Не только Элия пахала на благо родного государства в эти последние летние деньки, не обремененные событиями придворной жизни. Элегор тоже не терял времени даром. Владелец благодатного и самого доходного в королевстве герцогства Лиена совершал ежегодную сезонную инспекционную поездку по своим обширным владениям. Но как ни любил молодой бог прекрасного вина и всех мелочей, прямо или косвенно связанных со священным процессом его изготовления, даже неиссякаемого запаса энтузиазма, энергии и практической сметки Элегора оказалось недостаточно. К концу длительного процесса инспектирования, вмещавшего в себя объезд владений, просмотр документации, беседы с работниками, управляющими и тысячу иных дел, герцог был почти готов отправить заклятие связи Рику и Клайду. Принцы неоднократно изъявляли желание приобрести «бизнес» целиком или хотя бы войти в долю. Бог авантюристов зверски устал от необходимости быть собранным, организованным и вдумчивым, хотелось сорваться куда-нибудь в миры и устроить там что-нибудь этакое: землетрясение, ураган, попойку, славную драку или дебош в борделе, а может, и все разом. Но несмотря на это герцог не мог не признать, что получил от работы удовлетворение.

Благодатный Лиен, великий, щедрый и ревнивый, требовал великих сил и любви, но молодой герцог прекрасно понимал, что никогда и ни за что не оставит земли, доставшейся по наследству и поначалу воспринимавшейся им как простая обуза. Элегор и сам не мог бы сказать, когда и как все изменилось, но в какой-то момент молодой хозяин Лиена почувствовал, что не может отделить себя от любимого герцогства, что забота о нем стала одним из самых важных и нужных дел в его шальной жизни. И, наверное, одним из редких созидательных занятий. Он знал, что может устроить управление своими землями так, как это велось, скажем, у Элии, нанявшей с помощью Рика умелых управляющих (вдобавок, кстати, проверенных Тэодером на предмет темных связей как в прошлом, так и в настоящем), но уже не желал этого. Элегору требовалось повзрослеть, чтобы осознать простой факт: Лиен по-настоящему стал его домом, детищем и любовью. Но даже от самых любимых нам нужно отдыхать хотя бы изредка, чтобы крепкое нежное чувство не превратилось в столь же неудержимую ненависть.

Для начала Элегор решил завернуть в королевский замок и поболтать с кем-нибудь из чокнутой семейки Лимбера, послушать последние новости, поупражняться в колком остроумии. Как назло, Лейм опять пропадал где-то в неизведанных краях, зато (об этом сказал знакомый стражник в холле) Элия была дома.

«Леди Ведьма, – обрадованно решил соскучившийся Элегор, – как раз то, что мне сейчас нужно!»

Герцог почти бегом, а так он перемещался всегда, кроме ситуаций, строжайше регламентированных правилами этикета и не допускавших стремительности, добрался до апартаментов принцессы и, миновав молоденького смазливого пажа, едва успевшего распахнуть рот для вопроса о цели визита, ворвался в гостиную. Голос принцессы доносился со стороны будуара. Недолго думая Элегор ворвался туда, отодвинув раздвижную дверь до упора.

– Прекрасный день, леди Ведьма! Я тут подумал… – радостно провозгласил бог и замер на середине фразы с окаменевшим лицом.

Элегор увидел того, с кем вела беседу богиня до его появления. Принц Энтиор! Проклятый тошнотворно элегантный и омерзительно безупречный вампир, вечно путающийся у герцога под ногами. Ледяная сволочь, гадкий кровосос, портящий жизнь! Единственный из семьи Лимбера, кого молодой бог ненавидел по-настоящему и кого охотно вызвал бы на дуэль, не только повинуясь сиюминутному душевному порыву (пришибить любого из принцев, иногда даже друга Лейма, герцогу хотелось частенько), но и находясь в совершенно ясном рассудке.

– Прекрасный день, герцог. Вы хорошо подумали? Искренне рада! Когда-то надо было начинать, и вот на второй сотне лет у вас наконец-то начало получаться! – приветливо улыбнулась принцесса и махнула в сторону диванчика. – Это стоит отметить, присаживайся! Энтиор, не нальешь ли нашему гостю вина?

– С удовольствием, – промурлыкал вампир, смерив юнца игривым взглядом с примесью легкой неодобрительности: для визита в королевский замок герцог не удосужился даже надеть камзол, жакет или, на худой конец, жилет, так и явился в простой белой рубашке и своих обычных черных брюках с серебряной строчкой. Правда, и сам бог элегантности сегодня не блистал изысканностью наряда – оставался в черных охотничьих одеждах – но у него на то были весьма веские причины, а не обыкновенная безалаберная небрежность, коей руководствовался Элегор, одеваясь по принципу: не голый, не рваный, чистый, удобно – и ладно. А шалаш из волос с вечно выбивающимся клоком у лба? Нет, герцог никогда не умел наряжаться и причесываться сообразно со своим высоким положением. И что с того, что эта безалаберность ему шла? Бог этикета никогда не упускал возможности в подходящей компании перемыть косточки сумасшедшему Лиенскому.

Энтиора, раздосадованного опасным поручением Верховного маршала, повлекшим череду неприятностей, весьма утешила явственная, сочная ненависть Элегора, пылавшая как костер в душе бога, и он, обыкновенно находивший выходки молодчика возмутительно забавными, пожелал подбросить дров в этот чудный огонь. Лиенского перекосило, он мгновенно понял, что проклятый бог-садист на сегодня из двух своих любимых способов доведения герцога до степени каления – ледяного презрения и сладострастного интереса – выбрал второй, наиболее тошнотворный. Но отступать было поздно, тем более что ехидная принцесса уже вопрошала, кивая на маленький диванчик рядом с Энтиором:

– Присоединяйтесь же к нашей трапезе! Ну что же вы, герцог, мешкаете? Неужели стесняетесь?

– Вот еще, было бы кого! – фыркнул Элегор и решительно плюхнулся на диван, нарочито придавив поджарым задом кожаную полу длинного жилета франта. Более подходящей и остроумной реплики как назло на язык не подвернулось.

– Прошу! – Вампир протянул герцогу бокал с красным вином. Профессиональным взглядом дегустатора Элегор тут же опознал «Лиенский закат».

