Угораздило же уснуть на солнцепеке!

Мама не зря говорила: «Не спи на солнце — болеть будешь!»

Болела голова, подташнивало и хотелось пить. Я поднялся и сел на траве. Как же вышло уснуть здесь среди дня?! Здесь-это где? Скрипели в траве кузнечики. Прогудел над головой деловитый шмель.

Я огляделся сонно моргая. Место незнакомое. Кусты рядом, пологий склон, поросший длинной травой, уже выбросившей пушистые метелки. Трава невыгоревшая и яркая — значит не давно был дождь. Прикрыв глаза ладонью от солнца, щурясь, я, всмотрелся вдаль. Холмы, поросшие травой, влево русло ручья. По берегам заросли ивняка.

Где я? Кто я? Оглянувшись, я обнаружил на смятой траве пиджак, изнанкой расстеленный на смятой траве-мое недавнее ложе. Подобрав пиджак я поспешил вниз по склону, к ручью.

Вода была прозрачной, быстротекущей. Дно у ручья песчаное с гладкими редкими камушками. Я напился, черпая воду ладонью, умылся. Непривычно длинные волосы на голове я смочил слегка водой и расческой из кармана пиджака зачесал назад. Голова продолжала болеть. Расстелив пиджак я прилег в тени куста. То, что я не помнил своего имени меня изрядно пугало. Полежу отдохну и пойду вниз по течению ручья. Пушистые облака бежали по голубому небу. Рядом журчал ручей. Глаза закрывались сами собой. Я уснул.

Второй раз проснулся уже на закате, бодрый и без головной боли.

Становилось прохладно. Надев пиджак, двинулся вдоль ручья по высокой, почти до пояса траве. Когда под ботинками зачавкала сырая почва, я подал влево и через несколько минут оказался у подножия холма. Взбираясь на холм, я все напрягал свою память, но ничего не мог вспомнить, ни имени, ни фамилии, ни где я живу. На вершине холма я оказался в сумерках. Поблескивали первые звезды на небе. Внизу, под холмом темнели постройки и ярким пятном желтело окно. Туда я и направился.

Дощатый трехметровый забор встал на моем пути. Я пошел вдоль него влево, пока не вышел к воротам. От ворот тянулась дорога, двумя светлевшими в сумраке колеями. Строения были за забором. Идти по дороге или постучать в ворота. Бродить в темноте по незнакомой местности не хотелось. Я стукнул кулаком в ворота. Они были сбиты из дерева. Массивные и высокие. Из моего удара звука не получилось. Я повернулся спиной и начал колотить в ворота каблуком. Залаяла собака.

Я прислушился. Похоже, меня не услышали. Поменяв ногу я продолжил выбивать дробь каблуком.

— Кто шумит? Кого здесь черти носят?

Я чуть не подпрыгнул от звука этого грубого баса.

— Извините, но я заблудился и нельзя ли переночевать у вас?

Противно скрипя, отворилась калитка. И-и-в-р-р! С фонарем в руке стоял пожилой мужчина и щурясь разглядывал меня.

— Городской, небось?

— Похож?

— Чистенький больно и в руках ничего нет. Наши парни с пустыми руками не бродят! Проходи!

По двору я прошел в дом. Справа и слева темнели постройки, какие-то сараи.

В доме светилось одно окно.

По деревянным ступенькам я поднялся к двери и вошел через высокий порог, едва не споткнувшись.

Стены внутри бревенчатые, без штукатурки. На стене распятие.

В углу лавки и перед ними деревянный массивный стол. На столе керосиновая лампа. С еле коптящим фитилем. Справа большая печь. На плите гудит синем пламенем керогаз. Медный чайник на нем уже начал пускать струйку пара.

— Садись, городской! Кипяток поспел как раз-чайку выпьешь?

— Выпью.

— Рукомойник за занавеской. Полотенце на гвоздике справа.

Я отправился за печку.

Погремел рукомойником, ополоснул руки и вернулся к столу.

Заварочный чайник уже был залит и спрятан под полотенцем. Хозяин нарезал пшеничный хлеб широкими ломтями. Миска с вареными яйцами стояла рядом. Кусок копченого шпига ждал своей очереди на разделочной дощечке.

Буквально слюнки потекли! А я здорово проголодался!

— Меня дядькой Мариусом кличут, а ты кто таков?

А как меня зовут? Скрипучая калитка вдруг пришла на ум.

— Ивар! — выпалил я и удивился сам себе.

— А я подумал — Иван-больно ты парень на ассорца похож. Но говоришь чисто по нашему. Садись-ужинать будем.

Утолив первый голод я поинтересовался:

— А чем вы здесь занимаетесь, дядюшка Мариус?

— Свинок выращиванием с сыновьями. Парней у меня двое-Петрус и Маркус. Свинок же две сотни! Пять свиноматок, пара хряков ну и остальные…

— Сыновья спят уже?

— Утром уехали, повезли свинок в город, как продадут — вернуться…

— На рынке?

— Что ты, парень! Возим и сдаем на бойню господина Пурвиса… У меня на свинок моих рука не поднимается… Свининку уважаю, но колоть их ни-ни! Слушай, Ивар помоги мне завтра со свинками? Покормить, почистить стойло, а я денег дам… А, что скажешь?

Спина у меня уже не та — одному тяжело! Парни вернуться, подбросят тебя до станции — железка тут рядом, три километра…

— Я не против, но со свиньями я никогда дело не имел…

— Дело простое! Покажу — сразу поймешь!

Дядька Мариус отправился в горницу и принес графинчик и два стаканчика.

— Понемногу на сон грядущий! Сам выгонял — продукт проверенный — не робей, Ивар!

Графинчик мы прикончили все же весь. За разговором и закуской быстро и легко пошло.

Вот так я стал рабочим на ферме дядюшки Мариуса. Парни его не приехали не на завтра ни на послезавтра. Но старик даже никакого беспокойства не проявил. Копался по хозяйству, да поливал овощи в огороде.

В мешковатом комбинезоне и резиновых сапогах я таскал тяжелые ведра с пойлом для свиней, подсыпал комбикорм в кормушки и чистил их стойла. Все ничего, но запах свиного дерьма очень едкая вещь! К нему трудно привыкать, уж больно на человеческое схоже по духу. А какают свинки постоянно и с удовольствием. Не успел убрать и подсыпать свежих опилок на пол, как вот вам — еще дымящаяся куча вонючего дерьма.

Вообще то свинья животное чем-то даже симпатичное. На третий день ко мне попривыкли и встречали похрюкиванием, задирая подвижные розовые пятачки. А когда начнешь их чесать по щетинистым спинкам, они млеют, аж спина прогибается у них от удовольствия. Тут уж проходу не дают — все чесать просят!

Каждый вечер я принимал душ. У дядьки Мариуса за домом была сбита из досок кабина — наверху железная бочка, а из нее через дно пропущена трубка в кабину. Вода за день нагревается — приходи и мойся. В кабинке под потолком самодельная лейка и краник. Повернул краник и получай удовольствие!

К работе я привык и дядька Мариус, заходя в свинарник, порой одобрительно похлопывал меня по плечу.

— Ты, хоть и городской, но не лентяй!

На четвертый день за воротами загудел мотор и забибикал сигнал.

Сыновья Мариуса вернулись. Во двор въехал старенький грузовичок, с большими фарами на крыльях и с тентом над кузовом.

Заглушив мотор, из-за руля выбрался вихрастых светловолосый парень лет двадцати, в подзасаленной светлой рубашке с подвернутыми рукавами, черных брюках и пыльных башмаках. Второй так и сидел на месте пассажира, откинув голову на плечо, спал, что ли?

— Где отец, то? — поинтересовался шофер, понизив голос, но ответить я, не успел. Мелькнул в воздухе черный росчерк.

Шофер взвизгнул и схватился за плечо.

— Батя!

Невозмутимый дядька Мариус, вновь взмахнул кнутом. Парень понесся быстрее ветра и скрылся за углом дома, так что кнут его не догнал.

Бормоча себя под нос, что-то явно ругательское, Мариус подошел к грузовику и, открыв дверь, принялся вытягивать из кабины пассажира. Я поспешил на помощь.

Вдвоем мы вытащили храпящего и тоже светловолосого парня. От него ужасающе разило дешевым спиртным и густым перегаром.

Мы занесли его в дом и положили на кровать. Мариус стянул со спящего сапоги и прикрыл одеялом.

— Это Петрус, а тот, что резво бегает — Маркус. Мои сынки.

Тем не менее, в голосе старика прозвучала гордость.

— Найди этого оболтуса, небось, в душе спрятался! Скажи я велел тебя отвезти на железку, на станцию. Ехать не передумал?

Признаться, я немного заколебался. Здесь я мало-помалу освоился и дядька Мариус мне нравился. Что меня ждет в городе, названия которого я даже и не знаю? Но здесь я точно чужой — сельское житье не мое дело.

— Не передумал.

— Хорошо. Тогда ищи Маркуса, а я соберу харчей в дорогу.

— Харчей?

— Ну, еды, понятное дело.

Едва услышав мои шаги, Маркус сам выглянул из двери душевой.

— Отец где?

— В доме.

— А ты кто?

— Я Ивар, Мариус велел отвезти меня на станцию. Отвезешь?

— Куда же я денусь, раз отец велел!

Парень вышел наружу и протянул мне руку.

— Я — Маркус.

— Слыхал.

— Отец не злиться больше?

— Так он и не злился.

— Не скажи…

Маркус осторожно потер плечо.

— За что он тебя?

— За Петрусом не уследил — вот за что…

Я переоделся в свою одежду и вышел во двор.

Отец и сын беседовали у грузовика вполне спокойно и буднично словно и никакого кнута в помине не было. Одинакового роста, светловолосые, сероглазые они были как братья похожи.

— Спасибо Ивар, за помощь! Вот, в дорогу возьми!

Мариус передал мне корзинку, плетенную из ивняка, накрытую сверху чистой салфеткой. Там что-то заманчиво булькнуло.

— И вот деньжат на дорогу.

Мариус неловко сунул мне мятые бумажки, свернутые в рулончик.

— Не надо…

— Бери, бери, билет то надо купить на поезд!

Мы обменялись рукопожатием.

— Если будет в городе туго, приезжай! Работа и крыша над головой будут.

— Спасибо.

Старенький грузовик содержался в отменном порядке. В кабине даже пыль с панели протерта. На панели строили глазки с цветных картинок две красотки в облегающих купальниках. Маркус завел двигатель. Его отец распахнул ворота, и мы двинулись по дороге.

Грузовичок давно пропал из виду, а я все смотрел ему в след. Потом, переложив корзинку из правой руки в левую я направился к зданию станции.

Одноколейная железная дорога поблескивала натертыми дорожками рельсов.

Одноэтажное здание. Перрон вымощен камнем. Часть перрона под крышей, что на деревянных столбиках. На каждом столбике на специальных держателях горшки с вьющимися ярко красными цветами. С деревянной лавки, на меня жмурясь, поглядывала трехцветная кошка.

— Кис-кис!

Кошка презрительно взглянула на меня, зевнула, показав розовое ребристое небо и острые клыки. Дверь открыта, и я вошел в маленьком душном зале чисто, не мусора, ни бумажки. Но и лавочек нет. Яркий плакат на стене призывал отдыхать на взморье. Нарисованная блондинка с развитыми формами потягивалась на фоне этого самого взморья с улыбкой на пол-лица. Желтый песок и сосны за ее спиной дополняли картинку. Может быть, махнуть на это самое взморье? Полукруглое окошко в стене вдруг изнутри приоткрылось. Я приблизился и заглянул туда.

Женщина лет сорока занималась вязанием на спицах. Волосы зачесаны назад. Скромная блузка белая с длинными рукавами. Строгая черная юбка. Очки в толстой оправе. Взгляд над очками.

— Молодой человек, вам билет нужен?

— Добрый день, мне в город…

— Добрый день, вторым или третьим классом?

— А в чем разница?

Удивленный взгляд.

— В третьем классе нет отдельных купе — вы, что первый раз едете?

— Наверно…

Я пожал плечами.

— Лучше тогда вторым классом.

Женщина улыбнулась и протянула руку.

— Через час поезд. С вас десять ливов.

Я судорожно зашарил в кармане, развернул смятый бумажный комок. Есть у меня столько?

Дядька Мариус дал мне целых пятьдесят ливов — две бумажки по двадцать и одна по десять ливов. Десятку я и протянул в окошко. На банкноте там, где цифра двадцать _ грустный пожилой дядька в шляпе и с бородкой. Кто он? Кто я? Почему я ни черта не знаю? Лязг и стук донесся из окошка. Женщина покрутила ручку машинки на столе, стукнула пару клавиш и выдала мне кусочек коричневого твердого картона. Билет┼000458. Не удержавшись, я его понюхал. Женщина засмеялась и я увидел, что на самом деле она гораздо моложе, просто очки, отсутствие косметики на лице и зачесанные назад волосы делали ее старше.

— Спасибо.

— Пожалуйста. Можете подождать на лавочке под навесом.

— Там кошка.

— О, боже, вы боитесь кошки?

— Нет, но не хотел ее беспокоить.

— Тогда сядьте на кругом конца скамьи!

Так я и поступил. Кошка даже и не посмотрела в мою сторону. Я сел и поставил корзинку у ног. На другой стороне железнодорожного пути ветер покачивал ветви яблонь. Мелкие зеленоватые яблочки проглядывали сквозь листву. Солнце светило ярко. Но я сидел под навесом и тень от него оканчивалась в шаге от моих ног. Тихо. Тепло. Откинувшись на спинку сиденья, я незаметно задремал. Снился какой-то сумбур, что обычно забывается через несколько мгновений, после того как проснешься.

— Молодой человек!

Я встрепенулся и поднял голову.

Женщина из билетной кассы стояла в дверях станции.

— Поезд подойдет через десять минут.

— Хорошо, спасибо.

Она кивнула и ушла. Только теперь я обратил внимание на то, что трехшерстная кошка воспользовалась сном и забралась ко мне на колени. Она лежала на боку свесив передние и задние лапы, вольготно вытянувшись. Я погладил ее по теплой мягкой шерстке. Кошка приоткрыла один глаз с тонкой щелью вертикального зрачка и издала тихое урчание. Так я и коротал время до поезда, поглаживая киску и слушая горловое мягкое урчание. На гудение локомотива и стук колес кошка совершенно не обратила внимание. Скрипение тормозов. Черный блестящий локомотив проплыл мимо перрона и остановился. Три голубых вагончика. На переднем крупными белыми цифрами выведены двойки, а на двух задних тройки.

Я переложил кошку на скамью и, подхватив корзину, двинулся к вагону с цифрами два на стенах. Подойдя, я остановился в недоумении. Вся стена вагона состоит из дверей с окошками. Куда мне идти? Я беспомощно оглянулся. Женщина из кассы уже в черном пиджаке с блестящими золотыми пуговицами и в фуражке с белым верхом теперь стояла на крае перрона с палочкой в руке.

— Куда мне?

— В любую дверь входите, побыстрее он стоит всего две минуты!

Я повернул первую попавшуюся ручку двери и поднялся по ступеньке в вагон. Захлопнул дверь за собой. Раздался гудок. Вагон плавно двинулся вперед. Женщина на перроне подмигнула мне из-под козырька фуражки и исчезла из виду.

Я оглянулся. В большом купе я один. Сел на мягкое сиденье у окна. Под стук колес мимо проносились поля. Над головой металлическая полка — как раз для корзинки. Но я уже проголодался и решил прежде перекусить.

В корзинке оказалась тщательно закупоренная кукурузной кочерыжкой бутылка самогона, в чистой тряпке завернут кус копченого бекона, круг деревенской копченой колбасы, десяток вареных яиц, большая горбушка белого, пшеничного хлеба, баночка варенья, несколько крепких румяных яблок, с той яблони, что росла неподалеку от душевой. Я их уже пытался попробовать — твердые и кислые.

Отложив яблоки на потом, я разложил на маленьком столике у окна мятую газету, которая лежала на дне корзины, заодно обнаружив на дне и самодельный ножик, выточенный из сломанного полотна ножовки с ручкой из нескольких слоев синей изоленты.

