Высший вар Монистэль ист Важар сбросил плащ на руки скользнувшему неслышно, словно тень, слуге, и вошел из прихожей в комнату, отделанную в золотисто-зеленых тонах. Чуть склонив голову набок, эльф постоял несколько секунд, прикрыв глаза и прислушиваясь к чему-то внутри себя или, быть может, просто к шуму фонтана-ручейка. Потом вар подошел к столу, на котором уже стояло большое, почти плоское блюдо из какого-то черного металла. По ободу странной посуды шел чеканный орнамент из листьев, но повторялись в нем лишь изгибы веточек, а сами листья совсем не походили один на другой. Рядом с блюдом виднелся гладкий стеклянный сосуд – нечто среднее между флягой и графином – с прозрачной жидкостью, скорее всего водой.

Монистэль с усилием открыл пробку и медленно вылил воду в «таз».

– Он что, собирается умываться? – недоуменно приподнял бровь Мелиор.

– Или топиться? – язвительно предположил Энтиор, отпивая из бокала, а потом с видом знатока подобных процедур добавил: – Правда, будет мелковато, но если хорошо постараться…

– Ни в коем случае! – решительно заявила Элия, даже прекратив от возмущения резать персик. – Он не имеет права кончать жизнь самоубийством в Лоуленде, это серьезное оскорбление! Согласна, в нашем замке убивать – дело обычное, можно сказать, традиционное, но чтобы самого себя, это просто безобразие! Вопиющее неуважение к нашим талантам!

Пока лоулендцы перебрасывались шутками, вар по-прежнему молча опустил пальцы правой руки в воду, потом коснулся влажной ладонью лба, губ и груди на уровне сердца. Совершив сей странный обряд, эльф снова погрузил кисть в воду и сделал несколько круговых движений по периметру блюда. От воды начал подниматься не то серый пар, не то туман, но он не растекался по комнате, а компактно конденсировался над блюдом, обволакивая и руки вара, подобно странным змеям или перчаткам. Монистэль нагнулся над свивающимся в прихотливые струи туманом, словно старался истолковать их изменения или видел что-то свое за неторопливым движением струй.

Так вар простоял не более трех минут, неподвижно вглядываясь в неведомое. Потом снова плавно провел рукой над туманным окном. Серые струйки, послушные воле эльфа, начали терять свою густоту, потекли к пустому стеклянному сосуду и аккуратно скользнули в него. И вот уже на столе снова стояли абсолютно сухое блюдо и графин, полный воды.

– Что это было за колдовство? – подозрительно нахмурился Энтиор.

– Стыдно не знать своих генетических врагов, брат, – подколола Элия принца. – Судя по всему, мы наблюдали ритуал «Зеркало Мира». Через воду из Истока волшебных озер в тайных глубинах своих лесов эльфы могут прозревать грядущее, а также опасности настоящего. Не думала, что и полуэльф способен на столь тесное взаимодействие с Истоком, тем более не напрямую, когда его поддерживает живая мощь Леса, а лишь через его частицу, но Лес сам решает, кому открывать свои секреты.

– Мы видели это, – констатировал Мелиор, тоже слыхавший о диковинных обычаях Дивных и их магии. – Монистэль действительно отличный маг, и его эльфийские корни чрезвычайно сильны. Примем к сведению.

Тем временем, завершив ритуал «омовения и туманообразования», Высший вар постоял немного, по всей видимости обдумывая явленное видение, но не выказывая никаких эмоций, по которым можно было бы истолковать, что именно он узрел. Потом полуэльф позволил себе вернуться к вещам более прозаическим. Он обошел комнату по периметру, разглядывая обстановку, задержался на несколько секунд у гравюры, изображающей тонкое деревце на туманном пригорке, полюбовался быстрым ручейком и игрой света на разноцветных камешках в фонтане, провел рукой по бархатистым листикам кимврасы. Это вьющееся комнатное растение с нежно-голубыми цветками и золотой сердцевиной, благодаря маленькому заклинанию, ускоряющему рост, успело за короткий срок полностью оплести две стены гостиной. И, наконец, Монистэль остановился у статуэтки Сильдирена. Несколько минут он просто рассматривал ее, потом легкая, но полная тепла улыбка скользнула по губам. Тонкие пальцы эльфа коснулись розовато-золотистого камня, впитавшего, казалось, тепло солнечных лучей, гладкой спинки оленя, гибкой девичьей фигурки…

– Есть! – довольно прошептал Мелиор.

– Ты не ошиблась, стради, – подтвердил Энтиор логичность выбора сестры, наблюдая за тем, как быстро пробуждается, растет, крепнет тонкая нить, свитая из эмоций вара, и тянется к шкатулке Миреахиля, делая явными чувства полубога.

Элия еще успела самодовольно кивнуть, а потом лоулендцам стало не до разговоров. Усталая серая мука длиною в вечность обрушилась на их готовые к восприятию тончайших нюансов сознания. Безнадежная, полная тоскливой обреченности бездонная жажда перехода заставила жизнелюбивых принцев на несколько мгновений пожалеть о своей затее, их ощущения можно было бы уподобить чувствам человека, разнежившегося на горячем песке под солнцем и со всего маху опрокинутого вниз головой в ледяной омут.

– Не думал, что срок вара столь близок, – нахмурившись, заметил Мелиор, переводя дыхание и мановением пальцев повелевая бутылке вновь наполнить свой бокал.

– Он уже вплотную подошел к черте, но оковы долга держат душу в оболочке тела, – ответила Элия, в отличие от братьев ожидавшая после общения с варом чего-то подобного. – Долг правителя перед любимым миром, который клялся беречь, превыше Закона Инкарнаций. Монистэль очень устал, но пока не избавится от своей ноши, будет встречать рассвет за рассветом, пусть его глаза уже давно видят лишь закат.

– С удовольствием помог бы Высшему вару в его проблеме, но боюсь, это не соответствует нынешней дипломатической тактике Лоуленда. Все-таки раньше, во времена прадедушки Леорандиса, нравы были куда проще, – отщипнув виноградинку от пышной грозди, ностальгически вздохнул Энтиор по тем временам, когда работа Дознавателя была куда более насыщена кровавыми буднями, и проколол тонкую кожицу ягоды острыми зубами.

