Когда убит был дарственный Дара, Не стало роду шахскому добра. Но сын был у Дары — могучий станом, Разумный, смелый; звался он Сасаном. Он понял: счастью прежнему конец, Когда увидел, что убит отец. Напрасна, понял он, о мести дума... И спасся бегством он от войска Рума. И в Хинде, всеми брошенный, один, Он умер. От него остался сын. Потомков до четвертого колена Сасаном называли неизменно. Жизнь, полная лишений и труда, Была у них. Они пасли стада. Забыв свой царский род, бродя средь мрака, Сасан последний прибыл в степь Бабака. И пастухам сказал: «Я — овцепас, Мне места не найдется ль среди вас?» Он не гнушался никакой работой. Его на службу главный взял с охотой. Присматривался долго, а потом Его поставил первым пастухом. Бабак прекрасный спал в своем покое И диво увидал во сне такое: Его пастух на боевом слоне Сидит с мечом, в сияющей броне. И все его Сасаном называли И почести, как шаху, воздавали. И возвеличился он и потом Украсил землю славой и добром. Встал царь Бабак; виденье сна забылось. Вот что в другую ночь ему приснилось: Зардуштов раб из мрака вдалеке Шел, три огня неся в своей руке. И это: Михр, Азаргушасп, Харрад — Три светоча — от Рыбы до Плеяд. Они пылали ярче и обильней Углей алоэ в царственной светильне. Бабак проснулся. Сон свой вспомнил он, Невольною тревогою смущен. И все, что толковать умели сны, Что были в тайных знаниях сильны, Пришли в чертог царя. А вслед им тоже Пришли мужи совета и вельможи. Бабак открыл им тайну снов своих, Смысл темный разгадать просил он их. Задумался совет мужей разумных. И самый старший в сонме многодумных Сказал: «О шах! Иные времена Настали. Вникни в смысл глубокий сна. Тот, кто пасет твои отары в поле, Как солнце мира, сядет на престоле. Но если не о нем твой вещий сон, Ты знай, что сядет сын его на трон!» Внял мудрецам Бабак добросердечный. Он понял знак, что дал ему предвечный. Велел гонцам Сасана он найти И пастуха в чертоги привести. Одет в овчину, весь в снегу, пред шахом Бедняк пастух предстал, исполнен страхом. Всех посторонних прочь услал Бабак; Перед Сасаном с трона встал Бабак. С собою рядом посадил Сасана. Кто он, откуда,— расспросил Сасана. Царь спрашивал, но оробел пастух, Внезапно онемел отважный дух. Потом сказал: «На все, что вопрошаешь, Отвечу, если жизнь мне обещаешь. Клянись, пожми мне руку! И тебе Я расскажу всю правду о себе. Клянись: во всем, что скрыто и открыто, Ты мне — доброжелатель и защита». Царь молвил: «Мне свидетель — небосвод, Что жизнь и хлеб насущный нам дает. Клянусь — тебя никто здесь не обидит! Тебя в почете, в славе мир увидит». Тогда сказал пастух: «О властелин, Откроюсь! Я — Сасан, Сасана сын. Я — прапраправнук властелина мира, Великого Бахмана Ардашира. Исфандиар отцом Бахмана был. Он власть Гуштаспа в мире утвердил». И слезы хлынули, как свет средь мрака, От тех речей из ясных глаз Бабака. Велел он слугам баню истопить, Омыть Сасана, пышно облачить. Он одарил его своим халатом И дорогим конем в седле богатом. Он дал Сасану под жилье дворец, Нужде Сасана положил конец. Невольниц и рабов он дал Сасану И множество даров послал Сасану. Он так безмерно одарил его, Что навсегда обогатил его. Сасана, словно сына, полюбил он, На дочери своей его женил он.

Круг сороканедельный завершился,— Как солнце, у царевны сын родился. Здоров и весел, крепок и пригож, Он дивно на Бахмана был похож. В честь пращуров своих, владевших миром, Отец назвал младенца Ардаширом. Смотрел за ним, души не чая в нем, И вырастил его богатырем. По деду Ардаширом Бабаканом Был назван юноша, могучий станом. Его наукам стали обучать, И, как алмаз, он знаньем стал блистать, Величьем духа одарен врожденным, Обогатился блеском обретенным. И вскоре к Ардавану весть пришла, Что ветвь Бабака в мире расцвела. Что он в борьбе соперников не знает, Что на пиру он, как Нахид, сияет. Сел Ардаван на трон, писца призвал И в Парс письмо Бабаку написал: «О муж, в трудах правленья умудренный, Советник наш, доверьем облаченный! Я слышал — вырос внук в твоем дому, Что нет в подлунной равного ему. Пусть он своих достоинств не скрывает, Ему у трона место подобает, Средь круга избранных богатырей. Так присылай его ко мне скорей. Во всем с моими сыновьями равный, При мне он будет — над князьями главный». Бабак, прочтя письмо, был потрясен, И много слез сначала пролил он. Потом призвал премудрого дабира И внука молодого — Ардашира. Сказал: «Владыка нас почтил письмом. Прочти, мой внук, размысли обо всем. Хоть трудно мне с тобою расставаться, Но мы царю должны повиноваться. Я напишу: «К тебе — царю царей — Я посылаю свет своих очей. В заветах чести мною внук воспитан, На зов твой, не замедлив, поспешит он. Так приласкай же внука моего, Чтоб не подул и ветер на него!» Пошел Бабак, спустился в свой подвал Богатства сокровенные достал он; Для внука ничего не пощадил, Оружьем, сбруей ратной одарил, Дал все ему в дорогу снаряженье; Привел коней, рабов для услуженья, Чтоб внук явился пред лицом царя, Как солнце светозарное горя. Собрал он щедрый дар для Ардавана — Динары, амбру, муск благоуханный. И юноша от дедовских дверей Со свитой, с караваном отбыл в Рей.

Пред ним ворота Рея отворили И о прибытье шаху сообщили. Царь пред собою гостя усадил. «Как жив Бабак?» — участливо спросил. Он дом ему отвел богатый с садом; За трапезой сажал с собою рядом; Послал ему богатые дары, И кубки золотые, и ковры. И опочил в покоях тех дареных Бабака внук со свитой приближенных, Когда престол рассвета заалел, И мир, как лик румийца, побелел, Проснулся Ардашир. И только встал он, Подарки деда вновь пересчитал он. И Ардавану он отправил их С посланцем, под охраной слуг своих. Царь умилился: «Так дарит не всякий, Хоть молод, а разумен внук Бабака». И он в чертоги Ардашира взял, Скучать ему о доме не давал. Царь на охоту ехал иль за пир Садился — рядом с ним был Ардашир. И стал для шаха он как сын любимый, Ни в чем от шахзаде не отличимый. Раз на охоте средь пустых равнин За дичью гнался шахский старший сын. У Ардавана четверо их было, Сынов — его надежда, блеск и сила. Близ Ардавана Ардашир скакал,— Царь ни на шаг его не отпускал. Онагр в степи далекой показался, Дразня стрелков, как молния, он мчался. Все следом — вскачь, да так, что прах полей Смешался с потом бешеных коней. Но сын Сасана — всех опередил он, В онагра на скаку стрелу пустил он. Онагру в круп широкий угодил, Стрелой насквозь, как молнией, пронзил. Шах Ардаван к онагру устремился; Он, видя этот выстрел, изумился. Спросил он: «Кто стрелой его поверг? Чтоб свет стрелка вовеки не померк!» Подъехал Ардашир, царю ответил: «Стрела моя. Попал я — как наметил». Сын Ардавана молвил: «Выстрел мой. Стрела моя, а ты не спорь со мной». Тут Ардашир воскликнул: «Ради бога — Просторна степь, вдали онагров много, И если можешь ты, как я, стрелять, То докажи! А знатным стыдно лгать!» Гнев охватил внезапно Ардавана, Обрушился он вдруг на Бабакана. «Моя вина! — владыка закричал,— Зазнался ты, безмерно дерзким стал! Кто ты такой, чтобы с мужами чести Охотиться — с твоим владыкой вместе? Не для того я внял нужде твоей, Чтоб ты позорил царских сыновей! Служить отныне на конюшне будешь. Там, среди слуг, ты спесь свою забудешь. А у тебя к коням хороший глаз,— Так будешь главным конюхом у нас». Прочь Ардашир уехал со слезами; Он стал смотреть за шахскими конями. Он думал: «Злобен сердцем Ардаван; Нечестен — покарай его Йездан!» Он деду написал письмо в обиде, Исхода из беды своей не видя. Все описал он, что произошло, Как зло от низкой зависти пошло. Прочел письмо Бабак и сокрушился, Но никому он в горе не открылся. Пошел и средь полночной тишины Достал мешок динаров из казны И, клятвенную взяв с гонца поруку, Послал он тайно десять тысяч внуку. Потом к себе дабира он призвал, И так он Ардаширу написал: «О юноша младой и неразумный! Когда с царем ты ехал в свите шумной, Ты с шахзаде поспорил... Почему? Ведь ты — слуга; не ровня ты ему. Премудрости ты высшей обучался, Но, видно, глупым отроком остался. Ты не хотел в чести близ трона быть. Теперь царю старайся угодить. Тебе в нужде я деньги посылаю. Благоразумен будь! Благословляю! Когда ты эти деньги проживешь,— Пока я жив,— ты помощь вновь найдешь». Верблюд с посланцем, старцем умудренным, Предстал пред Ардаширом удрученным. Прочел он, сердце ободрилось в нем, И много мыслей зародилось в нем. Он мудро с низким званьем примирился, С конями на конюшне поселился. В своем углу он разостлал ковры, Затеял с утра до ночи пиры. Презрел он время. Дни и ночи плыли, А с ним — струна, вино, плясуньи были.

У шаха башня в крепости была; Гульнар, рабыня, в башне той жила. Под стать ей, луноликой, тонкостанной, Был лишь расцвет весны благоуханной. Шах всех дастуров старых отстранил, Ей все ключи сокровищниц вручил. Была раба Гульнар,— я лгать не стану,— Дороже жизни шаху Ардавану. На кровлю вышла раз Гульнар-луна, Взгляд Ардаширу бросила она. Ей улыбнулся Ардашир ответно. И в сердце ей вошел он неприметно. И дух ее безрадостный вскипел. Когда закат туманный потемнел, Зубец стены арканом обмотала Гульнар. И тихо вниз спускаться стала. Творцу миров молитву вознесла, К конюшне царской дерзостно пошла. Благоухая амброю и муском, Прокралась между стойл в проходе узком, К избраннику приникла своему И голову приподняла ему. Проснулся он; взглянул и видит: чудо! Красавица!... Но кто она? Откуда? Спросил: «Скажи, луна, откуда ты Взошла над бездной бедствий и тщеты?» Гульпар в ответ: «Я — шахская рабыня. Люблю тебя! Я вся твоя отныне! Когда захочешь, я к тебе приду И скорбь твою от сердца отведу!» Жизнь такова: пройдет столетье, миг ли — Где муж, кого б несчастья не постигли? Бабак — при жизни промыслом храним — Скончался, место уступил другим. Шах Ардаван, узнав про смерть Бабака, Поник душой, предвидя бездну мрака. Он с горя слег, когда, как с барсом барс, Сцепились сыновья его за Парс. И старшему, по древнему закону, Царь отдал Парс, и войско, и корону. Воспрянул тот, в литавры бить велел, Войскам несметным в сборе быть велел. Но омрачилось сердце Ардашира Тем, что несправедлив владыка мира. И в гневе он в душе своей решил: «Довольно Ардавану я служил! Ведь я не ведал, что его обидел! За что же он меня возненавидел?» И Ардашир себе сказал: «Бежать!» А царь велел астрологов созвать. О таинствах планет, о звездных силах, О будущем державы вопросил их: «Что предвещает вечный небосвод? Кто сей престол после меня займет?» Две ночи маги не сходили с башни, Где был луны-Гульнар приют всегдашний,— И третья ночь настала. Лишь тогда Взошла на небо шахская звезда. Гульнар, все споры звездочетов слыша, Три ночи не спала, таясь под крышей. Всем волхвованиям обучена, Речей их тайну поняла она — И все запомнила, что говорилось. Бушующее пламя в ней таилось. С высокой башни мудрецы сошли И волю неба шаху изрекли. Таблицы показали, где ответы, Записаны, что дали им планеты; Немой глагол таинственных высот, Что приоткрыл им вечный небосвод: «Едва успеет солнце закатиться, Как сердце шаха тяжко огорчится: Сбежит твой некий раб. Но он скорей Не раб, а отпрыск подлинных царей. И станет раб могучим властелином, Что принесет добро простолюдинам». И, вняв глаголу неба в их словах, Душою огорчился старый шах.