Делать нечего, пришлось дворянину взять бокал и пригубить вино, хотя больше всего хотелось выплеснуть его содержимое в самодовольную морду вампира (пусть обтекает, тварь!). Передавая фужер, Энтиор не упустил возможности недвусмысленно скользнуть по руке Элегора, погладив бледными пальцами загорелую кожу молодого мужчины. Отвернувшись от вампира, но не отодвинувшись (пусть его безупречный костюмчик помнется!), бог пододвинул к себе блюда с ягодами лунника и запеченными окорочками каких-то мелких птиц. Сдобы бог никогда не любил. Вкус отменного красного вина, зрелого винограда и хорошо приготовленного мяса с ароматными приправами не могло испортить даже соседство ненавистного принца. Энтиор, глядя на то, как сосед поглощает ощипанный им в нервических раздумьях виноград, не мог сдержать улыбки.

– Давно не виделись, герцог. Чем занимались, сколько миров успели поставить с ног на голову, скольких врагов нажили, какого числа смертных приговоров добились? – поддержала беседу богиня.

– Увы, – скорчил гримасу Элегор, стараясь изо всех сил игнорировать близость Ледяного Лорда и не обращать внимания ни на ощущение крепкого мужского бедра, прижимавшегося все теснее к его ноге, ни на запах лаванды и лесной свежести, коим веяло от вампира, ни на примешивающийся к ним привкус свежепролитой крови. – На развлечения времени не было! Не всем же на балах порхать и из постели в постель кочевать. Дела Лиена требовали моего пристального внимания. Чтобы герцогство приносило доход, приходится, знаешь ли, немало работать! Кстати, ты не в курсе, где сейчас обретается Лейм?

– Понятия не имею. Я так увлеклась балами и постелями, – ответила Элия, припомнив груду королевских документов, – что совершенно перестала следить за перемещениями младшего кузена. Знала только, что ты не с ним, а значит, никакой беды малышу не грозит.

Некоторое время Элия и Элегор, от души наслаждаясь беседой, перебрасывались завуалированными или откровенными колкостями. Придумывая очередную шпильку поостроумнее, герцог почти забыл про соседство ненавистного Энтиора. Но вампир, завершив завтрак, очень скоро напомнил о себе. Промокнув яркие губы тонким кружевом салфетки, бог откинулся и завел руку на спинку диванчика прямо за спину Элегора. Как будто ненароком касаясь густой черной шевелюры герцога и совершенно явно, словно бы между делом, положив вторую руку ему на колено, принц с вежливой двусмысленностью предложил:

– Рекомендую отведать крылышки гуары, герцог! Это восхитительное своеобразие способен оценить лишь истинный знаток, не пренебрегающий экспериментом со вкусами и постигающий их истинную глубину.

– Благодарю, я, пожалуй, воздержусь, – сквозь зубы процедил Элегор, пытаясь с небрежной брезгливостью, как кусок какой-то тухлятины, спихнуть руку вампира со своего колена. Но такая легкая казалось бы алебастровая кисть будто приросла к ткани.

– О, мальчики! – всплеснув руками, низким грудным смехом рассмеялась богиня. – Наверное, мне стоит удалиться и не мешать вашему уединению? Или, быть может, вы желаете воспользоваться спальней?

– Мм? – Принц бросил на молодого бога откровенно приглашающий взгляд.

Ледяной Лорд явственно давал понять, что его интерес к плоти Элегора мешается с откровенной насмешливой издевкой и самолюбивым сознанием того, что, несмотря на всю ненависть, питаемую герцогом к своему мучителю, тот не может до конца избавиться от противоестественной тяги к чувственному холоду вампира. Тяги, густо замешенной на детском страхе, застарелой неприязни и страданиях.

– Чтоб вы провалились к демонам в бездну, семейка извращенцев! Меня воротит от вас! Да я скорее с жабой пересплю, чем с такой тварью! – Не в силах больше терпеть соседство Энтиора и понимая, как по-идиотски он будет выглядеть, затеяв банальную драку или вызвав вампира на дуэль, Элегор вскочил с дивана, сплюнул на ковер и исчез.

– Фи, герцог! Как грубо! – хором поморщились Элия и ее брат, но их показательных гримас и последних слов Элегор уже не услышал.

– Ах, меня опять отвергли! – с задумчивой скорбью констатировал принц, закатывая глаза и манерно прикрывая их рукой. – Что же делать?

– Выпить еще вина, – предложила Элия и маленьким заклятием убрала плевок Элегора, каким-то чудом не прожегший дыры в ковре.

– Пожалуй, поможет, – усмехнулся вампир и добавил: – Все-таки ты права, этот малыш бывает таким забавным. Хорошо, что ты всегда останавливаешь меня, когда я желаю его убить.

– Еще бы. Ты, эгоист, развлечешься один раз, а потом все мы скучать будем, – подтвердила не без улыбки Элия, погрозив брату пальчиком.

– Его сложно убить, – оправдался Энтиор, мечтательно зажмурился и, должно быть, увидел в грезах свою любимую пыточную камеру, – он живучий. Очень живучий! До сих пор выкручивался изо всех моих ловушек! – В последней фразе вампира послышалась даже толика удивленного восхищения истинного исследователя. – Ему очень везет!

– Лучше использовать такие живучесть и везение наиболее выгодным для нас всех образом, – разумно предложила принцесса, лакомясь десертом из свежих фруктов со взбитыми сливками и жидкой карамелью. – История с Колодой Джокеров еще не закончена, и в ней, на мой взгляд, немалое место занимает глава о герцоге Лиенском. Не хотелось бы однажды обнаружить, что она оборвалась на середине.

– Ах да! Карта Ферзя из Межуровнья – его работа, – признал справедливость слов сестры вампир, задумавшись о странных играх Сил Судьбы. Если бы вездесущий сумасшедший Элегор, заинтригованный рассказом Элии о Колоде, не отправился на поиски и не нашел Карту Злата, то Повелитель Путей и Перекрестков не стал бы сейчас помогать ни Связисту, ни самому Энтиору. – Что ж, признаю справедливость твоих слов, стради. Герцог – нужная фигура на доске в этой игре. Я поумерю жажду его крови.

«Ты еще даже не знаешь, какая нужная, дорогой мой, – к своему счастью, а то бы лишился покоя и сна», – мысленно ответила брату ехидная принцесса.