– Подожди, дорогой, еще не все потеряно, вы создаете для Лоуленда столько проблем, что папа того и гляди пролистнет свод древних законов и вернется к старой доброй тактике террора, только, боюсь, начать ее проведение в жизнь он захочет в первую очередь с нас, как с субъектов, доставляющих государству и ему лично наибольшие неприятности, – пошутила принцесса.

Принц недовольно фыркнул и задумался о более приятных вещах, например, о том, какова на вкус кровь утомленного от жизни эльфа, чья безнадежная усталая грусть не пришлась по вкусу даже богу боли, предпочитавшему страдания в их чистом физическом или эмоциональном, но никак не в замутненном философией виде.

А шкатулка Миреахиля добросовестно передавала настроение высшего вара. За серой безнадежностью ожидания и осенней грустью проскальзывали тонкие нотки мягкой нежности и теплой привязанности, видимо, адресованные Ижене, озадаченность, словно он столкнулся с чем-то не совсем ясным, и общая озабоченность предстоящими делами. Но в чистой душе эльфа не было места злобе, коварству, ожесточенной подозрительности, досаде или жажде мести. Его чувства не несли угрозы. Что бы ни привело вара в Лоуленд, это явно было не требование процедуры гильотинирования члена королевской семьи.

Мичжель ист Трак, насвистывая себе под нос и при этом сохраняя на лице выражение абсолютно флегматичной апатии, не спеша обходил предложенные ему апартаменты, раздеваясь на ходу. Сапоги кинул в прихожей под вешалкой, дырявый плащ – на спинку кресла в гостиной, черный жилет с золотой строчкой набросил на руку статуе обнаженной нимфы в углу (второй несчастная уже поддерживала поднос с прохладительными напитками и вазу с фруктами). Но на этом номер стриптиза не завершился. Вар принялся распускать шнуровку у ворота рубашки, а Элия начала, и не без оснований, думать, что Мичжель заподозрил слежку и решил таким вполне невинным образом отыграться на шпионах, вторгающихся в его личную жизнь. Рубашка отправились на диван, обнажив худощавое жилистое загорелое тело, отмеченное старыми и уже бледнеющими полосками шрамов: три полосы чьих-то когтей, тонкая полоса от удара меча, «поцелуй» стрелы. Да, Трак предпочитал вести бурную жизнь. Вслед за рубашкой настал черед брюк, их бросили на кровать в спальне, гольфы обстоятельный вар метко запустил по одному на каждый стул в другой комнате и наконец закончил украшение своих покоев перед ванной, сверкнув половинками лун. Из-за двери высунулась рука, и под завершающий такт свиста повесила последнюю деталь туалета на ручку двери. Потом раздался шум воды.

– Я же говорил, что он нахал! – возмущенно прошипел Энтиор, почуявший, что над ним издеваются.

– Разве я с тобой спорил, брат? – отозвался Мелиор, не менее вампира оскорбленный представлением, устроенным варом. То, что они стали его свидетелями, подглядывая за Монистэлем, нисколько не смягчило гнева принцев.

– Впрочем, сложен он вовсе не дурно, аппетитная попка, – шутливо заметила богиня под недовольное сопение братьев. – А что касается нашей удочки, подождем. Пусть мальчик помоется, покушает, тогда и кое-чем другим захочет заняться. У вас, мужчин, удовлетворение физических потребностей всегда стоит на первом месте.

– Ты отождествляешь нас с этим невоспитанным ничтожеством из убогой деревни? – разобиделся Мелиор.

– Нет, дорогой, я просто делаю некоторые обобщения. Впрочем, в любом правиле найдется исключение, – мило поправилась принцесса.

Принцы гордо задрали носы, а ехидная Элия, дождавшись, пока на аристократических физиономиях братьев во всю ширь просияют «скромные» самодовольные улыбки, закончила фразу шпилькой:

– Вот вара Монистэля сначала потянуло к провидческим ритуалам и произведениям искусства. Вероятно, сказались эльфийская кровь и утонченный вкус.

Обиженные братья замолчали и несколько минут не разговаривали с Элией, давая сестре понять, как глубоко оскорбили их ее слова, но вдоволь повыпендриваться не позволяла работа. Надо было продолжать наблюдение за посольством.

Магжа иста Налидж пока единственная вела себя, как подобает порядочной варе уважающего себя посольства, она не развлекалась омовениями в странном тазике и вызовом туманов, не устраивала стриптиз со свистом (хотя на это принцы посмотреть не отказались бы), леди сидела на низком пуфике в дамской комнате, где из всей мебели были лишь гардероб, высокое зеркало-трельяж с туалетным столиком и широкий полукруглый диван для гостей с парой кресел в придачу в углу напротив. Стены были обиты желто-красной тканью теплого оттенка, а пол застилал ковер огненной расцветки, изображающий жонглера факелами в окружении алых роз и язычков пламени.

Вокруг Магжи, отлично вписавшейся в интерьер со своей яркой красотой и столь же яркими одеждами, суетилась горничная, бережно расчесывала пышную копну волос госпожи и вынимала из кудрей тяжелые драгоценные булавки, придававшие прическе некоторое подобие порядка.

Пока служанка трудилась над ее волосами, женщина по-хозяйски, с видимым удовольствием оглядывала комнату. Особое внимание вары привлекло даже не зеркало, предмет, который обыкновенно приковывает к себе женские взоры, а картина из ульского стекла, на которой танцевала в пламени с бубном в руках одетая лишь в пляшущие язычки огня прекрасная женщина. И пусть красавица была рыжеловолоса, но ее бьющая через край веселость и жизненная сила были сродни варе. И чем дольше Магжа смотрела на «Огненную девку», тем яснее становилось для вары, чем именно привлекла ее внимание картина. Рыжая танцовщица показалась ей отражением собственной буйной души, это было вернее зеркала, показывающего лишь внешнюю оболочку, и подчас весьма успешно скрывающую внутренний огонь. Невольно женщина задумалась над тем, случайно ли оказалась здесь картина, изготовленная из неведомого ей материала, похожего на цветное стекло, вернее, на множество мелких стеклышек, сплавленных между собой в единое гармоничное целое, или нет. Потом возникла другая мысль: насколько хорошо работают осведомители Лоуленда, если им удалось угадать ее вкус и ее суть? Но Магжа не чувствовала себя оскорбленной, ведь сама по себе картина являлась изысканным комплиментом ее характеру.