Когда земля ночною тьмой покрылась, Как тень, Гульнар в конюшне появилась. Вскипел, как море, юный Бабакан: «Решай! Довольно! Я — иль Ардаван!» Гульнар в слезах на край кошмы присела, Все рассказала, что узнать успела. Когда о предсказанье услыхал, Терпенье Ардашир в удел избрал. И он сказал ей: «О моя отрада, Чего нам ждать? Бежать немедля надо! Расстаться я с тобою не могу... Коль я от Ардавана убегу, Скажи: бежишь ли ты со мною вместе? Иль тут, в плену, останешься — в бесчестье? Увенчана короной золотой Ты будешь, коль последуешь за мной!» Гульнар сказала: «Здесь я не останусь, Пока дышу, с тобою не расстанусь!» И слезы падали из нежных глаз, Как вслед алмазу огненный алмаз. Ответил Ардашир: «Доверься богу! Мы завтра тайно двинемся в дорогу». Гульнар обратно во дворец ушла, В слезах остаток ночи провела. Когда земля от солнца пожелтела И тень лиловой ночи отлетела, Смятеньем нетерпения горя, Гульнар открыла дверь казны царя. Взяла алмазы, жемчуга и лалы, Динаров золотых запас немалый. И всю добычу, полная надежд, Зашила в складки собственных одежд. Вот ночь настала, полная тревоги... Шах Ардаван заснул в своем чертоге. Гульнар во тьму порхнула, как стрела, Добычу Ардаширу принесла. Сидел он с полной чашей, не печалясь, Вокруг же слуги пьяные валялись. И, радостный, он встал навстречу ей, Из стойла вывел резвых двух коней. Увидев золото в руках у ней И лалы, жарких угольев красней, Он налитую чашу отодвинул. На головы коней узды накинул. Сел на коня, он, в шлеме и броне, Повесив меч надежный на ремне. Гульнар вскочила на коня другого, И выехали, не сказав ни слова. С подругой милой поскакал он в Парс, Как на свободу вырвавшийся барс.

Так было: без невольницы своей Шах Ардаван своих не мыслил дней. Чуть голову с подушек подымал он, Гульнар свою с любовью обнимал он. Настало утро; встать царю пора — Но нет Гульнар на ложе, как вчера. Рабыни нет. Вскочил, рассвирепел он. Подать воды, подать халат велел он. А сонм вельмож уже в дверях стоял, Украшен был престол и тронный зал. Вазир великий перед ним явился, Подобострастно перед ним склонился И доложил: «О шах, вселенной свет! Тут все князья явились на совет». И крикнул шах: «Эй слуги, что случилось, Что к нам Гульнар сегодня не явилась? Обижена иль чем занемогла, Что появиться нынче не смогла?» Тут шаху главный доложил дабир: «Сбежал сегодня ночью Ардашир. И гордость стойла славного царева Угнал он — Серого и Вороного». Догадка сердце шаха, как кинжал, Пронзила: «Раб сбежал — Гульнар украл!» В нем древний дух суровый пробудился. Он шлем надел, в кольчугу облачился, Пошел он с войском грозных удальцов, Все на пути огнем спалить готов. Летел как ветер, полн ожесточенья, Пока не въехал в некое селенье. Спросил у жителей, у пастухов: «Не проскакали ль двое беглецов? Не проезжали ль рано на рассвете Два всадника через угодья эти?» А те: «Промчались двое тут селом На сером скакуне и вороном. Вослед им тур понесся, пыль взметая, Рогами золочеными блистая». И царь сказал дастуру: «То — они! Но этот тур что значит? Объясни». Дастур ответил: «Это знак великий, Что будет в мире Ардашир владыкой. То — фарр его. Ты знаменье почти, Напрасную погоню прекрати!» Царь промолчал, советнику не внял он. Дав людям отдых, дальше поскакал он. Летело войско, словно ураган, А впереди — с вазиром Ардаван. Но Ардашир с Гульнар не отдыхали; Они, как вихрь, все дальше улетали. И кто догонит, кто в петлю возьмет Того, кому защита — небосвод? А беглецы от жажды истомились И в роще у ручья остановились. И Ардашир сказал своей Гульнар: «Нас мучит жажда и полдневный жар, Из силы выбились и мы и кони, И далеко ушли мы от погони. Здесь, у ручья, мы силы подкрепим; Час отдохнем и дальше полетим». В поту, как солнце, щеки их блистали, Когда они к потоку подскакали. Чуть Ардашир хотел сойти с коня, Два мужа подошли — светлее дня. И молвили они: «Спеши! Не время Бросать поводья и оставить стремя! Ты промыслом от гибели спасен. Беги, чтоб не настиг тебя дракон! Погибельно вам будет промедленье, Теперь лишь в быстроте твое спасенье». Внял Ардашир советникам своим. Гульнар мгновенно согласилась с ним. И вновь они на стременах привстали И дальше в степь, как вихри, ускакали. За ними с войском мчался Ардаван, С душою черной, гневом обуян. Когда миродержавное светило Лик светозарный к западу склонило, Увидел пред собою старый шах Прекрасный город, тонущий в садах. Людей спросил он, что его встречали: «Здесь двое верховых не проскакали?» Старейшина ответил городской: «О царь счастливый, в помыслах благой! Когда над миром солнце дня блеснуло, А ночь знамена синие свернула, Два конных через город пронеслись, А кто, откуда — нам не назвались. Скакал вослед им тур золоторогий, Какие в царском пишутся чертоге». И Ардавану вновь сказал мобед: «Прерви погоню, о вселенной свет! Тур этот — фарр и счастье Ардашира. Ты собери войска, владыка мира. Войной края и страны мы пройдем, А так — мы только ветер обретем. Ты сыну своему отправь посланье, Пусть он проявит ревность и старанье. Пусть Ардаширова падет глава, Покамест тур не превратится в льва». Внял Ардаван ему, челом склонился; Он понял — славный век его затмился. И спешился и отдых дал войскам, Молясь тому, кто все дарует нам.

Едва рассвет окрасил облака, Шах повернул назад свои войска. С лицом поблекшим, тростника желтее, Он вечером вступил в ворота Рея. И в Парс письмо отправил сыну он: «Наш светлый фарр изменой омрачен. Раб Ардашир, как вор в ночи, без звука, Бежал, стрелою вылетел из лука. Поймай его! Он в Парсе. Но смотри — Ни слова никому не говори».

И прибыл Ардашир на берег моря, И помолился: «О защитник в горе! Ты спас меня, так не оставь меня! По верному пути направь меня!» Встречаясь там с береговым народом, Он подружился с мужем-мореходом. Поведал, сколько бедствий претерпел. Моряк на Ардашира посмотрел, Вгляделся зорко он в его обличье, Увидел фарр его и мощь величья, И понял: это — сын царей земли. Все обошел свои он корабли. Сошли на берег, полные отваги, Мужи, заботясь о грядущем благе Все, в чьей душе был голос предков жив. Пришли, о кее вести получив. Все родичи Бабака встрепенулись И в помощь Ардаширу потянулись. С холмов, с нагорий в облачном дыму Сходились люди храбрые к нему. «Кей появился!» — вести полетели, И стариков сердца помолодели. Мобеды из убежищ поднялись, Советники премудрые сошлись. И Ардашир уста раскрыл пред ними: «Эй, славные познаньями своими, Постигнувшие сердцем суть всего! Я знаю, нет средь вас ни одного, Кто б не слыхал, каким подверг невзгодам Нас Искандар — пришелец, низкий родом! Он славу древнюю низверг во мрак, Весь мир зажал в насильственный кулак. Я к вам пришел — потомок Руинтана, И вас нашел под гнетом Ардавана! Но пасть самой судьбой обречена Та власть, что вам насилием дана. Коль вы друзьями станете моими,— Сынов Аршака истребится имя. Что думаете вы? Ответа жду. В великом деле я совета жду». И все, кто были в этом славном сборе — Мудрец иль муж бывалый в ратном споре,— Все встали, чувством пламенным горя, Все отвечали на вопрос царя. Одни: «Мы все — из племени Бабака. Ты — солнце наше, вставшее из мрака!» Другие хором: «Предок наш — Сасан. Мы все на битву препояшем стан! Все — телом и душой — в твоей мы власти. С тобой разделим счастье и несчастье. Ведь ты двумя светилами рожден. Мы все — с тобой! Тебе — и власть и трон. Прикажешь — горы превратим в равнины, Бушующие укротим пучины». Внял Ардашир собравшихся ответ. И духом он вознесся до планет. Мужей достойных поблагодарил он. Величье, волю бодрую явил он. На берегу он город основал. И вырос город; многолюдным стал. Муж-звездочет явился к Ардапшру, Сказал: «О шах, звездой блеснувший миру! Ты призван корень Кеев обновить, Исторгнуть плевел, пришлых истребить, Трон Ардавана сокрушить, как молот. Твоя звезда нова, и сам ты молод! Среди сынов Аршака Ардаван Сильнее всех и выше, чем Кейван. Бери же в руки власть, не медля, с бою,— И все враги падут перед тобою!» И эти старца вещего слова Дух окрылили Ардашира-льва. С рассветом встал, покинул свой престол он, Вооружась, в Истахр войска повел он. Сын Ардавана, славный муж Бахман, Узнав, что ополчился Бабакан, Встревожился, не стал он медлить боле, Собрал свои полки и вывел в поле.

