Посол, угодивший как кур в ощип в пренеприятнейшую историю даже не думал возражать против компании сына Владычицы и программы действий, продиктованной Гилианой. Гордэстор превосходно понимал: одно то, что он уходит на своих ногах и не связанный, пусть и в сопровождении стражи — уже победа. Все могло обернуться куда более скверно после покушения на нового члена правящей семьи.

Общество Инзора посол принял почти с облегчением. Тот умел распутывать загадки. За шанс обнаружить истинного виновника скандала нидорец был готов платить допуском альсора на территорию посольства и передачей исполнителя. В то, что ничтожный слуга своим умом дошел до мысли отравить Видящую, даже если подслушал беседу Торжена с Гордэстором и преисполнился патриотического рвения, посол не верил. Истинный заказчик оставался скрыт, и жажда мести за позор не находила выхода.

За считанные минуты поездки от дворца до здания посольства нидорец дошел до такой степени взвинченности, что готов был лично допрашивать проклятого слугу, снимая с него кожу лоскутами, пока тот не выложит все. А ведь раньше лоан Гордэстор избегал грязной работы, предпочитая перепоручать ее специальным людям, сам лишь читал допросные листы за чашкой чойо.

Увы! Увы! Утолить жажду мести разъяренному послу было не суждено. Когда взломали запертую дверь в комнатку слуги, скрюченный Килис лежал на ковре рядом с распахнутой птичьей клеткой. Его маленькие питомцы перепархивали у раскрытого окна, по шкафу, кровати, столику, расклевывали сдобную булочку на тарелке и щебетали, щебетали, щебетали.

Гордэстор скрежетнул зубами и сжал пальцы в кулаки: «Килис, тварь! Сдох, оставив господина отдуваться перед альраханцами! Тварь! Тварь! Тварь!».

Инзор посмурнел, тоже не особо довольный тем, как оборачивается дело, и указал подбородком на тело одному из своих людей. Длиннокосый блондин перебросил волосы на спину и присел рядом с трупом. Надел перчатки, извлеченные из-за пояса, и поочередно приоткрыл правый глаз глаз мертвеца, левый, рот, осмотрел лунки ногтей и отчитался:

— Отравлен более суток назад. Его угостили синицей.

— Он прислуживал мне до бала! — вмешался в беседу посол, недовольный очевидной глупостью говорящего.

Длиннокосый покосился на альсора, тот едва заметно кивнул, разрешая ответить. Инзор хотел посмотреть на реакцию посла. Версий в голове крутилось слишком много. Однако Искра не верил в прямую причастность нидорца к отравлению Вероники.

— Я не сказал, что он умер сутки назад, лоан, я сказал, что его тогда отравили. Синица никак не проявляет себя до назначенного срока. А потом жертва неожиданно засыпает навсегда. Лунки ногтей после синицы становятся цвета индиго ненадолго, приди вы с бала получасом позже и ничего уже не увидели бы.

— Он отравился? — недовольно скривился Гордэстор, бесясь от гнева, возмущения, от того, что слуга умудрился напакостить и сбежать за порог жизни, оставив господина разбираться с последствиями злодеяния.

— Или его отравили, — заметил эксперт, нажимая на нижнюю челюсть мертвеца, чтобы осмотреть зев, и поведал: — Нет, язык чист, он не ел синицы.

— Тогда как? — нахмурился Инзор и поморщился. Альсор спокойно относился к птицам, но непрерывный щебет уже начал действовать на нервы.

«Может, Килис свихнулся от птичьего гама и в этом весь секрет? Никакого заговора нет и в помине?» — мелькнула у альсора нелепая мысль.

— Я не провидец, мой альсор, — пожал плечами длиннокосый и встал, уступая право действовать Инзору.

Тот вздохнул и с размаху бросил в труп одним из кристаллов, сорванным с цепочки на груди. Под одеждой на Искре оказалось длинное, но почему-то совершенно незаметное окружающим, ожерелье из мелких разноцветных камней. Оно было сотворено и зачаровано Гилианой, как помощь в работе сыну. Брошенный альсором «камешек» содержал чары первопричины, очень схожие с теми, которые Владычица использовала при осмотре перстня на балу.