Элегор был жутко зол на насмешницу Элию, ее клыкастого братца и даже на самого себя за то, что не смог выдумать какого-нибудь выхода из того положения, в которое его загнали принц и принцесса. Стоило бы им выдать что-нибудь эдакое, чтобы раз и навсегда перестали донимать его! Но, как назло, ничего более «эдакого», чем затеять с братцем богини банальный мордобой, молодому герцогу не сообразилось ни в сам момент оскорбления, ни позднее. В конце концов Элегор решил плюнуть не только реально, но и фигурально на проклятую парочку, к тому же ему хотелось и навестить лучшего друга. Конечно, у Лейма бывали пограничные состояния: зубодробительной деловитости, серой меланхолии или крайней мечтательности, но чего ему никогда не приходило в голову, так это попробовать переспать с герцогом, да и другом младший член королевской семьи был верным, испытанным общими радостями и печалями. К нему, просто сориентировавшись по божественной силе присутствия, и перенесся бог, взбешенный завтраком в обществе извращенца Энтиора.

Элегор оказался в довольно далеком от Лоуленда измерении. Там только начинался рассвет. Розовая туманная дымка окутывала небосвод. Великолепный цветочный сад, напитанный ночными росами, в котором оказался герцог, еще спал. Розы в таком многообразии форм, размеров и цветов не встречались Элегору даже в Лоулендских Садах Всех Миров, где, герцог был в этом уверен, росло практически все. Совсем маленькие, не больше ноготка, розочки стелились по нежной изумрудной траве, розы-вьюнки украшали шпалеры и декоративные арки, розы-кусты обрамляли дорожки, розы-деревья торжественно возвышались над ними. Словом, одно-единственное растение в таком ассортименте и с таким вкусом декорировавшее весьма значительную территорию, бог встретил впервые.

Заросли роз, вероятно, благоухавшие днем поистине неудержимо, источали утонченный аромат, и цвета их: темная сочная зелень стеблей и листьев, алый, розовый, багряный, пурпурный, белый, пунцовый, рубиновый и карминный цветков казались нежнее и мягче.

Вид природы подействовал на взбудораженного бога умиротворяюще. Он вдохнул полной грудью утреннюю свежесть и почти не спеша, то есть быстрым шагом, двинулся по широкой дорожке, выложенной белыми плитками, к виднеющемуся невдалеке зданию из белого гранита с небольшими вкраплениями серого и голубого тарцита. Изящные очертания строения радовали глаз не меньше прелести сада. В очаровательном, пусть и слишком милом на взгляд молодого бога саду было красиво и веяло чем-то неуловимо знакомым.

«Не иначе как у Лейма очередной острый приступ романтичности. Приятное местечко для мечтаний он выбрал, – весело подумал Элегор и самоуверенно решил: – Ну ладно, пусть еще немножко погрезит, а там уж я его уговорю встряхнуться и чего-нибудь учудить!»

Наслаждаясь прогулкой, незваный гость пересек сад, и, только подойдя к распахнутым воротам с литыми обвившимися вокруг серебряных прутьев розами-лианами, Элегор сообразил, почему несмотря на то, что он никогда тут не был, место что-то ему напоминало. От него веяло силой Элии! И в самом эпицентре этой силы сейчас находился Лейм. Герцог чертыхнулся и застыл на пороге церкви богини любви, единственным посетителем коей сейчас и являлся юный принц.

Конечно, для Элегора не были секретом чувства, которые друг питал к принцессе Элии. Бедолага Лейм частенько выплескивал на голову Гора романтический бред, включавший в себя немало восторженных описаний неземной прелести, ума и прочих уникальных достоинств богини любви. Принц обожал свою кузину. Чувство это столь прочно пустило корни в его романтической душе, что никакие терапевтические процедуры, проводимые Элегором (рассказы о том, какая Элия стерва, меняющая кавалеров даже чаще, чем Энтиор туалеты, знакомства с многочисленными красотками, головокружительные приключения) не могли потушить огонь любви в сердце юного романтика.

Герцог видел, как страдает друг, сочувствовал ему и злился на невозможность что-либо изменить. Ему оставалось только скрипеть зубами, когда лучезарный свет истового фанатика вспыхивал в зеленых и обыкновенно спокойных глазах Лейма, если он говорил или думал о принцессе, а ее образ всегда был с принцем наяву и во сне.

Некогда Элегор пробовал скандалить с Элией, требовал привести кузена в чувство и перестать издеваться над парнем, но проклятая баба заявила, что чувства, которые питает к ней Лейм – его личное дело, и вмешиваться она не станет, вернее, станет только в том случае, если без этого никак нельзя будет обойтись. Дворянин плюнул и больше сию тему в беседах с леди Ведьмой не затрагивал, разочарованно решив для себя, что женщина, будь она даже самой распрекрасной и могущественной на Уровне, к тому же способной получить любого приглянувшегося мужика, все равно останется зловредной бабой, которой проще удавиться, чем выпустить из когтей угодившую в них жертву. А вся мораль на тему нежелательности насильственного воздействия на душу выдумана для оправдания собственнического инстинкта.

И хоть Элия помогать Лейму отказалась наотрез, со временем Элегор начал робко надеяться, что друг перебесится, повзрослеет и найдет себе какой-нибудь другой, более подходящий предмет для воздыханий – или уж сразу несколько предметов. А с недавних пор герцог даже начал верить, что тот славный миг недалек, потому что в беседах Лейм все реже и реже выражал влюбленные восторги, если речь заходила о кузине, и сам этой темы не поднимал. Словом, Элегору казалось, что надежда на выздоровление есть! Но, как водится, чем слаще надежда, тем горше предстоит разочарование.

Только теперь до герцога дошло, что бедолага Лейм, устав спорить с другом по поводу своей обоже, просто замкнулся и перестал поверять Элегору сердечные тайны. Несчастный принц не только не выздоровел, куда там! Болезнь прогрессировала! Наглядным доказательством сей трагедии стал сам Лейм, преклонивший колени пред алтарем со свежими розами, посвященными богине любви. И поза, и горящий нежной страстью взор, и пылкий бред, слетающий с уст бога, – все было свидетельством вопиющей ошибки герцога.

Пока Элегор обдумывал факт абсолютности своего поражения, Лейм, безгранично счастливый в собственном безумии, пребывая в молитвенном экстазе, выхватил из ножен на поясе узкий кинжал и, отхватив длинную прядь черных волос с виска, благоговейно возложил ее на алтарь любви к свежим розам, устилавшим белый мрамор. В тот же миг приношение вспыхнуло сине-серебристым светом и исчезло. Жертва была благосклонно принята. Восторженный принц со слезами умиления на глазах рассыпался в пылких благодарностях незримому предмету своего обожания.

В груди Элегора возгорелось неистовое пламя бурного негодования, замешенного на сочувствии другу, угодившему в старую как мир ловушку, злости на Элию и вообще на всех женщин, воображающих, что могут крутить мужчинами так, как им заблагорассудится, и сводить их с ума.