Жил славный муж по имени Тэбак, Привержен к богу, помыслами благ, Наместник царский в городе Джахраме — Он был главой над верными войсками. Муж справедливый, мудрый, полный сил, Семь сыновей он славных возрастил. Услышав о явленье Бабакана, Восстал он, откололся от Бахмана. И к Ардаширу, мудростью влеком, С войсками он пошел под трубный гром. Пред Ардаширом в радости великой Он спешился, как пред своим владыкой. У ног его челом склонился в пыль И о Сасане древнем вспомнил быль. Сказал: «Тебе да буду я оплотом!» И принял Ардашир его с почетом. Но сам в душе сомненьем был смущен: «Не Ардаваном ли подослан он?..» В пути Тэбака он оберегался; Он власти старца, войск его боялся. Был прозорлив Тэбак, видавший мир; Он знал — не доверяет Ардашир. Пришел к нему с Авестою священной, Сказал: «Да слышит нас творец вселенной, Клянусь! Тебе я предан навсегда! Нарушу клятву — сгину без следа! Едва я вести о тебе услышал, С войсками я к тебе на помощь вышел. Власть Ардавана стала мне гнусна; Как юноше старуха мне она. Я преданный твой раб навек отныне, И в том тебе клянусь на сей святыне!» Внял слову сокровенному тому, Душой поверил Ардашир ему. Как своего отца, его почтил он, Тэбаку власть над воинством вручил он. И пред Йезданом пал и до утра Молил, чтоб указал пути добра, Чтоб дал победу над драконом гнева, Чтоб возрастить помог величья древо. В чертоги предков Ардашир вступил, Грехи отцов молитвой искупил. Советников своих созвал в палату, Открыл казну и войску роздал плату. Как барс, воспрянул и полки повел, Дабы Аршака сокрушить престол. И повстречались, как два моря зыблясь, Две рати и, воинственные, сшиблись. Бой закипел. Пылали, как лучи, В руках мужей индийские мечи. Сшибались грудью, копьями, щитами: Кровь потекла горячими ручьями. Дрались, друг друга яростно тесня, Пока не пожелтело солнце дня. Ночь подняла шатер свой бирюзовый, Когда повел войска Тэбак суровый. Взлетела тучей пыль черней смолы, И Ардашир звездой блеснул из мглы. Сын Ардавана раною томился. Увидя шаха, в бегство он пустился. Муж Ардашир вослед за ним летел Под громом труб и градом черных стрел. Он вел погоню яростнее барса До самых стен Истахра — сердца Парса. Там слава победителя ждала. Весть о победе земли обтекла, Он в Парсе роздал войску в честь победы Сокровища, что собирали деды. День отдохнул, набрался новых сил И дальше в море войска устремил.

И страхом сердце шаха омрачилось, Когда узнал он: грозное свершилось. Воскликнул Ардаван: «Открыл мобед Мне древле волю тайную планет. И волю неба не преодолеть нам, Чем жить в бесчестье, лучше умереть нам. Не думал я, что станет Бабакан Завоевателем, владыкой стран». Долг старый войску заплатить велел он, Обоз к походу снарядить велел он. Дейлем прислал дружины и Гилян. Сошлись полки, шумя, как океан. Но Ардашир повел ему навстречу Отважных войско, рвущееся в сечу. И встретились они средь пыльной мглы; Их разделял один полет стрелы. В рядах карнаи так загрохотали, Что змеи из убежищ убегали. И зазвучал под золотом знамен Мечей лиловых скрежет, лязг и звон. Так сряду сорок дней сраженье длилось, Для витязей вселенная стеснилась. Росли убитых горы по долам. Постыла жизнь измученным бойцам. Тут грозовые тучи налетели, И молнии на тучах заблестели. Такой свирепый ветер смерчи взвил, Что души ужасом оледенил. Земля разверзлась, содрогнулись горы, Казалось, мира потряслись опоры. Подземный гром и гром на небесах,— Объял великий Ардавана страх. И средь людей его пошло роптанье: «То — вещий знак, небес предначертанье. Видать, на гибель мы обречены. Видать, неправедны пути войны». Мобеды возопили: «Царь! Пощада!» Но стрелы низвергались гуще града. Остался злополучный властелин Покинут всеми, Ардаван — один. И громом грянул голос Ардашира: «Палач, схвати врага владыки мира, Казни, надеждам вражьим вопреки! Мечом его на части рассеки!» Палач пошел, исполнил приказанье. Муж Ардаван покинул мирозданье. Вот он, в деяньях грозный небосвод! Пал Ардаван, и Ардашир падет. Людей до звезд возносит мир надменный И низвергает наземь в прах презренный! Двоих схватили царских сыновей, И цвет увял Аршаковых ветвей. Обоим ноги в кандалы забили, В зиндан юнцов несчастных посадили. Два старших сына потихоньку, в ночь, Разгром увидя, ускакали прочь. В слезах они достигли Хиндустана, Судьба их стоит целого дастана. Вся степь была усеяна кругом Убитыми в оружье дорогом. Шах Ардашир велел собрать добычу И ратным людям всю раздать добычу. Тэбак души величие явил — Он труп царя казненного омыл. Омыл в слезах от крови и от праха, Воздвиг он дахму пышную для шаха. Парчой и шелком тело спеленал, Чело его короной увенчал. И с почестью его похоронили, Порог его дворца не преступили. Явился к Ардаширу муж Тэбак, Сказал: «О шах, как свет гонящий мрак, На дочери прекрасной Ардавана Женись! У ней — венец и фарр Ирана! Сокровище тогда ты обретешь, Которого превыше не найдешь. Так нам закон повелевает древний!» И Ардашир женился на царевне. Он пробыл в Рее месяц или два; О нем не молкла добрая молва. Вот в Парс вернулся озаренный славой Сасана сын, воитель величавый. И город новый там построил шах, Богатый, пышный, тонущий в садах. Фонтаны били там, ручьи журчали, Тот город Хурра-Ардашир назвали. Там хауз был большой, светлей стекла. Вода по трубам из него текла. Над тем прудом у чистого истока Построил царь Зардушту храм высокий. И праздники Михргана и Сада С народом здесь он праздновал всегда. Вокруг же храма стогны простирались, Цвели сады, строенья красовались. Марзбаны, видя город — перл земли,— Названьем Гур тот город нарекли. Прекраснее всех городов прекрасных Стал город Гур; в нем не было несчастных. Невдалеке от города текла Река. Ей преграждала путь скала. Царь вызвал сильных телом на подмогу, В скале велел воде пробить дорогу. От засухи весь Парс он защитил, Убогих поселян обогатил.

Когда восстал народ вольнолюбивый, Рать из Истахра вывел царь счастливый. Когда вступил в их степи властелин, Пошли на бой все курды как один. Войну игрою шах считал сначала, Но вслед за курдами вся степь восстала. Дрались весь день. Померкли облака. И отступили шахские войска. И поднял Ардашир все войско Парса. Там каждый всадник был лютее барса. Войска повел на курдов он с утра Бой закипел не тот, что был вчера. Но царь в степи, холмами тел покрытой, Опять остался с малою защитой. Так опаляла зноем высота, Что запеклись у воинов уста. Вот умиротворяющее знамя Ночь подняла над ратными рядами. И увидал вдали костер один Муж Ардашир — вселенной властелин. И поскакал он с малою дружиной На тот костер — во тьме, тропой пустынной. Вблизи костра увидел пастухов, Овец, ягнят, и козлищ, и овнов. Тут спешился с дружиной шах великий. Был полон пылью, высох рот владыки. Воды спросил он. Пастухи пошли, Айран прохладный, воду принесли. Он жажду утолил водой с айраном, Лег и накрылся боевым кафтаном. Уснул он крепко на траве степной, Подушка в изголовье — шлем стальной. Блеснул рассвет, из-за морей ударя; От сна восстала сила государя. Тут подошел к нему старик пастух, Сказал: «Да будет бодр твой светлый дух! Как ты попал в пустыню? На ночлеге Здесь ни покоя не найдешь, ни неги». Ответил царь: «О старец, услужи,— Ближайшее селенье укажи». Сказал старик: «До ближнего привала С тобою будет проводник бывалый. Фарсангов пять пустыней ты пройдешь,— И водопой, и корм коням найдешь. А там пойдут богатые селенья — И в каждом — свой глава, свое правленье». Встал, распрощался царь со стариком, Повел дружину за проводником; Достиг ручья и рощицы зеленой И в край вступил богато населенный. Радушно встречен, там он станом стал И в Хурра-Ардашир гонцов послал. И встало воинство по слову шаха, На помощь двинулось по зову шаха. Тут медлить славный Ардашир не стал; Он к курдам в степень лазутчиков послал. Лазутчики в дорогу устремились И, все разведав, к шаху возвратились, Сказали: «Курды радости полны, Им-де цари и шахи не нужны. Бежал-де Ардашир, исполнен страха; В Истахре одряхлело счастье шаха!» Воспрянул шах, услышав их слова, До солнца поднялась его глава. Средь войск, ему на помощь приведенных, Мужей он десять тысяч выбрал конных. И тысячу прославленных стрелков, Взметающих стрелу до облаков.

С закатом солнца он повел войска Тропой среди пустынного песка. Когда глухая полночь миновала, Становье курдов перед ним предстало. Глядит — в степи беспечно курды спят, А души воинов его кипят. И дать велел он скакунам поводья, Пустил войска на курдские угодья. И закипела страшная резня. Все кончилось до наступленья дня. Тут степняков убитых не считали, Венцом кровавым поле увенчали, Кто жив остался, тех забрали в плен, Так сильный из-за глупости презрен. Богатства захватил владыка мира, Бойцов обогатил владыка мира. И если старец нес динаров таз, То на него не устремляли глаз. На золото его и не глядели,— Так все они тогда разбогатели. Победою не возгордился шах, В Истахр с войсками воротился шах. «Теперь,— сказал он войску,— отдыхайте! Для новой рати силы набирайте!» Сказал: «Пируйте, пейте, ешьте тут! Пусть боевые кони отдохнут». Все от оружия освободились, К делам своим домашним возвратились. А что замыслил дальше Бабакан, Узнаем, выслушав другой дастан.

Дихкан извлек рассказ из тайника О чуде, бывшем в древние века. Лежит у волн Персидского залива В обширном Парсе Куджаран счастливый. Там город был. А город славный тот Трудолюбивый населял народ. Там не в гаремах девы прозябали, А все трудом достаток добывали. Бывал там хлопка щедрый урожай; Искусством пряжи был прославлен край. Когда ворота града отпирались, Все девушки к воротам собирались. У каждой хлопка чистого полно, У каждой и свое веретено. На холм поднявшись со своей поклажей, Они весь день сидели там за пряжей, Ни сон им, ни еда на ум не шла; В том белом хлопке слава их была. Запасы хлопка в пряжу превращались; Они домой лишь к ночи возвращались. И некий муж, по имени Хафтвад, Прославил тот благословенный град. Он был отцом семи сынов могучих, Семи богатырей — слонов могучих. Дочь у него была всего одна, И счастьем всей семьи была она. Сидели девушки под сенью склона, Звенящие пуская веретена. А в полдень, бросив пряжу, сели есть, Сложили вместе, что в запасе есть. Сложила пряжу дочь Хафтвада, встала И, яблоко, что с яблони упало, В траве увидев, живо подняла. Вот тут открылись дивные дела... Чуть только плод румяный надкусила, Крик изумленья дева испустила. Там червь сидел. Того червя она Достала кончиком веретена. И молвила толпе прядильщиц славных: «Хвала творцу, не знающему равных! Я талисман нашла! Дана мне власть, Дано мне счастье — втрое больше прясть!» Подруги хором все захохотали; В улыбках зубы перлами блистали. Но втрое больше их Хафтвада дочь Напряла все ж, пока не пала ночь. Число мотков на камне записала, Домой с дневною пряжей прибежала. Порадовалась мать ее труду: «Ты обрела счастливую звезду!» И вновь они мотки пересчитали. Тугие нити, словно шелк, блистали. И, пробудясь на утренней заре, Подруги сели прясть на той горе. И снова им сказала дочь Хафтвада: «О девушки, за что же мне награда? Я больше спрясть могу, чем нужно мне! Такая власть в моем веретене!» Она работу к полдню завершила, А больше прясть ей хлопка не хватило. И с пряжею своей домой пришла, И радость и веселье принесла. А девушка, чуть утро наступало, Кусочек яблока червю давала. Рос червь, и втрое пряжи с каждым днем Та чародейка приносила в дом. Отец и мать однажды — так случилось — Спросили дочь: «Скажи нам, сделай милость: Вот наша хижина обогатилась, А оттого, что много ты трудилась. Как успеваешь ты? О дочь, открой! Иль светлой пери стала ты сестрой?» И девушка родителям открыла, Как червяка нашла и сохранила. И показала им червя она В пенале своего веретена. Он ярким светом в темноте лучился. Хафтвад находке дочери дивился, Сказал: «Вот знак, что счастлив наш удел!» Душой и сердцем он помолодел. Забот и нужд с него свалилось бремя. Вот миновало небольшое время,— Они ухаживали за червем, Кормили медом, маслом, молоком. Червь вырастал и силы набирался; Он яркоцветным телом красовался. Спиной, как, мускус, черною блистал, И вскоре тесен стал ему пенал. И вот сундук просторный смастерили, В сундук червя с молитвой поместили. Никто так не был в городе богат, Как вскорости разбогател Хафтвад. Светил он мудрости житейской светом, Все люди шли к Хафтваду за советом. В то время Куджараном правил князь, Закон и правду затоптавший в грязь. Жестокий, он заботой жил единой, Как отобрать добро простолюдина. Узнал он, что Хафтвад разбогател, И дом его ограбить захотел. Но семь сынов Хафтвада ополчились, И горожане все вооружились. Мечи и копья в руки взяли все, В защиту за Хафтвада встали все. Хафтвад повел на битву ополченье; Он мужество и мощь явил в сраженье. Твердыню злого князя разгромил, Забрал казну, а самого казнил. Хафтвад вернулся в блеске славы бранной. Его избрали князем Куджарана. И, преданным народом окружен, На крутизне поставил крепость он. В ее стене железные ворота, Надежней в мире не было оплота. В том славном замке, что Хафтвад воздвиг, Бил из скалы несякнущий родник. Тройные стены замок окружали, До облак башни грозные вставали. Вот тесен стал сундук червю тому, В скале колодец вырыли ему. В просторный тот колодец бережливо Был червь опущен, выросший на диво. Стояла стража верная над ним, Чтоб червь накормлен был и невредим. Корм для него в большом котле варили, Отборной, лучшей снеди не щадили. Пять лет прошло. И вырос червь, как слон, Рогами, бивнями вооружен. За ним сама смотрела дочь Хафтвада; Кормить его была ее отрада Едой из риса, меда, молока. Его от стужи кутали в шелка. Как жизнь свою, Хафтвад его любил, Червем, как милым сыном, дорожил. Он всю страну от моря до Кирмана Объединил под властью Куджарана. Над войском он поставил семерых Отважных, верных сыновей своих. И все, что на Хафтвада выступали, Цари — разбиты были и бежали. Такая мощь была червем дана, И процвела Хафтвадова страна. Хафтвад сидел средь своего оплота, И вихрь не смел дохнуть в его ворота.

