Когда Хосров услышал, что к стадам Волк выбежал из леса, что Бахрам Стал во главе нежданного похода, Что войско свет затмило небосвода, — Харроду молвил шах: «Ты стар и сед, Найди же выход и подай совет. Ты всех умней в Туране и в Иране, Остер язык твой, разум полон знаний». Раскрыл врата сокровищниц Хосров, Мечей, каменьев, денег, поясов Достал он столько, что Харрод смутился И мысленно к Яздану обратился. В Китай, с дарами, он пустился в путь. Джейхун минуя, в степь решил свернуть. Приблизился Харрод к дворцу хакана… Услышав о прибытье каравана, Хакан украсил золотой престол, Велел, чтоб во дворец вступил посол. Склонившись пред царем, сказал иранец: «Прикажешь — рот откроет чужестранец». Сказал хакан: «От сладости речей Сердца у старцев бьются горячей. Известно нам, что кожуре плодовой Неизреченное подобно слово, А слово изреченное — зерно, И пусть на пользу нам пойдет оно». Харрод сказал: «От бога мы зависим, Лишь следуя творцу, себя возвысим. Тот на престоле счастьем осенен, А этот издает протяжный стон. Тот этого считает втайне лишним, Но тот и этот созданы всевышним. Великим или малым сим — равно Быть горстью праха тленного дано. Скажи: кто Кай-Хосрова был знатнее? Исфандиора гордого сильнее? Кто, как Рустам, для славных битв окреп? И что ж? У всех одно жилище: склеп. Они, стремясь к целебной влаге славы, Вкусили только яда и отравы. Иранский шах — твой свойственник и друг. Хосров, по матери, — хакана внук. Хосров печалится твоей тоскою И радуется твоему покою. Не забывай, хакан, семейных уз, Пусть заново окрепнет ваш союз, Глава Ирана и венец Ирана Пусть будут прахом для стопы хакана!» Так тонко говорил Харрод Бурзин. Внимал ему Китая властелин И молвил так: «Мой гость, носитель знаний! Когда тебе подобный есть в Иране, То этот муж воистину велик Затем, что в тайну бытия проник!» Харрод велел дары внести скорее. Их цену подсчитали казначеи. Хакан, оказывая гостю честь, Харроду приказал поближе сесть. Сказал: «Дары считают казначеи, Но для меня ты всех даров ценнее. Проси меня о чем-нибудь, мудрец, Я — твой должник, о разума венец!» Стал неразлучен с гостем царь державы, С Харродом он делил пиры, забавы, С Харродом наслаждался он вином, С Харродом он охотился вдвоем. Харрод однажды выбрал день, и смело Посланец шаха принялся за дело. Сказал: «Из грязи вышел Чубина. Он — Ахриман, душа его черна. Он продал тех, чей род высок издревле: Корысть — монеты ломаной дешевле. Безвестною была его судьба, Из ничего Ормузд вознес раба. Как верно он тебе сейчас ни служит, Злодей свое коварство обнаружит. Он продал царство — и тебя продаст. Он предал шаха — и тебя предаст. Но если шаху ты его отправишь, От бремени Хосрова ты избавишь. Тогда не только край отцов — Китай, — Иран своим владением считай!» Хакан взглянул на гостя мрачным взором: «С тем витязем я связан договором. Не надо злоязычья твоего, Не омрачай величья моего. Того, кто клятвенным словам изменит, Могила саваном своим оденет». Харрод увидел: все его труды — Дерев бесплодных мнимые плоды. Властитель на своем стоит упрямо, И никогда не выдаст он Бахрама. Харрод решил свернуть с того пути, К царице доступ он решил найти. Пришел он к ней, кляня свой жребий черный. Попался под руку ему придворный, Который охранял ее гарем. Харрод поговорил с придворным тем, Своим доверием его почтил он, — Служителю ничтожному польстил он: «Ты обо мне царице доложи, Хочу писцом служить у госпожи». Ответствовал гаремный тот придворный: «Не увлекайся ты мечтою вздорной Затем, что муж царевны — Чубина, А мать ее, как с сыном, с ним дружна. Коль ты писец, найди другое средство, Но берегись и ветерка соседства!» Харрод не выбрался из тупика, Не видел ни основы, ни утка… Кулун, туранец нищий, жил в то время, Влачил всеобщего презренья бремя, Питался лишь болтушкой просяной, Ходил в тулупе летом