Я легкомысленно начал с яиц и поплатился… Сухой желток колом встал в моем горле. Пару секунд я судорожно пытался этот комок проглотить, а потом раскупорил бутылку и сделал хороший глоток. Помогло! Самогон огненным шариком скользнул по пищеводу в желудок, унеся с собой коварное яйцо. Слегка под хмельком, я жевал бутерброд с беконом и меланхолично озирал проносящиеся мимо поля с поспевающей пшеницей. Сколько же мне ехать до города? И как, черт возьми, он называется?! Заморив червячка, я убрал продукты в корзинку, а саму ее поставил наверх на полку. Стук колес и покачивание вагона убаюкивали. Откинувшись на спинку диванчика, я задремал. Разбудил меня железнодорожный служащий, в черном пиджаке с блестящими медными пуговицами и в фуражке.

Поезд стоял. За окном яркие фонари. Уже вечер?

— Просыпайся, парень! Вагон сейчас откатят в депо! Здесь тебе не отель!

— А мы уже приехали?

Железнодорожник засмеялся.

— Полчаса как уже приехали!

Я выбрался на перон, держа в руке пиджак. Было свежо.

— Корзинку не забудь, соня!

— Спасибо, извините…

Я принял корзинку из рук железнодорожника и прошелся по перону, выложенному квадратными плитками до первого фонаря.

Здание вокзала находилось в полсотни метров. Светло — желтое, ярко освещенное огнями фонарей. Надев пиджак, я направился к нему. На перроне мне встретилось всего несколько человек — железнодорожник, спешащий куда-то, дядька с тележкой, покуривавший возле ярко-красной урны и полицейский. То, что этот рослый парень в темно синем мундире с блестящими пуговицами и в фуражке с лакированным козырьком — страж порядка — ясно было сразу. Спокойное-отчужденное лицо с цепким взглядом, короткая дубинка, зафиксированная на шнурке к запястью… Я направился к нему.

— Добрый вечер.

— Добрый вечер.

Полицейский мне коротко козырнул.

— Подскажите, пожалуйста, где здесь недорогая гостиница есть.

— Извините, а вы откуда приехали?

Полицейский уставился на мою корзинку.

Я растерялся. Ведь я не удосужился посмотреть на вывеску станции!

— Я у дядьки Мариуса работал… — проблеял я растерянно.

Полицейский неожиданно улыбнулся и, нагнувшись ко мне принюхался.

— Мариус самогон дал в дорогу?

— Дал…

— Идем, я через час сменяюсь — отведу в одно местечко. Там комнаты сдают недорого.

Петрус и Маркус нормально добрались?

— Нормально. Только Петрус в стельку пьян, а Маркусу досталось кнута.

Полицейский засмеялся.

— Как обычно! Меня зовут Петер, а тебя?

— Ивар.

Мы обменялись рукопожатиями.

Петер отвел меня в комнату в здании вокзала, где за столом прихлебывая чай из стакана в подстаканнике, сидел лысоватый полицейский и читал газету. Большущий черный телефон стоял напротив него, рядом с массивным настольным прибором. На вешалке висели два плаща и фуражка.

— Руфус, это — Ивар, он приехал из Валлерса. Друг Мариуса. Пусть посидит до конца смены, потом отведу, поселю к мамаше Эдне.

— Пусть. — Согласился Руфус и протянул руку.

— Руфус.

— Ивар.

— Садись на тот диванчик.

Петер ушел. Я озирал комнату стражей порядка. Собственно смотреть не на что.

Стол несколько стульев. Сейф в углу. На стене несколько плакатов. Блестящий чайник стоял на сейфе.

— Что делается!

— Да?

Руфус оторвался от газеты.

— Канцлер Тевтонии предъявил ультиматум Славонии! Доведут дело до войны, точно говорю!

— Я не читал…

— Напрасно, Ивар! Читать полезно. И для мозгов и для здоровья!

Я пожал плечами. На языке крутилось спросить — как название города, который я осчастливил своим приездом, но я боялся предстать полным тупицей. Приехал сам не знает куда! Блеск! Пора было бы и перекусить. Но доставать продукты здесь, на глазах полицейского я постеснялся. Вдруг здесь запрещено есть?

— Чай будешь?

— Буду.

— Подсаживайся поближе, Ивар.

— У меня хлеб и варенье есть.

— Здорово!

Руфус сложил газету и, погремев ключами, достал из сейфа второй стакан с подстаканником. Подняв чайник, Руфус обнаружил по весу, что он пуст.

— Когда это я его?

Он задумчиво потер затылок.

— Сейчас принесу кипятка. Доставай пока варенье.

Он ушел, а я выложил на газету свои припасы. Телефон загудел так неожиданно, что я подпрыгнул. Телефон не унимался. Я посмотрел на него с неприязнью и поднял трубку.

— Руфус, старина, мы задержимся на пару минут, только не гунди! С меня пара пива!

Сообщил мне в ухо жизнерадостный молодой голос и отключился.

Руфус вернулся с чайником, и я рассказал ему про звонок.

— Это наши сменщики, никак не дойдут, черти! Так что тут у нас?

Варенье и хлеб оставь, а все остальное убери. Еще пригодится!

Заглянувший через десяток минут Петер, обнаружил нас распивающими чай и поедающими бутерброды с вареньем.

— Эгей, мне оставьте.

Сменившись, мои новые знакомые отправились домой.

Их сменщики — двое молодых полицейский, явно подзарядившиеся пивком, с хохотом рассказывали что-то про рыжую Магду.

Сначала мы проводили Руфуса. Он жил от вокзала в двух кварталах.

— Я бы вас пригласил парни, но моя пила, она меня распилит на мелкие палочки!

Руфус взглянул на мою заманчиво булькающую при каждом шаге, корзинку, тяжело вздохнул и попрощался.

— Вот так женитьба портит человека! — философски изрек Петер. — Раньше мы с ним до утра в пивной засиживались! Женился — все — как отрезало!

— А ты не женат?

— Еще не надел хомута! — Петер засмеялся — Немного повременю!

Мы шли по мощеному тротуару по неширокой улочке. Прохожий было мало. Автомобили не проезжали.

— Тихо здесь…

— Сегодня же выходной, Ивар. Завтра начало недели — все ложатся спать пораньше.

— У тебя выходной завтра?

— Да, за дежурство суточное — два выходных. Отосплюсь!

Узкая мощеная улочка, куда мы свернули, освещаясь всего одним фонарем. Четвертый дом справа оказался нашей целью. Мы вошли под арку и оказались во дворе. Здесь росло несколько молодых деревьев, примерно по три метра высотой. Под деревьями стояла скамейка. вет падал из многочисленных окон во двор. Вдоль каждого этажа на всю длину тянулись галереи с перилами.

— Привет, Петер! — окликнул сверх звонкий девичий голос.

Мы подняли головы. На галереи второго этажа стояли три девушки в длинных, ниже колен платьях. Они курили. Я увидел огоньки сигарет и серые полоски дыма. Свет из окон за спиной девушек не давал разглядеть лица, видно только стройные, тонкие фигурки.

— Привет, Дорис, а Эдна у себя?

— У себя, где же еще! Зайдешь?

— Вот — Ивара поселю и зайду.

— Этот сельский миляга — Ивар?

Девушки захихикали.

Петер толкнул меня в бок.

— Ты понравился, не теряйся!

Дорожка мощеная камнем вела к двери со стеклянных глазком наверху. По сторонам от дорожки благоухали кусты роз.

— Госпожа Эдна обожает порядок и цветы.

Петер нажал кнопку звонка. Открыла дверь пожилая дама. Впрочем, о возрасте ее говорило только морщинистое лицо. Глаза подкрашены, на губах помада. Стройная, высокая, с прямой осанкой. Пепельные волосы уложены в безукоризненную прическу. Черное длинное элегантное платье с черным кружевным воротничком.

Петер козырнул ей.

— Добрый вечер, госпожа Эдна!

Я повторил следом, как попугай:

— Добрый вечер, госпожа Эдна.

— Добрый вечер, Петер, кто это с вами?

— Нашел вам жильца. Зовут Ивар. Он друг Мариуса.

Эдна улыбнулась мне.

— Добрый вечер, Ивар! Надолго в город?

— Найду работу — останусь, а если нет — вернусь к Мариусу.

— Отлично, отлично… Ну, что ж, на втором этаже рядом с девочками пустует десятая комната. Можешь занять ее. Как видно скромный юноша и если Петер поручится…

— Поручаюсь, госпожа Эдна!

— Вот и славно! Держите ключ. А ваши вещи?

— Пока все свою ношу с собой.

Госпожа Эдна прищурилась и повернулась к Петеру.

— Госпожа Эдна…

— Хорошо, хорошо… Проводи Ивара в его комнату. Ах да! Плата за неделю 35 ливов. Вперед… будьте так любезны.

Я без раздумий извлек из кармана рулончик с банкнотами и передал своей квартирной хозяйке 35 ливов, почти все, что у меня оставалось. На что я могу рассчитывать в городе с оставшимися 5 ливами? Я и цен то не знаю. Пожелав госпоже Эдне спокойной ночи, мы поднялись по лестнице на второй этаж, и вышли на галерею. Оказалось, что в комнаты в этом доме можно попасть только с галереи.

Мы прошли десяток шагов и оказались там, где нужно. Опираясь на кованые перила трое девушек с интересом меня разглядывали. Они все оказались блондинками. Пушистые волосы доходили до плеч. Похожие как сестры, разница только в росте. Голубоглазые и сероглазые с умело подкрашенными глазами и яркой помадой на губах. От сигарет они избавились и теперь паиньками строили мне глазки. Петер представил меня и я узнал, что курносую зовут Линда, длинноносую — Лайма, а ту, что с родинкой на правой щеке — Дорис.

Девушки по очереди протянули мне прохладные ладошки, и я их осторожно пожал. Черт возьми, они все мне очень понравились! Петер отворил дверь комнаты, щелкнул выключателем. Лампа с абажуром на стене осветило комнату слегка желтоватым светом. Слева застеленная коричневым покрывалом кровать. Справа раковина умывальника, за ним перегородка со шторкой — душ. Посредине комнаты стол с двумя стульями. В дальнем конце окно, завешенное коричневой шторой. Стены оклеены светло-бежевыми обоями. В дальнем левом углу дверь.

— Там туалет. А шкаф для одежды — вон там за перегородкой душа.

Пищу готовить госпожа Эдна в комнатах не велит. Но у тебя на вечер есть сухой паек — голоден не будешь.

Петер обернулся к двери, в нее заглядывали шушукающиеся девушки.

— Дамы, завтра отметим новоселье нашего нового друга, а сегодня я обещал кому-то поход в кино?!

Девушки зашушукались, постреливая глазками. Дорис потупилась.

— Петер, милый, я пригласила девочек пойти с нами. Ты не возражаешь.

Надо полагать, Петер был весьма огорчен. Идти с одной девушкой в кино или с тремя — большая разница! Ни тебе поцелуев, ни тебе ласковых касаний к различным заманчивым округлостям! Но на лице бравого стража порядка отразилась искренняя радость.

— Что ты дорогая! Я счастлив!

Пожелав мне доброй ночи, Петер с подругами удалился.

Я запер дверь и, сбросив одежду на постель устремился в душ. Кроме куска пользованного мыла и старой мочалки я там ничего не нашел. Но главное — горячая вода была в достатке. Я тщательно вымылся, потом постирал рубашку и носки и вывесил сушиться на стул. В этом доме было тихо, как в домике дядьки Мариуса. Спать мне не хотелось. Надев брюки и надвинув на босу ногу туфли, я вышел из комнаты на галерею, в последний момент, накинув поверх майки свой пиджак. Перешагнув порог, я замер. Девушка, стоявшая у перил ко мне спиной быстро обернулась на скрип дверных петель. Она запахнула цветастый халатик, что был ей не ниже колен и прижалась спиной к перилам.

— Добрый вечер, я — Ивар, только что поселился здесь.

— Добрый вечер, я — Эрика!

Пее была копией прически тех трех милых девушек. Такие же пушистые светло-соломенные завитые крупными локонами пряди до плеч. Ростом она мне по плечо, но миниатюрная, стройная, узкобедрая по-мальчишески. Лицо овальное с едва выступающими скулами. Карие выразительные глаза, черные ресницы и шикарные, густые, черные брови. Вот что первым бросалось в глаза. Эрика опустила локоть правой руки на ладонь левой. Между средним и указательным пальцами правой руки дымилась сигарета. Блеснул перламутровый маникюр на овальных ноготках. Левая рука при этом натянула ткань халатика на груди.

— Так ты первый раз в городе?

— Да и даже не знаю его названия.

Глаза Эрики расширились, и она тихо рассмеялась.

— Ты шутишь?

— Я серьезен.

— Откуда ты, Ивар? Где никогда не слышали название нашего города?

— А все-таки — как он называется?

— Виндобона, как же еще!

Это название мне ничего не говорило.

— Ты тоже живешь на этом этаже?

— Да, за стеной, в одиннадцатой. Девочки ушли в кино с Петером?

— Да.

— Он тебя не пригласил с собой?

— Если честно, мы с ним познакомились на вокзале три часа назад.

— А знаешь — у тебя такое простое, располагающее к себе лицо, что с тобой нельзя не подружиться!

Эрика улыбнулась. Мне было приятно стоять рядом с этой милой девушкой, так болтать по-простому. Словно мы с нею давно знакомы!

— Ты чего без рубашки? Постирал?

Я кивнул.

— Ты самостоятельный.

Меня похвалили, и я растаял от удовольствия.

— Вы живете вчетвером в этой комнате?

— Да, хочешь посмотреть? Пойдем.

Только теперь Эрика обратила внимание на то, что сигарета прогорела почти до пальчиков. Пока мы говорили, она ни разу не затянулась. Странная у нее манера курить! Я вошел следом за Эрикой. Она потушила окурок под струйкой воды в умывальнике и сунула в мусорное ведерко. Комната была в два раза больше моей. Здесь стояло две широких кровати. Шторы с цветочками. Столик перед зеркалом заставлен разными баночками и пузырьками. Легкий запах духов витал здесь и табаком совсем не пахло. Также посредине комнаты стоял стол, но только с четырьмя стульями. Несколько чайных роз в стеклянной вазе на вышитой салфетке на столе придавали этому жилищу особый комфорт и уют.

— Эдна не терпит табачного дыма и периодически на нас ворчит. Но в комнате мы не курим. А ты куришь?

— Нет.

— Молодец. А меня девчонки приучили. Говорят — это стильно. Но и в кино, помнишь, как Роза Верье курила сигарету с мундштуком, длинным, предлинным?

— Не помню.

— Да ладно! Чая хочешь?

— Спасибо, не откажусь. У меня варенье есть. Правда, ребята на вокзале половину съели.

— Здорово! Неси скорее.

Я принес всю корзинку. Эрика быстро сделала бутерброды с колбасой, поставила чайник на электрическую плитку, что на столике за перегородкой душа. Я сидел за столом и наблюдал, как моя новая знакомая хлопочет, быстро передвигаясь по комнате. На ножках ее шлепанцы без задников, но эта обувь не делала ее облик приземленным, если угодно — домашним. Иногда при резком движении полы халатика разлетались, приоткрывая незагорелые ножки почти до белоснежных трусиков. Теперь я разглядел не только глаза Эрики. Стройная, грациозная, быстрая, она не просто ходила — она словно исполняла танец, под слышимую только ей одной музыку. Когда Эрика наклонилась над столом, нарезая хлеб и колбасу, я отвел глаза, чтобы не таращится на налитые яблоки ее грудей, туго обтянувшиеся тканью. Хотя мне очень хотелось посмотреть! Она говорила, а я слушал, и время от времени вставлял: «Да», «Ага», «Вот как?»