Река молвы несла Хафтвада славу, То Ардаширу стало не по нраву. Простерлась повелителя рука — И двинулись огромные войска. Хафтвад о приближенье войск услышал, Но даже поглядеть на них не вышел. Уверенный в могуществе своем, Он знал — врага любого ждет разгром. Послал полки навстречу войску шаха. Затмилось небо облаками праха И почернел весь мир, когда Хафтвад Дружины в битву двинул из засад. К земле копыта коней прирастали, А люди рук от ног не отличали, Такой повеял ветер в лица им. Военачальник, ужасом гоним, Прочь ускакал. Бежали с поля брани Живые, кроясь в мраке и тумане. Пришли и повинились пред царем, Какой великий понесли разгром. Встал Ардашир и сам войска возглавил, Людей вооружил творца прославил, Пошел он на Хафтвада; но вознес Хафтвад главу до неба, как утес. Укрылся с войском на своей вершине, Замкнул врата железные твердыни. Вот старший сын Хафтвада услыхал: Война! В беду отец его попал! В ту пору за морем далеко был он, Но, сев на корабли, домой приплыл он. Он был воитель с твердою рукой, Суровый, властный, звался он Шахой. Когда с дружиной он приплыл к Хафтваду, Он сердцу отчему принес отраду. На Ардашира с правого крыла, Гремя грозою, рать его пошла. И вот сошлись и сшиблись оба строя На пыльном, на широком поле боя. На рать Шахоя глянул Ардашир — И тесен стал ему прекрасный мир. Слух оглушал карнаев грохот гневный. Был нестерпим свирепый зной полдневный. Был то — не бой, был ад такой, скажи, Что без сознанья падали мужи. Мечи в пыли, как молнии, блистали; Как божий гром, литавры грохотали. Основы дрогнули земных глубин, А воздух стал багряным, как рубин. Удары палиц по железным шлемам Ужасны были. Мнилось — гибель всем им. Взрывая пыль, летели скакуны. Равнины были трупами полны. Войска Хафтвада шли, как в час прилива Индийский океан — за гривой грива. Так было тесно на поле бойцам, Что не было спасенья муравьям. Желтея, солнце к западу склонилось, Земля чадрою синей облачилась. Шах Ардашир отвел войска во мглу Вечернюю, за озеро в тылу. Там станом стал, когда в небесной черни, Как мускус, почернел янтарь вечерний. Им не хватило в озеро воды, Коням и людям не было еды.

Михрак в Джахраме, правнук кеев, жил. Нушзад Михрака-мужа возрастил. Узнал Михрак о бедах Ардашира, Что окружен врагом владыка мира, Что обречен он с войском голодать, Что некуда им больше отступать. И ополчил войска Михрак упрямый И на столицу двинул из Джахрама. Сокровищницы шахские Михрак Опустошил, страну поверг во мрак. Лев-Ардашир, услыша весть об этом, Великим обязал себя обетом: «Клянусь не выступать на бой с врагом, Не защитив сперва свой отчий дом!» Помощников своих созвал он главных, Мужей науки, полководцев славных. «Что думаете вы? — он им сказал.— Мы — в яме. Да еще Михрак напал. Разбиты мы, невмоготу нам стало... И вот еще Михрака не хватало!» «О государь! — сказал ему совет.— Ему спасенья от возмездья нет! Ты — кей, владыка истинный. Как можно Тужить, когда твой враг — Михрак ничтожный? Ты — царь, хранимый волею судьбы, Повелевай! Мы все — твои рабы!» Шах приказал подать вино и чаши, Раскрыть суфру, весны цветущей краше. Барашков жарить на углях велел, Устроил пир, душой повеселел. Когда жаркое на углях поспело, Стрела из тьмы глубокой прилетела. Барашку в спину та стрела вошла. Отпрянули все гости от стола, И побледнели щеки их от страха, Не содрогнулось только сердце шаха. Он выдернул стрелу; глядит — она Письмом таинственным испещрена. Встал, разобрал дабир, мудрец индийский, Письмо, что писано по-пехлевийски. Сказал: «О шах! Звезда твоя светла. Друг пишет нам. Письмо его — стрела: «Когда б из лука целился в царя я, Стрелу в него вогнал бы до пера я. Есть червь у нас в твердыне — наш оплот; Пусть миром государь от нас уйдет!» И все вазиры шаха изумились, Когда им знаки тайные открылись На черной деревянной той стреле. Густела ночь. Тонула даль во мгле. И все молились в робости великой, Чтоб фарр не мерк над истинным владыкой.

Мужи не спали, думами полны. Когда померк ущербный серп луны, Восстала мощь святая Ардашира, С войсками в Парс пощел владыка мира. Шло вражье войско по пятам его, Гналось за ним по всем путям его. Всех славных выбили в иранском войске, Но царь с дружиной вырвался геройски. Вдогонку крик летел: «Тебе — бежать! А червь на троне будет восседать!» И люди восклицали: «Это — чудо! Какой-то червь на троне! Как? Откуда?» Так от Хафтвада Ардашир бежал, Нигде не становился на привал. А к вечеру увидел он селенье, Усадьбы мирные, сады в цветенье. Два юноши из дома одного С поклоном низким встретили его. Потом царя участливо спросили: «Кто вы? Вы все в поту, в дорожной пыли. Дорогой дальней вы утомлены, И ваши скакуны запалены». Ответил царь: «Мы — люди Ардашира, Отстали мы от войск владыки мира. Хафтвад за нами гонится с червем, Мы здесь у вас немного отдохнем». Те юноши поморщились с презреньем, Исполненные тайным огорченьем, Царю сказали: «Дом наш посети!» И помогли ему о коня сойти. Пред ним калитку сада отворили И дастархан для ужина накрыли. Сел царь за стол, дружинники кругом, А юноши служили за столом. Служа, сказали: «Время быстротечно. О муж, добро и зло недолговечно. Ты вспомни, как Заххак был вознесен И что обрел он, сев на Кеев трон. Афрасиаба вспомни! Сколько горя Он всем принес, неистовый, как море. Ты вспомни Искандара, что сгубил Славнейших, цвет вселенной истребил. Где все они? Где блеск их величавый? О них осталась лишь дурная слава. Не в рай цветущий — в леденящий ад Ушли они. Не вечен и Хафтвад!» И от хозяйской речи, сердцу милой, Муж Ардашир воспрянул с новой силой. Улыбкой он застолье озарил И тайну этим юношам открыл: «От ваших слов утихла в сердце рана, Я — Ардашир, гонимый сын Сасана! И мне совет ваш нужен, как мне быть, Как мне червя Хафтвада истребить?» Когда всю правду юноши узнали, Они пред гостем на колени пали, Сказали: «Царствуй и живи всегда! Превыше бед и зла твоя звезда! Да станет дух твой твердою скалою, А мы — твои! Мы — навсегда с тобою! Вот ты у нас совета попросил,— Поможем мы тебе по мере сил. Дабы Хафтвада силу опрокинуть — Увы,— придется путь прямой покинуть. Тут не помог бы вам и сам Рустам, Прибегнуть к хитрости придется вам. Хафтвад в нагорной крепости гнездится. Там червь в колодце, как дракон, таится. Та крепость неприступна и грозна. Оттоль Хафтваду вся земля видна. Ему защита — волны океана И червь, рожденный мозгом Ахримана. Тот червь — жестокий, кровожадный див. Хафтвад непобедим, пока он жив». А царь, кивая головой склоненной, Внимал им, молча в думы погруженный. Сказал: «Душе от ваших слов светло. Я с вами разделю добро и зло!» А юноши, склонившись головами, Ответили прекрасными словами: «С тобой всегда, везде мы, светлый шах, С тобой, пока стоим мы на ногах!» Воспрянул с места, духом справедливый, Не стал он медлить, властелин счастливый. Домой помчался, быстрый, как огонь, А юноши с ним рядом одвуконь. И прискакал, могучий, светлолицый, Шах Ардашир в предел своей столицы. И мудрецов и знатных на совет Собрал немедля шах, вселенной свет. За службу щедро наградил он войско, И на Михрака устремил он войско. Михрак не мыслил о сраженье с ним. Как дым, бежал он, ужасом гоним. Он спрятался в лесной чащобе дикой, Когда к Джахраму подступил владыка. Бежал Михрак, предатель, подлый тать, Но всюду царь велел его искать. Михрака люди шахские схватили, Главу мечом от тела отделили. И были все зачинщики войны По воле шаха тут же казнены. Погиб Нушзада род. Лишь дочь Михрака Укрылась тенью средь ночного мрака.