Жгучий интерес, заинтригованность и легкая опаска, предвкушение изысканной игры смешались в буйный коктейль чувств и были первыми, что ощутили лоулендцы после установления связи, соединившей светлую вару со шкатулкой Миреахиля.

Жрица Ижена сбросила дорожные туфельки, покрытые пылью, и ступила босиком на нежный густой ворс красно-зеленого изуарского ковра в гостиной. Покружилась по нему от больших напольных часов с фигурками дриад и большого мраморного стола до углового дивана, потом до мягких кресел у круглого столика, тонкие изогнутые ножки которого подгибались под тяжестью ваз, полных конфет и фруктов. Девушка не удержалась и сунула в рот засахаренную сливу. Ижена слопала лакомство, потом немного виновато моргнула, вспомнив просьбу потерпеть до ужина и наставления старшей жрицы Рагеты, не раз твердившей, что любовь к сластям испортит фигуру и зубы. Никакой порчи на своей фигуре, сколько ни съедала булочек, пирожков и конфет на меду, Ижена пока не замечала, оставаясь в свои шестнадцать по-прежнему худой и плоской, как мальчишка-подросток. Это весьма огорчало юную жрицу, уже начавшую поиски кавалера своей мечты: обязательно красивого и такого же веселого, как друг Мичжель.

Чтобы избежать искушения налопаться сластей и все-таки начать портить если не фигуру, то зубы и аппетит, Ижена поспешила заглянуть в соседнюю дверь, за которой оказалась круглая спальня. На огромной кровати под балдахином среди десятка различных по величине подушек сидела большая игрушка – полосатый рыжий кот с длинной шерстью, зелеными пуговицами больших глаз и голубым бантом на шее.

– Это мне? – радостно воскликнула жрица и, поскольку никто не возразил, одним прыжком взлетела на кровать и заключила игрушку в объятия. Поерзав на мягком ворсистом покрывале, девушка ненадолго затихла.

– В яблочко, дорогая, – галантно заметил Мелиор, следя за тем, как гладит игрушку Ижена, что-то нежно мурлыча.

– Дети так предсказуемы, – поморщился Энтиор, вкушая вызывающий тошноту безграничный восторг и полное довольство жизнью, сквозь которое проступали неистребимое любопытство и романтическая жажда первой любви. Даже усталость и голод не притупили яркости эмоций юной жрицы. Она и так разбрызгивала их через край на все окружающее, а теперь эмпатическая нить опрокинула весь этот жизнелюбивый хаос на голову несчастного вампира. Ей богу, чистоплотный до отвращения бог боли с большим удовольствием окунулся бы в помои, чем в этот светлый кавардак эмоций.

Обернув бедра маленьким полосатым полотенцем, шлепая мокрыми босыми ногами по наборному паркету и снова насвистывая что-то заунывное назло врагам и шпионам, Мичжель вышел из ванной. Мимоходом бросив зеркалу в гардеробной и заодно неведомым наблюдателям фразу: «Ну разве я не красавец? Любуйтесь!» – и снова засвистев сквозь зубы, вар принялся дотошно и методично обследовать свои комнаты, не используя, впрочем, никаких магических приемов. Мелиор даже слегка занервничал, а не найдет гость чего подозрительного, даже если такового там нет. Но поскольку тайные переходы замкового лабиринта, люки в полу и потайные ниши в данном помещении предусмотрены не были, единственным привлекшим внимание Мичжеля предметом стал тот, на который он и должен был обратить свой взор.

Остановившись у столика-головоломки драборк в комнате отдыха, Мичжель хмыкнул, приподнял бровь и пробормотал: «Так-так!» Явно заинтересовавшись, вар взял с подноса с принесенным ужином кусок свежего хлеба, соорудил здоровенный бутерброд с холодным мясом и, откусив сразу половину, плюхнулся в кресло рядом с головоломкой. Эмоциональная нить, найдя в интересе жиотоважца желанную пищу, проклюнулась и устремилась к шкатулке.

– Он наш, – усмехнулся Мелиор.

– Попался! – довольно прошипел Энтиор, вслушиваясь в сумбурный поток эмоций вара: настороженный интерес, подозрительность, оскорбленное самолюбие и беспечная насмешка над всем и вся, а над собой в первую очередь.

– Забавный мальчик, – резюмировала принцесса слегка назло братьям, но в основном искренне. Ей пришелся по нраву взгляд гостя на мир и свое место в нем. Парень не мнил себя пупом вселенной, но и спуску тем, кто его обижал, давать не собирался.

Фарж ист Вальк убедился, что все вары устроены и находятся в относительной безопасности, поскольку абсолютной безопасности в чужом незнакомом и столь могущественном месте быть не может, проследил за тем, чтобы его люди уяснили себе свои обязанности по несению стражи, и только после этого последовал в комнаты, указанные ему Марном.

Строгий вкус воина был удовлетворен. Скромная светло-серая с легкой зеленью обивка стен (похоже – сообразил Фарж – на этом этаже все стены обивали тканью), тонкие дорожки с простым геометрическим узором на полу, на стенах развешаны пейзажи, выполненные черной тушью. В большой комнате находились узкие скамьи с несколькими подушками, стулья, одинокое кресло и раздвижной стол. В меньшей комнате воин одобрительно изучил встроенный шкаф с отличной подборкой книг по военному делу и письменными принадлежностями, к стене были прикручены пара опускающихся лавок, обитых мягкой тканью, и столешница, такие конструкции позволяли легко превратить комнату отдыха в помещение для тренировок. Обследовав все это, Фарж перешел к спальне с широкой, но жесткой кроватью без спинок. Первым делом вар шагнул к окну, смерил высоту, спокойно раздвинул болотного оттенка плотные шторы и распахнул створки во всю ширь, впуская в помещение свежий воздух, напоенный ароматами Садов, а потом приблизился к стене, чтобы осмотреть вещи, привлекшие его наибольшее внимание.