Эрика работала медицинской сестрой в центральном госпитале Святого Людвига. Она, кроме того, обучалась на курсах фельдшер-акушера. Поэтому соседки часто оставляли ее одну — она зубрила учебники. Жила и работала она здесь уже два года и далеко в будущее не заглядывала. На четверых комната выходила девчонкам недорого — по 10 ливов в неделю. Зарплату ей платили почти пятьсот ливов в месяц с учетом того, что она часто подрабатывала — оставаясь дежурить в ночную смену.

— Сегодня редкий случай — выходной и я дома! Обычно я дежурю по выходным.

Со слов Эрики я узнал, что Дорис работает в модном салоне на центральной улице Виндобоны. Поэтому она своих соседок обеспечивает перманентом и совершенно бесплатно делает им прически и завивки, а также маникюр.

— Это она мне вчера ноготки украсила. Сегодня придется все смыть ацетоном. Медсестра с маникюром — это скандал! Наш старший хирург порвет меня за такой маникюр на части! Очень строгий дядечка!

Линда работа официанткой в ресторане «Старый Вильямс», а Лайма сидела пять дней в неделю кассиром в тевтонском отделении банка. Лайма могла себе позволить снимать жилье самостоятельно, но, тем не менее, продолжала жить с девчонками.

— Лайма прижимиста и считает каждый лив. Но я ее не осуждаю, у нее было трудное, бедное детство. Представляешь, Ивар — в их семье было десять братьев и сестер!

— Ого!

— Ты наверно подумал о том, что и я могу снимать жилье отдельное? Верно! Но мне скучно станет одной. С девчонками веселее! Тебе чай покрепче?

Мы пили чай с вареньем, так как сахар кончился.

— Девчонки сладкоежки! Не успеешь купить, как уже осталось на донышке щепоть.

Пойдешь завтра искать работу?

— Да, нужно куда-то устроиться. Честно говоря, у меня в кармане только пять ливов.

— Не густо, на пять скромных обедов… Хочешь — одолжу сотню до первой получки?

— Спасибо, не надо, Эрика…

— Чепуха!

Девушка взметнулась со стула и через пару секунд уже несла от шкафа несколько шуршащих бумажек.

— Бери! Без денег — бездельник! — так говорила моя бабушка!

— Спасибо… Мне так неловко, честно…

— Ты странный, Ивар, парни часто выпрашивают деньги у своих подруг, а ты отказываешься.

— Ты же не моя подруга.

— Ах, вот почему!

Мы засмеялись одновременно.

— У тебя есть парень, Эрика?

— Любимый вопрос у парней: В начале — как вас зовут? Потом: Есть ли у вас парень?

— Первый вопрос я не задавал!

— Правильно, настоящий мужчина должен сначала представиться, а уж потом интересоваться именем девушки. А то прохода нет — «Как вас зовут, девушка?» Вот болваны!

— Ты очень красивая…

— Я тебе понравилась?

— Да, очень…

Я скрыл свое смущение, поднеся стакан с чаем к губам.

— Дорис — вот кто красавица… — вздохнула Эрика. — Хочешь еще чаю?

— Да, спасибо.

«О боже! Из ее рук выпил бы и яду ведро!»

Я млел, наблюдая за манипуляциями с чайником, заварочным чайничком и т. д.

Поверьте смотрел я не на чайник!

— Мне сейчас, Ивар, некогда играть в любовь. Я учусь и работаю. Жаль у нас здесь в городе нет медицинского института! Мечтаю стать врачом.

— Вроде все врачи — мужчины?

— Пока! Но все меняется, Ивар!

В дверь постучали.

— Кто там?

Дверь отворилась. На пороге возник рослый парень в костюме в полосочку, с букетом алых роз. Волосы светло-русые зачесаны назад и обильно смочены бриолином. Сухощавое лицо, длинный нос, светлые глаза, даже ресницы и брови белые.

— Так, так… Мне нашли замену?

— Привет, Карл, можешь закрыть дверь с той стороны! Мы в прошлый раз все выяснили про нас!

Эрика порывисто встала со стула.

— Кто это?

Блеклые глаза уставились на меня.

Я тоже встал со стула.

— Я — Ивар — живу в соседнем десятом номере, а вам, какое дело?

— Это мой бывший парень, Ивар. Нахамил мне две недели назад и ушел. А сейчас извиняться пришел? Что скажешь, Карл?

— Это он тебе розы принес?

Карл стоял на пороге и продолжал допрос. Меня его поведение начало злить. Я посмотрел на Эрику. Она насмешливо улыбалась Карлу, картинно подбоченясь и выставив грудь вперед.

— Пойдем поговорим, парень в майке…

— Не ходи с ним, Ивар!

— Боишься? — Карл осклабился.

— Коленки дрожат. — Признался я.

— Пойдем.

— Пойдем.

Я шагнул к двери и Карл, продолжая держать в правой руке букет роз, ударил меня левой подлых. Воздух улетучился из легких и я, разинув рот, пытался сделать хоть один вздох.

Когда я пришел в себя и смог разогнуться, Эрика уже выдворила Карла из комнаты и закрыла дверь на ключ.

— Больно? Приляг на кровать — это наша с Дорис. Ну же, ложись!

Я покачал головой.

— Этот Карл, подонок! Вместо меня он ударил тебя! Ему хотелось мне отомстить!

— Я сам виноват — расслабился, не ожидал удара…

Эрика почти силой уложила меня на кровать на светло-коричневое покрывало и стянула с меня туфли.

— Все прошло!

— Не спорь!

Она заботливо укрыла меня краем покрывала и села рядом.

— Не люблю когда со мной спорят. Я еще глупая? Да?

Я улыбнулся в ответ.

— Ты самая замечательная…

Она взяла меня за руку и серьезно посмотрела прямо в глаза.

Утром, перекусив наскоро изготовленным бутербродом я вышел из комнаты и запер дверь на ключ. В соседней комнате тихо. Девчонки отправились на работу. Эрика теперь в госпитале, с отмытыми ноготками, делает кому-то перевязки или уколы… Я вчера не догадался спросить у соседок утюг. Пришлось надеть мятую рубашку. Куда же мне пойти? Спустившись во двор, я прошел через арку и вышел на улочку. Путь до вокзала я помнил отчетливо, но мне туда не надо. Я поэтому отправился в обратную сторону. Что я умею делать? Я сам для себя загадка. Кто? От куда? Мое настоящее имя? Я, задумавшись, брел по тратуару, сунув руки в карманы. Старинные двух и трехэтажные дома-квадраты, вроде того, в котором меня поселил Петер, стояли плотной стеной вдоль улицы. Мощеная мостовая внезапно кончилась — перешла в асфальтовую. Через полсотни шагов я вышел на широкую улицу. Посредине ее поблескивали рельсы. Я дошел до средины улицы к остановке трамвая и стал терпеливо ждать, сам не зная почему. На столбе в рамочке перечень названий остановок, а та, на которую я вышел, отмечена звездочкой. «Ветреная» — прочел я. Что ж, я живу в Виндобоне на улице Ветреной. Уже кое-что! Желтый трамвай выкатился из-за поворота, постукивая на стыках. Я вошел и оплатил проезд кондуктору — пареньку лет восемнадцати. Он в обмен на бумажку в пять ливов насыпал мне горсть медной мелочи. Я ее отправил в карман брюк. Кондуктор внимательно посмотрел на мое лицо И я, потерев подбородок, вспомнил о том, что уже сутки не брился. Кроме меня в вагоне были две пожилые женщины в темных платьях с плетеными кошелками на коленях. С рынка, наверное, едут. Я сел у окна и глазел на окрестности. Мы проехали парк с прудом, в котором плавали лебеди, а по дорожкам гуляли молодые женщины с маленькими детьми. Перекресток с бронзовым памятником быстро промелькнул. Дома, магазинчики на первых этажах с чистенькими витринами.

Я ехал, куда глаза глядят.

На конечной я вышел. Здесь трамвай делал круг практически на краю города. Дальше начинались пшеничные поля. Я побрел обратно в город. На угловом доме прочел название улицы «К ветролому». Что за ветролом такой у них здесь обитает? Одноэтажные домики с неприменными цветами на подоконниках. Звук автомобильного мотора привлек мое внимание. Сетчатые ворота, ведущие во двор отворены. За двухэтажным серым домиком в глубине двора распахнутые ворота гаража. Из под легковой машины, приподнятой на домкратах, торчат, чьи то ноги, рядом на тряпке разложены ключи. Чуть дальше в недрах старенького пикапа копается еще один механик, выставив зад. Капот приподнят высоко. Словно пикап пожирает человека, а тот беззвучно дергается.

Мотор пикапа работает с перебоями — троит.

Механик вылезает из-под капота и оказывается пареньком лет шестнадцати в синем комбинезоне не по размеру.

— Отец, я свечи заменил! Не помогает!

Паренек сердито сверкает на меня голубыми глазами.

— Чего надо?

— Троит?

— Ага. Старый сундук с болтами! Ты разбираешься?

— Попробую…

Я снял пиджак, повесил на дверь и засучил рукава рубашки. Забравшись под капот, я по очереди отсоединял провода, ведущие от прерывателя к свечам, надеясь найти барахлящую свечу. Толку не было. Движок троил По-любому. Я потер провода пальцем. Оплетка в микротрещинах. Старье… Паренек внимательно следил за моими манипуляциями. Я выглянул из-под капота. Распахнутый темный гараж в пяти метрах.

— Садись за руль и заезжай в гараж. Но мотор не глуши.

— Зачем?

— Заезжай — покажу.

Паренек сел за руль и задним ходом загнал пикап в гараж. Я вошел следом и прикрыл ворота. В сумраке я увидел под капотом то, что ожидал — голубые искорки, пробегающие по проводам.

— На массу пробивает! — воскликнул паренек.

— Точно! Глуши мотор, меняй все провода от прерывателя к свечам.

Парень заглушил мотор, а я пошел открывать ворота и встретился нос к носу с пожилым мужчиной в синем замасленном полукомбинезоне.

— Добрый день.

— Добрый! Кто такой и зачем пожаловал?

— Отец он нашел причину — пробивает с проводов на массу!

Паренек тут как тут.

— Меня зовут — Ивар, ищу работу.

— Автомеханик?

— Да. — Согласился я без колебаний.

Юрген взял меня на работу в свою частную мастерскую. Его сын Генрих — учился в Дальбургском университете в Тевтонии и этим летом приехал к отцу на каникулы. Генрих больше всех был доволен моим появлением. Работа в автомастерской для него была малоприятным занятием. Своими планами поехать на взморье он поделился за обедом, когда жена Юргена, Марта подавала нам суп в тяжелых фарфоровых тарелках. Меня посадили за стол в уютной столовой как члена семьи.

Светловолосая, полная Марта восприняла мое появление без возражений. Похоже, в этом доме всем командовал Юрген. Юрген пообещал мне двести ливов в месяц. Негусто, как я понял, но на проживание хватит, а обедом меня здесь накормят бесплатно. Провозившись вдвоем до вечера, мы с Юргеном заменили прогоревший глушитель на легковой машине и отрегулировали зажигание на пикапе. Генрих отдал мне свой комбинезон и пропал из виду. Вечером явились хозяева машин. Нервный господин в костюме и очках за легковой и крепкий молодой парень за пикапом. Они расплатились с Юргеном и, похоже, не плохо он получил. Сам предложил мне аванс за неделю вперед, пятьдесят ливов. Я отказываться не стал.

Помыв руки и переодевшись, я отправился к трамвайной линии. Ждать долго не пришлось. Через час я уже шагал по улице Ветреной, с удовольствие, хрустя пятидесятиливовой бумажкой в кармане. Освещенная витрина продуктовой лавки привлекла мое внимание.

Я вспомнил о том, что Петер пообещал девушкам-соседкам отметить мое новоселье.

Вошел в лавку и набрал различных закусок, пирожных и даже бутылку красного полусладкого вина. В лавке в итоге оставил двадцать ливов. Хорошо, что не каждый день новоселье!

Где бы раздобыть бритву и снять щетину? Неудобно перед девчонками… Ведь Эрика тоже будет на моем новоселье. Я на это очень рассчитывал.

Поглощенный заботами и сладкими ожиданиями я прошел под аркой и в центре двора был остановлен крепким парнем, что встал на моем пути.

— Постой, торопыга! Есть разговор!

— Я тебя не знаю, о чем нам говорить?

Парень скуластый, крепкий, блондин с короткой стрижкой, чуть выше меня ростом.

— Мой друг с тобой хочет поговорить.

— Друг — это я!

Я развернулся на голос. На скамейке под деревьями сидел Карл. Вот черт! У меня кульки с продуктами в руках, а за спиной дружок Карла!

— Я спешу и мне не до разговоров. Приходи завтра.

— Струсил, Ивар?

Карл улыбнулся.

— Ага. — Признался я и, отвернувшись, двинулся прочь.

Крепыш опять заступил мне дорогу и я, разозлившись, пнул его по ноге спереди, чуть выше щиколотки. Он охнул и присел, схватившись за больное место, весьма удивленный таким оборотом.

— Карл, он меня…

Я тут же добавил с размаху и по ребрам. Ботинки на толстой подошве — удобная вещь!

Я попытался отскочить в сторону, потому что на меня сзади накинулся Карл, но он успел, схватил меня за воротник. «О черт! У меня все кульки попадают!» Я рванулся в сторону и упал на колени.

Не ожидавший такого финта Карл полетел через меня, выпустив мой воротник, прямо на каменные плитки головой.

Поднявшись на ноги, я с удовольствием обозрел поле боя. Кульки в руках. В целости и сохранности. Карл сидит на заднице и держится за макушку. Судя по его сощуренным глазам — ему сейчас не весело. Его приятель пришел в себя и, держась за бок, приближается ко мне с опасным огоньком в глазах. Пора складывать кульки. Но не на землю же!

— В чем дело?!

Громкий голос заставил нас всех замереть. С галереи второго этажа на нас смотрел Петер, правда без фуражки и в расстегнутом кителе. Рядом стояла Дорис.

— Он на нас напал!

Блондин-крепыш опомнился первым и пожаловался.

— Напал один на двоих, причем с кульками под мышками? Рассказывай сказки своей бабушке! Валите отсюда, пока я не спустился и не арестовал вас обоих за нарушение порядка!

Карл с приятелем, прожигая меня взглядами и отряхивая пыль с одежды двинулись со двора.

— Ты мне еще попадешься, деревня! — процедил Карл сквозь зубы.

— Приложи лед к голове. — Заботливо посоветовал я.

На галерее меня уже встречали все девушки из одиннадцатой комнаты. Петер забрал у меня кульки, а девушки взялись меня разглядывать и вертеть на предмет различных повреждений.

— Ты сбил Карла с ног!

— Дорис, ты сама видела?

— Своими глазами! Полетел голубчик вверх ногами!

Эрика взяла меня под руку.

— Они тебя ударили?

— Не успели. Хотя и очень хотели.

Сегодня Эрика была не в домашнем коротком халатике, а в длинной черной юбке и белой блузке, словно секретарь важного босса.

— Ты так строго одета сегодня.

— Не строго, а торжественно, глупый!

— Извини, мне бы душ принять и побриться…

— Да, да. Ступай, мы тебя ждем у нас!

Эрика улыбнулась и, привстав на цыпочки, чмокнула меня в небритую щеку.

— О-о-о! — раздался восторженный возглас подруг.

— Не удивляйся! Все для тебя! — шепнула Эрика.

Несколько обалдевший от этого поцелуя, я закрыл дверь комнаты за собой.

На одном стуле висела новенькая отглаженная рубашка, а на другом отутюженные брюки. Я остановился в растерянности. Кто-то забыл свои вещи? Повернувшись к зеркалу, что висело над раковиной, на полочке увидел безопасную бритву и помазок.

«Так это все для меня! Эрика купила?»

Я задумался — как бы повежливее отказаться от всего этого и не обидеть мою новую знакомую? В дверь стукнули и, не дожидаясь разрешения, вошел Петер.

— Ты еще не готов, дружище?

— Но чьи это вещи?

— Твои, видимо, раз находятся в твоей комнате!

— Петер, это — нехорошо. Я сегодня нашел работу, но делать мне такие дорогие подарки? Кто все это организовал?