Кристалл, который был вовсе не камнем, а сжатым до видимости состояния камня заклятьем, разбился от мысленного приказа владельца, едва коснувшись груди трупа. Над телом встало туманное зеркало, правда, было оно не таким широким, большим и четким, как созданное в бальной зале. Обычно хватало и такого. Но не в этот раз. Что-то пошло вкривь и вкось. Нет, картинка возникла, но толку?

Поначалу «телезрители» увидали лишь эпизод идиллической возни слуги с одной из птах. Гордэстор зло дернул себя за драгоценный ус и хотел уж было отвернуться от волшебной безделки. В Нидоре, где магия была доступна чаровникам, он видал и не такие преставления. Да так и замер вполоборота. Злоумышлявший покойник снимал что-то маленькое с шеи птицы, настолько маленькое, что вещица полностью скрывалась в перышках на груди. Лишь миг был отчетливо виден тот самым флакончик, из коего травили оправу перстня. Слуга хотел посадить птичку в клетку к сородичам, но птаха, издав резкий чирик, царапнула когтями держащую руку и выпорхнула в раскрытое окошко, даже не прельстившись рассыпанными на подоконнике мелкими семенами кижу.

— Яд принесла птица?! — возмущенное удивление оказалось так велико, что посол выпалил вопрос вслух.

— О да, — мрачно согласился Инзор. Когда видение погасло, принц сам подошел к трупу, приподнял его безвольную руку без тени брезгливости и продемонстрировал Гордэстору и своим людям несколько едва заметных царапин на запястье мертвеца. А потом пояснил для особо невнимательных: — Коготки птахи отливали на свету синим.

— У меня в саду летает ядовитая птица!? — тихо запаниковал посол, тело против воли дернулось к окну: захлопнуть раму, чтобы не дай Плетельщики, гадина не влетела в комнату. Но что если она уже влетела и сейчас носится среди прочих вполне невинных с виду птах? Что если им всем грозит участь Килиса? Лоан Гордэстор попятился к двери, пиная прискорбную догадку шариком от пинг-понга в почти пустой от ужаса голове. Надменное достоинство было безвозвратно потеряно. Сейчас посол не особо заботился о сохранении имиджа, собственная жизнь казалась куда важнее.

— Скорее всего, птица уже мертва. Яд, нанесенный на тело, впитывается и через ногти. Медленно. Но много ли надо мелкой пташке? — снял панику длиннокосый с искренним уважением косясь на наблюдательного альсора.

Ни допросить, ни судить слугу-отравителя оказалось невозможно. Он избегнул кары альраханского правосудия весьма тривиальным и старым как мир способом — умер. Впрочем, если бы не досада на отсутствие важной информации, Инзор был бы почти удовлетворен. Обычная виселица против яда проигрывала по части гармоничности воздаяния преступнику.

Но кто стоял за простым служкой? Кто прислал ему птицу и какие цели преследовал? Все эти вопросы требовали ответов. Срочных и нужных ответов! Они были необходимы, дабы защитить Видящую! Альсор готов был поклясться: происки врагов государства преследовали именно эту цель — убить Веронику, чтобы лишить Альрахан обретенной силы. Кому-то очень опасному тайна предназначения девушки стала известна до официального объявления. Гордэстор тоже кое-что знает, однако трусоватого посла нетрудно припугнуть, поиграв в многозначительные намеки, а вот где искать главного врага? В том, что нидорец не имеет к попытке отравления Ники ни малейшего отношения, Искра убедился еще раз и окончательно, когда посол шарахнулся от пичуг. Так играть не смог бы и лучший актер из труппы Всеальраханского театра Владычицы.

На миг злость от сознания собственной беспомощности захлестнула обыкновенно оптимистичного мужчину. Золотое сияние запылало вокруг альсора, волосы стали потрескивать, а по телу пробегать огненные искры. Сдавленный хрип посла и беспомощный лепет касательно личной непричастности к злодействам и сбивчивые клятвенные обещания всевозможной помощи привели наследника огненных демонов в себя. Инзор тряхнул головой и успел заметить, как длиннокосый Улиан из-за спины посла показал ему сразу двумя руками жест высшего восхищения и одобрения. А ведь и правда, даже неконтролируемая злость пришлась к месту! После череды небольших представлений альсоров нидорец стал податливее масла. Даже на обыск комнаты покойника людьми Искры безропотно дал согласие. Вот только никаких следов не сыскалось.

