д, 17 дек. 1918 г.». Потом следовали еще пять-шесть Морли, отмеченные буквой "Д"; я догадался, что это сокращение слова «демобилизован». Далее — «Морли, Кэлвин К.», его личный номер, и — «П, 11 июня 1918 г.»… «пропал без вести»… И тут я понял наконец, что это за список, и руки у меня начали мелко трястись, бумага дрожала в руках, в глазах все расплывалось — я не хотел, Господи, не хотел смотреть, но не смог отвести взгляда и все-таки прочел последнее имя в списке, как раз над краем обрыва. Это был он — "Морли, Уильям С. ("С" значит «Саймон»), его армейский личный номер, и — «У, 2 дек. 1917 г.». Убит. Перед самым Рождеством! — завопил в моем мозгу беззвучный голос. И я поднял глаза на Рюба — он терпеливо ждал с тенью безнадежного отчаяния на лице. Прежде чем я успел вымолвить хоть слово, он разразился умоляющей речью:

— Вы должны были узнать это, Сай, да вы и сами захотели бы знать, верно? Ведь верно? Это же не подделка, не подумайте, все настоящее. Это правда, Сай.

Я и сам знал, что это правда и что в один миг все изменилось, что я отправлюсь — должен отправиться! — в Нью-Йорк 1911 года и осуществить безумную идею, которая могла прийти в голову только Рюбену Прайену.

— Ничего, — сказал я, — я вас не виню. Вы тут ни при чем. Совершенно ни при чем. Сукин вы сын.