Герцогу, поначалу не знавшему, как поступить, то ли подождать снаружи, притворившись, что ничего не видел, то ли вообще тихо удалиться, то ли заорать и вытащить приятеля из храма – попросту снесло крышу. Он безумно испугался за друга. Сейчас он пряди волос кромсает, а потом, глядишь, снять скальп додумается или, чего доброго, вообще вены порежет или в петлю полезет. Погляди, любимая, ничего для тебя не жаль, бери мои жизнь, кровь и душу в придачу! Как сходят с ума от неразделенной страсти к богине любви, бог успел наглядеться в Лоуленде, и никому, даже злейшему врагу, не пожелал бы такой участи. А тут лучший друг!

Словом, Элегора понесло! Герцог ворвался в храм, до тонкой красоты которого (прелестных витражей, искусной мозаики на полу, стройных колонн с резными капителями) ему уже не было никакого дела и, вырвав у Лейма из руки кинжал, завопил дурным голосом, надеясь хоть немного привести друга в чувство:

– Ты чего, совсем сбрендил, приятель?! Чего вычудить надумал? На хрена Элии сдались твои космы? Брось ты эту опасную фигню, пока не рехнулся окончательно! Забудь ее, стерву блудливую! Мало ли по тебе девок в мирах сохнет? Найди себе покрасивее и утешься. На кой сдались Элии твои возвышенные молитвы? Таких мерзавок не романтикой, а семь раз не вынимая нужно ублажать! Вон Нрэн давно уже чокнулся, пусть и дальше в бездну катится, а ты…

– Заткнись! – вскочив с колен, гневно процедил Лейм.

Отобрав у Элегора кинжал, он с силой вдвинул его в ножны. Зловеще прищуренные глаза принца блеснули неистовым огнем с явственным красным оттенком. – Ты мне друг, Гор, так не заставляй меня ненавидеть тебя, никогда больше не смей оскорблять прекрасную, совершенную женщину, которую я люблю больше жизни.

– Да ты совсем тронулся, – отступив от друга, помотал головой Элегор, и в тоне его сквозила жалость к тяжелобольному.

– Я люблю и счастлив своей любовью, – упрямо возразил Лейм, коснувшись рукой груди. К жилету принца была приколота роза – символ Элии. – Ничто во вселенных не заставит меня отказаться от этого чувства!

– Точно тронулся, – со скорбной злостью констатировал герцог и, развернувшись, чтобы уйти, в сердцах бросил: – Что ж, если ты не желаешь прислушиваться к голосу разума, может, это сделает Элия. Надеюсь, она вправит тебе мозги, раз сумела их так свернуть! И пусть только попробует мне отказать, душу вытрясу!

Не тратя больше времени на разговор с умалишенным, Элегор вновь телепортировался в Лоуленд. Пользуясь привилегией допуска, дарованной ему Леймом и утвержденной Лимбером, бог сразу перенесся в королевский замок, а точнее, чтобы не тратить времени на придворный политес, прямо в покои принцессы Элии. Вот только имени богини возмущенный Элегор произнести был не в силах, и как мысленно, так и вслух именовал ее исключительно «эта стерва» и «леди Ведьма».

Герцог не знал, убрался ли уже проклятый вампир из будуара, но в данный конкретный момент сумасбродному богу было решительно наплевать, в чьем именно обществе пребывает принцесса, он не собирался считаться ни с одним из ее посетителей, будь это хоть Лимбер, хоть Повелитель Межуровнья, а пусть даже и сам Творец. Ворвавшись в будуар, Элегор сердито заорал:

– Леди Ведьма?!

Принцесса, только-только расставшаяся с Энтиором и как раз собиравшаяся к Злату в Межуровнье, чтобы совместными усилиями окончательно обкатать гениальный план развешивания лапши на ушах Верховного маршала Темного Братства, насмешливо улыбнулась и, отняв руки от зеркала, иронично спросила:

– Куда это вы так торопились, герцог? Неужели передумали насчет забав с Энтиором? Вот только его высочество уже успел удалиться… но, полагаю, ради вас он изволит вернуться.

– Да пошел твой братец-извращенец… Чтоб ему клыки и что пониже навсегда отшибло, – ругнулся герцог, борясь с желанием вновь харкнуть на белоснежный ковер, и категорически потребовал: – У меня дело к тебе. Верни Лейму рассудок, стерва!

– Видишь ли, дорогой, – чуть приподняв тонкую бровь, с наставительной мягкостью начала принцесса, мигом сообразив, с чего ее приятель так взбеленился. – Чтобы что-то вернуть, сначала нужно это забрать, а я – могу тебе поклясться – ни рассудка, ни иных метафизических частей личности моего кузена не заимствовала. Мне и своих хватает, иногда даже, если честно, чересчур!

– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! Хватит насмехаться! – заорал Элегор, горько сожалея о том, что богиня не мужчина, которого можно вызвать на дуэль или просто навешать ему хороших тумаков.

– Элия! Элия! Не слушай его! – перекрывая сердитый вопль герцога, закричал возбужденный и испуганный Лейм, влетая в будуар принцессы.

– Вот видишь, что ты натворила! Совсем сбрендил! Вправь ему мозги, леди Ведьма, или я за себя не отвечаю! Давай, стерва! – наставив на принцессу палец, пуще прежнего взъярился герцог Лиенский, отталкивая принца как неразумное, но капризное дитя, и с досадой бросил ему: – Помолчи пока!

Умница и тихоня Лейм, услышав, как Элегор в очередной раз оскорбляет прелестную богиню и требует от нее того, чего принц боялся пуще смерти, тоже разъярился и, проявив истинно лоулендский взрывной темперамент, бросился на друга:

– Сам заткнись!

Крепкий кулак Лейма заехал Элегору по скуле, не оставшийся в долгу герцог двинул другу в челюсть, и мужчины, сцепившись в яростных объятиях, покатились по белому ковру, рыча от злости, мутузя друг друга, пинаясь и сопя. Кажется, в какой-то момент потасовки они даже забыли о самой причине драки. Жалобно хрустнули ножки столика, когда Лейм с разгона впечатал в него Элегора, зашаталась вешалка, в которую принц попытался вбить противника, едва не опрокинулся столик трюмо с многочисленными баночками, пузырьками, расческами и коробочками, отлетел к стене словно бы выпущенный из пращи пуфик.