— Не бери в голову! Девочки скинулись, а я приобрел. К новоселью полагается подарок!

Ты поступил на работу? Куда?

— В мастерскую к Юргену Ламберу, автомехаником.

— Так это на самой окраине!

— Да, так вышло.

— Ты не сказал, что разбираешься в машинах — я бы тогда нашел тебе место поинтереснее.

— Где?

— Так хотя бы в гараже нашего управления! Этот Юрген — скряжистый тип — я его знаю. Сколько он тебе пообещал?

— По 200 ливов в месяц.

— Вот говнюк! В городе автомеханику меньше 700 ливов не платят! Откажись, Ивар!

— Но я уже взял аванс!

— Да, аванс надо вернуть, но я тебе одолжу.

— Петер, так не пойдет! Я ценю твою заботу, но я нашел работу и хочу поработать пока там. Не хочу, чтобы Юрген обо мне плохо подумал.

Петер похлопал меня по плечу.

— Как знаешь, Ивар, не буду давить на тебя. Но если что — прямо говори — помогу, чем смогу.

— Спасибо.

— Да, брейся и мойся — мы ждем. Девчонки уже на стол все накрыли и твои покупки в ход тоже пошли.

— Бритва тоже подарок?

— От меня. Мне обожают дарить на день ангела бритвенные приборы! Целая куча собралась. Пользуйся — аугсбургская сталь — лучшая в Тевтонии!

Он вышел, а я растроганный таким отношением к своей персоне полез под душ, а потом, обмотав бедра полотенцем побрился. Правда дважды порезался. Но у меня кровь быстро свертывается. Сталь бритвы оказалась выше всяких похвал.

Меня встретили девчачьи восторженные вопли:

— Наш герой!

— Наконец-то!

Мои покупки составили только часть того что мои соседки выставили на стол. У меня разбежались глаза и буквально слюнки потекли. С обеда в доме Юргена прошло уже полдня! Меня усадили за стол рядом с Эрикой.

Петер разлил вино по бокалам, ловко и аккуратно, не пролив ни капли. Освежившийся, побритый, в новой одежде с бокалом в руке я был словно именинник! Петер сидел, напротив рядом с Дорис и одобряюще мне улыбался.

— Дамы, прошу поднять бокалы за моего друга и нашего храброго соседа — Ивара! Пошли господь ему здоровья, благополучия и любви!

— О-о-о!

Ко мне потянулись руки с бокалами — чокаться.

Потом все набросились на еду. Наши молодые желудки пищали от нетерпения!

Перебрасываясь шутками девчонки и Петер уминали снедь за обе щеки, а я старался не отставать. Эрика подсовывала мне бутерброды с паштетом.

В ответном тосте я поблагодарил соседок за подарки и пожелания и пообещал вести себя примерным образом и быть безупречным во всех отношениях соседом.

Когда все четверо отправились на галерею покурить, мы с Эрикой остались вдвоем.

— Ты не идешь курить?

— Я решила бросить! — она махнула рукой — Все равно мне это никогда не нравилось! Дурной привкус во рту, пальцы пахнут табаком — гадость!

Блестящие карие глаза так близко… От Эрики пахло свежо и нежнейший аромат что-то напоминал мне… Ландыш! Как я мог сразу не понять!

— Ты сегодня пахнешь ландышем.

— О, у тебя тонкий нюх! Тебе нравиться?

— Да. Очень.

Господи, какие у нее великолепные ресницы — густые, черные!

Зрачки Эрики расширились.

Она смотрела в мои глаза а я смотрел в ее и не чувствовал не малейшего неудобства или стеснения. Как будто меня притягивал магнит к ее глазам. Я тонул в ее глазах как муха в меду и было сладко и замирало сердце… Вернувшиеся курильщики разрушили наше уединение. Потом мы танцевали под патефон. Причём Дорис и Петер постоянно спорили о том какую пластинку следует поставить следующей. Я танцевал со всеми девушками по очереди, так же как и Петер. Но влекло меня к Эрике.

С этого дня моя жизнь вошла в колею.

Дни я проводил в автомастерской Юргена, а вечера мои принадлежали Эрике. Если конечно она не дежурила в своем госпитале в ночную смену. Мы гуляли по Виндобоне. Сначала просто рядом, а потом взявшись за руки. Ее прохладные пальчики утопали в моей ладони. Эрика хорошо знала город, и мы постепенно вечер за вечером проходили по разным маршрутам. Но я больше глазел на Эрику чем на городские достопримечательности. Мне нравилось, как она говорит, как жестикулирует и откидывает со лба назад выбивающийся локон. Она замечала мои взгляды, но делала вид, что не обращает внимание.

Но самым любимым местом наших прогулок стал городской парк. В прудах плавали утки и лебеди. Я приносил в кармане кусок булки, и мы кормили птиц. Завязывалось настоящее состязание — кто быстрее доберется до куска хлеба. Лебеди, наклоняя длинные шеи, шипели на наглых уток и щипали их за хвосты. Утки возмущенно крякали. В парке находилось множество памятников и даже бюстов, различные господа, увековеченные в бронзе и камне взирали на нас слепыми глазами. Эрика знала о каждом хоть немного.

Мы переходили по дорожкам, обсыпанным крупным песком и она мне рассказывала о каждом. Показала она мне и трехсотлетний платан на краю пруда.

— Представляешь, как много это дерево видело?

— У него же нет глаз.

— Ивар, не воспринимай все буквально!

Я смутился.

Когда всходила луна, мы садились на скамейку на берегу пруда. Я набрасывал на плечи Эрики свой пиджак. Мы разглядывали луну с ее пятнами и оловянным тусклым светом равнин.

— Я страшная болтушка? Сегодня я тебе не дала рта раскрыть!

— Ты интересный рассказчик, Эрика. Откуда ты так много знаешь?

— Я люблю читать книги.

— В вашей комнате я видел только твои учебники.

— Верно, но я беру книги у Mihaila Petrovica.У него большая библиотека.

— Mihaila Petrovica?

— Он старый учитель, тот пожилой, с седой бородкой клинышком.

— В пенсне?

— Да, ты же его часто встречаешь во дворе и здороваешься с ним.

— Здесь все приветствуют друг друга, даже не знакомые люди.

— А разве может быть по-другому?

Мне показалось что в моем прошлом все было не так, но возражать Эрике я не стал.

— Судя по имени — этот учитель не местный.

— Верно, он — ассорец. Один из многих беженцев, что двадцать лет назад бежали от их революции в соседние страны.

— Это видимо страшно — бежать из родной страны, бросив все?

Эрика поежилась.

— Не приведи, бог!

Мой хозяин — Юрген через неделю после трудоустройства поинтересовался как бы невзначай:

— Петер Кирш тебе знаком, Ивар?

— Да, он мой друг, а в чем дело?

— Нет, нет, все хорошо! Петер достойный молодой человек из порядочной тевтонской семьи! Как говориться — скажи мне кто твой друг и я тебе скажу кто ты.

Я задумался. Петер — тевтонец! Я об этом не знал.

Впрочем, в Виндобоне жили люди разных национальностей.

Результатом этого короткого разговора стала прибавка к моей зарплате. Юрген стал мне платить четыреста ливов в месяц. Я отдал долг Эрике, и мы вместе сходили в магазин мужской одежды на улице Межинаса в самом центре города. Я купил костюм и пару рубашек. Эрика купила мне галстук на свои деньги, не смотря на мой протест. Порой моя подруга становилась очень упрямой.

«Моя подруга» я так называл ее мысленно. Вслух назвать ее так у меня язык не поворачивался.

Петер однажды странно посмотрел на меня и поинтересовался:

— Ты ее еще не целовал?

— Кого?

— Конечно же, Эрику, дружище, не старую же Эдну тебе целовать?!

Я замялся.

— Так, так, дружище, твоя робость меня удивляет! Девушки обожают целоваться — ты не знал? Сходи в кино и посмотри, как это делается!

Эрика познакомила меня со старым ассорцем.

Он жил на первом этаже нашего дома в угловой части ему принадлежали две комнаты. Одну из них занимали книги. Все четыре стены занимали стеллажи туго набитые разноцветными и разнокалиберными томами.

— Молодой человек что предпочитает? Классику, беллитристику или детективы?

Бульварных романов я не держу — заранее вынужден предупредить!

— А по истории Виндобоны, что мне посоветуете прочесть?

— Вас интересует история?

— Да, должен же я знать про город, в котором я живу!

— К сожаленью не многие так думают, молодой человек! Похвально!

Мне тут же был вручен увесистый том в коричневом переплете с уже полустертым золотым тиснением на обложке.

Я раскрыл книгу наобум.

«…nastuplenie otradov imperatora Tevtonii na Vindobonu oznacalo ugrozu severnomu flangu assorskih poradkov…»

— Это военная история?

— Ох, извините, это на ассорском языке! Но, постойте, вы что-то прочитали?

— Да.

Я вслух прочел абзац из книги.

— Ивар, ты не говорил, что знаешь ассорский!

Эрика была восхищена, а старый учитель обрадован, а я изрядно удивлен. Я мог читать и конечно говорить по-ассорски.

С этого вечера часть моего свободного времени оказалась отдана старому учителю.

Он говорил со мной на родном языке и хвалил за отличное произношение.

— Ты говоришь как настоящий ассорец из центральных провинций и акаешь так же как они!

— Акаю? Что это значит?

— В твоем произношении звук «а» очень твердый и четкий!

Множество книг на ассорском языке оказалось в моем распоряжении. Книги по истории меня особенно влекли.

Я увлекся томом истории Ассора, когда в дверь постучали.

— Да, войдите!

Вошла Эрика в длинном платье и легком бежевом плаще, накинутом на плечи.

— Ивар! Ты не забыл — мы сегодня идем в кино!

Я подскочил со стула. Я ведь на самом деле забыл!

Прислонившись к притолоке, Эрика наблюдала мои судорожные метания по комнате. Через пять минут я был готов. В свежей рубашке, в новом костюме и в сверкающих начищенных ботинках.

Эрика придирчиво меня осмотрела, поправила галстук и взяла под руку.

Кино размещалось на первом этаже старинного особняка в паре кварталов от нашей улочки.

Расправив плечи я шел рядом с Эрикой и ощущение ее руки на моем локте был волнительным и приятным.

Она рассказывала про свою работу, про то, что интересного случилось сегодня в госпитале. Я смотрел на нее сбоку и млел от удовольствия. Эта восхитительно прелестная девушка — моя подруга? Мне не верилось.

Я не помню название фильма. Любовная история богатых молодых людей, которым родители не позволяли встречаться и т. д. Они встречались украдкой в разных живописных местах. Эрика не отрывала глаз от экрана и порой, сопереживая героине, тискала мою кисть своими крепкими пальчиками. Вдруг меня кольнуло — героиня чем-то похожа на Эрику. Такая же быстрая, грациозная блондинка с темными глазами.

А когда на фоне заката главные герои целовались в кабриолете у меня даже мелькнуло чувство ревности — словно на моих глазах чужой парень целовал мою Эрику.

Наклонившись, я быстро чмокнул Эрику в щеку.

— Ивар?

Но по ее лицу, слабо освещенному отражением от экрана, я увидел, что она не сердиться.

— Ты прелесть!

Выпалил я и мучительно покраснел. Хорошо, что в темном зале ничего не видно!

После фильма мы возвращались уже по малолюдным, полутемным улицам. На завтра был выходной. Виндобонцы в этот день посещали церковь и проводили время на пикниках где-то за городом. Вечер был свеж и Эрика застегнула плащ и повязала поясок, что подчеркнуло стройность ее и узость талии. Ее каблучки звонко цокали по булыжникам мостовой. Мы миновали фонарь и повернули на свою улочку — впереди ни души. Эрика здесь внезапно остановилась, повернулась во мне лицом.

— Ты хочешь меня поцеловать?

Она спросила тихо и прикусила нижнюю губу.

Я перевел дыханье, не веря своим ушам и тут же прикусил язык, чтобы не ляпнуть что-то невпопад.

Эрика не стала ждать ответа, а подняла руки и обняла меня за шею. Я осторожно взялся ее за талию. Мне пришлось наклонить голову. Наши губы встретились.

Горячие, влажные губы Эрики обхватили мои губы тугим кольцом. Их волнообразные движения отозвались в моей спине восхитительной дрожью. Она прикрыла глаза, а я таращился на нее как дурак, не веря своим ощущениям!

Когда ее губы исчезли, мне показалось что поцелуй продлился целую вечность.

Эрика перевела дух и тихо засмеялась.

— Я поцеловала тебя — теперь твоя очередь!

С этого вечера наши отношения перешли на следующую ступень. Жажда поцелуев охватила меня как пожар. Ни о чем ином я не мог думать. Только сладкие губки Эрики занимали мое воображение.

От поцелуев я вспыхивал как ведро с бензином. Моё тело требовало большего и возбуждение, охватывавшее меня порой трудно было скрывать.

Эрика уходила к себе в комнату с распухшими губами. А я до полночи метался на кровати не в силах заснуть и тискал подушку.

Старый фермерский грузовичок сегодня вывел меня из равновесия. Болты и гайки проржавели насмерть, и пока я смог отсоединить коробку передач с меня сошло сто потов.

Я вполголоса ругался, проклиная старую развалюшку, которой место давно на свалке когда услышал шаги и разговор на незнакомом языке. Незнакомом только на первых порах. Потом звуки обрели смысл и я неожиданно понял все, о чем говорили двое мужчин. Одним был Юрген, а другого я не знал. Из ямы в гараже мне были видны только ноги мужчин стоявших рядом с воротами гаража.

— Перспектива неважная — бросить дом, своё дело и начинать все заново за несколько сотен километров от родины!

— Наша родина — Тевтония, Юрген! Она ждет нас! Каждый тевтонец обязан в это время приложит все усилия на благо и укрепление родины!

— Я родился в Виндобоне, Михаель, так же как мой отец и дед! Ты зовешь меня в страну, в которой я никогда не был!

— Но сына ты все же отправил в Тевтонию.

— Отправил — учиться, Михаель! Он получит диплом и вернется сюда к нам!

— Студенты университета — они же офицеры запаса, Юрген. В случае войны твоего Генриха призовут в ряды армии.

— Война? Какая война, Михаель?

— Жизненное пространство на востоке и враги на западе как сказал великий наш вождь!

Война будет, Юрге и очень скоро. Славония — это недоразумение господнее, а не страна, падет под ударами доблестных наших воинов! И тогда Виндобона будет граничить с Тевтонией! Виндобоне придётся выбирать или великая Тевтония или дикий Ассор!

Как ты полагаешь, Юрген, что выберут виндобонцы?

— Виндобона независимая страна!

— Маленькие страны не могут быть независимыми, Юрген! Им всегда приходиться выбирать к кому из больших соседей прислониться. Виндобона присоединиться или к тысячелетней империи тевтонской расы и тогда ее ждет прекрасное и изобильное будущее или же будет поглощена ассорскими ордами и разграблена!

Перебирайся в Тевтонию, Юрге и ты будешь рядом с сыном и спокоен за свое будущее!

Я звякнул ключом.

— Кто там у тебя?

— Ивар, мой механик, молодой, но очень смышленый и трудолюбивый.

— Он нас слышит?

— Он не знает тевтонского, Михаель. Да и чего ты боишься?

— И у стен бывают уши, Юрген! Еще раз подумай над моими предложениями.

— Хорошо, подумаю… — процедил Юрген.

Незнакомец попрощался и ушел.

Юрген подошел и нагнулся над ямой.

— Как дела?

— Нормально! Я его все же одолел.

— Выбирайся, пойдем пообедаем. Ты слышал наш разговор?

— Я не знаю этого языка, Юрген. А о чем вы говорили?

— О перспективах на урожай — тот господин фермер, живёт неподалеку.

Вечером я рассказал Эрики про случайно подслушанный разговор. Правда, о том, что я понял тевтонскую речь я утаил. Вдруг ей это не понравиться?

— Да, люди из Тевтонии уговаривают местных тевтонцев переезжать в империю. Обещают золотые горы. У нас медсестра уехала на прошлой неделе.