Тяжелые ритуальные одеяния тянули к земле, сгибая хребет старой жрицы.

Она стояла прямо, как вбитый в центре храма жертвенный столб из железного дерева, бурый от впитавшейся в него крови, разбавленной свежими алыми мазками. Ритуальная медная чаша лежала в ладони, а кисточка в узловатых пальцах привычно выводила знаки — слова молитвы. Алое на буром. Тушка белорунной козочки, из чьего горла была собрана кровь, лежала рядом. Старуха старалась ступать осторожнее, чтобы не запнуться о жертву и не нарушить ритуала.

Пусть тот был почти условен и не требовал участия трех обязательных певчих с гимном-речитативом и писца, готового занести явленные откровения на свежий пергамент. Пусть! Старая жрица служила богу, а не храму, так уже мало кто служил в Узаре, а потому любой ритуал, даже самое формальное прошение благословения, проводила, не халтуря, как подобает.

Суровое лицо, изборожденное морщинами, застыло ритуальной маской бесстрастия. Не подобало жрице являть эмоции при служении, ибо она есть сосуд и проводник божественной мощи и лишь страсть божества может быть явлена через служителя.

Рука выписывала знаки призыва, ноги обходили столб, губы шептали молитву. Все было как всегда до того мига, как выводимые свежей кровью символы молитвы не запылали неистово алым и не сложились в иные, составляя послание.

Старуха-жрица смотрела, а по щекам катились слезы. Бог ответил. Первым испытанным чувством было ликование. Сарстисар редко снисходил до обыденных вопросов и просьб. Вторым — изумление. Однако ничто не помещало жрице опустить на ритуальный столик чашу и кисточку, взять тяжеленную палку и от всей души долбануть в гонг призыва так, чтобы сонные птицы, ночующие под крышей храма, сорвались со своих мест и устроили совершенно непотребный шум.

В ту ночь в храме более никто не сомкнул глаз. Дело нашлось каждому из спешно вскочивших на ноги служителей культа. Хвалебные песни, ритуальный благодарственный танец, кропотливая перерисовка откровений в пяти экземплярах. Самые быстрокрылые гонцы с толикой магии в крови, способные стрелой прошивать небеса, несли письма в большой архив откровений при главном храме и повелителю всея Узара.

Ночь едва перевалила за половину, как пришел ответ-повеление владыки Узара. Вместе с откровением божества самый выносливый из быстрокрылых посланников понес его в далекий Альрахан.

А мясо козы, которую никто так и не сподобился оттащить от столба во всей этой круговерти, наполненной шумом, гимнами, заунывным дудением труб и ритуальными воскурениями, настолько пропиталось горечью ароматного риоммо, что стало несъедобно. Торжественный завтрак был безнадежно испорчен. Впрочем, особого аппетита у горстки жрецов и жриц, тех, кто был допущен к ритуальной трапезе и тех, кто знал о содержимом посланий, не было. Слишком они оказались возбуждены, насторожены и даже, о да, пожалуй, даже немного испуганы. Очень опасный и важный ритуал предстояло совершить в Храме Сарстисара в час, когда взойдет новая луна.

Лисардан, не снявший праздничных одежд после бала, где представляли лоану Веронику, стоял у окна. Посол невидящим взглядом смотрел на два клочка серого пергамента, испещренные секретным кодом. Оставалось только скрипеть зубами. От него хотели невозможного. И не исполнить сие желание — значило утратить статус, положение при дворе, достаток и даже милость Сарстисара. Столько неприятностей от одного маленького письмеца, которое узарец полагал чистой формальностью и, что греха таить, был почти уверен, что его весть вряд ли удостоится прочтения. А если и будет прочтена, то не привлечет особого внимания. Он катастрофически ошибся в расчетах!

