— Дарет? — припомнил вслух имя охранника Ники Эльсор, явно ожидая какого-то продолжения, непонятного девушке.

Зато вопрошаемый все понял прекрасно и ответил:

— Дарет кир Дорг.

— Хороший род, твой отец прежде служил в личной гвардии Владычицы, — отметил альсор.

— Служил, — согласился Дарет, запросто приподнимая и подсаживая девушку на подножку кареты, тогда как сам Пепел протягивал ей руку изнутри.

— Но оставил пост, — задумчиво продолжил Эльсор, недовольно нахмурившись: то ли не одобряя слишком фамильярного поведения охранника, то ли досадуя, что сам не помог Видящей.

— Не сошелся во мнениях относительно месторасположения ночного поста со вторым супругом Владычицы, — откровенно ухмыльнувшись, объяснил Дарет.

Родителем он явно гордился. Ну еще бы, не вступая в препирательства из-за двусмысленных ситуаций, не оправдываясь, не переваливая часть вины на провоцирующую неизменно в силу своей природы женщину, Дорг просто оставил свой пост, ушел из дворца, с престижного места, практически в никуда, чтобы не унижаться. Сын, единственный, весь пошел в отца.

— Да, это невезение у вас наследственное, — рассмеялась Ника, сглаживая натянувшиеся было нити напряжения, и в красках принялась описывать Эльсору встречу с морщинистой дамой. Рассказ прервался буквально на середине, когда из-за подушки в углу сиденья показался маленький носик взъерошенной бежевой собачки. Девушка ахнула и всплеснула руками:

— Какая красавица! Это твоя, Пепел?

— Узгар с замковой псарни, — повторил уже ранее сказанное Эльсор и пояснил, не дожидаясь, пока заинтересованная Видящая впадет в прострацию ради поиска нужной информации с помощью своего дара, — порода следопытов с тончайшим обонянием.

— За таких собачек, лоана, по весу золотом платят. Один к пяти, — встрял Дарет, присаживаясь на одну из мягких скамей, напротив зверька, жадно поводящего носом. Близость новых запахов приводила Шотар в тихий восторг.

— А погладить ее можно? — спросила Ника. — Я никогда прежде таких махоньких близко не видела, только по телевизору. У нас больше покрупнее собак держат, для охраны.

— Попробуй, — безразлично предложил альсор, никогда не испытывавший желания теребить зверька, да никогда и не наблюдавший тяги Шотар к ласке. Сейчас его куда больше волновало здоровье Видящей.

— Во дворце тебя осмотрит лекарь, — не предложил, категорично констатировал очевидное и не подлежащее обсуждению Пепел.

Тем сильнее было его удивление мгновенным отказом. (Ну не любила терронка с детских лет ходить по больницам и все тут! Очереди, небрежная грубоватость замотанных докторов, бесконечные анализы). Ника снова покраснела и выпалила:

— Не надо лекарей, я уже выпила обезболивающее!

Переводя тему, девушка попросила:

— Расскажи лучше, вас куда порталом выбросило? — и, ожидая ответа, вплотную занялась маленькой следопыткой.

Нежно воркуя ей что-то в развесистые ушки, приподнявшиеся локаторами, Ника поглаживала кончиками пальчиков крохотного песика так, что он только довольно жмурился, подставлял шейку и крутил махоньким пушистым хвостиком. Шотар совершенно забыла о своих нюхательных талантах, целиком отдавшись нехитрой и нечастой ласке.

Эльсор ощутил странный приступ жгучей зависти к миниатюрной псинке и в сердцах тряхнул шнуром звонка, подавая кучеру знак прибавить ходу. А тут еще этот Дарет, нанятый Видящей, иронично ухмыльнулся, будто понял, какие чувства испытывает альсор, и отвернулся к окну, сделав вид, что шибко увлечен пейзажем.

Пепел взвесил необходимость контроля информации перед «лицом лишних ушей» и не нашел ее необходимой. Пока наемник из Доргов служит Нике, он будет молчать. Решит расторгнуть контракт монеты — исчезнет. Уж о безопасности девушки Эльсор собирался заботиться вне зависимости от ее на то желания, впрочем, не посвящая объект заботы в некоторые нелицеприятные подробности.

— Работа портала была нарушена из-за атаки гроахов. Нас троих перебросило в портальную залу. Владычица велела немедленно начинать твои поиски. Поскольку Искру и Глеану легко ранили, отправился я.

— Ранили? — встревожилась Вероника.

