Не мог Хосров заснуть в своем дворце, Ночь напролет он думал об отце. Когда петух проснулся и упало Эбеновое ночи покрывало, Отправился к Ормузду шахиншах С душевной болью и тоской в очах. Заплакал сын, когда отца увидел, Не миродержца, а слепца увидел! Сказал: «Властитель с мудрой головой, Ты — Нуширвану памятник живой! Стоял бы я у твоего престола, — Иголка бы тебя не уколола. Прикажешь — сделаюсь твоим слугой И охранять я буду твой покой. Прикажешь — этот мир навек оставлю, Себя у ног твоих я обезглавлю. Я не хочу ни войска, ни венца, С восторгом жизнь отдам я за отца». Сказал Ормузд: «Свет разума горящий! Знай: боль моя и горе — преходящи. Три просьбы у меня к тебе всего, И больше мне не нужно ничего. Во-первых: с первой утренней прохладой Мой слух ты голосом своим обрадуй. Пришли ко мне, прошу я, во-вторых, Кого-нибудь из всадников лихих, Чтоб он рассказывал мне о ловитвах, О жарких стычках, о великих битвах, А также пусть придет ко мне старик Поведать о делах былых владык. А, в третьих, я твоим дядьям, придворным, Что льнут к тебе с усердием притворным, Готовя втайне для тебя силки, — Желаю смерти от твоей руки!» «Мой шах! — сказал Хосров. — Пусть мрак и горе Всех недругов твоих настигнут вскоре, Но оком сердца ты взгляни вперед. Бахрам затмил вельмож и воевод, Он знаменит, он управляет войском Умелым, многочисленным, геройским. Ты на Густахма сделал мне намек. Не он страданья на тебя навлек. Убьем его карающей рукою, — Нигде мы не найдем себе покоя. Ты должен знать: от бога это зло, От глупых слов и дел произошло. Ниспосланной обрадуйся ты боли, Найди успокоенье в божьей воле. Затем послушай: старый есть писец И всадник есть — испытанный храбрец. Один расскажет о былых владыках, Другой — о битвах грозных и великих. Старик умен, а всадник — острослов, Он знает и обычаи пиров. Найдешь отраду в каждом златоусте, Забудешь в одиночестве о грусти». Сказал и, плача, вышел из дворца. Сын оказался преданней отца. Затем, что юноша красноречивый, Чьи благородны мысли и порывы, Гораздо лучше злого старика, Чья мудрость, может быть, и глубока. Как мудро на земле ни проживи ты, Исчезнешь ты, как все, землей сокрытый.