Он был восхитительно совершенен: строг и изящен одновременно. Длинный узкий обоюдоострый клинок темной стали с простой рукоятью, обмотанной кожей, и круглым навершием, пара кинжалов под стать мечу висела рядом. У самых гард клинков ясно виднелись гравировки – оскаленные головы волков – клеймо знаменитейшего оружейника Каартахефа. Но даже не будь клейма, Фарж опознал бы творение гениального мастера с первого взгляда. На непроницаемо-спокойном лице вара появилось выражение восхищения, даже хмурые складки у губ разгладились, а взгляд перестал походить на стальную бритву. Не удержавшись от искушения, воин снял меч со стены, провел пальцем по голомени и взмахнул клинком, проверяя совершенный баланс оружия…

Восторг от созерцания превосходного клинка начал вытеснять подозрительную настороженность, оставляя лишь привычную внутреннюю собранность опытного вояки. Мужественное спокойствие Фаржа нарушало лишь слабые отголоски чувства вины и легкого беспокойства.

– Поздравляю нас! – Мелиор приподнял бокал, празднуя установление последней нити связи со шкатулкой Миреахиля. – Все прошло превосходно!

– Мы молодцы, – охотно согласилась богиня. – Еще пара дней, и нити окрепнут настолько, что станут улавливать тончайшие нюансы настроения хозяев, а может быть, и обрывки мыслей.

– Надеюсь, это будет интересней их эмоций, – закапризничал Энтиор, печально подумав о том, что пока жиотоважцы в Лоуленде, нечего и думать о том, чтобы вернуться к работе над мозаичным панно ситрасиль, которое так и осталось незаконченным.

– Наверняка это будет веселей официальных мероприятий, то, что незаконно, как правило, бывает куда забавнее разрешенного, – согласилась принцесса.

– Опять все бегом, к чему такая бешеная спешка? – скривил совершенной формы рот Энтиор, имея в виду вечернюю аудиенцию. За те полтора часа, которые оставались до нее, великолепный принц, стремящийся быть абсолютным совершенством, никак не успевал поменять гардероб, выбрать украшения и причесаться. – Отец мог бы принять жиотоважцев и завтра. А так опять придется переодеваться при помощи заклинания. Если папа продолжит столь отвратительно себя вести, это может превратиться в дурную привычку.

– При той массе дурных привычек, коей ты обладаешь, дорогой, разве станет трагедией прибавление к этому сонму еще одной? – удивилась принцесса.

– Стради, разница между привычками, приобретенными добровольно и навязанными насильно, весьма велика, – фыркнул Энтиор, передернувшись.

– Помнится, ты говорил, что тебе нравится насилие, – немедленно заметил Мелиор, пряча улыбку.

– Нравится, – промурлыкал принц, чуть выпустив клыки, – но не в такой извращенной даже для меня форме, брат.

– Мелиор, дорогой, а ты не поднимешь нам вкусным ужином настроение перед приемом? – ласково попросила Элия, вспомнив о том, с каким аппетитом уплетал бутерброд Мичжель.

– Милая, ты требуешь от меня почти невозможного, – слегка кокетничая, взмолился брат, – за столь короткий срок я не в силах сотворить настоящей трапезы, которая удовлетворила бы твой изысканный вкус! Если только легкую непритязательную закуску… Не гневайся!

– Считай, что ты прощен заранее, если в течение десяти минут я получу эту самую закуску! – милостиво согласилась богиня, прекрасно понимая, что представления Мелиора о невзыскательном совершенно иные, чем у нее. Конечно, брат имел обыкновение часами обдумывать сервировку стола, сочетание блюд, их оформление, марки вин, музыку для сопровождения. Но и без всех этих ритуальных раздумий Элия знала точно, ужин будет обилен и утончен, а если ему недостанет обычной изощренности бога гурманов, граничащей с извращенностью, он не станет хуже. – Но если ты всерьез опасаешься за качество блюд, пусть для начала их лично отведает Энтиор. Вампиры ведь необычайно выносливы.

– Стради! – возмутился вампир и даже приподнялся из кресла. – Как ты можешь говорить такое! У меня очень нежный, капризный желудок! Моя болезнь станет настоящей трагедией для государства!

– Значит, ты отказываешься от ужина? – хитро уточнила Элия.

– Нет, я лишь предлагаю проверить сомнительные по качеству блюда на куда менее ценных объектах, – нашел выход изобретательный принц.

– Я не дам герцогу Лиенскому ни крошки! И не надейтесь! – с наигранным возмущением категорически отрезал Мелиор под заливистый смех сестры.

Ровно в десять вечера резные, инкрустированные витарем двери малого зала аудиенций распахнулись, чтобы впустить пеструю группу избранных представителей посольства, удостоенных чести лицезреть его королевское величество Лимбера Велинтайна Арабена Первого.

В зал вошли: торжественно серьезный Монистэль в темно-зеленой тунике и белом плаще, скрепленном на груди серебряной брошью – знаком своего высокого положения, Ижена в очередном варианте на сей раз темно-синего платья с косым вырезом, выставляющим напоказ голограмму кристалла, Мичжель в свежем комплекте уже ставшей привычной лоулендцам серо-синей одежды и великолепная Магжа в пышном черном платье с красной каймой, из-под которого виднелось второе золотое, отделанное нежным кружевом на широких рукавах и по низу подола. Строгий Фарж, глашатай, хранитель печатей, а заодно и верительных грамот в тяжелой шкатулке, замыкали процессию.

Гости оказались в овальном помещении со светлым паркетом и высокими стрельчатыми окнами, забранными искусными витражами, изображающими патриотические сцены из истории государства. Золотистый тюль штор, собранных мягкими складками высоко наверху и в проемах между окнами, не заслонял красоты витражей. В зале было почти пусто: несколько скамей и кресел, обитых атласом, вдоль стен, перемежающихся большими напольными вазами со свежими цветами, разумеется, розами, терялись на фоне покоящегося на возвышении громадного, с высокой спинкой кресла темного дерева с искусной резьбой, инкрустацией драгоценными камнями и серебром. Рядом с креслом стояли пара принцев, прекрасная принцесса и секретарь государя. Сиденье кресла было занято высоким мускулистым мужчиной, вся фигура которого буквально излучала божественную мощь, тяжелой плитой давящую на присутствующих и заставляющую ощущать свою полную ничтожность. Парадная королевская мантия ниспадала с плеч волнами, сверкающая корона венчала чело владыки Лоуленда. Зеленые глаза под смоляными бровями смотрели сурово, но со скрытой доброжелательностью, как и подобает взирать великому монарху, снисходящему до просителей.