— Не волнуйся. Думаю, к нашему возвращению во дворец, они уже будут на ногах, — утешил девушку Пепел и снова почему-то ему захотелось странного. К примеру, легкого ранения, чтобы сочувственный взор и ласковые касания пальчиков достались ему, а не мелкой сявке и не братьям.

— Ты чего? — заметив у одного из пассажиров странное окаменение стиля «а ля пострадавший от взгляда Медузы Горгоны», бойко поинтересовалась Ника. При этом девушка продолжала почесывать и поглаживать крохотульную собачку, растекающуюся по сидению лужицей блаженства.

Теперь, когда ее так быстро нашел альсор, девушка почти успокоилась. Даже перестала гонять в голове сомнения на близкородственные темы: «А зачем ей во дворец? Кому она там нужна? И что вообще будет делать, поелику в этикете Альрахана ни бельмеса не смыслит?»

Почему-то рядом с Пеплом на душу снисходило удивительное умиротворение, оно просачивалось даже в вечно-беспокойные глубины настолько полно, что психовать из-за предполагаемых неудобств и неудач не получалось. Ну а на фоне личного покоя раздражение Эльсора ощущалось, как мелкий камешек в туфельке. Носить можно, но чревато мозолями.

Пепел отвечать не стал, только бровь приподнял: «Дескать, не понимаю, о чем ты спрашиваешь!».

«Ничего не скажет, сколько вопросов ни задавай», — уяснила девушка, а ведь так хотелось, чтобы ее собственное умиротворение оказалось по гриппозному заразительным и передалось Эльсору воздушно-капельным путем. Ради такого дела она бы даже почихала на него с удовольствием!

Но увы, увы! Ника все-таки писала об альсорах Альрахана достаточно долго, чтобы понимать: если Пепел, проницательный и сопоставляющий, предпочитает не догадываться о смысле вопроса, значит, не хочет говорить, а если говорить не желает, то настаивать бесполезно. Замкнется и будет молчать с утроенной силой, как просветленный буддист в час медитации или коммунист в фашистских застенках.

Хотя в роли мученика и жертвы писательница своего героя совершенно не представляла. Скорее, стоило бы альсору испытать некоторое неудовольствие от своего местоположения и обращения, Ника могла бы только сочувствовать месту и обращающимся. Понятие милосердия у Пепла если и было заложено в генетическом проекте, то весьма и весьма причудливое, мало совместимое с типично терронским.

Потому, наверное, желающих поконфликтовать всласть с альсором Эльсором на горизонте не наблюдалось. Вот даже Дарет — а ведь его едва по стенке ни за что ни про что не размазали — сидит рядом с «партнером по принудительному спаррингу» вполне мирно. Похоже, он решил полезным для собственного здоровья считать произошедшее недоразумением и философски наплевал. Ника улыбнулась наемнику, тот подмигнул ей в ответ и, скрестив руки на груди, прикрыл глаза. Собрался подремать? А может, таким образом подкалывал Пепла. Дескать, спасибо, что везешь, и вообще мне тут так уютно и спокойно, что даже спать могу и ничуть никого и ничего не опасаюсь. Мужчины порой играли в весьма странные игры, впрочем, женщины тоже. Ника и у особ своего пола редко могла распознать все правила странных забав, а разгадывать заморочки пола сильного даже и не пыталась. А потом девушке стало не до наблюдений за другими пассажирами.

Карета двигалась удивительно мягко для транспортного средства, перемещающегося по мощеным улицам. Но ближе к концу пути из бледноватой, с легчайшим намеком на румянец, девушка стала зелененькой. Будто у нее в роду были дриады или русалочки.

Первым изменение во внешности работодательницы заприметил «спящий» Дарет и мягко уточнил:

— Худо тебе, лоана?

— Укачало, — вяло согласилась Ника и с трудом сглотнула. Клубничный йогурт, выпитый на завтрак, она оставила на грязной мостовой еще с час назад, после этого в желудок попала только колодезная вода. Очень приятная на вкус, однако не имевшая ни малейшей питательной ценности. Короче, девушка была банально голодна, а за волнениями сумасшедшего дня даже этого не заметила. Покормить свою нанимательницу Дарету в голову не пришло. Зато вскинул голову Пепел и сурово потребовал ответа:

— Ты ела?

— Не-а, — бедная писательница снова сглотнула, подкатывавший к горлу горький комок. Состояние из «мне худо» стремительно приближалось к «выпустите меня из этой качающейся коробки немедленно, я пешком хоть на Северный Полюс пойду».

