А между тем, погнав коня вперед, К царю Ормузду прискакал Харрод. Открыл он повелителю все тайны, Поведал он рассказ необычайный: Как навестил Бахрам дворец лесной, Как венценосной принят был женой. Все то, что сам увидел, изложил он, О том, что слышал, также сообщил он. Ормузд был этой вестью изумлен, И те слова, смятенный, вспомнил он, Что говорил мобед, умом богатый, И те, что молвил дряхлый соглядатай. Явиться приказал мобеду он, И тайную повел беседу он. В душе как бы почуяв непогоду, Так миродержец приказал Харроду: «О всех делах осведоми ты нас». Харрод подробный повторил рассказ. Спросил владыка, холодом объятый: «Что могут означать онагр-вожатый, В лесной глуши таинственный дворец, Красавица, носящая венец, А вкруг нее, как вкруг царя, вельможи? На сновиденье все это похоже! Как поступить мне, мудрый мой мобед? Таких событий не запомнит свет. Я дело без тебя решать не стану: Оно подобно древнему достану!» [6] Сказал мобед: «Онагр — ужасный див. С пути добра Бахрама совратив, Он поселил в его душе коварство. Зеленый лес — нечистой силы царство, Обитель дивов — сей лесной дворец. Красавица, носящая венец, Бахрама упованье и отрада, — Колдунья злобная, исчадье ада! Бахрам, как пьяный, от нее пришел, В мечтах венец он видит и престол, Честолюбивый сон его тревожит, С тех пор он в руки взять себя не может. Ты должен меры срочные принять, Чтоб войско повернуть из Балха вспять». Раскаянье заговорило в шахе: Зачем послал он витязю, как пряхе, Одежду женскую, веретено? Тоскою было сердце смущено… Вдруг прискакал из Балха муж усталый, В корзине были у него кинжалы. Свой меч гонец Бахрама обнажил, Корзину перед шахом положил. Когда внезапно взору властелина Предстала непотребная корзина, Когда владыка посмотрел на сталь, — Он вспомнил ярость и забыл печаль: Велел кинжалы превратить в обломки, Бахраму эти возвратить обломки! Гонец вернулся, и узрел Бахрам Кинжалы, сломанные пополам. Задумался мятежный воевода, Он приказал созвать мужей похода. Вельмож вокруг корзины усадив, Сказал им: «Наш властитель справедлив. Достойных предков славные потомки, Пусть эти не унизят вас обломки: Так миродержец награждает рать, А на́смех нас не думает поднять». Мужи отваги погрузились в думы, И ропот их послышался угрюмый: «Что было в первый раз бойцам дано? Одежда женская, веретено! А ныне шах прислал обломки стали Бойцам, что за него стеною встали. Такого дела не знавал Иран, Оно ужасней ругани и ран. Нет места во дворцах такому шаху, Кто вспомнит о таком — подобен праху. А если ты, Гушаспа сын Бахрам, Захочешь вновь припасть к его стопам, Пусть у тебя — раба, а не вельможи — Ни мозга не останется, ни кожи, Ни унижения того, каким Ты награжден властителем своим!» Прислушиваясь к ропоту и крику, Поняв, что рать озлилась на владыку, Сказал Бахрам: «Пусть вас творец спасет! Уже, наверно, передал Харрод Владыке ваши мысли, ваши речи. Вы сохранили жизнь в жестокой сече, — Она теперь в опасности опять. Вы клятву верности должны мне дать, На всех путях поставлю я заслоны, Чтоб не нагрянул враг неусмиренный, Не то погаснет дней моих звезда И рать моя погибнет навсегда». Бахрам ушел, сказав свое веленье, — Теперь приди, читатель, в удивленье! По всем путям страны, во все концы, Бахрамом были посланы гонцы, Пока еще ни малый, ни великий Приказа не услышали владыки. Настала ночь, и снова день погас, — Царя царей не возгремел приказ.