— А ты хотела бы уехать?

Эрика встрепенулась.

— Ты шутишь, Ивар? Я же не тевтонка!

— Твое имя тевтонское и я просто спросил, не обижайся, пожалуйста!

— Я — теке, ты понимаешь это? О. боже, Ивар, ты порой как младенец и не знаешь простых вещей!

— А что такое — теке?

— Ты надо мной издеваешься?!

Эрика вскочила с постели, на которой мы мирно просидели уже час. Глаза заблестели. Такой я ее еще не видел — злая, возмущенная! Она вырвалась из моих рук и убежала к себе. Я остался сидеть в полном недоумении. Что я сказал обидного?

За разъяснениями я отправился к старому ассорцу.

Он как раз пил чай из стакана в подстаканнике. Старик стоял на том что чай следует пить только из стеклянной посуды.

Мне налили чаю, и я с ходу взял быка за рога.

— Кто такие теке, Михаил Петрович?

Старик прищурился.

— Откуда ты, Ивар, что этого не знаешь?

Я вздохнул и рассказал ему про то как пришел в себя рядом с фермой дядьки Мариуса, совершенно не помня не имени ни того как здесь оказался.

Старик меня внимательно выслушал и, попросив разрешение, осмотрел мою голову.

— Шишек, шрамов не видно. Травма головы может привести к частичной амнезии…

— ?

— Частичной потери памяти, Ивар! Ты словно заново родился — но только взрослым человеком, а не младенцем.

— Я сегодня узнал, что понимаю по-тевтонски! — выпалил я.

— Ого! Чем дальше, тем интереснее, мой мальчик!

Я рассказал ему о подслушанном разговоре и странной реакции Эрики.

— Что ты знаешь о Святой книге единого бога, Ивар?

— Ничего…

— Хорошо, начнём с начала…

Михаил Петрович рассказал мне о том что теке — народ святой книги, народ изгнанников более двух тысяч лет жил на юге в своей стране. Их завоевали италийские легионы, а после очередного бурного мятежа почти все уцелевшее после резни население распродали в рабство. Так теке оказались рассеяны по всем провинциям серединной империи. Прошли столетия. Провинции превратились в самостоятельные государства.

Теке жили закрытыми общинами. Молились своему боги и не смешивались с местным населением. Их боялись и презирали. Им завидовали и их преследовали.

Среди народов континента они были как масло и вода. Масло не смешивается с водой, и стремиться подняться наверх. Так и теке — они, будучи изгоями, прилагали все усилия, чтобы подняться наверх. В сословном обществе путь в элиту — в аристократию им был, конечно, закрыт. Но они становились врачами, аптекарями, астрологами, ростовщиками, банкирами, на худой конец башмачниками и портными. Им не давали обрабатывать землю, что ж они сделались нужными аристократии и поднялись над толпой. Это конечно любви и уважения местных жителей не вызывало.

В чем только не обвиняли теке! В колдовстве и распитии крови украденных младенцах! В поклонениях сатане и мерзких опытах над трупами умерших! Аристократия получала их деньги, но обвиняла именно теке в чрезмерных налогах.

Изгои стали любимым врагом для народов континента. Чужаки, что всегда рядом и на которых можно безнаказанно обрушиться, чтобы отыграться за свои беды и несчастья. Церковь преследовала теке и постоянно пыталась искоренить их веру как ересь, а самих теке окрестить по положенным канонам.

— Это было в темные века, Михаил Петрович.

— Это не изменилось ни на грамм и сейчас, Ивар!

Для многих простых людей-теке — чужак который норовит тебя обмануть и обхитрить и живет за твой счет!

— Вы тоже так думаете?

Старик рассмеялся.

— Не бывает наций дурных либо хороших, Ивар! Бывают дурные либо хорошие люди и их количество в разных нациях, пожалуй, что одинаково. За тысячелетия жизнь во враждебном окружении заставила теке держаться друг за друга и не доверять иноплеменникам. Теперь я начал понимать, в чем дело. Ты узнал что Эрика — теке?

— Да. Причем узнал от нее. Она ужасно обиделась, когда я спросил, не хочет ли она перебраться в Тевтонию.

— Не удивительно, мой мальчик, теке из Тевтонии бегут в последние годы со скоростью ветра. Новое правительство отбирает у них собственность и заставляет жить в изолированных районах в городах, как это было четыреста лет назад при императоре Иммануиле. В наше то время! Всех теке уволили с государственной службы и из рядов армии. Тевтонский великий вождь ненавидит теке просто безумно!

— Выходит, что я болтал обидную чепуху?

— Да, но только по незнанию. Эрика напрасно обиделась на тебя.

— Вы знали, что она теке?

— Знал. Бедная девочка потеряла всю семью восемнадцать лет назад, когда ассорские кавалеристы убивали и грабили всех теке по дороге в своем походе на Славонию.

Теке не блондины, у них черные вьющиеся волосы. Эрика красит волосы, чтобы в Виндобоне сойти за местную.

— Здесь тоже преследуют теке?

— О, нет, Ивар! Виндобона очень лояльная ко всем гражданам страна, но старинные пережитки еще живы в умах людей.

— Михаил Петрович, вы не могли бы поговорит с Эрикой и объяснить ей, что я не хотел ее обижать. Я так мало знаю обо всем окружающем мире…

— Непременно, Ивар и сейчас же!

Старик вышел, а я бездумно листал книгу, что лежала на столе, осмысливая то, что только что узнал.

Михаил Петрович привел Эрику спустя четверть часа.

— Я разъяснил возникшее недоразумение, дети мои! Идите и любите друг друга.

Мы смущенно переглянулись.

— Прости меня, Эрика.

— Не за что, Ивар!

Она протянула мне руку, и я неожиданно для себя взялся за ее пальчики и поцеловал чуть ниже тонкого запястья.

День республики отмечается в Виндобоне торжественно и шумно.

Утром тожественный молебен в кафедральном соборе. Затем парад армии и наконец, ярмарка и народные гуляния. Центральная улица оцеплена полицией в парадной форме. На молебен мы конечно с Эрикой не пошли, а вот на парад посмотрели из второго ряда. В первом ряду, конечно, торчали вездесущие мальчишки. Проехала кавалерия с разноцветными флюгерами на пиках. Каждый эскадрон имел лошадей одной масти. Промаршировали пехотинцы с винтовками у плеча. Все в одинаковой темно-оливковой форме и в фуражках с лакированными козырьками. Пехоту сменил отряд моряков в белых форменках и черных брюках. Моряки шли без оружия, немного вразвалку и шаг не печатали. Потом шестерки лошадей провезли торжественно и с грохотом десяток орудий. Завершали парад танкетки на гусеничном ходу и бронемашины с пулеметами в круглых башенках. Появление каждого рода войск зрители встречали свистом и криками восторга. Маленькая армия маленькой страны прошла мимо трибуны, где находился премьер — министр, члены правительства и иностранные гости. Оттуда где мы стояли даже и лиц не разглядеть. Впрочем, что мне до них? Завершала парад колонна мужчин разных возрастов. Кто-то даже в армейских костюмах, но большинство в гражданской одежде. Общими для них были только мягкие кепи серо-голубого цвета. За отворот кепки многие сунули цветок ромашки.

Мужчины шли, улыбаясь и совсем не в ногу, махали руками знакомым в толпе зрителей. К моему удивлению эту колонну встретили аплодисментами.

— Кто они, Эрика?

— Это члены союза «Кайскирк».

— И что?

Эрика удивленно на меня взглянула и потом понимающе улыбнулась.

— Потом расскажу, невежда!

Была суббота, и празднества из сегодняшнего дня плавно перетекут в следующий день.

На центральной площади раскинула шатры ярмарка. Городской парк — любимое место наших с Эрикой прогулок превратился в площадку аттракционов — с каруселями, американскими горками и прочими развлечениями. Но на эти выходные у меня имелись свои планы.

— Пойдем скорее, Ивар, сейчас на ярмарке будет не протолкнуться!

Эрика говорила очень громко, почти кричала, что и не удивительно в гомонящей толпе горожан. Но я взял ее под руку и настойчиво повлек в сторону от всеобщего движения. Мы пробились до боковой, почти пустынной улочки.

— Ты не хочешь идти на ярмарку, Ивар? А как же мороженное? А хрустящие вафельные трубочки с кремом?

Разочарование на лице Эрики быстро сменилось сердитой решимостью.

— Тебе придется пойти, Ивар! Если ты мне друг…

— Я предлагаю другое, Эрика. Едем на взморье?

— На чем? Утренний поезд ушел, а на вечерний теперь билетов не купить. Знаешь сколько приехало народа в Виндобону сегодня?

— У меня есть автомобиль, правда только до утра понедельника.

— Ивар, ты что, угнал авто? Сумасшедший!

— Нам сдали в ремонт спортивный кабриолет, и заберет его хозяин только в понедельник. Юрген разрешил мне взять автомобиль на выходные. Ведь я его отремонтировал! Идем быстрее, надо собрать вещи в дорогу!

— О, боже, какие вещи?!

— Полотенце и купальник хотя бы!

Я взял опешившую Эрику за руку и устремился в сторону улицы Ветреной.

Дорога, ведущая из города на северо-запад пустынна. Я вел автомобиль левой рукой, демонстративно небрежно. Правая рука у меня занята. Ею я обнимал Эрику за плечи. Асфальтовая дорога текла нам на встречу гладкой рекой. Ветер, перелетая поверх лобового стекла, ерошил мои волосы. Предусмотрительная Эрика повязала косынку. Собрались мы очень быстро и теперь впереди нас ждало море и золотистый песок пляжа. Мерный рокот мотора наполнял меня до краев ощущением гордости и счастья.

Синий двухместный «Бьюик» был послушен мне, как преданный пес хозяину. Эрика не удивилась тому, что я умею водить автомобиль.

— Ты кладезь скрытых талантов, Ивар! Я уже устала удивляться!

Голова Эрики касалась моего плеча.

Солнце стояло еще высоко. Почти весь день впереди и ночь и день и ночь…

Я поехал на взморье не наобум. От Генриха Ламбера я получил подробные консультации — где остановиться, где перекусить можно не дорого и в каком месте бунгало на двоих совсем не дорого.

Взморье Виндобонской республики — это пятьдесят километров дюн поросших сосновыми рощами, обширные золотые пляжи и множество маленьких поселков, чьи обитатели зарабатывают своих хлеб, оказывая всевозможные услуги приезжим на отдых.

Единственный город — порт страны — Кардис находиться в самой нижней части взморья, если представить себе эту полоску берега как этакий серп.

Но нам туда не требовалось. Я направил «Бьюик» в самый центр взморья в поселок Вандерис. Генрих так убедительно его расхваливал! Здесь мы легко нашли и совсем не дорого сняли домик — бунгало так близко от берега, что слышно было плеск волн. От сосен, что стояли вокруг колоннами шел одуряющий смоляной запах. В домике только одна комната. Здесь плетеная мебель, широкая кровать и газовая плитка с баллоном. В углу за тонкой перегородкой туалет и душевая. На кровати лежат две пары махровых полотенец. Эрика вошла и остановилась посредине комнаты разглядывая обстановку.

Я вернулся к автомашине за корзинкой с вещами.

— Может быть, поставим чайник, перекусим с дороги? Хозяин сказал…

Тут у меня язык прилип к зубам, а корзинка едва не выпала из рук на пол.

Эрика стояла возле кровати в полотенцем в руках и в купальнике. Она, похоже, только что сняла платье и туфли. В таком смелом наряде я ее еще не видел!

Бордовый купальник облегал ее тело туго как перчатка пальцы. Мой взгляд скользнул с мягких округлостей грудей с весьма заметными бугорками сосков, ниже, на плоский животик, а потом еще ниже. Ее лобок так туго обтянут тканью, что четко видна ложбинка между бедер… Эрика стремительно покраснела и быстро накинула полотенце спереди.

— О, боже, Ивар, не надо на меня так смотреть! Это купальник Дорис. Он мне, похоже, мал…

— Извини… Так неожиданно… я тебя увидел… в этом… извини…

Я отвел глаза в сторону и засуетился.

— Куда поставить корзинку? Может мне выйти? Извини, я выйду?

Сделав несколько быстрых шагов, Эрика оказалась рядом. Она взяла из моих рук корзинку и отбросила на пол. Ее руки обняли мою шею. Ее карие глаза настойчиво смотрели в мои.

— Глупый… я сюда приехала с тобой не для того чтобы дичиться или стесняться своего тела… Наконец-то мы одни и нам никто не в силах помешать… Я долго мучила тебя и себя… Сегодня мы здесь свободны и можем делать все что угодно… А сейчас — надевай купальные трусы и вперед — к морю!

Через десять минут мы выбежали на пляж и наперегонки бросились по мелководью в набегающие волны. Я как новичок сразу же хлебнул морской водички, а Эрика хохотала надо мной. Вода приятной температуры, освежающая в летний день. Замерзнуть нельзя. Дно под ногами песчаное и плотное. Прокашлявшись, я обернулся к подруге. Она стояла по пояс в воде, боком к волне и улыбалась. Косынка туго облегала ее голову, и лицо Эрики без привычного обрамления вьющихся соломенных волос казалось непривычным и немного чужим.

— Поплыли?

— А если я не умею?

— Ты все умеешь — я знаю!

Мы плыли наперегонки, но за Эрикой трудно оказалось угнаться. Она опередила меня метров на десять, а потом плавала на месте, поджидая.

— Ты плаваешь как русалка!

— Спасибо.

Капельки воды блестели на ее коже. Губы чуть подрагивали. Мне безумно захотелось ее поцеловать. Я протянул руки, но моя русалка от меня улизнула. Она первой добралась до берега и легла на песке, поджидая меня. Я подошел и сел рядом.

Эрика лежала на спине раскинув руки и закрыв глаза, а я затаив дыхание, смотрел на нее. Мокрая ткань купальника облегла все заманчивые выпуклости ее тела. Я обожал ее, и я безумно хотел… Причем мои мысли и намеренья были, весьма нескромными.

Эрика тихо спросила:

— Тебе нравиться то, что ты видишь?

— Ты самая красивая девушка на свете!

— Это банально звучит, но очень приятно слышать… Говори еще что-нибудь.

Тут меня как прорвало:

— На этом золотом песке ты распростерлась как богиня, и солнце завидует твоей красоте и молодости! Если бы я не встретил тебя моя жизнь была бы серой и скучной, как сумерки… Ты как солнце озарило мою жизнь, и я благодарен тебе за твое тепло и твое доброе сердце…

Я говорил и говорил… О, боже чего я только не сказал!

Эрика давно уже не лежала, а сидела на песке и смотрела на меня своими блестящими миндалевидными глазами не отрываясь. В конце концов, я иссяк.

— О, Ивар, ты говорил как поэт! Что с тобой случилось?

— Со мной случилась ты…

Эрика протянула руку и погладила меня по щеке.

— Ты так много слов сказал, но главного не произнес…

— Я люблю тебя, Эрика… — Сказал я негромко.

Смолистый дух сосен струился через приоткрытое окно. Шуршание волн о песок ненавязчивым фоном окутывало нас.

О, если бы рядом проехал батальон броневиков, мы бы не услышали! В такие моменты все окружающее перестает существовать.

Квадрат лунного света лежал на полу. Но кровать наша в тени.

После моря мы приняли по очереди душ. Первой Эрика, А потом я.

Я вышел из душевой, обмотав бедра полотенцем и увидел Эрику сидящей на постели обнаженной. Она обхватила колени руками и прижалась к ним грудью. Обнаженная, но ничего из интимных мест не увидишь!

— Погаси свет, Ивар…

Я исполнил ее просьбу и с колотящимся в груди сердцем, вернулся в комнату.

В сумраке белели простыни и тело Эрики.

Я сел на край постели.

Ее рука коснулась моего бедра.

— Сними полотенце, Ивар! Оно же влажное!