и зимой. Харрод велел позвать его с дороги, В роскошном поселил его чертоге, Средь знати место для него нашел И не садился без него за стол. Он дал ему диргемы и динары, И зажил богачом туранец старый. Был многодумен, терпелив Харрод, Он ждал, чтоб наступил его черед. Царицы страж и будущий посредник — Харрода был единый собеседник. Молчал Харрод о замысле своем, К хакану попадая на прием. Сказал ему однажды страж гаремный: «Ты грамотен, вельможа чужеземный, Но если б ты искусным был врачом, То не нуждался бы теперь ни в чем, К царице был бы близок постоянно, Затем, что заболела дочь хакана». А тот: «Я врачевания знаток, К царевне приведи меня в чертог». Придворный быстро побежал к царице: Мол, появился мудрый врач в столице. Сказала та: «Ищу я лекарей, Будь счастлив, приведи его скорей!» Придворный поспешил к покоям друга: «Ступай, лечи царевну от недуга, И днем, и ночью будь настороже, Себя не называй ты госпоже». К царевне врач вошел, слезами встречен, И обнаружил, что болела печень. Гранатовый подать велел он сок И тыкву, что росла среди осок, Потребовал, чтоб принесли цикорий, И снадобье он приготовил вскоре. Царевну снадобьем поил семь дней. Опять здоровье возвратилось к ней, Опять она с луной могла сравниться, Покой и радость обрела царица, Велела, чтоб Харроду принесли Халаты, золотые кошели, И молвила: «Вот малая награда. Захочешь, дам тебе я все, что надо». А тот: «Я не возьму даров у вас, А нужно будет — к вам приду тотчас». Так лекарем прослыл он самым первым, А в это время был Бахрам под Мервом. Павлиньей пышностью украсив рать, Отправил он гонца, велел сказать: «Хакан, будь бдителен, не выпуская В Иран людей Турана и Китая, Чтобы не мог о нас узнать Хосров: Такая весть дороже всех даров». Хакан изрек: «Пусть помнит о расплате Тот, кто уедет без моей печати: Велю его рассечь я пополам! Ни за какие деньги не продам На выезд незаконный разрешенья: С Ираном мною прерваны сношенья». Два месяца в Китае жил Харрод. Не двигались его труды вперед. Однажды — ночь была тогда безлунна — С душой стесненной он призвал Кулуна. Сказал ему: «Таков земной приют: И дня без горя люди не живут! А ты живешь, не ведая кручины, Забыты просо и тулуп овчинный, Теперь твой стол обилен и богат, И златотканый на тебе халат. Нужду терпел ты, ругань слушал часто, Теперь тебе перевалило за сто, Ты, наконец, избавился от бед И счастлив ты, что прожил столько лет Есть дело для тебя. Оно опасно. Добудь престол или умри безгласно. Достану я властителя печать, Тебе в Иран придется путь держать. Тайком ли, явно, криво или прямо, А должен ты добраться до Бахрама. Тулуп дырявый снова ты надень, И, спрятав нож, ступай в счастливый день. Бахраму на глаза не попадайся: Ты дня его рожденья дожидайся, — Считает он его несчастным днем, — Давно, в тоске, мы дня такого ждем! Он в этот день сидит в румийской ткани, Не одевается в одежды брани. Приблизишься ты к страже, говоря: «Принес я весть от дочери царя». В доверие войди ты к приближенным, Нож в рукаве держи ты обнаженным. Скажи, оставшись с ним наедине: «Вот что царевна приказала мне: «Поведай тайные слова супругу, Не доверяй их ни слуге, ни другу». Он спросит: «Что за тайные слова?» Тогда ты вынешь нож из рукава, Ты снизу доверху живот распорешь — Бахрама смерть своим ножом ускоришь. Застонет он, — все побегут кругом, Кто за конем, кто за своим добром: Ведь каждый лишь к своим делам привязан, — Поэтому не будешь ты наказан. А если даже будешь ты убит, То разве мало ты познал обид, Тревог, счастливых лет и лихолетий, И разве мало прожил ты на свете? Зато исполнишь ты святую месть, Отплатишь за поруганную честь Всем тем, кто издевался над тобою, Кто над твоей смеялся нищетою. А если ты останешься в живых, Хозяином ты будешь благ земных, Получишь от Парвиза награжденье: Тебе отдаст он город во владенье!»