Никто, кроме детей Лимбера, при виде столь внушительного, вызывающего невольный трепет и преклонение зрелища, и подумать не мог, что в голове монарха вертится только одна мысль: «Какого демона вы сюда приперлись?»

Глашатай, придавленный важностью миссии, на подгибающихся ногах выполз вперед и выкликнул имена членов посольства, по сравнению с оглушительным ревом, родившимся у него несколько часов назад, на сей раз все вышло относительно тихо.

Лимбер, давно выбросивший текст речи в мусорную корзину, ответил официальной фразой:

– Приветствую вас в чертогах Лоуленда под его покровительством и защитой!

Вперед выступил вар Монистэль и, поклонившись настолько низко, что заставил Мичжеля удивленно двинуть бровью, заговорил:

– Пусть будет светлым путь владыки Лоуленда. Благодарим от имени всего Жиотоважа за милостивое дозволение ступить на землю Узла Миров, данное нашему посольству…

Краткая для эльфа по человеческим меркам речь Высшего вара все равно была образна и цветиста. Ничего другого король от него и не ожидал, поэтому слушал со стоическим терпением, выработанным в процессе множества дипломатических встреч с представителями Дивных.

Монистэль говорил, посольство вручало верительные грамоты, Лимбер осведомлялся о трудностях пути, а Магжа разглядывала короля. Сила и властность титанической фигуры монарха заворожили женщину, падкую на эффектных и могучих мужчин, облеченных властью. Король, заметив внимание вары, не преминул ответить ей не менее заинтересованным взглядом ценителя темпераментных и раскрепощенных дам с пышной фигурой. Нескольких секунд Лимберу, известному знатоку слабого пола, хватило для того, чтобы понять, что в бочке посольского дегтя можно отыскать изрядную каплю меда.

«Ну вот, за досуг вары можно не волноваться», – опять-таки мысленно поделился своими соображениями с Энтиором проницательный Мелиор, для которого интерес отца к Магже не прошел незамеченным. Бог приветствовал его с некоторым облегчением: нет, вара, без сомнения, была хороша, но принц не слишком жаловал чрезмерно темпераментных в выражении своих эмоций дам. Природная леность бога, за редким исключением, противилась столь явному проявлению кипучей энергии. Усердие и женский темперамент он приветствовал лишь в любовных играх.

«Да, я не удивлюсь, если папа уже сегодня почтит вару своим царственным вниманием», – согласился Энтиор.

«А я нисколько не удивлюсь, если вара сама решит нанести визит Лимберу, дабы пообщаться с ним в неформальной обстановке», – вставила принцесса.

«Может быть и такое», – философски рассудил Мелиор, оценивая раскрепощенность красивой женщины.

«Значит, остаются Мичжель, Фарж, Ижена и Монистэль», – безошибочно подсчитал вампир.

Мелиор «обрадованно» вздохнул, понимая, что брат оставляет Ижену ему, а сам намеревается поделить с Элией остальных. Впрочем, вряд ли избыток мужчин сильно расстроит сестру, да и не будет избытком для богини любви какая-то жалкая троица.

Наконец последние формальности процедуры малой аудиенции, во время которой большая часть лоулендцев была занята подавлением зевков, закончились, и члены посольства были отпущены с монарших глаз. Мелиор, как владелец магического предмета, остался докладывать отцу о первом «полевом» испытании шкатулки, Элия и Энтиор, великодушно отпустив управляющего, решили сопроводить слабо ориентирующихся в замке жиотоважцев назад к апартаментам, попутно желая поставить один маленький, но немаловажный эксперимент.

Как ни крепились приезжие, но теперь, когда самое сильное возбуждение от переполнявших сознание впечатлений схлынуло, чувствовалось, что они сильно утомлены дорогой. Резкое перемещение из относительно слабого мира в Лоуленд – мощный Узел Мироздания – не прошло бесследно для гостей: не только физические тела, но и все другие оболочки живых созданий (личная сила, душа) нуждались в полноценном отдыхе, чтобы приспособиться к новым условиям. Если верхушка посольства еще держалась относительно стойко, то младший персонал едва волочил ноги.

– Спасибо, – чистосердечно поблагодарила лоулендцев Магжа, когда Энтиор ненавязчиво указал дорогу в коридор, противоположный тому, в который она только что собиралась свернуть. – Ваш великолепный замок – настоящий лабиринт коридоров и зал, я ни за что не нашла бы дороги самостоятельно.

– Он так велик! – восторженно поддержала подругу Ижена, любуясь мраморными статуями в нишах, поддерживающими шары светильников. – Я тоже совсем запуталась!

– Мы почти пришли, еще пять коридоров, лестница, и вы увидите ваши покои, – со снисходительной небрежностью заверил девушку принц.

– Потрясающе, – пробормотал Мичжель, пытаясь в очередной раз запомнить дорогу и гадая, в чем дело: то ли он безнадежный болван, не способный сосчитать и количество собственных рук, то ли их ведут к комнатам другой дорогой, то ли этот чертов замок просто меняется на глазах!

– Да, потрясающе, – задумчиво согласилась Магжа, но мечтательная пелена, застлавшая ее глаза, говорила о том, что вовсе не архитектуру она имеет в виду. Восхищение и мечты женщины были адресованы совсем другому, куда более одушевленному и мужественному объекту.

– Вы не теряете гостей? – уточнил слегка беспокоящийся Мичжель у принца, почему-то обращаться напрямую к Элии он избегал, очевидно, руководствуясь подсказкой инстинкта самосохранения, опасающегося за рассудок хозяина.