— Почему? — принялся допрашивать Эльсор, почему-то решивший, что все беды несчастной жертвы альраханского транспорта проистекают от недоедания. Причем недоедания по беспечности. Видел он, как девочка в ресторане клевала с тарелки. Крохотные птички из оранжереи Владычицы и то лопали больше зерна, чем эта худышка.

— У меня ваших денег нет. Продавать что-то, чтобы купить еду, время нужно. Я думала только о том, чтобы побыстрее во дворец добраться, волновалась, как у вас с порталом получилось, — вяло отозвалась девушка. Она сейчас больше думала о том, как же ей хреново, нежели о том, что, как и кому говорит.

— Кхм, извини, лоана, не подумал, что ты голодная. После того, как выболтало, мало кого сразу жевать тянет. Моя-то кормежка тебе не по вкусу бы пришлась, простецкая больно, да и перцу в жаркое кухарка из «Ломтя» вечно от щедрот необъятных сыплет, а ты такая нежная. Но хоть хлебушка бы поела! — Дарет смущенно почесал затылок.

Эльсор сделал стойку на слово «выболтало», уяснил для себя, что ему далеко не все поведали из приключившегося с Видящей за несколько часов вынужденной разлуки, но допроса учинить не успел. Зажимая рот рукой, Ника и взмолилась:

— Остановите, пожалуйста, я больше не могу!

Пустой желудок, общее недомогание от начавшихся женских дней и равномерное покачивание кареты довели девушку до того, что терпеть стало невмоготу. Когда очень плохо, уже не до пиетета. Пепел нахмурился, но сигнал притормозить отдал.

Вздумай обитатели столь же роскошных, сколь и старинных, особняков на Аллее Владычицы — элитной дороге, ведущей ко дворцу, — понаблюдать за творящимся вне пределов высоких оград их владений, узрели бы весьма любопытное зрелище.

Сначала у глухой стены остановилась кареты службы Владычицы. Первой из нее, не дожидаясь, пока ей галантно распахнут дверь, выйдут и галантно подадут руку, выпрыгнула девушка оливкового отлива. Пошатываясь, на подгибающихся конечностях она пошкандыбала к стене ближайшего особняка. Второй выскочила крохотная собачка и запрыгала вокруг девушки, жалобно повизгивая и норовя заглянуть в глаза. Третьими, едва не вынеся проем, одновременно протиснулись мужчины. И тот и другой считали своим долгом позаботиться о спутнице и поддержать ее. Стоило Дарету случайно глянуть в бешеные глаза альсора, как он мигом притушил служебное рвение и немножко поотстал. Пепел приобнял Нику за плечи, придержал, а потом и вовсе осторожно подхватил на руки, не доверяя мостовой привилегию держать драгоценную Видящую.

Сил краснеть и смущаться у Вероники сейчас просто не было. Она тряпочкой обмякла в сильных руках, осторожно дыша и унимая тошноту. Ритмичной тряски больше не было, и желудок понемногу успокаивался, больше не предпринимая попыток вылезти через горло на свет альраханского солнца. И славно! Одно дело, когда тебя выворачивает на дорогу перед совершенно незнакомыми и в большинстве своем не очень хорошими людьми. Это даже почти месть! Но совсем худо, если ты испортишь рубашку альсору Альрахана — симпатичному тебе мужчине, чьи приязнь и покровительство сейчас так необходимы.

Дарет, убедившись, что его подопечная в надежных руках — во всех смыслах этого слова — подхватил пятерней мелкую собаченцию, пока ее ненароком не придавил чей-то сапог. Зверушку наемник практически всунул в ладони девушки. Шотар мигом прекратила издавать тревожные трели и занялась вылизыванием всех частей тела новой приятельницы, до которых мог дотянуться юркий крохотный язычок.

Пепел коротко вздохнул и отвернул голову, устремив взгляд в сторону особняка на противоположенной стороне. Невозможность помочь девушке прямо здесь, сейчас, немедленно бесила альсора, одновременно с этим сама возможность держать Видящую на руках рождала в душе умиротворенное довольство! И двойственность эта злила Пепла, пожалуй, даже сильнее, чем неспособность мгновенно излечить Нику.

Праздные зеваки из немногочисленных прохожих, признавшие в одном из участников мизансцены Эльсора, сына Владычицы (столь редкостный оттенок волос был превосходно известен в столице Альрахана), тут же приняли вид слепо-глухо-немых инвалидов, спешащих по сверхважным делам и не замечающих ничего вокруг.