Как подобраться к Видящей Альрахана, за которую готовы растерзать любого три альсора с Владычицей впридачу? Как сделать это так, чтобы гнев альраханцев не пал на Узар? Попытка убрать лоану Веронику чужими руками провалилась и он, посол, сейчас любуется красотами ночи лишь потому, что взор Видящей не касается чуждых Альрахану созданий.

Хитроумие Лисардана пасовало перед невыполнимостью задачи. Он тасовал варианты, отбрасывая их один за другим, перетряхивая, как коробку с игральными призмами, но почему-то был уверен: стоит сделать бросок, и выпадет четыре тройки — самая неудачная из возможных комбинаций.

Да, сама девушка не показалась ему какой-то особенной или значительной. Все-таки от ВИДЯЩЕЙ он подсознательно ожидал чего-то большего, чем попытки пропахать носом пол на первой же ступеньке в бальную залу. Молоденькая, тощенькая, одета, правда, со вкусом. Так откровенных дурнушек в неподходящих туалетах на балу не было вовсе! К тому же, девочка альсорам чуть ли не в рот смотрела, доверчиво, как собачка на нее саму. Словом, не Видящая — пророчица высокой судьбы мира, а этакий цветочек тепличный. Даже зубки показала лишь раз, когда ее открыто оскорбили. Нет, опасной эту девочку посол не считал. Но как выцарапать ее из-под носа о-о-чень опасных сыновей Гилианы придумать не мог. Потому и стоял, перебирая вариант за вариантом, отметая один за другим, и теребя косы.

Нечего было думать добраться до девушки во дворце Владычицы. Один из дозволенных амулетов, носимых послом, даровал возможность видеть охранные плетения чар. Против такой крепости все, изобретенное узарцем, было не весомее комариного чиха. Значит, следовало рассчитывать лишь на план, предполагавший выход Видящей в город. Вдобавок, ситуация осложнялась тем, что заполучить объект надлежало в живом виде. Птички тут помочь ничем не могли. Отметались также метательные кинжалы, стрелы, дротики, иглы и прочие смертоносные средства удаленного действия. Будь Лисардан менее опытен и выдержан, пожалуй, сейчас не теребил бы, а выдирал волосы.

Но то ли нежный свет звезд, то ли дуновение благоуханного ветра сеаля, то ли именно перебор косиц, промассировавший голову и вызвавший приток крови, помог. Узарца осенила бредовая идея. Возможно, глупая, опасная, но дающая призрачный шанс на удачу. Там, где в дело могли встрять альсоры и Гилиана, рассчитывать на стопроцентный успех не приходилось, даже обладая силами и знаниями весьма специфического рода.

Он недаром носил свое имя, чуткий слух и обоняние издревле были талантами, передававшимися в семье по наследству. Такими, для создания коих изначально если и применялась магия, то теперь уже это не имело значения. Дар вошел в плоть и кровь, он не зависел от волшебной подпитки, каковой лишались маги, пересекшие границу Альрахана. Именно потому послом в мир Владычицы стал именно он, Лисардан.

О своих преимуществах мужчина не распространялся, а потому смог нынче заполучить знания из источника, не предназначенного никому, кроме избранных. Лисий слух не подвел Лисардана. Небрежный безделица-разговор между Видящей и альсорами о нежданном наследстве и глупом распоряжении оным оказался бесценен.

Приняв решение, интриган начал действовать. Нет, на сей раз он не пошел к птицам. Посол спустился со второго этажа здания вниз, на первый, а потом еще ниже. Слуги спали. Даже те, кому надлежало бдеть неустанно, дремали, отпущенные послом. О нет, Лисардан не отличался повышенным человеколюбием, а вот повышенной чувствительностью обладал.

Сейчас, когда ему нужно было обдумать сложнейшую ситуацию в тишине, в понятие тишины включалось и отсутствие неспящих, чье, пусть даже удаленное присутствие, мешало сконцентрироваться на мыслях.

В почти полном безмолвии посол двигался по каменному коридору, неся в руке стеклянный шар со светящимся призрачно-голубым светом мхом. У дверей одной из комнат Лисардан остановился и вошел, не стучась.