Полотенце полетело на пол, а я обнял Эрику и мы легли рядом на простыни. Я впервые касался ее обнаженного тела и меня поразила шелковистость кожи на талии, бедрах. Особенно восхитительными оказались груди — мягкие и упругие одновременно.

Эрика хихикнула, в полумраке блеснули белки глаз.

— Щекотно…

Я обнял ее, прижавшись грудью к ее груди и поцелуем закрыл рот.

Мы целовались, крепко обнимая друг друга и словно звон в ушах заслонял от нас весь мир. Ничего не было важнее молчаливой борьбы наших губ, то мягких, то твердых, но упругих, то скользящих…

Но руки мои продолжали знакомство с ее телом. Левая рука, оставшаяся свободной, спустилась по желобку позвоночника вниз и через равнину поясницы прошла к восхитительно нежным округлостям ягодиц. Долина между холмов привела мои пальцы в горячее местечко… Рука Эрики, соскользнув с моей шеи, поймала мои пальцы уже на подступах к главному сокровищу…

— Не спеши… — шепнула она, прервав поцелуй.

Легко ей было говорить! Моя плоть окаменела и восстала. Не могла она не ощущать это, ведь мы так близко…

Моя рука вернулась наверх к другим прелестным и притягательным холмикам. Грудь Эрики легко умещалась в моей ладони, и я осторожно подушечками пальцев начал касаться соска. Мои усилия сразу же получили благодарный отклик. Сосок затвердел и увеличился в размере. Эрика вздрогнула.

Потом она лежала на спине, а я целовал ее груди, языком потирая твердые, набухшие бугорки сосков, заставляя ее цепенеть и вздрагивать.

Ее рука спустилась вниз по моему животу и нашла мою истомившуюся плоть. Я ласкал ее груди, а ее рука делала там внизу что-то невыразимо приятное, сладкой дрожью отзывавшееся в моей спине от поясницы и до шеи.

Проходили минуты, и мы словно сталь на углях кузни накалялись в своей страсти. Я был послушен Эрике, но внутри меня бушевал вулкан!

Испарина выступила на нашей коже…

Мои губы вернулись к ее губам, и я ощутил кончик трепещущего языка Эрики, он настойчиво пытался пробраться в мой рот. Я слегка куснул нахаленка, но он не испугался… И я позволил делать ему все, что он пожелает.

Моя рука ранее потерпевшая неудачу с тыла, начала продвижение по животу Эрики вниз. Под моей ладонью ее живот несколько втянулся, а затем немного выпятился нежным теплым холмом.

Вьющиеся, мягкие волоски ее лобка скользнули между моих пальцев.

И произошло чудо! Тесно сомкнутые бедра распахнулись мне навстречу!

Она оказалась так чарующе притягательно горяча и влажна, желанная роза моей любимой.

Разве достойны мои грубые пальцы касаться этих нежнейших лепестков!?

Обмирая от нежности, я ласкал этот горячий щелк, теряя голову от желания и любви…

Губы Эрики потеряли силу. Они соскользнули с моих, и я услышал дрожащий стон, сорвавшийся с них. Мурашки пробежали по моей спине.

Бедра Эрики подались навстречу моей руке легким плавным движением. Это было только начало.

Мы ласкали друг друга все, ускоряя темп и ничего слаще не было на земле для меня, чем слышать воркующие стоны любимой и ощущать ее ответные движения!

Внезапно Эрика замерла, вскрикнула и забилась в моих объятиях, тесно зажав мою руку между горячих атласных бедер…

Я обнимал ее, крепко, крепко и ее стоны чарующей музыкой вливались в мои уши…

Спустя несколько минут губы Эрики вернулись. Она крепко поцеловала меня в губы.

— Это… это… невероятно… — прошептала она. Я не думала что такое возможно… такое яркое и безумное чувство… Я ужасная эгоистка — правда?

— Я люблю тебя, милая… Мне хорошо от того что тебе хорошо…

— Иди ко мне…

Эрика обхватив меня за шею обеими руками, потянула к себе.

Я лег между ее широко разведенных ног, согнутых в коленях. Вот я и здесь, где мечтал очутиться там много долгих дней и ночей… Но я не могу решиться сделать последний решительный поступок…

Горячий шепот Эрики подстегнул меня.

— Сделай это не спеша, но решительно, Ивар. Ведь я еще девственница…

Короткое горячее скольжение… Я ощутил только легкое сопротивление. Эрика, затаила дыхание, а потом прозвучал резкий выдох.

— Вот и все… — прошептала она мне в ухо… — Спасибо милый, ты очень нежный…

Она еще, что то шептала, а я почти ничего не слышал. Судорога преднаслаждения скручивала меня в бараний рог…

Я боялся сделать хоть одно движение, балансируя на грани.

— Можно… милый… сегодня безопасный день…

В тот же момент я двинулся и словно потерял сознание в яркой вспышке острого жгучего чувства.

Через сколько времени я пришел в себя, вжимаясь в тело любимой в последних судорогах наслаждения? Целая вечность пролетела или один короткий миг? Я не знаю…

Надо ли говорить, что море оказалось нами прочно позабыто на все следующие сутки?

Весь день воскресенья мы провели в бунгало на постели или рядом, открывая все новые страницы наслаждения своими телами…

Утром в понедельник я проснулся на рассвете.

Эрика спала на спине, приоткрыв рот. Она отбросила во сне простыню, и я мог видеть ее всю от крохотных ноготков на пальцах ног до высокого чистого лба. Я любовался ею несколько минут, поражаясь своему счастью. Я сам себе завидовал — удивительное и странное чувство. Осторожно поднявшись, я надел купальные трусы, захватил полотенце и осторожно прикрыв дверь, отправился на пляж.

Утром свежо, но море теплое и я, с разбегу вбежав в воду, бросился с размаху в его зеленоватую волну. После почти бессонной ночи сил у меня оказалось достаточно. Отплыв в быстром темпе от берега метров на двести, я повернул и не спеша, на спине поплыл обратно. Один гребок, второй… пауза… еще гребок. Море несло меня к берегу, словно на мягких ладонях. Удивительно голубое небо без единого облачка. Я смотрел на небо и плыл к берегу, к Эрике, К новой теперь уже нашей совместной жизни. Услышав плеск волны, я встал на ноги и повернулся. Здесь мне было по пояс. На берегу, на полотенце сидела Эрика в своем халатике и смотрела на меня улыбаясь, приложив ладошку козырьком ко лбу. Она вытянула свои очаровательные ножки, так что набегавшая волна омывала их от пяток до колен.

— Доброго утра, Ивар! Ты меня не захотел взять с собой?

— Я хотел, чтобы ты отдохнула. Доброго утра!

— Я отдохнула. Нам пора собираться в обратный путь.

— Ты не поплаваешь немного?

— О, нет, Ивар! Ближайшие пару дней мне не желательно входить в открытую воду.

— Жаль…

Эрика протянула ко мне руки, и я помог ей встать.

Мы обнялись, и наш поцелуй был очень долог…

Хозяин бунгало, принимая ключи от него, понимающе усмехнулся.

— Молодожены?

— Конечно! — мгновенно отозвалась Эрика, бросив на меня взгляд искоса.

— Счастья вам! Приезжайте еще. Понравилось?

— У вас здесь изумительный воздух. Хочется набрать его целую охапку, и увезти с собой!

Хозяин, лысоватый дядька, лет шестидесяти довольно хохотнул.

— Забирайте хоть сто охапок!

Выехав из поселка, мы поднялись на дюну.

Я заглушил мотор. Обернувшись, мы долго смотрели на сосновую рощу, между золотистыми стволами деревьев едва заметно белели стены домиков, а дальше за верхушками сосен — синее море поблескивающей гладью уходило до горизонта…

— Это был самый лучший выходной день в моей жизни.

Тихо сказала Эрика.

— Ты выйдешь за меня замуж?

— Ты уверен, что хочешь этого на все сто?

— Уверен.

— Ты не забыл о том, что я — теке?

— Ты — Эрика, ты моя любимая — вот, что я знаю. Все остальное не имеет значения и не будет иметь!

— Я согласна…

Мы целовались в этом чудесном месте и все было прекрасным и чудесным — близкое море, небо и синий, увы, чужой «Бьюик». До Виндобоны мы добрались за час. Я довез Эрику к нашему дому, а сам отправился в мастерскую Юргена. Помыл «Бьюик» и поставил его поближе к дому Юргена.

Сегодня я перебирал двигатель грузовика. Это грязное и муторное занятие не смогло испортить мне отличное настроение. Я мурлыкал себе под нос какой-то мотивчик и все сегодня у меня выходило!

— Ивар, тебя сегодня не узнать!

Внимательный Юрген все же задал вопрос, когда мы мыли руки перед обедом.

— Моя девушка согласилась выйти за меня замуж!

— Поздравляю от всей души! Но на самом деле согласилась не она — согласился ты! Не мы выбираем женщин, а они нас — так заведено в природе. Умная женщина сделает правильный выбор, а глупая — плохой и будет мучиться всю жизнь. Марта, ты не жалеешь в своем выборе?!

Марта, разливавшая в тарелки суп из супницы, засмеялась.

— Ни капельки! Когда свадьба?

— Мы еще не решили.

— Нас пригласить не забудь!

— Что вы, мастер! Я похож на неблагодарного поросенка?

— Ты похож на счастливого поросенка!

Вечером после работы, я спешил домой, не чуя под собой ног. Забежал в цветочный магазин и купил букет белых хризантем. Но меня ждало разочарование.

Дорис, покуривавшая на галереи в ответ на мое приветствие, улыбнулась и промолвила:

— Не торопись счастливчик! Эрику вызвали в госпиталь, кого-то срочно подменить потребовалось. Утром вернется. Замечательные цветы! Давай я поставлю их в воду!

Она забрала букет и понесла в свою комнату. Я потерянно следовал за нею.

Моей любимой не было… Надежды, и планы на вечер улетучились и развеялись как дымок сигареты. Дорис поставила букет в вазу синего стекла в центр круглого стола.

— Ты и вправду предложил Эрике пожениться?

— Да.

— Счастливая она… Убежала на работу, так вся светилась… Какой-то ты слишком правильный, Ивар! Где такие парни водятся? Я бы поехала, поискала себе такого!

— У тебя есть Петер.

— Петер еще не нагулялся… Да, Эдну видел сегодня?

— Нет, а что?

— Она к тебе подселила нового жильца. Платить меньше будешь за комнату в два раза.

— Подселила? Без моего согласия?

— Сказала, что ты не будешь возражать. А ты будешь?

А я сегодня собирался предложить Эрике перебраться в мою комнату. Как теперь мне быть?

— Ты чего молчишь? Надулся и замолчал!

— Пойду, поговорю с госпожой Эдной!

— Взгляни сначала на соседа — может понравиться?

Я толкнул дверь своей комнаты. Она не была заперта.

Линда поспешно соскочила с колен парня, что сидел на моей постели, и судорожно запахнула расстегнутый халатик. Мелькнуло черное белье и белоснежная незагорелая кожа. Нагнув голову, девушка быстро проскочила мимо меня.

Парень не торопливо поднялся на ноги.

— Привет, Ивар! Спугнул красотку! Ну, ты что не рад встрече?

— Маркус, что ты здесь делаешь?

— Приехали в субботу на День республики с отцом, и он мне подыскали место жительства. Устраиваюсь шофером в управление полиции.

Маркус протянул руку, и я пожал его твердую ладонь. По губам Маркуса размазана помада Линды.

Я улыбнулся ему.

— Помаду сотри.

— Где? О, черт!

Маркус подскочил к зеркалу и не долго думая, вытер рот моим полотенцем.

Мне это не понравилось, но я промолчал.

— А что вы делали на Дне республики? Приезжали на ярмарку?

— Мы с батей члены союза «Кайскирк». Петрус тоже, но его мы оставили на хуторе — следить за порядком в хозяйстве.

Мы тоже на параде прошли! Видел наших?

— Видел. А что это за союз?

— Да, ладно, не притворяйся! Про «Кайскирк» все знают!

— Я не знаю.

— Ладно, садись, расскажу. Это твоя койка?

А я на ней две ночи проспал. Ты не сердись, ага?

— Ага… вздохнул я.

Бесцеремонный Маркус уселся на стол и выудил из кармана пиджака мятую пачку сигарет.

— Спички есть? Я куда-то задевал свои.

— Госпожа Эдна не разрешает курить в комнатах.

— Да, ладно, старик, она не узнает! Погоди, схожу за спичками к девчонкам. А эта — Линда, ничего — перчик, а не девка!

— Может ты не будешь все же курить здесь, Маркус? Я тебя очень прошу.

— Ивар, не будь занудой-монахом!

— Мне дым противопоказан — слабые легкие! — соврал я.

— Вот, черт, ну ладно, покурю на галерее! Пойдем?

— Мне надо зайти к госпоже Эдне.

— Хорошо, я у девчонок пока буду!

Госпожа Эдна открыла мне дверь и пригласила войти. На носу у нее восседали старомодные круглые очки в металлической блестящей оправе. В руках хозяйка держала вязание.

— Добрый вечер.

— Добрый вечер, Ивар. Вы из-за Маркуса пришли?

— Не только.

— Садитесь, Прошу вас. Чашечку чая?

— Спасибо, не надо.

Эдна села в кресло у окна и пошевелив спицами, посмотрела на меня поверх очков.

— Мариус очень хотел вас увидеть, но не дождался. Он просил передать, что на Маркуса хорошо могут повлиять два человека — Петер Кирш и вы — Ивар. Он на вас очень надеется.

— Дело не в Маркусе… Мы Эрикой решили пожениться, и я хотел просить вас разрешить нам жить вместе в моей комнате…

— Поздравляю, Ивар! Эрика — замечательная девушка, порядочная, не лентяйка. Но у меня есть принципы, Ивар! Только венчание перед лицом господа делает мужчину и женщину мужем и женой! Не запись рукой чиновника мэрии! Нет! Священник благословит ваш брак, а иначе это только сожительство, ни к чему не обязывающее и весьма аморальное, смею заметить! Венчайтесь и живите вместе, благослови вас господь!

— А до венчания?

— А до венчания совместное проживание я одобрить не могу и помогать вам губить души не стану!

От Эдны я отправился к Михаилу Петровичу. Моя комната в присутствии Маркуса мне решительно перестала нравиться. Старик пил чай у открытого окна и мне пришлось составить ему компанию. Колониальный черный чай старый ассорец заваривал виртуозно! Я рассказал ему о том, что сделал предложение Эрике, а также о появлении нежданного соседа и реакции Эдны.

— Эдна старомодная и щепетильная дама, согласен. Но ее понять можно?

— Придется съехать на другую квартиру… А мне здесь так нравится…

— Ты не хочешь венчаться?

— Михаил Петрович, я не помню о том кто я по вере, а Эрика — теке! Какое тут уж венчание!? Да и кто за это возьмется?

— Поговори со священниками, Ивар. Не надо паниковать раньше времени.

— Михаил Петрович, разве любящим людям нужно одобрение церкви для того чтобы любить друг друга и быть вместе?

— Люди — пленники традиций, мой мальчик! Мне кажется, тебе все надо обсудить с Эрикой, а не со мной!

Мы о многом говорили в тот вечер.

Рассказал мне Михаил Петрович и про союз «Кайскирк».

Территория Виндобоны была частью империи Ассор более двух веков, завоеванная сталью и огнем.

Революция в Ассоре двадцать лет назад смела правящую династию и Виндобона воспользовавшаяся смутой объявила о своей независимости. Тевтонские отряды, оккупировавшие территорию Виндобоны в тот момент этому не препятствовали. Из-за произошедшего в Тевтонии переворота их части спешно отходили на запад через территорию Славонии, также провозгласившей независимость.

У молодой виндобонской республики не было ни армии, ни полиции. А это было чревато воцарением хаоса, подобного тому, что пожирал Ассор.

Капитан тевтонской армии Ульрик фон Фрусберг взялся с согласия властей Виндобоны за формирование из бывших солдат ассорской и тевтонской армий отрядов порядка.

Так возник союз «Кайскирк». Отряды собирались по территориальному признаку и только из добровольцев. В этих отрядах все друг друга знали с самого детства. Отцы и сыновья взяли в руки оружие, а вооруженный народ никому не победить!