При этом они пытались обойти по широкой не только живописную группу, но и особняк, удостоенный то ли задумчивого, то ли мрачного взора альсора, посему двигались по весьма оригинальной дуге. Пепел спокойный вызывал неизменное уважение, благорасположенный ярую симпатию, но от мрачного вида сына Владычицы пробирала невольная дрожь. От такого хотелось держаться подальше. Или нет, такому вообще не хотелось попадаться на глаза без особых на то причин специфического суицидального толка.

— Девочке бы сейчас бульончику хорошо, — выступил в качестве голоса разума Дарет. Вздохнул, почесал шейку Сихе, понимая, что бульон достать по-быстрому не получится, ведь посреди жилого аристократического квартала таким блюдом вразнос никто не торгует. И задумчиво прибавил: — Или винца капельку, чтоб щечки порозовели.

— Продуктовый ларь в карете. Принеси, — распорядился Эльсор, все свое внимание посвящая баюканью Видящей на руках.

Впрочем, услышав слова альсора, в карете уже копался кучер. То ли энергичный парень устал сиднем сидеть на козлах да повиноваться колокольчику на веревочке, как марионетка из бродячего балагана, то ли, услыхав ключевые слова «карета» и «принеси», принял приказ на свой счет. Побулькивающая фляжка была предъявлена пред серые очи Пепла. Кучер гордо выпятил грудь и протянул альсору емкость, как знаменосец знамя полка командиру.

Каким образом господин должен взять и использовать флягу по назначению, для Дарета оставалось загадкой. Даже в той диковинной форме с крылышками, каковую альсор демонстрировал недавно, лишних конечностей и хвоста у него не наблюдалось. Но ретивый кучер такими сложностями не заморачивался, ибо знал: альсор Эльсор МОЖЕТ ВСЕ! Сия фанатичная вера во всем его облике грозила обернуться немедленным мощным пинком. Руки-то у Пепла все еще были заняты. Ситуацию спас наемник. Он выдернул у глупца флягу, отвинтил крышку и откупорил пробку. Потянул носом: что-то крепкое и сладкое. Пойдет!

Дарет споро нацедил в крышку, сделанную в форме маленького стаканчика, густого вина на пару-тройку глотков и поднес к бледно-сиреневым губам девушки. Почти ласково велел:

— Хлебни, полегчает.

Ника сейчас была не в том состоянии, чтобы соображать, кто, что и зачем ей предлагает. Перед глазами все еще мелькали черно-белые мушки, а в ушах позванивало да гудело. Периодически звук вообще отрубало, закладывало уши, и тогда окружающие шевелили губами, как рыбы. Это было не забавно, а почти страшно. Из фразы Дарета девушка услышала только «хлебни» и машинально пригубила.

Нет, пивала она напитки и покрепче (в шутку друзья-студенты подливали) или от простуды в качестве профилактики, но это было не только крепкое, а еще сладкое и густое. Ника от неожиданности закашлялась, хватая ртом воздух.

— Вот, и румянец появился, — довольно прокомментировал результат диверсии Дарет и с удовольствием одним махом допил остатки. После чего добросовестно закупорил фляжку и всучил кучеру с наказом:

— Прячь на место!

Парень, довольный представлением — все одно, что в балаган сходил, — помчался к карете с улыбкой от уха до уха. А Ника, отдышавшись, попросила:

— Поставь меня, Пепел, уже все в порядке.

— Не верю, — меланхолично возразил альсор и выдвинул встреченное предложение: — Я отнесу тебя в карету, едем во дворец.

— Не надо! Пожалуйста! — взмолилась жертва местного транспорта, отчетливо понимая, что новой порции мучений не выдержит, и слабо затрепыхалась в объятиях альсора. — Можно я пешком пойду с Даретом, потихоньку, а ты езжай!

Пепел тихо и ласково обронил:

— Нет, — и зашагал вперед по дороге, не спуская девушку на землю.

Еще не хватало, чтобы Видящая покалечилась в нескольких сотнях метров от дворца! Выпустил он ее из виду на несколько часов и вот результат: нашлась бледная, больная, да еще с каким-то нахалом в придачу. Убить бы его, чтобы глаза не мозолил и внимание Ники на себя не отвлекал, да нельзя — полезен и девушку к нему привязаться угораздило. Огорчится! А расстраивать свое маленькое сокровище Эльсор не хотел. Теплое, щекочущее ощущение рождалось в груди, когда Ника улыбалась, звенел колокольчиком ее смех, внимательный взгляд, исполненный приязни, устремлялся на Пепла, или задумчиво склонялась набок головка. Становилось так хорошо, как ему прежде почти никогда не бывало. И терять свой личный шанс на радость альсор не желал. Эгоизм? Ну и пусть. Эльсор всегда ухитрялся сочетать практицизм и интуицию наивыгоднейшим для себя образом.