– Нет, – тонко улыбнулся Энтиор. – И гости, – бог особенно выделил слово «гости», – у нас не теряются. Если Марн вам еще не сказал, на кольце ваших ключей от комнат есть брелок с заклинанием ориентации, настроенным на покои.

Ижена, уже успевшая нацепить кольцо с ключом и цепочкой с симпатичным зеленым камнем на браслет, украшавший запястье, чтобы посильнее звенело, тут же поднесла руку к глазам. Фарж вытащил свое кольцо из кармана, чтобы подвергнуть предмет, полный магии, более детальному осмотру.

– Если вы заблудитесь, а это немудрено, ведь чтобы неплохо ориентироваться в замке, нужно прожить в нем не меньше полувека, потрите легонько камень, – продолжила Элия. – В нем загорится стрелка, указывающая направление движения.

– Но я бы не советовал вам забредать далеко, – вкрадчиво уточнил Энтиор, мимоходом смерив пробирающегося по левой стенке слугу таким взглядом, что бедный мужчина просто прилип к мрамору и согнулся в подобострастном поклоне. – Говорят, кое-где в глубинах замка амулеты теряют свою силу. Я не столь сведущ в тонких материях, как принц Рикардо, но, по его словам, в Лоулендском замке есть места, посещать которые просто опасно, магия поиска амулета там не действует, а слуги не имеют к ним открытого доступа. Лучше не рисковать. Если хотите прогуляться, прикажите Марну подыскать для вас сопровождающего.

– Благодарю, мы учтем ваш добрый совет. – Монистэль слегка поклонился в знак признательности.

– Принц Рикардо? – уточняюще переспросил Мичжель.

– Наш брат Рикардо Гильен Рейнард, – походя пояснил Энтиор, играючи воспроизводя имена родственника. – Он бог магии, торговли и информации. Во всех этих сферах мы привыкли доверять его суждениям.

– Все сразу? – простодушно удивилась Ижена, хлопнув в ладоши.

– Да, – улыбнулась Элия, пока паясничающий Мичжель тихонько бормотал, украдкой загибая пальцы: «На каждое имя по одной профессии!» – Призвание к распространению информации, общее и для бога торговли и для мага, объединяет эти два обширных божественных дарования, переплетая их между собой и давая возможность роста. Разумеется, это диковинка для других миров, где боги способны совладать лишь с каким-нибудь одним из столь великих талантов, а дар больший, чем способна вынести душа, ведет к безумию, но Лоуленд – Мир Узла, таланты его богов многогранны и подчас даже противоречивы. Но жить от этого только интереснее!

«Богам или существам, их окружающим?» – мысленно уточнил вар ист Трак, испытывая жгучее желание огласить свой вопрос вслух, а также поинтересоваться, уверены ли лоулендские боги в собственном здравом рассудке. Молчание давалось острому на язык вару с большим трудом, но он поклялся Монистэлю сдерживаться по мере сил. Вот только та небрежность, с какой боги повествовали о своих силах, восторг, который испытывали от них Магжа и Ижена, и не слишком тщательно скрытая снисходительность к приезжим выводили Мичжеля из себя куда вернее явного издевательства. Парня всего переворачивало при мысли о том, что они – жиотоважцы, потомки легендарных Трех варов – для Лоуленда просто никто и явились сюда ничтожными просителями.

В районе второго этажа, в месте, где коридоры сходились в форме буквы «Т», на дальнем конце короткого правого крыла показалась худощавая мужская фигура. Ясный свет магических шаров высветил копну соломенных волос, контуры структурного лица с острым носом и четко очерченными скулами, отразился в ярких голубых глазах незнакомца, одетого в песочного цвета рубашку и узкие темно-коричневые брюки, расшитые золотым позументом. Мягкие домашние туфли мужчины делали его шаг совершенно неслышным, так что он возник эффектно и неожиданно, как опытное, склонное к позерству привидение.

– Прекрасный вечер, Джей! – звонко воскликнула Элия, привлекая к брату внимание всех присутствующих.

Принц, а это был именно он, ожидавший встречи в тщательно спланированной засаде, сверкнул обаятельной улыбкой, махнул сестре, а заодно и всему посольству, рукой, крикнул в ответ:

– Прекрасный вечер, дорогая! Господа, очаровательные дамы! – отвесил короткий элегантный поклон и скрылся из виду.

– Джей? – снова переспросила Ижена.

– Похоже на прозвище или кличку, – не удержался-таки от флегматичного комментария Мичжель.

– Джей Ард дель Лиос-Варг – принц Лоуленда. Он убивал и за меньшие оскорбления, – с удовольствием просветил Энтиор вара, раздражавшего его, словно муха в любимом варенье. – Ваше счастье, что Джей не слышал этих слов и вы обладаете дипломатической неприкосновенностью. Впрочем, в большей степени ваше здоровье зависит от первого фактора.

– Джей очарователен, но очень вспыльчив, – смягчила жестокие слова брата Элия, быстро сканируя эмоциональный фон гостей и отмечая отсутствие сильных всплесков отрицательной энергии. К облегчению принцессы, процедура опознания преступника дала отрицательный результат. Кровным врагом братца никто из жиотоважцев не считал (глупые слова мальчишки принцесса не сочла достойными подозрений), скорее, напротив, по иронии судьбы образ Джея сейчас витал в сознании Ижены, припудренный изрядным слоем розовых девичьих фантазий.

– Дерзости вара Мичжеля нет прощения, но пусть некоторым оправданием ему послужат неосведомленность, молодость и помрачение разума, утомленного тяготами дороги. Молю о великодушном снисхождении! – вступился за юношу Монистэль к вящему неудовольствию последнего. Уж если отвечать за свои слова, то самому, а не заставлять унижаться достойного эльфа, от которого не видел в жизни ничего, кроме добра. Мичжелю стало стыдно.

– Мич! – прошипела Магжа и аккуратно, так, что ее маневр, скрытый широкими рукавами, прошел незамеченным, пребольно саданула парня острым локтем под ребра.