Ее обитатель уже не спал. Он сидел на кровати, полностью одетый и ждал. Коричнево-серые вещи сливались с тенями, пляшущими по стенам. Даже руки и лицо у мужчины было почти такого же цвета и столь же неприметно невзрачными.

— Есть работа, Садовник, — сказал Лисардан.

Поименованный ответил едва заметным наклоном головы: слышу, жду.

— Сначала письмо пятой важности.

Не выказывая ни малейшего удивления возложенной на него миссией писца, Садовник пересел с кровати к столу, вытащил из ящика лист довольно средней по качеству бумаги из тех, что можно купить в любой городской лавке, как пачкой, так и на счет. Если бы кто заглянул в письменный стол, то узрел бы там тщательно рассортированные листы самого разного свойства: от грязных клочков до гербовых с серебряным и золотым обрезом. Вслед за бумагой человек вынул из большой готовальни такой же совершенно обычный карандаш — сердечник толстого грифеля в серой бумажной обертке — и кивнул.

Лисардан начал размеренно диктовать. Садовник писал на альраханском наречии бегло, в точности копируя упрощенные образцы из Писанника лоана Митиана — общепринятого пособия для обучения письму в Альрахане. А когда закончил два разных письма и сыпанул их мелкой серой пылью, получил новое поручение. Снова кивнув, Садовник снял с вешалки в углу столь же заурядный, как вся его одежонка, плащ и выскользнул из комнаты.

Посол глядел ему вслед и тихо шептал под нос большую молитву, почему-то вдруг вспомнившуюся во всех подробностях. Истовым поклонником божества Лисардан себя отродясь не числил, но сейчас любая песчинка на чаше весов была бы кстати.

Слишком силен и могущественен стал за последние века Альрахан, неуклонно отбирал он сферы влияния у древнего Узара. Посол понимал тех, кто хотел подрезать крылья дерзкому миру, и разделял их идеи. Единственно, к чему он никогда не стремился, встать впереди противников Альрахана, прямо вмешиваясь в противостояние. Но сейчас его почти вынудили к этому. Связка посол-исполнитель состояла всего из двух звеньев. С одной стороны, отсутствие посредников снижало риск огласки, с другой, в случае раскрытия заговора валить вину было не на кого. Тут уж все зависело от того, какой стороной призмы выкатятся из стаканчика.

Ночь танцевала за окнами древний танец при свете звезд. Шел, кутаясь в ее тени Садовник, стоял и смотрел в никуда Лисардан, как четки перебирая свои шансы на успех. Спала в новой спальне альраханского дворца Ника, доставленная в свои комнаты Эльсором, несмотря на вялые возражения из серии «уже ничего не болит, дойду сама». Донесли, а не довели, а вдобавок еще и целебный амулет, походя созданный и всученный Аной (тонехонькую цепочку с льдисто-голубым камушком) на лодыжке закрепили, чтобы растянутые связки потихоньку, безболезненно пришли в норму к утру.

Такая забота была непривычна и очень приятна, только Вероника никак не могла точно разобраться в отношении к ней сыновей Гилианы. Вот Инзор, тот, кажется, действительно видел в ней кого-то вроде непутевой родственницы и интересного объекта для наблюдений одновременно. Глеану… С ним было странно, почему-то Нике нет-нет, а и казалось, что для альсора она не столько человек, сколько флакончик с духами и плюшевая игрушка одновременно. Почему-то златовласка в брюках то и дело старался коснуться ее и украдкой нюхал, причем нюхал с таким упоением, словно наркотик. С Эльсором было бы, пожалуй, обычнее всего, если б он сам не был таким же необычным, как братья. Серебристый, опасный, покровительствующий и одновременно, Ника не могла не удивляться, откровенно выражающий мужской интерес. Или это она принимала типичные альраханские знаки вежливого внимания за таковой? Нет, вроде не должна ошибаться. Сладко потянуло сердце, когда девушка, уплывая в сны, вспомнила серебряные глаза альсора, странные ленты его крыльев, надежно поддерживающие ее, и горячие губы, клеймящие шею. Никакие недобрые предчувствия не снедали душу. В конце концов, Вероника не была провидицей.