— Я могу идти сама! — попробовала снова возразить Ника. Она очень старалась, чтобы голос звучал спокойно и уверенно. Но, похоже, сии старания никого из заинтересованных лиц не убедили. Дарет недоверчиво хмыкнул, Эльсор буркнул: — Угу, — и опустить даже не подумал.

Живая ноша поерзала еще, надеясь на освобождение, да затихла. А что делать? Во-первых, не было уверенности в том, что она, коль предоставят свободу передвижения, сможет идти сразу не в темпе гоночной черепашки. Во-вторых, «земля в иллюминаторах» после винца из фляжки, испитого на пустой желудок, покачивалась как-то слишком сильно, напоминая море. В-третьих, Ника чувствовала, что Эльсору почему-то принципиально важно ее вот так тащить. И девушка пустила события на самотек, тем более, что снотворный эффект обезболивающего наложился на вино, и начал сказываться вдвойне. Глаза закрывались неодолимо, хоть спички вставляй, рот разъезжался в вульгарном предательском зевке, а пушистая помеха — юркая собачка на руках — не позволила прикрыть зевок ладонью.

— Поспи, — с усмешкой посоветовал все подмечающий Пепел, и Ника покорно закрыла глаза.

Будь что будет и как будет. Трепыхаться, настаивать на своем, бороться за что-то или против кого-то, отстаивать независимость — не худший образ жизни. Вероника Соколова считала себя энергичной девушкой, но сейчас почему-то совсем не осталось желания жить в том же стиле. Хоть раз хотелось, чтобы кто-то большой и сильный позаботился обо всем, как в детстве мама. А она потом, попозже, снова будет брыкаться и взбивать масло из молока.

У Пепла на руках было просто уютно, как в гамаке на даче, подвешенном между стволами старых берез за домом. Нет, птички над ухом не пели, зато комарье не зудело, а еще руки альсора были теплыми, почти горячими, и очень-очень надежными. Ника плыла в его объятиях как по волнам в полудреме. Приятный аромат, чем-то напомнивший детские духи сестренки, заставил ее разулыбаться и потянуть воздух носом.

Легкий треск ломающейся ветки заставил девушку приоткрыть один глаз. Прямо над ней, перекинувшись через высокий каменный забор с фигурными пиками поверху кладки, покачивались ветки дерева. И, самое удивительное, они были усыпаны мелкими цветами, больше всего похожими на цветки яблони сиреневого цвета. Именно они источали тот самый приятный аромат, и веточку с дерева, мимоходом надломив пальцам, держал у уха Ники Пепел.

Собачка, устроившая на груди девушки лежку и вовсю наслаждавшаяся покачиванием в живом гамаке, тоже тянула чуткий носик к ароматной веточке.

— Спасибо, — Вероника взяла подарок и положила рядом с Шотар. — Пахнет, как мороженое.

— На вкус пробовать не советую, они кислые, — отметил Дарет одновременно со скрежетом кованых воротец и скрипучим, в тон, старческим голосом:

— Ты ее сажал, чтоб ломать?! Руки вам, лоанам полоумным, оторвать некому!

У стены, потрясая массивной тростью с резной рукоятью, стоял пожилой, но еще крепкий мужчина. Бледное лицо его было искажено гримасой ярости, слабо сопоставимой с нанесенным садам ущербу. Жилет с пообтрепавшейся золотой строчкой вышивки прикрывал белую рубашку с закатанными до локтей рукавами. Туфли негодующего возмутителя спокойствия были измазаны в земле, да и на коленях прослеживался отчетливый серый отпечаток.

— Чокнутый Негал, — равнодушно констатировал Пепел так же спокойно, как отметил бы наличие облаков. Угрозы в беснующемся старике он не видел. Даже шага не прибавил.

— Это тот, у кого дочка единственная семь лет как пропала? То ли убили девицу, то ли деру дала из дому от отцовских заскоков, то ли сам папаша и пристукнул, — тихо откомментировал Дарет, проявляя странную осведомленность.