Встал Ардашир, покинул свой престол, На бой с червем войска свои повел — Богатырей двенадцать тысяч ратных, В железных латах, в шишаках булатных. Остался за спиной степной простор. Вошли войска в долину между гор. Я вспомню мужа славного — Шахргира; Он полководцем был у Ардашира. Шах повелел тому богатырю: «Стой здесь, а я поезжу, посмотрю. Ты ночь не спи. Против врагов упорных Бывалых, зорких посылай дозорных. Жди с войском здесь. Смотри, чтоб досветла В степи охрана наша не спала. А я пойду — вручу Йездану душу, Все вражье чародейство я разрушу. Увидев дым и пламя на стене, Вставай, на помощь двигайся ко мне! Тогда ты знай: судьба червя затмилась, Ты знай: звезда Хафтвада закатилась». Шах из дружины преданной своей Испытанных в боях избрал мужей. Средь них ни вздох, ни разговор случайный Владыки замысел не выдал тайный. Шах Ардашир войска обогатил, Бронями и оружьем оснастил. Отрекся от казны владыка мира,— Осталось олово у Ардашира. Свинец и олово в двух сундуках В дорогу взял с собой премудрый шах. А также взял еще котел огромный, Дабы развеять чары силы темной. Еще он десять отобрал ослов, Погонщиками — верных удальцов. Ослов навьючить золотом велел он, Погонщиков же в рубища одел он. Так изготовившись, на подвиг свой Пошел он со стесненною душой. Те юноши, что счастье предсказали, С ним были здесь, бок о бок с ним скакали. Шах Ардашир избрал в свои войска Сильнейших, чья рука в бою крепка. Настала ночь, повеяла прохлада, Когда он подошел к стенам Хафтвада. Того червя оберегал отряд. Число охраны было — шестьдесят. Страж хмурый крикнул со стены сердито: «Эй вы! Что во вьюках у вас укрыто?» И отвечал с поклоном мудрый шах: «Добра у нас немало во вьюках. Шелка и дорогие украшенья, Меха и драгоценные каменья. Эй, друг! Купец из Хорасана я. Там мой богатый дом, моя семья. Я волею червя обогатился И вот к нему с дарами устремился. Я золотой казны не пощажу, Дары к подножью трона возложу». Поверили и отперли ворота Хранители Хафтвадова оплота. И с караваном в крепость шах вступил, Вьюки свои с товарами раскрыл. Приветлив и речист со стражей был он, И всех спервоначалу одарил он. Велел суфру для трапезы раскрыть И всех позвал с ним ужин разделить. Открыв кувшин, струей рубинноцветной Наполнил дедовский фиал заветный. Те стражи рис на молоке и мед Червю варили, каждый в свой черед. Когда же с непривычки охмелели, Они варить еду не захотели, Заспорили: тебя, мол, старше я, И очередь сегодня не моя! Царь им сказал: «Не спорьте, ради бога! Купил я молока и риса много. Позвольте мне червю еду варить, Его за счастье отблагодарить! И мне за это, может быть,— кто знает? — Светлей звезда удачи засияет. Три дня служить мне дайте! Все три дня Сидите здесь, пируйте у меня. Здесь я у вас потом на круче горной Построю дом; не дом — дворец просторный. Тут у меня богатый торг пойдет,— А дивный червь удачу мне пошлет». «Добро! — сказали стражи,— муж бывалый, Корми червя! А нас вином пожалуй!» Шах приказал вина и яств подать, И стражи снова сели пировать. Они без меры пили и пьянели, О службе позабыли и о деле. Когда в разгаре был веселый пир, Встал повелитель мира Ардашир, К убежищу червя стопы направил, В котле свинец и олово расплавил. Он ждал, готов на подвиг, полный сил. С рассветом час кормежки наступил. Проснулся червь в колодце. И оттуда Язык свой высунул, большой, как блюдо. И вылил муж в колодезную тьму Свинец кипящий — прямо в пасть ему. Тут в горле у червя загрохотало, Мир всколебался, туча дыма встала. И на стены с оружием в руках, С дружиной поднялся отважный шах. Служители червя все пьяны были; Их тут же в миг единый истребили. И на стене высокой городской Шах Ардашир разжег костер большой. Дозорный вихрем поскакал к Шахргиру, Вскричал; «Удача! Слава Ардаширу!» Сел на коня Шахргир. И, как река, К вратам твердыни двинулись войска.

Когда о бедствии узнал Хафтвад, Он с ложа встал, смятением объят. К стене высокой поспешил с дружиной, Но на стене увидел властелина. Царь на стене стоял, как грозный лев, В ворота шли войска, как божий гнев. И, словно гром, раздался голос шаха: «Веди, Шахргир, людей на бой без страха! Червь чудодейный мною истреблен, Свинцом клокочущим испепелен!» Мужи Ирана воодушевились, За палицы и за мечи схватились. Отвага запылала в их сердцах, Когда их ободрил великий шах. Рассеялась, бежала рать Хафтвада... Догнали, в плен успели взять Хафтвада. Аркана пехлевийского петлей Был пойман старший сын его, Шахой. Вот со стены сошел владыка мира, С весельем обнял верного Шахргира. Конь для царя был подан боевой — В нагруднике и в сбруе золотой. Сел на коня хосров благословенный, Сказал: «Да истребится враг надменный!» Хафтвада и Шахоя привели,— На виселице смерть они нашли. Царь овладел богатствами Хафтвада, Сказал: «Все это — воинам награда». И вся неисчислимая казна Была из замка вниз унесена. Так он разбил врага, обогатился И к Хурра-Ардаширу устремился. Закон Зардушта утвердил святой И праздники с их пышностью былой. Двух юношей, в чьем доме гостем был он, За помощь возвеличил, наградил он. Из края в край весь Парс объехал он. Был им порядок мудрый утвержден. На время там забот он бремя скинул, А после войско к Шахризуру двинул. В Керман большую он отправил рать И мужа, что достоин управлять. А сам пошел к твердыням Медаина, И враг бежал пред счастьем властелина. Таков сей мир, сей грозный небосвод; Он от людей таит, что им несет. С душою твердой, чуждый обольщенья, Взирай, мудрец, на взлеты и паденья.

В Багдаде, что ему был богом дан, {59} Сел Ардашир великий — Бабакан; И на престоле Кеев — в зале тронной — Венчался бирюзовою короной. Царем царей в народе наречен, Величьем стал Гуштаспу равен он. В нем слава Кей-Кубада возродилась; Он справедливость утвердил и милость. Сказал он: «Столп мой — до конца времен Добра и справедливости закон! Клянусь вершить лишь добрые деянья! Но зло да будет злому воздаянье. И коль меня благословит Йездан, Я светом блага озарю Иран. Мне богом мир во власть вручен отныне, И правосудье — мой закон отныне! Никто из вас, воителей моих, Наместников, правителей моих, Отныне мирно спать да не посмеет, Когда добра народу не содеет! Дворец мой всем открыт. Сам стану я Просящему — защитник и судья». Мужи владыке воздали хвалою: «Живи! На благо людям — правь землею!» Шах разослал войска по всем краям С посланием к бунтующим князьям, Дабы с повинной шли к подножью трона, А непокорным — суд и меч закона.

Когда затмилось счастье Ардавана, Стал Ардашир владыкой — сын Сасана. И Ардавана дочь к себе он взял; Та знала, где отец казну скрывал. Два сына Ардавана в Хинд бежали, Деля в скитаньях радость и печали. А двое младших братьев под замком Томились в заточении глухом. Сын старший в Хиндустане укрывался; Бахманом этот муж достойный звался. Избрал он среди верных слуг своих Посланца расторопнее других. Вручил посланцу перстень с каплей яда, Сказал: «К коварству нам прибегнуть надо. Как дым, лети в Иран и перстень сей — Тайком от всех — вручи сестре моей. Скажи ей: «Лживы вражьи обещанья! Твои два брата в горестном изгнанье. Другие два — в узилище, в цепях. В их сердце — мука, слезы на глазах. Ты отреклась от нас, ты нас забыла, Не даст тебе добра господня сила! Но если ты царицей хочешь стать И нашу преданность завоевать, Брось Ардаширу в чашу каплю яда, А большего нам от тебя не надо». Гонец в Иран, как ветер, поспешил, Письмо царевне тайно он вручил. Прочла царевна братское посланье, И обожгло ей душу состраданье. Яд у гонца из рук она взяла И мыслью мщенья с этих пор жила. Собрался как-то шах в степях раздольных Порыскать, пострелять онагров вольных. Но истомил коней полдневный зной, И к полдню воротился он домой. Вошел в чертоги шах, не сняв кафтана, Навстречу вышла дочерь Ардавана, Топазовую чашу поднесла, Воды студеной в чашу налила, Фисташки, сахар в воду опустила, Фисташки эти ядом отравила. Взял чашу Ардашир, но уронил Из рук ее — и вдребезги разбил. Затрепетала дочь царя, как волос. Помнилось ей — в ней сердце раскололось. В сомненье царь в лицо ей поглядел, Помыслил: «Жалок смертного удел!» Сомнения проверить захотел он, И четырех цыплят принесть велел он. Стал за цыплятами он наблюдать; Они фисташки принялись клевать. Цыплята живо все фисташки съели, Попадали — и тут же околели. Хосров благословенный сел на трон, Мобедов и старейших созвал он. И вопросил дастура: «Что ты скажешь? Когда врага, как друга, ты уважишь, Согреешь на груди своей змею И посягнет змея на жизнь твою, Как быть с таким неслыханным коварством? Скажи, каким мы исцелим лекарством От угрызений и сердечных мук Врага, который был нам прежде друг?» Дастур ответил: «Если враг презренный Поднимет руку на царя вселенной, Немедля надо в корне зло пресечь — И отделить главу его от плеч». Царь приказал: «Дочь Ардавана-шаха Прочь уведи от нас, казни без страха!» Дастур, царевну за руку держа, Увел ее. Пошла она, дрожа. Потом взмолилась: «О рожденный светом! И ты и я не вечны в мире этом. Откроюсь пред тобой, пока дышу: Плод Ардашира в чреве я ношу. Печаль моя мне разум омрачила, И пусть я виселицу заслужила, Ты с казнью лютою повремени,— Рожу дитя, тогда меня казни!» Дастур вернулся, пред царем предстал он; Все рассказал ему, что услыхал он. А царь: «Не слушай ты ее речей! Вези ее подальше и убей».

«Как быть мне? — размышлял дастур-мобед,— Как видно, наступило время бед! Мы — обитатели земного мира — Все смертны. Сына нет у Ардашира. Пусть он хоть два столетья проживет, Но он умрет, и враг на трон взойдет. Мне бесполезно с шахом словопренье. Я сам приму великое решенье. Луну мечом я не повергну в прах. Раскается еще суровый шах. Я подожду, кто от нее родится,— Тогда и воля шахская свершится. К лицу ль мне злу бессмысленно служить? Я должен зорким быть, разумным быть!» И вот царевну в замке отдаленном Он поселил в покое потаенном; Сказал: «Живи, не ведая обид. Здесь только ветер в окна залетит». Но думал сам: «Врагами окружен я... И буду оклеветан, обвинен я. Так поступлю я, чтобы недруг злой Не загрязнил вовек источник мой». Ушел к себе. И в потайном покое Отсек свое достоинство мужское. Прижег, бальзам на рану наложил, Отрезанные части засолил И в потайной ларец от тленья спрятал. Стеная, тот ларец он запечатал. Пришел к царю, сказал: «Под крышкой здесь Свидетельство, что совершилась месть. Записаны здесь год и день отмщенья. Отдай ларец в казну на сохраненье».