– Прошу прощения, я не желал оскорбить принца Лоуленда, – повинуясь строгому взгляду Высшего вара, явному неодобрению, написанному на лице Фаржа, уже прикидывающего, как ему защищать легкомысленного юношу, и тычку Магжи, повторил юноша, слегка скривив рот, словно его заставили есть лимон. Сразу во всем его облике пропали наносная взрослость и циничный пофигизм. Боги увидели, что Мичжель ист Трак еще очень и очень молод, хоть и пытается казаться зрелым, слегка утомленным жизнью типом. Собственная суть, прорывающаяся любопытством и остротами, против воли владельца срывающимися с языка, подводила Трака.

– Джей, Джей, принц Джей, – не слушая препирательств и не вникая в перипетии конфликта, мечтательно шептала юная жрица. Похоже, краткое, но эффектное явление белобрысого бога поразило ее в самое сердце, бьющееся теперь подобно маленькой птичке, безнадежно запутавшейся в силках. Светлая шевелюра, голубые глаза и худощавая фигура принца никак не шли из головы.

Выслушав Высшего вара и Мичжеля, Элия и Энтиор холодно кивнули, показывая, что извинения приняты, но несдержанный на язык юноша не прощен. Теперь лоулендцы смотрели куда угодно: на арку коридора, светильники-розы, обитые золотистой тканью стены, в темные окна, на гостей, но вар ист Трак временно, словно воспользовавшись заклинанием, сделался совершенно невидим. Провинившийся парень на своей шкуре испытал великое искусство вежливого игнорирования, в совершенстве освоенное членами королевской семьи и отработанное веками практики на тех немногих существах, которых нельзя было наказать иначе за нанесенное оскорбление. И пусть между Энтиором и Джеем никогда не было теплой дружеской симпатии, слишком различны были сферы влияния и характеры богов, но уж если оскорблять бога воров, то принц-вампир предпочитал делать это лично, не доверяя такое ответственное дело посторонним, тем более неопытным и неискусным в изощренном деле оскорбления юнцам.

«Теперь я не нахожу ничего удивительного в том, что вар Монистэль никак не может сбросить оковы долга и покинуть свое утомленное тело. С такими-то наследниками», – мысленно поделился с сестрой своими соображениями принц.

«Да уж, – согласилась принцесса и добавила: – Я тут, кстати, подумала о нашем отце. Думаю, он будет жить вечно».

«Почему?» – удивился бог.

«А на кого государство оставить?» – резонно вопросила Элия.

«Я могу сразу назвать несколько подходящих кандидатур, которым это давеча предлагали, – сориентировался вампир, метнув на сестру лукавый взгляд. – Но даже если они не устроят отца, вряд ли из-за этой мелочи он задержится на пороге, когда придет срок».

«Сам-то он, может, и не захочет, не спорю, а вот Источник…» – раздумчиво предположила Элия, завершая мысленный диалог фразой, открывающей простор для предположений.

– О, а это место я запомнила, за следующим поворотом двери в наши комнаты, – с некоторым облегчением вздохнула Магжа, кивнув в сторону арки, отделяющей западное крыло замка от центральной его части.

– Вы совершенно правы, вара, я поражен вашей наблюдательностью, – галантно согласился принц. – И поскольку, к сожалению, в нашем сопровождении больше нет нужды, позвольте распрощаться с вами. Надеемся завтра иметь удовольствие лицезреть вас в большой голубой гостиной на официальном обеде в честь приезда посольства. Достойные вары, жрица, прекрасной ночи!

– Если в том будет нужда, не стесняйтесь обращаться к нам, вары, в любое время дня и ночи! – одарила гостей формальным пожеланием и ослепительной улыбкой Элия, чуть задержав заинтересованный взгляд на Фарже. Строгий и «женато-верный» воин вздрогнул и поспешно отвернулся от соблазнительницы, против которой были бессильны и его клинки и заколки-ежи. Довольная собой принцесса подхватила брата под руку, и лоулендцы исчезли, телепортировавшись из коридора.

– Наконец-то, – роясь в карманах в поисках своего ключа-маячка от покоев, с облегчением фыркнул Мичжель, когда хозяева исчезли из коридора и жиотоважцы остались одни. – Я уж думал, они себе сейчас по мальчику и девочке на ночь выберут, а за остальными проследят, чтобы каждый в свою кроватку лег, и двери на запоры лично закроют.

– Если у тебя есть пара минут, мой мальчик, зайди в мои покои, – прервав очередной ехидный спич Мичжеля, с непреклонной мягкостью попросил полуэльф, кладя руку на плечо юноши. – Я хочу сказать тебе несколько слов.

– Конечно, дядюшка, – согласился парень, пользуясь привычно-родственным обращением к Высшему вару, который знал и наставлял парня буквально с пеленок, уделяя мальчику ничуть не меньше внимания, чем родители и настоящая тетка. Подозревая, что ничего приятного в покоях Монистэля его сегодня не ждет, юноша попрощался с дамами:

– Ижи, Магжа, пусть сладкие сны навеет вам Кристалл!

– Сладких снов в свете Авитрегона, Мич, – откликнулась все еще витающая где-то в облаках жрица только после того, как за парнем закрылась дверь.

– Красиво у тебя тут, дядюшка. Глаз отдыхает и душу успокаивает, – пройдясь по гостиной Монистэля, небрежным тоном заявил Мичжель, полюбовавшись мило журчащим фонтанчиком-ручейком и зелеными плетями гигантской кимврасы.

– Да, Лоуленд позаботился о том, чтобы мы могли расположиться с наибольшим удобством, ни в чем не чувствуя ни нужды, ни стеснения, – укоризненно согласился Высший вар, отвернувшись к окну. – Мы, явившиеся в роли просителей. И мне стыдно слышать, как ты оскорбляешь наших гостеприимных хозяев. Разве был дан повод?

– Дядюшка! – взмолился чуть покрасневший от неловкости Мич. – Я же одними губами шептал! Ну кто же виноват, что у них акустика в замке такая странная, и слух, как у остроушки?

– Мальчик мой! – Вар повернулся к Мичжелю и посмотрел на него с легкой тревогой. – Я знаю, что ты остроумен, но никогда еще твое остроумие не шло нам во вред. Разрядить меткой шуткой серьезную беседу одно, но гневить ею переменчивых богов Лоуленда? Что с тобой?