Не снеся зрелища погрома в любимом будуаре, Элия хлопнула в ладоши так, что звук отдался эхом от стен и ударил по барабанным перепонкам драчунов хорошей оплеухой. Сила заклятия колдуньи подкинула двух худощавых, но довольно рослых мужчин, словно шкодливых щенят, и пришпилила их к настенным шпалерам оригинальными брошами. Убедившись, что чары надежно сдерживают драчунов, Элия рявкнула тоном Нрэна, отдающего приказ на ратном поле:

– Хватит!

Элегор сердито засопел, дернулся для порядка, проверяя заклятие на прочность, и остался в том же положении зависания. Бог сообразил, что случись ему освободиться, он совершенно не будет знать, что делать дальше (редкое для шального мужчины состояние). Не драться же снова с Леймом? В тишине, нарушаемой лишь дыханием разгоряченных потасовкой мужчин, богиня процедила:

– Вы, как я погляжу, сегодня в ударе, герцог, то с принцем Энтиором обжимаетесь, то Лейма по ковру валяете. Но при всей моей снисходительности к потребностям плоти, портить обстановку не позволю. Герцог, пошел вон, пока я не вызвала стражу! А с тобой, Лейм, я побеседую наедине.

Закончив нотацию, Элия развеяла чары-путы. Мягко, как кошка, приземлившись на ковер, герцог встряхнулся, машинально потер расквашенный нос, разбитую скулу и, стараясь не глядеть на Лейма, вышел из покоев принцессы.

Элегор счел, что сделал для друга все, что мог, теперь оставалось только надеяться на то, что Элия способна вернуть кузену ясность рассудка, помраченного безнадежной страстью. После спонтанно вспыхнувшей драки с обыкновенно выдержанным, терпеливо сносящим все сумасбродные выходки герцога Леймом, самоуверенный бог неожиданно четко осознал собственное бессилие и понял: если другу не сможет помочь богиня любви, значит не поможет никто. Утверждать, что дворянину стало совестно за разгром, учиненный в будуаре принцессы, было бы сильным преувеличением, но что-то на задворках души бога скреблось и царапалось. Элегор почувствовал настоятельную потребность приглушить это ощущение парой бокалов крепкого лиенского вина.

Когда герцог вышел, Элия указала освобожденному Лейму на кресло, каким-то чудом не задетое в драке, и одним простеньким жестом активировала заклятие наведения порядка, устранившее следы разрушений. В той же тишине принц, ярко-розовый от неловкости и стыда за свое грубое поведение, сел на краешек кресла, постарался запахнуть разорванный жилет и опустил голову. Ему очень хотелось попросить у принцессы прощения, но страх перед немилостью кузины оказался слабее другого страха, продиктовавшего юному богу иную линию поведения.

Набравшись смелости, зеленоглазый бог романтики поднял голову и, набычившись, объявил ультиматум:

– Я не позволю тебе забрать!

– Что именно? Кошелек, часы, перстень-печатку? Я похожа на грабителя с большой дороги? – рассмеялась богиня, с легким скепсисом разглядывая юного родственника, изображавшего из себя статую воплощенного упрямства (чувства, типичного для богов Лоуленда, тем более для детей принца Моувэлля). – Уж не стукнул ли тебя герцог слишком сильно, малыш? Если отшибло память, напомню, у меня нет намерения шарить в твоих карманах. Это привилегия Джея.

– Не называй меня малышом, я уже давно не ребенок, кузина, и говорю я о другом, – не меняя интонаций, продолжил упорствовать агрессивно настроенный Лейм, нервно сцепив руки в замок.

– Что ж, поговорим «о другом», мой дорогой, – храня на губах легкую улыбку, принцесса зашла за спину Лейма и легко притянула юношу к спинке кресла.

Положив руки ему на лицо, богиня принялась ощупывать синяки. В первый миг принц едва сдержался, чтобы не зашипеть от боли. Преизрядных тумаков друг надавал ему от чистого сердца. Но очень быстро под прохладными пальцами Элии ноющая кожа успокоилась, по ней побежали бодрые мурашки целительной магии. Наслаждаясь прикосновениями любимой женщины, Лейм поостыл и с опасливым вниманием прислушался к ее словам.

– Так вот, давай будем говорить «о другом», но лишь вскользь, поскольку это «другое» сугубо твое личное дело, и вмешиваться я не намерена. Можешь не опасаться. Ты, хоть я по привычке и называю тебя малышом, действительно взрослый мужчина, способный самостоятельно выбирать путь. Я не имею ни права, ни желания указывать тебе его, тем паче прокладывать за тебя дорогу или вести по ней за руку. Я по праву старшей сестры и богини смежной профессии только позволю себе вольность и дам пару советов молодому коллеге, надеюсь, ты сочтешь их хоть сколько-нибудь заслуживающими внимания, – с мягкой настойчивостью промолвила богиня. – Веришь ли, родной, что я не желаю тебе зла?

– Конечно. Прости меня, Элия, я не хотел быть грубым, – счастливый уже от того, что о его любви знают и позволяют ему хранить ее в сердце, тихонько вздохнул Лейм, осторожно касаясь рук кузины, невесомыми птицами легших ему на плечи, – не хотел обидеть тебя, а тем более устраивать драку в твоих комнатах. Но я так рассердился и испугался, что совершенно перестал владеть собой. Нрэн бы, наверное, меня по старой памяти высек.

– Нрэну следовало бы для начала самому научиться держать себя в руках, а уж потом воспитывать всех и вся, – фыркнула Элия, вспоминая разбитую несколько дней назад дверь. – Я не сержусь на тебя, милый. Богам свойственны яркие эмоции и переживания, их чувства так неистовы, что сожгли бы в пепел обычного человека. Но даже среди богов есть те, кто сообразно своей внутренней сути нуждается в столь сильных и глубоких чувствах, что непосвященным они кажутся опасными для телесного и душевного здоровья. Боги романтики – одни из таких. – Элия вела разговор без снисходительности, но бережно, чтобы не обидеть молодого кузена, пальцы ее ласкали лицо юноши, ворошили его черные волосы, массировали плечи. – Тебе необходимо объяснить это Элегору. Я неоднократно пыталась поговорить с ним, но без толку. Думаю, к твоим словам, сказанным не с пылом безрассудства, а со спокойной рассудительностью, он будет более восприимчив. Верная дружба – одно из самых дорогих сокровищ в нашей Вселенной, утратить ее так просто, а обрести вновь нелегко. Ваши отношения с Гором – истинное мужское товарищество. Вы сможете выслушать и понять друг друга.

– Я сделаю это, Элия, – кивнул Лейм и добавил с кривоватой обаятельной улыбкой: – Мне и перед ним неловко за эту драку. Но, честное слово, я до сих пор уверен, что Гор заслужил свои синяки.