Оружия тогда было много. Люди союза, прошедшие горнило Великой войны встали на защиту порядка, значит на защиту своих семей и своей страны. Банды ассорских и местных мародеров были истреблены в жестоких стычках или выдавлены за границы республики.

Когда же по завершении смуты республиканские ассорские войска вышли к границам Виндобоны, гоня жалкие остатки роялистских отрядов, их встретила не пустота, а эшелонированная оборона. Траншеи полного профиля, заполненные решительно настроенными людьми «Кайскирк» с пулеметами, артиллерией, позаимствованными у тевтонцев.

Встретив решительное и жесткое сопротивление, ассорцы двинулись на юг, на Славонию, где и завязли на год в кровопролитной войне.

Через год, возвращаясь из Славонии побитыми, ассорские кавалеристы прорвались на территорию Виндобоны и устроила резню и погромы в трех приграничных городках. Тогда Эрика и стала сиротой. Вся ее семья погибла в течение одной ночи.

«Кайскирк» выбил ассорцев со своей территории. Больше ассорские вояки на земли Виндобоны не приходили.

У Виндобоны теперь имеется небольшая армия, но союз «Кайскирк» по-прежнему существует. Его члены постоянно проходят сборы и обучение под патронажем армейский офицеров, да и многие ветераны не гнушаются учить молодежь азам военного дела.

— Конечно в их рядах множество националистов, Ивар. Кто-то ненавидит теке, кто-то ассорцев… Но «Кайскирк» это не армия и не правительство.

Националисты — люди, живущие выдуманным, идеализированным прошлым и озабоченные чистотой крови, Какая чушь! За несколько веков в жилы виндобонцев добавилось много всякой крови — ассорцы, тевтонцы, люди Скагеррана. Много завоевателей побывало на этой земле… А война и насилие над женщинами покоренной страны — всегда идут рядом, Ивар. Звериная сущность человека выползает наружу… Но не только она. В годы напряжения сил и великих страданий во многих обычных людях проявляются и самые лучшие качества — сострадание, готовность помочь ближним даже ценой своей жизни… А кровь? Что кровь? Разве кровь ответственна за твои поступки? Не кровь человека, а он сам в ответе за свои решения и прегрешения…

Утром я отправился на работу, а Эрика еще не вернулась из госпиталя. Мы не виделись с нею сутки, а я уже сходил с ума от тоски.

Быть рядом с Эрикой ежечасно и ежеминутно… Это, конечно же, невозможно…

Но имею же я право на мечту?

Юрген заметил мое мрачное настроение, но ничего не сказал и не спросил. За это я ему был очень благодарен.

Печальная Марта собирала чемодан сына. Генрих должен через пару дней уехать в Тевтонию, ведь через десять дней начало осени и начало занятий в университете. Приедет он только на рождество, на зимние каникулы.

Вернувшись вечером домой, я сразу же направился в одиннадцатую комнату, к Эрике.

На мой стук дверь приоткрылась. Выглянула Дорис. Из под косынке на ее голове выпукло торчали цилиндрики бигуди.

— Привет, Дорис.

— Привет! Придется подождать. Эрика в душе. До этого два часа проторчала на галерее — все тебя высматривала. Иди к себе, счастливчик!

— Кто там, Дорис? — голос Эрики за плеском воды слышался глухо, но мое сердце пропустило удар и я затаил дыхание.

— Иди, иди!

Дорис закрыла дверь у меня под носом, а я, улыбаясь до ушей, отправился к себе.

Дверь в нашу комнату немного приоткрыта. Попахивало табаком.

Я постучал.

Быстрый шорох, шарканье. С задержкой отозвался Маркус.

— Кто там?

Я вошел.

Маркус валялся на моей кровати свесив ноги в блестящих сапогах. Синие галифе и подтяжки поверх белой расстегнутой до живота рубашки, довершали его наряд.

— Ты чего разлегся на моей кровати? У тебя своя же имеется!

— Извини, старик, мне здесь больше нравится — у двери.

— Дымом пахнет — курил опять?

— Девчонки курили недавно вот и ветром затянуло.

Я присел на корточки. Под кроватью в банке из-под сардин дымился окурок.

— А это что? Тоже девочки оставили?

Маркус захохотал и поднялся на ноги.

— Ты меня подловил, Ивар! Не ворчи ты как мой папаша, лучше взгляни на меня! Я форму сегодня получил!

Маркус сдернул со стула китель и быстро надел его.

— Форма мне идет, старик! Девчонки падают штабелями!

Здесь одна крутила задком все у перил, такая стройненькая, гибкая, грудки как яблоки «роял голден»! Меня наверно выманивала. Хотел ее за зад погладить — увернулась как кошка, разве что не зашипела. Как зовут, не знаешь?

Я стиснул зубы. Если этот нахал протягивает руки к моей Эрике… я не знаю что сделаю сначала! Руку сломаю или зубы выбью!

Прищурившись, я поинтересовался:

— Ты такой бойкий парень, не поверю, что имен соседок не узнал! С Линдой сам вчера целовался!

Маркус засмеялся и шлепнул себя ладонью по лбу.

— Точно — Линда! Старик, имена я слышал, да не запомнил.

Четыре девчонки, а похожи как сестры-близняшки!

Форма и вправду шла Маркусу. Бравый, стройный, с нахальным и веселым блеском в голубых глазах. Этот блондинчик не мог не нравиться девушкам!

— Поздравляю, Маркус! Только имей в виду — одна из девушек — Эрика — моя будущая жена. Протянешь к ней лапы — начищу физиономию и форма твоя тебе не поможет!

— Эгей, Ивар, не злись! Откуда я знаю, которая твоя?! Познакомь. Твою девушку вычеркиваем из списка!

Маркус хохотнул. Я разделся и полез в душ. Обернулся.

Маркус валялся опять на моей постели и с удовольствием затягивался новой сигаретой.

— Слезь с моей кровати, Маркус, иначе я за себя не ручаюсь…

— Да, что с тобой сегодня, старик? Девушка не дала?

Я выскочил из кабины душа, в чем мать родила, сгреб Маркуса за шиворот и за пару секунд выставил за дверь.

Повернув ключ в замке, я только тогда пришел в себя и, посмеиваясь, вернулся под струи душа. Изумленная физиономия Маркуса, вышвыриваемого вон, меня позабавила и во время всей процедуры помывки я негромко и немного нервно хихикал. Тщательно высушив волосы и переодевшись, я вышел из комнаты.

У перил стоял Маркус с обиженной миной на лице.

— Ты обиделся, старик? Я не хотел тебя обижать. Правда!

— Я не обижаюсь уже «старик»! — передразнил его я. — Но если будешь валяться на моей кровати и курить в комнате…

— Да?

— Поеду в Валлерс и возьму кнут у дядьки Мариуса!

— Вот, черт!

Маркус козырнул мне и, печатая шаг, проследовал мимо в нашу комнату. Но по лицу его и тени раскаяния не промелькнуло!

Я не дошел до двери одиннадцатого номера двух шагов. Дверь распахнулась, и стремительный вихрь обрушился на меня. Эрика быстрыми поцелуями покрыла мое лицо, обнимая то за талию, то за плечи. О, боги, у нее словно выросло еще две руки! Мы замерли, крепко и тесно обнявшись. Ее голова прижалась к моей груди и тюрбан полотенца, накрученный на волосы упирался мне в подбородок. Я держал любимую в объятиях и таял от нежности и счастья…

— Я так скучала!

— А я!

— Я так ждала, а ты все не шел и не шел!

— Я сегодня считал каждую минутку!

— И я!

Румяная после купания, без косметики и с не накрашенными губами Эрика в своей естественной красоте и свежести была ослепительно хороша. Мое сердце замирало и дыхание останавливалось!

— Ага! Вот кто твоя девушка!

Мы обернулись. Маркус ухмылялся, стоя на пороге. Я покачал головой.

— Кнут, Маркус, мне нужен кнут!

Он мгновенно изобразил тупое вытянутое лицо и, щелкнув каблуками, исчез из виду.

Эрика звонко рассмеялась и я с радостью поддержал ее.

В субботу мы с Эрикой отправились в мэрию и зарегистрировали наш брак.

Свидетелями были Петер Кирш и Дорис Ферляйн.

Я здесь неожиданно для себя приобрел фамилию.

В книге следовало вписать имена и фамилии. Но какая у меня фамилия — я и сам не имел понятия!

— Запишите — Ивар Вандерис.

В Вандерисе на взморье я впервые испытал настоящее счастье любви.

— Вандерис… Вы со взморья родом? — поинтересовался чиновник мэрии.

— Вы очень догадливы, господин.

На пикник за город мы выехали с корзинками полными закусок и вина.

Петер, Дорис, Линда, Лайма, Маркус, Михаил Петрович, Юрген с Мартой — вот и все наши гости. Жаль, что дядьку Мариуса я не мог известить и пригласить.

Мы сидели на пледах, на лужайке под дубами, чокались бокалами с шампанским.

Короткая фата периодически сползала на лицо Эрики и она, смеясь, поправляла ее.

В воскресенье мы с Эрикой перебрались в другую квартиру на улице Южной.

Здесь проходили трамвайные пути и легко добираться до работы и мне и Эрике. Вот только с непривычки грохотанье колес и треньканье трамвая не давало уснуть вечером и будило рано утром. Трамваи не ходили только с 23 часов до 4 утра. Впрочем, мы больше и не спали! Ночь нужна не только для сна, не правда ли?

Дом старше того, в котором проживали мы на улице Ветреной, К тому же отопление и колонка горячей воды топилась дровами и углем. Их надо было приносить из сарая во дворе. А потом выносить золу.

Хорошо хоть водопровод и канализация здесь работали исправно.

Эрике даже понравилось растапливать колонку дровами. Треск поленьев, гул пламени и неуловимый вкусный запах дымка…

Здесь стояла в ванной комнате чугунная массивная ванна на вычурных гнутых ножках. Мы вечерами наливали в нее воды и плескались как дети. Заканчивалась наша возня совсем не по детски — стонами и криками восторга.

Эрика с восторгом занялась обустройством нашего гнездышка. Впрочем, квартира состояла из большой комнаты с двумя высоченными окнами, кухни-столовой, ванной комнаты и небольшого чуланчика. Пищу мы готовили на керосинке — чертовски прожорливом аппарате. Успевай только наливать керосин и подкручивать фитили!

Эрика купила и развесила шторы на окнах. Вместо старой скрипучей кровати мы приобрели новеньнкую, крепкую и пахнущую лаком.

Мы совершили поход в магазин электротоваров и купили люстру и радиоприемник.

Радиоприемник стоил почти мою месячную зарплату, но Эрика обожала музыку и радиостанции что транслировали новейшие шлягеры и танцевальные мелодии мы вскоре могли настраивать наощупь с закрытыми глазами, подкручивая верньер.

Я жил как во сне, в очень счастливом сне!

Мы были вместе, рядом. В одной постели, за одним столом и даже в ванной…

Видеть Эрику рядом, даже касаться ее взглядом было для меня огромным счастьем. То чем она дарила меня в постели и не только в ней трудно описать словами. Мы наслаждались друг другом с жадностью и нетерпением детей, стянувших тайком от родителей банку с вожделенным вареньем.

В мою бывшую комнату неожиданно переехал Петер Кирш и занялся воспитанием Маркуса.

— Буду поближе к Дорис!

Петер мне озорно подмигнул.

Юрген поднял мне зарплату до пятисот ливов. Теперь у нас с Эрикой каждый месяц получалось ровно тысяча!

Мы решили откладывать деньги на автомобиль. Эрика предложила складывать деньги на счет в отделении скагерранского морского банка.

— Скагерран — всегда нейтрален и наши сбережения будут в безопастности! Через год купим машину!

— Будем ездить на взморье каждый выходной!

— Здорово!

Мы сидели в ванной лицом друг к другу, и я старательно намыливал ножку Эрики, потихоньку подбираясь к ее пятке. Моя супруга заерзала. Она боялась щекотки. По воде побежали мини волны.

— Ивар, даже и не думай!

Эрика округлила глаза и добавила строгости в голос.

Но я не мог отказать себе в удовольствии поласкать и погладить ее нервную подошву и крохотные нежные пальчики.

Эрика взвизгнула и попыталась вырвать ногу из моих рук, но тщетно.

— Ой, прекрати! Ивар!

Я прекратил. Затих истерический смех.

— Только за выкуп, моя госпожа, я предоставлю свободу этой пленнице!

Я сделал вид, что приближаю указательный палец к извивающейся ступне.

— Все что угодно! Любой выкуп! Шантажист нахальный!

— Один поцелуй вашего сочного бутона, моя госпожа.

— Нет, Ивар! Это извращение!

— Глупенькая моя! Я целую твои губы, плечи, руки, груди, спину, шею…

— Довольно перечислять, шантажист!

— Разве твоя роза не достойна поцелуя? Почему она обижена?

— И вовсе она не обижена!

— Нет обижена…

Я окунул ножку Эрики в воду, а потом быстро лизнул розовую ножку в выемку между пяткой и плюсной.

Эрика ахнула. И широко распахнула глаза.

— Ивар…

— Один поцелуй?

— В темноте! Я тебя еще немного стесняюсь…

Одним поцелуем дело не ограничилось и бурный финал моей любимой меня потряс. Как впрочем, и ее.

Дрожащими руками она гладила мои волосы.

— Почему ты не сделал этого раньше?

Удивленно услышал я ее чуть охрипший голос.

В первый день осени началась война.

Приехав утром на работу, я обнаружил гараж и мастерскую закрытыми.

Юрген и Марта сидели у себя в гостиной напряженно прислушиваясь к лающей речи диктора. Тот нервно и импульсивно вещал.

— В этот час доблестные воины империи вступи на земли предков, что славонцы вероломно захватили после Великой войны! Тевтонцы, в западных районах Славонии встречают наши бронированные колонны цветами! Кончилось для них рабство и угнетение! Они вновь часть нашего великого народа!

— Доброе утро! Что случилось?

— Тевтонские войска вошли на землю Славонии, Ивар. Теперь новой Великой войны не избежать. Слава господу, Генрих успел доехать. Прислал вчера телеграмму.

— Постреляют немного и перемирие объявят. Западные территории Славонии займут и все.

— Ты наивен, Ивар! Великий канцлер Людвиг не для того все это устроил чтобы ограничиться западными территориями! Через неделю или две имперские бронеходы дойдут до восточной границы Славонии, то есть до Виндобоны.

— Но тевтонцы же не будут воевать с Виндобоной?

— Не будут. Но что сделает республика социальной справедливости — Ассор?

Виндобона станет как прокладка между двумя великими и вооруженными до зубов странами. К кому то из них придется присоединиться…

— А нейтралитет?

— У нас нет моря, за которым можно спрятатся, как скажем — Скагеррану. Кто к нам придет — Ассор или Тевтония? Вот в чем вопрос… А самое главное — вспомнят ли про свои обязательства гарантов независимости Славонии — Гринландия и Конфландия?

Если вспомнят — быть большой войне!

Работы немного. Поменял свечи и тормозные колодки на приземистой легковушке. Клиентов сегодня больше нет и Юрген отпустил меня домой. Город бурлил. Известие о войне не оставило никого равнодушным. Эрика отдыхала после ночной смены и я, вернувшись, обнаружил ее у радиоприемника.

— Что же будет, Ивар?

— Юрген считает, что возможна большая война. Весь вопрос кто придет в Виндобону — ассорцы или тевтонцы.

— Тебя могут призвать в армию…

— Да кому я нужен?!

Но я глубоко ошибался. Обо мне вспомнили.

Пришло по почте извещение с вызовом к военному советнику Западного района.

Я явился и мне под расписку вручили уведомление о том, что я приписан к автоброневому батальону и обязан в течение четырех часов после объявления мобилизации явиться в место дислокации батальона/адрес указан/ с запасом еды на трое суток.