– Я и сам не пойму, вар, – задумался над своим поведением юноша, опустив руки. – Словно кто за язык тянет, и рад бы сдержаться, да не могу, с детства за собой такого не замечал. Наверное, этот принц Энтиор своим самодовольным совершенством меня просто из себя выводит, а уж Элии я и вовсе боюсь. Мало того, что красивая и умная стерва, так еще такое могущество. Стоит ей только пальцем шевельнуть, и все мужики у ног лягут, да и женщины, наверное, тоже.

– Зато тебя понимаю я, – неожиданно сочувственно улыбнулся Монистэль, похлопав юношу по плечу. – И как сразу не догадался. Ты еще так молод, талант растет и формируется, а остроумие – его непреложная часть. Лоуленд – Мир Узла – дал ему мощный приток силы. Но ты пока не в состоянии совладать с таким подарком, направить его себе на пользу. Вот и начал талант от переизбытка сил прорываться там, где не должен. Что ж, надеюсь, день-два, и это пройдет. Постарайся пока соблюдать максимальную осторожность, лучше всего, если не уверен в пристойности своих слов, в присутствии лоулендцев просто молчи, сохраняя доброжелательное выражение лица. Я хочу, чтобы после успешного выполнения нашей миссии в Жиотоваж меня сопровождал живой и здоровый, обретший новые силы вар Мичжель ист Трак, а не калека или труп. Как я буду смотреть в глаза Даличке? Она же меня со свету сживет, только для того, чтобы воскресить и сжить снова!

– Тетушка – грозная женщина, – согласился Мич, думая о том, что она сделает с племянником, если посольство Жиотоважа потерпит полный провал из-за не вовремя брошенных и показавшихся кому-нибудь из богов обидными слов ее родственника. Для Далички доводы о формировании таланта сильным аргументом не будут. Юноша поежился и торжественно сказал, не оставляя себе пути к отступлению:

– Прости, Высший вар, отныне я клянусь в присутствии членов царствующего дома Лоуленда держать рот на запоре, и да будет клятва моя освящена Великим Кристаллом.

– Пусть свет Авитрегона озарит твою мятущуюся душу, мой мальчик, и дарует ей покой, – пожелал Монистэль, обняв Мичжеля.

Ткнувшись носом в плечо наставника, юноша замер на несколько секунд, наслаждаясь ощущением прохладного покоя с легкой примесью осенней печали, всегда снисходившего на него после общения с полуэльфом.

– Ты не ошибся, дядюшка, я странно чувствую себя сегодня, словно ручей, в который внезапно хлынул неукротимый поток воды, так и норовящий перехлестнуть берега. Во мне все бурлит и клокочет, – признался Мич, разведя в некотором замешательстве руки. – Я ощущаю такую усталость, словно протер все витражи храма Кристалла, но вместе с ней – и новые силы, которые только надо зачерпнуть, чтобы они стали моими. Странное настроение, мне хочется то смеяться, то скандалить, я словно мертвецки пьян и абсолютно трезв одновременно.

– Тебе нужно поспать, дать отдых телу и расслабиться, пусть новые силы спокойно войдут в твою душу, – посоветовал Монистэль Мичжелю.

– Да, конечно, – согласился юноша и с обреченным вздохом спросил: – Неужели я один такой ненормальный, редкостный урод, вар? Почему у Фаржа, Ижи, Магжи и у тебя все в порядке, а я опять танцую вальс со смертью?

– Ты не урод, мой дорогой мальчик. Дело в том, что сила приходит к нам разными путями. У тебя это бурный поток, рвущий с языка неразумные слова, и нет пока для него другой возможности стать твоей сутью, а Ижи – жрица, если захочет, она найдет утешение в танце Кристалла, восстанавливающем гармонию, Фаржу поможет привычка к дисциплине и работа…

– А ты и Магжа? – заинтересовался Мичжель, непривычное состояние самокопания мгновенно сменилось острым приступом любопытства.

– У каждого свой путь, – осторожно повторил Высший вар, давая понять юноше, что не хочет более говорить на эту тему, быть может, охраняя свою и чужую тайны, а может, стараясь переключить внимание юноши на то, что даст работу его пронырливому уму, не оставив времени на язвительные шутки.

– Я осознал, – хмыкнул вар Трак и охотно перевел разговор на другую интересующую его тему, надеясь, что, не желая говорить о путях усвоения силы, Монистэль во искупление расскажет ему кое о чем другом, не менее увлекательном. Кивнув на недавно заинтриговавший лоулендцев тазик и графин, все еще стоявшие на столе, юноша спросил: – Ты уже читал Туманы, дядюшка?

– Скорее пытался их прочесть, – ответил Высший вар, по гладкому лицу которого скользнула тень недовольства собой. – В Лоуленде даже Туманы стали другими, они почти не повинуются моей воле, я чувствую смутные тени вместо привычной четкой картины.

– Но и тени могут сказать многое умеющему видеть сквозь сумрак, – намекнул Мичжель на проницательность полуэльфа.

– Я вижу странное, – подумав, сдержанно ответил вар Монистэль, следя за водой в фонтанчике-ручейке. – Успешное завершение нашей миссии более чем вероятно, даже тени показывают это. Только наша удача тесно сплетается с тенями грусти, скорбной потери. Но что это за утрата, я не могу разглядеть. То ли Лесные Туманы не ведают этого, то ли грядущее еще не определено. Это похоже на спутанный клубок из нитей всех оттенков серого цвета, в котором нет ни начала, ни конца. Впрочем, – заметив, как посерьезнело встревоженное лицо юноши, поправился полуэльф, – не волнуйся попусту. Скорее всего дело в том, что Туманы утратили часть своей силы вдали от Сердца Леса, и мне трудно толковать их здесь, в средоточии иной, чуждой силы.

– Надеюсь, ты прав, дядюшка, – вежливо согласился Мичжель и не удержался от неожиданного зевка. – Пойду-ка я, пожалуй, к себе.

– Пусть свет Кристалла одарит тебя добрыми снами, – напутствовал Монистэль.

– И тебе того же, дядюшка, – еще раз зевнул юноша, чувствуя, как пудовыми гирями рухнула на его плечи невыносимая усталость.