И вот царевне срок рожать настал. Об этом даже ветер не узнал. Дочь Ардавана сына породила, Как будто солнце миру подарила. Хозяин замка всех чужих прогнал, Шапуром сына шаха он назвал. Растил его он втайне, в доме старом. Царевич вырос, осиянный фарром. Вот прибыл к шаху тот дастур-вазир И видит — молча плачет Ардашир. Ему сказал мобед: «Эй, шах вселенной, Ты стань причастен к тайне сокровенной. Исполнились желания твои — Враги твои утоплены в крови. Нет горя! Время радости настало — Пора веселья, песен и фиала! Твои — все семь вселенной поясов, {60} Войска, и правый путь, и трон отцов!» И скорбный Ардашир ему ответил: «О друг, ты духом тверд и сердцем светел! Ты прав: покорна моему мечу, Судьба дала мне все, что я хочу, Но пятьдесят один мне год,— подумай! Как в камфаре, я в проседи угрюмой. Мой мускус побелел, мой цвет увял, {61} Мне нужен сын, чтоб рядом тут стоял, Опорой был бы мне. Тоска о сыне Так велика, что мне земля — пустыня! Родного кровного со мною нет! Кто сядет здесь, когда покину свет?» И тут подумал старец прозорливый: «Теперь открыться срок настал счастливый». Сказал: «О ласковый к рабам своим Владыка, небом посланный самим! Я в этом горе дам тебе ограду, Коль ты пообещаешь мне пощаду». Царь удивился: «Речь твоя темна. Открой, о мудрый, в чем твоя вина? Все говори, что ведаешь, без страха! А слово мудреца — услада шаха». И так ему ответствовал мобед: «О мудрый властелин, вселенной свет! В твоей казне один ларец хранится; В нем тайна некая должна открыться». Тут казначея Ардашир призвал, Принесть ларец немедля приказал, Сказал: «Посмотрим, что ларец скрывает. И пусть догадка душу не терзает». Принес ларец к престолу казначей, Хранитель всех сокровищ и ключей. Спросил мобеда властелин вселенной: «Что ты сокрыл в ларец запечатленный?» Ответил тот: «Себя я оскопил И плоть свою в ларце заветном скрыл. Дочь Ардавана мне, о царь, вручил ты, Убить велел. В ту пору гневен был ты. Я не убил ее. Она была В те дни твоим ребенком тяжела. Я вечного Йездана устрашился И тут же оскопить себя решился, Чтобы меня не заподозрил ты, Чтоб не погиб я в море клеветы. Я сына твоего назвал Шапуром, И он достоин стать твоим дастуром. Теперь исполнилось ему семь лет, И сыновей, ему подобных, нет И не было у всех царей вселенной. И он твой сын, о шах благословенный! А мать его — в сокрытье, вместе с ним. Живет она и дышит им одним». Царь выслушал мобеда, изумился. В раздумье он безмолвно погрузился. Потом сказал: «О друг мой, верный мне, Ты принял муки по моей вине! Твоей услуги я не позабуду, Твое добро я вечно помнить буду. Найди ты сто-ровесников его, Похожим всем на сына моего. Пусть одинаково все облачатся; Мой сын средь них не должен отличаться. Дай каждому ты для игры чоуган И в мяч играть веди их на майдан. Престол поставь мне. Буду я с престола Следить за этой детворой веселой, А сердце правду пусть подскажет мне И сына моего укажет мне».

Сто схожих отроков нашел мобед, И в мяч играть их всех привел мобед. Все, как один, что капли водяные; Их платья — одинаково цветные, И по лицу их отличить нельзя. Вот шум веселый в поле поднялся. Запрыгал мяч под клюшками кривыми; Играл Шапур, как равный, вместе с ними. Царь вышел, сел на золотой престол, Вздохнул и взглядом поле он обвел. На одного ребенка указал он: «Вот он — мой сын»,— советнику сказал он. Мобед ответил: «Мудрый властелин, Узнал ты вещим сердцем! Он — твой сын!» Тут одному из свиты царь счастливый Сказал: «Иди, слуга мой прозорливый, Возьми чоуган, иди в толпу детей, Ввяжись в игру, а мяч ко мне отбей. Тот из детей, кто всех храбрее будет, Кто у подножья трона мяч добудет И прочь погонит на глазах моих, Тот, кто окажется смелей других, Тот отрок — сын мой будет, несомненно, Моя надежда, свет мой незатменный». Сел на коня тот муж, чоуган схватил И мяч к подножью шахскому отбил. Все мальчики вслед за мячом пустились, Но вдруг, увидев шаха, устрашились, Как будто джинн их к месту приковал. И лишь один к престолу подбежал. Он в поле мяч угнал, клюкой ударя, И даже не взглянул на государя. И сердцем Ардашир повеселел, Как будто чудом вдруг помолодел. Шапура слуги подняли с земли И на руках к престолу принесли. И обнял сына, слезы проливая, Великий шах, Йездана прославляя. В глаза он сына, в щеки целовал. «Да станет тайна явной! — он сказал.— Был одинок я, сердцем я терзался. А сын мой, как в небытии, скрывался. Йездан воздвиг мой трон в родной стране, От смерти сына сохранил он мне! Хоть вознесись до солнца в сей юдоли, Не преступить велений вечной воли!» Открыл он дверь сокровищниц своих, Достал без счета лалов дорогих. По-царски щедро сына одарил он, Его индийской амброй окропил он. Нагрудником жемчужным подарил, Венцом его алмазным осенил. И верного он наградил дастура, Назвал его «Наставником Шапура». Его просторный загородный дом Наполнил золотом и серебром. Жене преступной оказал он милость, Велел, чтоб во дворец она явилась. Простил ей давнюю ее вину, От ржавчины освободил луну. Учителей и звездочетов мудрых Избрал он средь мобедов снежнокудрых. Он их приставил к сыну своему, Дабы учили чтенью и письму Дабы всегда они при сыне были, Его повадкам царственным учили. Как меч в бою и щит в руках держать, Как бой вести и с войском пировать. Потом, в отличье от монеты старой, Он изменить велел чекан динара. На стороне одной был Ардашир, А на другой — изображен вазир, Что сына спас. Гаранмая он звался; Был мудр он и умом не заблуждался. Печать и перстень шах ему вручил И все края об этом известил. И одарил он в радости сердечной Всех бедняков, как нам велит предвечный. Построил город он на пустыре — В садах, подобный утренней заре. Джунди-Шапуром город тот назвали, Другим названьем не именовали.

Возрос Шапур, апрелем красовался. Но Ардашир за жизнь его боялся, Не расставался с сыном никогда, Чтобы от сглаза не пришла беда. А эти годы были неспокойны, Кипели нескончаемые войны. Едва он бунт на юге усмирял — На севере другой злодей вставал. И царь взывал к пресветлому Йездану: «О скоро ль воевать я перестану? О скоро ли врагов я усмирю И смуту в царстве умиротворю?» Ему дастур промолвил прозорливый: «О царь, чистосердечный, справедливый! В стране индийской мудрый Кейд живет, Защитник правых, страждущих оплот. Провидит судьбы мира он. И знает — Где ждет добро, где зло подстерегает. Грядущий жребий твой предскажет он — Тот жребий, что от века предрешен». Внял шах совету старого вазира, Избрал посланца повелитель мира. И в Индию, к порогу мудреца, С богатым даром он послал гонца. И написал: «Эй, под звездой счастливой Живущий в боге, муж правдолюбивый! Мне суждено ль собрать, в конце концов, В державу семь вселенной поясов? Коль нет, то воевать я перестану; Я не пойду наперекор Йездану». Вот прибыл к Кейду царственный посол. Даров богатых караван привел. Сокрытое из тайника достал он, Что шах велел сказать, пересказал он. Кейд расспросил его о всех делах, Которыми так огорчен был шах. Взял астролябию и до рассвета В движении светил искал ответа. Он вопрошал у медленных планет, Где польза скрыта, где таится вред. Сказал гонцу: «Мне слава Ардашира Видна в триагональной связи мира. Коль с племенем Михрака шахский род Сольется,— счастье ваше расцветет. Наступит мир, довольство и отрада, И воевать тогда уж вам не надо. Богатство властелина возрастет И меньше станет тягот и забот. Когда с Михраком шах вражду забудет, Вселенная ему покорна будет». Потом сказал: «Не мешкай, поезжай, Все без утайки шаху передай! И на него с небес прольется милость, Коль он исполнит то, что мне открылось». Гонец вернулся к шаху во дворец, Все передал, что повелел мудрец. Той вестью сердце шада огорчилось, Лицо владыки бледностью покрылось. Он молвил: «Никогда не будет так: Мне родичем не станет лютый враг. И нам на троне племени не надо От семени Михрака и Нушзада. Жаль мне забот напрасных и трудов, Жаль на войне загубленных врагов. Дочь от Михрака лишь одна осталась; До сей поры она от нас скрывалась. Но соглядатаи мои сейчас Поскачут в Рум, поедут в Чин, в Тараз. Найду и на огне ее спалю я, Росток Михрака в прах испепелю я». И тут же приказал скакать в Джахрам Владыка зорким нескольким мужам. Когда Михрака дочь о том узнала, Она из дома отчего бежала. И скрылась у дихкана одного, И жить осталось в доме у него. Дихкан почтенный чтил ее глубоко, Взрастил ее, как кипарис высокий. Прекрасна, целомудренна, умна, Она всех дев затмила, как луна.

С тех пор два года, три ли миновало. Звезда Ирана высоко стояла. Раз на охоту, скукою тесним, Поехал шах. Шапур был вместе с ним. Охотники по степи поскакали, Козуль, онагров, ланей догоняли. Селенье увидали: там сады, Дворы, айваны, мирный преск воды. Шапур сказал: «Я здесь на отдых стану!» В село приехал, в дом вошел к дихкану. При этом доме сад тенистый был. Под ветви сада юноша вступил. И девушка ему в саду предстала; Она бадью в колодец опускала. Увидела царевича луна, С улыбкой подошла к нему она, Сказала: «Радостно живи, счастливо! Тебя да не коснется злоба дива! Скакун твой, несомненно, хочет пить, Ты разреши его мне напоить. В колодце здесь вода чиста, прохладна, И сам ты отдохни в тени отрадной». А он: «Спасибо на слове твоем. Не отягчай себя мужским трудом. Слуг сильных много у меня найдется; Они достанут воду из колодца». А девушка, усмешку затая, Прочь отошла и села у ручья. Шапур сказал мужам: «Давайте ведра Да воду нам зачерпывайте бодро!» А люди шаха молвили: «Добро!» И привязали к колесу ведро. Когда ж тащить ведро пора настала, Лицо слуги с натуги красным стало. Тот дюжий муж не мог ведро поднять. Взялся Шапур беднягу укорять: «Эй, полуженщина! Знать, силы мало Поднять ведро? А дева подымала! Легко ей воду день за днем таскать! А ты одну бадью не мог поднять!» Он, оттолкнув слугу, со всею силой Взялся за ворот — да не тут-то было. Ведро он поднял, выбившись из сил, И деву-водоноску восхвалил, Которая, не утрудясь нимало, Неслыханную тяжесть подымала Из кладезя без помощи, одна. Решил он: «Крови кеевой она». Ведро он поднял богатырской силой, И девушка Шапура восхвалила: «Живи, цвети, покамест мир стоит, И пусть, как солнце, разум твой горит! Уж если сам Шапур мне ведра тянет, Пусть молоком вода в колодце станет!» А юноша: «Откуда знаешь ты, Что я — Шапур, о светоч красоты?» Она в ответ: «От мудрецов правдивых Узнала много я примет счастливых, Что явится Шапур — силен, как слон, Что Нилу щедростью подобен он, Что кипарис он ростом, медный станом, Что схож во всем с богатырем Бахманом». Сказал Шапур: «О дева, луч зари! Что ни спрошу — ты правду говори. Кто ты — открой, сомнения развеяв. В твоем лице черты великих кеев!» Она лицо с улыбкой подняла: «Я — дочь владельца этого села». Шапур ей: «Правду говори без страха, А лжи вовек не быть в чести у шаха. Не может породить дихкан простой Прекрасной, сильной дочери такой!» А девушка: «Все обо мне узнаешь, Когда пощаду мне пообещаешь. Кто я, откуда — все я расскажу, Коль этим милость шаха заслужу». А он: «В саду, где дружба расцветает, Колючка злобы не произрастает. Все говори! В душе своей рассей Страх предо мной и пред царем царей!» Она: «Я пред тобой открыться рада. Я — дочь Михрака, внучка я Нушзада. Я в раннем детстве знала много слез. Меня сюда наставник мой привез. Я здесь от гнева шахского укрылась, В служанку-водоноску превратилась». Шапур вошел в большой прохладный дом. Дихкан служил Шапуру за столом. Шапур сказал: «Будь нам Йездан свидетель,— Отдай мне дочку в жены, благодетель!» Шапуру в жены деву отдал он, Зардушта древний соблюдя закон.