Ника все еще плавала на грани яви и сна. Дедушка с тростью воспринимался ею как один из персонажей занятной истории, и вообще все происходящее с ней самой теперь стало частью фантастического романа. Только она пока не знала, какой именно это будет роман: юмористический, романтический или приключенческий. Нике даже казалось, что кто-то там, наверху, в невообразимой дали, тоже не знает или ждет ее собственного решения, чтобы выбрать жанр.

Старик, вопреки грубым крикам, не вызывал антипатии. Скорее напротив, его было чуточку жаль. Почему-то Ника сейчас знала все и про всех. И про этого моложавого старика тоже. Раньше, до того как пропала дочка, он держал девушку в ежовых рукавицах, контролируя каждый шаг и не проявляя ни грамма не то что любви, даже симпатии. Словно бедняжка была его собственностью. Терпение у несчастной сдало, когда ее представили потенциальному мужу — такому же жесткому старику, как отец. Девушка пришла в ужас и сбежала той же ночью из дому. Сбежала в никуда и, если б не бродячие циркачи, подобравшие беглянку, печален был бы ее удел. А сейчас она, лишившаяся внешней роскоши и высокого титула, была по-настоящему счастлива в пестром фургоне фокусника. И два ярко-рыжих, как пламя заката, близнеца и такой же рыжий супруг составляли ее судьбу и радость. Да, она утратила изысканные туалеты, украшения, яства и балы, но обрела нечто куда более значимое: настоящую семью и мир, где ее не считали пустым местом.

А отец… отец, только потеряв дочь, осознал горечь истинной утраты и далеко, о далеко не сразу, еще и собственный эгоизм и равнодушную черствость. Безумие причудливого свойства поселилось в душе несгибаемого лорда. Почему-то он оставил свет и взялся самолично ухаживать за фруктовым садом у дома, где любила гулять его доченька. Почему-то ему казалось, если хранить сад, то его девочка когда-нибудь вернется домой. Он охранял его как святыню, как частицу родной крови, потому так взбеленился, стоило услышать треск ломаемой ветки.

— Она не вернется, слишком боится вас и этого мрачного дома, — повернув голову в сторону потрясающего тростью лоана, промолвила Ника. — Но она счастлива! У Катиолы двое детей, близнецы, рыжие, как отец, а глаза синие, мамины…

Старый лорд прекратил трясти трость, он застыл как статуя, как прибитый макушкой к небу, а пятками к мостовой. Безумие стекло с него мутной, грязной водой, оставляя острое ощущение одиночества. А потом старик хрипло каркнул вслед альсору, уносившему девушку:

— Я отдал бы им все!

— У нее и так есть все и весь мир в придачу, — тихо, однако старик расслышал, проронила Вероника.

— Я хочу найти ее, скажи, где искать? — опираясь на трость, прихрамывая, старый Негал спешил вслед за той, кто знала о судьбе его дочери, не обращая внимания на осторожных зевак.

— Она не вернется, — задумчиво, покачиваясь на волнах дремы, снова выдохнула Видящая.

— Скажи! Мне очень надо! — в запале выдохнул старый лорд.

— Надо? Зачем? — отстраненное любопытство вкупе с недоумением прозвучало в мечтательном голосе девушки. — Опять загнать ее в ловушку из стен и запретов?

— Нет, я… я клянусь, нет, я только хочу сказать своей девочке, что люблю ее, попросить прощения. И внуки… Я хочу увидеть внуков! — прохрипел Негал.

Пытаясь нагнать размеренно шагавшего Эльсора, он почти бежал и в результате подвернул ногу. Трость угодила в выбоину и выкрутилась из руки. Старик тяжело рухнул на колени и взмолился: — Пожалуйста-а-а!

Этот крик, бег и высказанные вслух слова словно вскрыли старую загноившуюся рану, вычистили ее, убирая всю ложь и притворство перед миром и перед самим собой. Пепел на миг приостановился, а Ника, прежде чем заснуть по-настоящему крепко, сказала:

— Вы встретитесь в Оирон-Тае, поезжай туда. Встретитесь, если ты будешь думать так, как сейчас.

— Буду, лоана, непременно буду, пусть улыбаются тебе Плетельщики Судеб! — старый лорд нашарил трость и попытался встать. Дарет подскочил к нему и помог подняться. Старик вцепился в локоть наемника с недюжинной силой.

Что-то спросил. Ни Ника, ни Эльсор не слыхали, как не слыхали и ответа наемника. Он догнал уходящих в несколько шагов и снова пошел рядом. Притормозившая было карета вновь тронулась вслед за привередливыми пассажирами, отдавшими предпочтение двум ногам, вместо четырех колес с рессорами.