Впрочем, жизнь шла своим чередом. Только новости по радио напоминали о войне громыхающей где-то на западе. Юрген оказался прав: Гринландия и Конфландия, старые соперники и враги Тевтонии объявили ей войну. Только дальше деклараций и мобилизации армии дело не пошло. Тевтонцы громили славонцев не опасаясь за свои тылы. Видимо политики рассчитывали еще уладить дело миром. Через две недели после объявления войны Славонии, республика Ассор под предлогом защиты своих соотечественников направила войска в Славонию с востока.

— Славонии конец. — Прокомментировал Юрген. Но радости в его голосе я не услышал.

25 сентября Славония капитулировала. Центр и запад оккупировали тевтонцы, а восток — ассорцы. Юрген ошибся в другом — тевтонские бронеходы не добрались до границ Виндобонской республики.

— Получилось еще хуже, Ивар. Теперь сухопутная граница у нас только с Ассором… Они нас сожрут…

— Ассор объявит нам войну?

— Теперь они все могут… Мы подумываем над тем, чтобы уехать из Виндобоны. Генрих в Тевтонии. Мы с Мартой по нему скучаем очень. Что здесь будет через год — неизвестно. Жить в неопределенности — хуже нет!

— А как же дом, мастерская?

— Придется продать…

Теперь уже я оказался в неопределенности.

— Эрика, похоже, мне пора подыскивать себе другую работу.

— Не беда, я с тобой и мы все преодолеем!

Я обнял мою любимую и крепко поцеловал в губы.

Пришла осень, и пришлось идти за новыми покупками. Пальто, теплая кепка, шарф, перчатки для меня. Новое пальто и сапожки для Эрики. Отложить деньги пока не получалось.

Кроме того деньги потребовались на покупку дров и угля. Зима в Виндобоне, как рассказала Эрика, не снежная и морозная, но холодная и слякотная.

Не смотря ни на что мы были очень счастливы. Вместе готовили обед, вместе купались в ванне и даже вместе читали одну книгу, обнявшись на постели длинными темными вечерами.

Наши соседи при виде нас всегда улыбались. Такие видимо счастливые были наши лица, что кусочек счастья нашего перепадал и им.

Юрген так и не решился уехать. Но многие тевтонцы решились и, продавая свои квартиры и дома, уезжали в тевтонскую империю.

Империя раздувалась от гордости, победив и уничтожив независимость Славонии.

Победные марши гремели на тевтонских радиостанциях.

Работы у Юргена прибавилось, и он нанял еще одного автомеханика — Клауса. Парень особого опыта не имел, но ловил все на лету и руки у него росли, откуда надо.

Мы с ним сошлись по-дружески и даже вечерами заходили в пивную, принять по кружке пива после работы.

Возвращаясь поздним октябрьским вечером, домой под хмельком с чувством глубокого раскаяния, я ожидал увидеть сердитую реакцию Эрики. Она ворчала на меня, если я приходил домой через пивную.

Открыв дверь своим ключом я тихо вошел в комнату.

Свет потушен и только свет фонарей с улицы освещал немного ее.

— Эрика?

— Да…

Ее голос был тих.

Она лежала на постели, на спине, прикрывшись тонким одеялом и не сняв одежды.

— Что с тобой? Ты заболела? Я схожу в аптеку. А может сходить за врачом?

— Сядь, не суетись, Ивар…

Я сел на краешек и нашел ее прохладную ладошку.

— Что с тобой?

— Меня мутит…

— Надо очистить желудок и выпить молока. Ты что-то ела без меня? Я вызову врача!

— Врач не поможет… пока не поможет… У нас будет малыш. Судя по тому, как я дерьмово себя ощущаю — это девочка…

Я затаил дыхание. Я стану отцом? Замечательная новость!

— Ты не рад? Ты молчишь…

— Эрика, любимая, великолепная новость! Милая!

Я обнял Эрику, осторожно, очень осторожно и нежно стал целовать ее лицо ото лба до подбородка. Она тихо засмеялась и обхватила мою шею обеими руками.

Уткнувшись в е шею, я вдыхал пряный аромат ее кожи, и мягкий комочек ворочался в моей груди. У нас будет дочка! О, боже! Настоящее чудо!

— Ты не могла ошибиться?

— Я сегодня сдала анализы и меня осмотрел врач. Ошибки нет, милый! Кроме того, весной я сама получу диплом акушерки. Я старательно учусь и про беременность все знаю… теоретически, конечно… Ивар! Ты опять был в пивной?!

Прошел месяц…

Неожиданным последствием беременности Эрики стал ее повышенный аппетит к близости. Ее животик еще не округлился, но она уже начала меняться. Ведь ее же не все время тошнило.

— Я сама себя не узнаю, Ивар. Меня тянет к тебе все больше и больше!

— Так это же хорошо!

— Очень! Мое тело становиться другим и я это ощущаю. Иди ко мне — лентяй!

Наши ночи наполнены любовью и ласками. В близости без опасения беременности есть что-то бесшабашное и откровенное… Мы наслаждались этими чувствами и ничего не было более важного, чем наши тела сплетающиеся на сбитых простынях…

Утром меня будила Эрика, она вставала чуть раньше и готовила завтрак, если конечно не дежурила в ночную смену. Она будила меня поцелуем, и я, даже если успевал проснуться, все равно притворялся что сплю.

— Вставайте, мой господин, работа вас ждет.

Ее жаркие губы на моих губах…

Я тут же делал попытку поймать Эрику в объятия и утащить под одеяло. Но такое редко удавалось. Моя жена была бдительна и быстра.

Под ее смех я хватал руками только воздух… Мы завтракали вместе обычно овсянкой или яичницей, пили чай с тостами и маргарином. Теперь мы топили печь в нашей столовой и на плите на противне Эрика подсушивала ломтики пшеничного хлеба. Они хрустели на зубах и оставляли на столе массу крошек. Эрика бдительно следила, чтобы я не забыл надеть шарф и взять вязаные перчатки, а если на улице дождь — не забыл бы зонт. Мы целовались у двери, теперь уже по-настоящему, чувственно и я уходил, с трудом покидая объятия любимой женщины. Путь до остановки трамвая недолог и я, дойдя до нее, обязательно поворачивался и смотрел на наши окна. В одном из них обязательно виднелась головка Эрики. Она стояла у окна пока я не садился в трамвай. Я об этом точно знал. Мастерская, где находилась смотровая яма, отапливалась небольшим обогревателем, работавшим на керосине. Холодно не было. В мастерской мы с Клаусом и если работы много было, с участием Юргена, возились до обеда. Вкуснейший суп Марты и ее шницели мы поглощали с большим удовольствие и после получасового перерыва продолжали работу. Мастерская Юргена пользовалась доброй славой и без работы мы не сидели. Клиентов было хоть отбавляй. Дело еще и в том, что все автомобили в Виндобоне привозные и, как правило, уже до этого несколько лет побегавшие по дорогам других стран континента. Подержанная машина без регулярного ремонта не обойдется. Но порой нам пригоняли и новенькие авто, заменить масло, отрегулировать фары и прочее мелкое обслуживание. Солидными влиятельными господами занимался сам Юрген. Вечером, сняв комбинезон и умывшись, я отправлялся домой. Трамвай привозил меня к дому и я, ускоряя шаг, устремлялся в наше теплое гнездышко. Обычно я успевал постучать в дверь один раз, прежде чем ее распахивала Эрика и обнимала меня за шею, привстав на цыпочки. Без туфелек на высоком каблуке ей приходилось это делать. Мы целовались, словно не виделись неделю-другую. Меня ждал ужин и рассказы о прошедшем дне. Причём, пока я ел, Эрика меня ни о чем не спрашивала. Но стоило мне закончить с едой, как со своим отчетом наступала пора выговариваться мне. Женщины обожают знать все в мельчайших подробностях — кто что сказал, о чем, когда и с каким выражением лица. Я, посмеиваясь, рассказывал Эрике о прошедшем дне в мастерской у Юргена. Эрика хмурила брови.

— Ты смеешься надо мной?

— О, нет, милая!

— Ивар, как ты не понимаешь! Я хочу делить с тобой все! Мне интересен каждый миг твоей жизни. Мы — женщины живем эмоциями. Вы мужчины не такие — вы черствые и скрытные!

Уверяя Эрику в том, что я мягкий и открытый, я шел мыть посуду, а Эрика отправлялась с вязанием, поближе к мурлыкающему песенки радиоприемнику.

После этого я отправлялся во двор, чтобы сделать на кухне запас топлива назавтра. Спустя час мы шли в ванную комнату, а потом, с хрустящей, отмытой кожей, в постель под одеяло, чтобы дарить друг другу радость любви. Иногда, обычно в субботу к нам забегали Дорис и Петер, когда вместе, когда по одному. Мы пили чай и болтали обо всем. В продуктовую лавку в обычные дни ходила Эрика, а в выходные мы ходили вместе. Дни бежали за днями. Пришла зима с холодным нудным дождем и пронизывающими ветрами с севера.

Мы ходили с Эрикой по предрождественским ярмаркам, подыскивая подарки для своих друзей. Животик Эрики начал округляться, но под пультом ничего не было заметно.

На центральной площади Виндобоны напротив ратуши установили огромную елку. Ее украсили мигающими гирляндами и множеством разноцветных бантов.

Вокруг елки во множестве расположились разноцветные палатки. Здесь торговали сувенирами и бижутерией, гретым вином и пивом с сосисками, жареным мясом и поджаренными колбасками, пряниками и пирожными, карнавальными масками и фигурками святых. Горожане во множестве гуляли здесь, покупали всякую рождественскую чепуху в прочие дни не нужную и задаром, выпивали на ходу и также на ходу грызли пряники или всякие закуски жевали.

Множество смеющихся лиц. Ощущение праздника, что совсем рядом, как полное счастье — только протяни руку…

Эрика закусками не интересовалась, она методично прочесывала все палатки с сувенирами и порой взвизгивала от восторга и теребила меня за руку, увидев что-то экстраординарное, с ее точки зрения.

Я был всегда рядом, держа ее за руку и таким образом несколько сдерживал ее порывы. К моему облегчению, мы встретили Петера и Дорис. Петер в гражданской одежде, что несколько непривычно выглядело. Счастливая Дорис держала его под руку, придерживая свободной рукой у шеи ворот короткой меховой шубки. На голове у нее крохотная шляпка. Носик покраснела губы ярко накрашены и вызывающе смотрятся на бледном лице. Эрика и Дорис расцеловались, а мы обменялись рукопожатием не снимая печаток. Девушки отправились дальше вдвоем, а мы же по-мужски сразу определились. Направились к палатке, где разливали в кружки глинтвейн. Пряный запах вина и специй ударил в озябший нос.

— Если опять в этом году не будет снега — продам свои лыжи! — объявил Петер, осторожно прихлебывая напиток.

— У тебя есть лыжи?

— И коньки тоже!

— Почему девушки оставили нас в покое, а Петер? Я думал, что обречен весь вечер бродить по этой площади следом за Эрикой.

— Они присматривают нам подарки. Ведь это должен быть сюрприз. Что ты купил в подарок Эрике?

Я похолодел. Про подарок я и не вспоминал. Вернее я о нем думал, но сегодня все выпало из головы.

— Петер, помоги мне, я в долгу не останусь!

— Ну ты и свинтус, Ивар! Забыть про подарок любимой женщине!

— Согласен, я виноват, но время же еще есть?

— Тебе повезло, дружище, время еще есть! И у тебя есть я!

Петер помог подобрать подарок для Эрики и мне его красиво упаковали в красную бумагу с золотыми блестками.

Часы на ратуше пробили семь. В наступивших сумерках во всех палатках зажглись огни и гирлянды. Вся площадь приобрела сказочный вид.

— Где же мы их теперь найдем?

— Пойдем, пропустим еще по кружке глинтвейна — там они сами нас найдут. У женщин нюх хорошо развит — когда парни выпивают — они тут как тут!

Он оказался прав и не успели мы сделать по паре глотков, как девушки появились, с многочисленными пакетиками в руках.

— Эгей, я замерзла!

Дорис отобрала у Петера кружку и сделала длинный тягучий глоток.

Эрика с зависть посмотрела на нее.

Я обнял ее за плечи и, наклонившись, поцеловал в губы. Под моими горячими от глинтвейна губами, холодные губы Эрики затрепетали и приоткрылись.

Кто-то из прохожих одобрительно присвистнул.

Какая — то бабуля, проходя мимо пробурчала:

— Совсем стыд потеряли!

Но нам было все равно, мы целовались среди толпы горожан под темно-синим небом предрождественской Виндобоны.

Утка с яблоками, что запекалась в духовке распускала по комнатам умопомрачительные ароматы. Я глотал слюнки, стоя у кухонного окна. В темнеющем небе кружились редкие снежинки. Рождество пахнет елкой и запечённой уткой… Приготовления к празднику сделаны и я свободен. Стол сервирован на четверых. Утка в духовке. Закуски нарезаны и лежат на тарелочка, выставленных на подоконник. Эрика копается в своих платьях выбирая подходящее. Должны прийти Дорис и Петер. Подарки для них мы давным давно заготовили.

Рож-де-ство… произношу я, пробуя слово на языке. С ним у меня что-то связано и это что-то очень светлое и хорошее из той прежней жизни, что мной крепко — накрепко забыто.

Эрика неслышно подошла ко мне и, обхватив руками, прижалась к моей спине.

— Ивар, мне надо кое-что тебе рассказать…

— Да?

— Я также как и ты здесь чужая… Два года назад меня сбил мотоциклист. Я ударилась головой, а пришла в себя в госпитале… Я не помнила своего имени и всего, что было раньше…

Мне рассказали обо мне, но я до сих пор ничего не вспомнила сама…

— Какое совпадения, милая!

Обернувшись, я обнял Эрику.

— Мне рассказали что я — теке, что я сирота, живу в доме госпожи Эдны и что я поступила учиться в школу медицинских сестер. Все меня узнавали! А я никого…

Эрика подняла голову. В глазах блестят слезы.

— Я родилась заново, как и ты, Ивар.

Стук в дверь прервал наш разговор.

Румяные от холода к нам ввалились Петер и Дорис.

— Эгей, молодожены! Вы что поругались?

Внимательный Петер сразу заметил слезы Эрики и мой обескураженный вид.

— Петер! — одернула его Дорис — Ты бестактен! Извинись немедленно!

Петер шаркнул ножкой и попросил прощения.

Эрика поцеловала его в щеку.

Девушки удалились на кухню, а мы остались в комнате вдвоем.

— Я решился, Ивар. После новогодних праздников увольняюсь. Мы с Дорис уезжаем в Тевтонию.

— Но почему, Петер? Ты сам говорил, что повышение для тебя уже вещь решенная.

— Ходят упорные слухи, Ивар, что Тевтония и Ассор договорились по поводу Виндобоны. Сюда придут ассорцы. Ты хоть представляешь, что всем грозит?

— Что?

— Они установят здесь свою социальную справедливость, Ивар! Отберут частную собственность у всех, и нейтрализуют враждебные классы!

— То есть?

— Пулю в затылок, вот и вся нейтрализация, дружище!

— Ты меня пугаешь!?

Петер вздохнул и сел на стул.

— Если бы! В Ассоре уже двадцать лет царство социальной справедливости: все общее, кто не работает, тот не ест, ходят строем на праздники и хором поют свои угрюмые песни про последний бой за светлое будущее. Их вожди прямо говорят о том, что загонят человечество к счастью железной рукой! Да что об этом говорить! Спроси Михаила Петровича он сам бежал из Ассора после кровопролитной войны…

Виндобону растопчут, Ивар! Вам тоже надо уезжать.

В Тевтонию конечно я вам ехать не посоветую, но на свете есть множество мест, где нужны люди умеющие делать дело, а не болтать языком!

— Так! Опять про политику разговор! Поговорите о нас лучше!

Дорис внесла на подносе румяную пахучую утку.

— К столу, мужчины! Ивар, открывай шампанское!

В 12 часов ночи мы сдвинули бокалы с шампанским за Рождество, за Новый год, а потом обменялись подарками. О политике и о будущем больше не говорили.