После того еще пора прошла — И роза плод прекрасный принесла. Шапуру пери сына породила, Как будто солнцем землю озарила. Казалось, воплотились в нем — Бахман И сам великий всадник Руинтан. Хормузом — в чаянье добра и славы — Нарек его родитель величавый. Увидел он, когда прошло семь лет,— Хормузу равных не было и нет. Родители его от всех скрывали, Играть с детьми другими не пускали. Раз Ардашир, заботами томим, Собрался в степь; Шапур поехал с ним. Хормуз — ему наскучило ученье — Тайком от старших вышел из селенья В степь, где охоте предавался шах. Лук у Хормуза, две стрелы в руках. Пристал он тут же к сельским мальчуганам, Что мяч гоняли по полю чоуганом. И вот после охоты Бабакан На деревенский прискакал майдан. Был рядом с шахом муж преклонных лет, Мудрец и над мобедами мобед. И вдруг ременный мяч, клюкой отбитый, Упал коню владыки под копыта. Притихли дети в страхе пред царем. Никто не устремился за мячом. И лишь Хормуз, росток владыки мира, Один не убоялся Ардашира. У ног царя успел он мяч поднять, Погнал его своей клюкою вспять, К игре с веселым криком устремился. Шах Ардашир невольно изумился. «О муж! — сказал мобеду Бабакан,— Узнай, чей родом этот мальчуган?» Тот спрашивал. Склоняясь пред мобедом. Мужи в ответ: «Он никому не ведом». Взял мальчика мобед и на руках Принес туда, где ждал державный шах. И царь спросил: «Дитя, чьего ты рода? Видна в тебе высокая порода». Хормуз в ответ: «Не следует скрывать, Кто я и кто мои отец и мать. Отец мой — сын твой славный, внук Бабака, Шапур-царевич, мать же — дочь Михрака». Царь был таким ответом поражен. Сперва невольно рассмеялся он, Задумался. Потом позвал Шапура. Расспрашивать он строго стал Шапура. Тот устрашился дела своего, И побледнел невольно лик его. А государь великий рассмеялся, Сказал: «Неужто ты меня боялся? Нам нужен сын от матери любой, Сын царственный, что порожден тобой!» Шапур в ответ: «О шах благословенный! Бессмертен будь, как солнце над вселенной! Он — сын мой, а зовут его Хормуз. Я ведал, что запретен мой союз. За своего ребенка полон страха, Его я укрывал от взоров шаха. Михрака дочерью, моей женой, Рожденный отпрыск, несомненно, мой!» О том колодце, о бадье тяжелой Он рассказал отцу с душой веселой. Смеялся, сына слушая, отец, Потом пошел со всеми во дворец; Нес на руках он внука дорогого К подножию престола золотого, На трон с собою рядом усадил, Чело его короной осенил; Сокровищницы отворил он недра, Сначала внука одарил он щедро И, несказанной радостью объят, Со всею свитой вышел из палат; Казну без сожаленья расточил он, Всех бедняков, в тот день обогатил он. Велел, чтоб от зари и до зари Зардуштовы сияли алтари. А вечером в садах своих владыка На радостях устроил пир великий. И витязям Ирана молвил он: «Кто разумом высоким наделен, Пусть верит вещих мудрецов прозреньям И пусть не спорит с предопределеньем. Предрек индийский Кейд когда-то мне, Что мира не видать моей стране, Что счастья не видать царю Ирана, Ни войск, ни фарра, ни венца, ни сана. Пока Михрака и Сасана род Единого плода не принесет. И восемь лет счастливых миновало, И все по-нашему вершиться стало. С тех пор, как был зачат Хормуз, мой внук, Благоволит ко мне небесный круг. Семь поясов земных мне покорились, И дивно замыслы мои свершились!» В тот вечер шаханшахом всей земли Мобеды Ардашира нарекли.

Внимай словам об устроенье мира, О мудрости и фарре Ардашира. Добром и славой он наполнил свет, Исполнил справедливости завет. Чтобы иметь войска для обороны, Такие он установил законы, Чтоб каждый муж, что сына породил, Его отважным, доблестным растил; Чтоб сын, воспитан ратною наукой, Возрос богатырем, стрелком из лука. Чтоб он мечом и палицей владел, Был крепок мышцами и духом смел. Когда ж, отцом воспитан благородным, Сын вырастал для ратных дел пригодным, Являлся он к владыке во дворец. Там в книгу заносил его писец. Всех вместе этих юношей держали, Жилье и пищу от казны давали, И под началом старых воевод В дни браней посылали их в поход. Мобед был с ними, опытом богатый, И в каждой тысяче был соглядатаи. И если кто в служенье нерадив, Иль телом немощен, или труслив, И кто силен, в бою не ведал страха, Записывал тот соглядатай шаха. Все эти письма Ардашир читал, Он доблестных по-царски награждал. Он всех отважных одарял богато, Без счета сыпал серебро и злато. А робких и негодных для войны Прочь отсылал: мол, мне вы не нужны. Такое войско наконец собрал он, Что пахлаванам счета сам не знал он. Того, кто опытен и умудрен, Главою над войсками ставил он. Когда войска походом выступали, Глашатаи ходили и кричали: «Эй, витязи! Вам обещает шах: Кто доблестью прославится в боях, Получат все одежду с плеч владыки, Их имена возвысит шах великий!» Так утвердил он и устроил мир. Войска — отара, пастырь — Ардашир. В совет людей толковых посадил он. Пути глупцам, невеждам преградил он. Тот, кто учен был и красноречив, И тот, чей слог и почерк был красив, Тот, кто в своем искусстве изощрился,— При Ардашире славился и чтился. А те, чей почерк плох, в ком знанья нет, Царем не допускались на совет. Их гнали всех на черные работы. Мудрец делил с царем его заботы. И где б царю ни встретился дабир, Хвалил его искусство Ардашир. Царь говорил ему: «Мужи калама — Опора государственного храма. На них стоит и войско и страна. С их помощью полна у нас казна. Ученых чту душе моей родными И каждым помыслом делюсь я с ними». Наместника ли в область отправлял — Он так его в дорогу наставлял: «Презри стяжанье, будь защитой людям. И помни: здесь мы жить не вечно будем. Будь мудр всегда — во все земные дни. От сердца глупость алчную гони. Брать родичей с собой я запрещаю, С тобой я войско верных посылаю. Раз в месяц бедных одаряй людей. Но пусть не видит милости злодей. Коль ты благоустроить край сумеешь, Ты сердцем шаханшаха овладеешь. А если в страхе будет спать бедняк. Ты предал душу диву, мне ты — враг!» Будь жалоба или другое дело — В чертог царя входили люди смело. Дабиры верные встречали их, С чем и откуда — вопрошали их; В краю наместник правый суд творит ли? Заботится ль о людях? Нет обид ли? Кто в городе их славен и учен? Кто беден и судьбою обделен? И всяк ответ бывал царю поведан. И царь о тех, кто набожен и предан, Так говорил: «Плоды трудов моих Пусть будут к благу подданных таких, Которые добра не забывают, Умом и добродетелью сияют. Чту старцев мудрых, повидавших свет, И юных, жадных к знанью с детских лет. Ведь юноше, что к солнцу знанья рвется, С годами старца заменить придется». Война ль грозила, враг ли восставал, Свой разум шах на помощь призывал. Чтоб не было войны несправедливой, Он извещал врага красноречиво. Посол скакал в предел царя того, Чтоб выведать все помыслы его. Коль разум у восставшего остался, То Ардаширу он повиновался. И получал от шаханшаха он Дары, халат и грамоту на трон Но если им безумие владело И ненавистью сердце в нем кипело, Войска владыка мира созывал, Всем воинам дирхемы раздавал; Главою войск такого мужа ставил, Который разумом себя прославил. С ним был дабир обязан власть делить, Дабы разбой и зло предотвратить. Потом садился на коня глашатай, Чей клич, как грома вешнего раскаты, Кругом фарсанга на два слышен был «Воинственные мужи! — он гласил,— Пусть всяк,— великий шах повелевает,— Кто благородным сердцем обладает, В пути ни бедным зла не причинит Ни богачам обид не сотворит. Селений, городов не разоряйте, Что нужно всем, за деньги покупайте. На все у вас довольно серебра. Не отнимайте у людей добра! А кто к врагу спиною повернется, Тому в дальнейшем тяжело придется. Тому от палача конец принять Или всю жизнь в оковах изнывать. Позор ему, и мир его забудет, И темный прах ему покровом будет». Шах поучал сардара: «Укрепись Душой, но без разведки в бой не рвись. Когда пойдешь безвестной стороною, Пусть впереди слоны идут стеною. А перед боем сделай смотр войскам, Им перед боем слово молви сам: «Враги пред нами! Кто они такие? Как палицы подымем боевые, Пусть будет сто их против одного, В живых мы не оставим никого! Вернемся — будем славны и богаты И все получим шахские халаты». Когда войска столкнутся, ты смотри, Чтоб лучшие твои богатыри В сраженье самовольно не вступали И средоточья войск не покидали. Так бой веди, чтоб левое крыло На правое крыло врага пошло. А правое, единодушным гневом Объятое, пускай дерется с левым. А средоточье войска и оплот Пусть до поры не движется вперед. Когда же вражий центр придет в движенье, И ты ядро свое веди в сраженье. И если ты победу одержал И пред тобой противник побежал, То помни — лишней крови лить не надо. Вот мой завет: сдающимся — пощада. Но если враг бежал, тобой тесним, В погоню с войском не спеши за ним. Разъезды шли, разведай осторожно; Засада за любым холмом возможна. Ты победил, но ты — в земле чужой. Не для тебя беспечность и покой. Богатырей, что в битву рвутся рьяно, Ты одаряй своей добычей бранной. Ты отличай воинственных мужей, Что в битве жизнью жертвуют своей, Не убивай врагов, что в плен попали, Вели, чтобы ко мне их отсылали. У нас найдется дело им всегда — Каналы рыть и строить города. Что я сказал, запомни слово в слово. Завет преступишь — осужу сурово. Йездана помни! Знай — он твой оплот. Лишь он один к победе приведет». Откуда бы — из Рума иль Турана — Ни приезжал посол в предел Ирана, Едва марзбан об этом узнавал, Людей послу навстречу посылал Ночлег готовить на любой стоянке; А ведали тем делом канаранги. Они везли шатры, запас еды, Чтобы посол ни в чем не знал нужды. Когда наместник узнавал причину, Зачем посланец едет к властелину, Он на верблюде посылал гонца С письмом к порогу шахского дворца. И шахские палаты украшались. Князья послу навстречу устремлялись, Вдоль по дороге строились войска, Одеты в златотканые шелка. Владыка звать велел посла в палаты, Сажал на золотой престол богатый. Расспросы вел: как имя, как дела? Какая цель посланца привела? Зло иль добро царит в его державе, О шахе, о войсках его и славе. Тут шах вставал. Посланца наконец На отдых уводили во дворец. А вечером вели в палату пира, Сажали близ престола Ардашира. Шах на охоту брал с собой посла. Охота пышной, царственной была; Домой с почетом провожал посланца. Своим халатом награждал посланца. Велением царя во все концы Страны пошли мобеды-мудрецы, Чтоб города основывать и строить. Расходы он не пожалел утроить, Чтоб каждый нищий, что бездомен был, Чей жребий горестен и темен был, Имел и хлеб и кров над головою И славил бога с чистою душою. Чтоб расцвела страна, чтобы росло Ее счастливых подданных число. Так долгий век свой благом шах прославил, Так имя доброе в веках оставил. Таким да будет каждый государь, Каким был Ардашир великий встарь! Я имя доброе его подъемлю, Через века молве о нем я внемлю! Все сохранял он в памяти своей, Держа везде доверенных людей. И все он знал душою беспокойной. Коль разорялся человек достойный, То, как отец, он помогал ему, Отчаиваться не давал ему. Земельным шах дарил его наделом, Давал волов и слуг, могучих телом, Чтоб он сады сажал, поля пахал. Дарил он — и никто о том не знал. Когда ж дихкан имел еще и сына, То сына брали в школу властелина, Коль юноша к наукам склонен был,— А школы шах повсюду учредил. Так Ардашир помочь в нужде старался Всем, кто в нужде признаться не боялся. Был справедлив со всеми властелин, Будь это знатный иль простолюдин. Он всем равно являл благоволенье. Цвела держава в дни его правленья. Коль царь путями истины идет, Его деяний время не сотрет. Так правил сын Сасана благородный, Весь век трудясь для пользы всенародной. Он разослал по всей стране своей Дабиров — мудрых, знающих людей. И где земля истощена бывала Или воды в каналах не хватало, То подати он с той земли слагал, Скотом, деньгами, хлебом помогал. И если засуха ли, саранча ли Дикхан и земледельцев разоряли,— Он щедро помогал им из казны, Чтоб стали вновь амбары их полны. Послушай мудреца, о шах великий! Стань, как отец, заботливым владыкой! И если хочешь горестей не знать И без труда сокровища собрать,— Не угнетай народ! Хвалимый всеми, Ты победишь забвение и время.