– О, а разве я возражаю? – рассмеялась принцесса, чмокнув кузена в теплую макушку. – Мне и самой частенько хочется его стукнуть побольнее, если уж не прибить, как мечтает большая часть Лоуленда и его окрестностей.

– А какой твой второй совет? – полюбопытствовал юный принц, мысленно разрываясь между двумя противоположными желаниями. Ему хотелось, чтобы Элия продолжала перебирать его волосы, но одновременно Лейм мечтал, чтобы она села на диван. Пылкий поклонник гадал, какие туфельки сегодня на ножках любимой.

– Он касается опасности глубоких чувств для ранимой души бога, – подбирая слова, медленно заговорила Элия. – Влюбленный мужчина, поставивший свой идеал на недосягаемую высоту, никогда не должен забывать о потребностях плоти. Для бога целибат недопустим, если, конечно, он не является необходимым для его божественной сути, как у богов целомудрия. – Лейм снова заалел. Элия, словно читая мысли, указала на ту идейку, которая регулярно забредала в его голову. – Как недопустимо воздержание, так и долгая разлука способна превратить чистое пламя любви в безумный костер, пожирающий душу, сводящий с ума. Не давай тоске возможности поселиться в сердце. Если такое произойдет, без помощи обойтись будет уже невозможно, и тогда, дорогой, мне придется вмешаться. Безумие бога травмирует не только рассудок, оно разрушает и тонкие структуры.

– Я понял, – серьезно кивнул принц, поднимая на кузину полные молчаливого обожания глаза. Все то, о чем молчал язык, через проникновенный изумрудный взор говорило сердце. – И благодарен тебе за добрый совет.

– Ты дорог мне, родной, и я не хочу, чтобы ты страдал, – искренне заверила юношу Элия и, переключившись на более легкий тон, пока Лейм не надумал сделать ей пламенное признание, с шутливой строгостью заявила:

– Но впредь, пожалуйста, выбирай для визитов в Лоуленд более консервативные стрижки. Мы с тобой уже как-то говорили на эту тему, я ужасно старомодна в своих привязанностях к мужчинам с длинными волосами естественных оттенков. Твоя прическа, без сомнения, оригинальна, – богиня коснулась короткого ежика выстриженных волос на правом виске юноши, – вот только прежняя прическа мне была куда больше по вкусу.

– Чтобы понравиться тебе, дорогая, я готов на все, – жарко воскликнул Лейм и наконец, совершив процедуру мучительного выбора в пользу созерцания ножек богини, вскочив с кресла, заискивающе попросил: – Ты не поужинаешь сегодня со мной? Я очень соскучился, и здравие моего рассудка взывает о необходимости пребывания в обществе самой прекрасной целительницы во Вселенных!

– Ты действительно взрослеешь, милый, – приятно удивилась Элия, присаживаясь на диванчик. – Искусство шантажа освоил превосходно!

– Я стараюсь, – гордо улыбнулся Лейм и повторил: – Так как насчет ужина? Мы могли бы наведаться в «Эльфийский вкус», «Королеву» или…

Слова застряли у молодого бога в горле, когда взгляд остановился на щиколотках богини любви. Нити жемчуга и атлас туфелек лишили пылкого влюбленного дара речи, оставив лишь пьянящий восторг созерцания и вихрь шальных грез о дивных стройных ножках с бархатной белой кожей, черных чулочках и острых каблучках…

Лейм тяжело задышал, опустился на одно колено у ног принцессы, умоляюще прошептал:

– Пожалуйста!

– Мы обязательно поужинаем с тобой, дорогой, но не могу обещать, что именно сегодня. У меня куча дел, которые нельзя отложить, как бы мне ни хотелось, – состроив извиняющуюся гримаску, ответила Элия. А заметив горечь обманутых надежд в печальных глазах юноши, поспешно прижала пальчик к губам кузена:

– Тсс! Прекрати думать о плохом! Я никогда не обманывала тебя, милый, и если говорю, что занята, то это правда, а не пустые слова, маскирующие желание отделаться от привязчивого надоеды. – Богиня погладила разочарованного поклонника по щеке и заверила: – В ближайшее время я обязательно выберу свободный вечер для похода в «Эльфийский вкус» (богиня назвала самый любимый ресторан Лейма). А пока не поможешь ли мне с застежками на туфельках? Этот жемчуг столь же дорог, сколь и красив, но замочки удивительно непослушные.

– С наслаждением, – пылко отозвался воспрянувший духом принц, благоговейно подхватывая рукой ступню богини. Что ж, у Элии своя жизнь, и ничего удивительного в том, что кузина слишком занята, нет, но она не отвергает его общество и снисходительна к мечтам и слабостям. Жизнь прекрасна! Особенно когда есть возможность находиться у ног возлюбленной!

Понимание того, что Элия знает о его давних мечтах, не только не вогнало юношу в краску смущения, скорее напротив, вызвало у юного бога эротический восторг, спровоцировавший новый каскад блаженных грез, главными действующими «лицами» которого были ножки богини любви.

Бережно придерживая прелестную стопу, Лейм аккуратно расстегивал хитроумные замочки и освобождал лодыжку кузины от ниточек жемчуга. Конечно, более всего ему хотелось погладить нежную кожу Элии и перецеловать каждый пальчик на ножке и розовую пяточку, но такой услуги принцесса от него, к сожалению, не потребовала.

«Ну и пусть не потребовала!» – завершив восхитительную работу, бесшабашно решил юноша и, склонившись, блаженно потерся щекой о шелковистую кожу возлюбленной, вдыхая такой родной и волнующий аромат.

Ощущение восхитительно нежной кожи под пальцами преследовало счастливого бога и после того, как он, расставшись с Элией, шел в свои покои, дабы сменить разорванные в потасовке с лучшим другом одежды. Мечтательная улыбка не сходила с губ бога романтики, сердце пело. Он готов был любить весь мир в целом, а в частности, помириться с Элегором, но чуть позже, когда злость герцога пойдет на убыль. Права была принцесса, стоило тоске утихнуть, как жизнь засияла пестрыми красками и радость поселилась в душе. Пусть Элия никогда не будет принадлежать ему, Лейм почти не сомневался в этом, но он по праву родственника всегда сможет видеть ее, говорить с ней, танцевать и даже целовать! Бытие принца Лоуленда открывало перед юным богом массу восхитительных возможностей и дарило ощущение счастья!

– Прекрасное утро, кузен. – Холодный голос, словно стенка посреди коридора, заставил Лейма приостановиться.