Беги, живущий, суеты мирской, Не прилепляйся к миру всей душой! Таких, как ты и я, он много видел И всех со дня рожденья ненавидел. Кто б ни был ты — поденщик или царь,— Уйдешь, а мир останется, как встарь. Пусть твой венец к Плеядам вознесется, Собрать пожитки все ж тебе придется. Железный ты — тебя расплавит он, Ты немощен — не будешь пощажен. Стан, как чоуган, от старости согнется. Из глаз потухших дождик слез польется. Шафранным станет свежий цвет ланит, И бремя лет тебя отяготит. Хоть стан согнулся, дух живой не дремлет. Друзья ушли, никто тебе не внемлет. Будь ты простолюдин иль шаханшах, Пристанище твое в грядущем — прах. Куда ушли мужи в коронах звездных? Где фарр и счастье властелинов, грозных? Где полководцы, пахлаваны-львы? Где кости их? Где гордые главы? Их изголовье — прах, зола и камень. Но славу добрых не пожрет и пламень, Муж Ардашир, опора слов моих, Ты слышал те слова? Запомни их!

Шел семьдесят девятый год владыке, И занедужил Ардашир великий. И понял он, что смерть его близка, Что обмелела дней его река. Шапура к ложу своему призвал он. Как жить и править, сыну завещал он: «Всегда к моим заветам прибегай, Дурным советником пренебрегай. Умей в делах правленья беспокойных От недостойных отличать достойных. Я правосудье в мире утверждал, Достоинства людей не унижал. Моей деснице страны покорились, Но дни мои, увы, укоротились. На ниве мира потрудился я, И, пот пролив, обогатился я. Власть над полмиром я тебе вручаю, Хранить закон и веру завещаю. То счастье, то несчастье нам несет Вращающийся вечный небосвод. Иль оседлать коня судьбы ты сможешь И счастье и величие умножишь, Иль превратит судьба тебя в коня, Над бедственною пропастью гоня. В коварном сем чертоге нет мгновенья Отрады — без отравы опасенья. Будь зорким стражем тела и души И зло величьем духа сокруши. У твердых в вере ты ищи примера, Чтоб, словно сестры, стали власть и вера. Без шахской власти вера несильна, Без веры не удержится страна. Без власти — вера злобою гонима, Без веры — власть раздорами крушима. Две эти силы духом рождены, Как две основы, переплетены. Так стражами они друг другу служат, В одном зерне их мудрый обнаружит. Без веры власть не может обойтись; Как верные друзья, они сжились. Коль верному даны и ум и разум, То оба мира обретет он разом. Сильна страна — так будет впредь, как встарь,— Когда на страже веры государь. Неверен, божьего не знает страха, Кто порицает истинного шаха. Того слугой Йездана не назвать, Кто может злобой к шаху воспылать. Сказал учитель наш красноречивый: «Лишь вера — сердце власти справедливой». Три червоточины в престоле есть: Злой царь, его насилие и месть. Царь, если недостойного возлюбит,— Достойнейших унизит и погубит. И в-третьих: жадность шахская, когда Народу разоренье и беда. Так будь разумным, щедрым, справедливым. Страна счастлива — будет царь счастливым. Лжи приближаться к трону запрети, Ходи всегда по правому пути. Для добрых дел сокровищ не жалей; Они стране — как влага для полей. А если шах жесток, и скуп, и жаден,— Труд подданных тяжел и безотраден. Дихкан скопил казну, украсил дом — Он это создал потом и трудом,— И царь не отнимать казну дихкана, А должен охранять казну дихкана. Всегда старайся гнев свой потушить. Прости вину, где можешь ты простить. Ты в гневе за пустяк осудишь грозно; Раскаешься потом, да будет поздно. Коль падишах гневлив, едва ль народ Его владыкой мудрым назовет. Мы шахский гнев как злой порок, осудим, И ты добро старайся делать людям. Коль шах на миг допустит в сердце страх, То может осмелеть соседний шах. Будь мудр и тверд в сей жизни многобедой И всем явленьям в мире цену ведай. Знай: быть царем достоин только тот, Кто щедр, как этот вечный небосвод. Не спит, в раздумье о народных бедах, Кто светоч знанья чтит в святых мобедах, Кто на совет свой призывает их, О злом и добром вопрошает их. Во дни, когда вкушает мир страна, Уместен пир, охота не грешна. Но помни то, что издревле известно: Питье вина с охотой несовместно. И голова от чаши тяжела, И в цель твоя не попадет стрела. Но если враг появится, тогда вы Забудьте пир, охоту и забавы. Тогда войска отвсюду созывай, Оружие и деньги раздавай. Не отлагай сегодняшнее дело На долгий срок. За все берись умело. Не приближай советников дурных, Не слушай низких: зависть в сердце их. К наветам подлых слухом не склоняйся И клеветою злой не огорчайся. Ведь для клеветников святыни нет,— Что ни спроси, солгут они в ответ. Тебе ль советоваться с их толпою? Пусть разум твой руководит тобою! Безмерна подлость низких и лжецов, И тесно на земле от подлецов. Коль тайну даже близкому доверишь, Ты бедственных последствий не измеришь, Считай, что в яму брошена она, Молве и разнотолкам предана. Коль тайна в городе распространится, Покоя твой разумный дух лишится. В углах тихонько осмеют тебя И безрассудным назовут тебя. Не поноси людей, хоть ты и в силе, Дабы тебя в ответ не поносили. Остерегайся, о приявший власть, Чтоб разум твой не омрачила страсть. Будь мудр и сдержан, шах, ко всем и всюду, Доброжелателен к простому люду. Тот, кто горяч, в решеньях важных скор, Кого ничей не трогает укор, Кто чтит себя превыше всех на свете,— Не должен восседать в твоем совете. Отринь от сердца, на престол воссев, Страстей смятенье, ненависть и гнев. А властелин, страстями обуянный, Не будет и поклонником Йездана. Не притворяйся набожным; нелжив Пред небом стой. Не будь многоречив. Советам мудрецов-мобедов внемли И лучшие советы их приемли. Чтоб вески были шахские слова, Глубоко их обдумывай сперва. Не отвергай мольбы того, кто беден, Не приближай того, кто зол и вреден. Просящего простить его — прости, За прежнюю вину ему не мсти. Будь милостивым, щедрым, справедливым — И назовут тебя царем счастливым. Коль устрашится враг и станет льстить — Веди войска, вели в литавры бить. Иди в поход, пока войны боится Твой враг, пока слаба его десница. И коль запросит мира он в ответ И если в просьбе той изьяна нет — Надень ему ярмо посильной дани, Не лей напрасно кровь на поле брани. Приобретай познанья, ибо в них Достоинство и свет царей земных. За справедливость мир тебя возлюбит, А свет познанья славу усугубит. Храни завет отца, не забывай. Настанет время — сыну завещай. Когда обидел сына я невольно, За всех обиженных мне стало больно. Запомните навеки мой завет; В нем истина и путеводный свет. Боюсь — пятисотлетие промчится, И власть моих потомков прекратится. Забудут мой закон за внуком внук, Поводья правды выпустят из рук. От разума и знанья отрекутся И над советом мудрых посмеются. И клятвы, ими данные, попрут, И грабить и насильничать начнут. И мир стеснят народу, и с презреньем Подвергнут верных мукам и гоненьям. И правнук к Ахриману на поклон Придет, унижен, в подлость облачен. И чистый свет Зардушта опоганят, И сокровенное открыто станет. Что созидал я, прахом все пойдет, Держава рухнет, и престол падет. И я всегда молю творца вселенной, В чьей воле все в юдоли этой бренной, Чтоб он от зла потомков защитил, Чтоб имя доброе вам сохранил. От неба и земли да будет слава Тому, кто не сойдет с дороги правой, Тому, кто в руки светоч мой возьмет И в колоквинт не превратит мой мед! {62} Уж сорок лет прошло, как шахом стал я. Шесть городов великих основал я. Там веет воздух мускусный легко, Там в реках — не вода, а молоко. Один назвал я Хурра-Ардаширом; Тот город весь в садах, исполнен миром. Рам-Ардашир — то город мой другой. На Парс оттуда я пошел войной. Хормуз же Ардашир — мой город третий. И нет ему подобного на свете. Так сладко там дыханье ветерка, Что молодеет сердце старика. Я украшал тот город неустанно; Богат он, люден — радость Хузистана» А Барка-Ардашир — четвертый град. В тени садов фонтаны там шумят. Еще в стране Мейсан и у Евфрата Два града есть, украшенных богато. Я — Ардашир — для вас их основал. Запомни все, что я тебе сказал. Готовь для вечного успокоенья Мне дахму и прими узду правленья. Я жил в трудах для блага, не для зла. И вот моя держава расцвела. Уйду, ты царствуй мудро, справедливо, Живи победоносно и счастливо!» Умолк он, духом светел до конца. О, жаль его главы, его венца! Над ним свершилось то, что постигает Всех смертных. Он ушел. Куда? Кто знает?.. Блажен, кто здесь величия не знал, Кто с сожаленьем трон не покидал. Усердствуют, казну приобретают, А что придется бросить все — не знают. В конце концов мы все сойдем во прах. Земля и саван лягут на щеках. Не собирай сребра в бегущем мире. Живи лишь для добра в бегущем мире. Блажен, кто чашу полную возьмет И в память слуг Йездана изопьет. И пусть, когда дойдет до Ардашира, Он, радостный, заснет на лоне мира. Воспой теперь Шапура век златой! Открой уста! Вино, пиры воспой!

Тебя вовек на царство не поставим, Ты — рать возглавь, а мы — страну возглавим.

Да, изверг мой отец, готов признать я, Что он достоин моего проклятья... Весь мир благоустрою справедливо, И подданные будут жить счастливо.