– А, Энтиор, привет, – вполне доброжелательно поздоровался юноша.

Выгнув бровь, Ледяной Лорд, облаченный в черные кожаные одеяния, подчеркивающие его холодную совершенную красоту и придающие ей зловещий оттенок, скептически оглядел пострадавший наряд родственника и не без ехидства вопросил:

– Ты, надеюсь, знаешь о неподобающем состоянии своего туалета?

– Ага, я в курсе, – ухмыльнулся Лейм, ничуть не злясь на кузена-вампира. – Как раз иду переодеваться. Подрался, знаешь ли!

– Подрался? – презрительно фыркнул надменный принц и с осуждением уточнил: – А волосы тебе тоже в драке выдрали?

– Нет, – гордо заявил юноша, решив подшутить над высокомерным родственником. – Это новая прическа, последний писк моды в урбомирах. Элия видела и сказала: «Без сомнения оригинально!»

– Она так сказала? – Бровь бога элегантности приподнялась, он уже гораздо внимательнее осмотрел темноволосую голову Лейма с выстриженным на виске клоком.

– Ага! – подтвердил принц, ничуть не погрешив против истины. Врать, говоря правду и только правду, боги учились с пеленок, чтобы не угодить в ловушку явной лжи, чреватой потерями силы. – И согласилась со мной поужинать!

– Однако. – В легком замешательстве Энтиор коснулся пальцами подбородка, а Лейм, махнув рукой озадаченному кузену, поспешил к себе.

Проводив младшего родственника задумчивым взглядом, принц продолжил путь к центральной лестнице, а с нее свернул на боковую, ведущую к подвалам, где находились самые лучшие в Лоуленде (не считая погреба герцога Лиенского) винный погреб и бесконечные лабиринты пещер. В пещерах находились не только усыпальница с прахом членов королевской фамилии, но и казематы для особо опасных преступников, и пыточные камеры.

Шагая привычной дорогой, Энтиор погрузился в размышления, не касающиеся его ближайших планов. Не только бог боли и извращений, но и бог элегантности и этикета, он всегда пристально следил за модой и являлся ее главным законодателем. Как прихоти принцессы Элии в выборе туалетов заставляли дам Лоуленда и многих миров осаждать швей и модисток, перекраивая свои одежды, так и причуды Энтиора и Мелиора диктовали мужчинам, во что им одеваться.

Даже родственники присматривались к модным братьям, чтобы перенять новые веяния, если, конечно, те приходились им по вкусу и соответствовали имиджу. Например, Кэлер скорее сел бы на диету, чем обрядился в пышные кружева, а худощавый и невысокий по меркам Лоуленда Джей никогда не надел бы длиннополого камзола вместо любимых коротких курток. Только глупцы, встречающиеся в изобилии даже среди знати, слепо следовали за лидерами и зачастую так перегоняли их, что не вызывали ничего, кроме гомерического хохота. Крупная брошь на груди Элии как-то подвигла одну леди, не обладающую пышными формами, изукрасить весь туалет броскими драгоценными украшениями, отчего дама сделалась похожей на соплю с бриллиантовыми бородавками. А высокие каблуки (на пять сантиметров выше каблуков самого принца Мелиора) стоили одному нелепому лорду не только авторитета в обществе, но и челюсти, поскольку он, навернувшись на ходулях, расшиб голову о мраморную статую в бальном зале.

Словом, лишь себя Энтиор мнил (и не без основания!) законодателем мод, допуская на пьедестал почета исключительно кузена Мелиора. А тут такой конфуз! «Король моды» узнает, причем совершенно случайно, что кто-то, пусть даже член семьи, но совершеннейший мальчишка, у которого на губах молоко ребсов не обсохло, явился с новой прической, пришедшейся по нраву богине любви! Энтиор решил, что должен немедленно обсудить животрепещущую новость о прическе Лейма со своим братом и наперсником. Стоило решить, игнорировать это нахальное новшество или перенять его как одобренное сестрой, ибо тонкий вкус Элии и ее чувство прекрасного бог очень ценил, и не было для элегантного принца большей радости, чем одобрительная улыбка стради, оценивающей его новый наряд.

Энтиор миновал очередной пост стражи, спустился на самый нижний этаж королевского замка, в то самое место, о котором ходило множество зловещих слухов, отнюдь не преуменьшавших ужаса творящихся там дел. Лорд-дознаватель знал и очень любил свою работу. Свет, источаемый камнями потолка в коридоре, обработанными специальным составом, являл лишь стылую мертвую пустоту. Зрелище столь же безнадежное и унылое для заключенного, сколь привычное для бога боли. Принц свернул из центрального коридора направо и, небрежно кивнув стражникам, открыл дверь.

Одна из любимых пыточных камер Энтиора была готова к работе. Молчаливый помощник в несколько ярусов разложил на длинной стойке сверкающие опасной чистотой, словно бы просящей кровавого приношения, зловещие инструменты: клещи, крючья, ножи, зажимы, иглы и иные приспособления, названия которых не были известны неискушенному обывателю. В углу пылала красными глазками углей жаровня, рядом стоял зачарованный короб со льдом, а на стене, в удобной близости ото всех инструментов, на дыбе висела очередная жертва – светловолосый могучий мужчина. Беспомощный узник пронзил мучителя ненавидящим жарким взглядом.

Если бы ненависть могла убить, Энтиор в мгновение ока стал бы покойником. Вот только заключенный такой способностью не обладал, и потому жгучий его взор, полный ненависти загнанного в угол зверя, был банально проигнорирован.

– Не старайся, я все равно ничего не скажу! – сипло выплюнул слова мужчина, со страхом следивший за тем, с какой неторопливой методичностью изучает принц орудия производства.

– Угадал, – не без иронии согласился вампир и подал знак помощнику.

Тот достал клейкую ленту, кляп и заткнул жертве рот.

Сегодня Энтиору не нужны были признания этого убийцы и предателя, приговоренного к смерти судом Лоуленда. Ему нужна была сама смерть, чтобы согласно плану, разработанному совместно с сестрой, как можно более правдиво доложить Верховному маршалу о мучениях и гибели жертвы, для большей достоверности неся в своей ауре отзвуки ужаса и крови. Выносливый узник нужного блондинистого окраса и подходящей комплекции пришелся очень кстати.

Положив для начала на жаровню небольшие клещи и пяток игл разного калибра, вампир сплел заклинание связи и позвал:

– Мелиор!

Заклятие померцало, словно абонент несколько секунд решал, отвечать или нет, а потом все-таки активизировалось и явило Энтиору некий окутанный сумраком контур. Очертания его слабо напоминали гибкую фигуру бога коллекционеров. Ночное зрение вампира, не пощадив родственника, безжалостно проникло в полумрак и явило совершенно шокирующее, почти безобразное зрелище.

Внешность элегантного, утонченного, аристократичного принца Лоуленда, так гордившегося своей красотой, претерпела ужасающие метаморфозы. Тонкие нервные пальцы стали столь пухлыми, что на них уже не налез бы ни один перстень из богатой коллекции, утонченные контуры лица оплыли, появился второй подбородок, а поджарый живот превратился в настоящую жировую подушку, которую не мог скрыть даже просторный шелковый халат, в который закутался Мелиор. Шокированный Энтиор даже забыл, о чем собирался поговорить с братом. Он лишь озадаченно покачал головой и промолвил, осторожно подбирая слова:

– Возможно, критика неуместна, но, Мелиор, твоя прежняя комплекция более соответствовала моим эстетическим предпочтениям.

– Моим тоже, – расстроенно процедил принц, отправляя в рот маленькое пирожное в шоколадно-ореховой глазури. – И когда я вычислю мерзавцев, сбивших мне метаболизм, им придется заплатить с лихвой за все причиненные мне неудобства, – задумчиво, с уверенностью в своих силах констатировал Мелиор. Смакуя пирожное, бог одновременно продумывал все этапы мести нечестивцам, осмелившимся надругаться над его совершенной красотой.

Почему-то принцу казалось, что без родственников здесь не обошлось. А кто еще осмелился бы так напакостить Лоулендскому Пауку, зная его мстительность и любовь к ядам? Но месть пока была лишь отдаленной перспективой, для начала богу следовало разобраться с наложенным на него заклятием и вернуть былую форму. Пакостники подошли к проблеме надругательства над Мелиором творчески, выбрали период его уединенного пребывания в мире с иным, более быстрым течением времени. Они не только сбили ему настройку метаболизма, которая способствовала сохранению фигуры бога гурманов, но и пустили в дело чары иллюзии, притупившие бдительность самолюбивого принца настолько, что он заметил изменения в своей внешности только тогда, когда стало уже непоправимо поздно.

– Элия сейчас в Лоуленде, – намекнул Энтиор, проверяя, насколько раскалились инструменты.

– Я приму к сведению, – кивком поблагодарил брата Мелиор, самоуверенно полагавший, что справится с заклятием своими силами, и поинтересовался:

– А что именно ты желал со мной обсудить?

– Малыш принес в Лоуленд новую моду, и Элия нашла его прическу оригинальной, – высказался вампир и коротко обрисовал фасон «выстрижки» Лейма.

– Мм, – задумался Мелиор, прекрасно понимая серьезную проблему, вставшую перед братом: признать или проигнорировать новое веяние. – Ты полагаешь, у сего нововведения есть будущее? Возможно, возможно… Если мы приложим к нему свои несомненные таланты… Имело ли выстриженное место на виске юноши какую-то определенную конфигурацию?

– Пожалуй, оно отдаленно напоминало стилизованное сердце, – поразмыслив, признал Энтиор, снимая тонкими щипчиками с углей ярко-красную малую иглу. – Мы намерены поиграть с разнообразием форм?

– Почему бы и нет, – тонко улыбнулся бог, скрещивая на груди пухлые руки. – Я думаю, тебе пошла бы капля или звезда.

– Стоит проверить, – самодовольно подтвердил Энтиор, неторопливо загоняя под ноготь большого пальца узника длинную раскаленную иглу, не только причиняющую боль, но и мгновенно запекающую кровь, чтобы жертва не теряла драгоценной влаги раньше отмеренного времени. Пленник задергался, но мучительный стон заглушил профессионально сделанный кляп. – А что, если их слегка оттенить цветом?

– Оригинальное предложение, – одобрил Мелиор, пока бог боли подбирал молоточек, чтобы раздробить пару суставов на пальцах преступника, и откладывал в сторону клещи, предназначенные для выдергивания ногтей.

«Все-таки чего-то тут Творец недодумал в своем величии, – рассуждал Элегор, бесцеремонно выставленный принцессой из апартаментов и вынужденный под «страшной» угрозой ареста вернуться в свой замок (с леди Ведьмы сталось бы исполнить такое душевное обещание, а молодой бог ничего не ненавидел так сильно, как запреты, замки и клетки!). – Даже самые лучшие, такие трезвомыслящие парни, как Лейм, становятся такими бешеными, когда дело касается баб! Это ж надо, накинулся на меня, как ненормальный! – Герцог удивленно коснулся изрядно избитого лица, оглядел себя в широком зеркале ванной и поморщился, подсчитывая синяки и ссадины. – Да еще, кажется, пару ребер сломал! Вот уж воистину Нрэнова выучка!»

У герцога до сих пор в голове не укладывалось, что Лейм, такой умный, тактичный, предусмотрительный, уравновешенный Лейм, вечно удерживающий друга от опасных авантюр и вытаскивающий его за уши из самого пекла, вдруг сам кинулся в драку! И было бы из-за кого! Из-за леди Ведьмы! Только бы ей, стерве, удалось вправить кузену мозги. Уж теперь-то она сама увидела, как парень свихнулся. Должна помочь!

«Вот только, даже если поможет, – трезво признал дворянин, накладывая на ссадины мазь из очередной баночки (ими его регулярно снабжал все тот же принц) и задирая рубашку, чтобы густо намазать ребра, – Лейм все равно еще не скоро забудет, как я его сестрицу разлюбезную обложил и ему самому звезд навешал. Вечно эти бабы промеж мужчин встревают и настоящую дружбу разрушить норовят. Да, пожалуй, нам сейчас лучше не встречаться, чтобы окончательно не рассориться. Пускай отойдет немного, поостынет, а я пока куда-нибудь подальше смотаюсь. Вон к полосатому, что ли, заглянуть? А и правда, книги я ему давно уже обещал забросить, отложил даже, а все недосуг было выбраться. Заодно прогуляюсь, вытряхну из башки все эти виноградные дела, а то скоро, ей-ей, лоза из ушей полезет. Точно! Никакой телепортации, так поеду! Развеюсь!»

Одержимый новой идеей Элегор закрыл баночку с целебной мазью и понесся в библиотеку с такой скоростью, будто полагал, что стоит ему задержаться хоть на секундочку, и разгорится пожар, или, чего доброго, огонь успеют потушить или зажечь без него.